Аннотация: Можно ли продавать ювелирные украшения роботам?
Бескаравайный С.С.?
Ворчание старика.
Когда дьявол стареет - он становится монахом.
Он вышел в тираж больше десяти лет назад. Почтенный и всеми уважаемый ювелир, Гемолог с большой буквы, он мог увешать весь свой немалый особняк грамотами, дипломами и листами качества. Его лучшие вещи, те, что он создал во времена своей молодости, давно уже раскупили музеи, расхватали коллекционеры. Мастерские, которые он организовывал в дни своей зрелости, сейчас были известны по всему миру, и клиент считал честь для себя, когда ученики старика отрывались от серии на многие годы вперед прописанных заказов, и позволяли подкупать себя невероятными суммами гонораров. Его имя вошло в десятки учебников по ювелирному делу, в его честь назывались уникальные камни и перед его бюстом в одном из городских скверов под неусыпной охраной, всегда лежали цветы, почти неотличимые от живых.
Он был живой легендой, и самое его большое несчастье заключалось в том, что он все еще жил. Время невозможно остановить, его нельзя уговорить, подкупить, даже запугать. В один прекрасный день он пышно отпраздновал свое восьмидесятилетие, оставил место председателя, сдал полномочия, последний раз пожал руку своему заму и ушел. Его не ждала судьба короля Лира - для этого основателя корпорации слишком уважали и ему по-прежнему принадлежало почти четверть акций. Но образ жизни старика не подходил этому человеку. Заниматься делами семьи он не мог - ее у него просто не было. Пустые развлечения не прельщали его: для этого он слишком привык работать. Старик чересчур прикипел к власти, а невесомый статус советника, которому, вдобавок, не давали всей информации, его не устраивал.
Отдохнув полгода, сбросив несколько лишних килограммов и обзаведясь новыми хрусталиками в глазах, он попытался вернуться. Его не ждали - пирамида власти заполнила вакуум на своей верхушке, слишком многие подросли на одну ступеньку в служебной лестнице, и не хотели отступать. Именно в тот момент и появился у скромного бюста ювелирно выполненный букет цветов. Старик предупреждению внял - он лучше других знал, как может огрызнуться система. А новый глава корпорации сделал жест вежливости, отдал дань традиции и преемственности - теперь старику изредка звонили менеджеры второго уровня и консультировались по разным диковинкам, вроде больших жемчужин неправильной формы. Иногда приходили стажеры - слушали старые истории, пытались понять сущность его бешеного успеха.
День в особняке всегда начинался одинаково: иссохшую руку, безвольно лежавшую поверх одеяла, трогала румяная и теплая рука робота.
--
Доброе утро, - приветливые пластиковые глаза сиделки смотрели в мутные белки просыпавшегося человека.
Человек редко отвечал так же добродушно: иногда это была ругань, временами - почти беззвучное шамканье, чаще всего - молчание. Старик откидывал одеяло, хватался за протянутую ладонь и с натугой выбирался из постели.
Честно говоря, он страшно зависел от домашних механизмов, даже управляться с зубной щеткой ему становилось все трудней, она слишком царапала ему десны, но один ритуал он соблюдал неукоснительно: выход к завтраку. Столовая была отделена от коридора маленькой лесенкой в пять ступеней - архитектор разбивал пространство - пять выстланных мягким ковром уступов отделяли хозяина дома от утреннего приема пищи. Старик неизменно высвобождал руку из поддерживающей хватки, отдавал андроидной сиделке трость, с гордо поднятой головой поднимался по ступенькам, шел к столу и занимал свое кресло. Он старался не замечать, что сиделка всегда держится в метре позади него и упасть он просто не может - его аккуратно подхватят эти руки титанового скелета в силиконовой плоти. В кресло хозяин особняка садился уже с отдышкой.
--
Новости и газеты, - он гордился тем, что всегда в курсе всех последних событий, хотя в мире их всегда было больше, чем он мог устроить. Любой посторонний, доведись ему выслушать бесконечные комментарии старика, уже который год бормотавшего их себе под нос, немедленно покрутил бы пальцем у виска. Жидомасоны перемешивались в них с фашистами, террористы с государственниками, коллеги-предприниматели с гуманистами - и всем доставалось, как полным идиотам, растяпам и неудачникам. Были у него и любимчики - какой-нибудь молодой политик мог несколько месяцев подряд удостаиваться хвалебных отзывов, его действия приветствовались, а одному удачливому генералу, которому посчастливилось уничтожить в горах крупную банду, он даже послал поздравительное письмо. Но фавориты быстро надоедали ему, и похвалы сменялись брюзжанием.
Единственным собеседником старика, на которого не выливался поток брани, был молодой человек, с самым внимательным выражением лица слушавший его комментарии. Андроид аккуратно помешивал ложечкой кофе, налитый в единственную стоявшую перед ним чашку, иногда отхлебывал его и вставлял короткие, в два-три слова восхищенно-сочувствующие комментарии.
Никакая пушистая четвероногая тварь не выходила к завтраку - ластиться, ходить у стола и выпрашивать подачки. В особняке кроме человека вообще не было живых существ. Старик не то, чтобы не любил животных, просто ревнивое властолюбие заставило его остаться в одиночестве. Почти сразу после отречения ему подарили щенка дога с родословной побольше, чем у иного дворянина. Отставной глава корпорации был еще слишком занят попытками возвращения - играл с щенком минуты три в день. В итоге Макс признал за хозяина того робота, что насыпал ему корм в миску. Старик обиделся и велел продать пса.
Сиамская кошка изначально была независима и как только научилась воровать обрезки на кухне, вспарывая пакеты с мусором, вообще забыла дорогу в столовую. Когда в приступе гнева старик приказал не давать ей еды - совсем ушла из особняка. Рыбки держались долго, но у старика обнаружилась аллергия на запах тины и в корпус аквариума вмонтировали экраны, на которых теперь постоянно плавали самые экзотические морские твари. Последними ушли цветы - он ухаживал за ними несколько лет, поливал по утрам. Потом начал забывать. Настурции и герань чахли, старик приказал напоминать себе о поливке. И скоро он начал тяготиться такими напоминаниями: ему казалось, что машины указывают ему, что и когда надо делать.
Позавтракав, хозяин особняка шел заниматься своим любимым делом. Ремесло его молодости, что принесло ему славу и деньги, оно единственное не изменило, не предало и не отступило от старика. Потому перед входом в мастерскую он терпеливо ждал, пока с него снимут роскошную манишку, оденут рубаху, дадут передник, и шаркающей походкой осторожно подходил к станкам.
Руки его, чистые, ухоженные и много раз прооперированные, дрожали. Глаза не могли вынести напряжения серьезной работы, а разум отказывался исправно поставлять идеи и загораться вдохновением. Бледная тень старого мастера, давно сгоревшего на костре своей славы и безудержной работы, уже не могла гранить камни, виртуозно работать резцом или лепить формы отливок. Нет, обломок Гемолога мог только приказывать.
Потому старик усаживался в кресло, клал руки на усыпанные кнопками подлокотники, смотрел в большие экраны, и давал указания. Хриплое карканье разносилось по маленькой комнатке и разбивалось о прозрачные створки, отделявшие пульт от станков. А там, в потеках масла и воды, танцевали свой бесконечный вальс манипуляторы.
Старик был вечно недоволен их работой, он постоянно менял ракурс обзора, увеличивал и уменьшал изображение, а каждые пять минут требовал прекращать процесс и давать вещь ему. Панели разъезжались, и он ощупывал, подносил к самым глазам, осторожно гладил заготовку. Налюбовавшись, отдавал ее машинам, и опять начинались бесконечные приказы, выкрики, дополнения, требования переделать или начать все с начала.
Что же он делал? Маски. Самые разные - от золотых, под древний Египет, нефритовых, под майя, и до полупрозрачных агатовых, которые так чудесно подходили к костюмам венецианского карнавала. Старик хотел делать их неповторимыми, уникальными. Над каждой он работал не один месяц - вспоминая свои лучшие творения, пытался откопать в прошлом тот неповторимый шарм, строгую мощь, которую теперь копировали его ученики.
Из прошлого вдохновения можно извлечь только ностальгию. И новые вещи казались старику какими-то не такими - слишком аляповатыми или слишком безликими, перегруженными украшениями или похожими на простые отливки. Была, правда, у него одна задумка, идея осеннего патриарха: он вставлял в маски электронику. Такое делали и раньше, но микросхемы всегда считались чем-то проходящим и несовместимым с холодной вечностью самоцветов - сотовые телефоны цепляли к маскам из пластика. Хозяин особняка, начинавший работать в каморке вообще без телефона, и потерявший от этого кучу времени и денег, желал поломать этот обычай. Потому делал электронику съемной - в сплетениях драгоценностей были оставлены гнезда под очередной стандарт аппаратов. Единственное, что оставалось неизменным: оптическое волокно - благодаря ему маске теперь не нужны были прорези для глаз и туда можно было вставлять лучшие самоцветы.
Старик постоянно пытался заняться чем-то еще - рисовать картины или оформлять интерьеры - но все остальные увлечения были мимолетны и другой работы, которая бы спасала его от гложущего ощущения пустоты и одиночества, непрерывного предчувствия смерти, у него просто не было. А так он отвлекался и часа через два уже не замечал прозрачной загородки, манипуляторов и экранов. Им овладевала иллюзия, ему казалось, что он сам гранит камни, делает оправы, чеканит серебро и льет золото, все прошлые работы будто вставали перед ним. Его хриплое карканье становилось почти нечленораздельным, лишившиеся ресниц глаза горели, из угла рта начинала течь слюна, а голова тряслась, как у старой клячи. И тут из-за его спины высовывалась рука сиделки с платком, и осторожно промакивала подбородок - он этого не замечал.
Лишь к позднему, почти вечернему обеду, хозяин уставал, постепенно замолкал и давал себе напомнить, что ему вредно переутомляться. Он закрывал глаза, свет за прозрачными панелями гас, и несколько минут полной темноты были ему отдыхом. Потом старик с натугой вставал и, не переодевшись, молча шел обедать. Диетические, безвредные для здоровья блюда, он проглатывал почти безразлично и ложился на свой любимый диван - читать биржевые сводки, экономические прогнозы и обозрения кулуарных сплетней. Бывший глава корпорации читал их с неизменным вниманием, пытаясь угадать, что кроется за очередным скандалом или покупкой. Здесь его предположения не показались бы постороннему наблюдателю такими убогими - он, конечно, не знал очередных интриг, не говорил с новыми людьми, но механизмы рынка за время его отсутствия не изменились.
Вечера бывали разные. Старику хотелось общества, настоящих споров и выступлений. Он хотел, как раньше, слышать гул толпы и бросать в нее слова, хотел приказывать людям, а не бездушным презираемым механизмам. Но у него был ограничитель - это своеобразное чувство гордости. Тех сил, голоса, харизмы, что позволяли ему раньше завораживать людей своими речами, у него уже не было, а подходящую аудиторию, которая примет воспоминания старика, не вдруг встретишь. Где-нибудь в опере не порассуждаешь об игре цветов аквамаринов или топазов. Бывший глава корпорации не хотел, чтобы его слова уподобляли блеянию старого козла.
Потому выставки и конференции были для бывшего главы корпорации редким праздником, на котором можно было отдохнуть душой.
Если этого не было - хозяин особняка развлекался. Какие утехи могут быть у старика? Общение, которому ему не хватало, электронным призраком являлось в комнаты. Мелодии вальсов, шелест пуантов и аплодисменты партсобраний, трамвайные звонки и площадной гул - он любил сидеть среди всего этого гама и надиктовывать мемуары. Иногда он смотрел фильм. Любимым сериалом старик не обзавелся, а виртуальность презирал - она казалось ему покушением на разум, шагом в безумие.
Но вся эта акустическая суета, все показное веселье звуков, не могло вытравить того отвратительного чувства конца, что разлилось по комнатам, расползлось по самым мелким щелям особняка. Старик ощущал его кожей, больной печенью и склеротическими сосудами.
От него было только одно лекарство - возвращение.
Планы эти никогда не покидали стариковского мозга. Вначале, когда самоцветный букет у его бюста еще был диковинкой, он мечтал основать новую фирму и составить конкуренцию своему собственному порождению. Однако, через год он понял, что у него просто не хватит сил и денег. Старик умерил аппетиты и стал мечтать о небольшом предприятии, которое прочно утвердиться в маленьком сегменте рынка. Он месяцами перебирал такие изолированные области, вроде разработок чароита в Сибири, огранке искусственного опала или кунцита. Даже примеривался к импорту танзанита. Когда он был почти готов - его разбил первый инсульт.
Приходил он в себя долго, и мечта усохла до собственной лавочки, где будут продавать его же изделия. Родная корпорация был всегда готова на корню скупить все его поделки, не придираясь к огрехам и щедро заплатив. Но старик ни разу не видел, чтобы эти вещи шли в продажу или хотя бы на выставку. Потому уже которую зиму он накапливал маски в сейфах особняка.
Главная проблема была в их продаже. Но разум, пусть даже усыхающий, может решить и ее. На одном из симпозиумов, кажется по проблеме разработки и сбыта халцедона, старик подошел к представителю конкурентов. Некая фирма, базировавшаяся в Нидерландах, желала пробиться на рынок. Ее представитель никак не мог взять в толк, почему бывший глава корпорации так настойчиво говорил с ним о рыночных перспективах крупных изделий из этого самого минерала. Зато это отлично поняли в родной фирме - там прекрасно знали о том, на какое изделие пошел тот большой желвак розового сердолика, что выкупил бывший директор.
На следующее утро юноша-андроид, помешивавший кофе, сказал хозяину, что на прием записался один из его учеников.
--
Проси, - голос старика был почти безразличен.
В гостиную вошел полноватый широкоплечий человек с печальными зелеными глазами. Старик с трудом вспомнил его - старательный, но без душевного порыва ремесленник, так он определял его в годы ученичества. Кажется, это был один из последних курсов, что он вел.
--
Доброе утро, - гость рассыпался в приветствиях.
--
Какое уж там доброе, - перебил его хозяин, - Садись. Чего пришел?
--
Дело есть, - бывший ученик сбросил маску льстивого посетителя и его лицо, расплывшееся и добродушное, вмиг подобралось, будто под кожу вставили стальные штыри.
--
Неужели?
--
Затевается комбинация?
--
Какая комбинация? - недовольный сарказм старика произвел на ученика немного отталкивающее впечатление.
--
Вы желаете продать свои изделия нашим конкурентам?
Хозяин молчал несколько секунд, и лицо его сделалось очень печальным.
--
Значит, все-таки подслушиваете. И не стыдно?
Это был давно рассчитанный ход, и ученик немного смутился.
--
Вы можете нанести нам значительный ущерб. Это недопустимо.
--
А допустимо держать меня здесь, как в консервной банке!?
Гость посмотрел в окно, несколько секунд молчал.
--
Этот вопрос уже обсуждался. Вы не можете вернуться в корпорацию ни в каком реальном статусе. Однако, - он со значением поднял палец, - мы готовы пойти вам навстречу и предоставить вам доступ к выбору уникального сырья. Наверняка вас заинтересуют серии опалов и аквамаринов.
В аквариуме вместо рыбок появились изображения камней, и пошли строчки их характеристик. Старик несколько секунд заворожено смотрел на них, но пересилил себя.
--
Значит, цените мою работу?
--
Ценим ваше... невмешательство. Еще ценим молчание. Очень, - он улыбнулся.
--
Но ведь я хочу так немного! - вдруг закричал старик.
Следующие несколько минут он то криком, то срывающимся шепотом рассказывал ученику о своей торговой мечте. Ученик слушал очень внимательно.
--
Я изложу ваши соображения.
На этом визит закончился. В тот день у старика ничего не получалось в мастерской и сиделка настойчива попросила его принять успокаивающее. А его судьба обсуждалась в скромно обставленном кабинете на сорок втором этаже корпоративного здания. Перед двумя людьми в воздухе плавали голограммы всех изготовленных стариком масок.
--
Это серьезно.
--
Я сам вижу. Что делать будем?
Они немного поговорили и сошлись на том, это слишком малый повод для убийства бывшего главы корпорации. К тому же они оба имели шансы занять главное в здании кресло на пятидесятом этаже, и крайние меры казались им чем-то лишним.
В итоге на следующее утро в постель к старику сиделка принесла распечатки договора. В его полное распоряжение отходил маленький бутик, состоявший из двух комнаток, почти каморок, на втором уровне подземного торгового центра. По соседству имелся еще десяток подобных точек, впрочем, довольно известных фирм. Старик посмотрел видео и остался доволен. Фирма даже обязалась поставить некоторое количество собственных изделий, чтобы старику было чем разнообразить ассортимент. Что вызвало его сиплое карканье, так это требование анонимности.
--
Я парик одевать должен, или нос наклеивать?! А может, заставят в негра перекраситься или раскосые глаза сделать? Кха... Сволочи!
Но старость учит довольствоваться малым, и бывший глава корпорации послушно дал выкрасить себе остатки волос, вытерпел экспресс-подтяжку лица и лег под кварцевую лампу. Контактные линзы завершили трансформацию тела, а обувь из ортопедической мастерской и накладное брюшко сделали из него совсем другого человека.
Естественно, старик позаботился дать объявления в десяток изданий и вызвать инкассаторский броневичок для перевозки масок.
Следующую неделю он обустраивался в бутике, расставлял товар и знакомился с соседями. Его никто не узнал.
В первый день своего мелкооптового бытия он нервничал - накричал на сиделку, дважды подавился за завтраком, чуть не споткнулся, когда садился в машину, и андроиду, который раньше только помешивал кофе, а теперь должен был помогать ему по месту торговли, пришлось подхватывать его под руки.
В надлежащий час бронированные жалюзи как кошачьи когти втянулись под карниз витрины, и редким в те минуты туристам предстали вывешенные между непробиваемыми стеклами маски. Кто-то остановился посмотреть, кто-то безразлично прошел мимо. Сразу вовнутрь никто не зашел - покупателей отпугивали цены, болотными огоньками светившиеся возле каждой маски. На более дешевую мелочь, насыпным весом вываленную под масками, внимания поначалу не обращали. Первый посетитель зашел только через полчаса.
Доброе утро. Что вас интересует? - приветствовал его старик.
Покупатель немного замялся и сказал, что ему нужна та зажигалка с инкрустацией, что он заприметил в витрине. Новоявленный лавочник пожал плечами и андроид молодого человека достал требуемое.
Так же прошло и со вторым, и с третьим, и даже с десятым. Люди расхватывали мелочь и не обращали внимания на дорогие вещи. Старик знал, что так и будет, но ему было немного грустно. Продажу ширпотреба он почти целиком перепоручил андроиду, а сам сидел в уголке и набрасывал эскизы новых работ.
Первую маску у него купил даже не посетитель магазина, а ее заказали по сети. Словацкий Фонд культурных ценностей с трудно запоминаемым называнием счел нужным купить "Бронзоволикого воина" - большую маску с почти настоящим шлемом, по ахейским мотивам, с инкрустациями александритом и мелкими изумрудами. Бывший воротила понял, что от такой обезличенной сделки он не получает никакого удовольствия и приказал изменить условия продажи. Теперь покупателю пришлось бы лично говорить с ним.
Вторую маску, "Проснувшуюся нимфу", из серебра, с россыпью мелких цирконов и двумя отличными зелеными гранатами, ограненными "челночком", купила у него полноватая, лет тридцати заезжая питерская коммерсантка. Он минут десять расписывал ей все достоинства игры камней, специальную полировку металла и удобство креплений. Вряд ли все эти полезные сведения произвели на нее впечатления - скорее ей понравилась та двусмысленная, лукавая улыбка, которую маска дарила окружающим.
В тот вечер он заснул почти счастливым.
На следующий день у него не купили ни одной маски. Старик особо не расстроился, а только придумал разослать рекламную подборку снимков еще и по музеям. В глубине души он надеялся, что если в новой личине и не прославиться, то хотя бы приобретет некую устойчивую известность, репутацию.
И еще два дня никто не купил маску. На четвертый - в бутик позвонил представитель музея ювелирного искусства. Старик помнил его лицо и несколько раз говорил с ним на симпозиумах. Музейщик приценивался к малахитовой маске с агатово-изумрудными глазами - высокомерная "Хозяйка медной горы" особенно удалась старику, и он рассчитывал на нее. Они встретились в задней комнатке бутика. Гость вежливо поинтересовался - не приходится ли хозяин родственником знаменитому ювелиру. Новоявленный лавочник с чистой совестью заявил, что ни дальним, ни ближним родственником упомянутой особы он не является. Переговоры заняли весь оставшийся день, и музейщику удалось сбить цену на шесть процентов - больше ювелир уступать отказался. Вечером сделка состоялась, и стороны разошлись, вполне довольные друг другом.
На следующее утро старик с величайшим удовольствием прочел на профильных сайтах несколько отзывов о новом приобретении музея. Очередной покупатель не заставил себя ждать - представитель некоего заокеанского коллекционера передал возжелание своего патрона: приобретение всех оставшихся десяти масок оптом. Старик с явным негодованием отверг это предложение: ему необходимо было общение и отблеск славы, а не деньги. Он согласился продать лишь "Солдата" - железную маску в самых мрачных тонах с инкрустациями кровавиком и лабрадором. Они торговались весь следующий день и старик не уступил ни копейки. Сделка состоялась.
Потом бутик навестил журналист, и бывший финансовый воротила с гордостью показывал ему свои оставшиеся работы, попутно расписывая, как выгодно он умудрился сбыть остальные. Единственное, с чем возникла трудность - так это пересказ собственной фальшивой биографии. Здесь его выручил андроид, даже не сама копия молодого человека, а компьютер бутика - на дисплее за спиной журналиста эта самая биография прошла крупными буквами. Как бы там ни было, но уже через четыре дня старик наслаждался статьей в "Гранях" - одном из лучших ювелирных журналов.
Потом была продана маска из нефрита - яростно кричащий ацтекский воин с зубами белого коралла и черными гагатовыми глазами, ушел в частную коллекцию нефтяному магнату. Старик вежливо, непреклонно обговаривал с его представителем условия покупки целых два дня. "Белая маска" - изящное женское лицо слоновой кости с прической в виде тысяч жемчужин была продана какому-то китайскому миллионеру.
Пришло письмо из родной корпорации с просьбой тщательней блести инкогнито - им могут заинтересоваться. Здесь старик решил сделать перерыв и на неделю прикрыл торговлю масками, удалившись в свою мастерскую - слишком много идей требовало своего воплощения, вдохновение всерьез обосновалось в его мозгу. Он работал по десять часов в сутки, как-то помолодел, подтянулся и к завтраку поднимался по ступенькам так легко, что сиделка больше не маячила за его спиной. Старик задумал новую маску: "Осень" - переплетение золотой и серебряной проволоки в виде растительных узоров и несколько отличных кристаллов турмалина цвета палой листвы.
Но скоро он опять почувствовал, что работа без торговли скучна ему - и старик опять отправился в бутик. Перед ним встала серьезная проблема: как растянуть продажу оставшихся масок, сделать ее ярче, интересней. Длительные закулисные переговоры, все напряжение торговли мог дать только аукцион, но здесь его "легенда" могла рухнуть, как подтаявший край ледника, а он чувствовал себя слишком слабым, чтобы ссориться с родной корпорацией. Потому, когда в бутик заходил подходящий клиент, ему предлагалось поучаствовать в закрытом аукционе, человек на десять. Состояться должен был этот аукцион в самое ближайшее время. Следующие несколько дней старик блаженствовал - в бутик приходили самые разнообразные люди, честные и не очень, богатые и победнее, наделенные властью и откровенные самозванцы. С каждым из них бывший глава корпорации задушевно говорил, из каждого пытался вытащить подноготную покупки, выведать причину любви к искусству. Старик выбирал самых многообещающих - как в денежном вопросе, так и перспективе торговли приятного общения.
Владелец особняка не мог устроить торги в собственном доме, потому снял на сутки зал ресторана средней шикарности. Удовлетворенно осмотрев хрустальные фужеры, полировку на столах и накрахмаленные переднички на юбках официанток (две живые - остальные механические), он приказал перевозить на место продажи три маски.
"Жадность", "Страх" и "Власть" были сделаны им во время самой черной депрессии, в них он выплеснул всю темную сторону своего ювелирного таланта. Человеческая корысть получилась в виде лица с тройным подбородком, отвисшими щеками и почти незаметными в потеках жира глазами. Материалом для нее могло быть только золото, однако старик, верный принципу инкрустации, где только мог, вставил железный колчедан - золотую обманку. Если смотреть в упор - два материала легко различались, и казалось, что золотая паутина лишь облегает неуемно фальшивую кичливость. "Страх" был единственной маской, которой не нужна была электроника - она была вырезана из цельного куска горного хрусталя. Сама по себе маска почти ничего не выражала, но заложенные в ней оптические эффекты делали лицо каждого одевшего ее человека искаженным ужасом. Ее владелец казался окружающим трусом - испуганно приоткрывались глаза, чуть-чуть вытягивался подбородок, иллюзия заставляла дрожать щеки.
"Власть" была самой дорогой маской, хоть основой в ней служило железо. Десятки спиц, проволочек, иголок и гвоздей, каждое острие которых было увенчано брильянтом, сплетались в жесткое, почти жестокое и одновременно сверкающее лицо. И казалось что глаза, большие, чистой воды камни, смотрят сквозь зрителей, скользят всепроницающим взглядом по их душам.
Покупатели, только рассевшиеся по столикам, увидели все три маски не сцене под охраной того молодого человека, что обычно помогал старику в бутике. Сам хозяин бодрой походкой вышел к микрофону.
--
Дамы и господа! Есть вещи, которые не предназначены для ежедневного использования. Даже по прямому назначению их редко употребляют. Они - предмет вечности... - старик выдал весьма убедительную речь, в которой просил от покупателей сначала мыслей, а уж потом банковских переводов.
Засим продавец вынул из кармана молоточек, а молодой человек ловко подставил ему гонг. Начались торги. О, это было зрелище: старик поднимал цену медленно, давая разгореться взаимной зависти, жадности и простой жажде стяжательства. Люди выходили из игры, включались в нее снова, в раздражении сбрасывали на пол дисплеи и вскакивали от радости. Старик наслаждался каждой секундой - он ловил взгляды, прислушивался к протестам, поздравлял покупателей и сочувствовал проигравшим.
Аукцион плавно перешел в банкет, продлившийся далеко за полночь. И когда за очередным столиком, под водочку, старик вел душевные беседы с покупателями, пытаясь растолковать им, в чем суть ювелирного искусства, а они рассказывали ему, как лучше коллекционировать предметы роскоши, казалось, что вернулась молодость.
Хозяин особняка вернулся к себе откровенно счастливым человеком и на следующее утро, как только перестала болеть голова, бросился к станкам. Он даже попробовал сам держать камень во время огранки, но понял, что это уже не его. Но старик ничуть не расстроился и, чему-то улыбаясь, опять лег в кресло.
Еще через три дня он продал самую свою неудачную маску: "Вдохновение" - в тот раз работа с агатом у него откровенно не получилась, слишком уж картинно это бесполое лицо радовалось понятной только ему удаче, слишком аляповато смотрелись на этом фоне прожилки в камне. Тогда ему надо было просто убить время, а сейчас он не считал маску за вещь и отдал без особой торговли. Всю свою внешнюю активность он направил на устройство второго аукциона.
Продажу последних трех масок он собирался превратить в настоящее действо, на котором хотел выйти из подполья и объявить о своей действительной личности. Естественно, он не мог пригласить туда журналистов - для его опекунов это было бы слишком подозрительно. Потому он созвал всех уже купивших его маски людей, или хотя бы их представителей. Дал чуть больше информации на сайте бутика и отобрал на проведение аукциона уже не десять, а двадцать человек. Но в преддверье "выхода в свет" ему нужна была еще одна маска, которая была бы уже точно его - старик хотел избавиться от ощущения, что продает последние свои творения. Она нужна была ему, как символ возвращения, обретения той частички славы, благодаря которой он мог жить дальше, как залог будущих успехов. И старик работал так, как не всегда работал в молодости, весь новый жар своей души он вложил в это переплетение нитей, которое должно было стать почти неотличимо от кожи, в эти каменные глаза, которые должны были заглядывать в глаза живые.
В тот день, что он назначил днем своего триумфа, он сам выбрался из постели, шлепнул сиделку ниже спины и почти взбежал по ступеням. Позавтракав и отсмотрев новости со своими всегдашними прибаутками, в мастерской он долго, с немыслимым тщанием, наводил последний блеск на готовую уже маску. Наконец, пальцы титанового скелета в силиконовой плоти легли ему на плечо.
--
Вам пора, иначе вы опоздаете...
Все было почти как в первый раз - только маски были немного другие. Бывший глава корпорации вошел в зал, как повелитель бури, как властитель молнии. Здесь были все, с кем он торговался, не хватало разве что питерской коммерсантки. Взгляды этой небольшой толпы, что собралась там, были прикованы к нему. Он говорил долго, купаясь в человеческом внимании. Старик подробно рассказал, как делал каждую маску, что чувствовал при этом и какие надежды вкладывал в нее. Постепенно он подошел к самому главному.
--
...и вот вы, все здесь присутствующие, наверняка задавали себе вопрос: кто этот мелкий лавочник, торгующий такими произведениями искусства? Подозрения вились вокруг вас осиным роем, но моя биография была совершенно прозрачна, я был абсолютно законопослушен и никак не мог быть тем, кого вы во мне подозревали. Но слушайте! Это - я!!
Он сорвал с себя пиджак и вынул контактные линзы. Зал замер.
--
Да, я! Корпорация "Фасеты". Десять лет я мариновался в собственном особняке, умирая от скуки и безделья. Я пытался вернуться на работу, но не мог. Я стал почти никем, живой горстью праха...- старик задыхался от желания говорить еще и еще, бросать людям в лицо свою так давно накопившуюся ярость и презрение.
Вот только с залом было что-то не то. Все зрители смотрели в одну точку, они замерли, как манекены - не звенели бокалы, никто не шептался, не шевелилась ни единая складка ткани. Они даже перестали дышать. Старик на секунду замер, удивленный этим, но вся эта неестественная статичность сохранилась, лишь тихо, на самом пределе слышимости, звучал Вивальди. Глаза старика несколько раз дернулись от одной человеческой статуи к другой, он ничего не понимал, и страх заставил его немного попятиться.
--
Когда замышляешь обман при заключении сделки, очень помогает, если знаешь о схожих замыслах другой стороны, - полноватый широкоплечий человек с зелеными глазами вышел из-за той портьеры, которая скрывала вход на кухню.
Вальяжной походкой хозяина положения он пересек зал, небрежно отодвигая плечом замерших гостей, выхватил у какой-то дамы из рук фужер шампанского и уселся на маленький столик чуть слева от эстрады. Старик не отрывал от него потрясенного взгляда.
--
Да ты садись, садись. В ногах правды нет. Можешь прямо на сцене.
--
Ты, ты... Они что, все!?
--
Да, да. И что характерно - с самого начала. Ты говорил с пустотой, с собственными иллюзиями.
Старик не выдержал, неловко запустил в бывшего ученика микрофоном и попытался спрыгнуть с эстрады, но андроид "молодого человека", вдруг вышедший из коматозного состояния, придержал его за плечо. Старик в бешенстве оглянулся, но пластиковые глаза выражали ту непреклонную, вежливую решимость взбунтовавшегося дворецкого, которую не могут переломить никакие окрики.
--
Да ты успокойся. Сядь, шампанского выпей, - полноватый непрошеный гость оглянулся, - Эй! Почему здесь так скучно?!
Музыка выплеснулась из динамиков, гости-андроиды стряхнули оцепенение и завели обычные светские беседы. Они, правда, совершенно не замечали гостя и старика, а продолжали обсуждать достоинства масок.
Старик медленной и какой-то шаркающей походкой добрел до столика и упал на стул.
--
Эхе-хех. А на что вы рассчитывали? Ну продали вы бы маски по настоящему. Расхватали бы их случайные люди, цены бы верной не дали.
--
Идиот, разве дело в деньгах?
--
Вот именно, что не в них. У вас ведь шикарные, музейные вещи. Но вы хоть в состоянии понять - они сейчас не в моде, совсем.
Старик поморщился.
--
При чем тут это?
--
При том. Неужели не ясно - это бы задало новую моду. Вещи такого уровня меняют все. Пришлось бы перестраиваться. Думаешь, это только бы нам помешало? Да тебя бы вмиг перекупили, а стал бы упираться - по стенке размазали. Или ограбили. Пойми, если не можешь человека различить...
--
Это явно новая модель, - запротестовал бывший хозяин корпорации, и голос его терялся за аккордами мелодии и звуками разговора.
--
Все равно. Тебя ведь обманули - раз. Удовольствие ты и от андроидов получал - два. По уму, чтобы цену поднять, изделия выбросить на рынок не смог - три. Ты - проиграл, - бывший ученик перегнулся через стол, заглянул в самые стариковские глаза, и сквозь зубы процедил, - Сдайся, уйди, не мешай.
Бывший глава корпорации закрыл глаза и опустил лицо.
--
Сволочи вы все...
Непрошенный гость наклонился к самому его уху и зашептал.
--
В твоих устах это звучит особенно цинично. Ведь будь ты помоложе... Что бы ты тогда с нами сделал? Просто кончилось твое время, старик. Оно ушло. Смирись.
Так прошла минута, и музыка по-прежнему наполняла зал. Гость уселся на стул, а старик медленно-медленно поднял голову.
--
Все маски у вас?
--
Почти. Только "Проснувшуюся нимфу" увели из-под носа. Какая-то сумасшедшая тетка. Но ты особо не надейся - там все железно прикрыто. Платили мы тебе, кстати, вполне честно. И за эти три тоже настоящую цену дадим, не сомневайся. А хочешь, они все, - он махнул рукой на гостей, - торговаться начнут, дело даже до драки дойти может? Не желаешь насладиться?
--
"Осень" не отдам. Мое. На торги не выставлял, - и какое отчаяние было в этих словах.
--
Кто бы спорил. Да ты выпей, а то смотри, какой напряженный. Сидишь, будто шпагу проглотил. Расслабься.
Услужливой тенью подскочила официантка, налила в рюмку чего-то янтарно-прозрачного. Старик равнодушно опрокинул это в себя. Бывший ученик говорил еще что-то: бормотал лицемерные утешения, сам подливал выпивку и предлагал закуску. Часа через два гость ушел, а старик этого не заметил. Его совсем развезло: он что-то яростно доказывал официантке, кричал, что еще вернется, потом плакал. К полуночи он заснул, вслед за начавшимся храпом разошлись гости-андроиды, а прислуга, аккуратно подхватив старика, бережно понесла его к машине, и в самом скором времени он уже спал в своей постели.
Старик не умер от остановки сердца или от инсульта, не повесился, не застрелился и вообще не стал сводить счеты с жизнью. Вот только он больше не презирал чувственные удовольствия и не отвергал виртуальность. Теперь по утрам нимфа открывала ему глаза своим поцелуем, за завтраком он пробовал тончайшие вина, за обедом - редчайшие деликатесы. Владелец особняка больше не шел к станкам - их ему заменила имитационная сфера. Там он сражался во главе победоносных армий, рисовал лучшие в мире картины и гранил самые большие алмазы. А иногда он сжигал города, насиловал школьниц и разбивал детские головы о камни. Изредка вечерами его утешал гашиш, но чаще, наглотавшись стимуляторов, он шел к нимфе, у которой была та самая лукаво-двусмысленная улыбка. Тишины в доме теперь никогда не было - даже когда хозяин забывался тяжелым сном, дарившим кошмары, в столовой шел непрерывный пир, где пили за его здоровье. В четырех десятках комнат на трех этажах кто-то за кем-то крался, убивали дежурных жертв, художники лепили скульптуры, а поэты в припадке электронного вдохновения сочиняли стихи. Только раз или два в неделю, когда на старика накатывала отчаянно-прозрачная тоска, он доставал из сейфа свою последнюю маску, осматривал ее, гладил и утирал капавшие на нее слезы. Через два месяца такой жизни он умер.
Корпорация ждала этого. Все маски были широко разрекламированы и объявлены новым направлением ювелирного искусства, последним творением ее основателя. Их продали в разные концы мира и в отечественные музеи по невероятным, феерическим ценам. Корпорация заработала на этом ту славу, которой ей стало не хватать в последние годы. Но одна вещь пережила и саму корпорацию, и всех людей, помнивших ее основателя: маска "Осень". Светлая и легкая грусть, пробуждающаяся надежда, многолетняя мудрость - все это живым огнем билось в ее глазах. И не было людей, равнодушно смотревших на нее.