Бесон: другие произведения.

Пифагорово Слово

Журнал "Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Peклaмa:
Литературные конкурсы на Litnet. Переходи и читай!
Конкурсы романов на Author.Today
Создай свою аудиокнигу за 3 000 р и заработай на ней
Уровень Шума. Интервью
Peклaмa
Оценка: 4.94*15  Ваша оценка:

   Нет более таинственной и легендарной личности в истории Древней Греции (да и, пожалуй, во всей европейской истории), чем Пифагор, величайший и первый из философов, гений ряда наук, талантливый математик, музыкант, духовный лидер....
   Что нам известно о Пифагоре? С одной стороны, казалось бы, нам многое известно, и это "многое" позволяет, к примеру, включить в школьную программу по математике теорему под его именем, но, с другой стороны, мы вообще ничего не знаем о Пифагоре, поскольку никаких сколько-нибудь полноценных сведений о его жизни не сохранилось, а три наиболее полных (и единственных в своем роде) биографии вряд ли можно рассматривать как достоверный исторический документ, да и биографиями их можно назвать лишь с очень большой натяжкой, поскольку написаны они были спустя примерно восемь веков после смерти Пифагора. Именно такой временной разрыв разделял Диогена Лаэрция, Порфирия и Ямвлиха от Пифагора; действительно, даже в современных условиях, спустя несколько веков после изобретения книгопечатания в Европе, у нас есть множество сомнений относительно биографических данных интересующих нас личностей, живших в позднем средневековье и раннем ренессансе.
   Эти сочинения - отдельная тема для дискуссий и научных исследований, поскольку созданы они были не столько с целью более подробного изучения жизнедеятельности или творений Пифагора (за исключением, разве что, произведения Диогена Лаэрция, который, согласно мнению одного из эллинистов, поставил задачу описать жизнь как можно большего числа греческих философов, подробность же и правильность при этом остались на втором плане), сколько с целью отражения нарастающего влияния христианства, противопоставления какой-либо "нашей, греческой" фигуры "их, варварской". Но и на это мнение есть свои возражения и контраргументы, среди которых наиболее важным представляется следующий вопрос: что же все-таки в действительности (в случае, если выше указанная версия не точна) побудило рассматриваемых мыслителей взяться за этот труд и описать жизнь личности, которая, казалось бы, уже давно забыта и застыла на величавом пьедестале, где монументально слилась с другими поэтико-философскими фигурами архаической Греции? А может быть, вовсе и не было того "перерыва", о котором настаивают современные философские учебники, утверждающие, будто в четвертом веке до нашей эры пифагореизм утратил свое влияние, выводя в качестве одного из последних представителей раннего этапа развития этого учения Архита из Тарента. Действительно, странная получается ситуация: на рубеже второго и первого веков до нашей эры некий римлянин Нигидий Фигул, о котором мало кто упоминает, кроме Августина Аврелия, ни с того ни с сего взял и возродил это учение из пепла. И вот, начиная с первого века уже нашей эры, на пифагореизм начинают повально набрасываться представители второй софистики, но их интерес теперь уже совсем не тот, нежели, к примеру, который был у Платона и его учеников: практически никто уже не обращает внимания на числовую мудрость, музыкальные теории, математические закономерности; всех волнует самое простое, доступное для понимания рядового человека, и в то же время - самое противоречивое и даже "скандальное": обряды, табу, ритуалы, правила поведения и т. п. Возможно, специфическая направленность этого интереса в какой-то степени объясняется религиозным кризисом римского государства, в который оно попало в начале третьего века нашей эры и не вышло вплоть до своего падения. Религиозный плюрализм, развившийся то ли по вине Гелиогабала, то ли по вине христиан или еще кого, позволил большинству жителей римского государства переосмыслить существующую парадигму, подумать над тем, что, оказывается, можно как-то по-другому, как-то иначе, можно что-то изменить; и здесь одной из альтернатив стал пифагореизм. Ясно, что в этот период сознание людей подверглось довольно значительным изменениям, ведь мультиальтернативный греко-римский пантеон Богов, всех участников которого не способен был запомнить не только рядовой гражданин, но даже сенатор или ученый, очень долгое время не давал возможности большинству поразмыслить о чем-то другом именно по причине, если можно так выразиться, предлагаемого весьма широкого "ассортимента" (да не покажутся мои слова святотатствующими). И лишь самые великие мыслители, в числе коих и наш Пифагор, а также Сократ, Платон и другие, предлагали иную картину мира, значительно отличавшуюся от общепринятой в те времена, за что многие из них поплатились жизнью.
   Тем не менее, пифагореизм не выдержал конкуренции со стороны набирающего обороты христианства (впрочем, не выдержали его и другие популярные в те времена культы, в числе коих митраизм, гностицизм и др.), поскольку он, при всем большом интересе со стороны творческих деятелей второй софистики и при всей кажущейся простоте, никогда не привлекал и не мог привлечь людей "обычных", людей, ничем не выделяющихся из толпы, поскольку даже самые обыкновенные правила поведения (образ жизни) предъявляли слишком уж серьезные требования к, как всегда ленивому большинству. Если христианином мог (и может) стать кто угодно и при этом ничего не делать (то есть предпринимать каких-то особых усилий для того, чтобы хотя сделать подобающий, общепринятый для данного верования вид), то "прикинуться" пифагорейцем было невозможно: аскетизм, жесткие требования и выборочность к принимаемой пище, четкий режим дня - все это не могло привлечь большое внимание к пифагореизму; но здесь обязательно нужно заметить, что вряд ли у Пифагора (или даже у некоторых, наиболее знаменитых пифагорейцев) была такая цель, скорее, наоборот (то есть цель - не большинство, а лучшее меньшинство), и именно в этом пифагореизм отличается от других религий (и, возможно, именно поэтому пифагореизм не следует называть религией вообще).
   Цель данного исследования заключается также в том, чтобы выяснить, действительно ли деятельность и личность Пифагора была тесным образом связана с нетрадиционной для тогдашней Эллады религией, то есть был ли Пифагор некоей магически-мистической личностью или же философом, ученым, не приписаны ли ему вышеуказанные сверхъестественные качества действительно лишь с целью противопоставления новому варварскому идолу. В процессе изучения документов мы узнаем, что в воцарении нового кумира на европейском религиозном троне, в сектообразности новой религии, ее вмешательстве во все сферы человеческой жизни (и в то же самое время отстраненности от нее), мистифицированности, таинственности и закрытости косвенно повинен и сам Пифагор, поскольку зачатки многих из вышеуказанных черт мы видим уже в пифагорейской школе. Другими словами, пифагореизм - одна из первых и самых замечательных из известных нам ступеней в процессе, который характеризуется зарождением религий ввиду непосредственного влияния культа личности, в положительном смысле этого понятия, означающем безукоризненный авторитет и чистоту человека, духовного вождя.
   Можно найти больше отрицательного, если подходить к изучению данного вопроса с узким, религиозно-мистическим интересом, который здесь крайне нежелателен, ибо все лучшее (помимо того, что существует положительного в знаменитом пифагорейском образе жизни) у Пифагора мы найдем в его философии, и привлекает она не только потому, что стала поистине "камнем преткновения" для всех последующих поколений философов и ученых, но, прежде всего тем, что позволяет без использования лишних слов понявшему ее окунуться в числовую гармонию мира, постичь высшую мудрость.
  

Слово о Пифагоре

  

Античные и раннесредневековые упоминания о Пифагоре и пифагорейцах

  
   1. О жизни Пифагора, его личных качествах, путешествиях и многом другом.
   2. Теология Пифагора.
   3. Философия Пифагора.
   4. Наставления Пифагора; пифагорейский образ жизни.
   5. Пифагорейская пища (диета).
   6. Магия Пифагора.
   7. Ученики и последователи Пифагора.
   8. Учителя Пифагора.
   9. Произведения пифагорейцев; пифагорейские темы.
  
  

1. О жизни Пифагора, его личных качествах, путешествиях и многом другом.

  
   Аристотель Стагирит, "Риторика", Книга II, 23, 1398b, 10:
   И как Алкидамант [доказывает], что все почитают мудрецов: паросцы почитали Архилоха, хотя он был клеветник, хиосцы - Гомера, хотя он не был их согражданином, митиленцы - Сафо, хотя она была женщина, лакедемоняне избрали Хилона в число геронтов, хотя чрезвычайно мало любили науки, италийцы - Пифагора, жители Лампсака похоронили Анаксагора, хотя он был чужестранец, и почитают его и поныне... что афиняне пользовались благополучием, пока руководились законами Солона, а лакедемоняне - пока руководились законами Ликурга, что точно так же, как только в Фивах во главе правления стали философы, государство начало пользоваться благополучием.
  
   Дурид (III в. до н. э.), "Слово Ферекида":
   Полная мудрость - во мне; а если есть пущая мудрость,
   То в Пифагоре моем же она, который в Элладе
   Первый из всех, кто ни есть, - таково нелживое слово.
  
   Аноним (II в. до н. э.), "Теорема Пифагора":
   В день, когда Пифагор открыл свой чертеж знаменитый,
   Славную он за него жертву быками воздвиг.
  
   Марк Туллий Цицерон (I в. до н. э.), "О старости", 23:
   Так неужели его [Софокла - комм. Б. Д.], неужели Гомера, Гесиода, Симонида, Стесихора, неужели тех, о ком я уже говорил, - Исократа и Горгия, неужели родоначальников философии - Пифагора, Демокрита, неужели Платона и Ксенократа, неужели впоследствии Зенона и Клеанфа или того, кого мы видели в Риме, - стоика Диогена старость заставила умолкнуть и прекратить занятия? Не вели ли они своих занятий до конца своей жизни?
  
   Там же, 33:
   ...Милон, говорят, вступил на ристалище в Олимпии, неся на плечах быка. Что предпочел бы ты получить в дар: такую же силу мышц или силу ума Пифагора?
  
   Марк Туллий Цицерон, "Об обязанностях", Книга I, 108:
   Большое обаяние было у Луция Красса и у Луция Филиппа, еще большее, и притом благодаря старанию, у Гая Цезаря, сына Луция; но в те времена исключительной суровостью отличались Марк Скавр и молодой Марк Друс, очень веселым нравом - Гай Лелий, а большим честолюбием и более строгим образом жизни - его близкий друг Сципион. Среди греков приятным, остроумным и обаятельным собеседником, в своих речах любителем притворяться неосведомленным человеком, по рассказам, был Сократ, которого греки прозвали "вопрошающий"; напротив, Пифагор и Перикл без какой-либо веселости достигли высшего авторитета.
  
   Марк Туллий Цицерон, "Об ораторе", Книга III, 15:
   Она [мудрость - Б. Д.] породила и Ликургов, и Питтаков, и Солонов, а у нас, по их примеру, Корунканиев, Фабрициев, Катонов, Сципионов, не столь, может быть, ученых, но сходных с ними по устремлению ума и воли. Другие же, люди такого же разума, но иных взглядов на цели жизни, искали покоя и досуга, как Пифагор, Демокрит, Анаксагор, и, отстраняясь от государственных дел, всецело посвятили себя умозрению; такая жизнь своим спокойствием и сладостью самого знания, упоительнее которого нет ничего для человека, привлекала к себе больше последователей, чем это было полезно для общего блага.
  
   Марк Туллий Цицерон, "О государстве", Книга I, X, 16:
   ...Ведь в книгах Платона, во многих местах, Сократ, рассуждая о нравах и добродетелях и даже о государстве, все же старается связать с этими вопросами числа, геометрию и гармонию, следуя Пифагору.
  
   Страбон (I в. до н. э.), "География", Книга XIV, Глава I, 16:
   В правление Поликрата, как передают, жил также Пифагор, но он покинул город, увидев усиление тирании, и отправился в Египет и Вавилон из любви к учению; возвратившись найдя тиранию еще в силе, он отплыл в Италию и там окончил жизнь.
  
   Луций Апулей (II в. н. э.), "Апология", 4:
   ...Так ответил бы я относительно внешности. А кроме того, сказал бы, что и философам дозволено иметь привлекательную наружность. Пифагор, который первый назвал себя философом, был самым красивым человеком своего времени; точно так же знаменитый Зенон Древний, родом из Велии, который прежде всех с искуснейшим мастерством стал вскрывать внутренние противоречия различных высказываний, также и этот Зенон был необычайно красив, как утверждает Платон; и вообще история знает немало красивых философов, которые изящную внешность украсили добродетельными нравами.
  
   Комментарий Б. Д.: Сомневаться не приходится в следующих фактах: Пифагор первым употребил термин "философ", а также обладал красивой наружностью. Об этом говорят многие античные авторы, подтверждая друг друга и эти мысли в частности.
  
   Луций Апулей, "Флориды", XV:
   ...Исстари знаменит храм Юноны на острове [Самос - комм. Б. Д.]. Сказочно богата тамошняя сокровищница богини: огромно количество золота и серебра в виде чаш, зеркал, кубков и тому подобной утвари. Немало там и бронзы в различных изображениях прекрасной и очень древней работы, и среди них - поставленная перед алтарем статуя Бафилла, дар тиранна Поликрата; кажется, ничего более совершенного я не знаю. Некоторые ошибочно полагают, что это статуя Пифагора. Скульптор изобразил юношу замечательной красоты; волосы, разделенные спереди на две равные части, ниспадают вдоль щек, а сзади, более длинные, они доходят до плеч, оттеняя просвечивающую сквозь кудри шею; шея исполнена силы, щеки округлы и нежны, а посреди подбородка - ямочка. Поза - точь-в-точь как у кифареда: он глядит на богиню и как будто поет. Туника, украшенная вышивкой, спускается до самых пят и поддерживает поясом на греческий лад. Хламида закрывает обе руки до запястий и вдоль тела красивыми складками струится. Кифара надежно прикреплена к чеканной перевязи и висит на ней. Руки у юноши изящные, удлиненные; левая, с раздвинутыми пальцами, касается струн, правая повторяет движение музыканта, подносящего плектр к кифаре, и точно готова ударить по струнам, едва лишь смолкнет голос поющего, между тем как песнь эта льется, кажется, с полуоткрытых губ округленного рта.
   Эта статуя изображает скорее всего какого-то молодого человека, возлюбленного тиранна Поликрата; по долгу службы он поет своему покровителю что-то из Анакреонта. Но, по многим обстоятельствам, статуей Пифагора она быть не может. Да, действительно, Пифагор был уроженцем Самоса, отличался редкостной красотою, превосходно играл на кифаре и вообще был глубочайшим знатоком музыки, жил почти в те же самые годы, когда Поликрат владел Самосом, но никогда не был философ возлюбленным тиранна. В самом начале его правления Пифагор тайно бежал с острова. Незадолго до того он потерял отца, Мнесарха, который, насколько мне известно, славился среди мастеров своим искусством вырезать геммы, но стяжал скорее славу, чем богатство. Некоторые утверждают, что в это время Пифагор, захваченный в плен на пути в Египет, оказался в числе рабов царя Камбиза; что наставниками его были персидские маги, и главным образом - Зороастр, блюститель всех божественных тайн; что затем выкупил некий Гилл, один из первых граждан Кротона. Впрочем, большей известностью пользуется рассказ, будто он по собственному желанию отправился в Египет учиться и там у жрецов узнал о невероятном могуществе священнодействий, замечательных чередованиях чисел, хитроумнейших правилах геометрии. Но и эти познания не заполнили его разум до конца, вскоре он встретил халдеев, потом брахманов (это племя мудрецов, живет оно в Индии), а находясь среди брахманов, беседовал с гимнософистами. Халдеи открыли ему науку о звездах, пути неизменные божественных планет и многообразные воздействия тех и других на человека в момент его рождения, а также и целебные снадобья, которые, тратя огромные деньги, добывают смертные из земли, воздуха и моря. А брахманы передали ему то, что стало основой его философии: каковы наставления для разума, каковы упражнения для тела, сколько частей в душе, сколько возрастов в жизни, какие наказания или награды ожидают усопших, каждого - по заслугам. Кроме того, и Ферекид, что родом с острова Сирос и первый, отважившись сбросить тесные путы стихотворных размеров, стал писать простым языком, вольным слогом, прозаическим стилем, - и он тоже был учителем Пифагора; и когда, пораженный ужасной болезнью, он умер, заживо пожираемый червями, Пифагор похоронил его с благоговением. Говорят, что побывал Пифагор и у Анаксимандра Милетского - и размышлял над явлениями природы, что слушал и Эпименида Критского, знаменитого предсказателя и знатока искупительных жертвоприношений, а также Леодаманта, ученика Креофила (рассказывают, будто этот Креофил был другом поэта Гомера и его соперником в искусстве слагать песни).
   Просвещенный столь многими учителями и вкусивший от столь многих и столь разнообразных источников знаний во всем мире, муж огромного дарования, превышавшего, несомненно, все человеческие возможности, основатель философии, который впервые нарек ее этим именем, Пифагор прежде всего учил своих учеников молчанию. Первое упражнение будущего мудреца состояло у Пифагора в том, чтобы до конца смирить свой язык, и слова, те самые слова, что поэты называют летучими, заключить, ощипав перья, за белой стеною зубов. Иначе говоря, вот к чему сводились начатки мудрости: научиться размышлять, разучиться болтать. Однако не на всю жизнь лишались ученики дара слова и не все одинаково долго следовали за учителем в безмолвии. Молчание, ограниченное коротким промежутком времени, считалось достаточным для людей серьезных, но болтунов карали своего рода изгнанием речи сроком почти на пять лет. Что же касается нашего Платона, то он во всем или почти во всем согласен с этой школой и чаще всего рассуждает подобно пифагорейцам. Вот так же и сам я, объятый желанием, чтобы учителя ввели меня в семью платоников, научился, выполняя академические упражнения, и тому и другому: и говорить неустанно, когда нужно говорить, и молчать охотно, когда нужно молчать. И, кажется, это чувство меры доставило мне со стороны все своих предшественников столько же похвал за своевременное безмолвие, сколько одобрений за уместные речи.
  
   Комментарий Б. Д.: Это очень ценный и довольно крупный отрывок из сочинения Апулея, во многом пересекающийся в том числе и с упомянутыми выше биографиями Пифагора.
  
   Павсаний (II в. н. э.), "Описание Эллады", Книга II, "Коринфика", XIII:
   1. Возвращение Гераклидов вызвало большие перемены во всем Пелопоннесе, кроме Аркадии; во многих городах влились в число жителей доряне, и среди населения произошли еще большие изменения. С Флиунтом произошло вот что: Регнид, дорянин, сын Фалка, внук Темена, двинулся на него с войском из Аргоса и из области Сикиона. Из флиасийцев одним казалось неприемлемым то, что предлагал Регнид, а именно: остаться на своих местах, признать Регнида царем и произвести передел земли в пользу бывших с ним дорян; Гиппас же и его партия призывали защищаться и не отдавать без боя дорянам своих богатств. Так как народ высказался против этого предложения, то Гиппас с теми, кто хотел за ним следовать, бежал на Самос. 2. Потомком этого Гиппаса в четвертом поколении был известный мудрец Пифагор; Пифагор был сыном Мнесарха и внуком Эвфрона, который был сыном Гиппаса. Так рассказывают о себе флиасийцы и во многом с ними согласны сикионцы.
  
   Комментарий Б. Д.: Историк Павсаний дает краткую родословную Пифагора и, в отличие от своего современника, Апулея, кратко и лаконично характеризует Пифагора как мудреца, а не мага.
  
   Лукиан (II в. н. э.), "Разговоры в царстве мертвых", 20, "Менипп и Эак", 3:
   Эак. Хочешь, я покажу тебе мудрецов?
   Менипп. Конечно, хочу.
   Эак. Вот этот - Пифагор.
   Менипп. Здравствуй, Евфорб, или Аполлон, или кто хочешь.
   Пифагор. Здравствуй и ты, Менипп.
   Менипп. Что это? У тебя бедро больше не золотое.
   Пифагор. Нет. А покажи-ка, нет ли у тебя в мешке чего-нибудь поесть.
   Менипп. Бобы, дорогой мой; тебе этого есть нельзя.
   Пифагор. Давай! У мертвых учение другое; я здесь убедился, что бобы и головы предков совсем не одно и то же.
  
   Лукиан, "Сновидение, или Петух":
   4. ...Петух. Слышал ты о некоем Пифагоре, сыне Мнесарха, с острова Самоса?
   Микилл. Ты говоришь, очевидно, о том софисте-пустомеле, который не разрешал ни мяса отведать, ни бобов поесть, самое что ни на есть любимое мое кушанье, объявляя его изгнанным со стола? Да, еще он убеждал людей, чтобы они в течение пяти лет не разговаривали друг с другом.
   Петух. Знаешь ты, конечно, и то, что, прежде чем стать Пифагором, он был Эвфорбом?
   Микилл. Говорят, милый мой петух, что этот человек был обманщик и чудодей.
   Петух. Так вот перед тобой я, этот самый Пифагор. А потому, дорогой, перестань поносить меня: тем более, что ты ведь не знаешь, какой это был человек по своему складу.
   Микилл. Еще того чудеснее: петух-философ! Расскажи все же, о сын Мнесарха, как ты оказался вместо человека птицей, а вместо самосца танагрцем. Неправдоподобно это, и не очень-то легко поверить, так как я уже подметил в тебе два качества, чуждые Пифагору.
   Петух. Какие же?
   Микилл. Во-первых, ты болтун и крикун, тогда как Пифагор советовал молчать целых пять лет; а во-вторых, нечто уже совершенно противоположное: вчера, не имея ничего, что бы дать тебе поклевать, я, как тебе известно, вернувшись, принес бобов, и ты, нисколько не задумываясь, подобрал их. Таким образом необходимо предположить одно из двух: или ты заблуждаешься и на самом деле ты - кто-то другой, или, если ты действительно Пифагор, значит ты преступил закон и, поевши бобов, совершил нечестивый поступок, не меньший, чем если бы сожрал голову собственного отца.
   5. Петух. Ты говоришь так, Микилл, потому, что не знаешь, чем это вызвано и что приличествует каждой жизни. Я в прежние времена не вкушал бобов, потому что философствовал, - ныне же не прочь поесть их, так как бобы пища птичья и нам не запрещенная. Впрочем, если хочешь, выслушай, как из Пифагора стал я тем, чем являюсь сейчас, какие жизни до этого прожил, какие выгоды извлек при каждом превращении.
   ...18. Петух. В целом, Микилл, этот Пифагор был просто софистом: нечего, я полагаю, скрывать истину. А впрочем, был я человеком не без образования, не без подготовки в разных прекрасных науках. Побывал я и в Египте, чтобы приобщиться к мудрости тамошних пророков, и, проникши в их тайники, изучил книги Гора и Изиды, а потом снова отплыл в Италию и так расположил к себе живших в ту пору эллинов, что они за бога стали почитать меня.
   Микилл. Слыхал я и об этом, и о том, что они считали тебя восставшим из мертвых, и о том, будто ты показывал им однажды свое золотое бедро.... Скажи, однако: что это тебе пришло в голову установить закон, запрещающий вкушать мясо и бобы?
   ...
   Петух. Ни здравого смысла, ни мудрости в этом не было. Просто я видел, что, обнародовав обычные установления, такие, как у большинства законодателей, я никоим образом не заставлю удивляться им. Напротив, чем больше я буду чудачить, тем, я знал, таинственнее буду казаться для них и почтеннее. А потому я счел за лучшее, вводя новшества, воспретить даже говорить о причинах, чтобы один предполагал одно, другой - другое и все пребывали в изумлении, как при темных предсказаниях оракула...
  
   Лукиан, "Продажа жизней":
   2. Гермес. Кого ты хочешь, чтобы вывели первым?
   Зевс. Вот этого длиннокудрого ионийца, так как в нем есть, по-моему, нечто величественное.
   Гермес. Эй, пифагореец, сойди и дай собравшимся осмотреть тебя.
   Зевс. Возвести о нем.
   Гермес. Я продаю лучшую жизнь, самую уважаемую. Кто купит? Кто хочет узнать гармонию мироздания и ожить после смерти?
   Покупатель. На вид он недурен собой. Но что же он, собственно, знает?
   Гермес. Арифметику, астрономию, геометрию, ведовство, музыку, кудесничество. Ты видишь перед собой лучшего прорицателя.
   Покупатель. Можно ли его спрашивать?
   Гермес. Спрашивай, в добрый час.
   3. Покупатель. Ты откуда?
   Пифагор. С Самоса.
   Покупатель. А где ты воспитывался?
   Пифагор. В Египте, у тамошних мудрецов.
   Покупатель. Скажи: если куплю тебя, чему ты меня научишь?
   Пифагор. Ничему тебя не научу, но напомню.
   Покупатель. Как ты напомнишь?
   Пифагор. Сделав сперва твою душу чистой и смыв с нее всю грязь.
   Покупатель. Ну, представь себе, что меня уже вычистили. Каков же способ напоминания?
   Пифагор. Самое первое - продолжительное спокойствие, безмолвие и полное молчание в течение целых пяти лет.
   Покупатель. Тебе, милейший, впору воспитывать сына Креза. Я же хочу быть говорящим человеком, а не истуканом. А что же все-таки после этого пятилетнего молчания?
   Пифагор. Ты будешь упражняться в поэзии и геометрии.
   Покупатель. Мило сказано: я должен сделаться сначала кифаредом, чтобы затем уже стать мудрецом.
   4. Пифагор. А после этого научишься считать.
   Покупатель. Я и теперь умею считать.
   Пифагор. Как же ты считаешь?
   Покупатель. Один, два, три, четыре...
   Пифагор. Вот видишь. То, что тебе кажется четверкой, - это десять, и это - равносторонний треугольник и наша клятва.
   Покупатель. Клянусь этой, значит, самой сильной клятвой, четверкой, - я никогда не слыхал более божественных и более святых рассуждений.
   Пифагор. После этого, чужестранец, ты узнаешь, как движутся земля, воздух, вода и огонь, каковы их свойства и как они меняют свою форму.
   Покупатель. Так, значит, огонь, воздух и вода имеют известную форму?
   Пифагор. И даже вполне явную. Ведь не имеющие формы и очертаний не в состоянии двигаться. Кроме того ты узнаешь, что бог - это число и разум, и гармония.
   Покупатель. Ты говоришь удивительные вещи.
   Пифагор. Кроме всего сказанного ты узнаешь, что ты сам, считающий себя одним и кажущийся другим, - и в самом деле - другой.
   Покупатель. Что ты говоришь? Я - другой, а не тот, который теперь с тобой разговаривает?
   5. Пифагор. Теперь-то ты тот, а раньше ты являлся в другом теле и под другим именем. И со временем ты снова перейдешь в другого.
   Покупатель. Следователь, ты говоришь, что я буду бессмертный, меняя один вид на другой? Ну, довольно об этом.
   6. Чем же ты питаешься?
   Пифагор. Я не ем никаких животных, а остальное все, кроме бобов.
   Покупатель. Это почему? Или тебе бобы противны?
   Пифагор. Нет, но они священны, и природа их удивительна. Прежде всего они - зиждительная сила, и если ты снимешь кожуру с боба, пока он еще зелен, то увидишь, что он похож на мужские части тела. Если же выставишь сваренные бобы в определенные ночи на лунный свет, то получишь кровь. Но, что самое важное, у афинян существует закон избирать власти бобами.
   Покупатель. Ты рассказал все прекрасно и как подобает жрецу. Но разденься, я хочу видеть тебя нагим. Геракл! У него золотое бедро! По-видимому, он бог, а не простой смертный. Поэтому я во всяком случае куплю его. За сколько ты его продаешь?
   Гермес. За десять мин.
   Покупатель. Я беру его за эту цену.
   Зевс. Запиши имя купившего и откуда он.
   Гермес. Мне кажется, он италиец, Зевс, из жителей Кротона или Тарента, вообще из Великой Греции, но он не один, а человек триста купили его на общие деньги.
  
   Секст Эмпирик (II в. н. э.), "Против музыкантов", 2:
   ...Пифагор, увидевши однажды молодых людей, которые неистовствовали под влиянием опьянения, так что ничем не отличались от безумных, дал совет сопровождавшему их флейтисту исполнить для них мелодию в спондаическом размере. Когда же тот исполнил этот совет, то они внезапно в такой мере перешли в разумное состояние, как если бы они были трезвыми с самого начала.
  
   Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан (II - III в. н. э.), "Апология", 46:
   ...Если бы я стал спорить об умеренности, то вот Пифагор домогается тирании у турийцев, а Зенон - у приенов.
  
   Клавдий Элиан (II - III в. н. э.), "Пестрые рассказы", Книга IX, 22:
   Сообщают, что пифагорейцы ревностно занимались искусством врачевания. Платон, Аристотель, сын Никомаха, и многие другие тоже щедро отдали ему дань.
  
   Там же, Книга XII, 32:
   Самосец Пифагор носил белые одежды, золотой венок и шаровары, Эмпедокл из Акраганта - багряницу и обувь на медных подошвах. Рассказывают, что Гиппий и Горгий ходили в пурпурных одеждах.
  
   Тит Флавий Климент Александрийский (II - III вв. н. э.), "Строматы", Книга I, 62, 1-4:
   Италийская школа была основана Пифагором, ионийская - Фалесом и Элейская - Ксенофаном. Согласно Гиппоботу, Пифагор был сыном Мнесарха с острова Самос. Однако Аристоксен в Жизнеописании Пифагора, а также Аристарх и Теопомп утверждают, что родом он был из Тира. Неанф говорит, что он был из Сирии или из Тира, так что большинство согласны, что Пифагор был варварского происхождения.
  
   Там же, 63, 1:
   Италийская школа была основана Пифагором и расположена в Метапонте, однако не пережила ее создателя.
  
   Там же, 65, 2:
   Считается, что Пифагор жил в царствование тирана Поликрата, около 62-й Олимпиады.
  
   Комментарий Б. Д.: Возможно, Климент Александрийский имеет в виду т. н. период расцвета Пифагора. Если считать, что в 776 году была первая Олимпиада, то этот период приходится примерно 540 - 530-е гг. до н. э. Но большинство авторов склоняется к тому, что в 776 году состоялась 16-я Олимпиада(а вовсе не первая, но примечательная тем, что именно тогда был было зафиксировано имя одного из победителей состязаний), из чего исходит, что рассматриваемый период относится к самому началу VI в. до н. э. (600 - 590-е гг. до н. э.).
  
   Там же, 66, 1:
   ...Пифагор происходил из Этрурии или Тира...
  
   Там же, 66, 2:
   О Фалесе говорится, что он родом был из Финикии и находился в близких отношениях с египетскими жрецами, равно как и Пифагор, который даже подвергся обрезанию ради того, чтобы быть допущенным в их храмы и получить возможность изучать таинственную египетскую философию. Известно также, что он общался с величайшими из халдеев и магов. А его общий стол (?????????) напоминает то, что нами [христианами] называется церковью.
  
   Там же, 68, 2:
   Платон все время весьма ясно выражает свое уважение к варварам, помня, что и он сам, и Пифагор большую и лучшую часть своих учений заимствовали у них.
  
   Там же, 80, 2:
   Историк Антилох не поленился затратить некоторое время и посчитал, что период от времен Пифагора до смерти Эпикура, которая последовала на десятый день месяца Гамелиона, охватывает период в 312 лет.
  
   Комментарий Б. Д.: Гамилион - это седьмой месяц аттического календаря, прмерно соответствующий январю. Даты 582 - 271 гг. до н. э. вполне разумны, если считать Олимпиаду 776-го года не первой, но 16-той.
  
   Флавий Филострат младший (III в. н. э.), "Жизнь Аполлония Тианского", Книга I, 1:
   Почитатели Пифагора Самосского рассказывают о нем вот что. Вовсе-де он не был ионянином, но обитал некогда в Трое, звался Евфорбом и умер, как описано у Гомера, однако после смерти вновь ожил и, радея о чистоте, перестал одеваться в кожи животных и употреблять в пищу убоину, отвергая даже и жертвенное мясо, ибо не хотел сквернить алтаря кровью, а предпочитал, говорят, уважить богов медовой лепешкой, ладаном или песнопением, полагая, что подобные дары им милее сотен белых быков и ножа в жертвенной корзине. Поистине, был он в близкой общности с богами и знал, чем могут люди их порадовать и чем прогневить; от богов было и то, что говорил он о природе, ибо, по его словам, другие способы лишь гадать о божественном, да препираться в суетных мудрствованиях, а к нему-де явился сам Аполлон, свидетельством подтвердив неложность своего явления, нисходили к нему - хотя и не свидетельствуя - также Афина и Музы, и иные боги, чьи образы и имена людям пока неведомы. Все, явленное Пифагору, его последователи полагали законом, его самого чтили как посланца от Зевса, а на себя, благоговея перед божественным, накладывали обет молчания, ибо внимали многим священным тайнам, кои трудно воспринять тем, кто не научен прежде, что и молчание есть род речи. Говорят также, что и Эмпедокл Акрагантский именно этим путем достиг мудрости, о чем можно судить по его стиху:
  

Радуйтесь - бог среди вас! Из смертного стал я бессмертным.

  
   И еще:
  

Отроковицею быть и отроком мне доводилось.

  
   Да и рассказ о том, как он в Олимпии сотворил быка из теста и принес его в жертву, свидетельствует о его приверженности к учению Пифагора. И многое еще передают о любомудрах Пифагорова толка, однако мне недосуг входить в подробности подобных историй, ибо я спешу приступить, наконец, к своему собственному повествованию.
  
   Там же, Книга III, 19:
   (Аполлоний - прим. Б. Д.)...задал вопрос: "Что вы мыслите о душе?" - "То, что Пифагор передал вам, а мы - египтянам", - отвечал Иарх. "Означают ли твои слова, что, подобно Пифагору, объявившему себя Евфорбом, ты также, прежде чем воплотиться в нынешнем своем теле, был каким-нибудь троянцем, или ахеянином, или еще кем-либо?" На это индус возразил: "Некогда Троя погибла от ахейских мореплавателей, а ныне для вас погибелью сделались рассказы о ней! Вы берете в расчет лишь тех мужей, что ходили на Трою, и потому пренебрегаете мужами, куда более многочисленными и куда более божественными, коих произвела на свет и ваша собственная земля, и земли египтян и индусов. Раз уж ты спросил меня о моем прежнем теле, скажи, кого из воевавших за Трою и против Трои почитаешь ты достойным особенного восхищения?" - "По-моему, это Ахилл, сын Пелея и Фетиды, - отвечал Аполлоний, - ибо именно он прославлен Гомером как превосходнейший меж всеми ахеянами по красоте и величью, да и славные его подвиги Гомер воспевает. Премногого восхищения достойны также Аянт и Нирей, кои у Гомера красотою и благородством уступают лишь Ахиллу". - "Вот с ним-то, Аполлоний, ты и сравни моего предка, а лучше сказать - прежнее мое тело, ибо Пифагор полагал Евфорба именно своим прежним телом..."
  
   Там же, Книга VI, 11:
   Поистине, великое научение было от Пифагора, ибо Пифагор сокровенной своей мудростью познал самого себя - и не только кто он есть, но и кем он был прежде; и к алтарям приходил он, блюдя чистоту, - не сквернил утробу свою мертвечиною и не марал тело свое одеждой, сделанной из убиенных тварей; а еще он первым из людей замкнул уста свои и так обрел завет, называемый "щитом молчания", да и в остальном философия его была истинной и пророческой...
   ...Тут узрел я несказанную красоту мудрости, обаявшей некогда и самого Пифагора - наука сия не стояла в толпе, но держалась в стороне, молчала и, наконец поняв, что все остальные мне не годятся, а с нею я не знаком, молвила так: "Нет во мне, отрок, пригожести, но изобильна я тяготами: ежели согласится кто с моим уставом, то придется ему отвергать всякую пищу, ради коей убита живая тварь, и о вине придется позабыть, дабы не замутить премудрого кубка, воздвигнутого в трезвых душах, и не согреет его плащ или иная одежда тканая из животной шерсти, а сандалии достанутся ему тростниковые, а спать он будет где случится, а ежели узнаю я, что привержен он любострастию, так есть у меня гиблые ямы, куда препроводит его и низвергнет сопутствующее мудрости правосудие; столь сурова я с ревнителями своими, что даже и уста их держу на замке! А теперь узнай, какова награда тому, кто все эти тяготы стерпит: сразу вступит он во владенье праведностью и благомысленностью, и зависти ему никто не внушит, и будет он тиранам страшен, а сам перед ними не склонится, и малые жертвы его будут слаще богам, чем потоки бычьей крови! Ежели будешь ты чист, то дарую я тебе знание грядущего, а очи твои так просветлю светом, что распознаешь ты бога, узнаешь героя и уличишь призрачную нежить, сокрытую под личиною человечьей". И вот, о премудрые египтяне, я [Аполлоний - Б. Д.] избрал именно эту жизнь, а свершив сей верный выбор вослед Пифагору, не обманул и не был обманут, ибо сделался я таким, каким должно быть философу, и получил все, что философу назначено. Доводилось мне размышлять и о происхождении чародейства, и об основаниях его, а решение мое таково: к чародейству способны те, у кого святости в избытке и кто превосходен в познании души, первопричина коей неуничтожима и безначальна...
   ...И все-таки даже и от отлично составленной трагедии радость недолгая, не доле Дионисий, а от философии связной - это по уставу Пифагорову - и притом богодуховненной - это было у индусов и прежде Пифагора - радость не на краткий миг, но на веки вечные...
   ...Увидел я [Аполлоний - Б. Д.] мужей [индусов - Б. Д.], обитающих на земле и не на земле, без крепости обороненных, ничем не владеющих и всем обладающих, - а ежели покажется, будто я говорю загадками, то мудрость Пифагорова сие допускает, ибо сам Пифагор дозволил окольные намеки, когда обрел в речи наставницу молчания.
  
   Там же, Книга VIII, 7:
   ...Защити меня здесь ты, о божественный Пифагор, ибо вменяемые мне в провинность правила установил ты, а я лишь истово восприял! Итак, государь, все, потребное человеку, родит земля, и потому всякому, кто желает согласия с живыми тварями, ничего, что не от земли, не надобно, ибо иные плоды он у кормилицы своей собирает, а иные пожинает в подобающее всякому овощу время, меж тем как у прочих людей с землею согласия нет, и потому ради пищи и одежи вострят они ножи на чад ее. Этих-то последних и порицают индийские брахманы, а от них тому же научились и нагие эфиопы, а уж отсюда позаимствовал правила свои и сам Пифагор - первый эллин, спознавшийся с египтянами. И вот Пифагор, воротивши земле одушевленных тварей, стал вкушать лишь плоды земные, именуя их беспорочными, ибо они сообразно питают тело и душу. Затем он объявил нечистой одежду из шерсти и кожи - а так одеваются весьма многие, - облекся в холстину и по тому же своему правилу обулся в тростниковые сандалии. От таковой чистоты были ему премногие выгоды, из коих наипервейшая - познание собственной души. Воистину, родился он в те времена, когда троянцы бились за Елену, и был прекраснейшим и вежественнейшим изо всех детей Панфа, однако опочил столь юным, что даже Гомер оплакал смерть его. После переходил он из тела в тело по воле Адрастеи - душегонительницы и, наконец, снова вернулся в образ человечий, явившись на свет сыном Мнесархида Самосского, соделавшись из дикаря мудрецом, из троянца - ионянином и достигнув столь великой непричастности к смерти, что не забыл даже и о том, как довелось побывать ему Евфорбом. Вот кто был пращуром мудрости моей - не сам я изобрел сию науку, но лишь получил ее в наследство от поименованного мужа!
   ...Ну, а лен сеют, где случится, ни о каком золоте тут и речи нет, однако же и от живой твари его не стригут, по каковой причине почитают его чистым индусы, а вслед за ними эфиопы - потому-то нам с Пифагором и пристало облекаться в холстину для бесед и молитв и жертвоприношений. Так же и ночью почиваем мы под холщовым одеялом чистоты его ради, ибо воистину всякому, кто живет по тем же правилам, что и я, сновидения ниспосылают изо всех своих знамений лишь неложные.
   ...Даже жертвенной крови, уже пролившейся на алтарь, я не касаюсь, ибо таков завет Пифагора и сподвижников его, и такие же правила у нагих египтян, равно как и у индусов, от коих и повелись начала премудрости Пифагоровой. Тех, кто следует названным заветам, боги отнюдь не почитают неправедными, но дозволяют им жить до старости не поддаваясь тиранству и ни в чем не ведая нужды.
  
   Там же, 19:
   ...Аполлоний воротился из-под земли по прошествии семи дней - никому не доводилось прежде столь долго ходить за пророчеством, - и с собою принес книгу, каковая книга была наилучшим ответом на вопрос его, ибо в пещере вопросил он бога: "Какое любомудрие почитаешь ты, Трофоний, чистейшим и совершеннейшим?", а в книге содержались поучения Пифагоровы, чья премудрость оказалась удостоверена сим вещим глаголом.
  
   Авсоний (IV в. н. э.), Книга Эклог, 1, "О выборе жизненного пути", 31-32:
   ...Дружбою жить и добрых друзей любить - преступленье,
   Из-за которого встарь погибли пифагорейцы...
  

2. Теология Пифагора.

  
   Ксенофан (VI в. до н. э.), "Пифагор о переселении душ":
   Как-то в пути увидав, что кто-то щенка обижает,
   Он, пожалевши щенка, молвил такие слова:
   "Полно бить, перестань! живет в нем душа дорогого
   Друга: по вою щенка я ее разом признал".
  
   Марк Туллий Цицерон (I в. до н. э.), "О законах", Книга II, 26:
   ...Греки и наши предки рассудили лучше: желая укрепить веру в богов, они признали, что боги обитают в тех же городах, где и мы. Такое верование приносит благочестие, полезное государствам, - если только справедливо высказывание Пифагора, ученейшего мужа, что "благочестие и религиозное чувство сильнее всего охватывают нашу душу тогда, когда мы участвуем в обрядах в честь богов".
  
   Марк Туллий Цицерон, "О старости", 72 - 73:
   (72) ...Из этого следует, что старики не должны ни жадно хвататься за эту часть жизни, оставшуюся им, ни покидать ее без причины. (73) И Пифагор запрещает покидать без приказания императора, то есть божества, укрепленный пост, каким является жизнь.
  
   Там же, 78:
   Я слыхал, что Пифагор и пифагорейцы, наши, можно сказать, земляки (некогда их называли италийскими философами), никогда не сомневались в том, что мы обладаем душами, отделившимися от всеобъемлющего божественного духа.
  
   Луций Анней Сенека младший (I в. н. э.), "Письма к Луцилию", Письмо XCIV:
   (42) ...Пифагор говорит, что иной становится душа у входящих во храм, созерцающих вблизи изваянья богов, ожидающих голоса некого оракула.
  
   Секст Эмпирик (II в. н. э.), "Против физиков", Книга I, 2:
   ...Ибо Пифагор, Эмпедокл, ионийские философы, Сократ, Платон и Аристотель, стоики и, возможно, также философы сада, как свидетельствуют определенные выражения Эпикура, допускают существование бога.
  
   Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан (II - III в. н. э.), "Апология", 47:
   ...Одни учили, что Он [Бог] состоит из атомов, как Эпикур, а другие, что из чисел, как Пифагор...
  
   Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан (II - III в. н. э.), "О воскресении плоти", 1:
   ...философия Пифагора, которая не ниже философии Эпикура и Сенеки, и философия Эмпедокла, и платоники, напротив, объявляют, что души бессмертны и, приближаясь к нам [христианам], утверждают, что они возвращаются в тела, хотя не в те же, хотя не в человеческие только, так что Евфорба признают в Пифагоре, Гомера - в павлине.
  
   Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан (II - III в. н. э.), "О свидетельстве души", 4:
   ...мнение христианское гораздо почетнее мнения Пифагорова, так как оно не переселяет тебя [душу] в зверя...
  
   Тит Флавий Климент Александрийский (II - III в. н. э.), "Строматы", Книга IV, 9, 1:
   ...Пифагор говорил, что только мудрым является Бог.
  
   Клавдий Элиан (II - III в. н. э.), "Пестрые рассказы", Книга XII, 59:
   Пифагор считал, что люди получили от богов две блаженные способности: говорить правду и творить добро. То и другое, по его мнению, сродни природе бессмертных.
  
   Флавий Филострат младший (III в. н. э.), "Жизнь Аполлония Тианского", Книга I, 32:
   ...Для меня же (Аполлония - прим. Б. Д.) вся мудрость - от Пифагора Самосского, ибо от него научился я почитать богов, как видел ты давеча, от него же научился я знанию о божествах видимых и невидимых, от него и мой дар беседовать с богами, от него и эта моя одежда, сотканная из земной шерсти, не состриженной с овцы, но чистой и невиннорожденной, ибо она - дар земли и воды, а имя ей - лен. И волосы я не стригу по завету Пифагорову, и от животной пищи воздерживаюсь, наставленный его мудростью.
  
   Василевс Константин (IV в. н. э.), "Слово, написанное к обществу святых", 9:
   Подобно ему [Сократу], обличен был во лжи и Пифагор, притворно соблюдавший воздержанность, а особенно молчание ибо, прибыв из Египта, он за тайну, будто бы открытую ему от Бога, преподавал италийцам то, что давно уже предсказано пророками.
  
   Комментарий Б. Д.:
   Критика древних философов, их образа жизни и творений, ироничная в эпоху второй софистики, восходит до своего анекдотического апогея у ранних христиан, старавшихся высмеять греческую мудрость, дабы тем самым вознести "премудрость" иудейскую.
  
   Прокл Диадох (V в. н. э.), "Платоновская теология", Книга I, Глава 5:
   ...Необходимо также указать на созвучие каждого из догматов началам учения Платона и мистическим преданиям теологов. В самом деле, вся эллинская теология является потомком орфической мистагогии. Первым научился божественным оргиям у Аглаофема Пифагор; позднее Платон почерпнул совершенное знание о них из пифагорейских и орфических книг. Действительно, возводя в "Филебе" теорию двух видов начал к пифагорейцам, он называет их живущими вместе с богами и подлинно блаженными.
  

3. Философия Пифагора.

  
   Аристотель Стагирит (IV в. до н. э.), "Метафизика", Книга I (A), Глава 5:
   В это же время и раньше так называемые пифагорейцы, занявшись математикой, первые развили ее и, овладев ею, стали считать ее начала началами всего существующего. А так как среди этих начал числа от природы суть первое, а в числах пифагорейцы усматривали (так им казалось) много сходного с тем, что существует и возникает, - больше, чем в огне, земле и воде (например, такое-то свойство чисел есть справедливость, а такое-то - душа и ум, другое - удача, и, можно сказать, в каждом из остальных случаев точно так же); так как, далее, они видели, что свойства и соотношения, присущие гармонии, выразимы в числах; так как, следовательно, им казалось, что все остальное по своей природе явно уподобляемо числам и что числа - первое во всей природе, то они предположили, что элементы чисел суть элементы всего существующего и что все небо есть гармония и число. И все, что они могли в числах и гармониях показать согласующимся с состояниями и частями неба и со всем мироустроением, они сводили вместе и приводили в согласие друг с другом; и если у них где-то получался тот или иной пробел, то они стремились восполнить его, чтобы все учение было связным. Я имею в виду, например, что так как десятка, как им представлялось, есть нечто совершенное и охватывает всю природу чисел, то и движущихся небесных тел, по их утверждению, десять, а так как видно только девять, то десятым они объявляют "противоземлю". В другом сочинении мы это разъяснили подробнее. А разбираем мы это ради того, чтобы установить, какие же начала они полагают и как начала эти подходят под упомянутые выше причины. Во всяком случае очевидно, что они число принимают за начало и как материю для существующего, и как [выражение] его состояний и свойств, а элементами числа они считают четное и нечетное, из коих последнее - предельное, а первое - беспредельное; единое же состоит у них из того и другого (а именно: оно четное и нечетное), число происходит из единого, а все небо, как было сказано, - это числа.
   Другие пифагорейцы утверждают, что имеется десять начал, расположенных попарно: предел и беспредельное, нечетное и четное, единое и множество, правое и левое, мужское и женское, покоящееся и движущееся, прямое и кривое, свет и тьма, хорошее и дурное, квадратное и продолговатое. Такого же мнения, по-видимому, держался и Алкмеон из Кротона, и либо он заимствовал это учение у тех пифагорейцев, либо те у него. Ведь Алкмеон достиг зрелого возраста, когда Пифагор был уже стар, а высказался он подобно им. Он утверждает, что большинство свойств, с которыми сталкиваются люди, образуют пары, имея в виду в отличие от тех пифагорейцев не определенные противоположности, а первые попавшиеся, например: белое - черное, сладкое - горькое, хорошее - дурное, большое - малое. Об остальных же противоположностях он высказался неопределенно, пифагорейцы же прямо указали, сколько имеется противоположностей и какие они.
   Итак, и от того и от другого учения мы можем почерпнуть, что противоположности суть начала существующего; но сколько их и какие они - это мы можем почерпнуть у одних пифагорейцев. Однако, как можно эти начала свести к указанным выше причинам, это у них отчетливо не разобрано, но, по-видимому, они определяют элементы как материальные, ибо, говорят они, из этих элементов как из составных частей и образована сущность.
  
   Аристотель Стагирит, "Большая Этика", Книга I (A), 1:
   ...Первым взялся говорить о добродетели Пифагор, но рассуждал неправильно. Он возводил добродетели к числам и тем самым не исследовал добродетели как таковые. Ведь справедливость, например, - это вовсе не число, помноженное само на себя.
  
   Комментарий Б. Д.: Наиболее устойчивым словосочетанием у Аристотеля является, несомненно, "кто-то неправ", встречающееся у него так же часто, как, к примеру, у Страбона "столько-то стадий".
  
   Аристотель Стагирит, "Политика", Книга VIII (?), V, 10:
   Обучение музыке подходит природе этого возраста: в молодом возрасте люди не выносят по доброй воле что-либо неприятное, а музыка по своей природе принадлежит к тому, что доставляет удовольствие. Да и у гармонии и ритмики существует, по-видимому, какое-то сродство, почему многие из философов и утверждают, что душа есть гармония, а некоторые - что она носит гармонию в себе.
  
   Комментарий Б. Д.:
   Под философами Аристотель подразумевает пифагорейцев, разумеется.
  
   Страбон (I в. до н. э.), "География", Книга X, Глава III, 10:
   Вот почему Платон, а еще раньше его пифагорейцы назвали философию музыкой и утверждали, что мир образовался по законам гармонии, считая всякий род музыки произведением богов.
  
   Публий Овидий Назон (I в. до н. э.), "Скорбные Элегии", Книга III, 3:
   ...Но коль в пространство летит возвышенный, смерти не зная,
   Дух наш, и верно о том, старец самосский учил...
  
   Аполлоний Тианский (I в. н. э.), Письмо к Критону:
   Пифагор называл врачевание святейшим из искусств, а ежели врачевание столь свято, то надлежит более печься о душе, нежели о теле, ибо не будет никакая живая тварь в добром здравии, когда недужна лучшая ее часть.
  
   Секст Эмпирик (II в. н. э.), "Против физиков", Книга I, 5:
   ...Из признававших бестелесные элементы Пифагор называл началом всего числа, математики - границы тел, Платон - идеи.
  
   Там же, Книга II, 2:
   ...существуют три основные точки зрения относительно движения. Именно, одни говорят, что движение существует, другие - что не существует, а третьи - что оно существует не больше, чем не существует. За существование высказывается житейское воззрение, придерживающееся видимости, и большинство физиков, как, например, Пифагор, Эмпедокл, Демокрит и Эпикур, с которыми соглашаются перипатетики, стоики и многие другие. За несуществование движения высказываются Парменид и Мелисс, которых Аристотель называет "неподвижниками" и "не-физиками": "неподвижниками" - от неподвижности, а "не-физиками" - потому что начало движения есть природа, которую они устраняют, утверждая, что ничто не движется.
  
   Там же, 4:
   Так как и число принадлежит к вещам, связанным со временем (вследствие того что измерение времени, например часов, дней, месяцев, годов, не бывает без вычисления), то мы сочли за благо после нашего исследования о времени предложить рассуждение и о числе, в особенности потому, что наиболее ученые из физиков отвели числам такую важную роль, что считают их принципами и элементами универсума. Таково направление Пифагора Самосского. Они говорят, что философы в полном смысле слова похожи на занимающихся анализом речи. Ведь как те сначала исследуют слова (поскольку из слов состоит речь) и поскольку слова состоят из слогов, то сперва рассматривают слоги, а поскольку из разложения слогов выявляются буквы записанного звука, то сначала производят исследования букв, - так, говорят последователи Пифагора, и настоящие физики должны, исследуя вопрос о вселенной, прежде всего разведать, какому анализу подлежит вселенная. При этом говорить, что начало вселенной явно, в некотором отношении нефизично, потому что всякое явление должно составляться из неявного, а составленное из чего-либо не есть начало, но начало есть то, что способно стать составляющим это последнее, т. е. сопоставление.
   Поэтому нельзя сказать и того, что явления суть начала вселенной, но последние суть то, что способно стать составляющим эти явления, а это еще не суть явления. Поэтому они, пифагорейцы, предложили, что начала сущего неочевидны и неявны, и притом не в одном и том же смысле.
   Именно, говорившие, что началами всего сущего являются атомы, или гомеомерии, или массы, или вообще мысленные тела, высказали это отчасти успешно, отчасти неудачно. Поскольку они считают начала неявными, они рассуждают как надо; поскольку же они считают их телесными, они ошибаются.
   Ведь как чувственным телам предшествуют тела умопостигаемые и неочевидные, так над умопостигаемыми телами должны первенствовать бестелесные. И это не без основания: ведь как элементы слова не суть слова, так и элементы тел не суть тела. Но принято, что или элементы суть тела, или они бестелесны. Вследствие этого они, конечно, бестелесны.
   Далее, нельзя сказать и того, что атомам свойственно быть вечными, и поэтому, будучи телесны, они могут быть началами всего. Ведь, во-первых, те, кто утверждает, что гомеомерии, массы и мельчайшие неделимые тела суть элементы, приписывают им вечное существование, так что атомы являются элементами не более, чем они. Затем, пусть будет даже допущено, что атомы на самом деле вечны. Но как считающие мир нерожденным и венным тем не менее исследуют при помощи разума начала, из которых он с самого начала образовался, так и мы, говорят пифагорейцы, рассматриваем понятийно, из чего состоят эти вечные и усматриваемые разумом тела. В самом деле, то, что их составляет, есть или тела, или бестелесное. Но мы не назовем их телами, поскольку пришлось бы назвать телами и то, что их составляет, и при бесконечном продолжении этой мысли все окажется лишенным начала. Следовательно, остается сказать, что состав умопостигаемых тел образуется из бестелесного. Это признает и Эпикур, говоря, что "тело мыслится по совокупности фигуры, величины, сопротивляемости и тяжести". Итак, из сказанного ясно, что начала тел, усматриваемых разумом, должны быть бестелесными. Но если нечто бестелесное существует прежде тел, то оно не есть еще обязательно элементы сущего и некие первичные начала. Вот, например, у Платона идеи, будучи бестелесными, предшествуют телам и все возникающее возникает в соответствии с ними. Но они не суть начало сущего, поскольку каждая идея, взятая в отдельности, считается единым, а по присоединении другой или других - двумя, тремя или четырьмя, так что есть нечто превосходящее их по сущности, именно число, по причастности которому им, идеям, приписывается единое, два, три или еще большее число.
   И пространственные фигуры мыслятся раньше физических тел, имея бестелесную природу. Но и они в свою очередь не являются началами всего. Им, согласно их понятию, предшествуют плоские фигуры, потому что пространственные состоят из них. Но и плоские фигуры никто не сочтет элементами сущего, потому что каждая из них опять состоит из предшествующих ей, т. е. линий, а линии предполагают мыслимые раньше их числа. Например, фигура, состоящая из трех линий, зовется треугольником, а из четырех - четырехугольником. И так как простая линия не мыслится без числа, но, будучи проводима от точки до точки, зависит от двух, а все числа и сами подпадают под единицу (ибо двойка есть некая одна двойка, и тройка есть одна тройка, и десятка есть главная единица из чисел), то, отправляясь отсюда, Пифагор говорил, что началом всего сущего является монада, по причастности к которой каждое из сущего называется одним. И она, мыслимая по своей собственной самости, мыслится как монада, а прибавленная к самой себе с точки зрения инаковости, создает так называемую неопределенную диаду вследствие того, что она является ни одной из исчисляемых и определенных двоек, а все двойки мыслятся по общности с нею, как он аргументируют и в отношении монады. Итак, два начала сущего: первая монада, по общению с которой все исчисляемые единицы мыслятся единицами, и неопределенная диада, по общению с которой определенные двойки являются двойками.
   И что монада и диада поистине суть начала всего, пифагорейцы учат весьма изощренно. Именно, одно из сущего, говорят они, мыслится как самостоятельное, другое - по противоположению этому первому, третье же - в отношении к нему. Самостоятельно мыслится то, что существует само по себе и вполне независимо, как, например, человек, лошадь, растение, земля, вода, воздух, огонь. Ведь каждое из них рассматривается абсолютно, а не по соотношению с другим предметом. По противоположению существуют те, которые усматриваются на основании противоположения одного другому, например благо и зло, справедливое и несправедливое, полезное и бесполезное, праведное и неправедное, благочестивое и нечестивое, движущееся и покоящееся и другое тому подобное. Относительными бывают предметы, мыслимые по отношению к другому, например правое и левое, верх и низ, двойное и половинное. Ведь правое мыслится по своему отношению к правому, низ - по отношению к верху, и верх - по отношению к низу, и подобно этому в остальных случаях.
   Он говорят, что мыслимое по противоположению отличается от относительного. Именно, в противоположных вещах уничтожение одного есть возникновение другого, например при здоровье и болезни, при движении и покое. Возникновение болезни есть исчезновение здоровья, возникновение здоровья есть исчезновение болезни. И наличие движения есть исчезновение покоя, а возникновение покоя есть исчезновение движения. Такое же рассуждение приложимо к печали и веселью, к благу и злу и вообще к тому, что обладает противоположной природой.
   Относительному же свойственно взаимное существование и взаимное уничтожение. Ведь нет ничего правого, если нет левого, ни двойного, если не существует прежде той половины, удвоением которой является двойное. Сверх того: в противоположных вещах вообще не усматривается никакой середины, как, например, при здоровье болезни, жизни и смерти, движении и покое. Ведь нет ничего среднего между здоровьем и болезнью, между жизнью и смертью, между движением и покоем. В относительных же вещах, которые находятся в известном состоянии, есть нечто среднее. Между большим, например, и меньшим из вещей, находящихся в известном отношении, может находиться равное; так же посредине многого и малого есть достаточное, а середина высокого и низкого есть благозвучное.
   Но при наличии этих трех родов: существующего самостоятельно, существующего по противоположению и, наконец, относительного - необходимо должен выше этих трех родов стоять некий общий род и существовать прежде них, поскольку и всякий род существует прежде подчиненных ему видов. По устранении его устраняются вместе с ним все его виды, а при устранении вида еще не уничтожается род, потому что вид зависит от рода, а не наоборот. Действительно, ученые-пифагорейцы в качестве преобладающего рода самостоятельных вещей выставили единое. Ведь как это единое существует само по себе, так и каждая из самостоятельных вещей есть единое и рассматривается сама по себе. Из познаваемого же по противоположению, говорили они, первенствует, занимая место рода, равное и неравное, поскольку в этом усматривается природа всего противополагаемого. Например, природа покоя - в равенстве (ибо она не допускает большего и меньшего), природа движения - в неравенстве (ибо оно допускает большее и меньшее). Точно так же то, что естественное имеет свою природу в равенстве (ибо это есть наивысшее выражение, не допускающее увеличения), а противоестественное - в неравенстве (ибо оно допускает большее и меньшее). Такое же рассуждение приложимо к здоровью и болезни, прямизне и кривизне. Наконец, относительное принадлежит по роду к избытку и недостатку. Ведь большое и большее, многое и более многое, высокое и более высокое мыслится по избытку, а малое и меньшее, немногое и более немногое, низкое и более низкое мыслится по недостатку. Но поскольку мыслимое само по себе и по противоположению, а также и относительное, будучи родами, находятся в подчинении другим родам, как, например, единому, равенству и неравенству, избытку и недостатку, то мы посмотрим, могут ли и эти роды сводиться к другим.
   Действительно, равенство подчинено единому (поскольку единое прежде всего равно самому себе), а неравенство усматривается в избытке и недостатке (поскольку неравно то, из чего одно превышает, а другое превышается). Но и избыток и недостаток строятся по типу неопределенной диады, так как первые избыток и недостаток заключаются в двух предметах - в превышающем и превышаемом. Итак, высшими началами всего оказываются здесь первая монада и неопределенная диада. Из них, говорят пифагорейцы, возникает единица в числах и еще двойка: от первой монады - единица, а от монады и неопределенной диады - двойка. Ведь дважды один два, и, когда еще среди чисел не было двух, не было среди них и выражения "дважды", но взято оно из неопределенной диады, и таким образом из нее и из монады произошла числовая двойка. По такому же способу вышли из них и остальные числа, причем единое всегда служит пределом, а неопределенная диада рождает два и выпускает числа до бесконечности множества.
   Поэтому, говорят они, в этих началах значение действующей причины имеет монада, а страдающей материи - диада. И как они создали из них основы чисел, так они сконструировали мир и все, что в мире. Например, точка устроена по типу монады, ведь, как монада есть нечто неделимое, так и точка, и, как монада есть некое начало в числах, так и точка есть некое начало в линиях. Поэтому точка имеет смысл монады, а линия рассматривается сообразно идее - диады. Ведь и линия, и диада мыслятся как результат перехода. И иначе: длина без ширины, мыслимая между двумя точками, есть линия; поэтому линия будет соответствовать диаде, а плоскость - триаде, поскольку они рассматриваются не только как длина соответственно диаде, но присоединяют и третье измерение - ширину. И если даны три точки, причем две на противоположных концах отрезка, третья же в другом измерении против середины линии, образованной из первых двух точек, то получится плоскость. Пространственная же фигура, т. е. тело, например, пирамидальное, строится сообразно тетраде. С присоединением к трем точкам, расположенным так, как выше сказано, еще какой-нибудь точки сверху получается пирамидальная фигура пространственного тела, поскольку оно имеет уже три измерения - длину, ширину и глубину. Некоторые же говорят, что тело составляется из одной точки. Ведь эта точка в своем течении образует линию, а эта последняя, двинувшись в глубину, порождает трехмерное тело. Однако такая позиция пифагорейцев отличается от позиции их предшественников. Ведь те выводили числа из двух начал - монады и неопределенной диады, затем из чисел - точки, линии, плоскостные и пространственные фигуры. А эти из одной точки производят все. Ведь из нее, по их мнению, возникает линия, из линии - поверхность, а из этой последней - тело.
   Итак, вот как под главенством чисел возникают пространственные тела. Из них, наконец, составляются и чувственные тела, земля, вода, воздух и огонь и вообще мир, который управляется гармонией, как говорят они, снова обращаясь к числам, в которых заключены пропорции составляющих совершенную гармонию созвучий - кварты, квинты и октавы, из которых первая основана на отношении четырех к трем, вторая - на полуторном и третья - на двойном отношении.
  
   Секст Эмпирик, "Против логиков", Книга I, 7:
   ...Пифагорейцы же говорят, что разум - но только не вообще, а тот, который возникает из наук, как и утверждал Филолай, будучи способен рассматривать универсальную природу, - имеет некое сродство с ней, поскольку подобное по природе своей постигается подобным же.

Зрим мы воистину землю землей и воду водою,

Дивный эфиром эфир, огнем огонь вредоносный,

Зрим любовью любовь, вражду же скорбной враждою.

  
   И "как свет, - по словам Посидония в толковании платоновского "Тимея", - постигается световидным зрением, а звук - воздуховидным слухом, так и универсальная природа должна постигаться родственным ей разумом". Началом же универсальной субстанции явилось число. Поэтому и разум в качестве судьи всего, будучи причастным его могуществу, сам может быть назван числом. И для выражения этого пифагорейцы имеют обыкновение в одних случаях произносить фразу:
  
   ...числу же все подобно,
  
   в других же клясться клятвой, наиболее проникающей в существо вещей, таким образом:

Тем поклянемся, кто нашей главе передал четверицу,

Вечно текущей природы имущую корень источный.

  
   "Передававшим" они называли Пифагор (они его обожествляли). "Четверицей" же - некое число, которое, составляясь из первых четырех чисел, создает совершеннейшее число, именно "десять", потому что один, да два, да три, да четыре составляет десять. И это число есть первая Четверица; источником же вечно текущей природы она названа постольку, поскольку весь космос, по их мнению, устроен согласно гармонии, гармония же есть система трех консонансов - кварты, квинты и октавы. Численные пропорции этих трех консонансов находятся в пределах указанных выше четырех чисел, т. е. в пределах единицы, двух, трех и четырех. А именно, консонанс кварты является в виде отношения 4/3, квинты - 3/2 и октавы - 2/1. Отсюда число четыре, будучи числом 4/3-й от трех, поскольку оно составляется из трех и его третьей доли, обнимает консонанс кварты. Число три, будучи полуторным от двух, поскольку содержит два и его половину, выражает консонанс квинты. Число же четыре, будучи двойным в отношении двух, и число два, будучи двойным в отношении единицы, определяют консонанс октавы. Следовательно, поскольку Четверица полагает основание для числовых отношений указанных консонансов, а консонансы способны выполнять совершенную гармонию, согласно же этой гармонии устроено все, то из-за этого они и назвали ее "имущей источный корень вечнотекущей природы".
   И еще иначе говорилось у них, поскольку согласно отношениям этих четырех чисел мыслится и тело, и бестелесное, а из этих последних - все: если распространится точка, мы получим образ линии, которая есть длина без ширины, а если распространится линия, то мы этим самым создали плоскость, которая есть некоторая поверхность, не имеющая глубины, с распространением же поверхности возникает трехмерное тело. Однако во всяком случае для точки существует единица, поскольку она неделима, как и точка. А для линии - число два. Ведь откуда-то получается линия при движении от одного к другому и от этого опять к иному. Для трехмерного же тела - число четыре, потому что если мы над тремя точками в одной плоскости поставили четвертую, то возникает пирамида, которая, как известно, есть первая фигура трехмерного тела. Следовательно, по праву Четверица есть источник универсальной природы.
   Еще иначе. Все постигаемые человеком, говорят они, есть или тело, или оно бестелесно; будет ли оно тело или будет оно бестелесно, оно не постигается без числового рассуждения. Если оно тело, то потому, что оно, существуя с тремя измерениями, указывает на число три.
   Действительно, из тел одни состоят из предметов связанных (как судно, цепи, фаланги), другие - из объединенных в одно целое, когда они держатся при помощи одного общего состояния (как растения и животные), третьи - из разъединенных (как хоры, войска, стада). Однако, будет ли состоять оно из связанных, будет ли из объединенных, будет ли из разъединенных предметов, оно все равно содержит числа, раз составилось из многого.
   Кроме того, из тел одни пребывают в области простых качеств, другие - в области комбинированных качеств. Вот, например, яблоко. Последнее имеет разнообразную окраску для зрения, вкус для вкусового ощущения, запах для обоняния и гладкость для осязания. А это, очевидно, относится к природе числа. То же самое рассуждение и относительно бестелесного, потому что уже и бестелесное время захватывается числом, становясь расчлененным по годам, месяцам, дням и часам. Так же и точка, линия, поверхность и прочее, о чем мы раньше - пусть кратко - беседовали, сведя мысли и об этом к числам.
   Согласуются со сказанным, говорят они, и факты, относящиеся к жизни, равно как факты, относящиеся к искусствам. Именно, повседневная жизнь о каждой вещи судит при помощи критериев, которыми являются усиленные меры. Если, именно, мы устраним числа, устранится и локоть, состоящий из двух полулоктей, из шести ладоней и из двадцати четырех пальцев. Устранится и медимн, талант и прочие критерии, так как все это, раз оно состоит из множества, по этому самому есть уже вид числа. Отсюда им же держится и прочее - займы, удостоверения, бюллетени, контракты, сроки, очереди. И вообще чрезвычайно трудно найти в жизни что-нибудь непричастное числу. Во всяком случае никакое искусство (наука) не существует вне соразмерности, а соразмерность покоится в числе. Значит, всякое искусство возникает при помощи числа. Родосцы, например, как говорят, выспросили архитектора Харита, сколько истратил он средств на построение Колосса. Когда он что-то исчислил, они снова его спросили, сколько же было бы это, если бы они захотели построить статую двойную по величине. И после того как он выставил двойную сумму, они ему дали ее, а он, истративши ее только на одно основание и на проекты, наложил на себя руки. После его смерти мастера увидели, что нужно было требовать не двойную, но восьмерную сумму, так как сооружение надо было увеличить не только в длину, но и во всех направлениях. Значит, в пластике существует определенная соразмерность, равно как и в живописи, где произведения искусства получают правильный вид, когда ни один их момент не существует без согласования.
   И, говоря вообще, всякое искусство есть система, состоящая из постижений, а эта система есть число. Следовательно, здраво рассуждение, что
  

числу же все подобно,

  
   т. е. все подобно судящему разума, однородному с числами, которые устроили все.
  
   Секст Эмпирик, "Против арифметиков", 1:
   Вообще ученые-пифагорейцы придают большое значение числу, поскольку в соответствии с этим последним строится вся природа целого. Поэтому они и восклицали всегда: "Числу же все подобно...", - употребляя клятву не только числом, но и Пифагором (который и объяснил его им) как богом вследствие заключающейся в арифметике силы. Они говорили:
  
   Тем поклянемся, кто нашей душе передал четверицу, -
   Вечно текущей природы имущую корень источный.
  
   Четверицей у них называется число десять, которое является суммой первых четырех чисел, потому что один да два, да три, да четыре есть десять. Это число является самым совершенным, потому что, приходя к нему, мы снова возвращаемся к единице и начинаем счет сначала. "Вечно текущей природы имущей корень источный" они называли ее потому, что, по их мнению, в ней залегает смысл совокупности всего, как, например, и тела, и души. В виде примера достаточно будет указать на последующее.
   Монада является некоторым принципом, образующим составление прочих чисел. Двоица же образует длину. В самом деле, как на геометрических принципах мы показали, что сначала существует некая точка, а затем, после нее, линия, которая есть длина без ширины, точно так же теперь единица обладает смыслом точки, двоица же - смыслом линии и длины: ведь ее мысленное построение включает движение от одного места к другому, а это и есть длина. Троица же соответствует ширине и поверхности, потому что здесь мысль движется от одной точки к другой, а затем еще раз так же - в другом направлении, и с присоединением измерения в ширину к измерению в длину возникает понятие поверхности. Но если мысленно прибавить к троице четвертую единицу, т. е. четвертую точку, то возникает пирамида, твердое тело и фигура, потому что они обладает длиной, шириной и глубиной. Поэтому в числе "четыре" обнимается смысл тела. Но также и души, потому что, говорят они, подобно тому как гармонией управляется весь мир, точно так же одушевляется и живое существо.
   Далее, как известно, совершенная гармония получает свое существование в трех созвучиях: в кварте, квинте и октаве. Созвучие кварты выражается отношением четырех к трем, созвучие квинты - отношением полуторным и созвучие октавы - двойным. Числом "четыре трети" называется число, состоящее из некоего целого числа и его третьей части, в каковом отношении находится восемь к шести (потому что оно содержит само шесть и его третью часть, т. е. двойку). Полуторным число называется тогда, когда оно охватывает одно число и его половину, в каковом отношении находится девять к шести (потому что оно состоит из шести и из его половины, т. е. из трех). Наконец, двойным называется такое, которое равно двум числам, в каковом отношении четыре находится к двум (потому что оно одно и то же число заключает дважды).
   Однако если это так и, согласно первоначальному предположению, имеется четыре числа (один, два, три и четыре), в которых, как мы сказали, гармонически охватывается также и идея души, то четыре в отношении двух и два в отношении единицы являются двойными, в чем и содержится созвучие октавы; три же является полуторным в отношении двух (поскольку оно обнимает два и половину этого, откуда оно полагает основание для созвучия квинты), четыре составляет четыре трети в отношении трех, откуда в нем содержится созвучие кварты. Следовательно, не без основания сказано у пифагорейцев, что число "четыре" есть то, что обладает "вечно текущей природы... корнем источным".
   Из этого изложения при помощи примеров становится ясным, что они придавали числам огромное значение. Действительно, у них имеются многочисленные рассуждения о числах.
  
   Секст Эмпирик, "Против астрологов", 1:
   ...у пифагорейцев повелось называть единицу мужской, двоицу женской, троицу опять мужским и аналогично - остальные четные и нечетные числа.
  
   Секст Эмпирик, "Против музыкантов", 3:
   ...мир управляется соответственно гармонии, как говорят ученики Пифагора, и что мы нуждаемся в музыкальных теоремах для понимания [мира как] целого, либо, [наконец], потому, что определенного рода мелодии действуют на нравственную сторону души.
  
   Тит Флавий Климент Александрийский (II - III вв. н. э.), "Строматы", Книга I, 48, 6:
   Пифагор убеждает нас предпочесть Муз Сиренам, научая путям достижения мудрости, минуя чувственные наслаждения и считая все иные способы воспитания души обманчивыми.
  
   Там же, Книга II, 130, 3:
   По свидетельству Гераклида Понтийского, Пифагор учил, что счастье состоит в научном знании совершенного числа души.
  
   Там же, Книга III, 12, 1:
   Но и Платон собственной персоной, и пифагорейцы, как и Маркион после них (хотя последний был далек от утверждения, что все жены должны быть общими), полагали, что рождение есть зло.
  
   Там же, Книга IV, 9, 1:
   В любви соединившись с мудростью, Пифагор называл себя не мудрецом, а лишь другом мудрости.
  
   Там же, Книга IV, 144, 2:
   Надежда на посмертное воздаяние добром для благих и злом для злых знакома не только знатокам варварской мудрости, но и философам-пифагорейцам. Ведь и они оставляют надежду тем, кто предан философии.
  
   Там же, Книга IV, 151, 3:
   Слова Пифагора "человеку должно быть единым"...
  

4. Наставления Пифагора; пифагорейский образ жизни.

  
   Аристотель Стагирит (IV в. до н. э.), "Политика", Книга II (B), II, 4:
   Собственность должна быть общей только в относительном смысле, а вообще - частной. Ведь когда забота о ней будет поделена между разными людьми, среди них исчезнут взаимные нарекания; наоборот, получится большая выгода, поскольку каждый будет с усердием относиться к тому, что ему принадлежит; благодаря же добродетели в использовании собственности получится согласно [пифагорейской] пословице "У друзей все общее".
  
   Марк Туллий Цицерон (I в. до н. э.), "Об обязанностях", Книга I, 56:
   ...Но ничто так не приятно и неспособно так объединять, как сходство добрых нравов; ведь среди тех, кому свойственны одни и те же стремления и одна и та же воля, один человек восхищается другим человеком так же, как самим собой; при этом исполняется то, чего Пифагор требует от дружбы: чтобы многие были как бы одним человеком.
  
   Марк Туллий Цицерон, "О государстве", Книга III, XI, 19:
   ...Ведь не люди посредственного ума, а выдающиеся и ученые мужи, Пифагор и Эмпедокл, заявляют, что все живые существа находятся в одинаковом правовом положении; они утверждают, что тем, кто нанесет повреждение животному, грозит бесконечная кара.
  
   Марк Туллий Цицерон, "О законах", Книга I, XII, 33:
   ...Ведь отсюда и известное изречение Пифагора [насчет дружбы]: "У друзей все общее".
  
   Луций Анней Сенека младший (I в. н. э.), "О скоротечности жизни", Глава XIV, 5:
   Я же думаю - если вы позволите мне сказать то, что я думаю, - что подлинным делом заняты лишь те, кто ежедневно стремится сделаться насколько возможно своим человеком у Зенона, Пифагора, Демокрита и прочих выдающихся мастеров добрых искусств, кто желает стать приближенным Аристотеля и Теофраста. Никто из них не укажет вам на дверь за неимением времени; всякий пришедший к ним уйдет осчастливленный, воспылав к ним еще большей любовью; ни один гость не оставит их с пустыми руками; во всякое время дня и ночи их двери открыты для любого смертного.
  
   Луций Анней Сенека младший, "О гневе", Книга III, 9:
   ...Пифагор успокаивал душевное смятение лирой...
  
   Луций Анней Сенека младший, "Письма к Луцилию", Письмо LII:
   (10) ...У Пифагора ученики должны были молчать пять лет; так неужели, по-твоему, им разрешалось сразу и заговорить, и начать хвалить?
  
   Плутарх (I в. н. э.), "Застольные беседы", Книга IV, Вопрос IV, 2:
   ...Однако, если лучшее суждение о силе лекарства выскажет наиболее искушенный во врачевании, а о достоинстве мелодий - наиболее одаренный музыкант, то о качестве блюд лучше всех выскажется наиболее пристрастный к еде. Поэтому с относящимся сюда вопросом надо обратиться не к Пифагору и не к Ксенократу, а к поэту Антагору, к Филоксену...
  
   Там же, Книга VII, Вопрос IV, 6:
   Тут я засмеялся и сказал: "почему бы нам, друг мой, не вспомнить и о поговорочной "отложенной рыбе" и о "мерном ведерке" Пифагора, на которое он запрещал садиться, поучая нас всегда откладывать на будущее что-нибудь из наличности и сегодня вспомнить о завтрашнем дне.
  
   Там же, Книга VIII, Вопрос II, 2:
   "...Ведь ты дал возможность показать, что Платон считал геометрию необходимой не для богов, а для нас: бог не нуждается в математическом образовании как средстве, уводящем разум от творимых вещей к вечным сущностям, ибо эти сущности находятся в нем самом и с ним и вокруг него. Но подумай вот о чем: не намекнул ли Платон, незаметно для тебя, на нечто тебе близкое, подмешав к Сократу Ликурга не в меньшей степени, чем Пифагора, на что указывал Дикеарх...".
  
   Там же, Книга VIII, Вопрос II, 4:
   "...одна из замечательных геометрических теорем, вернее проблем, заключающаяся в построении по двум заданным фигурам третьей, равной по площади одной из заданных и подобной другой. Передают, что Пифагор, найдя эту задачу, принес благодарственную жертву: и действительно, она много изящнее и гармоничнее, чем известная теорема, в которой Пифагор доказал, что гипотенуза, возведенная в квадрат, равна сумме возведенных в квадрат сторон, прилегающих к прямому углу треугольника".
  
   Там же, Книга VIII, Вопрос VII, 1:
   ...Он [Лукий] заметил, что мой друг Филин воздерживается от мясной пищи, как бы по убеждению, и это было для него поводом повести речь о Пифагоре. Он сказал, что хотя Пифагор и не был этруском по происхождению, как некоторые полагают, но родился в Этрурии и там уже получил воспитание и образование. Подтверждается это тем, говорил Лукий, что только в Этрурии тщательно соблюдают на деле наставления, хранимые и в устной передаче и в писаниях пифагорейской школы: поднявшись с ложа, убирать постель; не оставлять на золе следов снятого горшка, а сглаживать ее; не допускать в доме присутствия ласточек; не переступать через метлу; не содержать в доме птиц с кривыми когтями.
   2. Среди всех этих сообщенных Лукием наставлений наиболее странным показалось то, что ласточка, существо безобидное и дружественное человеку, изгоняется наравне с кривокогтными, то есть с хищными и кровожадными птицами. Некоторые из древних пытались объяснить это предписание тем, что толковали это требование как иносказательно направленное против клеветников и шептунов, вкравшихся в близость к дому; но и самого Лукия это толкование не удовлетворяло: ничего общего с нашептыванием у ласточек нет, а болтливость им свойственна не более, чем сорокам, куропаткам и курам. "Не предположить ли тогда, - сказал Сулла, - что чураться ласточек заставляет известный миф о детоубийстве? Возможно, что пифагорейцы устрашают нас ужасными действиями Терея, его жены и своячнецы и постигшей их судьбой: ведь ласточек и поныне называют Давлидами. А софист Горгий, когда ласточка сбросила на него свой помет, посмотрев вверх, сказал: "Некрасиво это, о Филомела". Но, может быть, и такое объяснение - пустой вздор: ведь не изгоняют же соловья, столь же причастного к этим трагическим событиям".
   3. "Пожалуй, в этом все же есть смысл, Сулла, - сказал я [Плутарх]. - Подумай, не отвергают ли они ласточку по той самой причине, по которой изгоняют и кривокогтных птиц: ведь она плотоядна и более всего истребляет и поедает цикад, освященных покровительством Муз. Летает она и у самой земли, охотясь на мелких насекомых, как говорит Аристотель. Кроме того, она одна изо всех живущих под нашей кровлей не возмещает это никакой приносимой нам пользой. Тогда как аист, не получая от нас ни крова, ни тепла, ни охраны, ни какой-либо иной помощи, платит за приют на крыше тем, что, расхаживая в окрестности, убивает враждебных человеку жаб и змей; ласточка, получив все перечисленное, как только выкормит и научит летать птенцов, улетает, проявляя себя неблагодарной и не заслуживающей доверия. Но хуже всего то, что из всех сожителей человека только они, да еще муха, не приручаются и избегают прикосновения человека и какого-либо общения с ним в деле или в забаве: муху постоянно прогоняют, и она боится попасть в беду; а ласточка от природы не любит человека, не доверяет ему и всегда остается дикой, недоступной и подозрительной. Итак, если рассматривать наставления Пифагора не в прямом, а в переносном смысле, применительно к тому, для чего они являются только образом, то пример ненадежной и неблагодарной ласточки не позволяет приближать к себе ищущих такого сближения ради временной выгоды и приобщать их к очагу, к дому и к тому, что является для нас священным".
   ...Филин предположил, что, требуя сглаживать отпечаток горшка на золе, пифагорейцы иносказательно поучают не оставлять в душе следов вскипевшего в ней гнева и, как только он остынет, искоренить всякое злопамятство. Требование, поднявшись с ложа, немедленно убрать постель многие нашли не заключающим в себе скрытого смысла, а прямо указывающим на то, что не подобает супругам оставлять на виду неубранным ложе, как бы напоминание о проведенной ночи. А Сулла предположил, что это наставление, скорее всего, направлено против дневного сна: утром следует тотчас устранить обстановку, располагающую ко сну; отдыхать надо ночью, а поднявшись утром, работать, не уподобляясь мертвому телу: ведь от спящего человека пользы не больше, чем от мертвеца. Это подкреплялось и другим наставлением пифагорейцев, врагов всякой лени и бездеятельности: видя, что товарищ несет слишком тяжелый груз, помогать ему не советом оставить ношу на месте, а предложением разделить ее с ним.
  
   Комментарий Б. Д.: Последнее приводимое в данном отрывке наставление Пифагора "о ноше" Порфирием цитируется противоположно и толкуется как призыв к деятельной, непраздной жизни. По поводу других предписаний необходимо отметить, что не следует забывать о том, что пифагорейская община (по крайне мере, во времена самого Пифагора) была школой практически в современном смысле этого слова, и люди (в основном - юноши), проходившие там обучение, жили сообща, что с необходимостью ведет к прямому регулированию поведения и деятельности и, возможно, существовавшему в рамках этой школы, письменного устава, т. е. свода правил, многие из которых, вероятно, были смешаны последующими поколениями с поучительными, нравственными и философскими письменами.
  
   Лукиан (II в. н. э.), "В оправдание ошибки в приветствии", 5:
   Божественный же Пифагор, хотя и не счел нужным оставить нам ни одного собственного своего сочинения, однако, поскольку свидетельствует об этом Окелл луканец, Архит и другие ученики его, не предпосылал письму ни пожелания радости, ни "успеха в делах", но велел начинать письма приветствием "здравствуй". Поэтому все ученики его при переписке друг с другом, всякий раз как писали о чем-нибудь значительном, в самом начале письма ставили пожелание здоровья, как наиболее отвечающее ладу и души, и тела и обнимающее собою всю совокупность человеческих благ. Трижды повторенный треугольник пифагорейцев, образующий взаимосечениями пентограмму, которой они пользовались, как условным знаком, при встрече с единомышленниками, называлась у них тем же словом, что и здоровье, и вообще они полагали, что здоровье включает в себя и успех, и радость, тогда как ни успех, ни радость не предполагают непременно здоровья. А некоторые из пифагорейцев и четверицу, бывшую величайшей их клятвой и осуществлявшую, по их мнению, совершенное число, назвали также началом здоровья, - к таким принадлежал, между прочим, Филолай.
  
   Тит Флавий Климент Александрийский (II - III вв. н. э.), "Строматы", Книга I, 10, 3:
   Нехорошо отказать в помощи, однако поощрять лень еще хуже. Именно в этой связи Пифагор говорил, что помогать другим поднимать ношу позволительно, но никто не обязан помогать снимать ее.
  
   Там же, Книга II, 79, 2:
   Поэтому и Пифагор предупреждает: "Через спуд не перешагивай".
  
   Там же, 92, 1:
   Он [Пифагор] запрещает, например, ради прибыли или даже под предлогом жертвоприношения употреблять в пищу новорожденных ягнят, козлят и телят. Он заботился в этом случае как о матерях, так и о детях, желая, чтобы через снисходительность к неразумным животным человек возвышался до кротости к ближним.
  
   Там же, Книга III, 24, 1 - 3:
   ...пифагорейцы, как говорят, воздерживались от сексуального общения. По-моему же, они допускали половое сношение для того, чтобы родить детей, и стремились ограничить сексуальные удовольствия после того, как оно осуществилось. Именно поэтому они налагали запрет на потребление в пищу бобов, а не потому, что они ведут к вздутию живота, несварению, плохим снам или похожи на человеческую голову:
  

Есть бобы - значит поедать головы своих родителей.

  
   Отнюдь. Запрет налагался потому, что считалось, что бобы приводят к бесплодию у женщин. Теофраст, во всяком случае, писал в "Причинах роста", что стручки бобов, разбросанные вокруг корней молодых деревьев, приводят к усыханию ростков, а птицы, которые обитают в жилищах, также становятся бесплодными, если долго питаются бобами.
  
   Там же, Книга V, 27, 1:
   Таинственные пифагорейские символы также заимствованы из варварской философии.
   Например, самосский философ заповедует "не держать в доме ласточек", то есть советует не принимать болтунов, шептунов и несдержанных на язык людей, которые не в силах удержать им доверенное.
  
   Там же, 7:
   Пифагор предписывает: "Удаляя котел с огня, не оставляй его следов на углях, но стирай их". И еще: "Вставая с ложа, встряхивай ковер". Этими изречениями он указывал на то, что следует не только избегать гнева, но также уничтожать в душе всякие следы его. Когда же само бурление прекратится, необходимо полностью его успокоить, равно как и удалить все напоминания о зле.
  
   Там же, 28, 1 - 3:
   Подобным же образом, встряхивать кровать требуется для того, чтобы не переносить следов ночных грез и напоминаний о ночных забавах в дневное время. Изречение указывает на то, что темные фантазии должны быть моментально рассеяны светом истины.
   И еще пифагорейцы говорят: "Не плавай по земле". Ясно ведь, что сбор налогов и аренда - дела весьма беспокойные и соблазнительные, и от них необходимо отказываться.
  
   Там же, 28, 4:
   Пифагор предписывал "не носить перстней и не вырезать на них изображений богов". ...(5) Ведь сопоставление божественного величия с предметами чувственными и поклонение умопостигаемой природе посредством материального означает унижение ее и погружение в чувственное.
  
   Авл Геллий (II в. н. э.), "Аттические ночи", Книга I, Глава 9:
   ...порядок и система Пифагора, затем сохранившиеся в школе и у его преемников при принятии и наставлении учеников были такими: с самого начала юношей, отдавших себя в обучение, он "физиогномировал". Это слово означает распознавание нрава и природных свойств людей на основании некоего предположения об особенностях лица и его выражения, а также внешнего вида и облика всего тела. Тогда он приказывал, чтобы тот, кто был им испытан и оказался подходящим, тотчас был взят в обучение и определенное время молчал: не все одинаково, но каждый - свой срок в соответствии с оцененной способностью восприятия. Молчащий же слушал то, что говорили другие, и нельзя было ни спросить, если не вполне понял, ни записывать то, что услышал; однако каждый молчал не меньше, чем два года: в период молчания и слушания они так и назывались "акустиками". И только после того как они обучились вещам самым трудным - молчать и слушать - уже становились опытными в молчании..., только тогда получали возможность произносить речи, спрашивать, записывать то, что услышали, и высказывать то, что думают сами; в это время они именовались "математики", видимо, от тех наук, которые они уже начали изучать и обдумывать, поскольку геометрию, гномонимику, музыку, а также прочие возвышенные дисциплины древни греки называли "математа" (науки); простой же народ именует математиками тех, кого надлежит называть родовым именем халдеи. Затем, вышколенные этими занятиями, они переходили к постижению мироздания и начал природы, и лишь тогда именовались физиками.
   ...всякий, как только был принят Пифагором в эту школу наук, отдавал в общее пользование то, что имел из родового имущества и денег, и собиралось неразделимое сообщество...
  
   Флавий Филострат младший (III в. н. э.), "Жизнь Аполлония Тианского", Книга I, 13:
   ...А касательно пресловутого Пифагорова изречения о том, что не следует сходиться с другой женщиной, кроме как со своей женой, он (Аполлоний Тианский - прим. Б. Д.) говорил, что Пифагор сказал это для прочих, но не для него, ибо он-то никогда не вступит в брак или в иную любовную связь.
  
   Там же, 16:
   ...Далее шел он (Аполлоний Тианский - прим. Б. Д.) к своим споспешникам и приглашал их спрашивать, что пожелают, ибо, по его словам, любомудрствуя по Пифагорову образцу, подобает на рассвете беседовать с богами, днем - о богах, на закате же - с людьми о делах человеческих.
  
   Комментарий Б. Д.: Флавий Филострат приводит один из замечательнейших элементов пифагорейского образа жизни - т. н. пифагорейский режим дня.
  
   Там же, Книга VI, 20:
   ...Обратимся-ка лучше к любому другому предмету и будем уважать Пифагоров завет, согласный и с нашими правилами: "обо всем промолчать не можем, так хоть об этом помолчим".
  
   Василевс Константин (IV в. н. э.), "Слово, написанное к обществу святых", 17:
   Подражая ей [мудрости], Пифагор настолько прославился своим воздержанием, что и воздержаннейшему Платону служил образцом умеренности.
  
   Паллад (IV в. н. э.), "Пифагорейское молчание":
   Право, уменье молчать у людей - величайшая мудрость.
   Мог бы и сам Пифагор эти слова подтвердить.
   Зная искусство речей, других обучал он молчанью,
   Верное средство найдя против волнений людских.
  
   Авсоний (IV в. н. э.), Книга Эклог, 2, "О муже добродетельном":
   Муж добродетельный, муж премудрый, которого даже
   Феб Аполлон изыскал среди тысяч, -
   Сам себе судия, сам себя познает, проникает,
   Что на уме у вельмож или в мыслях у ветреной черни...
   ....................................................................
   Ибо сам он - как мир, законченный, гладкий, округлый,
   Чтоб никакая извне к нему не пристала бы порча.
   Сколько длится день под звездным тропическим Раком,
   Сколько тянется ночь на крутом рубеже Козерога, -
   Все это ведает он и верными весит весами,
   Зорко следя, чтоб нигде ни вздутья, нигде ни провала,
   И чтоб угол равнялся углу, а отвес был отвесен,
   А подоснова всего плотна, крепка и ни звуком
   Не выдавала бы стуку перста сокрытую полость.
   Он не прежде смежит глаза утешной дремотой,
   Нежели вникнет умом во все, что сделано за день:
   Что позабыто, что нет, что в пору пришлось, что не в пору,
   И почему иное без чести, иное без пользы?
   Что упустил? почему предпочел упорствовать в мыслях,
   Чем отказаться от них? Бедняка неимущего видя,
   Не чрезмерно ли дрогнул душой, почувствовав жалость?
   Не пожелал ли чего недолжного? или, быть может,
   Пользу выше поставил, чем честь? Сумел ли сдержаться,
   Чтоб никого не задеть ни словом, ни взглядом? Сумел ли
   Всякий природный порыв сдержать ученьем? Вот так-то
   Каждое слово и каждое дело умом испытуя,
   Он назначает дурным - прощенье, а правым - награду.
  

5. Пифагорейская пища (диета).

  
   Антифан (IV в. до н. э.), "Могилы" (Фрагмент, приводимый Афинеем в "Пире софистов", 161a):
   Там жалкие попались пифагорики:
   В канаве ели травы и такую дрянь
   В котомку собирали...
  
   Антифан, "Котомка" (Там же):
   Во-первых, подражая Пифагору, он
   Не ест живого вовсе: на обед возьмет
   Он хлеба пригорелого и жрет его.
  
   Алексид (IV в. до н. э.), "Тарентцы" (Там же, 161b):
   - Слыхал я, что они, пифагорейщики,
   Ни рыбы не едят, и ничего вообще
   Живого, и вина одни не пьют совсем.
   - Да, но Эпихарид-то, тот ведь ест собак,
   А он - пифагореец.
   - Но убив пред тем:
   Убитое ведь больше не живое...
   .........................................
   Ученья Пифагора, рассужденья
   Тончайшие и мысли изощренные
   Питают их, а пища их вседневная -
   По булке хлеба чистого на каждого,
   Стакан воды и все.
   - Еда тюремная!
   Ужель все мудрецы таким же образом
   Живут и горе мыкают злосчастное?
   - Роскошествуют эти по сравнению
   С другими! Знаешь ты, что их товарищи
   Меланнипид и Фаон, Фиромах и Фан
   Обедают лишь раз в пять дней, не более
   Одной котилы ячменя на каждого?
  
   Алексид, "Пифагорействующая" (Из Афинея, "Пир софистов", 161c-d):
   А вот какое будет угощение:
   Сухие фиги, выжимки масличные
   И сыр - пифагорейцам не велит закон
   Иного в жертву приносить - свидетель Зевс!
   На славу приношенье, лучше некуда!
   ..............................................
   И нужно выносить недоеданье, грязь,
   Молчанье, холод, мрачный вид, и без мытья.
  
   Аристофонт (IV в. до н. э.), "Пифагореец" (Из Афинея, "Пир софистов", 161e-f):
   Помилуй бог! Ужели в старину и впрямь
   Пифагорейцы все ходили грязными
   И рубища носили с удовольствием?
   По-моему, неправда это чистая:
   Но по нужде и не имея ни гроша,
   Предлог удобный нищете придумали,
   Ввели ограничения полезные
   Для бедных. А попробуй только им подать
   Мясца иль рыбки - коли не сожрут всего
   И не оближут пальчиков, то пусть меня
   Повесят десять раз!
  
   Феокрит (IV - III вв. до н. э.), "Эсхин и Тионих, или любовь Киниски":
   [Тионих Эсхину] То-то уж больно ты чахлый.
   Вон как усы запустил, и кудри не прибраны вовсе.
   Давеча точно такой приходил ученик Пифагора -
   Желтый какой-то, босой. Говорят, он афинянин родом.
   Тоже любовью томился, но думаю - к свежему хлебу.
  
   Луций Анней Сенека младший, "Письма к Луцилию", Письмо CVIII:
   (17) Если уж я сказал тебе начистоту, что в молодости взялся за философию с большим пылом, чем занимаюсь ею в старости, то не постыжусь признаться, какую любовь внушил мне Пифагор. Сотион рассказывал, почему тот отказывался есть животных и почему, позже, Секстий. У обоих причины были разные, но благородные. (18) Один полагал, что человеку и бескровной пищи хватит и что там, где резня служит удовольствию, жестокость переходит в привычку. И еще он говорил, что нужно ограничивать число предметов, на которые зарится жажда роскоши, что разнообразная пища, чуждая нашему телу, вредна для здоровья. (19) А Пифагор утверждал, что есть родство всего со всем и взаимосвязь душ, переселяющихся из одного обличья в другое. Ни одна душа, если верить ему, не погибает и не перестает существовать иначе как на малое время, после которого переливается в другое тело. Мы увидим, сколько временных кругов она пройдет и сколько обиталищ сменит, прежде чем вернется в человека. А покуда она внушает людям страх совершить злодейство и отцеубийство, невзначай напав на душу родителя и железом или зубами уничтожив то, в чем нашел приют дух какого-нибудь родича.
  
   Плутарх (I в. н. э.), "Застольные беседы", Книга VIII, Вопрос VIII, 1:
   ..."Если наш гость Лукий, - сказал он [Эмпедокл], - тяготится этой беседой, то пора и нам прекратить ее; если же это только проявление пифагорейской молчаливости, то я затрону еще один вопрос, который, надеюсь, не относится к области сокровенного, - почему пифагорейцы с такой строгостью соблюдают воздержание от рыбной пищи. Ведь это передают и о древних пифагорейцах, и сам я встречался с учениками нашего современника Алексикрата, которые мясную пищу изредка допускают и даже допускают и даже допускают заклание животных в своих жертвоприношениях, а от вкушения рыбы совершенно отказываются. Лакедемонянин Тиндар усматривает в этом дань уважения к немотствованию рыб, которое послужило основанием для их прозвища ???????, то есть "стеснившие в себе голос", от ?????, "теснить" и ?? "голос", и говорит, что носивший одинаковое со мной имя древний философ советовал Павсанию "хранить учение в молчаливой (??????) груди". И вообще пифагорейцы почитали молчание как нечто божественное, ибо свою волю изъявляют понимающим боги делами и знамениями, а не речами".
   2. Лукий дружелюбно и прямодушно ответил, что подлинная причина воздержания от рыбной пищи, конечно, поныне остается сокровенной и неизреченной, но попытка высказать в этом направлении правдоподобные догадки не вызывает осуждения. Первым выступил грамматик Теон. Он сказал, что предположение о связи Пифагора с Этрурией труднодоказуемо. "Но общепризнано, что он долгое время общался с египетскими мудрецами и многое у них одобрил и перенял в области религиозных обрядов и запретов, например воздержание от бобов: Геродот сообщает, что египтяне не сеют и не едят бобов, и даже не выносят их вида. Еще и ныне их жрецы, как мы знаем, не едят рыбы. А соблюдающие особую религиозную чистоту избегают и соли, так что хлеб и приправу к нему едят несолеными. Причины этого указываются различные, но истинной является одна - неприязнь к морю, стихии чуждой и враждебной человеческой природе. Ведь, по представлениям египтян, боги не питаются от моря, как это принимают стоики для звезд, а, наоборот, в море погибает отец и спаситель страны, которого называют истечением Озириса. Оплакивая смерть этого бога, рождающегося в левых областях и погибающего в правых, они иносказательно говорят о кончине Нила, впадающего в море. По этой-то причине и вода морская для питья непригодна, и обитающих в ней животных египтяне считают нечистыми и несъедобными: они не дышат тем же воздухом, что и люди, и не питаются тою же пищей; более того, воздух, который поддерживает жизнь во всех остальных существах, для них губителен, ибо они и возникли и живут вопреки природному укладу. Не приходится удивляться, что при таких воззрениях египтяне не только считают морских животных чуждыми человеку и непригодными для усвоения человеческой кровью и дыханием, но даже не приветствуют при встрече корабельщиков, добывающих пропитание в море".
   3. Сулла выразил одобрение этой речи и добавил, касаясь пифагорейцев, что они вкушали мясо преимущественно в случаях принесения жертвы богам, а принесение в жертву рыб какой бы то ни было породы не входило в культ. После Теона и Суллы выступил со своими соображениями и я. "Относительно оценки моря египтянами, - сказал я, - им станут возражать многие, и философы и простые люди, понимая, сколько оно принесло нам благ, делающих жизнь легче и приятнее. А обоснование, которое пифагорейцы дают своему воздержанию от рыбной пищи, состоящее в ссылке на инопородность рыб человеку, нелепо и смешно, более того - достойно свирепого Киклопа, ибо воздает остальным животным в ознаменование их родственной близости почетное право быть употребляемыми в пищу. И хотя передают, что сам Пифагор однажды заплатил рыбаку за бросок сети, а затем распорядился всю поднятую добычу выпустить обратно в море, это было не знаком пренебрежения к рыбам как иноплеменным и враждебным существам, а выкупом друзей и близких, попавших в плен. Мирный и кроткий нрав пифагорейцев дает поэтому основание предположить нечто противоположное: не побуждали ли их щадить морских животных требования справедливости и дружбы: ведь остальные животные так или иначе дают иногда человеку повод к недружелюбным действиям против них, а рыбы ничем нас не обижают, даже если от природы имеют к тому возможность. И предание и обрядность древних позволяют заключить, что не только употребление в пищу, но и убийство животного, не причиняющего вреда, они считали деянием нечестивым и преступным. Однако, теснимые нахлынувшим множеством животных и поощряемые, как говорят, вещанием дельфийского оракула, призывавшим к защите гибнущих от этого нашествия плодов, они начали совершать жертвенные заклания, но делали это в смятении и страхе: само слово ?????? или ?????? "совершать" в смысле "приносить в жертву" показывает, что заклание живого существа представлялось деянием, выходящим из ряда обычного. Еще и ныне тщательно соблюдается старинный устав жертвоприношения: не наносить жертвенному животному удар, пока оно не кивнет головой, - такова была забота о том, чтобы хотя бы внешне избегнуть в жертвоприношении характера причиняемой обиды. Но ведь если всем воздержаться от употребления в пищу хотя бы только кур или кроликов, то в скором времени людям негде было бы жить и не стало бы возможности собрать какой-либо урожай; так что прежде всего сама необходимость, а затем уже и влечение к мясу препятствуют полному отказу от мясоедения. А обитатели моря, не расходуя ни нашего воздуха, ни нашей воды и не пользуясь нашим пропитанием, живут как бы в другом мире, выход за границы которого для них смертелен, и не дают нашей прожорливости ни малейшего повода на них покушаться. Поэтому всякая попытка выудить или поймать сетью рыбу - явное дело чревоугодия, безо всякого на то права тревожащего морскую глубину в погоне за лакомым блюдом. Ведь нельзя же назвать триглу "грабительницей нивы", или скара "виноградоедом", или кефаль и морского окуня "склевывателями посевов" - прозвищами, приложимыми к четвероногим животным и птицам. Да и того вреда, который мы по всей своей мелочности вменяем в вину ласке и домовой мыши, не причинит нам и самая крупная рыба. Поэтому, обуздывая себя не только законом, запрещающим наносить обиду человеку, но и природным уважением ко всему, что нам не причиняет вреда, пифагорейцы избегали рыбной пищи и вовсе отказывались от нее; помимо нарушения справедливости они усматривали в таком питании вследствие его затрудненности и дороговизны проявление распущенного чревоугодия...".
  
   Секст Эмпирик (II в. н. э.), "Против физиков", Книга I, 2:
   Последователи Пифагора и Эмпедокла и все большое число италийских философов утверждают, что у нас существует общение не только друг с другом и с богами, но и с неразумными животными. Ведь существует один дух (??????), проницающий весь мир наподобие души и соединяющий нас с ними. Вследствие этого, убивая их и питаясь их плотью, мы творим неправду и нечестие, как умерщвляющие кровных родных. Отсюда эти философы и увещевали воздерживаться от животной пищи и говорили, что люди творят нечестие
  
   ...теплою кровью алтарь обагряя блаженных.
  
   И Эмпедокл говорит в одном месте:
  
   Прекратите ль убийство вы гнусное?
   Разве не видно
   вам в беспечном уме, что вы грызете друг друга?
  
   И далее:
  
   Взявши любезного сына, отец, с изменившимся ликом
   Закалает с молитвой весьма неразумной. Они же,
   Недоуменны, молят приносящего в жертву. А он сам
   Воплей не слушал, закланье свершил и в чертогах
   готовит
   Пир дурной, а также и сын, отца захвативши,
   Также и дети едят материнское милое тело,
   Душу отняв...
  
   Так увещевали, как известно, последователи Пифагора.
  
   Афиней (III в. н. э.), "Пир софистов", 47a:
   Хлеб с медом, как свидетельствует Аристоксен, был пищею пифагорейцев: кто ел его на завтрак, те никогда не болели.
  
   Афиней, "Пир софистов", 308c:
   ...почему пифагорейцы, которые изредка все же едят животных, а некоторых даже приносят в жертву, никогда не касаются только рыбы? Не потому ли, что рыбы молчат, а молчание у пифагорейцев почитается божественным?
  

6. Магия Пифагора.

  
   Аристотель (IV в. до н. э.), "О пифагорейцах" (фр. из: Клавдий Элиан (II - III вв. н. э.), Пестрые рассказы, Книга II, 26):
   Аристотель сообщает, что жители Кротона называли Пифагора гиперборейским Аполлоном. В один и тот же день и час его, как прибавляет философ, многие видели одновременно в Метапонтие и Кротоне. Во время состязания, поднявшись с места, Пифагор показал там свое золотое бедро. По словам того же Аристотеля, с Пифагором заговорила река Кос, через которую он переправлялся, причем многие слышали это своими ушами.
  
   Луций Апулей (II в. н. э.), "Апология", 27:
   ...Других же философов, тех, что с особенной пытливостью изучают царящее в мире провидение и особенно часто прославляют богов, их-то как раз и называют магами (в ходячем смысле слова), как будто, коль скоро им известно то, что совершается, так они и сами могут совершать то же самое. Таковы некогда были Эпименид, Орфей, Пифагор, Остан, а затем приблизительно тем же подозрениям подвергались "Очищения" Эмпедокла, дэмонион Сократа, "демиург" Платона.
  
   Комментарий Б. Д.: Апулей, один из знаменитейших представителей второй софистики, называет Пифагора магом и приписывает ему некоторые мистические способности еще до того, как, спустя почти два века после написания Апулеем "Апологии" неопифагорейская школа в лице Порфирия, Ямвлиха и др. взялась за более подробное изучение этих деталей.
  
   Там же, 43:
   ...Ведь не из всякого дерева, как говорил Пифагор, подобает вырезать Меркурия.
  
   Комментарий Б. Д.: Еще одно мистическое сопоставление, на этот раз с Меркурием-Гермесом. Апулей, возможно, цитирует здесь какое-то известное в древности произведение.
  
   Клавдий Элиан (II - III вв. н. э.), Пестрые рассказы, Книга IV, 17:
   Пифагор объяснял людям, что он происходит от семени лучшего, сравнительно с человеческим: в один и тот же день и час его видели в Метапонте и Кротоне; в Олимпии Пифагор показывал свое золотое бедро, кротонцу Миллию напоминал, что он никто иной как фригиец Мидас, сын Гордия; белый орел позволял ему себя гладить, а река Кос, когда философ собирался переправиться на другой берег, человеческим голосом сказала: "Привет тебе Пифагор!". Он учил, что самым священным является лист мальвы, самым мудрым - число, а вслед за ним тот, кто дал вещам имена. Землетрясение Пифагор считал следствием того, что покойники сошлись вместе, радугу - отсветом солнца, а звучащие иногда в наших ушах голоса - голосами высших существ. Ни в чем ученикам Пифагора не полагалось высказывать сомнение или задавать в разъяснение сказанного вопросы: слушатели относились к словам учителя, как к вещаниям оракула. Когда он посещал чужие города, говорили: Пифагор пришел не учить, а исцелять. Он предписывал не употреблять в пищу сердца животных, не есть белых петухов, ни в коем случае не дотрагиваться до мяса павшего скота, не посещать бань и не ходить по большим дорогам, ибо неизвестно, чисты ли они.
  
   Тит Флавий Климент Александрийский (II - III вв. н. э.), "Строматы", Книга I, 133, 1:
   Великий Пифагор постоянно занимался изучением гадательного искусства и верил в такого рода предсказания.
  
   Флавий Филострат младший (III в. н. э.), "Жизнь Аполлония Тианского", Книга I 2:
   ...Между тем и Эмпедокл, и Демокрит, и даже Пифагор собеседовали с магами о многих божественных предметах, но чародейством не прельстились.
  
   Комментарий Б. Д.: Интересно, что Флавий Филострат младший, занимающий как бы промежуточное положение между Апулеем и неопифагорейцами (по времени жизни) настаивает на знакомстве Пифагора с магией, но его самого магом не называет.
  
   Там же, Книга IV, 10:
   Такими беседами укреплял Аполлоний Смирну, когда напал на ефесян мор и не было против него никакого средства, так что ефесяне отправили к Аполлонию посольство, дабы исцелил он их болезнь, и он, порешив без промедления пуститься в путь, отвечал: "Идем", - и тут же оказался в Ефесе, уподобившись, по моему разумению, Пифагору, одновременно пребывавшему в Фуриях и Метапонте.
  
   Комментарий Б. Д.: Флавий Филострат описывает одну из магических способностей Пифагора - способность находиться в разных местах одновременно.
  
   Иоанн Дамаскин (VII в. н. э.), "Точное изложение православной веры", Книга II, Глава XIX, "О мыслительной способности":
   К мыслительной способности относятся суждение, одобрение, стремление к действию, а равно и отвращение и уклонение от него. В частности, к этой деятельности принадлежат восприятия умопостигаемого, добродетели, знания, правила искусств, размышление пред совершением действия, свободный выбор. Эта же способность действует в сновидениях, предвещая нам будущее. Пифагорейцы, следуя евреям, утверждают, что такие сновидения и являются единственным истинным прорицанием. Органом способности мышления служит средний желудочек головного мозга и находящийся в нем жизненный дух.
  

7. Ученики и последователи Пифагора.

  

7.1. Пифагор и Нума Помпилий.

   Тит Ливий (I в. до н. э.), "История Рима от основания Города", Книга I, 18:
   (1) В те времена славился справедливостью и благочестием Нума Помпилий. Он жил в сабинском городе Курах и был величайшим, насколько тогда это было возможно, знатоком всего божественного и человеческого права. (2) Наставников Нумы, за неимением никого иного, ложно называют самоссца Пифагора, о котором известно, что он больше ста лет спустя на дальнем берегу Италии, подле Метапонта, Гераклеи, Кротона, собирал вокруг себя юношей, искавших знаний. (3) Из этих отдаленнейших мест как дошел бы слух о нем до сабинян, живи он даже в одно с Нумой время? И на каком языке снесся бы он с сабинянином, чтобы тому захотелось у него учиться? Или под чьею защитой прошел бы один сквозь столько племен, не схожих ни речью, ни нравами? (4) Стало быть, собственной природе обязан Нума тем, что украсил добродетелями свою душу, и - скорее готов я предположить - взращен был не столько иноземной наукой, сколько древним сабинским воспитанием, суровым и строгим: недаром в чистоте нравов этот народ не знал себе равных.
  
   Комментарий Б. Д.: Римская историографическая традиция, порожденная лукавым греком Полибием, мифологически "воссоздает" бытие города до IV в. до н. э. Действительно, если Рим и вправду настолько древний, как утверждают Тит Ливий, Тацит и др., то почему нам не известен ни один деятель этой культурной цивилизации, живший раньше Тита Макция Плавта? В общем, я к тому, что следует больше сомневаться в достоверности времени жизни Нумы Помпилия (вторая половина VIII в. - первая половина VII в.), нежели Пифагора, ибо то, что говорят римские историки обо всем, что было раньше IV или даже III века до нашей эры, скорее всего, является выдумкой.
  
   Марк Туллий Цицерон (I в. до н. э.), "Об ораторе", Книга II, 37:
   - Честное слово, - сказал Катул, - ты со слишком уж большой опаской, точно к какой-то скале Сирен, обратился к философии; а ведь ею никогда не пренебрегало наше общество. Некогда Италия была набита пифагорейцами, во власти которых находилась так называемая Великая Греция; поэтому некоторые даже утверждают, что пифагорейцем был и наш царь Нума Помпилий, который жил на много лет раньше самого Пифагора и которого должно считать даже еще более замечательным уже потому, что он постиг мудрость устроения государства почти на два столетия раньше, чем греки догадались о ее существовании.
  
   Комментарий Б. Д.: Еще одно проявление необоснованной мании величия римлян.
  
   Марк Туллий Цицерон, "О государстве", Книга II, XV, 28:
   ...Справедливо ли, Публий Африканский, предание, гласящее, что этот царь Нума был учеником самого Пифагора и, во всяком случае, пифагорейцем? Ведь мы часто слыхали это от старших и полагаем, что таково всеобщее мнение, но мы, однако, не видим, чтобы это было подтверждено государственными летописями.
   СЦИПИОН. - Все это неверно, Манилий, и не просто вымышлено, а вымышлено невежественно и нелепо. Ведь россказни эти говорят не только о том, чего не было, но и о том, чего вообще быть не могло, - этим они и нестерпимы. Ибо оказывается, что Пифагор приехал в Сибарис, Кротон и эти области Италии тогда, когда Луций Тарквиний Гордый царствовал уже четвертый год. Ведь начало царствования Тарквиния Гордого и приезд Пифагора приходятся на одну и ту же олимпиаду - шестьдесят вторую. Из этого, рассчитав годы царствования, можно понять, что Пифагор впервые приехал в Италию приблизительно через сто сорок лет после смерти Нумы, и у тех, кто изучал летописи событий тщательно, это никогда не вызывало сомнений.
  
   Комментарий Б. Д.: Цицерон указывает на время прибытия Пифагора в Италию - приблизительно 528 год до христианской эры. Смущает одно: как римляне сопоставляли свои "летописи" с греческой олимпийской хронологией? Опять таки, если греческая письменная культура была уже вполне развита в начале первого тысячелетия, то древнейшие римские памятники относятся лишь к третьему веку, из чего следует логичное предположение, что римские летописи либо сфабрикованы идеологами эпохи Цицерона, либо неправильно истолкованы, либо же - неправильно воспроизвели события ввиду отсутствия развитости у римлян письменной и исторической культуры во время царей. Вполне возможно, что Нума жил гораздо позже, нежели настаивают римляне, и действительно был учеником Пифагора.
  
   Публий Овидий Назон (I в. до н. э.), "Фасты", Книга III, 151-154:
   Первый Помпилий нашел, что двух месяцев нам не хватает,-
   Тот, кто был к нам приведен прямо с масличных полей;
   То ли Самосец его научил, не однажды рожденный,
   То ль, по обычаю, он нимфе Эгерии внял.
  
   Комментарий Б. Д.: В отличие от своего великого предшественника, Цицерона, Овидий не столь уверен в "римской хронологической ошибке", и даже сомневается, что утверждать - был Нума учеником Пифагора или нет.
  
   Плутарх (I в. н. э.), "Ликург и Нума Помпилий", Нума, I:
   О времени, в которое жил царь Нума, также идут оживленные споры, хотя, казалось бы, существуют точные и полные родословные его потомков. Но некий Клодий в "Опровержении времен" (так, по-моему, называется его книга) решительно настаивает на том, что первоначальные записи исчезли, когда город был разрушен кельтами, те же, которые показывают ныне, лживы, ибо составлены в угоду некоторым людям, вознамерившимся без всякого на то права протиснуться в древнейшие и самые знатные дома. Говорили, будто Нума был учеником Пифагора. В ответ на это одни утверждают, что Нума вообще не получил греческого образования и что, по всей видимости, он либо оказался способен вступить на путь нравственного совершенствования без посторонней помощи, благодаря лишь природной одаренности, либо обязан своим царским воспитанием какому-то варвару, более мудрому, нежели сам Пифагор, другие - что Пифагор жил позже Нумы примерно на пять поколений, с Нумою же сблизился, путешествуя по Италии, и вместе с ним привел в порядок государственные дела Пифагор Спартанский, победитель в беге на олимпийских играх в шестнадцатую Олимпиаду, в третий год которой Нума принял царство.
  
   Там же, VIII:
   ...Отсюда главным образом и возникло мнение, будто мудрость и ученость Нумы идет от его знакомства с Пифагором. Ведь и в философии Пифагора и в государственном устройстве Нумы важное место занимало тесное общение с божеством. Говорят, что и наружный блеск, которым облекся Нума, заимствован у Пифагора. Пифагор, насколько известно, приручил орла, - и птица, откликаясь на его зов, останавливаясь в полете и спускалась на землю, - а на Олимпийских играх, проходя через толпу, показал собравшимся свое золотое бедро. Рассказывают и о других его чудесах и хитрых выдумках. По этому поводу Тимон Флиунтский написал:
  

Древний хотел Пифагор великим прослыть чародеем;

Души людей завлекал болтовней напыщенно-звонкой.

  
   Нума же вывел на сцену любовь некоей богини или горной нимфы, которая, как мы уже рассказывали, якобы находилась с ним в тайной связи, а также беседы с Музами. Именно Музам приписывал он большую часть своих прорицаний, а одну из них, которую он называл Такитой, что значит "молчаливая" или "немая", велел римлянам чтить особо; последнее, по-видимому, доказывает что он знал и уважал обычай пифагорейского безмолвия.
   Распоряжения Нумы касательно статуй богов - родные браться Пифагоровых догм: философ полагал начало всего сущего неощутимым и не воспринимаемым чувствами, не подверженным никаким впечатлениям, а также и невидимым, несотворенным и умопостигаемым, царь запретил римлянам чтить бога в образе человека или животного, и в древности у них не было ни написанных, ни изваянных подобий божества. На протяжении первых ста семидесяти лет, строя храмы и воздвигая священные здания, они не создавали вещественных изображений, считая нечестивым приравнивать высшее низшему и невозможным постичь бога иначе, нежели помышлением. Порядок жертвоприношений полностью следует пифагорейским обрядам: жертвы были бескровны и большей частью состояли из муки, вина и вообще из веществ самых дешевых. помимо указанного нами выше, те, кто сближает Нуму с Пифагором, пользуются еще иными - привлеченными извне - свидетельствами. Одно из них - то, что римляне даровали Пифагору права гражданства, как сообщает в книге, посвященной Антенору, комик Эпихарм, старинный писатель и приверженец Пифагорова учения. Другое - то, что одного из своих четырех сыновей Нума назвал Мамерком в честь сына Пифагора.
  
   Там же, XI:
   Чтобы хранить неугасимый огонь, Нума, по преданию, воздвиг также храм Весты. Царь выстроил его круглым, воспроизводя, однако, очертания не Земли (ибо не отожествлял Весту с Землей), но всей вселенной, в средоточии которой пифагорейцы помещают огонь, называемый ими Гестией [Вестой], или же Монадой. Земля, по их учению, не недвижима и не находится в центре небосвода, но вращается вокруг огня и не принадлежит к числу самых высокочтимых составных частей вселенной.
  
   Там же, XIV:
   Говорят, что пифагорейцы не разрешают поклоняться и молиться богам между делом, но требуют, чтобы каждый вышел для этого из дому, соответственно настроивши свой ум; точно так же и Нума полагал, что гражданам не должно ни слышать ни видеть ничто божественное как бы мимоходом или даже мельком, а потому пусть оставят все прочие занятия и устремят помыслы к самому важному - почитанию святыни, очистив на это время улицы от криков, скрежета, вздохов и тому подобных звуков, которыми сопровождается тяжкий труд ремесленника...
   ...О пифагорейском учении напоминают и многие другие предписания Нумы. Как пифагорейцы внушали не садиться на меру для зерна, не разгребать огонь ножом, не оборачиваться назад, отправляясь в путешествие, приносить в жертву небесным богам четное число животных, а подземным - нечетное, причем смысл каждого из этих наставлений от толпы утаивался, так и смысл иных правил, идущих от Нумы, остается скрытым. Например: не делать возлияний вином, полученным от необрезанной лозы, не совершать жертвоприношений без муки, молясь богам, поворачиваться, а по окончании молитвы - садиться.
  
   Там же, XXI:
   ...в один [гроб] заключено было тело, в другой - священные книги, которые Нума написал собственноручно (подобно тому, как начертывали свои скрижали греческие законодатели) и, при жизни сообщив жрецам их содержание, во всех подробностях растолковав смысл этих сочинений и научив применять их на деле, велел похоронить вместе с собою, считая неподобающим доверять сохранение тайны безжизненным буквам. Исходя из тех же доводов, говорят, не записывали своего учения и пифагорейцы, но неписаным предавали его памяти достойных. И если трудные, не подлежавшие огласке геометрические исследования поверялись человеку недостойному, божество, по словам пифагорейцев, вещало, что за совершенное преступление и нечестие оно воздаст великим и всеобщим бедствием. А потому вполне извинительны ошибки тех, кто, видя так много сходного, старается сблизить Нуму с Пифагором.
  
   Тит Флавий Климент Александрийский (II - III вв. н. э.), "Строматы", Книга I, 71, 1:
   Римский царь Нума [Помпилий] также был пифагорейцем.
  
   Там же, Книга V, 8, 4:
   Римский царь Нума [Помпилий], будучи пифагорейцем, поступил очень разумно, когда построил храм Вере и Миру.
  

7.2. Пифагор и Лисис.

  
   Марк Туллий Цицерон (I в. до н. э.), "Об ораторе", Книга III, 34:
   И как у Платона учился Дион, разве не так же и не тому же учился у Исократа Тимофей, сын выдающегося полководца Конона и сам великий полководец и ученейший человек! или у известного пифагорейца Лисида - едва ли не величайший герой всей Греции, фиванец Эпаминонд? или у Ксенофонта - Агесилай? или у Филолая - Архит Тарентский? или, наконец, у самого Пифагора - вся италийская Греция, именовавшаяся некогда Великой Грецией?
  
   Марк Туллий Цицерон, "Об обязанностях", Книга I, 155:
   ...И именно те люди, чьи занятия и вся жизнь были посвящены познанию, все же не переставали заботиться о пользе и об интересах людей; ведь они обучили многих людей, дабы они стали лучшими гражданами, более полезными своим государствам; так, например, фиванца Эпаминонда обучал пифагореец Лисис, сиракузянина Диона - Платон...
  
   Комментарий Б. Д.: Сравните со вторым отрывком из Павсания, где автор, живший спустя три столетия после Цицерона, почти в точности воспроизводит слова последнего, суть которых можно свести к следующему: Пифагор учил Лисиса, Лисис - Эпаминонда.
  
   Павсаний (II в. н. э.), "Описание Эллады", Книга IX, "Беотия", XIII:
   1. Бесспорно, Эпаминонд происходил от предков знатного рода, но по богатству его отец был ниже средней зажиточности в Фивах. Тем не менее он очень тщательно прошел всю систему местного воспитания и, будучи еще юношей, он посещал Лисиса, родом из Тарента, бывшего последователем учения Пифагора с Самоса.
  

7.3. Другие последователи.

  
   Марк Туллий Цицерон (I в. до н. э.), "Об обязанностях", Книга III, 45:
   ...Пифагорейцы Дамон и Финтий, по рассказам, относились друг к другу так, что когда тиранн Дионисий назначил день казни одного из них, и приговоренный попросил его об ее отсрочке на несколько дней, чтобы обеспечить своих близких, то другой поручился за него - с тем, чтобы умереть, если тот не возвратится. Когда он вернулся к назначенному сроку, то тиранн, изумленный их взаимной верностью, попросил их принять его третьим в их дружеский союз.
  
   Страбон (I в. до н. э.), "География", Книга VI, Глава I, 1:
   Родом из этого города [Элеи - Б. Д.] были пифагорейцы Парменид и Зенон.
  
   Иосиф Флавий (I в. н. э.), "Иудейские древности", Книга XV, Глава X, 4:
   Ирод потребовал присяги на верность также от учеников фарисея Поллиона и от Самеи, равно как от большинства их приверженцев; но последние отказались от этого и, несмотря на такой отказ, все-таки не подверглись каре, благодаря заступничеству Поллиона. Равным образом были освобождены от этой принудительной меры так называемые ессеи. Это секта, образ жизни которой устроен по образцу школы греческого мудреца Пифагора.
  
   Там же, 12:
   Еще более прославило город [Кротон - Б. Д.] множество пифагорейских философов, Милон, самый знаменитый из атлетов, и ученик Пифагора (который жил в этом городе).
  
   Там же, Книга VII, Глава III, 5:
   Так, рассказывают, что какой-то гет, по имени Замолксий, был рабом Пифагора. Он получил от философа некоторые сведения о небесных явлениях, а другие - от египтян, так как в своих странствиях он доходил даже до Египта. По возвращении на родину Замолксий достиг почета у правителей в народе как толкователь небесных явлений. В конце концов ему удалось убедить царя сделать его соправителем, как человека, обладающего способностью открывать волю богов. Сначала ему предоставили лишь должность жреца наиболее почитаемого у них бога, а потом его самого объявили богом. Замолксий избрал себе местожительством какое-то пещеристое место, недоступное для всех прочих людей, и проводил там жизнь, редко встречаясь с людьми, кроме царя и своих служителей. Царь поддерживал его, видя, что народ теперь гораздо охотнее прежнего повинуется ему самому в уверенности, что он дает свои распоряжения по совету богов.
  
   Луций Анней Сенека младший (I в. н. э.), "Письма к Луцилию", Письмо XC:
   (6) Когда же исподволь появились пороки, а царская власть превратилась в тиранию, возникла нужда в законах, которые вначале предлагали те же мудрецы. Солон, основавший Афинское государство на законах справедливости, известен среди семи мудрецов своего века. Живи Ликург в ту же пору, он вошел бы в то же священное число восьмым. Хвалят еще законы Залевка и Харонда, учивших людей праву не на судной площади и не в прихожей законоведа, но в безмолвном и священном пифагорейском уединении и создавших право для цветущей тогда Сицилии и для греков в Италии.
  
   Полиэн (II в. н. э.), "Стратегемы", Книга V, Дионисий, 22:
   Парийцы, приверженцы пифагорейского учения, жили в местностях вокруг Италии. Дионисий, тиран Сицилии, через посла объявил метапонтийцам и другим италиотам о дружбе. Эвефен часто приходящим юношам и их родителям высказывал мнение никоим образом не верить тирану. Дионисий из-за этого очень рассердился так, что старался схватить его, находящегося под рукой, переезжающего из Метапонта в Регий. Когда же его схватил, то Дионисий, обвинив перед советом, показал, сколь значительные выгоды он из-за него упустил. Тот же, честно признавшись, сказал, что сделал это по справедливости, ибо они являются друзьями ему и учениками, тирана же он в глаза никогда не видел. Он же (Дионисий) осудил его на смерть. Эвефен, не испытывая никакого волнения перед Дионисием, сказал: "Я повинуюсь решениям совета, но, так как у меня есть незамужняя дочь в Парии, я желаю прежде выдать ее замуж, отплыв на родину и возвратясь в скором времени, затем умру". Когда все смеялись над этим обещанием, Дионисий удивился и спросил: "Итак, кто, действительно, представит поручительство?" Он же сказал: "Я приведу поручителя смерти" и, призвав Эвкрита, потребовал поручиться. Он же (Дионисий) весьма охотно согласился на поручительство смерти, предписав ему отправиться, чтобы в течение шести месяцев он возвратился, тот же чтобы оставался на его месте и пребывал под стражей. Это событие уже было достойно удивления, но произошло еще более удивительное. Ибо через шесть месяцев он, представив поручителя, выдав замуж сестру, вернувшись в Сицилию, передав себя, просил отпустить поручившегося. Дионисий, будучи очень удивлен добродетелью обоих, отпустил того и другого и, взяв правую руку, попросил его третьим войти в их дружбу и просил остаться с ним, разделяя имеющиеся блага. Они поняли намерение тирана и попросили, если уж он решил даровать им жизнь, то пусть им будет дозволено вернуться к обычному времяпровождению с юношами. Дионисий согласился. Это событие убедило очень многих из италиотов верить Дионисию.
  
   Лукиан (II в. н. э.), "Долговечные", 18:
   ...Музыкант Ксенофил, как говорит Аристоксен, приняв философию Пифагора, прожил в Афинах свыше ста пяти лет.
  
   Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан (II - III в. н. э.), "Апология", 48:
   ...что человек, как говорит Лаберий согласно учению Пифагора, делается из мула, а змея - из женщины, а для доказательства этого употребляет все искусство диалектики и красноречия...
  
   Тит Флавий Климент Александрийский (II - III вв. н. э.), "Строматы", Книга I, 72, 4:
   Но много старше всех народ еврейский. И пифагореец Филон (равно как и перипатетик Аристобул, и многие другие, кого не место здесь перечислять) многочисленными примерами доказывает, что их философия древнее эллинской.
  
   Комментарий Б. Д.: Филон Александрийский и Аристобул был еврейскими теологами, соответственно, начала первого века н. э. и второго до н. э. Интересно, что Климент называет людей с исконно греческими именами (Филон и Аристобул) евреями.
  
   Там же, 80, 4:
   Дидим в своем сочинении "О пифагорейской философии" утверждает, что Теано [Феано - супруга Пифагора] из Кротона была первой женщиной, которая занялась философией и начала писать поэмы.
  
   Там же, Книга II, 24, 3:
   ...ученики Пифагора Самосского, когда их просили доказать то, о чем они говорили, ограничивались лишь кратким "Сам [Пифагор] сказал", веря, что этих слов достаточно для обоснования того, что они слышали...
  
   Там же, Книга II, 100, 3:
   Пифагореец Филон, объясняя смысл закона Моисея, так говорит: "Души великие и свободные от страстей весьма успешно достигают цели истинного учения".
  
   Там же, Книга IV, 44, 2:
   Теано, ученица Пифагора, так пишет: "Жизнь кажется пиром злодеев, которые, вдоволь побесновавшись, издыхают. Если бы душа не была бессмертной, смерть представлялась бы счастливой находкой!"
  
   Там же, Книга IV, 57, 2 - 58, 1:
   Рассказывают, что варвары геты, не отведавшие еще философии, каждый год избирают посланца к герою Замолксису (который был учеником Пифагора). И тот, кто избран, приносится в жертву, в назидание тем, кто, хотя и практикует философию, еще не может быть избран и не выказал себя достойным столь счастливой участи.
  
   Там же, Книга IV, 121, 4:
   ...учились философии и Мийа, дочь Теано, последовательницы Пифагора, и аринота, написавшая историческое сочинение о Дионисе.
  
   Там же, Книга V, 29, 1 - 2:
   ...[пифагореец Эврит]... в книге "О случае" пишет о том, что Демиург создал человека по своему образу. После этого он добавляет: "Тело, подобно всему остальному, создано совершенным художником из той же материи, который, творя его, взял себя в качестве образца".
  
   Ипполит Римский (II - III вв. н. э.), "Опровержение всех ересей", XVI, 3390:
   Он [ересиарх Каллист] говорит, что Христос родился обычным для всех образом... много раз родившись и рождаясь являлся и рождается, переменяя рождения и перевоплощаясь [говорит он], пользyясь пифагорейским yчением (pythagoreio dogmati).
  
   Афиней (III в. н. э.), "Пир софистов", 163f:
   "...Диодор, родом аспендиец, ввел в моду причудливый вид и распускал слухи о своей близости к пифагорейцам. Стратоник послал к нему вестника, наказав при отъезде передать свои слова:
  
   Пифагорову приспешнику, наполнившему Стою
   И безумством зверовидным, и надменностью осадной".
  
   Сосикрат же рассказывает в третьей книге "Преемств философов", что Диодор, подстрекаемый необычайным тщеславием, ввел в моду длинные бороды, короткие плащи и косматые волосы, тогда как до него пифагорейцы ходили в белых одеждах, мылись в банях, умащались маслом и стригли волосы по привычной моде.
  
   Евсевий Кесарийский (III в. н. э.), "Церковная история", Книга II, 4, 2-3:
   При Гае стал известен очень многим Филон, человек весьма замечательный не только среди наших, но и среди людей, получивших греческое образование. Он происходил из древнего еврейского рода и ни в чем не уступал тем, кто по своим обязанностям был известен в Александрии. Сколько и какого труда вложил он в изучение наук, относящихся к вере и отечеству, видно на деле каждому. Как он был силен в философии и в свободных искусствах, знакомства с которыми требует греческое воспитание, об этом и говорить нечего. С особым усердием изучал он Платона и Пифагора и, говорят, превзошел в этом всех своих современников.
  
   Там же, Книга IV, 7, 6:
   Василид составил 24 книги на Евангелие, выдумал себе пророков Варкавву, Варкофа и других, никогда не существовавших и получивших эти варварские имена, чтобы поразить людей, способных такому поражаться; он учит вкушать идоложертвенное и спокойно отрекаться от веры во время гонений; предписывает, следуя Пифагору, пятилетнее молчание приходящим к нему.
  
   Там же, Книга VI, 19, 8:
   О мире материальном и о Боге [Ориген] думал как эллин, но эллинскую философию внес в басни, ей чуждые. Он жил всегда с Платоном, читал Нумения, Крония, Аполлофана, Лонгина, Модерата, Никомаха и писателей, известных в пифагорейских кругах.
  
   Аммиан Марцеллин (IV в. н. э.), "Деяния", Книга XV, 2, 8:
   ...Превосходя умом тех и других [бардов и евгагов], дразиды [друиды], составив союзы, как было установлено авторитетом Пифагора, поднялись до исследования высоких и таинственных вещей; с презрением относясь к земному, они провозгласили бессмертие души.
  

8. Учителя Пифагора.

  

8.1. Ферекид и Пифагор.

  
   Клавдий Элиан (II - III вв. н. э.), "Пестрые рассказы", Книга V, 2:
   Учитель Пифагора Ферекид заболел болезнью, первоначально проявлявшейся в том, что он покрывался горячей и клейкой, как слизь, испариной; впоследствии эта испарина приняла опасный характер, и он чудовищно завшивел. Вши съедали Ферекида заживо, и он таял с каждым днем, пока не умер.
  
   Тит Флавий Климент Александрийский (II - III вв. н. э.), "Строматы", Книга I, 59, 5:
   Некоторые, далее, причисляют к семи мудрецам Акусилая из Аргоса, другие - Ферекида Сиросского.
  
   Там же, 61, 4:
   Вслед за ними [мудрецами (в данном случае именно - семь мудрецов)] Пифагор, ученик Ферекида, первым назвал себя философом.
  
   Августин Аврелий (IV - V вв. н. э.), "Против Академиков", Книга 3, 17:
   ...О Платоне, этом мудрейшем и ученейшем муже своего времени, который говорил так, что все, что бы он ни сказал, было великим, и такое говорил, что как бы ни высказал, оно не было малым, об этом Платоне говорят, что по смерти учителя своего Сократа, которого он особенно любил, он изучал многое и у пифагорейцев. Пифагор же, недовольный греческой философией, которая в то время или почти не существовала, или содержалась в слишком большой тайне, слушал, путешествуя повсюду, многих мудрых после того, как под влиянием некоего Ферекида, пришел к убеждению, что душа бессмертна.
  

8.2. Зороастр (Заратустра) и Пифагор.

  
   Луций Апулей (II в. н. э.), "Апология", 31:
   ...Многие считали Пифагора последователем Зороастра и, подобно ему, человеком искусным в магии. Тем не менее сохранилось воспоминание, что Пифагор, заметив вблизи Метапонта, на побережье своей родной Италии, которую он сделал как бы второй Грецией, каких-то рыбаков, тянувших невод, купил судьбу этого улова и, уплатив деньги, приказал немедленно освободить из сетей и вернуть пучине пойманных рыб. Разумеется, он не выпустил бы этих рыб из рук, если бы в них, по его сведениям, было что-нибудь полезное для магии. Но этот муж, необыкновенно ученый и ревностный подражатель древним, вспомнил, что Гомер, поэт, обладавший самыми разнообразными познаниями или даже, скорее, знавший все без исключения, приписывал всю силу магических снадобий не морю, а земле.
  
   Комментарий Б. Д.: Утверждение, что Пифагор - последователь Зороастра является не столько ценным исторически, сколько удивительным и очаровывающим, своей, казалось бы, логичностью, поскольку, возможно, нет в истории человечества более легендарных, влиятельных и таинственных фигур, чем Зороастр и Пифагор.
   В этом фрагменте Апулей вновь описывает Пифагора как мага, только на этот раз более подробно, то есть, как бы не сомневаясь в правоте своих слов. Пифагор - маг, и в этом Апулея переубедить было невозможно.
  
   Тит Флавий Климент Александрийский (II - III вв. н. э.), "Строматы", Книга I, 69, 6:
   Пифагор увлекался учениями персидского мага Зороастра, а последователи секты, основанной Продиком, даже уверяют, что у них есть книги этого автора.
  
   Там же, 70, 1:
   Александр в своем сочинении О пифагорейских символах пишет, что Пифагор был учеником ассириянина Зарата (которого некоторые ошибочно отождествляют с Иезекиилем, однако, и я могу это показать, это мнение ошибочно). Александр утверждает также, что Пифагор слушал галлов и браминов.
  
   Комментарий Б. Д.: Зардар, Зороастр - различные имена одного и того же человека, персидское звучание имени которого - Заратуштра (Заратустра). Возможно, под этим самым ассириянином Заратом также подразумевается Заратустра. Однако Клименту известен Зороастр, что показано в предыдущем фрагменте, следовательно, в Строматы вкралась очередная ошибка (о множестве которых говорят и схолиасты).
  

8.3. Сонхис и Пифагор.

  
   Тит Флавий Климент Александрийский (II - III вв. н. э.), "Строматы", Книга I, 69, 1:
   Рассказывают, что учителем Пифагора был Сонхис, верховный египетский жрец...
  

9. Произведения пифагорейцев; пифагорейские темы.

  
   Надпись на статуе в храме Геры Самосской от философа [Демокрита? (V - IV вв. до н. э.)]:
   Сын Пифагора меня Аримнест в этом храме поставил,
   Миру в ученых речах многую мудрость явив.
  
   Комментарий Б. Д.: Аримнест, по некоторым данным, сын Пифагора, и учитель Демокрита.
  
   Антифан (IV в. до н. э.), "Уточка" (фрагмент, приводимый Афинеем в "Пире софистов", 108e):
   Сириец я, в Афины вывезен
   Сюда с сестрою был я во младенчестве
   Купцом каким-то. На продажу выставлен
   Я с нею был. Купил нас ростовщик один,
   Никем не превзойденный по сквалыжности,
   Такой, что в дом не принесет ни крошечки,
   Опричь тимьяна, - даже то, что Пифагор
   Вкушал тот самый триждыприснопамятный.
  
   Арриан (Эпиктет) (I в. н. э.), "Беседы Эпиктета", Книга III, 10:
   Когда появляется надобность в каком бы то ни было мнении, следует руководствоваться им: при завтраке - мнениями, касающимися завтрака, в бане - мнениями, касающимися бани, в постели - мнениями, касающимися постели.
  
   Сну не дай низойти на свои усталые очи,
   Каждое за день свершенное дело пока не рассмотришь:
   "В чем преступил я? Что сделал? Какой мною долг не исполнен?"
   С этого ты начав, разбирай по порядку. И следом
   Кайся в дурных деяньях своих, или радуйся - добрым.
  
   Тит Флавий Климент Александрийский (II - III вв. н. э.), "Строматы", Книга I, 131, 4-5:
   Ион Хиосский в своих "Триагмах" передает, что некоторые из поэм, изданных под именем Орфея, сочинены Пифагором. Эпиген же в своем перечне поэм, приписываемых Орфею, утверждает, что "Схождение в Аид" и "Священная речь" принадлежат пифагорейцу Кекропу, а "Пеплос" и поэма "О природе" - Бронтину.
  
   Афиней (III в. н. э.), "Пир софистов", 213f:
   Через несколько дней он [Афинион] стал тираном, явив на практике пифагорейское учение о заговорах, а заодно и истинное значение философии доброго Пифагора, как описывают его Феопомп в восьмой книге "Истории Филиппа" и ученик Каллимаха Гермипп.
  
   Марк Аргентарий, "Пирующий поэт":
   С песней пирую, на хор золотистый вечерних созвездий
   Взор устремляя. Ничей не нарушаю я сон.
   Но, увенчав себе кудри цветами, искусной рукою
   Я на пектиде своей звонкие струны бужу.
   Делая это, со строем небесным я жизнь согласую,
   Ибо и там в небесах Лира ведь есть и Венец.
  
   Гиерокл (V в. н. э.), "Комментарий к пифагорейским золотым стихам", "Пифагорейские золотые стихи":
   Прежде всего почитай бессмертных богов, соблюдая
   Их старшинство согласно закону, и верным будь клятве,
   Славных героев, подземных демонов чти по закону,
   Мать и отца уважай, проявляй внимание к ближним,
   С теми, кто доблестью всех превосходит, поддерживай дружбу.
   Делать старайся полезное людям и следуй советам.
   Не обижайся, сколь можешь, на друга за мелкий проступок:
   Где, как известно, необходимость, там и возможность.
   Все это так и запомни. И не предавайся обжорству,
   Сон ограничь, научись обуздывать гнев и желанья.
   Не совершай ни сам, ни с другими постыдных деяний,
   Пусть - что важнее всего - твоим главным судьей станет совесть.
   Быть всегда в словах и поступках стремись справедливым
   И никогда старайся себя не вести безрассудно,
   Но запомни, что неотвратима для смертных кончина
   И что богатство то прибывает, то убывает.
   Смертным по воле богов могут выпасть на долю страданья -
   Ропот смири на судьбу, каким бы ни был твой жребий,
   И утешенье себе постарайся найти, если можешь.
   Помни, что честные люди подвержены меньше невзгодам.
   Много люди слышат и добрых и злых разговоров -
   Веры слепой не питай, но и не оставляй без вниманья,
   Не раздражайся, узнав, что обман принимают за правду.
   То же, что я говорю, всегда исполнить старайся:
   Веры к тому не имей, чьи слова и дела ненадежны,
   Сам же лишь то говори, что сочтешь из всего наилучшим.
   Прежде чем делать, подумай, иначе получится глупо.
   Бедные люди ведут себя порой неразумно,
   Ты же делай лишь то, о чем сокрушаться не будешь.
   Не занимайся тем делом, в котором ты необразован,
   Но изучай то, что нужно, и жизнь твоя будет прекрасной.
   Должно оставить беспечность, коль дело пойдет о здоровье.
   Меру важно во всем соблюдать - в еде и напитках
   И в упражненьях для тела, и мера есть то, что не в тягость.
   Образ жизни старайся вести нероскошный и чистый,
   Остерегайся деяний, которые вызовут зависть.
   Не допускай непомерных расходов, как низкий душою,
   Но и не слишком скупись. Основа всего - это мера.
   Все дела сначала обдумай, чтоб не было хуже.
   В успокоительный сон не должно тебе погружаться,
   Прежде чем снова не вспомнишь о каждом сегодняшнем деле:
   В чем провинился? Что мог свершить? И чего не исполнил?
   Перебери все в уме, начиная сначала, и после
   Радуйся добрым делам и себя укоряй за дурные.
   Так поступай и усвой, к чему ты должен стремиться,
   Так ты найдешь пути достиженья божественных качеств.
   Именем клятву даю открывшего нам четверицу,
   Неиссякаемой жизни источник. Берись за работу,
   Лишь помолившись богам о ее окончании. Помни,
   Так мирозданья бессмертных и смертных устройство постигнешь,
   Что в вещах преходяще и что в вещах неизменно,
   Всюду познаешь, насколько возможно, единство природы,
   Мысли пустые оставишь и скрытое прежде откроешь.
   Станет понятно: несчастные люди приносят страданья
   Сами себе, они слепы и глухи, хотя им доступен
   Путь совершенства, и мало кто знает спасенье от бедствий.
   Эта несчастная участь лишает смертных рассудка,
   Злая судьба постоянно бросает их с места на место.
   Скрытый раздор, этим людям присущий, сопутствуя бедам,
   Губит их. Не вызывай его, но избегай, уклоняясь.
   Зевс, отец! Поистине ты уберег бы от бедствий,
   Если б раскрыл у каждого высшей природы начало!
   Ты же будь твердым: божественный род присутствует в смертных,
   Им, возвещая, священная все открывает природа.
   Если не чуждо это тебе, ты наказы исполнишь,
   Душу свою исцелишь и от множества бедствий избавишь.
   Яства, сказал я, оставь те, что я указал в очищеньях
   И в избавленье души, ко всему подходи с размышленьем
   И руководствуйся подлинным знанием - лучшим возничим.
   Если ты, тело покинув, в свободный эфир вознесешься,
   Станешь нетленным и вечным и смерти не знающим богом.
  

Авторы, произведения которых использованы:

  
      -- Ксенофан Колофонский
      -- Аристотель Стагирит
      -- Антифан
      -- Алексид
      -- Аристофонт
      -- Феокрит
      -- Дурид
      -- Марк Туллий Цицерон
      -- Тит Ливий
      -- Страбон
      -- Публий Овидий Назон
      -- Луций Анней Сенека младший
      -- Аполлоний Тианский
      -- Иосиф Флавий
      -- Арриан
      -- Плутарх
      -- Луций Апулей
      -- Павсаний
      -- Полиэн
      -- Лукиан
      -- Секст Эмпирик
      -- Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан
      -- Клавдий Элиан
      -- Авл Геллий
      -- Тит Флавий Климент Александрийский
      -- Афиней
      -- Флавий Филострат младший
      -- Василевс Константин
      -- Евсевий Кесарийский
      -- Аммиан Марцеллин
      -- Авсоний
      -- Марк Аргентарий
      -- Паллад
      -- Августин Аврелий
      -- Прокл Диадох
      -- Гиерокл
      -- Иоанн Дамаскин
  
Оценка: 4.94*15  Ваша оценка:
Популярное на LitNet.com А.Ефремов "История Бессмертного-4. Конец эпохи"(ЛитРПГ) М.Атаманов "Искажающие Реальность-7"(ЛитРПГ) Д.Дэвлин, "Особенности содержания небожителей"(Уся (Wuxia)) Н.Мамлеева "Попаданка на 30 дней"(Любовное фэнтези) Л.Лэй "Пустая Земля"(Научная фантастика) В.Кретов "Легенда 4, Вторжение"(ЛитРПГ) М.Бюте "Другой мир 3 •белая ворона•"(Боевое фэнтези) Х.Хайд "Кондитерская дочери попаданки"(Любовное фэнтези) А.Тополян "Механист"(Боевик) Л.Лэй "Над Синим Небом"(Научная фантастика)
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Колечко для наследницы", Т.Пикулина, С.Пикулина "Семь миров.Импульс", С.Лысак "Наследник Барбароссы"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"