Беспалов Юрий Гаврилович : другие произведения.

Высшая религия благородного Альберта Верпа

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фрагмент из романа, продолжающего сюжетную линию "Секунданта Господа моего"

Высшая религия

благородного

Альберта Верпа.

роман-сказка

Однажды Смерть- старуха пришла к нему с клюкой

Ее - ударил в ухо он рыцарской рукой.

Из песен советского кино.

Невозможно спать, если это нам приснилось!

  
   Дмитрий Павленко.
  
  
  

***

   - Вы умерли, Альберт Юрьевич. Покинули тот... бренный мир. Ваше раздавленное колесами самосвала тело осталось там. - от женщины веяло покоем, умиротворенно сияли ее лучистые серые глаза, улыбка на полных, крупноватых губах исполнена была теплой, спокойной ласковости. Женщина была очень даже ничего: лет около тридцати, темноволосая, белолицая, роста - чуть ниже среднего, с приятными формами, уютно круглящимися под ладно сидящим белым, в сиреневых цветочках, ситцевым халатиком.
   - Но как же ?... - Альберт Юрьевич Воропаев выпростал из под одеяла руки, пошевелил пальцами, затем проделал аналогичную процедуру с ногами. Ноги-руки были на месте, все прочее вполне ощущалось. Подернулось флером отчужденности страшное видение неумолимо надвигающегося камаза - звероящерно темно-зеленого, с призрачным пятном белеющего за ветровым стеклом лица. Померкло комкающее душу воспоминание о затопившей всего целиком боли, сменившейся ощущением стремительного движения в темном тоннеле. Воропаев глянул на женщину, привстал на кровати, прикрываясь одеялом. Женщина подошла к стоящему у белой стены фанерованному под орех зеркальному платяному шкафу, достала из него лилово-фиолетовый полосатый махровый халат , повесила халат на спинку воропаевской кровати. Сама подошла к окну, за которым стоял непроницаемый мрак , повернувшись к Альберту Юрьевичу спиной, стала ставить в терракотовые вазы на подоконнике цветы - большие, темно-пурпурные, почти черные, с ярко-алыми прожилками. Воропаев сбросил одеяло, торопливо накинул халат, сунул ноги в стоящие у кровати войлочные шлепанцы, встал, походил по комнате , испытывая изрядно позабытое за последние годы чувство полной власти над своим телом. Подошел к зеркальной стенке шкафа, оглядел себя, оттопырив нижнюю губу. На месте обозначившейся было лысинки лохматились темно-русые кудри, волосы потемнели, лишь на висках осталась благородная седина, на левой скуле появился небольшой, отнюдь не вредящий общей композиции, шрам. Вспомнилась, видимо от общего сумбура в голове, поговорка о шраме на роже, каковой, шрам, мужчине - всего дороже. Настоящему, само собой, мужчине. И еще про настоящего мужчину - имеющего серебро на висках, золото в кармане и сталь в штанах. Последняя поговорка явно была не очень к месту - штаны, равно как и карманы, в коих должно было наличествовать золото, на Альберте Юрьевиче отсутствовали. Дабы халат мог восполнить отсутствие штанов, приходилось придерживать его руками. Альберт Юрьевич сменил несколько поз, остановился на одной - взятой в свое время на вооружение фюрером немецкого народа Адольфом Гитлером. Позе, весьма пригодной для стояния на трибуне, а также в "стенке" перед футбольными воротами, но мало удобной для прогулки с дамой. Между тем, именно такая прогулка Воропаеву предстояла. Ибо женщина у окна сказала:
   - Вместо прежнего вам даровано новое тело. Там Вы мертвы. Там - вы труп хладный, бездыханный, недвижимый, безгласный, неприкаянный, никому, нигде не нужный - даже в анатомичке. Здесь - Высший Суд определил Вас, многогрешный Воропаев Альберт Юрьевич, в ад. Да - в ад, в первый круг, на нулевой уровень. Имеете что-либо возразить на это? Нет? Вот и прекрасно. Следуйте за мной.
   Она подошла к двери, за дверью обнаружилась крутая винтовая лестница ажурного чугунного литья. Женщина проворно стала подыматься по лестнице. Короткий, разлетающийся ее халатик мало что скрывал от пытливых взоров многогрешного Воропаева Альберта Юрьевича. Поднялись в сводчатую комнату с большим круглым столом посередине и с камином у дальней стены. В камине над весело пляшущим пламенем стояла на четырех литых львиных лапах железная решетка, малиново раскалившаяся посередине. Воропаев глянул на решетку с некоторым смущением в душе.
   - Сейчас будем пить чай со сливками и со всем, до этого относящимся. - женщина поставила на решетку пузатый медный чайник. - вы ведь у нас, ко всему прочему, еще и сластена, многогрешный вы наш, Альберт Юрьевич?
   - Медсестрички у профессора Берсенева говорили мне, помнится, что это верный диагностический признак, по которому распознается добрый мужчина. - Воропаев понемногу осваивался с обстановкой. - А позвольте полюбопытствовать, с кем имею честь... и вообще... у кого это "у нас" и чей это я - ваш?
   Ну... наш... - женщине вопрос показался , видимо, несколько странным. - Меня зовут Астрантия, это Валериана, это вот пришла Орхидея, а с ней, конечно же, Конвалия и Резеда ...
   Астрантия называла странно звучащие цветочные имена и комната заполнялась легко, по домашнему, одетыми женщинами: совсем юными, почти девочками, и матронами, успешно балансирующими на грани критического возраста; блондинками, брюнетками и шатенками , лилейно белокожими, золотисто-смуглыми и знойно-шоколадными, пышечками и худышками, они были очень разные и все - оч-чень даже ничего.
   - Познакомьтесь с нашей милой маленькой Жентианой, Альберт Юрьевич, - Астрантия подвела к Воропаеву, держа за руку как ребенка, акварельно-нежную блондинку, худенькую, большеглазую, несколько по-девчачьи еще угловатую, но с вполне развившимися уже щедро полновесными женскими формами. - Женечка, не дичись! Нам всем предстоит жить одной, дружной семьей.
   - И сколько времени это самое... одной дружной семьей... - решившийся было на лобовой вопрос Воропаев примолк под укоризненым взором Астрантии.
   - Как сколько?! Вечность. Вы ведь в аду находитесь, Альберт Юрьевич.

***

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Императоры и императрицы,

набожные царедворцы, ханжествующие распутники

и истинно святые подвижники,

соперничая друг с другом в расточительности,

одаряли, каждый по своему, знаменитую обитель.

Маркиз де Кюстин

  
  
  
  
  
   Часть первая
  
  

Портреты, массовки, пейзажи, интерьеры.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
   - Флигель-менеджер Логвинов! - высокий, худощавый, немолодой уже мужчина в чесучовом золотопогонном кителе щелкнул каблуками. - Честь имею явиться по всемилостивейшему соизволению Вашего императорского...
   - Да ладно тебе , Андрей Кирилыч, - сидящий за необьятным письменным столом седой, куцеватой медвежьей складки, человек поморщился. - Давай по простому, по рабоче-крестьянски. А то развели тут , с подачи БН-а, всяких, "понимаешь!", регентов Империи, великих князей и этих еще, как их... - он глянул на лежащий перед ним черно-серебряно-золотой бейдж. - принцепсов. Как там дела у Лаврентьича с этим вашим... Воропаевым?
   - У Его Высокопревосходительства Главноуправляющего блоком N 37 дела - как всегда, согласно предначертаниям - сделать как лучше. - Логвинов ответил на укоряющий взор принцепса исполненым голубиной невинности швейковским взглядом . - А у нештатного консультанта Воропаева Альберта Юрьевича, отныне, присно и во веки веков - никаких дел. Никаких дел в нашем бренном мире. Дорожно-транспортное происшествие. Скончался в реанимации, два часа назад.
   - Значит, вот так. - принцепс протянул руку к селектору, нажал кнопку. - Интифада Владленовна ! Соедините меня с Дроздовским. Филипп Павлович? Взаимно приветствую. Зайди ко мне. Что? Да. Отпусти всех, извинись перед товарищами, и - прямо ко мне.
   ***
   - Чего смурной такой, Алик? - Астрантия легонько коснулась губами воропаевского лба. - Может коньячку?
   - А можно ? - Воропаев был несколько удивлен. - Здесь... У вас...
   - Тебе у нас все можно, ВГиП ты наш многогрешый ! - Астрантия придвинула к дивану, на котором сидел Воропаев, легкий низенький столик, подошла к буфету мореного дуба, почтенно громоздившемуся у противоположной стены.
   - "ВГиП" - это как? - вяло поинтересовался Альберт Юрьевич.
   - "Воспитуемый Господин и Повелитель" - отвечала Астрантия, доставая из буфета блюдечко с нарезаным лимоном. За блюдечком явилась рюмка - объема отнюдь не наперсточного, за рюмкой - благородных, поместительных пропорций бутылка с выполненой в традициях школы Ильи Глазунова этикеткой. На этикетке изображен был сэр Уинстон Черчиль в обнимку со штандартенфюрером Штирлицем. Сии великие мужи успешно уговаривали бутылочку горячительного с аналогичной по содержанию этикеткой. Изображение на этой, второго порядка, этикетке вполне позволяло опознать лики великих собутыльников. Воропаев долго, с полминуты, всматривался в столь впечатляющий символ бесконечности миров, данных нам в ощущениях. С ощущением смутного воспоминания в душе прочел надпись на этикетке - золотую на темно-красном:
  
   Сэр Уинстон
   коньяк русский, выдержаный.
  
   Астрантия поставила на столик коньяк, со всем до него относящимся, налила в рюмку чуть больше половины, села рядом с Воропаевым, потерлась щекой о его плечо. Альберт Юрьевич выпил залпом. Коньяк был как коньяк - в своей прошлой жизни Воропаев не много имел случаев пополнить эрудицию по этой части. Зажевал лимончиком. Посмотрел на сидящую рядом женщину - с некоторым сомнением. Подумав, почесал ее за ушком - как милого, симпатичного, красивого экзотического зверька. Астрантия улыбнулась всепрощающей, все понимающей улыбкой, наполнила воропаевскую рюмку доверху.
   ***
   Невырождающаяся элита должна выдержать, в числе прочих, одно чрезвычайно важное испытание. Смысл его можно, несколько перефразировав Арнольда Тойнби, определить как "вызов отсутствием вызова". Используя лексику нашего недавнего прошлого, возможно говорить также о вызове "незапрещенной красивой жизни", то-есть ситуации, когда альтернативой прогрессорской деятельности становится соблазн "потребления по потребностям" обычных, "простых человеческих" радостей бытия. Екатерининская модификация российских прогрессоров в свое время успешно выдержала это испытание. После известных указов о вольности дворянства был некоторый отток представителей "благородного сословия" с государственной службы (отток, обеспечивший приток в ряды помещиков-предпринимателей). Но и после этих указов дворянство, мобилизовало для России практически неограниченный контингент на Тропу Служения. Контингент прогрессоров, способных вполне добровольно предпочесть "визг картечи" гостиным с "московскими кузинами" и "ласковым девичьим". (Поскольку в тогдашних войнах дело шло не только и не столько о "визге картечи", но и , по выражению Г. Л. Олди , "романтике солдатских поносов", такой стиль поведения екатерининской модификации российских прогрессоров может быть сочтен своеобразной, но весьма эффективной, в плане прогрессорской деятельности, формой аскезы).
  
   Хроники Четвертого Рима. Меморандум Сидорова.
  
   ***
   - Камаз выскочил на обочину?... Грубовато как то, даже для тебя Андрюша. - Дроздовский стоял перед зеркалом, подбирая галстук - в тон аметистовой орденской звезде на левой стороне груди.
   - Обижаешь, господин ведущий научный советник. На обочину мы выпустили воропаевский клон, их сработано достаточное количество. Обременненное недугами бренное тело внештатного консультанта Воропаева Альберта Юрьевича во благовременье сунули в жидкий азот. На предмет воскрешения в светлом будущем, когда эскулапы наши малость подучатся. - лицо флигель-менеджера Логвинова светилось искренней верой в светлое будущее.
   - А ежели в светлом будущем с разморожением означенного бренного тела случится заминка? - тоном брюзгливого сомнения вопросил Дроздовский.
   Нон проблем! - выражение непоколебимой веры в светлое будущее на лике флигель-менеджера не померкло ни в малейшей степени. - Не разморозят - перепишем Воропаева на новый, надежно почищеный от телесных скорбей, клон. А до того времени - пускай в виртуальном виде покантуется, под чутким руководством прекрасной Астрантии в этом...
   - Круге первом. - отозвался от зеркала Дроздовский.
   - Ну да, круг первый, нулевой уровень, кодовое наименование - "Валгалла - люкс".
   - Ладно, техническую сторону я уразумел. А для чего все это?! - Дроздовский расстегнул китель, свинтил с него звезду, положил ее на подзеркальную тумбочку, пошел к шкафу, вынул из него ворох галстуков, вернулся с ними к зеркалу.
   - А для чего вообще все?! - Логвинов проникновенно воззрился на Дроздовского. - Ну скажи, Фил, - для чего? А! То-то и оно. Хорошо про это самое в "Меморандуме Сидорова". Само собой - каждому свое. Тому же Лавретьичу, к примеру. Лаврентьичу нужны воропаевские мозги, но без воропаевских фокусов. Кое-что он получит. Само собой - не мозги, а некие идейки из этих мозгов. Для Лаврентьича - в самый раз. Лаврентьичу - лаврентьичево. Без Лаврентьича иные из означенных идей в металле не воплотить. Ибо для воплощения идей в металле класс-гегемон всенепрменнейше построить надобно. Иначе все пойдет-покатится как в старопрежние добрые времена: "Са-авецкое - значит а-атличное". Нет, это мы понять могем, касательно того, что близнецы-братья: инженер и компьютер в перспективе - могильщики пролетарьята. Но это - в перспективе. Весьма далекой перспективе - больно инженер наш нынче пошел такой весь из себя - гегемонистый. С таким инженером без Лаврентьича не управится. Ты желаешь на себя взять работу Лаврентьича? Я - нет. Нет, не то, чтобы брезгую. Своей работы хватает. Техническими вопросами пусть лаврентьичи занимаются. Нам с тобой, Фил, вопросами этими, само собой - "аргхиважнейшими" заморачиваться не стоит. Техницкие вопросы и в нашей, последней по времени, империи зла решали. И очень даже неплохо, как многие ныне узрели, решали. А вот для чего все это делалось?! Тут ты, Фил, в самую точку попал, вопросец этот - на засыпку, интересный, конечно, вопросец. Только давай вопросец этот интересный маленько переформулируем. Не для чего, а для кого? Кому это нужно? Кто это не продаст - ни за миллион, ни за миллиард, ни за всю зелень цивилизованого человечества?
   ***
   Воропаев стоял перед высокой белой дверью с косо нацарапаной надписью: "Астрантия - ангел". Альберт Юрьевич некоторое время вяло размышлял о возможных вариантах сокровенного смысла такой надписи - в круге первом ада. Ни до чего не додумался, здраво решил, что размышление в данных обстоятельствах занятие заведомо глупое. Потянул на себя дверь, заглянул за нее. За дверью обнаружилась обыкновенного вида пустая классная комната: три ряда бирюзово-зеленых парт, исцарапаная, белесо-голубая доска, рыжеватого лака книжный шкаф в углу. Над доской висел портрет слегка задрапированной мехами, строго улыбающейся женщины. Меховая драпировка не скрывала ее форм, достойных греческой богини. Под строгим взором богини в мехах Воропаеву стало как-то неуютно, он поторопился прикрыть дверь. За соседней дверью звонкий девичий голос бойко излагал: "Действие романа Герберта Уэллса "Машина Времени" происходит в Британии, в восемьсот втором тысячелетии от Рождества Христова. Нынешняя цивилизация, цивилизация перволюдей к тому времени пришла в упадок и совсем погибла. Герои романа живут в цветущем саду на ее руинах. В этом произведении великий английский писатель показал трагедию пролетариата, загнанного буржуазией под землю. В Подземном Мире пролетариат переродился в морлоков и стал питаться мясом элоев. Буржуазия наверху, в своем земном раю переродилась в элоев. Герберт Уэллс назвал элоев "прекрасными ничтожествами", которых едят морлоки. В лице морлоков буржуазия сама породила класс, поедающий элоев. Лучом света в этом темном царстве является Уина. Но она не утонула, а полюбила человека из светлого прошлого, выдающегося английского ученого Путешественника-по-Времени. Он тоже полюбил ее, пока она не пропала в горящем лесу. Потом он тоже пропал без вести. Это высокое, чистое чувство вызвало к жизни ...".
   Воропаев послушал, покрутил головой, отправился восвояси - разбавлять Вечность коньячком.
   ***
   Шестьсот шестьдесят седьмому
   от
   Тринадцатого
  
   Тема "Возвращение Фелицы"
   Исходящий номер 1917991
  
   Настоящим довожу до Вашего сведения на предмет исполнения в режиме экстренного ускорения следующее.
   1. Согласно толкованию 1-19-08 инфрасуры "Туманности" соблюдение глобальных интересов человечества на данной фазе его развития может быть обеспечено лишь универсальным унитарным государством всей земной цивилизации (далее ИМПЕРИЯ).
   2. Положение п.1 приобретает особую актуальность в связи с:
   2.1 Наличием в пределах Солнечной системы астероидной опасности и других реальных факторов, ставящих под угрозу само существование человечества как такового.
   2.2 Обострением внутренних проблем человечества, которые могут быть удовлетворительно решены лишь в ходе космической экспансии.
   3. В связи с изложенным в п.п. 1и 2 перед Вами поставлена задача разработки эскизного варианта модели политического устройства и социальной структуры ИМПЕРИИ.
   Срок исполнения: устанавливается Вами лично, с учетом того обстоятельства, что все сроки давно прошли и близок конец времен.
   ***
   На окруженной руинами, поросшей травой площади тревожно-ликующе пела труба. Медный крик ее возносился к ясной небесной синеве, щедро льющей на мертвый древний мегаполис потоки солнечного света. Из полуразрушенных домов выходили, поправляя на головах мохнатые медвежьи папахи, призванные трубным гласом к оружию гренадеры. Пунцовыми их мундирами зацвела, как маками, укрытая седым прахом площадь. Разбирали составленные в пирамиды алебарды, щелкали затворами привинченых к алебардам ракетометов. Построились в колонну. Труба смолкла. Послышалась подобная львиному рыку команда. Зарокотали барабаны, щемаще-томительно запели флейты. Развернулось и хлопнуло на пыльном жарком ветру знамя - перечеркнутый пурпурным крестом черный, расшитый золотыми лилиями и оскаленными зверинными мордами бархат. Колонна втянулась в узкую, ведущую вниз улочку, загрохотала сапогами по ее булыжнику. Через полчаса марша снизу потянуло прелью и сыростью. Слышен стал тоскливый напев, властно зовущий послать все - куда подальше и забиться в какую-нибудь дыру, где можно невозбранно отдаваться зудящему, как застарелая запущенная чесотка, чувству вселенской, неизбывной, фатально неисправимой обиды. Флейты поперхнулись и смолкли, после короткой паузы вновь зарокотали барабаны, тверже загремели шаги. Еще через полчаса вышли к мелководной речке, широко и лениво текущей по захламленому проспекту. Скорее даже не к речке, а к гигантской, привольно разлившейся луже. Посреди лужи видно было расплывающихся очертаний каре. Стоящие в этом строю внешне подобны были людям, на бледных пятнах лиц, сквозь угрюмую сосредоточенность, напускное веселье, блудливые улыбочки проглядывало роднящее все эти лица то самое, звучащее тоскливым напевом, чувство - фатально неисправимой обиды, изначальной обделенности чем-то человеческим. Над каре реял, предусмотрительно распяленный на проволоках, стяг - сомнительной белизны полотнище с сургучно-красным силуэтом освежеванной говяжьей туши. Знаменосец был стар и невысок ростом. Взгляд его казался покорным - из-за моргающих красноватых век.
   Гренадеры развернулись в цепь, взяли алебарды наперевес, зашлепали по луже к недвижно стоящему каре. Тоскливый напев усилился, в нем появились визгливые нотки. Каре ощетинилось ржавыми заостренными прутьями. От гренадерской цепи отделился багроволицый седой генерал, поигрывая стеком, направился к держащему стяг старику. Из каре двинулись на выручку своему знаменосцу несколько раздергано-сумрачных фигур. Гренадеры ринулись вперед, острие алебарды предостерегающе уперлось в грудь стягодержателя. Он подался было назад, но напор толпы бросил его на стальное вороненое жало. Жало со всхлипом вошло в тело старика, тело это лопнуло и растеклось темным маслянистым пятном по поверхности лужи. Стяг с говяжьей тушей качнулся, падая, задел древком гренадера по плечу. Тот брезгливо отстранился, шагнул вперед, догоняя слаженно работающий алебардами строй. Послышались тяжкие, грузно чавкающие шаги. По проспекту двигалась гигантская человекообразная фигура, подобная ожившему медному истукану - безголовому, с непропорционально большими ступнями и кистями рук. Впрочем, огороженная фальшбортом площадка на месте головы, пульсирующие рифленые трубки в сочленениях конечностей, вибрирующая решетка на животе - все это наводило скорее на мысль о циклопическом механизме. Согласно залязгали затворы спареных с алебардами ракетометов. Гренадеры загнули фланг, подпустили самоходного истукана на полсотню шагов, дали залп. Механическое чудище согнулось пополам, рухнуло ниц, судорожно поползло вперед, разведя в луже нешуточную волну. Гренадеры разомкнули строй, пропуская бессмысленно вспахивающее грязь медное тулово, облепили его как муравьи жука. Меткие удары алебард рассекали рифленые трубки в великаньих суставах, из перерубленых трубок били фонтаны маслянистой бурой жидкости. Раздался щелчок и впечатляющая батальная сцена сменилась скучноватым интерьером большого зала с бетонной колоннадой по краям. Привалясь спиной к колонне, стоял там флигель-менеджер Логвинов. Он глядел вопрошающе на сидящего рядом, на расшатаном канцелярском стуле ведущего научного советника Дроздовского. Тот, сунув в карман кителя маленькую, светящую индикаторами черную коробочку, молчал, и Андрею Кириловичу пришлось взять инициативу на себя:
   - Зачем вырубил голограшку, Фил? Не понравилось кино?
   - Да нет, отчего же... - Дроздовский достал из кармана трубку, из другого - синюю початую жестянку с табаком, стал набивать трубку. - Качество голограммы впечатляет. Действительно - иная реальность. Виртуальная, но - реальность. Только вот сюжеты несколько приелись. Опять подвиги элоев, пристрастившихся к охоте на морлоков. Бедняга Уэллс в гробу, небось, неоднократно перевернулся. Знал бы он, чем чреваты шашни красотки Уины и ее сердечного дружка Путешественника-по-Времени...
   - Странника. - поправил Логвинов. - Это в нашенских переводах книги книг "Машина Времени", его Путешественником кличут. А здесь его новые, имперские, элои Странником величают. Так уважительней. К обожествленному надо - со всем уважением.
   - Странником, так Странником. - снисходительно согласился Дроздовский. - А с кем это они у тебя там воюют? Вроде бы морлокский вопрос решен радикально. Некому больше выходить по ночам из Подземного Мира и кушать аппетитных элояночек. Не от кого благородным Меченосцам указанных дам защищать.
   - Так ведь - не только дам. Ты, Фил, невнимателен к занятиям. - учительным тоном заговорил Логвинов. - Концепция программы TOYNBEE...
   - Не учи, Андрюша, старших в чине, эта привычка выйдет тебе когда-нибудь боком! - Дроздовский несколько даже повысил голос. - Вник я, давно уже вник в концепцию программы TOYNBEE - в зубах уже навязло. Даже название темы помню, - Дроздовский проговорил аффектировано четко, но с некоторым усилием, словно бы читая по складам:
   - "Оптимизация отладочного варианта эмоциональной и культурологической структуры виртуального рая для служилого человека". Впору самому отправляться в Харьков, помогать твоим программистам-демиургам. Конечно же - благородный человек защищает не только дам! Также и их благоверных, чад и домочадцев. "Благородный человек должен быть благородным человеком, это ведь - благородный человек". А Созидатель Насущного должен всечасно помнить о долге благодарности перед благородным человеком. Да-с, обмишулились господа Меченосцы, от усердия не по уму остались без работы.
   - Найдется для них работенка. - успокоительно проговорил Логвинов. - И морлокский вопрос вовсе не решен окончательно, и ва-аще: Владыка Тьмы не оставит своими милостями бла-ародного чеаека. Вот, сварганил водяников - видали мы их только что, осененных схемой честной и справедливой разделки говядины для торговой сети. Бродят такие себе по Элойскому Эдему тоскливые призраки, которым неча терять окромя... Хоть по природе своей они вроде мыльных пузырей, головной боли от них хватает, мало никому не кажется. Не дают революцьонные водяники Созидателям Насущного тихо-мирно умножать и складать. Хорошо хоть - на "раз!" лопаются от стали в доблестной руке. Так что оградить от них Созидателя Насущного хоть и хлопотно, но возможно. А Созидателя Насущного там у них... - Андрей Кириллович мотнул головой в пустоту зала, - лелеют и берегут, хоть и зовут, бывает, созидателишкой. Потому как созидателишка умножает и складает, а не токмо пляшет на солнечных полянках. Этих, пляшущих ( их пастбищными зовут) там тоже за людей считают, но не шибко берегут - морлоку тоже ведь кусать хоцца. А созидателишки - совсем другой коленкор. Потому-то, как мы видели только что на этой интересной картинке, благородные Меченосцы в лице личного состава лейб-гвардии Ее Величества...
   - Почему "ее"? - перебил Дроздовский. - У них же там, помнится, на троне, не мадам, а месье - "император Британии, Арморика и всех элойских стран", Гладиус, не помню какой порядковый номер.
   - Гикнулся Гладиус. - махнув рукой отвечал Андрей Кириллович. - Перекинулся на крутом повороте истории. Вместе со всей телегой Империи. В Камелоте сидит такая себе, не помню как звать, но Первая, она же - Солнечноликая, королева Новой Элоады. А на материке, в Арморике и вовсе - Лига принц... Нет, Фил, принцепсов у них, как, к примеру, у нас, в наличии не имеется. Просто принцы, простые такие принцы Арморика, организовали себе кооператив - "Лига принцев Арморика" называется.
   - Это что - Толстов такого наворочал? - Дроздовский даже трубку перестал раскуривать. - Вот еще - запутыватель Божьей милостью! Прийдется виртуального Воропаева откомандировать в Камелот - распутывать после куда как материального Бориса Исаевича.
   - Прийдется. - кивнул Логвинов. - Кроме Воропаева некому. Воропаев, он тоже - Божьей милостью. Только не запутыватель, а распутыватель. Пусть только немного освоится в своем виртуале, попривыкнет. Привет, Михалыч! Что скажешь хорошего?
   Последняя реплика Логвинова относилась к явившемуся из-за ближней колонны невысокому пожилому человеку в синей спецовке. Человек церемонно застегнул верхнюю пуговицу клетчатой рубахи, поклонился Дроздовскому, оборотясь к Логвинову, часто помаргивая красноватыми веками, сказал:
   - Кирилыч! Зайди ко мне в обед. Готов твой заказ - в сейфе лежит, только ключ Федька, язви его, затаскал. Все чин-чинарем : и время показывают и музыка играет.
   - Это он про твой брегет Фил. - Логвинов повернулся к Дроздовскому. - Рекомендую: Михалыч - мастер Золотые Руки.
   - Я Вам чрезвычайно признателен! - Дроздовский улыбнулся мастеру растроганно. - Сколько я Вам должен?
   Михалыч заморгал сильнее. Логвинов, сожалеюще глядя на Дроздовского, процитировал незабвенное:
   - " Товарищ... - не понимает". Будь спок - с меня причитается. С "Сэром Уинстоном", русским, выдержаным не знаком? Вот - познакомишься. Это тебе не "Наполеон" какой-нибудь, завалявшийся на полке истории.
   - Ты, Кирилыч, только это, приходи ближе к шести, не запаздывай. Чтоб, значит, и посидеть душевно и кофем заполировать. А то Тамара моя... Ну, прям, не баба, а этот ... - Михалыч выговорил с некоторой запинкой, - цензор-адюльтер.
   - Адьюатор. - поправил Логвинов. - Ты смотри - "адюльтер" Тамаре не брякни. Она у тебя женщина начитанная. Поклон ей от меня. С намеком - что не худо бы как-нибудь позвать на пельмешки. Давненько я не едал пельменей тамарыного сочинения. Опять же - под пельмени имеем с тобой случай принять дозу на законном основании.
   * * *
   Характернейшей чертой России, выросшей в Новое время из Московии, было резко выраженное преобладание элиты, активного прогрессорского правящего меньшинства над большинством нации. В полной мере сила этого прогрессорского западнического меньшинства проявилась во время восстания Пугачева, поддержаного , по мнению А. С. Пушкина, всеми социальными слоями, кроме дворянства. Наряду с крестьянством в пугачевском лагере оказались представители высшего духовенства ("пьяные наши попы" - по выражению графа Панина) и купечества ("бескапитальность" и малая эффективность которого в качестве предпринимателей отмечалась такими серьезными авторами как И. И. Кулишер и Ф. Бродель ). Заметим, что в екатерининскую эпоху социальные функции духовенства и купечества в значительной степени брало на себя дворянство: представленное в идеологической сфере светскими обер-прокурорами Святейшего Синода, а в сфере предпринимательства - тогдашними "олигархами", осуществившими, в частности, впечатляющий промышленный бум на Урале (екатерининская Россия была мировым лидером по экспорту чугуна и мягкого железа - продуктов наиболее наукоемких тогдашних производств; производств, помимо всего прочего, требовавших для своего осуществления малочисленного, в сравнении с приписными крестьянами, но социально значимого слоя квалифицированных рабочих; эти последние в некоторых случаях оказывались в одном лагере с дворянами - защищая свои заводы от башкирских союзников Пугачева). Остановимся еще на одной социальной группе, сыгравшей в восстании Пугачева столь заметную роль - казачьей старшине. Группе, примерно через четверть века приравненой сыном Екатерины Великой Павлом к дворянству и ставшей впоследствии важнейшей опорой Российской империи. В тяжкую для империи годину пугачевщины эта группа играла роль скорее деструктивную, не будучи еще включенной в рамки прогрессорской, западнической российской дворянской культуры. И лишь включение в эти рамки окончательно определило ее охранительные функции в организме Российской империи.
   Итог пугачевщины известен - активное прогрессорское, западническое меньшинство нации одержало решительную победу над большинством (в условиях ведшейся одновременно тяжелой войны против Оттоманской империи; скажем, кстати, что победа России и ее западных союзников в этой войне рассматривается уже упоминавшимся выше Фернаном Броделем как один из важнейших этапов всемирно-исторической победы Запада над Востоком; одним из аспектов этой победы Бродель считает прекращение набегов воинственных варваров, степных кочевников на очаги цивилизации (например, - крымских татар на Украину или - тех же башкир на уральские заводы); в качестве другого малоизвестного аспекта назовем прекращение ( в начале 19 -го столетия !) европейскими государствами и США выплаты дани за право плавания по Средиземному морю вассалам Оттоманской империи - алжирским, ливийским и другим североафриканским пиратам).
   Весьма показательно, что победившее активное меньшинство сохранило в своей среде систему либерально-демократических ценностей, отвечавшую самым высоким тогдашним западным стандартам, формировавшимся идеологами западноевропейского Просвещения (екатерининский Наказ, адресованный Комиссии по составлению нового Уложения, запрещен был в современной ей Франции как сочинение диссидентское, жалованная грамота дворянству от 1785 г. очень близка по содержанию к "Декларации прав человека и гражданина" - возникает искушение назвать его "Декларацией прав человека и дворянина"). Увы, свобода меньшинства теснейшим образом связана была с абсолютным бесправием большинства (в полном соответствии с крупнейшим мыслителем Просвещения Жан Жаком Руссо, писавшим, что для того, чтобы свободный человек был максимально свободен, раб должен находиться в сугубом рабстве). В первую очередь это относится к крепостничеству столь же необходимому для развития горно-металлургической базы на Урале, как и рабство - для экономического развития США того периода, впрочем - не только экономического, но и политического (вспомним, что Джордж Вашингтон был плантатором-рабовладельцем). В российском варианте драматизм ситуации усиливался тем, что "негры" были - белыми, в рабском состоянии находились свои - "русские, православные люди". Другой "отец-основатель" США Томас Джеферсон считал необходимым не только освободить негров, но и отправить их обратно в Африку - как людей чуждых белым американцам расы и культуры (в результате развития и практического осуществления подобных идей возникло государство Либерия). То-есть речь идет не только о том, чтобы освободить рабов, но и о том, чтобы освободиться от рабов. Либерийский вариант для России был заведомо неприемлим. Поэтому так силен всегда был в идеологии российских верхов прогрессорский элемент - стремление подтянуть пребывающие в азиатчине низы до уровня вестернизированных ("озападненых") верхов. Проявления этих прогрессорских стремлений можно найти порой в весьма неожиданных с точки зрения устоявшихся представлений местах - например в аракчеевских военных поселениях, где существовало обязательное бесплатное шестилетнее образование (подобная норма в таком, претендующем на статус европейского, государстве как Турция была законодательно установлена лишь в самом конце двадцатого столетия, да и то - встретила серьезное сопротивление исламских фундаменталистов). Противоположная тенденция - учиться у народа имела место, как известно, в российском революционном движении. Впрочем, была схожая официальная тенденция - выразившаяся в известном тезисе "Православие, самодержавие, народность". О том, какая из этих двух народнических (говоря современным языком - популистских) тенденций - революционная или охранительная в большей мере ответственна за грандиозные социальные катаклизмы, разверувшиеся на российских просторах в двадцатом столетии понять затруднительно. Несомненно лишь одно - обе эти тенденции внесли свою лепту в создание той, сочетающей манию величия и комплекс неполноценности, парадигмы, которая столь роковым образом отразилось на дееспособности российских интеллектуалов и прогрессоров . Замена этой парадигмы другой, более продуктивной , должна быть признана задачей первостепенной важности
  
   Хроники Четвертого Рима. Меморандум Сидорова.
  
   ***
   - Наш Шерхан впадает в откровенное беспардонное зверопузие. - Астрантия с улыбкой смотрела на вальяжно развалившегося на ковре в гостиной нулевого уровня первого круга ада огромного бенгальского "королевского" тигра. Зверь потянулся, с урчанием перевернулся на спину, демонстрируя прекрасным дамам свое белое бархатистое пузо.
   - Шерханчик ! Хороший ! - Женя-Жентиана опустилась возле тигра на корточки, стала почесывать ему живот. Царственный хищник , вкушая блаженство, замурлыкал вполне по домашнему.

***

Его Превосходительству коменданту города Камелота

гвардии генерал-командору

благородному Джорджу Элронду

от

плац-адьютанта камелотского гарнизона

маг-полковника Пенкрофа

   РАПОРТ
   В дополнение к рапорту от 23 февраля сего года, касательно вооружения, брошенного нижними чинами Ополчения в деле при Мильдендо, имею честь доложить вашему превосходитедьству нижеследующее. Не найденый ранее полудюймовый ручной ракетомет системы Эгберта 28 февраля изьят был, при обыске по доносу соседей, в доме престарелого обывателя Мильдендо, называющего себя Бенджаменом Лайденом. Означенный Лайден показал, что ракетомет был им найден на проселочной дороге, что ведет от Мильдендо к Слюнявой Пади. Непредставление представителям власти найденого ракетомета Лайден объясняет желанием изготовить из спусковой пружины оного рыболовную снасть. Впредь до выясния всех обстоятельств сего дела Лайден взят под стражу и помещен на гарнизонную гауптвахту. Прошу указаний вашего превосходительства касательно означенного Бенджамена Лайдена и нижних чинов Ополчения, утерявших оружие.
  
   Засим честь имею быть слугой Вашего Превосходительства
  
   Дата
   Подпись.
   Генерал Элронд протянул руку к стакану с карандашами, пошевелив над ними пальцами, выбрал синий, небрежно начеркал в нижнем углу пенкрофовского рапорта: "Хрыча Бенни вытолкать с гаупвахты взашей. Солдатню давно пора разоружить и разогнать по домам. С водяниками пусть разбираются наши, из тех, что летами и чином постарше - молокососы еще пожалуй по дури изведут эту напасть под корень. И чем мне тогда, полковник, прикажите пугать господ созидатилешек? Разве что вашей постной физиономией. Будешь еще донимать подобной ерундой, пошлю ... "
   Элронд призадумался - куда бы можно послать зануду плац-адьютанта, чтоб подальше, но притом - с пользой для дела. Размышлениям этим помешал шум с улицы, в котором чуткое комендантское ухо различило беспрепятственно вершащийся непорядок. Генерал вслушался, дернул шнурок звонка, кликнул дежурного панцер-пажа. Паж, орясина в щегольском зеленом колете, при первых же трелях звонка возник на пороге, азартно-дурашливо гаркнул:
   - Слон! Ваше Превосходительство! Слон!
   - Какой еще, во имя Тьмы, слон ?! Ты Джонни что - беленой нынче опохмелялся?
   - Натуральный слон, Ваше Превосходительство. Вырвался от бродячих комедиантов, которые...
   С улицы слышен был трубный рев, тяжкий топот, женский визг, крики ужаса, звон разбиваемого стекла , треск чего-то дощатого, разносимого в щепы. Элронд опрометью ринулся из кабинета, царапая на бегу ногтями крышку кобуры. Не разбирая ступенек скатился по лестнице, пнул ногой входную дверь, вырвал ракетомет из кобуры, выскочил на середину улицы. Из подворотни двухэтажного розового особнячка, шагах в ста, появился самоходный истукан. Двинулся к громоздкой туше, стремительно несущейся в облаке пыли. Слон отбросил механического монстра к стене дома, в следующий миг сам осел на задние ноги. Захлопали ракетометы, слоновий хобот взвился как пойманная за хвост чудовищная серая змея. Розовая мясистая пасть исторгла хриплый предсмертный вопль, хобот опал, дергаясь конвульсивно, выхаркивая кровавую пену. Плечистый оруженосец в перепачканом егерском мундире нанес удар милосердия - тыльным зубцом алебарды в основание черепа. Взбунтовавшийся четвероногий гигант дернулся в последний раз и затих. На ходовом мостике истукана открылся люк, из люка выбрался изрядно помятый молодой, совсем еще мальчишка, офицер, спрыгнул на мостовую. Прихрамывая, подошел к Элронду, отсалютовал, представился:
   - Портупей-кавалер Гендальф, честь имею быть слугой вашего превосходительства..
   Не остывший еще Элронд обрушился на подвернувшевося под горячую руку молокососа:
   - Кто вас учил, портупей-кавалер, лезть на рожон вперед старших?! Небось еще не сподобились сработать внуков для утешения маменьки, а туда же... Ведь не сработали еще - по вас видно. Ма-алчать, когда вас спрашивает генерал! Ежели каждый зеленый портупеешка... Почему не стреляли? У вас ведь стоял на мостике шестиствольный. Разворотили бы ему брюхо и дело с концом.
   - Слона стало жалко, ваше превосходительство. Я хотел его спасти. Взять живьем.. Укротитель, бессердечная скотина, морил бедное животное голодом, истязал. - портупей-кавалер взглядом указал на изорваные в клочья слоновьи уши.
   Элронд проговорил примирительно:
   - Жаль, конечно, животину. Но... - забудь! Ведь, ежели по правде и совести, не мы же замордовали, а проклятые комедианты.
  
   ***
   - А теперь займемся повторением пройденого. Повторение - мать учения. - женщина за белой дверью классной комнаты со вкусом входила в роль учительницы. - Жентиана! Расскажи нам, что ты знаешь о значении любви между мужчиной и женщиной для реализации предначертаний Промысла Божьего.
   - Госпожа Валериана, я вчера вечером ... - послышался испуганый голосок Жентианы.
   - Можешь не рассказывать мне о том, чем ты занималась вчера вечером - вместо того, чтобы учить уроки. - смешливо отозвалась Валериана. Подслушивавший из коридора Воропаев при словах: "вчера вечером" покосился на окно, за которым всегда, сколько успел запомнить Альберт Юрьевич, стоял непроницаемый мрак; потом глянул на висящие над дальней дверью часы. На часах с тихим звоном сдвинулась минутная стрелка. Воропаев поморщился болезненно, опять преклонил слух к происходящему в классе. Валериана снова взяла учительский тон:
   - Не будем отвлекаться. Что писал великий русский религиозный философ Соловьев в своем произведении "О смысле любви"?
   - В своем произведении "О смысле любви" великий русский религиозный философ Соловьев писал... он писал о... - из класса, видимо, поступила подсказка и Жентиана опасливо выпалила:
   - Он писал о смысле любви и дружбы.
   В классе осторожно захихикали. Жентиана забубнила что-то жалостное. Затем послышалось воркованье Валерианы, явно смаковавшей ситуацию:
   - Резеда! Если ты такая умная, иди к доске и расскажи сама о том, что думал Соловьев о смысле любви. С тобой, Женька, все ясно. Давай дневник и можешь садиться. После уроков зайди с дневником к Астрантии. Не знаешь зачем?... За розовыми слониками.
   ***
   - Это кто ж такой тост пустил в гущу народную?! Чего? А... В рассуждении того, шо народ сам по себе творец языка, тостов и истории. Народ, оно канешно, - Логвинов зацепил щепотью ломтик мраморно-розового сала, заправил его в рот, жуя, заговорил несколько невнятно:
   - Народ он - тово.... Народ суров, но это - народ... Народ все правильно чувствует и понимает. Куда уж правильнее. Надо же: "За Родину, за Принцепса!" И хоть бы знали, что оно такое обозначает... Ладно, замнем для ясности. Что-то у нас, Михалыч, застой в процессе. Наливай. За что следующий тост? За народ пить не будем - народ сам за себя выпьет.
   - Слышь, Андрей Кирилыч! - Михалыч разлил, себе - в армейского образца аллюминиевую кружку, Логвинову - в чайную чашку с олимпийским мишкой. - Правду говорят, что Воропаев помер? Народ интересуется. Любили его у нас.
   - Что ж, ежели любили, так и помереть человеку нельзя. - со строгостью в голосе отвечал Логвинов. - Народу скажи, чтоб шибко не интересовались. Понял? Про блок N 37 слыхал? Вопросы тамошний народ задает. Некоторым образом - малый народ. А народ вроде тебя должон все, без вопросов, лишних, ненужных, чувствовать и понимать правильно. В полном соответствии с духом и буквой "Меморандума Сидорова".
   - Да я что... - Михалыч сморгнул, отвел взгляд от собутыльника, устремил его на стоящий сиротливо в углу мастерской запыленный портрет Генерального Секретаря ЦК КПСС товарища Черненко Константина Устиновича. - Люди спрашивают, насчет того... Может надо родным и близким помощь оказать?
   - Родные и близкие пристроены. И сам Воропаев, в свое время, о том позаботился и... - Логвинов проследил за взглядом Михалыча, усмехнулся, закончил наставительно:
   - Ну, кто надо, тот и позаботился. А ныне у родных и близких Воропаева Альберта Юрьевича и вовсе все хорошо и благополучно. Слыхал: "Враги человеку - ближние его"? Не слыхал? Тамару свою спроси, она тебе объяснит в наилучшем виде: с указанием первоисточника и с последующими практическими занятиями. Не хочешь спрашивать? Молодец! Правильно понимаешь текущий политицкий момент. Никого у нас ничего не надо спрашивать, и радоваться надлежит, что у тебя не спрашивают, в блок N 37 для беседы не вызывают. А такой ближний как Воропаев вызывал массу вопросов. А у кого можно доходчивей спросить, как не у родных, близких и прочих, тому подобных, ближних указанного ближнего. А теперь эта головная боль благополучно закончилась. Есть Воропаев, есть вопросы , нет Воропаева - никаких вопросов к ближним. И все у них, у ближних, спокойненько. Вот за упокой... то бишь за спокой этот и выпьем. Вздрогнули! Хорошо пошло, как в родную хату. Огурчик тоже, небось, тамарыного сочинения? Зело хвалю и одобряю!
  
   ***
   Воропаев, набычившись, стоял перед цыплячье желтыми, в розовых слониках, портьерами. За портьерами звонко взвизгивала, истомно протяжно ахала, айкала и ойкала Женька-Жентиана. В жалостных этих звуках чувствовался ощутимый привкус лукавого жеманства. Во всяком случае - так показалось многогрешному Альберту Юрьевичу. Он постоял немного, сделал несколько безнадежных попыток привести в порядок ворох несуразных мыслей - о правах и обязанностях Воспитуемого Господина и Повелителя на нулевом уровне первого круга ада. Круто повернувшись, направился к себе в комнату, бездумно подошел к шкафу, открыл его. В шкафу, на некоторой дистанции от пижам и халатов, мерцал галунами и шитьем явно имперского фасона полынно-серый мундир. От широких золотых погон веяло духом нерушимой державности. В просторном их сиянии раскинулись в полете черного железа вороны - числом три на каждом погоне. На мундирной груди, слева, привинчена была серебристо-серого металла бляха с непонятной абревиатурой славянской вязью - АЦГП.
   - Что ищет в шкафу наш господин и повелитель? - на пороге стояла Астрантия, порозовевшая, с влажным блеском в потемневших глазах.
   - Это - что?! Это... - чье?! - ткнул пальцем в мундир Альберт Юрьевич.
   - Как чье?! Твое. Чье же еще?! Ты у нас здесь единственный. - улыбнулась она. - Это твой мундир, Алик. Завтра ты наденешь его на службу.
   - На службу?... - Воропаев в который уже раз почувствовал, что господин и повелитель он здесь, увы, воспитуемый.
   - Ну да, на службу. Вы, - женщина снова улыбнулась, - многогрешный Альберт Юрьевич, определены на службу - в Аналитический Центр при Господнем Престоле. Консультантом-философистом в департамент неразрешимых нравственных проблем.
   - По нравственным проблемам?.. Меня?... Консультантом?... - высказал Альберт Юрьевич здоровый скепсис.
   - А ты как думал? - Астрантия покусывала губы, силясь сдержать разбиравший ее смех. - Послужи, дорогой, и по ведомству нравственному. Грехи надо отслуживать.
   ***
  

Тринадцатому

от

Шестьсот шестдесят седьмого

Тема "Возвращение Фелицы"

   На Ваше послание за номером 1917991 обращаюсь со следующим:
   1.Экстренный и чрезвычайный характер поставленной задачи предполагает одновременную разработку нескольких рабочих вариантов. В качестве первого предлагаем модель Злотникова предполагающую:
   1.1 Создание исходных структур Империи на базе и с использованием ресурсов российской государственности.
   1. 2 Установление в России монархии во главе с монархом, обладающим следующими непременными качествами:
   1.1.1 Он практически вечен (время функционирования - тысячелетия, превышает срок функционирования всех ныне существующих государств).
   1.1.2 Непогрешим (за тысячелетия предшествующего функционирования не зафиксировано ни одной его ошибки).
   2. Считаю целесообразным параллельно с разработкой модели политического устройства и социальной структуры Империи решать следующие задачи:
   2.1 Создание модели системы ценностей, реализация которых приведет к созданию Империи и обеспечит ее стабильное функционирование (в развитие концепции Тойнби о высших религиях "куколках", из которых являются на свет универсальные государства цивилизаций).
   2.2 Исследование образа и стиля жизни конкретных индивидуумов ("живых людей") , исповедующих различные системы ценностей.
   2.3 Углубленное изучение книги книг "Хроники Четвертого Рима".
   ***
   - Интель-поручик Несмешаев. Честь имею представиться по случаю вступления в должность Вашего, господин полковник, адьютант-референта. - интель-поручик щелкнул каблуками, в безукоризненном поклоне уронил на грудь небольшую, изящную свою голову с безупречным темно-русым пробором. Лицо у Несмешаева было молодое, чистокровно-старорежимно российское, с подбритыми усиками и даже с чем-то наподобие николаевских полубакенбард.
   - Вольно, поручик! - Воропаев глянул на несмешаевские погоны, затем скосил глаз на собственный погон. Железные вороны на нем были явно покрупнее, более в теле, посолиднее.
   Интель-поручик позы не изменил, Воропаев сообразил, что ляпнул глупость, поспешил поправиться:
   - То-есть я хотел сказать... Давайте знакомиться, коллега. Воропаев Альберт Юрьевич. А как вас по имени и по-батюшке звать-величать? - он протянул Несмешаеву руку, тот пожал ее, отнюдь не щепотно, проговорил, чуть заметно грассируя:
   - Павел Абрамыч. Из арзамасских Несмешаевых. Точнее, с вашего позволения, некоторым образом - из китежских.
   Воропаев кивнул, давая понять, что сокровенная связь городов Арзамаса и Китежа ему вполне понятна. Наступила неловкая пауза. Скрипнула дверь. В холл, придерживая рукой на груди ночную рубашку, выглянула розовая со сна барышня: небесно-голубоглазая, чуть курносенькая, беленькая - в мелких пушистых кудряшках. Воропаев сподобился вспомнить ее имя - Тилия. Несмешаев при виде дамы щелкнул каблуками. Тилия улыбнулась ему, тотчас же перевела взгляд на Воропаева, спросила - не сварить ли кофе.
   - Да, Тилечка, будь так добра, сооруди нам... И кофейку и... - поспешно отозвался Воропаев. - Как вы, Павел Абрамыч, насчет коньячку? За знакомство.
   - Благодарствуйте, господин полковник. Но... - Несмешаев улыбнулся сожалеюще. - Его превосходительство ждет нас к восьми. Нуль-экипаж уже подан. Вот сюда, господин полковник.
   Несмешаев вновь щелкнул каблуками, адресовал галантную улыбку Тилии, подвел Воропаева к маленькой дверке, почти незаметной на полированной дубовой панели, щелкнул пальцами. Дверка отодвинулась в сторону. За ней обнаружилось что-то вроде купе с одним мягким диваном и большим окном, за которым стоял все тот-же, привычный уже Воропаеву, беспросветный мрак. Несмешаев пропустил Воропаева вперед, сел с ним рядом на диван, бросил в пространство:
   - Поехали.
   Дверка задвинулась. Оконное стекло истаяло. Дожидавшийся за ним мрак хлынул неудержимо, затопил самое существо Альберта Юрьевича. Ледяной ужас, тоска неизбывного одиночества, мгновения небытия, равные вечности, затем - всепобеждаюий алый живой свет: как утреннее солнце сквозь опущенные веки. Воропаев открыл глаза, дверка нуль-экипажа была отворена, за ней маячил какой-то чин, перетянутый белыми портупейными ремнями. Чин что-то негромко доложил Несмешаеву и исчез. Несмешаев вышел сам, сделал прилашающий жест. Воропаев выбрался наружу. Следуя почтительным указаниям Несмешаева, двинулся высоким, сводчатым, застеленным пурпурной ковровой дорожкой коридором.
   ***
   - ...Старшина камелотских бакалейщиков?... Этого приму. Без гильдии бакалейщиков я с Камелотом не управлюсь. - Элронд выбрался из-за заваленного бумагами стола, подошел к окну. - Что за люди там ? - он мотнул головой в сторону перекрестка, на котором, возле слоновьей туши по-муравьиному хлопотала ватага здоровяков в испятнаных багряным белых фартуках. Массивные тесаки с сочными всхлипами врубались в тушу, гомерических размеров мясные пласты грузились в повозки, запряженные меланхолическими осликами.
   - Колбасники с Пирамид. Я им за полтинник продал слоновью тушу. - Пенкроф тоже подошел к окну, бросил взгляд на суету вокруг слона. - С условием, чтоб прибрали все чисто.
   - Продал?... - Элронд покосился на своего плац-адьютанта. - Мог бы отдать и задаром, лишь бы тушу убрали с улицы.
   - Задаром не поняли бы. - отозвался Пенкроф. - А так - полюбовное соглашение при взаимном непротивлении сторон. Поставки драконятины с континента и носорожьей солонины из Каледонии идут туго. Так что доблестно павший в бою с чинами комендантской роты слон почтенным колбасникам очень оказался кстати.
   - Ну, тебе как бывшему бакалейщику видней. - согласился Элронд. Он вернулся к столу, взял список добивающихся приема, повел по нему карандашом, спросил брюзгливо-недоуменно:
   - Морис Гасперсон?... Кто таков?
   - Это тот самый странствующий комедиант, владелец слона. - ответил Пенкроф.
   - Он еще здесь? Его, помнится, хотели хорошенько вздуть жители квартала. Ежели по правде и совести - есть за что. Хорошо еще, что обошлось без жертв. Человеческих жертв. Одних стекол разбито на... Точно не упомню сколько, но сумма впечатляющая. Ты тогда еще приносил счет от обывателей, вздумавших взыскать свои убытки с комендатуры. Не скажу, что в этом вовсе нет резону, но...
   - Гасперсон удовлетворил все имущественные претензии. - перебил Пенкроф. - и предлагает казне полторы тысячи солидов за аренду замка Ресторвел. Наличными и на год вперед.
   - Откуда такие деньги у...
   - Он заложил в Корнуэльский Банк одну вещицу...
   - Что еще за вещицу? Не тяни из меня жилы, Пенкроф.
   - Маршальскую звезду Каспара Гаука, последнего Генерального Инквизитора.
   - Последним настоящим Генеральным был сэр Роберт Гендальф. - резко перебил Элронд. - Гаук - инквизитор!... Ты бы еще произвел в Хранители его дружков-приятелей из этого... как называлось их сборище?
   - Революционный совет Корнуэльской свободной народно-демократической республики. - пришел на помощь коменданту педантичный Пенкроф. - Кажется, так.
   - Народно-демократической.... Надо же... Что сие обозначает? Впрочем, искать смысл в подобных наименованиях... И что - банк принял в залог подобную вещь от никому не известного бродяги?
   - Он предьявил дарственную, подписанную Гауком. В подлинности подписи Гаука никто не сомневается. По объяснению Гасперсона он ходил за умирающим Гауком в тюремной больнице. Гаук написал ему дарственную и указал тайник, в котором спрятал перед арестом звезду.
   - ... Ну да, его ведь собственные дружки то ли четвертовали, то ли повесили.
   - И повесили и четвертовали. - уточнил Пенкроф. - Торжественно, на Дворцовой площади, при большом стечении публики, в лучших правилах гласности и открытости. Но все это - посмертно. По бумагам Каспар Гаук умер от какой-то непонятной болезни в тюрьме.
   - Веселая история. И что ты от меня хочешь Пенкроф? Не можешь сам решить вопрос об аренде? Сооруди все бумаги, я подмахну.
   - Я хочу, Джордж, чтобы ты посмотрел на этого человека. Посмотрел собственными глазами.
   ***
   - Заело! - паж-заряжающий отчаянно дергал рычаг затвора.
   Ротмистр Геториг отпихнул пажа, парень отлетел в сторону, с лязгом приложился каской о снарядный ящик. Геториг хряснул по рычагу кулаком, помянул маменьку Владыки Тьмы , нырнул на дно окопа, откатился в сторону. В следующий миг над окопом, сплющив в лепешку трехдюймовый ракетомет, прогрохотала в благорастворении горячего железа и спиртового перегара многотонная махина. На месте ракетомета торчала гигантская, поболее слоновьей, покрытая зеленовато-серой чешуей, вырванная с корнем нога. Захлестнувший ногу растрепанный стальной трос натужно вибрировал. Несуразный ржавый танк, тащивший за собой так некстати завязший в окопе чудовищный окорок, взревел натужно, забуксовал шагах двадцати за ракетометным гнездом, трос то натягивался струной то провисал, наконец - лопнул, хлестнув по земле как гигантским кнутом. Ротмистр всадил танку в корму полуторадюймовую надкалиберную из ручника, следующую всадил быстро соориентировавшийся паж. Из соседнего гнезда оглушительно хлопнул трехдюймовый. Рыжий огненный дьволенок стремительно понеесся к взрыкивающему на привязи железному чудищу, с громовым урчанием стал вгрызаться ему под башню. По корявому, в неопрятных разводах, железу заплясали синие огоньки. Башня нехотя, со скрежетом стала разворачиваться. В следующий миг рванул спирт в баках, к небу поднялся ревущий столб огня. Ротмистр присел, придавил за плечи к земле не в меру любознательного пажа. Сквозь рев пламени послышались тяжкие удары - рвались снаряды в башне. Затем упала ватная тишина. Ротмистр встал, отряхивая коленки, выглянул из окопа, вылез наружу. Вдрызг растерзаный бешеным пламенем танк вяло и чадно догорал. Отброшенная взрывом башня подобна была опрокинувшейся на спину черепахе. По каменистому перешейку меж двух широко раскинувшихся болот разбросано было дымящееся железное рванье. С лобовой брони растерзаного танка свисало нечто, схожее с человечьим телом, растрепаное, обсмаленное, издающее тошнотворный запах - как жареное на канифоли мясо. Из разможженого черепа торчали какие-то металлические кишочки. Паж остановился перед этим, сглотнув слюну, стал разглядывать.
   - Чего уставился? Жмурика никогда не видал? Жмурик как жмурик - такая себе помесь морлока с самоходным истуканом. На вот хлебни - заслужил, и пользительно для тебе сейчас. - ротмистр протягивал пажу флягу, балагурил, чтобы помочь мальчишке скорее прийти в себя, да и самому разрядиться. - В Тэнктауне их, жмуриков, видать, давно уж настрополились клепать из дохлых морлоков с добавлением кой-чего по части механической. Что? Ну да - вроде как воскрешенные покойнички. Но спиритус хлещут, доложу я тебе... Не всякий живой может с ними по этой части потягаться. Однако, денек сегодня! Семь потов сошло пока с этим... - он кивнул подбородком на танк, - управились. Откуда он взялся?... Не иначе как завернул с драконьей травли. Экипаж откушал божественного нектару из бака, ну и потянуло морлочье на приключения. Надо бы и нам устроить драконью травлю - подсобить Элронду , ну и самим... Давненько я не едал сюрморийского рагу. Пробовал сюрморийское рагу? Нет?! Ну ты, парень, - совсем еще зеленый. Берется задняя нога рогатого дракона, целиком, вся как есть - в коже и чешуе. Запекается в земляной печи, томится там часика три-четыре. Потом....
   Доблестный Геториг с чуством погружался в кулинарные изыски. Догорало рваное железо. В железе догорала изувеченная морлочья плоть. В густо-синем небе над Драконьими Полями медленно плыли кругами черные четкие силуэты стервятников.
   ***
   Политическим авангардом российского дворянства, наиболее эффективной его организацией была созданная Петром Великим гвардия. На протяжении большей части восемнадцатого столетия постоянно пребывающие в Петербурге гвардейские полки в значительной степени утрачивают функции боевых единиц вооруженных сил государства. Они выполняют другую функцию - общенационального представительства активного, прогрессорского меньшинства нации. С этой точки зрения петербургские дворцовые перевороты 18 в.(все без исключения практически бескровные - с единичными человеческими жертвами) могут рассматриваться как оригинальная российская форма референдума. С этой же точки зрения парады и смотры гвардейских полков должны рассматриваться как столь же оригинальная, в российском духе, форма выражения вотума доверия правительству. Военный потенциал гвардии был единственно реальной для того времени формой обеспечения неприкосновенности личности контролирующих верховную власть полномочных представителей активного меньшинства нации. Как, впрочем, и всего "непоротого поколения" российских дворян. (Заметим, что речь идет лишь о потенциале - во время переворотов имела место лишь демонстрация военной силы - до перестрелок между россиянами дело не доходило). Свержение и убийство Павла, посягнувшего на неприкосновенность личности дворянина, показали, что означенная форма обеспечения прав личности гораздо эффекивнее законодательных актов - даже таких значимых как екатерининская грамота о вольности дворянства.
   Вместе с тем, на протяжении всего восемнадцатого столетия гвардия остается главной кузницей офицерских кадров, что является важнейшим фактором, определяющим ее не только военное и политическое значение, но и прогрессорские функции - во время службы в гвардии дворянские недоросли получали не только военное образование и воспитание, но и приобщались , в петербургских салонах и театрах, к европейской культуре Нового времени. (Заметим, кстати, что в более поздние времена гвардия считалась рассадником западного либерализма). С другой стороны - гвардейская казарма наложила свою неизгладимую печать на ментальность российских прогрессоров, а соответственно - и на генезис всей российской культуры Нового времени. Приведем, быть может, не самый показательный, но яркий пример - в крепостных (да и в императорских) театрах методы обучения артистов (в особенности балерин) весьма походили на казарменную муштру. Традиции эти, согласно некоторым заслуживающим доверия свидетельствам, сохранили в определенной степени свое значение и поныне. Вместе с тем, добросовестные исследователи признают, что муштра эта (не только в казармах, но и в дворне крепостников-прогрессоров) для многих стала первой ступенью социального и культурного роста (и в чисто бытовом и в более высоком смысле).
  
   Хроники Четвертого Рима. Меморандум Сидорова.
  
   ***
   - Водяники, эта, как вы изволили выразиться, - Несмешаев усмехнулся, - "помесь призрака с мыльным пузырем", сколько-нибудь серьезной проблемы не представляют. Скорее наоборот - помогают Меченосцам, решать проблемы иные - возникающие с Созидателями Насущного.
   - Это вы, Павел Абрамыч, в рассуждении того, что... - Воропаев неопределенно пошевелил пальцами, покосился в сторону портрета на стене. С портрета вполне невинным взором глядел видный, статный мужчина в синем плаще и широкополой шляпе. Над головой мужчины реяла пара воронов.
   - Кошмарные образы, вводимые в подсознание водяниками, их психоделические песнопения вызывают депрессию, парализующий волю страх. Преодолевать этот страх, действовать вопреки ему способны только благородные Меченосцы. Пока по Элойскому Эдему бродят водяники, Созидатели Насущного видят в Меченосцах доблестных защитников, а не прискучивших нахлебников. - со свойственной ему методичностью пояснил Несмешаев. - Водяники, в определенном смысле, новая ипостась Великого Страха.
   - Подброшенная Владыкой Тьмы... То-есть я хотел сказать... - Воропаев замялся было, закончил с аффектированной небрежностью. - Сработанная вместо морлокского ужаса. Ну, чтоб благородным служба медом не казалась. А всем прочим - тем более. Я про службу, которую несут благородные. Чтобы Тропа Служения не превратилась в очередь за благами. В таких очередях, кому знать как не нам, благородных быстренько оттесняют в хвост. А поближе к прилавку затевается свалка - ребятами, которые жизнь правильно понимают. А в свалке этой частенько случается такое... Великому Страху до эдакого расти и расти.
   - Да, появление водяников очень способствовало поддержанию статуса Меченосцев как первенствующего сословия. - сказал Несмешаев. - Статуса, заметно пошатнувшегося после изгнания морлоков из Британии. Это изгнание, вы, конечно же, помните, трактовавалось официальной идеологией Империи как полная и окончательная победа Света над Тьмой.
   - Ох уж эти победы добра ! ... - с чуством откликнулся Альберт Юрьевич. - Ладно, хватит об этом. Что у них там еще?
   - Гораздо большую опасность для Камелота представляют палладины, механические подобия основателя династии Каллингов. В Империи существовала только одна такая копия - своего рода символ государства. Называлась она Золотым Палладином и находилась в ведении Генерального Инквизитора. Когда, пять лет назад, Империя рухнула, первую скрипку на ее руинах стали играть самые шустрые из Созидателей Насущного. Смекнувшие, что краденое всегда дешевле созданного собственными трудами. Среди прочих, вполне преступных и безответственных, деяний этих людишек было и покушение на Золотого Палладина. Покушение, если б только преступное, а то еще - и неудачное. Поврежденный Золотой Палладин скрылся в Подземном Мире и спровоцировал там фабрикацию тысяч своих грозных подобий. Притом подобий, боевая мощь которых превосходит таковую оригинала. Их именуют просто палладинами. Вот, прошу Вашего внимания. - Несмешаев направил на огромный, в полстены, дисплей наконечник своего аксельбанта. Наконечник исторг тонкий изумрудный лучик, зайчик от него проворно забегал по табличке в верхней части дисплея. На дисплее явилось изображение колонны золотых, в хороший элойский рост, механических кукол, мерно шагающих руслом высохшего канала. По берегам канала, слева и справа, редкими цепями двигалось боевое охранение. Каждый палладин вооружен был парой внушительного вида мечей. На дисплее крупным планом возникло изображение одного из палладинов боевого охранения. Голова его медленно поворачивалась на длинной суставчатой шее, во лбу напряженно пульсировал рубиновый глаз. Глаз этот замигал чаще, палладин выдернул из-за пояса мечи, описывая ими мерцающие круги, двинулся куда-то в сторону.
   - Да... Это не водяник, лопающийся от прикосновения. - заметил Воропаев.
   - Но, притом, с полным набором психоделических средств, имеющихся у водяника. - добавил Несмешаев. - Излучаемые третьими глазом палладина оптические и акустические сигналы способны выводить личный состав из строя на расстояниях до ста метров. Вызывая у людей, виноват - элоев, депрессивные состояния и припадки наподобие эпилептических.
   - Доложите тактико-технические характеристики палладинов и средств борьбы с ними. - Альберт Юрьевич почувствовал, что время проведенное в годы студенческой молодости на военной кафедре потрачено было не зря.
   Несмешаев доложил, в своей обычной манере - немноголсловно, но исчерпывающе. Воропаев кивнул, сказал раздумчиво:
   - Да, пехота сама тут не управится. Представь... - он глянул на Несмешаева, поправился. - Представьте, Павел Абрамыч, каково с алебардами против этих... взбесившихся мясорубок с психоделикой. Даже, если с алебардами спарены пукалки, пригодные лишь для неприцельного залпового огня. А когда прибудет посланная из Фарфорового Дворца тяжелая артиллерия?
   - Дня через два не раньше. Она отправлена морем, а погода... - отвечал Несмешаев.
   - Что думает делать Элронд? - Воропаев не отводил взгляд от дисплея.
   - Хочет открыть шлюзы на канале, а потом, идя следом за потоком воды, прочесать местность и добить уцелевших палладинов. Это чревато непредсказуемыми последствиями. - Несмешаев твердо глянул в глаза Воропаеву. - Если хотя бы один из палладинов уцелеет и вернется в Подземный Мир, его возвращение спровоцирует новую генерацию механических чудищ. Чудищ, по сравнению с которыми нынешние палладины - детские игрушки.
   - Элронд это знает? - отрывисто спросил Воропаев.
   - Вполне может предвидеть и, судя по всему, - предвидит. Нынешние палладины возникли вследствие применения против их прародителя огнестрельного оружия. Кого породит применение оружия, скажем так, гидравлического не знает и сам... - в этом пункте своей речи Несмешаев примолк, видимо, затрудняясь в формулировке.
   - Зато не трудно предвидеть, чем чревато бездействие. - резко прервал своего адьютанта Воропаев. - Палладины просто порубят в окрошку всех на пути своего следования. Так что положимся на Элронда. Я смотрел его досье - служака, ничего не скажешь, - на редкость правильный.
   ***
   Сапоги не гремели грозно-согласно, а сочно чавкали по грязи. Из закоулков сознания лезла какая-то несусветная дрянь и мерзость, вставала перед мысленным взором, мешала держать на прицеле поворот канала, из-за которого вот-вот должны были появиться палладины. Об этом говорил усиливающийся их гудеж - выворачивающие душу наизнанку, исступленно-тоскливые песнопения.
   - Портупей-кавалер Гендальф! - шедший на несколько шагов впереди офицерской цепи генерал Элронд улыбнулся ободряюще. - Отставить размышления о девочках! Нынче на знаки нашего внимания претендуют палладины.
   Выражение зеленовато-бледного лица юного Гендальфа весьма мало соответствовало предположению генерала о предмете размышлений портупей-кавалера. Тем не менее генеральское замечание оказалось вполне уместным: Гендальф, да и прочие, - шагавшие с ним рядом, подтянулись, стряхнули навеваемое гудежом палладинов дурнотное наваждение.
   Сполошно хлопнул ракетометный выстрел. Шедший рядом с Гендальфом высокий тонкий ротмистр выкрикнул что-то бессвязное. Алебарда в его руках ходила ходуном. Из спареного с ней вороненого стволика тянулась струйка сизого дыма.
   Элронд укоризненно покачал головой . Из-за поворота канала появился сверкающий на солнце боевой клин палладинов. В грязи, шагов за пять до них, бесполезно брызгала яростным белым огнем ракета.
   Элронд ускорил шаг, затем повернулся к палладинам спиной, не спеша потащил из ножен палаш. Поднял его над головой, резко опустил. Залп разметал строй палладинов. Лишь один из них остался на ногах. Правая его рука болталась безжизненно, зажатый в ней меч волочился по грязи. Левая описывала мечом над головой мерцающий круг. Элронд вбросил палаш в ножны. Повернулся к приближающемуся палладину, дернул крышку кобуры. Оплошавший только что ротмистр кинулся между генералом и смертоносной механической куклой. Принял удар меча на алебарду. Сбитый с ног повалился на Элронда. Они вдвоем покатились кубарем. Паладин на мгновение застыл с поднятым мечом, затем шагнул было вперед. Гендальф ткнул его крюком алебарды под челюсть. Палладин неожиданно легко рухнул навзничь. Со скрежетом завозился в грязи. Его добили залпом почти в упор. Клубки белых огненных змей терзали лежащую в грязи золотую куклу, нутро ее исторгало снопы искр, члены судорожно дергались, но вскоре замерли в странных изломанных положениях. Элронд подошел к Гендальфу похлопал его по плечу, поинтересовался, как тому удалось так легко завалить палладина.
   - Я нанес удар в момент, когда палладин находился в наименее устойчивом положении. И в точку, в коей наибольшей будет сила, сбивающая палладина с положения равновесия. Палладины - суть те же самоходные истуканы. Равновесие же самоходных истуканов - тема разыскания, представленного мною в Корпус Магов, на предмет соискания... - обстоятельно отвечал Гендальф.
   - Пенкроф! Напиши на него, - Элронд мотнул головой в сторону Гендальфа. - представление на ротмистра. Да, через чин. Ежели б он не подоспел, в Камелот потребовался бы новый комендант. Думаешь, моя голова не стоит лишней пары золоченых морд на погонах? Стоит? Спасибо - весьма польщен. На него же - приказ о назначении магом-оружейником... Хорошо, хорошо - исполняющим обязанности мага-оружейника первого эскадрона Бронегренадерского. У нас там давно некомплект. А кстати, чтоб ему не долго ходить в исполняющих обязанности, накатай-ка, друг мой Пенкроф, еще и рапорт в аттестационную комиссию Корпуса Магов - об успешном испытании в боевых условиях... Ну, он сам тебе скажет - как это у него называется. Все, господа, на сегодня, кажется, все. Выбираемся из этой грязищи наверх, поближе к солнышку. В поезде вскорости должен быть готов обед. - он глянул на часы. - Да, я распорядился на час пополудни, а сейчас без пяти минут полудень. Хорошо управились - до жары. Воевать следует, по-возможности, с комфортом. Скромби! Проверьте тут все и присоединяйтесь к нам.
   Рыжеватый плотный полковник-сапер, к которому были обращены последние слова Элронда, кивнул, подал команду. Державшиеся до сих пор во втором эшелоне пажи и оруженосцы выдвинулись вперед, пошли руслом канала, добивая выстрелами и ударами алебард еще дергавшихся в грязи палладинов. Некоторых, по указанию Скромби укладывали в длинные черные ящики с эмблемами Корпуса Магов на крышке. Запирали ящики массивными железными скрепами. Подошедший самоходный истукан осторожно брал эти ящики складывал к себе на мостик. Элронд с офицерами выбрался из канала, пошел зеленой лужайкой к веренице фургонов, стоящих на мощеной серой брусчаткой дороге. На втором ярусе головного фургона накрыт был уже для них длинный стол, с тянущимися вдоль него бронзовыми рельсами. У дальнего конца стола источало аппетитный пар блюдо-тележка, доверху загруженное ломтями вареного драконьего окорока. Янтарем и рубином светились расставленные по ранжиру графины и графинчики. Золотисто румянились хлебные ковриги. Венки влажной зелени, обрамляли тарелочки с пустившим слезу сыром. Подошли пажи и оруженосцы под командой Скромби. Следом топал самоходный истукан. Истукан взялся за дышло головного фургона, двинулся по дороге, колеса весело застучали на торцах брусчатки. Благородные Меченосцы возвращались домой. Домой, в свой старый милый Камелот. Сберегая его покой, сражались они сегодня с механическими исчадиями Подземного Мира. С монстрами, вызванными к жизни человеческой глупостью и подлостью.
   ***

Зато - душой красив наверняка.

Из песен совесткого кино.

Ежели прав Конфуций

и "благородный муж - не орудие",

а надобно именно орудие, хорошее орудие ...

Из вполне своевременных мыслей.

Часть вторая

Возвращение блудного Каспара Гаука.

  
   ***
   - Я истязал моего бедного Ольфи?! Морил его голодом?! Вас, Ваше Превосходительство, ввели в заблуждение. - слоновий укротитель Морис Гасперсон улыбнулся со всей возможной приятностью. Улыбка вышла странноватой. Все, впрочем, выглядело странновато на лице Гасперсона - ничем, на первый взгляд, не примечательном, неуловимо напоминающем маску.
   - Но от хорошей жизни не случаются бунты. - возразил Элронд. - А ваш слон устроил ха-ароший погром.
   - Позволю себе не согласиться с мнением Вашего Превосходительства. - с прежней улыбкой отвечал Гасперсон. - Самые разрушительные бунты случаются как раз - от хорошей жизни. Чересчур хорошей. Разве жизнь обывателя Империи была плоха? Многие ныне вспоминают ее с ностальгией. И что? Разве не случилась цепь бунтов и беспорядков, подточивших основания Империи, а затем сведших ее в могилу. Бунтов, позволю себе заметить, вовремя не подавленных исключительно в силу мягкосердечия властей предержащих.
   - Ну, положим, кое-кого эти самые власти предержащие засовывали в кутузку. Или рассылали - куда подальше. - заметил сидящий чуть поодаль, на черном кожаном диване Скромби. - И как раз тех, кто мог бы вытащить Империю из тогдашнего ....
   - Мы втягиваемся в неуместную и ненужную дискуссию. - вмешался разместившийся рядом со Скромби Пенкроф. - Речь у нас идет не о судьбах государств и народов, а о простейших началах благочиния и общежития.
   - Именно эти начала я призван был внушать Ольфи. А разве возможно лишь мерами кроткого увещевания внушить слону правила человеческого общежития и благочиния. Вот Вы, Ваше Превосходительство, призваны внушать эти правила людям. Согласитесь, что сие должно быть не в пример легче. И тем не менее... Имеем живой пример. В народе пошел слух, что сегодня, в связи с прибытием провианта с Драконьих Полей, столичная фельд-жандармерия приведена в состояние повышенной готовности. Смею надеяться, Ваше Превосходительство, что Вы не будете утверждать, будто означенная мера взята Вами исключительно на предмет кроткого увещевания камелотцев?
   Несколько выбитый из колеи Элронд машинально кивнул. Прислушался. Резко поднявшись из-за стола, подошел к окну. Выглянул наружу. В тупике под окном сложен был штабель засмоленых, гомерических размеров, окороков. Возле штабеля хлопотали краснорожие молодцы в белых фартуках. Широкими тесаками отсекали телесно-смуглые куски драконятины, тащили к весам, утвержденным на импровизированном прилавке из пустых снарядных ящиков. К прилавку тянулась длинная, затейливо извивающаяся очередь. Возле прилавка, поигрывая бамбуковыми палками, стояли чины фельд-жандармерии. В очереди, опасливо поглядывая на жандармов, шныряли какие-то юркие личности, с внушительных размеров котомками. Появился разьезд верховых на мохнатых бурых страусах, на всадниках - малиновые кафтаны при белых штанах, тигровые береты набекрень, из под беретов выпущены чубы - чаще иссиня черные, у нескольких - белобрысые. Это были камаргские стрелки, присланные с континента вместе с драконьими окороками. Элронд вздохнул, отошел от окна, вернулся на свое место за столом, заговорил тоном примирительным:
   - Хорошо, оставим это. В конце концов - слона не вернешь, а все финансовые претензии вы, мэтр Гасперсон, удовлетворили вполне. Поговорим начистоту. Сказать по правде, меня больше интересуют ваши отношения с Каспаром Гауком, исполнявшим должность Генерального Инквизитора в последние годы царствования государя-императора Гладиуса Первого Милостивового.
   - А почему Вы, Ваше Превосходительство, полагаете, что я склонен вести с Вами беседы на эти темы. - в голосе и улыбке Гасперсона ничего не изменилось. - Или, быть может, Ваше Превосходительство предполагает воздействовать на меня кротким увещеванием. А, может быть, и средствами другими - более сильнодействующими. Полагаю, что нет. Во всяком случае - не сегодня. Посему не смею более затруднять Ваше Превосходительство, равно как и господ офицеров, - он поклонился Пенкрофу и Скромби, - лицезрением моей ничтожной особы. Соблаговолите, господин плац-адьютант, черкнуть вот здесь - на предмет моего беспрепятственного выхода из сего гостеприимного дома. - Гасперсон протянул Пенкрофу пропуск. Пенкроф глянул на Элронда, тот пожал плечами, Пенкроф черкнул просимое, Гасперсон раскланялся и покинул, пятясь задом, комендантский кабинет.
   С минуту царило молчание, первым нарушил его Пенкроф, глянув на Элронда, спросил:
   - Ну как?
   Элронд барабанил некоторое время пальцами по столу, затем сказал:
   - Готов поставить свой клинок против чернильницы, что этот человек - из наших. Притом - из оч-чень даже не слабых наших. Пенкроф, дружище, сделай нам с ним встречу тет-а-тет на нейтральной территории. Кого-то он сильно мне напоминает. И если бы не было достоверно известно, что...
   - Когда речь идет о Каспаре Гауке ничего, никогда достоверно известно быть не может. - не вполне вежливо прервал комендантскую сентенцию Скромби.
   ***
   Екатерининская модификация российских прогрессоров могла подчинить своей воле подавляющее большинство нации не в последнюю очередь благодаря угрозе для этого большинства, исходящей со стороны Великой Степи. В наибольшей степени это касалось нового жизненного пространства российского (русского и украинского) крестьянства в колонизируемом Диком Поле. Угроза со стороны "степных хищников" сохранялась там вплоть до екатерининских времен (последний набег татар на Украину произошел в 1772 г.). Для других регионов империи проблема эта уже не была столь животрепещущей. Но сам факт расширения жизненного пространства безусловно был значим в сознании абсолютного большинства нации (в особенности - на фоне свежих еще исторических воспоминаний об унизительной дани, которую во времена юности Петра I россияне платили крымским ханам, и о панике, охватившей москвичей в царствование отца Петра Алексея Михайловича при известии о разгроме под Конотопом татарами и союзными им украинскими казаками российского дворянского ополчения). Колонизация этого нового жизненного пространства резко усилилась после ликвидации Крымского ханства и Запорожской Сечи - событий, тесно связанных с созданием и усилением Российской империи. Следовательно - расширение жизненного пространства нации было тесно связано в массовом сознании с успехами империи и ее западнической, прогрессорской правящей элиты. Для полноты картины следует сказать, что успехи элиты не в последнюю очередь были связаны с ее умением держать в узде большинство нации (держать, разумеется, не только средствами "кроткого увещевания").
   Непременным условием этих и дальнейших успехов была мобилизация в ряды екатерининской модификации российских прогрессоров всех, "кто годен" - от неаполитанского (по другим данным - испанского) авантюриста де Рибаса до грузинских князей, начинавших свою карьеру бунтами против империи, а заканчивавших - в ранге ее генералов.
  
   Хроники Четвертого Рима. Меморандум Сидорова.
  
  
   ***
   Весьма почтенных размеров сазан, позевывая круглым ртом, смотрел сквозь толстое стекло на Воропаева. Прискучив вскоре, видимо, этим занятием, вильнул хвостом и скрылся в глубине. Бронзовое сазанье тело приглушенно-неспешно блеснуло напоследок в косом, прощальном луче заходящего солнца. В жизни, вершившейся там, за стеклом, заканчивался осенний день. Выше уреза воды в стекле виден был недальний берег с камышами, на берегу - желтеющий лес. Над кронами его подымался дымок человечьего жилья. На ведущей в лес тропинке абрикосовым огнем горело в лучах заката что-то, должно быть - просто битое стекло. Рядом лежал небольшой белый предмет, вроде бы - игрушечный заяц. Воропаев жадно вглядывался в него, но толком разглядеть не смог. Опустился на теплый песок (точнее - на нечто, состоящее из почти по живому греющих, упругих гранул, нечто, заменяющее песок на нулевом уровне первого круга ада). Подгреб это нечто под грудь, стал бездумно глядеть, как колышатся за стеклом на пегом песчаном дне водоросли.
   Вышедшая из бассейна Астрантия улеглась рядышком, потерлась, по своему обыкновению, щекой о воропаевское плечо, помолчала немного, затем сказала озабоченно:
   - Женька ходит вся сама не своя.
   Альберт Юрьевич неопределенно хмыкнул. Астрантия посмотрела на него сожалеюще, заметила вскользь:
   - Все-таки для интеллектуала, ты на удивление толстокож.
   - Да, я вот такой - толстокожий интеллектуал. - вяло огрызнулся Воропаев. - Интеллектуал совкового образца. Не просто толстокожий, а толстокожий с заранее обдуманным намерением. Вроде толстокорого апельсина. Выведенный специально для службы в департаменте неразрешимых моральных проблем Аналитического Центра при Господнем Престоле. Все! Режьте меня, кушайте меня с маслом, но таким, как я есть.
   Астрантия молчала осуждающе. Воропаев провел кончиками пальцев по ее спине - с тенденцией опуститься пониже. Она отодвинулась, по прежнему храня молчание. Воспитуемый господин и повелитель засопел, попробовал было и сам хранить молчание, через несколько минут внутренней борьбы ( не сказать, чтоб очень напряженной) проговорил раскаянно:
   - Ну, Асенька! Придумай что нибудь сама - ты ведь такая умница.
   ***
   В Камелоте на циклопической арене Чертогов Предков танцевали большеглазые смуглые элояночки из далекого южного Камарга. Они грациозно-медлительно двигались в круге медового света, излучаемого фиалом, подвешенным высоко под скрытым в сумраке сводом, среди паутины серебристых решетчатых конструкций. Нежно-томительно пела тростниковая флейта. Порой в это пение, звонким голоском прыгающего с камня на камень ручья, вступали глиняные колокольцы. Танец убыстрялся. Открывая стройные золотистые ножки, взвивались белые батистовые юбки. Девушки ласково улыбались друг другу, искоса поглядывая на амфитеатр Чертогов. Там, в полутьме изморозно мерцали заупокойные панцыри доблестных Меченосцев, исполнивших свою последнюю волю в схватке с исчадиями Тьмы. Испустивших свой последний вздох в беспощадной борьбе со всеми ее, Тьмы, исчадиями и ипостасями. Чертоги Предков учреждены были одним из первых указов Араторна Великого, дабы вечно царили радость и красота в посмертном пристанище благородных кавалеров. Почти двести лет непрерывно вершилось в Чертогах славящее радость бытия действо. Почти двести лет прелестные Соперницы Вечности ночью и днем, сменяя друг друга, танцевали в лучах фиалов. Танцевали под нездешними взорами сквозь прорези забрал на шлемах серебряных заупокойных панцырей. И под мужскими взорами вполне здешними - среди здравствующих кавалеров действо в Чертогах было весьма популярно. В период правления Революционного Совета в помещении Чертогов размещался дровяной склад. Впрочем, последний канцлер Империи заблаговременно эвакуировал заупокойные панцыри и прочие реликвии в Фарфоровый Дворец, ставший прибежищем истинных Меченосцев и Хранителей. Реликвии Чертогов нашли себе в этом гигантском музее достойное место рядом с реликвиями другими - оставленными элоям цивилизацией перволюдей. Цивилизацией, посланцем которой был божественный Странник (именуемый Путешественником-по-Времени в книге пророка перволюдей Герберта Уэллса "Машина Времени"). Двое достойнейших представителей цивилизации перволюдей Филипп Павлович Дроздовский и Андрей Кириллович Логвинов в данный момент времени как раз присутствуют в Чертогах, отдавая должное прелести и грации юных дочерей солнечного Камарга. Присутствуют в виде феноменов, не данных в ощущениях, но тем не менее существующих независимо от... Как бы покорректнее выразиться?... Указанные представители цивилизации перволюдей полагают себя существующими в мире реальном. В отличие от элояночек, которых они, указанные перволюди, не без удовольствия созерцают, но коих полагают обитательницами компьютерного виртуала, сотворенного некоей программой TOYNBEE. Сотворенного не без их, советника Дроздовского и флигель-менеджера Логвинова, участия. Разумеется - у Филиппа Павловича и Андрея Кирилловича есть определенные основания полагать себя живущими в реальном мире. В мире более реальном, чем реальность программы TOYNBEE или нулевой уровень первого круга ада, где не без приятности мается виртуальный, но, похоже, достаточно живой Альберт Юрьевич Воропаев.
   Что ж - автор не посягает на верования своих героев. Как говорится - да воздастся каждому по вере его. Как воздается, к примеру, тому же Воропаеву, несколько запутавшемуся, кажется, в нежных отношениях с Астрантией-Асей, Женей-Жентианой и прочими дамами, данными ему в ощущениях на нулевом уровне первого круга ада. Мог бы ведь усомниться в реальности указанных дам. Так нет же - не сомневается. Верит. И получает - по вере своей. Впрочем, к сему мужу, его верованиям, религиозным и нерелигиозным его убеждениям мы еще не раз будем иметь случай вернуться. А пока - послушаем, о чем беседуют между собой Филипп Павлович и Андрей Кириллович. Место их дислокации в реальности программы TOYNBEE, представляется обитателям этой реальности темным, захламленным углом - малопривлекательным и малоудобным для посещения. Огражденные таким образом от нежелательных вторжений из виртуала Логвинов и Дроздовский воспринимают (и полагают) себя зрителями некоего голографического шоу, сидящими в креслах внутри стеклянной сферы. Исключительно за пределами этой сферы и вершится все, происходящее в реальности программы TOYNBEE. Внутри стеклянной сферы кроме кресел наличествует столик с початой бутылкой коньяку и со всем до него, коньячку, в нашей , несовершенной, но не лишенной приятности, реальности относящимся.
   - Я что-то не понял. Вроде бы у них все это... - Дроздовский зажевывал коньячок балычком, отчего проистекала некоторая невнятность его сентенций, - все это уже во благовременьи упразднено? И хронический водевиль в Чертогах и вообще весь этот... Цветник Меченосцев.
   - Леопарда. - поправил Логвинов. - Цветник - Леопарда. Это сословие - Меченосцев. Сословия упразднены. А Леопарды, это ж - состояние души. Ну и, само собой, - тела. Состояние, делающее упразднение означенных Леопардов оч-чень нездоровым занятием. Упразднены казенные дома, в коих элояночкам, подцепившим гербовые медальоны благородных Меченосцев, выдавался, пенсион. Пенсион - на предмет вскормления отпрысков, сработанных благородными кавалерами означенным дамам в качестве приложения к медальону, такого себе сувенира - на долгую память о незабываемой встрече. Так ведь нормальные благородные в этом вопросе на казенные дома никогда шибко не надеялись. И казенные дома, случаются, прогорают. Или, к примеру, очень уж доходчиво излагают народу, что, ежели супруга закрутила на стороне любовь с благородным, то почетной обязанностью Созидателя Насущного является взращение плода сего чувства у своего семейного очага. Дабы генофонд доблестных Меченосцев исправно поступал в закрома Родины. И врут в казенных домах частенько многовато, к примеру, - касательно морлока, затаившегося в подземке. А когда их на этой святой лжи ловят... Ну, сам знаешь - и про мочилово под Ард-Галеном и про последующую перестройку Империи, оч-чень неплавно перерастающую во всеобщую и полную приватизацию. Нормальные благородные от всего этого слиняли в Фарфоровый Дворец, где все были свои. А вот теперь вернулись - настал их час. Кончилось безвременье, пауки в банке обожрались паучатинки. Как, впрочем, и человечинки.
   - Свои - это кто? - осведомился Дроздовский.
   - Свой - это тот, кто не бросит место в строю, и своего - в беде. Свой - это тот, чьему рапорту можно верить. Потому, что ради дельного рапорта он Владыку Тьмы вывернет наизнанку. А ежели надо - то и Всеблагого Всевышнего. Потому как - интересно ему до всего докопаться. Интереснее , чем жрать блага по потребностям. Не боись, Фил! - Логвинов покосился с усмешкой на собеседника. - Из ихнего виртуала они до нас с тобой еще не скоро доберутся. А еще свой - это тот, у которого есть свой мир, прекрасный мир, место в котором нельзя купить, можно только выслужить. Мир мой насущный даждь мне днесь. Даждь мне днесь... Ежели не здесь, так хоть там - в виртуале.
   Андрей Кирилыч встал, подошел к стеклу, прижался к нему лбом. По ту сторону стекла смуглянки в белых батистовых платьицах сделали перерыв в репетиции. Щебечущая их стайка разместилась на ограждающем арену плюшевом барьере. Пажи саперного батальона, ладившие освещение, тоже оставив до времени свое дело, направлялись к девушкам.
   ***
   В безумной скачке расстелились над охряно-красной землей вороные кони. Всадники, отпустив поводья, пригнулись к лошадиным гривам. Сотрясавший землю топот настигал конников, оглушающе приближался, заполнял собой весь мир, но вдруг прервался, перечеркнутый отрывистым залпом, сменился басовитым ревом, переходящим в бьющий по нервам вопль, в крик, исполненый боли, терзающей исполинское тело. Следом - звук валящейся наземь чудовищной громоздкой туши. Всадники поворачивали коней, из мелковатого окопчика вылезали стрелки. Первым к поверженному ящеру подбежал невысокий жилистый ротмистр-егерь. Остановился, приноравливаясь, возле бессильно уткнувшейся в землю трехрогой, клюворылой головы. Вытащил из-за пояса зевластый, короткоствольный, необычного вида ракетомет. Выстрелил в набухшую под ящериным горлом вену . Ящер дернулся, вонзившаяся в вену прозрачная трубка окрасилась изнутри алыми струйками. Гигантская рептилия затихала: еще работающее сердце ее гнало по всему телу парализующее и разжижающее кровь снадобье. Вооруженные впечатляющих размеров шприцами пажи закачивали в драконьи вены ингредиенты, улучшающие вкус драконятины и предохраняющие ее от порчи. Ротмистр направил в сторону дальней гряды холмов небольшой серебристый цилиндрик, помигал исторгнутым его торцом рубиновым лучом. Оттуда помигали алым в ответ. От гряды отделилась фигура самоходного истукана, поблескивая медным панцирем, направилась к удачливым охотникам.
   - Что ж, экземпляр весьма достойный. - стоящий рядом с водителем истукана Пенкроф оценивающе глядел на драконью тушу. - Только вот - зачем все эти великолепные безумства? Мы с вами без всяческого лихачества и больших усилий могли бы наловить таких с дюжину. Наловить голыми... прошу покорнейше простить -истуканьими руками. Без стрельбы и скачек, сломя голову. Рогатый дракон - не жмурик и не палладин. Никакого железа, начиненного машинными заморочками, он не содержит. Следственно и машинных заклятий, побуждающих истукана к неповиновению исторгнуть не может. И есть прямой резон просто ловить драконов с помощью истуканов.
   - Резон, конечно, есть. - отозвался управлявший истуканом кавалер. - Ежели рассматривать драконью травлю как работу.
   - Ну, не как забаву же? - Пенкроф искоса глянул на водителя. - Без поставок драконятины с континента возникли бы серьезные проблемы с провиантом для камелотских обывателей.
   - Разумеется, - кивнул водитель, - наши забавы, благородный Пенкроф, вещь вообще оч-чень серьезная.
   ***
   Очень разные люди, ставшие российскими екатерининскими прогрессорами, не смогли бы выполнить предназначенную им миссию, если бы не создали в "немытой России" свой особый мир. Мир, в котором "так упоительны в России вечера".

Хроники Четвертого Рима. Меморандум Сидорова.

  
   ***
   - Ну что ж - начистоту, так начистоту. - Гасперсон улыбнулся своей обычной, на все случаи жизни, улыбкой. - Допустим, что некие подозрения верны и я действительно - воскресший из небытия Каспар Гаук. Какие меры надлежит в сем случае взять Вашему Превосходительству? - он отвесил Элронду поклон - манерно-деревянный как у игрушечного паяца. Передавать Мориса Гасперсона в руки правосудия? Смысл? Всемилостивейшая амнистия Ее Величества распространяется на всех, без исключения, сочленов Революционного Совета. Даже на тех, кто не без оснований предпочитает встрече с благодарными согражданами гостепримство Твердыни Благочиния. У коменданта Твердыни, помнится, по поводу этих его постояльцев была большая головная боль. Вряд ли Вы, Ваше Превосходительство, пожелаете попасть в подобную ситуацию, сорвав с Каспара Гаука маску Мориса Гасперсона.
   - Чувствительно благодарен за заботу о моих служебных делах , ... - усмехнулся Элронд, - но...
   - Касательно же информации, каковую Ваше Превосходительство могли бы получить от воскресшего Каспара Гаука... - перебил Гасперсон. - Разумеется, я веду речь не об информации о деятельности Революционного Совета. Этой информации предостаточно, и она всем уже приелась. Но Гаук был... Примем, Ваше Превосходительство, грамматическую форму прошедшего времени. Право - так всем будет спокойнее. Итак, Каспар Гаук был весьма не слабым магом-оружейником. Полагаю, что информация, связанная с означенной ипостасью означенной персоны интересна Вашему Превосходительству более всего.
   Элронд кивнул и Гасперсон заговорил снова:
   - Но информация, достоверность которой неизвестна и не поддается проверке, не есть информация. А информация от ушедшего в мир иной, - он с улыбкой развел руками, - проверке на достоверность поддается с трудом. Посему давайте поладим на том, что я буду указывать вам не самую информацию, но лишь информацию касательно многообещающих источников информации. По каналам, которые сочту для себя удобными. Засим позвольте исчезнуть. На прощанье, в качестве некоторого аванса - Гасперсон протянул Элронду переплетенную в лиловый сафьян толстую тетрадь. - Здесь кое-что о черных фиалах, годных на боеголовки для ракет разного калибра и даже - для камаргских стрел. Экипровав таким образом камаргцев, вы можете употреблять их в дело не только против морлоков-мясников, но и против палладинов. Вот, извольте поглядеть.
   Гасперсон указал рукой в дальний угол узкой, сумрачной длинной залы, в которой происходил разговор. Лежавший там ворох тряпья зашевелился, из него поднялась, опираясь о меч, закованная в золотой панцырь фигура. Во лбу ее наливался багровым огромный светящий глаз. Гасперсон достал из под плаща палочку с черным шариком на конце. Коротким неуловимым движением метнул ее в сделавшего уже первый шаг палладина. На груди палладина сверкнуло сиреневым, он остановился, подняв ногу для следующего шага, и со звоном рухнул ниц. Гасперсон быстро подошел к поверженой механической кукле, перешагнул через нее. Поклонился Элронду. Согнувшись нырнул в темную нору, обнаружившуюся там, где сидел палладин. Исчез ней.
  
   ***
   - Простой человек в российской глубинке не приемлет западную систему ценностей. - непререкаемым тоном изрек Несмешаев.
   - Так ведь можно и не признаваться, что она - западная. - со всесокрушающим простодушием парировал Альберт Юрьевич. - Разьяснить ему, человеку этому нашему простому, что слово "президент", к примеру, происходит от имени древнего святорусского божества, еще на заре времен лихо мочившего у черной дыры исчадия космического зла. Нашему простому и не такое еще не без успеха вкручивали.
   - Не следует недооценивать плоды просвещения. - улыбнулся Несмешаев. - В глубинке не так уж мало читают, и...
   - А говорящих и пишущих иное можно и должно обьявлять безродными интернационалистами, - гнул свою линию Воропаев, - какими-нибудь... - он призадумался, но - только на миг, - "варяго-масонами". Вообще, не пора ли перестать страдать о народе? Двести лет уж страдаем. Нигде, никто так не страдал. Вот и имеем - то, что имеем. Не пора ли вместо этих страстей по народу со всей серьезностью подумать о людях. Для начала хотя бы о наших людях... да - о наших, о тех, которые должны остаться нашими, которые там, - Альберт Юрьевич мотнул головой в сторону, где, по его представлениям, находился Запад, - у них, у успешно загнивающих, играют не последнюю роль в разработке новых умных вещей. Вещей, которые создают новый мир, новую реальность. Реальность, в которой Хоттабычи, взалкавшие ядерных боеголовок, займут наконец-то подобающее им место - засиженных мухами музейных экспонатов. А ведь что греха таить - можем и мы занять места на соседних полках. Ежели не обьединим усилия всех наших, которые этого не хотят допустить и реально могут что-то для этого сделать. Ведь этим, нашим, там скучновато. И тоскуют они, мягко говоря, не только по золотым церковным маковкам. Многие - по интеллигентскому трепу на кухнях. Русскому интеллигентскому трепу. Трепу русских книжных мальчиков и девочек, духовно окормленных Жюлем Верном и Стругацкими, Циолковским и Перельманом, Ефремовым и Хемингуэем. Чего тебе, Женечка? Не видишь - мы с Павлом Абрамовичем беседуем о главном. Сейчас решим пару-тройку мировых проблем и присоединимся к вам. Спасибо, зайчик! Черешня - цимус. Пал Абрамыч! Весьма рекомендую.
   Следуя рекомендации начальника, Несмешаев, щелкнув каблуками, взял из ручек прекрасной Жентианы несколько черешинок. Жентиана вернулась к подругам, сидящим возле большой белой, в черных подпалинах, эмалированной кастрюли, с нежно-невинно-томно розовеющей черешней. Приглушенно сияли в мягком полумраке женские лица, за оконным стеклом во тьме качались тени - как ветви ласкаемого вечерним ветром сада, билась снаружи крылышками о стекло невесть откуда взявшаяся бабочка - большая, бархатисто-кремовая. Сидевшая спиной к окну рыжеватая, сдобная, полнотелая женщина втолковывала Жентиане:
   - Это не у Уэллса, а у Беспалова, в романе "Секундант Господа моего". Ох и бестолковая ты Женька! Мало тебе Астрантия вкладывала ума? По месту, - женщина засмеялась, - от которого к голове ближе. Еще хочешь, не распробовала? Не канючь - слушай внимательно. В этом самом романе элои создали Империю для защиты от морлоков. Ну да, показал им Странник, что такое настоящий мужчина. Хотя мальчик был, конечно, - с вавкой в голове. На Машину Времени его хватило, а вот чтоб Уине обеспечить... И если бы Уина сама о себе не подумала... На таких как она бабах вся Империя и держалась. Знали, как и чем держать мужиков. И Созидателей Насущного и благородных. Созидателишки - это чтоб дом был, как говорится, полная чаша, а благородные - для красивой любви. Ревнуют? Не положено созидателишкам своих жен к благородным Меченосцам ревновать. Положено радоваться, что благородные защищают народ от морлоков. А чтоб такие благородные и доблестные защитники не перевелись, надо Созидателю Насущного не ревностью маяться, а совсем наоборот - гордиться посильным вкладом своего семейства в сохранение и умножение генофонда первенствующего сословия Империи. А куда он денется - это ж генеральная политическая линия. Предписано жить красиво. Вот и живут красиво. Одни названия чего стоят - Цветник Леопарда, Гимназия Пламенных Лилий... Жили красиво, пока не открылось, что Меченосцы давно уж выгнали морлоков из Британии. А как открылось, тогда и началось... Как у нас, после приземления Руста на Красной площади. Не помнишь, кто такой Руст? Немудрено - при Горбачеве ты под стол пешком ходила. Тоже - клевый мальчик, но с вавкой в голове. Ладно - вернемся к нашим элоям. Что - благородные кавалеры?... Дуреха ты Женька! Это ж сказка.
   Подошедшие к вкушающим черешню прекрасным дамам Воропаев с Несмешаевым стали невольными свидетелями концовки этого разговора. Ощутили некоторую неловкость. Чтобы сгладить ее Альберт Юрьевич спросил своего адьютанта:
   - Давно хотел спросить, Павел Абрамович, да как-то запамятовал. Кто это изображен на портрете над моим письменным столом? Представительный такой, при воронах, в синем плаще и шляпе.
   - Это Один ( он же - Вотан). - отвечал Несмешаев. - Одна из ключевых фигур скандинавского или, ежели угодно, - адьютант-референт усмехнулся, - варяжского пантеона. Выдающийся мистификатор.
   ***
   - Палладины в трех милях, за Щербатым Бугром! - глаза сотника горели бешеным азартом. - Прикажи атаковать, благородный начальник! Ай да разреши, благородный начальник, па-апытать удачи на палладина с новыми стрелами черноголовыми, нашу удаль камаргскую показать! Наши страусы палладинского гудежа са-авсем не боятся, наши стрелы...
   - Про страусов верю. - с улыбкой перебил камаргца Пенкроф. - У них мозгов с фасолину - бояться нечем. А вот как твои молодцы?
   - Молодцам, благородный начальник, ай как хочется палладина добыть. - задушевно пояснил сотник. - Тигра добывали, крокодила добывали, морлока - тоже добывали, палладина, - он сокрушенно развел руками, - са-авсем не добывали. Слушай, прикажи атаковать!
   Пенкроф сдвинул берет на лоб, запустил было пятерню в шевелюру, глянув на камаргского варвара, ограничился изящным почесыванием затылка посредством мизинца. Огляделся.
   Возле котлована, заполненного жутким кровавым месивом, суетились бледные перепуганные люди, по виду - почтенные камелотские обыватели. Неловко орудуя лопатами, мешая друг другу, торопились предать земле человеческие останки, собранные на месте разгромленного ночью лагеря морлоков-мясников. Чуть подальше, на низком, поросшем травой и осокой берегу реки, у составленных в пирамиду алебард покуривали хмурые егеря. Стоящий по колено в воде самоходный истукан ладил из какой-то вдрызг проржавелой, поваленой набок будки импровизированный дебаркадер для стоящей посреди реки баржи. Пенкроф, не без усилия оторвав взгляд от котлована, кивнул сотнику:
   - Ладно, Джабджа, камаргская твоя душа! Сгоняйте к палладинам, пощекочите их маленько. Но только, - он погрозил пальцем, - не зарываться. Знаю, видел вашу камаргскую умеренность и аккуратность. Ежели с кем из-за лихачества этого самого что стрясется, с тебя, Джабджа, друг любезный, спрошу, и уж тогда - не обессудь. Покрутитесь вокруг колонны, не ближе половины полета стрелы. Попробуй их задержать на полчасика. Потом - под прикрытие пехоты. Давай, храни тебя Уина.
   Джабджа поклонился, приложа руку к сердцу. Ударил пятками страуса, подьехал к своим, сгрудившимся возле некоего подобия ворот в ветхом бамбуковом частоколе. Выдернул из ножен ятаган, выкрикнул что-то пронзительно-гортанное, направляя страуса в ворота, бросил его с места в карьер. Сотня подхватила крик, понеслась с гиканьем и свистом вслед за командиром по петляющей меж невысоких пологих холмов дороге. С милю камаргцы неслись совершенно безумным аллюром, затем, отдав надлежащую дань куражу, вбросили ятаганы в ножны, перешли на быструю рысь.
   Пенкроф, проводив с улыбкой взглядом удалых сыновей Камарга, подозвал своего оруженосца:
   Марк! Скажи пажам, пусть помогут созидателишкам побыстрее засыпать яму. Истукана задействуйте. Только присыпте, курган воздвигнем потом. Присыпте, и все, кроме офицеров: похоронная команда, пажи и оруженосцы - на баржу. Баржу отвести на середину реки. Да, с палладинами управимся без желторотых. Не обижайся - успеешь еще, всем хватит, мало никому не покажется. Давай, выполняй. Господа офицеры! К оружию!
   ***
   - ... Не стоит нам так уж сильно обижаться на нашу историю с географией. И завидовать чужим истории с географией не стоит. Повторяя набившие оскомину стереотипы. Ведь как раз на российскую землю сапог неприятельского солдата не ступал целую сотню лет. Почти все девятнадцатое столетие, с хвостиком из двадцатого... Про что вы? - Воропаев прервал свой поток сознания, покивал снисходительно адьютант-референту. - А, про пожар Москвы... После указанного пожара и не ступал ? Гран мерси за подсказку - очень может быть, что не только после, но и - благодаря. Как бы там ни было, но - не ступал. Крымская война?... Ну разве ж это... Так - помыли господа европейцы сапоги в Балаклавской бухте, и сразу - до дому, до хаты. Погрозивши пальчиком русским и туркам - чтоб жили дружно, не строили никаких мессианских планов и черноморских флотов. Все познается в сравнении мон шер ами Пал Абрамыч. За этот же период времени французы и немцы ха-арашо потоптались друг по дружке, а заодно - по итальянцам. Испанцы обошлись без иностранной помощи - организовали себе сами гражданские войны чуть не на все столетие с продолжением в следующем. С ха-арошим погромом и в экономике и в прочем. Как и американцы, любимые Богом наравне с дураками и алкоголиками. Что, не слыхали? Присловье такое у них есть, точнее - у их, штатовских, яйцеголовых: "Господь Бог любит дураков, алкоголиков и Соединенные Штаты Америки". Американцы хоть быстро управились. Но - с впечатляющим счетом: людские потери - за полмиллиона. А экономика... Южане долго не могли очухаться. Даже там, где не довелось погулять орлам генерала Шермана. Я про марш к океану. Мероприятие вполне в духе западного прогресса, а также - маркизов де Сада и Пугачева. Да-с. А Россия-матушка вкушала все это время покой. Почти весь девятнадцатый век. А век-то, вспомните-ка Жюль Верна, "век пара и электричества". Пока европейцы, не брезгуя указанными паром и электричеством, топтали друг дружку солдатскими сапогами, мы дремали сладко. Дремали, убаюкиваемые былинами про чудо-богатырей, на раз мочивших... Пардон, пардон. Одерживавших блестящие победы над татаро-монгольскими захватчиками. Я не говорю - сказками, я говорю - былинами. Да, воевали все время, но - не на своей земле, и чаще всего - не с шибко сильным противником, особо не напрягаясь. Почитайте у Ермолова, какими силами велась война на Кавказе. В типичной операции - несколько пехотных рот, несколько орудий плюс казаки и какая-нибудь туземная милиция. Против персов в решающем сражении у Паскевича было аж семь тысяч штыков и сабель. Да и был Кавказ тогда окраиной, вроде Индейской территории у штатовцев. Березовского еще не изобрели, так что... Опять Онегин с Печориным!... Ага - и Чацкого вспомнили! Эти-то хоть, имея шило в... Миль пардон, Пал Абрамыч! Про шило это я от себя, в советской школе на уроках литературы нас такому не учили. Народ? Люблю. Я сам народ. Как же - понимаю. Народ, само собой, сущность духовная, чтоб народ любить, матчасть учить не надо. Любить народ легко и приятно. А вот матчасть полюбить... А надо - и любить и учить. Сейчас за это крепко бьют. Начали с Хоттабычей. Не поймем намек истории - и нам вломят. Нет, я не против золотых куполов. Надо ж чем то "масона черный глаз слепить". Опять же, неуклонное возрастание площади поверхности золотых куполов на душу населения - наглядное свидетельство усиленной политработы на предмет духовного роста нации. Помните, у Высоцкого: " А купола в России кроют чистым золотом - чтобы Господь почаще замечал". И вообще, за духовность я - двумя руками. "Без духовной основы сила обречена на поражение". Знаете, кто сказал? Адольф Гитлер. Вот уж кто был мастер массового расширенного воспроизводства духа. Крепкий был дух, истинно народный, ха-арашо шибал. - Альберт Юрьевич выразительно покрутил носом. - Но отчего-то амбрэ сие не пришлось по вкусу значительной части человечества. Каковое человечество сочло за благо источник указанного духа основательно почистить. Для чего пришлось обьединить матчасть, не заморачиваясь сильно идеологическими различиями. Ведь матчасть первична, а духовность... Как? Марксистская догма? Эту марксистскую догму Хоттабычам американские империалисты сейчас за-амечательно обьясняют. Находя, притом, время определить место и для духовностей всяких-разных. Каких-таких духовностей и какое место? Известно, какое ... Пардон, пардон я ничего такого не хотел сказать про авторитет ООН или, к примеру, Святого Престола... - Воропаев примолк, глядя на висящий на стене дисплей, перевел разговор на другое:
   - Лихо камаргская страусиная кавалерия управляется с этими золотыми роботами, как бишь их...
   - Палладинами. - суховатым тоном подсказал начальнику Несмешаев.
   Представляемое на дисплее действо разворачивалось на роскошно алеющем маками поле. Камаргцы с хриплым воем кружили около изрядно поредевшей колонны палладинов. Пестроперые стрелы с пронзительно-хищным пением раздирали воздух. Наконечники стрел, сработанные из черных фиалов , исторгали прожигавшие золотую броню лиловые молнии. Растерзанные этими молниями останки механических кукол в соседстве со сломанными маками густо устилали землю. Опустошив колчаны, камаргцы лавой понеслись в сторону зеленевшей на краю поля дубравы. Из дубравы выдвинулась, казавшаяся черной на фоне молодой листвы, колонна пеших егерей. Развернулась в каре. Камаргцы неслись прямо на каре.
   - Делись! - сотник Джабджа поднял блеснувший на солнце ятаган. Камаргская лава, подобно театральному занавесу, раздернулась влево и вправо. Взглядам егерей открылось истоптаное маковое поле с ковылявшими там и сям, тускловато посвечивающими запыленной броней фигурами. Призывно-томительно запели флейты. Пехота с алебардами наперевес размеренным шагом двинулась вперед, готовясь добить создания Подземного Мира, вторгшиеся в Элойский Эдем.
   ***
   - Я, признаться, полагал, что львы и прочие хищники, возлегающие у ног дев, атрибут рая, а не ада. - Дроздовский ткнул чубуком трубки в дисплей, на котором представлена была прекрасная Жентиана, восседающая верхом на тигре.
   - Должно быть из рая и забежал. - небрежным тоном отозвался Логвинов. - Нулевой уровень первого круга это ж вроде нейтральной полосы. - Не будем отвлекаться. Что-то я, Фил, касательно твоих концепций в глубокой непонятке. Национал-глобализм - это как?!
   - Начнем с глобализма. - Дроздовский с неудовольствием оторвался от дисплея, заговорил брюзгливо-менторским тоном. - Всем, кроме заведомых дебилов и записных демагогов, ясно, что важнейшие проблемы современного человечества носят глобальный характер. Следовательно - для их решения необходима глобальная концентрация и координация усилий. Возьмем ту же астероидную опасность. Проблема не самая актуальная, но уж больно наглядно-конкретная. Кстати, Андрюша, тебе не приходило в голову, что наглядная до жути конкретность этой проблемы вносит предельную ясность в общечеловеческую систему ценостей?
   - В рассуждение того, что физика, способствующая развитию системы противоастероидной защиты, есть самоочевидное благо, а прочая лирика... - Логвинов примолк, погрузившись в созерцание новой мизансцены на дисплее. Женя-Жентиана купалась в бассейне в компании с полосатым хищником. Вскоре к ней присоединилась еще одна девушка - черноволосая, тонкая и гибкая как веточка ивы, проказливая как бесенок. Прекрасные дамы теребили впавшего в ангельскую кротость зверя, плескали ему в морду водой, катались на его широкой спине, вообще держали себя с ним вполне раскованно и свободно. Называли, притом, почему-то Аликом. Привлеченный было в купальню девичьим смехом и визгом Альберт Юрьевич Воропаев счел за благо поспешно и незаметно ретироваться.
   - Ну, не так грубо и прямолинейно. - Дроздовский говорил не отрывая взгляда от дисплея. - Благо - все то, что способствует приобретению человечеством новых знаний. Позитивных знаний, имеющих в принципе практическое приложение, прагматическую ценность. Приложение в областях, связанным с глобальными проблемами человечества. Реальными, порой пугающе реальными проблемам.
   - И мы имеем и знаем такие вот пугающе реальные проблемы. - Логвинов тоже не без удовольствия наблюдал за играми юных резвушек из первого круга ада. - Что дает нам критерий отбора - выцепить своих из всей этой высокодуховной толчеи вокруг всяческих мест кормления. Выцепить и не дать нашим хунвэйбинам опять затолкать их в загон со "сторублевыми инженеграми". Не дать им, этим своим, забыть даже там, у успешно загнивающих, что они наши, русские. Как хунвэйбины забрели в мою скорбную голову?... Вспомнился мне, Фил, один непростой разговор. О Китае. О нем у нас сейчас много толкуют. Некий умный и злой еврей, мой давний приятель, оченно одобрял китайскую культурную революцию. Дескать, Мао, руками хунвэйбинов, вырубил всех этих... протирающих штаны в храмах культуры... Вот ты, Фил, молчишь вполне презрительно, потому как нельзя так и в таких выражениях о святой интеллигенции. А я тогда так даже и не смолчал. Можно сказать - во весь голос! ... За что получил вопросец на засыпку: "Ежели вырубали интеллигенцию, пусть не святую, но взаправдашнюю, кто сработал китайские ракеты, спутники, ядерный потенциал?". А!... Вот то-то же. И, ежели бы только ракеты и боеголовки... В те же годы Китай вошел в четверку стран, впервые синтезировавших белок. Вместе с нами грешными, Штатами и, дай бог памяти, кажется - Англией. А китайские математики, возросшие за ихним железным занавесом?! А нынешнее китайское кино?! Нет, я не в том смысле. Зачем нам хунвэйбины? У нас свои есть - месяцами не платившие зарплату "товарищам ученым, доцентам с кандидатами". В Китае , правда, самых продвинутых хунвэйбинов потом таки постреляли на стадионах, а у нас... Ладно, замнем для ясности. С глобализмом мне все понятненько. А вот как ты к глобализму национализм пришил? Или это не ты, а Воропаев? Он? С того света, или?... Слушаю внимательно.
   - Глобальная концентрация ресурсов и централизация управления конечно усиливают эффективность усилий по решению мировых проблем. - заговорил Дроздовский. - Но, одновременно, недопустимо уменьшают устойчивость мировой цивилизации против всяческих непредсказуемых...
   - Гостинцев от добрых дядей, повесивших на бедного, глупого, доверчивого Беню Ладена... - Логвинов оборвал фразу, заметно изменил тон:
   - И потому глобализация без многополюсности совершенна быть не может. А разные полюса - это нормальные здоровые естественные национализмы - без дебилизмов и паранойи. Понял. Заметано. Что там у нас еще? Чего там Лаврентьич гоношится?
   - Требует передачи результатов расшифровки прижизненной ментограммы Воропаева. - с неудовольствием отвечал Дроздовский.
   - Требует - передадим. Не все, разумеется. Каждому свое. Лаврентьичу - лаврентьичево. То, что без Лаврентьича в металле воплощено быть не может. Пусть берет и работает. Лишь бы в сугубо нашенские дела не влазил. Не беспокоил Воропаева там. - Логвинов мотнул головой в сторону дисплея.
   Тигр, прискучив возней с девчонками, вылез из бассейна и стоял на его краю, отряхиваясь. Отряхнувшись, с достоинством двинулся восвояси. Женя, ухватив зверя за хвост, вознамерилась затащить его назад в воду. Тигр, оборотясь, рыкнул урезонивающе. Взвизгнув - скорее от неожиданности, чем от страха, шалунья выпустила тигрячий хвост, подняв столб брызг, плюхнулась задом в бассейн.
   ***
   - Хорошо, будем всемерно споспешествовать прекрасной Магнолии в ее трудах по развертыванию в Камелоте подразделений Цветника Леопарда. На сей предмет имею своеручное письмо министра двора. Но только, скажу я тебе, Пенкроф, настоящего Меченосца бабы, прекрасные дамы, без помощи всяких казенных подразделений чуют за милю. И - не глядя на погоны. Как, - Элронд хохотнул, - нашего Джабджу, к примеру.
   - Или этого старого греховодника и книгочея Бенджамена Балу. - отозвался Пенкроф. - Его собратья по сословию - выборные от столичных Созидателей Насущного во время последней аудиенции очень упирали на этот отдельный отрицательный пример.
   - В рассуждение чего? - Элронд заинтересованно глянул на плац-адьютанта.
   - В рассуждении того, что в видах защиты собственности и нравственности надлежит воскресить во всей красе и мощи фигуру квартального цензора. - отвечал Пенкроф - Неуютно им, понимаешь ли, без недреманного цензорского ока. "Как хороши как свежи были розги".
   - Ну, эти всегда норовили впутать власть и закон во все и вся. Вплоть до отношений доброго обывателя с благоверной. Закон... Какой для бабы может быть закон? - комендант впадал в модус философический. - Я, о прекрасных дамах, без должного уважения?! Обижаешь, плац-адьютант! Почему - только экстерьер?! Я всегда говорил и говорю, что главное в женщине - душа ( весь вопрос в том, где у нее душа эта размещается?). И где бы не размещалась, только чином и толстой мошной ее, душу женскую, не покорить. С другой стороны, все должны чувствовать и понимать, что нищий Меченосец это чревато... Этого мы не допустим ни под каким видом. Я уж написал докладную об использовании выручки от продажи драконятины для... Кого это там хоронят?
   - Джона Доусона, владельца кожевенных мастерских в Вышних Смердунах. - без особой охоты ответил Пенкроф. - Скончался вчера апоплексическим ударом.
   Из дверей приземистого серо-розового особняка напротив выходила печальная процессия: попарно - мужчины с венками, небольшими стайками - женщины с букетами, какими-то полотенцами, кувшинами и корзинками. Затем появилась оббитая лиловой парчей крышка гроба. Следом за ней - гроб с синюшно раздутым лицом покойника на белой кружевной подушке. Дожидающиеся на улице музыканты завели надрывно-жалобную мелодию.
   - Подожди... Доусон, Доусон... Тот самый? Он еще приходил третьего дня, просил подряд на выделку драконьих кож. Такой мордатый, нахальный, то-есть я хотел... нехорошо о нем теперь так, как бишь это сказать... Цветущий, что ли? Надо же - Элронд огорченно покачал головой. - С чего это он?
   - Мастеровщина его, как и вся мастеровщина в Камелоте и окрестностях, побросала работу. А у него был срочный заказ.
   - Что ж это они? Хозяин платил мало?
   - Платил как обыкновенно. Порой пробовал прижать, но за срочность неплохо приплачивал. Только кто ж будет возжаться с вонючими кожами, ежели можно иначе деньжат срубить? В очереди за драконятиной постоял, драконятину свинарям перепродал...
   - Свинарям?...
   - Ну да. У толкового свинаря выходит на фунт бекона четыре-пять фунтов драконятины. Цены на бекон и драконятину знаешь? Драконятина - считай даром. А бекон... Считать усмеешь?
   - Драконятину - свиньям!
   - А что? Так хоть свинари и колбасники при деле. Ну и всякий люд при них - бондари там, дровосеки - поставляющие щепу для коптилен, торговцы солью и пряностями. А поначалу, пока не скумекали драконятиной свиней откармливать, весь Камелот, и стар и млад, только и знал - что в очередях за дармовщиной этой самой стоять. Всех ты, Джордж, осчастливил.
   Элронд не нашелся, что на это ответить, молча смотрел в окно. Похоронное шествие вытянулось вдоль улицы. Медленно двинулось вперед. Внезапно прощальный напев заглушился разухабистым, скачущим мотивчиком, шумом хмельного веселья . Из дверей ресторана на углу выплеснулась в танце развеселая компания. Впереди, на пару с заросшим до глаз медно-рыжей щетиной верзилой, выплясывала босая женщина в пышно-воздушном розовом платье. Женщина была уже на возрасте, платье - из дорогих, с явными следами бесцеремонных лапищ. Туфли свои женщина держала в руках, отбивая их подошвами такт. Миг - и печальная процессия смешалась с хмельной компанией. Сухонький старичок, несший венок, возвысил голос, нелестно аттестуя толкнувшую его босоногую плясунью. Тотчас же рухнул наземь с разбитым лицом - рыжий верзила не замедлил защитить честь дамы. Элронд с Пенкрофом и глазом моргнуть не успели, как внизу уже бушевала драка. Визжали женщины, рычали мужчины. Гроб качался на плечах несущих - как лодка в бурном море. Затем, оброненный, рухнул вниз. Над дерущейся толпой взметнулись на миг белые, с серебряными пряжками, туфли покойника. Послышался стук подков кирасирского патруля. Кирасиры на рысях врезались в толпу, лупцевали плетьми всех подряд.
   - Дожились! Надо же - драка во время погребения. Зверье! Скоты! И это - камелотцы! Кто или что сделал их такими? - в глазах Элронда были усталость и отвращение.
   - Как кто?! Ты. Я ж говорю - ты сделал всех счастливыми. Завалил их манной небесной, то бишь - драконятиной. Вот они и вкушают счастье в соответствии со своими склонностями. - Пенкроф мотнул подбородком вниз.
   - А не пошел бы ты !... - Элронд оборвал себя на полуслове, затем - неожиданно оживился. - А не пошли бы Вы, благородный Пенкроф, в директора Королевского театра музыкальной драмы. С удовольствием порекомендую Вашу кандидатуру. Старина Эгберт с сего поста сбежал на прошлой неделе - попросился комендантом в какую-то дыру в Охфордшире. Не выдержал, бедолага, атак полчищ благонравных девиц, мечтающих о карьере в кордебалете. Ах, не желаете! То-то же. Не обламывай и не обламываем будешь.
   ***
  
   Озябшую согреть высокою любовью,
  
   Немытую отмыть своею чистой кровью.
  
   Как в белый свет палить в нажитое веками,
  
   Цветет декабрьский снег - багряными следами.
  
  

Написанное химическим карандашом

на клочке желтоватой бумаги,

завалявшемся между страниц "Хроник Четвертого Рима"

  
   ***
   - Какая-такая еще, во имя Тьмы, "мадамка Уина"?! - полковник Скромби выкатил глаза на камаргского сотника. - Ты что, Джабджа, лишнего хлебнул натощак.
   Удалой Джабджа злобно оскалился, отвечал на повышенных тонах:
   - Зачем мне понимать какая-такая?! Тебе от нее письмо. Ты - понимай. Читай. Сам-понимай, какая-такая, меня не спрашивай. Не веришь - сам посмотри. Туда, на реку посмотри. Глазами посмотри. Хорошо посмотри - откос белый, белый, у откоса баржа, на барже мадамка гуляет. Не видишь? Глазами не видишь - в стекла посмотри. Туда посмотри. Сам посмотри. На меня не кричи - не надо. Давай-давай, хорошо сам посмотри. Не туда посмотри, сюда посмотри. Не тот откос белый. Другой - совсем белый, внизу - старые вербы, под вербами - баржа, на барже - мадамка.
   Следуя указаниям сотника , Скромби направил подзорную трубу, увидел спрятавшуюся в тени высоких развесистых прибрежных деревьев баржу. На носу баржи розовело женское платье. Скромби опустил трубу, отдал ее пажу. Вынул из-за обшлага изящный, в бумажных кружевцах конверт. Вскрыл, стал читать, частенько поминая Владыку Тьмы. Дочитав, сунул конверт снова за обшлаг, проговорил раздумчиво:
   - Похоже, это - та самая: "фея-императрица Уина Вторая", она же - "мамашка палладинов". Надо же - такой вот уличный цветок, а вообразило себе, будто палладины всей толпой маршируют за ее юбкой. А может - и вправду она ведет... У нас теперь и не такое случается. Слушай, Джабджа, за ней, мадамкой этой, колонны палладинов не видать?
   - Палладинов не видал. Малый, при мадамке, много-много про палладина врал. Я, палладина - нигде не видал.
   - Что за малый? Кто при ней, при фее этой, еще?
   - Малый - совсем глупый. Врал много-много. Мой человек хотел ему мало-мало голову набить. Я сказал: "Не трогай. Он - мадамкин. Зачем нам мадамку обижать?! Не надо." Еще люди - как солдаты: мундир, оружие таскают. Не солдаты - совсем как балаган на базаре. Еще один - офицер. Мундир - золота много-много, перьев на каске, как у павлина на заду, тоже - совсем как в балагане.
   - Думаешь, настоящий офицер?
   - Настоящий. Я, - Джабджа выдержал паузу, - так думаю.
   - Почему думаешь, что настоящий?
   - Слушай, зачем так спрашиваешь?! Знаю. Глазами сам посмотрел - как ходит, смотрит, говорит. Офицер.
   - Н-да. Привезем Элронду еще одну головную боль. Только феи-императрицы, мамашки палладинов ему не хватает.
  
   ***
   Зеленоватый сумрак подземки наполнен был предвкушением схватки. Басовито гудела, в тревожно-напряженном ритме, тянущаяся вдоль осклизлой стены тоннеля труба. Возле горловины тоннеля на парапете, опоясывающем большую, круглую в плане, пещеру, офицер-связист, приложив к трубе ухо, торопливо писал на планшете карандашом. На стоящем вровень с парапетом мостике самоходного истукана прохаживался Элронд. Пенкроф, нахохлившись, сидел за пультом управления истукана,. Рядом из люка в настиле мостика выглядывал слоновий укротитель Морис Гасперсон, облаченный в черную общегвардейскую униформу - без эмблем и знаков различия. Связист кончил записывать, подошел к Элронду, доложил:
   - Палладины в трех милях от группы ротмистра Геторига. Геториг просит команды на выдвижение к огневому рубежу.
   - Пусть погодит немного. Время еще есть. Не будем пороть горячку. - Элронд кивком отпустил связиста, подошел к пульту управления. - Как у тебя Пенкроф? Все готово? Фугас в нутре истукана проверил? Приказ N 667 помнишь?
   - Помню, ваше превосходительство! - Пенкроф встал со своего места, лихо и не без изыска отсалютовал. - Готов исполнить свою последнюю волю, буде сие окажется необходимым при ликвидации взбунтовавшегося истукана.
   - Не тянись, мы не на плацу. - поморщился Элронд. - Эмме своей, ежели вернемся, не проболтайся, в какое дело я тебя втравил. А вас, мэтр Гасперсон, я благодарю за помошь и не смею более задерживать в подземке. Мои пажи препроводят вас наверх, к солнышку. Ваше вознаграждение уже перечислено на оговоренный счет. Засим, желаю всего наилучшего и...
   - Бросьте, Элронд! - человек в люке осклабился панибратски. - Какой, я вам здесь, во имя Тьмы, "мэтр Гасперсон"?! И никуда я не пойду, пока мы не кончим дело. - в подкрепление своих слов он проворно нырнул в чрево истукана.
   - Как же прикажете Вас именовать? - суховато осведомился Элронд. - И на каких основаниях Вы изволите разделить с нами тяготы и опасности предстоящего дела?
   - На товарищеских. - донеслось из люка. - В рассуждение того, что мы с вами, господа Меченосцы, товарищи... нет, не по оружию - по несчастью. По несчастью родиться и пребывать в нашем лучшем из миров. А обращаться ко мне можете, как вам будет благоугодно. К примеру так: "Эй ты там - внизу, возле мозгов истукана". Ну или еще как-нибудь, в том же роде. Мы, фигляры, народ необидчивый.
   - Нет уж, любезный, оставайтесь покамест мэтром Морисом Гасперсоном. Так всем будет лучше. - вмешался в этот странноватый разговор Пенкроф. - Таким себе мастером на все руки, знатоком множества искусств и ремесел, бывалым парнем, прошедшим огонь, воду и медные трубы. Фокусником-чудотворцем, который увязался за благородными в подземку, имея похвальное и общепонятное стремление на раз срубить хорошую толику деньжат в рисковом деле.
   - Мои комплименты, господин плац-адьютант! - в голосе из-под настила и вправду слышалось нечто вроде восхищения. - Как вы лихо определили на его законное место беднягу Гасперсона. Фокусник, рискующий шкурой ради корысти. Просто и всем понятно. Тем более, что господин комендант явил в сем случае щедрость воистину благородную. Я знавал рисковых ребят, попавших на виселицу из-за сумм, гораздо меньших.
   - Оставим этот разговор. - Элронд испытывал явную неловкость. - Хорошо, господин Гасперсон. Прошу вас исполнять при мне должность, скажем-так, инструктора-дублера. Штандарт-кавалер! Передайте Геторигу приказ на выдвижение. Пенкроф! Готов? Поехали!
   ***
   - Наша задача настрогать побольше палладинов-подранков. Чтоб, значит, их жалобные стоны и призывы о помощи достигли слуха элрондовского истукана. Элронд будет отслеживать - как и на каком расстоянии стоны эти будут влиять на поведение истукана. И пробовать заволновавшегося истукана урезонить. По рецептам этого... - Геториг покривился. - Шут его разберет, кто он такой - то ли фигляр-фокусник, то-ли маг-оружейник из бывших наших. Ну, это не наша забота. Конкретнее. - ротмистр глянул на часы. - Через десять минут выступаем, идем "елочкой", я - головной, Гендальф- замыкающий. Замыкающий, Орест, замыкающий. Это, доложу тебе, тоже не сахар. Разговорчики! Не успел тебе папаша вложить основ субординации. Поговорил бы ты так с ним.... К двенадцати выходим к горловине Изгарной Кишки, занимаем поперек нее позицию. Арбалетчики бьют по палладинам, начиная с дистанции в двести шагов. Бить по ногам. Ну и... - он усмехнулся, - по местам, откуда ноги растут. Обездвиженых подранков не добивать, невзирая на гудеж. Ничего не попишешь, будем терпеть - приказ есть приказ. Тех, что подойдут ближе двадцати шагов, обрабатывать из ракетометов на полное уничтожение. По сигналу трубы отходим в Мерлиновы Норы, забиваемся поглубже, взрываем фугас в Кишке. После взрыва прочесываем Кишку на предмет уцелевших палладинов. После этого соединяемся с Элрондом, и - домой, к солнышку, к девочкам. Вот, такая диспозиция. Все. По местам, и - вперед.
   Окружавшие Геторига кавалеры построились в колонну по одному, "елочкой" - каждый смотрел в сторону противоположную той, куда обращен был взгляд переднего товарища. Геториг оглядел колонну, стал впереди. Они двинулись быстрым шагом, через четверть часа вышли в небольшой черноколонный зал, к которому сходилось несколько тоннелей. Растянулись, переговариваясь и пересмеиваясь, в боевую линию поперек самого большого, в остальные выслали дозоры. Цепкий как кошка, небольшого росточка, портупей-кавалер взобрался на карниз, по которому шла позеленевшая бронзовая труба, отстучал по ней сообщение Элронду. Сгущавшийся в дальнем конце большого тоннеля сумрак стал наливаться багряным, послышался размеренный, тяжелый, с металлическим звоном и лязгом топот.
   ***
   - С поста передали эстафету: в Изгарной Кишке идет бой, группой Геторига подбито уже девяносто семь палладинов. - Пенкроф отошел от люка, принял из рук пажа-связного еще одно донесение, вернулся, уточнил информацию:
   - Еще три. Так что на данный момент - вся первая колонна выведена из строя и ей грозит полное уничтожение. Кажется, у них есть все основания подавать тревожные сигналы собратьям.
   - Хорошо, будем наблюдать. Я пока ничего особенного не замечаю. А вы? - Элронд повернулся к Гасперсону, сидевшему рядом с ним перед сплетением разноцветно помигивающих светящихся трубок - мозгом истукана.
   - Ничего и не следует ожидать. - пожал тот плечами. - Мы слишком далеко от места действия. Надо продвинуться к Изгарной Кишке еще на пару десятков миль и повторить наблюдения.
   Элронд скомандовал Пенкрофу, истукан пришел в движение. Через полчаса хода быстрым шагом Гасперсон, поклевывавший до этого носом, несколько оживился, ткнул пальцем в пучок трубок, тянувшийся откуда-то сбоку к центральному узлу истуканьего мозга. Трубки эти, только что светившие ровным молочным светом, вдруг запульсировали алым. Элронд распорядился остановить истукана у первого же поста, запросить информацию от Геторига. Истукан резко прибавил ход, Пенкроф крикнул с мостика, что теряет управление. Элронд выхватил кортик стал рубить кровяно пульсирующие трубки. Истукан пошел рывками потом стал как вкопанный, шагах в пятидесяти не доходя поста. От поста бежали кавалеры бодрствующей смены. Сохранявший все это время скучливую мину Гасперсон сказал:
   - Вовсе ни к чему было прибегать к кортику. Это делается вот так. - он сунул руку в недра истуканьего мозга, выдернул из разьема обрубленный пучок, обезьяньим движением сунул его за пазуху. Оглядел флегматично помигивающее сплетение светящихся жил, заметил небрежно:
   - Этот истукан способен теперь к работе только в подражательном режиме: воспроизводя телодвижения человека-водителя. Впрочем, милейший Пенкроф режимом этим владет мастерски, являя ловкость, достойную хорошего балаганного акробата.
   Элронд, не отвечая Гасперсону, выбрался на мостик, выслушал рапорт коменданта поста, приказал затребовать информацию от Геторига. Комендант отвечал, что с Геторигом связи нет уже полчаса - мешает какой-то постронний шум. Элронд глянул на Пенкрофа, тот встал с водительского места, перебрался с ходового мостика на шедший поверху тоннеля широкий карниз, направился к трубе, возле которой, напряженно вслушиваясь, стоял связист. Вернулся на мостик чернее тучи, проговорил вполголоса, обращаясь к Элронду:
   - Палладины топают колоннами по Могравскому мосту. Оттого и шум. Такое уж было раз, тогда - с Эгбертом.
   - Как такое могло случиться сейчас? - резко спросил Элронд. - Геториг получил инструкцию заминировать подходы к мосту. Чтоб исключить возможность полного окружения. Неужто он...
   - Все проще, ваше превосходительство. - вмешался тоже выбравшийся наверх Гасперсон. - Авангард палладинов, по всей видимости, просто потоптал минное заграждение. Потоптал не считаясь с потерями, наступая на означенные грабли, покуда они, грабли, не затупились. Прочие идут по останкам авангарда. Это ведь механические куклы, ваше превосходительство. Куклы, не ведающие страха и жалости.
  
   ***
   - Гендальф! Возьми двух-трех ребят по своему выбору. Смотайтесь к мосту, дождитесь просвета меж двумя колоннами палладинов и рваните мост. До этого отстучите Элронду обстановку и мое решение: добить подранков, чтоб дать людям малость отдохнуть от гудежа (вскорости его опять будет более чем достаточно), рвануть мост и занять круговую оборону . Чего?... Да, конечно же, благородный Гендальф. - Геториг с юмором глянул на тведокаменно держащегося уставных форм молокососа. - Разрешаю исполнять. Давай - поживее. Кроуфорд! Остаешься здесь за меня. Рокстон, Дорвард, Саммерли, Лесли, Мэллони! Как вам паладиний гудеж? Можете еще ковылять на своих двоих? - Геториг с отвращением глянул на сидевших там и сям на каменном полу, оглашавших тоннель душедробительными песнопениями подбитых палладинов, критически осмотрел подошедших на призыв командира кавалеров. Лица их , покрытые каплями холодного пота, судорожно подергивались, шаг был преувеличенно тверд, в глазах застыла усталая боль. Ротмистр вздохнул, достал из-за голенища флягу, пустил ее по кругу, сделал и сам изрядный глоток, присовокупил при сем:
   - Так будет малость полегче. Сейчас добьем подранков, отдохнем малость от гудежа. Вперед ребята! Лесли со мной по центру, Мелони с Рокстоном левее, Саммерли с Дорвардом правее.
   ***
   - Чего Гендальф тянет ?! - Воропаев не сводил глаз с дисплея. - Почему не взрывает мост вместе с этими... не в меру расплодившимися, роботами?
   На дисплее явлена была впечатляющая сцена из будней Подземного Мира: по арочному мосту, переброшенному через опалово светящуюся подземную реку, приглушенно поблескивая в мертвенном свете золотом панцирей, размеренным машинным шагом двигалась колонна палладинов.
   - При взрыве пролет моста рухнет в реку вместе с палладинами. Вода смягчит удар. Конечно, часть палладинов будет уничтожена взрывом, другие утонут. Но некоторые, получив незначительные повреждения, могут спастись - река здесь неглубока, течение медленное. В таких условиях стопроцентно гарантировать уничтожение палладинов-подранков не представляется возможным. А последняя инструкция Фарфорового Дворца еще раз категорически предписывает исключить малейшую возможность того, что хотя бы один палладин-подранок достигнет Гнездовья. Ибо в этом случае он может породить новые модификации палладинов с непредсказуемыми свойствами. - обстоятельно отвечал сидящий поодаль Несмешаев.
   - Ну вот, прошли мост, последние уже в тоннеле. - досадливо прокомментировал Воропаев. - Он что, сей юный отпрыск Генерального Инквизитора, из этих, держащихся приказа "яко слепой стены"... приказано мост взорвать, так он только мостом и занимается, а палладинов спокойненько спихнул на Геторига?
   - Не думаю. - Несмешаев смотрел на дисплей внимательно. - Скорее всего Гендальф... Ага вот.
   Из горловины тоннеля, в который только что вошли палладины, вырвался ревущий смерч. Слизывая своим огненным языком настил, достиг середины моста, взвился над ним и опал, расползаясь, превращаясь в чудовищный, дымный, в багряных прожилках, гриб. Несмешаев переждал ударивший по ушам вопль спущенной с цепи стихии, проговорил одобрительно:
   - Грамотно. И мост сработал аккуратно: в случае чего - недолго восстановить. Да, Орест Гендальф - достойный сын своего отца.
   ***
   Палладин лопнул под гигантской медной стопой как жук под копытом коня. Но тотчас же меч другого паладина рассек гофрированную трубку под истуканьим коленом. Из рассеченной трубки хлынул поток мяслянистой жидкости. Истукан зашатался. От темной громады застрявшей в выбоине волокуши щелкнул арбалет. Короткая граненая железная стрела ударила палладина в горло, косматая звезда, брызжа сиреневыми искрами, перегрызла членистую шею. Голова, дребезжа, покатилась по выщербленному каменному полу. Обезглавленная механическая кукла шагнула вперед - раз и еще раз, затем пошла боком, клонясь книзу, наконец рухнула с громом и звоном. Но новые золотые фигуры непрестанно являлись из сумрака подземки. Их встречали стрелами с черными фиалами, затем - ручными гранатами. Терзаемые огнем корчились на плитах пола поверженные палладины. Другие - поврежденные, но удержавшиеся на ногах, устремлялись к кавалерам, стоящим возле истукана и волокуши. Люди и покалеченные человекоподобные машины сошлись вплотную. Настал черед алебард, ракетометных выстрелов в упор. Пошли в дело саперные кирки, ломы, кувалды - все, что подвернулось под руку. Элронд с Пенкрофом прикрывали Гасперсона, латавшего дыру в истуканьем колене. Управившись с этим делом, он с обезьянней ловкостью проворно вскарабкался на ходовой мостик, крикнул, чтоб отходили в боковой тоннель, нырнул в люк. Из сумрака раздавался размеренный, с металлическим лязгом, шум многих шагов - подходила еще одна колонна палладинов. Истукан ожил, волоча за собой шлейф буксирных канатов, подошел к волокуше сзади, уперся в ее корму руками, гофрированные трубки в его сочленениях вздулись, завибрировали натужно. Гигантское стальное корыто волокуши с визгом и скрежетом выползло из выбоины, ускоряя ход, двинулось вперед, в лепешку давило палладинов. Несколько уцелевших тотчас были добиты ринувшимися следом за истуканом кавалерами. В волокуше испуганно ржала, била копытами в переборку молодая лошадь. Стоящие рядом ее сородичи, ко всему приученные службой в Подземном Мире, только головами поматывали. Гасперсон остановил истукана, спустился вниз, подошел к Элронду с Пенкрофом. В боковом тоннеле послышался стук подков. Появившийся из тоннеля всадник резко осадил коня, спешился, отдал повод подбежавшему пажу, подойдя к Элронду отсалютовал, вынув из-за голенища сложенную вчетверо карту, доложил:
   - Штандарт-кавалер Летовик, честь имею передать донесение старшего разведгруппы, маг-ротмистра Брауна. В квадрате А-66, - он показал ногтем на карте. - скопление палладинов числом до десяти тысяч.
   - Закрывающее кратчайший путь, которым мы можем прийти на выручку Геторигу. - негромко проговорил Гасперсон.
   Летовик поглядел на Гасперсона с удивлением, вопросительно повернулся к Элронду.
   - Вы имеете, что предложить? - обратился Элронд к Гасперсону. Гасперсон взялся за карту в руках Летовика, тот снова вопросительно глянул на генерала. Элронд кивнул. Гасперсон, завладев картой, вынул из своих почернелых зубов вдрызг изгрызеную зубочистку, водя ею как указкой, заговорил:
   - Можно повторить еще раз фокус с утоплением палладинов. Только теперь уже в подземке. Вот этот тоннель был когда-то руслом подземной реки. Заманить сюда палладинов не трудно. А ежели потом взорвать эту вот перемычку, поток воды сметет их всех. Впрочем, прошу покорнейше простить, почти всех. Некоторые спасутся и ... - он со своей обычной неживой улыбкой глянул на Элронда.
   - Породят новые грозные и неведомые ранее феномены Подземного Мира. - договорил за Гасперсона Элронд. - А может, Уина спасет, и не породят. А если и породят... Не бросать же из-за этого товарищей на верную погибель. Или мы - не Меченосцы?! Что мы - грозных, неведомых ранее феноменов не видали? Предостаточно мы их видали. Нас Неведомым испуг не возьмешь! По местам, господа! Вперед!
   За героическими порывами генерал-командора Элронда наблюдает из своего кабинета в Аналитическом Центре при Господнем Престоле консультант-философист департамента неразрешимых нравственных проблем Воропаев. Бесшабашная бравада генерала перед лицом грозного Неведомого представляется консультанту-философисту несколько наигранной. Скептически глядя на дисплей, он спрашивает своего адьютант-референта:
   - Как думаете, Пал Абрамыч, Элронду и на сей раз сойдет с рук панибратское отношение к Неведомому?
   - Не могу знать. - отвечает адьютант-референт. - Вводные, равно как и возможные последствия действий по этим вводным, задаются на самом высоком уровне. Последствия могут быть вообще непредсказуемые. В принципе - непредсказуемые. Но это - вне сферы нашей компетенции. Мы к этим материалам допуска не имеем.
   - А кто имеет? Кто может просчитать последствия эти самые, непредсказуемые? Как это "никто"?! Что, вообще никто в нашем лучшем из миров? Ну, или во всем этом ассортименте реальностей - хороших и разных... Чего?! То-есть - вообще никто и нигде?! Даже на самом высоком уровне? Так а зачем тогда он - уровень этот, наивысший? - Воропаев жестоко обескуражен. Но -ненадолго. Помолчав минуту-другую, он удобнее располагается в кресле, говорит примирительно:
   - Понятненько - как в том советском анекдоте про степени секретности. В Штатах одна фирма не знает, чем занимается другая, в ФРГ в одном подразделении не знают, чем занимаются в другом, в Японии сотрудник не знает, чем занимается коллега за соседним столом, а у нас степень секретности наивысшая - никто нигде ничего ни про что не знает. Вот и в самых высоких мировых сферах... А что -логично: на высшем уровне, высшая степень секретности. Бросьте, Пал Абрамыч! Дальше ада, как говорится, не пошлют. Что? И в аду есть разные круги и уровни... Ну так там, в других кругах, по крайней мере с Женькой и Астрантией не прийдется разбираться.
   Из тесноватого подземного бункера со светящимся на голой бетонной стене дисплеем за беседой консультанта-философиста с адьютант-референтом наблюдают флигель-менеджер Логвинов и ведущий научный советник Дроздовский. Сентенции виртуального Альберта Юрьевича Воропаева касательно покрова секретности, окутывающего интеллектуальную деятельность высших мировых сфер, заметно выбивают из колеи Дроздовского. Логвинов, искоса поглядывая на товарища, нерушимо хранит швейковское, подчеркнуто невинное, выражение лица.
   - В самом деле, что мы можем... - раздраженно пожимает плечами Филипп Павлович.
   - Дать всяческим элрондам и воропаевым? - подхватывает Логвинов. - Ничего. Ничего, кроме Тропы Служения. На каковой Тропе означенные истинные Меченосцы могут продемонстрировать почтеннейшей публике примеры высокой Веры. Веры в то, что свободный человек... Как про это самое у Рассела нашего Бертрана в "Поклонении свободного человека"? Ну, в том смысле, что человек этот самый, свободный должон всенепременнейше служить истине, красоте, недостижимому в жизни идеалу совершенства, невзирая на то, что все это, не дергайся, Фил, глубоко параллельно бессознательной Вселенной. Чего вызверился - ты ж не "бессознательная Вселенная" какая-нибудь, а ведущий научный советник Лейлысайского филиала НПО "Завод им. В. И. Михельсона". А воропаевым не привыкать - они еще при совке ха-арашо настрополились работать мозгами, служить идеалам совершенства, не благодаря, а вопреки бессознательной, руководящей и направляющей ... Ну чего ты, Фил?! Я ж ничего такого не хотел сказать! Я ж - со всем уважением. А ежели что и сказал не так - прости старого маразматика.
   - Бог простит. - сардонически бросает Дроздовский.
  
   ***
   - Вода, господин ротмистр ! - Из тоннеля, шлепая сапогами по растущей на глазах луже, бежал забрызганый с ног до головы Гендальф.
   - Вижу, не слепой - сурово отвечал Геториг. - А что палладины ?
   - Колонна, числом до ста, стоит на рубеже Ржавой Образины. - Гендальф собрался было щелкнуть каблуками в луже, но вовремя одумался. Прислушался к плеску воды в тоннеле, добавил:
   - Уже не стоит. Идет. Будет у нас от силы через четверть часа.
   - Ладно. - Геториг дернул щекой, поморщился. - Неходячих - на карниз. Гендальф, Саммерли, Гриффин! Займитесь этим. Остальные ко мне. Подпустим к Игольному Ушку и дадим залп. Заполируем гранатами. Потом - дёру на карниз. А там - как нелегкая вывезет. Бить прийдется неприцельно. Прицельно, похоже, не выйдет. - он снова поморщился. Глянул, как идет эвакуация на карниз кавалеров, выведенных из строя паладиньим гудежом. Их было шесть. Четверо уже лежали за идущими по краю карниза трубами на подстеленных плащах. Пятого Гриффин с Гендальфом за руки тащили наверх. Стоящий внизу Саммерли, держа за щиколотки, помогал ему ставить ноги в неровности стены. Шестой, последний, сидел, привалясь спиной к черному базальтовому столбу, оскалившись, выкрикивал что-то бессвязное, временами начинал хлопать ладонями по воде, потом разглядывал мокрые ладони как бы с удивлением. Воды было уже выше щиколоток. От нее шел пар, теплый, душный туман заполнял тоннель. Шаги палладинов слышны были уж близко. Их светящие глаза воспаленно-розовым цветом красили туман в дальнем конце тоннеля. Послышался палладиний гудеж. Геториг хрипловато скомандовал:
   - Заряжай!
   Защелкали затворы спареных с алебардами ракетометов .
   - Готовсь!
   Жала алебард выжидающе уставились в сторону розовеющего зарева.
   - Пли!
   Залп на мгновение заглушил доносящийся от розового зарева, выворачивающий душу наизнанку, напев.
   - Гранатами огонь!
   Светляки запалов прочертили дуги в тумане. Следом - рев терзающего механических кукол огня.
   - Отходим!
   По колено в воде кавалеры отошли к стене, становясь на плечи друг другу, вскарабкались на карниз. Геториг влез последним, держась за древко опущенной сверху алебарды.
   Спустя минуту, другую палладины были уже под карнизом. Образовали нечто вроде гимнастической пирамиды. Верхний, вращая мечами, готовился прыгнуть через ограждающие карниз трубы. Гендальф, одолевая сводившую мышцы судорогу, примерялся половчее ткнуть его алебардой. Лежавший в беспамятстве кавалер вдруг вскинулся, в руке его рдел гранатный запал. Граната выскользнула из разжавшихся пальцев, стукнувшись о трубу, полетела вниз. Гендальф прижал к полу незадачливого гранатометателя, сам навалился сверху. Внизу грохнуло, ослепительно полыхнуло сиреневым. Вырванная с корнем паладинья нога ударила в трубы. Они басовито загудели. Кавалер под Гендальфом задергался. В голенище его сапога торчал причудливой формы золотой осколок. По воде пошли волны. Послышался скрежет металла по металлу. Из тоннеля явилась толкаемая истуканом волокуша. На носу ее, весь в имидже отца-командира, стоял Элронд. Перепрыгнул на карниз, оглядел команду Геторига, хмыкнул скептически. Ни к кому в особенности не обращаясь сказал:
   - Да, ребятки, ха-арашо вы, как я погляжу, развлекались здесь с госпожой Тьмой. Пора и честь знать. Давайте поживее в волокушу, и - домой, наверх, к солнышку, к девочкам.
   ***
   В липкой душной ночи вершил бал первобытный ужас. От покрытого густыми зарослями темного берега раздавались отчаянный рев и визг. В аккомпаннимент к этим, исполненным смертной муки, звукам рокотало чье-то гортанное рычание, прерываемое порой жутким подобием ликующего низкого смеха.
   По закованной в бронзу палубе болотного крейсера нервно прохаживался вахтенный офицер. Крейсер , затененный гигантскими прибрежными хвощами, стоял почти впритирку к обрывистому берегу лениво текущего неширокого канала. Офицер взялся было за кобуру, затем убрал от нее руку, витиевато выругался, выводя родословную всей живности Драконьих Полей прямиком от прапрабабушки Владыки Тьмы.
   - Что там еще такое? - к вахтенному подошел командир крейсера, видимо, разбуженный происходящим на берегу адским концертом.
   - Зубастики на прогалине жрут болотного цыплака. - по свойски, без уставных формул отвечал вахтенный. - Разреши шугануть из ручника надкалиберной, урезонить малость. Сил уж нет слушать. Никак они его не кончат.
   - Такую громадину быстро не прикончить даже зубастику. - заметил капитан. - Весу в цыплаке - тонн с полсотни, да и живуч до чрезвычайности. - он поморщился, пережидая оглушительный протяжный вопль терзаемой на берегу жертвы. - Ничего не попишешь, потерпим: завтра к вечеру тэнки и бронефургоны со жмуриками будут на подходе к Черствому Логу, ежели морлочье ничего не пронюхает, и колонна втянется там в дефиле, накроем всех одним залпом, а лучшего для нас прикрытия, чем такие концерты, не придумаешь. Раз такое делается - значит людей поблизости нет - некому мешать здешнему зверью жрать друг дружку. Жрать - как ему, зверью, и положено.
   Поднятый с койки разыгрывающейся на берегу драмой из повседневнвной жизни Драконьих Полей капитан склонен был, кажется, пофилософствовать:
   - Раз такой концерт - значит никто не мешает зверью разбираться меж собой так, как ему велит его звериное естество. Значит, здешняя жизнь протекает в полном соответствии с законами этого самого естества.
   ***
   - Хорошо, про Ореста Гендальфа сына Роберта Гендальфа - последнего настоящего Генерального Инквизитора мне понятно. - Астрантия подгребла себе под грудь теплый песок, улыбнулась ласковой, все понимающей улыбкой. - Такие мальчики, поведенные на своих игрушках, встречаются во всех реальностях. Бедные их девочки! А что это еще за фея-императрица Уина Вторая у них объявилась? Она же - "мамашка палладинов"?
   - Да так, какая-то дамочка, подцепившая при неизвестных обстоятельствах гербовый медальон предпоследнего императора из династии Каллингов. - Воропаев рассеянно чертил что-то на песке пальцем. - Тычет теперь всем этот медальон в глаза, утверждает, что ее пацаненок - законный претендент на трон Империи. Какой-то сброд разных людей за собой ведет. Один - даже бывший инквизитор, маг-ротмистр, старинный знакомец Элронда, как бишь его... Фидель?... Нет не Фидель, Рауль. Рауль Берен. Если бы еще за ней не просматривались какие-то сверхестественные явления... Палладины, вроде бы, к ней и вправду неравнодушны...
   - Любовь механических кукол... - Астрантия передернула плечиками. - Может за этим скрывается нечто более естественное? Чувства живого...
   - Да есть в Харькове один профессор, Толстов Борис Исаевич ... - неохотно отвечал Воропаев. - Такой себе программист-демиург. Курирует программу TOYNBEE, порождающую их реальность... Зачем тебе, Асенька, вся эта головная боль?
   - Это ведь твоя головная боль. - она погладила его по щеке. - Кто-то же, близкий, должен понимать твои проблемы. В том числе и служебные. Тебе очень не хватало этого там, в твоей прошлой жизни.
   Взгляд женщины устремлен был на окно, отгораживающее ванную комнату от некоей, отличной от нулевого уровня, первого круга ада, реальности. Там, в этой реальности была поздняя осень, ночь. Ветер гнул камыши, разводил на озере волну. Волны набегали, тряся седыми гривами, прильнув на миг к стеклу, как бы истаивали. Голые черные деревья на берегу качались под порывами северного ветра.
   Воропаев смешался, попробовал сменить тему, но выдал нечто - совсем уж неуместное:
   - А где Жентиана? Что-то я ее давненько не видал ?
   - Жентиана посещает ваше нынешнее местопребывание, многогрешный Альберт Юрьевич, в снах, которые снятся некоей Жене. - суховато, отвечала сбросившая имидж Асеньки Астрантия. - Указанная Женя работает библиотекарем в некоем городке в российской глубинке и долгими зимними вечерами ...
   - Ну да, " Фантазии входят в лоно ее сильнее, чем..." - не удержавшийся в колее задушевного разговора Воропаев неотвратимо скатывался в пучину многогрешности.
   - Какой ты пошлый ! Прямо как, - Астрантия на миг вроде бы опять стала Асей... - как штандарт-кавалер Рджевскин.
   - Так это ж не я, а кто-то из перестроечных... Не помню кто... Кажется этот... из "Наутилуса Помпилиуса". Песня у них такая есть. - в целях достижения примирения и взаимопонимания Воропаев даже попробовал напеть:
   - "Ален Делон, Ален Делон не пьет одеколон..."
   - Нет - надо же ! Уж не вообразил ли ты себя здешним Аленом Делоном ? - Астрантия на глазах трансформировалась в Асю.
   - Не-а... На Делона не тяну. Языков иностранных не знаю. - Воропаев искоса глянул на собеседницу, - Слушай, а что за штандарт-кавалер Рджевскин? Фамилия, вроде, знакомая, а... Кто такой, почему не знаю?!
   - Есть такой персонаж элойского фольклора. - тон ответа был снисходитен. Женщина смотрела в окно, за которым окутывал землю ночной мрак. Где-то далеко, у самого края земли тепло светил в ночи огонек бессонного человеческого жилья.
   ***
   - Скажите, мужчина, разве у меня кривые ноги?! - обладательница подлежащих экспертизе ножек смотрела на Дроздовского с выражением обиды и вызова, чуть приподняв и так не грешащую излишней длиной юбчонку. Филипп Павлович молчал, пребывая в некоторой растерянности. Барышня, оттопырив мизинчики, приподняла подол еще пальца на три - надо полагать в целях содействия производству требуемой экспертизы.
   - Что вы, девушка?! - пришел на помощь Дроздовскому Логвинов. - Кто посмел сказать такое про ваши прелестные ножки?! Это - клевета, злостная клевета!
   - А он говорит, что кривые ! - девчушка мотнула головой в сторону стоящего неподалеку ухмыляющегося парня.
   - Он еще слишком молод, зелен и глуп для того, чтобы судить о подобных предметах. Позвольте, я ... - Логвинов кажется, брался вплотную за проблемы прекрасной дамы. Оскорбивший чувства дамы кавалер счел за благо, потянув за руку, увести ее от греха подальше.
   - Они совсем потеряли какие-либо регуляторы поведения, эти... - Дроздовский примолк, затрудняясь в подборе выражения.
   - Ангелы. - отозвался Логвинов, провожая взглядом удаляющееся в знойном, зеленом и золотом, июльском мареве видение дивно стройных, атласно гладких девичьих ножек. - Ангелы, ниспосланные нам в утешение и назидание. В назидание - на предмет того, что мир этот есть благо. Кем ниспосланные? Ну, кем надо - тем и ниспосланные. Вот мы же ниспосылаем Воропаеву... Кстати о Воропаеве... Пора откоммандировать его в реальность программы TOYNBEE. Без него там с этой феей-императрицей Уиной Второй не разберутся.
   - Что-то я тебя не понимаю, Андрюша. - Дроздовский оторвался от созерцания ангельских ножек, понемногу обретал свой привычный брюзгливо-снисходительный имидж. - Для чего мы создавали виртуальную ипостась Воропаева? Неужто для того, чтобы в некоем компьютерном кукольном театре заниматься интригами сомнительного поведения взбалмошной дамочки, которая ...
   - Не дамочки, Фил, а феи-императрицы. Фея, друг мой, и общается с богами. - переиначил Иосифа Бродского Логвинов. - Обращается к ним с просьбами. Такими себе скромными пожеланиями об изменении естественного хода вещей. И, что интересно, скромные эти пожелания богами принимаются к исполнению. Широкими элойскими народными массами уже овладела на сей счет идея. И они, массы, идею эту думают. На предмет не догмы, но руководства к действию. Что бывает, когда идея овладевает массами, обьяснять не надо? Правильно. Не надо - мы, в нашем отечестве, в веке двадцатом, это интересное кино видели, минимум, дважды. Повторение, - он закончил фразу с чувством, - мать учения.
   - Касательно матери, лицезрение коей способствует научению, я уже понял. - усмехнулся Дроздовский. - А вот насчет богов...
   - Ну, профессор Толстов Борис Исаевич, конечно не бог. - с готовностью пояснил Логвинов. - Такой себе программист-демиург реальности, творимой программой TOYNBEE. И вот - положил глаз на Уинночку. По причине виртуальности-платоничности чувство это принимает нетрадиционные формы всяческих золотых дождей и благих вестей. Не он такой первый, не он последний. Вспомним к примеру Юпитера, ну и других, - Логвинов воздел очи горе, - других коллег Бориса Исаевича. Можно посочуствовать? Согласен. Всем? Всех не пережалеешь. А мне более всего коменданта Камелота, генерала Элронда жаль. Ему всю эту кашу расхлебывать.
   - Ты полагаешь, Андрюша, что у нас нет более важных дел, чем... - начал было Дроздовский.
   - Есть, как же. Мороженое будешь? Тебе какое? А... И ты, Фил, страдаешь гастрономической ностальгией. У них в Харькове мороженое вполне... Вам тоже спасибо, панна, - Логвинов глянул на несколько удивленную таким обращением юную мороженщицу, поспешил исправиться, - то-есть, я хотел сказать, "девушка". Пусть у ваших покупателей, девушка, всегда будет много денег. Да, конечно же - не только этих ваших, как их ? Карбованцев? Ах - гривень. Кра-асивое имя придумали. Так вот, Фил, касательно дел наших скорбных. Насчет тарелочек, похоже - не туфта. Боюсь, что это даже не широкомасштабная мистификация, имеющая целью раскрутить прогрессивное человечество на усиленное финансирование науки вообще и...
   - Если все эти, как ты выражаешься, тарелочки, все эти УФО и НЛО действительно порождения внеземной цивилизации. - не спеша перебил Логвинова Дроздовский. - Тогда, - он вонзил зубы в вафельный стаканчик, прожевал, - тогда в ближайшее время мы станем свидетелями величайшего всемирно-исторического унижения человеческого рода.
   - Какие мы свидетели, Фил ! - в свою очередь с живостью перебил Логвинов. - Свидетель - лицо незаинтересованное. А мы по этому делу проходим как... Унижение, говоришь? Слыхал, слыхал такие пораженческие разговорчики. Дескать, мы перед ними как муравьи перед нами? Зачем же так? "И не согласен вовсе я с такой формулировкой". Скажем иначе. Как люди перед лицом богов. Как виртуальный Воропаев Альберт Юрьевич перед реальным Толстовым Борисом Исаевичем. Поглядим еще - кто круче. Я, лично, на Воропаева ставлю. Что мы - богов не видали ? Вон богу Пану римляне в свое время похоронку выписали, совершенно официально. Главное помнить, что мир этот - наш. И мир этот - есть благо.
   ***
   Истукан гулко-звонко топал по вьющейся вниз дороге, вырубленной в незапамятные времена в исполинском теле приморских гор. Прекрасная, радостная, солнечная страна открывалась взглядам Элронда и Пенкрофа, стоящих на ходовом мостике истукана. Далеко внизу под щедрым, ласковым солнцем, которое уже припекало, подымаясь все выше, плавала в сказочной синеве россыпь покрытых кудрявой зеленью скалистых островков. Шаловливые, лазурно прозрачные волны набегали на золотые, белые, телесно-смуглые прибрежные пески. Лилово туманные, еще по утреннему зыбкие, очертания дальнего мыса, подобны были припавшему к воде огромному, медлительному зверю.
   Возле поднятого над дорогой небольшого грота, истукан остановился. Мостик его был вровень с заплетенным розовым вьюнком каменным порогом. В гроте, вся облитая солнцем, вся в золоте и тепле его стояла алебастровая статуя Уины Заступницы. Обрамленное мелкими кудряшками нежное, кроткое ее личико обращено было к встававшему над морем солнцу, пухлые губки приоткрыты, словно бы посылая поцелуй всему этому огромному, залитому светом миру.
   С лязгом откинулась крышка люка, на мостик выбрался Морис Гасперсон. Глянул искоса на изваяние Заступницы, дернул щекой. Подошел к Элронду с Пенкрофом, заговорил устало:
   - Здесь попрощаемся. Вернее - скажем друг другу "до свиданья". На сей раз достаточно. Вы теперь знаете способ сделать истукана покорным исключительно только воле истукановодителя, глухим к каким-либо, противоречащим этой воле, наущениям извне. Следственно - возможно безопасно применять истуканов: здесь - против палладинов и других истуканов, на Драконьих Полях - против оседлавших тэнки жмуриков. Конечно, при одном условии. Истукановодитель должен отныне задавать мельчайшие движения истукана своими собственными телодвижениями. Должен как бы сам перевоплотиться в истукана. За все надо платить. Впрочем, это касается только действий в услових непосредственной близости противника. В подземке стоят армады истуканов, потерявших своих хозяев-морлоков. Прежних морлоков. Нынешним, - он усмехнулся, - новым морлокам, задача овладения самоходными истуканами не по зубам. Этим ремесло ночных мясников - в самый раз. Для перевооружения камелотского гарнизона абсолютно послушными и безопасными в обращении самоходными истуканами потребуется от силы месяц. И через месяц можно будет наличными силами в полной мере контролировать Корнуэлл и сопредельные графства. Вот, пожалуй, и все.
   - За это надо выпить. - непререкаемым тоном заявил Пенкроф. Элронд кивнул. Гасперсон, глянул в лицо Пенкрофа, обреченно вздохнул, поклонился, разведя руками. Пенкроф, хмыкнул удовлетворенно, вытащил из-под водительского кресла, закрытую белым платком бамбуковую корзину. В следущий миг платок был постелен на пульт управления, на платок водружена пузатая бутыль. За бутылью явились: изрядный шмат мраморного бекона , связка янтарно просвечивающей провесной рыбки, дюжина печеных яиц, таящий под румяной корочкой пышную упругую белую плоть каравай, налитые пурпуром атласнокожие помидоры.
   - Первый тост за вас. - поклонился Гасперсону Элронд.
   - Кем бы вы не были. - ввернул Пенкроф.
   - И кто бы не стоял за моей спиной? - испытующе улыбнулся Гасперсон.
   - Выпьем и за него. - ответствовал бравый плац-адьютант. - Кто бы он ни был. Потому как, сдается мне, он - из наших.
   - В том смысле, что для него этот мир - его мир? - быстро спросил Гасперсон.
   - Пожалуй, что так. А вот это уж не по нашему, господин фигляр! Не извольте отлынивать - полную и до дна.
  
   ***
  
   Драконьи Поля, Черствый Лог, схожий с извилиной исполинского иссохшего мозга. Между растерзанными адским огнем танками разбросаны обугленные человекоподобные фигуры - исчадия города-завода Тэнктауна, сработанные из морлочьей плоти и металла. На сленге Меченосцев они зовутся "жмуриками". Посреди этого хаоса ковыляет, волоча бревно сломанного хвоста, огромный двуногий ящер - обожженный, оглушенный, с вытекшими глазами. Навстречу ему ползет жмурик, бороздящий землю углом вываливающегося из распоротого живота металлического ящика. Жмурик приподымается на локте, заправляет в свое нутро ящик, начинает выцеливать короткой черной трубкой покалеченную рептилию. Трубка изрыгает бледно-лиловую молнию, ящер дергается, мотает головой, сипит, разинув усаженную обломками зубов-ятаганов пасть. От канала, на котором стоит болотный крейсер, слышны раскаты ракетометного залпа. Десятки рычащих огненных дьяволов устремляются к Черствому Логу. Взрываются, вздымая клубы пыли. Сиреневые сполохи в пыльной пелене. Густой рев терзаемого ими ящера. Еще залп. Визг, подобный звуку паровозного свистка. Затем - булькающее хрипенье. Еще залп. Разрывы. Тишина.
  
   ***
   - Владыку Тьмы всемогущим полагать как-то не принято. На титул Всеблагого он тоже не претендует. Он, вообще, скромен до чрезвычайности. Делает что может, и - как может. А вот всемогущего вседержителя мира не то что всеблагим или просто - благим... - Гасперсон собрался вроде улыбнуться, но лишь губы чуть покривил. - Оправдать означенную персону может лишь то, что ее, по всей видимости, не существует.
   - Да, такое железное алиби у Всеблагого Верховного, похоже, имеется. - кивнул Элронд. - Пенкроф, клади сюда порожнюю посуду. Этим бедолагам и от нее прибыток.
   Пенкроф кивнул, сунул в корзину опустошенную совместными усилиями доблестных собутыльников тару, аккуратно завернул в вощеную бумагу пару раздавленных печеных яиц, большой, багровощекий помидор, сиротливо болтающуюся на нитке вяленую рыбешку, уложил сверток в корзину рядом с остатками хлеба и бекона. Полез было в карман. Передумал. Привязал к ручке корзины бечевку. Спустил корзину вниз к стопам истукана, возле которых стояли два не лишенных живописности оборванца. Один из них, ростом повыше, сорвал с головы бархатный, давно уж неопознаваемого цвета, берет со сломаным пером. Не без изящества поклонился, метя пером по дорожной пыли. Второй, низенький, поблескивающий потной загорелой лысиной, последовал примеру товарища, но поклон вышел несколько не по правилам политеса - помешали сползающие штаны. Пенкроф улыбнулся ему сочувственно, сбросил вниз бечевку.
   - Алиби для Всеблагого Всевышнего?! - Гасперсон остро глянул на Элронда. - И что в связи с этим...
   - А ничего. - отрезал Элронд. - Без этого дел невпроворот.
   ***
   ... Пушкинская "Гаврилиада" и ей подобные "богохульственные" сочинения может быть сочтена просто вполне естественным для юного повесы из хорошей семьи литературным хулиганством. Но в поколении отцов этих повес встречаем некоего екатерининского генерала, "говорившего о Господе Боге, хоть и с уважением, но все ж - как бы о младшем в чине". Из этого же поколения - император Павел, беспощадно искоренявший даже внешние (вроде санюлотских цилиндров) проявления западного вольнодумства и, в то же время, проявлявший недвусмысленные симптомы религиозного нигилизма. Среди наиболее известных из этих симптомов - принятие на себя весьма странного для православного государя статуса главы католического Мальтийского ордена (по соображениям внешнеполитическим) и фактическая трактовка духовенства в качестве чиновников идеологической службы(исходя из соображений внутриполитической целесообразности). Можно бы говорить о религиозно-нравственном нигилизме также в связи с декларированием христианского принципа любви к ближнему - в обществе, породившем Салтычиху. Но говорить о Салтычихе как о порождении екатерининской России возможно лишь в том же ключе, что и о порождении серийных убийц современным западным демократическим обществом. А что касается, так сказать, повседневной жестокости российских крепостников-прогрессоров, то вряд ли она превосходила "естественную" жестокость тогдашнего крестьянского быта. (Впрочем, не только крестьянского и не только тогдашнего - "свинцовые мерзости русской жизни", столь ярко описываемые в "Детстве" Максима Горького, никто, кажется, не считал порождением писательской фантазии). С другой стороны, можно с уверенностью сказать, что вызревшая в екатерининскую эпоху российская дворянская культура была весьма эффективным средством от скуки. Нашей жестокой, безысходной отечественной скуки, от которой, как говорит русская поговорка, "весело даже повеситься". Вкупе с эстетическими аспектами православного богослужения эта, западная по генезису, культура была для многоплеменной и многоязычной екатериниской модификации российских прогрессоров важнейшим фактором осознания России в качестве Родины - родного им , этим прогрессорам, мира.
  
   Хроники Четвертого Рима. Меморандум Сидорова.
  
   ***
   - Ну да, бедная Женька - сидит себе дотемна в своей библиотеке, потом идет домой "улицами разбитых фонарей", обходя десятой дорогой в дрезину ужравшихся мужиков. - Воропаев покачал головой, вздохнул. - А других там можно увидеть разве что - в кино... - он снова вздохнул, намылил голову, нырнул, присев на дно бассейна. Вынырнув, добавил:
   - Из французской жизни.
   Астрантия молчала, глядя в темное окно, за которым с низко нависшего неба падал первый снег. Падал на незамерзшее еще озеро, на голый лес, засыпал ведущую в лес тропинку.
   Воропаев посопел, заговорил снова:
   - И за все это девчонку еще и отправлять в сновидениях на нулевой уровень первого круга ада?!
   - Это для тебя круг ада. - уточнила Астрантия. - А для прочих, здесь обретающихся...
   - То-есть, получается, я здесь в роли ангельского чина? - Альберт Юрьевич приосанился, как бы примеряя крылышки.
   - Ангел !... - фыркнула Астрантия. - Пошляк ты, Воропаев ! Пошляк и...
   - Женоненавистник. - с готовностью предложил свою версию незадачливый соискатель ангельского чина.
   - Очень смешно... - Астрантия вылезла из воды, вытерлась досуха мохнатым полотенцем, накинула на порозовевшее тело халатик. Завязывая поясок, бросила через плечо:
   - Вылазь, а то, пожалуй, - раскиснешь. Баиньки вам пора, многогрешный Воропаев Альберт Юрьевич. Баиньки.
   Воропаев послушно вылез. Прежде чем, следом за Астрантией, покинуть ванную комнату, бросил взгляд в окно. На засыпаемую снегом страну смотрели с неба чьи-то гигантские глаза. Присмотревшись, Воропаев понял, что это - отражение его собственных глаз в темном стекле.
  
   ***
   - Нет, девушка, не скромничайте. Это, определенно, - шедевр! - Логвинов с вполне искренним восхищением разглядывал живописное полотно, выставленное на свареном из оцинкованных водопроводных труб стенде.
   На полотне, на фоне горного пейзажа с водопадом, представлен был полный комплект радостей жизни: пузатенькая бутыль с коньяком, дыни, бананы и прочие фрукты, видеокамера, сотовый телефон, а на заднем плане возлежала на ковре никоим образом не скрывающая своих прелестей пышнотелая дива.
   - Не все же время копировать голландцев. - как бы оправдываясь, сказала стоящая рядом со своим творением художница.
   - Ну да, голландцы нам не указ по части всего этого... - Андрей Кириллыч повел рукой в сторону шедевра, потом оглядел залитый июльским солнцем пятачок, где были выставлены для продажи картины, а также всякая всячина малых художественных форм. Не обошел своим вниманием впечатляющие формы дамы, шествующей с базара с сумками, доверху наполнеными дарами щедрой украинской земли. Проводив даму долгим взором, договорил:
   - По части того, что материя первична мы, вообще, - "впереди планеты всей". И какова цена сего шедевра? Я про рыночную цену, разумеется. Какая еще может быть цена у вещей бесценных ?
   - Двести пятьдесят долларов. - отвечала художница. - Здесь все натуральное. Вся натура куплена на базаре...
   - Насчет натуральности не имею сомнений, а насчет того, что куплено... - Логвинов скользнул взглядом по нарисованной диве, потом по художнице, спохватившись, перевел разговор на другое:
   - А почему на картине отсутствует шестисотый "мерседес"? Не наносит ли это ущерб жизненной правде?
   - Как бы сюда попал "мерседес"? - пустилась в объяснения, видимо, действительно приверженная традициям реализма художница. - По таким горам даже джип не проедет.
   - Дарю идею! - щедрость окружающего бытия оказывала заметное влияние на флигель-менеджера Логвинова. - "Мерседес" должен парить в небе, поддерживаемый двумя гаишниками, имеющими за спиной девственной белизны крылышки. Пардон, мадемуазель, вынужден вас покинуть. Уверен, что вы продадите свой шедевр. Удачи!
   Девушка с улыбкой поблагодарила. Логвинов, махнув ей на прощанье рукой, направился к стоящему в сторонке Дроздовскому. Подойдя, поздоровался с ведущим научным советником за руку, спросил:
   - Ну, что там надумали с Воропаевым?
   - Принято решение о срочной телепортации в реальность программы TOYNBEE и внедрении в ближайшее окружение генерала Элронда. В образе некоего полковника Альберта Верпа. Руководителя и, - Дроздовский усмехнулся, - единственного сотрудника военной миссии королевства Бомон.
   - Что за королевство? - без особого интереса спросил Логвинов.
   - Есть у них там такое островное государство, вполне суверенное. Поросшая чертополохом куча окаменевшего древнего мусора, высыпанного в незапамятные времена в море. - Дроздовский примолк, тоже обратив внимание на шедевр, живописующий радости бытия. С создательницей шедевра беседовал хорошей упитанности носатый, иссиня бритый брюнет в белой курортной кепочке. Филипп Павлович с неудовольствием глянул на лицо кавказской национальности, продолжил:
   - Но притом - с армией, флотом и даже генштабом, руководителю соответствующего отдела которого непосредственно подчинен полковник Верп.
   - А что, в генштабе этом подозревают о том, что у них имеется миссия в Камелоте? - Логвинов взирал на беседующего с художницей кавказца отечески благожелательно.
   - Весь личный состав генштаба находится в хроническом запое. - Дроздовский перевел взгляд на собеседника. - Кадровая и иная документация частью сгорела во время пожара подпольного винокуренного завода...
   - Находившегося в здании генштаба. - кивнул Логвинов.
   - Да, в помещениях секретного архива. - поспешил подтвердить логвиновскую гипотезу Дроздовский. - Частью, после очередной реорганизации вооруженных сил королевства, продана некоему негоцианту, занимающемуся оптовой торговлей селедкой.
   - Почему оптовой? - выразил недоумение Логвинов. - Бумагой для завертки заморачиваются не оптовики, а...
   - Указанный негоциант решил вложить деньги в издательство, специализирующееся на разоблачении тайн истории, новейшей истории, самоновейшей. - поспешил рассеять возникшее недоумение Дроздовский.
   А... - протянул Логвинов. - Такое мы понять могем. Кому как не нам. Само собой - тайны, касающиеся Верпа-Воропаева в сгоревшей части. Ладушки. А какие мировые тайны.... Какую информацию Верп получит от нас?
   - Только ту, которую человек с головой Воропаева и сам бы мог раскопать в архивах Фарфорового Дворца и других хранилищах интеллектуального наследия перволюдей. Только эту. Не считая конечно... - Дроздовский явно испытывал несвойственную ему обычно трудность в формулировке своей мысли.
   - Такой себе великой мировой тайны. - пришел на помощь Логвинов. - Касательно того, кто на зоне... пардон, в сей реальности демиург. С профессором Толстовым Борисом Исаевичем Воропаев знаком. Такого демиурга понять - нон проблем. Ежели б был только демиург Толстов... А то ведь есть еще программа TOYNBEE, сработанная почившим в бозе демиургом Сидоровым. А демиург Толстов в компьютерных заморочках не силен. Он и в собственной то реальности, данной ему в ощущениях, не шибко шарит... Хотя, оно канешно, демиург, ежели и не всеблагой, то преисполненный благих намерений. Дать ему что ли коллегу позлее?... Ту же Жекачку Ветчинкевич... Ангел - очень даже с рожками. " Поэт был с истиною дружен - где баба есть, там дьявол уж не нужен". Нет, это, пожалуй, занадто. Самому что ли взяться?!...
   Однако! Сегодня творческие идеи прямо таки носятся в воздухе. - Логвинов показал глазами на кавказца, темпераментно, обьясняющего что-то художнице. Не находя слов, тот принялся чертить что-то пальцем на картине, в месте, еще свободном от свидетельств щедрости и благости бытия. Бросил чертить, достал из барсетки несколько купюр с портретом Вениамина Франклина, протянул девушке - надо полагать в виде аванса за вополощение некоего художественного замысла, а может - в качестве натуры, дополняющей указанный замысел.
  
   ***
   - Ага, вот здесь. - Морис Гасперсон раздвинул куст коричневой, не жалящей, крапивы, нашел позелевший бронзовый вентиль, закрутил. Падающий с гранитного карниза поток стал иссякать на глазах, вскоре лишь отдельные капли звонко падали в выбитую водой за века в камне чашу. На месте иссякшего водопада обнаружился грот.
   - Шевелись Монти ! Время - деньги. - Гасперсон вошел в грот, сделал приглашающий жест стоящему поодаль бритоголовому дюжему, хорошей упитанности малому в малиновой бархатной безрукавке. Монти прошлепал по воде, двинулся следом за Гасперсоном в открывшийся в гроте тоннель. Через полсотни шагов остановились перед потемневшей дубовой дверью. Гасперсон, открутил вентиль на идущей по стене слева трубе, прислушался к шуму вновь ожившего водопада, снял с шеи висящий на серебряной цепочке ключ, отпер дверь. За дверью тянулся залитый неживым светом, уставленный по обеим сторонам шкафами коридор. Они прошли коридором еще пару сотен шагов. Гасперсон шел, не глядя по сторонам, спутник его косился на стоящие в шкафах за стеклом человекоподобные фигуры: тела затянуты в серо-сиреневый шелк, безволосые, в синюшных пятнах, головы, востроносые, безглазые лица.
   - Что еще за чучела? - нарушил тишину Монти.
   - Скорее - пугала. - не сбавляя шагу ответил Гасперсон.
   - Ну да ... - осклабился Монти. - Ворон пугать подходяще.
   - Кадавры из Кунсткамеры. Не наслышан? - Гасперсон остановился перед квадратным железным люком в полу, потянул за кольцо, открыл. Блеснуло золото. Гасперсон опустился на колени, отсчитал десяток червонцев, достал из кармана маленький кожаный мешочек, ссыпал в него монеты, протянул через плечо Монти. Запустил руки в золото, извлек из него небольшую черную коробочку с туманным зеркальцем на передней стенке. Стал всматриваться в зеркальце.
   Монти сунул мешочек за пазуху, облизнул губы, оглянулся по сторонам, не вынимая руки из-за пазухи.
   С тихим скрипом отворилась дверка одного из шкафов, кадавр прыгнул на спину Монти, вцепился в его кадык своими бледными, с синими ногтями, неправдоподобно длинными пальцами. Монти выхватил из-за пазухи нож, стал кромсать кадавра. Полетели какие-то клочья, но пальцы с синими ногтями ни на йоту не ослабили хватки. Из соседних шкафов появились еще кадавры, повалили Монти , прижали к полу, растянув крестом руки.
   - Ну что - уразумел, понял, что к чему? - не оборачиваясь, спросил Гасперсон.
   Монти задушено прохрипел что-то утвердительно- умоляющее.
   - Хвалю за понятливость. А теперь - пшел вон ! Сам дорогу найдешь или желаешь, чтоб проводили?
  
   ***
   - Водяники ! - стоящий на мостике самоходного истукана полковник Скромби вполголоса выругался - забористо, витиевато, но без всякого воодушевления. Истукан стоял на вершине пологого песчаного холма, упрятанный в покрывающий холм молодой сосняк. У подошвы холма вилась еще не просохшая после недавнего дождя вдрызг разбитая дорога. На дороге строились в колонну призрачные фигуры цвета грязной мыльной пены. Доносился гудеж водяников, отличавшийся от паладиньего преобладанием гнусавых, жалостных нот.
   - Да, незадача. - почесал мизинцем подбородок стоящий рядом со Скромби Пенкроф. - Палладины совсем близко, позицию поменять не успеем. До табора их мамашки Уины миль пять не больше. А догонять и топтать палладинов пред светлыми очами феи-императрицы не велено. Категорически не велено. Да и водяники могут за нами увязаться к самому табору.
   - Может потопчем заодно и водяников? - без энтузиазма в голосе предложил Скромби. - Или...
   - Что "или" ? Против водяников, сам знаешь, только, - Пенкроф хмыкнул, - "добрая сталь в доблестной руке". Видал их сколько? Умаемся махать железками. Да и времени - в обрез. Палладины будут вот-вот. Уже близко. Слышишь? А эт-то что еще за явление?!
   Из-за поворота лесной дороги, сверкая вызолоченными доспехами, появился всадник на белой, довольно смирного вида, лошади. Выдернул из ножен палаш, крикнул что-то, оборотясь назад. Дал лошади шпоры. Лошадь чуть прибавила аллюр, затем взвилась на дыбы, сбросив всадника в придорожные кусты. Поскакала каким-то диким, занося ноги вбок, галопом, потом повалилась набок, дергаясь в конвульсиях. На дороге появились палладины, ринулись вперед. Колонна их быстрым шагом миновала лошадь и всадника, врезалась в скопище водяников.
   - Я его знаю. Это этот... с Бомона. Надо выручать парня. - Скромби перелез через фальшборт, обжигая ладони, спустился вниз по штурмовому тросу, скрылся под сосновыми кронами, через минуту появился возле сброшенного лошадью всадника. Тот уже сам вставал, сдернув каску, ощупывал лицо и голову. Скромби ухватил его за перевязь, бегом потащил к истукану. Медная истуканья длань подняла их на мостик. Скромби протянул бомонцу флягу, глядя в его изукрашенное царапинами и синяками лицо, сказал с усмешкой:
   - Ну и рожа у вас, благородный Альберт Верп !
   - Посмотрел бы я на твою после эдакого пируэта. - поспешил вмешаться Пенкроф. - А что с лошадкой?
   - Ломка. - с философическим спокойствием отвечал Верп.
   - В смысле... - слово это собеседникам благородного Альберта Верпа явно было непонятно.
   - Побочные явления, связанные с прекращением действия некоего средства. - снисходительно пояснил агент его величества короля Бомонского. - Средства, снимающего у лошадей страх перед гудежом палладинов и водяников. Я счел за благо стравить эти две категории. Ведь по законам вероятности они неизбежно должны были встретиться. Следственно, происходящее, - он указал фляжкой вниз, - вполне естественно.
   Внизу происходило нечто невообразимое. Палладины рубили водяников в окрошку. Водяники в считанные мгновения возрождались из дорожной грязи. Палладины уже были с ног до головы облеплены этой грязью. Она забивала сочлененения механических кукол, мешала двигаться. Обездвиженные палладины валились наземь, барахтались в лужах. Оставшиеся на ногах спотыкались о лежащих, падали на них, образуя на дороге кучу-малу.
   - А что естественно, то - не безобразно. - подытожил Скромби.
   ***
   - Во время аудиенции злокозненный Каспар Гаук со товарищи готовил западню для государя и верных его. Эти турборедисы...
   - Подожди. Как ты сказала? - спрашивающая тихонько хихикнула . -"Тупо- редиски" ?
   - Сама ты "тупо". Редисы, а не редиски. Турборедисы. Овощ у них там есть такой - турборедис: сверху тоненькая белая корочка, а под ней красная... Не отвлекайся, пиши. Эти турборедиски... Вот! И меня сбила. Напишем попроще. Эти нехорошие люди, наружно верные престолу, внутри готовы были уже к дележу мест в грядущем Революционном совете. Прекрасная и мудрая... Полностью пиши, без всяких "пр. и му. " А то ляпнешь еще чего, как тогда... Помнишь, как переделала Анну Керн в Керри. Ладно, погнали дальше. Принцесса Орхидея послала благородного Рауля Берена предуведомить... пред-у-ве-до-мить. Предупредить, значит. Предуведомить дядю государя, графа Сюрморийского о редиск... о турборедис... о нехороших людях на ступенях трона. Граф Сюрморийский в силу пылкости... Гвоздь у него, то-есть, в... Как бы об этом покороче?... Психанул он, одним словом, понесло его раньше времени во дворец, а там ... Ага, про это вот так надо: ринулся навстречу опасности и пал от руки презренного наемника. Ну, киллера то-есть. Пиши помельче - чтоб на ладошку-другую от колена все уместилось. На правой ноге "Секундант Господа моего", на левой - "Московский лабиринт" Олега Кулагина. Это тоже - про судьбы нашей России. Что значит: "задирать подол"? Ты ж за партой сидеть будешь. Сядь подальше, лучше всего в левом ряду, за бюстом Захер-Мазоха. Ну, а если кто что и заметит, пусть отводит скромно глазки. Мало ли - подвязка распустилась, или какая-другая у девушки случилась авария по этой части. А иначе - будешь бекать и мекать, пролетишь как фанера над Парижем. Где дальше писать? Это тебе ног не хватает, коза?! Смотри - провалишься снова, Астрантия тебе пропишет все в лучшем виде, найдет место. То самое - по которому ума добавляют. Соскучилась без розовых слоников, детка? А... То-то же! Слушайся старших, девочка. Пиши дальше. Кто-то идет? Это Алик с Несмешаевым. Слышишь - шпоры брякают. Они нам не помешают. Вернемся к нашим шпорам.
   Воропаев замедлил шаг возле неплотно притворенной, с пробивающейся снизу полоской медового света, двери. Навострил было ухо в сторону раздающихся из-за двери девичьих голосов. Несмешаев посмотрел на начальника с холодным недоумением. Альберт Юрьевич смешался, поспешно прошествовал по коридору в холл, жестом предложил адьютанту присесть за стоящий там низенький столик. Сам исчез в недрах нулевого уровня первого круга ада. Вскоре вернулся с бутылкой коньяку и блюдечком. Достал из кармана две тонконогие вызолоченные рюмочки, лимон. Попробовал нарезать лимон кортиком с вензелем его величества короля Бомонского на эфесе, ругнулся вполголоса, засунул кортик обратно в ножны, пошарил на подоконнике за портьерой, нашел там половинку от ножниц. Глянул на Несмешаева вопросительно. Адьютант улыбнулся, достал складной походный столовый прибор, ножичком аккуратно нарезал лимон. Выпили, зажевали лимончиком. Воропаев первым нарушил молчание:
   - Что будем делать с феей-императрицей Уиной Второй, Павел Абрамович?
   - Наверху есть мысль. - адьютант-референт выдержал паузу. - Сделать эдакий, знаете, ход конем. Организовать означенной даме приглашение на престол Каледонии. И время выиграем и весь этот воз чепухи уберем от Камелота подальше.
   - Так ведь и в Каледонии люди живут. Нормальные люди. Зачем им это?! - Воропаев подошел к окну, за которым поигрывал багровым всегдашний мрак, задернул штору. Вернулся к столу, наполнил рюмки, залпом, не закусывая, опорожнил свою.
   - Что - это? - Несмешаев лишь чуть пригубил, смотрел на начальника, улыбаясь одними глазами.
   - Ну... - Альберт Юрьевич находился в некотором затруднении. - Знаете, Павел Абрамович, не помню точно у кого, кажется у Надежды Мандельштамм, я вычитал дельную мысль. Она пишет, что нормальному человеку чудеса противопоказаны.
   - Генератором чудес в реальности, творимой программой TOYNBEE, является профессор Толстов. - Несмешаев допил рюмку, потянулся к лимончику. - Питающий сердечную слабость к Уине Ламмерс, провозгласившей себя феей-императрицей Уиной Второй.
   - Ну да, у Толстова это ... - профессиональное. - кивнул Альберт Юрьевич. - Как у олимпийских богов, осыпающих всяческих данай золотыми дождями. Может, подойти к этому делу с другого боку. Заняться воспитанием данай, чтоб бабские, - он торопливо поправился, - дамские капризы не нарушали мировой порядок. У Берена как-то не очень получается. У него самого того и гляди крыша поедет от толстовского злоупотребления благодатью.
   - Только один человек там может с этой задачей справиться. - Несмешаев пристально глянул на начальника. - Бывший Генеральный Инквизитор Каспар Гаук, скрывающийся ныне под личиной фигляра Мориса Гасперсона.
   - Так у него ж руки по локоть ... - начал было Воропаев, но глянув на референт-адьютанта, добавил торопливо:
   - Слушаю вас, Павел Абрамович.
   - Реабилитация Каспара Гаука задача трудная, но не невозможная. - заговорил Несмешаев. - Для этого нужна информация, проливающая новый свет на обстоятельства гибели последнего императора и его дяди, графа Сюрморийского. Информация из источника, не вызывающего ни у кого сомнений.
  
   ***
   Размытая линия горизонта вспухла огненным волдырем, выплюнула в линялое небо дымный столб. Столб стал опадать, расплываясь гигантским раздерганым грибом. Спустя несколько минут гул от взрыва достиг скопища руин на красноглинном, поросшем сизой колючкой холме. Каменный скелет стоящего особняком, несколько впереди от остальных, дома тронула мелкая дрожь. Задребезжали осколки стекол в почернелых рассохшихся рамах.
   - Однако! - седой как лунь, но сохранявший молодую осанку саперный подполковник веселым глазом смотрел на чудовищный гриб. - Разгулялось морлочье! Это ведь в Хамхалле, в какой-нибудь сотне миль от Тэнктауна. У них там подземное спиртохранилище. Какой нибудь .... измученный недоливом сунулся с огнем и...
   - Было спиртохранилище. - отозвался стоящий у соседнего окна ротмистр: коренастый, тяжелоногий, судя по намертво въевшейся в кожу окалине выслужившийся из огненного дела мастеров. - А теперь - мечтание одно только осталось, дым и прах по ветру. Вот ежли бы, милостью Всеблагого Всевышнего, такое бы и в самом Тэнктауне приключилось. Но, чтоб еще покруче. Чтоб, - он осклабился, открывая крепкие желтые зубы, - лишь головешки и кости моролочьи горелые от логова их проклятого остались!
   - Можно такое соорудить, пожалуй, и самим. - подполковник улыбался снисходительно. - Не утруждая Всеблагого Верховного. Вот только - не заскучать бы, как с Тэнктауном управимся.
   ***
   ... Проработать из мемуаров Брусилова - о войне как средстве от гаринизонной скуки и дури (в самом начале). И из Тойнби - о парадоксальной фигуре либерального офицера на Востоке; там, где про Мохаммеда Али - касательно связи военного потенциала и общей культуры. Понять - в чем парадоксальность : может в том смысле, что торговля, оно конечно, двигатель прогресса, но ...
  

Пометки на полях черновика "Меморандума Сидорова".

   ***
   - Ася! Ты еще не спишь ? - Воропаев, тихонько ступая, вошел , присел на стоящую у двери табуретку, стянул один сапог, взялся за другой, спросил с осторожностью:
   - Можно вопрос? Если это конечно не секрет какой-нибудь ...
   Астрантия сидела у зеркала в ситцевой, грешно-скромного фасона рубашечке. Сбросила с аппетитно выпеченного плечика бретельку, посмотрела на себя в зеркало, потом глянула из-под опущенных ресниц на Воропаева. Выдержав паузу, проворковала:
   - Слушаю вас, многогрешный Альберт Юрьевич.
   - Зачем ты донимаешь наших... - он примолк на мгновение, - наших барышень всеми этими занятиями. Вдалбливаешь им в головы писания Беспалова и прочую тому-подобную дребедень ?
   - А... Ты об этом. - Астрантия отвернулась от Воропаева, вернула бретельку на место, стала сосредоточено рассматривать в зеркало что-то у себя на подбородке. - В целях повышения их морального, духовного и интеллектуального потенциала.
   - На кой... - Воропаев поспешил поправиться. - Для чего нужен потенциал этот самый, моральный, духовный и интеллектуальный, на нулевом уровне первого круга ада.
   - Не для чего, а для кого. Для них самих. Чтоб могли почувствовать себя девчонками в школьных платьицах. Девочками, чей, - она усмехнулась, - моральный, духовный и интеллектуальный потенциал заботит кого-то. Хотя бы и на нулевом уровне первого круга ада. Когда они это чувствуют, им не так одиноко.
  
   ***
   - След самоходного истукана, господин полковник ! - подъехавший к Пенкрофу оруженосец указал на примятую гигантской рубчатой подошвой траву. - А вот еще.
   - Хороший следок. - Пенкроф натянул поводья, вгляделся. - Это сорокатонник, морийского образца. Откуда бы ему здесь взяться?... У нас таких на вооружении нет. Он что здесь - танцевал?! Да еще, кажется, и дебоширил.
   Пенкроф пустил коня шагом по истоптанной поляне, остановился перед вывернутым с корнем дубом. Покачал головой, выехал на дорогу, оруженосец следовал за ним, выдерживая дистанцию в два лошадиных корпуса. С четверть часа шли крупной рысью. Потом полчаса шагом. Потом снова перешли на рысь. Пенкроф прислушался, сбавив аллюр, свернул налево и вверх. Еще через четверть часа они оказались на плоской безлесой вершине холма. Внизу, в полумиле от них, напропалую ломился через дубраву самоходный истукан. Капелькой крови алел на его мостике мундир офицера-водителя. Пенкроф навел подзорную трубу, поймал в поле ее зрения водителя, его намертво вцепившиеся в рычаги управления руки. В сорванном воздушным потоком тенте барахтались на мостике взбесившегося истукана какие-то, обряженные в серебряную парчу, люди.
   - Я кажется понял, что за это явление. - Пенкроф опустил трубу, затем снова стал смотреть в нее. - Ну да, конечно - вон каледонский флаг, никак тот брюхан в парчовом кафтане из него не выпутается. Это каледонцы. Депутация их Великой Ассамблеи. Зовут фею-императрицу к себе королевой. Дамочка, конечно, кто ж спорит - с перчиком. Мало добрым каледонцам не покажется. Но - ежели очень хочется, то... Рджевскин должен был их встретить у Эсторского моста и проводить в Бельфорак. Туда определили покамест эту фифочку с ее табором. Поручение - в самый раз для Рджевскина. Его, можно сказать, специально на сей предмет спешно произвели в ротмистры. А то - "штандарт-кавалер Рджевскин" звучит как-то уж очень ... - он оторвался от трубы, глянул на оруженосца, тот ухмыльнулся. - А может как раз, наоборот, - то, что в этом случае и требуется. Да, попали ребята в переплет. - Пенкроф явно не рвался выручать попавших в переплет каледонцев. - У истукана, похоже, свое особое мнение о маршруте их путешествия. Что ж - пусть прокатятся с ветерком. Эдаким аллюром они через часок будут у Похмельного брода. Помигай в штаб, чтоб встретил их там кто-нибудь. Тот же Рджевскин с его рейтарами и камаргцами. Эстор от Похмельного недалеко. Пока они на истукане доскачут, Рджевскин как раз и поспеет. Ребята его неплохо настрополились обезноживать истуканов. Как, скажи, споконвеку только этим в своем Камарге и занимались.
   Оруженосец отсалютовал, вынул из седельной сумки прибор световой связи, приступил к выполнению приказа. Пенкроф вновь направил подзорную трубу в сторону скачущей сломя голову к Похмельному броду, навстречу своей королеве каледонской депутации. Смотрел не отрываясь, видимо, не желая упустить ни малейшей подробности этого зрелища, производя даже губами некие, на манер причмокивания, движения.
  
   ***
   - Цыплак неожиданно вынырнул прямо по курсу. Его сначала ударило форштевнем, потом левым носовым движителем отбросило на отмель. Мы легли в дрейф, произвели осмотр судна. Повреждений и потерь нет. Вот только его светлость малость головой зашибся. Выпал из койки. Самую малость зашибся, не проснулся даже. Заправили опять в койку, - вахтенный офицер усмехнулся, - почивать далее. Храпит на все носовые завертки.
   - Крепость головы его светлости общеизвестна. - тоже с усмешкой отозвался командир крейсера. - А что цыплак?
   - Кончается. - вахтенный мотнул подбородком в сторону левого борта. - Разрешите добить - мочи нет смотреть как мучается животина.
   Командир подошел к борту, морщась стал смотреть в сторону илистой отмели, где возвышалось гороподобное тело с тяжко подымающимися и опадающими ребрами. Судорожно подергивались короткие бревноподобные ноги и массивный, в треть общей длины гигантской рептилии, хвост. По такой же длинной шее пробегали волнами конвульсии. Несоразмерно маленькая голова уткнулась бессильно в грязь.
   - Чтоб такую громадину на раз добить, это надо, пожалуй, из трехдюймового. - вслух размышлял командир. - Звук от выстрела и разрыва отнесет к востоку миль на пять, а нам надо быть тихими как...
   Из прибрежных зарослей явилась стая двуногих, разевающих усаженные чудовищными зубами пасти, ящеров. Ростом - чуть повыше человека, зеленовато-серая чешуйчатая кожа, на верхних конечностях кривые, иззубренные когти. В мгновение ока окружили они лежащее на отмели, хлипко дрожащее громадное тело, стали рвать его на куски.
   - Обошлось, хвала Уине, без нас. - проговорил вахтенный . - И, притом, все совершилось самым естественным образом.
   ***
   Истукан продирался сквозь лесную чащу, ломая деревья как тростник. Вырвался из чащи на берег мутной, своенравно текущей в красноглинных берегах реки. Прыгнул с обрыва в реку, окатив водой людей на мостике. Пошел вброд, разводя нешуточную волну. Офицер на мостике, бросив рычаги управления, неистово орал на своих пассажиров. Они с пришибленным видом судорожно держались за поручни, с их длинных волос и парчовой одежды струилась вода. Офицер подскочил к представительному, хорошей упитанности, человеку, стоявшему посередине, ухватил его за лацканы глазетового кафтана, стал трясти, продолжая орать. Бросил, вернулся на водительское место, взялся опять за рычаги. Они поддались неожиданно легко. Истукан присел, погружаясь целиком в воду. Затем вынырнул, вышел на мелководье, зашагал уверенно к пологой ложбине на близком уже берегу. Офицер-водитель сидел на своем месте, низко пригнувшись к пульту. Истошно вопящих пассажиров несло вниз по течению. Из-за поворота ложбины, празднично сияя медными доспехами, вынеслись рейтары на поджарых соловых лошадях. Следом катилась лава камаргцев на страусах. Кавалер, скакавший впереди рейтар на статном светло-гнедом жеребце, резко осадил его, поднял руку в белой с широким раструбом перчатке. Пронзительно пропела пестроперая камаргская стрела, ударила в истуканье колено. На колене сверкнуло сиреневым. Истукан пошатнулся, но сразу же выровнялся, сделал шаг вперед, в следующий миг грузно осел в закипевшую воду, распираемый изнутри, стремительно распухающим огнено-дымным шаром. Сквозь облако пара и дыма с ревом взметнулось столбом пламя, опало, заплясало с урчанием над останками механического монстра. Потянуло горячим металлом и паленой человеческой плотью. Кавалер на гнедом жеребце обнажил палаш, салютуя водителю взбесившегося истукана, исполнившему, при ликвидации его, свою последнюю волю. Ливень клинков - рейтары салютовали вслед за командиром. Камаргцы, воздев руки к небу, издали согласный длинный вопль. Затем кинулись вылавливать из реки каледонскую депутацию. Спустя короткое время она в полном составе уже сидела на берегу, согреваясь ромом из гостепримно предложенных фляжек. Глава депутации, тот самый толстяк в глазетовом кафтане, с которым столь непочтительно обходился офицер-водитель, пришел в себя первым. Поднялся на ноги, поискал глазами командира рейтар, подошел к нему велеречиво представился.
   - Понял! - оборвал его рейтар. - Кому ж еще в такое встрять как не вам?! Как звали офицера-водителя?
   - Благородный Джон Кроуфорд. - отвечал каледонец, игнорируя тон вопроса.
   - Какого полка?
   - Лейб-гвардии Эбердинского гренадерского, маг-штандарт-командор.
   - Ну да, он. - рейтар оскалил длинные желтые зубы. - Он самый, Джонни. Вот как довелось встретиться! В Аваллоне уцелел, а тут из-за каких-то...
   - Я понимаю вашу скорбь, господин ротмистр. - с достоинством заговорил каледонец. - Понимаю и, поверьте мне, глубоко чувствую и разделяю. Но... Впрочем, перемелется - мука будет. Ныне же мне и моим сотоварищам нужно наисрочнейшим образом встретиться с его превосходительством комендантом Камелота.
   - К нему и повезу. К Элронду. К кому ж еще?! То-то он порадуется! И эта маята на его голову!
  
   ***
   Нулевой уровень первого круга ада. Ванная комната. В истомном влажном тепле разлиты запахи земляничной эссенции и березовых веников. На поверхности бассейна лениво качается впечатляющих размеров надувной резиновый игрушечный слон - шоколадно-коричневый, в розовых, в канареечный горошек, штанишках. Впрочем, судя по кокетливому банту над левым ухом, это не слон, а слониха. Перед окном сидят Астрантия с Жентианой, только что выкупавшиеся перед тем, как идти спать. За окном поздний зимний вечер. На льду замерзшего озера белыми призраками танцуют снежные вихри. На дальнем берегу сквозь мрак и разыгрывающуюся метель смиренно мерцает россыпь желтых огоньков. Астрантия расчесывает Жентиане волосы, кивая в сторону окна, тихонько говорит:
   - Там где-то, Женька, твоя библиотека. Что, и вправду ходит кто-то? Так это к тебе, а не... Знаю, что не ален делоны. Читают?! Сказки Андерсена? Ну, дети они сказки всегда.... Призывного возраста детки ?... Что ж - нам сказка жить и служить помогает. Так что ли пелось при этих?... Озабоченых неуклонным ростом нашего морального, духовного и интеллектуального потенциала. Зачем им только потенциал этот был нужен - ума не приложу?!
  
   ***
   - Особа, приближенная к ее величеству фее-императрице ! - разряженный на павлиний манер герольд внимательно оглядел лица присутсвующих. На лицах этих не было написано ничего, кроме сознания важности происходящего, и герольд завершил доклад, громыхнув напоследок жезлом об пол:
   - Светлейший граф Эгладорский, благородный Рауль Берен !
   Граф оказался среднего роста, не первой молодости худощавым человеком, заметно потрепанным жизненными передрягами. Роскошный придворный наряд сидел на нем неловко. Быстрыми шагами войдя в комнату, Берен по-дружески поздоровался с Элрондом. Обменялся рукопожатиями с офицерами его штаба. Кивнул стоящему в углу за конторкой Гасперсону, глянул на него с некоторым удивлением, затем, вопросительно, - на Элронда. Тот сделал успокоительный жест, Берен, слегка пожав плечами, занял свое место за застеленным бордовой бархатной скатертью круглым столом, вновь вопросительно посмотрел на Элронда.
   - Покамест депутация Великой Ассамблеи Каледонии сушит... - Элронд не без изыска пошевелил в воздухе пальцами. - приходит в чувство после катания на взбесившемся истукане, предлагаю обсудить некоторые сугубо практические детали.
   Берен кивнул, Элронд продолжил:
   - Моя королева согласна освободить от присяги Эбердинский гренадерский полк, с тем чтобы он присягнул на верность ее возлюбленной сестре Уине как королеве Каледонии. Также - и в отношении Мэнской эскадры. Банкирский дом "Гольбасто и Монмаррен" под гарантию Фарфорового Дворца берется разместить на три с четвертью миллиона солидов облигаций Каледонского государственного займа. Далее - предлагается заключить договор о дружбе и союзе, во исполнение коего в Каледонии будут расквартированы наш ограниченный бронеегерский контингент и саперная бригада, вооруженная тридцатитонниками. Вопрос о признании за прекрасной Уиной и ее отпрыском императорского титула предлагается отложить до ...
   - Есть средство сделать так, чтобы прекрасная Уина не столь тяжко томилась ожиданием разрешения означенного вопроса. - подал голос из своего угла Гасперсон. - Надлежит узаконить отношения прекрасной Уины и благородного Рауля Берена. С тем, чтобы благородный Берен приобрел статус принца-консорта Каледонии, присоединив тем самым графство Эгладорское к владениям каледонской короны. Имея владения на континенте, королева Каледонии сделает первый шаг к императорскому трону. А там...
   - Кто этот человек? - холодно, не повышая голоса, спросил Берен.
   - Человек?... - с неприятным смешком отозвался Гасперсон. - Вы, ваша светлость, чересчур добры ко мне. Я всего лишь тень человека. Призрак. Но и от тени человека можно получить добрый совет.
   ***
   - Как это "какого рожна"?! Это ж ежу... виноват, ваше сиятельство, я в рассуждение того, что сие с неизбежностью вытекает из концепций гениев человечества Арнольда Тойнби и Льва Гумилева. Без интеллектуального потенциала про потенциал оборонный можно забыть. Забыть и тихо ждать, пока добрый дядя Сэм управится с Хоттабычами, а затем обратит во благовременьи свой взор на нас грешных. - Логвинов проникновенно глянул на собеседника - плотного, солидного мужчину с простецким лицом большого пройдохи, облаченного в незабвенного партийного покроя серую тройку.
   - Насчет горькой доли Хоттабычей я уж давно вполне успешно проникся. - усмехнулся тот. - А вот как ты сюда еще и духовность с моралью пристегиваешь?
   - Элементарно, ваше сиятельство, - ответствовал флигель-менеджер. - Чтоб интеллектуал... - не тово, он должон чувствовать и понимать, что мир этот - его мир, и мир этот есть благо. А означенное понимание...
   Тут сентенции Логвинова были прерваны. Лифт, в котором ехали собеседники, остановился. Раздвинулись его двери, за ними обнаружился освещенный скучным светом газосветных ламп широкий, длинный коридор со штабелями оцинкованных железных ящиков вдоль стен. Сиятельство вышел первым, знаком предложив Андрею Кирилловичу помолчать, двинулся по коридору. Флигель-менеджер последовал за сиятельством, держась чуть слева и сзади.
  
   ***
   На перекрестке под оглушительный металлический лязг и грохот, пронзительный визг и протяжный вой скакали, извиваясь всем телом, трое: в куцых белых балахонах, голенастые ноги обтянуты лиловым, физиономии измазаны гримом - под морлоков.
   - Хэви мэтал-тяж-пром-бздым-бздям-рок. - авторитетно поставил диагноз агент бомонского короля полковник Альберт Верп.
   - Прошу покорнейше простить, господин полковник?... - переспросил стоящий рядом с Верпом у окна Орест Гендальф.
   - Ну а как такое еще назвать?! - в свою очередь выразил недоумение бомонский агент.
   - Наш прославленный арбитр изящного Тулипон Вайя во время оно определял этот жанр как экстравагантную ритмико-шумовую народную серенаду.
   - Ну, можно и серенадой... - смутно отозвался Верп, -Лишь бы определить на какой гвоздик это повесить, а там... А как оценивают сей жанр чины полиции?
   - Некоторые, одаренные толикой провидческого дара, отзываются с большой похвалой. - улыбнулся Гендальф. - В рассуждение того, что жанр сей дает отрокам и отроковицам безопасный способ излить обуревающие их...
   - Ну да. - кивнул Верп. - Лучше им лупить по барабанам и гитарам, чем друг дружку по головам. А вот и награда прекрасной дамы за серенаду. Бедолаги - в нынешнюю погоду промокнуть до нитки не сладко.
   Дебелая тетка, выплеснувшая из окна на злосчастных служителей муз ведро воды, прибавила к остужающему поэтический жар душу некоторые крылатые элойские выражения. Музыканты не остались в долгу, но за спиной тетки обозначился шкафообразный дядя и они поспешили ретироваться.
   - Ладно, вернемся к нашим ритмам. Прошу вашего внимания, господин маг-ротмистр. - Верп прошел вглубь комнаты к письменному столу, сел за него, жестом предложил Гендальфу сесть напротив. Достал из ящика стола крокодиловой кожи папку, раскрыл, вынул лист веленевой бумаги, исписанный в верхней части строками точек и тире. В конце каждой строки стояла одна из букв элойского алфавита или же - цифра. Нижнюю часть листа занимал небольшой, видимо, пояснительный текст. Верп протянул Гендальфу лист, неторопливо, с чувством, с толком, с расстановкой, заговорил:
   - Это код к языку команд для палладинов. С его помощью вы можете, чередуя в определенной последовательности длинные и короткие световые сигналы, управлять их, палладинов, поведением. Этот же код позволит расшифровать, те команды, которые палладин получал ранее. И не только данный, конкретный палладин, но и их общий прародитель - Золотой Палладин. Для этого надо извлечь из груди любого палладина черный..., прошу покорнейше простить, Серебряный Ящик, серией проблесков, направленных в его верхнее левое окошко задать дату записи. После чего считывать серии нулей и единиц в верхнем правом окошке. Нулям здесь, - он ткнул пальцем в лист, - соответствуют точки (они же короткие проблески), единицам - тире, длинные проблески. Я вас еще не перегрузил, маг-ротмистр, вы еще способны переносить мои умствования?
   - Я весь внимание, господин полковник.
   - Прекрасно. Используя эту методу я прочел записи команд, отданых Золотому Палладину в злосчастный день, когда заговорщиками были злодейски умерщвлены император Гладиус Милостивый, его дядя граф Сюрморийский и многие придворные чины. Кто-то пытался помешать заговорщикам, отдав команду Золотому Палладину атаковать их. К несчастью, граф Сюрморийский появился во дворце раньше назначенного для аудиенции времени и, соответственно, - до момента, когда команда эта должна была быть выполнена. Вследствие чего злодейский умысел не был пресечен. - Верп, глядя в раскрытую папку, говорил с несколько аффектированной четкостью.
   - И вы полагаете, господин полковник, что сей доброхот, давший Золотому Палладину команду пресечь злодейский замысел, есть не кто иной как... - в голосе Гендальфа на миг прорезалась не свойственная ему в разговоре со старшими в чине ирония.
   - Каспар Гаук, допущенный в круг заговорщиков. - перебил Верп. - Больше некому. Только он - Каспар Гаук, ныне скрывающийся под личиной фигляра Мориса Гасперсона. О чем мои соображения. С приложением - расшифровкой команд полученных в тот день Золотым Палладином. - он захлопнул папку и протянул ее Гендальфу.
   - Но такая информация, господин полковник... - начал было Гендальф.
   - Прошу считать это не информацией, господин маг-ротмистр, вновь перебил Верп, - но лишь указанием на способ, которым вы сможете добыть информацию. Самостоятельно добыть. С тем, чтобы впоследствии столь же самостоятельно решить, что с этой информацией делать.
  
   ***
  
   - Ты думаешь, он сумеет довести до ума воропаевскую информацию, этот твой, - Дроздовский ткнул трубкой в дисплей, - кадет Биглер?
   - Ты про Гендальфа? - отозвался Логвинов. - За что ты его так?!
   - А как, собственно? - пожал плечами Дроздовский. - Кадет Биглер - тот же Петенька Ростов. Не повезло только парню с реальностью.
   ***
   ... Посмотреть - как начало технического отставания от Запада и усилия по его преодолению связаны по времени с появлением собственной оригинальной российской науки - пироговых и лобачевских. (Когда мы перестали только "списывать" у Запада, а наша наука стала действительно наукой - добыванием нового знания).
  

Пометка карандашом на полях

черновика "Меморандума Сидорова"

  
   ***
  
   - Уина Заступница спаси и охрани! Ну зачем так много нам одним?! А впереди, кажись, сам Красавчик Элри, собственной персоной, то-есть... - Пенкроф опустил бинокль, цыкнул зубом, оглядел свою свиту, занявшую оборону поперек гати. Гать, зыбко подрагивала под мерной поступью вступающей на нее от дальнего конца болота колонны палладинов. Впереди, неярко поблескивая в свете серенького дня, вышагивала уродливая, трехглавая, гротескно схожая с Джорджем Элрондом золотая механическая кукла.
   - Это?... - Гендальф ошарашенно глядел на импозантного колонновожатого.
   - Он самый. - успокоительно улыбнулся Пенкроф. - Красавчик Элри. Копия нашего Элри - его превосходительства генерал-командора Джорджа Элронда. Снятая, помнится, в Гнездовье Истуканов. Есть такое веселенькое место в подземке. Чего изволили сказать, господин маг-ротмистр? Не вполне копия? Отчего же? Разве не похож? Ну, знаете... Может еще скажете, что и не красив? Как получилось... Дернулся наш Элри тогда, позируя в Гнездовье, вот и... Хотя, как на мой вкус... Что? Разрешаю. Разрешаю обратиться. Все равно ведь от вас, ротмистр, не отвяжешься. Лучше уж сразу. Опять же , момент для вопросов - лучше не придумаешь. Чего, чего?! Ну, если так ! ... Извольте - мне желательно, чтоб вся колонна вместе с Красавчиком незамедлительно отправилась в болото. Да, в прямом смысле. Можете такое сварганить? Буду весьма признателен. Валяйте. Да, разрешаю! Разрешаю исполнять.
   Гендальф отсалютовал, достал из кармана небольшую серебристую трубочку. Выстрелил из ее торца в Красавчика Элри тонким изумрудным лучиком. Замигал им, нажимая кнопку на боковине трубочки. Колонна продолжала неостановимо надвигаться, была уже в полусотне шагов. Пенкроф поднял руку. Свитские защелкали затворами. Гендальф продолжал свои манипуляции, на лбу его выступили бисеринки пота. Красавчик Элри вдруг резко остановился, повернул налево и скакнул с гати в болото, подняв фонтан брызг. Палладины следовали примеру своего предводителя. Болото тяжко заухало, на его поверхности вздувались гигантские пузыри, оглушительно лопались. На гать накатывали пенистые валы болотной жижи. В минуту Пенкроф и его спутники оказались забрызганы ею с ног до головы.
   - Та-тата-татата ! - пропела от ближнего берега труба. Из прибрежного леса вынеслась великолепная кавалькада: кони - всё сплошь игреневые эгладорские скакуны, всадники - молодец к молодцу, отчетливые, как говорится, рубаки; над забубенными их головушками плескался штандарт лейб-конвоя Ее Величества королевы Каледонии - на лазоревом атласе белый носорог, взнузданый золотыми дамскими подвязками. Впереди, с непокрытой головой, в белом с золотом конвойском колете, скакал Рауль Берен, светлейший граф Эгладорский. Лихо растрепались по ветру сивые, редковатые его кудри.
   Подскакал к Пекрофу, осадил коня, спросил, не нужна ли помошь.
   Пенкроф, отплевываясь болотной жижей, отвечал в том смысле, что помогать надо было раньше: грязная работа уж сделана, а чистой, так и вообще, - не предвится. Граф, выбитый из эпическо- героической колеи, помолчал некоторое время, потом кивнул Пенкрофу, поворотил коня, двинулся шагом назад к берегу. Конвойцы потянулись следом, копыта их коней, вразнобой захлюпали по гати.
   ***
   - Я недавно у Вячеслава Рыбакова вычитал любопытную мысль о Сталине. - Филипп Павлович Дроздовский выжидательно глянул на сидящего напротив за массивным письменным столом собеседника - интеллигентного вида темноволосого, с залысинками, мужчину в элегантных золотых очках. Тот улыбнулся благожелательно и Филипп Павлович продолжил:
   - Дескать, Сталин сам не имел совести, но хорошо понимал этот феномен человеческой натуры и умел им пользоваться. В отличие от многих нынешних... - Филипп Павлович неопределенно пошевелил в воздухе пальцами.
   - Власть предержащих. - пришел на помощь собеседник. - Да, Сталин на "химеру, именуемую совестью" не посягал. Как и на прочие общечеловеческие ценности. В отличие от Адольфа и его нынешних наших почитателей. - он кивнул за окно, на балкон особнячка напротив, где пузырилось на сыром ветру красное полотнище с затейливой, но вполне узнаваемой черной свастикой в белом круге . - Не посягал Иосиф Грозный также на ум и честь, как на таковые. Вообще, он знал свое место... в истории. И, заметьте, очень аккуратно за собой прибрал. За собой и... - другими. Оставил эдакую чистую доску. На которой можно бы написать кое-что получше того, что было написано. Если бы знать меру в сочуствии к, так называемому, простому человеку.
   - "К , так называемому, простому ..." - заитересованно откликнулся Дроздовский. - А вы, простите уж великодушно, сами себя, Павел Лаврентьевич, куда относите?
   - Да уж не из графьев будем. - благодушно отвечал Павел Лаврентьевич. - Но и не из тех, кто просит сочуствия, как милостыни.
  
   ***
   - Да, вот так взял и прыгнул. Сиганул - к растакой, разэдакой морлочьей матушке, прямо в болото. А его воинство следом за ним. Что? Ну, наверное, была команда "Делай как я!". А кто говорит, что ты бы так смог?! Вот и выкинь из головы всю эту чушь - насчет того, что Красавчик Элри не только личностью с тобою схож, а и... Ну и что с того, что палладины за тобой тогда пошли? Они и за Верпом, бомонцем этим, дуриком поперли. Заводная кукла она и есть заводная кукла, возьми хоть ту же солдатню... Это нашим нужно понимать , не только за кем, но и - зачем. В общем, был Красавчик Элри, и - нет Красавчика Элри. Есть Красавчик - есть проблема, нет Красавчика - есть железный повод выпить и закусить. Не надо пажа в бакалею гонять. Обижаешь, комендант! Я ж сам бакалейщик. Бывший бакалейщик?... Это как?! Бакалейщик, ежели он настоящий, это, как маг, маг чревоугодия. Ты видал когда-нибудь бывшего мага? Настоящего мага, а не из этих... получивших диплом за мозоли на заднице. Я - нет. Спившихся - видел, бывших - нет. Настоящий бакалейщик - это на всю жизнь. И даже... Я так полагаю, что место поставщика двора Всеблагого Всевышнего... Думаешь, не выслужил? - так балагуря, добрый Пенкроф, вышел из комендантского кабинета, очень скоро вернулся с поместительной корзиной, сдвинув в сторону бумаги, стал выгружать на стол ее содержимое: бутыль каледонской можжевеловки, получившей от благодарных знатоков почетное наименование "Ламмермурской Убойной", к ней еще одну - вексенской мальвазии - для "полировки", липовые бадеечки с пупырчастыми малосольными огурчиками, ядреными грибками, мочеными яблоками, знойно черномазыми маслинами, смугло-розовые, просвечивающие ломтики семги, копченый носорожий шпиг, в меру подрумяненную, с чесночком, страусиную колбаску, решето иссиня-черного винограда, медовые груши, полосатые яблоки, атласнощекие , пурпурные помидоры, и прочее в том же роде - трудно было понять как все это поместилось в корзине, видно, и вправду, без магии дело не обошлось.
   Начали, как водится, с можжевеловки. Опрокинули по первой, дуя в усы, принялись за закуски. Элронд, подцепил на вилку кружок колбасы, отправил в рот, прожевав, заговорил:
   - Да морлок с ним, с этим Красавчиком Элри. Сказать по правде и совести, не очень-то я и заморачивался нашим с ним сходством. - глянул на Пенкрофа. Тот, хрустя огурчиком, скепсиса по поводу последней сентенции не выразил, и комендант продолжил:
   - Но ведь получается что... - он поднял вилку, - Получается, что вся эта катавасия с попрыгавшими в болото палладинами подтверждает, что Верп действительно передал Гендальфу код... словарь, или там алфавит языка палладинов. И значит мы можем проверить утверждение Верпа о том, что в Серебряных Ящиках палладинов, есть запись, обеляющая Гаука, снимающая с него вину в убийстве государя-императора Гладиуса Милостивого. Проверить и обнародовать эту запись, что даст основания...
   - Реабилитировать может только суд. - перебил Пенкроф. - По иску о восстановлении чести и достоинства Каспара Гаука. А кто подаст такой иск? Морис Гасперсон? Не уверен. Точнее - почти уверен, что он не станет в это дело влазить. Хотя, казалось бы, кому как не ему... Независимо от того, кто он есть на самом деле: изменивший внешность Каспар Гаук или же его законный наследник. Можно уговорить подать такой иск Джабджу. Они с Гауком вместе бунтовали тогда, под Ард-Галеном. Гаук, по словам Джабджи, спас там немало народу. В том числе - сородичей Джабджи. С тех пор Гаук для камаргцев - свет в окошке. Но если это не нужно Гасперсону, то зачем и кому ...
   - Нам. Нам нужно, чтобы Гаук вышел из тени. Живой или мертвый.
   - Гаук - из тени.... - Пенкроф скептически покачал головой. - Мертвый - может быть. А живой... Знаешь притчу о человеке, которого вытащили из болота? Ну, вправду не знаешь?! Посерел ты, комендант! А он спасителям: "Чудаки! Я ж там живу". Откуда у него такая рубашечка? Ей же цена не меньше полста монет. - Пенкроф, встал из-за стола, подошел к окну. Внизу на улице стояла тележка старьевщика. Среди развешанного на ней разнообразного хлама инородным телом смотрелась ажурная, пикантного фасона дамская ночная сорочка.
   - Не знал, что ты не только бакалейщик, а еще и галантерейщик. - усмехнулся Элронд.
   Пенкроф, не отвечая, быстро вышел из кабинета, довольно долго отсутствовал, вернувшись, пояснил:
   - Это сорочка благоверной Доусона. Помнишь, такой был кожевенник, кондрашка его хватила с месяц назад. Еще драка была на его похоронах. Скупердяй был покойник, прости Уина, не тем будь помянут. Только на собственных похоронах, в гробу , его и видели пристойно одетым - вдова расщедрилась. Молодую жену, в дочки она по возрасту ему годилась, тоже держал в черном теле. Притом, бешено ко всем ревновал. Великолепное сочетание двух пламенных страстей - ревности и скупости. А тут - такая вот рубашечка у нее объявилась. Подарок от...
   - Может не от него? - предположил Элронд, - Но я что-то не возьму в толк ... у тебя что - других забот маловато?
   - Вот, вот. - Пенкроф, проигнорировал начальственную иронию. - А знаешь от кого подарок? От Мориса Гасперсона. Он пользовал...
   - Вдовушку Доусона. - тон Элронда был скорее утвердительным, чем вопросительным.
   - Вдовушку как раз нет. - серьезно сказал Пенкроф. - По крайней мере, после того, как она стала таковой. Это известно точно - все здешние кумушки сему обстоятельству не перестают удивляться. А в таких делах кумушки - источник информации архинадежный. Ежели с ним поработать умеючи. Да и до этого... А вот благоверного ее - пользовал.
   - То-есть?... - вздернул бровь Элронд.
   - Как лекарь пользовал. - поспешил уточнить педантичный плац-адьютант. - Диплома у него нет, но лекарское дело он туго знает. Сам у него лечил своего Гнедого. От привычки к этому зелью - снимающему у лошадей панический ужас перед водяниками. А покойного Доусона он пользовал от сердечных хворей, возникающих на почве чрезмерной желчности темперамента. Норов у покойника и вправду был - не по уму и не по здоровью. Лечил вроде как по дружбе - компаньйонами они были одно время. Потом побили горшки. Доусон устроил для своей мастеровщины беспроигрышную лотерею...
   - Беспроигрышную... - понимающе кивнул Элронд.
   - Ну да - какую ж еще? Гасперсон, доложу я тебе, от подобных затей, целью имеющих порадовать простого человека, просто звереет. По личности его деревянной ничего не заметно, но я то вижу - сам такой. Ну и, опять же - Доусон на раскрутку лотереи этой самой беспроигрышной пустил их общие денежки, так что... Заходи, Марк. Слушаю. Молодец, далеко пойдешь, благодарю за службу, свободен. - Пенкроф, похлопал пришедшего с докладом пажа по плечу, повернулся к Элронду:
   - Старьевщик показал, что поздним вечером, накануне скоропостижной кончины Доусона нашел сорочку на мостовой, под окнами его дома. Дворник слышал в эту ночь шум и брань в спальне четы Доусонов. Все сходится.
   - Ты полагаешь, что... - комендант не договорил, затрудняясь в формулировке.
   - Пораскинь мозгами сам. - Пенкроф стал загибать пальцы:
   - Обстоятельство первое - есть старый, скупой, ревнивый муж. Сердечишко у него - неважнец . Одна хорошая семейная сцена, и он - законная добыча апоплексии. Пикантная ночная рубашечка, ценой в полсотни монет, подаренная посторонним мужчиной юной жене старого скупердяя, для такой домашней драмы - завязка более чем... Обстоятельство второе - есть видавший всяческие виды бывший компаньйон, который все это прекрасно знает и понимает. Обстоятельство третье - означенный компаньйон имеет зуб на старого ревнивца. Обстоятельство четвертое - аппетиная вдовушка старого ревнивца не интересует его компаньйона ни в малейшей степени, тем не менее - при жизни означенного ревнивца компаньйон раскошеливается на роскошный и многозначительный подарок для будущей вдовушки, подарок о котором чешет языки весь квартал...
   - И ты полагаешь, что таким образом Гасперсон убил Доусона? - перебил Элронд. - Убил с заранее обдуманным намерением?
   - Не нарушая при этом буквы ни одного из законоположений, охраняющих человеческую жизнь от преступных на нее посягательств. - с аффектированной четкостью отвечал плац-адьютант. - Впрочем, надо еще посмотреть то дело - о драке на похоронах Доусона. Может что выплывет - свидетели, а особливо, свидетельницы наговорили тогда с три короба. Сколько бумаги протоколисты исписали ! Может и не зря...
  
   ***
   - Ладно ! Пускай про злодейское покушение на государя-императора Гладиуса Милостивого потом вписали и Зеленую Книгу преподобному Монтегю подбросили. А с пророчеством про кожевенника Доусона как быть?! Он ведь всего месяц с небольшим назад как преставился, а преподобный Монтегю, почитай, год уж как по Книге учит. - болезненно худой, прозрачно бледный молодой ополченец взыскующе воззрился на оппонента - ладно скроенного и крепко сшитого, слушавшего с ленивой насмешливой улыбкой на твердо вырезанных губах.
   - Это который - Доусон? - без особого интереса спросил тот, расстегивая еще одну пуговицу на мундире и мостясь у костра поудобнее. - Ты бы, Томми, лучше бы насчет пожрать расстарался. Опять солонину с галетами будем лопать?
   - Игуаний хвост доспевает в золе. - Томми кивнул на костер. - Дик игуану приволок . Здоровущая. Вон, погляди какая башка. Он пошарил у себя за спиной, поднес к огню покрытую причудливой формы наростами и шипами голову крупной ящерицы. Отсветы пламени кроваво играли в ее глубоко посаженных глазах. Томми сморщился болезненно, зашвырнул голову подальше в лесную чащу, в обступившую костер ночную тьму. Заговорил степенно:
   - А про Доусона-кожевенника это так: жил себе в Камелоте некоторый кожевенник Джон Доусон. Жил-поживал, добра наживал. Только как-то раз вздумалось ему лотерею учинить. И на деле этом - деньжонок срубить. Очень он, Доусон, до них был жаден. Все бы хорошо, только среди прочих призов выставил он на лотерею глазетовый кафтан. Кафтан ему подарил Морис Гасперсон, ну, знаешь его, кто ж его не знает. Кафтан - очень даже казистый, только что подкладка малость молью трачена. Да еще не впору он Доусону оказался - брюхо наружу больно вылазит. Продать вроде неловко, подарок как-никак. Решил на лотерею выставить. Дескать - отдаю самое дорогое со своего плеча. Ну и сам же его и выиграл, кафтан этот, как и все, что получше. Прочим досталась всякая дребедень - только чтоб в руках подержать - лотерея-то беспроигрышная. А тут по Зеленой Книге прочиталось: " кто на зловонном деле казну приобрел и на бесприданнице женился, помрет, когда покровы златотканые к нему вернутся". Чего - "Ну"? Так и вышло - вскорости Доусона кондрашка хватила. Как - "почему про него"? Разжился на кожевенном деле - какое при нем, деле этом, благорастворение воздухов не тебе рассказывать. Ты чего?! Я ж - без подковырки. В Смердунах люди как люди, у меня самого там сестра замужем за Фигрой-цирюльником. А на бесприданнице приютской Доусон женился, как первую жену скупердяйством своим в гроб загнал. Кто б еще за него пошел? Тут все сходится. А кафтан глазетовый густо не густо, а все ж - златотканый. Подкладка, молью траченая, в счет не идет. Хоть и на траченой подкладке, все едино -златотканый. Вот как Доусон его взад выиграл, так и перекинулся, голубок. Поделом - слушай, чего тебе из Книги читают. Ой, чего это?!
   Послышался топот и сопящая темная масса промчалась по лесной дороге, на обочине которой горел костер ополченческого дозора. Следом - снова топот, с металлическим лязгом, и мимо опрокинувшихся в кусты солдат пронесся самоходный истукан.
   - Носорог. - подымаясь, отряхиваясь и отплевываясь сказал напарник Томми. - Мохнатый, каледонский. Везли его каледонцы в подарок этой... Королеве ихней. Да, видать, упустили. Здоровая зверюга!
   ***
   Комната без окон, задрапированная черным бархатом. Потолок комнаты теряется в сумраке, свешивающиеся с него на шнурах прозрачные, накрытые сверху жестяными тарелками шары льют ровный, не оставляющий места теням свет. Свободная от драпировки стена занята рядом застекленных шкафов, со стоящими в них укутанными с головы до ног в черное человекоподобными фигурами. Посередине за простеньким, обшарпаным письменным столом сидит Морис Гасперсон. За бархатными портьерами кто-то неуверенно топчется.
   - Опять заплутал, Монти? - говорит Гасперсон. - Сказать, чтоб помогли ?
   - Нет, нет - я сам. - слышен из-за портьер осипший, севший басок, и в комнате появляется его владелец - хорошей упитанности здоровяк, уже появлявшийся на дисплее. Ныне он сменил малиновую безрукавку на зеленое, священнического покроя, одеяние.
   - Значит так, Монти. - без предисловий начинает Гасперсон. - На следующей твоей проповеди из Зеленой Книги будут зачитаны следующие места... Ты что-то хотел сказать, Монти?
   Дверь одного из шкафов еле слышно скрипит. Монти, побелев как мел, отвечает торопливо:
   - Нет, господин. Как можно?!
   - Вот и чудненько. Итак, Монти...
  
   ***
   - Отчего ж не сказать?! Господин Доусон, как на молодой своей хозяйке обженившись, завсегда в кофей настойку молодец-корня добавляли. Перед тем как, значит, в спаленку к ней идти. Чего, спрашивать изволите, мой господин? Да, знаю, своими ушами слыхала, как господин Гасперсон его, господина Доусона то-есть, остерегали, дескать - лучше б он на помощников из молодых надёжу имел, чем самому эдак-то надрываться. Недолго мол и вовсе надорваться, особливо с молодец-корнем. А господин Доусон, утешь и пригрей его Уина, на сердце и вправду были слабы. - допрашиваемая, необьятной пышности кухарка, смахнула слезу. - Только вот неладно, злоехидно он говорил. Срамно эдак для господина Доусона и при всем народе. Господин Доусон Гасперсона тогда еще в суд потянул. За что потянул? Ну, за это... лишение мужской чести. Нешто не знаете для какой нужды молодец-корень? Знаете, а спрашиваете! Бесстыдники вы, благородный кавалер, озорники вы эдакие, спаси и сохрани от вас Уина ! - в бурном порыве застенчивости она закрылась фартуком, глядела из-за края его лукавым оком на ведшего дознание жандармского ротмистра.
   Тот досадливо махнул рукой, предложил игриво настроенной свидетельнице убираться восвояси, полистал лежащую перед ним пухлую папку, вышел из кабинета, прихватив папку с собой. Запер кабинет, сказал дежурному, чтоб попросил немного обождать вызванных повестками свидетелей, сводчатыми сумрачными коридорами комендатуры направился к плац-адьютанту Пенкрофу. Навстречу глыбообразный панцер-паж вел не великого росту, щуплого телосложения мужчину - встрепаного, небритого, с красноречивыми симптомами жестокого похмелья на лице. Обут подконвойный был в засаленные домашние шлепанцы, одет - в дорогие, шелковые, цвета семги кальсоны, аккуратно застегнутые на уровне ключиц, снабженные исполненными из ботиночных шнурков бретельками. Кальсоны приходились мужчине как раз впору, пузырь на спине и фантасмагория свисавших складок во всех прочих местах образу повредить никоим образом не могли.
   - Эт-то что еще за явление?! - вопросил ротмистр. - Что, и этого ко мне?
   Панцер-паж собрался было отрапортовать, но подконвойный опередил его, поспешив представиться: "Бомуэнд Нигль, приватный предприниматель - срочная починка обуви на свежем воздухе, угол Кавалерского и Белошвейной, всегда к услугам господина офицера". Далее, деликатно прикрывая рот рукой, поминутно икая и поправляя дрожащими руками сползающие с плеч кальсоны, мэтр Нигль поведал, что сей предмет одежды нашел у себя дома, "можно, сказать, господин офицер, у семейного очага, ежели быть предельно точным - на супружеском ложе". Каковой предмет посчитал своей законной собственностью. "Видите ли, господин офицер, моя супруга всякий раз, как возвращается домой в позднее время, имеет обыкновение находить на улице то колечко, то сережки. Вот я и решил - должен же когда нибудь и на моей улице быть праздник". Во исполнение решения о приватизации кальсон достойнейший Бомуэнд их примерил. После некоторых доделок облачился в них и улегся почивать. Пробудившись, поспешил похвастаться обновой перед приятелями-собутыльниками, сползавшимися с первым утренним лучом для лечения головной боли к питейному заведению папаши Гильйомена, "вне всякого сомнения вам, господин офицер, известного, я и про содержателя и про заведение, ежели нет - весьма рекомендую, господин офицер". На улице он был задержан полицейским патрулем и водворен в кутузку, "откуда спустя некоторое время извлечен этим бравым молодым человеком". - кивок в сторону панцер-пажа. - "И вот я перед вами, господин офицер".
   - По личному распоряжению камелотского плац-адьютанта, полковника Пенкрофа. - вклинился паж.
   Ротмистр хмыкнул, наступило молчание - неловкое и тягостное. Молчание нарушил Бомуэнд Нигль, слезно попросивший опохмелиться. Сам себе удивляясь, ротмистр достал из-за голенища плоскую серебряную фляжку, протянул страдальцу. Тот изрядно глотнул, просветлел ликом с многословными изьявлениями благодарности вернул фляжку. Ротмистр кивнул, сунул фляжку за голенище, двинулся дальше.
   Дошел, наконец-то, до пенкрофовского кабинета, постучал.
   - Заходи. - Пенкроф открыл дверь, приглашающе мотнул головой. - Вообще-то в незапертое и неохраняемое служебное помещение можно входить без стука и разрешения, вот выходить... Чего это ты взял моду ко мне стучать? Чем я по-твоему у себя в кабинете таким-эдаким занимаюсь?
   - Сочту за честь послушать Ваши, господин полковник, чистосердечные признания по означенному вопросу. - усмехнулся ротмистр. - Но... всему свое время. В данный момент меня больше интересуют другие вопросы. Касательно...
   - Твои вопросы потом. - перебил Пенкроф. - Что по Доусону с Гасперсоном ?
   - Налицо полнейшее обеление Гасперсона. - ротмистр пожал плечами. - Был суд, на котором официально, под присягой засвидетельствовано всеми: Доусоном, его женой и прислугой, случайными прохожими и людьми, близко знавшими их обоих, всеми единодушно засвидетельствовано, что Гасперсон неоднократно предостерегал Доусона от употребления молодец-корня. Правда, предостерегал в форме...
   - Подстрекающей Доусона к применению корня этого самого. Молодец-корень... В Каледонии его зовут "жеребец-корень". - Пенкроф заходил по кабинету. - В том-то и штука. Гасперсон совершенно открыто, можно сказать - на глазах у изумленной публики подводит Доусона к смертельному исходу. Не скрываясь убивает человека. Демонстрируя при сей удобной оказии публике, этой самой почтеннейшей, бессилие и, пожалуй даже, никчемность, бессмысленность суда и закона. Зачем ему это нужно?! Вот в чем вопрос. Зачем это нужно Каспару Гауку, влезшему в шкуру фигляра Мориса Гасперсона? Вот, что я хочу понять.
   - И для этого ты заставляешь розыскную часть штаба фельд-жандармерии возжаться со всякой дрянью и пьянью. - неприязненно спросил ротмистр. - Вроде этого, в кальсонах...
   - Про явление такой вот фигуры сказано в последнем оглашенном Монтегю пророчестве из Зеленой Книги. - поспешно сказал Пенкроф. - Не прошло и недели и вот он, голубчик, явился. Случайное совпадение? Многовато что-то в последнее время таких случайных совпадений. Потряси его, этого штукаря в кальсонах с чужого... Хорошенько потряси, как ты умеешь. Проследи его связи, собутыльников, ниточки от него к Монтегю, а ежели повезет, то и - к Гасперсону-Гауку.
   - С этой Зеленой Книгой у всех мозги скоро будут набекрень. - меланхолически заметил ротмистр.
   - Очень может быть, что так оно кем-то и задумано. - отозвался Пенкроф.
  
   ***
   - Сбавь ход, Стивен. Куда теперь спешить? Разве за Джабджей с его камаргскими сорвиголовами угонишься. Кончили зверюгу. Был носорог, нет носорога. Осталась лишь носорожатина - на помин носорожьей души. - давно уж бродящее по городу Камелоту поветрие философствования коснулось и градоначальника, полковника Скромби. Он снял берет, достал из кармана девственной белизны носовой платок, стал вытирать им взмокший лоб.
   Истукан перешел с бешеного галопа на шаг, стал медленно спускаться в лощину. Там , на зеленой траве вокруг бурой лохматой туши под пронзительно-томительные звуки ручного тростникового органчика плясали, гортанно вскрикивая, завалившие носорога камаргские стрелки.
   Но моя королева... - начал было стоящий на мостике истукана рядом со Скромби расфуфыреный, толстый, присадистый, красный как медь каледонец.
   Ваша королева, господин Дунгам, столь же милостиво, сколь и поспешно произведшая вас из камердинеров в камергеры, вряд ли похвалит вас за то, что вы упустили носорога. - светским тоном перебил градоначальник. - Это милое животное успело натворить немало дел, прежде чем ребята сотника Джабджи угомонили его. Компенсация влетит каледонской казне в ха-арошую копеечку.
  
   ***
  
   - Вопрос о нарушении Вами, мэтр Нигль, общественной благопристойности не входит в мою компетенцию. Будьте любезны, черкните вашей супруге записочку, чтоб передала вам сюда с нашим посыльным приличную одежду. Ваш же нынешний наряд, - ротмистр скользнул взглядом по все еще облекавшим стан мэтра Нигля кальсонам, - останется у нас, на предмет...
   - Понимаю... - болезненно морщась, кивнул Нигль. - надо же - уже до розыскной части штаба фельд-жандармерии дело дошло... Да, Бомуэнд Нигль, раз про вашу персону написано в Зеленой Книге... Позвольте еще глоточек из вашей фляги, голова - просто раскалывается. Скажу вам как родному, господин офицер, алкоголь - яд ! Это говорю вам я - Бомуэнд Нигль, про которого нечто сказано в Зеленой Книге. Премного благодарен! Вы - мой спаситель. Да здравствует наша жандармерия - самая гуманная жандармерия в мире! А скажите, будьте такие добрые, это - что серьезно. Ну.. этот стих девяносто первый из Книги. Сильно там, однако, сказано: "Кальсоны напяливший с чресел чужих, жизнь свою кончит в нелепом полете." Знаете, многое за свою жизнь перепробовал, кем только не доводилось быть, но летать... Разве что в отроческих снах ... - он примолк было, затем заговорил приосанясь:
   - Мыслию, было такое дело, воспарял в горние выси, притом, воспарял неоднократно... но ведь это, - маленький человек в нелепом чужом одеянии осекся, втянул голову в плечи, глазами больной собаки глянул на ротмистра. - это, не опасно, господин офицер? Нельзя же из-за фантазии, мечтания пустого жизни лишиться?! Скажите, ведь нельзя же, нельзя?! - он почти кричал.
   - Всякое бывает. - пожал плечами ротмистр. - Вот мы с вами, любезный, по-людски полагаем, что конечно же - нельзя. А где-то сидит некто и говорит - "можно"... Не хотите мне рассказать, кто и где? Что?... Нет, нет мэтр Нигль. У нас, знаете ли, гауптвахта, а не странноприемный дом. Посему , рискуя показаться вам негостепримным, вынужден отказать в вашей просьбе. Погуляйте, друг мой, на свободе, подумайте...
  
   * * *
  
   - Твой носорог, почтеннейший Дунгам-олдя, в клетке сидел. Слушай, зачем так плохо носорога стерег?! Убежал - са-авсем не твой стал. Мы своего носорога добывали. Приходи, почтеннейший Дунгам-олдя, к нашим камаргским кострам, гостем будешь, нашего носорога кушать будем. Всю округу зовем, всех зовем, тебя первого зовем, гостем будь да-арагим ! - сотник Джабджа белозубо улыбнулся незадачливому каледонскому царедворцу, повел рукой в сторону длинного костра, под которым в земляной печи доспевала носорожья туша.
   Каледонец на любезное это приглашение откликнулся вовсе не любезно и Джабджа посуровел лицом:
   - Слушай, зачем ругаешься?! Не хочешь нашим гостем быть - са-авсем уходи! Туда уходи, к реке. Там купцы - са-авсем мокрые сидят. Их спроси, пусть расскажут - как их твой носорог в реке купал, возы им ломал, мулов мал-мал калечил. Не ругайся - не надо!... Туда уходи! Са-авсем уходи!
  
   ***
   - Ну, что у нас сегодня плохого, Эстевени? - Пенкроф направился к стоящему у конторки дежурного давешнему жандармскому ротмистру, пожал ему руку.
   - Мэтр Бомуэнд Нигль уже полетел. - лаконически отвечал ротмистр. - Из окна третьего этажа, и - башкой о булыжную мостовую.
   - Гасперсон?... - отрывисто спросил Пенкроф.
   - Побился с Ниглем об заклад , что тот выпьет из горла бутылку "Дуболомовки", сидя на подоконнике ногами наружу.
   - Понятно...
   - Понятно ему !... - нехорошо засмеялся Эстевени. - Нигль еще спрашивал меня, мол - серьезно ли это все... с Зеленой Книгой. Просился у меня на гауптвахту. Человек за решетку просился, а его - на свободу !... - от ротмистра крепко шибануло на Пенкрофа винным духом.
   - Ты чего это - с утра, спозаранку ?! - крутнул носом Пенкроф. - Непохоже вроде на тебя. Не бери лишнего в голову. Все наше дурачье от родимой его дури-матушки на нашей гауптвахте не спрячешь. Ба-альшая, доложу я тебе, на сей предмет потребуется гауптвахта, спаси и охрани Уина от того, чтоб эдакую нам когда-нибудь строить пришлось.
  
   ***
  
   - Такую фигуру... Ах, какую фигуру! Ай, такую фигуру сильно беречь надо! - седоголовый стрелок , повинуясь толкающему в ребро бесу, огладил ласковой лапищей предмет своего восхищения.
   Обладательница фигуры отодвинулась, самую чуточку, одарив воздыхателя томно-негодующим взором. Старый воин, картинно воздев руки, развил тему:
   - Зачем обижаешься - такая красивая?! Я говорю - такую фигуру... - он зажмурился, почмокал губами. - Ай как беречь надо! Ха-арашо кушать надо. А ты, - он с укоризной покачал головой, - са-авсем мал-мал кушаешь - нехорошо. Давай, в стакан тебе налью. Зачем ром такой нежненькой, са-авсем маленькой?! Тебе - аквитанского, игристого - самого лучшего! А еще мяса возьми кусочек, который на тебя смотрит, говорит - сьешь меня, красавица! Самый румяный, а-аппетитный, как твои... - убеленный сединами сын Камарга примолк, затем сказал с улыбкой:
   - Ну... Сама придумай, как я хотел сказать. Хорошо придумай. Ты хорошо придумаешь - такая девушка, - он воздел очи горе, - умница, красавица!
   Бал вокруг носорожьей туши вошел в полную силу: тростниковый органчик в руках бритоголового капрала, идолоподобного и каменноликого, почти человеческим голосом пел что-то страстно-томительное, опустив глазки, придерживая юбки трепетными пальчиками, плыли по лужайке элояночки, вихрем носились вокруг них темпераментные камаргцы, выписывала ногами кренделя хорошо угостившаяся мужская часть местного населения. От сорокаведерной бочки с ромом, более чем наполовину опустошенной, доносилось разноголосое:
  
   Ай - красиво, братья, как живем красиво !
   Ах, с каким начальником, - Джабджей Удалым!
  
   Сотник Джабджа, оторвавшись от беседы с рдеющей как маков цвет сдобной блондинкой, отвечал на чистосердечную лесть велеречивым тостом за товарищество. Тост встречен был шквалом восторженных криков, бросаньем в небо тигровых камаргских беретов; праздник вокруг носорога достиг наивысшего градуса.
   Между тем над головой удалого Джабджи сгущались тучи. В четверти мили от лощины, где бушевал бал, возле стоп стоящего на лесном проселке самоходного истукана происходила дипломатическая беседа камелотского градоначальника, полковника Скромби и камергера двора ее величества королевы Каледонии достойнейшего Дунгама. Дунгам требовал предоставить ему истукана для скорейшего следования в Камелот, где он, Дунгам, намеревался вчинить иск сотнику Джабдже, посчитавшего в дерзком неразумиии своем, что ему и его подчиненным дозволена охота на королевского носорога. Полковник, в периодах многословных и отменно учтивых, выражал свое понимание верноподданнических чувств камергера, равно как и готовность всемерно и всенепременнейше ему содействовать. Стоявший неподалеку долговязый ротмистр внес в атмосферу беседы некоторый диссонанс, подойдя к Скромби и доложив, с соблюдением всех уставных форм и правил политеса, что "синедокха амфибрахия левой пятки истукана внушает, господин полковник, серьезную тревогу". Как бы в подтверждение означенной сентенции истукан внезапно топнул ногой, притом - именно левой. Каковое телодвижение механического чудища побудило каледонского царедворца шарахнуться в сторону и удалиться с поспешностью, не вполне приличной его камергерскому званию. Впрочем, поспешность камергера, вполне извиняли и объясняли незабываемые впечатления, не так давно полученные означенным камергером во время катания на вышедшем из повиновения самоходном истукане.
   Полковник с выражением вежливого сожаления на лице некоторое время наблюдал за рысящим по проселку камергером. Затем приказал озабоченному синедокхой амфибрахия истуканьей пяты ротмистру сопроводить "достойнейшего Дунгама до эбердинского тракта, а там способствовать оному в изыскании способа к быстрейшему достижению Камелота; но, притом, о безопасности сего путешествия всемерное попечение иметь ( и - без всяких этих ваших штучек, вы поняли меня, ротмистр?!)". Ротмистр отвечал, что понял вполне, кликнул своего пажа с верховыми лошадьми и отправился исполнять приказание - с кисловатой усмешкой, но и с должной поспешностью. Полковник же посчитал, что настало время и ему с его людьми принять участие в вершащемся в лощине празднике жизни. С мостика истукана спущен был паевой взнос в виде бочонка старого доброго валинорского. Оставленному на мостике оруженосцу обещано прислать от камаргских костров компенсацию, с присовокуплением напоминания о товарищеском долге перед посланными вдогон за камергером ротмистре и паже, "но только, чтоб меру знать и девчонок на истукане не катать". Дав сии распоряжения и отеческие наставления, полковник, предшествуемый несшими винный бочонок пажами, направился на зов тростникового органчика.
   ***
   - Слушай, Асенька, а у нас нет какого-нибудь мяса... или - рыбы? - Воропаев без особого энтузиазма созерцал громоздящуюся перед ним на расписном глиняном блюде золотистую гору яблочных оладей.
   - Мясо и рыба у нас, на нулевом уровне первого круга ада, в вашем рационе, многогрешный Альберт Юрьевич, не рекомендованы. - Астрантия подцепила на вилку оладушек, прикусила его, показав белые, ровные меленькие зубки. - Как сущности, напоминающие о земных, плотских утехах.
   А как же прочие сущности, напоминающие... - Воропаев скользнул взглядом по фигуре женщины, осекся, пробормотал вполголоса:
   - Ну да, это ж сущности - духовные... Как говорил Ортега-и-Гассет, у женщины тело одушевлено, места только знать надо. Нет, про места - не Гассет, а этот... ротмистр Рджевскин.
   Астрантия посмотрела на воспитуемого господина и повелителя со строгостью. Альберт Юрьевич с выражением сугубой невинности в лице принялся за оладушки.
   ***
   - Клетка с носорогом стояла на волокуше, а каледонская депутация помещалась в шатре на мостике буксирного истукана. И вот, на восемьдесят пятой миле эбердинского тракта истукану ни с сего ни с того вздумалось присесть на клетку. Клетка, хоть и была на совесть сработана из дубовых балок, выдержать такое, конечно же, не смогла. Носорог порскнул в лес и был таков. Ну, а истукан... - Пенкроф сделал паузу, вопросительно глянул на Элронда.
   - Про истукана знаю. - поморщился тот. - Сподобился слушать излияния выкупанного истуканом Дунгама, а потом еще читать невнятицу Гендальфа на сей предмет.
   - Невнятицу?... - плац-адьютант остро глянул на коменданта. - На Гендальфа непохоже.
   - Читай сам. Изволите видеть - означенное чрезвычайное происшествие вызывает у господина маг-ротмистра ассоциацию с сентенцией пророка перволюдей Сомерсета Моэма... Где это у него? - Элронд с отвращением полистал лежащую перед ним обьемистую папку, зачитал, подняв вверх палец:
   - "Вы не должны быть естественной, вы должны казаться естественной". Естественной?... Еще и баба какая-то у него сюда затесалась... То-есть, я хотел сказать, что, конечно же, образы прекрасных дам, всемерно споспешествуют, или нет, не споспешествуют, а подвигают на ... Как бишь это говорится? Я сам всегда за силу и славу элойского оружия, за дам-с готов ... Чего лыбишься?! Распустил я вас...
   - Подожди. - Пенкроф перестал улыбаться. - То-есть он хочет сказать, что все это происшествие с носорогом, истуканом и каледонцами - мастерски подготовленный и поставленный спектакль. Спектакль, имеющий вид естественного хода вещей. Более того, лишь подталкивающий ход этот естественный к некоему невеселому финалу, загримированному под роковое стечение обстоятельств. Как в случаях с Доусоном и Ниглем. Дай-ка глянуть. - он взял в руки папку, стал ее просматривать, отчеркивая ногтем на полях. - Так... На мостике истукана находился некий маг-штандарт-командор Джон Кроуфорд. Означенный Кроуфорд после Ард-Галена подал рапорт об исключении из рядов Меченосцев по собственному желанию, тогда же запил. Рапорт положили под сукно, а Кроуфорда арестовали, вроде бы - за дебош, и отправили в Аваллон - самое спокойное тогда для нашего брата место. Там он вылечился от запоя, вылечился сам, вернулся на службу, о рапорте его больше речи не было. Скромби, бывший в то время в Аваллоне, вспоминает, что на гауптвахту к Кроуфорду частенько захаживал Каспар Гаук - у него в Аваллоне были очень широкие полномочия и отчет он давал только кому-то в Камелоте, на самом верху. Глубоко копает маг-ротмистр Гендальф. Ага, теперь другая версия - истукан взбунтовался сам по себе. И тоже ниточки к Гауку - в бытность Генеральным Инквизитором он имел доступ к результатам... Слушай, я заберу докладную Гендальфа. Не возражаешь?
   - Бери. Что там, во имя Тьмы, происходит?! Опять Монтегю чего-то вкручивает своему стаду? - Элронд вылез из-за стола, пройдясь по кабинету, стоял у окна. - Что-то из Зеленой Книги, пропади она пропадом.
   - Сейчас пошлю филера побашковитей. И дежурного предупрежу , чтоб был начеку. - Пенкроф вышел из кабинета, спустя минут пять вернулся, сел на диван, погрузился в чтение гендальфовской докладной.
   - А собственно, чего мы ждем? - оторвал его от этого занятия Элронд. - Гасперсона пора сажать. Пока опять что-нибудь не стряслось с каким-нибудь Ниглем.
   - Ваше превосходительство изволит забывать про всемилостивейший "Акт о неприкосновенности личности". - саркастически отозвался Пенкроф. - Спору нет - надо! А за что? На каком основании?
   - Такой фигурант, как Гасперсон должен сидеть. И никакие шедевры крючкотворства... Не важно, как мы его посадим. И на каком основании. Основание... - комендант на мгновение призадумался. - По подозрению в убийстве Каспара Гаука. По документам Гаук умер весьма таинственным образом в тюремной больнице на руках у Гасперсона. Это запротоколировано, даже дело на Гасперсона было заведено, а потом, когда совет их Революционный лопнул с большой вонью, и пришли наши, дело закрыли - из брезгливости надо полагать. Можно открыть, - он сморщил нос, - в видах споспешествования неприкосновенности личности. Я про личность Гаука. Ничего не скажешь - личность... А также - в связи с вновь открывшимися обстоятельствами: Гасперсон был наследником гаукова имущества. По его, Гаука, завещанию. И отправить завещателя к праотцам, пока он не изменил завещания или его имущество не конфисковано по приговору суда ...
   - А если Гасперсон и есть Гаук ? - перебил заинтересованно слушавший Пенкроф. - Что - более чем вероятно. Представляешь - подозреваемый в убийстве сознается в том, что убиенный и он - одно лицо. И подтверждает это свое признание вескими доказательствами.
   - Тогда арестуем Гаука - по подозрению в убийстве Гасперсона. Дело не политическое, амнистия здесь - побоку. Гасперсон в тюремных бумагах числился, - комендант усмехнулся, - следовательно его существование факт с юридической точки зрения - несомненный. Так же, как и наличие некоего мертвого тела, по тем же бумагам - тела Каспара Гаука, публично подвергнутого повешенью с последующим четвертованием. Если Каспар Гаук жив, то чье это было тело? Не Гасперсона ли?! По показаниям многочисленных свидетелей лицо казнимого было до неузнваемости изуродовано какой-то таинственной болезнью. Правда - никто не может вспомнить как, выглядел тогда Морис Гасперсон. Человек он в то время был маленький, незаметный, про него тогдашнего вообще никто не может ничего вспомнить.
   - А был ли он вообще, Морис Гасперсон? - со странной интонацией спросил плац-адьютант.
   - По бумагам был. - с твердостью отвечал комендант. - Конечно, Морис Гасперсон - персона калибром помельче Каспара Гаука, но, юридически, - тоже личность. Каковой, личности, всемилостивейше даровано право на неприкосновенность. Следственно, по подозрению в убийстве Мориса Гасперсона может быть возбуждено дело. И первый подозреваемый - Каспар Гаук, о делах коего несчастный Морис Гасперсон, - комендант сокрушенно развел руками, - слишком много знал.
   - Куда уж больше. - кивнул Пенкроф. - М-да... Кто-то, помнится, совсем недавно излагал нечто о шедеврах крючкотворства.
   - Притом, не без знания сего предмета излагал. - невозмутимо отозвался Элронд. - Этого ты, надеюсь, отрицать не будешь. В шедеврах крючкотворства в ближайшее время недостатка не ожидается. Взять хотя бы это дело об убиенном носороге. Дунгам тащит в суд Джабджу и, в его лице, столичный муниципалитет, а Джабджа, тот еще гусь, подбил пострадавших от носорожьего буйства обывателей вчинить иск каледонскому министерству двора. Я уж было выделил толику из секретных сумм, чтоб решить это дело тихо и полюбовно. Куда там - народишко вскинулся, чешет напропалую языками, всем, понимаешь, интересно - кто кого в этом деле уроет. Джабджу уже закидали на улице цветами, а Дунгама - тухлыми яйцами. Представляешь, какая каша заварится, аккурат к встрече нашей государыни с этой, будь она неладна, королевой Каледонии и прочая и прочая, Уиной нумер два. Что с этим делать - ума не приложу. Что там еще за шум?!
   Пенкроф вышел из кабинета, отсутствовал на этот раз с четверть часа, вернувшись, с двусмысленной улыбкой положил на стол перед комендантом связку исписанных печатными каракулями листьев магнолии. На недоуменный вгляд Элронда, с той же улыбкой пояснил:
   - Новое откровение из Зеленой Книги. И как раз для тебя - как на заказ. Изволите видеть, ваше превосходительство, победа доблестного Джабджи над носорогом, есть знак свыше, возвещающий о наступлении эры любви, дружбы и союза царствующих домов - нашего и каледонского. К сему, для погашения проистекщих от носорожьего буйства проторей и убытков, прилагается от преподобного Монтегю пожертвование в казну, - Пенкроф вынул из-за обшлага и протянул Элронду ломбардный билет. Тот, глянув на проставленную в билете сумму, выразительно присвистнул, спросил с улыбкой:
   - Ну что, плац-адьютант, берем сыр в мышеловке?
   - Берем. - кивнул Пенкроф. - Сыр берем, а мышеловка... Сгодится на того, кто ее на нас поставил.
   ***
   ... Известное положение о том, что "демократия есть процедура" нельзя рассматривать в отрыве от некоторых конкретных общеизвестных исторических фактов. Таких, например, как приход к власти Гитлера - в рамках демократической процедуры. Записав этот и подобные ему факты в разряд побед демократии и законности, мы, конечно же, начинаем играть на поле откровенного абсурдизма. В связи с этим следует заметить, что гитлеризм состоялся на почве абсурдизма не только в политике. Значимые симптомы отказа от рационализма и даже просто - здравого смысла можно наблюдать во всех сферах жизни - до техники и финансов включительно. Показательно и резкое усиление позиций мистики в общественном сознании (характерное, кстати, и для периода развала СССР). Следует отметить также роль мистики и ритуальных жестов как важного компонента функционирования властных структур. В связи с ритуальными жестами можно говорить об известной театрализации политики. При этом невозможно оставить без внимания фигуру Йозефа Геббельса - изобретателя современных технологий манипулирования массовым сознанием. Технологий, широко используемых и лидерами современных западных демократий. Эти технологии как и определенные мистические аспекты присущи в той или иной степени любой эффективно действующей власти, в том числе и той, которая базируется на Общественном Договоре. Но заметим, что Общественный Договор может быть осуществлен лишь на рационалистической основе и лишь внутри определенного круга субъектов договора, способных контролировать выполнение его условий, в том числе - верховной властью. "Благородные" российские дворяне екатериниского Золотого Века с помощью гвардии могли осуществлять такой контроль. Нерационалистические, мистические инструменты власти существовали лишь "для внешнего употребления" - для "подлого народа". Их "внутреннему употреблению" препятствовал либерально-рационалистический, западнический, прогрессорский менталитет правящей российской элиты. Отказ от такого менталитета внешне оформлен был впервые известной николаевской концепцией официальной народности ("Православие, самодержавие, народность"). Это, предписанное верховной властью правящей элите, "употребление вовнутрь" идеологических средств, ранее использовавшихся "для внешнего употребления", было, в частности, связано с невозможностью прежними методами и ресурсами осуществлять внешнюю и внутреннюю политику и, до определенной степени, оправдано текущими задачами (так, оно обеспечило царизму поддержку православного украинского и белорусского крестьянства против мятежной польской шляхты). Но опасное это средство со временем вышло из под контроля правящей российской элиты, принимая весьма опасные для ее существования формы - от революционного народничества до фактического регенства Г. Распутина. Итог - общеизвестен.
  
   Хроники Четвертого Рима. Меморандум Сидорова.
  
   ***
  
   - Какое еще земляничное консоме с банановыми фрикадельками?! - Альберт Верп, вздыбив усы, выкатил глаза на трактирного слугу. - Ты, любезный, по-русски, то-есть... по-элойски понимаешь?! Я тебя спрашиваю - мясо какое-нибудь у вас есть? Жареное или там - вареное, печеное. Мясо, понимаешь ты - мя-со?!
   - Ежели благородный кавалер не желают консоме, то можно принесть с ледника зельц из носорожьей головы с цукатами. Со вчерашнего осталось. - с неуловимым пренебрежением в тоне отвечал слуга.
   - Тащи двойную порцию. И можно - без цукатов.
   ***
   - Артиллеристы засекли Летающий Глаз. Уселся в квадрате G-43, в сквере, на памятник ... - Пенкроф примолк в некотором затруднении. - Не знаю, кому памятник. Кому-то великому и безголовому. Глаз уселся ему на плешь и сидит себе тихо, смирно. Если сейчас накрыть залпом, не прийдется с водяниками возжаться - их на Смурной Мост этот Глаз напускает, это его, так сказать, зона ответственности. Чего думаешь, не тяни, командуй, пока он не упорхнул. Упорхнет и возьмется за свое дело - замаемся руины у Моста от водяников прочесывать. И времени в обрез - через час по Мосту должен пройти королевский поезд . А в нем народ всякий - есть и слабонервный.
   - Постой, какая может быть плешь, ежели он безголовый? - заинтересованно спросил Элронд. - Что-то ты, плац-адьютант, пристрастился, как я погляжу, к парадоксам.
   - Жизнь такая. А касательно плеши и безголовости... Все правильно. Головы нет - на плечах, то-есть, нет. Отбили ему голову, еще до нас перволюди - его благодарные потомки. И личности нет, как таковой - пригодной для опознания, тоже они, благодарные потомки, постарались, не пожалели трудов праведных. А плешь есть - голова-то, как скатилась, уютно так устроилась у хозяина между ног. На коленях то-есть, он - памятник сидячий. Устроилась и лежит, благородно поблескивая плешью. На коей, плеши, в данный момент дислоцирован означенный Летающий Глаз. - Пенкроф глянул на коменданта искоса. - Слушай, давай шарахнем по Глазу. Раз - и никаких тебе водяников. Неохота по такой собачьей погоде по руинам лазить. - он мотнул головой в сторону выбитого еще в седой древности окна. За окном скучно сочилась с пасмурного неба исморось, окутывая серой пеленой древние руины.
   - Сам же знаешь, что нельзя. Летающие Глаза передают информацию в Кунсткамеру. В эти - думающие ящики. За ними, ящиками, сидят наши ребята, наименование им уже придумано, вот только запамятовал я... - Элронд вопросительно глянул на стоящего чуть в стороне Гендальфа.
   - Маги-взломщики, ваше превосходительство. - почтительно подсказал тот. - Означенное, жаргонное ранее, словечко, уже утверждено как официальное наименование последним решением коллегии Фарфорового Дворца.
   - Вот пусть бы они и взломали эту штуку, напускающую водяников, - ввернул Пенкроф. - а то как за ящиками штаны просиживать, да пиво дудлить с видом непререкаемого умственного превосходства ...
   - А ты бы пошел на покой - опять в бакалейщики... - резковато прервал Элронд. - Взломают и наваждение водяников, дай срок. Вроде бы даже уже и взломали. Только не решено еще, как быть с водяниками. Пока будем действовать по старинке - тыкать в них железяками. Говорят без этого тем, сидящим за ящиками, не понять, для чего сотворены водяники? А понять надо. Чтоб не наломать дров, как тогда - с морлоками.
  
   ***
   Задрапированная черным бархатом, залитая светом бестеневых ламп комната. Стоявший ранее посреди нее обшарпаный письменный стол сдвинут в сторону. На его месте стоит другой - массивный, литой, с высокоподнятой, холодно поблескивающей полированной сталью столешницей. Стол окружен покинувшими свои шкафы кадаврами. Их черные балахоны бесформенными ворохами лежат на кафельном полу, зеленоватые тела маслянисто поблескивают в свете ламп. На стальном столе лежит фигляр Морис Гасперсон - нагой и окоченелый. Стоящий в его головах с левой стороны кадавр поднимает к потолку свое безглазое лицо, повелительно протягивает руку. Другой кадавр вкладывает в нее осколок черного, отсвечивающего алым стекла. Третий, стоящий напротив первого - справа, двумя руками приподымает голову лежащего. Первый кадавр , не меняя позы, берет щепотью стекло, круговым движением взрезает им кожу на морщинистой шее Гасперсона. Стоящий справа осторожно опускает голову фигляра на стол, запускает свои неестественно длинные пальцы под взрезанную кожу, стягивает ее чулком, отбрасывает в сторону. Открывается подобное восковой маске лицо, вовсе не похожее на деревянную физиономию Мориса Гасперсона. Кадавр начинает массировать место разреза, переходя все выше - к подбородку, губам, щекам. Под гибкими как щупальца спрута пальцами восковое лицо оживает, приобретая известные некогда всей Империи черты последнего Генерального Инквизитора сэра Каспара Гаука.
  
   ***
   Исморось сменилась неспешным дождичком. Сквозь его жидкие серые струи скучно желтело мокрыми кирпичными стенами скопище приземистых полуразрушенных бараков. Кочковатая, подтопленная низинка между бараками и трактом для перемещения правильным строем пригодна была мало. Сводная офицерская рота небольшими группками и поодиночке без команды побрела к баракам. Элронд углядел мощеную всяческим хламом и мусором тропку, торопливо зашагал по ней. Выбрался на усыпанную шлаком площадку. На дальнем краю ее, шагах в пятидесяти негостеприимно чернели проломами и выбитыми окнами бараки. Элрод прошел плошадкой шагов десять, повернулся лицом к подходящим офицерам. Некоторые как о посохи опирались об алебарды, большинство держало их подмышкой, засунув руки в карманы. Элронд покачал головой укоризненно, тотчас пожалел об этом, поежившись от затекшей с берета за шиворот струйки воды, без лишней торопливости в движениях потянул из ножен палаш. Шедший в центре Пенкроф скомандовал развернуться в цепь, взять алебарды на- перевес. От бараков донесся вой водяников - вперемешку с визгом, царапающим душу, подобным звуку гвоздя по стеклу. Продрогшие в отсыревших мундирах, осатанелые после марша по мокрым скользкими кочкам офицеры как один человек подались вперед. Элоронд поспешил дать палашом сигнал к атаке. Офицеры, взревев медвежьими голосами, ринулись вперед - попотчевать водяника доброй сталью из бестрепетной руки.
   Элронд сделал безнадежную попытку догнать цепь, плюнул, вложил палаш в ножны, пошел неспешно, оглядываясь кругом. Внимание его привлек угловой двухэтажный дом - краснокирпичный, с высоким крыльцом, некогда огражденным давно уж превратившимися в ржавую труху железными перилами. Хрустя кирпичной крошкой, Элронд поднялся на крыльцо. Дверной проем наполовину закрывал стоящий боком массивный, покрытый зеленой патиной бронзовый шкаф. На шкафу стояли рядком запыленные стеклянные цилиндры, в крайнем, разбитом, из груды какой-то окаменелой дряни выпирал череп - похожий на птичий, но с мелкими зубами в длинном клюве. Слева между стенкой шкафа и полуистлевшим дверным косяком оставалась щель - достаточно широкая, чтоб протиснуться боком. Элронд протиснулся, оказался на полутемной, ведущей на второй этаж лестнице. Пошел наверх по стертым каменным ступеням. Остановился перед на удивление хорошо сохранившейся дубовой дверью. Потянул за медную ручку. Дверь подалась мягко, без скрипа. Он только сейчас заметил внезапно наступившую тишину - ни воя водяников ни боевого клича очищавших от них руины кавалеров. Вообоще - никаких звуков. Тишина. И ощущение чьего-то взгляда. В спину. Элронд резко обернулся, с лязгом выдергивая из ножен клинок. Лязг оголяемой стали вернул самообладание. На лестнице было пусто. Скосил взгляд на дверь, подошел к ней боком, дернул. Снова металлический лязг - дверь изнутри была заперта на цепочку. Дернул сильнее. Цепочка не подавалась. Решил было сорвать дверь с петель штурмовым зарядом. Передумал. Заглянул за дверь. Увидел полуосвещенный через пролом в стене коридор, заваленный всяческими, потерявшими ,в большинстве своем, образ и подобие предметами. Среди прочего заметил закрепленный на массивной железной стойке человеческий скелет, кажется - гипсовый. Услышал с улицы голос Пенкрофа, разносившего в пух и прах чинов элрондовой свиты, в пылу охоты на водяников потерявших генерала из виду. Обругал себя старым ослом, вложил палаш в ножны поспешно стал спускаться по лестнице.
   ***
   Во тьме Подземного Мира в циклопической каменной трубе с медным громом стремительно несется самоходный истукан. На мостике его неподвижно, как каменный болван, стоит Каспар Гаук - в маршальском мундире и при всех регалиях Генерального Инквизитора. Труба ведет из Британии на континент, в глубинные его заповедные области, называемые Драконьими Полями. Там, на Драконьих Полях, не оставленные милостями Владыки Тьмы благородные Меченосцы делят свое время между охотой на гигантских, небезинтересных для кулинара, рептилий и войной с армадами танков и иных механических чудищ, насылаемых из Тэнктауна. Дабы означенные благородные кавалеры чувствовали себя вполне в своей тарелке, присутствуют на Драконьих Полях и морлоки: живые, в том числе - бурой масти, именуемые тонтонами и жмурики - самодвижущиеся морлочьи трупы, начиненные всяческой машинерией. Щедр к людям благородным Владыка Тьмы.
   ***
   - Передайте коменданту поезда, что до получения подкрепления я не могу очистить путь от водяников. Да, аудиенцию, назначенную камелотским негоциантам прийдется отложить. Что?... Негоцианты воспримут как ... - Элронд пожал плечами. - Водяник, как его не воспринимай, он водяник и есть, хоть для нищеброда, хоть для толстосума. В поезде наличествует президент Коммерц-клуба? Ну, вот он пусть и расчищает дорогу. Пусть попробует сговориться с водяниками - на коммерческой основе. Отчего бы ему не попробовать ? А... Ну да, водяники у нас такие - не постигшие всей тонкости просвещения. Прийдется уж нам, по простому - доброй сталью в доблестной руке. Передайте это, разумеется, со всем пиететом, вы ведь адьютант... Ну что вы, голубчик?! Я не в обиду, вы и с водяниками красиво управляетесь, а не только с негоциантами.
   Да, исполняйте.
   Адьютант отсалютовал, повернулся, затренькал шпорами к выходу, через минуту с улицы донесся раскатистый стук копыт его коня. Элронд стал молча бродить по тесно заставленному рассохшейся мебелью пыльному, сумрачному вестибюлю. Остановился перед мраморной лестницей, ведущей в давно оставленый людьми дом. Сидевший на нижней ее ступеньке Пенкроф достал из-за обшлага какую-то бумагу, бегло просмотрел, протер ею запыленный мрамор, жестом предложил Элронду сесть рядом. Элронд сел, продолжая хранить молчание. Пенкроф искоса глянул на него, сказал:
   - Можно бы и не держать поезд, маги-взломщики отрубили наваждение водяников, правда заодно на какое-то время ...
   - Я заметил. - кивнул Элронд. - Передай от меня, чтоб впредь аккуратнее подчищали свою Зеленую Книгу, или... Как там у них это называется?
   - Да пока они не чистят. - отозвался Пенкроф. - Даже не собираются. Тогда - ошибочка у них вышла. Вроде бы, хотели просто что-то там взломать из чистой любознательности, на предмет постижения какой-то там мировой проблемы, а получилось... Кстати, о Зеленой Книге. Что будем делать с преподобным Монтегю, просочившемся на высочайшую аудиенцию? Ведь ежели он там профигурирует, получится, что и его и пророчества Зеленой Книги воспринимают всерьез на самом высоком уровне.
   - Ничего мы не будем делать с преподобным Монтегю. - Элронд чертил ножнами палаша на толстом слое пыли какие-то каббалистические знаки. - Зачем ? Была бы аудиенция, была бы проблема. Нет аудиенции - нет проблемы. Я, кажется, начинаю понимать - зачем нам ниспосланы водяники. Не пойму только - кем. Впрочем, кем бы он ни был, я ему искренне благодарен. Игра в которую мы с ним играем - замечательное средство от скуки. Нашей гарнизонной скуки и, чем Тьма не шутит, вообще - вселенской тоски. Притом, наши маги-взломщики, наблюдая за этой игрой, чего-то там узнают - полезное для дела. Для чьего дела ? Ну, для нашего общего дела. Общего для всех нас. Не спрашиваешь: "для кого, для нас, кто собственно такие мы" ? Умничка ! А касательно преподобного Монтегю... Сегодня он охмуряет наших толстосумов, томящихся в ожидании высочайшей аудиенции. Аудиенции, которой не суждено состояться. Пусть послушают, проникнутся. А завтра Монтегю ждет аудиенция у следователя Уголовной Палаты. По жалобе некоей дамы. Дама сия утверждает, что означенный провидец обольстил ее неопытность на сумму в шесть тысяч солидов. Такое вот предостережение свыше. Так что ломбардные билеты, полученные от Монтегю, прийдется, впредь до разрешения сего казуса, сдать под расписку судебному исполнителю. Сумму на возмещение проторей и убытков от носорожьего буйства я соберу по подписке с наших негоциантов. Дабы ничто не омрачало любовь и дружбу между нашей государыней и этой каледонской цыпой. Пусть потрясут мошной по сему высокоторжественному поводу. Сработанное для них предостережение свыше того стоит. Поручу провести подписку Эстевени - этот душу негоцианта знает в совершенстве. Он же, ну ты знаешь, лет пять назад ушел со службы в коммерцию. Вернулся всего с год назад - оттого и застрял в ротмистрах. Срубил, как говорится, деньжат , свиней разводил в подземке, в Аваллоне, и вернулся. Понял видать, что большие деньги это - просто деньги. А очень большие деньги - это власть. Или, ежели не власть... Без власти очень большие деньги - груз, неизбежно тянущий на дно. А всякая устойчивая власть держится на людях, которых ни за какие деньги не купишь, - им весь мир подавай. Мир, в котором они смотрятся красиво. Вместе с товарищами, на которых можно положиться как на каменную гору - такими же как они отчетливыми служаками и рубаками.
   ***
   В Первой мировой самое страшное - никто ничего не понимал: зачем, почему и за что льется кровушка(нашим, правда, большевики объяснили - куда, ежели по правде и совести, надлежит повернуть трехлинеечки; ну и, - повернули ...) . Во Второй - прорезался натуральный Черный Властелин - по его рабам сам Бог велел - огонь на поражение, без пощады - "Ради жизни на Земле", да и без лишних комплексов - "Фронтовики наденьте ордена !" А ежели чего и было непонятно - сильно не заморачивались - не до того было, жизнь на Земле спасали от коричневой чумы.
   Попробовать по Тойнби - "уход и возвращение" - Черного Властелина - через балаган (про Адольфа было мнение у студентов - место ему не в политике, а в кино - Чарли Чаплина переплюнет; что было потом с этими студентами ? ... Да все наверное было - проще сказать чего не было).
  

Написано карандашом на промокашке,

неведомо как оказавшейся

среди черновиков "Меморандума Сидорова"

  
   ***
   Драконьи Поля. Сухая, красноглинная, растрескавшаяся равнина, усеянная чахлыми сизыми кустиками и ржавыми чугунными люками. Скрежеща сочленениями ног-движителей, одолевает равнину болотный крейсер "Взъяренный носорог" - закованная в бронзу махина, с двумя рядами орудийных портов по каждому борту и похожей на фантастичской архитектуры храм башней-мачтой посередине. Грохот, тяжкий удар, тусклая вспышка в столбе пыли. Правый носовой движитель раздроблен взрывом, крейсер накренился, но тотчас - выпрямился. Впереди в растрескавшейся глине открываются люки, из них появляются, лохматые человекобразные существа, схожие с морлоками, но - бурой масти. Глаза их скрыты черными очками, на животах плоские рифленые жестяные коробки.
   - Тонтоны с фугасами прямо по курсу.
   - Они самые, милашки... - командир крейсера кивнул на рапорт вахтенного, не отрывается от бинокля. - К бою! Правый поворот. Левым бортом залп !
   Пение горнов на шканцах. Грохот сапог по металлическим трапам, басовитый звон открываемых орудийных люков, густой рев ракетометного залпа, подсвеченные розовым пламенем вырастают впереди пыльные столбы.
   - Правый поворот! Полный вперед! Носовым огонь ! Левый поворот! Правым бортом залп!
   Еще и еще ракетометный рык, вновь вырастают пыльные деревья с огненными стволами. Но спереди и сзади, слева и справа открываются новые люки и крейсер уже в кольце тонтонов, жаждущих избавления от постылой жизни в пламени и грохоте сокрушающего бронзовую броню взрыва.
   Впереди с гулом вспухает и рвется длинными извилистыми трещинами вязкая спекшаяся глина. Из чрева ее явиляется огромная, черная с багровыми сполохами внутри глыба. Катится вперед, давя тонтонов, подпрыгивая в мутных сполохах как резиновый мяч на легкой речной волне. Из образовавшейся воронки выбирается самоходный истукан с закрытым железным колпаком мостиком. Движется за глыбой, сделав медной рукой приглашающий жест в сторону крейсера.
   Через час ходу крейсер выбрался на свободное от чугунных люков место. Тонтоны остались далеко позади. Черная глыба, пригасив рдеющее в ее чреве адское пламя, неспешно укатилась за линию горизонта. Истукан сбавил ход, пошел рядом с крейсером, держась за его борт рукой. В железном колпаке на мостике истукана открылась усаженная заклепками дверка, из нее показался Каспар Гаук в парадном маршальском мундире. Перешел по истуканьей руке на палубу крейсера, с поклоном отдал вахтенному офицеру свой палаш.
  
   ***
   - Убил старуху-процентщицу?... Скорблю вместе с ее клиентами, но не понимаю, чем в сем случае могу служить ? С каких это пор подобные дела находятся в ведении фельд-жандармерии? Некие обстоятельства ... Принес в залог вещицу, а когда старушенция стала разворачивать, топориком... Не топориком ? - Эстевени, потер рукой лоб, словно что то припоминая. - Ну тогда, вынужден признать, сюжет не лишен оригинальности. Бутылкой? Старуху - по голове, а потом - разбившейся вследствие этого бутылкой изрезал в клочья кадавра. Откуда кадавр - хранился у старухи в шкафу ? А, вот как - сам пришел, под видом водопроводчика. Такое мы понять можем. И застукал на месте преступления этого... Как бишь его? Как звать героя сего романа?
   - Морис Гасперсон. Во всяком случае так обозначено в найденных при нем бумагах. К тому же он и наружно схож с известной Вам, господин ротмистр, персоной. Если бы не сие обстоятельство и не найденные в квартире убитой останки кадавра, мы бы не стали беспокоить нашу доблестную фельд-жандармерию. - молодой, подтянутый референт-советник Уголовной Палаты смотрел на мающегося похмельем Эстевени со снисходительной улыбкой.
   Ротмистр выкатил на него глаза, сказал отрывисто:
   - Вам надлежало сразу же известить нас о появлении в городе кадавра, принявшего вид человека, живого человека.
   - Это не так просто, господин ротмистр, - с прежней улыбкой отозвался советник, - в городе слишком много субъектов, числящихся в живых людях, но по внешности и повадкам мало чем от кадавров отличающихся. Среди камелотских слесарей-водопроводчиков таких отчего то особенно много.
  
   ***
   - Ориентир три, ближе пятьдесят - бортом залп! - командир крейсера переждал орудийный рык, бросил взгляд в сторону оставленного позади замшелого каменного портала с вытекавшим из него, чтоб широко и привольно разлиться на просторе, малоаппетитного вида ручьем, затем взялся за бинокль. Из клубящейся пыли в полумиле по левому борту выкатился шипастый, диаметром в полтора человеческих роста, шар. На палубном настиле хищно засветилась зеленая клякса, проворно поползла к рулевой рубке. От кляксы тянулся бледный, с толчеей пылинок внутри, неровный пунктир - в небо, туда, где роились в вышине едва различимые глазом черные точки.
   Шар остановился, затем скатился вбок в ложбинку; оттуда сверкнуло, оранжевый с прозрачным дымным шлейфом светляк понесся к крейсеру.
   - Задний ход! Все наверх ! Гаука ко мне ! Господин полковник ?!
   Последнее восклицание относилось к бомонскому агенту Верпу, отчаянно рубящему палашом бледный луч, растущий из светящей зеленым кляксы. Клякса стала двоится, троится, подобные ей световые блики заплясали по растрескавшейся глине за бортом. Несущийся к крейсеру оранжевый светляк заметался, врезался в одиноко торчащую из глины ажурную колонну, разнес ее в ржавые клочья. Новые ядовито-зеленые кляксы запятнали палубу. Кавалеры абордажной команды, по примеру полковника Верпа фехтовали с растущими из клякс бледными стеблями, сбивая с прицела кого-то, там в высоком небе, наводящего на крейсер новые стаи несущих смерть светляков. Они с воем неслись над головами, взрывались на берегу, вздымая фонтанами ошметки засохшей глины, падали в болотце за кормой, порождая в нем гигантские, натужно лопающиеся пузыри и разводя кругами нешуточные волны. Наконец крейсер зашлепал движителями по болотной жиже, начал вдвигаться в портал, вдвинулся весь, последним управляемым снарядом было сбито украшение на форштевне - литой, устремившийся в атаку носорог.
   - Легко отделались. - заметил Гаук, только что приведенный на мостик внушительной внешности гардемарином.
   - Надо благодарить полковника Верпа, - суховато отозвался капитан. - Принятое им решение...
   - Право, не стоит... - Верп, явил подобающие герою симптомы скромности, - Просто - Бог любит дураков. Покорнейше прошу простить, господин дракар-командор, я в рассуждении того...
   - Полковник хочет сказать, что безрассудная отвага угодна Всеблагому Верховному. - с улыбкой пришел на помошь бомонскому агенту Гаук.
   ***
   - ... и, чтоб нам с Вами, господин плац-адъютант, часом не заскучать на службе, еще одно не лишенное приятности известие. - Элронд одарил сидящего напротив Пенкрофа отеческой улыбкой. - Каспар Гаук отдал себя в руки генерального инквизитора Лиги принцев Арморика, отказался от высочайше дарованной амнистии и потребовал проведения судебного расследования на предмет своего оправдания или же осуждения по делу об убийстве государя-императора Гладиуса Первого. В связи с чем имеем запрос с континента касательно находившихся в памяти Золотого Палладина обеляющих Гаука записей. Не сегодня-завтра получим распоряжение на означенный запрос дать исчерпывающий ответ. Как Вам новости, полковник?
   - Радуют. - лаконически ответствовал плац-адъютант. - Весьма. Особенно в комплекте с другими новостями - о Морисе Гасперсоне. Каковой Гасперсон объявил себя на допросе сыном убитой старухи-процентщицы.
   - То-есть матереубийцей.
   - Не совсем так. Он отказался от своего прежнего признания и объявил, что безуспешно защищал старуху от кадавра.
   - И что, так трудно эту его замечательную версию развеять в пух и прах ? - брезгливо поморщась cпросил комендант. - Там же, помнится, кроме признания есть улики повесомее?
   - Развеять можно. Без особого труда. Вот только... - Пенкроф почесал переносицу. - Нужно ли с этим торопиться?
   - А зачем тянуть? - Элронд пожал плечами. - Дело пустячное. Если бы не кадавр... Но все что связано с появлением в Камелоте кадавра следует выделить в особое производство.
   - Если б только кадавр... А то там еще родословная старухи, урожденной Робинсон. Ее отец Абрахам Робинсон - оленевод из Лапландии, по материнской линии родственник пресловутой фамилии Каллинговиц. - Пенкроф со значением посмотрел на коменданта.
   - Тех самых? - вскинул бровь Элронд.
   - Тех, тех, их, родимых. - покивал плац-адъютант. - В хижине прародительницы коих на печи, в какой-то лапландской дыре, во время оно, отыскался без вести пропавший после попойки на Мальте Эдди Чокнутый, будущий Эдвард III Мудрый.
   - Следовательно, имеем еще одного претендента на трон Каллингов? О котором сказано в Зеленой Книге. - комендант говорил тоном скучливым как о чем то само собой разумеющемся, давно набившем оскомину. Зевнул, встал с места, подошел к окну, глянул в него, вернулся за стол.
   Сказано. Правда, преподобный Монтегю, озвучить сие для широкой публики не сподобился. По причинам, - Пенкроф развел руками, - от него не зависящим: сокамерник , наша подсадка, аудитория хоть и благодарная, но широкой ее не назовешь. А касательно претензий Гасперсона... Для нас он покамест - кандидат только на отдельную камеру на гарнизонной гауптвахте. Впредь до выяснения. А там... - Пенкроф неопределенно пошевелил пальцами.
   - Желаете внести посильный вклад в увеличение количества чепухи в нашем бренном мире, полковник ? - благожелательно спросил Элронд. - Феи-императрицы Уины Второй, Вам, благородный Пенкроф, надо полагать, недостаточно? Желаете для полноты счастья еще и принца Мориса Гасперсона-Каллинговица?
   - Больше претендентов на трон - хороших и разных! - тоном бодрым и оптимистическим отвечал плац-адъютант . - Может и этот на что сгодится. Клин клином вышибают, Ваше Превосходительство.
   ***
   Вторая мировая ... Больно много чертей повенчались тогда с младенцами (Сукарно с японцами - тот еще малчик ). А про игры Сталина с Черчилем и говорить нечего. Какой черт с каким кого тогда стравил, а с кем - повенчал ? ... А индийские патриоты всех мастей с обоих сторон ... Но... "Важнее всего - результат". А для нашего, русского мира конечным результатом была "хрущевская оттепель" и полет Гагарина . И - (проигранная ?) "холодная война" - без нее не было бы ни спутника, ни Гагарина, а, скорее всего, - и "оттепели" не было бы - настоящая лирика больше всего нужна настоящим физикам.
  

Написано на перфокарте,

заложенной между страниц первого тома

"Хроник Четвертого Рима".

  
   ***
   - Птер! Все в укрытие! - Верп вжался в стенку траншеи, за шиворот потекли струйки сухой глины, занесенная судьбой- злодейкой в этот бурный поток какая-то здешняя мелкая живность, проворно поползла по потной спине. Хищная тень накрыла траншею, стрелокрылый черный силуэт на мгновение завис над Верпом, затем стремительно пошел вверх, на глазах уменьшаясь в размерах, пока не превратился в еле заметную на густо синем небесном куполе точку. Зато вновь дала себя знать живность на спине. Верп заерзал, торопливо расстегивая пуговицы на мундире.
   - С вашего позволения, господин полковник. - юный Гендальф с ловкостью опытного хирурга, запустил руку за шиворот бомонского агента, извлек оттуда миниатюрного, размером с ноготь, монстра - нечто среднее между кузнечиком и восьминогим крокодилом, шипастое, рогатое, вполне достойное своего собственного законного места среди прочих обитателей Драконьих Полей.
   - Эти существа, не ядовиты и никакой опасности не представляют. Впрочем, это, кажется, еще не описанная никем разновидность. - Гендальф всматривался в свою добычу. - Подарите мне этот экземпляр, господин полковник. Я, знаете ли ...
   - С превеликим удовольствием. - осклабился Верп. - Но, притом, позволю себе обратить внимание господина маг-ротмистра на другие экземпляры, там - на терриконе. Эти штуки, кажется, предписано именовать "бронешарами" ? Похоже, означенные бронешары вызвал недавно посетивший нас птер. Не по нашу ли душу ?
   Верп направил бинокль в сторону конусовидной, явно рукотворной горы, возвышающейся шагах в пятистах от траншеи посреди растрескавшейся под беспощадным солнцем пепельно-розовой равнины. На плоскую вершину горы, ломая покрывающие ее сизые кактусы, выкатились два шипастых бронированных шара.
   Гендальф достал из кармана небольшую металлическую коробочку, отщелкнул ее крышку. На внутренней стороне крышки засветился прямоугольник с какой-то таблицей или схемой, лежащий на черном бархатистом дне коробочки шарик засиял таким же мягким опаловым светом. Гендальф щепотью стал катать шарик, вглядываясь в опаловый прямоугольник. Затем сказал:
   - Полагаю, что птера и бронешары интересует скорее колонна тэнков, подходящая с севера по тракту. - Гендальф мотнул подбородком в сторону дороги, пересекающей равнину размытой терракотовой чертой. В дальнем ее конце у самой линии горизонта виднелось длинное облако пыли.
   - Морлочье в тэнках и те... ну, которые в птерах, они что - воюют между собой? - бомонский агент был озадачен.
   - Общий смысл происходящего на Драконьих Полях весьма темен. - отвечал Гендальф. - Впрочем, полагаю, что все, здесь происходящее, - некая игра. Ибо тот, кто сотворил здешние феномены, безмерно могущественен. А у всемогущей персоны можно предполагать лишь один интерес - развлечь себя. Развлечь в своем одиночестве, равном лишь своему же могуществу.
   Сидящий в Харькове перед дисплеем профессор Толстов, невысокий, коренастый, похожий на колхозного бухгалтера, услышав сентенцию маг-ротмистра Гендальфа, пожевал губами, встал от компъютера, подошел к окну, стал смотреть вниз на небольшую толпу под красным знаменем, стоящую на площади возле типового, в стиле Ильича Второго, памятника В. И. Ленину. С высоты десятиэтажной университетской башни люди под красным знаменем подобны были черным муравьям. Зазвенел телефон. Толстов подошел, снял трубку, послушал с минуту, делая какие-то пометы на прикнопленном рядом с телефоном к стене листе ватмана, ответил коротко: "Сделаем, Александр Христофорович". Положил трубку, придвинул к телефону стул, сел, стал вызванивать каких-то Сашу и Олю. А потом еще: Андрея, Таню, Лизу и Полину. Как можно было понять из брюзгливых реплик профессора, Саша с Ольгой куда-то запропали, какому-то Никите прийдется отдуваться за Андрея, а Полине следует немедленно оформлять командировку в Архангельск. Положив трубку, Толстов направился к компъютеру, но снова был отвлечен телефонным звонком и принужден был отбиваться от кого-то на другом конце провода, свято и непоколебимо уверовавшего в то, что звонит он в Культурный центр университета:
   - Нет, это не Культурный центр. Да, это университет. Нет, не Культурный центр. Здесь нет никакой Оли. Насти тоже нет. И Марфы нет и Аполинарии. Ах вам только Настя нужна, а Ольга - Николаю Павловичу ? Опять поляки, а Ольга... Сочувствую Николаю Павловичу, но помочь ничем не могу. Уважаемая! Я вам еще раз, русским языком, говорю - это не Культурный центр! Куда вы попали? В морг. - услышав испуганный писк и следом гудки, профессор удовлетворенно улыбнулся, с особым тщанием положил трубку, занял наконец свое рабочее место программиста-демиурга и стал наблюдать за перипетиями героических будней доблестных Меченосцев на Драконьих Полях. Верп с Гендальфом, укрыв свою команду в выходящей в траншею каменной трубе, наблюдали за танковой колонной на тракте, парящим над колонной птером и затаившимися в кактусовых зарослях на вершине террикона бронешарами.
   - Господин маг-ротмистр! У вас ручник, помнится, с лучевым прицелом. Одолжите мне его на пару минут. - обратился к напарнику Верп. - Да так, мыслишка есть одна. Долго рассказывать, а дела - всего ничего. Сейчас сами все увидите.
   Гендальф поклонился, вынул из кобуры массивный вороненый ракетомет, протянул, рукояткой вперед, Верпу.
   Верп улыбнулся с признательностью, утвердил ракетометный ствол на выпиравшем из каменно затверделой глины гребенчатом черепе какой-то здешней зверюги, стал выцеливать головной танк, с натужным ревом катящий по древнему тракту. Гендальф смотрел на товарища с удивлением. Верп снова улыбнулся - успокоительно, щелкнул выключателем лучевого прицела. Изумрудная клякса засветилась на лобовой броне головного танка. Тотчас с вершины террикона к танку устремились два дымно-оранжевых светляка и через несколько мгновений он запылал синим спиртовым пламенем. От колонны к птеру протянулись бледно светящиеся трассы пулеметных очередей. Птер набрал высоту, пометил несколько машин зелеными бликами. Не прошло и пяти секунд как помеченные железные чудища запылали. Другие танки открыли по вершине террикона ураганный, но, судя по всему, мало действенный огонь. Бронешары не преминули ответить. Через четверть часа у подошвы рукотворной горы творился кромешный ад.
   - Выгорело дельце ! Теперь тут управятся без нас. С признательностью возвращаю. - Верп вытер рукавом пыль с ракетомета, протянул его Гендальфу. - Что вы на меня так смотрите, благородный Орест Гендальф? Ежели мы с вами персоны не всемогущие, то что - и поразвлечься нам малость нельзя? В целях борьбы со вселенской тоской и скукой. Разве не учили вас, Орест, что игры и развлечения людей благородных есть материя архиважнейшая, ибо благородный человек всегда должен находиться в прекрасном расположении духа?
   Демиург Толстов покачал головой, убрал с дисплея образ философствующего бомонского агента, ускорил течение времени в виртуальной реальности. Стал бегло просматривать общий ход протекающего в ней исторического процесса, выдергивая из него отдельные эпизоды - на предмет углубленного изучения.
   Вот захваченный водяниками городок, где то в дебрях Кембриджшира. Наглухо затворенные двери и ставни. Оцепеневшие от ужаса обыватели за ставнями: начисто утратившие апломб и кураж мужчины, бледные, задавленно всхлипывающие женщины, прижавшиеся к ним дети. По улицам маршируют колоннами и слоняются небольшими группками призрачные фигуры с непоправимо обиженными лицами. С низкого серого неба сеется какая-то исморосная мерзость. Подстать ей звучит повелительно- тоскливый напев, оживляемый порой истерическими визгами и протяжным воем.
   Толстов какое-то время поматывает головой в такт напеву, потом, видимо спохватившись, меняет сюжет на дисплее.
   Высокий сводчатый зал. Заполняющие его гордого воинственного облика люди. Блеск стали и сияние золотого шитья. Цветные блики от витражей. Впереди - пятеро, покрытые боевыми шрамами, осененные лейб-штандартами принцев Арморика. Спиной к ним - коленнопреклоненный человек в черной с пурпуром и золотом имперской гвардейской униформе. Пенье труб под высокими сводами. Темноволосая, большеглазая, увенчанная сапфировой диадемой женщина подымает сверкнувший в солнечном свете обнаженный меч. Ударяет им коленопреклоненного плашмя по плечу. Задевает его по уху. Роняет меч, бросается к пострадавшему с извинениями, перевязывает кровоточащее ухо кружевным платочком.
   Бегущая строка внизу дисплея сообщает, что Каспар Гаук оправдан Верховной судебной палатой Лиги принцев Арморика и приглашен на службу Уиной Второй, королевой Каледонии, графиней Эгладорской, маркизой Мэнской и Нью- Бэзилширской и прочая и прочая...
   Профессор пожимает плечами, вновь меняет место и время действия.
   Куртуазная сцена из жизни поселян Нью-Бэзилшира: юная парочка, целующаяся в саду. Драматический поворот сюжета: является почтенный джентльмен, вооруженный вишневым побегом. Из последовавшего за этим явлением диалога можно понять, что это отец прекрасной дамы. Ретирада ее кавалера произведена по всем правилам военного искусства и почти без потерь - только клок штанов остался на торчащем из забора устрашающего вида ржавом гвозде. Юную даму поспешно уволакивает за руку другая дама - постарше, очень схожая с разгневанной наседкой.
   Просмотрев до конца этот эпизод, Толстов вновь возвращает действие в городок, захваченный водяниками. На перекрестке двух, кукольного размера, улочек стоит во всем великолепии конногренадерского офицерского мундира давний знакомец программистов-демиургов, удалой сын Камарга сотник Джабджа. Не так давно ему было поручено обучать конногренадер езде на страусах. Успешно справившись с этим заданием, сотник получил чин гвардии ротмистра. И вот он стоит на перекрестке улиц освобожденного от водяников городка, золотым сиянием своих новеньких погон вселяя в души его обывателей надежды на возвращение старого доброго времени. Тримф благородного Джабджи омрачает лишь пятно на рукаве безукоризненно сшитого белого колета. Источником этого пятна стал водяник, лопнувший, как ему, водянику, и положено, под воздействием доброй стали, направляемой доблестной рукой. Вышедшая из ближнего дома карамельно-акварельная блондинка, почтительно, но не без некоторого лукавства обращает внимание господина ротмистра на другое пятно - наличествующее на бриджах. Срочная необходимость стирки означенной части обмундирования делает пленение благородного кавалера прекрасной дамой неизбежным.
   Профессор Толстов некоторое время смотрит на закрывшуюся за благородным Джабджей и прекрасной дамой дверь, затем переносит действие на крайний север острова Британии - в древний, но совсем еще недавно заштатный город Балморал, ставший столицей королевства Каледонского: ущелья улиц, прорезанные в незапамятные времена перволюдьми в гранитной толще. Темнеющие в ее вертикальных срезах частые, подобные ячейкам пчелиных сот , глубокие ниши и тоннели. Многоэтажное нагромождение оштукатуренных под камень фасадов, пристроенных к этим циклопическим сотам. Подымающиеся из каминных труб к хмуроватому небу кухонные дымки. Почтенная грязноватость вывесок - монументально выполненных, помнящих несколько поколений горожан. Взятый в трубы водопад в горах над городом, поящий и омывающий его, дающий силу механизмам его фабрик и мастерских. Теряющийся в камышах мутный поток, вытекающий из городской клоаки. В желтеющих камышах - зеркала открытой темной воды. Лодочки и плотики с рыболовами на их поверхности. Срочно перестроенный из сгоревшего мыловаренного завода королевский дворец - розовый, в кокетливой белой лепнине, подобный бумажному цветку на сером граните. За ажурной чугунной оградой тянутся к небу деревца свеженасаженного дворцового парка. Возле одного из окон дворца стоят рядышком Уина Вторая и Рауль Берен, сподобившийся стать принцем-консортом. Произошло это, как помнит читатель, с подачи Мориса Гасперсона (точнее - с подачи скрывавшегося под личиной Мориса Гасперсона Каспара Гаука; автор пока не может сообщить читателям, кто из фигурирующих в романе морисов гасперсонов - настоящий; проще всего будет объяснить это необходимостью сохранения государственной тайны, благо - суверенные государства, озабоченные сохранением своих государственных секретов, появились у наших элоев в достаточном количестве).
   По площади перед резиденцией Ее Величества марширует каледонская инфантерия: подразделения дворцовой лейб-гвардии, сводный батальон гвардейской бронемобильной бригады (бригада посажена на самоходных истуканов, но батальон дефилирует в пешем строю), территориальные ополченческие формирования, получившие наименование ленд-милиции. В обмундировании гвардейцев выдерживается черно-багряная староимперская гамма, желто-зеленые куртки и лисьи шапки милиции наводят на мысль о веселых лесных стрелках, героях старинных баллад. Сдерживающие толпу зрителей жандармы облачены в нечто кофейно-кремовое. Последние появляются в следующем сюжете, как можно понять, рассказывающем о совместных учениях ленд-милиции и жандармерии, подчиненной только что образованному Министерству безопасности короны. Мелькнуло лицо Гаука, ставшего главой Третьего Главного Управления означенного министерства и шефом жандармов. Его подчиненные таскали какие-то длинные ящики. Под мышками кремовых жандармских мундиров темнели пятна пота - осеннее солнышко припекало напоследок. Милиционеры расположились на опушке роняющей листья дубравы, пустили по кругу схожую с хорошего размера сапожком кожаную флягу. Завидев подходящего к ним Гаука, не спеша поднялись, построились. Старший, в тоне несколько фамильярном, отрапортовал Гауку о готовности к стрельбе по движущимся целям, предложил хлебнуть из фляги. Гаук, с улыбкой самой любезной, отказался, уселся в сторонке на пеньке, с благодушным видом ковыряя землю прутиком. Милиционеры заскрипели натяжными устройствами арбалетов, изготовились к стрельбе. Гаук подал знак прутиком. Жандармы откинули крышки ящиков, поспешно отбежали подальше. Из ящиков поднялись кадавры - одетые в сомнительной белизны халаты с засученными рукавами, на халатах розовели линялые круги мишеней, расчерченные такими же бледно-розовыми крестами. Кадавры тихо пошли на арбалетчиков. Те дали залп, короткие массивные стрелы продырявили мишени, ни одна стрела не пропала даром. Утыканные ими кадавры продолжали двигаться, милиционеры поспешно перезаряжали арбалеты, некоторые потащили из ножен тесаки, дав раздерганый недружный залп, побежали в лес. Кадавры настигали их, повалив на землю и прижав к ней, с неотвратимой заботливостью отпаивали из больших гуттаперчевых груш (как пояснила бегущая строка - очень популярной в Каледонии можжевеловой водкой). Милиционеров рвало, они пытались освободиться, бежать, их настигали, снова валили на землю, разжимая их собственными ножами зубы, впрыскивали в сведенные судорогой глотки новые порции спиртного... Гаук наблюдал с прежним благодушием, демиург Толстов, не выдержав этого зрелища, отключил компьютер, отправился в библиотеку, вернувшись оттуда со стопкой книг, уселся с ними за стол. Открыл одну , памятную со школы - "Как закалялась сталь" Николая Островского. Скоро заскучал, взял "Что делать" Н. Г. Чернышевского, стал искать тоже памятное со школы место про спавшего на гвоздях Рахметова. Неожиданно для себя вместо этого нашел в одном из снов Веры Павловны нечто в духе В. В. Жириновского - про россиян, учинивших парадиз в Счастливой Аравии (переименованной по сему поводу в Новую Россию). Выписал соответствующую цитату в общую тетрадь , некоторое время вдумчиво разглядывал прелести изображенной на обложке тетради кинодивы, подумав, достал из стола лист плотной серой бумаги, обернул в нее тетрадь, поставил ее на полку за спиной, спустя минуту снял с полки надписал на обертке что-то красным фломастером, подчеркнул надписанное, вернул тетрадь на место. Оглянувшись на дверь, раскрыл философско-политические трактаты де Сада, выстраданные в Бастилии, в бытность маркиза узником реакционного монархического режима. Поморщился, отложил книжку в сторону, взял "Философию в будуаре" - того же автора, погрузился в чтение, видимо, отдыхая душой.
  
   ***
   Нулевой уровень первого круга ада. Знакомый интерьер купальни с окном в иную реальность. Из воды выходит Женя-Жентиана, вытирается цыплячье-желтым махровым полотенцем, подходит к большому зеркалу на стене, оглядывает в нем себя всю, поворачиваясь боком, спиной - глядя назад через плечо. В реальности за окном ранняя, робкая весна - свежий ветерок волнует освободившееся от зимних покровов озеро, в прибрежных камышах - зеленые стрелки молодых побегов, в лесу - трогательно нагие, покрытые набухшими юными почками ветви, во многих местах белеет еще снег, на влажных проталинах тянутся к солнышку первые весенние цветы.
  
   ***
  
   - Генерал у себя? - Пенкроф, по вьевшейся в плоть и кровь привычке начальственным оком оглядел пажа-дневального. У дневального, свежего как молодой редис и, по всему видать, незатейливого, как караульная служба, все было как надо: поясная бляха блестит, сапоги сверкают, складки на колете заправлены, морда - ящиком.
   - Их превосходительство пошли обедать, в трактир "Каледонская Чаровница". - щелкнув каблуками, отрапортовал паж.
   Пенкроф сделал знак, разрешающий временно расслабиться, отправился в указанное пажом заведение, находившееся недалеко от комендатуры в уютном двухэтажном особнячке, с небольшим садом за ажурной кованой решеткой и оштукатуренными под желтый мрамор колоннами. Перед входом остановился, полюбовался новой вывеской: наличествовавшую на старой дебелую тетку, нагруженную дарами моря и земли, сменил щедро уснащенный чарами другого рода женский образ, чертами своими напоминал он камелотским обывателям о недавно посетившей их город королеве Каледонии Уине Второй. По сему поводу каледонский поверенный в Камелоте не замедлил отбить велеречивую ноту протеста. Нота была переслана Элронду, и после длительной переписки комендатуры со многими министерствами и ведомствами сочинен был столь же велеречивый ответ: в том смысле, что и малюющим вывески мастеровым людям не заказано хранить в своем сердце образы коронованных особ; притом чары Ее Величества королевы Каледонии, столь сильны, что попытки бороться с ними (даже ежели бы подобное желание и могло возникнуть в душе чинов комендатуры ) заранее обречены на провал; право же художника быть очарованным кем угодно не подлежит сомнению , тем паче, никто не может быть подвергнут в сем праве поражению - по букве и духу законов, оберегающих дарованную свыше свободу.
   Пенкроф, принимавший в сем дипломатическом казусе самое непосредственное и активное участие, ухмыльнулся удовлетворенно, вошел в здание, миновав почти пустой в этот теплый ясный день зал, направился в сад. Узнал от подскочившего трактирного слуги, что Элронд обедает в беседке. "Они там одни-с". - добавил слуга со значением. Ранее комендант имел обыкновение обедать в общем зале или под старым дубом в саду, не отделяясь от народа. От этой практики пришлось отказаться после инцидента с компанией подвыпивших дорсетских рыбопромышленников, каковой народ возымел горячее, охлажденные лишь энергичными действиями пажеского патруля, желание побеседовать с генералом по душам - под доброе старое валинорское.
   - Садись, что будешь пить ? Или может ?... - вяло ковырявший вилкой игуанью котлетку Элронд устало улыбнулся Пенкрофу, жестом подозвал лакея.
   - Мне чашечку кофе. И - больше ничего. Посему нет ни малейших оснований, любезный, вам далее торчать столбом возле нас. - отправив восвояси не в меру любознательного служителя, плац-адьютант обратился к Элронду:
   - Тебе был вчера поздно вечером пакет, с фельдегерем, из Фарфрового. Читал ?
   - Читал. - Элронд отодвинул тарелку, взял из бамбукового стаканчика на столе зубочистку. - Предлагают срочно сдать комендантство Скромби и ехать их представителем в Каледонию, в Аваллон. Поедешь со мной - старшим офицером свиты?
   - Поеду. - кратко отвечал Пенкроф. - Куда я денусь? Без меня тебе Гаука не ущучить.
   - Гаука ?...
   - Вот почитай еще и это. - Пенкроф протянул Элронду нечто солидного объема, с золотым обрезом, переплетенное в сафьян с тиснением в виде носорога, взнузданного дамскими подвязками. - Это не напасть, Ваше Превосходительство, а "Ведомости Верховной Народной Ассамблеи королевства Каледонского". Экземпляр для особо важных персон - вроде Вашего Превосходительства. Глянь одним глазком - там, где заложено и отчеркнуто красным. Красиво изволите выражаться, Ваше Превосходительство! Да, именно это, оно, оно самое. Избранные места из отчета министра безопасности короны, маршала королевской жандармерии (маршала!... это тебе не хухры-мухры) барона сэра Каспара Гаука. Маршал предостерегает народных избранников от использования чинов ленд-милиции для охраны саркофага кадавров в Желлоне. Прочитал? Вник? Тебе это ничего не напоминает? Не по содержанию, а, так сказать, - по интонации?
   - Напоминает. - Элронд смотрел на только что зашедшую в сад пару: она - уже на возрасте, но - очень еще ничего, он - лет на двадцать с хвостиком моложе своей дамы, богатырского роста и сложения, свежая, румяная молодецкая харя обрамлена изрядно отросшей кокетливой рыжей щетиной. Элронд кивнул какой то своей мысли, повернулся к Пенкрофу:
   - Очень даже напоминает. Дела Доусона и Нигля. И - именно, как ты изволил выразиться, - интонацией. Тогда Гаук тоже - по форме предостерегал, а по существу подстрекал свои жертвы подергать за бороду Владыку Тьмы. Но как с тех пор вырос, ох как вырос наш Каспар! Кстати, что насчет этого в Зеленой Книге? Ставлю свой клинок против чернильницы, там что-нибудь да отыщется.
   - Жертвы?... Жертвы Гаука или ?... - Пенкроф тоже обратил внимание на вновьприбывшую пару. - А насчет Зеленой Книги... Я о сем опусе беседовал недавно с Бенджаменом Балу. Он не исключает, что к Книге действительно имеют отношение какие-то высшие силы.
   - И Вы предлагаете, полковник, возложить на эти самые высшие силы ответственность за все последствия возможного пробуждения кадавров в Желлонском саркофаге? Чего изволили сказать? Вы совсем не это имели в виду, благородный Пенкроф? - Элронд глянул на товарища веселым глазом. - А!... То-то и оно, друг мой Пенкроф. Спрос за все будет с нас, а отнюдь не с высших сил. А посему не учредить ли нам, господин полковник, сугубо приватным образом, комиссию для расследования деяний и намерений означенных высших сил. Всемогущего Некто, играющего с нами краплеными картами ...
   - Краплеными ! ... - Пенкроф изобразил смущение. - Не мне учить Ваше Превосходительство основам субординации и высшей благопристойности, но ...
   - Он же, похоже, не только всемогущий, но и всеведущий. Следственно - он наши карты знает, а мы его - нет. - непринужденным тоном пояснил Элронд.
   - Так ведь у всемогущего может быть один интерес - развеять мировую тоску и скуку. - в голосе Пенкрофе явственно слышны были ноты сочувствия и понимания. - А чтобы шулер играл только для игры ...
   - Бывает. - поспешил развеять пенкрофовские сомнения Элронд. - Эстевени рассказывал мне, что бывают даже, турниры, между заведомыми шулерами.
   - Кто ловчее передернет ... - Пенкроф почесал кончик носа. - Или заглянет в чужие карты. Мы глубже проникнем в натуру этого самого Некто, или он ... В карты он к нам заглянуть может, а вот предугадать наш ход ... Какой-нибудь самый, что ни на есть дурацкий и бессмысленный ...
   - Свобода воли называется. - комментирует в другой реальности, в Харькове Логвинов, сидящий перед дисплееем рядом с миниатюрной, но с прелестно развитыми формами, очаровательно серьезной молодой женщиной - профиль античной камеи, непослушная прядь темнокаштановых волос на лбу, в устремленных на дисплей больших серых глазах - благородная любознательность ученого. Логвинов пару мгновений не отрывал взгляда от соседки, затем спросил, несколько принужденно:
   - Евгения Львовна ! Как там эти штуки, обеспечивающие вашим разумным творениям свободу воли ... Ну эти - в которых игра случайных чисел ...
   - Процедуры рэндомизации. - с приветливо-официальной улыбкой отвечала Евгения Львовна. - Работают, Андрей Кириллович. Куда они денутся ? ...
  
   ***
   Поросшая чахлой сизой колючкой, уставленная терриконами равнина в центральной части Драконьих Полей. Вдоль ленивой, грязноватой речки протянулись руины давно заброшенного людьми города. Возле взятого в серый камень пруда густая кудрявая зелень деревьев - одичавший городской сад. Над кронами возвышается массивный куб - из того же серого искусственного камня. На верхней грани куба стоят две пары гигантских гипсовых сапог. В торчащей из сапог ржавой арматуре застряли пыльные, окаменевшие за века цветы - нельзя уже понять, живые или бумажные. На берегу пруда склонился к воде ствол мертвого дерева - тоже окаменевшего с прорезанными когда-то кем-то в его плоти тремя коротенькими цепочками букв древнего, забытого алфавита , соединенными знаками "плюс" и "равно". Рядом - свежезагаженная, ветхая, облупленная, изъязвленная следами от пуль ротонда.
   По изрытой колдобинами и воронками главной улице мертвого города движется колонна многоколесных, похожих на грубосклепанные железные гробы машин. Торчащий из башенки на головной машине ствол со скрежетом задирается к небу, яростно, взахлеб лает на него, плюется пороховым дымом и смертью. Тотчас на башенке появляется ярко светящая ядовито зеленая клякса. Такими же кляксами помечены другие машины. Рой огненных дьяволов устремляется к ним от ближнего террикона и вот уже все машины охвачены пламенем. Из горящих самоходных бронированных гробов выскакивают темные мохнатые человекоподобные фигуры бегут в парк - под спасительную сень его деревьев. Некоторые, охваченные коптящим рыжим пламенем, катаются в пыли. Из чащи парка, ломая деревья как кабан тростник, появляется ржавый, натужно взревывающий двигателем танк. Настигает бегущие фигуры - одну, вторую, третью, вдавливает их гусеницами в землю. Остальные находят спасение в зияющем посреди аллеи люке. Танк, чихая сивым спиртовым перегаром, останавливается, из него вылезает с потертой кожаной сумкой через плечо старый (еще по сражениям в подземке с паладинами) знакомый программистов-демиургов Геториг (уже не ротмистр, а штандарт-командор). Вразвалочку подходит к люку, достает из сумки гранаты, начинает связывать их между собой толстой медной проволокой. Вылезший следом Верп, останавливает товарища:
   - Не стоит. В канализационных тоннелях взрывной волной от такой связки можно невзначай угробить всех наших приятелей-тонтонов. А им ведь предстоит еще принести сородичам информацию к размышлению: о неких, сидящих в танк..., то-есть, я хотел сказать, - в тэнках таинственных субъектах. Которые открыли сезон охоты на бедняжечек-тонтонов - вместе птерами и бронешарами. Кстати о последних ... Тэнк надо бы снова поставить под кроны деревьев - от греха подальше. И поскорее - кто знает, как те... сидящие в птерах оценили нашу братскую помощь.
   - Пусть оценивают, как хотят - их проблема. А вот у морлочья сейчас будет ха-ароший повод начать разбираться не только с этими... - Геториг мотнул подбородком вверх, - но и между собой. Жаль связочку! Не тащить же ее назад? Ты и вправду - отгони тэнк под деревья, а я пока сооружу для наших мохнатых приятелей сюрпризец - на случай ежели вздумают сунуть нос сюда, на место сего таинственного происшествия.
  
   ***
   - Я, достопочтенный доктор Балу, не Хранитель сокровищ мудрости, а всего лишь решатель проблем. Как и большинство офицеров Корпуса Магов. Не мне проникать в замыслы персоны, сотворившей этот мир. Прекрасный, нельзя не признать, мир. - Гендальф кивнул в сторону окошка, как бы приглашая собеседника удостовериться в истинности последней сентенции. Двадцатитонный истукан споро катил поезд по циклопической дамбе, поросшей на откосах мелкими кривоватыми соснами. Внизу простиралась зеленая равнина с разбросанными по ней купами деревьев и золотящимися в лучах закатного солнца озерами и прудами. Босоногий подпасок, вооруженный внушительного вида кнутом, гнал пестрое стадо горбатых коровенок к кольцу аккуратных домиков, заключенных в оправу колючей живой изгороди. Над апельсиново-оранжевыми крышами тянулись к небу каминные дымки, мальчишки гоняли мяч на расположенной в центре пыльной площади.
   Собеседник юного Гендальфа известный камелотский книготорговец Бенджамен Балу - мужчина в годах, солидной комплекции, но притом весь какой-то плюшевый, улыбнулся понимающе, обратился к спешащей мимо их столика поездной служаночке - черноглазой, ладной вострушке:
   - Обратите на нас, прекрасная дама, свой благосклонный взор и принесите ка нам... Что угодно господину маг-ротмистру? Весьма рекомендую свиные котлеты с зеленым горошком. В этом поезде они бесподобны. Право, можно понять героя некоего, дошедшего до нас от перволюдей, романа, решительно предпочитавшего всякому искусству свиные котлеты с горошком. Одобряю ваше решение, господин маг-ротмистр. Нам две порции свиных котлет с горошком, милочка . И бутылку игристого аквитанского - как говорил другой персонаж другого древнего романа: "залить горячий жир котлет". Что же касательно разграничения господином маг-ротмистром хранителей знания и решателей проблем... Знание без дел мертво (не помню уж кто из перволюдей говорил нечто подобное, столько было ими наговорено, что сказать нечто новенькое весьма затруднительно).
   - Даже Вам, достопочтенный доктор Балу. - почтительно заметил Гендальф.
   - Ну, я доктор почетный, - отвечал Балу, - Ее Величество королева Каледонии в детстве и отрочестве часто бывала в моей книжной лавке. Движимая, надо полагать, воспоминаниями детства Ее Величество соизволила сказать пару слов о моей скромной особе канцлеру Балморалского университета. И вот теперь, - он развел руками, - еду за докторской мантией. Так что причислять меня к Хранителям мудрости... Почетный доктор это... Как там говорится в анекдоте про оленевода Робинсона ? "По четным доктор, а по нечетным... " Я всего лишь книготорговец, господин маг-ротмистр, и, так сказать, по совместительству - книгочей. Благодарю вас, милочка ! Что на десерт? Из таких ручек - можно даже яду ! Но лучше - кофе. Принесите нам чуть попозже кофе по вексенски с вашими знаменитыми воздушными пирожными, соблазнительными как... - он с полуотеческой улыбкой оглядел девушку. - Впрочем, никакие комплименты не могут... Прошу считать, что мы с господином маг-ротмистром просто онемели от лицезрения ... Не смейтесь, прекрасная дама, над бедным стариком. Берите пример с господина маг-ротмистра. Его серьезности можно лишь позавидовать . Ох уж эта нынешняя молодежь !... - Взгляд Балу на миг затуманился. - Полагающая, что возможны более верные способы понять Всеблагого Всевышнего, чем просто с благодарностью принимать дарованные им радости бытия. Нет, отчего же не обсудить пару-тройку мировых проблем ? В порядке не лишенной приятности умственной гимнастики. Но сначала - свиные котлеты с горошком. Ибо означенный феномен - одно из свидетельств того, что мир этот есть благо. А без такой посылки ... - конец фразы почетного доктора заглушен был резко усилившимся громом колес - поезд шел по металлическому настилу древнего моста, ступившему своими гигантскими опорами на широкий плес большой, полноводной реки. От зеленых фургонов третьего класса донеслась бесшабашно-тоскливая песня о легендарном разбойнике Стефане Розене, ради мужской дружбы презентовавшем могучей реке прекрасную даму. Желтые фургоны первого класса и синие - второго безмолствовали, их пассажиры то ли не одобряли подобного отношения к женщине, то ли отличались большей сдержанностью в выражении чувств.
   - Минутку, прекрасная дама ! - окликнул Гендальф отошедшую было от их столика служаночку. - Принесите нам к кофе еще по рюмочке коньяку. Нет, нет " Добряк Бонни" к кофе по вексенски будет не тонно, а вот "Дядюшка Уинстон", семилетней выдержки - как раз то, что надо.
   - Узнаю сына великого Роберта Гендальфа, последнего настоящего Генерального Инквизитора. - Бенджамен Балу покивал одобрительно. - Ваш батюшка знал толк в гастрономических радостях, большой был хлебосол - это признавали даже невольные гости его ведомства.
   - Рад, что хоть отчасти реабилитировал в Ваших глазах нынешнюю молодежь. - с поклоном отвечал Гендальф младший. - И, пока свиные котлеты еще не поданы, попробую, с Вашего, достопочтенный доктор Балу, позволения, - он снова поклонился, - развить свою мысль. Касательно различий между решателями проблем и Хранителями высшей мудрости. Ценность высшей мудрости самоочевидна и обсуждению не подлежит.
   - Во избежание... - начал было Балу, но, глянув на своего юного собеседника, осекся.
   - Во избежание покушений на нарушение Предвечной Гармонии. Вы верно это хотели сказать, достопочтенный доктор Балу? - с усмешкой пришел на помощь собеседнику Гендальф. - Ныне, увы, приходится говорить не о предовращении, а о ликвидации последствий таких покушений.
   - А также - неуклюжих попыток пресечения означенных покушений. - с неожиданной для него резкостью отвечал Балу. - Равно как и всего, что иным из власть предержащих таковыми покушениями представлялось. - он примолк на пару мгновений, заговорил мягче:
   - Простите, благородный Гендальф, мне не следовало говорить этого Вам, но...
   - Но истина дороже. - понимающе кивнул Гендальф. - Как вовремя подоспели котлеты ! Они и вправду - божественны! Позвольте наполнить ваш бокал, доктор. Сделаем паузу в дискуссии, достопочтенный Балу. Истина прекрасна всегда, она может и подождать, тогда как очарование котлет принадлежит скоропреходящим минутам - пока еще горяч их жир. Прозит !
   Собеседники занялись котлетами, действительно стоявшими выше всяческих похвал. Поезд миновал мост, ускорил ход. На ближайшей станции в состав включен был еще один, толкающий поезд сзади, самоходный истукан - дорога пошла по взгорью. Над котлетами с горошком была одержана полная и окончательная победа. Служаночка принесла кофе, коньяк и пирожные, одарила Гендальфа долгим взором, отошла от столика слегка покачивая бедрами. Гендальф изобразил на лице все положенные фигуры робкого, почтительного восхищения, улыбнулся вслед уходящей девушке, обратился к Балу:
   - Ну вот, я вполне проникся идеей, что мир этот есть благо. Благодаря свиным котлетам с зеленым горошком, кофе по-вексенски, "Дядюшке Уинстону" и прочим, - он поискал глазами служанку, снова улыбнулся ей, - радостям бытия. И что - эта столь счастливая идея заменит мне высшую мудрость Хранителей ?
   - Я этого не говорил. - не без лукавства отозвался Балу. - Вы сами пришли к этому, благородный Гендальф. И разве этого недостаточно Вам для того, чтобы ревностно нести службу решателя проблем. Проблем, от решения которых зависит судьба нашего мира. Вроде проблемы патрульных звезд, берегущих наш мир от небесных феноменов наподобие приснопамятной кометы Эрнеста Гарданны. Если бы она не была вовремя отражена, дождь ее обломков обрушился бы на Британию. Тогда элоям пришлось бы укрыться в Подземном Мире и, кто знает, со временем стать подобными морлокам. Я слыхал, так - краем уха, что решателям проблем было тогда много работы в Аваллоне. Вроде бы пришлось даже прибегнуть к чрезвычайным мерам, чтобы устранить неполадки в Изумрудном Роге. В его сотворенных перволюдьми механизмах, порождающих и отправляющих в небо патрульные звезды. - он мотнул головой за окно, где далеко за линией горизонта на фоне меркнущего заката тянулся ввысь тоненький изумрудный росток. - Я отнюдь не подстрекаю Вас, господин маг-ротмистр, к разглашению служебных тайн. Лишь позволю себе заметить, что широкой публике, так называемому простому человеку, отнюдь не вредно знать побольше о проблемах решателей проблем. Дабы понимать, кто есть кто в нашем мире. Дабы иметь некое простое и понятное мерило ценностей, позволяющее отделить зерно от плевел, служителей истинной, живой мудрости от облаченных в докторские мантии надувателей щек. Полагаете, что Меченосцы и Хранители сами разберутся между собой ? В рассуждении того, кто есть кто ? Это было б возможно, господин маг-ротмистр, если бы вы, благородные, могли бы обойтись без нас - смиренных Созидетелей Насущного.
  
   ***
   - Зачем вам, любезный, самоходный истукан. - Эстевени сморщившись глядел сверху вниз на держащего повод его коня седоватого, кряжистого капрала каледонской ленд-милиции. - Носорога освежевать ? Нет у меня для этого истукана! Отблагодарите ? Да хоть озолотите... Все истуканы задействованы для экстренной переброски моих ребят в Желлон. Истукана им ! - он обернулся к ехавшему рядом Верпу. - Да еще благородного впридачу - управиться с истуканом. Управлялись раньше с носорогами без истуканов и благородных, управятся и сейчас. Вас там, возле носорога, - Эстевени снова повернулся к капралу, - сколько? Три десятка ? Три десятка каледонских молодцов с носорогом управятся в полчаса. Разрубите тушу на части, и разделайте ее по частям. Зачем вам шкура целиком? Ковер сделать ? В Камелот продать? Ищете прошлогоднего снегу, любезнейший. На них, ковры такие, мода - когда еще прошла. Один мой знакомец накупил, теперь не знает, как с рук сбыть. Лучше пустите на подошвенную кожу, для егерских ботинок. Интенданту сунете четвертак в зубы, верный стольник выйдет навару. "Спасибо!" это будет слишком много, а вот... Да бросьте, приятель, шучу я, шучу, присловье такое у меня - еще по старой памяти. Пустите поводья, любезный. Приятно было с Вами пообщаться, но ехать надо - в Желлон поспеть до свету.
   - Вижу, благородный Эстевени, что коммерция для вас отнюдь не тайна за семью печатями. - любезно заметил Верп.
   - Пришлось вникать. - без особой охоты отозвался Эстевени. - Тогда, в то проклятое безвременье - после резни под Ард-Галеном. Из наших немало в ту пору подалось в негоцианты. Многие так там и остались. Частенько дают сто очков вперед природным созидателишкам.
   - "Если каждому свое, то кому же - чужое?!" - процитировал агент бомонского короля "Литературную газету" незабвенных времен брежневского застоя. - Однако, ротмистр, Вам, похоже, предстоит обделать дельце вполне в пределах нашей компетенции.
   - Кадавры !!! - из лесу опрометью бежал расхристанный милиционер с белыми от ужаса глазами. За ним , конвульсивно дергаясь всеми членами, с противоестественной быстротой ковыляли двое - нагие, посиневшие, с вытекшими глазами.
   Эстевени выдернул из ножен палаш, бросил вперед коня. Развалил палашом от плеча до бедра переднего кадавра. Обрубленная часть туловища с головой свалилась на траву, ноги споткнулись о нее, голова впилась беззубыми челюстями в собственную ляжку. Эстевени, повернув коня, кружил вокруг этого кошмарного клубка, примеряясь рубануть еще.
   Верп выстрелом упор разнес в клочья голову второму кадавру. Безголовое тело прыгнуло, вцепилось бомонцу пальцами в горло, сдернуло с седла, навалилось сверху, стало душить. Верп отчаянно колотил кадавра рукоятью ракетомета по пояснице. Что-то хрустнуло, хватка тонких неживых каучуковых пальцев ослабла. Верп вскочил на ноги, тело кадавра мешком сползло на землю, обрубленные по плечи руки, нелепо болтались на шее Верпа, продолжая держать за горло.
   - Дозвольте, благородный кавалер, я ножиком. - давешний, просивший у Эстевени истукана, капрал вбросил в ножны тесак, пнул обезрученного, хлипко дрожащего кадавра, полез за голенище. - Ножиком оно способнее будет. Головой не вертите, чтоб мне ножиком шею вам не задеть. Вот и все. - он сапогом отпихнул обрезки рук. - Эдак то лучше. Хилые они, кадавры эти самые, супротив нас.
   - Да уж ... - ощупал руками горло Верп. Достал флягу, протянул своему избавителю.
   - Благодарствуйте, благородный кавалер. Прощенья просим - нам оно нынче, как-то, не по нраву. - капрал был заметно смущен. - Душа не принимает. Сами хлебните, на доброе здравие, вам надобно - а то лица на вас нет. Дух малость переведите и хлебните на здоровьице. Лошадку вашу ротмистр уж поймал. Вон, к дереву привязывает. Это вы правильно - ходилки ему тоже лучше обрубить - так спокойнее будет. Что - еще потрошить будете?! Ну, если надо, так надо. Это мы понять можем - служба. Помочь вам тулово евойное перевернуть? Это мы со всем нашим удовольствием.
   Выражение капральского лица последней его сентенции, надо сказать, сильно противоречило. Он с видимым отвращением помог Верпу перевернуть четвертованного кадавра, с робостью на лице следил за тем, как бомонский агент сделал ланцетом разрез на пояснице кадавра, извлек из разреза какую-то разбитую коробочку.
   - Вот я и говорю. - каледонец обращался теперь к подъехавшему Эстевени. - Хилые они, кадавры то-есть, супротив нас.
   - Против вас - когда как. А против нас ... Мы и не с таким управимся, ежели надо будет - куда мы денемся. - с усмешкой отвечал изведавший тернистую тропу коммерции ротмистр.
  
   ***
   - Я, пожалуй, придержу для Вас место в офицерской казарме ленд-милиции. От души желаю найти что-нибудь получше, но, - комендант развел руками, сочувственно улыбнулся Гендальфу, - во всех гостиницах - битком: коронация, да еще - консилия по поводу ситуации в Желлоне. Вы, я так понял, - на консилию.
   - Точно так, господин подполковник. - сдержанно-официально отвечал Гендальф. - Прикоммандирован к миссии генерала Элронда.
   - Надо же было кадаврам в Саркофаге зашебуршиться как раз к коронации. Да еще эти игры жандармерии с кадаврами и ленд-милицией... После них милиционеры совсем обабились, даже пить бросили, и это - каледонцы ! Вы такое можете себе представить, ротмистр?! И хуже всего то, что на словах они браво несут службу в оцеплении Желлона и даже - по прочесыванию окружающих его лесов, а на деле... Надежных войск катастрофически не хватает. Правительству Ее Величества пришлось в экстренном порядке просить о помощи Лигу и Камелот. Вчера прибыл с континента первый эшелон 5-го пехотного полка Сюрморийского Легиона. Элронд наскоро зачислил в свою свиту всех, кто подвернулся под руку, и отправился прямиком в Желлон. Неизвестно позволит ли ему обстановка в Саркофаге присутствовать завтра на консилии. Соблаговолите, господин маг-ротмистр, прислушиваться к уличным глашатаям. Очень может быть, что Вам надо будет немедленно поступить в распоряжение Элронда. Постарайтесь отоспаться - некоторым образом про запас. А касательно квартиры для Вас есть у меня одна мыслишка... - комендант повернулся к дежурному пажу:
   - Гай ! Сходи, потолкуй с поездной обслугой - может кто предложит для ротмистра что нибудь приличное, приватным образом. Полагаю, тебя учить не надо, с кем на сей предмет можно переговорить? Не стой столбом, пошевеливайся. - он снова повернулся к Гендальфу. - Может Гай что-то найдет подходящее. А нет - убейте время до ночи в городе, а потом - в офицерскую казарму, дежурный соорудит вам пуншику, попьете пуншику и - на боковую. Весьма рекомендую сходить в оперетту на "Белую подвязку". Вновь на сцене , после десятилетнего перерыва, в постановке еще той - Тулипона Вайи. Самому старине Тулипону в его нынешнем статусе главнокомандующего войсками ленд-милиции опереттами заниматься как-то неловко... Но его ученица, такая себе Конвалия Вессон, с большим вкусом подобрала кордебалет, эдакие, знаете ли ... - он причмокнул губами. - А помните, ротмистр ?... Прошу покорнейше простить, я как то запамятовал, что в Вашем тогдашнем возрасте Вы не могли еще в полной мере оценить... А вот и Гай. И с ним кажется, некая фея гостеприимства. Добрый вечер Розина ! Покорнейше прошу простить - не сразу узнал, все хорошеешь, плутовка ты эдакая !
   Пришедшая вместе с пажом давешняя поездная служаночка-вострушка ответила на комендантский комплимент милой, несколько усталой улыбкой. Простенькая клетчатая пелеринка и капор с выбивавшимися из под него черными локонами дополняли грешно-скромный образ прекрасной Розины нюансами трогательными и романтическими. Все уладилось наилучшим образом - Гендальф получил ключи от квартиры отсутствующего по делам брата Розины и клочок бумаги с адресом: Третья улица Зодчих дом 7 кв. 9. Напоследок комендант порекомендовал Гендальфу избегать услуг балморалских извозчиков: "дерут втридорога, канальи" и ездить по городу преимущественно омнибусами господина Крола "это, видите ли, ротмистр, эдакий внучатый племянник Кассиуса Крола, тоже из наших, инженерным талантом пошел в своего великого деда и устроил все наилучшим образом - сами убедитесь".
   Гендальф поблагодарил, щелкнул каблуками, повернулся, вышел из комендантского кабинета в приемную, отметил там у дежурного подорожную, спустился вниз, в вестибюль, взял у стоящего за деревянной стойкой пажа плащ и берет, надел, вышел в исморосный полумрак улиц-ущелий осеннего вечернего Балморала, зашагал по облепленному мокрыми желтыми листьями тротуару. Несколько извозчиков тронулись за ним шагом по мостовой, развязно-подобострастно предлагая "враз домчать благородного кавалера, куда душеньке вашей будет угодно". Гендальф отмахнулся от них, пошел к ярко освещенному щиту, отмечавшему омнибусную остановку. Вскоре подошел двухэтажный экипаж , свежевыкрашенный синей масляной краской, с четырьмя парами обутых в гутаперчу колес. Девятое колесо, размером побольше, помещенное сзади, приводилось во вращение двумя многосуставчатыми медными ногами, растущими из остекленной будки, торчащей над крышей экипажа. В будке сидел водитель - немолодой, усатый, худощавый человек, похоже - из бывших военных. Народу внутри было немного. Гендальф осведомился у стоявшей на входе с кожаной сумкой на ремне миловидной круглолицей женщины, доберется ли он этим омнибусом до "театра музыкальной комедии". В результате последовавшей за вопросом, не лишенной приятности, беседы выяснилось, что в Балморале, собственно говоря, только один театр "и прямо к его подъезду наш омнибус доставит господина маг-ротмистра всего за двадцать пять грошей". Заплатив означенную сумму, занял место у окошка, стал смотреть в него на исхлестанные дождем стены и вывески, торопливо идущих прохожих, тепло светящие окна, с размытыми людскими силуэтами за разноцветными занавесками. На миг, почувствовал тоску, щемящее ощущение одиночества и неприкаянности. Омнибус остановился у ярко освещенного помпезного здания театра, похожего на гигантскую, обклеенную ракушками кукольную картонку. Гендальф, ощущая, что слегка как бы прижился в омнибусе, галантно отсалютовал хозяйке сего человеческого прибежища на колесах, вышел, направился к театральному подъезду. Взял место в бельетаже, в гардеробе вместо номерка получил модную новинку - миниатюрный перламутровый бинокль. В фойе встретил много знакомых офицеров Сюрморийского Легиона. Их полынно-серая полевая униформа сдержанно-сурово контрастировала с праздничными нарядами прочей публики.
   Молодого маркиза Арнорского Бодуэна Гарданну, командира сюрморийцев, появившигося в гостевой ложе, публика встретила овацией. Пришедший с ним Гаук к овации любезно присоединился, как бы давая понять, что на свой счет ее никоим образом не относит. Его маршальский, цвета топленых сливок, мундир рядом с серым походным колетом Гарданны смотрелся неприлично легкомысленно.
   Кордебалет и вправду был подобран со знанием дела и притом обучен танцевальным фигурам, открывавшим взорам благодарных зрителей сюрпризы, приятные и пикантные. Сюрморийцы, захватившие с собой в театр артиллерийские призматические бинокли, за предусмотрительность эту были вознаграждены вполне. Гендальф же в свою перламутровую игрушку видел только какие то туманные, радужные пятна. Раздосадованный, отправился в буфет, где в одиночку выпил бутылку валинорского. Несколько неожиданно для себя почувствовал желание добавить. Фамильная осмотрительность рода Гендальфов заставила отложить исполнение сего до времени отхода ко сну, уже на квартире. Выйдя из театра, купил в закопченом, темноватом погребке на углу напротив еще бутылку валинорского и, к ней, кой какую закуску. Отправился на поиски Третьей улицы Зодчих, располагавшейся, как ему сказали, в пяти минутах ходьбы от театра. Неожиданно быстро нашел нужные улицу и дом. Справившись у сонной привратницы, где находится девятая квартира, поднялся по лестнице на третий этаж. Замок оказал ключу некоторое сопротивление. Гендальф приписал это действию валинорского и мысленно похвалил себя за решение добавить, лишь прочно устроившись на ночлег. Навыки, полученные в Корпусе Магов, позволили без труда преодолеть сопротивление замка. В комнатах зажжен был свет. Гендальф мысленно поблагодарил хозяев за предупредительность, огляделся. В прихожей на массивной вешалке мореного дуба среди прочих вещей бросились в глаза белый с красным околышем конногренадерский берет и лохматый кавалерийский плащ. Вспомнив, что квартира принадлежит брату прекрасной Розины, Гендальф не обратил на эти предметы особого внимания, прошел в гостиную, оттуда в спальню. Раскупорил бутылку, поставил ее на прикроватную тумбочку , рядом положил бумажный фунтик с любимым с детства поджареным миндалем. Сел на кровать, снял мундир, портупею, стащил сапоги, с наслаждением растянулся на постели. Стал прихлебывать из бутылки, загрызая миндалем. Обрел наконец душевное спокойствие , задремал. Проснулся от удивленно-испуганного женского вскрика. Не без труда разлепил веки, приподнялся, увидел стоящую на пороге женщину. Из-за ее плеча выглядывала смуглая усатая физиономия. Физиономия явно не принадлежала морлоку, а тем паче - кадавру или водянику. Очень живая, вызывающая симпатию физиономия. Рядом с обладателем такой физиономии прекрасная дама несомненно была в полной безопасности. Дернувший было рукой к портупее юный Гендальф расслабился, широко улыбнулся товарищу по оружию, облегченно рухнул на кровать. Засыпая, услышал сочный, с заметным камаргским акцентом баритон усача:
   - Зачем такие слова - "ком-про-мен-ти-рует"?! Ай - какое слово, нехорошее сказала ! Не надо таких слов говорить ! Совсем не надо! Все хорошо, прекрасная дама ! Мальчик в твоей кроватке ?... Хороший мальчик ! Только - совсем большой мальчик.
  
   ***
   - Нумер сто тридцать седьмой. - худощавый, остролицый , коршунячьей складки офицер открыл чугунную, схожую с печной дверцу. За дверцей открылась уходящая в толщу стены, невысокая и неширокая ниша. В нише лежало что-то длинное, запеленутое в белую холстину; наружу торчали мослатые босые ноги с большими фиолетово-желтыми закостеневшими ступнями. На левой висела медная бирка с номером.
   - Прикажите извлечь и распаковать, Ваше Превосходительство ? - обратился офицер к Элронду.
   - Не надо. Зачем лишние хлопоты. Времени и так в обрез. - Элронд вынул из-за голенища и приложил к пятке кадавра конец прозрачного, опалово светящего изнутри короткого жезла. Жезл на мгновенье стал ярче, по запеленутой фигуре волной прошла судорога, пальцы на ногах поджались.
   - Закрывайте. - кивнул Элронд офицеру. - Это все ? А где кадавры, переданные каледонской жандармерии ?
   - Возвращены и приняты по описи. Это нумера... - офицер взял у пажа шнурованную книгу, стал ее листать.
   - Всех таких отправить в прозектуру. Я сейчас иду туда. Стало быть, - Элронд - испытующе глянул на офицера, - здесь у вас в Саркофаге не отмечено пропажи кадавров?
   - Разумеется. В другой ситуации, - офицер улыбнулся. - мне следовало бы потребовать от Вашего Превосходительства сатисфакции, за само только предположение о том, что такая пропажа возможна.
   - Весьма надеюсь, подполковник, на то, что нас помирят кадавры или какие-нибудь иные в том же роде феномены. - суховато отвечал Элронд. - Благодарю Вас, благородный Эшер. Соблаговолите дать мне сопровождающего для следования в прозектуру.
   ***
   - Вы достойный сын своего отца, Ваша Светлость. Но воззрениями более напоминаете мне дядю - благородного Эрнеста Гарданну. Тот способен был и Всеблагого Всевышнего привлечь к ответственности - за халатное отношение к служебным обязанностям. - в обращенном к маркизу Бодуэну взгляде Гаука появилось на миг что-то собачье, внимательное . - Впрочем, разговор наш для оперетты неприлично серьезен. В театре надобно развлекаться. - в полном соответствии с этим тезисом маршал жандармерии стал смотреть на сцену, где в плену обнимающих ручек барахтался неотразимый кавалер Зануда. Внимание маршала привлекла только что появившаяся из-за кулис артистка: по детски серьезное личико с изящными мелкими чертами в обрамлении белокурых локонов, легкость солнечного зайчика, и все это - в пикантном сочетании с " законченной прелестью округлой зрелости " (автор не может отказать себе в удовольствии дать цитату из Гладиуса Финвэ - славного элойского пиита, успешно совмещавшего позию с секретной службой ).
   Гаук, вглядевшись в новую фигурантку , заметно изменился в лице, жестом подозвал адъютанта, шепнул ему что-то на ухо. Кремовый адъютант, деликатно прозвенев шпорами, исчез в наполненных отсветом малинового бархата недрах театра.
   Привлекшая к себе столь высокое внимание актриса, вышла к рампе, послала улыбку гостевой ложе и запела арию Простушки Лиззи. Ее сияющие счастьем глаза обращены были на сидящего в первом ряду партера супруга. Этот доблестный воин каледонской ленд-милиции недавно удостоился высочайшего поощрения серебряными часами за меткую стрельбу по движущимся целям и одновременно, совершенно неожиданно для родных и близких, а также - себя самого, вполне излечился от пагубного пристрастия к спиртному.
  
   * * *
   - Узнаешь свое произведение ? - Пенкроф протягивал Элронду небольшой кусок ржавого железа, подобный недораскрывшемуся уродливому цветку . - Извлекли вот у этого, при вскрытии головной капсулы. - он кивнул на кадавра, бесстыдно раскинувшего свои препарированные внутренности на мраморном столе. - Помнишь когда эти штуки сняли с вооружения ?
   - Помню. Сразу после Ард-Галена. Уж больно оказались хороши. Сняли с вооружения, изъяли повсеместно из арсеналов, войсковых частей и подразделений, даже мои опытные образцы изъяли и уничтожили на полигоне в Тангодриме. Ну и...
   - Вот, вот. Сразу после Ард-Галена. Через неделю, не позже. А когда начал работать Саркофаг ? В девяносто первом, через три года. И отбирали туда кадавров только неповрежденных. А видал бы ты его башку с дырой от твоего гостинца ! - Пенкроф снова мотнул головой в сторону мраморного стола. - Даже, если кто и заначил эти твои железные цветочки после Ард- Галена, стрелял он с полгода назад, не позже - глянь сколько ржавчины наросло. Это при том, что кадавры в Желлоне стали пошаливать от силы месяц назад, раньше никто про такое слыхом не слыхивал. Значит?!
   - Значит, этот кадавр не из Саркофага. Как, вероятно, и другой - из квартиры убитой старухи-процентщицы. А может и все кадавры, бродящие по Желлону тоже не имеют к Саркофагу никакого отношения. Здешние ребята уверены, что у них пропаж не было. К тому же, - Элронд подошел к столу, - этот явно не раз чиненный, - он ткнул пальцем в шов, ветвящийся по боку распростертого на вытертом мраморе распотрошенного тулова. - И на других кадаврах, обезвреженных в Желлоне за последние дни, находили заплаты и зашитые разрезы. Ни в Саркофаге ни в Кунсткамере такими вещами не занимаются. И кадавров в Саркофаг брали только целых, нечиненных. Значит, этим занимается где-то еще, некто, кому желательно, чтобы в Желлоне и его окрестностях появилась новая ипостась Великого Страха. Кто это ? Кому это выгодно ?
   - Нам с вами, Ваше Превосходительство. - жизнерадостно отозвался Пенкроф. - Нам и нам подобным, всем нашим. Чтобы, часом, нашему брату, благородному, не остаться без работы. Мы по праву должны возглавить список подозреваемых по этому делу. Да- с ! По праву! Некоторым образом - "по правде и совести", как частенько изволит выражаться Ваше Превосходительство.
   - Такая версия уже оглашена с трибуны Народной Ассамблеи. - отмахнулся Элронд.
   - Как интересно ! - жизнерадостности в Пенкрофе не убавилось ни на йоту. - Ну и какие меры взяли по сему поводу народные избранники ? Образовали комиссию по расследованию, конечно же - что же еще. Мы ведь тоже с Вашим Превосходительством образовали комиссию по расследованию деяний некоей всемогущей персоны. Не брезгающей краплеными картами, в видах борьбы со вселенской тоской. Но наша комиссия - дело сугубо приватное. Комиссия же, образованная полномочными представителями каледонского народа, есть дело государственное !... Весьма сочувствую достойным сочленам означенной комиссии ! Ведь возжаться с кадаврами и тому подобными дарами Владыки Тьмы могут, покамест, лишь благородные. А когда первую скрипку в расследовании играют главные подозреваемые... Браво, маршал Гаук !
   - А ему зачем ? - неприязненно спросил Элронд. - У него и так...
   - Власти всегда мало. К тому же, - глаза Пенкрофа горели дьявольским весельем, - благородный Каспар Гаук тоже, покорнейше прошу простить за плоский каламбур, - из благородных будут. Может, решил подыграть товарищам по оружию. Только вряд ли. Скорее - хочет всех переиграть. И эти шалости кадавров с милиционерами тоже неспроста. Сразу вывести из игры самый многочисленный воинский контингент в Каледонии... Думаю, что когда мы увязнем по уши в охоте за кадаврами, добрый папа маршал вытащит из рукава некий козырь и всех облагодетельствует - такие штучки в его вкусе.
  
   ***
   - Особа, удостоившаяся внимания Вашего Высокопревосходительства, зарегестрирована в мэрии под именем Ефимии Каконь ( в девичестве - Фикс), жительствует по адресу... - адьютант поднес ближе к глазам записную книжку.
   - Ефимия, Фимми, вот значит как нас теперь зовут... -
   Гаук вглядывался в лежащий на его ладони дешевенький медальон с женским профилем - из тех что рисуют с натуры в присутствии заказчика уличные художники.
   - На это имя выписан ее вид на жительство, основанием для коего послужила справка из комендатуры Фарфорового Дворца. Справка датирована апрелем девяносто четвертого года, тогда на всей территории Британии по существу не было другой дееспособной власти. - отозвался адъютант. - Ежели я правильно понял, у Вашего Высокопревосходительства возникли некоторые сомнения и желательно...
   - Категорически не рекомендую Вам, Аткинс, чересчур хорошо вникать в то, что мне желательно. - мягко заметил Гаук. - Поверьте, это оч-чень нездоровое занятие. Ну-ну, что Вы, штандарт-командор, какая, право, стала нервная наша жандармерия ! Успокойтесь, это я так - в порядке общей профилактики. Итак, ее адрес ?
   - Вторая улица Котельщиков пять, - торопливо отозвался адъютант, - В доме ее супруга Горацио Каконя - скобяная торговля, столярные работы и ритуальные услуги. Мэтр Горацио Каконь ни в чем не замечен, добросовестно несет службу зауряд-стрелка ленд-милиции, отмечен высочайшим поощрением - серебряными часами, поведения благонамеренного, а в последнее время, даже - трезвого. Брак его с девицей Ефимией Фикс...
   - И что - мэтр Каконь не возражает против того, чтобы его благоверная на сцене задирала ноги выше головы на радость благодарной публике. - с непривычными для него грубостью и резкостью перебил Гаук. - Или строгость каледонских нравов уже не та, что прежде ?
   - Истинно изволите говорить Ваше Высокопревосходительство. Чины ленд-милиции как добрые верноподанные Ее Величества во всем стоят на страже высочайше дарованной свободы. Ипостасью коей является и свобода изящных искусств. Каковая свобода принуждает всех добрых верноподданых ... - адьютант примолк на мгновение, подбирая приличествующую моменту фигуру красноречия.
   - Понятно. - махнул рукой маршал жандармерии. - Высочайше дарованная свобода и не к такому еще принудит добрых верноподданых. Дайте только срок.
  
   * * *
   - Вы что, благородный кавалер, неграмотны, читать не умеете ?! - женщина тыкала пальчиком в лежащую на тумбочке записку. У вас тут ясно написано : "Третья улица Зодчих". А у нас - Третья улица Каледонских Зодчих.
   - Когда еще переименовали из Пивного тупика. - поддержал хозяйку квартиры рассудительный мужской голос из небольшой толпы собравшихся на скандал соседей. - А насчет читать, Вы, Сюзанна, понапрасну их обижаете, куда им читать, у них и щас еще гляделки в разные стороны глядят.
   - Прочитать не прочитал, а замок отпер. - вступил в разговор другой голос - женский.
   - Это для нынешних замков не фокус. - отозвался еще один женский голос. - Лишь бы в замочную скважину попасть. А стоящий мужик , будь он хоть ... Знаю, ежели говорю. От такой слышу !
   - Дамы, дамы, дамы ! - поспешно вмешался в разговор рассудительный. - Постеснялись бы хоть при господине маг-ротмистре. Они, хоть и в стельку, или, ежели сказать по благородному, - в дребодан, а все ж себя соблюдают. Вы, Изольда, лучше в окошко гляньте. Кто там с фонарным столбом в обнимку ? Не ваш ли Марк ? Он самый и есть - в наилучшем виде: не то, чтоб в скважину попасть, а и штаны ... Драть Вас, Изольда, некому. Есть кому ?... Мало значит. Я к вам со всей душой, а вы - такими словами !... А вы, Сюзанна, лучше не тревожьте попусту господина маг-ротмистра. Идите к нам, старуха моя вам постелит на диванчике в столовой. А утром они оклемаются и разберем все ладком.
   - Сюзанна ?! - глас народа заставил Гендальфа собрать все душевные и телесные силы, сесть на кровати и вглядеться в стоящую перед ним прекрасную даму. Явившийся сквозь винные пары образ не лишен был приятности: ладная фигурка (как говаривал некто древний : "вся механическая часть на месте"), простенькое, но миловидное личико, под короной русых волос потемневшие от гнева большие, цвета осеннего северного моря, глаза.
   - Вас зовут Сюзанной, прекрасная дама ? - Гендальф потер рукой лоб. - Помнится, даму, давшую мне этот адрес, звали Розиной и она была брюнеткой, а вы...
   - Это как бы не Розинка из тринадцатой. - подала реплику супруга рассудительного. Которая в фургон-трактире служанкой. У ее братца квартира - как раз на Третьей Зодчих. Сейчас пустая стоит - братца замели на казенные квартиры. Известно за что - за хорошие дела.
   Сюзанна в отчаяньи заломила руки:
   - Розина дает мой адрес, какому то ! ... - характеристика нечаянного гостя прекрасной Сюзанны заглушена была доносившимися с лестничной клетки жалобными угрозами Марка, возвращаемого прекрасной Изольдой к семейному очагу. Как можно было понять из ответных реплик Изольды и вскриков ее благоверного, возвращение это сопровождалось сильнодействующими супружескими ласками. Сюзанна, переждав дует Марка и Изольды, возобновила свой драматический монолог:
   - И из-за этого мой Гектор ! ... О Уина ! Что подумает обо мне Гектор ?!
   В сочувственном хоре соседей преобладал голос супруги рассудительного, нелестно аттестующей Розину из тринадцатой квартиры, как, впрочем, и все ее семейство.
   - Никуда не денется твой черно... - быстро управившаяся с Марком Изольда спешила внести в сочуственный хор свою лепту. - А что - белый что ли ?! Может там и белый - тебе лучше знать. Пошел за патрулем и извозчиком. Перевезти это бренное тело. - она кивнула на вновь рухнувшего на кровать Гендальфа. - А ничего тело! Я бы оставила. Хороший мальчик.
   - А ежели у них вот, - рассудительный глазами показал на почивающего Гендальфа, - и выйдет что с благородным Гектором Джабджей, так на то есть у благородных дуэль до первой крови. Им , - он снова глянул на Гендальфа, - оно и кстати, потому как неприлично им, как они есть благородный кавалер, без...
   - Шрама на роже. - договорила Изольда. - Только вот. Как бы это не розинкин мальчик ? Перебрал малость - с кем не бывает. Спутал улицы. Той бы, что придумала их переименовывать, морлока в кроватку. Все как есть расскажешь цензору ? Ой-йой, я вся дрожу ! Напугали ежика - голой... правдой. У нас нынче свобода. Я сама, может, королевской крови. У бабки моей был какой-то гербовый медальон, так дед снес в кабак - земля ему пухом, старому греховоднику. Да, история ! Кому дуэль до первой крови, а кому... Розинка за своего мальчика кому хочешь глаза выцарапает.
  
   ***
   - К бою ! Заряжай !
   Егеря защелкали затворами, построились в две шеренги поперек освещенного бледно-лиловым, конвульсивно мигающим светом длинного, пустого, замусоренного коридора Кунсткамеры. Первая шеренга изготовилась к стрельбе с колена, вторая - из положения стоя. Жала алебард и привинченные к ним стволы ракетометов выжидательно уставились в конец коридора, где стояли вдоль стен гигантские - в половину человеческого роста, белые, проштемпелеванные пентаграммами фаянсовые яйца.
   Альберт Верп нашел себе место в первой шеренге, достал из кобуры свое оружие, казавшееся игрушечным рядом с тяжелолезвенными егерскими алебардами. Прохаживавшийся перед строем штандат-кавалер покосился на него скептически. Заметив этот взгляд, Верп сказал небрежно:
   - Жмурики на Драконьих не жаловались, будем надеятся, что останутся довольны и эти... - он повел стволом в сторону чудовищных яиц. Стал наблюдать за ними.
   Вот скорлупа одного из яиц пошла трещинами, рассыпалась мелкими обломками, на свет явился коренастый рыжеусый дядя в синей замасленной куртке, балетной пачке и кирзовых сапогах. Поигрывая свинцовой кувалдой, подошел к другим яйцам, принялся разбивать их, освобождая испитых субъектов в линялых кумачовых косоворотках и черных фрачных парах. Субьекты вставали, потягиваясь, отрахивали с лаковых штиблет мерзкого вида прах. Вытаскивали, заткнутые за брючные пояса хищно поблескивающие серпы, подняв их над головами, стали строится в каре. Вперед протолкался знаменосец с хоругвью - в виде примотанного к проволочной метле, белого овала. Подобный гигантскому бельму овал этот обрамлен был венком алых бумажных роз. На овале неопрятно желтели жидким, нищенским, поддельным золотом какие-то письмена. Движимый чувством долга военного агента его величества короля бомонского, равно как и собственной неуемной любознательностью, Верп постарался рассмотреть хоругвь в бинокль. Не без удивления обнаружил на обрамленном алым венком из роз овале русскую надпись: "Образ святой отправлен на реинкарнацию - впредь до очередного решения Державного Комитета Чрезвычайного Духовного Попечения". Из последнего яйца выбрался помятый бритоголовый толстяк - тоже во фрачной паре: надетой на голое тело, чесучовой, с желтого металла газырями. На волосатой груди болталась массивная цепь (того же металла) с рубиновой пятиконечной звездой. Толстяк перевел из положения "на-ремень" в положение "на-грудь" болтавшуюся на нем инкрустированную слоновой костью черного дерева балалайку. Стал рядом со знаменосцем, принялся бить в балалайку как в барабан. Фрачное каре, подвывавая и постанывая в такт, затянуло нечто на мотив незабвенного танца маленьких лебедей, двинулось вперед, немилосердно пыля. Помаршировав немного таким порядком, фрачники как-то вдруг разом поскучнели, разбились на группки по трое, стали звенеть медяками и шуршать бумажками в карманах. От каждого трио отделился один экземпляр, целеустремленно направился назад. Отделившиеся скрывались за углом коридора, спустя некоторое время возвращались, бережно придерживая что-то за фрачными пазухами. В синих дрожащих пальцах заиграли световыми бликами граненые стаканы, с ювелирной точностью наполняемые из поллитровок, украшенных аскетически строгими бело-зелеными этикетками.
   - "Было время и цены снижали". - несколько неожиданно для себя пробормотал благородный Альберт Верп.
   Как бы в ответ на эту реплику в толпе кадавров неведомо откуда прорезался некто невысокий, смугловато-рябой, с редкими щетинистыми усами, облаченный во френч - цвета неопределенного, но безупречно гармонирущего с этикетками на поллитровках. Угостившиеся кадавры принялись качать усоносца . Он летал под потолком Кунсткамеры во все убыстряющемся темпе, выкрикивая нечто гортанно-зажигательное - то ли "Асса !", то ли "Алла !". Потом, как-то совершенно внезапно, оказался лежащим на полу. Уронившие усоносца кадавры стали дружно охаживать его ногами, он переносил это стоически, без звука, вообще никак на такое некорректное отношение не реагировал. Стойкость поверженного кумира была вознаграждена - его подняли с пола, поставили стоймя, принялись отчищать от пыли. Знаменосец, щедро поплевав на шевелюру усоносца, принялся начесывать ему на лоб косую челку. Суета вокруг кумира сопровождалась неуклонным движением вперед.
   Верп завороженно, оцепенев как в кошмарном сне, наблюдал это безыскуссно-бесстыдно показывающее себя безумие.
   - Готовсь ! Целься в брюхо !
   Команда вывела Верпа из оцепенения, он включил лучевой прицел, пометил алым бликом живот знаменосца.
   Первая - пли !
   Первая шеренга ударила залпом, выстрелил и Верп - четвертьдюймовая самораспыляющаяся боеголовка сработала как надо, в клочья растерзав тулово знаменосца. Следующим выстрелом переломлен пополам кадавр, кинувшийся было подымать оброненную наземь метлу-хоругвь. Третьим - пресечен порыв еще одного, подымающего знамя.
   Вторая - пли ! На руку ! В атаку - вперед !
   Вслед за залпом второй шеренги егеря с алебардами наперевес ринулись на кадавров. Оказавшийся в гуще схватки Верп выстрелил еще два раза, швырнул разряженный ракетомет в кадавра с кувалдой. В следущий миг Верпа оттолкнули в сторону, нелепую жуткую куклу с высоко поднятым тяжким молотом заслонила спина в зелено-черном егерском колете. Приглушенно блеснула сталь, отсекая держащую молот неживую руку. Успевший обнажить палаш Верп в свою очередь пришел на помощь товарищу. В считанные мгновения молотоносец изрублен в куски, изрублена, втоптана в прах
   вся, явившаяся вместе с ним на свет, нежить и нечисть. Из под груды изрубленной в куски неживой плоти выбирается с помощью товарищей иссиня бледный панцер-паж. Его наскоро отпаивают коньяком. Рядом заклеивают пластырем глубокую царапину на щеке штандарт-кавалеру, командиру патрульной группы. Морщась от боли, он говорит Верпу:
   - А вы вздумали путешествовать по Кунсткамере в одиночку, господин полковник !...
   Верп, развел руками, улыбнулся извинительно. Нашел на полу свой ракетомет. Вытирая его рукавом, спросил:
   - Отчего вы не дали команду бить по яйцам, пока из них не вылупились эти... феномены ?
   - Это лишило бы дело дополнительной толики занимательности. А занимательность такого рода есть вернейшее средство от мировой тоски. - штандарт-кавалер оказался философом. - Полагаю, что персона, насылающая на нас означенные феномены, делает сие с единственной целью - развлечься от скуки. Мировой скуки. Бороться с которой - вполне в правилах человека благородного. Похоже, за Вами... - он мотнул головой в сторону бокового коридора. Оттуда слышно бряцанье шпор офицерского эскорта, спешно посланного вслед бомонскому агенту, с тем чтобы сопроводить его в расположение подразделения магов-взломщиков. Денно и нощно просиживая за думающими ящиками, означенные маги по крупицам добывают информацию, столь необходимую доблестным Меченосцам, готовым бестрепетно встретить любую ипостась Неведомого.
   ***
   - Не надо никуда среди ночи тащить мальчика. - черноглазая, румяная, пышнотелая шатенка жалостно улыбнулась распростертому на чужой кровати юному Гендальфу. - Я сама его отведу к себе, напротив, через площадку, отведу и спать уложу. - она повела своими аппетитными сдобными округлыми плечиками, как бы демонстрируя готовность принять на них всю тяжесть проблем, возникших вокруг нечаянного соседского гостя.
   - Нет уж ! - Сюзанна остро глянула на непрошенную помощницу. - Господин маг-ротмистр ( хоть и случилось это по недоразумению) мой гость. А вызывать к гостям патруль у нас не принято, тут Вы перестарались, мой милый Гектор. Соблаговолите отпустить этих бравых молодых людей. - она с учительской строгостью глянула на патрульных панцер-пажей.
   Джабджа с улыбкой кивнул, отпустил патрульных, вручив им кой-какую мелочь - для дожидавшегося внизу извозчика, и - чтоб пропустили по стаканчику для сугрева : " Какая погода у вас в Балморале ! Са-авсем - собачья !".
   - А сама я намерена отправиться на ночную службу в храм Заступницы. - Сюзанна, не убавляя во взоре строгости, оглядела соседей. - Самое время всем нам вспомнить про то, что завтра День покаяния , прощения и искупления. Вы проводите меня, Гектор ?
   Великолепный ротмистр Джабджа поклоном и звоном шпор изъявил готовность служить прекрасной даме во всем - не исключая и процедур покаяния с последующим прощением и искуплением.
  
   ***
   - Что у них там может так гореть? - сидящий перед думающим ящиком флотский ткнул пальцем в верхний левый угол дисплея, где судорожно пульсировало и безудержно вспухало прорезанное рыжими и багровыми прожилками огня облако черного дыма. - Вроде и гореть там нечему.
   - Было бы кому поджечь... - отозвался сидящий рядом Верп. - Особенно - когда некому тушить.
   - И некому и недосуг. - улыбнулся флотский. - Есть дело поважней - друг дружке глотки рвать. Ха-арошую кашу Вы заварили промеж тамошнего морлочья, господин полковник ! Они теперь двинулись все к Тэнктауну - видимо для полного и окончательного выяснения отношений. Впрочем, теперь выяснение отношений, вообще, - их основное занятие. Наших беспокоят только отдельные отщепенцы, не нашедшие покамест себя в этом великом движении морлочьих масс.
   - Птеры и бронешары помогли. - с приличествующей герою скромностью отвечал агент бомонского короля.
   - Птеры и бронешары в разборках морлочья принимают самое живое участие. - флотский кивнул на дисплей; над дымным облаком кружили хищные черные силуэты. - Отчего наши могут без помех заняться отстрелом драконов. Поставки драконятины на континент теперь идут в полном соответсвии с графиком.
   - Ну, еще Илья Пригожин, такой себе пророк перволюдей, вывел закон Мироздания, согласно которому упорядочение ситуации в одном месте Вселенной достигается усилением хаоса в другой. - заметил Верп. - Правда, Орест Гендальф вроде бы усматривает и в этом кавардаке. - он кивнул на дисплей, - некие тенденции к упорядочению. Понять бы - за счет кого ? Кто расплатится за это упорядочение хаосом в своем доме ? Куда кстати запропастился Орест ?
  
   ***
   - Думаешь, если ты училка, так можешь чужих мальчиков уводить - прямо из стойла?! Хищница Вы, уважаемая, а не учительница ! Можно себе представить, чему такая вот научит подрастающее поколение! - разгневанная Розина грудью закрывала от Сюзанны Ореста Гендальфа, стоявшего с видом совершенно потерянным.
   - Зачем такие слова, прекрасная дама ?! Ай, какие - нехорошие слова ! Са-авсем нехорошие слова : "чужих мальчиков"... Какие чужие ?! Здесь - все свои! - на выбритом до стальной вороненой синевы лике Гектора Джабджи отразилась вся гамма лучших чувств, оскорбленных сентенциями прекрасной Розины.
   Розина обернулась к Джабдже, излила на него весь далеко еще не истраченный запас своих оскорбленных чувств. Славный Гектор, выждав удобный момент, контратаковал. Дуэт их завершился весьма неожиданным для Гендальфа образом - Розина подхватила Гектора под руку и стала спускаться с ним по лестнице , неумолчно щебеча о погребке на Малой Гранатной, где все "ужас как мило" и бывают все свои.
   Сюзанна и Гендальф остались на лестничной площадке в несколько неловком тет-а-тет.
   - Ну и что Вы можете сказать теперь, благородный кавалер ? - навыки обращения с заполняющей класс оравой балбесов и ленивиц сослужили в сем случае хорошую службу прекрасной Сюзанне.
   Благородный кавалер молчал, как вызванный к доске балбес. Тягостную эту ситуацию разрешило появление панцер-пажа с пакетом, содержащим предписание маг-ротмистру Оресту Гендальфу немедленно явиться в комендатуру.
  
   ***
   Социальная психология русской деревенской общины была с минимальными коррективами воспроизведена в советской коммунальной квартире. Начавшееся в годы "хрущевской оттепели" широкомасштабное строительство малогабаритных изолированных квартир создавало важнейшую материально-бытовую предпосылку для ликвидации общинного менталитета и формирования, подобного западному, индивидуалистического менталитета. Для того, чтобы такой менталитет способствововал прогрессу Четвертого Рима, необходимо было сформировать определенный, совершенно новый для большинства нации комплекс интеллектуальных и эмоциональных потребностей. (Вполне жизненными прототипами носителей этого комплекса стали персонажи фильма "Ирония судьбы или - с легким паром", наглядно демонстрирующие, что, в среднеинтеллектуальной среде, даже в весьма скромных материальных условиях возможна духовно насыщенная человеческая жизнь). Указанный культурный комплекс не мог быть не связан генетически с культурой екатерининской модификации российских прогрессоров. С другой стороны - он может рассматриваться как один из результатов очень не простого (а в России - мучительного и даже трагического) процесса распространения аристократической системы ценностей на значительное большинство нации. В нашем случае аристократическая и городская системы ценностей в значительной степени совпадали. Строительство "хрущоб" создавало бытовые предпосылки для освоения миллионами бывших селян этой новой системы ценностей. Другим важнейшим фактором стала, приобретшая в годы "холодной войны" пугающую наглядность для большинства нации, связь научно-технического прогресса с обороноспособностью страны. (Вспомним, что екатерининская модификация российских прогрессоров состоялась также в связи с остро стоящими проблемами военно-технического характера). Таким образом, налицо были важнейшие объективные предпосылки формирования нового национального менталитета, генетически восходящего к менталитету екатерининской модификации российских прогрессоров. К сожалению, предпосылки эти не были реализованы, что на исходе двадцатого столетия роковым образом сказалось на исторических судьбах Четвертого Рима. Одной из важнейших причин этого стал менталитет тогдашних советских руководителей, бывших (по словам Георгия Милюхи) не марксистами, а советскими традиционалистами. Их крестьянский, общинный традиционализм выразился, в частности, в резко негативном отношении ко всем формам творческой, ориентированной на социальные новации, интеллектуальной деятельности. А соответственно, - и к попыткам анализа реальных перспектив развития Четвертого Рима - от конкретно-социологических исследований до серьезной социальной литературной фантастики. В силу этого задача формирования нового менталитета могла только декларироваться, а попытки ее практической реализации всячески тормозились властью (чаще неосознанно, чем осознанно). Очень ярко традиционализм советской партгосноменклатуры проявился в отношении к личности И. В. Сталина - весьма схоже с манипуляциями "хрестьян" в отношении низвергнутых, но еще вызывающих страх и почтение языческих божеств. А культовый алкоголизм брежневской правящей элиты вызывает в памяти таковой в пореформенной (освобожденной от опеки крепостников-прогрессоров) русской деревне.

Хроники Четвертого Рима. Меморандум Сидорова.

  
   ***
   Бункер магов-взломщиков - отгороженный бревенчатой стеной тупик в лабиринтах Кунсткамеры. На длинном, грубосваренном железном столе стоят рядом три думающих ящика ; дисплеи двух из них погашены, стулья перед ними пусты, дисплей третьего светится, перед ним сидит Альберт Верп. За спиной Верпа, опершись о спинку стула, стоит Эстевени (в качестве офицера фельд-жандармерии он призван обеспечить безопасность бомонского агента, с которым, впрочем, у него давно обнаружились и другие общие интересы). На деревянном столе в углу - стопка немытых оловянных тарелок, на верхней из них - среди груды вилок и ложек две селедочные головы, рядом: кружка с недопитым чаем, хлебная коврига с отрезанной горбушкой, початый липовый бочонок с маслинами, еще какая-то снедь, завернутая в испещренную длинными столбцами цифр бумагу; под столом выстроились в ряд порожние тыквенные баклаги из под пива. У торцевой стены - импровизированная кушетка, сложенная из темнозеленых, с черной маркировкой, ящиков. На кушетке, укрывшись с головой мохнатым кавалерийским плащом, спит человек - судя по лежащему рядом на стуле черному с синим кантом берету - из флотских.
   По дисплею пошли какие-то туманные пятна, затем появился типичный для Драконьих Полей в окрестностях Тэнктауна пейзаж: поросшая чахлыми кустиками равнина, разъедающий равнину прихотливо ветвящийся овраг с ржавыми, замусоренными глинистыми откосами и цепочкой луж на дне. По оврагу, оставляя на глине длинные рубчатые следы от гусениц, двигался танк. Из люка механика-водителя торчал чей-то гипсовый бюст. Чей именно - было не разобрать: мешал надетый на гипсовую голову, обкрученный вокруг шеи жгутом колючей проволоки грязный мешок. Другой конец проволочного жгута примотан был к хоботу танкового орудия. Танк остановился перед растущей на глазах буро-лохматой толпой морлоков-тонтонов. Из толпы вышел один, взобрался на танк, принялся ораторствовать, рубя рукой воздух.
   Толпа ответила шквалом восторженных криков, она заполняла теперь уже не только дно, но и откосы оврага, готова была выйти из его берегов, разлиться по окружающей равнине. Хобот танкового орудия стал подыматься к небу, выдернутый из люка бюст затанцевал на колючей ржавой спирали.
   - Похоже в их хаосе, - Верп тычет карандашом в дисплей, - проявляются симптомы некоторого упорядочения ситуации. Прорезается какая-то руководящая и направляющая сила, некий мозг ...
   - Это в Гнилоовражье. Где-то в тех местах крейсирует эскадра Асквита. Сейчас разбудим Гингема, хватит ему дрыхнуть, - Эстевени кивает в сторону спящего на кушетке флотского, - передадим Асквиту координаты этого самого мозга, эскадра подойдет, даст по означенному мозгу главным калибром и...
   - Все снова пойдет у морлочья положенным ему, морлочью, порядком: чем больше потуг к упорядочению ситуации, тем сильнее хаос. - кивает агент бомонского короля.
   ***
   Посмотреть: про то как Николай Первый придержал Мохаммеда Али - чтоб не "нарушал безобразия" в Блистательной Порте. Вообще - про вовремя придержаных кандидатов в турецкие (египетские, крымско-татаские ? ...) Петры Великие.
  

Пометка на полях черновика

"Меморандума Сидорова"

  
   * * *
  
   - Монтегю ?! Что он здесь делает. - Элронд мотнул подбородком вниз, где торопливо семенила через дворцовый двор коренастая фигура в фиолетовом, священнического покроя одеянии.
   - Он самый. - Пенкроф смотрел на толкователя откровений Зеленой Книги с усмешкой. - Отчего бы его преподобию не быть здесь ? На ступенях трона Ее Величества королевы Каледонии, вызволившей его из узилища. В каковое узилище его преподобие был ввергнут нечестивцами, полагающими, что финансовые махинации...
   - Что - сама королева ? ... - перебил Элронд.
   - Ей положим нужен был не Монтегю, а только Зеленая Книга. -отозвался Пенкроф. - Из которой можно надергать таких откровений и пророчеств, что при нынешнем политическом раскладе.... (Касательно политического расклада - стоило бы это, пожалуй, выделить в отдельное производство. В рамках предпринятого соизволением Вашего Превосходительства расследования мотивов деяний вседержителя Мироздания). Ну никак нельзя Ее Величеству без откровений Зеленой Книги. Тулипону Вайе было высочайше поручено Книгой заняться. Вайя счел за благо взять к себе в помощники нашего друга Монти. Для чего исхлопотал ему освобождение по залог, а потом и амнистию.
   - Который Вайя, Тулипон ? Главнокомандующий ленд-милицией ?
   - Тот самый, - с прежней усмешкой кивнул Пенкроф, - когда Уинночка еще не влезла на каледонский престол, а ходила в феях-императрицах, он при ней был лейб-оракулом. Вкручивал и ей и всем прочим, про палладинов, посланных этой цыпе не кем иным как Всеблагим Верховным. Помнишь еще палладинов и этого твоего близнеца-брата Красавчика Элри ?
   - Такое забыть... - Элронд дернул щекой. - Не возьму в толк, зачем Вайе Монтегю ? Он и сам преотлично настрополился в лейб-оракулах ходить.
   - Знаешь последний балморалский анекдот ? - Пенкроф, как и положено человеку благородному, пребывал в отличном расположении духа. - Касательно того, при наличии каких трех условий можно сесть на ежа голой...
   - Ретирадой. - подсказал Элронд согласное с придворным этикетом слово.
   - Ну пусть - ретирадой. - легко согласился Пенкроф, - Условие первое - если ежа предварительно побрить, условие второе - если... ретирада чужая, и третье, - он выдержал паузу, - если прикажет обожаемая королева. Выписывая в Балморал Монтегю, мудрый Вайя не без изящества совмещает пункты второй и третий означенного реестра. Ибо всем понятно, что за Зеленой Книгой стоит Каспар Гаук. А этот такого ежа может подложить под...
   - Да уж... - Элронд покачал головой. - похоже госпожа "Уина нумер два" не собирается отказываться от своих претензий на протекцию Всеблагого Всевышнего. Теперь пойдет в ход Зеленая Книга. Такие ингредиенты как Зеленая Книга и фея-императрица Уина Вторая и по отдельности не сахар .... А вместе - это будет такая головная боль, что... Одно хорошо - источник этой головной боли будет теперь сосредоточен в одном месте. И если уж совсем станет невтерпеж, можно будет одним ударом...
   - Лучше бы для начала - по ретираде. - высказал свое пожелание благородный Пенкроф. - От ретирады к голове ближе. Ну и помягче будет, помилосерднее. Опять же - в духе времени. Ведь Вы, конечно же, наслышаны, Ваше Превосходительство, что мы стоим на пороге эры милосердия.
   ***
   Первый круг, нулевой уровень сработанного программой "Валгалла-люкс" для А. Ю. Воропаева персонального виртуального ада. В своей комнате, уютно устроившись на неразобранной кровати, читает, лежа, Женя-Жентиана. На прикроватной тумбочке рядом с расписанной незабудками чашкой чая наличествует надкушенный шоколадный заяц.
   В комнате появляется Астрантия. Отбирает у Жени книжку. Взяв за плечо и развернув в пристойную для нижеозначенного позицию, шлепает читательницу чтивом - с привосокуплением монолога о негативной роли в судьбе простой русской женщины отечественных вариантов сказки о Золушке. Прекрасная Жентиана, ойкнув от неожиданности, оправдывается тем, что уроки уже выучены. Астрантия примеряется было продолжить воспитательное воздействие, но ограничивается обещанием устроить завтра "ха-арошую проверку, и не только тебе, а всем нашим козам". Прихватив с собой конфискованную у ученицы книгу, покидает комнату.
  
   ***
   Каледония. Поросший вереском пустынный берег Аваллонской Топи. По берегу прогуливаются, беседуя, многоопытный маршал каледонской королевской жандармерии Каспар Гаук и юный маг-ротмистр Орест Гендальф. Бурая шкура Топи лежит мертво-недвижимо до самой линии горизонта, над которой торчит, кажущийся отсюда тоненьким побегом Изумрудный Рог. Так именуют элои сработанное в незапамятные времена перволюдьми титаническое сооружение, порождающее патрульные звезды, призванные оберегать планету Земля от грозящих ей из космоса опасностей. С десяток лет назад имело место чрезвычайное происшествие - в Изумрудном Роге застряла патрульная звезда, предназначенная для предовращения столкновения старушки Земли с кометой. Дабы обеспечить благополучный исход этой ситуации элойским магам-оружейникам пришлось прибегнуть к тяжелой артиллерии. Об этом знаменательном случае и беседуют маршал с маг-ротмистром.
   - Быть может Всеблагой Всевышний именно для того, чтобы испытать нас... - Гендальф на миг замолк, отвлеченный зрелищем внезапно вспухшего и лопнувшего на поверхности Топи большого, шагов пять в поперечнике пузыря.
   - Спровоцировал всю эту ситуацию с застрявшей звездой. - с усмешкой договорил Гаук. - Не извольте беспокоится, господин маг-ротмистр, такие пузыри эта малютка выдает, благодушествуя. Ничего не скажешь - провокация, достойная места на скрижалях... Да, да, конечно же, благородный Гендальф, Вы вовсе не то хотели сказать. Позвольте уж сказать мне, как никак - провокации нынче из моей сферы деятельности. В качестве полицейского позволяю себе заметить одну вещь. Не за провокатором, а за провоцируемым в конечном счете остается последнее слово. Не можете допустить подобных выражений в отношении Всеблагого Верховного. Не желаете ли потребовать у меня сатисфакции от его имени ? Полагаете что до этого не дойдет ? Хорошо, хорошо - приношу свои извинения Всеблагому Всевышнему. За такими как Вы, мой юный друг, Всевышний как за каменной стеной.
  
   ***
   Драконьи Поля. По лежащей под хмурым небом красноглинной равнине идет кильватерная колонна болотных крейсеров. Это эскадра штандарт-адмирала Асквита, вызванная магами-взломщиками для удара по некоему мозгу, тужащемуся упорядочить ситуацию в захлестнувшем морлоков-тонтонов хаосе. Вот многоногие механические чудища замедляют свой ход, в их бортах со звоном откидываются люки. Залп, еще залп. Десятки хвостатых огненных дьяволов с грозным ревом устремляются к Гнилоовражью, учиняя там ад кромешный. Чудом вырвавшийся из этого ада тонтон ползет на четвереньках по склону оврага. Выбравшись из оврага, трясет над головой присмаленными мохнатыми кулаками, вопиет к свинцово нависшим небесам.
  
   ***
   Когда наши освобождали от турок "братьев-болгар" , в Турции (в отличие от нас - грешных) была уже принята конституция. Дали туркам по мозгам, конечно же, не за это, но ... Была у нас тогда внешнеполитическая правовая концепция - гуманитарной (а может - цивилизованной ? - проверить) интервенции. Штатовцы впомнили про нее, когда воспитывали Саддама Хусейна.

Запись на полях черновика

"Меморандума Сидорова"

  
   - Доктор Балу любезно дал мне для ознакомления сделанный им сокращенный перевод трудов пророка перволюдей Макса Вебера. Это, надо полагать, феномен, именуемый в просторечии выползком ? - Гендальф поддел носком сапога нечто: похожее на древесный корень, зеленовато-бурое, с человеческую руку толщиной, исторгнутое, по всему видать, из Аваллонской Топи, а теперь лежащее мертво-недвижимо, иссохшее, облепленное песком. Выползок переломился с сухим треском, отродившая его пару дней назад Топь смирнехонько лежала в своих берегах.
   - Этот Макс Вебер, помнится настоятельно рекомендовал не путать желаемое с действительным. - усмехнулся Гаук. - Да, это выползок. Великолепный экземпляр. Его хватило бы на хорошую бочку уносящей в мир грез аваллоновки. Божественного эликсира, заменяющего столь многим простецам чувство сопричастности к нашему, - он снова усмехнулся, - лучшему из миров.
   - Вебер писал не о желательном, но о должном. - почтительно заметил Гендальф.
   - Вот как ? - отозвался присевший на корточки перед выползком Гаук. - Впрочем, для мужей достойных, желательное и должное... Нет, право, экземпляр, достойный внимания. - он обломил кусок выползка, стал заворачивать его в плотную белую бумагу, достал из кармана золотой карандашик, сделал на бумаге какие-то пометки, сунул карандаш в карман, сверток - в висящую на плече жестяную коробку, глянул снизу вверх на своего юного собеседника.
   - Я, собственно, знаком лишь с кратким изложением учения Вебера. - ощутивший неловкость Гендальф тоже присел, разглядывая выползок с несколько преувеличенным вниманием. - Притом в части касающейся источников власти, каковыми могут быть: традиция...
   - Значение ее начисто было уничтожено, с десяток лет назад, некоей святой ложью. Поддерживаемой авторитетом Сокровенного Присутствия и Вашего, героически исполнившего свою последнюю волю батюшки, Генерального Инквизитора сэра Роберта Гендальфа. - перебил Гаук.
   - Полагаю, Ваше Высокопревосходительство, что в данных обстоятельствах не место и не время... - Гендальф резко поднялся на ноги.
   - Я про сокрытие факта изгнания морлоков из Подземного Мира Британии, кончину Морлокского Страха. - Гаук оставался в прежней позе. - Когда, после Ард-Галена, факт этот сделался для всех очевиден, стал невозможен и второй веберовский вариант источника власти - личный престиж управляющих в глазах управляемых. Теперь, касательно третьего веберовского варианта: источник власти коренится в понимании управляемыми смысла деятельности управляющих. Деятельности, целью имеющей общее благо или защищающей значимые для всех ценности. Звучит заманчиво, но... Вы бы взялись, маг-ротмистр, объяснить так называемому простому человеку... Ну, хотя бы смысл наших с вами манипуляций с выползком. Боюсь, мой юный друг, что наибольшим успехом пользовалось бы объяснение самое простое: благородные - тоже люди, отчего бы двум благородным кавалерам не набадяжить себе аваллоновочки для дури.
  
   ***
   На нулевом уровне первого круга ада, спит в своей спаленке прекрасная Жентиана. Спит сладко, обнимая подушку, прижавшись к ней измазанной шоколадом щекой.
  
   ***
   - Это мы, Фил, понять могем. Все по классику - Оруэллу, Джорджу нашему: "Свобода есть право считать, что дважды два равно четырем". То-есть в рассуждении того, что в деяниях и делишках управляющих, управляемым усё должно быть ясненько и понятненько. - Логвинов светло улыбнулся Дроздовскому. - Усё и совсем. Как таблица умножения. А ежели найдется какой непонимающий ...
   - Ты опять непростительно все упрощаешь, Андрюша. - поспешно отвечал Филипп Павлович. - Описать столь сложный феномен системой определений или даже, как у Оруэла... метафорически что ли, занятие по большому счету неблагодарное. К счастью, история человечества знает системы национальных традиций, общепризнанные в качестве эталонных для свободных народов.
   - И у кого они, эти самые традиции свободных народов, поэталонней будут ? - невинным тоном осведомился Логвинов. - У англичан или, примером, - у цыган ? Я про щирых цыган, еще не испорченных порожденными гнилой западной цивилизацией излишествами всякими нехорошими - вроде реакционной лженауки арифметики. А этто что у них за феномен прорезался ? - Андрей Кириллыч прервал дискуссию и воззрился на дисплей.
   На дисплее, в интерьере вырубленного в сером граните небольшого сводчатого зала наличествовала группа человекоподобных существ: нагих (наряд их состоял лишь из широких кожаных поясов и черных очков), обросших редковатым, неопрятно белесым волосом . Перед ними, скрестив руки на груди, стоял, спиной к резной дубовой двери, дюжий малый в парадной, черно-красной с золотом, гренадерской униформе . Бегущая строка внизу дисплея поясняла общий смысл сцены: депутация морлоков-пиллигримов дожидается аудиенции у принца-консорта Каледонии светлейшего Рауля Берена.
   - Эти самые морлоки-пиллигримы с год назад заключили с элоями такой себе договор о мире, дружбе и добрососедстве. - дополняет информацию Логвинов. - Не как иные прочие - неорганизованные, малосознательные, выходящие по ночам из Подземного Мира, чтоб полакомиться элоятинкой. Таких несознательных морлоков в подземке большинство. Так что Гендальф-папаша в историцкой перспективе дело говорил. Ну, помнишь, когда морлоков было турнули из британской подземки на континент. Он , Гендальф старший, тогда оченно гонял и благородных и созидателишек за пораженческие разговорчики - касательно того, что Морлокский Ужас сошел с историцкой арены. Всем предписано было понимать, что морлок, как в старые добрые времена, наличествует в подземке и при всяком послаблении бдительности и сознательности готов взяться вновь за свое черное дело - кушать простого элойского человека. Но! Нашлись отщепенцы, желающие жить не по лжи. Притом - отщепенцы с активной жизненной позицией. Указанные отщепенцы самым что ни на есть революцьонным путем загнали достаточное количество добрых граждан в подземку, чтоб те " как дважды два - четыре" удостоверились, что морлока там нетути. После чего пошла сплошная победа Света над Тьмой. Свет правды воссиял, Империя накрылась ... этой самой ... большой, светлой и голой правдой. Иные элои, правда, при сей удобной оказии оказались покруче морлоков. Но - правда восторжествовала ! Потому как народ обнануть низ-зя ! Народ до правды всегда докопается ! Вот только - что поздоровее будет: такая вот простая и понятная всем, как таблица умножения, правда или же - святая ложь озабоченных любовью к народу Генеральных Инквизиторов ?
   ***
   - В сущности, в чистом виде, возможны лишь: свободное соглашение равных или... - Гендальф оборвал свою сентенцию на полуслове. Вокруг его сапога обвилось вынырнувшее из песка липкое зеленое щупальце.
   - Или отношения типа : "А куда ты, милый мой, денешься ?" - дополнил гендальфовскую сентенцию Гаук. - Кажется, барышня Топь затевает с Вами, господин маг-ротмистр, легкий флирт. Советовал бы не поддаваться на ее заигрывания и сразу же поставить все на свои места. Хотя бы таким вот манером. - он выдернул из ножен кортик, сноровисто отсек щупальце.
   - Ну, элементы принуждения присутствуют в любом попечении, а коль скоро народ, нуждается... - Гендальф тоже обнажил кортик, стал счищать с голенища, растекшуюся по нему слизь.
   - Я не о народе толкую. - перебил Гаук. - Простой человек с таким же простым всегда договорится. Разумеется, о предметах простых и понятных - как таблица умножения. Не договорится добром, представит аргументы покруче, но тоже - простые и понятные. И очень скоро, посредством свободного выяснения отношений между равными, установится порядок, при котором предельно ясно : кто есть кто и кто меж равными поровнее будет.
   - Но еще пророк перволюдей Руссо писал, что никто никогда не бывает таким сильным, чтобы быть самым сильным всегда. - Гендальф, нагнулся, воткнул кортик в песок, вытащил, посмотрел на долы, снова воткнул в песок. - И потому основой отношений между людьми являются...
   - Те, которые установились в результате последнего выяснения отношений. - кивнул Гаук. - Руссо называет это соглашениями или же Общественным Договором. И чем ... - он усмехнулся, - ярче, что ли, воспоминания о последнем выяснении отношений, тем крепче соглашения. Ежели конечно, - он снова усмехнулся, - те, кому по должности положено поддерживать должный градус яркости воспоминаний, свое дело знают. И не позволяют себе впадать в сладостное благодушие. Давайте, однако же, маг-ротмистр, оставим народу народово и поговорим о нашем брате - о благородном. Каковому благородному никуда не деться от исполнения предписанного долгом и честью . Имеем тому свежий пример. Каледонское казначейство в нарушение всех ранее заключенных соглашений резко сократило финансирование мер по надзору за состоянием Аваллонской Топи. И что же ? Господа Меченосцы, несущие эту службу, обиженные нарушением договора, отошли в сторонку, предложив каледонскому народу на равных в свободной обстановке выяснить отношения с означенной барышней ? Разумеется, нет. Никуда не делись, благородные. Офицерское собрание Фарфорового Дворца решило, что патрульная служба в Аваллоне будет усилена кавалерами, отдыхающими в Каледонии после игр с морлочьем на Драконьих Полях. Отчего бы благородному человеку не развлечься еще и с барышней Топью.
  
   ***
   - " Держащему в седьмом секторе нулевого уровня бразды управления демонами Света, ужасному как утренняя заря, стремительно несущему смерть, пропахшему человеческой кровью " ... Тут подобного текста еще три страницы, Ваше Высочество. - зачитывающий морлокскую титулатуру каледонского принца-консорта адьютант вопросительно поднял на него глаза. - Это вариант, подвергнутый литературной обработке, буквальный перевод не вполне приличен для...
   - Да, я такой . - скупо улыбнулся принц. - Короче, Стивен ! Чего им от меня надо ?
   Адъютант подошел к лежащим ниц на полу аудиенц-зала морлокам-пилигриммам, легонько ткнул переднего носком сапога в бок, спросил на странно звучащем, подобном шелесту мертвой травы языке. Морлок затрясся мелкой дрожью, повизгивая, пополз к помосту, на котором стояло кресло принца-консорта. Дополз, стал что-то говорить, извиваясь всем телом. Закончил жалобным воплем, затих, замер, вжавшись в плиты пола. Адъютант покачал головой, перевел:
   - Он говорит, что кто-то из их братии научил морлоков-мясников изготовлять темные очки. Так что мясники теперь смогут выходить наверх не только ночью.
   - Понятно. - принц воспринял это известие внешне спокойно. - Прибавится теперь работенки. Ленд-милиции в первую очередь. Вайю и Гаука ко мне ! Этих... - он мотнул головой на морлоков. - А, ну да, они же - послы. Ну все равно - для начала в Фарфоровый. Пусть с ними там хорошенько потолкуют - в порядке соблюдения дипломатического протокола. Но потом - отпустить. С уведомлением о том, что все морлоки, обнаруженные выше четвертого уровня будут беспощадно уничтожаться. Информаторы ? Пусть это решат в Фарфоровом. А вообще - морлокам подземка. Нам - все.
   ***
   - Разумеется, сэр Каспар, обыватель не может входить во все подробности действий власти. - Гендальф повернул голову от собеседника к Топи. Шагах в пятидесяти от кромки берега вспухал маслено-бурый вал. - Но общий смысл этих действий вполне может и должен быть ему понятен. Касательно же частностей... - он снова глянул на собеседника. - В частностях обыватель может просто положиться на персон, имеющих репутацию мужей разумных и преданных долгу.
   - Разумных ? - переспросил Гаук. - Как, к примеру, благородные, которых воротилы казначейства нагрели на кругленькую сумму, здраво рассудив, что найдутся иные-прочие - им эти деньжата нужней. И которые, благородные то-есть, вместо того чтобы взять означенных воротил за глотку, утерлись и по прежнему (только теперь за голое "спасибо") пасут Аваллонскую Топь... Кажется, барышня надула губки. - он мотнул подбородком в сторону Топи. За первым валом вспучивался второй. - Сейчас она покажет характер. - На берег ползли сотни извивающихся щупалец. - Пора нам, благородный Гендальф, делать ноги. Вот, кстати, и средство к тому имеется. Очень вовремя.
   Берегом, по направлению к Гауку с Гендальфом стремительно шагал самоходный истукан под лейб-штандартом Его Высочества принца-консорта Каледонии, светлейшего Рауля Берена.
   ***
   Низкая сводчатая галерея в Подземном Мире. Стоящий в ней у стены длинный, наподобие прилавка, металлический стол. На столе - освежеванное и четвертованное элойское, человеческое, тело. Этот окровавленный и изуродованный человеческий труп сноровисто разделывает мясницким ножом старый морлок - облезлый, корявый, щупловатый, совсем не похожий на людоеда из страшной сказки. Бросает нож на стол, споласкивает руки в стоящей рядом бадейке, выходит из галереи, идет на перекресток, где тоннели сходятся к вентиляционному колодцу. В глубине колодца на темной воде слабое течение дробит и морщит отражение багряно-красной звезды. Возможно, это та самая звезда, глядя на которую, Странник (уэллсовский Путешественник по Времени) размышлял о судьбах человечества, разделенного эволюцией на элоев и морлоков. Мимо красной звезды напористо ползет другая - поменьше, мигающая попеременно белыми и синими искорками. Старый морлок некоторое время задумчиво глядит в колодец, затем мочится в него, облегчившись, возвращается к своему делу.
   ***
   Нулевой уровень первого круга виртуального индивидуального ада, изготовленного по спецзаказу для Альберта Юрьевича Воропаева. Спаленка прекрасной Астрантии. Хозяйка спаленки стоит возле разобранной постели на коленях, в молитвенной позе, обратив залитое горячим румянцем нежное лицо к кому то в горних высях, к кому то всемогущему и всеблагому. Канареечно-желтая занавеска с розовыми слониками закрывает окно, за которым играет багровыми сполохами мрак. Из-под подушки выглядывает книжка, конфискованная в свое время с воспитательными целями у Жени-Жентианы.
   ***
   Морлочье скопище посреди затоптаной, заплеванной лесной поляны ощетинилось извостренными железными прутьями, над головами Элронда и кавалеров его свиты просвистели свинцовые шарики, выпущенные из внушительного вида рогаток.
   - Пошлем Гендальфа в замок. - Пенкроф мотнул головой в сторону возвышавшегося над кронами деревьев нагромождения желтокирпичных цилиндров и многогранников, осененого каледонским королевским знаменем. - Пусть крепостная артиллерия попотчует их для начала горяченьким, а мы потом заполируем палашами.
   Элронд кивнул, проговорил негромко, обернувшись к ехавшему на полкорпуса сзади Оресту Гендальфу:
   - Благородный Орест ! Извольте...
   Гендальф с побелевшими от бешенства губами выдернул из ножен палаш, бросил коня вперед, заставил его сделать прыжок в самую гущу морлоков. Элронд, помянув Владыку Тьмы, последовал примеру шального мальчишки. Пенкроф со свитскими ринулся за генералом. В несколько минут все было кончено. Морлоки легли под элойскими клинками как трава под косой. Под Гендальфом убили коня. Других потерь элрондовская свита не понесла. Спешенный Гендальф, прижав коленом к земле, душил облезлого, пегой масти морлока. Морлок засучил ногами, задергался и затих. Под ним растекалась лужа. Гендальф вскочил на ноги, каблуком раздавил темные очки, неведомо как удержавшиеся на морлочьей образине.
   - Все таки наш юный Гендальф много себе позволяет. - проговорил, вытирая палаш о конскую гриву, Элронд. - Хотя, нельзя не признать, - получилось красиво.
   - Гаук его сводил поглядеть на хозяйство морлоков-мясников. - примирительно заметил Пенкроф. - В порядке наглядной иллюстрации некоторых положений касательно всеблагости Всевышнего. Я как раз там тогда был - в составе комиссии от Фарфорового. Видел бы ты физиономию благородного Ореста Гендальфа! Не хотел бы я оказаться на месте Всеблагого Всевышнего. Понял, Ваше Превосходительство ! Нам, как мы есть сочлены комиисии по делам Мироздания, кощунствовать не с руки, это я так - к слову. А ежели по делу... Разговор там был один у Гаука с Гендальфом. Философский. Почему подслушал?... Принял посильное участие. О чем разговор ? Гаук высказал мыслишку - касательно методов, коими Всевышний управляет миром. Да не я это, а Гаук ! Но нам с тобой, кстати, сие тоже небезынтересно. В отношении методов... Да не Всевышнего, а Гаука, Каспара Гаука !... Позволю себе напомнить Вашему Превосходительстиву, что деяния означенного Каспара Гаука гораздо ближе к нашим прямым служебным обязанностям, чем философские начала Мироздания. Каковой Каспар Гаук вкручивал юному Гендальфу, что для успешного управления весьма полезно внушить управляемым сомнение в их, управляемых, способности понимать окружающее. Помнишь, мы с Эстевени ломали свои скорбные головы над вопросом - для чего Гауку потребовалось на глазах у изумленной публики, не нарушая буквы закона, но притом в полном соответствии с пророчествами из Зеленой Книги убивать Доусона и Нигля ? Доусон - хоть солидный коммерсант, а Нигль, так - никто, пропойца сапожник, кому он мог перейти дорогу? Теперь, вроде бы, понятно - для чего. Для этого самого - чтоб никто ничего не понимал. Чтобы со временем вообще отучить даже пытаться понимать. А вместо этого смирнехонько чтобы ждали, когда прийдет некто...
   - Такой себе добрый кодировщик. - сидящий в другой реальности в Харькове, перед дисплеем, рядом с профессором Толстовым Логвинов косит на профессора веселым глазом.
   - Одно замечание касательно этого самого некто. - перебил Пенкрофа Элронд. - Нет, я не о Гауке веду речь. Помнишь, наши маги-взломщики с помощью текстов из Зеленой Книги пробовали найти ключ к информации о Мировой Гармонии Светил. Так вот, похоже, им это удалось. И если это в самом деле правда ... Подумай, кто, в этом случае стоит за Книгой ? Так что, полковник, поторопились Вы вывести философские начала Мироздания за пределы наших с Вами служебных обязанностей.
   - Да хоть бы кто ?! - с эдакой кошачьей ленцой отозвался Пенкроф. - Как ни крути, а не миновать нам с ним серьезного разговора. Может даже - о философских началах Мироздания.
   - Как нам с этими - напускающими на нас тарелочки. - кивает головой в иной реальности Андрей Кириллович Логвинов. - Серьезного разговора, на предмет полного взаимопонимания - кто есть кто. Муравьям перед лицом людей такое вот понимание не светит. А людям перед лицом богов (каких Бог пошлет) без такого понимания никак нельзя. Мы не муравьи, нас в Красную Книгу могут и не записать - заопасаются. Да и спрос с нас будет - не как с муравьев, построже.
  
   ***
   Конфуций писал о том, что в благополучные времена моральные установления спасают личность, а в годину смуты - личность спасает моральные установления. Значит ли это, что когда всё, в особенности человеческие отношения, смутно и муторно, когда нагло торжествует Хаос, свободный человек, благородный муж должен создать для себя свой собственный канал общения с Высшим Началом - свою собственную высшую религию ? Можно бы сказать, что такой религией должно стать рациональное познание мира ("понять Творца"- в духе натуралистов просвещенного осьмнадцатого столетия). Но путь этот чреват для человека прозорливого и дотошного полным безверием, безысходным отчаянием перед лицом Хаоса или же - беспощадной и бесчувственной машины Мироздания. Но остается еще символ веры Бертрана Рассела из его "Поклонения свободного человека": Рассел (считавший материализм-рационализм "религией отчаяния") предлагал свободному человеку оставаться верным истине, красоте, недостижимому в этом мире идеалу совершенства, хотя ничто из этого не находит одобрения в бессознательной Вселенной.
   Но ведь есть другие, - связанные с нами (расселовскими "свободными людьми") тысячами человеческих нитей, - жестоко отбирать у них сказку о Золушке и веру в кого-то: всемогущего и справедливого, доброго и заботливого. Вот только - кто будет говорить с ними от Его имени ?!
   Попробовать проповедовать нашу высшую религию, но - попроще ?... Вон - пробовали говорить попроще - о мировом империализме, нацелившем на нас свои ядерные боеголовки ... Прилетел на Красную площадь Руст и всех макнул: шальной немецкий мальчишка на спортивном самолетике смог пролететь сквозь все системы ПВО к самой кремлевской стене, так что уж ежели б "мировой империализм" хотел нас уничтожить ... Руст уже ничего не расскажет, а нас учат уму-разуму американцы - на примере иракцев. А американцев учит фильм "Армагеддон". Фильм художественный, но где-то и научно-популярный, просвещающий и вразумляющий. Хорошо учит - отцы конгресмены раскошелились на изучение проблемы астероидной опасности, даже кой кому из наших перепала толика. Нам бы - побольше таких вот просвещающих и вразумляющих "армагеддонов" (не в жизни - как в Чернобыле (лихо там рапортовали, насчет того, что на Шипке усё спокойно" !...), а как у старшего брата великого американского народа - в кино). И поменьше расейского крестьянского общинного традиционализма.
   Нет, совсем просто объяснить не получится, да и не надо. Гнать надо в хвост и гриву эту самую простоту, которая "хуже воровства". Вместе со всяческими знахарями - не только в медицине. Только ведь у знахаря всегда имеется какое-никакое чудо за пазухой: захочет вынет, не захочет - спросу с него нет, весь спрос - с нас, которые понять и объяснить норовят.
  

Фрагмент из черновиков "Меморандума Сидорова",

не вошедший в окончательный вариант текста.

  
   ***
   - "Что делать?" - Джабджа вгляделся в лежащий на полу желтоватый листок, стал читать, шевеля губами, (тяга к любому чтиву появилась у бравого камаргца вместе с офицерскими погонами ); сделав несколько малоуспешных попыток вчитаться, благородный Гектор отодвинул листок большим пальцем ноги, произнес тоном снисходительным:
   - Какой глупый человек такое написал ?! "Что делать ?"... Что надо, то и будем делать !
   - А ты точно знаешь - что надо ? - без особого интереса спросила сидевшая напротив за столом Розина. Не дожидаясь ответа, отвернулась к окну. За окном крохотной кухоньки в скромной квартире на четвертом этаже доходного дома мокла под осенним дождем, пустынная в это воскресное утро Третья улица Зодчих. По стеклу ползли дождевые капли. Закипавший на спиртовке чайник засвистел носиком. Розина встала, принялась разливать чай, левой рукой придерживая на груди кокетливого фасона халатик, (утративший вчера вечером разом все свои пуговицы).
   - Зачем я ?! - принимая из рук прекрасной Розины чашку чая со сливками примирительно прогудел Джабджа. - Другие есть, надо - скажут. Много знают - правильно скажут.
   - Доктора из университета тоже - все ой какие умные. Прямо - не достать рукой. Когда бабушка Гортензия совсем слегла, дядя Джозеф ничего не пожалел, чтобы она ... - девушка снова отвернулась к окну. - Позвал ученых лекарей. А что они ? ... Сказали, что дела ее плохи, но можно рискнуть, и чтоб мы сами решали. Мы резать не разрешили. Бабушка через месяц умерла, дядя Джозеф до сих пор пьет, не просыхает ...
   - Ай жалко бабушку ! - покачал головой Джабджа. - Правильно ученые люди сказали - ваша бабушка, вам решать. Решать будете - резать надо, чтоб бабушку пожалеть, резать будем. Как резать - мы знаем. А вы знаете - как бабушку, старого человека, пожалеть надо ... - он глянул на Розину, примолк, - Умерла бабушка - ай как жалко ! А совсем всё, - Джабджа широким жестом указал на окно, - ай, еще жальче ! Как тогда, когда маркиз Гарданна комету, хвостатую звезду...
   - И ты про комету и этого маркиза Гарданну... - сморщила носик Розина.
   - Ай как нехорошо сказала ! Совсем нехорошо ! - благородный Гектор укоризненно глянул на прекрасную даму. - Лекарям - родственников спросить можно. Гарданне всех спросить - тогда нельзя было. Совсем нельзя. Пока все бы подумали, после кометы никого, ничего, - взгляд его остановившись на вырезе розиночкиного халатика, смягчился и затуманился, - совсем ничего бы не осталось.
   * * *
   Длинный, высокий, полутемный коридор. В освещенном его конце за металлическим столом сидит Каспар Гаук, облаченный в мундир ротмистра имперского Корпуса Магов: серая парча и черный бархат, на стоячем вороте подобный вывернутой наизнанку восьмерке лист Мебиуса - эмблема Корпуса.
   Сбоку от стола со скрипом открывается массивная стальная дверь, входят Элронд и Пенкроф - тоже в черном бархате и серой парче. Гаук приветствует их, встав со стула, они отвечают на его салютаж по всей форме. Молча рассаживаются за столом. Щелчок. Загораются матовые шары под потолком. В дальнем конце коридора, за железной решеткой ворочается белесая, мохнатая, поблескивающая стеклами черных очков масса морлоков. Свет потревожил Детей Тьмы, они переполошенно галдят, затем берутся за железные ребристые пики.
   Гаук говорит что-то громко, раздельно, слова звучат странно-таинственно, тон их повелителен. На стоящих вдоль стен темно-зеленых ящиках откидываются крышки. Из ящиков являются подобные рассыпающимся в прах мумиям нагие кадавры. Снимают с себя скалящиеся пожелтелыми зубами головы, укладывают их в ящики, достают из ящиков и проворно надевают серое солдатское исподнее. За исподним следуют малиновые мундиры при палевых лосинах и гетрах. Завершающие аккорды: на место снятых голов ставятся болванки, снабженные завитыми париками и черными клеенчатыми треуголками, на болванках спереди - носы картошкой, лихо закрученные нафабренные усы, намалеванные синькой глаза, на треуголках - медные бляхи вроде номерков со штампованными цифрами; при наличии каких ни на есть голов становится возможным надевание через плечо белых, при белых же поясных ремнях, перевязей с тяжелыми тесаками и лаковыми желтыми подсумками; на иссохшие до костей руки натягиваются нитяные, тоже белые, перчатки, в руки берутся сработанные не без изыска эспантоны: краснолаковые древки, декоративные бронзовые гвоздики, столь же декоративные, с кокетливыми вырезами, топорики и, выпирающие из всего этого эспантонного изыска, грубооткованные трехгранные жала.
   Поверстанные на солдатскую службу кадавры выстраиваются в две шеренги, лицом к столу, берут эспантоны в положение "к ноге". Гаук смотрит на Элронда, тот с важностью кивает. Гаук выбирается из-за стола, подходит к кадаврам, прохаживается вдоль их строя. Кадавры, сохраняя безукоризненную выправку, делают равнение направо или налево - в зависимости от того, где находится офицер.
   - Начнем пожалуй, с позволения Вашего Превосходительства? - обращается Гаук к Элронду.
   - Да, ротмистр, начинайте. - произносит Элронд с ощутимыми начальственными интонациями.
   Гаук вынимает из ножен палаш, подает команду на все том же странно звучащем языке. Кадавры делают поворот налево кругом, берут эспантоны на-перевес, решетка в дальнем конце коридора с лязгом раздвигается на две стороны подобно театральному занавесу. Морлоки за ней сбиваются в кучу, пики их торчат вкривь и вкось. Гаук взмахивает палашом, идет в сторону морлоков, кадавры размеренно топают следом. Пенкроф начинает насвистывать нечто маршевое, Элронд косится на него, потом начинает в том же ритме барабанить пальцами по столу. Кадавры тотчас же принимают заданный этой импровизированной музыкой ритм и темп движения. Вот до морлоков осталось шагов пятнадцать-двадцать. Элронд уже не стучит по столу, наблюдает заинтересованно. Вслед за ним замолкает Пенкроф. Секундная пауза. Гаук подымает клинок над головой, выкрикивает что-то протяжно-гортанное. Кадавры обгоняют его, бросаются на морлоков, сосредоточено работают эспантонами. Полный нестерпимого ужаса и боли крик поднятого на эспантоны морлока. На дисплее крупным планом его рот: сначала разодранный криком, а затем захлебнувшийся неудержимо хлынувшей горлом кровью.
   Перебивка кадров: бункер магов-взломщиков в Кунсткамере. Перед одним из думающих ящиков трудится в поте лица своего благородный Альберт Верп. Агент бомонского короля весь поглощен созерцанием наличествующей на дисплее картины сходбища морлоков-мясников. Сходбище это имеет место быть в подвале полуразрушенного дома в каменных дебрях доставшегося элоям в наследство от перволюдей мегаполиса, милях в ста к западу от стольного града Балморала, в местности, окрещенной каледонцами Булыжной Глухоманью. Пофыркивая на лошадиный манер, Верп вызывает на дисплей карту Каледонии, проделывает на клавиатуре какие-то манипуляции. Карта густо покрывается красными, подобными сыпи точками. Профессор Толстов, сидящий в Харькове перед своим дисплеем, тоже вызывает на него картину морлочьего сходбища в Булыжной Глухомани. Впрочем, на сходбище присутствуют, кажется, не только морлоки. Возле ведущей наверх лестницы, там, где посветлее, стоит коренастый дядя, внешности явно элойской, со следами былого благообразия на лице. Он разглядывает на свет выдранную вместе с мочкой уха сережку с камушком - каратов эдак на двадцать. Рассмотрев, кивает стоящему рядом морлоку, заворачивает сережку в клетчатый носовой платок, засовывает за пазуху, выходит из подвала, вскоре возвращается с оплетенной полуведерной бутылью. Передает бутыль морлоку. Морлок бережно принимает бутыль двумя руками, прижимает к груди, приглашающе мотает головой в сторону подвала. Элойский партнер морлоков-мясников не заставляет себя долго уговаривать. Пошарив где-то за дверью, он извлекает на свет граненый стеклянный стакан и, оснащенный означенным раритетом, следует за гостеприимным хозяином. Толстов морщится на забредшее в голову воспоминание о лозунге "Стирания граней между ...", запускает программу поиска офицеров Корпуса Магов : генерал-командора Джорджа Элронда и полковника Эдмунда Пенкрофа. Указанные персонажи вскоре отыскиваются на одном из балморалских бульваров, где они прогуливаются, беседуя о предметах служебных, не обделяя, впрочем, своим вниманием и попадающихся навстречу дам. Погода такому времяпровождению благоприятствует - выдался чудесный осенний день: золото опадающих листьев, их легкий винных запах, растворенный в прохладном, прозрачном воздухе, прощальная синева небес, суета готовящихся к отлету птичьих стай в этой высокой хрустальной синеве.
   - Ты думаешь, Гаук устроил для нас этот спектакль с кадаврами не просто... - Пенкроф скосил грешное око на торопливо семенящую бульваром модисточку.
   - Просто у Гаука не бывает. - перебил Элронд. - А означенный спектакль был в первую очередь... - он пощелкал пальцами подыскивая нужное слово. - Искушением. Искушением огромной властью. Возможно, настолько огромной, что пределы ей могут поставить лишь законы чести.
   - Законы чести это - само собой. - вскользь заметил Пенкроф. - А вот как управляться теперь с морлочьем ? Я про морлоков-очкариков. Которые по совместительству - мясники. Верп полагает, что они теперь кучкуются больше в руинах в подвалах. И счет там идет на десятки тысяч голов и тысячи квадратных миль. Дневной свет им нынче не помеха. Да и подземка им теперь побоку. Так что минированием и патрулированием подземки как в старые добрые времена дело не обойдется. Войск потребуется - сам прикинь сколько. Только наших не хватит. Как бы ни пришлось мобилизовывать созидатилишек. Как по мне - так лучше муштровать кадавров. Паршивое это занятие - выколачивать из живого человека естественное отвращение к шашням с безносой, его, живого человека, столь же естественное стремление быть поближе к солнышку, подальше от Тьмы и прочего в том же роде Неведомого.
   - Живого человека ?... - со смешком спрашивает Элронд. - А мы с вами, благородный Эдмунд, из каких будем ?
   - Запамятовать изволили, Ваше Превосходительсто? - в тон отвечает Пенкроф. - Мы будем... это самое... Прекрасные и Доблестные Носители и Повелители Мечей. Благородные, ежели по простому.
   ***
   - Вице-капрал Горацио Каконь, до времени исполняю обязанности командира третьей роты, Ее Величества шестого ламмермурского отдельного батальона ленд-милиции ! Честь имею быть слугой Вашего Высокопревосходительства! Докладаю... - бравый Горацио, мужчина, как говорится, в самом соку, краснолицый, присадистый , с в меру обозначившимся брюшком смотрел на маршала жандармерии с полным сознанием значимости своей собственной персоны.
   - Вы, любезнейший господин Каконь, помнится, торговали в Балморале скобяным товаром и промышляли столярным ремеслом вкупе с ритуальными услугами? - благожелательно перебил вице-капрала Гаук.
   - Точно так, Ваше Высокопревосходительство. - Каконь осведомленностью маршала о его, Горацио Каконя, делах был заметно польщен но, никоим образом, не смущен. - Вот, оставил лавку с мастерской на племянника (малый смекалистый, из молодых - да ранний). А сам подался в эти места, купил под самым Ламмермуром ферму с сыроварней - дело по нынешним временам, что золотая жила, ежели взяться умеючи и с умом. Опять же, лекаря присоветовали супруге моей парное молочко, зелень - чтоб прямо с грядки, да и воздуха здешние...
   - Что, госпожа Каконь жалуется на здоровье? - вновь перебил Гаук.
   - Благодарение Уине, грех жаловаться. Прибавления семейства ждем. Почему и перебрались сюда на вольные воздуха, поближе к парному молочку и прочим в том же роде плодам земным. Ну а я... - улыбку на физиономии доброго Каконя сменило выражение официальное, - Перевелся из первого балморалского батальона в шестой ламмермурский. Для чего подал по всей форме рапорт с прошением. Прошение уважили - перевели с повышением в чине. Так что - докладаю: вверенная мне рота проводит учебные стрельбы. Вводная: кадавры появились на рубеже Дуроломной Межи. Извольте глянуть сюда Ваше Высокопревосходительство.
   Каконь ткнул указующим перстом в сторону рва, словно бы пропаханного гигантским лемехом поперек вересковой пустоши, на краю которой, на опушке молодого леска происходил разговор. На гребне возвышающегося за рвом вала распяты были на суковатых жердях человекоподобные фигуры. Некоторые из них, судя по живописному гардеробу, несли, повидимому, совсем недавно службу огородных пугал. Напротив, шагах в двухстах, выстроились стрелки ленд-милиции, держащие перед начальственным оком строевую выправку не идеально, но молодцевато.
   - Впечатляет, весьма. - улыбнулся Гаук. - Полагаю, что настоящие кадавры, прознав про Ваши, милейший господин Каконь, военные приготовления будут обходить славный город Ламмермур десятой дорогой.
   - Я, Ваше Высокопревосходительство, своим ребятам говорю: "Хилые они, кадавры эти, против настоящего каледонца". - отвечал задетый за живое Каконь. - Ежели, само собой, за дело браться с толком - бить залпом в брюхо, в поперек, чтоб сломать кадавра напополам. А не то как раньше - в грудь или в голову (какая у кадавра голова - видимость одна). Нам , Ваше Высокопревосходительство, еще бы стрел ракетометных с самораспыляющимися головками.
   - Откуда у вас, вице-капрал, такая уйма сведений о тактике борьбы с кадаврами? - прежним тоном спросил Гаук. - Даже про самораспыляющиеся боеголовки наслышаны... Впрочем, любые ракетометные стрелы вам ни к чему. Ваши арбалеты для стрельбы ими не приспособлены.
   - Приспособим, Ваше Высокопревосходительство, не такое приспосабливали. Наденем на жала наших стрел, арбалетных, вот как камаргские молодцы господина ротмистра Джабджи. Поклон Вам, господин Джабджа от Розины, своченица моя третьего дня приехала из Балморала , Розиночка через нее просила, при оказии, Вам кланяться от нее... Виноват, Ваше Высокопревосходительство, разрешите обратиться к господину ротмистру Джабдже, изволите знать, поклон им привезла моя свояченица из Балморала от прекрасной дамы, Розиночки то-есть.
   Гаук с улыбкой, безнадежно-разрешающе, махнул рукой. Стоявший в первых рядах его свиты Джабджа, поблагодарив за переданный поклон, направился к своей лошади, достал из седельной сумки пачку ракетометных стрел, подойдя к Каконю, протянул ему пачку со словами:
   - Держи, дорогой ! Прийдешь ко мне в казармы - еще дам. Приходи, гостем будешь. Плов будем кушать, ром наш камаргский - настоящий, ананасный, дух от него - ах какой !
   - Благодарствуйте, господин ротмистр! - степенно отвечал Каконь. - Заглядывайте и вы к нам на огонек. Мою ферму на сто первой миле балморалского тракта все знают. Только, касательно рому, прощенья просим. Нельзя нам горячительного. Какие - кадавры ?! Хилые они против настоящего каледонца. Я сам зарок дал, Фимми своей пообещал и перед образом Заступницы зарок дал.
  
   ***
   В Балморале по прежнему стояли хрустальные, солнечные, напоенные легким дыханием осени дни. В один из таких дней Элронду с Пенкрофом вздумалось отобедать в прославленном заведении папаши Дугласа, что стоит уже второе столетие под вывеской с золотым омаром на углу Девичьей и Носорожьего тракта. Не имея обыкновения откладывать задуманного в долгий ящик, означенные Меченосцы кликнули гостиничного мальчишку, послали заказать у папаши Дугласа его божественный, славящийся далеко за пределами Каледонии суп из мидий, а к супу чего-нибудь еще - на усмотрение почтеннейшего хозяина. Сами неспешно двинулись следом: вырубленными в сером граните, спускающимися серпантином к ущелью Носорожьего тракта улочками, мимо прилепившихся к скале, кокетливо убранных в каменное кружево домов, поросших мальвой и ромашками двориков за ажурными чугунными оградами (чугунным этим литьем, а не только кулинарными изысками издавна славен был добрый город Балморал). В двориках шла неспешная повседневная жизнь: служанки и домохозяйки попроще вывешивали белье; присматривая за играющими детьми, судачили старухи на скамейках; мужские компании в увитых хмелем и плющом беседках вели, под звон стаканов, степенные разговоры. В одной из беседок -монументальной, дубовой, потемневшей от времени резной ротонде в застолье принимали участие и дамы; оттуда раздавались взрывы смеха и, взрывами этими подавляемые, покушения на вокал. Рядом, в чаще обильно разросшейся мальвы, детвора, чинно расселась на постеленном пестром половике, вокруг банки с грушевым компотом. Девочка лет четырех тащила к половику большого, пушистого, дымчато-серого кота, видимо, полагая, что он является полноправным членом компании. Кот не сопротивлялся, храня на морде выражение величественной покорности судьбе. За пару кварталов от Носорожьего тракта наши кавалеры остановились полюбоваться цветником, разбитым на небольшой, укрепленной смуглым диким камнем террасе. А заодно и блондинкой, срезавшей в цветнике огромные белые хризантемы. Блондинка, миниатюрная, пикантная, вся кругленькая, с кошачьей грацией в движениях к вниманию кавалеров равнодушной не осталась, послав им улыбку и бросив, одну на двоих, пышную, еще хранящую свежесть хризантему. Элронд оказался проворнее, подхватил цветок на лету, с улыбкой прижал к сердцу. Увы, куртуазному этому сюжету не суждено было получить дальнейшее развитие. Ибо от Носорожьего тракта послышался шум, явно тревожного свойства, покрываемый отчаянным, с подвывом, собачьим лаем. Элронд сунул хризантему в петлицу, отсалютовал прекрасной даме и ринулся на шум. Пенкроф последовал за генералом, отнюдь не стремясь держать дистанцию.
   По Носорожьему тракту, на середине мостовой, резво бежали синие, изрядно потертые и замасленные штаны. Впрочем, скорее не штаны как таковые, а облаченные в указанную часть туалета ноги некоего человекоподобного существа: Пенкроф углядел проворно мелькавшие под бахромчатыми краями обтрепанных штанин ступни: одна в "просящем каши" порыжелом сапоге, другая - босая, мослатая, желто-фиолетовая, с болтающимися возле нее на бегу кальсонными тесемочками. Большая черная, кудлатая собака, самозабвенно облаивавшая этот феномен, при его приближении, скуля и дрожа всем телом, забилась в угол между цокольной стеной и крыльцом выходившего фасадом на тракт , краснокирпичного, с помпезной лепниной особняка. Сбежавшиеся было поглазеть на диво прохожие вели себя подобным же образом, торопясь затиснуться в подьезды домов. Феномен преследовали с полдюжины кремовых жандармов, выдерживавших, впрочем, от объекта преследования почтительную дистанцию. Со звоном и громом распахнулась дверь пивной на углу и на улицу вывалилось новое действующее лицо: в меру трезвый мастеровой человек в расстегнутых штанах, весьма схожих с теми, которые в данный момент излавливались чинами жандармерии. Прочие детали туалета и снаряжения обличали в человеке представителя почтенной корпорации слесарей-водопроводчиков. Человек обвел место действия налитыми кровью глазами, затем, с криком: "Стоять !", ринулся наперерез феномену. На полдороге запутался в собственных штанах и рухнул навзничь, проехавши физиономией по булыжнику. Постоял некоторое время на четвереньках, затем стал подыматься , вытирая кровь с разбитого лица и при этом пламенно, хотя и не вполне внятно, обличая благородных, напускающих на народ всяческую нежить и нечисть, которой "нашего брата мастерового не... нет ты по... понял, не запуга... не запугаешь, хилые они против мастерового человека".
   События вокруг феномена между тем шли своим чередом: Пенкроф обогнал Элронда и виртоузным ударом палаша подсек под коленками сразу обе самобеглые ноги. К месту действия подоспели и жандармы.
   - Вице-капрал Бернис, честь имею быть слугой Вашего Превосходительства. Докладаю: этот вот... - капрал кивнул на корчащиеся на мостовой обрубки, - попал под омнибус, вроде как, - он пожал плечами, - по пьяному делу. По наружности - натуральный слесарь водопроводчик, разрезало , болезного, - он провел ладонью себя по пояснице, - напополам. Омнибусовожатый, как положено, омнибус остановил, послал за полицией. Спервоначалу он себя никак не оказывал. Лежал себе смирнехонько, как простому покойнику и положено. Да только кому-то из уличной шушеры приглянулись его сапоги. Стали сымать, а он, видать, такого стерпеть не мог и...
   - Где остальное тело ? - перебил капрала Элронд.
   - Как положено: запаковано и дожидается под охраной прибытия чинов, - капрал оглянулся на собравшихся зевак, понизил голос, - особого отряда "Назгул".
   - Жаль супа ! - подал голос Пенкроф. - Много слыхал про этот шедевр папаши Дугласа, а отведать...
   - Полагаю, мы можем теперь смело заняться супом. - успокоил его Элронд. - Кадавром, прорезавшимся среди бела дня в Балморале, займутся другие. Например штандарт-командор Орест Гендальф, восходящая звезда в отряде "Назгул", сформированном при ведомстве Его Высокопревосходительства маршала жандармерии Гаука.
   - Ну, положим, юный Гендальф без нас... - начал Пенкроф.
   - Именно без нас, благородный Эдмунд. - Элронд взял Пекрофа за локоть, уводя подальше от места происшествия и собравшейся вокруг него толпы зевак. - Мы, в Каледонии гости. Похоже, маршал Гаук полагает, что гостям надлежит заниматься супом из мидий и прочими шедеврами папаши Дугласа, а отнюдь не кадаврами. С коими, управятся другие кадавры - под водительством штандарт-командора Гендальфа. Клин клином вышибают, дружище Пенкроф. Ты сам , помнится, на комиссии против такого расклада по существу не возражал.
   - Да я и не отказываюсь муштровать кадавров. Не в "Назгуле", разумеется. - Пенкроф поморщился. - Какая нелегкая понесла Гендальфа на службу к Гауку ?...
   - Ну, кто из них к кому пошел на службу, это еще Тьма надвое сказала. - вскользь заметил Элронд.
   - Это точно . - живо реагирует на элрондовскую реплику сидящий в другой реальности перед дисплеем Андрей Кириллович Логвинов. - В таких ситуациях, кто есть кто, сразу не разобрать. Вот к примеру: кто чьим целям и задачам лучше прислужился - Вернер фон Браун Адольфу или Адольф Вернеру фон Брауну ?
   ***
   Бытие бессмысленно кружило в пустоте, то расползаясь серыми бесформенными клочьями, то свиваясь в какие-то, подобные липким щупальцам, сгустки. Глухое безмолвие, безысходное одиночество, всепроникающая эманация мертвого праха.
   Но вот в бессмысленном этом кружении наметилось какое-то стремление, ритм, сначала еле воспринимаемый, затем усилившийся, властно зовущий. Направляющий все устремления к прорезавшейся в хаотическом мельтешении клочьев бытия цели - зеленому силуэту, размыто-призрачно обозначившемуся на таком же тускло-бутылочном фоне. Стремление это усилилось, размытые контуры цели стали четче, затем снова растушевались, но зато цель тотчас же была взята в перекрестье двух резко прочерченных черных линий. И вдруг всё залила угольная тьма, а следом свет - алый, живой.
   - Итак, мой юный друг, вы сумели посмотореть на мир глазами кадавра. - голос Гаука доносился как бы сквозь толстое ватное одеяло. - Поздравляю ! Прежде чем перейти к дальнейшим победам, следует сделать небольшой перерыв.
   Гендальф снял глухой свинцовый шлем, положил его на столик рядом с креслом, поднялся, волоча ноги, пошел к окну. Стал смотреть на улицу внизу. Возле кордегардии стояла небольшая толпа зевак, глазеющих на кадавра-часового. Внимание Гендальфа привлекла женщина в синем с белыми горохами платье, с корзинкой, из которой выглядывали: край хлебного каравая, носик аппетитно зарумяненой булочки, пучок зеленого лука, круг масла, прочие, в том же роде, дары земные. Вглядевшись, Гендальф узнал Сюзанну, в квартире которой на Треьей улице Каледонских Зодчих он недавно нечаянно оказался в роли незваного гостя. На хорошеньком личике Сюзанны сквозь учительскую строгость легко читались страх и детское любопытство. Ее окликнули из окна в доме напротив. Там, судя по доносящимся на улицу звукам, вершилось веселое застолье. Сюзанна отвернулась от кадавра, пошла через улицу. Заметила в стрельчатой бойнице в башенке над кордегардией Гендальфа. Улыбнулась ему, сделала приглашающий жест. Лежащий возле кресла свинцовый шлем издал трубный призывный звук. Гендальф, оглянулся на этот звук, ответил на улыбку женщины, виновато развел руками - "служба мол". Сюзанна сморщила носик, повернулась к Гендальфу спиной, перебросила корзинку из правой руки в левую. Из украшенного каменными ромашками подъезда напротив стремительно явился великолепный конногренадерский ротмистр Гектор Джабджа. Подлетев "на одной шпоре" к Сюзанне, решительно освободил ее от корзинки, заговорил с ласковой укоризной, нависая своим горбатым камаргским носом над скромным, но, тем паче, - пленительным сюзанночкиным декольте. Они оба скрылись в подъезде, спеша присоединиться к пирующим. Гендальф проводил их взглядом, вернулся к своему креслу, надел на голову тяжелый, глухой свинцовый шлем.
   * * *
   - " Солнышко и Лёлик - ля-ля-ля-ля-ля!" - ласково пели девичьи голоса на нулевом уровне первого круга виртуального, персонального ( только для многогрешного Воропаева Альберта Юрьевича) ада. Хорошенькие, свеженькие, лукавые мордашки светились с дисплея простодушной, бесхитростной, вечной радостью бытия.
   Логвинов прислушался, повернул ухо к выходящему в парк окну. Там, в синеве теплого августовского вечера уже вершилось таинство "Караоке" и тоже пелось нечто нежно-благодарное об уходящем лете.
   Логвинов послушал с минуту, не без усилия оторвался от дисплея, возобновил свой монолог, обращенный к сидящему рядом Дроздовскому.
   - Так о чем бишь я ? А, ну да, о нем - о Лёлике, о товарище Брежневе Леониде Ильиче. Помнишь еще такого, Фил ?
   - Государственный деятель эпохи Эдуарда Успенского. - брюзгливо бросил Филипп Павлович. - Какими путями он забрел в твой поток сознания, Андрюша?
   - Ну да, - ностальгически покивал Андрей Кириллович, - безвременно ушедшая от нас эпоха Чебурашки, крокодила Гены, кота Матроскина и ... Лёлика, "дорогого Леонида Ильича". Какой добрый был государь ! При нем, не то что в нынешнее время, а на полном серьезе : "Все для человека, для блага человека". И значительная часть граждан знала этого человека, только забывала порой повнимательней поглядеть в зеркало на его светлый лик.
   - А когда им этот лик показывали, склонны были на зеркало пенять. - отозвался Дроздовский. - В чем власть давала народу пример.
   - А чего они лезли, диссиденты эти самые, в нашу бочку добра со своей ложкой правды ?! "Жить не по лжи, жить не по лжи !" - сварливо вызверился Логвинов. - Хорошо, душевно эдак, сидели себе в теплом месте, чего ж чирикать?! Даже Афган идиллии этой не мешал, простой обыватель знал, из телевизора, что святой русский солдатик сеет там разумное, доброе, вечное. И ведь сеяли ж ! И даже помимо ввода ограниченного контингента войск. И до и после означенного ввода. Зачем святой солдатик наш там понадобился ? Ну, без него - никак нельзя. Потому как - святой. Как его, святого русского солдатика, наловят воинские присутствия в достаточном количестве и отправят на какое ни на есть святое дело, завсегда на нашей святой Руси чегой-то всемирно историческое приключается. Вон, в одна тысяча девятьсот четырнадцатом годе наловили народу-богоносца в количестве десяти миллионов штыков и отправили отвоевывать у нехристей-турок наш, исконно византийский, город Царьград , водружать на кумпол тамошней Святой Софии наш православный крест. Заодно - маленько поучить кровавого кайзера (то ли свояка, то ли дружбана царя-батюшки Николая Второго), чтоб не подбивал немец австрияка обижать братьев-славян. Заварушка потом была в городе Петрограде (А до того была, в пятом годе, - той заварушки генеральная репетиция; и тоже - после того как наловили народа-богоносца, наклепали из него в достаточном количестве святого солдатика и послали нехристя-япошку бить). Чем кончилось не слыхал ? Еще не кончилось ?... Но есть надежда, что ... Это ты, Фил, в рассуждении того, что инженер - могильщик не токмо пролетарьята, а и святого солдатика, который есть тот же народ-богоносец, но притом - простой человек с ружьем. Простой - но с ружьем. "А у человека с винтовкой - са-авсем другая психология". Нет, мы понять могем, что тут надобен не сторублевый инженегр брежневского образца, а благородный маг-оружейник, способный, ежели надо, своею доблестной рукой сварганить что-то такое эдакое, чтоб "и в космос вышла наша сталь". А заодно остепенить и образовать тульского мастера Левшу до аглицких кондиций, - мало ли какую блоху надо будет подковать. А аглицкие кондиции, заметь себе Фил, это, помимо всего разного-прочего, означает - мастер Левша отдельно, а человек с ружьем - отдельно. Человеки с ружьем у них, у нехристей-англичан, все больше - из отходов процесса сотворения мастеров-левшей. Ну и, с другой стороны, - из джентльменов, склонных поиграть в хулиганские игры, а заодно, при сей удобной оказии, маленько поучить хулиганов правилам игр джентльменских.
   Конечно, совсем другой коленкор - ежели враг на пороге твоего дома. Тогда лучше озверевшего штатского человека никто не сработает - покойный фюрер немецкого народа святой Адольф мог бы сие засвидетельствовать, да только гикнулся, бедняга, на почве собственной гениальности. На гениальность надейся, но и считать не забывай - сколько в драке с какой стороны озверевших штатских и сработанной ими матчасти окажется.
   А потом ... В блаженные времена холодной войны, ежели помнишь, горячая точка на теле матушки Европы казалась многим - ну никак невозможной. В умных книжках писали - химзаводов и прочих всяких разных реакторов мол в ней, Европе-матушке, для таких игр многовато. Аполитично рассуждали ! Оказалось - реакторы святому солдатику, озабоченному какой ни на есть святой идеей (национальной там или конфессиональной), не помеха. Просто, мелкоту придерживали серьезные люди, которые матчасть друг у дружки хорошо считали. Ту самую матчасть, которую делают штатские люди - еще не озверевшие, а цивилизованно эдак стоящие за станками. А нынче - все больше сидящие за компьютерами. Чего ? Те, которые за компьютерами, - не шибко штатские. Ладно - не штатские. Маги-оружейники, могильщики идейно-духовно озабоченного простого человека с ружьем. (Ему, идейно-духовно озабоченному простому человеку, чтоб с ближним разобраться, компьютеры, или там немирный атом, без надобности: он и хрестьянской мотыжкой управится - как в Камбодже-Кампучии). Лишь бы маги-оружейники идейно-духовно озабоченного простого человека не угнетали своими умностями, не придерживали его посредством атома и прочих разных-всяких ужасов научно-технического прогресса. Вон как там, к примеру, - Логвинов кивнул на дисплей, - посредством дистанционно управляемых кадавров. Чего там у них с кадаврами ? - он повернулся к дисплею, на котором представлена была некая драма, разворачивавшаяся в одном из темных переулков Балморала.
   - Расслабтесь, штандарт-командор ! - Пенкроф успокоительно улыбнулся Гендальфу. - Смею вас уверить, что отлично-благородные качества чинов отряда "Назгул" в сем случае не потребуются.
   - Но, господин полковник... - начал было Гендальф.
   - Никаких "но"! Позаботтесь лучше о даме, которую напугал этот... - Пенкроф повернулся к стоящей перед ним темной фигуре. - Кадавр значит... А вот ежели взять тебя за морду...
   Полковник незамедлительно привел в исполнение означенную диспозицию и стянул с головы фигуры эластичную маску. Под маской обнаружилась покрытая мальчишеским пушком пухлощекая физиономия. Пенкроф двумя руками, ловко как кот, набил эту ухмыляющуюся физиономию и она залилась слезами.
   Гендальф поспешил к Сюзанне, забившейся в неглубокую оплетенную плющом каменную нишу. При приближении доблестного Ореста прекрасная дама испуганно вскрикнула, и попыталась забиться глубже. Узнав кавалера, упала ему на грудь и облегченно, как переживший испуг ребенок, заплакала. Гендальф в некоторой растерянности обратил вопрошающий взор к Пенкрофу.
   Пенкроф, носком сапога под копчик, завершил процесс очеловечения кадавра, кивнул Гендальфу отечески поощряюще.
   Очеловеченный кадавр взвыл и пустился наутек. Гендальф, приобняв Сюзанну, повел ее к фонарю на перекрестке, поймал там извозчика, подсадил даму в экипаж, сел рядышком, назвал извозчику адрес, извозчик взмахнул возжами, его лошадь - старая, изысканно тощая, знавшая, по всему видать, лучшие времена, не спеша тронула с места. И Сюзанна с Орестом отправились навстречу судьбе на Третью улицу Каледонских Зодчих.
  
   ***
   - Думаешь, Фимми, мне сильно хочется месить по дождю дорожную грязь, вместо того, чтобы сидеть здесь, в тепле, в добре, возле тебя. Возле вас, - Горацио Каконь, - погладил жену по голове, - вас то теперь, считай уже двое, - он посмотрел на ее живот, затем повернулся к окну, за которым сеялся с серого неба мелкий, скучный дождичек - сеялся на озеро, на громоздящуюся, выпирая из воды, воздвигнутую в незапамятные времена циклопическую каменную спираль, на витках которой притулился невеликий, но славный городок Ламмермур. Сеялся на подползающие к озеру отроги невысоких гор, на стоящие на горах и в долинах меж ними руины древнего мегаполиса. Добрый Каконь вздохнул, вновь повернулся к жене, загудел успокоительно:
   - Я ненадолго. До среды, ежели Уина поможет, управимся с этими, которые в руинах стали пошаливать, в четверг к обеду буду дома. Какие кадавры ?... Ряженые под кадавров, берут проезжих на испуг. Снабина, стряпчего, третьего дня на самом выезде из Фангорныша раздели до исподнего. А хоть бы и кадавры ! - он приосанился. - И кадаврам возле нашего города нечего шастать. У меня ребята все здешние, ламмермурские. У них в городе и под городом дома, семьи, у кого - жены детишки. Мои ребята, чтоб в Ламмермуре все было спокойно, и кадаврам глотки перегрызут.
  
   ***
   Набираемые по рекрутскому набору солдаты дореформенной русской армии воспринимались в своей родной среде фактически как живые покойники (подобно людям, проданым в гладиаторы, в Древнем Риме). Рекрута в деревне и оплакивали как покойника, солдатка практически воспринималась как вдова при живом муже. Под сенью полковых знамен, эти, выведенные односельчанами за круг живых, люди имели две возможности:
   Возможность первая - освоив премудрости "фрунтовой науки" , показать себя (чаще - на поле боя) и дослужиться до офицерского чина - получить личное дворянство.
   Возможность вторая - под зомбирующим воздействием этой самой "фрунтовой науки" стать по существу биороботом ("органической машиной со штыком" - по выражению А. И. Герцена).
   Первая возможность была, разумеется, - для меньшинства. И обеспечивала "приток свежей крови" в активное - правящее, прогрессорское и западническое меньшинство россиян. Шанс для солдата пробиться в офицеры был в разное время разным: при Петре I около 14 % офицеров российской армии были выходцами из "неблагородных" сословий, позже (особенно - при Павле I и Николае I) шанс этот существенно снизился, но никогда он не был нулевым (заметим в связи с этим, что существовал закон, з-а-п-р-е-щ-а-ю-щий крепостному добровольно идти в солдаты).
   Обо всем ужасе второй возможности красноречиво говорит тот факт, что отдача в солдаты была распространенной и тяжкой мерой наказания за уголовные преступления. Впрочем ( как в случае с Шевченко, рядом декабристов, польскими повстанцами и с многими другими) - не только за уголовные, но и за - политические. Давать в руки оружие своим, одетым в солдатские шинели, врагам, может лишь режим, в совершенстве освоивший технику превращения солдата в биоробота.
   Зомбирование, посредством муштры, " нижних чинов" обеспечивало фактическую монополию дворянства на военное дело на протяжении полутора веков российской истории - от реформ Петра Великого до реформ Александра Освободителя. Превращало офицера-дворянина в специалиста по программированию солдат-биороботов. О связанных с этим моральных издержках можно получить представление, вспомнив персонажей толстовского рассказа "После бала": прелестную Вареньку, ее милейшего папочку-полковника, наутро полсле бала руководящего мучительной казнью ("зеленой улицей") дезертировавшего солдата, и, наконец, - юного поклонника Вареньки - единственного, кому вся эта ситуация представляется нечеловеческой и противоестественной.
   Впечатляющие результаты такого "зомбирования фрунтом" сотен тысяч живых людей породили роковой соблазн - решить военно-административными методами большинство стоящих перед российскими прогрессорами задач. Поддавшийся этому соблазну Александр I дал "зеленый свет" аракчеевской программе военных поселений (как российской альтернативе польскому и французскому конституционализму, в создании которых трудно переоценить роль "самодержца всея Руси" Александра Благословенного). Восстания военных поселян показали крайнюю опасность этого инструмента прогрессорства. Крымская война в крайне острой форме поставила на повестку дня вопрос о создании массовой армии.
   Но появившиеся в большинстве европейских стран во втрой половине девятнадцатого столетия массовые, основанные на всеобщей воинской повинности, армии породили не менее тяжелые моральные проблемы. Тяжесть этих проблем в каждом конкретном случае не в последнюю очередь определялась уровнем понимания массами ответа на вопрос "за что воюем ?". Пониманием вооруженного и одетого в военную форму обывателя простых, человеческих причин, по которым он, мирный обыватель, "семейный добрый человек", должен, рискуя своей собственной жизнью, идти убивать такого же обывателя в форме. Убивать человека, которого этот солдат-обыватель (по словам де Вильфора из романа Дюма) "первый раз в жизни видел и который ничего ему не сделал".
   Тогдашние российские верхи, отказавшиеся от прогрессорского менталитета ради "простой сермяжной правды" официальной народности, своим, призванным под ружье, обывателям могли предложить лишь традиционалистскую формулу "За Веру, царя и Отечество".
   Итог известен - Российская империя использовала массовые армии в трех войнах: русско-турецкой ("за освобождение братьев-славян"), русско-японской и Первой мировой. Две последние закончились для нас кровавыми революционными междуусобицами.
   Для полноты картины следует добавить, что геополитическая ситуация двадцатого века, "века толп" заставила даже англичан и американцев ввести на какое-то время всеобщую воинскую повинность. Единственной реальной альтернативой кровавых последствий "всеобщего вооружения народа" могло стать и стало бескровное соревнование организованных в ВПК технократий, вошедшее в историю "века толп" как "холодная война". Порожденный ею Великий Страх ядерного армагеддона в течение полувека хранил Европу от кровавого разгула диких стадных инстинктов. Разгула, деликатно именуемого межэтническими и межконфессиональными конфликтами.
  

Хроники Четвертого Рима. Меморандум Сидорова.

   ***
   - Как хороша ваша заливная рыба, прекрасная дама ! - Гендальф пододвинул к себе оловянную мисочку с чеканными листьями и плодами, мгновение созерцал ломтики палтуса, сладострастно белеющие сквозь янтарное желе. Затем нацелился вилкой на самый аппетитный, зацепил его, отправил в рот, прожевав, заговорил тоном сентиментально-патетическим:
   - В мире есть много феноменов, труднопостижимых для человеческого ума ...
   - Например, отпрыск Генерального Инквизитора, маршала Империи, философствующий, сидя, без штанов, на кухне у бедной учительницы. - развила предложенную тему Сюзанна.
   - Нигде мне еще не было так хорошо как здесь. - он улыбнулся смущенно, запахнул полу старого, вытертого махрового халата, позаимствованного из гардероба двоюродного деда Сюзанны. Скромный преподаватель изящной словесности оставил в наследство любимой внучатой племяннице, кроме своего учительского ремесла, лишь эту, бедно обставленную двухкомнатную квартиру на Третьей улице Каледонских Зодчих. Гендальф обвел взглядом давно требующую ремонта, но чистенькую кухоньку, заговорил снова:
   - Барад-Дур - наше родовое гнездо, размещается в оставшемся от перволюдей стеклянном куполе, с замазанными навозом трещинами. Снаружи - гигантский мутный, растрескавшийся пузырь, каких в тамошних краях сотни. Изнутри - похоже более на конюшни, чем на людское обиталище. А казенные квартиры и виллы моего благородного отца, в которых на каждой табуретке стоял инвентарный номер...
   - Ну да, вы, благородные кавалеры, вроде сирот бездомных. - насмешливо-жалостно пропела Сюзанна. - В салонах и будуарах ваших дам все отдает казармой, как в романах Адониса Сэнне. Кто б вас пригрел, бедняжечек, если б не было таких как я ?!
   ***
   Дождь монотонно барабанил по крыше впечатляющих размеров жестяной хибары, наскоро сработанной в незапамятные времена возле недостроенного моста, через укрытую пожелтелой ряской реку, широко и лениво текущую в низких, замусоренных, уставленных полуразрушенными, скучными домами-коробками берегах. Пелена дождя скрывала окружающие речную долину, невысокие, тоже покрытые седыми руинами, пологие возвышенности. Хибара была неказиста, но просторна - вся рота Горацио Каконя нашла в ней убежище от сменившего всепроникающую исморось неспешного дождичка.
   - Слышь, ротный, идут. - похмельно смурной стрелок, сидевший на окаменевшей груде каких-то мешков, возле висящей на одной петле двери, нехотя встал, выглянул наружу. Сквозь лопотание дождя пробивался согласный топот многих ног.
   - Кто ?! - спросил было Каконь, но тут же одернул себя, заговорил чугунным голосом:
   - А хоть бы кто ! Не робей ребята, мы - ламмермурские ! Выходи строиться, бей в барабан !
   Барабан застучал торопливо, стрелки потянулись к выходу из хибары, Каконь выдернул из ножен куцеватую шпажонку с пышно-махровым васильковым темляком, прикрикнул на замешкавшихся. Двинулся сам к двери, но в следующий миг был втолкнут назад в хибару, пораженными паническим ужасом стрелками.
   Болтавшаяся на единственной петле дверь прекратила свое качание, стала тихонько открываться внутрь, в хибару просунулась лаково блестящая от осенней влаги, цвета сырого мяса, рука с обнаженными мускулами и сухожилиями. Каконь подскочил к двери, с молодецким хаканьем ударил шпажкой по руке, неожиданно легко отсек . Рука шмякнулась на загаженный пол, ротный носком сапога зафутболил ее в угол, опомнившиеся стрелки гурьбой ринулись к двери, навалились на нее, не давая открыть. Снаружи, медленно, с неодолимой, нечеловеческой силой отжимали дверь вовнутрь. Люди держали дверь из последних сил. Затем нажим снаружи ослаб, что-то изменилось там, за тонкими жестяными стенами. Послышались оглушительные раскаты, исморосная серость за дверью заиграла лиловыми сполохами.
   - От реки бьют ! Из десятидюймовых, чернушками. Как бы нас не накрыли - за компанию с кадаврами. Сматываемся отсюда, живо ! Вон, через ту дыру в потолке.
   Повторять команду Каконю не пришлось. Его люди опрометью бросились к курганчику сцементированного веками мусора, над вершиной которого в проржавевшей крыше зияла хороших размеров прореха. Брошенная стрелками дверь широко распахнулась внутрь, пропуская кучу-малу сургучно-красных, ободранных тел. Доблестный Горацио ухватил за боковые края столешницы древний, полутораногий стол-инвалид, поднял поднатужившись, швырнул в сургучную кучу-малу, поспешил за своими молодцами. Они, стоя на крыше, отчаянно махали руками и шапками, кричали что-то в сторону реки. На реке, неправдоподобно громадный на ее укрытой ряской серо-желтой глади, стоял болотный крейсер. Жерла его орудий курились сизым дымком. Набережная шагов на двести от хибары вся сплошь завалена была красно-коричневым месивом растерзаных туловищ, оторванных рук и ног. Из этого месива кое-где выбирались безголовые, безрукие, присмаленные адским огнем фигуры, ковыляли к мосту, таща за собой доски, басовито гремящие по камням набережной железные бочки, мотки ржавого троса. На дальней стороне реки к мосту подходила колонна кадавров. Крейсер ударил левым, обращенным в ту сторону, бортом. На дальнем берегу заплясали подсвеченные слепяще лиловым черные вихри. На корме крейсера откинулась вниз плита, по ней сполз в воду чудовищный бронзовый жук бронеамфибии. Палубная броня ее густо чернела колетами абордажно-штурмовой команды. Граненые жала алебард торчали подобно иглам гигантского ежа.
   - Чего стали?! Нечего личиками торговать ! За мной ! Делай как я ! - Каконь подбежал к низко нависшему над хибарой балкону, ухватился за редкозубо торчащие прутья сьеденной ржавчиной балконной решетки. Подтянуться, лихо перебросив тело на площадку, не удалось, он заболтал ногами в воздухе, сзади кто-то подпихнул - без особой почтительности, но очень кстати. Каконь сторожко заглянул за дверь в комнату - пустую, с голыми, ободранными многими поколеними мародеров стенами, глянул в соседние комнаты - тоже пустые и голые, прикрикнул на своих ребят, чтоб живее следовали за ним , ложились на пол, готовили к бою арбалеты.
   Бронеамфибия, выпустив ноги-движители, выползала на длинную серую илистую косу. Абордажные гардемарины спрыгивали на залепленный мертвой ряской вязкий ил, выстраивались в боевой клин. Невысокий, седоусый офицер прошелся вдоль строя, стал в голове клина, вынул из ножен палаш. Каконь из окна махнул шапкой, присел , поглядывая поверх растресканного каменного подоконика. Башенка на носу бронеамфибии повернулась, водя вверх-вниз восьмиствольником. Над головами гардемаринов протянулся к хибаре огненный пунктир. Хибара, вздымая тучи рыжей пыли, просела в нескольких местах, разваливаясь, стала клониться набок, из груды рассыпающейся в прах жести, выткнулась пара расчерченных желтовато-серыми сухожилиями красных ног, стала судорожно, с вывертами, сгибаться и разгибаться в суставах, будто владелец ее норовил занырнуть, ввинтиться поглубже в земную твердь. Стрелки, появившись в окнах, добавили сгрудившимся внизу кадаврам из арбалетов. Дав залп снова залегли. Гардемарины тоже дали несколько залпов из спаренных с алебардами ручников, без крика рванулись вперед - добивать.
   ***
   - Что, где ?! - Гендальф вскочил на постели. Не без труда разлепив веки, увидел перед собой Сюзанну. Мгновение затравленно глядел на нее. Овладев собой, взял надлежащий куртуазный тон, проговорил:
   - Ваши прелести, прекрасная дама, столь меня...
   - Расслабься дорогой ! - Сюзанна улыбалась ему ласково, как добрая мамочка, тая в глазах печаль. - Это по службе, Орри, тебя ждут ее прелести. За тобой прислали из комендатуры. Стряслось что-то под Ламмермуром. Всех ваших срочно отправляют туда. Собирайся быстренько, а я сготовлю завтрак. Накушаешься еще в сухомятку, гоняясь за своими кадаврами. А сейчас ... не заливной рыбой единой... Без человеческого завтрака я тебя не отпущу.
   ***
   - Ваших качеств, друг мой Горацио, столь полезных при охоте на морлоков, никто не оспаривает. Но, поверьте мне, этого, по нынешним временам недостаточно. - принц-консорт, глянул в иллюминатор, на плывущие назад, покрытые руинами, поросшие чахлыми ивами берега. - Недостаточно для представителя моего, - он выделил голосом это "моего", - ремесла, военного ремесла. Мне знаете ли, приходилось иметь дело с молочницами, но я не претендую на этом основании на лавры сыровара. Что же мне с вами делать, голубчик ? Вот разве что... Мы расставляем на крышах самых высоких зданий наблюдателей. Вы и ваши люди могли бы их охранять. В случае чего, достаточно продержаться с полчасика до прибытия подмоги. А ежели чувствуете, что не осилите, срочно эвакуируйтесь в подвал, в тоннели канализации и вызывайте огонь артиллерии, у наших наблюдателей есть для сего средства связи. Подойдите к моему адьютанту, абордаж-командору Снабину и скажите, что я нашел для вас эту... работу. Риск для ваших людей минимален, хотя конечно же, есть некоторая вероятность исполнения ими своей последней воли. Впрочем, у вас, Созидателей Насущного, это, кажется, иначе называется. - принц улыбнулся стоящему перед ним навытяжку Каконю.
   На Каконя от этой улыбки потянуло ледяным нездешним дыханием. Он ощутил непреодолимое желание оказаться подальше от сидящего перед ним немолодого, по всему видать, хорошо потрепанного жизнью человека, в черном, приглушенно мерцающем шитьем, мундире. Преодолевая это желание, он выпятил грудь, начал:
   - Не будь я, Горацио...
   - Хорошо. - кивнул принц. - Ступайте. Исполняйте.
  
   ***
   Безнадежно одичавший еще в незапамятной древности парк посреди руин обглоданного тысячелетиями безвременья, заброшенного людьми города. Среди мокрого золота и багрянца осенней листвы, дочиста отмытая зарядившим на весь день дождичком, трогательно белеет оштукатуренная под мрамор раковина-эстрада. Там, где некогда кружились в танце пары, пасутся стреноженные рейтарские кони. На эстраде, усевшись на седла, расположились вокруг бочонка "Ламмермурской Убойной" рейтары ротмистра Рджевскина. (Означенный кавалер в который уже раз разжалован и отправлен нести службу в глушь, подальше от столицы и двора. На сей раз причиной разжалования послужил сомнительной куртуазности ответ, данный Рджевскиным на милостиво обращенный к нему на придворном балу вопрос Уины Второй. Ответ этот квалифицировался сначала как оскорбление величества. Но в общем контексте преданий о кавалере Рджевскине такая квалификация выглядела настолько легковесно, что решено было, по давно уж заведенному обыкновению, дело замять, а славного сего кавалера отправить в Малый Фангорн, на ловлю кадавров и прочей нежити - от греха подальше).
   Ротмистр, подняв граненый стакан благородной огненной можжевеловки и отставив, согласно преданиям кавалерии, мизинец , ораторствует:
   - Аналогичный случай, господа, произошел со мной в бытность мою еще воспитанником Школы пажей. Наш выпуск приглашен был в камелотскую резиденцию благородной патронессы Гимназии Пламенных Лилий принцессы Орхидеи Каллинг-Тангорн. Воспитанницы Ее Высочества не могли, видите ли, без нашей помощи, - он подкрутил ус, - решить разного рода проблемы, наряжая праздничную елку. Подошла и ко мне одна, эдакая знаете ли... С вопросом касательно наилучшего места для оказавшейся лишней елочной свечки. Вы понимаете, господа, что на такой вопрос возможен единственный ответ. Но рядом случился наш офицер-наставник, штандарт-командор Паливекс, подавший команду "Флигель-паж Рджевскин ! Молчать!". Ну, а тогда - на балу я мог бы и сам уладить сей прискорбный инцидент с Ее Величеством ...
   - Не поняли бы - Каледония... - скептически замечает сидящий напротив портупей-кавалер Биглер, надолго захрясший в этом невеликом чине вследствие роковой неспособности иметь перед лицом начальства вид лихой и придурковатый, равно как и решительного нежелания соответствовать духу и букве режима народной свободы.
   - Отчего же ? - не соглашается Рджевскин. - Конечно, во времена силы и славы Империи, Балморал был не более как.. Одним словом - дыра дырой. Да и сейчас ... Но когда Ее Величество королева Каледонии, став одной ногой в Камарге, а другой в...
   Рождение нового перла казарменного фольклора пресекает появление на эстраде оруженосца-разведчика. Отсалютовав ротмистру, он лихо опрокидывает предложенный стакан, загрызая галетой, докладывает:
   - Кадавры на Знаменной Пустоши. Числом до сотни экземпляров.
   - К делу, господа ! - Рджевскин реагирует на это сообщение энергично, но без недостойной поспешности:
   - Гарольд , Марк, Персиваль ! Седлайте коней. Сварите пунш к нашему возвращению. По такой собачьей погоде откушать после дела пуншика весьма пользительно для души и тела. Господа, офицеры ! По коням ! Пропишем морлочью... То-есть не морлочью, а... Ну, кому надо, тому и пропишем.
   На золотисто-рыжей, вислозадой, поджарой, одноухой лошади подъезжает связной - с запиской от командра батареи, занявшей неподалеку, в зарослях одичалых гигантских белых гвоздик, огневую позицию. Рджевскин, проглядев записку, ставит на ней свои пометки - относительно времени артналета на скопище кадавров на Знаменной Пустоши. Отправляет связного назад на батарею. Покуда офицеры стоя допивают и дожевывают, пажи подводят к эстраде заседланных лошадей. Офицеры садятся в твердые седла, шагом, по одному выезжают сквозь покосившуюся от древности кокетливой архитектуры арку на еле угадывающуюся в парковых кущах аллею. Лошади осторожно переступают через полусгнившие стволы упавших деревьев и лежащие в высокой траве статуи. Задержавшийся возле бочоночка Рджевскин в сопровождении оруженосца-разведчика выезжает в голову колонны. Вдвоем они пробуют затянуть нечто застольно-маршевое. Нахохлившиеся под лохматыми плащами рейтары вокальный порыв отца-командира не поддерживают. Не нарушают их дремотного состояния и послышавшиеся впереди горомовые раскаты. Минут через десять такого марша кавалькада выезжает на буйно заросшее сорной травой открытое пространство, обрамленное с двух сторон высокими серебристо-серыми шестами с мертво обвисшими бурыми клочьями наверху. Пространство это густо усеяно дымящимися черными воронками. На дальнем конце Знаменной Пустоши виден мокрый серый постамент. На постаменте - до полной неузнаваемости обработанная бесчисленными поколениями пернатых гипсовая скульптурная группа. Из свежего белого раскола торчит ржавая арматура. У постамента - небольшая толпа замотанных в какое-то тряпье, вооруженных разнокалиберным дрекольем кадавров.
   - Палаши вон ! В атаку марш, марш !
   Команда бравого Рджевскина несколько запаздывает. При виде какого ни на есть противника его рейтары сразу оживляются, выдергивают из ножен клинки, пришпоривают коней. Ленивыми движениями уклоняясь от дреколья, деловито, с застарелой привычной злобой врубаются в толпу у постамента. Кадавры под ударами элойской стали разваливаются на клочковатые, лилово пылящие куски. В полминуты все кончено. Кавалеристы брезгливо обтирают клинки о бурый мокрый бурьян.
   На дисплее стоп-кадр: Биглер оцепенело вглядывается в алые разводы на долах своего палаша.
  
   ***
   - Нет, не здесь. Здесь Вас, почтеннейший, пошлют вроде бы и недалеко, но по такому адресу, что и кавалер Рджевскин застеснялся бы. - дымящий на лестничной площадке дешевой сигарой развинченый кислоглазый верзила усмехнулся желчно, но под кротким взором Бенджамена Балу смягчился:
   - А господин Верп, бомонский агент жительствует этажом выше.
   Балу , с улыбкой извинения на устах, поблагодарил, стал подыматься по истертой гранитной лестнице на четвертый этаж. Остановился перед оббитой темно-коричневой клеенкой дверью - ничем не примечательной дверью обычного балморалского доходного дома. Повернул обрамленную надписью "Покорнейше прошу крутить" бронзовую розетку. Вслед за треньканьем звонка послышался приятный женский голос, дверь открылась, обладательница голоса оказалась ему подстать - ладная, неуловимо схожая с куропаточкой, с улыбкой приветливо-ласковой, с таящимся в чуть скошененых серо-зеленых глазах нежным лукавством. Пригласила Балу войти, сказавши , что"господин полковник нижайше просил его извинить и вскорости будет", провела в гостиную, усадила на диван, на спинке которого придерживали кружевные салфетки резные, моржовой кости, безделушки, среди которых - с давних пор обитающая в каждом почтенном балморалском доме семерка белых слоников. Предложила посмотреть лежащие на столике рядом с диваном книги: "быть может, достопочтенный доктор Балу, Вы найдете здесь что-нибудь достойное Вашего внимания". Вышла из комнаты, прихватив с собой висевший на спинке стула зеленовато-сизый сюрморийский полевой колет с колючими тринадцатиконечными бомонскими звездами на погонах.
   Балу только успел пролистать первую книгу как во входной двери заскрипел ключ, вслед - звук открываемой двери. В прихожей послышался звон шпор и голос Альберта Верпа:
   - Кларочка ! Наш гость уже пришел ? Надеюсь, ты не заставила его скучать. Книги ... Ну, он, положим, не только в книгах... Какие мы строгие, ой-йой-йой ! Представь, пришлось ехать через весь город за дюжиной валинорского. Нашел у одного знакомого по Драконьим Полям, там рубакой был вполне отчетливым, а теперь вот - виноторговец не из последних. Говорит, что сейчас не разберешь - кого в первую очередь рубить, с кого, некоторым образом, начать - кто нынче главный на роль морлоков. А истинный Меченосец на любом поприще должен показать себя достойным сочленом первенствующего сословия. И то правда - настоящее старое доброе валинорское во всем Балморале только у него. Давай-ка пристроим валинорское, а пару бутылок - сразу на стол. А графинчик коньячку - нам с доктором Балу в гостиную, для плавности беседы, ну и для - разгону. Многовато будет?! Вы, прекрасная дама, недооцениваете наших книжников.
   Верп прогремел шпорами на кухню, через пару минут появился на пороге гостиной, сияя благорасположением и шитьем парадного, черного с зеленым отливом, мундира. Балу про себя отметил, что только тринадцатиконечные бомонские звезды отличали этот мундир от униформы имперских гвардейских егерей. Кивнув какой-то своей мысли по сему поводу, доктор поднялся с дивана, сделал несколько шагов навстречу полковнику. Не менее минуты длилось их рукопожатие - с расшаркиванием, малиновым перезвоном шпор, неуклонно возрастающей лучезарностью улыбок . Прервало этот ритуал лишь появление Клары, поставившей на столик перед диваном поднос, на коем наличествовали: пузатенький, заманчиво золотящийся содержимым графинчик, пара тонкого стекла рюмочек, при них - стадо нежно-пестрых фаянсовых бочоночков с полупогруженными в прельстительное их содержимое липовыми лопаточками, серебряного плетения корзиночка с горкой аппетитно подрумяненых ломтиков хлеба. Клара вышла на минутку из гостиной, вернулась с салфетками, тарелками и вилками, убрав книги, расставила все это на столике, бросила удовлетворенный взгляд на композицию в целом, оставила мужчин одних.
   - Прошу Вас, доктор Балу . - Верп повел рукой в сторону дивана, дождавшись, когда гость устроится за столиком, сел сам. - Черная икра слепого белого осетра из Подземного Мира, красная икра с Дальнего моря, грибная икра - шедевр прекрасной Клары. Последнюю просто грешно употреблять помимо "Дядюшки Уинстона" семилетней выдержки. Каковым божественным нектаром позвольте наполнить вашу рюмку.
   - Я позволил себе, благородный Верп, попросить Вас уделить мне толику Вашего драгоценного времени, дабы уяснить для себя некий вопрос. - Балу с прищуром глядел на собеседника сквозь золотстое содержимое рюмки.
   - Ежели означенный вопрос лежит в сфере моей компетенции, а ответ на него не противоречит данной мною Его Величеству королю Бомона присяге... - Верп сделал многозначительную паузу.
   - Полагаю, что образ мыслей господина полковника, - Балу поклонился, держа рюмку несколько на отлете, - касательно устройства нашего мира в сферу человеческих установлений и отношений, очерченную воинской присягой, никоим образом не входят и входить не могут. Впрочем, быть может, сие мнение есть плод невежества, Вашего покорного слуги, в сфере деятельности секретных служб.
   - Говорить о Вашем, доктор Балу, невежестве в какой бы то ни было сфере... - Верп даже рюмку на стол поставил и развел руками, - Такого не может быть, потому что не может быть никогда. А вот мое невежество в вопросах общего устройства Мироздания ... Право, просьба такого рода, обращенная столь выдающимся сочленом сословия Хранителей ко мне, простому... - он примолк, видимо, не находя приличествующих случаю выражений, вполне обрисовывающих простоту, или, быть может даже, - простодушную наивность полковника бомонского Генштаба в вопросах общего устройства Мироздания.
   - Видите ли, благородный Верп. - Балу тоже поставил свою рюмку на стол. - Мои коллеги по университету и сословию Хранителей, могут годами, лишь, так сказать, перелопачивать старое Знание, перекладывать его, некоторым образом, с полки на полку, подшивать и переплетать, вполне выполняя миссию означенного сокровища человеческого духа хранителей и, да позволен будет такой себе, каламбур, - охранителей. Ваши же коллеги, выполняя свою миссию хранителей спокойствия нашего мира, должны постоянно добывать...
   - Новую информацию... - кивнул Верп. - Но эта информация относится лишь к делам человеческим, а...
   - Но ежели наблюдается заведомое нарушение естественного порядка вещей, - с живостью перебил Балу, - нарушение, именуемое в просторечии чудом, приходится предположить вмешательство некоего человеческого или же подобного человеческому разума.
   - Вмешательство Разума ?... Некоего разума, подобного человеческому ?... - покрутил головой бомонский агент. - С таким на трезвую голову не разобраться. Прозит, доктор Балу !
  
   ***
   Прогнивший, поросший блекло-бледными, тонкошеими, кривоватыми грибами пол в нескольких местах вспучился и треснул. Из проломов явились полупрозрачные, слизистые человекоподобные фигуры. Передняя фигура тихонько стала перетекать поближе к Элронду, в облике ее он со стеснением душевным заметил собственные черты. Фигура остановилась, с неким подобием улыбки широко раскинула руки как бы для братского объятия. Элронд стоял недвижимо словно зачарованный этой улыбкой. Как всегда вовремя появившийся Пенкроф легким касанием палаша превратил в липкую лужицу на полу не в меру общительного водяника, присовокупив при этом:
   - Так как ты есть, ты мне больше нравишься, Джордж.
   Ворвавшиеся в залу вслед за Пенкрофом гренадеры в мгновение ока перекололи водяников, рассыпались по другим комнатам, прочесывая здание.
   Пенкроф, вытирая клинок о полуистлевшую портьеру, счел нужным развить тему:
   - Хотя, должен сказать, что иные особо мудрые руководящие указания Вашего Превосходительства способны вызвать головную боль, никак не слабее таковой от лицезрения водяников и слушания их гудежа.
   - Как и иные Ваши, полковник, служебные донесения. - любезно отозвался Элронд. - Чего там, кстати, в последней почте ? Говори, не томи душу.
   - Доктор Балу, прислал поклон Вашему Превосходительству от некоей Клары. Да, он самый - доктор Бенджамен Балу, включенный по рекомендации Вашего Превосходительства в комиссию, расследующую "Дело вседержителя Мироздания" (назовем это так). Означенный поклон есть сигнал о том, что Балу вошел в контакт с Верпом. Есть еще одна любопытная новость, она, смею надеяться, развлечет Ваше Превосходительство. - Пенкроф закончил вытирать клинок, вбросил его в ножны, чинопочитательно тренькнул шпорами. - Вы, Ваше Превосходительство, без сомнения помните некоего Мориса Гасперсона, такую себе ипостась Его Высокопревосходительства маршала жандармерии сэра Каспара Гаука.
   - Помню. - кивнул Элронд. - Ближе к делу. Как у тебя язык еще не завязался узлом от всех этих превосходительств и высокопревосходительств ?...
   - Ближе некуда. Морис Гасперсон прорезался, в полном противоречии с законами естества, в местах весьма удаленных от камелотской гауптвахты, куда он был помещен мудрым попечением Вашего ...
   - Где ?!
   - В куче кадавров, порубленных на Знаменной Пустоши орлами Рджевскина. И тоже, увы, - Пенкроф развел руками, - как и означенные кадавры в разделанном палашом виде. Совершил сие некто портупей-кавалер Биглер. Уверяет, что его, так сказать, пациент наружно и по поведению ничем от своих приятелей-кадавров не отличался. Более того - весьма шустро орудовал какой-то железкой, сломал даже Биглеру пару ребер.
   - Биглеру верить можно. Парень врать так и не выучился. Впрочем, - Элронд усмехнулся, - у кого учиться ? Его отец-командир Рджевскин тоже - виртоуз в жанре ничем не прикрытой жизненной правды. Ну-с, благородный Пенкроф, Ваши соображения. Кому и зачем нужна столь экзотическая мизансцена в спектакле, данном для нас...
   - В ощущениях. - договаривает за генерал-командора Элронда сидящий перед дисплеем в Харькове, в другой реальности флигель-менеджер Логвинов. Сидящий рядом с Андреем Кирилловичем профессор Толстов косится на него осуждающе.
   - Да, об этом уж не раз было говорено. Все эти мизансцены нужны некоей персоне, желающей чтобы все разучились понимать - кто люди, а кто кадавры, морлоки или там - водяники. Совсем чтоб ничего не знали и не понимали без оракулов, лейб-оракулов и прочих, состоящих при Зеленой Книге. А главное - без нее, этой самой персоны. Собирающейся вскорости обьявиться во всем своем всеведении. И мы с тобой, Джордж, кажется, знаем эту персону.
   - А если он, как Морис Гасперсон в его руках, лишь орудие в чьей-то... руке ? - быстро спрашивает Элронд.
   Толстов ерзает на стуле. Логвинов глядит на него сочувственно.
   - Юный Гендальф, помнится, мне вкручивал, что источником власти должно быть понимание управляемыми действий управляющих. Как бы не от Гаука он этой премудрости набрался... Нет, не от Гаука, от какого-то, - Пенкроф сдвинул каску на затылок, почесал лоб под каской, - Макса Вебера пророка перволюдей. Гаук, как раз наоборот, позволял себе вольнодумствовать: дескать - а вдруг управляемые так настрополятся понимать смысл деяний управляющих , что станут видеть власть предержащих насквозь ? Само собой - понимание пониманию рознь. Возьмем случай, когда главное понимать - кто есть кто. Чьи команды и понимать особо нечего, а надо со всей поспешностью исполнять. Во избежание .... Чего ты ?! Что ты там узрел за окном ?
   - Привезли останки, обнаруженные в логове морлоков-мясников под Бизлоном. - хмуро отозвался Элронд. - Надо срочно, экстренным поездом отправить в Ламмермур для опознания. Вместе с этими - торгашами, что привезли морлокам очки, котлы, секачи и прочее... людоедское снаряжение. Вот уж, случай, когда предельно ясно - кто есть кто.
   За дверями залы торопливо захлопали ручные ракетометы. Элронд стремительно шагнул к дверям, столкнулся с бледным, окровавленным гренадерским подполковником.
   - Кадавры на всех этажах. - прохрипел подполковник. - Лезут из вентиляционных колодцев, мусоропроводов. Драться здесь глупо. Наших горстка, а кадавров...
   - Прикажите, подполковник, трубить отбой. Отходим за реку. Вызовите болотный крейсер. Какой там поближе валандается ? - Элронд повернулся к Пенкрофу.
   - Все крейсера сейчас за гривой. - отвечал Пенкроф, - У них предел подьема на склон - семь градусов, а в ней все тридцать будет. А ежели в обход... Никак не получится. Чего там думать ?! - злобно возвысил он голос. - Кадавра за душу трясти надо ! Прорываться надо ! Пропадем здесь ни за грош !
   - Вперед ! Делай как я ! - Элронд был уже в коридоре, Пенкроф с гренадерами ринулся за ним. Раненые, поддерживая друг друга, побрели было следом, но поспешно вернулись. Вернулись и здоровые с Элрондом и Пенкрофом, сгрудившись у двери, стали бить за нее залпами.
   На дисплее - изображения обшарпаных интерьеров, с кишащими в них кадаврами: юркие, щуплые фигурки в сиренево-серых замасленных блузах, синюшные, изжелта чумазые личины с заплывшими глазами-щелками, в дряблых, сморщеных буро-фиолетовых пальцах - обрывки ржавых цепей.
   Гренадеры дали последний залп, взяли алебарды на-перевес, готовясь к отчаянной, безнадежной рукопашной. Но вдруг что-то изменилось: смолк гудеж кадавров и лязг цепей, в наступившей тишине слышны стали приближающийся звон шпор и голос , повелительно-урезонивающе повторяющий станноватое слово, нечто вроде: "Абырвалг !". По коридору шел благородный Орест Гендальф, собственной персоной. Выстроившиеся вдоль стен кадавры поворачивали вслед ему головы, как бы держа равнение. Впрочем, вовсе и не "как бы", а, похоже, - на полном серьезе. Ибо, услышав новую команду Гендальфа, кадавры дисциплинировано, колоннами по-одному, спускались во двор и грузились в стоящий там фургонный поезд. На груди буксирного истукана поблескивала маловразумительная для непосвященных эмблема отряда "Назгул". На дисплее появилось изображение другого такого же поезда, стоящего на просторном, чисто подметенном, обстроенном длинными, приземистыми, свежепобеленными бараками плацу. Из барака в барак исключительно строем, по-полуротно перемещались кадавры-солдаты, уже обмундированные, а в некоторых полуротах даже снабженные новыми головами-болванками, вместо прежних, распухло синюшных - категорически не соответствовавших требованиям военной эстетики. По странной какой-то ассоциации картина эта напомнила Толстову безвременно и безнадежно текущие в университетских туалетах бачки. Неприлично трансцедентный образ этот очень смущал профессора, мешая достичь столь необходимого демиургу олимпийского спокойствия. Неведомо зачем и почему пришел на память Борхес с известным его тезисом о необходимости в этом мире кого-то вездесущего, совершенно точно знающего - сколько именно птичек пригрезилось смежившему веки мыслителю.
   Заметив состояние коллеги, Андрей Кириллович Логвинов, предложил сменить место действия компьютерной драмы:
   - У них там, - он мотнул головой, в сторону дисплея, временно, впредь до особого распоряжения, судьбоносный хеппи энд. Все пока ясненько и понятненько. С помощью передовой элойской науки из кадавров сделаны боевые товарищи. Похоже, товарищу Гауку и его соратникам по плечу и взад решить указанную проблемку - товарищей, которые нам не товарищи, записать в кадавры - прислужники мирового Зла. Нон проблем. Нет таких проблем, которые боевые соратники товарища Гаука не могли бы решить взад. А вот у других элойских товарищей возникают проблемы разные-всякие мировозренческие. Глянем, как там Балу с Верпом шьют дело Мировому Разуму. Пророк перволюдей Лейбниц когда еще про оправдание Бога писал. Понимал профессор Лейбниц своими корифейскими мозгами, что адвокат Всеблагому Всевышнему может очень даже понадобиться. Кому как не Вам, Борис Исаевич, это самое чувствовать и понимать.
   Толстов с несколько натянутой улыбкой молча кивнул и на дисплее возникла картина застолья, имеющего место быть в балморалской квартире благородного Альберта Верпа, числящегося в реальности программы TOYNBEE полковником секретной службы Его Величества бомонского короля, а в Каледонии, соответственно, агентом иностранной державы. Балу с Верпом давно управились с графинчиком "Дядюшки Уинстона", перешли из гостиной в столовую, где в обществе прекрасной Клары отдают должное ее кулинарным шедеврам и доброму старому валинорскому - весьма способствующему взаимопониманию между собеседниками и успешному решению ими самых запутанных мировых проблем.
   - Давайте, Альберт, посмотрим на дело с другой стороны. - благожелательный взор доктора Балу не добавил душевного спокойствия Борису Исаевичу Толстову, пребывающему в другой реальности. - Допустим, что наблюдаемые феномены действительно причиной своей имеют вмешательство в естественный ход вещей некоей персоны. Персоны, обладающей сверхчеловеческим могуществом и разумом, подобным человеческому. - вел далее доктор. - Что это за персона и каковы мотивы ее... деяний ?
   - "Ищи - кому выгодно". - с важностью кивнул бомонский разведчик. - Возьмите эбердинского рагу, доктор. В нем: корнеплоды гигантского чертополоха, спаржа, пальмовые почки, носорожий костный мозг. Сие надлежит употреблять горячим, немедленно по податию оного на стол. Вопросы к Владыке Мироздания подождут. И позвольте наполнить ваш бокал. И твой, Кларочка. За нас и... тех, кто за нас !
   - Быть может эта персона, собственно, и желает дать нам понять, что она, как вы сказали, Альберт, "за нас". Дав доказательства своего бытия и благости . Божественно ! - Балу взял себе еще эбердинского рагу. - С Вашим кулинарным гением, прекрасная Клара, может поспорить лишь Ваша же красота.
   - И доброта. - счел нужным добавить Верп. - За тебя, Кларочка ! Доктор ! Пьем стоя. До дна ! Прошу садиться и отдать должное гусю с яблоками. А насчет благости этой самой персоны... Не к столу будь сказано, но ... Вам, доктор, приходилось иметь дело с кадаврами ? Видели издали ?... Издали это как ? Знаете, доктор, я бы не сказал, что это очень уж издали. Можно даже, пожалуй, сказать, что вы с ними в весьма коротких отношениях. Ну, не только для "старого книжного червя". Кларочка, это не я, это доктор Балу самолично такими словами себя аттестует. Не смею спорить с достойнейшим ... Вовсе не старый ? ... Просто - давно зрелый ? ... Умничка, Кларочка ! Разумеется, доктор Балу, как я могу не позволить - даже если бы мое позволение кому то здесь и вправду требовалось. В щечку, по отечески ?... И в губки ? ... Нет, это заходит, кажется, слишком далеко ! Прекрасная Клара ! Доктор Балу ! Тост ! Предлагаю тост за доблесть книжных червей. Пьем сидя. Все возвращаются на свои места.
   Оторванный от уст и ланит прекрасной Клары Балу несколько утешился очередным ее шедевром - жареным с яблоками гусем. Отдав должное вину и гусю, вернулся к ученой беседе:
   - Быть может, нашествие кадавров это - некое испытание.
   - Для кого испытание ? - благодушия в голосе Верпа поубавилось - самую чуточку. - Для нас, для кадавров или для их хозяина ?
   - Вероятно, для всех, кто подобные испытания способен выдержать. - академическим тоном отвечал доктор. - Выдержать и продолжать участие ...
   - В такого рода играх. - кивнул Верп. - И даже - почувствовать вкус к ним, именно к самим играм, возлюбить их как... Да нет, пожалуй даже больше, чем всяческую благодать земную. - он отрешенно глянул на сидящую рядом женщину, затем, как бы спохватившись, погладил ее по полной белой голой руке, повыше локтя. - Не помню у кого я читал, что высшая религия это религия любви, низшая - страха.
   - У Бертрана Рассела. - проговорил в другой реальности Толстов. - Кажется - в "Поклонении свободного человека", а может... Сборник у нас издавался его "Почему я не христианин". Там я читал, а где конкретнее ?...
   - Стало быть - любовь к Высшему Разуму для высших, для низших - страх перед ним. А ежели они распространят этот страх на разум вообще ? - Балу глядел на собеседника испытующе. - На человеческий разум, на тех, кто склонен руководствоваться в своей жизни им, а не животными побуждениями. А ведь со страхом часто соседствует ненависть.
   - "Пусть ненавидят, лишь бы боялись". - отмахнулся Верп. Клара смотрела на него с улыбкой. Он снова погладил ее по руке, наполнил бокалы, подняв свой, сказал с некоторым даже вызовом:
   - За тех, кто любит нас такими, как мы есть !
  
   ***
   - Отпустите, благородный кавалер, будьте такие милостивенькие, отпустите Уины ради ! - жалостно тянул сухонький, седенький как зайчик старичок. - Какой я кадавр ?! Нешто я похож на нежить ? У нас кадавров в роду споконвеку не было. Мы все больше - мастеровые, по столярной да стекольной части. Ни про каких таких кадавров ничего не знаю, ни о чем таком даже не слыхивал, жил честно-благородно. Шел себе, никого не трогал, не озорничал, по делу шел - в тринадцатый нумер стекло вставить, ветром там раму стукнуло, вот оно и ... Отпустите, благородный кавалер ! ... - он, помаргивая красноватыми веками, кротко-укоризненно глянул на Биглера, как снег на голову вывалившегося из названного номера в гостиничный коридор. Благородный Биглер явился во всей красе находящегося в зените запоя: босой, в многодневной щетине с давно и безнадежно заплутавшими в ней черствыми хлебными крошками и бледными огуречными семенами, в перепоясанном портупеей с палашом парадном мундире, при небесно голубых шелковых кальсонах, с муаровой, цвета семги, орденской лентой через плечо.
   - Тот, на Знаменной Пустоши... - зрачки Биглера жутко, неестественно расширились, глаза смотрели черными провалами, голос внезапно зазвучал, столь же неестественно, - внятно и четко:
   - "Называющий себя Морисом Гасперсоном". Тоже - не кадавр ! Человеком оказался - м-мерзавец ! А я его - палашом, от плеча до бедра, как чучело на плацу. А он человеком оказался, живым - "называющий себя Морисом Гасперсоном". Да, человеком - верно говорю. А ты слушай, сволочь ! Тот, "называющий себя Морисом Гасперсоном" как и ты - человек. Мастеровой человек - артист народный, чего-то там тоже вставлял, как положено. Слонам и почтеннейшей публике. Куда он им это вставлял Джонни ?
   Вопрос этот адресован вышедшему на шум из соседнего номера ротмистру Рджевскину.
   - Отпусти старого хрыча, Биглер. - Рджевскин тоже ощутимо благоухает алкоголем, но при том - до синевы выбрит, отчетлив и прям, в форме одежды выдерживает уставные нормы, без шокирующих публику изысков. - Ступайте себе, любезный. Господину портупей-кавалеру сейчас не до разбитого стекла - прохлада в нумере ему нынче весьма кстати. Брось маяться Биглер ! Кого надо - того и зарубил. Сказано: мы - Меченосцы ! Наше дело - рубить ! Кого ? Кого прикажет командование. Вот, к примеру, ты - мне друг. Хоть и возжаешься со всякой шушерой из обчитавшихся созидателишек. Но ежели мне прикажут тебя и твоих друзей-приятелей ... - Рджевскин орлом посмотрел на потихоньку сникающего Биглера, прежним тоном завершил сентенцию:
   - Но мне не прикажут. Нам - не посмеют ! А эт-то еще что за феномен ?!
   - Андроид-постовой нумер девятьсот семнадцать, дробь девяносто один, честь имею быть слугой господина ротмистра. Осуществляю охрану порядка в гостинице "Озвездвленный приют" и ресторане того же наименования при означенной гостинице. - неслышно появившийся за спиной Биглера кадавр в кофейной жандармской униформе оттарабанил сие, открывая и закрывая рот подобно балаганной кукле.
   - А-андроид ! Красивое слово придумали ! - Биглер внезапно ожил, отступил на пару шагов, выкатил глаза на кадавра. - Джонни, можно, я ему - в морду ?! Ну Джонни ! Жалко тебе что ли ?! Разочек, один только разочек ! Ну, пожалуйста !
   - Не стоит. - рассудительно отвечал славный ротмистр. - Прими в рассчет - у него ж личность деревянная. Опять же - кадавр... Побереги кулак для человеческих... лиц.
  
   ***
   - Всевышний с человеческим лицом ... Или, по крайней мере, с человеческой логикой. С логикой, которую можно понять. Нет, Кларочка, мне черный, без сахара. Для прояснения мозгов. А для сладости ... - Верп бросает на прекрасную Клару красноречивый взгляд, она прыскает, щелкает легонько благородного Альберта по носу, поворачивается к Балу.
   - Мне тоже - черного без сахара. - с улыбкой говорит тот, предвосхищая вопрос хозяйки. - Благодарю вас, прекрасная Клара. Я тоже весьма нуждаюсь в прояснении мозгов. Ибо вопрос о понимании логики Всеблагого Всевышнего ...
   - Без посторонней помощи. И без подсказок векового коллективного опыта. - уточняет Верп. - Часто - обожествленного коллективного опыта. Коллективного опыта - в форме догматов низших религий. То-есть прямое постижение законов Природы, данных неким Высшим Началом. Или же - постижение Высшего Начала, которое и есть квинтэссенция законов Природы.
   - Бог и Природа - близнецы-братья. Мы говорим Бог - подразумеваем Природа. Мы говорим Природа - подразумеваем Бог. - сидящий перед дисплеем в другой реальности, в Харькове Андрей Кириллович Логвинов исхитряется одним махом опошлить догматику сразу нескольких мировых религий. - Присоединяйтесь, Павел Лаврентьич ! С вами нас как раз троица будет. Не сказать, чтоб святая, но ...
   Появившийся в келье программистов-демиургов Главноуправляющий блоком N 37, улыбается Логвинову извинительно, пожимает ему и Толстову руки, усаживается перед дисплеем поудобнее, сняв золотые очки, протирает их носовым платком, внимательно вслушиваясь в откровения бомонского агента.
   - Да именно это я и хочу сказать. - гнет свою линию благородный Альберт Верп. - Рациональное постижение законов природы, есть прямое общение с Высшим Началом, чем бы это Начало не было. И в этом качестве является единственно истинной высшей религией.
   - Ваш... - Павел Лаврентьевич делает многозначительную паузу, - Альберт Верп про высшие и низшие религии излагает по этому... англичанину, который разбудил ... Нет, не Герцена - Гумилева Льва Николаевича.
   - По Арнольду Тойнби. - подсказывает Толстов.
   - Имени которого программа, порождающая эту вот... - Логвинов мотает подбородком в сторону дисплея. - отдельно взятую реальность - данную в ощущениях элоям и прочим - примкнувшим к ним.
   - К тому же - единственной религией, действительно заслуживающей название мировой. - не унимается помещенный компетентными инстанциями в реальность программы TOYNBEE благородный Альберт Верп.
   - Ну да, - кивает Логвинов, - Законы физики, к примеру, они - и в Африке законы. Ежели конечно компетентные органы ...
   - Борьба с генетиками-кибернетиками - этап давно пройденный и безоговорочно осужденный. - Павел Лаврентьевич с отеческой мягкостью прерывает поток сознания Андрея Кирилловича.
   - Душно что-то. - Верп встает, подходит к окну, возится со шпингалетом. - Не возражаете , доктор ? А ты Кларочка ? Не озябнешь ?
   Возражений не поступает, Верп дергает оконную раму, впуская в комнату винно-свежий осенний холод. Из заоконной темноты планирует на стол мокрый разлапый пятилучевик лимонно-желтого кленового листа. Скользит по скатерти между чашек, останавливается между кофейником и блюдечком с засахаренным миндалем.
   - Смотрите - падает звезда ! - Клара провожает взглядом косо прочерчивающую темный небосвод искорку. - А вон - еще одна. А вот - еще, и там вот - сразу две. Еще ! Целый звездопад ! Скорее загадывайте желания.
   - Чтоб у вас тут ничего не падало - вам на головы. - чувствуется, что это действительно заветное, искреннее, чистосердечное желание бомонского агента. - Что это там еще ?! Сигнал вызова патруля ? Опять кадавры ?! Эти что ли ? ...
   На длинном шесте, высокоподнятом среди дымоходов над ущельем улицы, тревожно мигал рубиновый огонь. Внизу посередине мостовой вызывающе чинно шествовали двое - по виду обычные мастеровые люди, каких в Балморале тысячи.
   - Покорнейше прошу простить доктор Балу. Без меня, кажется, не обойдется. Я быстро. Не тревожся, Кларочка - не таких кадавров видали. - Верп торопливо прогремел шпорами в прихожую, хлопнул входной дверью. Через пару минут появился на улице, на ходу вставляя палаш в портупейную петлю, направился за угол, куда скрылась нарушившая покой добрых балморалцев парочка. Минут через пять вернулся, зашел в подъезд, появившись в столовой уже без палаша и портупеи, пояснил:
   - Старина Скромби, помнишь его, Кларочка, он сегодня в патруле, перехватил их раньше меня. Сейчас они уже на пути в кордегардию "Назгула". Не уверен, что они в компетенции означенного подразделения. Мастеровые как мастеровые. Разве что - трезвы не ко времени: вечер, конец рабочей недели. И еще это их восклицание при появлении патруля. Полнозвучным эдаким дуэтом : "Храни Всевышний королеву !".
   - Вы полагаете, Альберт, что подобные восклицания в устах добрых обывателей сами по себе являются симптомами отклонения от человеческой природы. - с живостью осведомился Балу.
   - Восклицания, сами по себе, ни о чем не свидельствуют. - ответствовал бомонский агент. - А вот интонация... За такую интонацию ... Впрочем, не сменить ли нам тему, доктор. Или же - не вернуться ли к прежней. Касательно того, какая религия кому положена. Любви или страха ? Непосредственного общения с Высшим Началом или - неукоснительного следования установлениям, кои суть плоды обожествленного коллективного опыта. Не поговорить ли нам, доктор, о поклонении свободного человека и о, так сказать, построении - человеков несвободных по натуре своей.
  
   ***
   - "Голые задницы и другие, им подобные, свободы и просвещения плоды, запретные при старом режиме" - так кажется озаглавлен последний шедевр главного каледонского ленд-милицианта, высокопревосходительного господина Вайи ? - Пенкроф вопрошает сие тоном в меру небрежным как глубоко светский человек.
   - Его Высокопревосходительство освещает и означенный предмет, - ротмистр Рджевскин несколько смущен, даже ковыряет носком ботфорта броневую палубу болотного крейсера, на которой происходит этот литературный разговор. - Но книга, помнится, называется иначе.
   - Да, - кивает Пенкроф, - позатейливей.
   - С позволения господина полковника, я бы сказал - поизысканней. - позволяет себе уточнение Рджевскин.
   - Ну, по части изысков у господина Вайи есть чему поучится даже Вам. - любезно отзывается Пенкроф.
   - Смотрите - падает звезда ! - слышен с артиллерийской палубы юношеский тенорок.
   - Кто-то вызывает огонь на себя. - звучит в унисон другой голос, посолидней, побасовитей.
   Рядом с бледным пламенем падучей звезды морщятся и дробятся в темной воде канала живые алые блики.
   - Это Кунерт. - Пенкроф смотрит на башню, торчащую костью в черном редкозубье стоящих на ближней гриве руин. На венчающем башню шпиле среди холодных осенних звезд размеренно мигает багряное око. - Не в его это характере. Видать -сильно припекло. Отправляйтесь к своим людям, ротмистр. Пусть готовятся к высадке. После артналета вам предстоит веселое дельце -палашами помахать. Завидую. Седлайте коней, благородный Рджевскин !
  
   ***
   - Итак Вы полагаете, полковник, что восклицание "Храни Всевышний королеву !" дает достаточное основание усомниться в человеческой сущности возгласившего сие, и заподозрить в нем скрытого кадавра ?
   - Я полагаю, Ваше Высокопревосходительство, что cубъекты, на все вопросы отвечающие таким образом, суть скорее машины, нежели обладающие душой и разумом человеческие существа.
   - Следует быть снисходительнее к малым сим. Их разум и душа не много способны вместить. А будучи переполнены верноподданическими чувствами порой не могут вместить более ничего.
   - Кроме желания принять еще горячительного. Впрочем, эти были трезвы.
   - Что усилило ваши подозрения, милейший Скромби. Трезвенность и изъявление верноподданических чувств вызывают у вас, полковник ...
   - Уж больно проворно многие тут у вас в Балморале похорошели. Как вставили им что куда. Рджевскин, помнится ...
   - На правах старого знакомого я позволяю себе посоветовать Вам, полковник, быть поосмотрительнее, рассуждая о ...
   А я позволяю себе посоветовать Вашему Высокопревосходительству быть поосмотрительнее, выбирая дичь для охоты.
   - Чувствительно благодарен за совет. Я постараюсь ...
   - Постарайся, Гаук ! ...
  
   ***
   Сталинские репрессии - лишь продолжение массовых кровавых вакханалий революции, весьма напоминающих отлавливание и уничтожение колдунов и ведьм. А меры по обезвреживанию колдунов и ведьм и прочих, им подобных, вредителей всегда практиковал народ, исповедующий крестьянские, деревенские традиционалистские ценности. Ежели его, означенный народ, не урезонивало начальство и бумагомаратели, при начальстве состоящие (пример этих последних - средневековые каролингские бюрократы духовного звания, очень больно наказывавшие за возведение на кого бы то ни было обвинения в колдовстве). Но вот в послеекатерининскую эпоху начальство у нас все больше и строже стало учить бумагомарателей учиться у народа. Учились - с причмокиваньем, "с чувством глубокого удовлетворения". Даже те, кто с начальством был оч-чень не в ладах (не только потому, что сами в начальство мылились). Учились и доучились - Феликс с Володей, а потом Иосиф Грозный умненько эдак, пожали плоды означенного просвещения.
   Но, как говаривал О. Бендер, жизнь диктовала нам свои суровые законы - индустриализация, с неизбежной ее спутницей урбанизацией, стали могильщицами деревенского жизненного уклада. Деревенский традиционализм не умер вместе с укладом, но забился в дебри духовности. А тут еще Дядя Сэм Хиросимой вразумил, "холодная война" подоспела. И смог тогда Капица вырвать Ландау из лап "крестьян в форме" - неусыпно бдящих под чутким руководством товарища Берии Лаврентия Павловича.

Фрагмент из черновиков "Меморандума Сидорова",

не попавший в окончательный вариант текста.

   ***
   - Благородный Горацио Каконь ! - принц-консорт протянул назад, за левое плечо руку, как бы из воздуха взял пару золотых погон с миниатюрными, черненого серебра, носорожьими черепами, нанизанными сквозь глазницы на тянущйся по середине погонного поля лазурный шнур-просвет.
   - Это он про тебя, ротный. - стоящий рядом с Каконем круглолицый как полная луна пожилой стрелок пихнул командира легонько локтем в бок.
   - За верную и ревностную службу Ее Величество жалует Вам чин премьер-капитана ленд-милиции. - принц примолк, наступила несколько неловкая пауза. Стоящий за спиной принца свитский, переглянулся с товарищем, выдвинулся вперед.
   - Рад служить королеве ! - наконец то выдавил из себя свежепроизведенный премьер-капитан. Свитские сноровисто поменяли его старые суконные погоны на новые - золотые, незаметно, но чувствительно подталкивая кулаками под ребра остолбеневшего от высочайшей милости мужлана.
   - Поелику офицеры ленд-милиции, равно как и прочих родов войск, обладают статусом, равноценным статусу имперского сословия Меченосцев, Вы, господин премьер-капитан, - принц улыбнулся Каконю ободряюще, - можете принять участие в прощальном банкете исполнившего свою последнюю волю благородного Освальда Кунерта. Каковой прощальный банкет имеет место быть в трактире "У шалуньи Джули", вечером двадцать первого ноября.
   - Место для поминок не совсем, чтоб ... - отвечал понемногу осваивавшийся со своим новым статусом Каконь. - С девчонкой туда сходить - в самый раз, а поминки ... А как же покойник до двадцать первого ? Ныне ведь только четырнадцатое. Хоронить то его будут где ?
   - Ненужное уже благородному Освальду тело будет, согласно преданиям славной фамилии Кунертов, сброшено через ближайший вентиляционный колодец в Подземный Мир, на поживу морлокам. - принц глянул на заметно шокированного Каконя, выдерживая принятый тон пояснил:
   - Дабы и эта белесая мразь восчувствовала щедрость исполнившего свою последнюю волю благородного кавалера.
   - Мертвого на поживу морлокам ? ... - под взглядом принца Каконь осекся, зябко поежившись, несколько даже подался назад.
   - Впрочем, я, пожалуй, попрошу Вас, благородный Горацио, о товарищеском одолжении. Именно двадцать первого ноября заступить в караул, чтоб дать возможность другому офицеру попировать на кунертовском прощальном банкете. Весьма признателен. - принц повернулся к Каконю спиной, в сопровождении свитских пошел к выходу из зала, в котором происходила церемония награждения.
   - Так то оно лучше будет. - негромко заговорил луноликий стрелок. - Незачем тебе, ротный, на безобразия эти ихние глядеть. Мало тебе всего этого?! - он повел взглядом по закопченому, с рухнувшими перекрытиями, заваленому обгорелыми лохмотьями неживой человекоподобной плоти залу. В углу, успокоительно-назидательно что-то повествуя, бинтовал голову своему оруженосцу Рджевскин. Сочными раздавленными вишнями проступала на бинте кровь. Другой раненый ковылял к выходу, опираясь на плечи товарищей. Посередине - на импровизированном столе из двух ящиков и сорваной с петель двери лежало нечто длинное, накрытое знаменем - исполнивший свою последнюю волю благородный Освальд Кунерт. Луноликий глянул на него как бы с укоризной, сказал:
   - Собирался еще, Кунерт то-есть, ехать со мной дом смотреть в Белерианде. Городской дом чтоб дочке с зятем отдать, ну и осесть поближе к заводу своему, где эти делают ... Привилегию он на них еще выправил. Ну эти - вроде складного ножа, только что высотой алебарде подстать. А возле рукояти снопом стволы ракетометные.
   - Абордажно-штурмовые, малокалиберные, двенадцатизарядные ассегаи-ракетометы системы Кунерта. - заученно оттарабанил Каконь. - Ежели покороче - кунертами, я так думаю, будут звать.
   - Кунертами ... - хмыкнул луноликий. - Кунерта, сердешного, значит, в колодец. А в трактире посадят за стол чучело серебряное, панцирь этот, как его ? ... Покойницкий ...
   - Заупокойный. - счел нужным уточнить премьер-капитан.
   - А перед чучелом тем девки попляшут, юбчонками повертят, чтобы благородным, то-есть, грусть-тоску развеять. Чучело серебряное опосля отвезут в эти... Чертоги, посадят между иными-прочими чучелами, другие девки перед ними напеременку день и ночь плясать будут. А благородные, которые покуда живые, прийдут, чтоб, значит, товарищей почтить и на девок попялиться. Двести лет уж с хвостиком у них такое. Вроде, после второй заварушки, в Камелоте власть народная танцы-шманцы эти прикрыла. Само собой, господин премьер-капитан, это только для красного словца говорилось, что народная. Как говорится - "из грязи да в князи". А как этих благородные попросили коленом под зад и народ от них взад ослобонили, тогда все пошло как в старопрежнее время. Чучела серебряные в Чертоги сызнова привезли и танцы там завели. Чтоб значит , как в книжках прописано, "вечно царили радость и красота в обители, исполнивших свою последнюю волю... ", ну в рассуждении того, чтоб покойнички из благородных, ну и живые, само собой, посиживали в Чертогах со всем своим удовольствием ... Нет, как мы есть верноподданые, мы это самое чувствуем и понимаем. Только, как по мне, после такого вот, - он снова повел глазами по залу, - самое разлюбезное дело - запереться где-нибудь, чтоб никто сторонний не мешал, да и, душевно эдак, нарезаться до поросячьего визгу.
   Пребывающий в другой реальности профессор Толстов кивает понимающе и переносит место действия в город Балморал, в гнездышко прекрасной Клары, где продолжается застольный диспут между бомонским агентом благородным Альбертом Верпом и его высокоученым другом доктором Балу.
   - Вы, стало быть, полагаете Альберт, что благородный муж должен любить процесс познания Высшего Начала независимо от результатов означенного процесса? Благодарю вас, прекрасная дама, - Балу отхлебнул кофе из полупрозрачной фарфоровой чашечки, - с этим ликером вкус воистину божественный.
   - Отчего бы и нет ? Разве нам неизвестны процессы, любовь к которым не стоит в прямой зависимости от их результатов ? - Верп бросил взгляд в сторону Клары, она порозовела, опустив глазки.
   - И такого рода любовь есть непременный атрибут высшей религии, - Балу сделал еще глоток, - наряду с непосредственным общением с Высшим Началом ?
   - "И это серьезное дело нельзя доверять никому", - выпалив неожиданно для себя самой эту, невесть откуда попавшую в ее голову, сентенцию, Клара, зардевшись, поспешно вышла из столовой , благо - повод был налицо: из кухни потянуло ароматом гренок, достигших критической степени подрумянености.
   - Я, кажется, засиделся у вас, Альберт. - Балу с неловкостью посмотрел вслед вышедшей хозяйке, потом - на настенные часы с только что откуковавшей половину одинадцатого кукушкой, - Пора и честь знать. Позвольте откланяться.
   - Это невозможно ! - категорически заявил бомонский агент. - Вы, доктор Балу, еще не отведали кларочкиных гренок и потому не можете быть отпущены из этого дома. Правда, Кларочка ?
   Прекрасная Клара, появившаяся в столовой с горкой золотистых гренок на порцелиновом подносе, категорическое мнение
   благородного Альберта поддержала вполне, Балу подчинился, в перерыве между третьим и четвертым гренком вернулся к материям философским:
   - А как быть тем, кто не способен испытывать удовольствие от непосредственного познания Высшего Начала или же просто - предпочитает радости более тривиальные ?
   - "Что может быть прекраснее полета ? Поздний завтрак на лужайке перед домом". Само собой - завтрак на лужайке не в пример прекраснее, а ежели еще вспомнить про вчерашнее, от которого завтрак этот на лужайке припозднился ... - развил мысль толкиеновского хоббита Андрей Кирилович Логвинов, неслышно как фантом, появившийся перед дисплеем в келье профессора Толстова.
   - Любить, уважать и почитать тех, кто на такие вещи способен. - в подкрепление своего тезиса заметно захмелевший Верп звучно чмокнул Кларочку в аппетитную белую шейку. В ответ на ее негодующее восклицание принял вид нарочито степенный, вновь погрузился в пучину любомудрствования:
   - Ибо иное, как учит широкие народные массы правильная низшая религия, она же - обожествленный коллективный опыт, чревато ... - он назидательно поднял палец. - Чре-ва-то !
   - Чем чревато ? - с живостью спросил Балу.
   - Ха-арошей порцией Великого Страха. - с важностью отвечал агент бомонского короля. - И чем раньше, тем ...
   - Тем меньше жертв и разрушений. - кивает в другой реальности штандарт-менеджер Логвинов. - А всего лучше - совсем без них, исключительно своевременое и регулярное получение гомеопатических доз Великого Страха - как в блаженной памяти "холодную войну".
   - Эти темы можно обсуждать вечность. - Балу снова глянул на часы, поднялся с места. - Беседы с Вами, благородный Альберт Верп, доставили мне наслаждение, уступающее лишь таковому от общества и кулинарных талантов нашей хозяйки. Не извольте беспокоиться, прекрасная дама. Что за церемонии между друзьями ?! Я надеюсь, прекрасная Клара, что могу отныне претендовать на звание друга этого дома ? - Последнюю фразу доктор договорил уже надевая в прихожей плащ и шляпу.
   Доблестный бомонский полковник, ведомый Кларочкой в спальню, порывался было требовать продолжения банкета и диспута, но, оставленный доктором Балу, принужден был перед прекрасной дамой капитулировать.
   Профессор-демиург, скосив глаз на сидящего рядом Логвинова, всецело доверил бомонского агента попечению прекрасной Клары; ускорив ход времени, бегло просмотрел течение жизни в реальности программы TOYNBEE. На дисплее замелькали пейзажи Элойского Эдема и интерьеры затерявшихся в его кущах древних зданий. Интерьеры, хоть и траченые молью беспощадного времени, но еще производящие впечатление. Во впечатление это, часто вносили свою посильную лепту лежащие вповалку на мозаичных полах представителями сословия пастбищных. Сословия, живущего той незатейливой жизнью двуногого мясного скота, которую вели все элои до появления в их мире уэлсовского Путешественника-по-Времени. Появления, спровоцировавшего возникновение культа Странника и Уины Купальщицы - высшей религии, со временем породившей Империю. Толстов замедлил ход времени, стал внимательно разглядывать заинтересовавшую его мизансцену: хорошей упитанности морлок в темных очках медленно идет в проходе меж двумя рядами спящих элоев, делая какие-то пометки в большой шнурованой книге; остановившись, задумчиво разглядывает приятных пропорций, но несколько перезрелую элойскую даму. Профессор, сглотнув слюну, перенес место действия севернее - в Каледонию, в столичный город Балморал. По гранитному серпантину сбегающей к Носорожьему тракту улицы марширует бежевая колонна кадавров-полицейских. В середине колонны, обняв соседей за плечи, горланит разухабистую кабацкую песню худосочный бритоголовый паренек в надетом нараспашку замаранном жандармском мундире. Под мундиром видна клетчатая рубаха, из ее расстегнутого ворота вылезают какие-то сиреневые кружева. Перебивка кадров. Южная Каледония, Белерианд - узловая станция маршрутов фургонных поездов на пересечении древних дорог и проложеного перед самым концом Империи, усилиями саперной службы военного министерства, Байгардо-Аваллонского тракта. Лязг фургонных сцепок, топот буксирных истуканов, сигнальные свистки, не лишенный приятности, но с прокуренной хрипотцой женский голос в сопровождении скрипок и виол - из распахнутого окна на втором этаже краснокирпичного станционного здания. По усыпанной шлаком дороге к станции подьезжает отряд верховых на сытых мохноногих лошадках. На всадниках задубевшие от пронизывающей сырости сермяги с нарисованными суриком погонами. За плечами, в походном положении, кунерты , прячущие в окованных медью лакированных древках-футлярах стальные жала ассегаев. Иные из верховых перепоясаны тяжелыми палашами в вороненых ножнах, у большинства - только ножи в кожаных черных чехлах. Снова перебивка кадров. Сводчатое полуподвальное помещение. На идущих вдоль стен мраморных столах накрытые с головой серыми простынями длинные фигуры. У дверей массивная, мореного дуба, оружейная пирамида с эспантонами и тесаками. Распахнутое настежь окно, на подоконнике наметен снег. В головах каждой фигуры аккуратная стопочка нижнего белья и жандармского обмундирования, увенчанная круглой картонной коробкой, в ногах - пара начищенных до зеркального блеска сапог. Только возле лежащего у окна вместо всего этого благолепия ворох мокрой и грязной одежды на полу. Фигура у окна ворочается под своей простыней, сбрасывает ее на пол, является на свет. Демиург Толстов может лицезреть бритоголового паренька столь браво маршировавшего недавно по балморалской улице в общем строю с поверстаными в жандармы кадаврами. Все одеяние паренька состоит из растерзанных дамских панталон, надетых, впрочем, не на чресла, а через правое плечо - на манер орденской ленты. Паренек щурится на свет болтающегося в жестяном абажуре под потолком молочно белого фиала, толкает в бок соседа. Сосед никак на тычок этот не реагирует, паренек, сдернув простыню, некоторое время сосредоточенно разглядывает обнаружившуюся под простыней безголовую человекоподобную фигуру. Протягивает было к ней руку, затем с заячьим криком бросается в окно, трясет закрывающую приямок, примерзшую к его краю железную решетку. Решетка поддается отчаянному порыву, человек, обдирая кожу обжигающе холодными железом и камнем, извиваясь ужом, проползает под решеткой, оказывается в небольшом огороженном кирпичным забором дворике. Подбегает к забору, подпрыгивает, цепляется пальцами рук за его верхний край, ног - за выбоины обледенелых кирпичей. Не чувствуя боли и обжигающего холода, взбирается на гребень забора, валится вниз, бежит по темным заснеженным улицам - куда глаза глядят. Пробежав кварталов пять, чуть было не попадает под колеса запряженного парой одров дощатого фургона. На козлах фургона в свете мутноватого фонаря видны две, кажущиеся беглецу огромными, фигуры в толстых негнущихся шинелях с медными чешуйчатыми погонами, всемилостивейше пожалованными балморалской полиции. Из зарешеченного окошка на боковой стенке фургона слышны песни, проклятия, пьяные рыдания. Сидящий рядом с кучером гигант спрыгивает наземь, хватает за глотку дико закричавшего нагого человека, тащит его к задней стенке фургона, не выпуская свою жертву, отворяет небольшую дверку, швыряет человека в темное нутро фургона, дышащее теплым людским смрадом и безумием.
   Демиург Толстов в другой реальности, узрев означенный хеппи энд, укоризненно качает головой, переносит место действия в зал трактира "У шалуньи Джули", где разворачивается прощальный банкет благородного Освальда Кунерта. Столики в зале сдвинуты к стенам, поставлены полукругом. За одним из них, стоящим в самой середине полукруга, размещен изморозно мерцающий заупокойный панцирь Кунерта. Рядом - душеприказчики и герольд отдельного гвардейского Сюрморийского саперного батальона. Над столиком на месте снятой люстры, на потолочном крюке хитроумная система блоков. С помощью пропущенных через нее шелковых шнуров душеприказчики помогают земному воплощению исполнившего свою последнюю волю кавалера подымать бокал и совершать некоторые другие, необходимые на банкете, телодвижения. Герольд зачитывает тосты, написанные Кунертом еще в юности, сразу же после получения первых офицерских погон - специально для этого случая. Забрало заупокойного шлема опущено, с медальона на груди серебряной куклы, со сдержаной улыбкой глядит на своих гостей совсем молодой еще Освальд Кунерт - видно, что малый себе на уме (во всяком случае таким увидела Освальда рисовавшая ему более двадцати лет назад эскиз к медальону акварелистка).
   Посреди зала под водительством худенькой, бледной от волнения женщины с сияющими глазами - бывшей примадонны в камелотском императорском театре музыкальной драмы, а ныне содержательницы трактира, разворачивается танцевальное действо. Трактирные девчонки, обряженные в нежноцветные кружевные кринолины, опустив глазки, старательно изображают свиту Феи Хризантем. Иным это удается не без труда - пышность форм затрудняет исполнение требующих грациозности танцевальных фигур. Впрочем, разве пышность женских форм, наряду с грацией прелестных Соперниц Вечности , не есть несомненное доказательство благости бытия ? Судя по выражению лиц наблюдающих за танцем кавалеров вопрос этот должен быть сочтен риторическим.
   Впущенная в зал несшим блюдо слугой большая лохматая белая собака включается в действо - с лаем носится вокруг танцовщиц. Герольд приманивает ее куском колбасы, собака ложится у ног серебряной куклы, деликатно ест. Перебивка кадров. Заметаемые нежданным ранним снегом древние руины. Букетик незабудок, лежащий на краю вентиляционного колодца. Рядом с букетиком в серебряной рамочке профиль Освальда Кунерта - из тех, изготовлением которых добывают хлеб насущный уличные художники. Женщина в припорошеном снегом синем плаще с капюшоном глядит в бездонный мрак колодца. Лица женщины не видно, из под капюшона выбивается крашеная хной прядь волос, молитвенно сложенные крупноватые руки покраснели от холода. Шагах в ста от колодца самоходный истукан бережно опускает наземь грубосваренный железный обелиск. На ходовом мостике истукана уже появлявшиеся ранее на дисплее люди в сермягах с неяркими красными погонами. Крупным планом - привинченная к покрытой пятнами окалины грани обелиска бронзовая табличка с гравированной надписью. Надпись, повествуюет о том, что в этом месте доблестно исполнил свою последнюю волю благородный Освальд Кунерт, маг-подполковник саперной службы, почетный член Каледонской корпорации кузнецов и огневого дела мастеров, фундатор Белериандского оружейного завода, доктор механики и философии, любимый и незабвенный супруг и отец, и прочая, и прочая и прочая ... Ветер жалобно воет в руинах, гремит жестяными лохмотьями на крышах. Белый снег заметает руины.
   ***
   - "... Означенная голова была отделена от тела посредством отвинчивания и принята в залог за пинту водки - простой, неочищенной, именуемой в обиходе "табуретовкой". Совершено было сие полюбовным соглашением при взаимном непротивлении сторон". Прошу покорнейше простить, Ваше Высочество ! Вы изволили что-то спросить ? - флигель-адьютант оторвался от чтения полицейской сводки, поднял глаза на принца-консорта.
   - Здоровы ли Вы, сэр Оскар? - участливо спросил принц. - Не перекушали ли Вы намедни чего-нибудь наподобие этой самой табуретовки ? Что это Вы нам тут излагали ? ! Про голову -отвинчиваемую от тела и принимаемую в залог.
   - Папаша Чабейз и не такие сделки проворачивает. - подал реплику Пенкроф, сидящий на диване в дальнем конце кабинета возле мозаичного столика, в приятном соседстве с бутылочкой старого доброго валинорского.
   - Ну, если здесь замешан Чабейз ... - понимающе кивнул принц. - Но все же - голова ...
   - Голова деревянная, артикул В21, дробь 12-04. - зачитал флигель-адьютант по пришпиленной к сводке желтоватой бумажке. - Каковые головы вместе со шляпами - клеенчатыми, треугольными, артикул В26, дробь 12-04, всемилостивейше пожалованы, высочайшим ...
   - А !... Так это был кадавр-полицейский, - перебил принц, - если они начнут шляться по кабакам и надираться там за компанию с живыми ... Впрочем, у нас нынче и не такое бывает.
   - Субъект сей одет был в куртку мастерового. - заметил, заглянув в бумаги, флигель-адьютант, - и, прийдя в заведении мэтра Чабейза, имел при себе сумку с инструментами ...
   - Слесаря-водопроводчика. - утвердительно сказал принц. - Почему-то во всех подобных историях фигурирует слесарь-водопроводчик. Прямо - какая-то " Сага о слесаре-водопроводчике". Инструменты, он, надо полагать, пропил ранее головы ?
   - Предположения Вашего Высочества полностью соответсвуют действительности. - с улыбкой отвечал флигель-адьютант.
   - Еще бы. - заметил из своего угла Пенкроф. - Его Высочество о нраве и повадках слесарей-водопроводчиков мог бы не то что сагу - диссертацию написать. Ибо не только принцу-консорту, но и всем власть предержащим королевства Каледонского мысли и чаяния слесарей-водопроводчиков ...
   - А кстати ... Как он, не имея головы, употребил табуретовку ? - поспешил пресечь пенкрофовскую сентенцию принц.
   - Сие есть тайна покрытая мраком. - развел руками флигель-адьютант. - Ибо субъект сей приобретенную с заложением головы водку не употребил на месте, а унес с собой. Поелику дело об означенном феномене ...
   - Слесаре без Головы. - предолжил Пенкроф наименование феномена. - "Дело о Слесаре без Головы". Блуждающем по сию пору между прочими добрыми балморалцами. А может - уже не только балморалцами. Возбуждая чувства и мысли оч-чень даже интересные. - он глотнул вина, завершил свою речь патетически:
   - Призрак безголовости бродит по Каледонии !
   Профессор Толстов постукивает карандашиком по столу, как бы желая урезонить: то ли поток сознания благородного Пенкрофа, то ли начинающую резвиться на просторах Каледонии стихию безголовости. Встает из-за дисплея, подходит к окну, смотрит вниз. На скупо освещенной пустоватой площади возле поставленной у ног медного Ильича решетчатой эстрады дисциплинированно кипит высокими чувствами толпа - заключенная в круг света , осененная радостных, солнечных расцветок знаменами. Толстов отворачивается от окна, возвращается к дисплею. На дисплее - интерьер некоего гнездышка, в котором на широкой железной кровати лежит, укрытый стеганым атласным одеялом давешний бритоголовый молодой человек, под влиянием винных паров затесавшийся в общество кадавров-полицейских и переживший чуть погодя столь неприятное пробуждение. В головах кровати весьма мило исполненный рукописный плакатик:
  
   Джонни + Минни = любовь.
  
   Из-за старенькой ширмы слышен плеск воды и тихонько что-то напевающий голосок - то ли женский то ли детский. Вскоре взорам демиурга Толстова является хозяйка голоса: в накинутом на голое тело, обшитом кружевцами, с претензией на пеньюар, халатике, темноволосая, худенькая как воробышек, совсем еще девчонка. Надо полагать, это и есть поименованная на плакатике Минни. Минни склоняется над Джоном, профессор-демиург, печально-отечески ей улыбнувшись, меняет место действия. Весь дисплей занимает солидных размеров мужская спина, морщинисто обтянутая дурно сшитым темно-зеленым офицерским мундиром. Владелец спины и мундира над чем-то склоняется. Показаны его руки - торчащие из коротковатых рукавов, большие, ухватистые, в ссадинах, с намертво вьевшейся в кожу и под ногти окалиной. В левой руке - зубило, в правой - молоток. Человек старательно обрабатывает зубилом какую-то медную поверхность.
   - Это ж броня самоходного истукана ! ... - появившийся в келье профессора-демиурга Логвинов заинтересовано смотрит на дисплей, читает данное внизу бегущей строкой пояснение:
   - Белериандские саперы. Производят вскрытие самоходного истукана на предмет постижения его устройства. Покоряют Неведомое посредством молотка, зубила, железных рук, и ... Нет, не того про что вы, профессор, сейчас подумали. Что ? Я про что ? Я про преданность королеве. За что и пожалованы из кузнецов и огневого дела мастеров в офицеры службы Ее Величества. Молоток, зубило, руки железные, и - преданность королеве.
   Доблестный офицер, раскрывающий тайны самоходного истукана, откладывает в сторону молоток и зубило, надевает в рукава сермягу с красносуриковыми погонами, достает из-за пазухи фляжку, делает изрядный глоток.
   - Без алкоголя трудно выдержать психоделические эффекты, препятсвующие нарушению целостности истукана. - извиняющим тоном говорит Толстов.
   - Как же без него, родимого. - понимающе кивает Логвинов. - алкоголь - могильщик страха перед Неведомым. Так, с кузнецами, покоряющими зубилом Неведомое, все пока понятно. А как у них там на личном фронте ? А ... Старый знакомый ! Как он после интима с кадаврами ? Оклемался ? Еще нет, но уже на пути к ... Кто это рядом с ним, эдакий - весь из себя нежненький ? "Пусть спасет, кого можно спасти, доктор твоего тела".
   - Джонни, миленький, ну скажи что нибудь своей Минни ! - звучит из виртуала трогательный девичий голосок. -
   - Храни Всевышний королеву ! - Джонни деревянно встает на постели, глаза его устремлены на Минни невидяще.
   - Как это изрек намедни Дмитрий Павленко, дай Бог памяти ? А ! Вот : "Идея, это, когда кроме Идеи в голове ничего нет". Гениально и, хуже того, - конгениально. - Логвинов встает, подходит к окну долго глядит вниз, на разворачивающийся у стоп медного Ильича народный праздник.
   Дисплей заволокло сизо-сиреневой мутью, сквозь нее стали проступать очертания каких-то, подобных застывшим терракотовым волнам, дюн или барханов с длинными рядами недвижимых темных фигур на гребнях. Затем из мути выткнулась почернелая, иссохшая пятерня, сжимающая оббитый ветхой парчой короткий цилиндрический жезл. Сквозь прорехи в растрескавшейся темной коже белели кости. План поменялся, стало видно, что рука с жезлом торчит из песка, густо припорошившего лежащее ничком длинное тело. На месте лица впечатался в песок след от плетеной подошвы. Ослепительная вспышка, круговерть белых мух на дисплее и программа TOYNBEE переносит место действия в бывшую имперскую столицу Камелот (ныне - резиденцию королевы и правительства Новой Элоады), в святилище нетленной славы благородных Меченосцев и место их последнего успокоения, именуемое Чертогами Предков. На дисплее интерьер Чертогов Предков: сверкающий серебром заупокойных панцирей амфитеатр с вкраплениями развеселых компаний еще не покинувших реальность программы TOYNBEE кавалеров, по тянущемуся поперек арены подиуму грациозно шествуют юные красавицы, сияя ребячьей чистотой хорошеньких свеженьких мордочек и трогательной наготой - обдуманно дозированной туалетами от мэтра Артура Попперна, короля камелотских портных. Между вторым и третьим ярусами амфитеатра откидывается вверх подобно подьемному мосту лестничный пролет, открывая квадрат угольно-черной тьмы. Из квадрата тянет сквозняком. Сквозняк вздымает подол идущей по подиуму миниатюрной, акварельно-карамельной, ангельски голубоглазой блондинки. Взорам благодарных зрителей открываются божественные линии прелестных ножек. Девушка с возгласом: "Вау!" поспешно придерживает юбку руками. В черном квадрате льдистыми бликами обозначается человекоподобный силуэт. Девушка, продолжая придерживать юбку руками, улыбаясь одними губами, не сводит с силуэта, широко раскрытых, таящих в глубине страх глаз. Саперные панцер-пажи в парадных мундирах с громом выкатывают на свет кресло с заупокойным панцирем, катят его к королевской ложе. Сидящий в одиночестве в ложе флигель-адъютант встает, салютует исполнившему свою последнюю волю товарищу. Девушка на подиуме кокетливо грозит зрителям пальчиком. Перебивка кадров. Каледония. Балморал. Королевский дворец. Аппартаменты принца-консорта. Хозяин аппартаментов стоит у окна , глядя вниз. Внизу виден припорошенный снежком задний двор балморалского трактира "Кроткий медведь" (трактир этот вот уже больше сотни лет является достопримечательностью Балморала, надпись на позеленевшей медной доске у входа повествует о том, что двадцать первого ноября одна тысяча девятьсот семнадцатого, от явления Странника, года в означенном заведении достославным принцем императорской крови Ансельмом Медноликим со свитой произведен был дебош, в коем приняли участие и адепты не менее достославного площадного сказителя Леннона Картавого; в итоге, как сообщала надпись, победил каледонский народ). Во дворе, загроможденном, как водится, пустыми плетеными коробами из-под всяческой бакалеи, возле вороха ветоши стоят двое - неопределенно-потасканного вида: низенький толстяк со свекольно-красной плешью и другой - высокий, тощий как жердь, с сивыми кудрями до плеч. Принц-консорт со скучливой миной задергивает портьеру, сменив выражение лица на сдержанно-приветливое, идет навстречу стоящему на пороге мужчине. Во внешности вошедшего вельможность гармонически сочетается с артистической небрежностью. Это превосходительный господин Тулипон Вайя, сменивший недавно пост главнокомандущего ленд-милицией на статус лейб-оракула Ее Величества королевы Каледонии. Разговор двух государственных мужей представляется сменившему Толстова перед дисплеем Логвинову мало интересным и он переключает свое внимание на другую пару - стоящую на заднем дворе "Кроткого медведя" возле вороха тряпья. Ворох дан крупным планом и можно видеть торчащую из него пару ног, одетых в синие, изрядно потертые штаны и обутых в растоптанные порыжелые сапоги. Логвинов прибавляет звук.
   - Эй, братишка ! Третьим будешь ? - седовласый, жердеобразный джентльмен деликатно постучал носком своего видавшего лучшие дни замшевого башмака по торчащей из ветоши подошве. Куча ветоши зашевелилась из нее явилось на свет безголовое тело в бумазейных - синих, затертых и замасленых местами до черноты и шелкового блеска, доспехах слесаря-водопроводчика.
   Долговязый отпрянул, его приятель остался на месте в полном остолбенении. Явившийся из ветоши пошарил сначала по карманам своих куртки и штанов, затем предпринял ревизию засапожных пространств, откуда извлек измятую до полной потери хруста мутно-желтую бумажку с портретом некоей персоны - ныне почитаемой в ипостаси первого каледонского князя, просветленного откровением божественной Уины Купальщицы (до недавнего времени в инвентарных списках балморалского музея портрет этот значился как изображение сержанта городской стражи Вальдемара Хельгисона, прославившегося во время оно своим умением управляться с рыночными торговками).
   - Эдди ! Он, это ... - толстяк в ужасе пялился на протянутую ему Слесарем без Головы купюру.
   - Что "это"! - Эдди уже овладел ситуацией. - Человек в долю входит. Брезгуешь что ли ? Не серчай, братан, наш Томми -малый весь, в натуре, - свой в доску, но с головкой у него малость не того - мамка в детстве уронила. Томми ! Не обижай братана ! Поторговал малость хлебалом и будет. Бери хруст и - живой ногой за бутылем.
   Томми, боязливо выдернув купюру из руки, ее дающей, торопливо отправился за божественным нектаром. Логвинув, хмыкнув неопределенно, поменял место действия, дабы поприсутствовать при беседе лейб-оракула, превосходительного Вайи с принцем-консортом Каледонского королевства доблестным Раулем Береном.
   - Судьбою для Ее Величества была уготована тернистая жизненная дорога. - Вайя воздел очи горе. - Еще в Гимназии Пламенных Лилий за вольнодумный образ мыслей она неоднократно претерпевала ...
   - Да, - кивнул принц, - определение Сокровенного Присутствия от двадцать второго апреля восемьдесят пятого года подвело солидную правовую базу под раздачи розовых слоников, которые практиковала тогдашняя патронесса Гимназии. В том смысле, что благородная патронесса, имея о гимназистках материнское попечение, может и должна добавлять им ума через некое место, от коего к голове ближе.
   - Народу ... - начал было лейб-оракул.
   - Такое должно быть близко и понятно. - перебил принц. - Вот только - пойдет ли такое понимание во благо? Равно как и знание каждым-всяким простым верноподданым этих ... он неопределеннно пошевелил пальцами, - некоторых эпизодов полной превратностей истории младых лет нашей королевы.
   - Ваше Высочество, надо полагать, толкует об отношениях, сложившихся у Ее Величества с пресловутым Эдмундом Тофеллой - самозваным главой незаконнорожденного Революционного Совета самопровозглашенной Корнуэльской свободной народно-демократической республики. - тоном человека глубоко светского отвечал Вайя. - Каковые отношения завязались, в бытность Ее Величества простой уличной ...
   - Художницей. - торопливо договорил за лейб-оракула принц. - После гибели Империи для многих питомиц Гимназии это был единственный способ снискать хлеб насущный. В Гимназии их учили рисовать эскизы к заупокойным медальонам для Чертогов. Когда эти ... из Революционного Совета устроили в Чертогах дровяной склад ... Но все же, право, не стоило бы тащить в жизнеописание королевы какого-то Тофеллу.
   - Став жертвой низменных страстей этого человека, равно как и политических интриг, наша будущая королева удостоилась мученического венца. - Вайя добавил в голосе пафоса.
   - Да, она, при невыясненных до конца обстоятельствах, попала на подземную каторгу. Откуда ее ... принц примолк на мгновение. - Ну, Вы, в общем, знаете эту историю.
   - Скромность далеко не последнее украшение в венце достоинств Вашего Высочества. - лейб-оракул отвесил собеседнику изысканный поклон. - Мученический же венец Ее Величества ...
   - "Умом Россию не понять, а другими местами - очень больно". - процитировав ни к селу ни к городу этот тезис из "Литературной газеты" незабвенных брежневских времен, демиург Логвинов вновь перенес место действия на задний двор балморалского трактира "Кроткий медведь".
   - Ты, братан, как - из горла будешь ? - Эдди пошарил в проеме на месте выпавшего из стены кирпича, извлек оттуда граненый стеклянный стакан, стал протирать его сомнительной чистоты красным шелковым носовым платком. - Я, знаешь, из горла не могу - наследие проклятого имперского прошлого. Я при старом режиме у графа Лотианского в его балморалском доме в буфетчиках служил. А графья они, знаешь, любят чтоб все , как есть в натуре, было тонно. Ну так как, поискать и для тебя посуду ? Ты вообще -каким манером, при наличии отсутствия хлебала, дело это самое справляешь ?
   Слесарь без Головы, пошарив в ветоши около себя, достал внушительных размеров жестяную воронку, вставил ее на то место, где у прочих слесарей-водопроводчиков наличествует голова.
   - Тонно. - оценил результат означенной процедуры Эдди.
   Появился Томми с бутылкой и почернелым бананом. Эдди перочинным ножом нарезал банан тоненькими ломтиками, расстелив на опрокинутом коробе свой носовой платок, разложил на нем банановые ломтики - самым изысканым образом. Выпили, закусили. Пошли степенные мужские разговоры. Слесарь без Головы вносил в них свою лепту утробным бурчанием, в котором можно было различить лишь верноподданическое : "Храни Всевышний королеву !" Демиург Логвинов созерцал некоторое время эту картину с выражением лица самым благосклонным, словно бы собираясь изречь нечто набодобие: "Ибо хорошо это". Затем отошел к окну, скептически щурясь, посмотрел на медного Ильича, в одиночестве мокнущего под дождем на слабо освещенной ночной площади, замусоренной отслужившей свое разноцветной политической символикой. Услышал от дисплея сакраментальное: "Ты меня уважаешь ?!", вернулся к нему, вслушался.
   - Без головы он ! ... - божественный нектар помог Томми обрести необходимую для дружеского застолья раскованность. - А ты на каторге, в подземке бывал ?! Знаешь как там, нашего брата... плетюганами?! А?! Гляди ! Любуйся ! - он хохотнул рыдающе, повернулся к собутыльникам спиной, потащил на голову куртку и рубаху. - А то - мальцом еще... маманя, покойница, как, бывалоча, с бабкой угостятся ... - Томми, не поворачиваясь к обществу лицом, проворно поднялся на ноги, взялся руками за брючный ремень.
   - Следы тяжелого детства - не надо ! - категорически изрек Эдди. - Не тонно.
   ***
   Будущее Четвертого Рима не в последнюю очередь связано с проблемой русской аскезы, проблемой, сформулированной в свое время Иваном Ефремовым следующим образом: "Мы должны наращивать аскетизм по мелким потребностям и наращивать потребности в более высоком, я бы сказал - высшем плане". Вспомним о некоторых формах аскезы, сыгравших столь большую роль в формировании менталитета активного, западнического, прогрессорского меньшинства Русской цивилизации.
   Проанализируем с этой точки зрения появившуюся в екатерининский Золотой Век фигуру офицера, который явно, публично и, что особенно важно, вполне добровольно предпочитает "визг картечи" комфорту и уюту барского дома и радостям столь "упоительных в России" вечеров.
   Подумаем о том, как выглядит этот офицер в глазах солдат. Для большинства этих солддат альтернативой визгу вражеской картечи является несущий мучительную смерть свист отечественных шпицрутенов, а отнюдь не вышеупомянутая упоительность российских вечеров. Выполнение солдатами их воинского долга не есть аскеза, поскольку не есть добровольное отречение от простых, "человеческих" радостей бытия. В этом случае есть жертвы, но нет жертвенности (во всяком случае - в "штатных ситуациях", когда еще "нет места подвигу"). Выполнение воинского долга офицером есть аскеза даже в таких "штатных" ситуациях. А аскеза часто порождает мистическую власть аскета. Следовательно, в екатерининский Золотой Век во власти офицера над солдатами мог присутствовать некий мистический компонент. Компонент, всегда присутствующий во всякой власти человека над человеком, кроме той, разумеется, которая базируется на сугубо утилитаристских, прагматических, договорных началах (обеспечивающих, к примеру, функционирование современных профессиональных армий). Мистический компонент этот всегда был также компонентом эзотерическим, и даже более чем эзотерическим - неосознанным (Пелевин писал в свое время, что всякая власть тщательно скрывает свою мистическую сущность). Явные симптомы проявления этого мистического и эзотерического начала крайне редки, но навсегда отпечатываются в памяти потомков - как экстрентрические выходки генералиссимуса Суворова, кричавшего петухом, дабы поддержать среди солдат свою реноме колдуна.
   Разумеется, аскеза екатерининской модификации российских прогрессоров по внешним проявлениям весьма мало похожа на такие традиционные виды аскезы, как, например, - монашеская (но, в отличие от последней, по, так сказать, чисто техническим причинам - менее подвержена фальсификации и дискредитации). Большее сходство в источниках мистической власти христианского духовенства и российских прогрессоров екатерининской эпохи можно обнаружить, рассматривая такое родственное аскезе явление как мученичество. Мученическая смерть (от вражеской картечи, к примеру) часто была логическим завершением той формы аскезы, которая практиковалась екатерининскими боевыми офицерами (опять же - мы ведем речь лишь о добровольном мученичестве).
   Очевидно, что мистическая и эзотерическая власть такого рода должна была потерять свою силу в условиях "массового героизма" и - не менее массового мученичества. Именно позтому многие выдающиеся представители екатерининской модификации российских прогрессоров активно выступали против создания массовой армии, живущей одной жизнью с народом - характерно в этом отношенни противодействие проекту создания аракчеевских военных поселений.
   Заметим, что массовый героизм (и даже - массовое мученичество) невозможны на чисто принудительной основе. Основа может быть лишь добровольно-принудительная, предполагающая особую ментальность. Характернейшей чертой такой ментальности должно быть представление о самодостаточной этической ценности страдания и даже, в обычной человеческой жизненной норме, - его обязательности для нормального формирования морального облика личности. Такое представление снимает или, по крайней мере, - затушевывает до полной нивелировки моральный пафос добровольного, свободного выбора любых форм аскезы. Соответсвенно, иссякает источник мистической власти прогрессоров, свободно практикующих добровольную аскезу. Появляется другой источник власти - умение играть на чувствительных струнах массового сознания. Любой человек в той или иной степени может считать себя пострадавшим от жестокости мира, жертвой жизненных обстоятельств. Жалость к себе - одно из самых сильных человеческих чувств. Когда нет мистического благоговения перед добровольной аскезой свободного прогрессора, жалость к себе любимому способна всецело овладеть человеческой душой. И воссходит тогда на престол Некто, начертавший на свих знаменах жалость к "малым сим" .
  
   Хроники Четвертого Рима. Меморандум Сидорова.
  
   ***
   - Ну, взял ее Тофелла с улицы ... Так ведь баба, ежели она - баба, что надо ! ... - Томми почмокал губами, прищурил свои поросячьи глазки, погружаясь в пучину философствования. - Баба, она, как хошь любой какой иной плод земной, ежели в соку, а не то чтоб - как соль без запаха ... Живем ведь - не на облаке .... Ну, с улицы ... А понравилась - мочи нет ! Бывает такое ? Ну вот ты, братан, скажи, - он обернулся к Слесарю без Головы, - бывает ? Вот и братан соглашается, что бывает. Любовь называется ... Любовь зла ...
   - Не тонно. - веско обронил Эдди.
   - Это благородным не тово. Нет, ты Эдди, родом, оно конечно, весь будешь из народа. Как говорится - парень свой. Но от благородных поднабрался, поднабрался ... - Томми укоризненно покачал головой. - А королева наша, Ее Величество, бабочка, я тебе скажу ... Сам видал на коронации, пролез поближе, хошь, за это самое , сразу по прохождении высочайших особ, тово - пролил кровь ...
   - Из наполированного фасада. - кивнул Эдди. - Красиво тебе тогда начистили рыло. От кого сподобился ? От жандармов или от гренадеров ?
   - Сами господин полицмейстер. - со скромной гордостью отвечал верноподданый Томми. - Из собственных ручек. Потому как я - в первых рядах ... Велели еще свесть в участок, да капрал оказался знакомый - сладили за три хруста и, на прощанье значит - как заведено, сапожком по задку моей кареты. Так об чем это я ? Об ей - об Ее королевском Величестве. Как они будут все из себя - в самом соку, а еще - простые и добрые , потому как сами взяты с улицы и получили по каким надо местам - не в гимназиях ... Чего ? И в гимназиях тоже ? Так и в гимназиях - как же без этого. Вон, у моей, земля ей пухом, бабки полюбовник кошку выучил огурцы есть. Известно как ... Чего, чего ?! "Битие ... " Ну и слов ты поднабрался Эдди ! Вишь ты : "определяет сознание". Мудрено больно ... И так знаем, как добавить ума - хошь кошке, хошь королеве. А наша, храни ее Всевышний, уж так выучена ... Всего, бедолашная, натерпелась ... Может нас, горемычных, и пожалеет.
   - Пожалеет ... - Эдди настроен был скептически. - Скажет : "Меня - кто жалел ?!".
   - Эх житуха наша, паршивым морлоком лизаная ! - Томми с выражением горькой обиды смотрел на горлышко бутылки, из которого истекали в граненый стакан последние капли божественного нектара. - Эт-то еще чего за небесное явление ?! - он хлопнул себя по лысине, снял с нее влажную завядшую садовую ромашку, поднял глаза на выходящую во двор "Кроткого медведя" заднюю стену королевского дворца.
   - Ловите мальчики ! - в узком стрельчатом окне, на высоте где-то третьего этажа, белело смеющееся женское лицо. Вслед за этим блеснула в воздухе серебряная фляжка с привязанным к ней, посредством желтой атласной подвязки, кольцом колбасы. Фляжка благополучно приземлилась на кучу ветоши, из которой недавно явился на свет Слесарь без Головы. Томми с удивительным для его телосложения проворством ринулся к куче, извлек фляжку, отвинтил пробку, принюхался, изрек проникновенно:
   - Коньяк ! ... Из дорогих видать ... И колбаска - "Балморалская особая", настоящая: с медвежьим салом и шоколадом.
   - Королева ! ... - Эдди не сводил глаз с захлопнувшегося на третьем этаже окна. - Собственной персоной. Пожалела ...
   Слесарь без Головы, бурчанием из своего чрева присоединившийся к кличу "Храни Всевышний королеву!", дополнил его еще и чем-то наподобие "Одобрямс". После чего решительно отобрал у Томми подвязку Ее Величества и нацепил ее себе на шею - на манер орденской ленточки
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"