Аннотация: "Когда искусство требует жертв - оно их получает. Когда жертвы начинают требовать искусства - эти требования часто пресекаются уже в зародыше". В.Высоцкий "О жертвах вообще и об одной - в частности".
Выходной
Выходной день художника - скульптора Ростислава начался, примерно, в двенадцать часов, когда яркое майское солнце уже заливало всю его спальню мягким, приятным светом. Медленно открыв глаза, он посмотрел в окно. Небо порожало своей чистотой и однородностью цвета. Словно какой-нибудь неведо- мый художник усердно закрашивал его всю ночь своей волшебной нежно- голубой краской. Зачарованый этой бесконечной кристальностью, Ростислав неподвижно лежал на своей широкой постели, слушая весёлое щебетание городских птиц. Ощущение было похожим на то, которое так часто посещало его в детстве, когда времени на созерцание мира было предостаточно. Когда не надо было делать по девять часов в сутки то, что так метко обозначено в англиском языке, как 'for living', разнося бессмысленые флаеры по чужим почтовым ящикам. Вставать совсем не хотелось. Он так лежал бы и лежал, забыв самого себя в наслаждении этой чистотой красотой. Но вдруг ему послышался какой-то ужасно знакомый голос, с трудом пробивающийся сквозь пение птиц. Козалось, он исходил откуда-то из далека, из каких-то глубоких недр, делаясь с каждой секундой всё сильнее и сильнее. И наконец, Ростислав совершенно отчётливо услышал: "Вставай милый! Этот прекрасный день просто предназначен для твоих творвоческих затей! Не теряй времени, ведь кода ты закончишь своего Дракона, тогда..." , но вдруг он осёкся и замолчал, так и не рассказав что же будет "тогда", как бы оставляя побольше места для свободной фантазии. После этих слов в комнате опять воцарилась тишина, но прежней эйфории было не вернуть. Мистичное "тогда", оставалось звучать в его голове раскатистым эхом, вызывая какой-то невыразимый внутренний трепет и побуждая на подъём.
"За дело" - мысленно приказал себе Ростислав и от души подтянувшись, одним быстрым рывком выскочил из-под одеяла.
В коридоре, по дороге в ванную, он опять услышал знакомые голоса. Но эти доносились из гостиной и обращались не к нему. Он различил голоса родителей и голоса пришедших в гости: старшего брата и его жены. "Пир в полном разгаре", - отметил он, судя по обильному звяканью посуды и аппетитному запаху жаркого. И в предвкушении вкусного обеда, продожил свой путь в ванную. Из зеркала над умывальником на него посмотрело продолговатое веснущатое лицо. Подавшись немного вперёд и натянув верхнюю губу на нижнюю, Ростислав стал внимательно разглядывать изображение, слегка поворачивая голову то вправо, то влево. Кроме подпухших верхних век, ни на поверхности его организма, ни внутри не наблюдалось больше ничего, что могло бы неприятно напомнить Ростиславу вчерашний вечер, проведенный в шумной компани приятелей. Думаю, любой гуляка, знакомый хоть с каким-нибудь из похмельных синдромов, мог бы только позавидовать такой сильной регениративной способности, присущей организму Ростислава. Он и сам неоднократно восхищался этим уникальным свойством своего организма. Правда, организму было только двадцать два года. Но то с чем ему приходилось справляться, было бы, наверно, не под силу даже Геркулесу, не то что худощавому художнику-скульптору без какой-либо физической подготовки.
Итак, выдавив пару угрей на носу и наскоро почистив зубы, Ростислав отправился в гостиную, где всё ещё не умолкал звон посуды и всё ещё пахло жарк*им.
Первая заметила его братова жена, сидевшая ближе всех ко входу в гостиную.
- Ой! Ростя! - радостно воскликнула она, чуть завидев его в дверях гостиной.- Как дела?
"Какое дурацкое название", - подумал Ростислав. Ему никогда не нравилось своё имя, ещё с самого детства. Оно казалось ему каким то черезчур слабым и даже унижающе-смешным. Эта неприязнь к собственому имени, наверное, усилилась ещё больше, с тех пор, как семилетним мальчёнкой родители перевезли его в страну, где правильный выговор мягкого "я", местному населению совершенно не под силу. Так что в довесок к остальным проблемам ребёнка-эммигранта, в его имени добавилась ещё одна, совершенно лишняя буква, превращая величественное "Ростислав" в почти слащавое и еще более смешное "Ростья". Ростислав же, будучи довольно понятливым ребёнком, очень скоро осознал все недостатки подобного названия в обществе, где не умеют произносить мягкий звук "я". Он быстро выбрал из широкого ассортимента местных имён новое и, обладая по счастливой случайности, определёными внешними и личными качествами уже почти не отличался от аборигенов своего возраста. Местные друзья называли его Гиль, что в переводе означает возраст, русско-язычные - Расти или, если уважительно, то - Раст, потому что из за своей долговязости и черезмерной худобы он и правда был похож на туго заплетёную, длинную расту. Домашние же, по старой привычке, продолжали называть его Ростей, что Ростислав воспринимал спокойно, как неизбежный факт. Но братова жена появилась в их семье гораздо позже него и была старше него всего на какие то три-четыре года. И каждый раз ему казалось, что она хочет подчеркнуть своё превосходство, умышленно называя его уменьшеным именем. Сказать ей, что ему это не нравится, означало бы признаться в том, что так оно и есть. Поэтому, стараясь не выдать своих чувств, он слегка кивнул головой в её сторону и прошёл к большому креслу у стола.
- Налить?, - предложил брат,протягивая огромную бутылку вина.
- Не-ет. Мне сегодня работать.
- Так будешь работать ещё лучше. Давай, за компанию.
Ростислав решительно замотал головой. Хотя чувствовал он себя уже неплохо, но воспоминание о вчерашнем было ещё свежо.
- Как знаешь. Я не настаиваю.
- Правильно, кушай Ростенька - одобрила мать.
- Алкоголь мозги портит - объяснила она и отпила из бокала.
Почти молненосно поглатив порцию жаркого, он откинулся на спинку кресла и с удовольствием оглядев стены салона, на которых красовались его картины, обратился к брату:
- Ну, как дела?
- Плохо выглядишь, - сказал брат, как бы проигнорировав вопрос.
- Конечно, в пять часов утра только домой вернулся, а пока улёгся так весь дом успел перебудить, - объяснила мать и снова отпила из бокала.
- Не нервничай мамуля, - махнув рукой в пространство, сказал отец и долив всем вина, предложил:
- Давайте-ка лучше выпьем. За ваше здоровъе - и залпом осушил свой бокал.
Решив сделать ещё один шаг к общению, Ростислав снова обратился к старшему брату и к его жене:
- Как, вы ещё не заметили? - искренне удивился Ростислав. - Она же у самого входа висит, сохнет. Он быстро вскочил с кресла, куда то исчез, но через долю секунды снова стоял перед ними,держа в руках полотно с изображением женского лица на фоне кирпичной стены, поросшей зелёным мхом.
- Ну как? Нравится? , - он любовно взглянул на картину. - Правда, красиво? У меня на неё, даже, заказ уже есть.
- И сколько предлагают? - с видом неподдельного интереса спросил брат, иронично приподняв густую бровь.
- Прошу девятьсот. За меньше не отдам, - с гордостью ответил Ростислав.
- А не жалко расставаться? - с грустью в голосе спросила его, братова жена, - сам делал, душу всё таки вкладывал....
- Нет, а чего жалеть, - возразил он, пожав плечами и, с видом знатока в подобных вещах, пояснил, - Мне же нужно имя строить, что бы знали... Да и, деньги тоже нужны...
- Строй, строй - хмыкая, благословил брат, - строитель! - и поддерживаемый скромным хихиканьем жены, он засмеялся.
- Я русский плохо знаю, - оппонировал Ростислав. - Это ты у нас писарь. Тебе и знать.
- Во-первых, не у вас, а во-вторых, я ещё и чтец, - заметил брат, как бы передразнивая его способность выражаться порой чуть ли не древнерускими словами при совершенно поверхностном знании языка. И, естественно, они с женой захихикали снова.
Ростислав, до сих пор не услышавший ни одного отзыва относящегося непосредственно к картине, чуть было не вскипел от чувства угнетёности и несправедливости. Но, в последний момент, сдержался. Ему и правда ужасно хотелось услышать их мнение. Так что в надежде на лучшее, он решил повернуть тему в исходное русло и сказал:
- Ну ладно, хватит. Я не хочу с вами ссориться. Лучше скажите как вам картина. Между прочим, это я маму нарисовал.
- Меня? - в изумлении воскликнула мать. - Так, ведь не похоже совсем... Или похоже?, - она посмотрела на мужа.Тот мило улыбнулся, мол даже если так - ничего страшного.
- Да нет, - успокоила невестка, - никакая она не уродина. Ну, разве что глаза слишком близко к переносице, - она быстро перевела взгляд на картину потом опять на свекровь и добавила, - а так - ничего ужасного.
- Не переживай, мам, - присоеденился к утешениям жены брат, - "он ещё научится. Сальвадор Дали, например специально искажал изображения... И вон какой популярный стал".И они с супругой вновь разразились громким смехом.
- Ладно, рисуй художник, - как бы давая согласие, заключила мать и немного погодя присоединилась к хохочущим.
Ростислав же, стоявший перед ними с картиной в руках вдруг почувствовал, как конечности его постепенно холодеют, а вся кровь приливает к голове. Не выдержав такого напора чувств, он отбросил картину на кресло и громко закричал, хаотично размахивая длинными, тонкими руками:
- Ну что вы ржёте, что вы ржёте, как свиньи! Ни хрена вы в искусстве не понимаете, лишь бы обосрать, лишь бы ун*ижить. Я вам покажу Сальвадора Дали. Вы, вы ещё узнаете , вы ещё попросите меня.... - при этих словах он ощутил неприятный комок в горле и, схватив картину с кресла, поспешно удалился на веранду, где, кстати, и распологалась его творческая обитель. В одном из её углов стоял большой журнальный стол, на котором размещалось множество белых фигур разных размеров. Остальное пространство занимали другие глиняные, бумажные, законченые и полу-законченые изделия, покоившиеся либо на полу, либо на полках, измазаные краской тряпки, пустые бутылки под каркасы, курительные принадлежности и кое-какая одежда. А посреди всего этого возвышалась, устрашающая своим видом, арматура животного из древних мифов и сказок.
"Вы ещё увидите, увидите. Я вам ещё покажу", повторял мысленно Ростислав, закуривая сигарету и аккуратно перешагивая через эти предметы. "Я к вам со всей душой. Поделиться, можно сказать хотел. А вы? Вам бы только обосрать да посмеяться. Нашли себе насмешище. А что я вам такого сделал, что сделал- то?" Вот прыгну сейчас вниз, тогда посмотрим", подумал Ростислав. "А что? Всё равно жизнь моя хреновая. Работаешь, работаешь целыми днями. Некогда и настоящим делом заняться. С трудом урываешь часы, а толку? Ни выставок тебе ни продаж... А сколько денег только на краски уходит? Надо же их на что- то покупать. А тут ещё эти родичи, как будто бы без них не достаточно тошно. Эх послать бы всё к чёрту!", -он схватился за железное перило обеими руками и закусив верхнюю губу, облокотился на него животом. Далеко внизу прозаично зеленел ровно остриженный газончик, обрамлёный так же ровно острижеными кустами. За ним уныло серела проезжая часть, по ту сторону которой рыжели точно такие же, как и его дома с зелёными газонами. Яркое дневное солнце, словно огромный, мощный прожектор на съёмочной площадке, освещало всю эту давно наскучившую его глазу картину.
Ростиславу сделалось вдруг жутко от самой мысли, что после этого пыльного газона всё для него закончится. Его больше никогда не будет, по крайней мере таким какой он теперь. И ему стало жалко прощаться даже с этим давно надоевшим видом с веранды, не говоря уже о грандиозных планах на будущее и главной мечте - стать великим и знаменитым художником.
Он медленно отпрянул от перил и посмотрев в сторону высокой арматуры, схватил небольшое ведёрко и начал размешивать в нём какой-то раствор, размышляя о том, каким же всё-таки прекрасным может получиться этот древний мифологический ящер.