Аннотация: "Чего каркаешь, черномордый? - буркнула Юля недовольно. - Уже и так всё сбылось, можешь не каркать".
"Кыр-р, - пророкотал в ответ ворон. - Погоди ещё".
"Если разрушится семья, то низвергнутся государства и извратятся народы".
Серафим Саровский.
Глава 1 Как вползёт в сердце блажь, так и пойдёт ералаш
Обещанный юго-западный ветер дул с севера. Под взъерошенной шерстью гудящего штормового моря неторопливо перекатывались длинные тугие мускулы. Казалось, гул идёт отовсюду. Юлю сдуло со скамейки, и она, съёжившись, рысью пошла с Приморского бульвара. "И это называется май", - равнодушно подумала она, заталкивая своё ладное тело в выстуженное нутро "Короллы" и поворачивая ключ зажигания. "И машина не моя, а Глеба, - подумала она уже с досадой. - Подарить-то подарил, а оформлена на него. Фиг с ней, с машиной, мне-то самой куда теперь деваться? Не в лесничество же, в самом деле..."
Поиски подходящей вакансии в родном Холмске ничего не дали, работы для неё, юриста, не было. На бирже труда нашлась вакансия в Костромском лесничестве, не юриста, но туда годилось её высшее образование. Юля съездила туда для очистки совести и больше бы о нём не вспоминала, не потерпи она провал в поисках и в Южно-Сахалинске.
О лесничестве думалось с большой неохотой. Первое, что Юля там увидела, оставив машину около проходной и беспрепятственно проникнув на территорию лесхоза - длинное здание цеха, дряхлое, тёмно-серое от дождя, которое она приняла за сарай, и старую избу, где и располагалась контора. Под окнами стояло несколько легковых машин. От проходной до конторы вела асфальтированная дорога, залитая лужами. "Зачем я сюда приехала? - удивилась она, вытаращившись на избушку. - Какой дурак здесь будет работать, ещё и ездить сюда из города?" На крыльце обреталось несколько разномастных кошек. Завидев новенькую, они оживились и жалобно замяукали на все лады. Юля переступила через них, зашла внутрь и в сумрачном коридоре увидела человека, который, стоя на табуретке, возился под потолком с плафоном. Свет лился из открытого кабинета, и даже этого скудного освещения хватало, чтобы разглядеть, какой человек был чумазый. Полы в коридоре кренились вправо, как на ошвартованном с дифферентом судне, отчего Юлю слегка занесло вбок.
- Чё те дать, Санёк? Верёвку и мыло? - откликнулась женщина.
- Да нет же, тряпку. Или бумажку. Со стола вон, любую.
- Бумажку? Что, так страшно? - продолжала ёрничать Катя Дмитриевна.
- Тьфу ты! Пыльно тут, обтереть надо.
Юля решила вклиниться в светскую беседу:
- Екатерина Дмитриевна, где я могу найти начальника?
- В соседнем кабинете, - женщина указала на другую дверь, затворённую.
Там обнаружились два человека. Один из них оказался главным лесничим, он же начальник, а звали его Суворов Владимир Иванович. Был он сильно в годах, небольшого роста, облысевший, потрёпанный и в толстых очках. Лицо облагораживали совершенно седые борода и усы. Второй дядька, в старой рубашке и таких же старых брюках, был ещё старше, не дядька, а дед, и тоже совсем седой. Его треугольное, похожее формой на тяпку лицо было чисто выбрито, а фигуру дед имел коренастую, приземистую. Оба лесника нависали над столом с разложенной на нём большой схемой. Владимир Иванович разглядывал схему в упор, по-птичьи, одним глазом, отвернув голову вбок, поддерживая очки в нужном положении.
Узнав, зачем к ним пожаловала молодая особа, оба удивились. Несильно, правда.
- Вот как её брать, Андреич? Её же сожрут, - пожаловался Владимир Иванович подчинённому.
Тот вздохнул, согласно кивая.
- Кто меня сожрёт? - насторожилась Юля, и без того ощущавшая себя не в своей тарелке.
- Сотрудницы у нас уж больно бойкие, - пояснил главный лесничий. - Друг с другом не дружат. Давайте ваши документы, нам люди нужны. Как вас по имени-отчеству?
- Юлия Георгиевна.
- Вот. Юлия Георгиевна, вы, главное, в эти распри не лезьте. Рита, вон, не встревает, её не сильно и трогают. И вас не должны. Вы только не лезьте.
"Час от часу не легче, - думала Юля, нетвёрдой рукой подавая Владимиру Ивановичу документы. - И, главное, не очень-то и хотелось. Ладно, копии оставлю, а там посмотрим".
- Высшее образование - это хорошо. Мы ваши документы отошлём в Южно-Сахалинск, в ГКУ "Сахалинские и курильские лесничества", там вашу кандидатуру рассмотрят, а по результатам мы вам позвоним и скажем.
Главный лесничий в слове "позвоним" сделал ударение на второй слог, отчего Юля поморщилась. Владимир Иванович растолковал её мимику по-своему, сказал:
- Вы не переживайте, возьмём с руками и ногами. У нас кадры укомплектованы на две трети, люди нужны позарез. Пока вас оформят на испытательный срок...
- Какой испытательный срок? - прервала его Юля.
- Два месяца. За это время мы вас немного натаскаем, потом пройдёте собеседование и будете работать. Не беспокойтесь, зарплата будет с самого начала, как у госинспектора.
- А если не пройду?
- Пройдёте, чего там, - снова вздохнул Андреич. - Вы только записывайте, чему вас будут учить, чтобы не забыли. Пройдёте.
- Пойдёмте к девочкам, они отсканируют ваши документы и отправят в ГКУ. Заявление напишете, - предложил Владимир Иванович.
Он провёл её в другой кабинет, который давеча был открыт. В коридоре уже никого не было, зато горел плафон, освещая старые шкафы, битком набитые бумагами.
В небольшом кабинете тесно стояли столы с компьютерами, мебель была относительно новой, а ремонт в последний раз делали, наверное, ещё при Горбачёве. Екатерина Дмитриевна при свете дня оказалась тощей шатенкой лет сорока пяти, с веснушчатым лицом, на удивление хорошо, со вкусом, одетой. Волосы она красила в красивый тёмно-рыжий оттенок, но краска только подчёркивала её природную рыжину. Кроме неё, в кабинете находились ещё две женщины. Молодая улыбнулась сразу, как только Юля переступила порог. Похожая на цыганку, смуглая, черноволосая, с чёрными широкими бровями, выщипанными на переносице, она и одета была в нечто пёстрое, длинноюбочное. Большой лягушачий рот так и растянулся в улыбке. "Ну и страхолюдина", - подивилась на неё Юля.
- Катя, вот наша новая сотрудница, Юлия Георгиевна, - произнёс Владимир Иванович и как-то неуверенно переступил с ноги на ногу. - Возьми у неё заявление и прими документы.
Весь вид главного лесничего выражал беспокойство. Оглянувшись на третью из присутствующих женщин, он удалился из кабинета. Третья выглядела старше Екатерины Дмитриевны. Длинным лицом и подстриженными каре светло-русыми волосами она напоминала лошадь, вполне, впрочем, симпатичную. Женщина с какой-то неопределённой, блуждающей улыбкой смотрела на новенькую умело подкрашенными голубыми глазами. Глаза светлые, а взгляд тяжеловатый, давящий.
Екатерина Дмитриевна без лишних слов предложила Юле место за столом, шариковую ручку и бланк заявления.
- Рита, займись, пожалуйста, документами, - велела она молодой, и та всё с той же улыбкой Гуэмплена встала за сканер.
"Она всё время улыбается, что ли? - с неприязнью подумала Юля, заполняя бланк. - Вообще зачем это всё, всё равно я здесь работать не буду". Пока она писала, в дверь заглянул красивый мужчина с густой чёрной гривой с проседью, примечательными, чёрными с проседью бородой и усами, оглядел новенькую неприязненным взглядом и движением головы вызвал из кабинета "лошадь". Та ушла, отчего в помещении стало ощутимо свободнее. Теперь Юле улыбнулась и Екатерина Дмитриевна.
- Вы не обращайте на нас внимания, Юлия Георгиевна. Мы с ней с утра поругались, потому и атмосфера такая. А это муж её, Евгений Петрович. Он лесничий. Зам начальника, значит.
Зам начальника Юле тоже не понравился. Мимолётный взгляд успел выхватить крупную сутулую фигуру с длинными руками, тёмное нахмуренное лицо и тяжёлый взгляд из-под широких, кустистых, чёрных бровей, под стать гриве и бороде.
- Чаю будете? - спросила Рита. - Или кофе. У нас сливки есть.
Из конторы она убралась со всей возможной скоростью, едва удержавшись, чтобы не броситься бегом. Чуть с крыльца не сверзилась, распугав кошек. Рядом ошивалась красивая поджарая собака, с мелкими тёмными пятнышками по белым бокам, она шарахнулась от Юли, как от чумной. На столбе чёрный, лоснящийся бородатый ворон старательно выкаркивал хриплые ноты, потом забулькал, будто подавился, и заскрипел.
- Чего каркаешь, черномордый? - буркнула Юля недовольно. - Уже и так всё сбылось, можешь не каркать.
- Кыр-р, - пророкотал в ответ ворон. - Погоди ещё.
На этом знакомство с обитателями лесничества, увы, не окончилось. Ближе к проходной её облаяла другая собака, чёрная, помельче и покоренастей. Тут же сзади загавкала и светлая. Юля остановилась, не зная, как пройти. Напротив гаражей и подсобных помещений в ряд стояли машины - "буханки", похожие на "скорую помощь", грузовик, старый бульдозер, машина с кузовом, крытым тентом, открытый прицеп, ржавый остов почившей когда-то рабочей "лошадки". От них отделился всё тот же Санёк и подошёл к лающей собаке. Та замолчала и уселась рядом с его ногой. Юля, разглядев Санька и пса, ужаснулась. Работник и в самом деле был чёрен и грязен, словно только что вылез из печной трубы. Лицо от носа до шеи пересекал шрам, веки левого глаза будто намертво склеились, к тому же работник при ходьбе припадал на левую ногу, а руки держал перед собой, словно ковш экскаватора, прозванный в народе "хапугой". Брови почти отсутствовали, и похоже, от природы он вряд ли был темноволосым. Не разберёшь. Улыбался он, правда, вполне дружелюбно, обнаруживая некоторую нехватку зубов.
- Не бойтесь, он не укусит, - заверил Санёк, но Юля ему не поверила.
"Знаем мы эту песню - собака не кусается", - сердито подумала она. Пёс тем временем поднялся и пошёл к ней, помахивая хвостом. Вторая собака вертелась в отдалении и не приближалась. Юля вся подобралась, но пёс, хромая, подошёл вплотную, ткнулся в ноги и поднял голову, явив кривую зубастую морду и порванное ухо.
- Это его собаки порвали на собачьих свадьбах, - пояснил Санёк. - А потом он кабель укусил. Кабель под напряжением был. Думали, сдохнет, а он ничего, оклемался. Только пасть теперь не закрывается.
Пёс махал хвостом, а значит, путь к выходу был открыт. Юля ничего не ответила, желая поскорее добраться до машины. "Змеища, лошадь и ейный дремучий муж, который мне начальником станет - ну, уж нет. Страхолюдина с глупой улыбкой, ещё и страшилище это... Начальник какой-то мятый весь, кто ему подчиняться станет? И кто в конторе заправляет на самом деле? Катя Дмитриевна, что ли? Или леший, который меня сходу "полюбил"? Нет уж, товарищи, увольте. Ни ногой!"
Юля уселась в машину, размышляя. Положение было таково, что капризничать не стоило. Оставалась надежда на подругу детства Таню, живущую в Южно-Сахалинске. Предприятие, на котором та работала, строило филиал, но откроется он не раньше ноября-декабря. Таня обещала разведать, есть ли в Южном другие приличные места. И Юля набрала номер подруги.
- Юлька, не дрейфь, - заявила та по телефону. - Понимаю, что у нас вакансию надо ждать, а работа нужна сейчас. Знаю я одну фирму, там у меня знакомые работают. Если ты туда попадёшь, про мою контору и думать забудешь. Работают там, правда, как черти в аду, требования высокие, но и зарплата - офигеешь.
- К аду я привыкшая, - заметила Юля, - управление ЖКХ в администрации - та ещё сковородка.
- Спорить не буду. Потерпи до вечера, я всё разведаю и тебе скажу.
Так, с единственной оставшейся надеждой, и покинула Юля окрестности села Костромского, где располагалась негостеприимная контора лесничества. "Ещё и ездить сюда, из города в посёлок, за тридцать пять километров! Разбежалась, ага. Хотя... Откуда ездить-то?" Ездить и в самом деле было неоткуда, потому что Юля осталась не только без семьи и работы, но и без жилья. И развалила она свой мирок своими же руками.
Большая река начинается с малого, и где-то обязательно есть исток - чаще всего маленький, незаметный ключ, прячущийся от посторонних взглядов в зарослях или в скалах. Юля не могла сказать точно, где "пробило" в их с Глебом отношениях. Исток прятался в зарослях повседневных хлопот и событий, не найдёшь. А хлопот у молодой жены и матери было выше крыши. Тёма и Света родились один за другим с разницей в год, а Глеб - рыбак, он подолгу в море. Полбеды, что дома большую часть времени нет мужчины. Беда в том, что помощника не было вообще. Попробуй, сходи в магазин за продуктами, когда у тебя два желторотика, от которых отвернуться нельзя, не то, что дома одних оставить. Обычные домашние дела с двумя маленькими детьми превращались в бесконечную круговерть, от которой Юля валилась с ног уже к обеду. Ночью с малышами не очень-то поспишь, и в сон тянуло круглосуточно. По первости приходила после работы мама, забирала обоих на прогулку, но Юле быстро надоели её бесконечные придирки, которые не так давно отравили ей детство, мама обиделась, напомнила дочери о её "тяжёлом, неуживчивом характере", и больше в гости не ходила. Юля тоже к ней шибко не рвалась, и с мамой они теперь виделись только по семейным торжествам. Выставить вон требовательную свекровь у Юли не хватало духу. Та жила в Хабаровске, заявлялась в гости раз в год, в отпуск, и гостила подолгу. Бразды правления она забирала себе, делала по дому многое, внуков любила и с удовольствием с ними возилась, но с ней молодая мамочка уставала больше, чем без её помощи. Жалобы на свекровь Глеб пропускал мимо ушей. И в самом деле, кто в своём уме будет жаловаться мужу на его же "святую мать"?
Жаловаться Ольге Владимировне на её сына было и вовсе чревато. Юле достался хороший парень, честный, надёжный, разве что слишком молчаливый, но Юле болтуны никогда не нравились. Но с тем, что муж ничего по дому не делал, смириться не могла. А помощь была нужна. Спишется Глеб на берег, дух переведёт, да и устроится в такси подрабатывать. Дома он только отдыхал. Компьютер или диван, да ещё кухня, куда он приходил исключительно трапезничать. Всё же Юля не сдержалась, пожаловалась свекровке.
- Чего ты ждёшь от него? Делай всё сама, - жёстко отрезала Ольга Владимировна. - Меньше ожиданий - меньше обид.
Юля и обиделась, но отвечать не стала. Несправедливо это, считала она, семья ведь одна, а всё на ней. Глеб очень устаёт, конечно, так и Юля из-за бесконечных домашних дел света белого не видит. А от мужа никакого понимания.
И в супружеской жизни началось охлаждение. Вернее, Глеб вёл себя, как обычно, а Юля перестала тереться вокруг него, как домашняя кошка. И сил не оставалось, и желание растаяло. Муж, казалось, никакой перемены не заметил. На попытки устроить скандал, на недовольные высказывания Глеб по своему обыкновению отмалчивался, только хмурил свои красивые, чёрные байроновские брови. Скандалы сдувались, а недовольство, не найдя выхода, копилось.
И закралось молодой жене дурное подозрение, что муж её не любит. Поразмышляв над догадкой, повспоминав, как у них всё складывалось, она так и не вспомнила, чтобы Глеб хоть слово ей сказал о любви. Не признавался он ей в любви, вот как! Поначалу чувство у него к ней было. Юля давно заметила за собой сильную ответку на любую эмоцию, будь то радость, раздражение, неприязнь - какую угодно. И на любовь тоже. Глеба она полюбила ответно. Он не говорил ей о своих чувствах, за него говорили его глаза, тёмные, полыхающие, и Юля купалась в его красноречивом взгляде.
И что в итоге?
- Родила ему двоих детей, кручусь, как белка в колесе, мамашу его месяцами терплю, а ему, оказывается, до лампочки всё! - жаловалась она Танюхе в телефон. - Ты хоть в гости приедь, что ли, уехала в свой Южный и ни гугу. Мне с тоски повеситься охота! Плохо мне.
- С чего ты взяла, что он тебя не любит? - уговаривала её Танюха. - Ну, такой он у тебя, неразговорчивый. Красивый зато. Бабы, вон, шеи на улице сворачивают за благоверным твоим.
- А мне что с того? Тань, я замордовалась вконец, а от него никакой помощи.
- Как это, никакой? Он вообще-то кормилец твой.
- Да пропади они пропадом, все деньги мира! Таня, я не могу жить с человеком, который меня не любит. Ещё и свекруха... Второй месяц мне кровь сворачивает и домой даже не собирается. Не дом, а остров свекровищ. А я хочу, чтобы меня любили и заботились обо мне.
- Биу-биу-биу, - Танюха явно подёргала себя за нижнюю губу. - Он куда свои кровные тащит все до копейки? Да успокойся ты, Юль! Тяжело тебе сейчас, выспаться никакой возможности, вот и накрутила себе невесть что. Не будут дети всю жизнь маленькие, подрастут, легче станет. Поверь, я знаю, о чём говорю. Терпение, моя дорогая, и ещё раз терпение.
- Тань, так нечестно. Ты ведь со своим развелась!
- Да, развелась, потому что он придурок! Лучше жить одной, чем с придурком. Вон, с двумя детьми и с котом. А если честно, Юль, хреново без мужика.
Танюха, мать двух пацанов, говорила много чего ещё, и Юля немного успокоилась. И в самом деле, подумаешь, муж разлюбил. И что свекрови пришлась не ко двору. Двое детей, куда теперь деваться? Таня права, Глеб семью хорошо обеспечивает, не она же со своим скромным заработком в администрации, тем более в декрете.
Юля с детства привыкла, что её не любят. Мать родная не любит и никогда не любила, так чего же она от свекрови ждёт? Материнскую нелюбовь она принимала как должное. В детстве, правда, вела себя плохо и наделала проблем родителям, оттого и характер у неё "тяжёлый". А что ещё подумают мама с папой, если дочь растёт вредной и злой? Что ни скажи - ощетинивается, смотрит исподлобья. В детсаду, потом в школе родители поколоченных, исцарапанных, искусанных детей то и дело на неё жаловались, отец брался за шланг от старой стиральной машины, а мама хватала, что уж под руку попадётся.
Потом отец их бросил, и мать с дочерью ещё больше отдалились друг от друга. Ну, да что детство вспоминать, Юля теперь человек взрослый, и спирать свои неудачи на детство считала глупостью. А что не любят её - значит, судьба у неё такая.
Декретный отпуск окончился, и домашнюю суету потеснили рабочие будни. Всю работу по дому, которую Юля делала в течение дня, приходилось успевать по вечерам. Выходные уходили на дела, которые она не успевала переделать в будни. Увы, в сутках всего двадцать четыре часа и ни минутой больше, и их отчаянно не хватало, словно Юля была родом с другой планеты, а к земному режиму так и не приспособилась.
Смирение привело к окончательному охлаждению отношений. Супруги жили каждый своей жизнью, хоть и под одной крышей. Да и последнее утверждение было неточным: стоило Глебу сойти на берег с рыбацкого судна, как он тут же устраивался водителем в такси. Домой супруг не рвался. А тут ещё и Павлуша, как на грех, подвернулся, сотрудник из администрации. Юля притягивала взгляды мужчин: высокая, светлая, с яркими серыми глазами, в теле, она привыкла к заинтересованным взглядам и относилась к ним как к общему привычному фону. Павлуша отирался рядом, да и темы для бесед у них всегда находились. Собеседником он был занятным, хотя Юлиным вкусам парень вовсе не отвечал. Ей нравились такие, как её Глеб: рослые крепкие брюнеты с огненным взором и басовитым голосом, умные и не болтливые. Павлуша приглаживал холёной рукой длинные волосы неопределённого цвета, собранные в пучок на затылке, и любовался Юлей задумчивыми голубыми глазами. И говорил. И при каждом удобном случае старался коснуться её.
Юля так и не поняла, как её угораздило влюбиться по самые уши. Похоже, подвела та самая ответка. В один прекрасный день она вдруг сообразила, что все мысли до единой у неё занял злополучный Павлуша, и отделаться от них было невозможно. То, что к ней нагрянула беда, а не долгожданное счастье, стало понятно далеко не сразу, когда в коллективе администрации взялись шушукаться, и вокруг неё образовался некий пузырь. И Юля перестала понимать, что на самом деле происходит, и как эта история смотрится со стороны.
Павлуша предложил более близкие отношения, и тут Юля, несмотря на переполнявшее её счастье, словно наткнулась на невидимый барьер. Только дома, когда вернулся наработавшийся Глеб, она поняла, что ей мешает. Он-то и был барьером - муж. А счастье-то совсем рядом, рукой подать! Павлуша холостяковал, и Юля была уверена, что они прекрасно поладят. Остаётся только развестись, и всё, счастье в руках.
Заговорить о разводе она решилась где-то через месяц, когда Павлуша приловил свою зазнобу в пустом кабинете с объятьями и поцелуями. У Юли не хватало сил вместить в себя счастье, хотелось поделиться им со всем миром, всем прокричать о своём безмерном счастье. Но вместо этого счастье пришлось тщательно скрывать. Весь оставшийся день Юлия Георгиевна провела, уткнувшись в компьютер, стараясь, чтобы никто не увидел её лица. А вот вечером, в детсаду, где её ждали Тёмка и Светка, её настигло потрясение. Она вдруг почувствовала себя... грязной. Одевание детей превратилось в испытание. Юля боялась запачкать малышей. Если пятилетний Тёма кое-как справлялся с непослушными застёжками, то одевание со Светой превратилось для матери в пытку.
К ужину домой вернулся Глеб, и молодая жена, словно проворовавшаяся, прятала лицо теперь и от него, а дрожащие губы так и растягивались в непрошеной улыбке. Надо было решаться, но Юля протянула ещё день. В тот день она убедилась, что не в состоянии общаться с людьми, будто грязь супружеской измены могла перемещаться даже через разговор, по воздуху. Измены-то как таковой вроде и не было, всего-то лишь поцелуи...
А по ощущениям - была.
Надо было решаться и делать выбор. И Юля решилась. Она долго готовилась, но разговор с мужем получился коротким и мучительным. Сначала Глеб не понял, о чём речь. Юля доходчиво объяснила, что у неё теперь другой, и остолбенела, увидев побелевшее лицо Глеба. Объяснение супруги, что он, Глеб, её не любит, ввергло его в ступор. Юля с ужасом наблюдала, как тот беззвучно шевелит губами. Не желая того, она нанесла супругу рану и теперь физически ощущала его боль. Этого она не ожидала.
- Да с чего ты взяла?! - выкрикнул он ей в лицо, наконец. И добавил:
- Дети теперь с чужим мужиком жить будут, так, что ли?
Больше он не стал ничего объяснять, покидал в сумку попавшиеся под руку вещи и ушёл. Куда - Юля не знала.
Оставшийся вечер словно увяз в киселе. Ни о чём не думалось. Надо было осмыслить случившееся и снова что-то решить, но в попытках обдумать своё новое положение она словно натыкалась на невидимую стену, отчего мысли расползались по щелям и чуланам. Юля машинально делала дела и возилась с детьми. Те по малолетству ничего не поняли и неудобными вопросами не досаждали.
Утром она сообщила обо всём Павлуше. Тот от неё аж отшатнулся:
- Я же просто так встречаться предложил, зачем разводиться-то? Я чужих семей, знаешь ли, не разбиваю.
И, недолго думая, прервал с ней отношения. Так Юля получила второй удар. Но, как бы она ни была уязвлена и обижена, у неё хватило ума признать его правоту.
Провалившись в зыбкое болото неопределённости, Юля решила всё же развестись, потому что прежняя жизнь её совсем не устраивала. Если бы Глеб вернулся, они бы наверняка о чём-то договорились, но он, оскорблённый и обманутый, не вернулся, поселился где-то в другом месте. Юля, насквозь виноватая, несгибаемая в гордыне, не звонила ему. И, главное, ещё теплилась мерзкая надежда, что возлюбленный не сможет без неё жить. Ему ведь нужно время, чтобы это понять. Все мысли по-прежнему были о нём, и Юля ничего не могла поделать с этой напастью.
Глеб не подавал о себе вестей, зато из Хабаровска внезапно нагрянула свекровь.
- Я увезу детей к себе. Нечего их травмировать, - заявила она провинившейся невестке. И, пока Юля собирала детей в дорогу, больше не сказала ей ни слова, словно невестки не существовало. Пришлось стерпеть и это.
Юля не возражала, чтобы Ольга Владимировна увезла Тёму и Свету в Хабаровск. Пусть они погостят у бабушки, пока здесь всё утрясётся. Через месяц-полтора она их заберёт, и они славно заживут втроём.
То, что они заживут именно втроём, без всяких Павлуш, долго не укладывалось в голове. Она вызвала его на разговор, но тот оказался непреклонен. Гордость не позволила Юле окончательно унизиться, и больше она к нему не подходила.
Лучшим выходом было остыть и успокоиться, и бедная страдалица забегала по бабкам-гадалкам, обещавшим снять сглаз, порчу, и прочая, прочая... Всё впустую. Юля всё чаще стала вспоминать реакцию Глеба на её разборки "любишь - не любишь" и подозревать, что она совершила страшную ошибку, и, что самое печальное, непоправимую. Понимание этой простой истины сумело пробиться даже сквозь боль неразделенной грешной любви. Похоже, придётся "тупо" ждать, когда пожарище прогорит само и потухнет. Только жить предстоит без мужа, ведь Глеб никогда не простит ей этой выходки.
Череда потерь и не думала заканчиваться. Любой россиянин, даже неграмотный, знаком с поговоркой "с глаз долой - из сердца вон". Юля сразу поняла, что избавиться от наваждения не удастся, пока "объект" ежедневно маячит перед глазами. А как организовывать "с глаз долой", если некуда деваться с работы? Юля сходила в службу занятости, поискала вакансии в интернете, в Телеграм, закинула удочки через знакомых. Подходящей работы не нашлось. Танюха сообщила, что в её фирме, весьма достойной, по осени собираются открыть новое подразделение, и она, естественно, замолвила слово за свою подругу. Но это ещё полгода! Полгода гореть, как в аду.
А тут ещё стали поговаривать о некой неизвестной особе, с которой работники администрации видели холостяка Павлушу на улице. С одной стороны, в коллективе перестали косить в Юлину сторону, и невидимый пузырь отчуждения исчез, а с другой - сплетни подлили масла в огонь, в тот самый, в котором сгорала живьём несчастная Юля.
А, хуже не будет! - решила она и написала "по собственному желанию". С трудом выдержав положенные две недели, она обрела, наконец, долгожданную свободу.
Что со свободой делать, она, как водится, не знала.
Находиться дома было невыносимо. Квартира была Глебова. Его родители помогли оформить сыну ипотеку, внесли первоначальный взнос, а ипотеку оплачивал Глеб, причём так, что Юля даже не знала, какую сумму он ежемесячно вносит. Не это ли проявление заботы, кстати?
Юля бесцельно бродила от стены к стене. От чужой стены к чужой стене. Почти всё здесь было чужим, даже то, что они с Глебом купили вместе, потому что декретные отпуска и работа в администрации особой прибыли не давали. Сейчас, без детей, ей не было места в квартире мужа, пусть даже они ещё не развелись. Юля никак не могла собраться и подать на развод, вечно мешали какие-то дела. Сейчас ничто не мешало съездить написать, но Юля всё медлила, отчётливо понимая, что так никогда и не соберётся. Грош цена всем её бестолковым решениям...
Ничего, она устроится на новую работу, заберёт детей и будет здесь жить на правах матери. А куда ей ещё идти? Не к маме же, в самом деле.
А на развод пусть Глеб подаёт, раз ему нужно, она суетиться не будет.
Как раз на следующий после увольнения день Юля с утра и посетила лесничество, убедившись, что единственная более-менее годная вакансия совершенно ей не подходит. А к вечеру позвонила Танюха и радостно сообщила, что в обещанной крупной фирме имеется место юриста, на которое объявлен конкурс, и дала телефон. Юля сразу договорилась о собеседовании - прямо завтра.
Просторные помещения с отличным ремонтом, вышколенные, вежливые, ухоженные сотрудники - не то, что в лесничестве. Пахло хорошими заработками, и сумма, которую назвали на собеседовании, позволяла снять в островной столице квартиру и жить с двумя детьми вполне безбедно.
Почти день ушёл на всякого рода тесты, а потом ей предложили собеседование. В тихом кабинете её встретила ухоженная кадровичка в очках на золотой цепочке. За соседним столом за спиной Юли сидел молодой сотрудник, читал бумаги. О нём Юля забыла сразу, очутившись лицом к лицу со строгой собеседницей.
- Высшее образование, стаж работы юристом в администрации района десять лет. Замужем, двое детей. Мы проверили, на больничные вы не ходите. Но здесь вам придётся работать с клиентами. У вас имеется опыт работы с людьми?
- Я готова работать с клиентами. К тому же во время учёбы в университете я окончила курсы психологии.
- Да, я видела ваши документы, - скупо улыбнулась кадровичка. - Очень хорошо. Но каждый наш клиент требует особого подхода и внимания. Новые сотрудницы порой поработают немного и начинают их ненавидеть. И работа для них превращается в ад. Вас это не смущает?
- Этого не случится, - заверила её Юля, для которой эта фирма была последней надеждой.
- Что ж. Все тесты показали отличные результаты, и пока вы в приоритете перед остальными кандидатами. Осталось пройти последний небольшой тест.
Сзади послышался шорох, и на голову внезапно полилась вода.
Усилием воли изумлённая Юля заставила себя усидеть на месте. Краем глаза она заметила сотрудника, который ставил на тумбочку пустой стакан. О нём она снова забыла, причём мгновенно, потому что на неё цепким взглядом из-под очков в тонкой оправе смотрела холёная кадровичка.
Юля сообразила, что не дышит. И, главное, отвратительно выглядит с мокрой головой, потёкшей косметикой, ошарашенной физиономией и вцепившимися в край стола пальцами. И разжала пальцы. Напустив на себя невозмутимый вид, она вытащила из сумочки носовой платок и промокнула лицо.
- Душно у вас, так что холодный душ пришёлся кстати, - невозмутимо произнесла она. - Жаль, не за шиворот, было бы эффектнее.
Кадровичка победно улыбнулась:
- Великолепно! Вы нам подходите, Юлия Георгиевна.
- Зато вы мне не подходите, - заявила Юля, поднялась и гордо прошествовала мимо сообщника кадровички, краем глаза "срисовав" его изумлённую рожу и получив истинное удовольствие.
- Юлия Георгиевна, напрасно вы так, - окликнули её, но та даже не оглянулась.
"Да пошли они лесом со своей зарплатой и соцпакетом", - злилась Юля в машине, пока оттирала остатки косметики и приводила себя в порядок. Руки тряслись - уже привычно, в груди дрожал мерзкий студень, и это тоже злило. Да плохо всё, чего уж там! Чёрная полоса всё тянулась и не думала заканчиваться.
Юля позвонила Танюхе и рассказала о своём унижении.
- Ну ты дура, Юлька! - выругалась подруга. - Подумаешь, вода. Тебя же просто на стрессоустойчивость тестировали.
- "Просто"! - передразнила её Юля. - Просто трясёт уже всю, все нервы вытрепаны.
- Дуй ко мне, поговорим.
- Не подую. Тебе с твоими циферками всё равно будет некогда болтать со мной. В Холмск поеду.
- И куда ты в Холмске?
- А хрен его знает, куда.
- Что-то с голосом у тебя. Срывается. Юль, а может, и к лучшему, что не стала туда устраиваться? С клиентами работать - надо нервы железные иметь. Тебе сейчас релакс нужен, а не новая нервотрёпка.
- Какой релакс, Таня? Я не знаю, как теперь разруливаться буду. Сроду не была в таком тупике.
- Ну не совсем тупик-то. Дуй ко мне, говорю.
- Не, не хочу. Не могу сейчас никого видеть.
- Во, с клиентами работать собралась. Забей, Юль. Езжай в своё лесничество. В конце года к нам устроишься. Месяцев шесть-восемь всего, перетерпишь.
- Тебя к тому времени уже не будет.
- Ну и что? Я своё дело сделала, директору тебя "сосватала", тебе только наслаждаться осталось.
- Носи, не стаптывай. Да как устроишься - позвони.
И теперь Юля бесцельно нарезала круги по Холмску в белой "Королле", которая, хоть и дарёная, по документам числилась на Глебе - с сопки на сопку, на которые взбираются улицы города.
На площади Мира она спохватилась, что с утра у неё и маковой росинки во рту не было, а в сумочке со вчерашнего дня лежит бутерброд, забытый после незабываемого визита в лесничество. Стоило вытащить на свет съедобный кусочек, как к ней один за другим стали слетаться голуби. А потом на неё двинулась огромная стая. Увидев прущую на неё армаду, Юля испытала приступ паники. Стая опустилась рядом, окатив её пылью и запахом, который горожанке не с чем было сравнить.
- Кыш, орнитозники! - Юля сморщилась и помахала рукой перед собой, разгоняя клубы пыли. Она выкрошила весь бутерброд, и голодные птицы, оттаптывая ей ноги, жадно вымели и хлеб, и сыр, и колбасу. Голубь опустился рядом на скамейке, и, склонив голову набок, заглянул в лицо случайной кормилице: не найдётся ли ещё чего-нибудь поживиться? Юля только развела руками:
- Извини, приятель. Как-то я вас не ожидала.
Разочарованная стая отбыла прочь. "Хорошо им, - без зависти подумала Юля. - Только и забот, чего бы поесть раздобыть. И детей своих птицы бабушкам не сплавляют. Устроюсь я в это лесничество, как вот потом отпрашиваться? В Хабаровск лететь - минимум два дня надо. Не могу без детей, зря я их отдала. Не надо было".
При мысли о детях и о свекрови стало совсем нехорошо. Были бы Тёма со Светой рядом, было бы спокойнее, вроде как проблемой меньше. А теперь надо лететь в Хабаровск к Ольге Владимировне, которую совсем не хотелось видеть.
Нужно срочно устраиваться на работу, на ту, которая есть, иначе и в Хабаровск лететь будет не на что...
Глава 2 Влез по пояс - полезай и по горло
Хромой пёс её не забыл. Правда, сперва облаял. Лишь подойдя вплотную и уткнувшись в самые ноги, он замолчал, обнюхал ей коленки и задрал голову: "А, это ты... Ладно, живи пока". Юля догадалась, что пёс подслеповатый и с подсевшим обонянием.
- Привет, чёрная физиономия, - поздоровалась Юля и погладила его.
И тут же пожалела об этом: пёс оказался грязным и старым. Юля с недоумением растопырила пятерню.
- Вон, об кошек вытрите, - посоветовала с крыльца Екатерина Дмитриевна. Вокруг неё с просящим мявом увивалось несколько кошек. - Они почище.
- Руки собакой пахнут, им не понравится.
- Они любой ласке рады. А машина ваша где? На дороге? Загоните её сюда, под окна.
- Охранник не пустил.
- Сейчас пустит. Здесь контора лесхоза, вообще-то, вы номер машины директору лесхоза отдайте, чтобы на проходной пускали.
Юля погладила и кошек. Те принимали ласку с энтузиазмом: поднимались на задние лапы, тянулись к руке, тёрлись об ноги. Запах собаки их и вправду не смутил.
- У них имена-то есть?
- Да прям, - скупым жестом отмахнулась Екатерина Дмитриевна. - Собаку Барбос зовут, а вон ту - Жулька. Жульку нам щенком подбросили, погладить никому не даётся, боится. А Барбос - лесной парень, жил с бригадой в лесу, сюда его только на зиму привозили. Два года его в лес не берут, старый стал, ещё и охромел. В вахтовку не запрыгнет.
Жулька бегала туда-сюда красивой пружинистой рысью. Кто-то из родителей, похоже, был потомственным охотником, уж больно ладной и красивой была собака. До проходной женщины пошли вместе. Екатерина Дмитриевна по пути ознакомила новенькую с графиком работы и объяснила, кто кому в лесничестве подчиняется.
- А лесхоз и лесничество разве не одно и то же? - спросила Юля.
- Не одно и то же. Сейчас начнёте работать и всё поймёте.
Юля пристроила "Короллу" в общем ряду из четырёх-пяти машин. Первый рабочий день начался. "Ничего, - утешала она себя. - Чем они, лесники, заниматься могут? Ходят по лесу, цветочки нюхают. Вот и я буду цветочки нюхать. А через месяц за детьми слетаю".
В конторе Юля увидела ещё одного персонажа, вольготно расположившегося в офисном кресле. Толстый светловолосый парнишка лет двадцати, белокожий, с румянцем во всю щёку, со слабым намёком растительности на подбородке, с интересом воззрился на новенькую нагловатыми голубыми глазами. Первой мыслью было - чей-то сын. Но нет, одет он был в робу с шевронами Агентства лесного и охотничьего хозяйства, будто прямо сейчас собрался в лес. "И это лесник?! - удивилась Юля. - Что этот тюфяк здесь делает? А как этот слон по лесу ходит?"
- Уже готова, у Иваныча возьми, - звонким голосом отозвалась Рита.
Одета она была не в длинную юбку, а в джинсы, но всё равно на вид оставалась чистокровной цыганкой. Негритянские кудри она забрала в хвост, непослушные жёсткие пряди выбивались из-под резинки, и Рита то и дело пыталась убрать их за ухо.
Толстый парень споро выдвинулся из-за стола и в дверях столкнулся с Владимиром Ивановичем. Тот молча сунул ему в руки лист бумаги.
- Куда хоть едем-то? - пробасил парень.
- В Пятиречье на посадки. Евгений Петрович и Рита.
- Ой, - подскочила "цыганка". - Хоть бы сказали. Я сейчас.
- Говорил же вчера.
- Не говорили, - колокольчиком "прозвенела" Рита, вытащила из шкафа два пакета и выскользнула в дверь.
- Нечего там делать, бригада только заехала, - вкрадчивым голосом заметила белобрысая "лошадь". - Они не протрезвели ещё.
На её замечание никто даже не обернулся.
- А ты, Миша, свози сперва Юлию Георгиевну на прививку. Только быстро, - велел парню главный лесничий.
- Зачем ей прививка? - снова встряла белобрысая. - Она что, в лес будет ездить, что ли?
- Будет, - невозмутимо ответил главный лесничий.
- А что за прививка? - насторожилась Юля.
- От энцефалита. Это обязательно. В лес поедете уже на следующей неделе. Рановато после прививки, но у нас людей не хватает.
Спрашивать, что она будет делать в лесу, не осталось времени, потому что Миша кивком головы позвал Юлю за собой. В поликлинику они отправились на одной из "буханок" - на "уазике", похожем на "скорую помощь".
- Ни разу не ездила на такой машине, - со смехом призналась она Мише.
- Привыкайте, - ответил тот. - А вы где раньше работали?
- В администрации.
- О! А чего ушли оттуда? Личное, да?
- Ничего личного, - торопливо заверила его Юля. - Надоело.
- Там, говорят, коллектив - что клубок змеиный, не каждый уживается.
- В общем-то, да. Нет, каждый человек сам по себе хороший, но как вместе соберутся - администрация.
- А у нашей Кати Дмитриевны фамилия Змей, - хохотнул Миша.
"Час от часу не легче", - подумала Юля, которая и без красноречивой фамилии не ждала ничего хорошего от острой на язык сотрудницы.
- Вы все ей подчиняетесь? - пустилась она в разведку.
- А то как же! С Катей Дмитной не забалуешь! - снова рассмеялся Миша. - Приехали.
Недавно отстроенное здание Костромской поликлиники поблёскивало чисто вымытыми окнами. В просторном коридоре чинно сидели пациенты, переговариваясь между собой. Разговор шёл общий для всех, ведь, в отличие от города, здесь все друг друга знали. Юля заявила о себе в регистратуре. Нужные документы нашлись в сумочке, Юля не убирала их с тех пор, как пустилась на поиски работы. Медсестра принесла ртутный градусник. В очереди чуть слышно прошелестело: "лесничество" и "новый работник". Юля с неудовольствием ощутила себя в центре внимания.
- Скоро в лесхозе одни женщины останутся, - сварливо заметил дед.
- А потому что мужики слабые, мрут, как мухи, - поддела его бабуся.
- Жисть у нас такая. Тяжёлая, - отдулся дед.
- А у женщины какая? Лёгкая, шо-ль?
- У всех такая, - рассудительно сказала другая бабка. - Мы, девочки, покрепче мужчин, потому и живём дольше.
- Да, мужчин беречь надобно, - громко заявила третья. - Нежные они.
- Нас бы кто поберёг, - ответила первая. - Там болит, тут болит, пока расходишься - уже и вечер наступит.
- Вот и я своему говорю: ты когда завалинку починишь, пень старый? Ревматизм замучил, а завалинки нет. Давеча как вытяну его палкой по спине, вон, аж погнула.
- Спину? - уточнил дед, прищурившись.
Но бабка, предложившая беречь мужчин, уже подняла свою погнутую клюку.
Юлю пригласили на прививку, и она, не удержавшись, рассмеялась в процедурном кабинете, чем и понравилась медсестре.
- Приходите к нам по осени прививку от гриппа делать, - пригласила она.
- Спасибо, но я, пожалуй, в городе сделаю.
- В городе очереди и часы приёма. У нас проще.
В конторе Екатерина Дмитриевна показала Юле полку в шкафу, заставленную архивными папками:
- Это ваше. Здесь договоры купли-продажи лесных насаждений для граждан. А здесь материалы отводов на дрова, на стене список отводов. В этих папках - нормативы. Садитесь за комп, покажу файлы, программы, отчёты. Пока будете заниматься этим. Завтра Рита передаст вам противопожарные мероприятия, а то она зашивается одна со своим лесовосстановлением. Им у нас ещё участковый лесничий занимается, Василий Степанович, он сейчас на СВО.
- А что это ты распоряжаешься? Если Суворов не может, пусть Юлия Георгиевна к Евгению Петровичу обратится, - заметила белобрысая всё тем же вкрадчивым, мурлычущим голосом.
- У себя дома на кухне к нему обратишься, - обрезала её Екатерина Дмитриевна и снова обратилась к Юле:
- В сейфе лесохозяйственный регламент, полистайте его, посмотрите.
- Екатерина Дмитриевна, ты, никак, в главные лесничие метишь, - не угомонилась белобрысая.
- В этом нет необходимости, пока есть Кузаков и Суворов.
- Васька?! - вскинулась "лошадь".
Юля с её десятилетним стажем работы в женском коллективе мгновенно поняла, что на СВО находится как раз тот самый Кузаков, который Василий Степанович. А фамилию лесничего, который суть Евгений Петрович и муж белобрысой, Екатерина Дмитриевна не назвала намеренно, чтобы подразнить сотрудницу.
- Твой Петрович боится, что я ему дорожку перебегу? - продолжала издеваться над ней Екатерина Дмитриевна.
- Попробуй, перебеги, - ухмыльнулась белобрысая.
"Ага, вот и тот самый конфликт, о котором предупредил Владимир Иванович и ещё один работник, пожилой", - сообразила Юля и тут же успокоилась. Уж сколько она в администрации конфликтов перевидала - врагу не пожелаешь. "Тетрис" в её голове сложился сразу: главное, не ссориться с Катей Дмитриевной и не злить Евгения Петровича. И жить можно.
- С главным лесничим, со мной, Ритой Нечитай и нашим водителем Михаилом вы уже познакомились. Вот, знакомьтесь: Никифорова Антонина Фёдоровна, - Екатерина Дмитриевна кивнула в сторону белобрысой. - Маргарита, я и Антонина Фёдоровна - государственные инспекторы по охране леса. Арсений Андреевич тоже госинспектор, ему почти семьдесят, он охотовед. Я занимаюсь лесопользованием, ты тоже будешь им заниматься.
Чем занимается Антонина Фёдоровна, она не уточнила.
Юля попыталась выяснить у новых сотрудников насчёт жилья в Костромском. Владимир Иванович и Екатерина Дмитриевна с советом затруднились, супруги Никифоровы, как оказалось, жили в селе Яблочном, а тихий Арсений Андреевич охотно откликнулся:
- На месяц? Надо подумать. Тут рядышком живёт учительница на пенсии, Тома, моя двоюродная сестра. Спрошу, может, согласится взять. Всё жалуется, что скучно одной, внуков только на каникулы привозят, и то ненадолго. А зачем тебе, Юля? У нас Рита в городе живёт, каждый день ездит. Ездите с ней по очереди на одной машине, чтобы две не гонять, бензин не тратить. А в дождь, как дорогу разобьют - у нас автобус ходит раз в час, всегда можно уехать.
- Машина не совсем моя, вернуть надо, - уклончиво ответила Юля.
Арсений Андреевич тут же позвонил своей кузине Томе и долго беседовал об огороде, курах, крыше, печке, здоровье, общих знакомых, коих несть числа, и только потом спросил о деле. Выслушав ответ, он ещё немного поговорил с родственницей, написал на листке адрес и подал его терпеливо ожидающей Юле:
- Сходи к ней, посмотри. Баба Тома её зовут. Тамара Сергеевна. Как понравитесь друг другу, так и заселишься.
Арсений Андреевич и Владимир Иванович заговорили о работе, Юля слушала их и понимала только одно: что ровным счётом ничего не понимает. Она, такая умная и образованная, ни слова не понимала из разговора двух лесников, будто они обсуждали дела на китайском языке, и это страшно её задело.
Вернувшись на своё новое рабочее место, она сгребла все предложенные папки и погрузилась в изучение новой специальности, не замечая взглядов новых сотрудниц - заинтересованного Кати Змей и полупрезрительного Никифоровой. О стенах с облезлыми, выцветшими обоями и о полах с протёртым линолеумом она забыла.
К концу рабочего дня вернулись из леса Никифоров и Рита. Рита, чему-то веселясь, отправилась в туалет переодеваться, а Евгений Петрович вызвал Юлю в соседний кабинет, который делили он, главный лесничий и Арсений Андреевич. Сложив козырьком чёрные с проседью брови, так, что даже свет не проникал в глаза, лесничий, он же заместитель, подпихнул Юле груду папок:
- Даю вам инструкции по технике безопасности. Как всё изучите, подойдёте, распишетесь в журналах. Даю время до послезавтра.
Весь его вид излучал недовольство, новая сотрудница пришлась ему не по вкусу. И то верно: зачем в лесничестве нужен работник с юридическим образованием, да ещё и женщина? Своих хватает, курятник развели.
- Зачем ты её взял, Иваныч? - буркнул он через губу главному лесничему, когда Юля вышла.
- Очереди за воротами я что-то не наблюдаю, - миролюбиво ответил Владимир Иванович. - Наставником ей быть, я так понимаю, ты не желаешь.
- Разумеется, нет.
- Значит, Катя.
- Посмотрим, сколько эта фифа здесь продержится, - фыркнул Евгений Петрович.
- Катя Дмитриевна тоже фифа.
Никифоров ухмыльнулся в полном согласии.
Старая учительница Юле понравилась. Была она низенького роста, круглая, опрятная, с добрым лицом и кудряшками на голове.
- Живи, отчего нет, - закудахтала она и повела Юлю в дом. - Второй год на пенсии, никак не привыкну. А тут живая душа рядом будет.
Дом у бабы Томы был большой, о трёх комнатах, просторной кухне, большой прихожей, сенях и светлой, застеклённой веранде. Мебель стояла ветхая, со вкусом подобранные шторы - свежие, везде чистота, только не было комнатных цветов. Хозяйке, видать, хватало огорода и сада. В большой комнате стояло чёрное пианино. Тамара Сергеевна провела постоялицу в маленькую уютную комнатушку с ковром на стене:
- Вот тебе комната. В той комнате у меня ночуют внуки, когда приезжают. Летом они на веранде спят, им нравится, а зимой в детской, вы мешать друг другу не будете.
- Баба Тома, я только на месяц, - заверила её Юля, на что баба Тома махнула рукой:
- Месяц, так месяц. Шкаф я тебе освобожу, располагайся.
Машину Юля загнала на широкий птичий двор, распугав кур. Двор перед домом был полностью мощёный дощечками, чистенький, со скамейкой и голым пока цветником вдоль забора. От птичьего двора его отделял высокий забор, такой, чтобы не перелетали куры. По другую сторону за штакетником располагался сад, по-майски обнажённый.
Стены в доме были белёные, никаких обоев, на кухне до уровня груди - покрашены голубой краской, выше побелены, как и потолок, а граница между краской и побелкой аккуратно подведена синькой. Баба Тома протопила большую печь, обшитую металлическими листами, а Юля с интересом наблюдала, как хозяйка закладывает в зев печи дрова, подсовывает мятые газетные листы и поджигает, а потом, когда дрова как следует разгорелись, кочергой сдвигает в сторону стальные кольца на широкой и плоской, как стол, поверхности печи, и засыпает в круглую дыру уголь из ведра, а потом маленьким веничком заметает туда же просыпавшиеся угольки и пыль. На печи хозяйка приготовила ужин, попутно обучая постоялицу, куда ловчее ставить кастрюли. Двухконфорная электроплитка сиротливо стояла на приступке в углу печи. Юля застеснялась, собралась готовить себе сама, но баба Тома сказала:
- Сегодня поужинаем вместе, мне ж надо показать тебе, как на печке варить. Завтра уже сама будешь. Тут, на печке, и варю всё: себе, курам, гусям, собаке.
- А корова есть у вас?
- Коровы нет. Мама держала корову. Нас, детей, одиннадцать человек было, куда же без коровы.