Некоторым образом люди являются источниками собственных несчастий. К этой мысли меня подталкивает собственный печальный опыт. Судьба судьбой, а все же можно сколько угодно убеждать хозяина съемной квартиры, что ну просто не судьба ему получить с меня деньги, но он стоит на своем и вызывает городскую стражу. Стража приходит и не находит меня, потому что я стою в своем горшочке и тихонько хихикаю. Тогда они описывают мое имущество, вешают красные сургучовые печати на все подряд, включая и меня, закрывают дверь и уходят. Я слышу, как опечатывают дверь, и вдруг начинаю понимать, что смеялся зря.
Вот так, счастливо избежав одной опасности, я вверг себя в пасть десятка других. В трудную минуту, пожелав стать тихим и незаметным, я превратился в кактус, чересчур уж тихое и бессловесное создание, чтобы самостоятельно вернуться в прежний облик. Вечерело. Моя и без того не очень уютная квартира потихоньку выстывала и погружалась во мрак. С подоконника мне слишком ясно видны были звезды. Их совсем не романтическое расположение не предвещало мне ничего хорошего.
Через положенные законом три дня мое немудрящее имущество было продано старьевщику, а в комнату вселилась весьма легкомысленная девица. Если она и бывала дома, то, как правило, в шумной компании. Она почти не поливала меня, а кавалеры, отдыхавшие у раскрытого окна после любовных баталий, норовили выбить трубку в мой горшок. Однако я благодарен этой свистушке уже за то, что она неожиданно подарила мне свободу. Однажды - к тому времени я уже сбился со счета дней и окончательно запутался в хитросплетениях ее связей - моя хозяюшка повздорила с одним солдатиком. Помню только, что очнулся я от громоподобного звука затрещины, которую она отвесила своему другу. Потом незадачливый ухажер летел по лестнице все пять пролетов. А когда он, хромая прочь по улице, осмелился обернуться к ругавшей его на чем свет стоит даме и погрозить ей кулаком, та швырнула в него горшок с цветами. По счастью, это оказался мой горшок.
Солдатик, получив горшком по голове, выразился по этому поводу длинно и замысловато, но настолько от души, что этого эмоционального заряда мне хватило, чтобы вернуться в прежний вид почти на сто процентов. А может быть и на все сто. И некоторые отклонения в моей внешности можно было отнести к последствиям дурного обращения. Весь я был какой-то бледный, даже зеленоватый, а на лице росла подозрительная щетина, слишком напоминающая колючки. Горшок, ненавистный горшок, в плену которого я томился, и который никак не желал слезать с моей ноги, я со злостью разбил о стену. И поспешил нырнуть в подворотню, потому что на шум из дверей выбежал хозяин дома.
Когда стемнело, я отправился подлечиться в одну знакомую аптеку, где можно было приготовить любой состав, и никто не спрашивал - а зачем вам это? Время было позднее, переплетающиеся улочки выделывали такие фокусы, каких днем от них никто не стал бы ожидать. Среди прохожих я, пожалуй, и не выделялся.
Аптека помещалась в подвале одного дома эпохи расцвета империи, где балкончик над входом поддерживали две девицы с обилием форм. Такие дома всегда строили с роскошными подвалами - то ли для узников, то ли для вина, то ли для пересиживания набегов. Мельком оглядев гигантских пейзанок и лепнину в виде ненормально разросшихся плодов, я нырнул в сырой подъезд и загромыхал по темной лестнице вниз. Хотя, в общем-то, не слишком темно было там, да и зальчик аптеки был даже уютен. Присев на старый кожаный диван у старого же двухтумбного столика, оставшихся, видимо, с прежних времен, я бегло набросал на бланке заказа состав необходимой мне смеси. Девушка за окошком удивленно приоткрыла рот, потом подняла лицо от бумаг и очень внимательно меня осмотрела. Она была чудо как хороша. И еще, кажется, умна при этом. Сердце у меня как-то странно ухнуло, хотя, памятуя о последней из заботившихся обо мне женщин, я не должен был бы слепо доверять первому же ангельскому личику.
- Вы ничего не забыли? - спросила она таким голосом, что я ответил:
- Рядом с вами я готов забыть обо всем, - и чуть было не добавил, - Даже о той, что редко поливала меня и держала на сквозняке!
- А где же ваш рецепт? - спросила она уже более холодным тоном. Да... В таком виде только за девушками ухаживать - еще подумает, что я пьян! Однако нравы здесь переменились - давно ли?
- Вы, я вижу, новенькая, - сказал я покровительственно, и она зарделась. - Это отпускается без рецепта.
На что она заметила, что вообще-то она бухгалтер, и подменяет заболевшую аптекаршу только потому, что больше некому, но вообще-то (она особо подчеркнула это снова) она бухгалтер и даже совладелец фирмы. Уже несколько лет (давно же я здесь не был, и слава богу), как прежний хозяин расширил свое дело, набрал наемных работников, а уж они привели заведение в порядок. И она сыграла в этом не последнюю роль.
В это время к нам вышел провизор - звонком она его, что ли, вызвала? - перехватил мой листок и тоже воззрился на него.
- Милый вы мой, - голос у него был, как мед на патоке, тягучий и липучий. - Да этого же хватит, чтобы отравить полгорода!
- Это наружное, - буркнул я. - Что-то типа депилятора. Втирать трижды в день.
- И в этом случае я вам не завидую, - произнес он, скептически оглядывая мою щетину.
Я начал потихоньку закипать. Вопросы просто градом сыпались, а дело стояло. Что, если, правда, применить смесь вовнутрь, для начала вкатив ложку этому пижону? Небось, вся его заботливо уложенная шевелюра осыплется листвой, даже такой слой геля не удержит. Наверно, что-то такое распространилось вокруг, потому что из глубины помещения уже спешил хозяин аптеки, маленький всклокоченный человек.
Мы сразу друг друга признали. Рыбак рыбака, так сказать... Я всегда подозревал его в чем-то таком - работает в подвале, отсыпается днем, теперь вот еще эта чувствительность к отрицательным эмоциям... Он подхватил меня под ручку и увлек в свой кабинет, по дороге пару раз свирепо зыркнув на своих работников.
Вот так мы сидели и пили: я - чай, а он - что-то свое из фляги. Когда он предложил мне совместное предприятие, я даже поперхнулся. Ничего себе обман населения в промышленных масштабах - наварить бурды из душистых трав, слава богу, безвредных, потом пошептать над ними и - крибле-крабле-бумс - полное исцеление от всех болезней! Я, дескать, пользуясь своими связями в медицине, - и помотал своей флягой. Во фляге булькнуло.
- Ты когда последний раз выползал на белый свет из своего подвала? - спросил я. Вроде не то хотел сказать, а он сразу обиделся. Надулся, как сыч, а я продолжил: - Тебя завтра же пристрелят за такие дела - хочешь столько народу без работы оставить!
- Пристрелить-то не пристрелят, - сказал он, мрачно улыбнувшись. Да, зубы у него, конечно... - Ну, может, не от всех... и не сразу... Я же, наверное, не один такой умный.
- Разумеется, не один, и уж точно не умный, - поспешил я его успокоить. - Боюсь, что половина того, что стоит на твоих полках, сделано по такой же технологии. Только действуют они с большей выгодой. Вместо пузырька "от всех болезней" разливают из одной бадейки в красивые баночки с этикетками "от головы", "от живота", "от зубов", и так до бесконечности. А что там внутри, дело личной совести каждого.
- Причем тогда совесть? - удивился он. - Ведь помогает же?
- Видите ли, профессор, - сказал я, как можно мягче, - до настоящего времени науке не известно средство от всех болезней. Не бывает лекарства - "вообще". И магии "вообще" не бывает.
- Вообще, вообще... Размахался тут, - передразнил он жест, которым я подчеркивал эту всеобщность и целостность. - А живая вода? - и быстрый взгляд исподлобья.
- Уж ты бы помолчал бы о живой воде! - закричал я на него. - Может, ты и читать-то не умеешь? Может, хочешь испробовать ее на себе, вернуть, так сказать, человеческий облик? - и как будто полез за пазуху.
Его, беднягу, аж подбросило. Как будто я склянку с живой водой всюду при себе таскаю и так вот сейчас из кармана запросто выну. Это, знаете ли, такая штука страшная, живая вода, что умирать буду - не притронусь. Живая вода, мертвая вода - хрен, как говорится, редьки не слаще. Очень сильное средство, чуть ли не камни от него срастаются, не то, что бренная плоть. Только я еще ни разу не видел, чтобы человек, имевший дело с живой водой, остался прежним. Стоишь рядом с таким здоровым, веселым, а чувствуешь себя, как в зубодерне.
Я вытащил из-за пазухи зеркальце и подразнил аптекаря издали.
- Стало быть, не бывает живой воды? - облегченно вздохнул он.
- Еще как бывает, - в тон ему ответил я. - И живая вода, и мертвая. Живая вода, Хрустальные ключи, проклятое место, не к ночи будь помянуто.
***
И вы знаете, я согласился на эту авантюру. Потому что надо ухаживать за девушками. Это моя вечная беда, потому что, вообще говоря, мне хотелось бы видеть рядом умную, взрослую женщину, пусть не идеальную красавицу, а - интересную, мечтающую о том же, что и я, - семье и детях. Но какая же может быть семья у человека, у которого семь пятниц на неделе, который не знает, что с ним будет через минуту? Да еще к тому же изначально выглядящего лет на десять моложе интересных ему женщин и категорически не желающего стареть? Поэтому приходится общаться с милыми во всех отношениях созданиями, которые радуются моему приходу, но не тяготятся и моим отсутствием.
Как раз такой оказалась девушка, которой не было в день моего появления в аптеке. Через пару дней мы познакомились.
- Лео, - представился я.
- Рада, - произнесла она, протягивая сильно надушенную руку.
- Безумно рад, - я уже знал, что это ее имя, и мой дешевый каламбур прошел на ура.
Она была большой, шумной, любила сладости, дешевые украшения, веселенькие ткани, тяжелые духи. Ей нравилось "плыть по морю бурной страсти", как говорилось в ее стихах, я бы добавил, зацепившись за любой обломок. Меня это вполне устраивало, потому что и я, что бы мне ни взбрело в голову, мог завалиться к ней в любое время дня и ночи.
- Рада? - спрашивал я, входя.
- Безумно рада! - это звучало, как пароль и отзыв.
Она была доброй и очень доверчивой, кормила меня домашними булочками, несмотря на то, что "все мужики сволочи, обманывают и сбегают". Рада постоянно обсуждала свои сердечные дела с лучшей подругой, кстати, той самой девушкой, у которой я торчал в горшочке, и удивлялась, отчего это я не выношу такого милого, душевного человека.
Та девица, что в первый день подменяла Раду, оказалась довольно пресной особой с большими амбициями. При моем появлении она впадала в безмолвное бешенство, а я поддразнивал ее и тихо веселился.
Потом неожиданно появилась Вика. Она была все такая же маленькая, легкая, с кучей веснушек на широком, простоватом лице. Только морщинок немного прибавилось.
Мы были озабочены поисками денег под расширение предприятия, и человек, дающий деньги, привел ее с собой. Это был Викин муж, и мне странно было видеть этого заурядного, мясистого, бритого налысо человека там, где следовало быть мне. То есть рядом с нею и ее детьми. Моими детьми, которых я не видел уже не знаю сколько.
Наверно, ужасно смешно видеть, как человек идет, наступает на грабли, получает по лбу... Говорит себе: не ходи туда. Разворачивается на сто восемьдесят градусов, снова наступает на те же грабли, получает по затылку... Когда эти грабли постоянно у него на пути, куда бы он ни шел, дорога просто усеяна граблями. Одно неосторожное движение и - рраз!
Так вот, при первой нашей встрече мне показалось, что Вика такая же, как я. Потому что была в ней какая-то милая чудаковатость и легкое отношение к жизни, которые встречаются именно у магов, привыкших полагаться на судьбу, читай - на авось. Прошло немало времени, прежде чем я убедился в обратном. Ради нее я в который раз нарушил золотое правило: не портить своим присутствием жизнь хорошим людям, - завел роман с серьезной девушкой. Как-то незаметно мы стали семьей. Наш дом был поистине сумасшедшим домом - потому что большей частью мы там отсутствовали, а если появлялись, то заводили ужасный тарарам. Ей очень нравилось, когда я дурачился - оживлял ради шутки цветы на обоях или заставлял кастрюли петь хором. Правда, когда я нарушил еще одно золотое правило и появились дочки, Вика не могла путешествовать вместе со мной. Но у меня все еще был дом, куда я возвращался из долгих странствий, где меня ждали.
Однажды Вика подвела меня к зеркалу и сказала, что мы должны расстаться. Никогда - слышите - никогда я не вздумал бы бросить эту женщину из-за такой ерунды, как возраст! Во всяком случае, до сих пор не собирался. И вдруг она сама подводит меня к зеркалу, говорит, что уже не девчонка и устала "от всего этого", что ей нужен самый обыкновенный человек, на которого можно положиться. Чтобы я больше не приходил в этот дом, не тревожил ее и детей. Разумеется, я не хотел даже слушать, но потом закрутился, а когда вернулся, в моем доме уже жили чужие люди.
Тогда я нарушил третье золотое правило и решил поспорить с судьбой, то есть найти Вику. Разумеется, ничего из этого не вышло, а всевозможные проблемы хлынули на меня мутным потоком. И вот я стою перед ней, пытаюсь вспомнить, сколько лет прошло, пока я все это расхлебал, и не могу.
- Твоим детям на будущий год поступать в университет, - сказала она, не здороваясь. Так она встречала меня в молодости - словно я не чёрт знает где шлялся неизвестно сколько, а сбегал на кухню попить водички. - Деньги нужны позарез.
Стало быть, не такой уж он и надёжный, этот среднестатистический!
- А он собрался все их вложить в это безнадёжное дело. Слушай. А ты что здесь делаешь? - вдруг, как бы проснувшись, спросила она удивлённо. - И где ты был всё это время?
- Это длинная история. Даже несколько длинных-предлинных замшелых и скучных историй, попытался улыбнуться я. - Здесь я занимаюсь оживлением безнадёжного дела, то есть своей обычной работой. Твой муж получит свою прибыль. Моё слово твёрдо!
- Лео! - воскликнула она шёпотом, схватила меня за руку и быстро заговорила. Не повышая голоса, - ты возьмёшься за старое?
- Да я вроде и не переставал, - удивился я. - С чего бы это? - и постарался отнять руку, потому что её жгло, словно огнём.
- Как? - удивилась она. - Разве ты не знаешь закона о мире и благолепии? Тебя же посадят, как раньше!
- Дорогая моя, - сказал я, наконец вырвавшись, - последний раз я сидел лет триста назад, во времена принцессы Лианоры. За растрату казённых денег. Но даже тогда я не знал законов, хотя мне, как первому министру, приходилось их подписывать.
- Я боюсь за тебя, - прошептала она.
- Каждый сам за себя, милая, - наконец мне удалось высвободить руку, вернее, Вика отпустила меня, повернулась и пошла по коридору.
- Погоди, - крикнул я.
Она не оглянулась. Но денег её муж отвалил. И мы принялись за работу.
Почти полгода пронеслось в такой кутерьме, что голову некогда было поднять. Зелье варилось день и ночь, а я только успевал придавать ему силу. В отличие от многих других средств, он действовало, не считая редких побочных эффектов. Хвосты я убирал бесплатно.
Разумеется, на этикетке обо мне не было ни слова. Отнюдь не потому, что скромность украшает, а потому, что согласно закону о мире и благолепии магия как бы не существует.
За это время мы уволили бухгалтерскую девицу и взяли на её место Вику - по просьбе мужа. Эффект от этого был скорее обратный. Кроме того, мне пришлось слепить гомункулуса. Тесто я разводил на глазок, поэтому вышел он какой-то кривоватый и страшненький, но дело своё - таскать тяжести да мешать в баке отвар - кое-как исполнял. Пару раз он уходил в запой. И на его место приходилось ставить провизора. Мне этот тип сразу не понравился, и опасения через некоторое время оправдались - кто-то стал подделывать нашу марку. С одной стороны, это было как бы знаком признания качества. С другой стороны, это самое качество подрывало. В один прекрасный день аптекарь принёс и поставил передо мной два совершенно одинаковых с виду пузырька. Один наш, другой поддельный. И предложил мне разобраться.
Правый пузырёк был моим, я сразу почувствовал связь с ним, ощущение, похожее на смутное воспоминание о чём-то светлом. Левый был наполнен отваром трав, примерно напоминавшим мой, однако пустым, безвредным, но и бесполезным. Примерно как бодрящий чаёк. Аптекарь, выслушав меня, решил, что кто-то из своих же продал рецепт.
- Вот только кто? - размышлял он вслух. - На лбу же не написано?
- На лбу? - переспросил я. - Интересная мысль.
Утром провизор потихоньку от девушек подошёл ко мне и попросил вывести маленькие, аккуратные рожки, выросшие за ночь.
- Ничего, - сказал я громко. - Так походишь. Пока не докажешь свою преданность делу.
Может быть и зря.
Хуже оказалось с конкурентами. Однажды аптекарь принёс некое лекарство, за которым охотился весь город, всё больше и больше охладевая к нашему вареву.
Когда пузырёк соперников оказался к меня в руках, я от неожиданности уронил его на пол, потому что руки мои заходили ходуном. Лужица на полу таяла, распространяя резкий спиртовой запах.
- Вот я растяпа! - сказал я, опасливо поглядывая на остатки пузырька. - Поищи ещё один такой, а то никогда не узнаешь, из чего состоит живая вода.
На беду или на счастье, мы так и не смогли больше найти такое лекарство - в один день оно стало дефицитом. Потому что исцеляло действительно от всех болезней. Не то, что моя отрава.
В тщетных поисках прошло недели две, а потом события, и без того несшиеся с бешеной скоростью, разогнались ещё больше, словно покатили под гору.
Как я уже заметил, настала весна. Вечера стали длиннее и теплее. Буквально под каждым кустом, на каждой лавочке культурно отдыхала молодёжь. Иногда деньги на выпивку кончались. Тогда детки просили их у проходящих мимо.
Однажды вечером Вика задержалась на работе допоздна, готовилась к каким-то отчётам, и попросила меня проводить её до дома. По дороге она поделилась со мной плохими новостями: что доходы резко упали, муж собирается закрывать дело, и те долги по зарплате перед наёмными работниками, они и останутся долгами. А я как раз и есть один из этих наёмных работников. Ничего, сказал я то ли ей, то ли себе, пусть на мои деньги дочки учатся. Она хотела добавить ещё что-то, но промолчала. Мы миновали пару веселящихся компаний, потом Вика остановилась у высокой двери подъезда. Она опять что-то хотела сказать, и опять не стала. Просто помахала мне рукой и нырнула в тёмный провал двери. Всё так же молча я поплёлся обратно мимо пьющих пиво парней, громко и визгливо хихикающих девиц, мужичка, излагающего в непристойных выражениях что-то общефилософское, напряжённо глядя в одну точку перед собой... Позади раздался женский крик, резкий свист, шум разбегающихся ног. Мужичок оторвал глаза от невидимого собеседника и с неожиданной ясностью взглянул на меня. Я рванул туда, думая на бегу, что это не она, что ей незачем было возвращаться, и чувствуя, что ошибаюсь. Всё было до глупого просто: всё-таки она вернулась зачем-то, кто-то из детишек попытался вырвать у неё сумочку, она не дала, её толкнули, она неудачно упала и ударилась головой о камень.
На следующее утро я сидел в конторе, но работа не шла. Я вспоминал слова врача, осматривавшего Вику: "Мы сделали всё, что могли. Для своего возраста она в неплохой форме, и будем надеяться, что она поправится".
Ещё бы она не поправилась! Я плохо понимаю в медицине, особенно в диагностике, но все ушибы, царапины и даже рана на голове зажили в одну ночь не просто так. Однако - врачи недоумевали - Вика была здорова, но в сознание не приходила. Одни говорили, что нужен стресс, другие - что покой, третьи ждали чуда. Те, кто немного понимал в чудесах, при этом выразительно посматривали на меня. А я уже сделал всё, что мог, и даже больше. Ночь я провёл в больнице, тайком, разумеется. Едва почувствовав, что Викина жизнь вне опасности, я решился, наконец, оставить столичные дела на попечении Лысого и Аптекаря. А сам - отправиться поискать одного знахаря, которому доверял, ну, почти как самому себе, то есть не очень, но всё-таки... Шарлатан он был изрядный, чаще всего лечил за деньги то, чего и в помине не было. Но и в настоящих болезнях разбирался лучше многих. Жил он в избушке на краю болота, из имиджевых соображений, поэтому всё утро ушло на самоуговоры, не все-де болота гиблые, не у всех-де колдунов на уме сделать исподтишка пакость ближнему, и вообще... А ближе к обеду проснулось то самое лихо, о котором совестливая Вика чуть было меня не предупредила.
Лысый, не желая отдавать долги, сдал меня полиции нравов. По обоюдной договорённости в дела конторы они углубляться не стали. Просто провизор выступил как пострадавший от моих действий и меня, особо не разбираясь, осадили в телячий вагон и повезли бог его знает куда. И я поехал, как миленький. Потому что можно сколько угодно твердить о корпоративной этике, но если школа магов содержится на государственные деньги при известном заведении, то совершенно очевидно, на кого работает добрая половина профессионалов. Поэтому несколько дней спустя я сошёл с поезда, выжатый, как лимон, и почти такой же изжелта-зелёный. По дороге я наслушался разных нелепых историй о том, как все эти разношёрстные типы невинно пострадали, буквально попались под руку властям. Выходило так, что теперь хватали всех, кто подворачивался, просто я в своём подвале отстал от жизни.
В конце концов пешим порядком мы добрались до лагеря в глубине болот и повалились спать без ужина в каком-то сарае. Наутро нас построили, раздали лопаты и носилки и показали, где копать. Вот, оказывается, из-за чего был весь этот цирк - просто никто не хотел добровольно участвовать в стройке века. К слову сказать, в охране мы даже не нуждались, так как болото было несомненно гиблым и бежать практически не имело смысла.
Но я давно уже решил всё равно бежать при первой же возможности, а пока месил грязь наравне со всеми. Благо нас пообещали кормить в зависимости от выработки нормы. Было сыро и душно, многие поскидывали рубашки, я в том числе. И тут же пожалел об этом, но отнюдь не потому, что на меня напали комары. Один из наших надсмотрщиков отозвал меня в сторону и затеял культурный разговор.
- Я вижу, вам повезло работать с одним из величайших мастеров северной школы, - начал он, благоговейно осматривая кое-какие отметины, оставленные мне на память этим мастером заплечных дел.
- Боюсь показаться вам невежливым, - в тон ему ответил я, утирая со лба пот, - но, к сожалению, моя память не сохранила его имени. Возможно, я был слишком занят собой, потому что мастер такого уровня, несомненно, представился бы, прежде чем приступить к работе.
- Не сочтите мой интерес праздным, - продолжил он. - Я отнюдь не все свои годы провёл в этой отдалённой местности. Вам тоже наверняка приходилось в своей жизни сталкиваться с дурными сторонами человеческой натуры - завистью, неблагодарностью... Приятно было увидеть здесь плоды трудов своих товарищей, как запоздалый привет юности, как светлое напоминание об иных, более счастливых временах...
- К сожалению, мне скоро придётся вас покинуть, - со скорбной миной осведомил я его. Бежать. Бежать!
- Ничего, - улыбнулся он ободряюще, поняв меня по-своему. - Я сохраню кое-что на память о вас в моей скромной коллекции. Возможно, вам даже представится счастливый шанс ознакомиться с ней при жизни. Ведь мы стараемся использовать в целях перевоспитания не только здоровый труд, но и ценности культуры. Кстати, Вы должны знать, что трудитесь во имя великой цели - здоровья нации. Это болото питают целебные родники. Пару веков назад один престарелый король затеял протянуть к ним дорогу, но только теперь, когда мы сможем напоить из этих родников всех и каждого, строительство идёт с неимоверным успехом.
Все правители рано или поздно стареют, подумал я.
- Знаешь, кто это был? - громким шёпотом спросил меня один из местных старожилов. - Сам господин руководитель проекта!
- Да по мне хоть сам чёрт! - отмахнулся я.
- Он здесь и чёрт, и бог, и весь мир, - со значением произнёс старожил.
Бежать, бежать, чтобы не пасть так же низко!
Ночь упала на болото, холодная и душная одновременно. Если бы дело было на курорте, я до утра проворочался бы на сырых простынях. Но у меня не было ни простыни, ни даже кровати, я спокойно спал прямо на полу, не снимая ботинок, пока не почувствовал рядом какое-то движение. Я осторожно приоткрыл глаза, рассчитывая, с какой руки лучше врезать нежданному ухажёру, и увидел над собой знакомую клыкастую физиономию Аптекаря. Глаза его светились во тьме зелёным.
- Вставай, - сказал он довольно громко. - Уже луна взошла, а ты храпишь, как боров. - И облизнулся.
- Тише! Охрана! - зашипел на него я.
Он облизнулся снова и довольно икнул.
- Сытые, холёные... Поселиться здесь, что ли?
- В мои планы это не входит, - сказал я, поднимаясь. - Никакого здоровья не хватит.
Между тем мы вышли из барака и двинулись по плохо освещённому плацу, практически не скрываясь. Чтобы выбраться из этой чёртовой дыры, мне нужна была карта, и я знал, у кого она должна точно быть: у господина руководителя проекта.
Было на удивление тихо, если не считать непонятных тоскливых звуков, нёсшихся с болота. Ну просто никому не было дела до моего побега.
Руководитель проекта не спал, наверно, по многолетней привычке. Окно его кабинета светилось жёлтым. Аптекарь бесшумно и быстро впился в горло дремавшего при входе ординарца. Я поспешил вверх по лестнице, прихватив по дороге первую попавшуюся на пути палку - не то клюшку, не то трость, - стоявшую около вешалки.
Руководитель сидел за столом, под большой картиной наивного жанра, на которой некто резал аппетитными кружочками длинного розового змея. В тесном кабинете было к тому же сильно накурено и натоплено. Сидящий удивлённо поднял на меня глаза.
- Я зашёл попрощаться, - объяснил я, переводя дух. - Было бы очень любезно с вашей стороны одолжить мне карту. В противном случае придётся забрать её силой.
- Силой? - усмехнулся он, указывая на мою дубину. - Откуда тут взяться силе? Здесь ваш посох не действует!
- Ещё как действует, сказал я и в подтверждение слов заехал ему палкой по лбу.
Надо сказать, вовремя, потому что в той руке, что оставалась под столом, он, как выяснилось, держал заряженный пистолет. А вообще я гуманист.
- Оригинально! - выдохнул за моей спиной старый кровосос.
Честно говоря, и в обычных условиях я воспользовался бы посохом разве что так же. В принципе, он может быть использован для концентрации силы, как и любой другой менее громоздкий предмет, либо как костыль, а костыли мне пока вроде ни к чему. Но вести беседы о теории магии было не время и не место. Мы нашли карту (в коллекции, поэтому из чего она была сделана, даже говорить не хочется, но выбирать не приходилось), взяли ноги в руки, поскольку рассвет неотвратимо приближался, и поспешили покинуть это негостеприимное место.
Мы шли всю ночь, а день скоротали в лесочке на небольшом островке. Следующий переход был несколько длиннее, и мы едва успели добраться до редких зарослей нового острова. Мы с компаньоном повалились спать усталые, мокрые и голодные, а проснулись под вечер ещё более голодные, чем накануне. Надо было идти дальше, но Аптекаря потянуло обратно, к откормленным сторожам. Дело усугублялось тем, что за два часа до этого я утопил карту.
- Брось меня, - бормотал он, закатывая глаза, - беги. Я за себя не ручаюсь. У меня всё нутро сводит от голода! Ты пахнешь едой! Я укушу тебя!
- Вот ещё! - фыркнул я. Бросать друзей не в моих правилах, даже если они не совсем такие, как мне хотелось бы.
Я взял острый лист осоки и полоснул себя по руке. Чтобы спасти друга, совсем не обязательно жертвовать собой. Можно обойтись, так сказать, малой кровью. Чёрт возьми, думал я, проваливаясь в темноту, маг я или нет? Всё пройдёт, жизнь бесконечна...
- Что теперь? - спросил он, когда я малость оклемался.
Мы лежали в тени последних деревьев. Дальше простиралась ровная пустошь, покрытая какой-то чахлой мерзостью и пропитанная водой, как губка.
- Мы идём домой, это где-то там, - я махнул рукой в сторону затянутого туманом горизонта. - У нас есть одна ночь, а там, если повезёт, лес, озеро, целебные воды опять же. Отдохнём, подлечимся.
- А дорога? Как мы найдём дорогу?
- Очень просто. Мы же не будем обходить топь по краю. Это гиблое место, а у всех гиблых мест есть одна особенность. Как бы ты ни шёл, прямо ли, криво ли, сколько бы ни сопротивлялся, рано или поздно придёшь в самое сердце трясины. Туда мы попадём без проблем, а там уже будет полдела - выбраться, - и про себя подумал - если будет, кому.
- А нас не поймают? - задал он ну совсем уж детский вопрос.
Мы двигались по болоту три часа, если судить по звёздам, и целую вечность, если по моим ощущениям. Впереди мелькал какой-то огонёк, мы держали прямо на него: ведь наверняка он был блуждающим и определённо должен был заманивать нас в трясину. Я в сотый раз объяснял своему спутнику азы математики (что диаметр проходит через центр и равен двум радиусам), и вдруг заметил, что стою на твёрдой земле, у двери маленькой избушки. На потемневшем от сырости, обомшелом крыльце стояла молодая женщина в длинной сорочке. От вечерней прохлады она укрыла плечи грубым шерстяным платком, а в руке держала лампу. Вот на какой свет мы брели! Я узнал эту женщину раньше, чем она подняла лампу повыше и тёплый жёлтый свет озарил наши усталые лица. Я узнал бы её где угодно и когда угодно. Мои глаза выхватили бы её из толпы, мои руки встретили бы её во тьме, окажись мы вдруг рядом. Я просто стоял и смотрел на неё, а она - на меня. Потом она распахнула дверь и сказала:
- Заходи, только тихонько. Наши дети спят.
В рассеянном свете лампы я различил в глубине комнатки большую старую кровать. На ней, под пёстрым лоскутным одеялом, сопели, разметавшись во сне, пятеро ребятишек. Я совсем уже было собирался шагнуть вперёд, но между мною и детьми была открытая дверь, и она мне совсем не нравилась. Тогда я обернулся к женщине, которую давным-давно потерял, нашёл всего на мгновение и теперь должен был потерять снова.
- Так это твоё гиблое место?
- Да, - сказала она грустно. - И я отпускаю тебя. Только пообещай мне поступить так же, когда придёт твоё время.
- А?!
- Ибо я мир, знающий прошлое и будущее... Дождись утра и ступай на свет, - закончила она, уже входя в дом и затворяя за собой двери. - Ночью здесь врут даже звёзды.
Лампа, внесённая в комнату, озарила лица спящих, и сквозь низкое окно я увидел, что это никакие не дети, а усталые, измученные жизнью люди. Они улыбались во сне, и лицо одного из них было мне слишком знакомо.
Дверь захлопнулась с резким стуком, избушка пропала, и я остался совершенно один. Ночью, на болоте, среди непонятных запахов и звуков. Счастливым образом сухой островок оказался настоящим. Я улёгся на спину и стал ждать утра. Сон бежал от меня, звёзды действительно врали. Стоило мне открыть и снова закрыть глаза, как небесные огни складывались в новый узор. Я как мог развлекал себя до утра чтением довольно забавных предсказаний. Правда, они становились с каждым разом всё страшнее и страшнее, а тихий шёпот, ползущий непонятно откуда, всё назойливей советовал мне сейчас же идти куда-нибудь, не дожидаясь дня, потому что здесь всегда ночь.
Холодный ясный рассвет разогнал мои страхи. Я поднялся, с трудом разогнув затёкшие конечности, оглянулся по сторонам и понял, что означали слова "идти на свет". Вдали, в северной стороне, что-то поблёскивало. Наверно, то самое озеро.
***
Увидев ЭТО, я просто не поверил своим глазам. Ну не могло быть озеро посреди лета покрыто льдом. Однако в закатных лучах переливалось не то подсвеченное алым ледяное поле, не то невероятная розовая жемчужина. Подойдя, наконец, ближе (а это произошло нескоро, ибо шёл я всё-таки по болоту, и, мягко говоря, натощак, поэтому страдал не только от любопытства), я потрогал ЭТО рукой и понял, что лучше бы так не делал. ОНО походило больше всего на стекло, и уж никак не было льдом, потому что под руками не таяло. Край стеклянного поля, словно ледник, сползающий с горы в долину, обламывался неровными кусками, так что края у него были достаточно острые. Я обмотал руки остатками рукавов и, подтянувшись, вытащил себя на стеклянный берег из трясины, в которой имел место быть по пояс.
Вокруг лежало ровное бело-розовое поле. Ну точь-в-точь как лёд на речке. Где-то гладко, где-то бугорки, желтоватые и зеленоватые пятна. И я где-то сбоку, как грязная навозная муха на сахарной голове, обмазанный таким слоем коричневой глины, что её не прокусывали комары. Встав на ноги, я почувствовал себя коровой на льду. Первый же шаг стоил мне разбитой физиономии, а попытавшись двигаться на четвереньках, я понял, что ни руки, ни ноги этого не хотят. Однако, выбирая между болотом, откуда я вылез, и этим катком, я решил идти вперёд. Куда именно, трудно было сказать, но вдалеке, у самого горизонта, ощущалось какое-то движение, и я решил: туда.
Ночь я провёл, беспокойно ворочаясь на неровном стеклянном ложе. Едва забрезжил свет, я двинулся вперёд. Где стоя, где ползком, падая, поднимаясь, но всё больше склоняясь к мысли, что четыре ноги надёжнее двух. Ближе к полудню, передвигаясь по медленно нагревающейся стеклянной поверхности, я как раз размышлял, что неплохо бы искупаться. Точнее, мне грезились бассейны, океаны, фонтаны воды. Иногда на горячей поверхности стекла возникали деревья, или белые башни. Потом появилась скала, я сперва решил, что это тоже мираж, но она никуда не пропадала. Она медленно вышла из-за горизонта, чёрная, в обрамлении зелени, а движение, которое вчера было заметно именно в той стороне, оказалось поблёскиванием водопада. Это была надежда, и я продолжал переставлять уже потерявшие чувствительность руки и ноги, пока "лёд" подо мной не подломился и я не провалился с головой в полупрозрачную жижу. Она тут же набилась мне в рот. И вкус у неё был противный - как если бы смешали соль, соду, сахар и уксус одновременно. Стряхивая с себя эту гадость, я выбрался на хрупкий, обламывающийся под моим весом край. Несколько минут я переводил дух и думал: а что же дальше? Одно дело, если это якобы стекло подтаивает на солнце. Тогда придётся обходить полыньи, бог знает, сколько времени это займёт. Другое дело, если это что-то вроде солончака. Значит, вода в источнике совсем не пресная. Почему же там зелень? Ладно, подумал я, хуже не будет. Наверно это и есть целебные источники, о которых говорил господин руководитель проекта. Тогда каша постепенно будет разжижаться, и по ней можно станет плыть. Ж-ж-ж, взлетаем, взбодрил я себя. Ж-ж-жизнь прекрасна и удивительна! Когда я не смог встать с первого раза, я решил, что в мои годы нельзя так издеваться над своим организмом. Когда я не встал и со второй попытки, я подумал, что руки и ноги у меня, наверно, не железные. Оглядев себя, я закономерно пришёл к выводу, что жижа, действительно, на солнце не тает, а застывает, образуя на мне тонкую и прочную стеклянную корочку. Которую можно разбить лёгким ударом снаружи, но уж никак не ёрзая внутри неё. Оставалось только ждать вмешательства судьбы, то бишь помощи извне, а места здесь всё больше тихие, безлюдные... Разве что погоню за нами отправили...
Очнулся я от того, что кто-то несколько раз легонько стукнул по стеклу над моей головой, потом сильнее, потом ещё сильнее, и. наконец, стекло разлетелось в дребезги с мелодичным звоном. Я облегчённо вздохнул было, но тут же охнул, потому что следующий удар пришёлся уже непосредственно по моей голове. В ответ послышался сдавленный возглас и что-то чёрное метнулось в сторону. Я напряг глаза, измученные блеском стекла и слезящиеся от постоянно вьющейся в воздухе стеклянной пыли, и понял, что это птица.
- Ты чего? - сказала птица, склонив голову на бок и поглядывая на меня полным укоризны угольно-чёрным глазом. - Я, между прочим, твой ворон, я старше тебя на двести лет, имей уважение к моим сединам.
- Ах ты, старая костлявая курица! - заорал я, хватая его за лапы. - Это я ощиплю тебя и съем! Тебе говорили в твоей вороньей школе, что я бессмертен?
- Ты ещё скажи, что живой воды не бывает! - бросил он, вырвавшись из моих рук, и хрипло закаркал. - Ну и работа у меня! Другие за это время уже карьеру сделали, сотни клиентов расклевали. А тут... Мотаешься за ним туда-сюда. Уже, кажется, вот-вот, и всё зря. Сегодня я решил было, что уж всё, совсем всё, да, видно, поторопился.
Мне надоело слушать его сетования, сил от них не прибавлялось, а в руки проклятая птица больше не давалась. Я собрался с духом, прыгнул в стеклянное болото и погрёб в сторону скалы. Ворон полетел за мной следом, как-то неловко, по-стариковски, взмахивая крыльями.
Сперва я с трудом пробирался сквозь вязкий кисель, но с каждым взмахом приближаясь к скале, я чувствовал, что плыть становится всё легче. Вокруг уже была хрустально прозрачная вода, впереди виднелся золотой пляж, на который с тихим плеском набегали едва заметные волны. Почти у самой воды начинались заросли, одно из деревьев, покрытое цветами, было словно белый огонь. И буквально в двух шагах от берега меня будто пламя обожгло - разом заныли все ссадины, все царапины и синяки, что я получил в своём недолгом, но насыщенном путешествии. От неожиданности я скорчился и ушёл с головой под воду. К счастью, там уже было достаточно мелко. Кое-как доковыляв до берега, я рухнул на песок и забылся тяжёлым сном.
К жизни меня снова вернуло лёгкое, но настойчивое постукивание. Я осторожно приоткрыл глаза, осторожно пошевелил рукой - рука двигалась и почти не болела. Тогда я осмелел, резко выпрямился и сел. Конечно, тут же упал, потому что голова закружилась. Уже более осторожно поднявшись на ноги - держат! ура! - я поплёлся к скале, где умылся и напился из водопада. Вода источала едва уловимый запах, похожий на запах палых листьев, и дарила удивительное ощущение бодрости и свежести. Терпеть не могу холодную воду, но в этот раз, скинув остатки одежды, я влез под лившийся со скалы душ и вымылся, ёжась от холода. В голове у меня потихоньку прояснялось, солнышко светило, птички пели. Я обратил внимание, что тех самых ссадин и царапин, что так донимали меня вчера, значительно меньше, чем казалось. Списав всё на усталость, я выбрался из-под водопада, кое-как прополоскал свои лохмотья и пошёл оглядеться. Тем более что издалека заприметил уже яблоньку, сплошь усыпанную спелыми плодами. По дороге я подумал было, что так не бывает - вчера дерево цвело, а сегодня уже яблоки поспели, - но посчитал это мелочью на фоне своего желания поесть. Лошадь бы сожрал. Фаршированную яблоками. Кстати я вспомнил ворона, и он представился мне под румяной корочкой.
- Ах ты ... - не сдержался я. Вечная молодость - ещё куда ни шло, но вечное детство... И бросил остатки яблока ворону. - Держи, старичок! Тебе оно нужнее, кто знает, сколько ещё за мной мотаться придётся.
- Дурак неграмотный! - он сердито оттолкнул яблоко клювом. - Огрызком побаловал! Да если мне надо будет, я сам сорву! И вообще, эта яблочная молодость - одна фикция. Лет они не убавляют, а здоровья прибавляют ровно на день, поэтому жрать их надо постоянно. Так что кушай, сынок, и не переживай: здесь и овощи, и фрукты - всё молодильное.
- С чего это? - спросил я, срывая очередное яблоко.
- Да место здесь такое. Хрустальные ключи. Не слыхал?
- Слыхал, - сказал я как можно спокойнее, хотя зубы у меня застучали, а есть сразу расхотелось. - То-то ты у меня перед носом крутишься.
- Да, - сказал он, важно расхаживая по песку. - Я всю твою жизнь с тобой работаю, а ты меня хоть раз видел? Ну, теперь-то мне прятаться нечего. Потому что здесь самое гиблое из всех гиблых мест на свете.
Я обошёл островок, стараясь не приближаться к воде, словно от неё шла зараза. Это была скала, вполне пригодная для птичьего базара, окружённая узкой полоской песчаного пляжа. Сверху текла вода, хотя взяться ей, по идее, было неоткуда. И везде, на каждом клочке суши, а местами и на мелководье, буйствовала зелень. Как вода лилась из камня, так и трава торчала прямо из песка. Со скалы было видно небольшое пространство прозрачной воды, постепенно превращавшейся в стеклянное поле, тянущееся, куда хватало взора. Машинально жуя попадающиеся под руку плоды, я мучительно размышлял над создавшимся положением. С одной стороны, маги бессмертны. С другой стороны, как на это посмотреть. Может быть, мы просто более выносливы и терпеливы, но обычным способом, типа голода или болезни, мага не угрохать. Мне вот лично голову отрубали - и ничего, жив. Даже если сжечь среднестатистического мага на костре, не про меня будь сказано, а пепел развеять по ветру, можно лишь избавиться от него на более продолжительное время. Другое дело, что чувствовать этот абстрактный маг будет то же, что и простой смертный. Есть, правда, пара-тройка способов погубить мага. И в этом случае он не умирает, как не умирает река, впадающая в море. Силу, которой мы пользуемся, можно сравнить с водой. Как воды реки смешиваются с водами моря, так сила мага медленно смешивается с силой мира, тает в ней, не исчезая, просто теряет свою индивидуальность. А место, где это случилось, похоже на медленно затягивающуюся рану. Сила уходит в его, как вода в песок - сколько ни лей, лужи не получится. Любой предмет живой или неживой природы быстро почувствует это на себе, а хуже всего придётся попавшему туда магу, как существу более чувствительному к таким вещам. Чем дольше он пробудет в гиблом месте, тем больше у него возможностей последовать за основным владельцем. Последний же не может никуда деться из отведённого ему, всё сужающегося со временем предела, постепенно исчезая, как бы истаивая. Для меня, как для случайного посетителя, большое значение имело то, кто был хозяином Хрустальных ключей. Потому что рано или поздно мне придется с ним встретиться, и тогда станет ясно, последую ли я за ним, или пойду дальше. Другое дело, если это проклятое место. Свойства у него примерно те же. Только хозяина нету. Тогда уйти будет проще, надо только уговорить себя, свои руки-ноги, которые слёзно просят передышки, нестись отсюда как можно быстрее. Вот так всегда - вроде бы впереди вечность, но времени, как правило, не хватает. Я мучительно пытался вспомнить, что я знаю о Хрустальных ключах, но в школе это не проходили, а всё остальное сводилось к отрывочным сведениям, что, дескать, хуже живой воды средства на свете нету.
Единственное, что меня смущало, - я чувствовал себя всё лучше и лучше, несмотря на потерю душевного равновесия.
Одно местечко на скале показалось мне подозрительным. Подобравшись к нему, я обнаружил за пологом цветущих лиан вход в пещеру. И, конечно же, полез туда. Как же всполошился мой ворон! Я брёл в темноте на ощупь, он летел следом, ориентируясь по моим высказываниям, и поносил меня на чём свет стоит, а потом отстал. Ну и работёнка же у него!
Конечно же, там обнаружился хозяин острова. Честно говоря, ничего подобного я раньше не видел. Это был единственный в своём роде маг, погубивший себя ради человечества. Он сумел создать гиблое место наоборот, где сила, смешанная с водой, била из сердца камня. Мартемьян Чокнутый не давал ране закрыться, и волшебная влага растекалась вокруг, наполняя жизнью окрестности. Зачем он это сделал, из любви к людям или так, из научного интереса, он уже и сам не помнил. Для равновесия он разместил Хрустальные ключи неподалёку от настоящего гиблого места, чтобы нерастраченная сила утекала обратно. Правда, оказалось, что и живая вода, и сгрудившиеся вокруг источника молодильные растения, от яблок до картошки, сохраняли в себе силу лишь недолгое время. Молодость, даримая плодами, была действительно скоротечной, а по истечении срока действия прежние болячки возвращались с новой силой. Живая вода была и вправду целебной, пока не застывала. Мартемьян пообещал мне стойкий эффект, но мне показалось, что он чего-то не договаривает. Поэтому к воде я лишний раз приближаться не стал.
Более-менее ободрённый, выбравшись на свет, я отправился ещё поразмыслить под знакомую яблоню. Там уже прогуливался ворон, увидев меня, он бочком отскочил в сторону. Я опустился на траву и стал прикидывать. Два вопроса были решены - гостя здесь ничто не держало и силы мои должны были прибывать с каждой минутой. Стало быть, хоть сейчас я мог обернуться лёгкой пташечкой и убраться, куда пожелаю. Много больше вопросов остались без ответа. Есть у привидений дурная черта - высказаться и смыться. Оставалось решить, куда именно я хотел бы убраться. В столицу, например. Спасти то, что ещё можно. Целая вечность отделяла меня от столицы и от женщины, ожидающей решения своей судьбы. Интересно, как быстро застывает живая вода? Зависит это от времени или от расстояния? И почему за живой водой тянется такая дурная слава, хотя ничего особенного я пока не почувствовал? Что ж, решил я, будем разбираться в полёте. А вернуться сюда я всегда успею. Не бегают же эти ключи с места на место.
- Эй, старичок, - обратился я к ворону. - Съел бы ты всё же яблочко.
- Нужна мне эта трава! У меня скоро мясо будет! - буркнул он сердито.
- Ох, и в кого же ты такой грубиян? - притворно вздохнул я.
- В тебя, конечно! Не первый уж год вместе.
- Да? - тут я изобразил резкий приступ, а потом срывающимся голосом сказал: - Разреши мне сделать на прощание подарок...
- Что это? - живо заинтересовался он, придвигаясь ближе. - Наверно, зеркальце. Или бусы. Ещё говорят, у каждого мага ложка за голенищем... Но зеркальце определённо лучше.
Так он с минуту рассуждал и прикидывал, спорил и чуть не подрался сам с собой. Тут я кое-что шепнул, и на свете появился первый и пока единственный огненно-рыжий ворон. На секунду бедняга замер в ужасе, потом, взмахнув сияющими крыльями, взлетел на самую верхушку яблони. Оттуда, раскачиваясь на тонких, подгибающихся ветках, он запричитал:
- Уж я-то думал, что маги интеллигентные люди! Воспитание, образование, почтенный возраст. Пока поближе с ними не познакомился. Клички у всех, как у шпаны! Босяки, нахалы, проходимцы! Никакой солидности! Как я в конторе появлюсь в таком виде?
А я подбадривал его, не вставая, частушкой собственного сочинения:
У знахаря ворона
Украла заклина... Тсс!
Хотела стать павлином -
Не вышло ни хрена!
- Ну что, птичка, пора сниматься с якоря, - бросил я небрежно, и тут уж настала его очередь смеяться. Потому что, превратившись в ворона, я оказался в точности таким же рыжим, как и он.
Однако, когда я поднялся в воздух, мне стало не до смеха. Вороны видят и слышат по-особому, и вороний глаз показал мне то, чего не смог человеческий. Хрустальные ключи оказались очень опасным местом. Вокруг острова простиралась смерть. Смертью дышало ледяное поле, смерть куполом накрывала остров сверху. Покинув источник, живая вода старела и умирала, не найдя применения. Хотелось не думать о том, что и там, где она нашла применение, то есть где-то внутри меня, происходит то же самое. Словно из-под воды, вынырнул я из-под тяжёлого облака. Молодильное яблоко в моих лапах, прихваченное в корыстных целях, покрылось тоненькой золотой корочкой и заметно потяжелело. Я направился в сторону столицы. Следом, глотая воздух, как вынырнувший пловец, появился мой ворон.
Вдруг мне показалось, что растения внизу пришли в движение, протянули к нам ветки, не то, чтобы проститься, не то, чтобы удержать. Потом, когда первый порыв ветра, словно удар тяжёлой руки, швырнул меня в сторону, стало понятно, что я, неожиданно для себя и для хозяина Хрустальных ключей узнал что-то лишнее.
Изрядно потрёпанные бурей, в темноте мы выбрались к какому-то жилью. На крыльце стоял мужик в драной, покрытой бурыми пятнами рубахе, смотрел на небо и тихо подвывал. Увидев нас, он на мгновение удивлённо замолчал, но что-то сильнее него заставило его продолжить.
После тщетных поисков помойки мы забрались на чердак полуразвалившегося дома и легли спать без ужина.
Утром я проснулся от шума драки. Давешний мужик и ещё один, такой же грязный и рваный, резались неправдоподобно большими ножами. В двух шагах здоровенная бабища с кирпично-красным лицом помешивала что-то в кипящем котле, не обращая на них ни малейшего внимания. После нескольких быстрых обменов ударами вечерний мужик отошёл, вытирая нож об лохмотья, а утренний остался лежать.
- Будешь ещё на меня тявкать, - почти беззлобно проговорил победитель, побрёл к большому ржавому баку и зачерпнул оттуда ковшом на цепочке. Плеснул на себя: - А, заживёт, как на собаке... - Плеснул на второго. - Вставай, деревенщина, хватит валяться. Вон Хозяин идёт.
В окно я увидел, что к ним и вправду приближался человек, разительно отличавшийся от этой троицы. Весь аккуратный, подтянутый, жилистый, похожий на отставного офицера. На вид ему было лет сорок, но с тем же успехом ему могло быть и сто сорок, и двести сорок. Потому что это был маг, профессор из школы магов, в профессорской мантии с золотыми нашивками. В белоснежном одеянии, очень неудобном для хождения по здешней грязи. Небожитель хренов. А я-то даже в чёрном постоянно пачкаюсь.
- Партия готова к отправке? - строго спросил он.
- Да, Хозяин, - хрипло отозвался тот, что стоял.
Тот, что лежал, поднялся на четвереньки, после чего молча и сосредоточенно пополз к баку. Когда он проползал мимо мага, тот походя пнул его ногой.
- Хозяин, а от этой штуки видения бывают?
- Что ещё за видения?
- Вчера была полная луна, я выл на неё...
- Это нормально.
- И в это время увидел двух рыжих ворон с золотым яблоком. Что это было?
- Это были, - сказал маг, подозрительно оглядываясь, - две рыжих вороны с золотым яблоком. От мёртвой воды никаких видений не бывает.
Я заметил, что мой ворон тоже подошёл к окну и с интересом наблюдал разыгравшуюся сцену.
- Что это значит? - негромко спросил он.
- Что надо сматываться отсюда, по возможности быстро и незаметно.
Я тихонько прошёл на другой конец чердака и увидел, что окна там не было, а всю стену занимали ящики. Один из них был открыт. Отодвинув клювом часть соломы, лежавшей внутри, я обнаружил объёмистые бутыли с надписью: "Спиртовой раствор воды живой пятипроцентный. Состав: вода живая восстановленная..." Дальше я читать не стал. Вдруг перед моими глазами побежали радужные пятна, замелькали цветные полосы. Они всё ускоряли своё движение, от этого сильно кружилась голова. И чтобы это прекратить, надо было просто подойти к человеку в белом. Просто подойти и позволить взять себя в руки. Я совсем было собирался шагнуть, как вдруг до меня дошло, что это магия цвета, да ещё какая! Честно говоря, в школе магов отличником я не был и соответственно успеваемость по всем дисциплинам имел разную. И в состязании с профессором на моей стороне была только неожиданность. Поэтому я сделал, что мог, примерно, как если бы смахнул с доски шахматные фигуры и треснул ею соперника по башке. Даже не взглянув, что будет дальше, я кинулся к окну и вырвался наружу.
Сверху была видна брошенная деревня: развалившиеся дома, заросшие бурьяном дворы, гнилой пруд посередине. Двор и дом, где помещалась водоварня, выглядели менее запущенными, но тоже очень и очень старыми. Во дворе быстро, слишком быстро появился маг в белом. Он кричал и махал руками, ещё не опомнившись. И пока не пытался воспользоваться магией. Мне это было на руку. Я поднялся выше. Заложил крутой вираж, и тут мимо пронёсся огненный шар. Не задев меня, он ушёл вниз и обрушился на крышу дома.
- Идиоты! - закричал волшебник. - Там же спирт!
Занялось сразу и дружно. Тот мужик, что выл на луну, пал на четвереньки и. поскуливая, прижался к ногам мага. Второй, очертя голову. Бросился в дом и принялся выбрасывать из окна какое-то барахло. Я усмехнулся было про себя, но тут вспомнил - яблоко! - и нырнул вниз. Из чердачного окна мне навстречу вырвался длинный язык пламени. Новый огненный шар просвистел на волосок от меня, и, оглянувшись, я заметил, что во дворе, возле котла, ворочается здоровенный змей с куцыми крылышками, грязно-розовый, как земляной червяк. Стоявший неподалёку профессор вдруг начал дрожать, колебаться и менять очертания, словно я смотрел на него сквозь дым костра. Пора было уносить ноги.
***
Всё вокруг было такое белое, чистое, в золотых солнечных лучах. И я, в летнем костюме цвета топлёного молока, сидел на краю белой простыни, держал Викину руку в своей и мучительно оправдывался: где я так долго был и почему не могу спасти её.
- Больше всего зла приносят благодеяния. Эта деревня погибла первой. Вода долго не живёт, она умирает, меняет свойства и вместо жизни несёт смерть. Она не лечит болезни, а как бы замораживает их. Один, два раза это проходит, но может ли жить человек, наполовину замёрзший? Так умерли жители прибрежной деревни, уверенные в своём бессмертии. Потому что для них не было больше ни смерти, ни боли, ни своей, ни чужой. На развалинах обитают существа, у которых вместо умерших частей могут отрасти новые. Одно из них - болотный змей, другое - оборотень. Лучше всего сохранился домовой, наверное, последний из деревенских. А заправляет ими маг, тоже, наверно, из местных, а то откуда бы ему знать? Обычно в дурные места просто так не суются...
Вика внимательно смотрела на меня и всё кивала головой, всё кивала. На этом месте я проснулся.
Всё было так же, как и во сне, только сидел я прямо на полу перед кроватью, прямо в чём спасся. И Вика так же тихонько спала, как и предыдущие два месяца.
- Ты и так всё знаешь, - сказал я негромко. - Я трус. Я слабак. Второй раз я туда не пойду - мне с ними не справиться. Придётся мне изучить медицину, и лет через пятьдесят упорных трудов я непременно найду обыкновенное средство от твоей болезни. У меня есть время. Только вот у тебя его нету. Как говорил мой компаньон, пока роса падёт, солнце очи выест. Чёрт бы побрал эту магию, которая оставляет тебя в самый неподходящий момент! Все эти бесполезные кривляния! Куча дурацких фокусов - и ни одного настоящего чуда! Чёрт бы побрал эту вечную жизнь, когда все вокруг только и делают, что умирают!
В общем, у меня началась обыкновенная истерика. Мне повезло, что никто из нянечек и медсестёр, как водится, не примчался на шум. Успокоившись, я долго сидел, просто глядя перед собой и ни о чём не думая. Потом я почувствовал, как во мне просыпается моя всегдашняя злость, и понял, что сейчас поднимусь и отправлюсь в обратный путь, даже не помывшись. Что я сгину в болотах, что погибну в драке с тем бело-золотым вором, или на острове, или ещё где-нибудь, но не смогу оставить всё так, как есть.
- Нет, весь я не умру, но больно будет очень, - припомнилось мне.
И я поднялся, и подошёл к раскрытому окну, и увидел, что в небе зажглось второе солнце. Оно двигалось прямо на меня, и это было так страшно, потому что сейчас я был совсем не готов сражаться, тем более на поле магии цвета. Но мне повезло вдвойне, втройне, в... как там дальше? Потому что это был ворон, весь полыхающий огнём в солнечных лучах, а в лапах у него блестело золотое яблоко.
- Ты возвращался на остров? - спросил я, не веря своим глазам.
- Вот так всегда, ни здрасьте, ни спасибо, - проворчал он, опускаясь на подоконник. - Чего ещё от тебя ждать?
Я подхватил его, прижал к себе, яблоко со звоном покатилось по полу.
- Хватит, хватит, - пробормотал он, вырываясь. - Что я, дурак, возвращаться? Ты обронил, я подобрал. Мне чужого не надо. Даже такого красивого. И вот ещё что. Меня из-за тебя с работы выгнали.
- Золотой ты мой, ненаглядный! В минуту всё исправлю!
- Э, нет уж, - он отодвинулся. - Сперва дослушай. Зато теперь у меня нет отбоя от дам. Так что на некоторое время жизнь моя обеспечена.
Ворон всё ещё хвастался своими похождениями, а я озабоченно вертел в руках яблоко, раздумывая, как пробить золотую кожуру. Заклинания не годились - могли повредить содержимое. Порывшись в дырявых карманах, я извлёк на свет горсть мелкого мусора - вымокшие и слипшиеся в комочки обрывки бумаги, карандашный грифель. Какую-то верёвочку. Ножик давно выпал. Даже пресловутой ложки за голенищем у меня не было, потому что я оставил её вместе с сапогами на краю ледяного поля, перед тем, как лезть в воду.
Ни табуреткой, ни ножкой кровати, ни дверью палаты яблоко расколоть не удалось. Я сидел на кровати, задумчиво теребя верёвочку. Яблоко лежало передо мной на табурете. Честное слово, я задел его верёвочкой совершенно случайно, а оно вдруг раскололось точнёхонько пополам, распространяя вокруг удивительный аромат молодой яблочной браги. Зная, что сильно рискую, но не видя другого выхода, я приоткрыл рот спящей и вылил туда перебродивший сок, наполнявший обе половинки.
- Ну и помойка у тебя в карманах, - усмехнулся ворон. - Это же мышиный хвост!
В это время в коридоре послышались шаги. Мы с вороном нырнули за штору. В палату зашёл Викин муж. Белый халат, накинутый на его плечи, казался детским. По Викиному одеялу рассыпались розы.
- С днём рождения, дорогая! - сказал муж и поцеловал её.
- Спасибо, милый. Ой, это всё мне? - улыбнулась она, потягиваясь.
Разумеется, все сбежались. Разумеется, началась суета.
- Она проснулась! - громогласно кричал муж. - Она хочет есть! Да принесите вы поесть, наконец!
- Бывай, - сказал я ворону и незаметно выскользнул из палаты. Надо же, забыл, что у неё сегодня день рождения! Даже подарок не приготовил!
Два дня спустя, отмытый, отъевшийся, отоспавшийся, сидел я в аптечном подвале и пил чай с незабвенным вампиром. Я - чай, а он, как обычно, что-то из своей фляги.
- Тебя разве не поглотила трясина? - удивился я, придя на работу и увидев его в добром здравии.
- Подавилась, - ответил он, зевая.
Все были на своих местах. Провизор в надвинутой на лоб шапочке, прикрывающей последствия неизбежного возмездия за воровство, расхаживал, заложив руки за пояс. Тяжёлый, покрытый чешуёй хвост тащился за ним, цепляясь за стулья. Гомункулюс возился в лаборатории, чем-то погромыхивая. Вика с Радой склонились над модным журналом. Разумеется, ничего хорошего из моей затеи не вышло. Выздороветь-то Вика выздоровела, но и от своей волшебной чудаковатости вместе с тем избавилась. Не рвалась куда-то, помирилась с мужем, зажила размеренно и спокойно. Хорошо, что подтвердились мои подозрения насчёт отличий свойств яблочного сока от живой воды. Вика стала нормальной, очень средней, но не более того. Я же, напротив, потерял покой. Отчаянное, опасное предприятие, которого всё равно было не избежать, ждало меня впереди, а я всё откладывал и откладывал его. Потому что не было суровой необходимости снова кидаться с головой в погибель, если не считать нескольких сотен людей, травящихся мёртвой водой. Нет, я не альтруист. Вот Мартемьян Чокнутый - тот был альтруистом. И что, простите, из этого вышло?
- Что там у вас, свистушки? - спросил я, перемещаясь к девчонкам поближе вместе с чаем.
- Вот, - Рада ткнула ярко-зелёным ноготком в картинку. - Через два дня на юге стартует гонка на выживание. За четыре дня надо проплыть вот отсюда сюда, потом пешком через лес, вот тут гора. На неё надо водрузить флаг.
- Съездить, что ли, поучаствовать? - подумал я вслух, поглядывая на карту в журнале. - Отдохну, развеюсь...
- Что вы, - замахали руками девчонки. - Заявки за год надо подавать!
- Да? Брови у меня поползли вверх. - Какие смелые люди! Я бы так далеко не загадывал.