Аннотация: Фантазия на тему предвидения и ретроспекции. Нелепый мир будущего. Нострадамус, всё ещё не дающий мне покоя. И... пару предсказаний в качестве бонуса.
Вопрос: Но есть ещё куча пророчеств, в которых речь о какой-то чепухе, которой никогда и не было!
Ответ: Не спешите. Возможно, эта чепуха ещё случится. Возможно, она могла бы случиться, прими события другой оборот. Возможно, это просто Матрица поменяла код реальности. Кто знает?...
(Абсурдопедия о Нострадамусе)
Там, за нигде, за его пределом,
Чёрным, бесцветным, возможно - белым...
И. Бродский
Глава первая
Принцесса и лягушонок.
Мигающий синий свет должен был придавать окружающим предметам романтические очертания, а получалось чёрт те что: мертвечина. В такт стробоскопам подмигивали бутылки бара, стойка, посуда, попадавшие в полосу света столики и прочие штучки. Крутящийся под потолком хрустальный шар пускал по стенам солнечные зайчики, и при определенном воображении можно было представить, что идёт снег. Забивая все звуки, орал технотрэш. Видимо, заказал кто-то из дальнобойщиков, гулявших за сдвинутыми столиками в центре зала большой компанией. Вообще, свободных мест как-то не оказалось, и публика была ночная, стрёмная, опасная, несмотря на замкнутый объём станции. За исключением двух полутрезвых военных, катавших бильярдные шары (Мила как-то привыкла уважать людей в форме), да лохматого подростка, медитирующего в углу над замысловатым коктейлем в высоком стакане. После минутного раздумья Мила направилась к выбранному столику и спросила:
Мила положила локти на стол, передохнула немного, потом задумчиво поиграла кнопками меню. Аппарат отозвался противным писком. Значит, деньги ещё не перевели. Сегодня опять придётся лечь без ужина.
Мила застряла на станции с неромантическим названием "Вега третья сортировочная" основательно. Макс, её жених, пилот Торгового флота Федерации, давно должен был прилететь за ней на прекрасном белом корабле с алым отражателем, где бы они, наконец, поженились и зажили долго и счастливо. Но где-то посередине между точкой А и точкой В очередные колонии бунтовали, нарушая линейное сообщение. Деньги кончились два дня назад. Благодаря местной бюрократии, она могла лишь обедать в столовой склада, куда устроилась сортировщицей, и всё. С вэлфера, который, кстати, постоянно был переполнен, принуждая лазить в загашники, сняли, денег за работу ещё не перевели. Жильё в кредит, линия доставки перекрыта. Мила бросила голодный взгляд на оплывающее немыслимое сооружение в центре стола - мороженое и фрукты.
- Не стесняйтесь, - парень подвинул изумленной Миле хрустальную вазочку и металлически блеснувшую в синем свете ложечку. Ничего себе - не разовая посуда! Девушка внимательно оглядела собеседника. Обычный подросток. Лет на десять, наверно, её моложе. Это после тридцатника, благодаря медицине, возраст не разбери поймёшь. А недоросля везде видно. Лицо смешное. Узкое, с острым треугольным подбородком. Так что всему остальному на нём словно не хватает места: густым тёмным бровям, тяжёлому носу с горбинкой, широкому и губастому рту. Тёмных веснушкек было такое количество, что, казалось, в давке они пихаются локтями. Глаза тоже были необыкновенные - огромные, тёмные, слегка раскосые, убегающие к вискам. Нечеловеческие. Парень глядел куда-то в подкрашенную коктейлем даль. Вдруг его лягушачий рот расплылся в улыбке, разрезая лицо от уха до уха, и шепнул заговорщицки:
- Я для вас это купил. Мне казалось, что у вас получится очень красиво. Извините, что подтаяло, я вас как-то раньше ждал.
В голову Миле полез какой-то бред. С кем он её спутал? Деловая встреча? Свидание вслепую?
- Кого вы ждали? - с сомнением спросила она.
- Не пугайтесь, ешьте. Почему вы сели именно за этот столик? Как думаете, а? - он искоса посмотрел с каким-то изучающим выражением.
Внутренне рассерженная Мила попыталась изобразить такое же. Господи, сколько ж веснушек у этого губошлёпа, налезают одна на другую. Цвет взъерошенных волос определить в такой темноте невозможно, разве что ясно, тёмные. Майка дурацкая, с героями сериала про Звёздную Разведку и надписью "Галактика в опасности. Благодаря мне". Блестит. Куртка под пилотскую в "крутых" нашивках, стопудово под столом "дубовые" штаны и армейские боты. Не меняя выражения, Мила без стеснения заглянула под стол. Так и есть.
- Я сюда села, крутой парень, потому что ты показался наиболее безопасным из присутствующих.
- А что, если... - он махнул нестриженной головой в сторону здоровенного детины, поднявшегося из-за "гуляющего" стола. - Кто вас защитит, если он вздумает позвать мою девушку на танец? Обломать сопляка - соблазн велик! - мальчишка расхохотался, а у Милы ёкнуло сердце. Раз тут наливают алкоголь несовершеннолетним, возможно, и к остальным нарушениям общественного порядка относятся спокойно.
Детина неровной походкой подошёл прямо к их столику, опустил тяжёлую лапищу на голову парня (другая рука была на перевязи), потрепал слегка, приводя тёмные волосы в ещё больший беспорядок...
- Мишка, ведьма, - пробасил он, - чего ты нас бросил?
- Отвали, я мизантроп, - буркнул парень, не вынимая трубочки изо рта.
- Губу мне прокусил, ссскотина, - прошипел ему вслед "Мишка", трогая тёмное пятнышко под нижней губой.
Странный он какой-то. А, ладно. Мила принялась уплетать десерт.
- Вы здесь ещё и потому, что мне сегодня было грустно и одиноко, - совсем другим, глубоким, мягким и завораживающим голосом заговорил парень, искоса поглядывая на Милу. - Я решил пойти туда, где музыка и свет. Я очень хотел, чтобы к моему столику подсела хорошая девушка с милым именем, немного старомодная, и ела бы серебряной ложечкой мороженое из хрустальной вазочки, как в детстве...
Странное у него, однако, детство. И оно, кажется, ещё не кончилось? А он в ночной забегаловке алкогольные коктейли распивает, целуется с дальнобойщиками и пытается склеить взрослую тётку.
- Ветер с реки шевелили бы её волосы. Небо синее-синее и зелень ещё яркая, дни, когда весна переходит в лето. Хлопают полосатые тенты, и с нашего столика открывается великолепный вид на Млечный Путь - единственный в своём роде мост.
Чей-нибудь избалованный сынок, подумала Мила. Экскурсия на Землю - дорогое удовольствие.
- Что, и Млечный Путь уже восстановили? - вообще-то Мила была промышленным архитектором, и пока смутно представляла, что будет делать на линейном корабле, но немного знала историю разных знаменитых сооружений.
- А пёс их знает. Я уже сколько лет дома не был.
- Странный вы, Мишка, - сказала Мила.
- Не спорю. Хотите ещё что-нибудь?
- Мясное. На ваш выбор, - нагло заявила Мила.
- Но вы скажете, как вас зовут.
Лапищи у него тоже были большие, тяжёлые, как у щенка крупной породы. Как будто, заматерев, мальчик вымахает в такого же шкафа, как давешний жлоб-дальнобойщик. Длинные пальцы неожиданно легко пробежали по клавишам меню, и на панели доставки появились дымящаяся тарелка, стаканчик с чем-то красным и очередной покрытый капельками замысловатый бокал.
Мила осторожно подвинула еду к себе. Настоящее мясо - не сублимясо! Какой-то сок. Пижон. Сосёт очередную дрянь с идиотским названием типа "Сиреневый туман" или "Обжигающий поцелуй", облапив мокрое стекло. Неудивительно, что попал в историю.
- Тебе не хватит?
- Они вкусные. И я не пьянею. Хотя так хочется иногда...
- А это... - она обвела рукой стол. - Шикуешь?
- Ага. Мне похоронные сегодня выдали.
Уф. Мила чуть соком не поперхнулась. Будучи девушкой пилота, она знала, что "похоронными" на жаргоне разных "сотрудников" называют аванс, выдаваемый накануне тяжёлых событий. Если есть серьёзный шанс не вернуться, можно передать их близким или напоследок покутить.
- Они... - Мила бросила взгляд в сторону компании, потом вспомнила военных, их было всего двое, остальные столики занимала разная шушера, и вообще станция не пестрела мундирами.
- Не, они из рейса. Завтра получат новый фрахт - и адью. Рейсовые мне тоже, кстати, дали, - мечтательно промурлыкал парень, потягиваясь. - Так вот, как вас звать?
- Камилла Мария Небейкопыто, - она протянула два пальца.
Парень прыснул. Потом церемонно пожал её пальчики.
- Михаил Йодль. Так всё-таки Мила. Как я и представлял. У этих чудаков освобождается место штатного говночиста. Ни ума, ни особых знаний не требуется. Я могу составить вам протекцию, и через пару дней вы будете уже далеко, там, где тихо...
Мила не понимала, плакать ей, или смеяться.
- А что здесь, по-вашему, будет? - либо он заигрался в Звёздную Разведку, либо коктейлями упился. Вряд ли он представляет из себя что-то серьёзное. Но вдруг...?
- Тотальный пиздец, - глядя в стол, заявил Мишка.
- Я не могу. Я жениха своего жду и ...
- Дура, - сказал парень, вдруг подняв голову и взглянув ей прямо в глаза.
Соломинка вывалилась из его губастого рта.
- Нет, это я дурак. Непроходимый. Простите, Мила, у вас билет на этот спектакль в первом ряду. И ещё... У вас очень богатая фантазия. Никогда больше не желайте мне такого.
А девушка сидела оторопевшая, постепенно осознавая, что когда их глаза встретились, она вместо бара увидела две сцены, наслаивающиеся одна на другую. Как будто совсем не страшные куски людей и вещей, развороченные потроха лайнера, медленно и хаотично движущиеся в пустоте. И перевернутое недавней дракой помещение, кажется, склад или грузовой трюм, с растерзанным телом её нового знакомого посредине.
Она забралась на койку с ногами, завернулась в одеяло, и пила горячий чай. На этот раз из пластика. Мишкин номер был совсем не шикарный - между койкой и противоположной стеной оставалось совсем немного места, половину из которого занимали чудовищные армейские боты. На стене, чуть выше приборной панели, начинались дешёвые телеобои, плавно перетекая на потолок и другую стену. Кое-где они были в дырах и пятнах, надписях дурацких - ничего странного для дешёвой придорожной "однушки" без особых удобств. В "предбаннике" две одинаковых двери обозначали туалет и совершенно пустой шкаф. Мила и то устроилась лучше, рассчитывая на недолгий срок и две персоны. Зато здесь живые приборы певуче отзывались на прикосновения хозяина, и свет горел не в полнакала, как в кредитной конуре. Давно отчищенная блузка валялась в закончившей работу и сердито попискивающей всемойке, но протягивать руку было совершенно лень.
Любопытство и лень - то, что привело её сюда и до сих пор удерживало. И ещё безобразное пятно на блузке. Посреди беседы Мишка вдруг уложил её лицом на стол, грудью в тарелку, а над головой просвистела бутылка: гулянка дальнобойщиков перешла в стадию драки. Хоть и пластик, но минимум два кило, плюс скорость. Для психа у парня была неплохая реакция. Пришлось отправляться в номер этого чудовища, прикрываясь его курточкой.
Мишка сидел рядом, тоже с ногами на койке, весь такой несуразный, со своим смешным лицом, нескладной фигурой щенка-переростка, обняв мосластые колени так, что лапищи легли на плечи, обтянутые дурацкой майкой. При резком свете тесного номера-пенала было ясно, что он всё же не подросток, лет восемнадцать, наверно, ему есть уже, а то и все двадцать, если принять на веру, что...
- Возведи в квадрат, не ошибёшься, - грустно шепнул Мишка. Видимо, она подумала вслух. - Это была хорошая жизнь.
- Вы агент?
- Ага, Звёздной Разведки.
Шутит.
- Значит, я умру, как лишний свидетель, - поддержала игру Мила.
- Я умру. Вероятность возрастает. Возможно, не так красиво, как вам хотелось. Однако тут кругом сплошные склады, а у меня к ним предубеждение. Фобия, коли хотите. И грузовые трюмы я с детства не люблю.
Мила смотрела, как у него кончик носа шевелится в такт словам, и понимала, что вот-вот сама попадёт в историю. Совершенно глупейшую. С этим птенцом. С этим страшилищем. С этим психом.
- Не надо было мне сюда ехать. И вам не стоило. Теперь придётся делать выбор. Вам - решать. И я не смогу подтолкнуть вас к тому, чего хочу. Да и не стану.
- Что решать?
- Не могу сказать.
- А чего ты сам хочешь? - спросила она, вдруг положив ему руку между лопаток, понизив голос и неожиданно для себя переходя на ты. Наверно, Макса не было рядом слишком долго. Наверно, нервы. И любопытство.
- Я хочу выжить.
Что за банальность. Что за наивный детский способ клея. Ну, держись, парень, сам виноват.
- Кое-что я уже решила, - шепнула Мила, мягко роняя "спецагента" навзничь. - Проверю-ка одно старое женское суеверие, - легонько постучала пальчиком по его выдающемуся носу и, наконец, прильнула к этим смешным - и манящим - губам.
Нет, ему точно было не двадцать. Или дальнобойщикам действительно нечем было заняться в долгие вахты, кроме дрессировки юнги. Надо будет научить Макса этому... И ещё вот этому...Что? Глупости! Фокусы фокусами, а жить-то с человеком. А у этого явно крыша протекает. Ух ты... Ну даёт... И суеверие вполне себе подтвердилось. А может, ну его, Макса?
- Аххх, - выдохнула она, чувствуя, что летит в прекрасную пропасть. - Оооо, Мааааакс...
И снова, наслаиваясь на настоящее, сливаясь с мучительным восторгом, на неё обрушилось видение: разбросанные ящики, и среди них, раскинув руки...
Глава вторая
Путешествие без карты
"Солнце, яркое, как софиты над хирургическим столом, стоя в зените, освещало добела раскалённую площадь, не оставляя ни одной капельки чёрной тени, ни пятнышка тайны. Волны тяжкого жара поднимались над парным памятником, изображавшим дружбу белых с индейцами. Кроме дрожания раскалённого воздуха не было заметно ни одного движения. Бессильно повисли флаги на мэрии, не хлопал полосатый тент забегаловки "У Эда", не кружилась соломенная птица над окном, из которого, сквозь полупрозрачные занавески в мелких цветочках за входом в забегаловку следили два внимательных чёрных глаза. Вдруг тяжёлый звук, похожий на одинокий удар огромного колокола, потряс сонную тишину июльского полдня: памятник лопнул, разорвав тяжёлые бронзовые объятья..."
Танхилевич отложил книгу и утёр со лба выступивший пот. Заглянул в досье. Юрий Сомов. Эмигрировал пять лет назад. Русский писатель с трудной судьбой, все носятся с ним, как с писаной торбой, ах, новый Достоевский, дали премию Друкера за вот эту вот книжку.
Россия, будь она неладна, невезучая, вечно попадающая в кабалу к тому, кого содержит, и рьяно защищающая его от окружающих, как жена алкоголика.
Его дед, тоже Борис, в своё время подающий надежды физик-теоретик, не то бежал оттуда, не то был выброшен страной, раскидывающей свои богатства направо и налево.
Вот в этой книжке Сомова угораздило с математической точностью описать маленький заштатный городок, в котором прошло детство Бориса-младшего. И квартирку, где он жил сорок лет назад, когда этого "достоевского" ещё в проекте не было. И лопнувший памятник - единственное, о чём бы мог узнать из газет. Со стремящейся к нулю вероятностью.
Остальная часть книги была совершенно о другом. В модном жанре постиндустриального калейдоскопа", набор как бы не связанных событий громоздился один на другой, ряд сцен поворачивался под разным углом, от лица разных участников событий, и вся эта фантасмагория должна была подвести читателя к некой высокофилософской мысли.
Так вот, жители дыры, где годами не происходило ничего, пользуясь случаем, пригласили пресловутого писателя Сомова, а также почётного горожанина, занимавшего, к тому же, восьмую строку хит-парада денежных мешков от журнала "Форбс", Бориса Танхилевича, и ещё всех, кто хоть каким-то боком относился к ситуации, тая от сладких ожиданий.
Слияние культур, бла-бла-бла, счастливые годы детства, бла-бла-бла... Письмо давно бы полетело в шредер, если бы референт не отложил его в папку "Особое видение". У босса было интересное хобби, переросшее в конце концов в небольшой исследовательский центр.
Писатель Сомов Юрий Авдеевич, тридцати лет от роду, был приглашен туда.
Он был любознателен и бесстрашен. Пять лет назад Юрий вплавь сбежал с родины - прыгнул с борта корабля, плывшего в приграничных водах. Как герой одного полудокументального рассказа, вычитанного в детстве. Городок Ойкумена привиделся ему, когда он уже представлял себя рыбьим кормом. А потом очнулся на рыбачьем судне.
Это было второе видение в его жизни. Первое посетило его ещё в юности, когда он чуть не утонул, купаясь в реке: затянуло в водоворот.
Не пропадать же добру - повесть о приключениях русских военных специалистов в бушующем Сомали разошлась в ярких обложках, а через месяц к Юрию, тогда ещё доучивавшемуся в школе, заявился немолодой дядька.
- Кто тебе рассказал? Вася? Лёшка? Паук? Да какая к чёрту секретность, ведь имена, даты, - всё подлинное. Всё...
Он достал смятую групповую фотографию, где из десятка людей Юрка легко опознал своих героев.
- А это я в молодости, - указал дядька.
Потом они пили водку на троих с Юркиным батей, пели военные песни, дядька плакал и повторял:
- Я так надеялся, что хоть кто-то выжил, кроме меня...
А парень уже почти знал, о чём напишет дальше. О том, на чём сломал зубы и вынужден был бежать.
Видения... Не пропадать же добру...
Во всём этом Сомов сознался профессору Фридриху Йодлю, руководителю центра исследований особого видения под патронажем Бориса Танхилевича.
- А другие видения были? - спросил Йодль, и Юрий сконфуженно прошептал, ёжась под двумя строгими взглядами:
- Нет...
Старика везде сопровождал внук, некрасивый, носатый, большеротый и ушастый мальчик, которого дед звал не иначе, как Мастер Йода.
- Я хочу предупредить, что наши эксперименты могут быть опасны для вас самого, и, возможно, для окружающих. Следует быть очень осторожным. Вы можете отказаться в любой момент. Я пойду отдам необходимые распоряжения, а вы пока заполните бумаги.
Йодль-старший сунул Сомову пачку бумаг. Тот изучил и заполнил лист, другой. На третьем лежала страничка из детского журнала, яркая, цветная шарада: какой из спутанных проводов ведёт к красной кнопке, включающей прибор.
- Твоё? - протянул он листок Мастеру Йоде.
- Можешь решить? - ответил тот вопросом на вопрос, не отводя немигающих глаз. Только что и было красивого в мальчике, что эти глаза - тёмные, с синеватыми белками, слегка раскосые, убегающие к вискам, слишком широко расставленные на узком лице.
- Вот этот, - указательный палец Сомова провёл от красной кнопки к прибору, минуя оборванные хвостики.
- Справился, - улыбнулся малыш, и стало видно, почему он пришепётывает: зубы менялись, делая его ещё смешнее. - Ты будешь моим другом и дашь мне имя, - слишком утвердительно он это сказал.
- Имя? - оторопел Юрий. - Разве у тебя нет, а, дедушкин хвостик?
- Михель... или Майкл, если угодно, Йодль.
- Мишка, значит? Мишка-мишка, где штанишки? - с улыбкой произнёс Сомов по-русски.
- Потерял, - продолжил маленький Йодль по-английски. - Миш-ш-ка, - он попробовал слово на вкус. - Маленький медведь. Прекрасное имя. Готов носить его до самой смерти.
- Не рано ли думать о таком?
- Я умру молодым.
- Когда?
- Лет через триста, если не решу, ради чего стоит жить дальше.
Сомов рассмеялся, чтобы не выдать испуга: мальчик был слишком серьёзен.
- Откуда ты знаешь русский?
- Оттуда, - неопределенный жест. - Когда-нибудья выучу его, а этот твой прикол уж точно.
- Ты странный.
- Да. Дед возвращается. Не говори ему, а то поссоримся.
Так Сомов ввязался в сомнительную историю, обещавшую кучу материалов для новых книжек.
Они сидели за столиком кафе, с видом на мост Млечный Путь, и жевали мороженое. Довольный Сомов то и дело невзначай пытался приобнять по-дружески Мишкину девушку.
Кто знал, что этот кошмар приведёт такую сладкую лапочку?
- Ты не против? - спросил он одними глазами.
- Я вне конкуренции, - равнодушный Мишкин ответ читался в движении бровей.
- Дед, пока был жив, ходил сюда почти каждый день. Потому что не знал, когда это случится. И думал, что мы должны быть рядом, чтобы прийти на помощь. Он считал, что виноват, и очень страдал от этого, - разглагольствовал Мишка, и ложечка поблёскивала, когда он ею махал, словно экскурсовод указкой.
Это был один из ранних экспериментов по выборке. Среди клиентов Центра были очень разные люди.
Шарлатанов отсеяли быстро.
Тех, кого посещали видения, крутили так и сяк, пытаясь что-то вызвать, повторить.
Подопытных помещали в разные среды, меняли место и время, снабжали артефактами. Проводили серии и циклы экспериментов. Долго, нудно, раз за разом. Переводили итоги в таблицы и графики.
Вначале самые поганые результаты на особое видение были при групповой обработке задач. Некоторые "свидетели" как будто оказались неспособны впадать в особое трансовое состояние, вызывая хаотичные картины. Порой их не брали даже психотропные средства. И когда перешли к конкретным привязкам - увидеть человека, место, время, предмет - по нулям. Эти люди отличались характером склочным, порывистым, и никто из прочих "видящих" не хотел с ними работать. Без них результаты в общей группе возрастали.
Однажды, в ходе перебранки, отчаявшись заставить работать предчувствие очередного испытуемого - а это был сам Фридрих Йодль, по некоторым причинам с определенного времени ставивший эксперименты на себе - Сомов, бывший в этот раз ведущим, ляпнул: - А вы представьте себе, например, что этот мост рухнет.
- Легко, - бодро ответил тот, и вдруг произнёс с отчаянием: - О чёрт! Он и вправду рухнет! А ведь там люди! Что я наделал!
Речь шла, как вы уже догадались, о Млечном Пути.
- И когда?
- Не знаю.
Под общий смех Фридрих сидел, обхватив голову руками.
С тех пор он словно рехнулся и слишком много времени проводил на набережной, наблюдая за мостом.
Но это положило начало новому циклу экспериментов.
Предсказатели работали уже не хаотично. Им задавали конкретные вопросы на разные промежутки времени, проверяли сбываемость, и она колебалась по определенному графику. У каждого график был свой, но нечто общее во всех имелось. Петлеобразные волны при самом плотном поле данных.
Если один вопрос задавали сразу нескольким, они давали разные ответы, и чаще всего сбывался наиболее повторяющийся, но...
Стоило "представляющему" в подробностях представить самый невероятный из предсказанных вариантов, или даже такой, который лаборант выдумал на ходу, как всё летело к чёрту.
Представляли - и сбывалось. Хотя требовало напряжения сил. Но представить могли не всегда. Порой даже самые обычные вещи. Например, что сегодня в 20-00 старушка перейдёт улицу под окнами лаборатории.
- Не вижу, - пыхтел Сомов, - хоть ты тресни.
- И я не вижу. И представить не могу, - красный, распаренный Йодль-старший шевелил косматыми бровями, словно пытаясь привести в движение тонкие мировые материи.
- Мне легче представить высадку инопланетян, - усмехнулся Сомов. Он вообще стал звездой Центра и правой рукой Йодля, потому что один из всех известных Центру обладателей особого видения мог и видеть, и представлять.
- Деда, а инопланетяне добрые или злые?
Все порой забывали, что Мишка, давно ставший чем-то вроде мебели, сидит тут же, битый час не шевелясь и почти не мигая. И вот он подал голос. Редкий случай.
- Ну... не знаю... не мешай.
- Пусть будут добрые.
- Пусть.
- А может, лучше не надо? От них всё равно неприятности одни. Я бы в этот день хотел оказаться подальше отсюда. К примеру, на Марсе.
Сомов и Йодль захохотали в голос, срывая эксперимент, взгляды их встретились и вдруг...
Остров был совершенно как в рекламном ролике. Новый, насыпанный где-то в Эмиратах. Только отеля, похожего на парус, уже не было. Как будто разобрали. На бывшую площадь перед отелем валилось нечто...
Мишка вообще вмешивался в дедовы дела крайне редко, мало говорил и шевелился. Он сидел в любимом кресле, обхватив колени. Перебирал иногда предметы на столе, бесшумно и нежно подбирая их длинными пальцами, вертя, разглядывая на свет и неслышно опуская обратно.
В один прекрасный день он посмотрел на солнце сквозь прозрачный кристалл, притащенный пару лет назад для экспериментов по усилению видения - все эти кристаллы, стаканы с водой, палантиры давали эффект где-то в четверти случаев. На столе был разложен ватманский лист с натальной картой Сомова - ради шутки к какому-то празднику вычертил Джонсон из отдела техподдержки. У него девушка увлекалась астрологией, он потихоньку втягивался и сам.
Мишка задумчиво поставил кристалл на один из двенадцати секторов. Мальчик походил на игрока, застывшего с фигурой в пальцах. Именно что сделав несколько шагов, похожих на ходы в шашках или нардах, по секторам круга, он отпустил кристалл, обвил руками колени, а глазами уставился на камень, словно гипнотизируя.
- Астрология - точная наука. Она основана на ходе светил, - кипятясь, объяснял Джонсон. Его, кажется, с утра осенило, и он спешил поделиться. - Наши графики... Вот эта карта на столе... Здесь орбиты планет геоцентричны, понимаете?
- Что? - спросил Сомов. - Я человек штатский...
- Как если бы всё вертелось не вокруг солнца, а вокруг тебя, звезда ты наша двойная. Вот и в этих графиках есть некий пуп земли. Только находится он, судя по всему, в районе Марса. И к тому же движется.
- А ещё Фобос полый, и внутри него заброшенная база, - буркнул Йодль-старший.
- Да, - вдруг сказал Мишка, постучав ногтем по ватману, где кристалл острым концом упирался в кружочек со стрелочкой. - Видимо, в этом-то всё и дело. Босс будет доволен, - боссом здесь звали Танхилевича. - Всё это очень, очень плохо.
Сомов со смеху поперхнулся чаем, его били по спине. Он долго не мог продышаться, едва пришёл в себя.
И он увидел - дверь.
События покатили комом под гору. Дверь нашли. Пока результатов не было, исследования спонсировал Танхилевич. Это было уже что-то ощутимее моста, который рано или поздно развалится. Как только наличие базы подтвердилось, вмешалось правительство, наложило лапу на космические разработки и на исследовательский центр. Со всеми сотрудниками и испытуемыми до кучи.
Танхилевич был и так не молод, а после того, как проиграл правительству своё хобби и в целом потерял позиции в бизнесе, сильно сдал, отошёл от дел и тихонько угасал.
Профессор Йодль, не нашедший общего языка с новым начальством, вообще отдал концы от нервных потрясений. Вместе с ним из центра пропал и Мишка. По первости его не хватало, словно из дома ушёл кот или домовой, унеся частичку уюта. Сомову стало как-то тошно, и многим другим тоже. А новые хозяева завели новые порядки. Глядя на происходящее, Юрий вспоминал, как Мишка, уходя, перевернул "рождественский" шар на столе, и в нём долго кружились пластиковые снежинки.
Сомов остался. И через несколько лет, когда все снежинки плавно осели, вышел на Мишку уже по работе. Они уже не просто исследовали уникумов - они перешли к поиску закономерности распределения таланта особого видения, пытались просчитать и выявить нужных людей. Руководство - в том числе и Сомова - крайне заинтересовала семейная история Йодлей, и Юрия по старой памяти отправили к Мастеру Йоде пока что с дружественным визитом.
Сомов боялся найти его в какой-нибудь дорогой лечебнице, впавшего в полный ступор, или неухоженного, занятого какими-нибудь странными вещами, пугая прохожих на улице. А парень оказался бодр и свеж, болтал, улыбался, девушку притащил. Разве что причёску запустил - но зато теперь не торчали ушки-локаторы и немного сгладились скулы.
- Вот я и приглядываю за мостом, как раньше приглядывал за дедушкой.
- Ах, вот что ты у нас делал! Возвращайся. У нас теперь хорошо. Корелляцию между сбываемостью и движением планет препарируем. Создали "Большую дюжину" - ребят, у которых превалирующий знак зодиака наиболее активен. По новой крутим все эти камни, стихии, металлы...
- На базу эксперименты перенести не пробовал? У вас теперь, кажется, одна крыша?
- Интересная мысль.
- Ну, будешь там, навести меня.
- ?!
- Новый проект, международный. После того, как, если помнишь, в ООН подняли хай. На Марсе будет наш город, и туда пустят гражданских специалистов. Даже таких балбесов и хлюпиков, как я, - Мишка с удовольствием облизал ложечку под завороженным взглядом девушки.
Из-за соседнего столика поднялось молодое семейство. Девочка тащила бьющийся на верёвочке воздушный шар, и он потом всё никак не желал влезать к ней на заднее сидение. На прощанье она приплюснулась носом к стеклу и показала язык. Яркая машинка развернулась и покатила к мосту, на котором царило неожиданное полное затишье. Ни экскурсий, ни трафика - подозрительно пусто даже для позднего утра, времени между выездом на работу и разъездами по делам.
- Набережная перекрыта, сегодня парад какой-то, - объяснила Мишкина девушка Сомову, провожавшему авто взглядом. Но он видел не залитую солнцем набережную - мутную воду, проплывающий мусор, и за стеклом погружающейся в бездну машины - круглые от ужаса глаза девочки. И шарик.
- Что ты будешь делать? - спросил он, встряхивая головой. Догонять и просить быть осторожнее молодого папашу было бессмысленно. - Что ты умеешь вообще? Кажется, ты и в школу не ходил?
Яркое пятно было уже на середине моста.
- Я не способен к обучению, на то и справка есть. Но пора слезать с папиной шеи. Пойду в говночисты, - он мечтательно прикрыл свои странные глаза. - Без них и на Марсе никак.
Сомов вдруг осознал, что это их самый длинный разговор за десять лет знакомства. Что за день! Наверно, сегодня Млечный Путь рухнет.
- Может, лучше вернёшься к нам?
- Не уверен, - убеждённо пробурчал Мишка, побарабанив пальцами по столешнице, словно чего-то ждал.
- Хлоп! Бонг! Бонг! Бонг! - донеслось со стороны реки. Парад? Салют?
Нет. Мост Млечный Путь оседал, крошась на куски, словно был слеплен из белого шоколада. Звонко лопались металлические тросы толщиной в руку.
Яркое пятнышко метнулось вниз, потом вверх, замельтешило, как шарик на верёвочке. Постепенно успокоилось и повисло, слегка подрагивая, между небом и водой. Отсюда не очень хорошо видно было, в чём дело. Куски моста ещё продолжали падать.
- Мишка?! - решивший переглянуться с друзьями, Сомов заметил, что парень, бледный и обмякший, полулежит на стуле, с закатившимися глазами, захлопал его по щекам. - Эй, Мишка, ты что?!
Лягушачий рот приоткрылся:
- Нет, только в говночисты...
Глава третья.
Нить во тьме.
Мишкин отец, Рихард Йодль, был преуспевающим бизнесменом. Все хвалили его деловую хватку и редкую интуицию. Кроме безнадёжного сына у него была ещё дочка Марта, кажется, даже слишком нормальная. Прекрасная наследница бизнеса.
А Мишка пошёл в деда Фрица, за которым таскался, как хвост. Папаша Рик, называвшийся на местный манер, искренне считал деда чокнутым учёным и неуважительно посмеивался над ним. Хотя почему-то и свёл со своим эксцентричным партнёром по бизнесу, Танхилевичем.
Прадедушка Йохан не представлял из себя совершенно ничего особенного, работал всю жизнь на конвейере и сильно выпивал.
Прапрадед Адольф Йодль, сменивший по приезде имя на более нейтральное Альфред, бежал в Америку из Германии, где ему грозил суд как военному преступнику. С ним были маленький Йохан и жена, странная, некрасивая женщина с тяжёлыми чертами лица, выбеленными перекисью волосами, торчащими как щётка, и странными, завораживающими, текучими глазами.
Единственная дочь людей, которые со всей двоюродной роднёй и многими соплеменниками унеслись дымом чадивших по всей Европе печей, она выжила - и как-то необъяснимо странно. Выкрасилась в белый цвет, окрутила офицера Рейха и пережила все чистки с таким явственным лицом, с прежним именем, с довоенными соседями. Пережила и гнев родни, и приход новых оккупантов. И бежала с мужем не в Аргентину - в Штаты. Многие считали её ведьмой и боялись связываться, другие проглатывали все странности, словно не замечая.
Мишка, и сам, кажется, не зная, был её живым портретом, лишь с той поправкой, что прапрабабка была женщиной, не лишённой изящества.
За спиной Адольфа-Альфреда стояли честные бюргеры.
Со стороны Ривки нить поколений ныряла во тьму веков: отец её в общине был человеком пришлым, похоже, не особо религиозным, и, кажется, перебрался в Берлин откуда-то из Эльзаса. С собой он привёз непонятные книги и странное безумие, вполне себе бурлившее в Мишкиной крови, вынырнув вдруг вместе с тёмными густыми веснушками, тяжёлым носом и нездешними глазами.
Мать такого сына боялась, а отец был занят своими делами.
Сверстников мальчик не любил, говорил, что они слишком предсказуемы. Он предпочитал книги и странные одинокие игры: раскладывал и переставлял разнокалиберные предметы, словно разыгрывал удивительную шахматную партию, спутывал и разбирал пёстрые нитки, чертил дорожки, похожие на сплетающиеся корни либо русла рек. Учиться где-либо отказался наотрез и лет с трёх сосредоточенно ходил за дедом, игнорируя родителей. Когда их пытались разлучить, переставал есть и шевелиться. На работе у деда он никому особо не мешал, тихо наблюдал, перебирал предметы и рылся в книгах. И действовал даже на всех успокаивающе, как кошка или герань на подоконнике.
Однажды на дедовом столе обнаружились "Центурии" Нострадамуса, и мальчик вцепился в них мёртвой хваткой. Книга была чужая, и дед рассердился, увидев, что первый лист с портретом (лет на двести младше натуры) безжалостно выдран и изорван в клочки.
- В чём дело? - спросил он Мастера Йоду, хватая его за одно из развесистых ушек.
- Он не такой, - упрямо глядя снизу вверх, ответил мальчишка.
- А какой?
- Вот, - малыш положил шершавые ладони деда на своё разгорячённое лицо. - Только старый. Я таким старым никогда не буду.
- Зачем ты взял эту книгу? Ты что-нибудь понял?
- Да. Что надо быть очень осторожным.
Больше в тот день Фридрих ничего от внука добиться не смог.
И хотя на единственный прижизненный портрет Нострадамуса Мишка вовсе не походил, профессор поднял все доступные бумаги, вплоть до начала второй жизни своего деда, которого, как и бабку, уже не застал. Ни про военные преступления, ни про интересную жизнь странной парочки, ни про колдовство в полученных им документах, естественно, не говорилось. А отец, который мог бы что-то рассказать, давно умер. Да и не в ладах они были всю жизнь... Однако пожелтевшие фотографии являли очевидное фамильное сходство.
Правительственные агенты продвинулись в своих исследованиях дальше всего на шаг, в их распоряжении оказалось фото из лагерных архивов, но, судя по всему, дальний Мишкин предок умер не под той фамилией, под которой родился. Все прочие оставленные им следы смыла Вторая мировая.
Фрица Йодля в своё время из хвастовства угораздило проболтаться на службе насчёт Нострадамуса. Так что его бывшие коллеги пытались размотать клубок и с другого конца. Но между XVII и XX веками две нити ныряли во тьму, словно руки фотографа в чёрный рукав, и что за магия творилась там, внутри, можно было только догадываться.
Между тем после случая на набережной Сомов потерял покой и сон. С одной стороны, в том, что мост рано или поздно рухнет, по какой угодно причине, например, от старости или его снесут, не было ничего неожиданного. С другой стороны, что, ждать теперь высадки инопланетян со дня на день на острове, формой напоминающем пальмовый лист? Да ещё это рождественское чудо посреди лета: единственная оказавшаяся на мосту машина. Лопнувший трос инерция закрутила вокруг заднего колеса. От прыжков вверх-вниз людей трясло, как в шейкере, но они отделались лёгкими переломами. Пока суд да дело, Мишка таки улетел на Марс, и Юрий ломал голову, как парня взяли в космос с такими явными нарушениями психики.
Сомнения с новой силой вспыхнули в нём пару лет спустя. Сомов, как и в прежние времена, звезда, был правой рукой нового "хозяина" Центра, как и при Йодле, в курсе всех событий, не пользуясь при этом особым видением. В один прекрасный день всё начало барахлить в отлаженной системе предсказаний и представлений, которой давно и активно пользовалось правительство. Результаты резко просели. Графики изменили свою форму: пуп земли вернулся на землю. Момент начала сбоя можно было сориентировать только по изменениям в самочувствии медиумов. Джонсон, который давно уже заведовал расчётным отделом, бил себя в лоб и вопил: расстояние! волны! Он был по-прежнему косноязычен.
И тогда Сомов решил воспользоваться особым видением, чтобы взглянуть в прошлое. Ведь его первые видения были связаны именно с прошлым. Но ретроскопических экспериментов почти не проводилось - все хотели что-нибудь урвать из будущего. А ведь у нас под ногами валяются россыпи тайн, с ужасом подумал он. Итак, что изменилось... ищи... ищи... Слишком много неопределённости ... Вдруг он ясно увидел взрыв и разлетающихся в стороны от вспышки людей. Двоих Сомов определённо знал: куратор их богоугодного заведения от спецслужб и ничуть не переменившийся Мишка.
Взрыв. Мишка. Марс? Непонятно чья база на Фобосе? Сомов похолодел. Да, там был незначительный взрыв непонятного происхождения, но ведь это исследования, сопряжённые с риском...
- Так вот оно что, Мастер Йода... Не верю я в совпадения... Такая у меня работа... - пробурчал Сомов, барабаня пальцами по подлокотнику служебного кресла.
Глава четвёртая.
Ой, что будет!
- Мишка, Мишка, я с голоду сейчас умру, - трясла Мила хозяина комнаты за голое плечо. Денег ей по-прежнему не перевели. А вчерашние энергозатраты требовали немедленного восполнения.
Мишка, спавший на полу в обнимку со своими ботами, не открывая глаз, поднял руку с браслетом, активируя линию доставки. Раздался довольный писк.
- А мне какао... и булочку... - пробормотал он, снова прикрываясь курткой. Штаны он перед сном ещё нацепил, а на майку забил, и она блестящим комком валялась в углу.
- Вставай, ты ещё обещал сводить меня в переговорную.
- Не помню. Но раз обещал, свожу. Мне всё равно туда надо.
- Вставай, умывайся!
- Эй, эй, только не бей... копытом... - он засмеялся, садясь и потирая глаза.
- При чём тут копыто? - изумилась Мила.
- Твоя фамилия прикольно переводится с... одного из мёртвых языков, - проворчал он, натягивая майку.
Из переговорных кабинок была свободна только тесная однушка, да и плательщик был один. Кое-как разместившись в тесном пространстве, они снова оказались в опасной близости друг к другу. Правой рукой, которую в этой тесноте как будто некуда было девать, Мишка преспокойно облапил Милу, привлекая к себе, а левой сделал невнятный жест в воздухе, словно нашаривая что-то. Потом пальцы играючи побежали по панели, только вместо красивой мелодии раздался дробный писк активации.
- Кейтель... Бойтель... Мммм... барышня, линейный крейсер "Бетельгейзе", битте.
Раздалось тугое гудение, и знакомый до боли голос внятно произнёс:
- Линейный крейсер "Бетельгейзе". Дежурный по связи лейтенант Втулочкин у аппарата.