Нет, нет, девятиглавых не было. Может, кому спьяну показалось - тогда ведь всякую дрянь пили. Ни теликов, ни компьютеров тогда еще и в помине не было. Сотика и то порядочного не было. Ну, это у кого как. Как жили? Да так и жили. Единственное развлечение - охота на драконов.
Трехглавые в каждом болоте жили - те по ночам летали - людей пугали. А то еще в горах жили. Их змей-горынычами звали. Те днём летали, потому как взяли за моду невест кушать. Ночью ведь не разглядишь - молодая она или старая. И ладно бы, какую - нибудь старуху сварливую, - так невестки даже рады - готовы еще в придачу к старухе и старика отдать. Так нет, вишь, тоже, небось, толк понимают - так и норовят какую-нибудь молодуху, да порумянее - обнаглели совсем. Нельзя сказать, чтоб народ совсем не защищался. Эти драконы русского мужицкого духу не выносили. Вот и развешивали вокруг дома портянки - не стирали даже. Глядишь - летит, свистит, пердит, , дым из ноздрей пущает, аж воет от злости, но от мужицкого духа его воротит. Не могет близко подлететь и всё тут. Но что портянки? За ними ведь не уследишь - то ветром сдует, то сменить забудут. Зазевается какая молодуха - и нет ее. Больше всего царевичи страдали. То ли портянки у них другие были, то ли воняли они меньше, но факт, что больше всего невест у них крали. Вот царевичи и рассердились. Да и кому ж это понравится, если его невесту кто-то другой скушает. Народ-то все равно темный. В наше время такого живо бы на цепь посадили, да еще и пахать бы заставили заместо трактора. А что? Предприниматель всё может. Ему только волю дай. А тогда этого не понимали или предпринимателей не было. А принцам что? Им бы только головы поотрубать. Ну, эти, гринписы, - зеленые эти - они и тогда водились. Мало только их было. Было бы побольше, может и сейчас драконы бы летали заместо самолётов. Так вот они, гринписы эти, сильно огорчались за этих тварей. Любили они родную природу. Им эти твари, как братья родные. Но кто ж их слушать будет? Принцы, что ли? Еще и хвастались при них - кто больше голов срубил, а кто еще и приврет. Особенно сильно эти гринписы за девятиглавых огорчались. Мол, в кои-то века девятиглавый объявиться. Нам,- говорили они- потомки этого не простят. Да им то что - невеста не своя, пусть кушает. А я в девятиглавого как-то не очень верю. Шестиглавый - понятно. Это спьяну все двоиться. А девять - это ж сколько глаз надо иметь, чтоб такое увидеть? Ну, да не об этом речь.
А некоторые люди говорят, будто бы про невест - сказки. Не было такого. Дед рассказывал. Жили они в большой долине, окружённой кругом высокими скалистыми горами, поросшими в основном сосной. В одной из таких гор будто-бы жил местный Горыныч. Трёхглавый. Только людей он не ел. Скот воровал. Телёнка там или барашка. А ещё баб воровать любил.
Слышишь,- баб, говорит,- воровать любил.
Ну, ты слушай. Мальцов не трогал. А баб, слышь-ко, на самогон обменивал. А чтобы кушать - нет, этого у него не было. Дым то у него из пасти - от самогону. Ну и то сказать - какой же он змей- Горыныч, коли огня из ноздрей нет. Вот он их, баб, и воровал. Конечно, за невесту больше давали, чем просто за бабу какую. Ну, и то сказать, не каждую бабу выкупали. Говорят у него там цельный гарем баб этих. Некоторых он сам назад приносил - так те ещё упирались - домой не хотели. А одна у него там за главную была - она и обед ему готовила и кормила и убирала и мыла его. А что ты думаешь, если змей, так и мыться не надо? Ещё как мыться любил. У него даже баня своя была. Каждую голову своя баба скребёт и моет. И кипяточком поливает, горяченьким. А главная эта следила за ними, чтоб всё хорошо вымыто было. Строгая была. И жених, говорят, был у ней. И выкуп за неё хороший давал - только сама она не захотела возвращаться. Чего она там не видела? А тут, у Горыныча, полная хозяйка. Говорят даже, что сам Горыныч её побаивался. Привирают, наверное. Ну, чего не бывает. А вот, что с ним самим , дедом моим, приключилось.
Да, действительно, Что же приключилось?
Пошёл он как-то в лес за дровами. Надо сказать Вам, что тогда он ещё совсем молодой парнишка был. Невесты даже ещё не было. Дома с мамкой жил. А лес считай совсем рядом был - поле только перейти - не то, что теперь. Нарубил он, значит, дров вязанку. Лошади то ли совсем не было, то ли как - на себе тащит, по полю уже идёт. А тут слышит вой - ну, значит, Горыныч летит. Бросил он эту вязанку и припустил бегом. А чего бежит? Сам не знает. Он ведь не баба. Но всё равно страшно. Что там у этого Горыныча на уме? А куда бежать не знает. И до лесу и до дому далеко. Вот он и бегает по полю, как заяц - плутает. А Горыныч за ним. Горыныч-то большой, ему мотаться туда-сюда непросто. Ну, как ни бегал, а всё ж свалился в какую то ямку и голову руками закрыл. Всё, конец. А рядом слышит и Горыныч свалился. Дышит как паровоз. Тоже умаялся за ним гоняться.
- Эй, мужик, ты живой? - слышит он. Это ему Горыныч говорит.
До этого, как ты понимаешь, ему с Горынычами разговаривать не приходилось.
- Совсем ты меня замотал. Да, вставай ты, не бойся.
Ну, поднял тогда он голову, а перед ним дракон трёхглавый. То ли сидит, то ли лежит - не поймёшь. Две головы, крайние, как положено, - сверху торчат. Шеи у них, как у быка. У каждого в носу по кольцу. Из ноздрей лёгкий дымок и даже огня немножко.
А третья голова, средняя, более аккуратная и шея потоньше. И на ней вроде платочка навязано. Та на земле лежит и глаза у ней закрытые.
- Слушай, мужик, - говорит правая голова - тебя как звать?
- Вася, -говорит.
- А где у тебя топор, Вася?
А и в правду, где топор? Не до него было. Нету топора. Где-то уронил, пока бегал.
- Вася, - говорит левая голова - поди-ка поищи топор - недалеко должен быть где -то и возвращайся - дело есть.
Пошёл искать топор. Легко нашёл - он рядом с вязанкой дров валялся. Как его он со страху бросил, так и валялся. А мысли и той не было, чтобы топором отбиваться. Это он уже потом сообразил. Но вообче-то всё это ерунда. Поджарил бы его Горыныч вместе с топором. Рыцари так те в кольчугах со шлемом, да и те не всегда успевали голову отрубить. Так в кольчугах и изжаривались. А уж где там мальчишке в одной рубашке с Горынычем воевать. В обчем, топор он нашёл. А Горыныч там всё лежит.
А не сбежать ли мне? - думает Вася. А за вязанкой можно и после прийти. Но всё ж любопытство одолело. Что за дело у Горыныча к нему? Вернулся.
А они уже все три головы спят. Только у тех двух, что с краёв, из пасти огонь, а у средней ничего нет - хрипит только. А не рубануть ли их, пока спят? Так руки и чешутся. Но опять же любопытно - что за дело ко мне?
Легонько так пошевелил левого - а тот спросонья как полыхнул из пасти - еле отскочить успел.
- А, это ты, Вася. Отойди-ка. В сторонку, в сторонку.
Разбудил он второго, который с другого края.
Вот, что, Вася - отруби-ка ты нам одну голову.
- Вот, что, Вася - отруби- ка ты нам одну голову.
Вот это да! Ты когда-нибудь слышал, чтобы кто-нибудь просил отрубить самому себе голову?
- С удовольствием, может сразу все три? - говорит Вася. ( Смотри-ка осмелел, а может привирает).
- Не дури, Вася, а то мы тебя и поджарить могем. ( А и впрямь могут.)
- Ну, тогда какую?
- Не видишь, что ли? Среднюю. Больная она у нас. Всё равно долго не протянёт.
- Может, не надо - прохрипела средняя голова.
- Надо, Гриша, надо.
Деду даже жалко стало ту голову. Отрубил он эту голову. А куда денешься? Замахнулся со злости на вторую.
- Э! Э! Э! парень, не дури. Брось-ка топор. Нет ли у тебя какой тряпки - заткнуть дыру, а то больно свищет она. Так можно и нам простыть.
Платок грязный у Васи был, да он мал оказался. У него ещё огурец был с собой. Так он этот огурец платком обернул и заткнул дыру в отрубленной шее. Поцеловали они эту голову и полетели.
Эй, а что с этой то головой делать?
- А что хочешь - возьми её себе.
Жалко её почему-то было. Взял он её с собой. Да и похвастать соседям хотелось - вот, мол, какой я удалец - у самого Горыныча голову отрубил. Отрубил бы все, да замешкался малость. Удрал от меня дракон проклятый. Вот, смотрите, голова. Как тут не поверить?
Принёс он её домой. А надо сказать тебе, что шея у неё длинная, а сама голова всего раза в два больше змеиной. Так что похожа она на змею с отрубленным хвостом. Не зря же говорят - змей - Горыныч.
А дома у Васи братан ещё был, малец совсем. Он видел, как цветы в горшок ставят вверх головками, - так он её, эту голову, как цветок, в кувшин с молоком и запихал. Постояла она так какое-то время и голову то подняла, а потом и глаза открыла. Малец испугался и в рёв, и к матери. Та увидела - змеюка из кувшина торчит - испугалась тоже. Какой тут поднялся переполох. А змеюка то головой вертит во все стороны - понять ничего не может, - как она тут очутилась? Увидела тогда она Васю, обрадовалась хоть одному знакомому лицу - и кричит ему:
- Вася, или как тебя там, а где мои братья? Неужто сгубил ты их?
- Да успокойся ты, ничего с ними не случилось. Улетели они домой, а тебя бросили.
И заплакала она, а слёзы то такие крупные, так и каплют, так и каплют. Тут все и замолкли.
Кого же это ты нам, Васька, принёс?
- А это,- говорит,- голова Горыныча. Её Гришей зовут.
- И не Гриша я вовсе, а Глаша. Глафирой меня зовут.
Вот это да! Ты когда нибудь такое слышал?
- Ну, Гриша её зовут или Глаша - мне без разницы, а змеюка мне в доме ни к чему, - заявила тётка Анфиса, Васькина мать.
Ещё одна Глаша - радость наша.
А среди тех, кто прибежал на змеюку смотреть, больше всего ребятни было. Им и страшно и любопытно. Была среди них и девчонка одна, тоже Глаша. Сиротой она была и жила с дедом своим на самой окраине деревни. Лет десять ей было, но уже на примете была, - выдумщица на всякие игры. Никогда и ни на что она не жаловалась. Да его и жаловаться было некому. Дома дед бывал редко. Охотником он был и пропадал целыми днями в лесу. Кормиться чем-то надо? Без женщины с ребёнком трудно. Придёт домой - на внучку свою полюбуется, послушает, как она рассуждает. Всё что-нибудь весёлое деду рассказывает или расспрашивает, кого он видел в лесу. -Возьми меня в лес, - всё просится.
А в лесу хорошо. Красиво пестреют цветы, с неба светит ласковое солнышко. В одном месте, с половины горы, видна вся долина и деревня их, как на ладони. Только нельзя ей на охоту. Мала ещё. И девчонка. Виданное ли дело, чтобы девчонку на охоту брать? Иногда и на несколько дней уходил.
- Ты уж, посиди тут без меня. За тобой соседка посмотрит.
Та, понятно, - Ладно, ладно, а потом и забудет. Своих забот полон рот.
Так что Глаша почти со всем управлялась сама. И дома приберёт и за козой присмотрит, а у соседки разве что щей похлебает , а когда и вовсе впроголодь. Только деду она никогда не жаловалась.
- Как тебе жилось без меня? - спросит.
- Да, всё хорошо, деда. Только вот коза за Васькой вчера гонялась.
- Ах, ты, коза-дериза.
Да так смешно рассказывает, будто и вправду провела всё это время лучше некуда.
- Ну и ладно, ну и хорошо.
Так и жили.
Вот эта Глаша тоже среди детишек в избе толкалась. Жалко ей было змею. Да ещё и звали её тоже Глаша. Вот и слушает она, что же взрослые хотят с ней делать. А что делать? Никто не хочет её себе брать. Виданное ли это дело - змеюку в доме держать?
- Что же делать? - спрашивает Васька у матери.
Где взял, туда и отнеси.
Вот он взял этот кувшин и понёс. А ребятишки все с ним. Любопытно всё же и жалко.
- Слушай, - говорит Васька Глаше, - а может ты возьмёшь? Деда у тебя сейчас нет, а потом мы куда-нибудь её спрячем. А молока и хлеба мы тебе принесём.
А Глаша и рада. Сама хотела просить, только не знала, согласится ли дед? И опять же, кормить нечем - сама голодная.
Вот принесла она этот кувшин с Глафирой домой, поставила его на стол и думает, что же дальше делать. А Змея молчит тоже. Грустная такая. Что делать? Как жить дальше? Неужто всю жизнь теперь в этом горшке? И зачем только поставили её в этот кувшин с молоком?
- Слушай, Глаша, - говорит, налей как ты мне лучше самогонки, да вынеси на воздух, вольным ветром подышать. Душно мне тут.
Откуда у девчонки самогон? Хочет она её, Змею, утешить, а как - не знает. Кот ещё был у них. Говорил я тебе? Так вот, залез он на стол, уселся напротив кувшина и уставился на Змеюку, как зачарованный, глаз не отводит.
Так что же? самогон - нести или не нести?
Конечно, нести. Только, где ж его достать? Тут Кот и говорит:
- А я знаю, где. У деда Сильвестра бутылка припрятана в сарае. Вот пусть Васька и притащит.
Ваське совсем не хотелось воровать у деда самогон, но ведь дед просто так не даст. А что Васька может предложить за самогон? Разумеется, ничего, кроме штанов, у него нет. А зачем деду Васькины штаны? И вообще, кому нужны его рваные штаны? Так что давай, Вася, дуй за самогоном. Жми! Никто за тебя ведь не пойдёт. Ты рубил, ты и отдувайся. Вот не повезло парню. А может, не ходить? Да ну её, змеюку эту. Не по доброй воле рубил ведь. А всё-таки пошёл. Пацан ведь. Ему ведь важно, что о нём другие пацаны думать будут. Струсил,- скажут. И скажут, точно скажут. А выдерут, так и уважать будут - вот не побоялся.
Притащил Васька эту бутылку.
- Как, в кувшин лить будем или в горло заливать?
- А мне теперь всё равно. Только с молоком не мешай - вылей молок-то.
- Кувшин-то на улицу вынести бы надо, - говорит Кот.
- Неровен час - избу спалить можно.
О чём это он говорит? Непонятно. Но вынесли. Молоко, вернее то, что от него осталось ( моча какая-то) вылили. Самогон налили. Все смотрят, что будет дольше. Сначала закашлялась было, а потом как полыхнёт. Все так и подскочили. Одно дело смотреть издалека, как огонь из пасти дракона пышет, а другое - рядом. А из глаз молнии. Хорошо ещё, что не всю бутыль вылили, а только половину.
А потом и песни запела. Сперва буйные, а потом грустно так:
- И за борт её бросает в набежавшую волну.
И отрубилась, и из кувшина вывалилась. Ну, ребятишки её назад запихали. Самогон вылили. Да его совсем мало там, в кувшине, осталось, а молока налили. И назад спящую запихали. Так она всю ночь и проспала.
А утром глашин дед с охоты вернулся. Поглядел на змеюку, подивился.
- Что же, - говорит, - теперь у тебя вместо крови молоко будет?
- Выходит будет, - отвечает ему змеюка.
- А чего это братья тебя Гришей называли? - спрашивает Глаша.
- Мама мне так велела, чтобы братья не знали, что я девочка, и не приставали.
- Вот оно как, - удивился дед.
- И где же твоя мама?
- Мама моя далеко.
- И что же, она тоже с тремя головами, - не унимался дед.
- Да нет, с одной.
- А кто же тогда вы будете?
- У нас такое часто бывает.
- Ну, что ты дед пристал к ней, - возмутилась внучка, - тебе то какое дело?
- Да нет, ничего. Просто интересно.
- А кто же тебя разговаривать научил?
- А это тётя Маруся. Она с нами давно уже живёт. Она нам как мама.
- Это какая же тётя Маруся? Это уж не та ли Маруся, Федькина невеста.
- Она самая и есть. Она у нас самая главная. Вот она им сейчас покажет.
- Да что же она может им сделать?
- Не знаю, - приуныла змея.
- Ну, ты не расстраивайся, - сказал дед, - мы что-нибудь придумаем.
- Первое, что надо - эту Марусю как-то найти и всё ей рассказать.
- Только к вам туда простому человеку не добраться. Ну, ладно, поживи пока у нас, а там что-нибудь придумаем. Вот, может, Кот нам поможет.
- Чем же это я могу вам помочь?
- А ты подумай.
- Ну, ладно, Вы тут оставайтесь, а мне на охоту надо.
И дед ушёл, а две Глаши остались с котом дома. И коза ещё.
Вот так живут они день, два, три. Ребятня поначалу бегала, потом перестала. Один Васька приходил навещать свою змеюку. Совестливый был парнишка. Да и не только в этом было дело. Нравилась ему Глаша. Интересно ему было с ней. Вот они и сидели втроём. А то и на речку пойдут. Глаше особенно некогда просто болтать. Бельишко постирать надо. Вот они и на речку ходили втроём. Глаша кувшин со змеёй поставит рядышком и стирает, а та воздухом дышит, на небо синее смотрит, слушает, что Глаша поёт, а то и подпевает ей. Ну, а Васька ляжет на бережку где-нибудь в тени и слушает, а то начнёт у змеи расспрашивать, как она там жила, что видела, где бывала. Драконы ведь далеко летают. Бывала ли в каких чужих землях. Ну, в общем, не скучали. Вот раз как-то сидят они так у реки. Глаша стирает. Что-то её Васька спросил, а она не расслышала и повернулась к нему и кувшин-то задела. А кувшин на самом краю настила деревянного стоял, того самого, с которого Глаша стирала. Вот он в воду и упал. А вместе с ним и змеюка. И исчез под водой. Там, под водой всё бултыхается, а сверху не видно, всю воду замутило. Вот голова выскочила, но уже дальше от настила и опять исчезла. А потом опять и так несколько раз. И всё дальше и дальше. А Глаша растерялась - плавать то не умеет и слова сказать не может. И Васька, видит- кувшина нет - тоже высматривает, куда змеюка девалась. Ну, всё-таки углядел, да и она, змеюка похоже оклемалась от первого испуга - голова над водой торчит - плывёт по течению. Ну, тут уж Васька не оплошал и бросился в воду за ней. Выловил её таки. Положили её в травку на бережку - кувшин искать начали. Ну, с кувшином проще - он тут прямо под настилом и лежал. Налили в кувшин воды, змеюку назад в кувшин засунули и домой пошли. Вечером только и разговоров было, как змеюка искупалась. Понравилось это змеюке. Скучно ведь в кувшине сидеть. Стала её Глаша в речку выпускать поплавать. А той всё больше и больше нравилось. Веселее стала, есть лучше стала и даже заметно подросла. Кувшин уже маловат стал для неё. А змеюка уже и нырять научилась и плавать против течения. Вот она и просит Глашу. Глашенька, - ты утречком меня в воду выпусти, а вечером заберёшь. Страшно ей ещё ночью в воде оставаться. Так какое-то время и жила. Днём в речке, а ночевать домой её Глаша уносила. Сперва она рассказывала, как ей там под водой, а потом всё меньше и меньше. Да и у Глаши с Васей интересы свои. А потом в деревне женщина одна появилась. Бродяжка какая-то. Вот и услышала она, что у Глаши змеюка приученная есть, в воде живёт. Эта бродяжка к Глаше. Пусти, мол, переночевать. Ну, той что. Оставайся, только угостить нечем. А эта бродяжка- бродяжкой говорит: За это не беспокойся и достаёт из котомки хлеба кусок, огурчиков с десяток, лучок, соль и даже яичек парочку. Поужинали. Вот Глаша собралась на речку за змеюкой. Бродяжка эта за ней увязалась. Пойду перед сном ополоснусь - запылилась с дороги. Подошли они к реке. Когда Глаша с Васькой ходила, то он свистом змеюку звал. А Глаша свистеть не умела. Так она камешек в воду кидала. Та и приплывала. Вот и теперь. Кинула Глаша камешек и ждёт. И бродяжка эта тоже в воду уставилась. Лицо каменным сделалось. Как показалась голова из воды, так бродяжка в обморок и упала. Чуть в воду не свалилась.
- Кого это ты привела? - змеюка спрашивает. А глаза так и загорелись синим пламенем. Странно всё это показалось Глаше.
- Да вот, бродяжка на ночлег напросилась, да вот что-то плохо ей стало.
Сбрызнули бродяжку водой - она и отошла.
- Глашенька, - говорит она змеюке, - ты меня узнаёшь?
Вздрогнула змеюка и крупная слеза скатилась у ней.
- Машенька, это ты? - робко спросила она.
- Я, милая моя.
- Да как же ты узнала?
- Да я и не знала. Братья твои мне сказали, что ты погибла в бою с Иваном- царевичем. Вот я и пошла разыскивать тебя, чтобы похоронить тебя по-человечески. А тут я узнала про тебя и решила проверить, ты это или не ты.
- Уж так я не хотела отпускать тебя, больную. Да разве их, твоих братьев, удержишь?
Хотела Глаша рассказать всё Маше, да видно всё уже рассказали ей в деревне.
- А теперь мы, Глашенька, одни. Погибли твои братья. Порубал им головы Иван-царевич. Теперь у нас монастырь. Взяла бы я тебя, да как ты жить там, в горах, будешь? Видно, теперь другая у тебя судьба. Хорошо, что я тебя повидала. Прощай, моя рыбка.
И ушла Марья назад к себе в монастырь. Глашу звала.
- Ну, куда же мне? Да и как я Васю брошу. Нет, уж.
Так и осталась. Потом, когда время подошло - поженились, детишек завели.
А Змея та в речке жить осталась. Рыбой стала, да не простой. Скат её стали называть электрический. Разряды могла в воде делать. Это у неё от тех времён осталось, когда она драконом была.