Аннотация: Продолжение истории пациента Бигуса, потерявшегося во лжи, фантазии, болезни
Уважаемый Лев Николаевич! Спешу доложить о важной роли вкусовых рецепторов в процессе восстановления памяти. Сегодня за завтраком, во время испития компота из сухофруктов, мне открылась еще одна страница моего стертого прошлого.
Помню, в 1986 году я работал вожатым в пионерском лагере. Судьба занесла меня сюда после провальной сессии в педуниверситете. Во время долгих прений с моим деканом, мои слезы убедили его в опыте организаторской работы и безграничной любви к детям. За что и был отправлен в пионерский лагерь, оттачивать мастерство. Только так возможно было выторговать у декана "три балла, свободен" и со скрипом продвинуться дальше к вершинам образования. Наш декан был совершенно порядочный мужчина, можно сказать адекватный. Он улыбался студентам и, особенно, студенткам. Шел навстречу, любезно говорил с родителями и помогал с комнатами в общежитии. Но только стоило ему зайти в аудиторию лектором, с ним случалась ужасная метаморфоза. Он одевал поверх партийного костюма нарукавники, на манер кассиров или учителей труда. Начинал же лекцию всегда одинаково: "Педагог без знания философии - бумажка, причем бумажка далеко не лучшего качества." Декан становился строг и беспощаден. Философия...Тогда я считал ее уделом странствующих лентяев, которые догулялись до седин и преподносили ее как житейскую мудрость. Или уделом состоятельных бездельников, которым, кроме икры и маникюра, в наследство достались еще и размышления о тяжком бытие человека. Именно этих бесстыдников я обвинял в вознесинии бытовой демагогии в ранг науки. Но рассказ мой не об этом.
Я стоял на пыльной дороге перед воротами пионерского лагеря. Старый ЛиАЗ, привезший меня по адресу Лесная, 8, со стоном лязгнул дверьми, сигнализируя отъезд. Откашлявшись перед движением, автобус испустил струю черного выхлопного газа и медленно тронулся.
- Самец, - услышал я за спиной. Я обернулся и увидел мужчину возрастом около 40 лет. Он был одет в короткие шорты и светлую безрукавку. Не по-летнему белая кожа и обилие веснушек невыгодно подчеркивали отсутствие мускулатуры. Красная петушиная пилотка выдавала в нем работника пионерской ячейки.
- В смысле?...- Не совсем понял я.
- Автобус, говорю, самец.
- А бывают самки?
- Бывают, но сюда добираются редко. Да и жарко сейчас...
Помолчали.
- А Вы к нам надолго? - спросил встречающий.
- Месяц. Без права на бегство.
- Это хорошо. Кадры нам нужны. Вон около ворот калитка, а оттуда к дежурному, спросите.
Я двинулся навстречу светлому будущему. Надпись полукругом над воротами лагеря гласила : "Настоящий Пи....". Недостающие буквы слова "пионер" дети старших отрядов наводили красной краской тут же, у ворот. Я познакомился с начальником лагеря. Он долго тряс мою руку и приговаривал: "Поздравляю Вас. Самый младший отряд. Форменные звери."
Вверенный мне отряд назывался "Бригантина". И политику своего пребывания в ссылке я решил вести, опираясь на звучное название. Дети отряда были собраны в клубном корпусе, где мы и начали наше знакомство. В большинстве своем это были обыкновенные дети, но среди них выделялись особо борзые и развитые, которые заслуживают отдельного представления.
- Итак, экипаж. Наше пиратское судно будет называться "Иммануил Кант". Я ваш капитан и мы выходим в плаванье. Манера нашего общения будет соответствовать английским традициям. Мы будем беспощадны к врагам и помогать друг другу в быту. На море нужен порядок, черт побери! Поэтому обращаться ко мне "капитан" или "сэр", никак иначе. Друг друга называть на "вы". Без надобности табак не жевать, не материться, под ноги не плевать! Играть в кости и карты на деньги только с разрешения капитана. Каждый будет знать свое место и обязанности. И запомните: мы самая дерзкая команда в окрестностях и вообще! И напоследок...Как бы хороши и бесстрашны вы ни были, как бы мы с вами ни старались, "Иммануил Кант" в конце тонет. Считайте это последним желанием старого капитана. Вопросы?
Дети притихли и округлили глаза. Живая девочка щипала рядом сидящего жирдяя и дула слюнявые пузыри. Жирдяй вяло отбивался от нее пухлой рукой, сопел и сосал нижнюю губу. На его черной футболке была набита динамовская буква "Д", а сзади над номером 1 написано "Яшин".
- Юная леди, за что Вы так не любите футбол? Отстаньте от Яшина, представьтесь и назовите Ваши достоинства. Девочка встала, шатнулась с пяток на носок красными сандалями и сказала басом:
- Марина Гульштейн. Могу есть много супа, могу готовить фиш, могу дольше всех спать, могу намазать губы повидлом и оставлять сладкие поцелуи...
- Остановитесь. Согласитесь, Марина Гульштейн - слишком долгое и нелепое имя для нашего промысла. Мы будем звать Вас Маргуль. По нашей легенде, Вы будете пожилой женщиной-коком. Вместе с Яшиным Вы будете главными на камбузе, за вами провиант. Мне кажется, леди, которая знает слово "фиш", должна знать слова "кок", "камбуз" и "провиант"? - Девочка фыркнула.
- Скажите, сэр, а кто буду я? - заговорили белокурые кудри. Девочка держала в руках огрызок стертого красного кирпича. Очевидно, он и выступал причиной ярких оранжевых щек. Они болезненно горели и контрастировали с ее кудрями. Красивое новое платье и девственно-белые носочки подсказывали, что ее мама продолжала играть в куклы.
- Все зависит от того, в чем Вы хороши.
- Я быстро бегаю и самая умная в классе. Могу быстро сделать уроки и вертеться перед зеркалом. Еще могу помогать маме писать стихи. А зовут меня Лизонькой.
- За Вашу скорость мы будем называть Вас Торпедой. Вы будете портовой леди.
- А что делает портовая леди?
- Она встречает и провожает моряков. Леди стоит у пирса и машет кружевным платком. Вы умеете делать лицо радости и сожаления?- Торпеда сделала 2 раза надгробное лицо, и я одобрительно кивнул.
За кудрями громко чихнули. Большая круглая голова, показавшаяся из-за плеч Торпеды, водила по сторонам глазами. Глаза прятались за диоптрии очков на резинке и высказывали недоверие.
- Я болен и с вами не поплыву. У меня аллергия и еще врачиха запретила мне купаться.- Мальчик крутил локон Торпеды и смотрел на меня с ожиданием. Я решил сделать ему замечание и сказал, намекая на кручение его пальца:
- Скажите, моряк, что у Вас в руках? - Тот поднял другую руку и показал компас, продолжая крутить локон.
- Вы нам подходите. Нам нужен смелый боцман с компасом. Скажите, моряк, я нашел такого?
- Да, сэр...
- Мы будем звать Вас Глобус. За Вами карты и штурвал. Сегодня заступаете на дежурство. Маргуль отпоит Вашу аллергию травами. - Маргуль хищно посмотрела на него и крепко ущипнула Яшина.
Таким же образом я познакомился с братьями-близнецами. Их я назвал Карамазовы. Альберт и Йосиф. Пришлось оставить им имена, какие были, ибо подлинных имен братьев не знал даже начальник лагеря. Им было поручено налегать на весла в случае опасности.
С Пожарским. Мальчик похвастался навыками в быстром разжигании и тушении костра. И Гурченко. Она была замечена в том, что на многочисленный вопрос рядом сидящего мальчика "почему!?", она прижимала ладонь тыльной стороной ко лбу и, закатив глаза, манерно пела : "Видите ли, мой корнет...." Назначена юнгой, после того, как пообещала мне выучить 8 портов Британии. Имен остальных детей я, к сожалению, не вспомню.
В обед нас построили на волейбольной площадке, где начальник перед всем лагерем давал указания отрядам на сегодняшний день. Отряды стояли ровно и благолепно внимали. Задача была проста. Мы должны были на скорость развести пионерский костер и сварить в котелке суп. Времени нам отводилось до ужина. О готовности отряда к сдаче работы должно было служить построение и призывный сигнал в горн. Горн нам достался блеклый и поношенный, но рабочий. Дети начали перепалку за правообладание инструментом, однако я оказался физически сильнее. Согласитесь, логичнее, если сигналы будет отдавать человек, имеющий музыкальное образование. Закончив один класс музыкальной школы, капитан имел такое право.
Мы принялись за сбор хвороста, я давал четкие указания. Из хвойного жидкого леса выгребалось все, что могло гореть и быть сварено в котле. Нам нужен был объем похлебки и зрелищность костра. На кухне мы получили 2 пачки макарон высшего сорта соломкой и пачку поваренной соли. Середина отведенного нам участка начала заполняться тем, что по мнению детей должно хорошо гореть. Из леса выбежала Маргуль, нагоняя Яшина. Она держала в руках два гриба. Красным сандаликом она давала под зад Яшину и вытягивала мухомор, держа его за ножку, на манер эфеса шпаги.
-Маргуль, что Вы делаете?
-Загоняю зайца!
-Посмотрите, заяц совсем загнан. Вон, у него одышка, как у нашего аллергика Глобуса. И потом, это никакой не заяц. Это Яшин, Ваш коллега по камбузу. Перестаньте тыкать в него грибом, вы его поломаете. Складывайте провиант аккуратно в котелок. В том, что вы не равнодушны к футболистам, продукты же не виноваты... - Котелок потихоньку заполнялся грибами, шишками и сомнительными ягодами. Карамазовы принесли дохлую ворону и спросили, нужно ли ее ощипывать. Я сказал, что ощипаю ее сам на кухне. Там я выменял пачку начатого "Космоса" на полкурицы, морковь и лук. Курица выглядела явно иначе, но с другой стороны, никто же точно не знает, как выглядит ощипанная мертвая ворона.
У хвороста сидел Пожарский и наводил диоптрии очков Глобуса на обрывок желтой "Комсомолки", пытаясь вызвать ее воспламенение. Глобус сидел рядом, сопел и, за неимением подходящего локона, пальцем крутил себе шорты.
- Скажите-ка, Глобус, не Ваши ли карты пытается сжечь Пожарский.- На что головастый мальчик тайком достал из кармана даму пик, показал мне и хитро улыбнулся.
- Прекратите, Пожарский. Возьмите вот спички и мой любимый "Огонек". Не сожгите себе ногти - это испортит аромат будущего супа. - Мне показалось, что разжечь огонек "Огоньком" было крайне уместно.
Первые языки пламени лизнули сухие сучья и траву. Дети радостно закричали. Торпеда отбежала на безопасное расстояние и дунула в горн. Ее и без того оранжевые щеки стали багровые и растянулись. Девочка с усердием наклонилась вперед, отбросив назад ногу. Прыгая в позе "ласточки" на одной ноге, она сводила глаза на нос, стараясь силой взгляда уговорить горн издать подобающий звук. Горн бессовестно молчал. Бросив попытки, она выровнялась и перестала прыгать. Торпеда виновато смотрела в мою сторону и стучала горном себе по коленке.
- Очень жаль, Торпеда, что Вы не лопнули. Ваши щеки были бы настоящим праздником для нашего супа. Верните инструмент и ступайте на камбуз помогать Маргуль чистить морковь.
Костер здорово разгорелся и я был рад заметить, что по мощности он не уступал кострам старших отрядов. Пожарский ходил цирковой лошадью по кругу и без надобности подталкивал горящие головешки. Он орудовал то резиновым кедом, то длинной палкой. Я ему не мешал. Человек знает свое дело. Гурченко подозрительно давно ничего не пела, и я осмотрелся в поисках ее персоны. Она лежала на животе с карманным атласом. Мотая ногами, Людмила Марковна смотрела в небо и повторяла шевелящимися губами названия британских портов. Карамазовы сидели на земле и молча смотрели на костер. Я потихоньку доставал из котла лишние ингредиенты и перекладывал их в сумку. На чем и был словлен Яшиным. Он сказал, что никому ничего не скажет, если я оставлю в супе его большую шишку и дам дунуть в свисток перед отбоем. Шишка - не ворона, свисток - не горн. Мы ударили по рукам.
Кулинарным искусством я никогда не обладал в полной мере. Поэтому поочередность продуктов мне подсказывала Маргуль. Мы солили воду и кидали лук. Морковь, курица-ворона, макароны. Шишку забросил сам Яшин, почему-то не доверив это дело мне. Я засек время и отошел от костра, который дымил в глаза только мне одному. В стороне я стоял недолго, так как Яшин взял пачку соли и начал досаливать суп "по вкусу". Я забрал у него соль, дав на время подержаться за горн. Яшин глянул на Торпеду. Та отрицательно покачала головой.
Вокруг звучали горны других отрядов. Дети строились в шеренгу, а начальство снимало пробу. Наша курица оставалась синей. Она оставалась синей даже тогда, когда шишка начинала расползаться. Я посчитал, что длительное ожидание других отрядов, которые давно закончили, будет крайне неприличным, и дунул в горн. Дети построились. Пришел белый 40-летний пионер в веснушках с половником снимать пробу. Он театрально промычал "мммм", изображая восторг. Похвалил суп, выплюнул кусок шишки и, придержав меня за локоть, показал где его можно вылить. Два небольших ведерка были выданы Пожарскому, чтоб затушить костер. Мы уходили в столовую питаться казенными харчами. "Иммануил Кант" вышел из доков...
После ужина ко мне подошла Маргуль и заговорщицким тоном сказала: "Капитан, по-моему, Торпэда от нас прячет бинокль". Своим басистым "э" девочка напомнила, что она все-таки Гульштейн. Я пообещал утром привязать Торпэду кудрями к мачте. Маргуль осталась довольна решением. Отвел детей в спальный корпус, гаркнул "спать, головорезы", Яшин дунул в свисток.
Перед сном я решил искупаться. Вода в этом месяце еще достаточно не прогрелась. Планктон игнорировал меня и до августа светиться не собирался. Сменив аромат кожи с дымного на морской, я выбрался и уставший, но свежий, побрел к месту своего ночлега. Обмотавшись полотенцем, я выкрутил свои трусы и развесил их на веревку. И наконец, с наслаждением закурил. Звезды ярко молчали, воздух стоял. Подбивать итоги сегодняшнего дня решено было утром. Двери в корпус я запер на защелку.
Утро подарило мне массу сюрпризов. Я спал как мертвое полено и был разбужен тревожным стуком в дверь моей комнаты. Веснушчатый пионер делал большие глаза и показывал рукой на улицу. Конфигурация его жестов и манера изъясняться не оставляли надежды на лучшее.
Пожарский держал обугленную головешку и стоял около тлеющего сарая. Вчера, как выяснилось, он спрятал под сарай недогоревшее бревно, чтоб сегодня можно было быстрее развести огонь. Черные ладошки Пожарского виновато трогали живот. Вокруг бегали старшие с ведрами и заливали дымящуюся постройку. Вожатые цокали языком и что-то невнятно бубнили. Сутью этих речей было:
- Это же надо так опростоволоситься. Да еще в родительский день!
Не то, чтобы я не любил родительские дни, просто родители так быстро не готовы встретить своих новых детей. Нужно было собрать всех и привести в порядок. На мой немой вопрос Пожарский поднял руку и показал куда-то вверх и в сторону. На судейском месте над волейбольной сеткой сидела Торпеда и самозабвенно смотрела в мамин театральный бинокль в сторону моря.
- Торпеда, спускайтесь. Мне кажется, сегодня морячок пойдет с другой стороны. Возьмите кружевной платок и будьте готовы.
И в доказательство этому по тропинке между корпусами двигалась пара. Женщина была одета в избыток белого, мужчина-в военной форме. Женщина театрально ставила ладошку у рта и на распев звала "Лизонькаааа". Навстречу радостно выбежала Торпеда. Она бежала и весело размахивала моими черными трусами, которые она стянула с веревки. Подойдя к маме она сделала печальное лицо.
- Лиза, что с тобой, почему ты в таком виде и что это у тебя в руках за черная тряпка?
- Мама, понимаешь, я портовая леди и не дождалась морячка.
Торпеда протянула мне мои траурные трусы. Помолчали.
- Почему у тебя бедро обвязано изолентой? - мама начала отматывать синюю ленту, выпуская белую полоску кожи на свободу.
- Мама, это же подвязка небесной красоты!
На волейбольной площадке братья Карамазовы плюхнулись задом в песок и что силы загребли мнимыми веслами. Дети как никто чувствуют потенциальную опасность. Около вчерашнего костра сидела Маргуль и втирала себе в волосы золу, имитирую седину, согласно легенде о пожилой женщине-кок. Периодически Маргуль отвлекалась, вытягивая недогоревшие палки и кидала в сторону Яшина. Тот вытягивался в фантастических прыжках и делал сэйвы.
Отец Торпеды, полковник внутренних войск, до этого молчавший, сказал супруге:
- Ты пока здесь, я пойду к директору. Узнаю, почему дети без присмотра, почему вожатый занимается черт знает чем и почему наша Лизонька - портовая леди.
Ответ на вопрос "почему?!" определенно знал один человек и из-за корпуса донеслось: "Видите ли, мой корнет..." Гурченко потихоньку показалась из-за угла здания. Вначале полруки с детским веером, потом голое колено, а потом лицо с поднятыми бровями, которое должно было служить точной копией выражению лица Людмилы Марковны. Я улыбнулся, полковник побагровел. Он ушел по тропинке к главному корпусу.
Я стоял со своим дорожным чемоданом перед надписью "Настоящий Пи". Красные буквы припали пылью и не спешили становиться на свое место в название лагеря. После короткого и резкого разговора с директором, меня отправили назад в мой город. Моя проф пригодность нервно дрогнула. Старый ЛиАЗ лязгнул дверьми и я устроился около заднего стекла смотреть на убегающий пейзаж. Маленькое тело в красивом платье выбежало за ворота и махало мне ладошками, изображая "здравствуй, солнышко". Кружевного платка в них не было. За Торпедой выскочила Гурченко и, бежа за автобусом изо всех сил, перекрикивала гул мотора, : "Портсмут, Плимут, Ливерпуль..."
Я с привкусом сожаления думал, что сохранил обещанное детям в силе. "Иммануил Кант" ушел на дно.