Beatitudo non est virtutis praemium, sed ipsa virtus.
Красная Звезда сержанта Иванова. / чернетка /
Служба в армии, говорят, хорошая школа, но Боря Кац в этой школе желал быть заочником. И говоря правду, ему довольно долго это удавалось.
Все было-бы хорошо, только военный комиссар - зануда, с присущим ему упорством, настаивал на действительной форме обучения.
- Кац! - заявил, как-то капитан Бровко - глядя Бориске прямо в глаза
- Подумай хорошенько и реши: армия или зона. Я больше шутить не буду.
- Ты меня достал!- П-О-О-НЯЛ ?! ... И подтвердил свое красноречие ...
Хорошо отработанным апперкотом.
Откровенность капитана слегка удивила и озадачила Бориса.
-- Понял, ...понял,... не дурак - пробубнил он,...но в душе отказываться от своих
заблуждений не собирался.
Вернувшись домой, Борис долго перебирал в мыслях все возможные варианты
Спасения, но достойного решения проблемы не было. Он нервничал, был зол,
Много курил, шагая по квартире не находя себе места. Предчувствие неотвратимой беды мутило рассудок.
Он уже совсем пал духом, как вдруг МЫСЛЬ, яркая, как вспышка молнии озарила его больное сознание. Идея была проста до безобразия.
Смена фамилии. Это гениально! Будут разыскивать Борю Каца, а он уже словно феникс, заново рожденный, под другой фамилией, будет спокойно отдыхать,
где ни - будь, вдалеке от армейской суеты.
Решение было принято бесповоротно. И Борис ринулся воплощать его в жизнь.
Результата долго ждать не пришлось. Месяц спустя он был уже, не какой ни будь подозрительный Б.В. Кац, а самый настоящий Борис Владимирович Иванов, сновым, еще хрустящим и пахнущим типографской краской паспортом.
Радость и гордость переполняла Борису грудь. Он был доволен собой без меры.
Но бабушка Софа, узнав от внука эту новость, немного испугалась, увидав в его больших, карих глазах огонек радости. Ей он показался до боли знакомым
огнем Шовиньи.
-- Нет в жизни счастья - тихо прошамкала Софья Петровна, словно пророча беду.
И оказалась права.
Беда пришла в дом, раним майским утром в виде маленького клочка бумаги украшенного личной росписью капитана Бровко и подтвержденной жирной военкомовской печатью. Повестка сообщала, что час расплаты пробил.
И требовала от Бориса отдать свой священный долг, который он задолжал отчизне.
Также предупреждалось, что в случае отказа, последствия крайней рассеянности и забывчивости Бориса Каца, лягут на гордые плечи Иванова, непосильным грузом в местах принудительного перевоспитания.
Приговор был точен и ясен. Время назначено и подтверждено.
Жизнь апелляции - не принимала.
- Ты куда Боря?- спросила Петровна, тихим, ласковым голосом, видя, как внук тащит из буфета припасенную на праздник бутылку водки.
- Пойду к Павлику, посижу,...попрощаюсь.- Упавшим голосом выдавил Борис.
-Сходи, посиди. Только я тебя прошу, недолго...недолго. Хорошо?- ласково сказала она вопросительно улыбнувшись.
- Ладно, ладно, не переживай - недовольно хмурясь, пробурчал внук, прикрывая за собой входную дверь.
Павлик, напоминающий вопросительный знак, инфантильный малый, жил в соседнем дворе. И ничем, кроме самозабвенного безделья не занимался.
Но в этом нелегком искусстве он был - Гросмастер.
- Наливай, наливай Бориска. Сперва выпьем, потом поговорим - прищурив левый глаз, торопил Павлик.
Пили, молча, стоя и не закусывая, налив каждый себе по полной. Борис с горя, Павлик от жадности, радуясь мимолетному, халявному счастью.
Откашлявшись и отдышавшись, Павлик жадно закурил, усевшись на подоконник.
- Ну?...Что случилось?...- спросил он, пуская клубы сизого дыма.
- Я попрощаться зашел,... Повестка пришла... в армию гребут - чуть не плача от досады и бессильной злобы еле выдавил из себя Боря, присев на край стола.
- Чешиш?! ...Тебе на пенсию пора, а он в армию. Сколько тебе - тридцать?...
- Двадцать семь...было. Да это уже неважно - махнул рукой Боря - Давай выпьем.-
- Угомонись. Как это неважно. Тебе лишь один год протянуть и ты свободен - со знанием дела настаивал Павло.
- Какой, ... свободен? Полкан сказал, посадит, если опять косить буду. Лучше отслужу - чем баланду хлебать.
- Нет ... - Ты - неправ - растягивая слова, сказал Павлик, разливая водку.
- Я бы - лучше - отсидел - чем опять в сапоги - добавил он, подвигая стаканы.
Выпив, курили, смотрели в окно, глядя на улицу, где неустанно сновали люди, полулюди и нелюди.
Павлик шутил и смеялся, отпуская сальные шутки. Он лез из кожи вон, пытаясь развеселить друга, но Боря был хмур и неразговорчив. Алкоголь оглушил все его чувства. Мысль стала тупа и ленива. Лишь меланхолия темным туманом заполнила все его существо, грозя пролиться слезным дождем.
- Слушай,... деньги есть? - спросил Павлик, хитро прищурив глаз.
Борис утвердительно кивнул.
- Тогда беги. Возьмешь - две,... литры! Водки! ... и шампанского. Понял?... Я кое, что придумал - Ну и закуски, можешь сообразить,... я не против - добавил он улыбаясь.
- Шампанского обязательно! - крикнул он через окно вдогонку- плывущему шатаясь по двору Борису,... и набрал номер телефона.
- Ало! ... Шура? ...
Шура Солитер был потомственный врач, чем очень гордился, но по причине пристрастия к алкоголю, работал фельдшером. Честнее будет сказать, был лишен почетного звания Эскулапа, с формулировкой -/потеря доверия/ которой он удостоился за то, что снес в шинок всю обстановку приемного отделения, поликлиники где работал в качестве участкового ,,лепилы".
Шура вынес все, что мог. Не побрезговав даже допотопным, полутонным холодильником (Днепр) и застиранными занавесками, белесого шелка, чем очень расстроил Нач-меда и Сестру-Хозяйку.
За это его долго и дотошно обсуждали на закрытом собрании в ГорЗдавОтделе. Но поверив слезам его мамы, сжалились и перевели раскаявшегося Шуру,
(с целью перевоспитания) на Скорую Помощь - фельдшером.
- Шурик! Друг! Приезжай!- орал в трубку Павлик - дело есть. Серьезное. Бориску в армию гребут, бери машину и приезжай. Я все расскажу... Да, оформи все, как вызов, официально.
- Хорошо Шурик, договорились... Мне пора, Бориска под дверью стоит, звонок оборвать решил.- Скорей приезжай. Жду!-
- Это будет наш основной аргумент, против доблестной красной армии- добавил он, любуясь красивой, пузатой бутылкой толстого зеленого стекла.
Кухонный стол, больше напоминал хорошо воздвигнутую баррикаду времен
Французской революции. Предметы слежались и срослись в единую массу неопределенной формы и цвета. Поэтому пришлось в качестве стола использовать табурет, предварительно очистив его от трупов заморенных голодом тараканов.
На табурете уместилось лишь два грязных, походных стакана, банка Beachpaste(кабачковой икры), хлеб и пепельница.
Водка и шампанское со всеми предосторожностями были определены на полу.
Почетное место у окна в старом, замызганном, прогоревшем местами кресле занял гость. Хозяин восседал на расшатанном скрипучем стуле, рассыпаться которому мешали проволока и наскоро вколоченные гвозди.
Приготовив закуску к употреблению, судьба огненной воды была предрешена.
И она заструилась прозрачным ключом, разливаясь по немытым стаканам.
Борис пил давясь, через силу. Водка не приносила ни тепла, ни радости, ни облегчения, лишь обжигая горло, стучала пульсом в висках.
В голове рождались, омерзительно мрачные химеры и чтобы прогнать их, он просто желал напиться.
Павла захлестнула летаргическая болтовня. Выпив, он что-то молол, пытаясь успокоить товарища. Но Борис уже давно ничего не слышал, отупев от водки. Перед его глазами все мелькало и кружилось, как в дурном сне.
Грязная кухня, окно с разбитым стеклом, табурет, залитый кабачковой икрой, хлебные корки в пепельнице, дохлые тараканы, усеявшие пол....
Пол дышал и качался. Стены плыли...
Бориса поразил сам факт того, что дома могут быть так подвижны и удивительно пластичны.
-,, Почему другие этого не замечают?" - подумал он- ,, Удивительно?!" -
За окном сигналила машина.
Боря так увлечено был занят созерцанием метаморфоз, происходящих в пространстве, что абсолютно не обратил внимания, как Павлик, взяв, бутылку шампанского произнес:
- Последний раз спрашиваю! В армию хочешь?-
Боря в ответ глупо мотал головой и строил рожи.
Обремененный заботой и переживая о будущем своего друга, Павлик расценил этот жест, как факт отрицания.
- Хорошее шампанское - сухое - произнес он со вздохом огорчения.
- Но ради спасения друга Я ничего, ничего не пожалею!!! -
Пошатываясь, он встал на ноги, держа бутылку двумя руками, собрался с силами, вздохнул, хорошенько размахнулся ... и ... обрушил удар на голову
тупо ухмыляющегося Бори.
- Крепись братуха. Все нормально. - Проговорил он, обращаясь к другу, рухнувшему на пол и нелепо лежащему в луже крови и битого стекла.
Поморщившись и почесав себе затылок Павлик пошатываясь, пошел открывать дверь. Когда щелкнул замок и заскрипели ржавые петли, в помятом, белом халате, с опухшим лицом и потертым саквояжем в руке, в дверях появился ....
... Айболит Шура.
- Привет! Все гуляете? - спросил он, пытаясь пройти мимо Павлика, который настырно лез целоваться, крича во все горло
- Шурик! Брат! Ты как всегда во время!
Шурик неторопливо прошел по коридору в кухню и остолбенел.
- Да ..., Павлик. ... То, что Ты - поморозень, я знал ..., но такого ... - произнес он, прейдя в себя - Зачем ты ему чердак раскроил? Друг, все же -
- Потому, что друг... и раскроил - выдавил из себя Павло - не отпускать же его в армию. Он там совсем пропадет! ...
- Шура, давай вмажем? А потом, ты его в больницу отвезешь, заштопаешь - добавил он, разливая, неверной рукой по стаканам водку.
- Когда все уляжется, он нам еще спасибо скажет - заключил он, залпом осушив стакан - Факт! -
Боря открыл глаза - Где это я?- удивился он. Белые стены его немного пугали. Тошнота подступала к горлу, хотелось пить, все тело ломило. Он попытался встать, но сил оторваться от койки не было. Голова болела и кружилась.
- Пора бросить пить - подумал он - здоровья совсем нет-
Он закрыл глаза пытаясь собраться с мыслями, но это было невозможно из-за океана боли, который раскалывал его голову на части. Тихо, почти не дыша, Борис лежал, боясь пошевелиться. Лишь сердце предательски стучало в груди, желая вырваться на свободу.
Немного успокоившись, приоткрыв правый глаз, он стал изучать сравнительно чистую и светлую комнату. Прейдя к выводу, что это не медвытрезвитель Борис огорчился. Там его хорошо знали и принимали, как родного, не создавая лишних проблем и хлопот.
- Где я? - спрашивал он сам себя - где я?-
Ответ подсказал въедливый запах карболки и эфира. Перепутать его было невозможно. Больница?! Дошло до Бориса - без сомненья больница! -
Скоро догадка была подтверждена, но радости Иванову не доставила.
В коридоре послышался шум приближающихся шагов, голоса и ругань.
Капитан Бровко ревел, как разъяренный бык. Борис сразу узнал его голос.
- Где? ...Где этот <<косила >>? - почти кричал от злости военком.
- Что?... Тяжелое состояние?... Сотрясение мозга? ... <<лепит >>! ... Это я уже не раз слышал, но на ЭТОТ раз у него ЭТО не пройдет. Мы его забираем в госпиталь.
В армии тоже есть врачи (удивительно?) - и немного отдышавшись, добавил -
- Подготовьте документы - НЕМЕДЛЕННО!-
Спрятавшись с головой под одеяло Борис, лежал не дыша, слыша, как шаги приближались все ближе и ближе. Взвизгнула дверь, кто-то сорвал одеяло. Ярким светом боль резанула глаза.
- Вставай! И-ва-нов! - заорал Бровко - Опять за старое?... В этот раз ты от меня не уйдешь. Если надо, я лично тебя в часть доставлю. Собирайся. Жи-и-во! - заорал он, сорвавшись на крик.
Сборы были недолгими и уже через час, Иванов находился на скрипучей и ржавой госпитальной койке. Его облачили в застиранную, мятую пижаму и полинявший халат грязно-зеленого цвета.
Борису показалось, что он уже умер. И попав на тот свет, черти в белых халатах, утопили его несчастную душу в гадком болоте тоски.
Борис лежал, тупо глядя в потолок. На соседней койке, человек, у которого голова была обмотана старым, обтрепанным бинтом, медленно поднялся и сел на кровати.
Идиотская улыбка сияла на его грязной, небритой физиономии. Привстав он пытался, что-то сказать, но у него ничего не получалось и он лишь оскалив зубы, грубо и больно толкнул Иванова в плечо.
- Господи! ... Дурдом! ... - застонал про себя Борис и полез с головой под одеяло.
Сержант Иванов открыл глаза. Тишина и покой, царившие вокруг были неправдоподобны. Он долго лежал, боясь пошевелится, почти не дыша, прислушиваясь к биению своего сердца. Нет, это не сон. Улыбка появилась на его бледных губах. Он видел белые госпитальные стены.
Вся колона и конвой, в котором он находился, погибли. Были расстреляны, почти в упор и остались навсегда на обочине горного серпантина.
Его полуживого нашли без сознанья, когда обгоревшие останки его друзей распихивали по черным целлофановым мешкам. Полковые врачи поставили на нем крест - Шансов нет, не выживет - заключили они. И чтобы снять с себя ответственность, отправили сержанта умирать на большую землю. Ему повезло, его довезли. Две операции, одна за одной, ... двадцать семь дней комы ...
но он жил. ЖИЛ!
Жил вопреки всем законам природы.
- Родился в рубашке - жить будет - сказал раздражено хирург, узнав, что сержант, очнувшись в реанимации, оборвал капельницы, пытаясь встать.
- Перевести в терапию, на ночь - снотворное, чтоб не буянил - добавил он, не глядя на дежурную медсестру и вновь уткнулся в газету, полностью сосредоточившись на отгадывании кроссворда.
Сержант Иванов ничего этого не знал, он просто улыбался солнечному зайчику, который играл на стене. Хотелось пить, но еще больше хотелось курить.
Сержант медленно попытался подняться. Было трудно, но он заставил себя это сделать
Сев на кровати и оглядевшись, он решил найти сигарету. В палате на шесть коек, был только один его сосед. Сержант толкнул его в плечо, прося закурить, но не услышал своего голоса. Со стороны он был похож на беззвучно открывающую рот огромную рыбу.
Сосед оказался злобным типом, перепуганным и хмурым. На все просьбы Иванова он не отвечал, лишь грубо повернулся к сержанту спиной и залез с головой под одеяло.
Махнув рукой на соседа, превозмогая слабость и боль, сержант встал на ноги, и еле передвигая ими, держась за стену, заковылял к двери. Коридор был пуст.
Все кто только мог, драили плац, готовясь к большому празднику. Ничего неподозревающий сержант медленно двигался к выходу. Было девятое мая.
По случаю праздника в госпиталь полковник Халява прибыл с небольшим
двух часовымопозданием. Похмелившись с утра, он был весел, и это у многих вызывало зависть.
Помня, что его еще ждут серьезные, банкетные дела, полковник решил торжество не растягивать. Поэтому он на удивление быстро, почти не заикаясь, произнес бравурную речь, поздравив всех, всех, всех присутствующих с годовщиной великой победы. Особо отличившиеся, получили грамоты и благодарность, а одному, полковник должен был торжественно вручить новенькую, блестящую
Красную Звезду - (за боевые заслуги)
Все шло своим чередом. Но когда назвали фамилию орденоносца, никто не откликнулся и не вышел из строя. Стояла гробовая тишина.
Пауза неприлично затягивалась.
- Старший сержант Иванов!?- повторно рявкнули на плацу.
- Иванов - Иванов - Иванов - прокатился эхом, шепот по строю.
- Где наш герой? - удивлено, спросил полковник, глупо улыбаясь.
Свита зашевелилась и зашушукалась. Главврач зашипел и позеленел от злости.
- Какой позор! Где Иванов? Почему не нашли?! -
Нач-мед побелела и затряслась, не зная, что делать.
Конфуз разрастался. В атмосфере запахло электричеством.
- Да это же тот "живчик ", сержант - спасла положение старшая медсестра - который в интенсивной лежит. Он еще не встает. У него черепно-мозговая...- пролепетала она скороговоркой.
- Где он лежит? Ведите! - сказал полковник повелительно - Героев мы должны знать в лицо! -
И все двинулись на поиски пропавшего героя.
Боря Иванов был разбужен громкими голосами. Вокруг него толпились какие-то люди, в небрежно наброшенных поверх военной формы белых халатах.
Они улыбались, что-то говорили, смеялись.
- Иванов!? - бережно тормоша его за плечо, спросила старушка медсестра.
Борис в ответ приподнялся и слегка кивнул головой. От боли все поплыло перед глазами, он чуть не потерял сознанье. Откинувшись на подушку, он лежал, безразлично наблюдая за происходящим.
Какой-то мордатый офицер в черных очках -"Пиночет а ля рус ", долго говорил и все его внимательно слушали, кивали головами, улыбались.
После речи, наклоняясь и обдав Борю свежим, коньячным амбрэ, он что-то прикрепил Иванову на халат. После чего рассмеялся и больно похлопал Борю по плечу. Борис еле сдержал себя, чтобы не выругаться.
Пытаясь, успокоится и освободить себя от этого кошмара, он опустил глаза.
На его халате, покалывая грудь, красовалась кроваво красная звезда.
- Дурдом! - подумал Борис - Сплошной дурдом! ...
Развалившись на старой, облезшей садовой скамейке, пуская дым паровозными кольцами, сержант Иванов курил, не скрывая блаженства.
Он был счастлив.
Проходящий мимо молодой офицер, нахмурив брови, покачал головой и грозно погрозил ему пальцем.
- Козел! - подумал сержант, сплюнув сквозь зубы.
И улыбнувшись, зажмурился, подставляя небритое лицо ласковому