теплее, чем обычно Gone, gone, gone to the other shore
Эхо Москвы Donovan
Серые глаза, которые так часто щурились на солнце, выплывают на мгновение из тумана - сомкнутые глаза на неподвижном лице - и пропадают в тумане, можно ещё заметить в последний момент прядь светлых волос на лбу, за секунду до того как всё исчезнет и раздастся голос: Станция Сокол, - и вот ты уже встряхиваешь головой, обводя людей вокруг мутным взглядом, и думаешь - чёрт возьми, как бы не заснуть опять. Сокол проплывает мимо в голубоватом свете, и через секунду ты уже снова уносишься куда-то помимо своей воли. Хочешь вырваться из власти сна, но не можешь, заколдованный шаманским стуком колёс, беспомощный, барахтаешься где-то на поверхности между сном и явью. Наконец, ты вырвался и идёшь по лужам к автобусной остановке, и синее небо над тобой, и солнце бьёт в глаза, прогоняя из них всякий сон.
Апрель, и солнце греет землю, и ему кажется, что оно больше никогда не сдастся, и тебе кажется то же самое, и глядя на мокрых собак, которые непонимающе радостно жмурят жёлтые глаза на ярком солнце и носятся по лужам, разбрызгивая грязь и воду, ты вдруг сам чувствуешь себя щенком на разъезжающихся лапах, с по-детски синими мутными глазами, глупым и радостным, и между тобой и тем человеком, которому так не хотелось жить этой зимой, вдруг пролегает трещина, которая навсегда уносит тебя на другой берег, где пенятся волны нового моря и ни одного следа не видно на тропинке, предназначенной только тебе. И почувствовав, как ласково солнечный луч касается твоего лица, ты вдруг понимаешь одну простую вещь: всё кончилось! Зима кончилась, и ты выжил! Ты можешь стоять теперь, засунув руки в карманы и лениво глядя на птиц, купаясь в прозрачной ясности, разлитой вокруг, - ты, вышедший победителем, счастливо вылечившийся от болезни зимы, - солдат, вернувшийся с войны. Засевшие в груди осколки сердца не звенят при ходьбе, а их острые углы обточились и не ранят ран, и улыбаться солнечным прикосновениям так просто, словно ты никогда не терял способность к этому. А я ещё, пожалуй, поживу, посмеиваясь, думаешь ты и треплешь за уши собаку... И когда ты, запрокинув голову, смотришь в синее небо, вдруг, на миг, боковым зрением опять замечаешь этот призрачный образ. Серые глаза, которые так часто щурились на солнце... Откуда это? Серые глаза, светлые волосы. Взгляд настороженной птицы, которая уже расправила крылья, чтобы взлететь. Ты пытаешься угадать, откуда же тебе знаком этот смутный образ, и вдруг ровная поверхность реальности вздрагивает, как гладь озера, в которое бросили камнем.
Апрель, запах марихуаны наполняет комнату, белый порошок, смертная тоска в глазах. Зрачок расплывается чёрным пятном по серому - серую безмятежность закрывает чёрное безумие, с прозрачной плёнкой отрешённости. Я ненавижу себя и хочу умереть. (Ничего, со многими бывает, потом проходит, думаешь ты). Тишина, и за этими стенами - другие, а за теми - ещё одни, тоже окружённые сплошной стеной, окружённой сплошной стеной, окружённой сплошной стеной, а посреди этого лабиринта он сидит в дурманящем дыму , и худая рука нервно выводит неровные мелкие строчки на бумаге, а время уже начало вести обратный отсчёт. Пять минут. Триста секунд - двести девяносто девять- двести девяносто восемь - Тишина, и только дневной свет просачивается внизу через закрытую дверь, но этот свет так же равнодушен, как тишина и воздух, и во всей мёртвой комнате только тьма на дне зрачков движется, закружившись в водовороте безумия и боли. Не перечитанное письмо на столе, несколько шагов по комнате, как последний подарок ногам и телу, смертельная усталость. Глаза закрываются на миг и тут же широко раскрываются, чтобы противостать инстинктивному ужасу - три - два - последняя секунда.
И ничего дальше, только обломки мира плавают в пустоте и осколки воздуха, разбитого звуком выстрела, со звоном обрушиваются на пол.
Серые глаза, которые так часто щурились на солнце, - как двери, от которых потеряли ключ, ключ упал на дно, дно раскололось от удара, и ключ ушёл за предел дна, да и сам он был уже искорёжен ударом револьверной пули. Апрель. И солнце греет землю. И люди проходят мимо, а ты стоишь и смотришь на них, победитель, победивший зиму, заглядываешь в глубокую, грязную и радостную лужу, и оттуда, из отражения, на тебя глядят знакомые серые глаза, лениво сощуренные на солнце, они больше тебя не оставят, и ты, победитель, не сможешь забыть о тех, у кого не хватило сил, и тонкая царапинка чужой - или своей? - боли проявляется на гладкой, свежевыкрашенной поверхности твоей души. И ты, как музыку, слушаешь биение своего сердца и жизни вокруг себя, и пытаешься подарить частичку этого бытия печальной тени, кружащейся около тебя.
И просыпаешься и понимаешь, что всё это был не больше, чем сон. Снег падает за окном, несмотря на начало апреля. Собака радостно кидается тебе на грудь, а потом ты пьёшь чай и думаешь, не позвонить ли вечером Милочке, а потом ты думаешь, не послушать ли тебе музыку, и слушаешь. И тогда отрешённый и сорванный голос наполняет комнату и глядит на тебя со всех сторон печальными и отрешёнными серыми глазами человека, застрелившегося четыре года назад.