Эрик появился на свет в понедельник, 21 апреля 1924 года в маленькой деревушке под Копенгагеном. Такое начало жизни не предвещало ничего забавного... Понедельник, как известно, день тяжёлый, лунный, поэтому и Эрик получился с большой, худой, вытянутой к верху головой, круглыми лунными, серо-голубыми, водянистыми глазами и большим лунообразным ртом с тонкими, как серп ущербного месяца, губами.
Характером он вышел мягким, женственным, был мальчиком тихим, послушным и часто удивлялся тому, что с ним происходило. Казалось, что всё происходило само собой и без его, Эрика, малейшего участия - как будто кто-то дирижировал его судьбой, как маленькой дудкой играющего на сцене многоинструментального оркестра. Кто засунул Эрика в этот, а не в другой оркестр и наградил почти неслышной дудкой - он не знал.
За день до него, 20 апреля - родился в другой стране и в другое время Адольф Гитлер, а после него, 22 апреля в далёком сибирском городе, много-много лет до Эрика, родился другой мальчик - Володя Ульянов. Разные годы, разные страны, но эти два человека играли (один - уже в записи) попеременно соло в том общем оркестре, куда и был записан маленький Эрик со своей еле слышной дудкой.
Из этого оркестра вырваться ему было, практически, невозможно, но он про это и не знал, считая себя свободным. Детство в маленьком городишке, где его отец работал в местном ресторане, а мать занималась нехитрым хозяйством - прошло незаметно - он окончил школу и уже собирался было определиться по профессии - как 9 апреля 1940 года, во вторник, по повериям бабок - всеведок - в день Марса, Дания была оккупирована войсками этого самого Адольфа Гитлера, который родился за день до Эрика.
Дания не была разрушена, как Польша с её ненавидимым Гитлером славянско - еврейским населением, а оставлена нетронутой как база свинины ( количество свиней в Дании всегда втрое превышало количество датчан) и истинных арийцев, к которым Гитлер относил рассу Эриков.
Оккупационные войска вели себя корректно, особо не притесняя весёлое датское население почти игрушечного скандинавского королевства, изготовлявшее своё пиво и картофельный шнапс с местными горькими травками, помогающий датчанам переваривать сильно пережаренную свинину и кровавую печёночную колбасу, которая являлась - вместе с тяжёлым, ржаным, плохо пропечённым хлебом - основной едой датских арийцев.
Немецкие солдаты, впрыскивая свою сперму в тела датчанок, производили население новых немецко-датских арицев, соревнуясь с местными собратьями Эрика за внимание к себе длинноногих блондинок. Работы было мало, и Эрик решил поддаться немецкой пропоганде, которую поддерживало датское военное правительство, и уехать на работу в цветущую от военных фабрик Германию.
К этому времени Гитлер уже напал на Россию и начал вывоз с Украины бесплатной рабочей силы со славянскрй кровью и рабской покорностью, воспитанной за долгие годы советских репресий. Туда-то, на фабрику, производящую военную одежду с помощью неполнокровных славянок, и попал 18-летний Эрик, где он должен был следить за порядком и нужной в военное время строгой дисциплиной.
Его роль была незаметной, но он получал свою военную пайку, немного денег и имел небольшую комнату в солдатских казармах, где он спал. Кушал он в солдатской столовой, а небольшие деньги тратил на пиво, продающееся в соседнем с фабрикой городке, в небольшом офицерском баре. Родителям он почти ничего не отсылал за исключением небольших подарков к рождеству, которые он привозил для них, если ему давали отпуск.
Так шли годы его, Эрика, службы в оркестре Гитлера. Он никого не убивал, не насилывал, играя свою незаметную, но нужную роль в партитуре фашистов. К концу войны до него стали доходить слухи, что служба в Германии - даже безобидная - не пользовалась больше особым почётом в его маленьком королевстве арийцев, а тех, кто честно выполнял предписания правительства о добровольной помощи гитлеровской Германии, приравнивались теперь к предателям. Эрик не понимал - почему предателями, но быть расстрелянным за предательство или даже сидеть несколько лет в комфортабельной датской тюрьме, а потом выйти на свободу с пятном в его жизненной книге - он не желал.
К этому времени у него возникли некие новые отношения с неполноценными славянами, а точнее - со славянками - весёлыми, пышнотелыми девчушками-хохотушками, обслуживающими фабричные машины на военной немецкой фабрике. Они ходили стайками в перерывах между работой, бросая его, Эрика, в огонь желаний своими пышными грудьми, валоокими, опушёнными густыми ресницами глазами и мягкими, круглыми губами, за которыми белели белоснежные зубки красавиц.
За годы войны и славянки, и Эрик хорошо освоили общий на фабрике, немецкий язык, на котором они и общались. Эрику особо нравилась одна девушка, которую на фабрике звали Муся. Муся отвечала на заигрывания Эрика чаще других и не чуждалась его рук, когда он прижимал её к себе быстро и страстно в осенней темноте фабричного двора. Она распознала в Эрике, руководствуясь своей чисто женской, международной, не поддающейся объяснению, безошибочной интуицией самки, ищущей защиту, - доброе, мягкое существо и решила, что именно Эрик сможет помочь ей в её планах возвращения домой.
Так опять кто-то решал за Эрика его судьбу, а он лишь покорно следовал, не видя, что явлвятся лишь средством в планах других. Приближался 1945. Война немцами была почти проиграна и наступило время решений: возвращаться в Данию и быть там предателем, бежать с Мусей к красным и начинать новую, неизвестную жизнь в Сталинской, коммунистической стране или быть до конца верным немцам и встретить поражение, оставшись жить в Германии.
Муся тянула Эрика в неизвестную ему коммунистическую Россию - её дом, где он не знал ничего, кроме Мусиного пышного тела. Эрик колебался. Но времени оставалось в обрез - русские войска напирали с востока, и он решился - Муся!
Эрик раздобыл фальшивые бумаги, одежду и под прикрытием ещё зимней темноты и неразберихи отступающих немцев - им удалось бежать. Они бежали ни на восток, ни на запад - но на север! Заплатив все оставшиеся деньги матросам берегового охранного судна им удалось достичь Борнхольма, острова, оккупированного русскими, но принадлежащего Дании.
Там они и сдались русскому военному начальству, сказав, что документы - потеряны, они бегут из плена, а Эрик - преследуемый немцами датский коммунист, которое Датское родное правительство, вероятно, не пощадит. Так Эрик стал коммунистом - не потому что он верил в победу мирового пролетариата, а потому что он хотел нормальной, спокойной, семейной жизни с дородной Мусей.
К тому времени Коммунистическая партия Даниии - как часть международного коммунистического движения, которое финансировало правительство сначала Ленина, а потом и Кобы Сталина, была слаба и использовалась Советской Россией как дешёвый источник добывания нужных сведений - или короче - шпионажа.
После их добровольной сдачи Эрика и Мусю отправили на Украину, в то село, где родилась Муся ещё до войны, и они стали жить с Эриком как муж с женой, восстановив в местном загсе документ о несуществующем браке. Так как бумаг у них не было, то их зареристрировали по новой. Но через год Сталин опомнился и стал интересоваться местоприбыванием всемх иностранных граждан, которые после войны и неразберихи - а таких оказалось много - стали новыми жителями Советской России.
Эрик получил приказ о переселении своей несовсем советской семьи в степи Казахстана, где Сталин - для порядка и лучшего надзора - решил собрать немцев, оказавшихся в России после войны. Эрик попал под разряд немца и получил статус переселенца. Муся не хотела расставаться со своим, теперь уже родным человеком и последовала за ним. Их встетил немецкий порядок, знакомая немецкая речь и жизнь трудовой деревни. Так они и провели свои годы до смерти Кобы в степях Казахстана, трудясь на полях и в коровниках, в поту добывая хлеб свой.
После смерти великого русского дирижёра Кобы Сталина, пришло письмо из Москвы, где Эрика приглашали работать на русском радио и переводчиком, так как его редкий датский язык в сочетании с русским мог пригодиться в ведении новой холодной войны России против всего капитализма Запада. Детей у Эрика и Муси так и не появилось, и они решили откликнуться на предложение судьбы и верно служить кеммунистической партии, не забывая о благополучии и своей маленькой ячейки общества - семьи.
Они переехали в столицу, получили хорошую квартиру в академическом районе и стали налаживать коммунистический быт. Эрик теперь был датским голосом Советского Союза, произнося ежедневно на частоте 1498 кГц все заготовленные им же тексты, переводимые из материалов, которые он получал по спецальной, секретной почте ежедневно.
По радио он шутил в меру, но говорил то что "нужно" - без отсебятины. В тот момент Эрик не понимал, что работает против своей же родины, давшей ему жизнь, родителей и хорошее детство. Он думал, что он делает хорошее дело, инфоримруя маленькое датское кородевство о положении и делах в большой, советской России.
Была ли эта информация - правдой? Он не задумывался - он выполнял работу, за которую ему хорошо платили, а деньги были нужны и в Советской России.
Он работал переводчиком с приезжающими нечасто датскими официальными делегациями, переводил долгие и нудные речи членов политбюро, говорившиеся на съездах, сопровождал Датских коммунистов в их поездки в санатории Крыма и подмосковные дома отдыха, где отдыхала номенклаура средней руки, и даже стал личным другом художника-коммуниста Херлуфа Бидструпа, который был известен своими мультфильмами для взрослых, но только в России.
Его квартира на Профсоюзной была маленьким датским оазисом, где собирались те, кто знал и любил эту дождливую туманную страну, лежащую на островах и которая подарила России императрицу Александру Фёдоровну, известную в Дании как " маленькая Минни" или Дагмара.
Строил ли Эрик коммунизм вместе с другими жителями Советского государства? Он не знал, да и об этом не задумывался - он просто жил и выполнял свою работу, любил свою Мусю, и был добр и лоялен к тем людям, которые его окружали.
Когда в 56 Коммунистическая партия решила навести порядок в Венгрии - Эрик был лоялен. Когда в 61 Россия послала Гагарина в космос и построила Берлинскую стену, разделив на 30 лет Германию - он был лоялен. Когда в Москве в 70-тых годах стало исчезать масло и мясо - он был лоялен. Этот строй дал ему хорошую жизнь, дом, работу, семью - он был лоялен и благодарен. Поэтому когда Горбачёв, смешав все карты, закрыл холодную войну и перестал фининсировать коммунистическую партию Дании и голос России, уволив Эрика - Эрик пришёл в недоумение.
Он не понял, что сменился не только дирижёр, но и весь оркестр, да и партитура была новая. В партитуре не было маленькой дудки Эрика!!! Его - забыли! В суматохе перестройки, приватизации, экономической музыки в стиле "тяжёлого рока" Эрик был выброшен, как ненужный голос старого оркестра.
Эрик начал тонуть - не было денег, его старые связи с коммунистами обесценились, а за время работы Эрик забыл одно неписанное правило социализма - хапай пока можно! Он не создал запасного капитала, как это сделали мудрые коммунисты, его товарищи, переведя партийную кассу в надёжный швейцарский банк, ни накопил денег в " под подушечном" банке - хотя в связи с встречей делегаций через его руки проходила валюта, остатки которой он сдавал соответствующим органам с правдивым отчётом о своих затратах.
Эрик вдруг вспомнил, что он - датчанин и в 1994, в разгар или скорее угар перестройки, пошёл сдаваться с постаревшей Мусей в датское посольство, прося восстановить его вид на жительство со всеми причитающимися привилегиями. К его большому удивлению, через три месяца пришла бумага с датской короной в углу, где королевство Дании разрешало Эрику и его жене вернуться в Данию. Эрику в то время было 70.
Он упаковал все свои вещи и уехал из новой, непонятной России в старый Копенгаген, встретивший его знакомыми с детства запахами утреннего хлеба, некрепкого кофе и туманного, вечно затянутого серебрянными тучами неба.
Они получили квартирку от коммуны в центре Копенгагена и "народную пенсию", на порядок превосходившую его хорошую зарплату на радио. Муся же скучала по Росии, подружкам, бесконечному русскому чаепитию на кухне и не могла привыкнуть к невнятной, датской, вечно торопливой речи.
В тот день Эрик решил пройтись по ботаническому саду, где был выстроен парник с пальмами и кактусами, а студенты приходили сюда после учёбы, чтобы побыть с природой, съесть свой бутерброд и насладиться пением птиц.
Эрик постарел, ноги его болели и он ходил, опираясь на трость. Он сел на скамейку и задумался над своей судьбой. Ему скоро стукнет 80, а он так и не узнал ничего о жизни - кто же ей управляет? Люди? Бог? Случай?
И вдруг его глаза наполнили слёзы. Он вдруг увидел перед собой всю свою жизнь, как ленту фильма, жизнь предающего и отрекающегося, но прощённого.
Рядом остановился маленький мальчик с большим красным яблоком.
Дядя! Не плач!
Он подошёл к Эрику и вытер своим платком скупые стариковские слёзы.
Возьми яблоко! Оно - вкусное!
Малыш положил яблоко на колени Эрика и убежал.
Эрик взял тяжелое, круглое датское яблоко в рот и откусил. Оно было наполнено соком - соком Датской земли, простившей Эрику и его предательства, и его непутёвую бездетную жизнь, приняв его опять - как сына.
Эрик встал, опираясь на трость, и медленно поплёлся домой. Заморосил дождик, и он заторопился, открыв свой зонтик. Дома его ждала Муся, чай, русские щи и Мусина русская речь.
Хорошо, - подумал Эрик, - может завтра пойму, кто же управляет всеми людьми.
Он подошёл к знакомой двери, позвонил, но решил открыть дверь своим ключём.
Мусик! А вот и я!
И его губы - тонкие и по стариковски бесцветные - растянулись в добрую, детскую улыбку.