Аннотация: Повесть об удивительном путешествии по России в 2057 году.
Транзит
...где
Родина. Еду я на родину,
Пусть кричат - уродина,
А она нам нравится,
Спящая красавица,
К сволочи доверчива,
Ну, а к нам...
Группа 'ДДТ', 'Родина'
Телепортация существует. В качестве телепорта можно и даже нужно использовать поезд. Пассажир садится в вагон в Калининграде, а выходит из него уже в Москве. К сожалению, технология телепортирования ещё не совершенна; она имеет некоторое время задержки. При перемещении в Москву задержка составит не больше суток. Труднее перенестись в Челябинск или в Анапу, а для путешествия во Владивосток лучше прибегнуть к помощи телепортации самолётом. В настоящий же момент мой пространственный перенос в Москву только начинался; впереди было около двадцати часов пути. В конце концов, подумал я, если за эти годы, по сути, не изменились ни дома, ни автомобили, то вряд ли и поезда стали ходить быстрее.
За окном стремительно появлялся, возникая из ниоткуда, мелькал, уносился вдаль и пропадал в никуда Калининград будущего. Что-то было удивительное в этом кратком миге, на который я мог увидеть грядущее, ставшее настоящим, а через долю секунды становящееся прошлым, при этом всё ещё остающееся будущим для меня, гостя из прошедшего. Сорок лет прикоснулись к городу на берегах Балтики, оставив свои отпечатки в виде новопостроенных двенадцатиэтажек, транспортных развязок и непонятных мне зданий. Я смотрел на Калининград, ощущая при этом ту огромную временную пропасть, которую я перескочил таким неожиданным способом.
- Вы не поможете мне снять матрас? - внезапно спросила женщина в кардигане, закончив выкладывать еду на столик. - А то я не дотягиваюсь.
Её слова вернули меня в реальность. Плацкарт оставался плацкартом даже сорок лет спустя.
Я снял с верхней полки матрас, получив от соседки слова благодарности, и достал ещё один для себя. Раскрыв пакет с постельным бельём, я застелил свою спальную полку, скрыв простынями дерматин. Получилось относительно неплохо. Одеяло белым хвостом свисало в проход.
По вагону уже шла проводница, собирающая билеты у пассажиров. Куда же я в спешке положил свой? В сумке его отчего-то не было. Я вспомнил, что билет, как и телефон, лежит у меня во внутреннем кармане ветровки. Покопавшись в куртке, я достал содержимое кармана наружу.
- Прямо как у меня в молодости! - восхищённо сказала женщина в кардигане, глядя на телефон. - А что, их снова начали выпускать?
Я торопливо положил мобильный в сумку.
- Нет, нет. Это раритетная модель из моей коллекции, - я начал на ходу создавать свою легенду. - Я историк, занимаюсь изучением начала двадцать первого века. Коллекционирую старые вещи и собираю всевозможные артефакты.
- Здорово! - мелодично и грустно сказала женщина в кардигане. - У меня когда-то тоже такие были. Даже сейчас, наверное, лежат где-то...
Она не договорила, внезапно прервавшись.
- Вы, наверное, до Минска едете, или же до Смоленска? - спросила она. - Смотрю, вы совсем налегке.
- Нет, я до Москвы.
Женщина в кардигане удивлённо посмотрела на меня.
- А как же вы так? Совсем без одежды, без вещей, целую ночь пути...
- Да вот так получилось, - сказал я чистую правду. - Как говорится 'с корабля на бал'. Срочно понадобилось ехать в Москву по важному поручению. Пришлось собираться сегодня в последнюю минуту. А вы тоже в Москву?
- Да. За покупками.
Я посмотрел на неё с вопросом.
- М?
- У меня небольшой магазин подержанной одежды, - пояснила женщина, поправляя на себе кардиган. - Еду в Москву закупать старые вещи. Иногда удаётся достать очень хорошую одежду.
Я понимающе кивнул.
- Здорово, - сказал я. - Давайте же познакомимся...
Я назвал своё имя.
- Давайте, - согласилась женщина. - Я - Светлана.
В проходе плацкарта появилась проводница, одетая в форменную белую блузку и тёмно-синюю юбку. На небольшом бейджике было написано 'Ольга'.
- Попрошу ваши билеты, - сказала она. - Кстати, вот, возьмите, - протянула она мне небольшой полиэтиленовый пакет с дорожным набором. - Сергей Сергеевич просил выдать.
Видимо, так звали железнодорожника, встречающего меня у вокзала. Я протянул проводнице билет. То же самое сделала и Светлана, пока Ольга рассказывала нам правила поездки в особом поезде дальнего следования.
Дорожный набор, как и следовало из названия, должен был помочь путешественнику в пути. На пакете в шахматном порядке красовались двуглавые медведи в фуражках и с рельсами в лапах. Рельсы изгибались полудугами, отчего картинка казалась цирковой афишей медведей-гипнотизёров, способных гнуть железо взглядами. Внутри пакета скрывалась зубная щётка, небольшой тюбик пасты, аккуратный конвертик с мылом, несколько салфеток и, как ни странно, белые тонкие тапки с государственным гербом.
Это очень кстати, сказал я себе мысленно, снимая с себя ботинки. Хотя если я когда-нибудь скажу кому-нибудь, что ехал в белых гербовых тапках поездом будущего, меня определённо сочтут мыслителем-постмодернистом, а я хотел бы этого избежать. К сожалению, тапки оказались не очень тёплыми. Прохлада пола явственно ощущалась через тонкую подошву, и я чуть приподнял ноги.
Поезд ехал по высокой насыпи, с которой открывался вид на небольшую одноэтажную гидроэлектростанцию. Солнце, показавшееся из-за облаков, отражалось в воде яркими бликами.
- Да вы всё-таки авантюрист, - с одобрением в голосе сказала Светлана, - раз едете в Москву настолько налегке. Вас хоть кто-нибудь встретит?
- Думаю, да, - сказал я, не вдаваясь в подробности.
- Когда-то давно, в молодости, - сказала Светлана, - я была свидетелем крайнего авантюризма, который меня поразил до глубины души. Я ездила в Москву на огромный рок-фестиваль. Там я разговорилась с одним парнем, который приехал автостопом из Комсомольска-на-Амуре.
- Неблизко!
- Он добирался около месяца. У него вообще не было денег, поэтому он ходил перед очередью и стрелял на билет. - сказала Светлана. - Вы мне немного напоминаете его, причём не только по тяге к приключениям. У него были такие же светлые волосы.
- Сомнительно, что это был я. Я не из Комсомольска. А сам фестиваль вам понравился?
- Это было прекрасно! - воскликнула Светлана.
Неожиданно легко мы разговорились о музыке, почти сразу перейдя на 'ты'. Поезд уносил нас вперёд, а мы со Светланой обсуждали рок. Мне определённо было что рассказать: под конец школы и в начале своего первого университета я был завзятым рокером, и даже играл на электрогитаре в одной из групп. Мы сошлись во мнении, что Ричи Блэкмор оказал такое же колоссальное влияние на эволюцию гитарных соло, как Йон Лорд - на роль синтезатора в рок-музыке*. Мы однозначно согласились, что Стив Харрис столь же виртуозный бас-гитарист, как Дейв Мюррей - гитарист, и что игра Эдриана Смита чище, но соло Яника Герса - экспрессивнее**. Мы сравнили норвежский блэк-метал с флоридским дэт-металом, осудив пагубную практику поджога старинных церквей, чем во время оно грешили скандинавские блэкстеры. Мы обсудили фундаментальное отличие депрессивно-психоделичного сибирского панка от весёло-жизнерадостного панка воронежского, отметив, что ни тот, ни другой, собственно, не имели прямого отношения к настоящему панку. Поскольку мы перешли к русской музыке, я несколько раз упомянул знаковые калининградские группы, чем весьма укрепил свой авторитет историка.
* Музыканты группы Deep Purple.
** Музыканты группы Iron Maiden.
- Ты даже это помнишь! - поразилась Светлана, когда я вспомнил один любопытный казус, произошедший с пьяным звукооператором на новогоднем фестивале в башне Врангеля, немецкой крепости, десять лет являвшейся главной рок-концертной площадкой Калининграда. - Тебе ведь ещё нет тридцати. Откуда ты всё это знаешь? Ладно ещё я - я успела пожить! Но как же ты? Кстати, ты не на концерт, случаем, едешь?
Я покачал головой.
- Нет, а что за концерт?
Светлана оглянулась. Сосед на боковушке громко перелистнул страницу какой-то очень пухлой книги, всем своим видом игнорируя нас.
- Большой осенний рок-фестиваль в ДК Горбунова, - негромко сказала она. - В пятницу и субботу все российские группы играют - 'Разлив металла', 'Водный мир', 'Аспера', 'Человек травы', 'Клин', 'Прыжок тигра' 'Теплосеть', 'Оранж гёрл', 'Сатурн', 'Экипаж' и остальные. Ну, а в воскресенье будут переигрывать западный рок. То, о чём мы говорили. 'Пинк Флойд', 'Металлика', 'Куин', 'Мэйден', 'Дип Папл'...
- Я даже не знал про такой фестиваль, - сказал я. - Не знаю, если получится, то с удовольствием приду.
Светлана кивнула. Было видно, что разговор доставил ей колоссальное удовольствие. Она словно помолодела за это время, сбросив не меньше четверти века. Даже тонкая сетка морщинок в углах глаз разгладилась и стала совершенно незаметной.
- Я вижу, что ты в теме, - сказала она. - Это всё я тебе по большому секрету говорю. Меня-то туда тоже по знакомству пригласили, поэтому я в Москву и поехала. Обычно-то за товаром ездит мой сын, я чиню и перешиваю привезённую им одежду, а невестка продаёт её в магазине. В этом году я подумала и решила поехать на концерт вспомнить молодость. Если хочешь, я могу замолвить за тебя словечко, чтобы тебя тоже пустили. Фестиваль ведь только для своих. Он существует лишь потому, что его курирует сам премьер-министр. На каждом концерте он сидит в парадной ложе, надев парик, и думает, что его никто не узнаёт. Он очень смешной.
- Как секретно, - сказал я. - Вообще, очень интересно. Я приду, если будет такая возможность. Пока я даже не представляю, насколько буду занят в Москве. Меня так внезапно пригласили провести историческую консультацию, что я ничего не могу предполагать.
- Так ты, наверное, на музыке специализируешься?
- На всей эпохе, - ответил я. - Центральной точкой моих исследований я взял две тысячи седьмой год.
- Прекрасный год! - сказала Светлана. - Я тогда в школу пошла. Такое хорошее было время, что даже слов нет. Если ты хочешь, я могу многое тебе рассказать: про мобильники, про интернет, про музыку, про жизнь. Вижу, что ты всё это знаешь, но одно дело знать, а другое дело - лично прожить! Ты даже не можешь себе представить, как тогда здорово было! Как я рада, что у меня хотя бы сейчас есть что вспомнить из молодости!
Со стороны боковушки внезапно донеслось покашливание.
- Это было ужасное безвременье, - с ощутимой нотой снобизма сказал интеллигент, откладывая в сторону капитальную книгу, которую он читал с момента отправления поезда. На обложке позолотой сверкнули слова 'Хан Батый, как основатель русской государственности'. - Это была година анархии, когда наша страна, утратив свою национальную идентичность, вовсю катилась в пропасть вслед за Западом, когда идеалом нашей молодёжи были европейские псевдоценности, чуждые русскому этносу и ведущие к разложению нашей цивилизации...
Светлана молчала, не пытаясь сказать ни слова. Она смотрела куда-то вбок и в сторону. Я увидел, как побелели и сжались в тонкую нить её губы. Интеллигент отчего-то не договорил, завершив свою фразу каким-то неразборчивым восклицанием, и снова вернулся к изданию о российской государственности.
Светлана открыла глаза и оглянулась. Она была очень печальна. Прожитые годы вернулись, и тонкая сеть морщин снова мелькнула на лице коварной паутиной. Я даже не знал, что сказать в такой ситуации.
- Сбегаю-ка я за чаем, - сказал я, поднимаясь с полки, когда молчать стало совсем невмоготу. Пить мне хотелось с самого утра.
Вагон был заполнен на две трети. По опыту своих путешествий, я знал, что это ненадолго: через полчаса пути поезд остановится в Черняховске, где в него сядет оставшаяся треть пассажиров. Непривычным казалось то, что никто не смотрел фильмы на планшетах и ноутбуках, не играл на телефоне, и не читал электронные книги. В ходу были обыкновенные, бумажные издания. Кто-то разгадывал кроссворд, напечатанный на рыхлой неотбелённой бумаге. В одном купе тасовалась колода слегка помятых бумажных карт. Чуть дальше пассажиры жевали котлеты, и их запах напомнил мне о том, что я не ел уже свыше сорока лет.
Наш поезд, грохоча колёсами, пронёсся по мосту над неторопливо текущей рекой, заросшей камышом. Должно быть, Знаменск, подумал я, глядя на характерное краснокирпичное немецкое здание школы с большими часами на стене. Почему-то они показывали начало десятого. Половина области уже позади. Что-то будет дальше?..
- Чай, пожалуйста, - обратился я к проводнице, - и овсяное печенье. Сколько с меня?
Из всего, что было у неё в продаже, овсяное печенье выглядело наиболее аппетитно. Я решил, что потом надо будет наведаться в вагон-ресторан. Конечно, цены в нём, скорее всего, будут высоки, как давление в паровом котле, но благодаря курсу евро я мог позволить себе некоторые дорожные издержки.
- Сто сорок, - проводница выдала мне подстаканник, чайный пакетик и упаковку печенья. Я вытащил из сумки пёструю банкноту в пятьсот рублей и расплатился.
Вода в титане уже разогрелась до нужной температуры. Сбоку на стене крепилась табличка 'Ведётся видеонаблюдение'. Стараясь не глядеть в объектив расположенной рядом видеокамеры, я налил кипятка в стакан и вернулся в родное купе.
- Это же не еда! - воскликнула Светлана, глядя на мои покупки. - Давай я тебе хоть бутерброд дам!
Развернув салфетки, она протянула мне кусок чёрного хлеба, на котором лежали два кусочка копчёной колбасы.
- Ешь, а то я сама всё не съем. У меня ещё хватает.
- Спасибо, - сказал я.
- А я сейчас вернусь, - сказала она и ушла.
Я сжевал бутерброд. Он был немного странным на вкус. Когда-то моя подруга, не имея под рукой муки, испекла пирог из толокна, и я был готов поклясться, что сейчас ощущаю этот же специфический вкус в хлебе. Колбаса напоминала говяжьи жилы, прокрученные с чёрным перцем через мясорубку. Запив горячим чаем ядрёную смесь, я проглотил её. Чай тоже оставлял желать лучшего. Пакетик в горячей воде не то разползся, не то прохудился, и теперь его содержимое, похожее на солому как по виду, так и по вкусу, плавало в стакане. Я принюхался. От чая доносился тонкий запах уксуса.
Какая-то макивара, подумал я, делая ещё один глоток чая.
Светлана вернулась, переодетая в белые домашние брючки и тот же самый кардиган. Я жевал овсяное печенье с чаем. По счастью, оно не сильно отличалось по вкусу от выпускавшегося в моё время.
- Слушай, а почему ты с брюк нашивку с названием не срезал? - негромко спросила она, усаживаясь на полку. Я пожал плечами.
- Да вот так получилось, - ответил я. - Думаешь, стоит снять?
- Конечно стоит! - так же негромко сказала она, бросив взгляд в сторону боковой полки. - Это у нас ещё хоть не доносят на такое, а там, в большой России, сразу сообщат куда-нибудь, и прицепятся. Давай я тебе срежу?
- Ну, давай, - согласился я, поднимаясь с полки. Светлана достала маникюрные ножницы и очень аккуратно срезала точными движениями лейбл с моих джинсов. Только сейчас я заметил, что у неё на предплечье под кардиганом видны остатки старой татуировки в виде трёх небольших цветных звёздочек.
- Держи и спрячь, - сказала она, протягивая мне срезанную нашивку, из которой торчали растрёпанные нитки.- И лучше не рискуй с этим. Этой весной сын приехал за товаром к поставщице, а у неё всё было перекрыто. Люди в камуфляже и балаклавах выгружали всю одежду. Оказалось, что у неё в розничном магазине кто-то нашёл старую турецкую блузку с принтом на английском языке. Кто-то её обнаружил и донёс в полицию внутренних дел. Тут же пришли всё забирать, как они сказали, 'на экспертизу'. К счастью, дело удалось замять через связи, но половину взятой одежды просто не вернули. Повезло ещё, что это была не опричная служба, а полиция: они, всё-таки, помягче. Так что ты будь аккуратнее. Сейчас с этим строго.
- Спасибо, - поблагодарил я. - Буду знать.
- Да не за что, - ответила Светлана. - Кстати, хорошие у тебя брюки, почти новые. С одеждой сейчас настоящая беда. У меня сын женился в старом костюме моего мужа. Я перешила брюки по фигуре и везде нашила ярлычки Ивановской ткацкой фабрики... Зато выглядел на свадьбе элегантнее невесты.
Я доел пачку печенья.
- Я на концерт везу настоящую английскую косуху, которую ношу уже почти сорок лет, - по секрету сказала шёпотом Светлана. - И ещё немецкие ботинки-казаки, купленные тогда же. Безумный раритет. Сейчас такое даже за бешеные деньги не купишь.
Я подумал, что когда я вернусь в своё время, то нужно будет непременно найти Светлану. Знакомствами с такими женщинами нельзя было разбрасываться.
Отчего-то чай, смешанный с печенюшками, начал клонить меня в сон. Это было неудивительно после той бессонной ночи, что я провёл четыре десятка лет назад в компании строптивой лингвистки. Я посмотрел в окно. Там мелькнула красная черепица старого, ещё немецкого хутора. Рядом на мощёной булыжником дороге стоял белый 'фольксваген-пассат', весь в рыжих кляксах ржавчины. Сорок лет оказались не властными над областью.
- Очень спать хочется, - сказал я, отодвигая уже пустую пачку печенья в дальний край столика. - Утром так и не удалось выспаться, так что я, наверное, полежу.
- А я вот днём спать не могу, - призналась Светлана. - Свет сильно мешает.
Кивнув, я закутался в одеяло и устроился поудобнее на полке, будто бы прикасаясь к поезду. Вагон мелко-мелко подрагивал, словно гигантское живое существо, и мне в полудрёме казалось, что это я сам мчусь в Москву.
Может быть, это уже было сном, где сновидение было в виде ощущений? Я балансировал на тонкой грани между сном и явью как канатоходец, ощущая как слегка вздрагивают колёсные пары на стрелках. Машинист набирает ход, и я чувствую, как полка подхватывает меня и уносит вдаль, как серфинговая доска. Вот мы едем по мосту, и грохот колёс воспринимается не только ушами, но и всем телом, словно я превращаюсь в поезд. Мы чуть-чуть замедляем ход...Остановка, чьи-то шаги, шум вокзала. Скрипят колёсики чемодана по линолеуму, и слышен голос 'До свиданья!'. Свистит локомотив, и поезд, вздрогнув, снова набирает скорость, и я ощущаю смутный грохот дизелей, которые увлекают меня в далёкую даль сна...
...Кто-то прошёл по вагону, задев мои ноги, торчащие с края полки, и я открыл глаза. Похоже, я спал не так уж и много, всего несколько часов. Тем не менее, этого хватило, чтобы прийти в себя после бессонной ночи и путешествия во времени. Поезд мчался, раскачиваясь на ходу и вздрагивая, словно гигантская струна. Под потолком горели люминесцентные лампы, наполняя вагон тёплым, но очень неестественным светом. За окном была непроглядная темнота. Я попытался приподняться на локте, и в затёкшую за время сна руку словно вонзилась сотня иголок.
- С пробуждением! - поприветствовала меня Светлана. - Выспался?
- Не очень, но пока сойдёт, - ответил я, нащупывая ногами тапочки.
Рядом со Светланою сидела женщина лет сорока, очевидно, севшая на поезд в Черняховске. Если бы меня попросили как-то её охарактеризовать, то я, не задумываясь, предложил бы сравнение с трёхгранным напильником - настолько она была остроугольной, прочной и целеустремлённой. На ней был слегка вытертый чёрный спортивный костюм, сшитый из ткани, похожей на синтетический бархат; одежда делала свою обладательницу похожей на пантеру. Её короткие волосы имели тот пронзительный морковно-рыжий цвет, который даёт натуральная хна, применённая без добавления басмы.
- Где это мы едем? - поинтересовался я, крутя в воздухе онемевшей рукой. Неприятное ощущение понемногу проходило.
- Литва, - коротко ответила женщина-пантера с рыжими волосами.
Только сейчас, глядя на черноту за окнами, я понял, что это не ночь и даже не сумерки. Окна были наглухо закрыты снаружи, по всей видимости - теми самыми ставнями, которые так удивили меня на вокзале. Чуть светилась тонкая паутинка щели между ними. На какой-то миг мне показалось, что вагон превратился в закрытый бронепоезд. Вслед за этим пришло осознание того, что эта поездка очень-очень сильно отличается от всех моих предыдущих рейсов в большую Россию.
Путь с малой родины на большую обычно начинается на Южном вокзале Калининграда, который пока ещё не покрашен в цвета флага. Не раньше, чем за два дня до отправления (это необходимо по юридическим причинам) вы приобретаете в кассах билет, предъявив при этом загранпаспорт и исключительно загранпаспорт. Если вы стоите в очереди на Витебском вокзале Петербурга или Белорусском вокзале Москвы и видите впереди себя человека с российским загранпаспортом, то восемь шансов из десяти, что его путь лежит в Калининград.
В пути по области, где-то между Гвардейском и Гусевом к вам подойдёт сотрудник литовского консульства в форменной кремовой рубашке. В обмен на заполненную анкету он выдаст вам визовый бланк, который позволяет вам транзитным способом пересечь Литву и в течение трёх месяцев вернуться обратно. Поскольку этот бланк выглядит очень представительно и снабжён гербовым штампом, после путешествия можно смело говорить, что это благодарственное письмо из литовского консульства. В Чернышевском по составу пройдут пограничники, которые поставят штамп в загранпаспорт. С этого момента вы временно покидаете родину.
Миновав мост над пограничной рекой, вы оказываетесь в литовском Кибартае, где когда-то годы назад родился великий живописец Исаак Левитан. Штамп появится уже на визовом бланке. Теперь весь поезд представляет собой некую 'вещь в себе'. За несколько часов он промчится мимо лесопильных заводов Казлу-Руды, проедет по дамбе каунасского водохранилища, и остановится только в Вильнюсе. В течение всего этого времени вы уподобляетесь Ленину, путешествующему в пломбированном вагоне по Германии. Вы можете пить чай (непременно с сахаром), читать книги, работать над монографией 'как нам обустроить плацкарт', знакомиться с соседками и даже, открыв окно, дышать воздухом заграницы. Но вы, если конечно, путешествуете не по шенгенской визе, не можете покинуть вагон даже на несколько секунд. На стоянке в Вильнюсе в лучшем случае можно высунуться из двери. Во время этого путешествия больше всего страдают курящие. Следует обратить внимание, что вождь пролетариата не курил, и это, по всей видимости, значительно облегчило его вояж. Закончится путешествие через Литву в Кяне. Из вагона (выходить по-прежнему нельзя) вы увидите табачного цвета здание, на стене которого расположена мраморная мемориальная доска чёрного цвета. Люди, не искушённые в литовском языке, смогут разобрать на ней только слова '1940' и 'NKVD'. По поезду снова пройдут люди в форме, и состав, покинув заграницу, окажется в Беларуси.
Синеокая страна тысячи озёр встретит вас на станции Гудогай, где белорусские пограничники поставят вам в паспорт штамп погранперехода Сморгонь. Если вы курите, то у меня для вас есть плохая новость: выходить здесь всё так же нельзя. Не получится закурить и на следующей станции Молодечно, где поезд стоит только две минуты. Это никотиновое чистилище закончится только в Минске, где время остановки позволяет насладиться табачком. Теперь у меня есть плохая новость для тех, кто не курит: если за предыдущие девять часов вояжа вы, устав от вагона, выйдете пройтись по перрону, то словно окажетесь в гигантской курительной комнате под открытым небом. Вдоль всего состава выстроится ряд поклонников табака, жадно насыщающих себя дымами. Эта курительная так же демократична, как и сам плацкарт. Потребитель LD затягивается в двух шагах от ценителя 'Парламента', а если в мире ещё остался человек, который курит 'Приму', то и он с той же лёгкостью вольётся в эту шеренгу.
Похоже, в настоящий момент эта привычная мне схема не работала. Об этом я мог бы догадаться и раньше, учитывая полное отсутствие загранпаспортов в стране, и только всевозможные отвлекающие факторы не дали мне об этом подумать. Я задумался. На погранконтроле меня бы обязательно разбудили, значит, его тоже нет. В итоге, нет ни загранпаспортов, ни границ, зато есть ставни на окнах и синтетический свет люминесцентных ламп. Что же это такое?
- А как мы вообще сейчас едем через Литву? - поинтересовался я. Похоже, я избрал очень странную формулировку вопроса. Мне оставалось только надеяться, что это будет не сильно заметным.
- Как обычно, с закрытыми окнами и на максимальной скорости без остановок. Разве ты раньше так не ездил? - спросила у меня Светлана, отложив в сторону кроссворд. Я отрицательно покачал головой. Так я точно ещё не пересекал Литву. - Приедем в Беларусь (лучше её так не называть, но я никак не привыкну), и там ставни откроют.
- Какая сложная система, - сказал я. - Я чувствую себя, как в бронепоезде.
Светлана кивнула:
- За сорок лет дожили до бронепоездов...
Я хотел было поддержать эту тему, но не успел.
- ...кстати, чуть не забыла, - сказала она. - Пока ты спал, приходил начальник поезда. Посмотрел, не стал будить, и ушёл.
Мне это не понравилось. Неужели моя личность вызвала какие-то подозрения? Если из банка я мог ещё куда-то бежать, то покинуть закупоренный бронепоезд представлялось гораздо более трудным делом.
- Он чего-то хотел? - спросил я как можно более нейтральным голосом.
- Не сказал, - сообщила Светлана. - Пришёл, посмотрел и ушёл.
- Странно как-то это всё. Пойду, лучше наведу чаю.
Моего подстаканника уже не было. Поднявшись с полки, я отправился к проводнице, и, купив ещё чая за сорок рублей, залил его кипятком из титана. Разогнавшийся поезд раскачивался под ногами, и мне пришлось очень осторожно возвращаться, чтобы не облить никого и ничего, включая чьи-то ноги в носках, торчащие из-под простыни, точно две рогатины. Навстречу мне, тоже направляясь к кипятильнику, с чашкой в руке прошла Светлана. Мы разминулись в проходе; пассажир, сидящий в соседнем с нашим купе, несколько странно посмотрел на нас. Мне отчего-то не понравился его изучающий взгляд.
- Вы, наверное, в Черняховске сели? - спросил я у женщины-пантеры, ставя подстаканник на стол. В тесноте плацкарта мы едва не упирались друг в друга коленями. Я обратил внимание, что спортивные брюки моей собеседницы очень аккуратно зашиты в двух местах. На расстоянии это было совершенно незаметно.
- Да. Ты тогда спал.
В нашем разговоре она сразу перешла на 'ты'. Я был не против.
- Будем знакомы, - сказал я, представляясь. - Еду в Москву. А вы?
Она кивнула.
- Катя, - коротко сказала она. - Да, я тоже.
Я коротко повторил свою легенду исторического консультанта. Катя пожала плечами, пропуская к окну вернувшуюся с чашкой Светлану.
- Давние времена ты берёшь, - сказала она и зевнула. - Но раз тебя позвали в Москву, и раз к тебе приходил начальник поезда, видимо, едешь ты совсем не зря...
- Да, надеюсь. А вы как, в Москву по работе?
- Да не то что бы, - сказала Катя, выдавливая из тюбика крем на кисти рук и растирая его. Он пах ромашкой. - Надо продлить лицензию на право выращивания картофеля и разведения куриц. В Калининграде сослались на пять неоформленных пунктов, взяли две пошлины, и сказали, что надо обращаться прямо в московский Агропром. Мы отправили им три письма. Два потерялись, на третье пришла отписка. Поэтому пришлось ехать самой, а не то после нового года отберут и картошку, и куриц.
- У вас своё хозяйство в Черняховске? - спросил я.