Б.К. : другие произведения.

Сарма. Глава третья. Молодечно

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть об удивительном путешествии по России в 2057 году.
  
Молодечно
  

Сохнут волосы, метёт метла,

В кобуре мороза пистолет тепла.

У дешёвой пищи запоздалый вкус,

Я забыл вмешаться и спросить 'зачем?'.

Группа 'Гражданская оборона', 'Тошнота'.

  
  Октябрьские сумерки готовились уступить место ноябрьской ночи. Все облака остались позади, над Калининградом. Абсолютно безоблачное небо превратилось в один большой цветной переход от персиковых красок западной зари до насыщенно-синего востока, где уже светились звёзды. По небу, жалобно крича, пролетела незнакомая мне птица.
  
  Я спустился вслед за Катериной на перрон, вымощенный декоративными плитками, и огляделся. Вслед за мной вышла Светлана. На улице уже было весьма прохладно.
  
  - Я не знаю, кто ты, - сказала Катя, глядя прямо на меня, - но большое тебе спасибо.
  
  - Не за что, - сказал я. - Если честно, я сам не знаю, кто я, но давайте пойдём куда-нибудь подальше.
  
  Мы пошли по перрону. Многие пассажиры, устав от путешествия, тоже ненадолго покинули поезд, и на станции сделалось людно, словно у входа на футбольный стадион перед матчем. Пронзительным мандариновым светом горели фонари. На здании станции размещался большой, шесть на три метра, плакат с бело-красно-зелёным флагом. Зелёный цвет был приятного тёплого оттенка, напоминающего ростки молодого бамбука. Надпись золотого цвета гласила:
  
  

'ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МИНСКУЮ ГОСУДАРСТВЕННУЮ РЕСПУБЛИКУ!'

  
  Сбоку от станции был разбит небольшой декоративный сквер с елями. Фонарь здесь не горел. Перед круглой клумбой стоял гранитный валун с прикреплённой табличкой. За ним возвышались два флагштока. От растений, что цвели на клумбе летом, остались только пожухлые печальные ростки, торчащие из земли, словно проволока из полуразбитой гипсовой скульптуры.
  
  Мы остановились под двумя повисшими в безветрии флагами. Один из них был отечественным триколором, второй - бело-красно-зелёным.
  
  - Курите? - спросила Катя, доставая пачку сигарет из кармана куртки. Я отрицательно покачал головой.
  
  - Бросила, но буду, - сказала Светлана, беря предложенную сигарету. Я разглядел, что это была самокрутка. - Меня до сих пор трясёт.
  
  Катя прикурила от зажигалки ядовито-розового цвета и передала её Светлане. Две женщины ещё раз посмотрели на меня.
  
  - Слушай, так кто же ты? - спросила Светлана, затянувшись. Запах у сигарет был резковатым, но, в целом, приятным. Я пожал плечами.
  
  - Я историк, которого позвали консультантом в Москву. Мне дали служебное место для поездки, так что тут не моя заслуга.
  
  - Просто так служебное место не выдают, - сказала Катя.
  
  - Значит, кому-то сильно нужна моя консультация.
  
  Фонарь, стоящий в сквере, внезапно моргнул и начал разгораться. Наши тени были короткими и резко очерченными. Катя затянулась ещё раз, покачав головой. Я так и не понял, что в данном случае означал этот жест.
  
  При свете фонаря стала видна надпись на табличке:
  
  Здесь, в районе Островца и Гудогая
  
  18 апреля 2031 года
  
  Были соединены 1-й и 2-й Минский участки
  
  Великой пограничной защитной линии 'Засека'
  
  - Вас действительно могли бы посадить или поставить на учёт? - внезапно спросил я. Светлана молча курила, глубоко затягиваясь. Катя покачала головой.
  
  - Штраф бы выписал за неоформленные бумаги, чтобы припугнуть, - сказала она. - И на этом всё. А что-то серьёзное он не стал бы и начинать. Сразу ведь придут опричники и начнут всех допрашивать, чтобы получить себе плюсик за раскрытое дело. Кто допустил неблагонадёжных лиц в вагон? Кто не обеспечил должного надзора в пути? Ну, и так далее. За политическое дело в вагоне со всей поездной бригады вмиг снимут квартальную премию, выпишут три штрафа, и это ещё только начало будет.
  
  Она затянулась ещё раз.
  
  - Нас-то что пугать, - недовольно сказала Светлана. Она уже выкурила свою самокрутку до половины. - Мы ведь ехали аккуратно, тихо, никому не мешали! Тут соседа укусила какая-то муха, и он раскричался на весь вагон... И так ведь везде и во всём!
  
  Катя согласно кивнула, резко выдыхая сигаретный дым.
  
  - Плохо то, что нам с ним ещё до Москвы ехать, - сказала она. - Чувствую, мы с ним ещё натерпимся.
  
  - И не говори...
  
  Мы снова замолчали. Светлана осмотрела самокрутку, которую держала в пальцах.
  
  - Табак у тебя крепкий, - заметила она. - Непривычно. Это ваш?
  
  - Да, из теплицы.
  
  - Давно не курила хороших сигарет.
  
  Я обернулся, чтобы посмотреть на состав. Отсюда он казался длинной трёхцветной лентой, уходящей в сторону заката. Шагнув в сторону от ёлки, я увидел тепловоз с большой надписью 'Калининградская дирекция тяги'. Узкие смотровые щели окон делали его похожим на локомотив бронепоезда. На передней стороне тепловоза располагался позолоченный полутораметровый двуглавый медведь и барельефная надпись 'Россия'. В медвежьих глазах неярко светились красные лампочки. По всей видимости, во время движения это выглядело достаточно зловеще.
  
  По перрону от хвоста поезда шла бригада железнодорожников, снимая со ставней громадные замки и открывая окна. Металл лязгал и скрипел.
  
  - Дзень! - обходчики проверяли исправность колёс ударами молотков на длинной ручке. - Дзень!
  
  Звон молотков словно пробудил меня. Куда я вообще попал? Что происходит вокруг меня в этом странном будущем? Я понял, что этот удивительный мир начинает проникать в меня, и что я начинаю чувствовать себя его неотделимой частью, а ведь прошло от силы шесть или семь часов.
  
  Я постарался вспомнить человека в чёрном, стараясь зацепиться за него словно за якорь. Кто же он? Человек ли он вообще? Он называл себя неофициальным лицом и сообщал, что не относится к нечистой силе. На нём был чёрный идеальный костюм без каких-либо примет или знаков, позволяющих его идентифицировать. Ещё он что-то говорил про холинолитики.
  
  Я вспомнил, что во времена, когда я учился на первом курсе университета, один мой знакомый, любящий экспериментировать с веществами, расширяющими сознание, рискнул попробовать несколько холинолитических таблеток из индивидуальной солдатской аптечки. Это было противоядие от зарина. Поскольку зарина не было, вся мощь таблеток обрушилась на мозг моего знакомого с таким же разрушительным эффектом. На следующее утро, когда противоядие прекратило действовать, мой товарищ просто не имел ни сил, ни возможности рассказать о том ужасе, который он испытал. Он лишь упомянул о том, что поначалу ему казалось, будто голова стала легче воздушного шара, и пытается взлететь в потолок, поэтому её нужно держать рукой. Одновременно с этим другая часть тела стала тяжелее чугунной гири и начала уже не просто тянуть к земле, но даже отваливаться под собственным весом, поэтому её тоже нужно было держать рукой. Потом пол начал внезапно проминаться под ногами, словно пластилиновый, а затем к моему другу пришёл демон в образе человека с головой шакала и предложил отворить глубинные врата души. Друг решительно отказался, после чего демон открыл врата души. Кошмар, который наступил потом, просто не поддавался выражению словами. Это было нечто чудовищное, превышающее пределы осознания; то, что нельзя увидеть глазами и понять мозгом. Мой знакомый только качал головой, утверждая, что эти таблетки открывают человеку дорогу в скрытый в каждом из нас бездонный ад ужаса, оставляя употребившего полностью беззащитным перед тем terror chtonicus*, который человеческая психика неспособна выдержать без ущерба для себя.
  
  * Хтонический ужас (лат.)
  
  - Наверное, - неоднократно предполагал он впоследствии, - Ницше подразумевал именно это**. Ты не открываешь врата, чтобы заглянуть в бездну. Ты открываешь врата, чтобы выпустить бездну наружу. И тебе очень повезёт, если она потом захочет вернуться обратно...
  
  ** По всей видимости, это была отсылка к известному высказыванию Ницше 'Когда ты заглядываешь в бездну, бездна заглядывает в тебя' (прим. авт.)
  
  Может быть, я оказался тоже в чём-то подобном? Неужели переводчица предложила мне употребить с коньяком сомнительные таблетки? Я попытался припомнить события прошлой ночи, но на ум мне пришло лишь то, что на серебряной застёжке саквояжа был герб с лосиным рогом. Что это могло значить? Имеет ли этот знак какое-либо отношение к будущему? Что же это за лосиная жуть, в которой я оказался?
  
  На эти вопросы у меня не было ответа. Что хуже, я даже не мог однозначно сказать, правильные ли вопросы я задаю.
  
  Я вернулся к клумбе, и ель закрыла от меня бронированный локомотив.
  
  - Такое ощущение, - помедлив, сказал я, - что мы ехали в столыпинском вагоне.
  
  Катя затянулась. Огонёк сигареты был точно такого же цвета, что и лампочка в глазах медведя.
  
  - Так это и есть столыпинский вагон, - сказала она. - Ты думаешь, эти ставни нужны, чтобы защитить нас от литовцев? Нет, они поставлены, чтобы никто не сбежал. У меня муж раньше работал на вокзале мастером, пока не сократили. Тогда назначили троих новых директоров. Чтобы платить им зарплаты, уволили четверть работников. Так вот, машинист, друг моего мужа, рассказывал, что когда они едут по Литве, то в кабине за спиной стоят трое спецслужбистов, и следят, чтобы он не угнал поезд.
  
  - Трое на одного машиниста?
  
  - Они из разных контор. Опричники, тайная полиция и военная разведка. Следят друг за другом, чтобы никто не смог договориться и сбежать. Это всё давно началось, лет тридцать назад, когда закрыли границы. Люди, которые хотели уехать из России, начали убегать с поезда, идущего в Калининград. Разбивали окна, вылезали на крыши и прыгали, когда состав проезжал над реками или возле озёр.
  
  По перрону нестроевым шагом прошли четверо солдат. Армейская клетчатая камуфляжная форма за сорок лет изменилась не очень сильно, но на солдатских нарукавных нашивках была неизвестная мне эмблема в виде медведя, спрятавшегося в зарослях василька и недружелюбно смотрящего влево. Под эмблемой шла столь же незнакомая мне аббревиатура 'ОКРАМ'. На брезентовых ремнях за спинами солдат висели чёрные автоматы. Солдаты прошли дальше, и Катя, опустив руку с сигаретой, договорила:
  
  - Вот это и прекратили. Приварили ставни, которые закрывают на всё время транзита. В пятьдесят втором, когда у меня муж ещё работал на вокзале, какой-то юрист из Москвы хотел сбежать, взорвав порохом окно в туалете вагона. Ставню заклинило, и он не пролез. Ему дали пятнадцать лет за терроризм. Громкое было дело.. Тогда допрашивали всех железнодорожников в области. Региональному директору сделали выговор в Москве, он вернулся и устроил жуткую выволочку. Это был ноябрь, так что всех лишили не только квартальной, но и годовой премии, а поездную бригаду вообще выгнали с работы
  
  Я покачал головой.
  
  - По-моему, - сказала Светлана, глядя вдаль, - наш сосед снова с кем-то сцепился.
  
  Не сговариваясь, мы повернулись к своему вагону. Наш патриотический сосед оживлённо беседовал с каким-то благообразного вида мужчиной с бородкой. На расстоянии было видно только жестикуляцию собеседников; судя по всему, дискуссия велась полным ходом.
  
  Повеяло ветром, и флаги над нашими головами ожили. До моих ноздрей донёсся запах угольного дыма, и я вспомнил, как когда-то в детстве стоял у котельной на краю болот. Наверное, подумал я, от этой котельной сейчас не осталось даже кирпичей. Тот район начинали застраивать, и судьба небольшого здания с выложенными на фронтоне цифрами '1952' казалась предрешённой. Катя бросила окурок в урну и выругалась.
  
  - Ему всё неймётся. Похоже, мы точно спокойно не доедем.
  
  Поездная бригада с молотками возвращалась по перрону обратно. Холод уже вернул многих пассажиров обратно в вагоны. Я потёр зябнущие руки и убрал их в карманы куртки.
  
  - Видно, что не калининградский, - сказала Светлана. - У нас, по сравнению с большой Россией, таких фанатиков ещё очень мало.
  
  - Зато у них, в Петербурге, и работы больше, и зарплаты выше, и пенсия на пять лет раньше, и с документами проще, - сказала Катя. - А в Москве ещё лучше.
  
  - Я в молодости хотела в Москву переехать, - вздохнула Светлана. - Да вот, не получилось. Может, сейчас жила бы лучше. Разве это - жизнь?
  
  - У меня знакомая лет пятнадцать назад бросила всё и переехала туда, - сказала Катя. - Вышла замуж за какого-то москвича родом из Рязани и получила московский паспорт. Её муж работал в службе по надзору за семейными ценностями. Он удачно пристроил её к себе начальницей подросткового отдела. Она сидела в кабинете и раз в неделю подавала наверх отчёты о длине юбок и каблуков московских старшеклассниц. Получала шестьдесят тысяч, и это сразу после деноминации! Мне тогда на водочном заводе восьмёрку платили. Сколько сейчас - я даже не знаю. От этой работы она страшно возгордилась и полностью прекратила общаться с нами.
  
  - У нас тоже можно попробовать устроиться, если повезёт, - сказала Светлана, подышав на зябнущие руки. - Хотя и не так, как в Москве. У сына одноклассник после школы пошёл в полицию. Проработал три года, ему выдали квартиру. Проработал ещё семь лет - эту квартиру ему дали в собственность. Сейчас получает тысяч под тридцать; недавно пригнал новые 'Жигули' прямо с завода в Тольятти.
  
  Я внутренне содрогнулся, то ли от разнообразия вариантов карьеры, то ли от мысли о человеке, специально пригоняющем в Калининград 'Жигули' с завода. Это почему-то казалось мне кощунством. Наверное, так бы в моё время жители Краснодара посмотрели на горожанина, заказывающего помидоры из подмосковных теплиц.
  
  - А что, других вариантов работы вообще нет? - поинтересовался я.
  
  Катя промолчала, потому, что в этот момент затягивалась сигаретой. Ответила Светлана.
  
  - Ну, как ты видишь по нашей жизни, - тут она посмотрела на меня, - да, пожалуй, и по своей, то с другими вариантами скверно. Вот, посмотри на меня. Всей семьёй с мужем, сыном и невесткой держимся за магазин, потому что больше ничего нет. Треть прибыли уходит на налоги, треть на взятки, чтобы не закрыли пожарники или санитары, на остаток - живём...
  
  Она ещё раз посмотрела на меня.
  
  - Хотя, раз тебя позвали в Москву, да ещё дали служебное место, то определённый шанс у тебя, похоже, имеется.
  
  - В Калининграде хоть какая-то работа есть, - сказала Катя. - Кем-нибудь, да устроишься. А у нас в Черняховске совсем голо. Или мясокомбинат, или водочный.
  
   - Кем-нибудь да устроишься, - повторила Светлана, - только не факт, что хоть что-то заработаешь.
  
  - А это везде так, - сказала Катя, пожимая плечами. - Потому я и ушла с мясокомбината.
  
  - А как там вообще было? - спросил я.
  
  Катя снова пожала плечами.
  
  - Так себе было. Я работала на мясокомбинате лет пять назад, - неторопливо начала рассказывать она - Выпускали мы там колбасу 'Кайзеровская', по оригинальному немецкому рецепту 1918 года. Половина гороховой муки, четверть сала, четверть мясного сока. Так её закупали даже из России, говорили, что это единственная доступная по деньгам колбаса, от которой едока не рвёт.
  
  Я вспомнил вкус бутерброда и содрогнулся.
  
  - Потом нам позвонили из Калининграда и сказали, что колбаса называется непатриотично, москвичи из какого-то пищевого надзора недовольны. Мы переименовали колбасу в '1918 год', через три дня позвонили уже из Москвы, прямо из Агропрома, с той же претензией и долго ругались. Назвали её 'Императорской', позвонили из какой-то московской прокуратуры, и пригрозили статьёй за оскорбление государственной власти. Так что пришлось назвать 'Черняховской'...
  
  - А платили как? - поинтересовался я.
  
  - Плохо платили, - сказала Катя, поднимая воротник куртки. - Черняховск маленький, работать людям негде, поэтому директор решил, что зарплату можно не поднимать. Давал он четырнадцать тысяч в месяц, рассказывал нам сказки про то, что в стране кризис, налоги, проверки, дохода мало... Мне бухгалтерша говорила, что липа всё это, кризис кризисом, но себе он поставил зарплату в двести тысяч. У самой-то неё было пятнадцать, и она жаловалась, что это ещё мало. Мне это надоело, я ушла и не жалею об этом. Сейчас там тоже пятнадцать платят, но я не хочу. Какой смысл, если цены так же подскочили, как и зарплата?
  
  - А водочный? - спросил я. В мои времена там делали неплохие коньяки. Собственно, с бутылочкой одного из них я и сидел в одно далёкое утро на берегах Преголи.
  
  - Там тоже так себе, - сказала Катерина. - Платят столько же, ну, может немного больше. Работала я там давно, как только из декрета вышла. До деноминации получала восемь миллионов, после - восемь тысяч. Но это мерзкое производство, как химзавод. Ты ведь знаешь, что весь крепкий алкоголь делают из древесины?
  
  Я кивнул.
  
  - Если точнее, то из гидролизного спирта, который называется 'гидрашка', - продолжила Катя. - Зерна ведь даже на хлеб не хватает. Вот мы и разливали. По крайней мере, лучше архангельская 'гидрашка', чем воронежская 'резинка'. Пригоняли к нам две цистерны из Архангельска, мы в них добавляли что-нибудь, чтобы, простите, тошнить не хотелось...по крайней мере, сразу...и разливали по бутылкам. Рецепт коньяка по ГОСТу таков, - она подняла глаза, вспоминая рецептуру, - спирт гидролизный 'Люкс' идентичный пищевому, колер сахарный, ароматизатор коньячный идентичный натуральному, сахар и лучшая фильтрованная вода из Анграпы. Ну, а этикетку наклеивали, которая требовалась. Хоть 'Россия', хоть 'Заря Крыма', хоть 'Полководец Кутузов'.
  
  Я содрогнулся при одной мысли о вкусе этого ханаанского бальзама.
  
  - Да, именно так, - подтвердила Катя. - Сама я пробовать это так и не рискнула, здоровье было дороже. Грузчики говорили, что на вкус это как раствор Люголя. По их словам, из всего, что мы выпускали, можно было пить, а точнее, употреблять только газированную водку. В ней хотя бы не было лишних добавок, и она быстро опьяняла маленькой дозой. В случае, если партия оказывалась бракованной, выпитой порции было недостаточно для того, чтобы отравиться...
  
  Она на секунду замолчала, словно вспоминая что-то.
  
  - Неплохой коньяк 'КВВК' выпускали у вас в Калининграде на спиртозаводе, - продолжила Катя. - Так и назывался: 'КВВК', Калининградский вино-водочный комбинат. Его делали из натурального картофеля, поэтому он стоил очень дорого. Просто так не купишь. Из того же картофеля готовили водки 'Верхнее озеро' и 'Нижнее озеро'. Они даже уходили в большую Россию. Говорят, эти водки различались тем, что для первой брали воду из Верхнего озера, а для второй...
  
  - Я понял, - сказал я, вспоминая, что вышеозначенный комбинат располагался как раз возле этих двух озёр.
  
  - ...они, - продолжила Катя, - хоть и были дорогими, но раскупались хорошо. Тоже газированные, поэтому даже грузчику хватало одного стакана...
  
  Громкоговорители сообщили, что скорый поезд Калининград-Москва отправится через десять минут. Из дверей станции вышли несколько железнодорожников, о чём-то разговаривая между собой. Катя убрала руки в карманы и поёжилась.
  
  - После того, что было, даже возвращаться не хочется, - сказала Светлана.
  
  - Ага, - сказали мы одновременно с Катей.
  
  Медленно и нехотя мы отправились назад, к вагону. Только сейчас я увидел, что в дальнем конце станции возвышается смотровая вышка. На фоне закатного неба вырисовывался силуэт человека с биноклем. Хорошо, что не с оружием, подумал я. Почему под этим прекрасным персиковым небом так плохо жить людям?
  
  Я задумался о тех жизнях, которые прожили за эти сорок лет две мои новые знакомые. Это было сложно. Мне удалось только представить Светлану в молодости на рок-концерте. С жизнью Кати было ещё труднее. Воображение нарисовало её с двумя длинными хвостиками рыжих волос, а это было совершенно не то. Я на секунду закрыл глаза, вспоминая взгляд девочки из шестнадцатой школы, переходящей дорогу перед инкассаторским автомобилем. Что видела эта девочка за свою жизнь? Что она увидит в будущем?
  
  Ну, а что мне говорил чёрный человек про возвращение? Он хотел прийти за мной на третий раз, но когда должен был произойти этот третий раз - было совершенно непонятно. Я твёрдо решил, что когда я вернусь (если я вернусь, тут же сказал я сам себе), то непременно найду Светлану и постараюсь спасти от такого будущего. Хорошо бы спасти и Катю, которую, похоже, нужно будет искать где-то в роддоме. Да что там мелочиться, нужно будет спасти всех, кого только удастся. Но как? Попробовать захватить какой-нибудь артефакт из этого будущего, привезти в своё время, и, пугая рассказами, постараться оказать воздействие на ход истории? И пусть грянет гром...
  
  Светлана внезапно обернулась назад.
  
  - Не пойму, это они? - негромко сказала она про себя и повернулась к нам. - Вы идите, я сейчас догоню.
  
  Мы проводили Светлану взглядами.
  
  - Наверное, узнала кого-то, - предположил я, переглядываясь с Катей.
  
  - Наверное, - согласилась она. Мы замолчали, подходя к вагону. Уже знакомый мне лейтенант полиции стоял у входа, где продолжалась дискуссия.
  
  - Да как же вы не понимаете, что Петербургу был просто не нужен главный храм, построенный по католическому образцу! - гневно спрашивал у своего собеседника интеллигент с рыжими усами. - Люди, приходя в храм православный, оказывались в храме католическом! Исаакиевский собор до своей перестройки был кинжалом, воткнутым в самое сердце нашего общества...
  
  - Я вам ещё раз повторяю, что религиозные диспуты запрещены во время поездки... - возражал полицейский. Сейчас его тон был менее напорист, чем во время транзитного путешествия по Литве.
  
  - Начальник поезда уже сказал вам, что всё в порядке, так что будьте любезны не мешать нам, - отмахивался от него патриот с рыжими усами, поворачиваясь к собеседнику с седой бородкой клинышком. - ...Неужели вы не видите того, что архитектор построил под личиной традиционного русского православного храма католическую церковь, из которой так и сквозит филиокве*? Вы понимаете, какой был нанесён удар по нашей духовности и традиционным ценностям?..
  
  * Вопрос исхождения Святого Духа от Бога-Сына. Фундаментальное разногласие между православием и католицизмом (прим.авт.)
  
  Спорщики не обратили на нас ни малейшего внимания. Пропустив Катю вперёд, я ухватился за поручень и начал подниматься по ступенькам. Уже оказавшись в вагоне, я пробормотал сам себе:
  
  - Это вопрос экуменического толка.
  
  Вагон приятно встретил нас тёплым, но слегка душным воздухом. В коридоре было движение. Небритый мужчина в тренировочных брюках заливал кипятком из титана лапшу быстрого приготовления, и её резкий запах разносился вокруг. На одной из боковушек абсолютно по-домашнему расчёсывалась длинноволосая молодая девушка, одетая в спортивные брючки и футболку. Эта идиллическая картина вызвала внутри меня на долю секунды иллюзию, словно мы с этой девушкой живём вместе уже полгода, и сейчас она повернётся ко мне с вопросом:
  
  - Любимый, где ты был, и что за рыжая женщина рядом с тобой?
  
  Я прошёл мимо, и наваждение исчезло. Мы сели в своём купе, не говоря ни слова.
  
  За нашим окном, в метре от поезда, виднелся зелёный бок товарного вагона. Белые трафаретные буквы извещали, что внутри находятся шестьдесят тонн зерна. Грузовой состав стоял на соседнем пути.
  
  Вернулся сосед с побелевшим от холивара лицом. Резкими, рваными движениями он залез под простыню и уткнулся в книгу.
  
  - Как он смеет!.. - донёсся страшный шёпот из-за кожаного переплёта. - Называть меня лимитой!.. Да мой род живёт в Колпино уже сто лет!..
  
  Зерновой вагон медленно поплыл назад. Ах, нет, это, на самом деле, поехали мы. Поезд начал свой путь так мягко, что я даже ничего не почувствовал.
  
  - Света что, вышла с поезда? - негромко спросила Катя, подозрительно глянув на соседа. К счастью, тот был полностью поглощён книгой. Громко зашелестела переворачиваемая страница.
  
  За окном боковушки появилось и тут же исчезло здание станции. Проревел гудок локомотива, и поезд начал набирать ход. Мелькнул какой-то переезд, где за шлагбаумом одиноко стоял грузовик. Вагон слегка качало в стороны.
  
  - Вы меня не потеряли? - веселым шёпотом сказала Светлана, внезапно появляясь в нашем купе.
  
  - Потеряли, - ответила Катя, пропуская Светлану к окну. - Думали, что ты сбежала с поезда.
  
  Светлана радостно улыбнулась.
  
  - Нет. Я в первом вагоне встретила друзей, которые тоже на концерт едут! Толя с Алёной и Паша с Ирой. Даже Витя смог поехать, хотя ему уже семьдесят пять. Им очень долго шли приглашения из Москвы, и поэтому только вчера удалось получить разрешение на туристический въезд. Мне повезло, мне ведь выдали разрешение для деловой поездки. Мы сидели, отгородившись простынёй от прохода, и никто нам не мешал! К сожалению, потом пришла проводница. Сказала, что все пассажиры должны находиться на своих местах, и мне пришлось вернуться сюда.
  
  Она посмотрела на меня.
  
  - Если придёшь на концерт в Горбушку, то я вас познакомлю. Тебе будет интересно, тем более, что ты этим интересуешься. Витя даже застал концерты 'у быков' и фонтан у Драмтеатра! Это просто живая память калининградского рока!
  
  - Весьма солидно, - уважительно сказал я. Мне доводилось бывать на знаменитой рок-тусовке у фонтана, но эпоху концертов в студенческой столовой возле скульптур двух борющихся зубров (которых все почему-то называли быками) я пропустил. Она закончилась аккурат к тому времени, когда я только-только пошёл в старшую школу и начал переписывать у друзей музыку на компакт-диски.
  
  Поезд мчался через лес. Снаружи уже было темно. Свет, падающий из окон, терялся на ветках деревьев.
  
  - Что-то всё равно есть хочется, - сказал я, - пожалуй, я заскочу в вагон-ресторан и чем-нибудь подзакушу.
  
  - Там же дорого! - сказала Светлана.
  
  - Я посмотрю что-нибудь самое дешёвое, а то мне совесть не позволяет питаться только вашими припасами, - сказал я, поднимаясь с полки. - Я скоро вернусь, так что не буду прощаться.
  
  У меня было искушение сообщить рыжеусому поборнику нравственности, что по сведениям локомотивной бригады где-то в нашем поезде притаился содомит, но я сдержался. Скорее всего, после этого он бы в ужасе забаррикадировался вместе с ханом Батыем до утра в вагонной уборной, а у меня были свои планы на эту маленькую комнату. Мне требовалось подсчитать деньги. Сделать это в банке я не успел, а пересчитывать в плацкарте двести тысяч было бы слишком авантюрной идеей.
  
  Я ещё не бывал в этом конце вагона. На стене одним краем держалась наклейка 'Ведётся видеонаблюдение'. Глазок камеры под потолком был наглухо замазан какой-то чёрной пастой.
  
  Ватерклозет был свободен. Я перешагнул через порог и, захлопнув за собой дверь, повернул никелированную защёлку. Металл был холоден и твёрд.
  
  Практически все детали поезда сделаны добротно. Металлический крючок для одежды вполне может выдержать вес пудовой гири. Окна представляют собой надёжную конструкцию, которая устоит даже перед ударом ноги. Верхние койки подвешены на металлических цепях, способных удержать на якоре небольшой катер. Ну, а замок вагонного туалета смотрится и ощущается так массивно, что его можно смело поставить на гаражную дверь. В эпоху хлипких пластмасс, гипсокартонных стен, мебели из прессованных опилок и натяжных полиэтиленовых потолков надёжность вагонных конструкций всегда вызывала у меня определённое уважение.
  
  Зеркало над раковиной отобразило меня. Я был немного небрит, похож на панду из-за недосыпа, светловолос и заброшен в будущее. Последнее являлось не вполне очевидным.
  
  С двери ватерклозета на меня строго смотрел президент. Большой ламинированный портрет лидера страны был украшен надписью:
  
  ПРЕЗИДЕНТ ЛЮБИТ ТЕБЯ
  
  Скептически пожав плечами, я открыл сумку и наконец-то приступил к пересчёту денег. Банкир любезно снабдил меня купюрами разных достоинств. За сорок лет казначейские билеты определённо изменились, обретя странную яркость красок. Пятисотрублёвую банкноту по-прежнему украшал портрет Петра Великого в кричащих кислотно-фиолетовых цветах. Прохладно-зелёный цвет тысячерублёвой стал ядовито-броским. Ярослав Мудрый казался заточённым в малахитовой шкатулке. Новую купюру номиналом в две тысячи я рассмотрел повнимательнее. На ней в малиново-бордовых тонах был изображён Минск. Вишнёвая, словно раскалённая в печи статуя Франциска Скорины распахнула руки, приветствуя меня. Я покрутил в руках пачку доселе незнакомых банкнот и пролистал их. Двадцать Минсков слились в один. После сегодняшнего дня новыми деньгами меня уже было нельзя удивить, и я продолжил подсчёты. Пятитысячная купюра почти не изменилась, разве что приобрела морковный цвет. Добавив несколько абрикосовых сторублёвок сдачи с чая и овсяного печенья, я подвёл баланс. Сто девяносто тысяч восемьсот сорок рублей. С металлических червонцев в обе стороны зорко смотрел двуглавый медведь, оберегая монеты.
  
  Я ещё никогда не держал в руках столько денег. Моим рекордом были двадцать тысяч, которые мне одномоментно выплатили за полтора месяца работы. Большая в десять раз сумма казалась чем-то невероятным и фантастическим. Я почувствовал себя поистине олигархом. Это ощущение не могло ослабить даже осознание того, что такое невообразимое богатство директор провинциального мясокомбината зарабатывает всего за месяц. Я держал в руках состояние, смутно ощущая лишь слабую тень тех колоссальных возможностей, что давали мне эти ярко раскрашенные банкноты.
  
  Я положил несколько разменных купюр в пустующий после ночных прогулок кошелёк, и убрал остальные деньги в сумку к загранпаспорту. Одна из банкнот замялась об его страницы, и я вытащил документ, решив просмотреть его поподробней. Паспорт открылся на странице, где располагался визовый бланк совершенно неизвестного мне образца. Единственными знакомыми мне элементами являлись отечественный триколор и уже ставший привычным двуглавый медведь. Я пробежал глазами по тексту.
  
  РАЗРЕШЕНИЕ НА ВЫЕЗД
  
  С ТЕРРИТОРИИ ПОГРАНИЧНОГО СОЮЗА
  
  РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
  
  И
  
  МИНСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ РЕСПУБЛИКИ
  
  Бланк был заверен чьей-то похожей на спираль подписью и большим круглым штампом красного цвета, на котором, что меня удивило, был изображён двуглавый орёл. На этом оттиске не было ни единой буквы.
  
   Ручку двери кто-то дёрнул. Я с сожалением прекратил разглядывание бумаг, и, спешно убрав паспорт в сумку, покинул места общего пользования.
  
  Увиденный мною бланк вселял какой-то оптимизм. Невзирая на определённую строгость законов России будущего, у меня был документ, позволяющий как выйти из игры, так и выехать из страны. Я сознательно не стал задаваться вопросом, удастся ли мне воспользоваться этим разрешением; как я мог заметить, современные законы обладали определённой гибкостью в своём правоприменении.
  
  Наступило время отправляться в вагон-ресторан. С каждой минутой всё отчётливее хотелось есть, а проглоченная ранее куриная ножка казалась столь же эфемерной, как и воспоминание о былых рок-концертах. Несмотря на мой богатый опыт железнодорожных путешествий, я обычно воздерживался от посещений вагона-ресторана. В этот раз у меня с собой не было еды, но зато в изобилии имелись деньги.
  
  Тамбур встретил меня холодом, грохотом и лязгом. У вагонной двери в обнимку стояли парень с девушкой. Кажется, моё появление заставило их прервать поцелуй. Увы, плацкарт неудобен ни для пересчитывания денег, ни для любви. Миновав ещё один вагон, где с полок торчали чьи-то ноги, завёрнутые в простыню, словно в портянку, я добрался до цели.
  
  Вагон-ресторан был почти пуст. За одним из столиков сидели двое мужчин затрапезного вида. На одном была полосатая тельняшка. Второй был одет в футболку с надписью '30 лет госгвардии'. Мужчины пили какое-то гадкое пиво.
  
  - До чего страну довели, слов нет, - откровенным тоном жаловался человек в футболке. - Когда я в гвардии служил, мне раз в год давали бесплатную путёвку в любой санаторий. Бесплатно! Когда я вышел на пенсию, перестали оплачивать проезд к месту отдыха. В этом году прихожу, и мне говорят: бесплатных путёвок уже нет, отдыхай за полную стоимость...
  
  Я прошёл мимо отдыхающих. На спине жалующегося пенсионера-гвардейца был изображён свирепого вида двуглавый медведь, сжимающий в лапах резиновые дубинки. Под рисунком шёл лозунг:
  
  НЕДОВОЛЬНЫХ НЕ БУДЕТ
  
  - Ты представляешь? - доносился до меня голос гвардейца. - Я в молодости измесил весь Урал, пройдя его со щитом и дубинкой. Мне в Челябинске булыжником ногу повредили. За разгон Миасса дали орден. А теперь с меня ещё и деньги берут?
  
  Я взял с буфетной стойки меню в обложке терракотового цвета. Неразборчиво бубнил чёрно-белый телевизор, подвешенный под потолком. Экран был скрыт помехами: вместо изображения шёл давно забытый 'снег'.
  
  В этот час вагон-ресторан предлагал мне угоститься самыми разнообразными яствами. Из первых блюд я мог выбрать вегетарианские щи, окрошку, рассольник и ещё два супа с сомнительными названиями. Заключал список постный благословлённый борщ за четыреста рублей. Я дважды перечитал соответствующую строчку, но таинственный борщ, словно появившийся из компьютерной игры 'Диабло 2', не был оптической иллюзией.
  
  Выбор вторых блюд отличался неким однообразием. Моему вниманию предлагались котлеты со вкусом свинины, биточки со вкусом говядины, морковные шницеля, шницеля со вкусом баранины, голубцы со вкусом курицы, и, в завершение, вегетарианский лангет. Меня насторожили эти странные вкусовые формулировки. Вспоминая то, что рассказывали мне попутчицы, я мог вполне ожидать, что под видом этого котлетного разнообразия будут скрываться совершенно одинаковые по форме и содержанию мясосодержащие изделия из жирорастительной смеси, различающиеся только ароматизаторами, идентичными натуральным.
  
  По сравнению с этими странными блюдами гарниры выглядели вполне безобидно. Пшенная каша за двести пятьдесят, овсяная, гречневая и рис за триста, картофельное пюре за триста пятьдесят, макароны за четыреста. Превзойти их по ценам могли только спиртные напитки. Сто грамм коньяка 'Заря Крыма' обошлись бы мне в семьсот рублей.
  
  - Овсянку, пожалуйста, - сказал я буфетчице, подсчитывая, что десять порций каши по цене билета до Москвы - всё же дороговато. Надо слегка умерить аппетиты, иначе в столице мне будет просто не на что питаться. - И чай.
  
  С меня взяли ещё пятьдесят рублей в качестве пошлины за реализацию продуктов питания в железнодорожном транспорте и тридцать рублей сбора за предстоящее использование поездного ватерклозета. Мысленно ругая налогово-фискальную систему будущего, я отсчитал деньги и сел за близлежащий столик.
  
   Овсяная каша отчётливо отдавала маргарином, но была вполне съедобна. За такие-то деньги ещё бы она была несъедобной, сказал я себе, жадно насыщаясь ужином. Чай был безвкусен, но пакетик хотя бы не разползся в воде.
  
  - ...как мы можем объяснить это шокирующее проишествие? Только тем, что хвалёные демократии запада даже не пытаются скрывать свою русофобскую политику, - сказал телевизор. Качество приёма наконец-то улучшилось до такой степени, что можно было что-то разобрать. Ведомый любопытством, я посмотрел на экран повнимательней.
  
  - ...недавние выборы в Германии - событие той же серии. Используя административный ресурс, используя вбросы бюллютеней и подделку протоколов, немецкий канцлер фактически переизбрал себя, - мягко говорил с экрана телеведущий, делая загадочные пассы руками. Чёрно-белое телевещание делало его похожим на вурдалака из немецких же немых фильмов ужасов времён Веймарской республики. Круглое лицо телеведущего в полумраке студии напоминало зловещую луну в ночном небе Трансильвании.
  
  - Да вообще, в натуре, беспредел, - развязным тоном сказал второй телеведущий, почёсывая шею. На его пальцах были отчётливо видны вытатуированные перстни. - Вот скажи мне, что они не могут сделать, как у нас? Приходишь на выборы, говоришь 'здрасьте' избирательной комиссии, нажимаешь при всех на компьютере кнопку с твоим кандидатом, и готово. Никто ничего не вбросит и не впишет. Комар носа не подточит.
  
  - Очевидно, что они боятся свободного волеизъявления немецкого народа, - продолжал вурдалак, сделав мягкое движение рукой. - Казалось бы, при чём здесь Украина? Как нам стало известно, этим летом канцлер Германии посетил Киев якобы с дружеским визитом. Совпадение ли это? Очевидно, что это было нужно для того, чтобы заимствовать схемы мошенничества с выборами...
  
  - За такое надо по рогам давать, - безапелляционно заявил второй ведущий. - Вот так.
  
  Он взмахнул рукой, словно показывая, как надо карать людей, мошенничающих на выборах. На сжатом кулаке виднелась ещё одна расплывшаяся татуировка.
  
  - Нам стало известно, что Франция поздравила немецкого канцлера с победой на выборах, - сообщил вурдалак. - Напомню телезрителям, что король Франции Людовик Четырнадцатый, хвалёный король-солнце, мылся всего четыре раза за свою жизнь. И эти люди ещё недовольны внешней политикой России! Совпадение ли это?
  
  Татуированный ведущий разразился отвратительной, дурно пахнущей остротой, оскорбляющей французскую монархию. Это было крайне неприятно. Я вырос не в самом лучшем квартале Балтрайона, где использование подобной лексики было вполне себе bon ton, но прозвучавшая в федеральном эфире реплика ведущего определённо не подходила к столу вагона-ресторана.
  
  - Нет, ну это надо же, - продолжил он более приличным языком. - Даже я, несмотря на то, как помотала меня жизнь, стабильно моюсь раз в две недели.
  
  - И я это чую, - негромко, как бы в скобках, заметил вурдалак.
  
  - Нет, ну они в Европе чисто с рельс съехали, - сказал татуированный ведущий. - Как-то они осмелели. Надо им год наше зерно не продавать, посмотрим, как они заговорят, когда им будет нечего есть. Вот скажи мне, что они будут делать, если мы прекратим им продавать наш хлеб?
  
  - Как мы видим, - обстоятельно ответил вурдалак, - правительства западных стран, держа свои народы в качестве заложников, предпочитают не задаваться этим вопросом!
  
  - Европа уважает только силу, - согласился с ним татуированный ведущий, почёсывая у себя под мышкой. - Эмбарго им надо объявить: без хлеба-то не сильно пальцы погнёшь.
  
  - А я напомню, что Россия продолжает экспортировать зерно в Европу только из соображений гуманизма, - сказал вурдалак. - Кто позаботится о несчастных европейских гражданах, когда их собственные правительства превратились в филиалы Госдепа? Никто, кроме нас, и нашего августейшего президента.
  
  - Так это... - перебил его татуированный ведущий, понюхав свои пальцы. - Сейчас же октябрь.
  
  - Неважно, он всё равно августейший, - мягко, но уверенно сказал вурдалак.
  
  - Правда? Ну, круто. Так о чём это я? Главное - это себя поставить. Вот Россия правильно себя ведёт. Мы весь мир зерном кормим! Вам не нравится то, что мы проводим эту...как её... суверенную политику? Тогда будете голодать!
  
  Вурдалак было хотел что-то сказать, но татуированный ведущий продолжал.
  
  - У меня тут был случай. Я переехал в новую квартиру, ну, пригласил на новоселье кентов, с которыми мотал на уборке брюквы целый год. Ко мне в два ночи приходит сосед, говорит, мы слишком шумим. Ну, я ему и говорю: фраерок, я пропагандист с Центрального телевидения, меня вся страна знает, а ты кто вообще такой по жизни, чтобы мне тут такие предъявы кидать?..
  
  - ...казалось бы, при чём здесь Украина?.. - наконец, сказал вурдалак.
  
  - Да заткнись ты со своей Украиной, достал уже...
  
  К буфетной стойке чуть шатающейся походкой подошёл мужчина лет двадцати пяти. Он был одет в удивительную одежду. Светло-зелёная плотная рубашка с двумя погонами неизвестного мне образца украшалась богатейшей расшивкой с растительными узорами. Наверное, именно так выглядел бы золотой фонтан дружбы народов на ВДНХ, оживи он и превратись в человека. На рубашке повсюду виднелись вышитые жёлтыми нитками пухлые снопы пшеницы, увитые лентами. Рукава оплели узоры из ржи. На груди незнакомца сверкали четыре медали с абстрактными рисунками злаков; чуть выше, в районе левой ключицы располагался детально вышитый силуэт комбайна. Казалось, что по вагону-ресторану прошёл верховный жрец бога плодородия.
  
  - Дайте гречку, - проникновенно сказал он буфетчице, изучив меню.
  
  - ...и как нам сегодня стало известно, - продолжал в телевизоре вурдалак, - президент Кореи Пан Ки Хой выступил в ООН с отвратительной русофобской речью о необходимости усиления персональных санкций против высшего руководства России и, в частности, против нашего августейшего господина президента. Нет смысла пересказывать эти отвратительные инсинуации. Скажу лишь, что в эту тяжёлую минуту все россияне, как один, должны сплотиться перед лицом зарубежной угрозы. Я напомню телезрителями, что всего каких-то шестьдесят лет назад население Кореи было вынуждено питаться травой. Если их правительство забыло этот факт, то мы можем напомнить и можем повторить. Да-да, Россия может повторить! Без нашего зерна вся планета погибнет голодной смертью! Россия - единственная страна, способная уморить весь мир голодом!..
  
  - Знаешь, как надо с такими? - фамильярно спросил у него татуированный ведущий. - А я тебе скажу. Авария на телебашне в том месяце. Ну, когда у нас сгорел ретранслятор, а мы свалили это на диверсию Госдепа. Эфир отменили, я возвращаюсь домой пораньше, и застаю жену с любовником. Я ему ничего не говорю, просто беру за шею и спускаю с лестницы...
  
  - ...казалось бы, при чём здесь Украина? - задал риторический вопрос вурдалак и уже хотел было продолжить, как оказался перебит самым грубым образом.
  
  - Ты на что намекаешь, редиска ты тухлая? - спросил у него татуированный ведущий, беря вурдалака пальцами за воротник рубашки и сминая ему галстук. - Ты хочешь сказать, что у моей жены любовник из Украины?
  
  - Погоди, я не намекаю на твоего любовника...
  
  - Ты ещё намекаешь, что у меня есть любовник из Украины?! - гневно воскликнул татуированный ведущий, и, размахнувшись, ударил вурдалака кулаком в лицо.
  
  Вурдалак упал, и татуированный ведущий, гнусно ругаясь, начал жестоко избивать его ногами. Изображение внезапно пропало.
  
  - Подожди, не пускай трансляцию! - торопливо сказала появившаяся на телеэкране ведущая. Она тщетно пыталась причесаться, дёргая щётку, намертво застрявшую в её густых тёмных волосах. Видимо, ей пришлось выходить в эфир совершенно внезапно: у неё был накрашен только один глаз. Упитанные щёчки, полуторный подбородок и длинные лохматые волосы делали ведущую похожей на симпатичного жирненького бобра. - Ты что, уже?..
  
  Отбросив изящным женственным движением волосы с застрявшей в них щёткой за спину, ведущая приветливо улыбнулась, и, как ни в чём не бывало, произнесла:
  
  - Уважаемые телезрители! В настоящий момент у нас небольшая техническая проблема. Пока мы восстанавливаем вещание из студии, пожалуйста, прослушайте запись вчерашней передачи с обсуждением государственного долга США...
  
  Я взглянул на остатки каши в тарелке передо мной и вдруг подумал, что это своеобразная доблесть для семян овса - быть съеденными именно как настоящая овсяная каша. Сложись их судьба иначе, они могли бы стать искусственным хлебом, котлетой со вкусом говядины или даже начинкой для пирожка с ливером, чтобы бесславно исчезнуть в желудке под чужим именем и флагом.
  
  А что будет со мною? Не исчезну ли я в этом будущем столь же бесславно и бесследно? На секунду я закрыл глаза, и перед моим внутренним взором промелькнула вся галерея событий сегодняшнего дня. Отчего-то остро и пронзительно захотелось выпить.
  
  Парень в расшитой рубашке взял со стойки тарелку. Вагон встряхнуло, и он едва не выронил её.
  
  - Я тут сяду? - спросил он, подойдя ко мне. От него слегка пахло перегаром.
  
  В вагоне была масса свободных мест. Я пожал плечами.
  
  - Садитесь, - сказал я, уже почти доев кашу. Вагон снова сильно качнуло, и парень сел на сиденье напротив меня. Он был в состоянии, которое называется 'чуть больше, чем выпивший'; на его лице, словно на одном из фаюмских портретов, была печать какой-то неземной удивительной задумчивости.
  
  - Спасибо, - сказал он, зачёрпывая кашу ложкой. - Пожалуйста, не обращай внимания, дорогой незнакомец. Я выпил, но я еду со своего последнего дембеля и имею на это полное право.
  
  - Имеешь, - подтвердил я, всё ещё не понимая, чего же нужно от меня жрецу изобилия. В мои времена, солдаты, возвращающиеся плацкартом с дембеля, редко предвещали хорошее соседство, но мой сосед по ресторану выглядел вполне безобидно, хотя и несколько измученно. Судя по всему, он употреблял горячительные напитки уже несколько дней, если не недель.
  
  - Ну и хорошо, - сказал он, - а то мои соседи по вагону почему-то смотрят на меня так, будто я хочу ночью обчистить их чемоданы. Как будто я не могу выпить, представляешь!
  
  Я пожал плечами, и положил ложку в опустевшую тарелку. Ужин закончился.
  
  - Олег, гвардии комбайнёр первого ранга, - сказал парень. - Кормилец родины.
  
  Я представился в ответ. Мы пожали друг другу руки над столом.
  
  - Служил? - задал мне сакраментальный вопрос гвардии комбайнёр.
  
  - Нет, - так же сакраментально ответил я. Судя по всему, за сорок лет служба тоже немало изменилась, и я решил не рисковать. Олег грустно посмотрел на меня.
  
  - Ну и зря, - сказал он. - Москвич, что ли? Кто же будет кормить родину, если никто не будет служить?
  
  Я не стал вдаваться в подробности.
  
  - Вот так получилось.
  
  Поезд начал поворачивать. Дембеля медленно наклонило вправо, и он так же медленно вернулся в исходное положение.
  
  - Домой едешь? - спросил я, аккуратно меняя тему.
  
  - Да, в Малоярославец. Как надоело уже ехать, ты бы знал. Вся задница спрессовалась. Приеду в Москву, доберусь до Брянского вокзала, и снова на поезде ехать. А ты откуда и куда?
  
  - Из Калининграда в Москву, - сказал я. - Меня позвали проводить историческую консультацию.
  
  - Ого, - сказал после паузы Олег, крутя в пальцах руки ложку. - Серьёзно. А я вот должен был месяц назад ехать. Меня задержали в части, вручали вот эту медаль, - он указал своим пальцем на грудь. - Отличник труда, первая степень. Все с моего призыва уже вернулись, а я ещё в пути. Дембельские места пусты, и я возвращаюсь домой один. Скучно до жути. Предложил тут одному в вагоне выпить, он на меня так посмотрел, словно я его отравить хочу. Больно мне это нужно. А мне поговорить не с кем... Давай выпьем?
  
  Я пожал плечами. С одной стороны мне не хотелось рисковать, выпивая в поезде с незнакомым собеседником. На ум приходили всевозможные истории из жизни, заканчивавшиеся тем, что незадачливый пассажир просыпался с дикой головной болью и дочиста ограбленным бумажником. С другой стороны, выглядел зерновой дембель весьма безобидно.
  
  - Только немного, - сказал я, решившись. - А то завтра у меня дела.
  
  Я не знал, что встретит меня в Москве, поэтому здраво рассудил, что следует сохранить трезвость ума.
  
  Мы покинули вагон-ресторан. Мой новый знакомый ехал в одиночестве в крайнем плацкартном купе. К счастью, родина ещё не дошла до того, чтобы выдать своему кормильцу боковые места. Там сидела немолодая супружеская пара; женщина с волосами, собранными в тугой пучок, крайне неодобрительно посмотрела на нас. Я подумал, что человек, путешествующий на крайних боковых местах у выхода к вагонному туалету, вряд ли сможет положительно смотреть не только на более удачно сидящих соседей, но и на жизнь целиком.
  
  Снаружи уже окончательно наступила ночь. За окнами было темно, словно кто-то опять закрыл железные ставни. Олег поставил на стол две гранёные рюмки, после чего вытащил из большой спортивной сумки полуторалитровую бутыль, обёрнутую в газету 'Сельский труд'.
  
  - Лучший дембельский самогон! - гордо сказал гвардии комбайнёр, разливая напиток по рюмкам. - Ты такого в магазине нигде и никогда не купишь. Давай, за знакомство!
  
  Самогон был чистым и внешне вполне пристойным. Я осторожно понюхал его. Запах был резкий.
  
  - За знакомство, - сказал я первый тост.
  
  Мы сдвинули рюмки, и Олег выпил свою до дна. Я попробовал немного. Напиток был крепкий и жгучий, слегка напоминающий виски. При должной доле воображения можно было представить себя шотландским баронетом, путешествующим плацкартом из Эдинбурга в Лондон. Олег положил на стол большой свёрток из фольги, где лежал печёный картофель.
  
  - Бери, - мой собеседник схватил пальцами половинку клубня и отправил себе в рот. Я последовал его примеру. Картофель был несолёным и слегка обветрившимся. От его пресного вкуса мне отчего-то остро захотелось селёдки пряного посола. Глоток самогона разбил спрессованные этим днём мысли, как бильярдный шар - пирамиду и я откинулся на переборку, не обращая внимания на косо глядящих соседей.
  
  Как мудр наш народ, подумал я, ощущая, что жизнь налаживается, и что этот странный мир с двуглавыми медведями не так уж и плох. Живёшь, и хочется выпить, но выпиваешь, и хочется жить. Да, многое мне непривычно, многое кажется странным, но что сказал бы поэт серебряного века, забрось его судьба на сорок лет вперёд? Наверное, ему повезло бы гораздо меньше, чем мне. Я подумал, что моя судьба складывается значительно лучше, чем у других возможных путешественников по времени. Пока складывается, тут же добавил мне внутренний голос.
  
  Спирт - это средство внутреннего примирения человека с окружающей его Россией. Я только что принял хорошую порцию этого препарата и ощущал, что это лекарство работает так же превосходно, как и в мои времена. Алкоголь отключил все горестные размышления, полностью убрав все попытки как-то осмыслить окружающую меня действительность. В конце концов, я сейчас находился на той ступени человеческих потребностей, когда можно быть счастливым только оттого, что тебя не арестовали и не оштрафовали, и ты сейчас сидишь в тепле, одетый, обутый, сытый и даже пропустивший рюмку.
  
  Мой сосед пустился в рассказы. Видимо, он прошёл дальше по лестнице потребностей, оказавшись на ступени, где требовался внимательный собеседник. Я же сидел и примирялся с Россией в каком-то полумедитативном состоянии, являя собой эталон внимательного слушателя, о котором любой оратор может только мечтать.
  
  Из слов и обрывочных рассказов Олега я смог узнать, как сильно изменилась армия за сорок лет. Отныне почётной обязанностью каждого совершеннолетнего мужчины была служба в Трудовой армии России. За это время призывник, получая гордое звание кормильца родины, отдавал священный долг по посеву и уборке всевозможных сельскохозяйственных культур. Самыми элитными частями, гвардией, считались подразделения по выращиванию пшеницы. Чуть ниже них в незримой табели о рангах шли рожь и овёс.
  
  - ...ну а гречка, рис, горох, фасоль и соя, - перечислял гвардии комбайнёр, - это так, пересортица. Это вообще не кормильцы родины, а чёрт знает кто.
  
  Я обстоятельно кивнул, всем своим видом показывая, что рис всем своим существом уступает пшенице, и что это даже не требует комментариев.
  
  Впрочем, по рассказу Олега, картофельные подразделения оценивались достаточно высоко.
  
  - Потому, что из картофеля можно делать всё, - пояснял он, наливая себе полную рюмку. - А горох - только в колбасу класть.
  
  Также где-то под Курском располагались спецвойска, занимающиеся разведением конопли.
  
  - Посконь, матёра! - рассказывал мне Олег. - Все части закрытые, вокруг дармоеды-особисты бегают, следят, чтобы никто лишнего не сболтнул. Укладывают коноплю в закрытые вагоны, опечатывают и гонят через Минск в Европу. Меня туда хотели в прошлом году направить.
  
  Олег явно недолюбливал сотрудников особого отдела.
  
  - Всегда, когда ты ехал домой с призыва, можно было брать с собой колосок или клубень. Ты его вырастил, ты страну накормил, ты имеешь право взять с собой дембельский колос! Нет, год назад вышел категорический запрет: мол, расхищение стратегического зерна-сырца. Запретили. Всё, нельзя, иначе отправят в Мордовию на два года свеклу копать!
  
  Произошли изменения и в сроках призыва. Суммарно служба длилась два года, но при этом она разбивалась на двенадцать двухмесячных призывов: итого получалось шесть лет, в каждый из которых проводился весенний и осенний призыв.
  
  - На самые сложные дни, - говорил мой собеседник, покачиваясь в такт вагону. - Весной, когда сеют, осенью, когда убирают. А летом или зимой мы едем домой.
  
  Место службы могло различаться от призыва к призыву.
  
  - Так, куда направят. Я начинал служить на Кубани, рис выращивал. Потом меня направили под Белгород, там я на комбайнера и выучился. В прошлом году служил я в Лисках, под Воронежем. Там не урожай был, а просто сказка. Черноземье, эх! Там полуось воткни в землю, к осени трактор вырастет. А у вас, в Калининграде, растёт так себе. Лета у вас нет, вот хлеб и не растёт.
  
  Чего нет, того нет.
  
  - Хотел я в этот призыв на море побывать. Пошёл в увольнительную, а там шторм! - сетовал Олег. - Вот и побывал, только не искупался.
  
  Вся жизнь впереди. Может быть, ты ещё и побываешь на нашем побережье, испытаешь сковородку - лучшее калининградское средство для загара. Заодно и узнаешь, что сковородка - это такой хороший песочный пляж.
  
  - Ходили слухи, - говорил Олег, даже не догадываясь о том, что сковородки бывают не только из металла, - что со следующего года будут женщин призывать доярками, да только этим байкам уже лет пять. В мой первый призыв тоже так говорили...
  
  Поезд начал сбавлять ход. Снаружи во тьме горели огни домов. Пронзительно звенел сигнал на каком-то шлагбауме.
  
  - Отец мне говорит, вот, дед мой два года с винтовкой служил, сам он год с винтовкой служил, а я шесть лет с лопатой землю копаю, - с какой-то обидой сказал гвардии комбайнёр. - А я ему говорю: я родину кормлю. Ну, а он мне: и где, сынок, ты её кормишь? Самим есть нечего, а ты родину кормишь...
  
  За окном медленно появилось и так же медленно исчезло здание станции. Поезд остановился. Мы прибыли в Молодечно. Меня аккуратно откинуло к перегородке.
  
  - Чем на гражданке будешь заниматься? - спросил я. В тишине стоящего поезда мой голос показался мне слишком громким.
  
  - Чем получится, - ответил Олег. За окном в свете фонарей мелькнула фуражка. Что-то произнесли станционные громкоговорители. - С работой вообще плохо. Я как-то в Москву пытался устроиться, пусть даже и без паспорта, но меня завернули. Сказали, что им не нужен работник, которого два раза в год выдёргивают на два месяца. А грузчиком я и у себя дома могу пошабашить. Вот, так всё лето фуры разгружал...
  
  Он допил рюмку и поставил её на столик.
  
  - А мне ведь после школы дали диплом о высшем образовании агронома. Как в воду глядели. Я бы хотел ухаживать за пшеницей, растить её... Следующей весной пойду в военкомат, попробую пробиться, чтобы на сверхсрочную взяли. Контрактникам, говорят, тысяч тридцать платят. Но чтобы взяли, нужно военкому на лапу дать тысяч двести. Я после пятого призыва, когда мне вот эту медаль дали, хотел поступать в воронежский сельхозунивер, чтобы потом мне могли дать звание бригадира. Ну, мне там дали, но только коленом под зад. Мол, ты не москвич, не питерец, не с Кавказа и не из МГР, льгот тебе не положено, а медалистов у нас хватает, очередь от самого вокзала стоит. Хочешь учиться - пожалуйста, но триста тысяч в год. Мол, первое высшее у тебя уже есть после школы, а за второе надо платить. Ну, я им прямо на крыльцо плюнул и уехал домой.
  
  Гвардии комбайнёр вздохнул и продолжил:
  
  - Из моих одноклассников нормально устроился только Сашка. Он в технике хорошо разбирался. Его отец продал квартиру и на эти деньги пристроил Сашку в Москву, в техникум при телевизорном заводе. Отучился три года, взяли работать на этот завод. Производство, приравненное к оборонному. Выдали паспорт москвича. Зарплата такая, что он её даже не называет. В том году он купил родителям квартиру обратно. Я тебе так скажу: где справедливость? Почему сборщик телевизоров живёт лучше, чем кормилец родины?
  
  Я не успел ответить. Справа появилась уже знакомая мне фигура. Это был лейтенант полиции на транспорте П. Дойдя до нас, он остановился, смерил нас двоих взглядом, и, подумав пару секунд, ушёл обратно. За всё это время он не проронил ни слова. Соседи с боковушки проводили полицейского удивлённым взглядом.
  
  Мы переглянулись с Олегом.
  
  - Я понимаю, для чего он приходил, - сказал гвардии комбайнёр. - Проверить, не везу ли я с собой мешок зерна, прихваченного со службы. Меня так каждый раз проверяют, словно я не кормилец родины, а колорадский жук. Этого дармоеда в портупее, да отправить бы на уборку свеклы...
  
  Он выругался и продолжил:
  
  - ...но я не понимаю, почему он ушёл?
  
  - Думаю, я знаю, - сказал я. - Мы уже сегодня с ним беседовали. Похоже, меня в этом поезде берегут.
  
  Поезд, чуть дрогнув, снова начал движение. Впереди был Минск.
  
  - Значит, тебе повезло, - сказал Олег. - Дай бог, чтобы каждого из нас так берегли.
  
  - Дай бог.
  
  Мы снова сдвинули рюмки. Алкоголь снова обжёг горло, словно пробуждая от дрёмы. Я встряхнул головой, осознавая: даже если ты уйдёшь в себя, то к тебе всё равно могут прийти. Или за тобой.
  
  Осознание этого факта меня не порадовало. Я понял, что, несмотря на все усилия, безоговорочно пропадаю, принимая правила игры этого странного мира, где тебя штрафуют за неразборчивую роспись, чтобы спасти от обвинения в политической неблагонадёжности. Мне это уже начинало казаться логичным и вполне допустимым. Я знал, что можно жить совершенно иначе, но это было сугубо теоретическое знание, подобное осознанию того, что дуб - дерево, а воробей - птица. Я находился там, где я находился.
  
  Лампы освещения моргнули, и, спустя секунду, переключились в вечерний режим. Вагон погрузился в полумрак. Было уже поздно. Я огляделся. Соседи уже легли спать.
  
  - Мне пора идти, - сказал я. - Надо выспаться перед Москвой.
  
  - Жаль, что ты так быстро уходишь, - не сразу ответил Олег. Он был уже сильно пьян и тих. - Ну что, рад был познакомиться.
  
  - Удачной дороги домой, - пожелал я. - И удачи со сверхсрочной.
  
  Мы пожали руки на прощание, и я поднялся с места. Меня слегка пошатнуло. По моим ощущениям, сейчас поезд качало гораздо сильнее. В вагоне, по которому я шёл, уже почти все спали. Я пару раз неудачно задел чьи-то торчащие в проходе ноги и запнулся о лежащий ботинок. Проводница хлопотала по хозяйству в своём купе. Мне пришла в голову идея.
  
  - Скажите, а газеты у вас есть? - поинтересовался я не совсем твёрдым голосом.
  
  - Есть, - сказала она, доставая лоток с товаром. - Вам какие? Сканворды, анекдоты?
  
  - А газеты есть? Новости, статьи?
  
  - Да, вот, выбирайте.
  
  Не глядя, я взял все три протянутые мне газеты и расплатился абрикосовой сторублёвой банкнотой.
  
  - Сдачи не надо, - отказался я от червонца. Выпитый мною самогон подталкивал к гусарским поступкам. Миновав грохочущие тамбуры, в которых уже никого не было, я оказался в своём вагоне. Там тоже было темно. Лампы плацкарта светились в треть мощности.
  
  - Хм, - сказал я сам себе вслух. - Останусь-ка я лучше здесь.
  
  Я не знал, как называлась та часть вагона, которая располагается между плацкартом и тамбуром, и в которой сейчас находился я, но здесь было достаточно светло. С небольшим неудобством расположившись на подоконнике, я опёрся спиной на край окна и развернул свежекупленные издания. По капле воды эксперт может сделать вывод о существовании океана. По газетам тоже можно было кое-что узнать. После просмотра телевизора я чувствовал острую необходимость в информации.
  
  Я начал с газеты, посвящённой новостям России. Центральное место занимали известия политики.
  
  'Августейший президент Российской Федерации заявил о необходимости увеличения степени благосостояния граждан', - прочёл я на первой странице газеты. Бегло прочтя вступительные строки, я узнал, что сегодня в Кремле прошло важное совещание по вопросам населения.
  
  'Господин президент России заявил', - читал я газетную нонпарель, - 'что граждане России больше не должны жить в стеснённых экономических условиях. Присутствующий на заседании министр экономики доложил господину президенту, что уже к 2067 году совокупный доход среднестатистической российской семьи вырастет вдвое. В свою очередь, министр финансов сообщил, что по его сведениям, достижение удвоения дохода среднестатистической семьи планируется уже к 2061 году'
  
  Какие заботливые министры, подумал я, внимательно присматриваясь к фотографии президента. Я всё ещё никак не мог понять, видел ли я его раньше, в своё время, или нет? Не то 'похож, но не он', не то 'он, но не похож'. Оставив эти попытки, я продолжил чтение.
  
  Также господин президент высказался о необходимости улучшения пищевого снабжения регионов:
  
  - Никто из граждан России не должен страдать от недостатка еды, - заявил он.
  
  На это министр сельского хозяйства заявил, что подготовленная им программа обеспечения продуктами позволит снабдить каждого россиянина едой в полном соответствии с потребностями уже в следующем году.
  
  Пожав плечами, я перевернул страницу. Новый разворот был целиком посвящён быту и достижениям президента. На днях лидер страны торжественно посетил строящийся Люберецкий дворец спорта, где лично залил десять кубометров бетона. За день до этого президент побывал на ипподроме, где принял участие в товарищеском забеге с жокеями и обскакал их всех. Ну, а буквально вчера президент посетил Московский водоканал, где лично вывез целый автомобиль нечистот и стал почётным работником месяца. На фотоснимке президент, сидящий за рулём ассенизационной машины, улыбался с таким ленинским прищуром, будто вёз людям кокаин.
  
  Вообще, президент вёл очень активную жизнь: помимо вышеописанного, за прошлую неделю он роздал чиновникам сорок два руководящих указания и пожелания. В пятницу он посетил Большой театр, где шла опера 'Жизнь за царя'. По многочисленным просьбам президент вышел на сцену и исполнил арию Ивана Сусанина, после чего под бурные аплодисменты публики был растерзан польскими интервентами. Я было испугался за жизнь лидера страны, но тут же прочитал, что на следующий день президент, сидя на заседании какого-то совета, начал от скуки чёркать ручкой на бумаге и получил ещё одно доказательство теоремы Пифагора.
  
  Следующая страница была посвящена политикам ранга поменьше. Министр здравоохранения уверенно обещал, что в следующем году Россия будет полностью обеспечена гомеопатическими препаратами от всех недугов, начиная с грудной жабы и заканчивая чахоткой. Клинические исследования уже показали, что гомеопатическое лекарство от французской болезни ничуть не уступает в эффективности фармакопейной ртутной мази.
  
  С громким заявлением выступило министерство иностранных дел. Оно было всерьёз озабочено положением русскоговорящих граждан в Тимбукту. По сведениям зарубежной прессы, в Тимбукту никто не говорил на русском языке, что явственно свидетельствовало о русофобском влиянии Госдепа в этом регионе. Министр иностранных дел уже отправил телетайпом в ООН ноту протеста.
  
  С большой радостью газета сообщала, что Лондонский политехнический музей приобрёл за валюту один экземпляр отечественной электронной вычислительной машины 'Казбек'. Разумеется, компетентные службы предприняли все меры, чтобы зарубежные инженеры не смогли бы скопировать наши ноу-хау: системный блок был залит цементом и опечатан компетентными органами.
  
  Дальше следовали армейские известия, которым отвели целый разворот. Российские войска в октябре получили сто новых танков ТН-107У. На фотографии три настоящих, не сельскохозяйственных, генерала стояли на фоне боевых машин. Танки выглядели странно округлыми. Журналист с гордостью сообщал, что в настоящий момент Россия располагает самыми большими бронетанковыми силами в мире: семьдесят тысяч боевых машин, не имеющих аналогов в мире, были готовы защитить родину от любого нападения.
  
  В Севастополе продолжал строиться броненосец береговой обороны 'Адмирал Небогатов', который планировалось в скором времени оснастить четырьмя 203-миллиметровыми казнозарядными нарезными орудиями. В статье особо подчёркивалось, что Россия - единственная страна, которая будет иметь на вооружении броненосцы береговой обороны, да ещё с самыми мощными корабельными орудиями в мире. В связи с этим удорожание строительства на двадцать миллиардов сверх сметы должно вызывать только радость, свидетельствуя о том единодушии граждан, при котором Россия готова потратить последний рубль для защиты своей морской мощи и политического суверенитета. Это однозначно демонстрировало единство и непреклонную волю жителей страны.
  
  Руководство Москвы сообщало, что программа тотального ремонта дорог началась успешно. В ходе амбициозной строительной программы, рассчитанной на пять лет и пятьсот миллиардов, планировалось вымостить абсолютно все улицы и тротуары Москвы идеально подогнанными плитами отборного российского белого мрамора. Мэр утверждал, что ни одна столица в мире не сможет похвастаться чем-то подобным. Кроме того, этот проект должен был обеспечить невиданное развитие каменнноломенной промышленности России.
  
  - Я заявляю со всей уверенностью, - сообщал в интервью мэр, - что фирма моей супруги и моих сыновей 'Росмрамор' будет изготавливать наилучшие мраморные плиты в мире. Разумеется, достойное качество потребует достойной оплаты. Мне могут возразить, что мрамор будет очень быстро истираться, и плиты потребуют регулярной замены, но это же хорошо! Значит, у нашего любимого города всегда будут новые мостовые!
  
  В ответ на это из Петербурга сообщали, что двадцатилетняя реконструкция Исаакиевского собора уже подходит к концу. Как сообщал генеральный архитектор, к рождеству храм будет полностью готов в своём новом, полностью православном облике. Я присмотрелся к фотографии собора. Без колонн и барельефов я узнал его не сразу. Сейчас Исаакий выглядел в стиле древнерусского белокаменного зодчества, напоминая храмы Великого Новгорода.
  
  Вторая газета специализировалась на региональных событиях. Главной темой были состоявшиеся в прошлое воскресенье выборы сразу пятнадцати губернаторов. Во всех этих случаях, как сообщала газета, победу одержали кандидаты, официально одобренные президентом.
  
  Я с большим интересом прочитал несколько абзацев, посвящённых свежеизбранному губернатору Калининградской области (он был младшим сыном какого-то крупного чиновника из Агропрома). Президент назначил его руководить областью ещё весной, но принять участие в выборах сын чиновника смог только сейчас, когда ему исполнился положенный для кандидата в губернаторы двадцать один год. Я обратил внимание, что наш новый руководитель области имеет склонность к знаниям: следующей весной он должен был закончить обучение в калининградском филиале Чебоксарского университета государственного управления народом и заодно получить степень кандидата теологических наук. Я ощутил некий укор совести. В двадцать один год люди уже становятся кандидатами наук, а я в двадцать семь не могу даже получить высшее образование! А всё потому, сказал я себе, что кто-то предпочитает пить коньяк с переводчицами, вместо того, чтобы ходить на пары!
  
  'Жители региона!' - прочёл я обращение губернатора к калининградцам. - 'Конечно, меня назначил вашим губернатором президент, но вам тоже спасибо, что вы пришли в такую мерзкую, как у вас, погоду на выборы и проголосовали за меня. Ваш голос - не какая-нибудь формальность, а знак того, что вы одобряете решение августейшего президента. Я уверен, что это хорошее начало, и вы со мной сработаетесь'.
  
  Я пожал плечами. В принципе, это был не самый худший губернатор, которого нам присылали из Москвы. Тем не менее, я вспомнил, что на гербе Кнайпхофа, одного из трёх исторических районов Кёнигсберга, была рука, сжимающая корону. Возможно, на герб Калининграда (или хотя бы Балтрайона), было бы хорошо поставить руку, сжимающую мандарин: в мои времена это символизировало чиновника, подотчётного народу. Впрочем, мои времена были далече, а других и не существовало. Я продолжил чтение.
  
  Дальше в газете не наблюдалось решительно ничего интересного. Я бегло пролистал её. Сельское хозяйство расцветало, урожай получился на славу, и закрома родины были заполнены доверху. По этому поводу на Тверской прошло праздничное факельное шествие. Кого-то награждали медалями за успехи в уборке урожая. В Томске изготовили рекордный по размеру пельмень с начинкой из сои. К памятнику Ивану Грозному в Александрове возлагали цветы, а в Троице-Сергиевой лавре замироточила ещё одна икона. По этому случаю был организован пятидесятитысячный крестный ход. Воронежский завод 'Синтезкаучук' радостно рапортовал о выпуске юбилейной десятитысячной цистерны питьевого спирта. Рубрика 'Жизнь становится лучше' сообщала, что в Иркутске открыли новую автобусную остановку, в Мурманске закончили ремонт главной городской бани, в Пензе - заасфальтировали обещанную в 2044 дорогу, а в спальный район Череповца наконец-то провели канализацию и электричество.
  
  Увы, в России всё ещё имелась преступность. В Красноярске завершился суд над гражданином, обвиняемым в оскорблении чувств верующих. Во время утренней литургии он перекрестился не справа налево, а слева направо. За это кощунство преступник получил полгода заключения. Куда меньше повезло пожилому челябинскому учителю географии, у которого нашли старую, ещё с Крымом, карту Украины, напечатанную ещё в 1999 году.
  
  - Призывы к нарушению территориальной целостности страны, выраженные в отрицании безусловной принадлежности Крыма к России, - сказал судья, приговаривая учителя к четырём годам условно, - тяжкое преступление. Только из уважения к преклонному возрасту подсудимого я назначаю минимально допустимое наказание.
  
  Открылись новые обстоятельства в деле известного московского пианиста С. Как напоминала газета, этим летом по обвинению в разжигании межнациональной розни был осуждён московский пианист, игравший на фортепиано 'Вставайте, люди русские' Сергея Прокофьева. Бдительный сосед услышал запрещённую музыку через стену и незамедлительно сообщил об экстремисте в полицию. Судья принял во внимание то, что музыкант исполнял эту мелодию без слов, поэтому назначил разжигателю всего год общего режима с конфискацией фортепиано, которое было публично раздавлено бульдозером. Казалось бы, самое страшное позади, но недавно при повторном профилактическом обыске было обнаружено, что пианист хранил у себя клавир оперы Гуно 'Фауст', в котором обнаружились ноты арии 'Сатана там правит бал'. Возобновлённое дело было немедленно передано духовному следственному комитету. Речь шла уже не о такой повседневной статье, как оскорбление чувств верующих; за сатанизм вполне можно было получить семь лет в Соловецком трудовом монастыре особого режима.
  
  Газета завершалась рубрикой хозяйственных советов. Здесь располагались рекомендации по тому, как:
  
  - приготовить обед из двух блюд для всей семьи, располагая лишь свиными костями, картофельной кожурой и одной луковицей;
  
  - починить с помощью клея 'Момент', полиэтиленового пакета и канцелярских скрепок развалившиеся ботинки;
  
  - сделав несколько вытачек, перешить старую мужскую рубашку в женскую блузку;
  
  - заделать трещину в оконном стекле при помощи канцелярского силикатного клея;
  
  - собрать из консервных банок несложную жестяную печь для обогрева квартиры (отопительный сезон начался не везде, и этот совет был крайне актуальным);
  
  - как затянуть судебную тяжбу с комитетом пожарной защиты и выиграть дело о пожарной небезопасности жестяной печи по истечению срока исковой давности (пожарники регулярно инспектировали квартиры, и эта рекомендация была не менее полезна, чем предыдущая).
  
  Рубрика заканчивалась весьма дельным советом о преимуществах покупки жидкого мыла вместо кускового: жидкое мыло можно было смело разбавить в три, а то и в четыре раза, что давало значимую экономию.
  
  Я закрыл газету со смешанным чувством. Следующее издание, называвшееся 'Мировое обозрение', специализировалась на новостях из-за рубежа. В отличие от предыдущих газет, здесь было что прочитать.
  
  В самом начале шли сразу три статьи посвящённые выборам в Германии. Их содержание, в целом, повторяло увиденную мною телепрограмму, но, к счастью, язык здесь был приближенный к литературному. Все три статьи сходились в том, что русские выборы - самые честные выборы в мире: уникальная система индивидуального электронного голосования 'Ниппель' делала невозможной даже самую малейшую фальсификацию. Избиратель под наблюдением пяти уполномоченных членов избирательной комиссии (председатель, советник, секретарь, представитель опричной службы и представитель тайной полиции) нажимал на терминале кнопку с именем кандидата или названием партии. Соответствующий сигнал шёл в Москву, где автоматически обрабатывался центральным обсчитывающим устройством, полностью исключающим возможность фальсификации. Словом, европейская традиционная система голосования не годилась ей даже в подмётки.
  
  Следующая страница сообщала, что в этом году Европу постиг неурожай. Пшеницу повредило заморозками, рожь побило градом, виноград поразило грибком, рапс был уничтожен долгоносиком, а картошку пожрал крот. По этому случаю в Берлине, Варшаве, Лондоне и Париже прошли массовые митинги, которые были варварски разогнаны армией. Чтобы спасти население этих государств от голода, Агропром России на особом совещании принял решение продолжить практику торговли со странами Запада. Президент России одобрил это преисполненное гуманизмом решение.
  
  Вслед за этим шла небольшая заметка о воскресной телепрограмме 'Известия недели'. Как сообщали строки, в это воскресенье ряд экспертов, приглашённых в телестудию, пришёл к единогласному выводу, что без поставок российского зерна Европа начнёт умирать от голода со скоростью 40 миллионов человек в год. Редакционная коллегия газеты собрала свой круглый стол с приглашёнными специалистами, после чего пришла к выводу, что это число является заниженным, как минимум, в полтора раза.
  
  Вообще, в этой газете было очень много заметок и сообщений о проишествиях и преступности. Где-то в Испании карманники ограбили норвежского туриста, и полиция арестовала их только спустя час. В Италии неизвестные хулиганы, которых так и не нашли, изрисовали баллончиками один из мостов Флоренции. В Голландии посетителя обсчитали в кофешопе а в Англии сгорел стог сена. Каждое из этих событий расписывалось в газете настолько тщательно, словно от него зависела судьба мира. Так, новости спорта с пафосом, достойным античной драматургии, сообщали о трагедии, разыгравшейся в немецком Хохштадте. После того, как футбольный матч закончился со счётом 2-1, болельщик проигравшей команды ударил фаната выигравшего клуба. Не это ли, громко вопрошал спортивный комментатор, является лучшим свидетельством той глубинной гнили, что поражает Европу изнутри вот уже шестьдесят лет? По малым поступкам видно большое отношение. Если футбольные болельщики, своим недостойным поведением так оскорбляют высокое и чистое искусство спорта, то чего же ждать от коварных и вероломных европейских политиков, готовых всегда вонзить нож в спину России?
  
  На этом новости спорта не кончались. Далее шла статья, посвящённая так называемому 'дневнику вратаря Р.'.
  
  'Как мы все знаем, - гласили строки, - свыше двадцати лет назад отечественный футбол был обезглавлен катастрофой, разразившейся на чемпионате мира в Швеции. В тот день, когда наша сборная была как нельзя близка к полуфиналу...'
  
  Я протёр глаза и приложил голову к холодному стеклу окна, за которым была видна лишь темнота. Чёрт с ним, с будущим, но известие о нашей сборной по футболу в полуфинале мира казалось новостью из сказки. Быть может, я перешёл в раздел 'юмор', а на следующей странице будет статья о патриотическом колобке, разрывающем пасть бездуховной западной лисе?
  
  Внимательный осмотр показал, что я в разделе исторических исследований, где авторы обычно не склонны шутить.
  
  'Только сейчас, - читал я, - мы имеем моральное право опубликовать дневник, который вёл выдающийся отечественный спортсмен, вратарь сборной России Николай Р. В этой тетради, присланной из-за рубежа дипломатической почтой двадцать лет назад, описаны те трагические события, которые разыгрались в Стокгольме. Наши спортсмены, оказавшись за рубежом, не смогли выдержать отрыва от Родины...'
  
  '12 июня. Приехали в Швецию. Непривычно. Чувствуется отсутствие патриотизма. Пока держимся.
  
  13 июня. Тяжело дышать воздухом заграницы. Он бездуховный. Дышишь полной грудью и не надышишься. Провели тренировку.
  
  14 июня. Ещё одна тренировка. Я чувствую, как слабею вдали от Родины.
  
  17 июня. По медицинским показаниям выбыл полузащитник Д. Ночью он сошёл с ума и бежал в российское консульство. Счастливец.
  
  18 июня. Не могу без России. Попросил тренера нарисовать у меня на груди собор с пятью куполами. Это память о тех пяти годах, что я провёл в московском 'Динамо'. Помогло.
  
  19 июня. Россия-Италия, 2:0...'
  
  Я прервался и протёр глаза. Может быть, всё это кажется? Может быть, я принял слишком много картофельного дембельского эликсира и сейчас лежу пьяный?
  
  '...тренер долго нас хвалил. Выдал каждому по плакату с Красной площадью. Собрались в номере у нападающего К. По телевизору показывали Россию. Как бы мы хотели вернуться туда! Мы умираем вдали от Родины. Но сейчас мы нужнее здесь, в Стокгольме.
  
  20 июня. Начинаем сходить с ума. Мне снилось, что я встаю на заре, и бегу по росе к колодцу. Проснулся, не выдержал, пошёл в туалет и сплёл лапти из туалетной бумаги. Стало легче.
  
  21 июня. Всю ночь вспоминал родной город. Спустился в бар, выпил стакан клюквенной настойки. Хотелось на Родину.
  
  22 июня. Не выдержал, проткнул футбольный мяч, чтобы подышать воздухом родины. Сразу стало лучше. Тренер долго ругался.
  
  23 июня. Все мячи к утру оказались проткнуты. Нам выдали новые, зарубежные. Они бездуховные, ими невозможно забить гол. После них ноги покрываются язвами и волдырями.
  
  24 июня. Россия-Англия, 1:0. Нападающий К. пробил штангу могучим ударом, после чего испустил дух. Приезжал посол. Нам прислали самолётом баллоны с русским воздухом. Дышим им в гостинице. Помогло.
  
  25 июня. Выдышали весь воздух. Защитник М. начал покрываться коростой. Его доставили в посольство. Спортивный атташе вылечил его возложением рук. Наши силы на исходе.
  
  26 июня. Собрались в номере, собрали всё, что напоминает о России. Ослабевшими голосами поём гимн. Завтра будет ещё один матч.
  
  27 июня. Россия-Франция 2:1. Я оборонял ворота от французов, как мои деды - Багратионовы флеши под Бородино. На моей груди семь синяков от семи ударов врага. В перерыве нас уносили с поля. Тренер в крепких выражениях напомнил нам об Отчизне. Помогло на считанные минуты: Д. забил гол. Защитник П. бредит.
  
  28 июня. Сил больше нет. Я чувствую, что из меня одна за другой выпадают духовные скрепы...'
  
  На этом дневник обрывался.
  
  'Пусть эти строки, - сообщала газета, - послужат не только свидетельством беспримерного героизма наших спортсменов, но и грозным предостережением о той участи, которая постигнет каждого россиянина, оказавшегося за пределами родины!'
  
  Апокалиптические известия на этом не заканчивались. После дневника вратаря Р., способного вселить ужас в сердце любого из читателей, шла статья о поставках украинского зерна в Европу.
  
  'Подобно тому, как российское зерно является самым лучшим, самым качественным и благородным зерном в мире, не имеющим аналогов, украинское зерно является полным его антиподом. Оно мелкое, разносортное, невкусное и низкопробное. Его поражают грибки и болезни, его губит гниль и людская бездуховность. Роспищенадзор установил, что употребление украинского зерна вызывает стеноз указательных пальцев, трепетание желудка, асфиксию кишечника и воспаление пяточного нерва. Невзирая на это, правительства европейских стран закупают украинское зерно, идя на поводу своих узкокорыстных интересов. Платой за политические амбиции западных лидеров становятся жизни простых граждан. Достоверно установлено, что у железных дорог, по которым идут составы с украинским зерном, рельсы ржавеют в три раза быстрее, а в близлежащих городах число разводов превышает количество бракосочетаний. Увы, европейские средства массовой информации замалчивают эти сведения. Почему, спросим мы их? Почему ни один из зарубежных телеканалов не транслировал кадры акций протеста в испанском Толедо? Почему ни одно из европейских СМИ, которые так хвастаются пресловутой свободой слова, не сообщило о том, что в норвежском Лонгйире эшелон с украинским зерном забросали бутылками с зажигательной смесью? Может быть, скажут репортёры зарубежного телевидения, потому что их и не было? Очевидно, что мы имеем дело с целым заговором молчания, и ответы на эти вопросы выходят за рамки данной статьи...'
  
  Я медленно свернул газеты и уткнулся лбом в стекло, пытаясь охладить распухшую от чтения голову, но это не помогло. Стук колёс ворвался прямо в мозг, и я вернулся в исходное состояние. На ощупь я нашёл горловину мусорки и выкинул туда прессу. Пожалуй, читать на ночь отечественные газеты было плохой идеей. Зато, по крайней мере, и сон, и алкоголь сняло, как рукой. Из висящего на стене расписания следовало, что через пятнадцать минут мы прибываем в Минск.
  
  В плацкарте было темно, и я осторожно сел на свою полку. Катя и Светлана уже спали. За окном появлялись какие-то незнакомые мне кварталы высоток, освещённые апельсиновым светом фонарей. Негромко постукивали колёса, перепрыгивая стрелки. Отполированные сотнями поездов рельсы блестели молниями во тьме. Поезд неторопливо катился на малом ходу.
  
  Вдалеке цепочками огней светились автострады. Время от времени за окном проплывали тёмные промышленные здания, затем появлялись большие площадки, освещённые сверху прожекторами, сменяясь через сотню метров новыми промзонами. Возвышались гигантские штабеля шпал. Неподалёку от них длинными железными макаронами лежали рельсы, готовые к укладке. Синели огоньки маневровых светофоров. По обе стороны поезда начали появляться стоящие грузовые вагоны. Целые эшелоны, и в каждом из вагонов - зерно, зерно, зерно.
  
  В начале вагона кто-то одевался и шуршал багажом, готовясь покинуть поезд. Послышалось недовольное ворчание, и что-то громко стукнуло. Снаружи становилось всё ярче и ярче. Мы ехали по огромной промышленной зоне с десятками сортировочных путей. Где-то вдали пронзительно засвистел локомотив.
  
  - Скорый поезд тридцать-Ч Калининград-Москва прибывает на седьмой путь четвёртой платформы, - донёсся снаружи голос громкоговорителя. - Повторяю, скорый поезд...
  
  Из щебёнки и шлака, где изредка торчали пучки сухой травы, возник перрон. Поезд очень медленно катился вдоль него. За окном ярко горели стилизованные под старину фонари. Возле них стояли люди: кто-то с багажом, явно будущие пассажиры, кто-то без багажа, очевидно, встречающие прибывших гостей. Одиноко стояла девушка, закутавшаяся в огромный шарф. Наши взгляды на секунду пересеклись.
  
  С лёгким рывком поезд остановился.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"