Ох, ну и какого хрена я полез в этот альбом? Только что с самолета, мне бы в душ, мне бы... Нет, выпал обрывок из кармана куртки - ищи теперь второй кусок фотографии. Кажется, это называется "навязчивая идея". Или нет. Идеи - они во времени протяженные, так сказать, а это - придурь какая-то... Надо хоть пиво открыть. А что? Сижу, потягиваю из баночки, фотоальбом на коленях - отдыхаю я так, понятно?
Вот Ленка, сеструха двоюродная моя. Вся в белом, гордо выставила перед объективом обтянутое кружевами пузо - рожать уже пора, а не на свадьбе отплясывать. А жених ее надулся, глаза вытаращил, будто его воротничок душит. Уже стал забывать, как его звали. То ли Николай, то ли Алексей. Да и ну его, бычару. Надо бы к Ленке заскочить, племяшу какую игрушку привезти. Впрочем, игрушку ему разве что компьютерную. И то еще поди угадай - десять лет сопляку, а как начнет шпарить - гигагерцы-пентиумы-варкрафты, так и сидишь пень пнем. Первым...
А это - я на первой работе. Сколько ж мне здесь? Двадцать два? Двадцать три?.. Не помню. Госслужащий. Помощник следователя. Молодой, горячий, совсем белый... правда, тогда я еще не пил. Ну, почти. Тогда я на всех, кто в коммерческих структурах работал, смотрел, как на мусор. Романтика... и в кармане ни гроша.
Впрочем, дело было не в грошах. О, а тут я на баррикаде, Гаврош хренов, защитничек Белого дома. Вот уж где этой романтики было - хоть залейся. Помню, все окрестные стройки тогда растащили на эти баррикады. Митинговали, суетились, повязки какие-то готовили - газовой атаки боялись. Без водки пьяные были - азартом, адреналином. Вот этот бородатый рядом со мной - теперь директор банка. А этого, в "афганке", в девяносто третьем убили. Тоже на защите Белого дома.
А здесь - надпись какая-то, подчеркнутая... Писали карандашом, стерлось от времени, видно только, что была надпись - и черту, вдавленную в бумагу, видно. Девушка. Красивая девушка. Мы с ней встречались после института. Света?.. да, кажется, Света. А может, и правда - кажется: вон, белобрысая какая, даже контур на фотографии - как будто волосы и впрямь светятся. Что же она мне написала? Не помню. Вылетело из головы, как отрезало. Ну, наверное, банальность какую-нибудь, типа "Любимому Олежке" или там - "На память о прекрасных летних днях"...
Нет, все не то. Мне нужна другая фотография, разорванная пополам. А попадается какая-то ерунда. Вот снимок черно-белый, любительский. Явно проявляли и печатали дома в ванной. На снимке дитеныш - колготы до подмышек, маечка в них заправлена. Пузо выпячено, глаза круглые. Птичку, видать, ждет. Сколько же мне тут? А, вот, сзади подписано - "2 года 7 месяцев". Отец, наверное, снимал.
И тут же, рядом, раскормленная морда какого-то чиновника. Что он делает в моем альбоме?.. Кажется, это жена снимала. На очередном мероприятии. Черт, я же выкинул все ее снимки! Еще когда она вещи забирала. Я потом дня два разбирался с оставшимся барахлом, и все фотографии выкинул, точно помню...
Надо съесть что-нибудь. В холодильнике - останки пиццы. Это в помойку, они там неделю лежали. В помойку, вместе с чиновничьей физиономией. Пихаю в микроволновку лоток с "моментальным обедом" - пюре и какое-то мясо. Пусть греется. Ухожу обратно в комнату, беру альбом и вместе с ним плюхаюсь на кровать.
А вот я за столом, в очках, костюме и при галстуке, шикарен, как с обложки "Итогов". Здоровенный профессиональный портрет. Так мы и познакомились - пришла в наш юридический отдел журналисточка, на плече - сумка с камерой, каблучки по полу - цок-цок, в руке диктофон, черный, а лак на ногтях - багровый. Черное-красное - юбка, пиджачок, и духи сладкие, как карамель. По-моему, шеф от нее просто устал, вот и отправил к нам, освещать деятельность фонда. Благотворительную и какую там еще.
Несколько лет я этот альбом не открывал. Даже обложка - вся в пыли...
А вот эти фотки я вообще видел раза два или три. Страшновато, - до сих пор, между прочим. На первой я - до пластической операции, на второй - после. Славно меня тогда приложило, красиво. Половина лица - красный ожог; хорошо хоть, глаза целы остались. Ничего, зажило, стало еще лучше, чем было. Постарались наши эскулапы на совесть.
Именно после аварии я поверил, что есть Бог на небе. Потому что, когда тряхануло, одна мысль была: Господи, хоть бы пронесло, Господи, только не насмерть, Господи... Услышали меня. А водителя моего - не услышали. Хотя, может, он и не молился. Он говорил, что и в Чечне под пулями бога не вспоминал. Говорил - один вред от этого бога: вон, черные верят в своего Аллаха - и такие мерзости творят во славу его, что...
А это дед. Снимок старый, сразу после войны сделан. Плотный картон, ретушь. Дед глядит орлом, грудь в медалях. Дед до самой смерти орлом оставался: когда мы по баррикадам скакали, уже без палки не ходил, но ревел на меня буйволом, грозился уши оторвать сопляку, и подойди я к его креслу - ведь оторвал бы. Так и не поверил, что "совок" приказал долго жить. И когда все деньги в сберкассе сгорели, и когда на пенсию стало можно купить фигу с бантиком, и когда в газетах читал про то, как, дескать, комиссары на фронте только водку пьянствовали да девок трахали, отрываясь только для написания доносов... Может, и к лучшему, что не поверил.
А это - отец. Ох, надо бы ему позвонить. Вечно времени не хватает...
А это опять я. На море. Солнце жарит вовсю, морская вода теплая, как парное молоко, и я в этой воде - купаюсь, плаваю, трепыхаюсь на волнах, короче говоря. Волосы прилипли ко лбу, на правом плече - татуировка в виде трезубца. Морской бог Посейдон. Морской зверь спрут - то красный, то синий... Следующий снимок - тот же пляж, только ночью, костер на песке, лиц почти не видно, в центре фотографии - навсегда застывшие языки пламени. Сидим вокруг молча, глазами хлопаем. На огонь можно смотреть бесконечно.
Куда же делась эта чертова половина снимка? Вот моя - бассейн и пальмы, небо истошно синее, какого в Москве никогда не бывает. А здесь, за краем разрыва, должна быть Катька. В красном купальнике. Это мы в Турции, решили себя поздравить с годовщиной свадьбы - не на неделю, на целых три отправились. Загорали, ездили на экскурсии, ломали сексодром в номере "люкс" - каждую ночь. И казалось, что все будет и дальше так - солнечно, шоколадно. Всю жизнь. Карьера у обоих карабкается вверх, как альпинист-профессионал, все зашибись, а лет через пять можно будет и о ребенке подумать...
На фотографии дата - второе августа, год - двухтысячный. Мне - двадцать восемь, ей - двадцать шесть. А ушла она от меня в декабре. Тогда падал снег, густой, хлопьями, и машина, которая должна была увезти ее вещи, намертво застряла в пробке на Ленинградке, и мы сидели в этой самой комнате - она рядом со своими сумками и коробками, так, как будто я что-то могу у нее отнять, я - на кровати. Сидели и не смотрели друг на друга, старательно так не смотрели, но все равно я ловил ее профиль в стеклянной дверце шкафа и думал: не уходи, не уходи, я тебя ненавижу, видеть тебя не могу, но ты все равно не уходи...
А потом еще два дня бродил по пустому дому, то там, то здесь натыкаясь на ее следы. В ванной - полтюбика зубной пасты, неоткрытый шампунь, забытая расческа с приставшим к зубьям длинным волосом. В шкафу в большой комнате - три толстых тетради с записями лекций по психологии, латыни, истории; зачем она их хранила - до сих пор понять не в состоянии. На кухне - в раковине - невымытая вчера сковородка из-под мяса. В спальне... А вот в спальне не осталось ничего, кроме ее запаха, и он не мог выветриться оттуда еще недели две, а может, и целый месяц.
Пора бы уже перестать жрать эту микроволновочную дрянь, вроде бы приличный человек. Или домработницу нанять? Сейчас, кажется, говорят "прислуга"? А, неважно. На фотографии мы были вместе, а через полгода я стучал стаканом об стол, расплескивал водку - "предательница!", и приятели мне поддакивали: предательница, ага, стерва записная, бросить человека после та-акой аварии, ну надо же, все бабы твари. Она мне все твердила - что с тобой творится, ты стал чудовищем, я понимаю, это травма, но тебе надо к врачу. Это потом меня шеф так по-доброму вызвал, - вы, мол, Олег Дмитриевич, сотрудник ценнейший, уникальнейший, но секретаршу ногами пинать за пролитый кофе и охранника бить, который вас попросил машину убрать от входа - уже чересчур. Вам, может, подлечиться нужно, так я знаю одну прекраснейшую неврологическую клинику в Швейцарии, сам там дважды лежал...
Потянуло на воспоминания пять лет спустя. Кретин. Мальчишка. Упустил свое счастье - да, болен был, да, пришлось лечиться, реально пришлось - иначе потерял бы работу и пошел на улицу с "волчьим билетом", или убил бы кого-нибудь и сел, юрист хренов. Упустил свое счастье, а теперь вздыхаю о потерянном рае, куда уже не вернуться - вечная история, со времен Адама ни черта в этом мире не изменилось. Тоскую, понимаешь. Начал дергаться: пару недель назад на улице женщина время спросила, так я обернулся - Катя? Какая, на хрен, Катя... Баба несчастная потом на меня все через плечо смотрела - думала, наверное, я за ней пойду и в подъезде изнасилую.
Господи, как она на меня смотрела тогда, зимой - презрительно, зло. Совсем не так, как раньше... Я ее тем вечером, самым первым, пригласил в ресторан - мол, Екатерина Юрьевна, давайте с вами побеседуем как люди, в неформальной обстановке, я вам все и расскажу, что интересует... А выходили когда - я ее до такси провожал - открываю дверцу, она садится, а потом выглядывает из машины, подмигивает и говорит - "Ну что, Олег... будем дружить?" И все, пропал Олег. Совсем, навсегда.
Последний раз мы разговаривали год назад - полторы минуты. Оказывается, на даче ее родителей нашлись какие-то мои книги, оставил, когда последний раз ездили туда вместе. Номер ее до сих пор - в мобильнике. Можно бы и позвонить по старому знакомству. Некоторые вон со своими бывшими чуть не каждый день перезваниваются, как будто при разводе разве что не душили друг друга прям перед судьей. Время, типа, все лечит. Но я ж даже не знаю - может, она замужем уже давно. Катька как раз из тех баб, которым возраст только на пользу. Может, у нее муж-банкир и трое детей. За пять лет и не такое можно успеть. Или не банкир, а какой-нибудь участковый врач - Катька за чужими деньгами никогда не гналась...
Позвонить?
Не позвонить?
Вот еще развлечение. Делать мне нечего больше.
Нет. Звонить не буду, и точка.
Не буду я звонить.
А телефон самсунговский кокетливо подмигивает синим глазом с подоконника - что, Олень, боишься? Это Катька звала меня Оленем. А я злился: олень - животное рогатое...
Встаю, стряхиваю альбом с коленей, и из альбома выпадает бумажка с неровным краем... вот ты где, половинка. Поймал я тебя все-таки.
Катя-Катерина в красном купальнике, пальмы и синее небо. Как я, оказывается, хорошо запомнил этот снимок...
Билайновский, как сейчас помню, у нее номер. Кстати, мне вчера рассказал знакомый: по английски "beeline" - кратчайший путь между двумя точками. Интересно, тот, кто это выдумал - он хоть раз видал, как пчелы летают? Они как раз по синусоиде летают... примерно как я хожу по комнате, неуклонно приближаясь к мобильнику.
Фотография ехидно смотрит на меня со стола карим Катькиным глазом из-под мокрой челки.