Аннотация: Глава V, где инквизитор Гакке злоумышляет против королевы Наваррской, но той становится известно об этом, и оборотень отправляется в путь с тайным поручением.
ГЛАВА V, где инквизитор злоумышляет против королевы Наваррской, которая получает известие об этом, после чего Феликс и Рауль отправляются в путь.
Стайка служанок и камеристок собиралась на мраморной галерее льежского дворца князя-епископа, чтобы посмотреть на гвардейцев королевы Наваррской, которые фехтовали в прекрасном парке, окружающем дворец. Хоть орудовали фехтующие рапирами, на концы которых были насажены деревянные пробки, но совсем уж безопасным это занятие не было: изредка полученные на таких тренировках повреждения могли представлять даже опасность для жизни. Но дамы XVI века не уступали мужчинам того времени в храбрости, и атмосфера схваток и насилия, не обращенного против них самих, притягивала молодых женщин, каждая из которых обычно испытывала симпатию к какому-нибудь фехтовальщику.
- Кто этот юноша с кружевными манжетами и копной темных волос? - голос дамы из-под маски был низким, глубоким, выговор - похожим на местный.
- Это шевалье де Бролин, - отвечала горничная мадемуазель де Вожирон, одной из фрейлин королевы. - Напрасно вы, милочка, заинтересовались им, его сердце занято.
- Уж не вами ли, сударыня? - голос теперь казался уже не просто низким, но чересчур низким для женщины.
Горничная силилась разглядеть черты лица под маской, которую держала тонкая рука в перчатке из синего шелка. Чьи это цвета? - думала француженка, у нас так никто не разговаривает, откуда взялась эта дама?
- Что за глупости вы говорите! - возмутилась горничная, чтобы скрыть смущение и привлечь внимание других, знакомых ей свитских девушек. Этот простенький прием увенчался успехом - камеристка мадемуазель д'Арти повернулась к ней и тотчас пришла на помощь:
- Вы не обязаны давать отчет незнакомкам, Шарлотта!
- Матерь небесная! - рассмеялась незнакомка из-под маски, - да вы тут все, похоже, им увлечены!
- Вот еще! - возмутилась горничная, почувствовав поддержку. - Он слишком смуглый, и, вдобавок, совсем мальчишка. Все знают, кто благоволит де Бролину, а если вы не знаете, стало быть, вы не относитесь к нашему двору.
- И тогда возникает вопрос, что вы здесь делаете, сударыня? - подхватила камеристка д'Арти. - Здесь не церковь и не общественное место, чтобы кто угодно мог приходить в маске и смущать наших дам досужими расспросами!
- Что же такого я спросила? - голос еще раз изменился, стал чуть капризным и немного обиженным.
В это мгновение Феликс атаковал своего противника, стремительно сократив дистанцию, рапиры встретились, зазвенев, и ушли вверх, а левое плечо ван Бролина врезалось в грудь того, с кем он упражнялся, и повергло бедолагу наземь.
- Пустяки, - отозвался тот, немного согнувшись, восстанавливая дыхание.
- Вам не повредило бы отдельно потренировать приставные шаги, - сказал Феликс, изящно проделывая дорожку из таких, почти танцевальных шажков, назад, а потом вперед по вытоптанному манежу среди травы.
- Поздновато уже, - с досадой отозвался гвардеец, - это проходят в фехтовальных классах семилетние дети.
- Я, друг мой, в семилетнем возрасте зубрил латынь, готовясь к духовной карьере, - сказал Феликс, - и правильную работу ног освоил совсем недавно.
- Так бывает у многих, - сказал Рауль де Саблонсе, подходя к ним. Одержав победу в своем тренировочном поединке, он пребывал в отменном настроении. Постоянные спарринги с новым другом пошли на пользу Раулю, и он теперь чувствовал себя с оружием намного увереннее, чем еще месяц назад. - Если погибает старший брат, и ты внезапно становишься наследником, то смена бревиариума* на шпагу происходит в любом возрасте и не зависит от твоих желаний.
Феликс, казалось, не слушает друга - его взгляд был устремлен на галерею, где стояли дамы.
- Кого вы пытаетесь там разглядеть? - поинтересовался Рауль, приближаясь к Феликсу. - Мадемуазель де Ребур никогда не приходит смотреть на фехтование.
- Черт бы побрал эти маски! - в сердцах произнес Феликс, но так, чтобы его слова не донеслись до галереи.
- В прошлый раз, когда вы рассказывали о старухе, которая, прячась под маской, заманила в свой альков итальянского шевалье, мне не показалось, что маски так уж вам неприятны. - Голос Рауля звучал немного игриво - в который раз Феликса поражала эта способность сентонжца подстраиваться к настроению собеседника и находить нужные слова.
- Дамы в масках пусть гуляют по улицам, - сказал он, - скрытые от взглядов черни, либо от нескромных ухажеров. Какого черта скрывать лицо здесь, во владениях епископа льежского?
- Мадам де Турнон тоже постоянно прячет лицо, - вспомнил Рауль.
- Она скорбит по дочери, как и вы, - Феликс немного подумал, прежде чем продолжать. - Мы все знаем наших фрейлин, всех из свиты, даже когда Турнон в маске, мы не сомневаемся, что это именно она, мадам старшая фрейлина! Но скажите мне, что вы знаете вон ту даму в синем, и я перестану думать об этом.
- Нет, я ее не знаю, - произнес де Саблонсе.
- А если нет, - подхватил Феликс, - то это, возможно, шпионка, лазутчица, а то и, не приведи Господь, отравительница. Мы поставлены здесь для охраны государыни, а даже не имеем представления, кто есть кто в этом огромном дворце. Каждый день к Маргарите приближаются неизвестные люди, обычно канониссы, клирики, но нередко и дворяне при оружии. Мы никого из них не видели раньше, но даже не пытаемся предотвратить или хотя бы предостеречь ее величество от подобных нежелательных встреч.
- Что за тревожные мысли, Феликс? - удивился Рауль. - Ничего плохого ведь не происходит.
- А это верный признак того, что вскоре что-то плохое произойдет, - прошептал ван Бролин, чтобы его мог услышать один лишь Рауль. Он увидел, как незнакомка в маске немного опустила ее, открывая глаза. О, Феликсу был уже знаком этот взгляд!
***
- Ты совершенно бесполезен, Ламмерт, - голос секретаря наместника скрипел, выражая неприязненное отношение к отцу арестованного за попытку покушения фламандца. Те, кто немного знал Кунца Гакке, могли бы догадаться, что раздражение это обращено не столько на старого моряка, сколько на самого себя: ведь именно он до сих пор даже удосужился как-нибудь использовать всецело зависимого человека. Возможно, бывший инквизитор теряет с возрастом хватку?
- Простите, ваша милость, - голос Ламмерта был спокойным и негромким, - я бы хотел показать вам посудину, которую по вашему приказу доставил в Намюр. В качестве соглядатая и расспросчика я не преуспел, ведь этим я в жизни не занимался прежде. Однако на судне я в своей тарелке, ваша милость, и вы никогда не пожалеете, что доверили мне речные перевозки.
Кунц с сомнением поглядел на долговязого моряка, стоявшего перед ним с покорно согнутой спиной. Конечно, принц Хуан Австрийский подтягивал в Нижние Земли войска, и скоро им предстояла переправа на левый берег Мааса для похода на север. Но этого вклада секретаря в общую военную операцию никто даже не заметит, в то время как доносчик в стане реформатов и приверженцев Генеральных Штатов мог оказать важную услугу именно там, где Гакке нуждался более всего. С другой стороны, осведомителей и так хватает, пусть будет в окружении хоть один, знакомый с морским делом.
- Оборудуй эту посудину удобными сидениями и навесом на палубе, - сказал Кунц, потирая гладко выбритый с утра подбородок. - Мне, возможно, будет удобно кое с кем там встретиться, переговорить, или даже покататься по водной глади.
Если секретарь наместника засылал свои глаза и уши в стан реформатов, то странно было бы не предположить, что уши и глаза людей, преданных Молчаливому и Генеральным Штатам, не наводняют резиденцию наместника в Намюре. А на реке, в ограниченном палубой пространстве, не особо пошпионишь. Возможно, решение о создании собственного маленького флота во главе со стариком-фламандцем было удачной мыслью.
- Будет исполнено, ваша милость, - поклонился Ламмерт, блеснув глазом из-под кустистой брови, - прямо сейчас и займусь обустройством.
- Твой сын во всем признался и раскаялся, - проскрипел Кунц Гакке. - Суд над ним состоится на следующей неделе.
- Все как вы обещали, ваша милость, - в голосе Ламмерта слышалось беспокойство. - Рихард признал то, что вы велели ему признать.
- Ну да, ну да, - чуть кивнул секретарь наместника. - Пока вы оба выполняете мои распоряжения и служите законному правителю, все так и сохранится. На этой нити висит его жизнь, Ламмерт, не забывай об этом никогда. Ступай теперь.
Прислуживающий секретарю Карл, бывший палач трибунала инквизиции, проводил моряка и доложил:
- Никого больше нет в приемной, ваша милость. Может, принести обед?
- Погоди, Карл, - сказал Кунц, распечатывая кинжалом письмо с печатью доминиканского монастыря, - закрой вначале окно. Что-то похолодало сегодня.
- Так ведь осень, ваша милость, - отозвался Карл, - ночью дождь моросил, сейчас тоже накрапывает.
- Уже осень, - Кунц задумался о том, что Хуан де Эскобедо, первый секретарь принца, так и не вернулся до сих пор из Мадрида, не привез обещанных денег. Войска понемногу роптали, уже там и сям от этого страдали торговцы, крестьяне, простой люд Нижних Земель. Одно и то же повторялось из года в год, не позволяя Хуану Австрийскому вывести Фландрскую армию в поле и разбить неприятеля. Будто злой рок навис над рыцарственным бастардом, хотя - Кунц догадывался, - что никакой рок тут ни при чем, а просто испанский король завидует своему молодому и красивому сводному брату. Завидует и боится его громкой славы, его репутации непобедимого полководца и адмирала. Сам Филипп II, в отличие от их великого отца, никогда не водил испанские полки в бой. Предпочитал править, сидя в кабинете, через письма, канцелярии, чиновников и церковь.
Колокол ближайшей церкви святого Альбана прозвонил сексту**. Кунц погрузился в чтение письма от приора доминиканского монастыря.
***
- Куда это ты так незаметно ускользнул? - Феликс опять распластался на горячем банном камне, позволяя мальчишке мочалкой обрабатывать спину. Не то, чтобы его совсем не настораживало лежание спиной к вампиру, но ван Бролин рассудил, что не для того нелюдь появился на галерее дворца князя-епископа, чтобы заманить уже знакомого ему метаморфа в баню, где он обычно промышляет, и отхлебнуть его кровушки. В прошлом у Феликса уже была знакомая из этого племени, и он помнил, что вкус его крови этой милой женщине - графине, между прочим! - ну, совершенно не понравился. Стало быть, причина визита вампира в облике дамы под маской была другой. Намного более серьезной.
- Если бы я хотел ускользнуть, - хохотнул мальчишка, выделяя последнее слово, - ты бы искал меня до самого Страшного Суда.
- Ты меняешь не только вид, но и пол, - сказал Феликс. - Какой твой настоящий?
- Пол? - переспросил мальчик. - Это имеет значение для таких, как ты?
- Ни малейшего, - отозвался Феликс, - хватит, благодарю. - Он стремительно перевернулся, сел, заглянул в черные глаза вампира. - Ты хотел мне сообщить что-то важное, иначе бы не пришел в сад епископа, не рисковал бы.
- Я все думаю, какую цену взять с тебя за эту новость?
- У тебя было достаточно времени, - сказал Феликс.
- Но я так ничего и не решил, - детское личико немного посерьезнело. - В конце концов, для меня тоже опасно, если они схватят тебя.
- Они? - взвился Феликс. - Кто такие они?
- Инквизиторы, - просто сказал вампир.
- Ты в своем уме? - крикнул ван Бролин с бешено колотящимся сердцем.
- Я-то да, - холодно ответил мальчик. - Тебе говорит что-нибудь имя Кунц Гакке? И не кричи больше. И не смотри на меня так!
- Ты один! - бешено прошипел Феликс, сжимая кулаки. - Ты один только мог меня ему выдать! Убить тебя сейчас было бы слишком легким выходом - пускай ты сгоришь на костре рядом со мной!
- Он не знает имени! - мальчишка отшатнулся от поднятой в гневе руки ван Бролина. - Я не думал, что какой-то оборотень-леопард сильно заинтересует их! - крикнул в свою очередь вампир. - Поняв, что ошибся, я тут же начал плести историю, будто ты был здесь проездом в Германию.
- Гакке использует тебя? Он тебя раскрыл и заставил служить?
- Я вообще не видел его никогда, - сказал мальчик с горячностью. - Кому я служу и зачем, тебе лучше не знать, но я очень сильно от него завишу.
Он поднял взгляд, исподлобья изучая реакцию метаморфа - Феликс, по натуре свободный и независимый, как его Темный облик, смотрел на вампира с нескрываемым презрением.
- В тот раз мне казалось, что рассказав про заезжего кота-оборотня, я развлеку своего... приятеля. Поверь, нас связывает нечто большее, чем просто отношения информатора и его покровителя.
- Так хнычут все жалкие душонки, оправдывая свое предательство, - проговорил Феликс, не переставая сверлить глазами вампира. Для него было странно, как могущественное существо, обладая столь незаурядными возможностями, удовольствовалось такой незавидной ролью.
- Я не предавал тебя, кот, - рассердился теперь уже мальчик. - Мы сказали друг другу едва ли с десяток слов. Как можно предать незнакомца?
- Если ты не предатель, то уж точно глупец. Схвати они меня, пыткой вырвали бы знание о тебе.
- Мой покровитель никогда не отдал бы такой приказ, от силы, он постарался бы привлечь тебя на службу, как привлек некогда меня самого. Но тут появился и вмешался этот секретарь, Кунц Гакке. Какое мерзкое имя!
- Значит, твой этот покровитель, - это слово Феликс произнес с нажимом, - подчиняется Гакке, служит ему?
- Не напрямую, - ответил вампир. - Но от секретаря наместника зависит очень многое, он один из самых влиятельных чиновников Намюра, хоть и простолюдин по происхождению.
Приняв решение оставить вампира в живых - пусть даже для того, чтобы веселее было умирать в его компании - Феликс расслабил могучие плечи, немного отодвинулся, поджав под себя ноги. Чуткий слух обоих нелюдей предупредил бы их о приближении кого-то еще, так что можно было сосредоточиться на словах мнимого банного прислужника.
- Этот Гакке вынашивает самые грандиозные планы, - говорил вампир, - он имеет влияние на Хуана Австрийского, добился этого оказанием всяческих услуг принцу. И сейчас я выдам тебе его свежий замысел, чтобы ты понял, сколь малую ценность имеет твоя котячья жизнь в сравнении с тем, что может произойти.
Феликс кивнул: из перехваченного летом письма он уже понял, насколько большими полномочиями обладает бывший инквизитор. Слова мальчишки нисколько этому не противоречили.
- На месте французского короля было оплошностью отпускать сестру в Нижние Земли, подвластные Габсбургам. Неужели ни он, ни его матушка, о которой по Европе гуляет слава твердой и умной женщины, не взяли в расчет возможность того, что дочь Франции станет заложницей?
***
- Это не шутки, любовь моя, - прошептал ван Бролин. - Ты должна сообщить о том, что я передаю тебе, прямо на церемонии утреннего одевания. Такой двор нельзя быстро вывезти - а через пару дней может стать уже слишком поздно.
- Вы с ума сошли, шевалье, - отвечала мадемуазель де Ребур, приподнимаясь на локте, - король Испании был мужем ее сестры, принц Хуан слишком благороден, чтобы причинить вред ее величеству.
- Маргарите Наваррской никто и не думает причинять вред, - сказал Феликс. - Она будет как бы почетной гостьей у принца в Намюре, а, на самом деле, просто пленницей. Но внешне королеву окружат всем возможным почетом. Возможно, оставят в живых фрейлин и служанок, позволив им и дальше стирать белье. Что же касается нас, то мы этого не увидим, поскольку будем мертвы, пытаясь предотвратить ваше пленение. Я не прошу королеву вступаться за ее дворян - умереть за нее - наш долг и привилегия. Я хочу только, чтобы ты спросила у супруги Генриха Наваррского, как она отнесется к тому, чтобы остаться в Нижних Землях еще на несколько лет? Быть игрушкой в руках у испанского короля?
Мог ли Феликс догадаться, что произносит эти слова в последнюю свою ночь с мадемуазель де Ребур?
Уже наутро его вызвала встревоженная Маргарита Наваррская и заставила повторить все, что он якобы слышал в банях от пьяных валлонских офицеров. Оказывается, что из других источников до королевы доходили очень похожие слухи. Потом уже Феликс мог оценить волю и мужество маленькой пухлой королевы, а тогда его просто поразили слова Маргариты, сказанные в присутствии лишь мадемуазель де Ребур и духовника:
- Возможно, это прозвучит для вас неожиданно, шевалье, но я здесь почти никому не доверяю, - с удивлением Феликс поднял глаза и встретился со взглядом немного выпуклых медовых глаз, прекрасная грудь королевы волновалась, обтянутая бархатом декольте, - мне уже неоднократно говорили, что Сальвиати, капитан моей охраны, тайный гугенот, и вынашивает планы передать меня принцу Оранскому.
- Простите, ваше величество, - осмелился возразить Феликс, - но принц Оранский состоит в дружбе с герцогом Анжуйским, вашим братом, и он крайне заинтересован в том, чтобы не портить отношения с домом Валуа, поскольку желает получить помощь из Франции. Опасность же исходит от Хуана Австрийского и его приближенных, для которых вы можете стать полезной в качестве заложницы.
- Вы так молоды, де Бролин, и еще многого не понимаете в расстановке сил и тайных связях между различными влиятельными особами. Собственно, я не за советом к вам обратилась, а просто сказала, что мне нужны несколько людей, действительно преданных, таких, которые не побоятся пойти против испанцев, против Штатов, против разбойников, да против кого угодно, потому что отсюда и до французской границы Нижние Земли находятся неизвестно под чьим контролем, и, значит, меня не устроят люди, готовые сражаться против одной партии, но при этом пойти на сговор с другой.
- Тогда я и мой друг Рауль де Саблонсе именно те, кого вы ищете. Мы готовы ехать рядом с вами и отдать жизни по первому требованию вашего величества. - Феликс почтительно склонил голову. - У нас нет других предпочтений, как нет и хозяев, кроме вас и вашего брата Франсуа, которому я служу.
- Я помню, как он прислал вас ко мне, - улыбнулась Маргарита Наваррская, впервые - о чудо! - протягивая ван Бролину руку для поцелуя. - Итак, я принимаю решение выехать из Льежа, как только будут упакованы все вещи.
- Что еще, юноша? - удивилась королева, поправляя жемчужную сетку на каштановых волосах.
- Мы сейчас говорим об отступлении, а не церемониальном въезде, - начал ван Бролин. - Если вы доверились мне, то я обязан настоять, чтобы мы ехали не огромной толпой, а небольшим отрядом, все верхами, без этих медленных телег и повозок. Ваш обоз под командованием шевалье де Сальвиати пусть движется медленно и шумно, привлекая внимание. Он слишком велик для простых грабителей, но слишком ничтожен для наместника Нижних Земель, чтобы атаковать его, если там не будет вас. Мы будем скакать, останавливаясь только на ночлег, и передохнем уже во Франции.
- Я обдумаю ваши слова, де Бролин, - кивнула королева Наварры, - мадемуазель де Ребур настаивает, что вы человек верный, пусть и очень молодой, а, главное, добрый католик. Вы не пропускали ни одной мессы, и постоянно подавали святую воду моей фрейлине, - королева слабо улыбнулась в ответ на выражение согласия на лице Феликса. - Но ваша неопытность, к сожалению, не дает вам возможностей видеть ситуацию целиком, как видел бы ее умудренный годами муж. Например, наши лошади, да, те самые, на которых мы прибыли, как вы думаете, где они?
- Моя и Рауля в епископских конюшнях, ваше величество, - ответил Феликс без запинки.
- Вы предлагаете мне одну из них? - улыбнулась Маргарита Наваррская. - Но тогда на чем поедете вы сами? Видите ли, - продолжила она, видя растерянность Феликса, - здесь в конюшнях мало места для такой уймы лошадей, на которых мы приехали. Поэтому большая их часть отправлена на пастбища, и потребуется некоторое время, чтобы их вернуть. Королева Наварры не может уехать, ни с кем не попрощавшись, совсем без эскорта, без титулованных спутников, без духовных лиц. Так что умерьте немного свой порыв, сударь, и вдвоем с вашим другом, про которого вы только что говорили, поезжайте до Монса, озаботьтесь поиском военных отрядов, которые могут представлять угрозу, запомните строения и замки, где двор мог бы переночевать, а также договоритесь с крестьянами и торговцами по пути насчет фуражировки, только не упоминайте никому, что речь пойдет о моей свите! - Маргарита немного подняла голос, давая распоряжение. - Католикам говорите, что вы квартирмейстеры графа де Линь, протестантам - что вы посланы кем-то из брюссельских магистратов. Для разговоров с людьми Генеральных Штатов переходите на ваш родной язык, юноша.
- In Roma prudenter quasi cives romanus***, -сказал Феликс, желая произвести впечатление на всех, кто находился в комнате.
- Ad captandum benevolentiam****, - кивнула Маргарита Наваррская, знавшая латынь ничуть не хуже духовных лиц того времени. - В Монсе вы передадите письмо верховному бальи Эно, моему доброму другу и родственнику, а потом вернетесь в Уи, куда, как я помню, вы доставили обоз в то время, как мы плыли по реке и бежали от самой пристани вверх, спасаясь от потопа.
- Все будет исполнено, ваше величество, - заверил Феликс после того, как Маргарита Наваррская замолчала, - когда зайти за письмом Филиппу де Линь?
- Вы ведь служили у него пажом, - у королевы появились ямочки на щеках, губы раскрылись, и она прикрыла их кружевным веером. - Верно, чувствуете себя в Монсе, как дома?
На свете не было места, где Феликс так себя чувствовал, даже Флиссинген перестал восприниматься им как родной дом, но знать это Маргарите Наваррской было вовсе не обязательно.
- Я был пажом у его сына Ламораля, правда, не так уж долго, - сказал он, вместо ответа.
- Мадемуазель де Ребур отнесет вам письма и деньги в дорогу, ждите уже готовые, возле конюшни, - с этими словами королева Наварры повернулась к духовнику и заговорила с ним.
Феликс попятился к двери, выскочил в коридор и помчался по ступенькам вниз, перепрыгивая через них. Шевалье де Сальвиати, поднимавшийся вверх вместе с епископским шталмейстером, удивленно посмотрел на подчиненного, но ван Бролин уже принял серьезный вид и посторонился, выражая всяческое почтение начальнику охраны.
- А вот и де Бролин, - обронил Сальвиати, останавливаясь. - На вашем дежурстве прошлой ночью пропал один из каноников епископа де Лангра, утром его постель обнаружили застеленной, будто он даже не ложился, и до сих пор его не нашли. Вам ничего не известно об этом?
- Я нес дежурство у покоев фрейлин, - удивился Феликс, - как я мог видеть каноника, размещенного в другом крыле дворца?
- Я знаю, где вы дежурили, - поморщился де Сальвиати. - Сейчас я собираю всех свободных наших людей, чтобы начать широкие поиски.
- К сожалению, я вынужден отказаться от этого увлекательного занятия, - сказал Феликс, сохраняя каменное выражение лица, - поскольку отправляюсь выполнять поручение ее величества.
- Вам приказала сама королева? - удивился де Сальвиати.
- Именно так, господин капитан. Я могу пройти?
- А куда именно вы направляетесь и что должны выполнить?
- Об этом лучше вам спросить у ее величества, - поклонился Феликс, стараясь не улыбнуться.
Но Сальвиати все равно разглядел тень усмешки на смуглом лице метаморфа и добавил с угрожающей интонацией:
- Не стоит, юноша, дерзить тому, кто стоит выше тебя и, тем более, командиру, - де Сальвиати подавил первоначальный гнев и холодно добавил: - Королевы и короли сегодня замечают тебя, но завтра ты перестаешь для них что-либо значить. Множество людей ищут их милостей, и каждый день монархи смотрят в новый калейдоскоп человеческих лиц. Зато непосредственный командир, от которого зависит служба, запомнит надолго непочтительность.
- Простите, сударь, но в чем выражается непочтительность? - удивился Феликс, глядя в глаза офицеру. Он принадлежал, вместе со своим покровителем, графом де Бюсси, к партии анжуйцев, а Сальвиати был до поездки во Фландрию гвардейцем королевы-матери, которая часто привечала земляков-итальянцев и способствовала их продвижению по карьерной лестнице. Вряд ли они останутся служить вместе после возвращения. - Я действительно не могу участвовать в поисках, потому что ее величество уже дала мне и де Саблонсе особое задание.
- Я узнаю у ее величества о вашем задании, - пообещал де Сальвиати, - спрошу прямо сейчас.
- Как вам будет угодно, - сказал Феликс. - Я могу теперь идти?
***
- Ваше сиятельство, - Кунц Гакке не смутило выражение ярости на красивом лице Хуана Австрийского. Он и сам разделял чувства принца-бастарда. - Что вы намерены предпринять?
- Нет писем из Мадрида, никаких вестей оттуда, будто его величеству все равно! - побелевшими костяшками пальцев принц ударил по крышке стола, подбросив чернильницу, к счастью, закрытую.
- Новость о том, что Антверпен перешел в руки Мочаливого, наверняка встревожит государя, - сказал Кунц Гакке. - Но в каждой плохой новости может быть и хорошая сторона.
Хуан Австрийский хмыкнул, дотронулся то своих тонких усов, завитых с утра цирюльником, ударил кулаком о ладонь:
- Ты хочешь сказать, что король наверняка теперь возобновит финансирование, - догадался он. - Это, пожалуй, несколько меняет дело, хотя штурм Антверпена через реку, где нет ни одного моста, обойдется нам непредставимо дорого. Но подумать только! - Снова начал злиться принц: - Неужели католическая партия в городе оказалась настолько слаба и беспомощна!
Хотя это был не вопрос, а утверждение, у Кунца был заготовлен ответ:
- Не случись "испанской ярости" в ноябре прошлого года, сегодня имперские знамена свисали бы со стен и бастионов Антверпена. Это была огромная, непростительная ошибка.
Хотя наместник тогда еще даже не приблизился к своим провинциям, все равно он нес некоторую долю ответственности именно за то, что задержался в дороге, все никак не мог расстаться с Миланом и тамошними красотками... Но секретарь мог бы и воздержаться от напоминания об этой очень косвенной вине.
- Что же у тебя не заготовлена какая-нибудь хорошая сторона тех событий? - язвительно спросил дон Хуан. - Ведь она обязательно должна была быть, если верить тому, что ты говорил прежде.
- Я не собираюсь оправдывать насилие и беззаконие, - прокаркал Кунц твердым голосом. Он уже изучил наместника и знал, что принц по достоинству ценит силу его характера и умение настаивать на своем, пусть даже вопреки титулованному бастарду. - Тогдашнюю резню мы уже не сотрем из памяти здешнего народа, однако Всевышний послал нам день сегодняшний, в котором, помимо скверных вестей из Антверпена, есть и более приятные. В частности, я считаю что, королеве Наварры понравится у нас в гостях, ведь отклонить приглашение теперь она вряд ли сможет.
- Если бы речь шла о сражении, я бы отдал приказ наступать, но ты знаешь, что это очень непростое политическое решение, - Хуан Австрийский с сомнением посмотрел на лысину секретаря - он превосходил ростом бывшего инквизитора почти на ладонь, зато в плечах оба они были одинаково широки. - У этого плана есть плюсы, признаю это, но не смей больше давить на меня. - В голосе принца зазвенел командирский металл. - Если начнешь действовать без моего приказа, я тебя повешу, несмотря на твою долгую и верную службу на благо короля и Римской церкви. Гаспар подготовил для королевы покои, но из этого не следует, что решение мною принято. Если бы покоев для ее величества у нас не было, то я даже не стал бы слушать твой сумасбродный план. А так у меня появился маневр - я могу пригласить Маргариту, а могу и разрешить ей проезд во Францию. Полководец, у которого есть выбор, обычно побеждает того, чей выбор сведен к одной возможности. В битве одна возможность - это всегда отступление, бегство, или сдача в плен.
- А когда вы наступаете, то можете, как милостиво остановиться, так и развивать преследование, - подхватил Кунц Гакке, пользуясь паузой, когда Хуан Австрийский ухватил с блюда сочный персик и впился в него белыми зубами.
На эти слова секретаря принц кивнул. Бывший инквизитор подумал, что враги дона Хуана когда-нибудь попытаются отравить эти фрукты, столь любимые наместником Нижних Земель. Надо будет проверить еще раз поставщика, подумал Кунц, в последний раз он видел, что торговец приводил на кухню своего сына, и вспомнил, что эти сыновья, как и вообще молодые люди Нижних Земель, в последнее время все чаще готовы расстаться с жизнью, сражаясь против испанского короля. Как, например, сын Ламмерта.
- Неподалеку от Монса в лесу нашли труп, объеденный до неузнаваимости падальщиками, - сказал Кунц, пока Хуан Австрийский слушал и не выражал желания остаться одному. - Сапоги, оружие и колет, конечно же, с мертвеца сняли, но в траве нашли ладанку, принадлежавшую, как утверждает капитан Ромеро, его человеку, Гранолльеру, пропавшему пару месяцев назад при доставке моей корреспонденции в Камбрэ.
- Славный был малый, - с оттенком грусти в голосе сказал принц, - барселонец, как и еще несколько солдат Ромеро. Как он погиб?
- Сказать это с точностью теперь уже невозможно, - произнес Кунц, - но я могу предположить, что Гранолльер не сам оказался в гуще леса, едва ли не в сотне туазов от дороги. Должно быть, он угодил в засаду разбойников, или вояк Молчаливого.
- Второе более вероятно, - сказал Хуан Австрийский. - Зачем разбойникам одинокий вооруженный всадник, если проще разделаться с какими-нибудь торговцами? С такого мало что возьмешь, зато он сам, защищаясь, унесет не одну жизнь грабителей. Рядом не было еще каких-нибудь трупов?
- Нет, Ваше сиятельство.
- Вот видите, - хмыкнул наместник, - наш славный каталонец успел бы проредить любую разбойничью шайку. Лишь регулярный отряд мог разделаться с ним без жертв, или унести своих для похорон. Надеюсь, перед Гранолльером уже горит свет вечный*****.
Кунц Гакке одними губами прошептал заупокойную молитву, чуть прикрыв глаза. Это именно он отдал Гранолльеру последний приказ, роковой для каталонца, как оказалось. Где же проклятое письмо, в чьих оно руках? Наместник тогда еще создавал видимость правления из столицы, Нижние земли были вполне спокойны, и опытный воин должен был без помех проскакать тридцать с небольшим лье, разделявших Брюссель и Камбрэ.
***
Десятилетняя Мария Симонс, дочь покойного новгородского купца и сестра Габиэля Симонса, любила ходить к Западной гавани Флиссингена, куда заплывали корабли со всех европейских стран, кроме тех, которые располагались к югу от Пиринеев. Здесь моментально узнавали, с каким грузом прибывали суда, и, в зависимости от этого, опускались, или, наоборот, подскакивали цены на флиссингенском рынке. Некоторые надеялись, что зеландский порт станет наследником Антверпена, после "испанской ярости" так и не восстановившего свою былую славу. Но наиболее посвященные уже знали планы принца Оранского перенести торговую биржу в северный Амстердам, наиболее удаленный от театра военных действий. Амстердам только что, последним в Голландии, избавился от испанского гарнизона, и тамошние жители с упоением превращали монастыри в склады и казармы, а монахов и монашек принуждали к труду... или бегству на юг.
Но обустройство Амстердама требовало еще времени, так что пока множество судов швартовалось во Флиссингене, перегружая грузы на каботажные кораблики, лодки, а то и на телеги, чтобы везти на склады самого Флиссингена и Миддельсбурга. Габри, оставшись старшим мужчиной в доме после отъезда Феликса, разыскал и уговорил переехать в Зеландию старика Арнхольда вместе с дочерью и внучкой, поселив их в доме ван Бролинов на первом этаже, там, где во времена Якоба ван Бролина жила прислуга. Габри все верно рассчитал: теперь Арнхольд мог прилично зарабатывать на том, чем занимался всю жизнь, то есть, на извозе, а его дочь, посопротивлявшись неизбежному, через пару месяцев уступила притязаниям Габри и дала ему все, что он желал получить от молодой женщины. Тетушка Марта, единственная, кто могла поставить на место мальчишку, вообразившего себя хозяином в приютившем его доме, как-то не отличалась чрезмерной строгостью. В молодости она сама вызвала гнев старшего брата, сбежав из-под родного крова с испанским воином, и с тех пор не чувствовала себя вправе заниматься нравоучениями. Любовь ее жизни, бравый Диего Эспиноза, о котором она вспоминала каждый день уже два десятка лет, вряд ли одобрительно посмотрел бы с небес, узнав, что его Марта препятствует чьей-то любви. Незадача была в том, что тетушка Марта не особенно различала, где заканчивается любовь и начинается заурядная похоть. Этим обдуманно воспользовался Габриэль Симонс, который теперь ходил как хозяин по дому, где все уважительно слушали его и выполняли его распоряжения. Двадцатипятилетняя Гретель, чья красота сводила с ума парней еще в Гронингене десять лет назад, мирилась с тем, что рябой мальчишка распоряжается ее все еще прекрасным телом, будто он имеет на это право. По правде, Гретель совсем не нравилось ублажать Габри, но она видела, что ее отец впервые за долгие годы начал зарабатывать хорошие деньги, при этом не подвергаясь никакой опасности, а шестилетняя дочка растет и воспитывается в приличном окружении. Принимая ласки тщедушного подростка, Гретель закрывала глаза и представляла, что на ней Феликс ван Бролин, хозяин оставленного им родительского дома, возможно, уже погибший где-нибудь за тридевять земель в это кровавое время.
Мария Симонс была единственной, кто не хотел мириться с текущим положением дел, но сестра Габри оставалась не только самым заброшенным, но и самым бесправным существом в каменном доме на углу Вестпортстраат и Рыночной площади Флиссингена. Брат обращался с ней, как со служанкой, а тетушка Марта и тут не особенно защищала девочку, потому что кого было ей слушаться, как не старшего мужчину в семье?
Поэтому тоненькое белокурое создание, напоминающее видом ангела, прогуливалось по рыночным рядам, которые почему-то в этот день оставались пустыми, и это было непривычно для Марии, которая знала Флиссинген, как только может знать человек, ни разу в жизни не покидавший этот город. Пустое пространство, свободное от торговли, явно было связано с трехмачтовым кораблем, пришвартованным у главного причала, которым обычно пользовались важные гости. Несколько групп вооруженных людей, похоже, охраняли все подступы к судну, на бизани которого развевался голубой флаг с широким и ровным белым крестом.
- Прелестное дитя, - человек в красивом светло-сером камзоле и при короткой шпаге наклонился над девочкой. Его глаза смеялись, хотя добрыми Мария бы их не назвала. - Где твои родные?
- Родители умерли, - тихо ответила сирота. - Я живу со старшим братом и тетушкой.
- И где твой старший брат, неужто он вот так отпускает тебя гулять? - Незнакомец говорил по-фламандски с заметным акцентом.
- А вы откуда, сударь? - поинтересовалась Мария, вместо того, чтобы отвечать на дурацкий, по ее мнению, вопрос.
- Ты когда-нибудь слышала о прекрасном городе Париже? - сладким голосом произнес человек в сером камзоле. - Там живет французский король и его великолепный двор.
- Я никогда не слышала, чтобы суда плавали от нас до Парижа, - рассудительно сказала девочка, как и все зеландские дети, прекрасно знакомая с портами, куда ходили отважные моряки Нижних Земель.
- Милое дитя, ты можешь убедиться в этом, ступив на борт нашего корабля, - улыбнулся еще шире незнакомец. От него пахло духами, как от женщины. Чем-то мускусным и розовым.
- Мне не велено подниматься на чужие корабли, - сказала девочка, поправляя прядку вьющихся волос, которую морской ветер выдул из-под белого кружевного чепчика.
- Тебе нечего бояться, дитя, - улыбка незнакомца стала еще добрее. Между ними и трапом, ведущим на французский корабль, стояла группка дворян в роскошных одеждах. Они о чем-то разговаривали между собой, но их взгляды скользили вокруг Марии и незнакомца, который вдруг достал из кармана золотое колечко и, завладев рукой девочки, оставил его на ладошке, чтобы она могла хорошенько рассмотреть блестящую вещицу. - Хочешь еще много таких, из чистого золота, с прекрасными разноцветными камнями?
Марию, как и всякую девочку из Нижних Земель, учили не доверять незнакомым людям и ничего у них не брать. Но учила не мать с отцом, а всего лишь тетушка Марта, которая никогда не была строгой и не настаивала на скрупулезном выполнении даваемых ребенку наставлений. Марта ван Бролин, в замужестве Эспиноза, была никудышной воспитательницей. Поэтому человек в сером камзоле, видя неуверенность девочки, снова взял ее за руку и повел к группе дворян, чьи лица, обращенные на приближающуюся пару, расцвели от улыбок.
- Смотри, дитя, перед тобой благороднейший сеньор французского королевства, вон тот, в шляпе с белым пером и голубом плаще с золотым шитьем, - говорил незнакомец, подводя девочку.
- Я сама умею вышивать золотой канителью, - похвасталась Мария, катая между пальцами колечко. Тут она разглядела лицо мужчины, которого ей представляли, и остановилась, повернувшись к незнакомцу в сером камзоле. - Ваш сеньор болел оспой, как и мой брат. Мне он совсем не нравится. И мне уже пора домой.
- Подожди, дитя, - голос незнакомца напрягся, - ты еще не видела всех игрушек, которые есть на нашем корабле. Пойдем, это не займет много времени.
Мужчины, стоявшие в нескольких туазах от них, рядом с рябым сеньором, начали потихоньку приближаться, выстраивая полукруг. Они переговаривались на незнакомом языке, но их лица напомнили ей усатую морду Тигриса, когда он крался за птичками.
- Канже, проводите ее скорее в мою каюту, - потребовал рябой сеньор, - фламандский ангелочек просто обязан поиграть с моим жезлом.
- Уносите же ее, пока никто не видит, - сказал высокий красавец в кремовом плаще, из-под которого торчала длинная шпага.
- Постойте, поздно, - с досадой сказал сеньор, - вот и наши хозяева. Отойдите куда-нибудь в сторону, Канже, черт вас побери. Бюсси, идемте навстречу.
Мария не понимала, о чем говорят иностранцы, но Канже сильно сжал ее ручку, отводя в сторону, и у девочки на глазах выступили слезы. Она попыталась вырваться, мужчина крепко держал, и эта сцена привлекла внимание приближающихся людей, одетых по преимуществу в черные, серые и коричневые цвета, как было принято среди кальвинистов.
- Это Канже, камердинер герцога, - скучным голосом произнес Филипп Марникс де Сент-Альдегонде, обращаясь к высокому немолодому мужчине в черном бархатном камзоле, покрытом серебряным шитьем.
- Пусть кто-нибудь из местных отведет ребенка домой, - улыбающееся лицо Виллема Оранского, статхаудера Голландии и Зеландии, руварда Северного Брабанта, контрастировало с произносимыми тихим голосом словами. Но голос еще не мог долететь до высоких гостей, зато выражение лица они прекрасно видели.
- Ваше высочество, великая честь видеть вас вновь на земле Фландрии!
- Принц Оранский, поздравляю с взятием Антверпена без единого выстрела!
Пока высокие господа обменивались приветствиями, полный человек в черном приблизился к камердинеру герцога Анжуйского, все еще сжимавшему ручку десятилетней фламандки.
- Господин Канже, - доброжелательно произнес этот по виду буржуа с толстым лицом, - сердечно благодарю за компанию, которую вы составили ребенку. Но ее ждут дома, и мне поручено приглядеть, чтобы девочка туда как можно скорей попала.
Что оставалось слуге французского вельможи, кроме как выпустить детскую ручку? Мария знала своего избавителя - это был один из флиссингенских магистратов. Как ни в чем не бывало, она бросила колечко к ногам Канже, вложила руку в пухлую ладонь пожилого земляка и послушно посеменила рядом с ним к близкому дому.
***
- Этот ваш друг, Лескар, с радостью рассказывал, что делали солдаты герцога Анжуйского с жителями Иссуара после успешного штурма, - голос Рауля во время езды рысью звучал напряженно, похоже, он был не совсем готов к длительной поездке в седле.
- Лескар был моим попутчиком, но не близким другом, - отозвался ван Бролин. - Его радость не была также и моей. Если где-то убивают реформатов, это означает, что в другом месте точно так же убивают католиков. Или еще будут убивать, поскольку счет не закрыт. Я вообще замечал, что принц Анжуйский делает ровно то, что ожидает от него большинство сторонников. Он идет за настроением людей, а не ведет за собой, подавая пример. Когда мы подступили к Иссуару, то его защитники, гугеноты под командой Мерле, уже запятнали себя кровопролитием при взятии крепости. Там жили католики тоже, а после Мерле не осталось ни одного. Вот, одни обиды и месть будут сменяться другими, и конца этому не видно. Должен появиться кто-то действительно сильный и мудрый, чтобы изменить порядок вещей.
- Наш государь Генрих III уже несколько раз пытался заключить гражданский мир, собирая для этого парламент, но не похоже, чтобы примирение наступило на длительный срок.
- Я видел его величество однажды, всего несколько минут, - сказал Феликс, - это было еще до его коронации, точнее, до коронации во Франции, года три-четыре назад. Польским королем этот Валуа уже тогда являлся, хотя и бежал из Кракова, чтобы унаследовать корону после смерти старшего брата. Способен он установить во Франции мир?
- Генрих III очень хотел бы этого, - сказал де Саблонсе. - Думаю, он прилагает все усилия для замирения сторон, только народ его не очень-то любит. Католики с Гизами во главе хотят, чтобы он решительнее искоренял ересь реформатов, а реформаты всегда будут помнить его участие в событиях Варфоломеевской ночи. К тому же монарх излишне экстравагантен, как-то он устроил в Шенонсо бал, в котором женщины, переодетые в мужчин, ухаживали за мужчинами, переодетыми в женщин.
- Звучит не слишком-то аппетитно.
- Ну, так все говорили, от прибиженных Гизов до последнего простолюдина. Обвиняли государя в содомских грехах. Я около года состоял в пьемонтском полку, и в Лувре оказался уже перед самым отъездом во Фландрию, так я слышал сплетни от многих людей, хотя никто из них не был приближен к его величеству. Вы знаете, как распространяется дурная молва?
- Не уверен, что знаю, - ответил ван Бролин, - для этого надобно жить при дворе подольше моего.
Поскольку друзья старались держаться подальше от Намюра, расположенного на прямой между Льежем и Монсом, где легко было нарваться на разъезды королевской Фландрской армии, они ехали по неширокой лесной дороге на левом берегу Мааса. Поравнялись с крестьянской подводой, которой правил мужчина в простой одежде с копной густых нечесаных волос. Груз еще зеленого свежего сена издавал приятнейший запах.
- Эй, малый, до Намюра далеко еще? - крикнул Рауль де Саблонсе.
- Вам сворачивать к реке, господа, - отозвался крестьянин, - по левую руку на развилке. Оттуда около лье - и окажетесь против города, у самого моста.
- Пришпорим лошадей, - крикнул ван Бролин, опередив повозку на пару десятков туазов, - надо оторваться от этого лохмача до развилки, чтобы он не увидел, как мы проехали вперед, не повернули. А то расскажет первому же разъезду испанцев о том, что двое всадников расспрашивают о дороге в город, но потом едут в другую сторону.
- И что? - де Саблонсе привстал на стременах, его лицо исказило страдальческое выражение.
- На месте командира испанских кавалеристов я приказал бы задержать и допросить таких непонятных и вооруженных людей, - Феликс, составлявший с конем единое целое, легко оторвался от Рауля, так что едва услышал его слова.
- Вы очень осторожны, де Бролин. Учитывая вашу молодость, это даже немного странно, - произнес Рауль, не подозревая, что фраза его наполнена двойным смыслом.
Ночевали в деревушке под названием Жамблу, окруженной полями ржи, ячменя, огородами и лугами, где только что закончили сенокос. В одной из высоких и душистых скирд, отпустив коней пастись, друзья и заночевали. В самый глухой час Феликс проснулся, отошел на сотню шагов, разделся и перетек.
Когда он уже возвращался с охоты, начал накрапывать дождик. Одевался, подрагивая от холода, озноб не прошел сразу, не отпускал, даже когда вернулся к стогу, в котором ночевали друзья, поэтому не обратил внимания, что дыхание Рауля слишком тихое - обычно сентонжец посапывал во сне, иногда доходило и до храпа. Так что метаморф еще немного поспал, в то время как де Саблонсе провел худшие предрассветные часы, терзаемый поочередно жалостью к себе из-за потери друга и желанием поделиться с кем-нибудь своим чудовищным открытием. Но самый близкий ему человек только что вполне обыденно сменил личину злобного хищника на человеческий облик, и оставалось только гадать, какие еще ужасы, покуда спрятанные, окружают молодого сентонжца.
Наутро Феликс почти сразу почувствовал неладное - де Саблонсе переменился во всем, даже глаза прятал, не желая встречаться взглядом с желто-зелеными глазами метаморфа. Феликс попытался разговорить сентонжца, но тот отмалчивался, или отделывался короткими малозначащими фразами. Никогда еще Феликс не попадал в такую неприятную ситуацию, никогда не терялся, решая, как себя теперь вести. Несколько недель знакомства и зарождающейся дружбы, чего стоили они в сравнении с сохранением тайны, которая может стоить Феликсу жизни? Да и какая тайна может быть у доброго католика Рауля, который каждые две недели исповедовался и хотя бы раз в три месяца старался ходить к причастию? Феликс испытывал ужас при мысли о том, что, возможно, теперь ему придется убить человека, который всего день назад внушал ему самые лучшие дружеские чувства. А если оставить Рауля в живых, то не означает ли это приговора ему самому?
Схожие чувства испытывал и смятенный де Саблонсе, которому в недобрый час пришло в голову проследить за другом. Он услышал, как ван Бролин выбирается из стога, будучи уверенным, что фламандец отходит по нужде, как хотелось и ему самому. Но увидев, что Феликс удаляется как-то странно далеко, любопытство Рауля погнало его выяснить, в чем здесь дело. И тут как раз выглянула полная луна, освещая примыкающий к лесу край поля, где метаморф затеял переодевание. К чести сентонжца следует сказать, что он еще мучился сомнениями, в то время как любой другой на его месте уже со всех ног бежал бы к ближайшей церкви, или к епископскому двору.
- Вон за тем столом сидел испанец, с которым я повздорил, - ван Бролину надоело видеть хмурое лицо друга, его глядящие куда-то в сторону глаза. - А сейчас там снова какие-то вооруженные люди. Несчастливый стол, право. - Феликс вел себя так, будто бы искал драки. Неважно с кем. Они не застали графскую чету в Монсе, но не поехали к ним в Белёй. Замок, где метаморфу впервые повстречались инквизиторы, одного из которых он позже убил, был последним местом, которое ему хотелось бы навестить. Вместо этого, он предложил исследовать короткую дорогу на Францию, лесную и мало используемую, в отличие от тракта, что вел от Монса на Валансьен и Камбрэ.
- Что вам до них? - отозвался Рауль, которому уже пару дней было не по себе.
- Дерзко смотрят на нас, мой друг, - недобрым голосом произнес ван Бролин. Он откровенно вызывал незнакомцев на ссору, чтобы расшевелить Рауля, привязать его к себе совместной дракой, отвлечь от тяжелых мыслей и вновь напомнить: он друг, который прикроет спину в неравном бою, а ночное видение - только морок, лишнее и обманчивое воспоминание.
- Вам не жаль малых сих, - горько усмехнулся де Саблонсе. - Вам хочется наказать меня, или даже себя самого, но вы готовы выместить злобу на тех ни в чем не повинных людях.
- Продолжайте, Рауль, - Феликс с силой сжал оловянный стакан, стараясь не перемениться в лице. - Вы же хотели кое-что добавить, не так ли?
Не дожидаясь ответа, ван Бролин продолжал:
- Например, что еще можно ожидать от злобной и бездушной твари?
Де Саблонсе поднял взгляд своих серых глаз от стакана с вмятинами, наконец-то встречая взгляд метаморфа.
- Никогда не считал вас бездушным или злобным, - сказал сентонжец. - Хоть кто-то и говорил мне, что следует держаться от вас подальше, я никогда не придавал значания словам глупцов, основанным только на том, что вы смуглее и выглядите не так, как большинство. Разве Спаситель велел разделять людей по цвету кожи, или по размерам носа? Я знал, что вы такой же человек, как я, или даже лучше, поскольку совершеннее физически, притом нисколько не поступаясь разумом. Когда я был ребенком, сентонжские старухи рассказывали о всякой нечистой силе, а люди епископа то и дело жгли на площадях ведьм, колдунов и оборотней. Считается, что от таких существ шарахаются кони, а я еще не встречал такого, как вы, прирожденного наездника. Возможно, мой разум слишком слаб, а мое зрение помутилось, когда я случайно увидел той ночью то, что увидел.
- Друг мой, - злость Феликса куда-то испарилась, - вы разве не видели, как часто в кормушках лошадей облюбовывают местечко кошки? Бывает, что они даже приносят в конюшнях котят. Лошади совершенно ничего не имеют против этого. Возможно, в тех краях, где живут крупные хищники кошачьей породы, лошади чуют в них врагов. Но европейские кони готовы прекрасно служить такому, как я. Другое дело - собаки. Они все меня не любят, из-за них я и сам ненавижу такое развлечение, как охота. Но с собаками главное - не бояться, никогда не подавать даже намека на испуг. Когда я был младше, я научился вполне справляться со своим страхом, так что теперь псы мне более не докучают. - Феликс помолчал немного, глядя на округлое лицо Рауля, невыразительное, большеносое, с маленькими глазками. Увидев де Саблонсе впервые, метаморф сразу решил, что полноватый парень с таким лицом наверняка страдает от какой-нибудь неразделенной любви. Только начав общаться с ним более тесно, Феликс понял, что заурядная оболочка скрывает доброе и чуткое сердце, а под каштановыми волосами Творец поместил внимательный и глубокий разум. А каким увидел ван Бролина сам Рауль, и что изменилось сейчас, заставляя сентонжца бороться против предрассудков, воспитания, внушенной с детства глубокой веры? Может ли дружба, лежащая на одной чаше весов, перевешивать все это?
Трое вооруженных то ли чьих-то охранника, то ли наемника, бочком пробрались к выходу мимо их стола, стараясь не встречаться взглядом с Феликсом. Но тому было уже не до них. Поняв, что только что мог совершить смертный грех, затеяв ссору с незнакомцами, Феликс испытал легкий стыд и раскаяние. А испытав, понял, что успел уже почти позабыть об этих чувствах. Выходит, Рауль стал для меня напоминанием о совести, удивленно подумал метаморф.
- Если я обращусь к вам, когда вы будете в зверином облике, - тихо, чтобы никто не услышал, спросил Рауль, - вы поймете меня? Отзоветесь?
- Пойму, - так же тихо произнес Феликс. - Но словами не отвечу. Лучше бы вам этого не делать, мой друг. В Темном облике я принадлежу лесу, травам, шорохам, ветвям и листьям. Мир людей становится более чужим и враждебным, и мне хочется покинуть его, чтобы в одиночестве побыть свободным. Вряд ли вы поймете, Рауль, просто поверьте на слово.
- Почему же, я вполне понимаю, - отзвался де Саблонсе после недлинной паузы. - А какие чувства вы испытываете во время церковной службы?
- Такие же, как прочие прихожане, - отвечал ван Бролин. - Нет никакой разницы. Также имейте в виду, что в Темном облике я не совершил за всю жизнь ни единого смертного греха. Ну, разве что, случалось, ел скоромное в пост.
Феликс не стал рассказывать о том, что, путешествуя по Жмуди, ему пришлось в Темном облике убивать, и даже пожирать человечину. Впрочем, того колдуна и человеком-то назвать можно было с большой натяжкой. Упоминания об этом Феликс решил избежать, осознавая, что хрупкое принятие Раулем его нечеловеческой природы способно разбиться на осколки от невовремя узнанных подробностей.
Расплатившись с хозяйкой, друзья двинулись на юго-восток по дороге, которая в более поздние времена стала примыкать к французской границе, но в описываемые - проходила по глухим уголкам габсбургских провинций Эно и Намюр. Добравшись до городка по имени Динан, расположенного выше Намора по течению Мааса, Феликс в сердцах хлопнул себя по бедру, испугав кобылу Рауля. Впрочем, за прошедшие дни де Саблонсе понял, как находить общий язык с этой боязливой лошадью, и вовремя натянул поводья, давая понять, что пятиться и взбрыкивать под ним не стоит.
- Какой глупостью с нашей стороны было терять время, добираясь до Монса, - сказал Феликс. - Вот куда следовало отправиться в первую очередь!
- Это ведь не мы решали, - отозвался Рауль. - Ее величество отправила нас в столицу Эно, и мы не могли ослушаться.
Феликс ничего не ответил, нахлестывая коня, он подскакал к городским воротам, где стояли динанские стражники.
- Полегче, юноша, - строго прикрикнул на него немолодой усатый воин. - Опросим этих двоих построже, - добавил он по-фламандски, обращаясь к высокому и облаченному в неполный доспех стражнику, стоявшему в проеме ворот.
- Приятно слышать родную речь в этом дальнем валлонском углу, - широко улыбнулся ван Бролин. - Мы едем из Франции в Антверпен, где нас ждет господин де Сент-Альдегонде.
- Если вы служите ему, - улыбнулся в ответ фламандец, - то наверняка у вас с собой есть письма, или верительные грамоты.
- Это было бы настоящим подарком для королевского наместника, сидящего в Намюре, - в тон ему ответил ван Бролин. - У нас действительно имеется послание от герцога Анжуйского, но оно хранится здесь, - Феликс постучал себя по лбу указательным пальцем.
- Хотите переночевать в Динане?
- С вашего позволения, господин, - Феликс спешился, поводья, переброшенные через голову коня, легли ему в левую руку. - Рекомендуете какой-нибудь постоялый двор с хорошей кухней? С рассветом нам выезжать в Антверпен.
- Динан городок небольшой, - произнес усатый фламандец, - пожалуй, остановитесь у матушки Рошер, это в сотне туазов от ворот, по пути в цитадель. Там пекут чудесные бисквиты, твердые, как печенье, с медом и ягодами.
Феликс бросил взгляд на Рауля, который не понимал фламандскую речь, а то бы, пожалуй, проглотил язык - они не ели с утра, к тому же де Саблонсе обожал сладости.
- Мыслю я, - продолжал усатый воин после короткой паузы, - что дорога ваша выйдет короче, нежели до самого Антверпена. - Посмотрел на Феликса, который не понимал, о чем речь, усмехнулся: - Насколько мне известно, принц Оранский со своими людьми направляется в Брюссель. Столица ждет своего стадхаудера, готовит ему "Радостный въезд".
Последние слова были произнесены по-французски, поскольку древняя привелегия Брабанта не имела аналога в других языках. Слова Joyeuse EntrИe Рауль расслышал, но контекст остался ему непонятен, и он повернул лицо к Феликсу, ожидая разъяснений.
- Чудесные новости, друг мой! - расцвел ван Бролин, оборачиваясь к Раулю. - Похоже, Господь простер свою милость над Нижними Землями!
*Breviarium - огромная книга с полным списком текстов католических молитв, разделенных по сезонам на 4 части. То, что должен изучать будущий священник.
**секста - время полуденной молитвы согласно католической литургии часов.
***в Риме выдывай себя за римлянина (лат.)
****для соискания расположения (лат.)
***** слова латинской заупокойной молитвы (lux perpetuum).