Блэки Хол : другие произведения.

Небо и земля

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 8.45*18  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Окончание. 51 глава - на Литнете 07.11


     39
     Хорошее когда-нибудь заканчивается - доказано жизнью.
     Веч уехал поспешно, собравшись за каких-нибудь полчаса. Пункт назначения - генеральный штаб даганских войск, расположившийся в столице Амидареи.
     - Зачем? Ты же хотел подавать в отставку, - растерялась Айями, услышав новость об отъезде.
     - В штабе считают, из меня получится военное светило. Видят перспективы. А я не хочу. Надоело.
     Веч расхаживал по гостиничному номеру и кидал вещи в раскрытую сумку, а Айями наблюдала за сборами. Вынула из сумки небрежно брошенную рубаху и, свернув, уложила заново. Так компактнее.
     - А где находится генштаб? В центре на Гранитной площади? - сорвалось с языка, и Айями ойкнула. Опять забыла, что Веч запретил расспрашивать о стратегически важных вещах.
     - Это та площадь, рядом с которой храм с самой высокой трубой и с самой большой... э-э-э... богиней? - уточнил он с заминкой.
     - Да. Собор всех святых. Говорят, очень красивый. И на фотографиях тоже. Купола позолоченные, а на стенах мозаика.
     - Наше руководство не вдохновилось близким соседством с вашей религией. Штаб дислоцируется в другом месте, - ответил Веч со смешком и скрылся в ванной.
     Айями поджала губы. Ну да, гораздо больше даганнов вдохновляет взаимное мордобитие на ножах.
     - Поедешь на поезде?
     - И на поезде, и на машине. Где как.
     - Это далеко и долго.
     - Нормально. Чуть больше суток без остановок, - ответил Веч, бросив в сумку кусок мыла и банку с зубным порошком.
     Неделя или две без него. Может, больше, а может, меньше. Без вечерних встреч, к которым Айями успела привыкнуть.
    
     Он уехал в ночь. Проводил, как обычно, до дверей квартиры и получил от Айями короткий смазанный поцелуй и прощальное: "Удачи!" А перешагнув порог, она отчитала себя: пожелала удачной поездки - и кому? Чужаку, захватчику, настроенному враждебно ко всему амидарейскому.
     Дни потянулись один за другим. По счету. И по новому распорядку: после работы - к домашнему очагу. На машине. Перед отъездом Веч строго-настрого приказал: по любому вопросу обращаться к В'Аррасу, будь то даже незначительная мелочь. Видимо, и господин помощник получил соответствующие указания, потому как четко отслеживал, чтобы по окончанию рабочего дня Айями не задерживалась в ратуше и добиралась до дома в целости и сохранности, и чтобы регулярный поток посылок с дарами не иссяк.
     Айями погрузилась с головой в повседневные заботы. На работе не отрывала головы от переводов, дома хлопотала по хозяйству на пару с Эммалиэ, а вместе с Люнечкой рисовала, читала сказки и "кормила" принцессу Динь-дон с ложки. И ждала.
     Неотвязное ощущение, от которого Айями отвыкла и почти не помнила. Четыре года назад она не успела толком прочувствовать разлуку с мужем, ушедшим на фронт. Потому что верила: неделя-две, и Микас возвратится здоровым и невредимым. Тогда перспектива кровопролития казалась несусветной дикостью, ведь амидарейская армия собиралась разгромить противника победоносно, без потерь и в кратчайшие сроки. Поэтому ручеёк похоронок, потёкших с фронта в городок, стал потрясением для Айями, равно как и скорбные женщины в черном, потянувшиеся в храм за милостью Хикаяси*. "Только не Микас. Он обязательно вернется. Иначе и быть не может. Святые не допустят" - Айями убежденно повторяла слова, ставшие неотъемлемой частью каждодневных молитв. Тогда она и предположить не могла, что беда коснется её маленькой семьи. И мысли не допускала, что от уютного домашнего счастья останется зияющая воронка. А в итоге - прямое попадание. В конверте с черной диагональной полосой и типографским бланком, заполненным косым невнятным почерком. И безысходное чувство потери.
     Теперь-то Айями знала, какое оно, ожидание. Засело занозкой за грудиной, напоминая о себе при любом удобном случае, и отдается эхом в ночной бессоннице, задумчивой рассеянности и беспричинной тревоге.
     Спрашивается, о чем беспокоиться? Война давно закончилась, и на побежденной земле Веч - господин и повелитель. Ничего ему не сделается. Когда-нибудь приедет в городок и, как ни в чем не бывало, появится на втором этаже ратуши. Пройдется по комнате, заложив руки за спину и нервируя переводчиц, а потом усядется напротив Айями.
     Так-то оно так, но почему-то самовнушение мало успокаивало.
     И Айями прислушивалась. Днем, на работе, к шагам в коридоре. Не он ли идет? По вечерам замирала, отвлекшись от стирки или глаженья, и слушала сердцем - не ёкнет ли, не кольнёт.
     Высматривала его: утром - на крыльце ратуши, на обеде - из окна, после работы - на площади. И думала: чем он сейчас занят? Зачем понадобился генштабу и командорам? Суровым генералам, похожим на столетние дубы в воображении Айями.
     Оно же рисовало ответы, выбирай - не хочу.
     Группу пленных амидарейцев на эшафоте, и офицера, рубящего воздух ребром ладони: "Пли!" И это Веч.
     И Айями просыпалась в поту.
     Сигаретный туман, приглушенная музыка. Офицер, расслабленно откинувшийся на спинку дивана. Китель расстегнут, стакан полон вина. Мехрем* из столичного борделя танцуют перед приезжим посетителем.
     И Айями закусывала губу до боли, пытаясь сосредоточиться на переводе.
     Белый снег и серое небо, сходящиеся у горизонта. Черные стволы деревьев. Гвалт ворон, вспугнутых выстрелами. Красные брызги на белом. Навылет и навзничь. Остекленевший взгляд. Черная птица с золотыми перьями на нашивках.
     И Айями спешила в уборную, чтобы привести себя в чувство, умывшись холодной водой.
     Полустанки, шпалы, рельсы... Паровозный гудок... Поезд держит курс на юг. Не терпится увидеть родную землю, обнять близких. В штабе приняли отставку без лишних вопросов и долгих уговоров.
     И Айями запиналась на ровном месте, чудом не опрокидывая на себя тележку с полным бидоном.
     В вечерних молитвах, к неизменным просьбам о здравии близких и о вечном упокоении ушедших мир иной, добавилось новое имя. Беззвучно шепча, Айями просила святых ниспослать ему всяческих благ. Если дорогу, то ровную. Если спутников, то надежных. Если выбора, то мудрого. Если славы, то в подвигах. Если смерти, то легкой. Нет, последние слова Айями забирает обратно и впредь забудет о них.
     Молилась с оглядкой, чтобы не услышала Эммалиэ. Не то чтобы Айями боялась возможного неодобрения. Не давало покоя чувство вины. За то, что теперь часть сакральных просьб и благодарений приходилась и на долю чужака. И за то, что он без боя отвоевал у бессонницы свою долю тревог, обуревавших Айями.
    
     Уже вторая неделя добралась до пика с тех пор, как уехал Веч. Вздохнув, Айями склонилась над переводом. Не время падать духом. Если господин подполковник не приехал, значит, его задержала в командировке внештатная ситуация.
     Можно бы спросить у В'Арраса, когда вернется его начальник. Но проблема состояла в том, что Айями не знала, как спросить. Вроде бы и репетировала дома, а почему-то на работе подходящие слова, как назло, казались жалкими и неуверенными. Каждый раз Айями упускала нужный момент, а господин помощник, убедившись, что очередной перевод "не завис", с бесстрастным видом удалялся из комнаты. В'Аррас вообще был сама невозмутимость. И не козырял особыми отношениями с Мариаль, безразлично здороваясь с ней кивком, равно как и с другими переводчицами.
     "Всё, хватит! Сегодня же вечером поднимусь в приемную и узнаю, когда вернется Веч. Спрошу уверенно и непринужденно, как само собой разумеющееся" - настраивала себя Айями. Увлекшись, она вздрогнула от неожиданности, когда дверь распахнулась, и в комнату ворвался рослый мужик в форменной офицерской куртке. В помещении стало тесно, и Айями, опешив, не сразу сообразила, что здоровяк с основательной щетиной - никто иной как Веч.
     - Собирайся, - велел отрывисто. - Оп-оп! - показал ладонью вверх, мол, подъем и на выход.
     Впору неверяще протереть глаза. Растерявшись, Айями позволила набросить на себя пальто, позволила увлечь к двери, в последнее мгновение поймав изумление напарниц и отчаянно покраснев. Позволила провести себя по коридору и вниз по лестнице, придерживаемая за талию мужской рукой. Впрочем, мужская рука не деликатничала, а настойчиво подталкивала.
     - А как же работа? - промямлила Айями ошарашенно.
     - У тебя отгул. Оплачиваемый, - ответил Веч и шлепнул по пятой точке, подгоняя. - Hot, uhim ir siq! (даг. - Хей, вперед и галопом!)
     Выйдя на крыльцо, Айями ослепла от сверкающего на солнце снега и замешкалась.
     - Не тормозим, - вывел из ступора Веч, подталкивая к автомобилю. Споро занял водительское сиденье и, пока Айями устраивалась рядом, потянулся, закрывая пассажирскую дверцу, и одновременно завел двигатель.
     - Ты насовсем? - выдала Айями первое, что пришло в голову.
     - Дали увольнительную, - пояснил Веч, сосредоточив внимание на дороге. - Вечером возвращаюсь назад.
     Оказалось, он провел больше полутора суток в пути, добираясь до городка на перекладных. Где самолично вертел баранку, а где ехал пассажиром.
     - Без отдыха? - испугалась Айями. - Запросто бы убился. Тебе надо выспаться.
     Она верила и не верила в происходящее. Слишком внезапно и неправдоподобно Веч свалился как снег на голову. Ущипнуть себя, что ли?
     - Успеется. Всё потом. Дай сперва налюбиться, - сверкнул он улыбкой на смуглом заросшем лице, отчего Айями совсем смешалась. Однако потрогала за рукав куртки, чтобы убедиться: Веч здесь, настоящий, живой.
     Сколь быстро он добрался до гостиницы и заглушил двигатель, столь же быстро, подгоняя, повел свою спутницу наверх. А в номере без промедления прижал её к стене, целуя. И умудрился захлопнуть дверь пинком. На ходу скинул куртку, запутавшись в рукавах и выругавшись. Едва ли не содрал пальто с Айями и, подхватив её, охнувшую, на руки, понес к кровати.
     Получилось напористо, толком не раздевшись. И второпях, без долгих прелюдий. Вот как если бы человек, утоляя жажду, выдул в три глотка ведро воды, так и Веч спустя пару минут простонал глухо, перекатился набок и, сладко потянувшись, прижал Айями к себе.
     - Ну вот, заморили червячка, - пробормотал, потёршись щекой об её макушку. Забравшись рукой под блузку, стиснул грудь, помял и... затих. Потому что заснул. Вырубился.
     Айями погладила колкую щетину и уткнулась носом в шею Веча, вдыхая. Сегодня с него слетела вся лощеность. И пахло от Веча как от человека, проведшего достаточно времени в пути. Сладковато пахло куревом, щекотавшим обоняние. Веч как-то сказал, такова ароматическая особенность ценного сорта табака, из которого скручивают дорогие сигареты. Потом пахло, дымом, крепким кофе, специями, смесью машинного масла, кожи и металла. А еще дорогой - километрами наезженных трасс. Также знакомо пахло от Микаса. Муж работал автомехаником, и "благоухания" ремонтной мастерской въелись в его ладони, волосы, в одежду.
     Впервые вышло так, что Айями бодрствовала, а Веч спал. Но и во сне не расслабился, как солдат, готовый в любую минуту открыть глаза по тревоге. Айями чертыхнулась: надо бы задернуть шторы, чтобы дневной свет не мешал. Но стоило ей пошевелиться, как Веч притянул к себе, лишая подвижности. Он и проснулся внезапно, по внутреннему звонку, разбудив Айями, прикорнувшую под боком. А проснувшись, не мешкая, стянул с себя рубаху, избавил Айями от одежды и с большим энтузиазмом занялся тем, из-за чего, собственно, и выпросил у начальства увольнительную. И когда улеглись страсти, не спешил отпускать. Мял и поглаживал с явным удовольствием.
     - Ты похож на разбойника. На злого и беспощадного пирата, - сказала Айями, переплетя свои пальцы с мужскими. - Я не сразу тебя узнала.
     - Я заметил, - фыркнул Веч. - Сейчас исправим.
     Вскочив с кровати, он отправился в ванную - приводить себя в человеческий вид. И между делом отвечал на расспросы.
     Да, спеша в гарнизон, забыл об отдыхе и сне. Да, послезавтра нужно присутствовать на утреннем сборе в генштабе, а значит, необходимо выезжать сегодня. Нет, опоздание не грозит, всё рассчитано по минутам. Подумаешь, провести больше суток на ногах. Мелочи. И не такое бывало. Да, командировка затягивается. На неделю или больше.
     Услышав это, Айями сникла. Значит, опять придется ждать и терзаться тревожными предположениями. А расстроившись, тут же рассердилась. Вот рохля! Измучилась неизвестностью, а его наверняка отправили в командировку с наказом выслеживать партизан и казнить на месте. Утомившись от забот, господин подполковник решил отдохнуть и переспал с амидарейкой, а потом вернется к насущным делам. И кто она в таком случае? Лицемерка, которая без зазрения совести делит постель с карателем своих соотечественников.
     Веч вышел из ванной, вытирая полотенцем голый торс. Сел рядом.
     - Вопросы закончились?
     - Да. Нет, - выпалила Айями. - Для чего тебя вызвали в штаб?
     Спросила и посмотрела глаза в глаза. И взгляда не отвела. Потому что за последние дни подозрения вымотали душу.
     - О делах не заикаемся, - напомнил Веч шутливо и нахмурился. Видимо, догадался интуитивно, что Айями настроена решительно и не удовлетворится недомолвками. - Хорошо. Если тебя успокоит, могу сказать, что пленных на допросах не пытал, невинных без суда и следствия не убивал, женщин к постели не принуждал и к тхике* не подталкивал. По заданию штаба решал организационные вопросы. Достаточно убедительный ответ?
     - Да. Наверное.
     Айями вздохнула с облегчением. Она вдруг признала простой факт: если бы Веч так или иначе подтвердил её предположения, всё хорошее, что случилось между ними двумя, закончилось бы здесь и сейчас.
     Веч отошел к окну, закурил.
     - Ужин будет через пятнадцать минут.
     Значит, у неё есть время до того, как блюда доставят в номер. В таких случаях Веч обычно предупреждал, чтобы избежать неловкости, если Айями столкнется нос к носу с посыльным. Как правило, пока она принимала ванну, на столе чудесным образом появлялись кастрюльки и термосы с аппетитным содержимым.
     - Может, поужинать сейчас? Ты должен вовремя успеть в штаб. Вдруг опоздаешь?
     - Не опоздаю. Всё идет по плану.
     Веч, и правда, рассчитал распорядок дня поминутно. Успел без суеты и вздремнуть, и вымыться, и поесть. И Айями вдоволь потискал - зря, что ли, приехал? И вознамерился сопроводить до дома, как и прежде.
     Возникшая было натянутость растаяла за трапезой. За окном день клонился к вечеру, и оттого Айями чувствовала себя не своей тарелке. Обычно ужин в гостинице начинался, когда на улице воцарялась темень.
     - Когда уезжаешь?
     - Тебя отвезу, и сразу же в дорогу, - сказал Веч, уминая жаркое.
     Хотя он и заявил: "у меня всё на мази, можно не спешить", Айями не верила. Времени впритык, нет ни часа форы. Вдруг Веч не успеет? Не вернется к утреннему сбору в генштабе и получит нагоняй.
     Нервничала Айями и, сама того не замечая, торопилась проглотить ужин, торопилась к машине и мысленно подгоняла водителя, который, казалось, еле-еле давил на педаль газа. А когда автомобиль остановился у подъезда, отругала себя: и зачем гнала лошадей? Расставание близится с каждой минутой, а прощаться не хочется.
     Неудобно возвращаться домой засветло. Попадаются прохожие, а у соседнего подъезда зацепились языками две кумушки. Но Веч не подвел. В машине не потянулся за поцелуями и держался на расстоянии, провожая до квартиры. Но возле двери не удержался. В полумраке подъезда неожиданно сграбастал Айями в охапку, выжав полузадушенное "ох". Взяв за подбородок, заставил поднять голову.
     - Дождешься? - прочитала Айями по губам и ответила беззвучно: "Да".
     Можно подумать, у нее имелся альтернативный ответ.
     Но Веч спрашивал не потому что сомневался.
     - Дождись, - велел и поцеловал без малейшего намека на нежность, оставляя синяк. Для того чтобы запомнить и вспоминать. Тогда и дни в разлуке пролетят незаметно.
     Он разжал объятия также резко, как и схватил. Закинул автомат за плечо и, постучав кулаком по двери, ушел, не оглядываясь.
    
     Поначалу трудно вытерпеть, дожидаясь. И согревать себя мыслью о том, что он тоже думает и вспоминает. А потом проще. Ожидание становится неотъемлемой частью будней, с ним свыкаешься и почти не замечаешь сосущего чувства под ложечкой.
     Все ждали в войну, а куда деваться? Но для Айями отсчет вдовьей жизни начался с первых месяцев. А каково пришлось женщинам, ждавшим близких с фронта три или четыре года? И ведь для некоторых по злой иронии судьбы все надежды разбились вдребезги накануне капитуляции.
     Только вот ждала Айями не того, кого следовало бы. Чужака ждала, который своими руками лишил жизни немало её соотечественников, стремясь к победе. "Что было, то было. Война закончилась, и взаимная ненависть угаснет со временем. Всем нам нужен мир, чтобы без страха растить детей и восстанавливать разоренную землю" - повторяла Айями в молитвах, склонив голову перед образами святых.
     Господин подполковник возвратился из командировки проголодавшимся по обществу Айями, и его нетерпение не могло не польстить. Вечерние встречи возобновились по старому распорядку. Но в разговоре за ужином Веч обронил:
     - Возможно, придется чаще бывать в штабе.
     Предупредил, словно бы оправдываясь, мол, готовься к частым отлучкам. Айями кивнула сдержанно. Надо так надо. Ей же проще. В конце концов, она не жена и не невеста, чтобы тосковать по любимому и слепнуть от пролитых слез, лежа ночами в холодной одинокой постели.
     Спрашивается, кого она убеждает?
    
     Жизнь состоит не только из разлук и встреч с человеком, ставшим дорогим сердцу. У жизни свой сценарий, по которому она периодически макает в реальность и напоминает о ролях, отведенных актерам.
     Возвратившись в гарнизон, Веч вернулся к ежедневным рутинным обязанностям. А какие обязанности у даганского офицера? О том Айями не знала. Случались спокойные дни, а, бывало, он срывался и уезжал в рейд, порой на сутки и дольше. И хотя не откровенничал о делах, их заменили слухи, гулявшие по городу. Они же худо-бедно компенсировали информационный голод. Население обменивалось сплетнями о том, что Сопротивление периодически щиплет даганнов, устраивая диверсии. На отдаленных постах и заставах случались перестрелки, звучали взрывы, и госпиталь пополнялся ранеными. Но от Айрамира по-прежнему не было вестей. Каждый раз, когда привозили тела убитых амидарейцев, Эммалиэ, повязав траурный платок, отправлялась в храм. Для опознания. А возвратившись, устало опускалась на табуретку возле двери.
     - Ну как? - спрашивала Айями тревожно.
     - Нету его, - отвечала Эммалиэ, стягивая с головы скорбный атрибут. - На этот раз трое. Из наших никем не опознаны. Я поставила свечку вместо их жен и матерей, а Изиэль отчитал упокойную. Охохонюшки. Каждый раз, как побываю в храме, тяжко на душе, точно спелената она.
     - Эдак сердце не выдержит. Давайте, я буду ходить на опознание. Ну, или поочередно.
     - Лучше помолись, чтобы впредь не понадобилось его надевать, - сказала Эммалиэ, бросив платок на трюмо. - И не волнуйся обо мне. То Хикаяси приходила за жатвой, её дыхание не спутаешь ни с чьим другим. А у меня с ней свои счеты. Так что я продолжу справляться среди мертвых, а ты спрашивай о раненых. Говорят, двоих поместили в тюрьму. Расстреляют или передумают?
     И Айями расспрашивала. Единственного человека, знавшего всё и обо всех в силу профессионального долга и ставшего единственным связующим мостиком с Айрамиром. По выходным, набрав в сумку продуктов и хозяйственной мелочевки, Айями отправлялась в больницу "на прием". Содержимое сумки предназначалось не столько для Зоимэль, сколько для Сопротивления, а иначе врачевательница категорически отказывалась от щедрых даров. На "приемах" общение с Зоимэль в виде записок вошло в норму. Вслух Айями жаловалась на головную боль или переутомление, изображая пациентку, и заодно успевала прочитывать короткие строчки о том, что парень жив, здоров и находится в гуще событий.
     Как правило, на следующий день после посещения больницы на Айями выплескивался целый ушат раздражения от господина подполковника. Пойдя на поводу у недовольства "докторицей", Веч и не пытался скрывать свою осведомленность о визитах к ней.
     - Сплошное шарлатанство взамен помощи. Пусть тебе назначит лечение профессионал. Я договорюсь с Оттином.
     - Откуда ты знаешь, что я ходила в больницу? - удивилась Айями вполне искренне.
     - При входе есть пост, не забыла? Обо всех посетителях указывают в рапортах.
     - У меня нет оснований не доверять Зоимэль. К тому же, недомогание оказалось незначащим и быстро прошло благодаря её советам.
     - Скорее, благодаря самовнушению, - не унимался Веч. - Сама посуди, разве уксус может избавить от мигрени?
     - Так ведь лекарств у нас давно нет, лечимся народными средствами, - улыбнулась Айями. - Как ты узнал, что у меня болела голова?
     - Зачем еще ходят в больницу? По статистике чаще всего болят зубы или голова, - ответил он ворчливо.
     А вечером в посылке обнаружилась склянка с болеутоляющими каплями. Зеленоватая жидкость пахла анисом и мятой и горчила на вкус. В другой раз курьер доставил флакон с этикеткой, сообщавшей, что содержимое - не что иное, как тонизирующая витаминная добавка, способствующая снижению утомляемости.
     И оба - Айями и Веч - делали вид. Айями делала вид, что не догадывается о прослушке в кабинете врачевательницы. А Веч делал вид, что никаких подслушивающих устройств в больнице в помине нет.
    
     Однажды на обеде Мариаль с заговорщичесим видом поманила в уборную.
     - Я могу достать таблетки, чтобы уберечься... от беременности.
     Последнее слово она произнесла, покраснев.
     - Откуда? - изумилась Айями. Каким образом напарница раздобыла таблетки? Неужели связалась с Оламкой?
     - Из надежных источников. Через знакомую хорошей знакомой, - ответила девушка туманно и добавила, заметив нервозность Айями: - Не беспокойтесь, здесь не прослушивают.
     - Ты уверена, что это именно те таблетки?
     - Стопроцентно. Конечно, ни один препарат не дает полной гарантии, но вероятность осечки низка.
     И всё же Айями сомневалась. Но об Оламирь не упомянула, решив не нарушать уговор о молчании.
     - А что взамен?
     - Крупа и консервы. По пять штук за упаковку. Хватает на месяц.
     - Сносно, - согласилась Айями.
     - Что вы, это фантастически дешево! - воскликнула Мариаль и, опомнившись, понизила голос. - Я бы заплатила и больше.
     Да и Айями, не задумываясь, отдала бы многое за бесценное средство, но в другое время. А сейчас в этом нет необходимости благодаря Вечу.
     - Господин В'Аррас знает?
     - Упаси святые! - испугалась Мариаль. - И не должен знать, как и господин А'Веч. Иначе проведут дознание и арестуют.
     Айями задумалась. Если напарница уверена, что господин помощник не одобрит её хитрость, значит, Веч пошел на должностное нарушение, вложив желанный флакон в посылку. А следовательно, нужно помалкивать.
     - Ты не интересовалась, кто и где достает таблетки?
     - Точно не знаю. Кто-то из наших, кто работает в госпитале и имеет доступ к лекарствам, - голос Мариаль понизился до шепота. - Вы же понимаете, если даганны узнают об утечке, нам всем не поздоровится.
     - Конечно. Рот на замке, - заверила Айями.
     Кто поставляет таблетки? И снабжает не только Оламку, но и других амидареек. Однозначно, это не Зоимэль, даганны ей не доверяют.
     Айями стало стыдно. Напарница побеспокоилась, предложив решение деликатной проблемы, хотя и рисковала провалить цепочку посредников. Зато Айями малодушно обрадовалась щедрому подарку господина подполковника, не вспомнив о женщинах, оказавшихся в похожей ситуации. И теперь лихорадочно придумывала логичный отказ от предлагаемой помощи.
     - Я чрезвычайно признательна за неоценимое предложение, но, думаю, пока что особой пользы от таблеток не будет. Доктор сказал, при нерегулярных... при неустойчивом здоровье можно не опасаться беременности.
     Убедительно ли прозвучало?
     - Понятно, - отозвалась девушка разочарованно.
     Айями не знала, куда деваться от стыда за враньё. Она питала искреннюю симпатию к Мариаль и в утаивании правды видела нечестность.
     - Но когда здоровье наладится, я обязательно обращусь за помощью, - заверила Айями и мысленно попросила прощения у святых за спонтанную ложь.
     - А вы обсуждали с господином А'Вечем будущее?
     - Имеешь в виду судьбу Амидареи?
     - Не только. И будущее вашей семьи тоже. Аррас однажды обмолвился, что даганны рано или поздно закончат свои дела в нашей стране и вернутся на родину.
     Мариаль еще повезло: господин помощник случайно проговорился. Зато Веч категорически отказывается обсуждать этот вопрос.
     - Постой, - осенило Айями. - Господин А'Веч советовал уезжать в Даганнию до того, как растает снег. Как думаешь, наверное, потому что даганны покинут Амидарею?
     Она взволнованно заходила по уборной, рассуждая.
     - Вот оно что. Я думала, весной риволийцы возобновят военные действия. Союзники они или нет? А получается, даганны уйдут с нашей территории, и войны не будет. Это же замечательно! Вот почему он собирался подавать в отставку! Но зачем рекомендовал отправиться в Даганнию? Если дела обстоят именно так, то уезжать незачем.
     - Значит, вы останетесь в городе, когда даганны уйдут? - спросила тихо Мариаль.
     - Конечно! К чему вопросы? - удивилась Айями, сияя. Её взбудоражили сногсшибательные выводы. Даганны вернутся домой, но сначала вывезут из Амидареи всё, что более или менее транспортабельно. Ну и пусть. Зато потом руководство страны займется восстановлением разрушенного хозяйства. Будет трудно, но это не беда. Главное - свобода от гнета победителей.
     - И я бы хотела остаться. Но сомневаюсь, что нас оставят в покое.
     - Нас? - нахмурилась непонимающе Айями.
     - Тех, кто тесно общается с даганнами, - пояснила Мариаль. - Наши не простят.
     - Весь город работает на даганнов. Все одинаковы, - возмутилась Айями.
     - Говоря "тесно", я имела в виду близкое знакомство, - отозвалась девушка смущенно.
     Айями растерялась. Она, конечно, допускала, что когда-нибудь правда об отношениях с Вечем выплывет на поверхность, но не рассматривала последствия "близкого общения" под углом, озвученным напарницей. А та продолжила:
     - Я размышляла о будущем. Благодаря таблеткам нет необходимости в бегстве за горы. Когда даганны оставят город, мы с мамой уедем на север страны. Туда, где нас никто не знает. Аррас говорил, там есть уцелевшие поселения. Найдем жилье, я устроюсь на работу. Заживем с чистого листа.
     - Как же так? - опешила Айями. - Думаешь, наши догадываются о тебе и о господине В'Аррасе?
     - Как сказать... Мне напрямик не говорят и маме не пеняют. Но я уверена, соседи знают. Боятся, видимо, что пожалуюсь, и их накажут. Я же не слепая и не глухая. Замечаю и косые взгляды, и шепотки за спиной... И потом, среди бела дня трудно не обратить внимания на даганский автомобиль у подъезда.
     - Днем? - удивилась Айями.
     - Ну да. Аррас присылает машину по выходным... до гостиницы, - выговорила Мариаль с затруднением.
     Айями не нашлась с ответом. Она-то, в отличие от зоркой напарницы, мало что замечала. Да и когда бы? Утром торопилась на работу, вечером приезжала домой, не сталкиваясь с соседями нос к носу. Разве что на набережной пересекалась с другими женщинами, набиравшими воду из проруби. Но покуда никто слова плохого в лицо не бросил, и снежком в спину не кинул. А оскорбительные высказывания Ниналини - как заезженная пластинка, из-за них не стоит и переживать.
     - Господин В'Аррас знает, что ты не собираешься уезжать в Даганнию?
     - Думаю, его мало интересуют мои планы. Если помните, не Аррас настаивал на покровительстве, а я попросила о защите. Аррас... он непонятный. Не грубый или, к примеру, злой. Наоборот, надежный, и я знаю, если потребуется, он защитит. Просто Аррас себе на уме. Зачастую из него невозможно и слова вытянуть, куда там до серьезных разговоров... Уверена, в Даганнии я буду лишней. Так зачем уезжать в чужую страну, где никто не ждет и не поддержит? - пожала Мариаль плечами. И вроде бы равнодушно сказала, но голос дрогнул. - К тому же, господин А'Веч нуждается в вашем обществе гораздо чаще, чем Аррас - в моем. От силы, раз в неделю.
     Нашла, чему завидовать, - усмехнулась Айями. С другой стороны, это ли не показатель того, что мужские интересы распространяются в нескольких направлениях. Ведь даганны отличаются завидным аппетитом в отношении женщин. Неизвестно, как отреагировала бы Айями, урежь вдруг Веч частоту встреч без основательных причин. Наверняка его охлаждение уязвило бы до глубины души.
     Вот как получается: и просто, и сложно. Просто - это физиология для даганнов, о которой, посмеиваясь, как-то упомянул Веч. А сложно - это глубокие чувства для амидарейцев, неотделимые от физиологии.
     Но, несмотря на оскомину после насыщенного разговора, Айями воспрянула духом. Напарница озвучила страхи и сомнения, в точности одолевавшие Айями. Выговорилась как перед сопричастной и нашла солидарный отклик. Мариаль приняла смелое решение, а чем Айями хуже? Если уж выбирать, то она без сожаления предпочтет отчизну, нежели отъезд в неприветливую чужеземную страну. И сменит место жительства, лишь бы остаться с семьей на родной земле, среди своих. А чувства к Вечу... пожалуй, их начисто перечеркивал страх перед неизвестностью в Даганнии. Господин подполковник, как и В'Аррас, избегал разговоров о будущем. И упорство, с которым он обходил стороной скользкую тему, укрепляло уверенность Айями в том, что она не более чем трофей. Каприз Веча, который не поймут и не примут на даганской земле. К тому же, у трофея на шее хомут в виде дочери с матерью.
     К вечеру волнение улеглось, но Айями пребывала в рассеянности, улыбаясь своим мыслям. В мечтах её будущее виделось в радужных красках. Веч же, наоборот, мрачнел с каждой минутой. Видимо, его задело, что Айями предпочла витание в облаках продуктивным постельным отношениям.
     - Выглядишь загадочной. Поделишься? - спросил с ноткой раздражения.
     - Не обращай внимания, это запретная тема, - отмахнулась Айями и прильнула, чтобы поцеловать и смягчить недовольство.
     Веч насупился и замолчал, крыть ему было нечем. Если установил правила, изволь им следовать. За ужином он хмурился и поглядывал на Айями, опять предавшуюся мечтам.
     - Ладно, - сказал Веч, заглушив двигатель машины у подъезда. - Давай поговорим о запретном.
     Айями решила, что ослышалась. Надо бы прочистить уши.
     - И ты ответишь на все вопросы?
     - Я подумаю.
     - Тогда это будет не разговор, а мой монолог, - ответила Айями, взявшись за ручку дверцы.
     - Скажи хотя бы, кто тебя взбаламутил, а меня лишил общества мехрем*. Хочу знать, когда удастся до тебя достучаться.
     Как же, держи карман шире. Стоит пооткровенничать, и господин помощник пострадает ни за что. Точнее, за то, что в редкий момент разговорчивости проболтался Мариаль о далеко идущих планах даганнов.
     - Своих информаторов не выдаю, - парировала Айями с апломбом.
     К великой неожиданности Веч расхохотался.
     - Так и быть, - согласился весело. - Но что бы тебе ни наобещали, надеюсь, ты не забыла о моих словах.
     - Уехать в Даганнию раньше, чем растает снег?
     - Да.
     Айями могла бы проявить решительность и уточнить: "С тобой?"
     Но она побоялась услышать правду.
     Веч мог бы добавить: "Со мной".
     Но он промолчал.
     - Я подумаю, - ответила Айями, скопировав его интонацию.
     Веч не позволил выбраться из машины. Сжал лицо Айями в ладонях и поцеловал - с чувством, с толком, с расстановкой. Сам увлекся и спутницу увлек.
     - Бесова отрыжка, - пробормотал, прервавшись. - Хоть сейчас разворачивайся и заново в гостиницу.
     - Н-нет. Поздно уже, - опомнилась Айями.
     - Возместишь завтра упущенное сегодня, - объявил Веч, давая понять: предаваться мечтам можно в любое другое время, а в постели все мысли должны быть заняты только им.
    
     Эммалиэ не заразилась оптимизмом. Скептически выслушала сбивчивый рассказ Айями о грядущей новой жизни.
     - Не поверишь, в городе гуляет прорва версий. Не знаешь, чего и ждать. То ли новой войны, то ли рабства.
     - Ну и пусть я неправа, - возразила Айями. - Надоела неуверенность. Хочу стабильности. Хочу, чтобы жизнь вернулась, какой была до войны.
     - Тогда объясни, почему даганны напускают таинственности. Если они когда-нибудь уйдут из Амидареи, зачем секретничать?
     - Может, они не хотят, чтобы мы почуяли свободу раньше времени. Боятся, что устроим саботаж. А им нужно вывезти как можно больше ресурсов с нашей территории, поэтому каждая пара рук на счету. Принуждать нас насилием не решаются. Думают, мы предпочтем хику*. Вот и не дают нашей власти право голоса, а нас держат в неизвестности.
     - Вполне может быть, - согласилась Эммалиэ. - Но кое-что в этом ребусе не сходится.
     - Наоборот, всё логично.
     - В войне участвовали три страны: наша, Даганния и Риволия. Чем заканчиваются войны? Чьей-то победой и чьим-то поражением. Мы проиграли, даганны победили. А что досталось риволийцам?
     - Риволийцам? - задумалась Айями. - Они были нашими союзниками и проиграли войну вместе с нами. Вдруг они захотят реванша?
     - Возможно. Но мы не знаем, как обстоят дела в действительности. Кормимся слухами.
     - Очень хочу оказаться правой! - сказала с жаром Айями. - Даганны уйдут из страны, и мы вздохнем свободно.
     - И не поедем в Даганнию? - Взглянула Эммалиэ проницательно.
     - Нам и из города не понадобится уезжать. Мариаль опасается, но думаю, она преувеличивает. Ведь никто не догадывается. Болтают попусту, но не всерьёз. Вот вам говорили обо мне?
     - Говорили, - сказала Эммалиэ, как само собой разумеющееся, и от вымешивания теста не оторвалась.
     Зато Айями растерялась.
     - Вот как. И о чем же? - спросила приглушенно и оглянулась: не слышит ли дочка. Но та увлеченно играла в "семью" и строжилась над Динь-дон.
     - Софка как-то спросила, правда ли, что ты спишь с даганским офицером.
     Софка или Софири принадлежала к числу приятельниц Эммалиэ и частенько снабжала вещичками, оставшимися от двух взрослых теперь детей.
     - А вы?
     - А я так и ответила: "Можно подумать, твоя дочь не спит с даганном", - пояснила Эммалиэ как ни в чем не бывало.
     Айями только и оставалось закашляться, чтобы скрыть неловкость.
     _________________________________________________
     Хикаяси - божество в амидарейской религии. Изображается в виде четырёхрукой женщины. Считается собирательницей и хозяйкой человеческих душ.
    Хику (на даганском - тхика) - состояние полного блаженства, нирвана. В действительности - коматозное состояние, при котором прекращаются обменные процессы в организме, замедляется работа сердца, умирают клетки мозга. В итоге - смертельный исход. Хику достигается как самовнушением, так и с помощью наркотических и психотропных средств.
     Мехрем* - содержанка, проститутка
    
     40
    Удивительна гибкость человеческой психики, приноравливающейся к стрессовым ситуациям.
    Поначалу Айями панически боялась, что соседи прознают о близких отношениях с даганским офицером. С течением времени страх притупился, уступив место настороженному ожиданию неизбежного. А теперь - вот парадокс - хотя слова Эммалиэ и произвели эффект взорвавшейся бомбы, состояние ошарашенности продлилось недолго, и Айями взяла себя в руки.
    Значит, знают. А чему удивляться? В небольшом городке сплетни расползаются быстро. Или медсестра из госпиталя, ассистирующая доктору Г'Оттину, обмолвилась - и понеслось. Или поломойка из гостиницы, меняющая по утрам постельное белье, догадалась без труда, что в номере господина подполковника регулярно бывает гостья из местных. Или средь бела дня Айями попалась кому-то из горожан на глаза в компании даганского офицера - вот хотя бы когда он примчался в гарнизон, прервав командировку. Или соседи сделали далеко идущие выводы, подглядывая за ежевечерним возвращением из гостиницы и подслушивая, приложившись ухом к двери.
    "Наши знают, а я знаю, что они знают. Но вины за мной нет, и стыдиться мне нечего" - настраивала себя Айями и ходила по улице с поднятой головой, глаза долу не опуская. А оскорбления, если таковые прозвучат, она будет игнорировать. Но день проходил за днем, а от горожан - ни ненависти, ни нападок. Мол, знаем, и что с того? На набережной женщины молча зачерпывали воду и молча расходились, везя нагруженные санки. Разве что те, кто знаком меж собой, здоровались и негромко переговаривались. У амидарейцев не принято вклиниваться в беседу незнакомых людей. Исключение составляет, когда незнакомец обратится с вопросом или с просьбой.
    Настраивалась Айями как боец. Пусть её стыдят, а Эммалиэ и дочку не трогают. Уж они-то не в ответе за моральный облик Айями. К порицанию готовилась и к людскому презрению, и поэтому сперва не поняла, к кому обращено приветствие:
    - Здравствуйте.
    Женщина в поношенном пальто и в стоптанных ботинках определенно напрашивалась на разговор. Айями увидела незнакомку впервые, хотя ходила за водой примерно в одно и то же время, и большинство лиц успело примелькаться. И растерялась: это с ней поздоровались?
     - Меня зовут Улалира лин Йорина, и я умоляю вас о помощи.
    - Меня? - изумилась Айями.
    - Вы ведь Айями? Айями лин Петра?
    - Да. - Айями напрягла память, силясь вспомнить, при каких обстоятельствах встречалась с женщиной. Тщетно.
    - Я приехала из другого города. Отыскала имя мужа в списках пленных. Он здесь, в тюрьме. Не могли бы вы помочь? Я просила о свидании с мужем, но мне отказали. Объяснили тем, что до отъезда в Даганнию встречи с близкими запрещены.
    - Ваш муж жив, это большое счастье, - ответила вежливо Айями, соображая, причем здесь она.
    - Да, спасибо. Пожалуйста, походатайствуйте, чтобы мне разрешили свидание с мужем. Хотя бы на час! На полчаса!
    Понимая деликатность просьбы, женщина говорила вполголоса, но с отчаянной решимостью, какая обычно бывает у людей, доведенных до крайности.
    - Я?!
    - Ну да. У вас же... вы же работаете... - запнулась просительница. - Мне сказали, нужно обратиться к даганскому начальству. Я пыталась записаться на прием, но мне отказали. Потому что не положено. Такие просьбы не рассматривают.
    Айями растерянно оглянулась. На набережной среди сугробов мелькал помпончик - это дочка каталась со снежной хребтины под присмотром Эммалиэ. Воскресный поход к реке семья решила совместить с прогулкой, благо солнечно и безветренно. А у проруби, поодаль, переминались женщины. Посматривали на Айями и на её собеседницу, пытаясь уловить обрывки разговора.
    "Они знают. Знают!" - ударило по вискам озарение.
    - А вы работаете в комендатуре. К вам прислушаются. Пожалуйста, помогите! - воскликнула просительница с надрывом, и Айями испуганно отступила, вообразив, что та сейчас упадет на колени, умоляя.
    - Я попробую, - сказала Айями. - Как зовут вашего мужа?
    
    До сегодняшнего дня она и не подозревала о запрете на свидания с пленными. Не было необходимости. А узнав, задумалась. Наверное, даганны опасаются, что Сопротивление передаст через посетительниц весточку с воли, и арестанты начнут саботировать или, чего доброго, устроят мятеж.
    Вернувшись домой, Айями поделилась предположениями.
    - Возможно, ты права. Или даганны находят удовольствие в том, чтобы лишний раз унизить нас, амидарейцев, отказывая в свиданиях с родными, - ответила Эммалиэ. - А я слушаю и удивляюсь. Тебя не беспокоит, что горожане пронюхали о высокопоставленном покровителе, и теперь в их глазах ты - вторая Оламка. Зато чужие проблемы взволновали тебя как свои собственные.
    - Следовало отказать в помощи? - смутилась Айями.
    - Почему же, попытайся. Вдруг он пойдет навстречу? Но если не согласится, будь готова узнать о себе много нелестного.
    - Я и не рассчитываю на пламенное спасибо. - Айями пожала плечами, стараясь не показать, что задета предостережением.
    - Это хорошо, что ты мыслишь здраво и не обольщаешься. Сегодня человек горячо благодарит за помощь, а завтра, не раздумывая, плюнет в лицо. Не давай невыполнимых обещаний. Тем более, их выполнимость зависит от того, кто совсем недавно считался нашим врагом.
    - Постараюсь, - кивнула Айями.
     Она не стала говорить, что успела представить себя на месте Улалиры, и что вместо чужого незнакомого мужа в тюрьме мог томиться Микас. И тогда не приезжая амидарейка обивала бы порог комендатуры, прося о свидании с любимым, а Айями.
    
    - Что сегодня не так? - спросил недовольно Веч, прервав обжиманья.
     Вроде бы как всегда. Кровать расстелена, и мехрем отзывчива. И пусть не отказывает в ласках, мыслями находится не в номере. И последнее категорически не устраивало Веча.
     - Прости, я задумалась.
     - О чем? Опять о запретном?
     - Наверное, - ответила Айями не сразу. - Почему заключенным не разрешают свидания с родными?
     Веч скатился и лег рядом, подложив руку под голову.
     - Для тебя это важно? Именно сегодня и именно сейчас? Ни раньше, ни позже.
     - Извини. - Айями прижалась к нему, поцеловала в плечо. - Вчера одна женщина поделилась. Она была очень расстроена. Вот об этом и думаю.
     - Тебе-то что с того? Муж ведь не твой, - обронил Веч. Заметил, что Айями отодвинулась и убрала руку, которой обнимала. - Особой надобности в свиданиях нет. Потерпит бабёнка, не помрёт с тоски. Теперь-то глупо помирать. Её мужу светит одна дорога - в Даганнию. Вот там пускай голубки и любятся вдоволь.
     - Так ведь не завтра же его отправят в вашу страну, - возразила Айями. - Сколько ей ждать? Месяц, два, три? В войну ждала, после капитуляции разыскала, а теперь к нему и прикоснуться не разрешают, не то что поговорить.
     О том, что пленных депортируют небольшими партиями в эшелонах, а родственникам предлагают добираться до Даганнии пассажирским поездом, рассказала сбивчиво Улалира. Как и о том, что даганны запрещают свидания с близкими. Единственная возможность - увидеться затемно ранним утром, когда арестантов отвозят на работы, и вечером, когда грузовики возвращаются в город. И то издали, потому что солдаты, выстроив кордон, не подпускают к пленным и отпугивают женщин автоматами.
     - Разве она много просит? Всего лишь час на свидание.
     - Ты, что ли, решила стать vikhar*? - отозвался раздраженно Веч. - В чем проблема-то? Муж твоей амидарейки жив, здоров - разве плохо? Рано или поздно они встретятся, если, конечно, бабёнка не струсит и поедет в Даганнию.
     Вскинулась Айями и села на краю кровати, прикрывшись одеялом.
     - Ты не понимаешь! И не поймешь. Она поедет, не сомневайся. Третий месяц ждет разрешение на въезд, но ваша миграционная служба медлит. А ведь это настоящая мука - знать, что любимый человек неподалеку, и не быть с ним. Тогда и дышится вполовину, и сердце бьется через раз. А мир вокруг теряет цвет и смысл.
     - Помоги мне, Триединый, вытерпеть очередные амидарейские заморочки, - проворчал Веч. - Насколько я понял, вечер закончился, не успев начаться.
     Айями аж подбросило от злости. Она ему об истинах, священных для каждого амидарейца, а у Веча одна-единственная пластинка - постель и всё, что с нею связано.
     Вспыхнула Айями и приглушила сердитость. Потому как вспыльчивость и дипломатичность несовместимы.
     - Хорошо, - ответила со вздохом. - Вы установили правила, а нам остается им следовать. Но представь хотя бы на мгновение, что на месте пленного.... на месте любого из них мог быть ты. Постой, ничего не говори, - накрыла ладонью рот Веча, заметив, что тот, ухмыляясь, порывается ответить. - Просто представь. Не потому что кто-то проиграл, а кто-то победил. Сам факт: ты там, а я здесь, в двух шагах. Но нет никакой возможности прикоснуться к тебе, обнять, поцеловать... И не дотянуться до тебя, не дотронуться... Только смотреть издалека, пока не прогонят... И так день за днем.
     Каким-то непонятным образом лицо Веча оказалось рядом - глаза в глаза, губы к губам. Радужки накрыла чернота - непроглядная, зачарованная. Потому как вера в сказанное тоже бывает убедительной. И Айями верила. Каждому своему слову. Ведь она говорила сердцем. Искренне.
     - И вот здесь не горит, - сказала с тоской, приложив ладонь к груди. - А тлеет... больно. Оттого что безнадежно.
     Чужая трагедия превратилась в её собственную, как и отчаяние незнакомой приезжей женщины. Все святые, да Айями сейчас упадет без поддержки его сильных надежных рук. Задохнется, не слыша стука его сердца. Попросту сойдет с ума, если он не стиснет в объятиях и не прижмет к себе, подтверждая, что вот он - живой и невредимый. Что никуда не денется и не исчезнет.
     - Аама... - обожгло кожу срывающееся дыхание, и одеяло куда-то пропало. - Аама...
    
     Видимо, она продемонстрировала веские аргументы, потому что остаток вечера Веч был немногословен и задумчив. Поглядывал на Айями и хмурился в такт своим мыслям. Она же помалкивала, с преувеличенным вниманием поглощая ужин. Потому что, обнажив душу, испытывала опустошенность и на любую насмешку Веча ответила бы глубокой обидой.
     Но он не собирался подшучивать.
     - Ладно, - сказал в конце концов. - Как зовут мужа этой бабёнки?
     Айями назвала имя.
     Веч попытался повторить, запоминая, и запнувшись на первом же слоге, выругался.
     - Тьфу, бесова мотня. Язык сломаешь. Скажи этой амидарейке, пусть приходит в комендатуру и сошлется дежурному на меня. Организуем ей свидание.
     - А другие женщины? - ухватилась Айями.
     - Что значит "другие женщины"? - спросил грозно Веч.
     - Те, что разыскали своих близких по спискам.
     - Даже не думай. Это тюрьма, а не дом для встреч.
     - Но почему нельзя? Вы чего-то опасаетесь? - вырвалось у Айями.
     Он фыркнул.
     - Меньше всего, - ответил, развеселившись. - В любом случае забудь о других. Весь мир не обнимешь.
     - То есть? - воззрилась Айями непонимающе.
     - Такая поговорка. Как ни старайся, невозможно всё охватить.
     Она грустно кивнула, соглашаясь. Бесполезно уговаривать Веча. И на том спасибо, что не отказал просьбе Улалиры.
    
    При случае Айями передала волеизъявление господина подполковника. Завидев на набережной знакомое серое пальто и старушечий вязаный платок, притормозила с тележкой и сделала вид, что не заметила живого любопытства женщин, в компании которых Улалира пришла за водой. Однако предпочла разговор в сторонке.
    Выслушав, Улалира поблагодарила едва ли не со слезами:
    - Спасибо, спасибо! Пусть святые оберегают вас и вашу семью.
    И вопреки предостережениям Эммалиэ, при последующих встречах не отворачивалась и здоровалась кивком. А при тюрьме оборудовали помещение для свиданий с арестантами. По предварительной записи, под присмотром вооруженной охраны и не дольше получаса. Правда, наложили запрет на передачки. Ни продуктов, ни папирос, ни теплых варежек. Но амидарейкам и этого достаточно. Очередь у тюрьмы не уменьшалась до позднего вечера, Айями видела, возвращаясь из гостиницы на машине.
    Веч, поначалу высказавший категорическое "нет" свиданиям, всё-таки убедил господина полковника в небольшой поблажке для местных. А как иначе, если мехрем день ото дня меланхолична и отстраненна. И строит версии о причинах непонятной принципиальности даганнов, вместо того чтобы предаваться более приятным вещам. Получается, вечер насмарку, никакого удовольствия.
    Айями, узнав, чуть ли не захлопала в ладоши от радости. И к Вечу прильнула, ластясь.
     - Тебе, наверное, смешно, что мы уделяем больше внимания чувствам, чем физиологии.
     - Отчего же. Я знаю, что у вас, амидарейцев, тонкая душевная конституция, - ответил тот, посмеиваясь. Заставил Айями подняться с кровати, запретив кутаться в простыню. Вынул из сумки полупрозрачную тряпочку и повязал на бедрах мехрем*. Оглядев пародию на одеяние, вынес вердикт: - Не лебек*, но сойдет и так. Танцуй.
     - Как? - растерялась Айями. Вот так приказ. Практически нагишом - и танцевать?
     - Как твои чувства подсказывают, - хмыкнул Веч, поедая глазами тряпочку, которая ничего не скрывала.
    Айями подумала-подумала... Вдохнула полной грудью, зажмурилась и начала танцевать.
    
    Её стали узнавать. Как-то на набережной одна женщина толкнула другую в бок и показала на Айями: мол, вот она. Та самая. И начали здороваться - как незнакомые приезжие, так и свои, городские. Некоторые специально переходили на противоположную сторону улицы, чтобы поприветствовать Айями.
    Из-за повышенного внимания к своей персоне она испытывала неловкость. Айями не сомневалась, что нужда заставляет людей растягивать губы в заискивающей улыбке. И сравнение с Оламирь не выходило из головы. В конечном итоге, Айями ничем не лучше других. Когда стало невмоготу, поспешила за помощью, а едва надобность отпала, разошлись пути-дорожки с Оламкой.
    И Сиорем соизволил поздороваться, хотя добился обратного эффекта, напугав. Появился из ниоткуда, когда Айями втаскивала нагруженную тележку на ступеньку. Раннее утро, в подъезде хоть выколи глаз, и вдруг темная фигура заслонила дверной проем. Поневоле ойкнешь и осядешь наземь от испуга.
    - Что орешь? Я это. Мимо проходил, - проворчал Сиорем. - Подумал, не пожелать ли хорошего дня.
    - С-спасибо, и тебе того же, - ответила Айями, придя в себя.
    - Ладно, бывай. Не кашляй, - сказал сосед и ушел, оставив её в недоумении.
    И супруга его, Ниналини, не иначе как караулила, поджидая у окна. В выходной день Айями вкатила "прицеп" с грузом во двор, а та спешит навстречу. Вроде как случайно столкнулась.
    - Здравствуй, соседушка, - пропела медово Ниналини. - Смотрю, трудишься без устали. Только и успеваешь бегать к речке и обратно.
    - Вот, затеяли стирку, - ответила Айями неохотно.
    - Ох, и я стираю день-деньской, силушек нет. Кожа слезает, руки горят, - посетовала Ниналини. - У тебя вазелинчика не найдется?
    - Не найдется. Смазывай руки маслом и надевай варежки на ночь. Помогает.
    - Помилуй, какое масло? - заохала Ниналини. - Это у вас, ценных работников, оно водится, а у нас отродясь не бывало.
    - Разве? - удивилась Айями. - Теперь во всех пайках есть масло. Сиорему должны выдавать. Или он скрывает от тебя?
    В последнее время даганны выплачивали часть заработка растительным маслом из рапса, питательным и дешёвым, как пояснил Веч. Содержимое бутылок имело своеобразный запах и вкус, зато добавляло сытости блюдам и считалось полезным для здоровья.
     - Ну, сколько ему выдают? Ложки две-три и то по стенкам. На раз лепешек напечь.
    - Кто как работает, тому так и платят, - отозвалась Айями, намекая на лентяйство соседа.
    - Ему хоть на голове стой, всё равно не озолотят. За теплую койку даганны платят щедрее, - съязвила Ниналини, не удержавшись.
    - До свидания, - потянула Айями тележку.
    Ниналини сообразила, что сморозила лишнего.
    - Эй, соседушка, как появится вазелинчик, скажи. Я бы поменялась. Не пожадничаю, внакладе не останешься, - крикнула вслед.
    
    Быстрота сарафанного радио сравнима со скоростью света. И свидетельство тому - ручеек просьб, потекших к Айями.
    Не сразу до неё дошло, что не все просьбы выполнимы. Ведь, как верно заметила Эммалиэ, их реализуемость зависела от одного-единственного человека.
    Однажды отправилась Айями за водой. Вытянула тележку с полным бидоном с реки и остановилась передохнуть на набережной. К Айями подошла незнакомая женщина и после короткого приветствия изложила просьбу: походатайствовать, чтобы мужа перевели с лесоповала на разбор нежилых домов. Супруга амидарейки держали в тюрьме и наравне с другими арестантами вменили ежедневный физический труд.
    - Болеет он, застудился. Суставы ломит, спина не гнется. Едва ноги волочит. А на разборе полегче.
    - Если болеет, нужно сказать даганнам, они вызовут Зоимэль для медосмотра и лечения. Это наша врачевательница, - уточнила Айями, поняв, что просительница из приезжих.
    - Её слово для даганнов не указ. Труд, говорят, и дармоедов излечивает. А он разве бездельничает? Верхонки дырявые, шинель на рыбьем меху, подошва из картона. Изматывается, а норму не выполняет. А у даганнов правило: если не успел, урезают паек всей бригаде.
    - Я попробую походатайствовать за вашего мужа, - сказала Айями, поколебавшись.
    С подобными просьбами к ней ещё не обращались, и неизвестно, как отреагирует господин подполковник.
    
    Веч выслушал и, как ни странно, не отказал.
    - Ладно. Хотя не вижу особой разницы в том, где работать. И тут, и там труд оценивается по результату. Пусть муж твоей амидарейки не рассчитывает на поблажку.
    - Он будет стараться наравне с остальными. Просто ему нужна небольшая передышка, - заверила Айями и закинула удочку: - У пленных шутовская одежда, поэтому и болеют. И отдача снижается. А здоровый человек запросто осилит норму, а то и перевыполнит.
    - А вот в эти вопросы не лезь, - отрезал Веч. - Болезного переведут, куда просит, и не больше.
    - Хорошо, - кивнула Айями согласно.
    Она не сомневалась, что Веч обдумает и подаст дельное предложение господину полковнику об увеличении результативности труда арестантов. И при случае нарочито взгрустнула, выказав озабоченность состоянием их здоровья. Ведь тюрьме держали не абы кого, а соотечественников Айями, и её муж тоже мог прозябать в холоде и неуюте подвального помещения, останься он в живых. В общем, возомнила о себе невесть что в полной уверенности, что ненавязчивые намёки возымеют действие. Мол, что ни попрошу, господин подполковник ни в чём не отказывает. А печаль в глазах и хандрящее настроение его подстегнут, однажды этот прием помог.
    Не тут-то было. Помимо того, что на Веча напала хмурая неразговорчивость, он вдобавок наглядно продемонстрировал, кто "в доме хозяин". Следующим вечером вышла Айями на крыльцо после работы, а у ратуши - ни машины, ни водителя. Лишь патрульные прохаживаются по площади. Айями растерялась, вернулась в холл. Спросила у дежурного, не знает ли тот, где господин подполковник, а вахтенный ответил, так, мол, и так, руководство не изволили покидать кабинет. Работают-с.
    Айями потопталась неуверенно и направилась назад в комнату. Сняв пальто, бесцельно побродила меж столов. Посидела на подоконнике, глядя, как разгораются нибелимовые* фонари на улице. Эдак можно до ночи глазеть в окно, а Веч и не вспомнит. Обычно он присылал записку с помощником, если бывал занят, а сегодня не удосужился предупредить. И днем не появился в комнате переводчиц с проверкой, успевшей войти в традицию.
    Решившись, Айями поднялась на третий этаж. В приемной господин В'Аррас оторвал голову от стола, заваленного бумагами, и коротко кивнул в сторону дерматиновой двери, показывая: проходи, задерживать не стану. Хозяин кабинета тоже оказался по горло занятым. Расстелив на столе карту местности, наносил пометки, сверяясь с записями в блокноте. Глянул на гостью мельком, указал на тахту, мол, обожди, и склонился к столу. Сам не сказал ни слова и Айями не захотел слушать.
    Поставив сумку, она пристроилась на краешке тахты. Расхаживать по кабинету и любопытствовать, заглядывая через плечо Веча, посчитала невоспитанным. Вдруг он воспримет интерес мехрем как вынюхивание или, чего доброго, шпионаж? Но и сидеть надоело. Айями и так провела весь день за столом, корпя над переводом. И сейчас то ерзала, то замирала. Время от времени Вечу звонили, он отвечал коротко, в основном, "да" или "нет", а для обстоятельного разговора с абонентом выходил в приемную. А может, испытывал Айями на порядочность, оставляя разложенную карту на столе.
    Сегодня Веч был чужим. Незнакомым. И погрузившись в дела, не замечал Айями, словно она - пустое место. Что ж, неудивительно. Ведь он - большой начальник в даганской армии. Высокопоставленный офицер, которому отдают честь десятки, а то и сотни военных.
    Устав ждать, Айями сняла сапоги и, забравшись с ногами на тахту, прикорнула. И подскочила от бряканья посуды. Вроде бы на минутку смежила веки, а выяснилось, что пролетело полчаса.
    Рослый даганн в поварском фартуке поверх форменной одежды расставлял кастрюльки на столе и без стеснения наблюдал за Айями, неловко разминающей затекшие ступни. Оказывается, он принес ужин на широком подносе, вдобавок кастрюльки прятались под колпаками, похожими на грелки, которыми Эммалиэ укутывала дома чайник, чтобы удержать тепло.
    Айями поспешила отвернуться, потому что в глазах повара помимо оценивающего мужского любопытства без труда разглядела снисходительное презрение. К амидарейке, продавшейся победителю за жратву и прочие житейские радости.
    Настроение, и без того державшееся у нулевой отметки, полетело вниз.
    Веч сидел напротив и молчал. И тишина тяготила, заставляя Айями нервничать, равно как и брови господина подполковника, сведенные к переносице, и его насупленность. Айями чувствовала, он сердится не по работе, а из-за неё. Из-за непомерных запросов мехрем. И ведь если бы просила о подарках. Так нет же, печется о благе тех, кого ни разу не видела в глаза.
    Молчание давило на неё виной и незнанием того, как подступиться к Вечу и сгладить размолвку. Он явно не собирался облегчать задачу.
    Ужин протекал в молчании под звяканье посуды, и Айями мечтала о том, как бы укрыться от гнетущей атмосферы. Сгорбилась как побитая собачонка и возила ложкой в кастрюльке, не чувствуя вкуса блюд. Хотела сказать, что перегнула палку, рассчитывая воздействовать на Веча, но разве она попросила о чем-то плохом и недопустимом? Встретилась с его тяжелым взглядом и понурилась.
    Оно и понятно. Не следует забывать, что милости не бывают неисчерпаемыми, и нужно знать меру. Господин подполковник - не мальчик на побегушках, которым можно вертеть, как вздумается, и выставлять посмешищем перед сослуживцами.
    - Это зависит не от меня, понимаешь? - сказал вдруг Веч.
    Айями кивнула с облегчением и возблагодарила святых: он заговорил! Казалось, еще мгновение, и грозовая тишина, разросшаяся мыльным пузырем, лопнет с оглушающим звуком.
    - Иди сюда. - Веч протянул руку, и она подчинилась, усевшись неловко у него на коленях. Право слово, как великовозрастная школьница.
    - Жалко тебе своих, да? А наших не жалко? Когда мы заняли Милху, - сказал он, исковеркав сильным акцентом название города Мильхау, - выяснилось, что там находился даганский концлагерь. За полгода амидарейские псы умертвили более пяти тысяч человек. Пленных солдат, офицеров, мирное население... Люди мёрли как мухи от голода и холода. И из-за антисанитарии. Тела сбрасывали в овраг, не хороня. А в здешней тюрьме потери составили одиннадцать душ за те же полгода. Из них шестеро раненых, остальные предпочли трусливо расстаться с жизнью. И мы разрешили доставить их тела в ваш храм, как и полагается, для посмертных ритуалов. Так кого тебе жальче, Аама?
    - Прости, - Айями обняла его и уткнулась, шепча на ухо. - Прости, прости...
    Прижалась и затихла. Ну, что тут еще скажешь?
    - За что прощать? Наоборот, я бы удивился, если бы ты не заступилась. Это ведь твои сородичи, - хмыкнул Веч. - Но есть темы, которые лучше не трогать.
    Провальный вечер завершился более или менее сносно. Ледок натянутости треснул, и прощание в машине у подъезда получилось примиряющим.
    Зато Эммалиэ, выслушав подробности, опять-таки отрезвила.
    - Согласна, на совести у амидарейцев достаточно грехов. Но и даганны не лучше. Наступая, подчистую вырезали наши поселения, не жалея ни малых, ни старых. Иногда я размышляю, откуда в людях столько ненависти, и где она прячется, дожидаясь своего часа. Ведь наши народы никогда не враждовали, и вдруг словно бешеная собака покусала.
    - Зато сейчас даганны ведут себя цивилизованно. Не устраивают самосуд и произвол, хотя запросто могли бы нас истребить, - возразила Айями.
    - Им невыгодно. Нашими руками они перевозят богатства Амидареи в свою страну и нашими же руками собираются восстанавливать свою землю.
    Поэтому и помалкивает господин подполковник, прикрываясь запретами как щитом. И увиливает от прямого ответа о будущем Амидареи, потому что ему не хватит мужества признать очевидное, глядя в глаза Айями.
     - Пусть восстанавливают, но без нас с вами. В Даганнию не поедем, - постановила она твердо.
    
    Айями просили.
    Помочь устроиться на работу.
    Помочь, чтобы посылку для мужа приняли в тюрьме.
    Помочь, чтобы миграционная служба разрешила переезд на север страны.
    Помочь, чтобы для лечения тяжелой пневмонии у ребенка выделили лекарства. Тех, что получила Зоимэль, катастрофически мало.
    Айями видела, в просьбах нет жажды наживы и поиска выгоды, а есть лишь стремление выжить и тревога за близких. Смогла бы она отказать? Нет. Смогла бы запросить плату за посредничество? Вряд ли. Потому что прекрасно понимала людей, обращавшихся к ней в последней надежде. Потому что, как и они, была амидарейкой, а национальная солидарность много значит в лихое и полное тягот время.
    Господин подполковник не во всех случаях проявлял категоричность, и Айями научилась философски относиться к отказам. И научилась интуитивно распознавать заранее, пойдет ли Веч навстречу. Он ведь человек подневольный и подчиняется приказам. Если отвечает: "невозможно" или "забудь", надо слушаться и не давить на жалость слезой или обидой. Но и сказать человеку: "Нет, и не просите, бесполезно" Айями не могла. Говорила: "Я попробую, но не могу обещать с точностью".
     Веч так и называл женщин, обращавшихся к ней за помощью: "твои амидарейки".
    - Медицинское образование у твоей амидарейки есть? - спросил в ответ на ходатайство о трудоустройстве медсестрой или санитаркой.
    - Нет. Она учительница.
    - Почему не хочет в Даганнию? Там в ваших школах нехватка учителей.
    - Так её муж здесь, в тюрьме. К нему приехала, вслед за ним и отправится, когда разрешат.
    Веч помолчал.
     - В госпиталь не возьмут, у них и без того переполнен штат. Можно пристроить на станцию уборщицей. Или побрезгует?
    - Согласится, конечно, - возрадовалась Айями.
    
    - Уборщицей? - переспросила разочарованно просительница. - А в госпиталь никак?
    - Все вакансии заняты, увы.
    - Может, в комендатуре найдется место?
    - И там штат полностью заполнен, - ответила Айями, раздражаясь.
    Женщина поджала губы.
    - Вот вы почему-то не идете работать на станцию. Что ж, я понимаю, в комендатуре тепло, сухо, спокойно.
    - Если вы знаете даганский, я могу порекомендовать, чтобы вас взяли переводчиком, - предложила Айями, впрочем, без особой уверенности в том, что обещание выполнимо. И вообще, чем недовольна просительница? Её обеспечат пайком, хозяйственными мелочами, выдадут пимы. Голодная смерть от переохлаждения не грозит.
    - Нет, даганского я не знаю. Это варварский и убогий язык, - сказала женщина с пренебрежением.
    "Значит, тебя не долбала жизнь по загривку, если отказываешься брать, что дают" - подумала Айями. - "И откуда такая неженка приехала?"
    - Я могу работать секретарем, вести делопроизводство, - выдала та. - В архиве могу работать и в библиотеке.
    У Айями округлились глаза. Что уж говорить, если Виинере лин Диамина, учительница литературы и по совместительству репортер местной газеты, уважаемая горожанами, в свое время отказалась уезжать в эвакуацию, а теперь работала посудомойкой при даганской столовой и не кривилась. И умудрялась при этом не терять достоинства.
    - Не уверена, что профессия библиотекаря востребована у даганнов. И архив пустует. Документы уничтожены.
    - Просто вы не захотели помочь. Не захотели подобрать нужные слова, чтобы убедить своё руководство, - объявила просительница, выделив с особой интонацией фразу о "руководстве".
    - Подберите самостоятельно правильные слова, - разозлилась Айями и, отвернувшись, потянула тележку с водой. Разговор окончен.
    - Спасибо и на этом, - раздалось за спиной. Даже не видя, Айями поняла по недовольному тону, что женщина винит её в неудаче с трудоустройством.
    
    - У неё муж в тюрьме. На что она живет? Чем кормится? - удивлялась Айями, вернувшись домой. - Сразу видно, детей нет, иначе ухватилась бы за любую работу.
    - Наверное, недавно в нашем городе. Думаю, скооперировалась с кем-то из приезжих, вместе и ведут хозяйство, - ответила Эммалиэ.
    - Отчитала меня как девочку, словно я чем-то ей обязана, - пожаловалась Айями.
    - Добрая ты и отзывчивая. И не хочешь признавать, что люди, бывает, отвечают злом на добро, - пожурила Эммалиэ. - Ко мне ведь тоже подходят, когда мы с Люней гуляем. Просят помочь.
    - Вас просят?! - удивилась Айями.
    - Ну да. Чтобы я замолвила перед тобой словечко, а ты походатайствовала перед ним.
    - Вы не рассказывали об этом.
    - Так ведь я не бюро добрых услуг, и от меня мало что зависит. Так и отвечаю людям, чтобы обращались напрямик к тебе.
    - А Люня? Они не... высказываются обо мне при дочке?
    - Пусть попробуют, - усмехнулась Эммалиэ. - Одна дамочка открыла было рот, да я пригрозила, мол, не плюй в колодец, пригодится воды напиться. И днем, пока ты на работе, приходили пару раз домой, для разговора. В дверь стучали, но я не открыла.
    - Почему?
    - Потому. И тебе не советую. Безопаснее разговаривать на улице.
    - Для кого? - продолжала недоумевать Айями.
    - Для тебя, глупая.
    Жизненного опыта Эммалиэ не занимать. Знает всё о людской злобе и ненависти. Зато Айями, не в пример, отказывалась верить в человеческую подлость. Отхлестать презрением и оскорбительными словами - куда ни шло, но поднять руку...
    Наивная.
    А та женщина, что побрезговала мыть полы на станции, всё-таки выкрутилась. Придумала присматривать за детьми, чьи матери работали на даганнов. Набрала группу дошколят и устроила детский сад в квартире. Правда, недолго собирала пайки с женщин. Как оказалось, воспитательница приглядывала за детьми спустя рукава и, к тому же, оказалась несдержанной на язык. Дело закончилось скандалом, о чем и поведала Эммалиэ, вернувшись однажды от приятельницы.
    
     41
    Уж как радовалась Айями, если удавалось помочь людям, и считала своей маленькой победой, когда Веч соглашался на уступки. Поэтому известие о попытке бегства арестантов стало громом среди ясного неба.
    После обеда в комнате переводчиц появился В'Аррас и передал устное послание: господин подполковник занят и навряд ли рано освободится. Это означало, что вечер в гостинице отменяется. Айями не удивилась, время от времени таковое случалось. А, вернувшись домой, услышала от Эммалиэ сногсшибательную новость.
    - Поговаривают, пленных как обычно отвезли на лесоповал, а они улучили момент и напали на охранников. Никто толком не знает, есть ли убитые и раненые, и удалось ли нашим сбежать. Даганны отменили свидания и не подпускают к тюрьме.
    Весь вечер обсуждали женщины смелый и безрассудный поступок арестантов, и на следующий день переводчицы обмусоливали горячую новость. Перебрали все слухи и домыслы, потому что даже всеведущая Мариаль не знала подробностей. Амидарейки попробовали выудить из Имара хотя бы крупинки информации, но тот помалкивал.
    - Расследование скоро закончится, и населению сообщат результаты. А сейчас возвращайтесь к работе. Уже полдень, а продуктивность труда на нуле.
    Напарницы пристыженно склонились над переводами. И украдкой переглядывались: если Имар спокоен и не мрачен, значит, убитых среди даганнов нет. А следовательно, мятежников не расстреляют, ведь победители обещаний на ветер не бросают.
    Сегодня господин подполковник уладил свои дела и не стал отказываться от вечера в гостинице. И конечно же, Айями не утерпела с расспросами. Тут же, у порога, едва войдя в номер и сняв пальто. И добавила, осёкшись:
    - Или это военная тайна?
    Опять Веч решит, что она лезет, куда не следует.
    Однако он не стал секретничать. И охотно рассказал о том, что вчера арестованных отправили на рубку и валку леса, и они, сговорившись, напали на охрану. И пусть даганские надзиратели отделались легкими ранениями, а рисковые мятежники далеко не убежали, схлопотав вослед пули, факт остался фактом: при нападавших обнаружились заточки и ножи. Даганны, недолго думая, пришли к выводу: во время свиданий при тюрьме посетительницы или умудрились передать холодное оружие, или принесли мужьям весточку о том, где заранее припрятан смертоносный схрон. А значит, имел место преднамеренный сговор. Вот тебе и жёны, тоскующие в разлуке. В итоге - раненые с обеих сторон и двое убитых среди пленных.
    Мало сказать, что Айями растерялась, услышав подробности. У неё отнялся дар речи. Достижение, которым Айями гордилась, вернулось к исходной точке: даганны запретили свидания с арестантами.
    В её мыслях царил раздрай. С одной стороны, грызла вина, ведь Айями поручилась за соотечественников, и господин подполковник, поверив в искренность просьб, организовал свидания с близкими и родными. Получается, она подвела Веча перед начальством. С другой стороны, Айями признала, что нужно обладать немалой силой духа, чтобы решиться на заговор, пускай, он дерзкий и безумный. И амидарейцы - далеко не трусы, что бы там ни говорили некоторые.
    Веч, на удивление, пребывал в благосклонном настроении. Наверное, ждал, когда Айями начнет заступаться за соплеменников. Она и не подозревала, что после допросов в течение полутора суток и выяснения обстоятельств несостоявшегося побега злой задор господина подполковника поугас. Но не сомневалась: Веч посмеется, вздумай она оправдывать и защищать виновных. Доверие непросто отвоевать, но легко потерять.
    - Их арестуют?
    - Кого? Амидареек, ставших сообщницами? - уточнил небрежно Веч и, натешившись смятением Айями, ответил: - Мы считаем, что аресты бесполезны и неэффективны. Зато бунтарей и прочих, им сочувствующих, вразумит, если тюремный режим будет сохранен и по прибытии на территорию Даганнии.
    - Пожизненно? - ахнула Айями.
    Годами жить в разлуке, будучи разделенными колючей проволокой? И довольствоваться редкими свиданиями, и то по великой милости надзирателей. Это же медленное самоубийство!
    - Зависит от поведения. Дебоширам не на что надеяться. А те, кто пересмотрит свои взгляды и согласится на мирное сосуществование с нашим народом, могут рассчитывать на освобождение. Со временем, когда истечет срок наказания, - пояснил снисходительно Веч.
    Воистину изощренная мера воздействия. И результативная. Причем при любом раскладе пленных принудительно депортируют в Даганнию, но в каком статусе? Условно свободными, с разрешением на проживание с семьями в амидарейских поселках, или бесправными каторжниками? И не факт, что первое предпочтительнее второго. Сказка о сытой и безопасной жизни за Полиамскими горами, показанная на экранном полотнище, осталась под большим сомнением.
    Словом, Айями несказанно расстроилась такому повороту дел, ведь она приложила достаточно усилий, убедив Веча в безобидности тюремных свиданий. А вот амидареек мало заботило, благодаря чьей протекции они получили право на встречи с родными. Зато наложенный запрет аукнулся волной недовольства. Правда, меж собой и вполголоса, потому как женщины побаивались и за себя, и за близких, томившихся за решёткой.
    - Мы не в ответе за идиотов, возомнивших себя героями. Пусть их наказывают, а мы не при чём.
    И опять потянулись к Айями за помощью - устроить встречу с мужем... с братом... с сыном...
    Как оказалось, при чём. Побег рискнули совершить семеро, а в отместку даганны запретили свидания для всех и без исключений.
    - Невозможно, - торжественно вынес вердикт Веч в ответ на робкую просьбу, ею высказанную. Мол, кто-то пел о крепости взаимных чувств и о том, что амидарейцы чахнут с тоски вдали от любимых, а на деле встречи при тюрьме способствовали заговору.
    Собственно, Айями и не сомневалась в резолюции господина подполковника. И поясняла людям:
    - Простите, пока что свидания запрещены. Ситуация неоднозначная, нужно потерпеть. Выждать. Даганны успокоятся и со временем отменят запрет.
    Ей не верили. Думали, набивает цену. Торгуется, придумывая различные отговорки. В ответ предлагали плату за помощь - пайки, махорку, соль, свечи...
    - Не стоит. Сейчас бесполезно просить о свиданиях. Меня не станут слушать, - оправдывалась Айями.
    И однажды услышала в ответ: "Даганская шлюха... Зажралась, курва. И консервы не берет". Правда, негромкое и брошенное в спину, однако ж, отчетливое.
    И... ничего не произошло. Не запнулась Айями, не втянула голову в плечи от стыда, не опустила глаз. Наоборот, распрямила спину и, не оглянувшись, покатила нагруженную тележку домой. Напускное спокойствие далось нелегко. Оно и понято. В первый раз всегда трудно.
    
    Вскоре Веч уехал в командировку, и опять в штаб. И хотя твердо заявил, что на этот раз отлучится на неделю и ни днем дольше, Айями не обольщалась. У военных каждый день новые стратегии и новые планы, которые запросто задержат в столице.
    Она заметила, что Веч не любил долгие сборы и прощания. Он тянул с отъездом и отбыл из города поздним вечером, проводив Айями, как обычно, от гостиницы до дома. И избегал разговора о предстоящей разлуке, словно эта тема не стоила выеденного яйца. Сущая мелочишка: сейчас он уезжает и не сегодня-завтра вернется.
    Веч уехал, привычно напомнив: если потребуется, обращаться к господину помощнику, тот обязательно поможет. Айями послушно покивала, внимая наказу. Но увы, В'Аррас вряд ли взялся бы решать вопросы, которые начали накапливаться с отъездом его начальника. Потому что люди по-прежнему подходили к Айями на набережной и встречали возле дома. И просили помочь.
    Айями старательно запоминала лица и имена. И записывала на листочках просьбы людей, к ней обращавшихся. Смешно, конечно: вернется Веч в городок и с разбегу потянет в гостиничный номер, а она, не успев толком выбраться из кровати, начнет зачитывать нагишом список прошений. Нет, нужно быть дипломатичнее и не действовать нахраписто, иначе Веч решит, что его попросту используют. А пока он не приехал, остается запасаться терпением.
    - Извините, сейчас нет возможности решить вашу проблему. Думаю, позже удастся, - отвечала Айями вежливо.
    Чаще всего она слышала в ответ разочарованное "спасибо". Вроде как благодарность за неравнодушие. Но и оскорбительные высказывания стали звучать чаще. Не напрямик в лицо, а исподтишка, за спиной. Людей ведь не волнует, что самый важный человек, от которого зависит положительный исход дела, уехал из города.
    "Вот N помогла, а мне нет. Отказалась. Я, что, лицом не вышла? Или кланяюсь недостаточно низко?..."
    "Сама - пустое место, а строит из себя царицу небесную..."
    "И как земля таких носит? Видно, святые ослепли, ей благоволя..."
    "Ублажает иродов по очереди, потаскуха даганская. Как сыр в масле катается. Зазналась, нос задрала..."
    А те, кто раньше лебезил, прося о ходатайстве, теперь отворачивались при встрече, делая вид, будто незнакомы.
    Айями избрала тактику глухоты. Возвела невидимую стену из кирпичиков, отгородившись от недоброжелателей, и пропускала оскорбления мимо ушей, не огрызаясь в ответ. Грубые слова имеют целью уязвить и унизить, а у Айями было достаточно времени, чтобы подготовиться к нападкам. Но теперь она и извиняться перестала за то, что не в силах помочь. Молча разворачивалась и уходила, заметив недовольство просителя. А дома, стирая бельишко в тазу, приговаривала шепотом: "Пусть вода смоет с рук всё плохое, мне щедро отвешенное. Пусть заберёт чужую злобу и зависть, а оставит только хорошее". И ведь помогало. Развешивая постирушки, Айями выслушивала рассказ дочки о том, как прошел день. Вместе с Люнечкой рисовала, шила обновки из лоскутков для принцессы Динь-дон и читала сказки. Потому что никакие невзгоды не должны мешать общению с близкими.
    
    В отсутствие господина подполковника Айями получила неожиданный "подарок", сгладивший горький осадок будней. Вернулась она как-то после работы домой и была встречена у порога загадочной Люнечкой и виноватой Эммалиэ. А на кровати, в дочкиной шапке, обнаружила серый комочек. Котёнок!
    - Мама, глянь, кого мы нашли! - не удержавшись, закричала Люнечка, разбудив квартиранта. - Посмотри, какой хорошенький! И он наш. Можно, он у нас останется? Ну, пожалуйста, мам. Ему у нас понравилось. Он кушает хорошо и малыкает.
    - Мурлыкает, - поправила Эммалиэ. - Представляешь, увидели случайно на прогулке. Я бы мимо прошла и не заметила, а Люнечка глазастая, разглядела. Он к подъездной двери жался. И не пищал, иначе его быстро бы прибрали.
    - Тоже удивляюсь, - согласилась Айями, погладив котёнка. Тот напоминал мохнатый колобок с раздувшимся как мячик животом. - Где же твоя мамка? Бросила тебя, бедняжку.
    Невероятно. Живой котёнок! На третьем году войны в городе исчезли и кошки, и собаки. Одних переловили с банальным умыслом - на еду, а другие удрали подальше от людей, спасая шкуру. А Люнечка вообще познакомилась с домашними питомцами по картинкам в книжках.
    - Сейчас народ не особо бедствует, благо даганские пайки выручают. Вот и не кидаются на кошек, как раньше. Она, наверное, в подвале пряталась и мышей ловила, там и котят принесла. Деток-то кормить надо, вот и отправилась за пропитанием. Да, видно, попалась кому-то на глаза и сгинула, - предположила Эммалиэ.
    - Давайте за остальными детками сходим! - загорелась Люнечка.
    - Думаю, их уже забрали добрые хозяева. Такие, как ты, - ответила Эммалиэ, и женщины понимающе переглянулись.
    Если мальцы не замерзли, не погибли от голода, и им достало сил выбраться из подвала, то наверняка нашлись "добрые" прохожие, не погнушавшиеся прихватить животинку с прозаичной целью. В кастрюле всё съедобно. А что, в войну и птичьи гнезда разоряли, и воробьёв с синицами ощипывали на похлёбку.
    - Ума не приложу, как быть, - вздохнула Айями.
    - Настоящее чудо, что он здоров. Ни блох, ни лишаёв. Но поверь, если бы не Люня, я бы не обратила на него внимания, - сказала Эммалиэ виновато.
    "Я бы, не задумываясь, прошла мимо, но Люня вцепилась в котёнка - не оторвать" - с легкостью расшифровала Айями. И не осудила. Нелегко избавиться от привычки, выработавшейся в войну: лишние рты не нужны, в том числе, и кошачьи.
     - Давай оставим. Мамулечка, ну, пожалуйста, - взмолилась дочка. - Я буду слушаться, честно-честно. И бабе буду помогать, и тебе. И съем весь лук из супа, только не выгоняйте кису.
    Она так жалобно упрашивала и приготовилась плакать, что сердце Айями дрогнуло.
    - Ну, хорошо. Назначаю тебя ответственной за воспитание нового члена семьи, - заключила она, и Люнечка запрыгала от радости, а котёнок испугался и спрятался за шапкой.
    Тем же вечером женщины, прихватив свечи, с осторожностью спустились в подвал, где надолбили смерзшегося песка для туалетного лотка. К слову, котёнок не привередничал и с охотой уплетал всё, чем его кормили, видно, наголодался на год вперёд. И при ближайшем рассмотрении оказался кошечкой, которую дочка назвала поначалу Звездочкой. Но Эммалиэ переубедила: нужно звучное и короткое имя, чтобы животное быстро привыкло. В итоге, перебрав подходящие прозвища, остановились на Кнопке, уж больно маленькой казалась кошечка.
    Кнопка потеснила принцессу Динь-дон в борьбе за внимание дочки. Люнечка не могла надышаться на котёнка и возилась с ним днями напролёт. Теперь все разговоры в семье велись вокруг новой жилички. Да и Айями отдыхала душой, почесывая за ушком кошечки, тянувшейся к ласке как росток к солнцу. Поэтому, когда Веч вернулся в город, первым делом поделилась новостью о нежданном "подарке" судьбы. Наверное, рассказывая с невольным восторгом, Айями и сама превратилась в большого ребёнка, потому что Веч слушал с улыбкой, накручивая светлую прядь на палец.
    - Значит, нашла себе забот по горло? А я думал, скучала, - сказал с притворным упрёком.
    - Скучала, - призналась Айями и смутилась. Зато Вечу польстило. - Эммал... мама говорит, теперь у нас бабье царство. Мы с ней, Люня, Динь-дон и Кнопка.
    - У вас там цветник. Розарий, - засмеялся он.
    - Знаешь, мне совестно. Многие живут впроголодь, а у нас в доме кошка. Люди не поймут.
    - Ну, сколько она съедает? Размером с кулачок и ест в пять раз меньше, чем весит. И потом, разве появление кошек в вашем городе - не показатель того, что жизнь налаживается? А впроголодь живут лишь лентяи и религиозные фанатики. И ваша пацанва теперь ловит голубей из-за азарта и на продажу, а употреблять их в пищу многие брезгуют.
    И всё же слова Веча не успокоили. Из памяти еще не истерлись безнадежные времена, когда в еду шло всё, могущее пережевываться, поэтому кошка в доме показалась бы кому-то издевательством и насмешкой.
    - Ладно, если тебя тревожит, приноси зверюгу, пристроим её в казарму. Не пропадёт, - пообещал Веч.
    Зато Люнечка, узнав о великодушном предложении господина подполковника, устроила истерику с безутешными рыданиями. Не помогли и уверения в том, что у даганнов животинке будет привольно и сытно. Дочка, объявила, заикаясь от плача:
    - Ну и выгоняйте. Уйду от вас и буду жить вместе с Кнопой.
    Вот так вот. Айями опешила, натолкнувшись на такое проявление характера, хотя и в мыслях не имела доводить ребенка до слёз. А Люня отстояла за усатой-полосатой право на проживание в квартире.
    
    Вскоре прозвучал первый звоночек, подтвердивший слова Мариаль о далеко идущих намерениях даганнов в захваченной стране. Причиной стало объявление, вывешенное на площади возле ратуши. В нём сообщалось, что в ближайшее время часть военнопленных будет конвоирована из местной тюрьмы в концлагерь вблизи Алахэллы. К объявлению прикололи кнопками списки - амидарейские имена даганскими буквами, отпечатанные в столбик на машинке.
    Городок всколыхнулся. У доски объявлений образовалось столпотворение: женщины выискивали в списках имена родных. Многие плакали.
    - Не пойму, зачем лить слезы, - удивился Имар, глядя из окна на скорбные лица амидареек. - Их мужей ведь не на смерть посылают, а перебрасывают на другой участок работ. Пусть жёны получают разрешение в миграционной службе и отправляются следом.
    - Многие женщины добрались сюда с детьми, устроились на работу, худо-бедно обжились. А сейчас придется покидать город и уезжать в неизвестность. А ведь вы обещали, что им позволят отправиться семьями в Даганнию, - ответила Айями.
    Наверное, резковато высказалась, потому что Имар поджал губы.
    - Они отправятся, но позже, - сказал с недовольцей. - Планы нашего командования изменились, а мы выполняем приказы.
    И Имар неукоснительно им следовал. С некоторых пор он появлялся в комнате переводчиц в начале рабочего дня или незадолго до его окончания. Забегал на минутку, второпях проверял готовые переводы, раздавал задания и исчезал. Потому что с утра до вечера инженеры пропадали в городе и в его окрестностях, выясняя, осталось ли в этих местах что-нибудь стоящее, и заодно оценивали, имеет ли смысл рвать пупы, разбирая и вывозя строймат.
    А Эммалиэ поведала новость, услышанную от приятельницы: теперь рубка леса ведется не массово, а избирательно. Руками заключенных даганны валят деревья с ценной древесиной - ясень, дуб, клен, а прочее разнолесье игнорируют. Подходящих рощ и дубрав в окрестностях - раз, два и обчелся, поэтому день ото дня заключенных отвозят на вырубки всё дальше от города. Эдак часами катаются в грузовиках вместо того, чтобы работать, а такой расклад дел неэффективен для даганнов.
    Перемены в устоявшейся городской жизни взволновали население и взбудоражили Айями. Она бы не побоялась спросить у Веча, что означают маневры даганнов, но тот, как и Имар, с недавнего времени пропадал в отъездах по пригородам, отменяя вечерние свидания, и реже вызывал днём в кабинет на третьем этаже. А при нечастых встречах категорически отказывался обсуждать какие-либо вопросы, кроме нейтральных тем.
    - Послушай, я с трудом выкроил этот час и не хочу растратить его на пустые разговоры, - заявил, увлекая Айями на тахту.
    Свидания теперь получались смазанными и наспех. Господин подполковник стал рассеянным и задумчивым - что в постели, что за коротким ужином. А иногда трапеза и вовсе отменялась. Веч, скупо объяснив: "Что поделаешь, служба. Зовет и днем, и ночью", отбывал по делам, а у входа дожидался автомобиль, и водитель-даганн сопровождал Айями до порога квартиры.
    "Занят, устал, озабочен. Чем?" - ломала голову Айями.
    И Мариаль, несмотря на близость к источнику информации в лице господина помощника, имела смутное представление об изменениях в стратегии даганнов, поэтому оставалось лишь гадать о причинах происходящего, что Айями и делала: на работе - в компании переводчиц, а дома - вместе с Эммалиэ.
    - Они не успевают, а времени в обрез. Вот и торопятся. Расставляют приоритеты, чтобы переправить в Даганнию самое необходимое, - сказала Мариаль в уборной, куда напарницы отлучились под предлогом мытья рук.
    - Невыгодно держать ораву ртов, если нет равноценной отдачи. Работников нужно обогревать, кормить, лечить. Охранять, в конце концов, - размышляла Эммалиэ вслух. - Всё, что имелось ценного и полезного на нашем направлении, даганны уже вывезли. Тут не осталось ничего, кроме разграбленного жилья и жидкого леса. Вот они и решили, что убыточно дислоцироваться в нашем городе. На столичном направлении больше перспектив, и затраты окупятся.
    Эммалиэ рассуждала, помешивая кашу, чтобы та не пригорела, а Айями, кутаясь зябко в платок, застыла в задумчивой неподвижности у окна. Или, что случалось чаще, замирала за будничными хлопотами и прислушивалась. К себе.
    Время неумолимо движется вперед, и его не остановить. В воздухе пахнет предвестием весны. На неё намекает и ноздреватый снег, припекаемый лучами, и жиденькие сосульки, недавно появившиеся на козырьке. А солнце, месяц назад царапавшее диском кровлю дома, теперь тянется к зениту, потихоньку удлиняя дни. Когда сугробы потекут ручьями, даганны покинут городок, и Веч уедет вместе с соплеменниками. А вдруг его отъезд случится раньше? Командование прикажет, и господин подполковник, откозыряв, беспрекословно подчинится.
    Разлука близится, она неотвратима. По сути, теперешние отлучки Веча - своеобразная репетиция, позволяющая свыкнуться с неизбежным финалом отношений с даганским офицером.
    
    Много имен в списке. Почитай, две трети тюрьмы отконвоируют под Алахэллу, но и тогда в городке останется больше сотни пленных. Это же настоящая воинская рать! Дай им автоматы, запросто сомнут вражеский гарнизон. Но и даганны не дураки, и прекрасно понимают: у кого оружие, тот и прав, и диктует условия. Поэтому плачь не плачь, а деваться некуда. В миграционной службе возник ажиотаж: женщины торопились получить разрешение на проезд к новому месту жительства и ругали на все лады неспешность даганского бюрократизма, но опять же, меж собой.
    Победители не стали тянуть и буквально на следующий день отправили в концлагерь первую партию заключенных. Уменьшая количество арестантов, даганны решили сократить и численность гарнизона, перенаправив под Алахэллу часть военных и львиную долю автотехники. Даганское руководство рассудило, что здесь без толку бить баклуши, когда каждая пара рук на счету, зато передислокация к амидарейской столице принесет больше пользы. Инженерную службу тоже сократили. Остались двое: Имар, на которого возложили обязанности начальника службы, и другой инженер с надменным лицом, свысока относившийся к переводчицам.
    Однако и меньшим числом даганны несли службу в прежнем режиме - патрулировали улицы, объезжали пригороды и поселки, охраняли тюрьму, гаркали при построении на плацу, то бишь на площади перед ратушей. Установленное течение жизни в городке внешне осталось неизменным: фонари и прожекторы по-прежнему разгорались с наступлением вечера, ступеньки к прорубям на реке регулярно очищались от наледи, дежурный в фойе окидывал входящих внимательным взглядом. Но глаза Айями подмечали перемены, а сердце сжималось в беспокойном предчувствии.
    Хорошо, что встречи с господином подполковником стали реже и короче, иначе ни ему, ни Айями было бы не о чем говорить. Веч по рассеянности не замечал немногословия своей спутницы. Видимо, новые стратегии даганнов оказались настолько серьезными и важными, что и во время свиданий он не мог отвлечься от дум, мешавших полноценному уединению с мехрем. Видимо, из Айями получилась аховая мехрем, коли не сумела заставить своего покровителя забыть хотя бы на час о насущных проблемах.
    
    И снова потянулись амидарейки к Айями. Просили походатайствовать, чтобы мужа, сына или брата оставили в городской тюрьме. Ведь женщины, приехавшие к близким, успели прижиться в городе. Да и тюрьма под боком, что удобно, и местная врачевательница не обделит вниманием, всем поможет. А концлагери оборудованы временно, бараки сколочены абы как, и условия содержания пленных там гораздо хуже, чем в здешнем городке.
    Ну, как тут ответить отказом, видя слезы в заплаканных глазах? И опять Айями просила за чужих мужей и сыновей, выкраивая минуты у недолгих свиданий с господином подполковником.
    - Я, конечно, могу устроить, чтобы мужа твоей амидарейки оставили здесь. Но вместо него придется отправить кого-то другого, - ответил Веч, надевая свежую рубаху. - Командованием рассчитана новая норма пребывания заключенных в городе, и их останется не больше и не меньше. По какому принципу предлагаешь сортировать кандидатов? К примеру, можно бросить жребий или отобрать по длинным именам. Или, наоборот, по коротким. В конце концов, не случилось ничего страшного. Рано или поздно твои амидарейки уедут с мужьями в Даганнию. Не пойму, почему заранее убиваются по ним, точно по мёртвым.
    Куда ему понять? Женщины и так потрепаны войной и ожиданием, как вдруг возникла очередная отсрочка и незапланированный непонятный пункт назначения. Опять чемоданы, опять поиски жилья, опять попытки трудоустройства. А что маячит впереди? Туманные обещания даганнов.
    Куда амидарейкам понять, что есть вопросы, по которым решение господина подполковника непоколебимо? Поэтому его ответ: "пусть не теряют время, а поторопятся с разрешением на переезд", дипломатично перефразированный Айями как: "увы, списки составлены заранее, и изменить их не представляется возможным" вызвал у женщин глухое недовольство, которым они не преминули кинуть в виновницу отказа. Пусть и в спину, зато не таясь, громко.
    - Зажралась и забыла, что такая же амидарейка как и мы. На даганских харчах память-то быстро отшибает...
    - Ни стыда у неё, ни совести. Запрыгнула в койку к ироду и о муже не вспомнила. А ведь он отдал жизнь за свою семью и за страну...
    - Верно. Амидарея не прощает предательства...
    - Воротит нос, словно мы надоедливая мошкара...
    - Спит с врагом и хоть бы хны. Бесстыжие её зенки...
    В основном, не церемонились в выражениях женщины из числа приезжих, а местные помалкивали, не встревая. Если первые приехали в город к родным, которым повезло не быть убитыми в войне, то у вторых близкие погибли или пропали без вести, и кое-кто из горожанок, как и Айями, встречался с даганскими вояками, стараясь не афишировать скандальные отношения. Но, в отличие от других, Айями "закрутила" с высокопоставленным офицером, а значит, у неё имелись связи. В стремлении ужалить её да побольнее преуспела парочка заводил из приезжих. Каждый раз, сталкиваясь с Айями у проруби, женщины начинали меж собой пересуды, упоминая об объекте злословия в третьем лице. Устраивали настоящие спектакли с таким расчетом, чтобы Айями попала в число слушателей.
    "Ни дать ни взять, сестры Ниналини, потерявшиеся в младенчестве" - подумала та, зачерпывая воду, и улыбнулась. От веселой мысли спала с сердца тяжесть, каковая обычно возникала, когда оскорбления стелились вослед шлейфом. "Выходит, нужно отвечать улыбкой на нападки" - сообразила Айями и решила впредь придерживаться новой линии обороны. Да и женщины попритихли, заметив неправильную реакцию Айями, которой полагалось прятать взгляд и краснеть от стыда. Улыбка помогала ей терпеливо сносить язвительные высказывания, и Айями, набрав воды из проруби, покидала набережную с тележкой и со штилем в душе.
    Так же и тем утром, наполняя бидон, Айями увлеклась, вспомнив о Кнопке, устроившей по рани кипучую кошачью деятельность. И не сразу осознала, что вот-вот упадет в воду. Вроде бы всё как обычно: подобрав полы пальто, присела на корточки, в руке ковшик, к рукоятке которого примотана длинная палочка, чтобы при зачерпывании не намокли варежки. И вдруг Айями почувствовала, что теряет равновесие. Еще миг, и провалится в черную непроглядную тьму, лениво плюхающую в ледяном квадрате.
    За доли секунды Айями успела увидеть свое отражение в ряби мелких волн и разглядела изумление в глазах, сменившееся осознанием неизбежного: сейчас она уйдет кулем на дно, тихо и без брызг. Ледяная вода сведет судорогой конечности, крик застрянет в горле, парализованном спазмом, дыхание завязнет в легких, и сердце остановится от шока. Темные волны сомкнутся над головой, а намокшее пальто будет камнем тянуть вниз. Туда, где глохнут звуки, и не проникает свет. На краю проруби останется тележка и полупустой бидон, а Люнечка так и не дождется маму. И никто! - никто не поможет Айями. Не протянет руку, не кинется за патрулем, зовя во весь голос: "Спасите! Женщина тонет!" Люди наполнят свои баклажки и отправятся по домам, сделав вид, словно и не было подле них человека, минуту назад набиравшего воду. Подумаешь, оступилась. Или столкнули. Предателям нет места под солнцем Амидареи.
    В эти мгновения, балансируя на грани равновесия, Айями увидела будущее, будто в замедленной киносъемке, и испытала безотчетный ужас. И последней внятной мыслью стала мысль об осиротевшей Люнечке, полная безнадежного отчаяния.
    А затем - благодарение всем святым - к ногам вернулась устойчивость, и Айями ощутила подошвами твердость наста.
    Она еще долго сидела на корточках, избегая смотреть на черный маслянистый квадрат. Наконец, дыхание пришло в норму, колотящееся сердце унялось, и Айями поднялась на ноги. Онемевшие мышцы закололо в икрах, и она, нервически захихикав, огляделась: не заметил ли кто.
    Не заметили. И глаз не подняли. Одни черпали воду, другие только что подошли, выискивая удобное место у проруби, третьи вытягивали на набережную груженые санки. И вообще, окончательно рассвело, и, похоже, Айями, опоздала на работу.
    Она не рассказала Эммалиэ о пережитом страхе, зачем добавлять той треволнений. Но, торопясь в ратушу, и позже, взявшись за незаконченный перевод, Айями прокручивала в памяти произошедшее, и раз от раза отзвуки безумного испуга становились слабее, а из головы не выходили вопросы: неужели оступилась? Ничего удивительного, и на ровном месте можно упасть, не говоря о коварной наледи. Плохая координация, как выразилась бы Зоимэль. А вдруг Айями толкнули? Тут много не надо: пройти мимо и невзначай задеть за плечо.
    Сейчас она не смогла бы ответить внятно, то ей казалось так, то виделось иначе. Утром у проруби сердце захолонуло от ужаса, и Айями отключилась от реальности, впав в ступор. Нет, не может быть, чтобы подтолкнули с умыслом утопить. Наверняка хотели всего лишь напугать.
    До сегодняшнего дня Айями не задумывалась о том, способны ли люди причинить физический вред помимо словесных нападок. А сейчас засомневалась. Как и в том, что не бросят в беде, попроси она о помощи.
    Страшная это штука - недоверие, и вечный его спутник - подозрение. Разъедает изнутри, лишая спокойствия. На одной чаше весов - вера в соотечественников, на другой - дочка и Эммалиэ.
    Сегодня Айями вызвали на третий этаж перед завершением рабочего дня. Вот как господин подполковник освободился от дел, так и передал записку с В'Аррасом. А Айями и смущаться разучилась перед напарницами. Пригладила волосы, поправила воротничок блузки и направилась в кабинет к высокому начальству. И, улучив момент, попросила о том, от чего ранее высокопарно отказалась. Но Веча на мякине не проведешь.
    - Объясни, почему.
    Ишь, заинтересовался. И о кителе забыл, отвлёкшись, точнее, забыл, что начал его застегивать.
    Айями объяснила, опустив детали, но, в целом, поведала всё как есть. Мол, иногда поблизости у проруби - ни одной живой души, что и произошло сегодня. И что Айями, оступившись на краю, страшно перепугалась. Не за себя, а за дочку и Эммалиэ. И теперь страх прочно укоренился на подкорке.
    - Ничего не могу с собой поделать, - вздохнула Айями тяжко.
    Заодно и пуговки на его кителе застегнула, пока делилась переживаниями. А Веч обнял и внимательно слушал. Приподняв её подбородок, вгляделся, выискивая что-то в глубине глаз. Наверное, правду.
    - До сих пор дрожишь, - констатировал, нахмурившись: - Не было счастья, да несчастье помогло. Если бы ты в свое время меня послушала и не вредничала, не случилось бы того, что случилось.
    - Я не вредничала.
    - Да ну? Ладно, говоря проще, ты тогда привела очередной пример хваленой амидарейской заносчивости, называемой дипломатией. Ну, не обижайся. Я совсем закружился, запутался в сутках и в часах.
    Айями взглянула с сомнением: ну да, как же. У Веча в голове встроенный будильник и четкий распорядок дня.
    - Фляги будут привозить дважды - утром и вечером. Сегодня доставят пять штук, завтра до работы еще пять, а пустые заберут. Учти, это речная вода, для питья её нужно отстаивать и кипятить. А лучше бы сначала профильтровать.
    - Постой, - прервала Айями, слегка опешив. - Пять - это много. Очень много.
    - Вот ещё, - фыркнул Веч. - Принимай ванну, стирай, мой полы... Что там ещё? Расходуй, словом.
    - Так ведь для ванны нужно нагреть воду и натаскать холодную ведрами. Нет, мы не осилим, прости, - понурилась Айями, словно её обвинили в неспособности потратить с толком бесценный подарок.
    - Понятно. - Веч потер лоб, задумавшись. - Тогда предупреждай посыльных, сколько фляг тебе понадобится. А с тасканием ведер что-нибудь придумаем.
    - Спасибо, - улыбнулась Айями благодарно.
    - Целуй взамен, - потребовал Веч, прижав к себе. - Хорошо целуй. Мне это пригодится. Опять уезжаю, на сутки или поболе.
    Веч не подвел и, пропадая в разъездах, умудрился организовать доставку воды на дом к Айями. Вернее, организовал В'Аррас по указанию своего начальника. Два солдата заносили в квартиру фляги, по одной на каждом плече. Протопав, не разуваясь, водружали пару фляг на табуреты в ванной, а вторую пару - на кухоньке, у раковины.
    - Пожалуйста, если не затруднит, утром две штуки, - просила Айями, теребя смущенно фартук.
    Даганн кивал, мол, заявка принята, и носильщики уходили, забрав пустую тару. Все манипуляции проделывали в полнейшем молчании и с невозмутимыми лицами. Люнечка поначалу испуганно жалась к маме, глядя на устрашающих великанов, но вскоре привыкла, и страх сменился любопытством.
    И полные ведра не понадобилось таскать. В нижней части каждой фляги имелся краник, и вода наливалась прямиком в ванну. Или в таз с кастрюлей - только подставляй.
    Как ни странно, Эммалиэ обрадовалась неожиданному повороту дел с доставкой воды флягами и передала господину подполковнику заочную благодарность, правда, сдержанно и с достоинством. И, повторив слова Веча, спросила:
    - Почему именно сейчас?
    - Почему бы и нет? - ответила Айями беззаботно. - Он предложил, я согласилась.
    И не стала уточнять, что интервал между предложением и согласием составил без малого месяц. И тем более не заикнулась о причине, подвигнувшей её переменить мнение об амидарейской солидарности.
    Теперь отпала нужда в походах на набережную, и тележка простаивала в кладовой. А с удобствами, добавившимися к повседневной жизни благодаря щедрости Веча, разорвалась еще одна ниточка, связывавшая Айями с горожанами.
    
     42
    Хотя Айрамир и не сподобился навестить женщин, предпочтя посвятить себя партизанской борьбе, однако ж, периодически передавал весточки через своего соратника. Посланец, перешагнувший порог дома Айями вскоре после Свежелетия, время от времени навещал "родственниц Айрама". Приходил он, как правило, поздним вечером. Негромко постучавшись, сообщал простуженным голосом условный пароль и здоровался с вежливым поклоном. Гость держался скромно и, передумав скрытничать, назвался Диамалом. Теребя шапку в руках, он рассказал, что родом из небольшого поселка, что служил в пехоте от начала войны и до конца, и после финального сражения под столицей не сдался в плен, а ушел пригородами и укрылся в лесах, где и прибился к своим. К тем, кто не смирился с поражением в войне и не признал даганнов победителями. Дома никто не ждал Диамала: родной поселок был сметен с лица земли артиллерией при наступлении вражеских войск, и мать с младшей сестрой пропали без вести.
    По словам посланника Айрамир скрывался в окрестностях севернее городка, там, где Сопротивление не давало покоя даганнам и покусывало, устраивая различные диверсии. На все расспросы о здоровье "племянника", Диамал отвечал неизменно - размыто и уклончиво:
    - Мочит гадов, чтобы им жизнь не казалась сахаром, и шлет привет тётушке и сестрёнке.
    После обмена пожеланиями хорошего самочувствия и святого благословения в нелегком партизанском деле забирал посылку с продуктами и уходил, оставляя запах давней немытости и прелого ватина.
    Диамал вел себя миролюбиво и уважительно, но женщины, точно сговорившись, не доверяли гостю и встречали со сдержанной настороженностью. Эммалиэ, опознав стук, доставала из футляра стилет, а Айями уводила дочку в ванную и наставляла: сидеть тихо и не высовываться. В кладовой стояла заранее заготовленная сумка с припасами, а в ванной - коробка с игрушками, чтобы Люнечка не скучала в тайнике.
    Однажды вечером раздался стук в дверь: три удара с длинными паузами и два - с короткими. Женщины переглянулись, услышав условленный сигнал. Эммалиэ зажгла свечу и потянулась к антресолям, а Айями поспешно отвела дочку в ванную, прихватив светильник.
    - Сиди как мышка. И ни звука, - наказала строго. - Жди, когда приду за тобой.
    Люнечка послушно уселась на стеганый коврик с котёнком в руках. В таких случаях она, видя обеспокоенность мамы, не капризничала и делала, что велят.
    - Сколько вас? - спросила привычно Эммалиэ, прислонив ухо к двери.
    - Один я, - ответили глухо, и она отодвинула засов, впуская гостя.
    Точнее, двух гостей. Сегодня Диамал пожаловал в компании товарища, одетого в замусоленный полушубок, перетянутый ремнем. Навскидку незнакомец выглядел едва ли старше Диамала, но явно верховодил в их маленькой компании. Если последний помалкивал и переминался, чувствуя себя не в своей тарелке, то его приятель, наоборот, вел себя по-свойски и с налёту, как был в сапогах, двинулся в комнату, но заметив предостерегающий жест Эммалиэ, отступил к двери.
    - Доброго вечера, хозяюшки. Смотрю, одиноко живёте. А где ваши защитнички?
    - Вон похоронка лежит. - Эммалиэ показала кивком на комод.
    - Мать героя, значит, - полуспросил-полуутвердил незнакомец. - А ты - жена героя, - переключился на Айями. - Вдова, то есть.
    - Истинно так, - подтвердила Эммалиэ, не став вдаваться в подробности родства.
    Гость оглядел комнату, и Айями вздрогнула, увидев голубоватую полоску света из-под двери, ведущей в ванную. Вот балда! Забыла заткнуть щель. И незнакомец наверняка заметил.
    - Душевно живете, хозяюшки, - присвистнул весело. - На постой к себе не возьмете?
    - Тесно у нас. Втроем не развернемся, будем наступать друг другу на пятки, - парировала Эммалиэ в шутливой манере.
    - Согласен. Не жизнь, а мучение, - поддакнул он. - А мы к вам за передачкой. Давай, хозяйка, не жалей даганской жратвы. Мы же ради вас жизней не щадим, будем биться за родину до победного конца.
    Айями неуверенно посмотрела на Эммалиэ, и та кивнула, мол, принеси, что просят. А сама и с места не сдвинулась, так и держалась близ стены, заведя руку за спину.
    - Что ж ты, сынок, не сказал, что пришел с другом? - обратилась к Диамалу. - Удивил нас немало.
    - Так вы же пугливые. Не открыли бы, - ответил тот бесхитростно.
    - С умыслом, матушка, с умыслом, - прервал его разговорчивый приятель. - Чтобы порадовать. Вот вы думаете, что вас бросили на произвол судьбы в лапы даганским свиньям, ан нет, мы ещё покажем ублюдкам, что Амидарея просто так не сдается.
    - И то верно, - ответила Эммалиэ вежливо. - А как тебя звать-величать, сынок?
    Но незнакомец отказался назваться, заявив, что участвует в секретной операции, и женщинам не положено знать имена, места и подробности.
    - Вместе с Айрамом держитесь? - выспрашивала Эммалиэ.
    - С каким Айрамом? - удивился незваный гость и получил от Диамала тычок в бок. - А-а, да-да, с ним. Делим по-братски и кров, и постель, и кашу.
    И начал нахваливать Айрамира: дескать, и разведчик из него получился преотличный, и стреляет метко, и за товарищей стоит горой. И чем красочнее нахваливал, тем больше не нравился Айями - ни масляной улыбочкой, ни запанибратской нахальностью.
    Незнакомец забрал сумку с припасами и взвесил, держа за ручки.
    - Маловато будет, - заключил с сожалением. - Долго не продержимся.
    - Чем богаты, тем и рады, - ответила Эммалиэ сдержанно.
    - Ну да ладно, на первое время сойдет. Бывай, матушка, бывай, сестрёнка. А племяннику вашему обязательно передадим привет.
    Когда за визитёрами закрылась дверь, Эммалиэ закрыла дрожащими руками дверь на все засовы и, придвинув табуретку, обрушилась на неё. Да и Айями от пережитого волнения едва держалась на ногах. Почему-то гости не внушали доверия, а внушали тревогу и страх.
    
    Не прошло и пары дней, как поздним вечером раздался условный стук в дверь. Женщины переглянулись - это мог быть только Диамал.
    Айями привычно отвела Люнечку в ванную. Сегодня дочка капризничала и тёрла глазки. Она гораздо охотнее улеглась бы спать, а вместо этого её хотели запереть в тесной комнатке. Пришлось Айями применить приказной тон.
    - Сколько вас? - спросила Эммалиэ, подойдя к двери.
    - С другом я, - ответили после некоторого молчания.
    - Хватит. Не открою. Придете вместе с Айрамом, тогда и поговорим.
    - Полно тебе, матушка. Айрам мочит гадов далеко отсюда и не может к вам выбраться, - отозвался голос недавнего балагура.
    - Вот увижу, что племянник живой и здоровый, тогда и поговорим, - объявила Эммалиэ твердо.
    Снаружи наступила тишина, и женщины приложились к обивке, слушая. Вдруг глухой удар сотряс дверь до основания.
    - Открывай, бабка, и не тяни, иначе будет хуже.
    Айями отпрянула с расширившимися от ужаса глазами.
    - Открывай, не то вышибу вместе с косяком и сверну шеи обоим, - не унимались за дверью.
    - Диамал, и не совестно тебе? - обратилась Эммалиэ ко второму визитёру, зная, что тот тоже там, снаружи. - Я думала, ты порядочный человек, а ты с бандитами якшаешься.
    - Ты кого назвала бандитом, а? Да я на войне за тебя бился, кровь проливал. Контузию получил, а ты меня бандитом обозвала, старая кошёлка? - И хлипкая дверь вздрогнула под ударом.
    Айями поспешила ванную - проверить, как там дочка. И приложила палец к губам: тс-с! Не плакать.
    С Люнечки слетела вся сонливость, и дочка, замерев, смотрела на маму как попугайчик. Хоть и вздрогнула испуганно от очередного удара в дверь - ох и страшно! - но не издала ни звука.
    - Разве защитник станет угрожать невинным? - голос Эммалиэ звенел как струна, а рука сжимала стилет.
    - С такими как вы, по-другому нельзя. Отпирай засовы, немощь! Думаешь, не знаю, что у тебя полные закрома? А жратвой нужно делиться. Не хочешь по-хорошему, отдашь по-плохому.
    За дверью послышались возня и невнятный разговор, наверное, бандиты спорили меж собой. А в том, что это бандиты, Айями теперь не сомневалась. "Что делать? Что делать?" - соображала лихорадочно. Кричи не кричи, а ни одна живая душа не вступится. Спрятались в норках, затаились. Прислушиваются и выжидают, чем кончится дело. А кончится оно, судя по всему, плачевно, потому как гости не собираются уходить.
    В лучшем случае ограбят, а в худшем?
    Айями аж мороз пробрал, когда она представила последствия.
    Хватит ли у неё времени, чтобы выбраться из окна и отправиться за помощью? Свои не помогут, а если бы и решились, то мужчин среди соседей - раз, два и обчелся. Значит, нужно бежать по проулку к центральной улице, туда, где ходят патрули. Как долго продержатся Эммалиэ и Люнечка? Надо действовать быстро. Под окнами высокий сугроб, и нужно спешить, чтобы выбраться на расчищенную дорогу.
    Новый удар обрушился на дверь.
    - Открывай, даганская подстилка! Всех порешу, дайте только добраться, - возобновились угрозы.
    - Пошел вон или пожалеешь! Не посмотрю, что мы одного поля ягоды, - крикнула Эммалиэ.
    За дверью захохотали. Все святые, как хрупка и непрочна преграда!
    - И что мне сделается, бабуся? Отругаешь? Поставишь в угол? Не дашь конфетку? - паясничал бандит.
    Эммалиэ взялась за дверную ручку, сжав в другой руке рукоятку стилета.
    - Задуй свечу, чтобы привыкнуть к темноте, - сказала тихо. - Когда открою дверь, оглуши одного из них. Постарайся ударить по голове. Возьми утюг или кастрюлю, она чугунная.
    Лезвие стилета тускло блеснуло в колеблющемся свете свечи, и Айями сглотнула, посмотрев на свои ладони. Нет, у неё не поднимется рука, чтобы ударить человека. Но ванной прячется испуганная дочка, а за входной дверью - два разъяренных нелюдя.
    Внезапно её осенила шальная мысль.
    - Или вы уходите подобру-поздорову, или я вызываю патруль, - сказала Айями громко. - У меня есть рация. Их выдали всем, кто работает на даганнов.
    - Ой, я испугался и удрапал, - заржали за дверью. - Надо тикать, слышишь, Диам? И по пути не наложить в штаны.
    - Хорошо, ты сам напросился. Учти, когда поступит сигнал, патрули оцепят район и начнут прочесывать каждый дом и каждую квартиру. Дело двух минут, - предупредила Айями. - Приём, приём. Переулок Гороховый, дом семь. Нападение неизвестных лиц на частное жилище. Угроза физической расправы. Прием.
    Айями повторила "вызов" на даганском, при этом говорила деловито, копируя интонации военных, пользовавшихся связью на расстоянии. И старалась не сфальшивить. Не единожды спеша на работу, она выхватывала краем уха обрывки переговоров на площади, шипение и курлыканье раций. И теперь невольно подмеченные мелочи могли помочь. "Только бы подействовало" - горячо взмолилась Айями, обратившись к образам святых.
    За дверью воцарилась тишина. Поверили или нет?
    С той стороны раздалось ругательство.
    - Своих же, с*ка, закладываешь. Чтоб Хикаяси твою душу съела*, - пожелал бандит. - Ладно, недосуг слушать ваше блеяние. В другой раз свидимся, сестрёнка, - произнес со значением. Напоследок грохнул кулаком по двери, и две пары сапог торопливо затопали вниз по подъездным ступенькам.
    А женщины еще долго прислушивались к звукам снаружи: а ну как вернутся, не поверив?
    Айями хватило сил уложить дочку в постель, объяснив, что приходил Северный дед*, шумел и требовал, чтобы его впустили, но мама с бабушкой прогнали наглеца. Айями рассказывала уверенно, спокойным и ровным голосом и даже подшучивала. И вроде бы поверила Люнечка и, успокоившись, сомкнула глазки, а так и не отпустила мамину ладонь, за которую держалась остаток вечера.
    Убедившись, что дочка заснула, Айями доплелась до кухоньки и, опустившись на табуретку, поняла, что неимоверно устала. Силы кончились: ни рукой пошевелить, ни ногой переступить. И Эммалиэ выглядела не лучшим образом. Прошаркала до буфета и вернулась к столу с бутылкой, похожей на ту, что вручила Айрамиру перед прощанием. Правда, мутного содержимого в ней плескалось на два пальца.
    Эммалиэ разлила самогон по кружкам.
    - Надо, - сказала, заметив, что Айями отодвинула свою порцию. - Возьми лепешку, чтобы зажевать.
    Спиртное произвело должный эффект, размягчив мышцы и мысли. Сняло напряжение, не отпускавшее доселе ни на минуту. Айями откинулась назад, уставившись бездумно в окно, закрытое ставнями. В стекле отражался огонек свечи, оплывающей в плошке.
    - Вы бы смогли его... их..? - спросила Айями, вспомнив решительность, с которой Эммалиэ сжимала в руках стилет.
    - Ох, не знаю, - спрятала та лицо в ладонях. - Отчаяние и не на такое толкает. Кстати, хорошая идея с рацией. Ты молодец.
    - Хорошо, что они поверили. А вдруг вернутся завтра? Или послезавтра.
    - Кто этих прохиндеев знает? Может, поостерегутся шляться открыто по городу и отправятся на поиски других хлебных мест. А может, выждут и заявятся снова.
    - И как нам быть? - похолодела Айями.
    Страх за Люнечку пробрал до костей. Такие, подкараулив, запросто учинят подлость, и совесть не пикнет.
    И Вечу не пожаловаться. Сразу начнутся расспросы: кто, откуда, зачем. Только сумасшедший признается, что даганские пайки отдавались партизанам, на деле оказавшимися бандитами. А вдруг это члены шайки, часть которой была расстреляна поздней осенью? А может, Айями напридумывала с три короба, а Диамал и его приятель - самые что ни на есть настоящие партизаны? Ведь и Айрамир в свое время жестко заявлял, что жителям нужно делиться припасами с борцами за свободу страны - в добровольном или в принудительном порядке.
    Нет, рассказать Вечу - значит, предать своих. Ведь и Диамал, и его товарищ - тоже амидарейцы. Одного поля ягоды, как сказала Эммалиэ. Но принадлежность к амидарейской нации не помешала однажды бандитам лишить жизни своих соотечественников, устроив произвол на деревенском хуторе.
    - Может, стоило их впустить? В конце концов, с пары консервов у нас не убудет.
    - Чем дальше, тем чаще они бы приходили и тем больше бы требовали. Знаешь, когда я перестала верить Диамалу? Когда он сказал, что пришел в одиночку, а оказалось, привел товарища. Причем товарища, крайне неприятного в манерах.
    И вдобавок опасного и непредсказуемого - согласилась Айями.
    Так что же предпринять? Нельзя сидеть, сложа руки, и ждать у моря погоды.
    - Скажи ему, что видела пришлых людей в нашем районе, когда торопилась на работу. И выглядели они подозрительно и недобро, - посоветовала Эммалиэ. - И что вечерами тебе неспокойно. Чудится разное. Постарайся быть убедительной, упирай на свою интуицию, и он поверит.
    Веч поверит, и район наводнят даганские патрули, которые станут проверять и досматривать каждого. Или, чего доброго, военные устроят тотальную облаву, как случилось однажды.
    Что делать, что делать? - размышляла Айями, грызя ноготь.
     Наверное, пробормотала вслух, потому что Эммалиэ ответила, процитировав пословицу:
    - Не делай людям добра - не получишь и зла. Ты стараешься, помогаешь людям, а что получаешь в ответ? Осуждение, оскорбления, ненависть. Надеюсь, теперь ты поняла, почему я не открывала дверь тем, кто приходил к нам домой с просьбами о помощи?
    Айями кивнула и вдруг вспомнила об Оламирь. Теперь-то стала понятна настороженность Оламки, не сразу пустившей к себе на порог. Потому что за дверью мог находиться кто угодно, и одинокая женщина не смогла бы отбиться в случае нападения. Стала понятна циничность, с которой Оламирь требовала с людей плату за свою помощь. Она знала, что человеческая благодарность длится меньше минуты. Стало понятно, почему Оламирь предпочитала пешим прогулкам поездки на даганском автомобиле. Потому что, в лучшем случае, её могли облить помоями из окна, а в худшем - плеснули бы, к примеру, чем-нибудь более едким, не говоря о том, чтобы столкнуть в прорубь. И не из-за личной неприязни, а принципиально. Какие эпитеты можно подобрать к женщине, которая спит с врагом, продавшись за жратву и прочие радости жизни? К женщине, которая предала свою страну, свой народ, своих мужчин. Ведь и Айями в свое время осудила Оламку, узнав, что та гуляет с даганнами. Посматривала на неё косо и обходила стороной. А теперь, как и Оламирь, опасается соотечественников. И за себя боится, и за семью.
    Вспомнились и слова Мариаль о том, что свои же не дадут житья, когда чужаки-победители покинут амидарейскую землю. "Что ж, упредим неизбежное и уедем из города раньше, чем стает снег. Например, на север страны. И заживем с чистого листа" - утвердилась в своем решении Айями.
    Ночь прошла беспокойно. Айями, просыпалась, вздрагивая от малейшего шороха. То Кнопка зашуршит в темноте, то диван скрипнет, то рассохшаяся половица. Чудились голоса и шаги в подъезде и этажом выше, в нежилой квартире. А Эммалиэ так и уснула со стилетом под подушкой и даже во сне не выпустила оружие из руки.
    Утром Айями кое-как разлепила веки. Пробудилась с темными кругами под глазами и твердым намерением: невозможно жить в каждодневном страхе. От паранойи недолго свихнуться. И семью, к тому же, нужно обезопасить. Айями решила: при первом же удобном случае расскажет господину подполковнику. Повторит слова Эммалиэ, вложив в них всё свое беспокойство за близких, и он не оставит Айями наедине со страхами.
    А придя на работу, она услышала новость, заставившую забыть о тревожных думах.
    В город приехали риволийцы.
    ________________________________________________
    Lebek, лебек - пояс, украшенный самоцветными камнями. Как правило, с бахромой разнообразной длины или с заплетенными косичками. Второе название - "пояс тысячи кос"
    Vikhar - толкователь правил, законов, обычаев. В Амидарее юрист, защитник
    Мехрем - содержанка, проститутка
    Нибелим - фосфоресцирующая горная порода. При особой обработке дает яркий свет в течение нескольких десятков лет в зависимости от естественного освещения. Чем темнее, тем сильнее разгорается нибелим.
     Чтоб Хикаяси высосала душу* - расхожее выражение религиозного содержания и угрожающего характера. Означает отсутствие души в работоспособном, живом теле. Фактически - вегетативное состояние из-за обширных повреждений или дисфункции полушарий головного мозга.
    Северный дед* - в амидарейской мифологии аналог Деда Мороза, жестокий и злой старик с бородой до пят. Требует к себе уважения, в противном случае насылает стужу и замораживает насмешника. В древности, в трескучие морозы, задабривая Северного деда, приносили в жертву девственниц, привязывая раздетыми к дереву.
    
     43
     Люди как люди. В толпе не отличишь от своих. Разве что одеты непривычно.
     Хотя чему Айями удивляется? У риволийцев много общего с амидарейцами. Оба народа принадлежат к океанийской расе, населяющей острова на востоке и север материка. Языки близкородственны и принадлежат к срединно-пелагической ветви. Во внешности, в росте и в комплекции - то же единообразие, чего не скажешь о даганнах. Те - поистине экзотичная нация.
     Риволия - островное государство, чья столица Фамилиста. Территория страны невелика, а населения - не счесть. Из природных богатств разве что нефтеносные слои в шельфовой зоне. Также процветает морской промысел, начиная от китов и заканчивая креветками.
     Это сведения, известные любому амидарейцу со школьной скамьи. О Риволии, вообще, написано много - и в учебниках, и в справочниках, и в периодике. Потому что, в отличие от страны варваров, отгородившейся непроницаемым занавесом на долгие годы, дипломатические отношения с Риволией развивались плодотворно и двухсторонне, как трубили газеты довоенной поры. Иностранцы-островитяне охотно посещали Амидарею и в качестве туристов, и с деловыми целями, но дальше Алахэллы не наведывались. Наверное, считали, что уровень цивилизованности резко падает с удалением от столицы. Поэтому в глухой провинции, конечно же, риволийцы вживую не попадались. Правда, время от времени амидарейские школьники и студенты ездили учиться по обмену, и то после победы в каком-нибудь национальном конкурсе или в олимпиаде, что приравнивалось к событию государственного масштаба. А попасть за границу по собственному желанию обыватель и мечтать не мог. Препятствовали и дороговизна, и сложность в оформлении выездных документов, и высокие требования со стороны амидарейского МИДа. Руководство страны посчитало недопустимым дискредитировать лицо амидарейской нации незнанием культурных традиций и языка дружественного соседа. А потому изучение риволийского вошло в обязательную школьную программу. Хотя эти знания мало кому пригождались.
     Что еще известно о Риволии? Полезных ископаемых - крупицы, зато интеллектуальных достижений - на гора. До войны оттуда в Амидарею завозилось немало дефицитных товаров отменного качества. Взять тот же риволийский радиоприемник, купленный Микасом за пару лет до свадьбы. Прием каналов без помех и в широком диапазоне волн. Водонепроницаемый и ударопрочный корпус, гарантия десять лет. Или двадцать, Айями сейчас бы не вспомнила. А Микас не уставал нахваливать. "Ни разу не пожалел, что отдал три получки за это чудо техники. Вот бы и нам научиться создавать хорошие вещи. Тогда никакая Риволия с нами не потягается". Уж как берегла Айями радиоприемник - всё-таки память о муже - а на третьем году войны обменяла на рынке на баночку нутряного жира. Нужда заставила, когда тяжело заболела дочка.
     После начала боевых действий Риволия не бросила соседей наедине с врагом и помогала, став союзником. Активно - патриотическими плакатами и дипломатическими советами, и гораздо скуднее - продовольственными пайками, оружием, техникой. А незадолго до капитуляции ручеек помощи совсем иссяк. Осталась Амидарея в лапах победителей, а союзники как сквозь землю провалились. И вот через полгода после поражения в войне два иностранца объявились и где? - в провинциальном захолустье, оккупированном победителями.
     Местные пялятся на приезжих, словно на диковинку. И Айями тоже. А вместе с ней прилипли к окну и напарницы.
     Двое мужчин в брюках со стрелками и в пальто с меховыми воротниками ("Наверное, нутрия или бобр" - предположила Риарили). Тот, что повыше, щеголеватый на вид - носит шляпу с полями ("Неужели у него не мерзнут уши?" - хихикнула Мариаль). Заложив за спину руки в перчатках, гуляет по окрестностям и насвистывает, не фальшивя. Конечно же, на втором этаже ратуши не слышно, насвистывает он или прохаживается молча, но о свистуне знает полгорода. Чай, риволийцы живут не в стеклянной банке. Кстати, поселили их в гостинице, и даганны неусыпно следят, чтобы ни одна живая душа не обмолвилась и словечком с иностранцами. Впрочем, те и не стремятся брататься с местным населением. Ведут себя как избалованные туристы. Ну да, в амидарейской глуши сводит скулы от скуки, и донимает зевота.
     - Откуда он знает "Жил да был один король"? - удивилась Айями, ибо молва донесла, что мужчина насвистывал незамысловатую песенку, известную каждому ребенку.
     - Потому что изначально это популярная риволийская песня. А мы позаимствовали мотив и придумали свои слова, - ответила Эммалиэ.
     - Такое впечатление, что без риволийцев мы как без рук. Даже песни у них воруем, - проворчала Айями.
     - Согласись, навязчивая мелодия, хоть и простенькая.
     Действительно, Айями с удивлением отметила, что напевает под нос об отважном короле, стирая в ванной или намывая посуду. Тьфу, прилипнет же всякое.
     Второй риволиец погрузнее и пониже своего товарища, носил шапку, похожую на шлем летчика, с козырьком и застегивающуюся под подбородком, отчего мужчина казался смешным и нелепым. Однако риволиец не смущался и важно выпячивал бородку клинышком, а заодно и выпирающий живот.
     Город бурлил, как кастрюлька с кашей, и из-под крышки лезли разнообразные слухи и домыслы.
     Почему иностранцы преспокойно разгуливают по улицам, а даганны не препятствуют? Правда, запретили кому бы то ни было приближаться к риволийцам едва ли не под угрозой расстрела. Те знакомятся с городом неизменно в компании одного-двух даганских офицеров, а патрульные отгоняют вездесущих мальчишек, которые вьются под ногами и глазеют на чудаковатых иностранцев. Иногда Веч сопровождает риволийцев, иногда господин У'Крам, а иногда оба вместе. Кстати, господин подполковник категорически запретил Айями сближаться с приезжими. Высказался резко, мол, и в мыслях не имей, и не пытайся. Пришлось его заверить, что Айями и не мечтает о крепком риволийском рукопожатии, хотя ей ужасно хотелось расспросить незнакомцев о наболевшем за долгие месяцы послевоенной неопределенности. И незнание риволийского - не помеха, когда распирает от предположений и вопросов. С появлением иностранцев Айями стала невнимательной при переводах, впрочем, как и напарницы. Хорошо, что Имар забегал на пять минут и проверял тексты наспех, не вчитываясь.
     - Риволийцы приехали с миротворческой миссией и привезли для нас медикаменты и продовольствие. А даганны не посмели запретить. Иначе в других странах о них сложится неблагоприятное впечатление, - передала Риарили очередной слух.
     - А даганны взяли и испугались чужого мнения, - ответила Мариаль скептически.
     - Почему бы и нет? Всем известно, что гибкая дипломатия приносит больше плодов, чем грубый ультиматум. А с соседями нужно жить дружно, тем более, когда страна ослаблена войной.
     - Что-то риволийцы не спешили с помощью, - сказала Айями с сомнением. - Пока сподобились приехать, мы приноровились и без них выживать.
     - Возможно, они решили поддержать не только наш город, но и поселения на севере. Сначала доставили помощь туда, а теперь дошла очередь и до нас, - предположила Риарили, и напарницы согласились с логичным выводом.
     - Было бы здорово, если бы риволийцы помогли нам с восстановлением страны, - размечталась Мариаль.
     - И помогут. Поэтому они и изучают наш город и решают, с чего начать, - поддержала Айями с воодушевлением.
     Как и горожане, она пребывала в приподнятом настроении. Несмотря на то, что даганны держали иностранцев в изоляции, сам факт их приезда словно бы открыл второе дыхание. Люди, устав от неясности, начали мечтать и строить планы, и будущее виделось только хорошим.
     В отсутствии достоверной информации слухи насчет истинной причины появления иностранцев множились и росли как снежный ком.
     - Почему ироды косоглазые не подпускают к риволийцам?
     - Боятся сговора. Как-никак риволийцы поддерживали нас в войне. Вот даганны и думают, что мы устроим им совместную пакость. Поставим подножку.
     - Чтобы сговориться, нужно знать риволийский. А я помню только: "иххе ликей ра пьебба" (ривол. - Сегодня хорошая погода) . Или вот: "ле куи мон Перефоли. Ли мон деминиту" " (ривол. - "Меня зовут Перефоли. Мне десять лет").
     - Какие "деминиту"? Не меньше "детриби" (ривол. - сорок).
     - Вот я и говорю. "Деминиту" вызубрено наизусть со школы, а "детриби" - это сколько?
     - Кто его знает. Не помню. Зато красиво звучит.
     - Красиво, но бесполезно. Наш риволийский даже глухой не поймет. К тому же, мешает дурацкое произношение.
     Ах да, знаменитая носовая "эн" и не менее знаменитое грассирующее "эр". Без них язык союзников похож на блеяние козла. Зато даганны бегло общаются с иностранцами, в частности, Веч. Айями видела в окно, как он разговаривал с приезжими, и ничуть бы не удивилась, если бы беседа шла на риволийском. Потому что господин подполковник - кладезь сюрпризов, равно как и его соплеменники.
     - А я думаю, даганны боятся, что мы не поедем в ихнюю страну и предпочтем киношной заманухе добрососедство с Риволией. И тогда косоглазые останутся без рабов на дармовщинку.
     - Сплюнь, а то ироды, и правда, перестрахуются и угонят нас насильно.
     Наверное, даганны догадывались, о чем судачат горожане. А может, знали доподлинно с помощью подслушивающих "жучков", однако не утруждали себя ни опровержением сплетен, ни их подтверждением. Внимание военных сосредоточилось на двух приезжих. И пусть иностранцы не провоцировали полновластных хозяев городка, тихо-мирно прохаживаясь по набережной под присмотром даганнов, Айями поставила вторую галочку в списке, ознаменовавшем начало перемен. В приезде риволийцев ей виделся особый знак. И впервые посетила мысль: каково это - жить без Веча, будучи разделенной с ним тысячами километров. Он - у себя на родине, в Даганнии, а Айями - на севере своей страны. Сможет ли она прожить остаток дней в разлуке с тем, кто прочно укрепился в мыслях? Не истает ли сердце от тоски раньше, чем дочка подрастёт и повзрослеет?
     И уверяла себя: она сможет. Сумеет ради Люнечки и ради семьи.
     А вот Эммалиэ, наоборот, восприняла сдержанно новость о приезде миротворцев и не источала оптимизм.
     - А что он говорит о риволийцах?
     - Ничего. Ему некогда.
     С приездом иностранных гостей Веч совсем погряз в делах, и вид у него был озабоченный. Такой, что Айями сразу поняла: это тот самый момент, когда служба на первом месте, и лучше не соваться по пустякам к господину подполковнику. Иначе можно попасть под горячую руку и нахлебаться от него раздражения. Правда, сначала мелькнула мысль, отравившая вечер ядом сомнения, о том, что Веч нашел замену амидарейской мехрем, оттого и увиливает от встреч, изображая чрезмерную занятость. Но недолго промучилась Айями бессонницей, терзаясь подозрениями. Одну ноченьку, потому как, поднимаясь утром в комнату переводчиц, столкнулась с Вечем на лестнице. Случайно или специально - кто знает. Он спешил и, как был в куртке, утянул Айями в мужскую уборную, где, притиснув к стене, истерзал губы поцелуем.
     - Бесова отрыжка, - выругался, отстранившись. - Скорей бы закончилась эта катавасия. Хочу тебя - не могу.
     Веч не стал вдаваться в объяснения о том, что подразумевается под катавасией: хлопоты, связанные с сокращением численности гарнизона, или приезд риволийцев, но из сказанного выходило, что господин подполковник - заложник долга и выполняет приказы, не по своей прихоти отменяя свидания с Айями.
     Прямолинейное признание Веча окрасило её щеки румянцем, а неловкость добавила цвета щекам, когда на пороге уборной возник лейтенант, невозмутимо откозырявший старшему по званию.
     Айями так и не поговорила с ним толком об угрозах бандитов, вернее, не рассказала отцензуренную версию. Успокаивало, что те больше не появлялись, видимо, вняли предупреждению и затаились. К тому же, с приездом риволийцев прибавилось патрулей на улицах. Иногда по пути на работу у Айями успевали дважды проверить документы.
     Диамал и его дружок пропали с горизонта, но женщины не надеялись на авось и соблюдали осторожность. Потемну не выходили из дома и закрывали ставни до наступления сумерек. А на ночь придвигали тумбочку к входной двери, перекрывая дверной проем, и поверх водружали ведра - пустые и с водой. Не ахти какая защита, зато наделает шуму и замедлит бандитов, а может, и вспугнет. Эммалиэ перестала доверять замкам и спала теперь со стилетом под подушкой.
    
     Новость о приезде иностранцев разнеслась по всей округе и привлекла внимание человека, которого женщины уж и не чаяли увидеть.
     Однажды вечером раздался условленный стук, и Айями побледнела, прервав сказку на полуслове. Значит, вернулись голубчики, но не стали буянить с разгону, решив договориться по-хорошему. И на этот раз не поверят в байку о даганской рации.
     Айями торопливо отвела дочку в ванную, в то время как Эммалиэ, затаившись, прислушивалась к звукам за дверью. Айями показала знаками: нельзя медлить, нужно выбираться через окно и спешить за подмогой. Но Эммалиэ приложила палец к губам: "тс-с!" и спросила:
     - Кто там?
     - Это я, Айрам, пришел навестить тётушку, - ответили приглушенно. - Здорова ли она, не хворает?
     - Какой Айрам? - растерялась Эммалиэ и спохватилась: - Племянник мой, что ли?
     - Который Айрамир.
     Батюшки! - всплеснула руками Айями. Не может быть.
     - Говори, но только правду. Ты один или с приятелями? - допытывалась Эммалиэ.
     - Святыми клянусь, со мной никого, - отозвался мужской голос, и она, поколебавшись, отворила дверь. Но стилет из руки так и не выпустила.
    
     - Худющий как килька. В чем только душа держится, - проворчала Эммалиэ, отставив пустую кастрюльку в сторону.
     - В теле, конечно. Пусть кто-нибудь попробует её вытрясти из меня, - ответил Айрамир, уплетая кашу. Третью добавку проглотил и не насытился. Хотя ел, не торопясь, методично. Наверное, у него вошло в привычку набивать желудок впрок.
     Впрочем, Эммалиэ зря корила парня за нездоровую худобу. Айрамир мало потерял в комплекции, разве что отрастил куцую бородку, добавившую ему пригоршню лет. И стал сдержаннее. Суровей, что ли.
     Парень в чистой рубахе устроился с миской на кровати, которую когда-то разобрал своими руками перед тем, как уйти в Сопротивление. Но сначала худо-бедно обмылся, а мыло и теплую воду принесли женщины. Опять загудел огонь в печке, прогоняя стужу из квартиры Эммалиэ.
     - Цел? Не ранили? - выспрашивала она.
     - Святые уберегли, - ответил Айрамир, прожевав.
     - Кашель не мучает?
     - Прошёл благодаря вашей заботе.
     Эммалиэ тепло улыбнулась парню. Несмотря на недолгое знакомство, она чувствовала себя причастной к судьбе Айрамира.
     Поначалу он категорически отказался от горячего ужина, и не из-за спешки и боязни быть пойманным патрулём, а из-за возникшей неловкости. Так и объявил:
     - Я к вам по делу, надолго не задержу.
     - Никаких "нет" не потерплю. Сперва поешь, а потом будем разговор держать, - пригрозила Эммалиэ. - А сейчас помоги приладить вытяжку к печке, и марш мыться.
     Пришлось Айрамиру подчиниться настойчивому напору.
     Пока суть да дело, Айями уложила дочку спать, объяснив той причину поздней суеты, мол, соседи попросили "бабу Эмму" помочь с приготовлением каши. "Наша бабушка варит так, что пальчики оближешь. И других научит вкусно готовить". Правдоподобное объяснение успокоило Люнечку, которую порядком напугал стук в дверь. Убедившись, что дочка заснула, Айями набросила пальто и поспешила в квартиру по соседству.
     - Вот уж не ожидали тебя увидеть, - сказала, наводя на скорую руку порядок в комнате, заброшенной после ухода парня. - Вспоминали о тебе чуть ли не каждый день, а ты про нас и думать забыл.
     - Я помнил и помню, - ответил Айрамир, шерудя угли в печке. - Давно к вам собирался, но не мог выбраться.
     - Риволийцы приехали, и сразу смог? - не удержалась Айями от упрёка.
     - Да, - не стал он отрицать.
     А Айями и возмутиться его прямолинейностью не смогла, потому как соскучилась. Парень заменил ей брата, а для Эммалиэ стал сыном. Потому и переживали женщины, оплакивая заранее его гибель, и, вместе с тем, надеялись на лучшее.
     - Я было решила, что ты привел приятелей, - сказала Эммалиэ, латая прорехи в свитере, стянутом с парня. - Так им и передай: пусть больше не рассчитывают поживиться.
     - Каких приятелей? - удивился Айрамир.
     - Как каких? Диамала с товарищем.
     - Значит, Диам к вам наведывался?
     - Ну да. Ни разу не ошибся: и условный стук, и нужные слова - всё, как мы с тобой обговаривали.
     - Было такое, - признал парень. - Доверил я ему и велел, чтобы он со всем уважением к моей родне... Так он не единожды приходил?
     - Сперва каждую неделю, а потом зачастил, да не в одиночку, а с приятелем. На пару приветы от тебя передавали и посылки забирали. А за отказ пригрозили отобрать силой и с тех пор не объявлялись.
     - Что-то не пойму, - потер он лоб. - Как выглядел этот Диамал?
     Выслушал от Айями описание внешности гостей и подтвердил:
     - Да, один из них - Диам. А второй мне не знаком. Только вот в чем закавыка. Диам никак не мог вас навещать. Погиб он. Больше месяца назад.
     Изумлению женщин не было предела.
     - Не похож он на призрака. И товарищ его тоже. Оба вполне себе... живые, - сказала Айями неуверенно.
     - Живее и быть не может, - поддержала Эммалиэ.
     - Диама включили в группу, которой дали задание... - ответил парень и замялся. - В общем, поступил приказ - уничтожить склад с топливом. Группа задание выполнила, но в перестрелке все наши полегли. А двое не смогли выбраться из западни и сгорели, и один из них - Диам, - закончил он хмуро.
     - Пусть Хикаяси будет к ним добра, - пробормотала Айями потрясенно.
     - Странно, - сказала Эммалиэ. - Настоящий он был, из плоти и крови. В последний раз едва не выломал дверь вдвоем с товарищем.
     Пришел черед Айрамира недоумевать:
     - Получается, Диам ожил?
     - Или не умирал, - отозвалась Эммалиэ.
     Вскочив с кровати, парень начал расхаживать по комнате.
     - Когда, говорите, он приходил в последний раз? О чем рассказывал?
     - О своей семье, о том, как после войны попал в Сопротивление. От тебя приветы передавал. А потом за него товарищ рот открывал. Говорил, не стесняйся, мать, выкладывай, что есть съестного, не то отберем силой на благо отчизны.
     - Вот же гады! - выругался Айрамир. - Да-а, ну и карусель закрутилась... Я-то новичок в отряде, а Диам пришел в Сопротивление сразу после капитуляции. Что ни поручали, всё выполнял - молчком и без суеты. Языком попусту не трепал, а если и толковал, то жизненно. Надежным считался, с таким бойцом только на задания и ходить. Потому я и решил, что Диам не подведёт. Рассказал о родственниках, попросил при случае проведать. Его-то частенько посылали в город, а меня бросали на другие дела. А оно вот, оказывается, как вышло. Стало быть, мы Диама упокоили, а он жив-живёхонек и к нам носа не кажет. Тогда спрашивается, кто погиб вместо него? - Тут, видимо, парня осенило: - Ах, он гнида! Обставил дело так, что не подкопаешься, в живых-то никого не осталось. Даганны сбросили тела в овраг и снегом присыпали. А когда улеглось, наши там побывали и Диама опознали. Он носил при себе кисет с бисером. Махоркой угощал, как помню, никому не жалел. По кисету его и признали. Нет, Диам не мог додуматься до такой хитрости, слишком он прост, да и ума не хватило бы.
     - Вместе с Диамалом товарищ приходил, он и заправлял, - сказала Эммалиэ.
     - Расскажите-ка во всех деталях об этом товарище. Как одет, как выглядит, каков говор. Может, особые приметы есть?
     Женщины, как могли, описали, вспоминая подробности.
     - Нет, не сталкивался я с ним. Что за фрукт-овощ такой и откуда взялся? - задумался вслух Айрамир. - И ведь хорошо пристроились, паскуды. За счет женщин животы набивают. А ведь я Диаму доверял. Сказал, что в городе остались тётушка и сестра, вот и вся моя родня. У нас ведь как заведено? За своих домашних стоять горой как за самого себя. Жизнь за них положить, если потребуется. А Диам так и ответил: будь уверен, твоя семья - моя семья.
     От безыскусного признания парня у Айями потеплело на сердце. Видать, в разлуке он сполна ощутил одиночество. Вроде бы соратники рядом, плечо к плечу, и поддержат, и помогут, а всё равно, согревает вера, что дома ждут близкие и волнуются, пусть дом - совсем не тот, что парень покинул, уходя на фронт, а близкие близки не по крови, а душой. А еще порадовало, что Айрамир, поначалу бескомпромиссно требовавший делиться провиантом с патриотами-защитниками, пересмотрел свои взгляды. Потому что легко изымать припасы у абстрактных жителей, а когда угрозы начинают сыпаться на людей, ставших второй семьей, мнение об экспроприации полярно меняется.
     - Значит, ты сейчас в Сопротивлении? - спросила Айями, чтобы отвлечь парня. Потому что видела: он злится и, прежде всего, на себя за то, что, доверившись боевому товарищу, не разглядел в нем гнильцу.
     - Да, - ответил Айрамир односложно.
     - А у вас большой отряд?
     - Не маленький. С кормежкой нормально, и оружия хватает.
     - А кто поручает вам задания? - расспрашивала Айями с любопытством.
     Вот, оказывается, чего ей не хватало. Слышать, что где-то живут организованно, что кто-то взял на себя хлопоты по питанию и здоровью людей. Что есть кто-то, кто принимает решения и просчитывает будущее на два шага вперед. Иначе говоря, есть руководитель, который сплотил коллектив и ведет его за собой.
     - У нас есть командир отряда, мы называем его комбригом, как в армии. Ещё есть его помощник, - ответил парень и, успокоившись, сел рядом. - Большего не могу сказать, не проси.
     И услышанного достаточно, чтобы поднялось настроение.
     - Давай познакомлю тебя кое с кем, - сказала Айями и с загадочным видом вышла из квартиры. А вернулась с мохнатым комочком в руках. Кнопка сонно щурилась, не успев испугаться. Айями вынула её из-под одеяла, где кошечка дремала, прижавшись к теплому дочкиному боку.
     Парень поднес Кнопку поближе, разглядывая, и она смешно зашипела на незнакомца, выпустив когти.
     - Но-но, не балуй, - сказал Айрамир строго и вернул выдирающегося котенка хозяйке.
     Айями приласкала животинку, и та, успокоившись, замурлыкала.
     - Представляешь, нашли на улице. Я уж стала забывать, как выглядят кошки и собаки.
     - Вырастет - будет ловить мышей, - ответил парень.
     - Они давным-давно сбежали тесной кучкой из города, - отшутилась Айями.
     - Да ну. Крысы и мыши вечны, как и тараканы, - изрек Айрамир под смешки женщин.
     Возня с Кнопкой на какое-то время отвлекла от ошеломительных открытий, заодно улегся и сумбур в головах. Айями и Эммалиэ поняли, и с немалым облегчением, что парень непричастен к регулярным визитам бандитов, а Айрамир понял, что его именем нагло спекулировали, не говоря об инсценировке мнимой смерти.
     - А ведь мы считали Диама героем, - нарушил он тишину. Значит, не давало покоя предательство соратника по оружию. - Вся группа полегла, но задание выполнила. А теперь вот думаю, может, потому они и погибли, чтобы не осталось свидетелей. Ах он гад!
     Айрамир вскочил, и снова по комнате запрыгали тени от потревоженной свечи. Кровать всколыхнулась, и Айями едва не завалилась набок, а Кнопка, испугавшись, выпустила коготки.
     Парень заметался, бормоча под нос ругательства.
     - Он мне за всё ответит, соратничек! - Послал угрозу в пространство. - Я его из-под земли достану и в глаза посмотрю. И спрошу: как ты смог поднять руку на своих же, сволочь? Предал подло, ударил в спину. Получается, давно задумал, заранее подготовился, распланировал. И ведь махоркой угощал и руки пожимал, зная, что им уготовано.
     - Диамал не в одиночку действовал. Он - ведомый, а за него напарник заправлял, - сказала Эммалиэ, расправив заплатку на рукаве свитера.
     - Значит, и напарник ответит, - пообещал Айрамир. - Кровь из носу, найдем всю их банду. И к стенке поставим за то, что рвут своих как волки, не жалея и без разбору.
     - Может, Диамал не знал, что они погибнут, и не хотел их смерти? А потом испугался, что ему - одному-единственному выжившему не поверят, и решил не возвращаться в отряд, - предположила Айями, впечатлившись мрачной решимостью парня.
     - Ну да. И со своим кисетом случайно расстался, и предпочел втихаря доить мою семью, трус бесхребетный, - скривился Айрамир. Хотел сплюнуть, но опомнился, как-никак это неуважение к хозяйкам. - А ведь если бы я не пришел сегодня, навряд ли удалось бы когда-нибудь свести концы с концами. Диам, гадёныш этакий, решил, что правда не вскроется. Я ж не скрывал, что считаю дни, чтобы податься на север вместе с дружком моим. Мы с ним сбратались, пока по деревням отсиживались, а потом меня подстрелили, помните? Так вот в Сопротивлении мы опять пересеклись и теперь вместе на задания ходим. А как добрался я до вас и узнал много интересного, так планы и поменялись, - подытожил он, размяв с хрустом пальцы, сцепленные в "замок".
     - Значит, ушел бы на север и "до свидания" не сказал? - спросила Айями, неприятно задетая легкостью, с которой парень надумал покинуть эти края.
     - Ну почему же, попрощался бы, - отвел он глаза. - А в городе сейчас рисково появляться, патрули на каждом шагу. Приказ командира: попусту не нарываться, потому что каждый человек на счету.
     - Значит, ты нарушил приказ? - забеспокоилась Айями.
     - Значит, есть повод, - сказал Айрамир, посуровев. - В отряде думают, что мы с дружком на задании. Никто не знает, что я в город ушел, а дружок меня прикрывает.
     - Ох, смотри, как бы вам не попало от начальства, - покачала головой Эммалиэ. - А к чему такая скрытность?
     - Потому что ни одна живая душа не должна знать о нашем разговоре, - ответил парень и тут же потребовал от Айями: - Расскажи-ка мне о риволийцах. Их внешность, жесты, голос, рост, особые приметы. Всё-всё расскажи, что знаешь, и как можно подробнее.
     Айями поведала, выуживая из памяти скудные подробности, но Айрамиру показалось мало, и он начал выпытывать: с какой целью риволийцы приехали в город, где бывают, с кем общаются и о чем говорят, и снимают ли даганны с них неусыпный контроль. С особой придирчивостью парень расспросил о внешности иностранцев.
     И опять Айями морщила лоб, повторяя то малое, что горожане передавали из уст в уста. И всё равно Айрамир остался недоволен.
     - А что ты хотел? Нам запретили приближаться к риволийцам под угрозой расстрела. Поверь, я бы с удовольствием объяснялась с ними и на пальцах, даром, что языка не знаю. Но не позволяют.
     Но парень не проникся воодушевлением, с которым рассказывала Айями. Более того, слушал хмуро и кривил губы, пока она перечисляла слухи, гулявшие в городе. Зато расслабился, хотя поначалу внимал, напрягшись, рассказу Айями.
     - Не пойму, чему радуешься. Говоришь, риволийцы привезли помощь. А ты видела своими глазами? Её можно потрогать?
     - Я не видела. Но медсестры из госпиталя уверяют, что коробки с лекарствами заняли чуть ли не треть подвала. И на всех коробках нарисована желтая трехконечная звезда.
     - Ну да... Бесплатный сыр бывает, сама знаешь где.
     - Почему ты ищешь плохое в хорошем? Просто тебе так хочется, - не отступала Айями. - Вот увидишь, приезд риволийцев неспроста, и наша жизнь скоро изменится.
     - Знать бы, в какую сторону, - усмехнулся парень.
     - Что ты задумал? Хочешь на них напасть?
     - Хочу понять, что привело их сюда. Ни на грамм не верю в доброту союзничков и советую тебе держаться от них подальше, - сказал он, не подозревая, что в точности повторил слова господина подполковника.
     Так они и препирались: Айями пеняла парню на предвзятость и неприязнь к риволийцам, а Айрамир критиковал каждое её слово циничными высказываниями. А Эммалиэ, подлатав свитер, взялась за изодранную куртку. Наконец, парень не выдержал и вспылил.
     - Значит, тебе интересно, почему я обхожу риволийцев по большой дуге? Сейчас узнаешь. И может быть, перестанешь нести восторженную чушь.
     Вскочив, он подошел к входной двери и, приоткрыв, прислушался. Айями хмыкнула и поежилась - по ногам потянуло холодом. Смешно. Наверное, Айрамир решил, что соседи спустились на цыпочках на первый этаж, пытаясь уловить полуночный разговор.
     Постояв в тишине, парень затворил дверь.
     - И у стен есть уши, - сказал вполне серьезно, усаживаясь рядом с Айями.
     Сказал приглушенно, почти шепотом, и женщинам пришлось подвинуться ближе, чтобы расслышать.
     - Ты стал параноиком, - поддела Айями, переняв заговорщический тон парня.
     - Разумная предосторожность. И родилась она не на пустом месте, - ответил Айрамир. - О том, что я расскажу, знают только два человека: я и мой дружок, а ему я доверяю как самому себе.
     Не успела Айями напомнить: " Диамалу ты тоже доверял", как парень пояснил:
     - Он попал в похожую передрягу, что и я. Но сначала поклянитесь: никому и никогда не пересказывать услышанное. Рта не открывать, стать немыми как рыбы, - сказал он зловеще и, заметив улыбку Айями, добавил: - Я не рисуюсь. Молчание продлевает жизнь, а она нам еще пригодится.
     - Клянусь милостью Хикаяси, - сказала Эммалиэ с серьезным видом. Что ж, если мальчишке захотелось поиграть в секретики, отчего бы не поддержать игру.
     - Клянусь милостью Хикаяси, - повторила торжественным эхом Айями.
     Веские слова, которыми впустую не разбрасываются. От благосклонности богини зависит, попадет ли душа в царство мертвых или будет обречена на вечные скитания.
    
    - На втором году войны после драки у Полиамских гор даганны проломили наши ряды и пошли в наступление. Наш батальон, отступая, попал в окружение. Я рассказывал вам об этом. Фронт растянулся на сотни километров и продвигался по территории Амидареи. Гигантский котел, словом. Не поймешь, где наши, а где враги. От батальона осталось нас с десяток бойцов. Решили мы прорываться к своим, но ещё пуще заплутали. Куда ни ткнешься, всюду даганны. Но они не задерживались, топали вперёд, и нас, недобитых, не замечали. За сутки столько техники мимо проходило - мы не успевали считать. Ну, а нам-то что? Не обращают внимания, и то славно. В общем, воспользовались мы суматохой и стали нападать на обозы. Жрать-то хочется, а нечего, в деревнях шаром покати - или брошены, или сожжены, или с землей сровнены. Устраивали засады по мелочи, от больших конвоев бы не отбились. Однажды нарвались на грузовик с оружием, наверное, отстал от колонны. Что смогли, на себе унесли - патроны, винтовки, гранаты. А пулеметы не взяли, с ними много мороки. А вскоре наткнулись на своих, таких же, как и мы, только из другого полка. У них заправлял старлей, а у нас-то офицеров не было, все рядовые. Ну, народ повеселел, носы подняли. Воодушевились. Вместе мы - сила и пощиплем даганнов за задницы! Фронт-то вперед уполз, и мы очутились в тылу. Раздолье, что ни говори. Однажды на рассвете вышли мы на окраину села. Как обычно, решили сначала разведать, ну, и затаились в зарослях. Как сейчас помню - заря занимается, туман стелется по низам. И тишина. Село-то мертвым оказалось, без жителей. Собаки не лают, петухи не поют. Собрали мы совет: стоит ли обшаривать дома. Вдруг глядим, подъезжают к околице тентованные грузовики без опознавательных знаков. Остановились. Смотрим, а из первой машины спрыгивают наши. Человек шесть, солдаты и майор. А в другом грузовике привезли пленных даганнов, человек двадцать или больше, много раненых, некоторые на ногах не стоят. Наши сгрузили даганнов из кузова, выстроили рядком и давай надевать мешки на головы. А потом... - тут Айрамир запнулся. - В общем, казнили их. Ставили на колени и обезглавливали одного за другим. Не всех получалось казнить одним ударом, и тогда рубили с замахом... по нескольку раз... - сглотнул он и сделал судорожный вздох. - Большими кривыми саблями, я еще внимание обратил и подивился: думаю, что за секачи, прежде такого оружия не видел. Солдаты оттаскивали тела к ограде, а головы сваливали возле машины. А майор поставил треножник и фотографировал.
    Айями ахнула, в глазах её стоял ужас. И Эммалиэ, побледнев, забыла о латании.
    - Ну, наши на радостях, что наткнулись на своих, и повылазили из кустов. Про казненных и не вспомнили. Наоборот, так и надо их, гадов, мочить. Заслужили. А я с двумя товарищами остался на стрёме, чтобы в случае чего тревогу поднять, предупредить. Мало ли, вдруг даганны нагрянут, территория-то теперь под ними. У нас в отряде повелось свои зады прикрывать, и в тот день как раз подошёл наш черёд. В общем, лежим в ямке, смотрим в бинокли, как наши братаются у околицы с приезжими. А потом... - голос парня дрогнул. - Всё быстро произошло, я и не понял сначала. За минуту или того быстрее, те, что приехали на грузовике, порешили весь наш отряд. Кого перестреляли, а кого - покромсали саблями, которыми казнили же и даганнов. Ну, я, значит, прижух, а в башке ум за разум зашел: разве ж можно, чтобы свои и своих же? Никого не пожалели. Наоборот, добивали тех, кто еще дышал, и начали забрасывать тела в грузовик. Тут Неалер, что был со мной на стрёме, очухался. Выскочил, винтовку наставил: "Что ж вы делаете, гады?" Так они и его сняли одним выстрелом. А меня словно приморозило. Чувствую, кто-то в бок толкает. Эриней знаками показывает: "Тикать надо". А палачи, что наших порешили, видать, сообразили, что Неалер мог прятаться в кустах не в одиночку, и направились цепью к своротку, аккурат, где мы хоронились. Ну, мы и драпанули, только шорох стоял, а в спину пулеметная очередь жахнула. На повороте столкнулись в лоб с одним из тех гадов, наверное, надумали взять нас в клещи. Я с ходу поддел штыком под дых и на землю уложил, чтобы без шума, - и драпанул. Думал, не выберемся, догонят и с размаху отсекут головушки. Но ничего, оторвались. Плутали, хоронились ото всех. Никому не верили, даже своим. А я всё понять не мог, почему те гады в амидарейской форме своих же убили. Зачем?
    - А зачем Диамал всех обманул, отдав убитому товарищу свое имя? - сказала Эммалиэ.
    - Увидел выгоду в том, чтобы его считали мертвым, - предположила Айями.
    - А потом до меня допёрло. Но не сразу, - продолжил Айрамир, словно не слыша. - Наконец добрались мы до передовой. Наобум взяли направление на звук канонады: чем громче, тем ближе. Тут к нам еще один боец прибился, с ним и перешли в расположение наших войск. Мы - к начальству, так, мол, и так, прорвались из окружения. Предъявили военные билеты. Нам поверили. Перенаправили в госпиталь - отощали потому что и еле держались на ногах. К тому ж, у Эринея загноилась нога, стер её до кости, а я какую-то инфекцию подхватил, то ли дизентерию, то ли паразитов в кишках, как сказал врач, из-за сырой воды. А куда было деваться в окружении-то? И из луж приходилось пить.
    - Неужели вы не рассказали никому, что произошло... там? - воскликнула Айями, потрясенная откровениями парня.
     - Ну, почему же, рассказали, - ответил Айрамир, и по многозначительной интонации женщины поняли, что история далека от завершения. - Начальнику госпиталя и рассказали. Сразу же, едва в себя пришли и смогли более-менее связно изъясняться. Он выслушал, запротоколировал. В подробностях расспрашивал, что да как, вплоть до того, кто и где находился, и о чем говорил. Всё поверить не мог в услышанное и допытывался, знает ли еще кто-нибудь о том, что произошло в окружении, и имеются ли другие свидетели казни. А потом велел держать рот на замке и никому - ни словом, ни намёком о случившемся. Мол, история странная и непонятная, и требует досконального расследования, но нам теперь не о чем волноваться, и убийцы в амидарейской форме обязательно понесут возмездие за беспредел. Взял с нас клятву о неразглашении и отправил восвояси - поправлять здоровье.
    - И что было дальше? - не утерпела Айями.
    - А что дальше? В общем, как оклемались мы малёхо, стали ходить на станцию, обменивали у гражданских пайки на папиросы. Через станцию проходили санитарные поезда, и мы слушали новости от раненых. Эриней на костылях вприпрыжку ковылял, ничего так, шустренько. И я подлечился, со дня на день ожидал выписки. Решили мы напоследок сходить на станцию, послушать, что на фронте делается. Официальные сводки - тоже хорошо, но малость приврано, точнее, полностью переврато. В общем, дошли до станции, и привиделось мне, будто бы старлей, что попал с нами в окружение... его потом палачи возле деревни зарубили... так вот, привиделось, что старлей стоит на перроне и по сторонам головой вертит, ищет кого-то. Чур меня, думаю, что творится? Призраки теперь и днем разгуливают словно живые. А народу на станции - что мурашей. Глаза протёр - нет, видно, показалось, не он это. Мало ли на свете похожих людей? А тут Эриней словно в воду канул, не пришел, как уговаривались. Мы с ним обычно так и обходили станцию: я налево сворачивал, он - направо, а потом встречались и шли обратно в госпиталь. Отправился я на поиски. Где через пути, а где и под вагонами перебирался, чтобы срезать, обходить-то состав неохота. Вдруг слышу - вроде как разговаривают на соседних путях. Ну, я поднырнул под вагон, думаю, спрошу, не видели ли тут инвалида на костылях, - пошутил невесело Айрамир. - Смотрю, стоят два человека прямо у меня под носом. А состав, видимо, отвели на запасную линию, потому что рельсы в высокой траве, заметно, что давно не кошена, и эти двое меня не видят. Говорят между собой, точнее, переругиваются, и один голос смутно знаком, и во втором тоже слышится что-то знакомое, но не возьму в толк, что именно. Негромко говорят, слов не различить, но вроде бы о нашем госпитале и о провале задания. Я было хотел выбраться из-под вагона, тут слышу - издалека Эриней окликает кого-то, радостно и изумленно. Ну, эти двое и замолчали. Эриней приковылял к ним на костылях и спрашивает: "Какими судьбами? Я ж видел, тебя убили..." И вдруг осел на землю. Я и моргнуть не успел, как он оказался рядом. Смотрит на меня стеклянными глазами и хрипит. По шее течет кровь, булькает, пузырится. А потом затих. Все святые, сколько лет прошло, а до сих пор не могу забыть. - Парень нервно взлохматил волосы. - Эти сволочи перерезали Эринею горло, а тело забросили под вагон. Я ж их разглядел, тех двоих. Один - старлей, которого на моих глазах убили с месяц назад, а второй - майор, который руководил казнью. Тут трава раздвигается, и старлей забрасывает костыли под вагон. Ну, и картина маслом - мы с ним харя в харю. Смотрю, старлей тянет руку к кобуре. В общем, сиганул я как заяц, проскреб хребтиной по днищу вагона, да не до этого мне было. Драпанул в госпиталь. Хотел сначала к начальнику: заявить об убийстве, а потом хватило ума понять, что эти двое неспроста тут оказались. Мало ли у нас в стране госпиталей? Однако ж этих гадов прямиком сюда занесло. А тревогу поднимать без толку. Покуда приведу подмогу, успеют подчистить следы, и тело Эринея, скорей всего, не отыщется. Так вот, пока я до госпиталя драпал, в голове ихний разговор о задании вертелся. И дошло до меня, что эти двое появились тут, чтобы закончить начатое. Мы ж с Эринеем оказались чем-то вроде осечки. Ненужными свидетелями. Опознать нас мог только старлей, он знал и наши имена, и номер полка, мы же в окружении рассказали друг другу о себе на случай, если кто-нибудь выберется живым и передаст весточку родственникам. В общем, добрался я до госпиталя, нашел главврача и уговорил выписать. Решил, что побоятся убрать меня на людях, там же суета - медсестры, раненые... А вот втихаря запросто удавят. Документы чуть ли не из рук вырвал, наплёл, что душа рвется в бой, главврач, конечно, у виска покрутил, но не отказал. Схватил я шмотьё в вещмешок - и наутек. Остановил попутку и с глаз долой из госпиталя. Поехал к новому месту приписки.
    Айрамир посмотрел виновато. Словно ожидал, что слушательницы обвинят его в трусости. Но женщины подавленно молчали.
    - Добирался двое суток до штаба полка. Передовая рядом. Провели меня в блиндаж, там адъютант встретил. Просмотрел документы и говорит, а-а, вот, значит, кого ждут, только руководство сейчас заседает, но скоро освободится. Тут-то меня и торкнуло по темечку: ведь по мою душу заседают и, ясен пень, с кем. Опередили, гады. Им ведь не составило труда узнать, куда меня направляют. Кто я и кто они? Солдат, пехота и начальники, командиры. И всё у них схвачено - и в окружении, и в госпитале, и на передовой. Тут я и говорю адъютантику, ну коли руководство занято, выйду покурить. Ну, и вышел, только меня и видели. Добрался на попутке до какой-то деревеньки, гражданским не показывался, схоронился в подлеске. Если начнут прочесывать окрестности, будут расспрашивать у местных о пришлых и о подозрительных. Прячусь и думаю, теперь я дезертир, что ли? В лицо меня знают, имя знают, место приписки знают. И ведь нюхом чуял, что не успокоятся, пока не возьмут за горло, и потому будут гонять как зайца. И самое главное, я долго не мог взять в толк, почему в той мертвой деревне порешили не только даганнов, но и наших.
    Айрамир поднялся тяжело, походил по комнате, сгорбившись как старик, видно, придавили его воспоминания.
    - В общем, сломал голову, соображая. Без сомнения, искали нас с Эринеем, чтобы убрать, - сказал, снова сев рядом с Айями. - Потому что видели мы то, чего не следовало видеть. Точнее, видели и остались в живых. Но чтобы свои подняли руку на своих же... Мы ж, как говорится, одного роду и племени. Или волкам только их стая - родня? И почему жив старлей, я же своими глазами видел, как его порубили за компанию с остальными. А потом вдруг всё стало ясно. Ясно и в то же время непонятно. Тогда, на станции, те двое разговаривали возле вагона, а я не сразу допёр, в чем странность. Говорили на чистейшем амидарейском, но вот тот, что носил майорские погоны, произносил слова не по-нашенски, с акцентом. Все святые! - Парень опять подкинулся, но Айями ухватила его за руку, принуждая остаться на месте, чем вспугнула задремавшую Кнопку. Айрамир глубоко вздохнул, успокаиваясь, и потер вспотевшие ладони о штанины. - Этот подлючий говор и картавое "эр" я ни с каким другим не спутаю.
    - Не может быть! - воскликнула Айями, забыв о пригревшейся кошке на коленях.
    - Всё может быть, - ответил парень мрачно. - В общем, решил я замести следы. В дезертиры не податься, оттуда только одна дорога - в мародёры. А если попадешься, сразу под трибунал и на расстрел. Надумал я затеряться среди людей, фронт-то растянулся до самого юга. Убегал без оглядки, и занесло меня аж на север страны. Добирался на перекладных, а попутчикам говорил, что возвращаюсь из госпиталя в родной полк. Документы у меня не спрашивали, я ж герой, на гимнастерке медаль горит, а вот имена называл разные. Не спрашивайте, как справил новые документы, но клянусь, никого не убил, правда, винтовку спёр. А-а, ладно, скажу. Направился в местный госпиталь, а туда как раз доставили раненых, среди них много тяжелых. Снимали с санпоезда. Как всегда, шум-гам, свободных рук не хватает. Я и пристроился помогать. Носилки таскал, плечо подставлял, когда просили. Меня за своего приняли, никто и не подумал выяснять, кто я таков и откуда. Тут один солдатик как раз и помер. Безнадежный был, попал под снаряд. Совсем мальчишка, даже стонать не мог, только хрипел, потому что трахея вывалилась наружу.
    - Пожалей, Хикаяси*, его душу, - пробормотала Эммалиэ.
    - В общем, присвоил его документы, думаю, парнишка не в обиде, хоть и упокоили его безымянным, - сказал Айрамир. - Пацана-то три месяца как призвали в армию, так что никто не смог бы вспомнить его приметы, а внешностью мы были схожи. В его родной роте и то не заметили разницу. Признали меня как его. Так и прошел я всю войну под чужим именем, вот только напрочь пропала охота геройствовать. И на подвиги не тянуло. Под пули старался не лезть. Убивал лишь затем, чтобы самому не быть убитым. Одно время думал переждать войну, валяясь по госпиталям, для этого необязательно ловить контузию или осколочное. Ведь умудрился же я однажды инфекцию подхватить, почему бы не пролежать два месяцочка на больничной койке, допустим, с воспалением легких. Но, во-первых, если часто болеть, заподозрят в саботаже и отправят в штрафбат, прямиком к смертникам, а во-вторых, крупозное воспаление так меня скрутило, что чуть не подарил душу Хикаяси. Так и отвоевал я до победного конца, то есть, до капитуляции. И смотри-ка, ни царапинки не заработал. Значит, святые сберегли.
    - Значит, твое настоящее имя не Айрамир? - уточнила Эммалиэ.
    - Значит, не настоящее, - подтвердил парень. - Но я с ним свыкся, и оно теперь моё.
    - И никому не рассказывал о том, что видел в окружении? - спросила Айями.
    - Ни-ни. Ни сослуживцам, ни командирам. Хватит, один раз уже доверился. Да и сама посуди: кому верить, если старлей, с которым мы из одного котелка кашу лопали и засады устраивали, вдруг воскрес из мертвых? И ведь был своим в доску парнем. И выговор наш, амидарейский, и военная выправка, и повадки. И над шутками в нужных местах смеялся, и анекдоты гладко травил. Афоризмами сыпал и прибаутками. Я не раз потом думал, почему лейтенант вывел нас прямиком к месту казни. Ведь наше появление спутало планы палачей. Лишь позже дружок мой, с которым под конец войны свела судьба, открыл мне глаза на многое.
    - И ты поверил? - спросила Айями, и голос дрогнул. Потому что интуитивно догадалась о сути событий, произошедших много лет назад, но не решалась озвучить догадку. Слишком это страшно, слишком неправдоподобно.
    - Да. Потому что у него на глазах бандиты с амидарейскими погонами и риволийским говором согнали все село от мала до велика в сарай и сожгли живьем. Дружок мой как раз возвращался на фронт после госпиталя и остановился в том селе на побывку. Так и не добрался до своей части. Пристрелили его за сопротивление, но не добили. Что-то их вспугнуло. Поэтому, можно сказать, ему повезло. Воскрес из мертвых.
     - Дикость какая-то, - покачала головой Айями.
    Не может такого быть. В то время страна жила только одним: стремлением к победе. Война сплотила людей и на фронте, и в тылу. Поэтому в зверства, рассказанные Айрамиром, не верилось. Не хотелось верить. Отказывалось верить.
     - Дружок мой и разложил по полочкам всё, что произошло в окружении. Всех моих сотоварищей положили, потому что они оказались не в том месте и не в то время. И распознали ненашенский акцент у палачей. А старлей и не думал умирать. Уклонился от удара саблей и упал, чтобы со стороны выглядело достоверно. А что, фокусники и не такие чудеса проделывают.
    - Но зачем? - изумилась Айями.
    - Потому что попал впросак. В окружении трудно разобрать, где наши, а где враги. Сегодня высота у нас, а назавтра отбита противником. Так что в любой момент можно запросто напороться на даганнов. Старлей и сам не ожидал, что выведет наш отряд к той деревне. А когда понял, не стал бить себя по лбу. Поздно. К тому же, он знал, что мы сидим в засаде и наблюдаем. Пришлось палачам убирать всех случайных свидетелей.
    - Ну, а лейтенант-то почему остался жив? - нахмурилась непонимающе Айями. - Ты же сам сказал, что он наш был. Чистокровный амидареец. Ни акцента у него, ни других странностей.
    - Наш, да не наш. Завербованный он.
    - Кто-кто? - изумилась Айями.
    - Диверсант. Шпион. Разведчик. Предатель. Продажная шкура. Достаточно? - процедил Айрамир. Каждое слово получилось как плевок. - С виду наш человек, а внутри - гниль поганая. И начгоспиталя из той же своры. Иначе как бы палачи вышли на нас с Эринеем?
    - Завербованный... - погоняла Айями на языке непривычное слово. - Но кем?
    - Неужели до сих пор не поняла? - прищурился парень. - По глазам вижу, что догадалась. Говори уж.
    - Риволийцами? - произнесла она неуверенно и получила в ответ утвердительный кивок. - Как же так? Разве ж можно вот так... отказываться от родины, от своего народа?
    Айями и представить не могла, каково это - быть завербованным. Населению не разъясняли, чем опасны шпионские происки. Да и о каких вражеских разведчиках может идти речь, если с объявлением войны риволийцы признали себя союзниками Амидареи и оказывали посильную помощь, а уж шпионство в пользу варварской Даганнии и вовсе казалось абсурдным.
    - Стало быть, можно, коли так оно и было, - ответил Айрамир.
    Получается, завербованный - это враг, предатель. Тот, кто гордо называет себя амидарейцем, а втайне поддерживает интересы другой страны. Выполняет приказы и докладывает обо всем, что увидел и услышал. Тот, кто без зазрения совести сдаст свой отряд врагу и отправит сотоварищей на верную смерть.
    - Значит, риволийцы притворялись нами, амидарейцами, и убивали и даганнов, и наших, так?
    - Причем убивали так, чтобы живых проняло до печёнок, - подтвердил гость.
    - Но для чего?
    - Для того, чтобы не погасло пламя войны, - вступила в беседу Эммалиэ. Отложив починенную куртку, она бережно расправила рукава и погладила. Вроде бы с виду спокойна, но если приглядеться - напряжена.
    Айрамир кивнул, подтверждая сказанное.
    - Теперь-то я признаю, что со стороны Амидареи было величайшей глупостью бросить вызов даганнам. В рукопашном бою им нет равных. В нашем гарнизоне гуляла поговорка, что их дети рождаются с керамбитами* в руках, - продолжила Эммалиэ. - Впрочем, наше командование рассчитывало задавить дикарей техникой и артиллерией, без кулаков и штыковой атаки. "Мы победим всухую!" - похвалялись военные. Но сухого счета не получилось, нашу армию смяли и погнали назад. Согласись, Айя, мы, амидарейцы, по натуре не вояки, и война сошла бы на нет, самое позднее, на третьем году. Но потерь было бы гораздо меньше, и капитуляция произошла бы на достойных условиях, без ущемления нашей гордости. А такой результат, как выясняется, устраивал не всех, а точнее, третью заинтересованную сторону. Поэтому войне надлежало стать кровопролитной и беспощадной, и для этого в качестве стимула использовались ненависть и месть. Если подпитываться ими каждодневно, ежечасно, открывается второе дыхание. Укрепляется моральный дух, крепнет вера, все мысли подчинены единственной цели. Да ты и сама знаешь, Айя. Вспомни газеты военной поры. Репортажи по радио, кинохронику...
    Айями не смогла возразить. В периодике тех лет регулярно печатали шокирующие фотографии растерзанных, повешенных, сожженных... Замученных изуверскими способами... Военнопленных и мирных жителей... Детей, стариков, женщин... И при взгляде на черно-белые снимки поднималось в груди что-то нехорошее, злобное, нечеловеческое. И вместо молитв святым с пожеланиями добра и благоденствия с губ срывались проклятия - для убийц и палачей.
    - Если так, нужно рассказать обо всём даганнам! Они имеют право знать! Получается, они думали, что амидарейцы творили жестокости, а мы, амидарейцы, думали на даганнов! А, оказывается, во всем виноваты союзники! - Вскочила Айями с кровати, окончательно разбудив Кнопку. Та с недовольным видом перебралась к Эммалиэ на колени.
    - Тише, не кричи! - осадил Айрамир через сжатые зубы и рывком усадил рядом с собой. - Ты дала клятву, что будешь держать язык за зубами, или забыла?
    - Это не тот случай, чтобы молчать, разве я не права? - возразила Айями горячо. - Мы и даганны думали друг на друга и мстили за семьи, за страну! А риволийцы исподтишка творили беззаконие. Все святые, сколько жизней загублено зазря!
    - Вряд ли риволийцы убивали без разбора и наших, и даганнов, не боясь быть пойманными с поличным. Тогда гнев обманутых обернулся бы против Риволии. Думаю, союзники действовали хитрее, - прознесла Эммалиэ задумчиво. - Достаточно единожды устроить эффектную казнь и преподнести её в правильном ракурсе и той, и другой стороне, чтобы раздуть с новой силой взаимную ненависть. На какое-то время запала хватит, а когда враги выдохнутся, противостояние можно снова разжечь, например, резнёй мирных жителей. Полагаю, в таких случаях не оставляли свидетелей. Уничтожали всех, от младенцев до стариков, чтобы правда не открылась. Поэтому по прошествии времени невозможно утверждать с точностью, где к жестоким убиениям приложили руку даганны и амидарейцы, а где - риволийцы.
    - Они подначивали и нас, и даганнов! Исподтишка стравливали друг с другом! Словно определяли, кто из нас окажется выносливее, - разошлась Айями.
    - Подозреваю, риволийцы вели войну по своему сценарию. Двигали нас и даганнов как фигуры на шахматной доске и закончили партию со своим счётом, - ответила Эммалиэ сдержанно, но внимательный наблюдатель заметил бы по неестественной бледности, что откровения парня произвели на слушательницу неизгладимое впечатление.
    - Не понимаю, какую выгоду получили риволийцы в этой войне. - Пожала плечами Айями. - Мы потерпели поражение, а вместе с нами проиграли и они. Вбухали в Амидарею уйму продовольствия, технику, оружие и, в итоге, остались у разбитого корыта.
    - Иногда стоит пожертвовать ферзем, чтобы поставить мат королю, - ответила Эммалиэ. - Я давно подозревала, что риволийцы неспроста не слишком-то опечалились исходом войны. А значит, к такому финалу нас и вели. Не удивлюсь, если после Амидареи они возьмутся за Даганнию. Обе наши страны ослаблены войной. Хоть даганны и торопятся восстановить свою землю, против Риволии они не устоят. И прежде всего, численностью.
    - По вашим словам выходит, что риволийцы воевали нашими руками. И руками даганнов, - ответила Айями, неприятно пораженная услышанным. Всё, во что раньше истово верилось, сегодняшним вечером рушилось на глазах. Осыпалось, разваливалось словно замок из песка.
    - Выходит, так. Теперь я понимаю, на что намекал проводник, когда согласился перевести меня через линию фронта. И ведь знал, шельмец, все тайные тропки: где минные ловушки, где даганны заняли оборону, а где ничейная земля. Провёл туда и обратно без заминки. Но воевать категорически отказывался. "Я, - говорил, - убежденный пацифист и не приемлю оружия в руках". А я-то, глупая, упрекнула, дескать, в трудную для отчизны минуту только последние трусы прячутся от ответственности и от долга. И не раз своё презрение выказывала, разве что открыто предателем не назвала, а он смеялся в ответ. И повторял: "Ты, мать, не с тем врагом воюешь. Очевидного не замечаешь. Твой враг невидим. За плечом стоит и на ухо нашептывает, убаюкивает. А я не люблю, когда меня дураком выставляют, потому и воевать не собираюсь. Принципиально". Эх, кабы сообразила я тогда, о чем он толковал, не верила бы слепо всему, чем нас пичкали газеты и радио.
    - А если бы и поняли, всё равно бы не поверили. Потому что доказательств нет, - сказал Айрамир.
    - Почему же их нет? Ты - прямое доказательство, - возразила Айями. - А через клятву допустимо переступить. Потому что нельзя утаивать то, чему ты стал свидетелем. Ведь речь идет о восстановлении справедливости. Все должны узнать правду, и даганны тоже!
    - Сразу видно, слушала ты меня одним ухом. Что с тебя взять, женщина и есть женщина, - ответил парень снисходительно. - Во-первых, моё слово бездоказательно. Вот факты и улики - то, что надо. Но их нет. А какой из меня свидетель, если я и названия той деревни не знаю, и на карте не смогу показать, потому что мы тогда без неё двигались и без компаса, по наитию. И приметных мест в тех краях не припомню. Ни речки, ни ручья, ни оврага поблизости. Строения если и были, давно стали прахом. Так что ориентиры не сохранились. А во-вторых, - повысил он голос, увидев, что Айями порывается вставить словечко, - ты не просекла главного. О старлее, что в окружении нами командовал, и о начгоспиталя, что мой рассказ запротоколировал. И о командире полка, к которому меня направили после выписки. - Заметив растерянность Айями, парень вспылил: - Да как ты не сообразишь, что у них всё было и есть схвачено! Армия - сверху донизу - плясала под чужую дудку, я уж не говорю о гражданских! Сколько же их, продажных гадов, крутилось в передовых частях и в тылу? Не сосчитать и не узнать. А дружок мой и того выше берет. Говорит, среди генералов было немало завербованных, и в правительстве тоже. Я ж каждого встречного-поперечного в предательстве подозревал. На ротного смотрю и гадаю: наш или купленная сволочь? С бойцами из взвода последними папиросами делюсь, а в голове неотступно долбится: никому не верь! Чуть не свихнулся от подозрений.
    - "Враг невидим. Он среди нас", - слабым голосом процитировала Эммалиэ свои же слова и прокашлялась. - А по другому называется "подрывная деятельность", этот термин я помню из гарнизонной жизни. Но и предположить не могла... Получается, риволийцы развернули в Амидарее целую сеть... шпионскую, - выговорила она неуверенно и удивленно. - Агенты, пароли, явки... диверсии... Как в учебнике по военной тактике и разведке... Невероятно...
    - Доказывать и убеждать не буду, нет у меня на это времени. Да и дружок мой заждался в условленном месте, - сказал парень и начал собираться. - Но имейте в виду вот что. Война закончилась, а невидимый враг не растаял. Он прячется здесь, в городе, и может маскироваться под любое обличье. Кто угодно: соседка по подъезду, товарка на рынке, комиссованный вояка... Тот, кого вы заподозрите в последнюю очередь.
    - Да ну? - воскликнула неверяще Айями. - Зачем ему здесь... шпионить? У нас нет ничего интересного.
    - Разве? А даганский гарнизон? А пленные? А гражданское население? Стопудово, шпион, один он или их несколько, пасётся в поле зрения даганнов. Ведь ему нужно добывать сведения и передавать в центр. Война-то давно закончилась, а Риволия до сих пор темнит. Сидят союзнички как мыши и о себе не заявляют, - ответил невозмутимо Айрамир, продевая ремень через шлевки ватных штанов.
    - Резидент, - вставила Эммалиэ. - В разведке такого человека называют резидентом.
    - Верно, - кивнул парень. - Резидент - как пиявка. У него много знакомых, через которых он высасывает информацию. Или сам он имеет доступ к источнику данных. Например, медсестра или переводчица, а? - хохотнул он и, заметив возмущение Айями, сказал: - Ладно, шучу я. Не похожа ты на шпионку. Простовата и войной не бита. Но на всякий случай оглядись, может, кто-то возле тебя вьется, расспрашивает невзначай, интересуется работой. И вот еще что. Прежде чем бежать к даганнам с рассказом о "содействии" риволийцев в войне, сначала подумай, готова ли ты пожертвовать своей жизнью и жизнями близких.
    - Причем тут моя семья? - удивилась Айями.
    - Притом. Без доказательств твоя история не стоит выеденного яйца. Даганны не поверят и отправят восвояси, зато тот, кому надо, услышит. Помнишь, ты спрашивала о прослушке? Только вот вопрос: кто и кого прослушивает? Даганны - амидарейскую болтовню или риволийские прихвостни - переговоры даганнов? Утром ты откроешь рот, чтобы рассказать правду о войне, а вечером тебя найдут с перерезанным горлом. И семью не пожалеют - мало ли о чем ты откровенничала дома? От лишних свидетелей избавляются, не задумываясь. Обрубают "хвосты" под корешок. А то и под пытками развяжут язык, и ты как миленькая, запоешь: и обо мне, и о дружке моём. Расскажешь даже то, о чем не знаешь.
    - Все святые! - ахнула Айями. - Не может быть, чтобы так... и Люнечку, и маму... Неужто поднимется рука?
    - Поднимется и не дрогнет. Если не веришь, попробуй проверить, - ответил авторитетно Айрамир. - Мой дружок, вообще, считает, что риволийская банда давно укрепилась в этом городишке, оттого он и уцелел в войну. Поэтому я и стребовал клятву, чтобы вы не натворили глупостей сгоряча.
    - Но молчание - тоже трусость! Один утаил, другой недоговорил, третий проглотил, а в итоге имеем то, что имеем. Чем больше людей узнает правду, тем больше шанс, что виновные понесут заслуженное наказание!
    - И в чем ты видишь смелость? Крикнуть погромче и на следующий день примерить петлю к шее? - прищурился парень. - Уж поверь, я знаю, на что способны риволийские выродки. И почему-то жизнь мне дороже.
    - Ну-у... можно действовать иначе. Например, расклеивать листовки!
    - Расклеивай на здоровье. Оттянешь свой конец, самое большое, на день или на два. И о семье не забывай. Близкие - самое уязвимое место. Думаешь, я спёкся? - сказал парень и, помолчав, признал: - Да, был такой момент, даже жить не хотелось, всё казалось беспросветным. А потом с дружком своим скорефанился, не иначе наша встреча - подарок судьбы. Так что мы еще посмотрим, кто кого, вот только найти бы единомышленников. Поэтому-то мы и хотели податься на север, не дожидаясь весны. Я те места хорошо знаю, а дружок мой знаком с людьми, которые настоящие патриоты, а не продажные сволочи. Выслеживают риволийских прихвостней и воздают по заслугам.
    - А как же мы... наш город? - голос Айями дрогнул.
    - У вас рисково затевать игру в героев. Носом чую, свернут шею в два счета и сбросят в прорубь. Я и в отряде никому не доверяю, даже комбригу и его помощнику.
    - Поэтому ты помалкивал о "помощи" риволийцев в войне? Сколько разговоров мы вели, пока ты выздоравливал, а ведь ни разу не проговорился.
    - Дык разве я похож на идиота, который бросается на шею к первым встречным и выбалтывает о своей жизни? - усмехнулся парень. - Я и вам-то поначалу не верил. Присматривался и прислушивался, пока не понял, что вы и Риволия находитесь на разных полюсах. Но и тогда не стал трепаться о своих секретах, мало ли, вдруг вы случайно обмолвитесь соседям или знакомым. По незнанию, не специально. И тогда пришёл бы конец - и мне, и вам. Я, может, и сегодня бы промолчал, но довела ты меня до края своей беспредельной доверчивостью.
    Женщины смущенно переглянулись. Да уж, в прямолинейности Айрамиру не откажешь.
    - Я умею держать язык за зубами, - сказала запальчиво Айями и от досады закусила губу, потому что не далее как минуту назад требовала предать огласке тайну парня. - А те двое, что охотились за тобой и Эринеем? Они тебя так и не нашли?
    - Больше наши пути не пересекались, тьфу-тьфу. Поэтому, прознав, что риволийцы нагрянули в город, я решил, что среди них есть "старые знакомые". Голову сломал, гадая, зачем они сюда приехали, и не по моим ли следам. Вот, к вам пришёл, чтобы удостовериться. Ух, окажись среди них тот старлей или майор, он бы ответил за всё. Я бы из него, подлюки, вынул заживо душу по кусочкам. А то, что останется, отдал бы Хикаяси на съедение.
    Эммалиэ лишь головой покачала в ответ на угрозу парня.
    - Теперь Риволия кажется мне клубком ядовитых змей, - пробурчала Айями. - Получается, они использовали и даганнов, и нас. Ха, узнай даганны об этом, не носились бы сейчас с заморскими гостями как с золотыми яйцами.
    - А чего ты ожидала от дикарей? Им скажи, что земля плоская, они в любую сказку поверят, - ответил Айрамир, тщательно утепляясь перед дальней дорогой.
    "А мы, просвещенные амидарейцы, разве умнее?" - хотела возразить Айями, но вслух сказала:
    - Некоторые из этих дикарей разговаривают на двух языках помимо родного.
    - Ну и что? - скривился парень. - Они научились и поезда строить, и летать, а толку-то? Варварские замашки никуда не делись.
    - Почему ты ненавидишь даганнов? И мы, и они одинаково выставили себя дураками. Не заметили очевидного и стали разменными пешками для Риволии.
    - То есть, ты предлагаешь радоваться нашему поражению? И тому, что вонючие дикари ходят с самодовольными мордами по нашим улицам как у себя дома и безнаказанно грабят Амидарею. За это тоже нужно сказать им спасибо? - отозвался парень презрительно. - Вот скажи, что им стоило сдаться в первые месяцы войны? И тогда змеиные планы Риволии накрылись бы медным тазом, а Амидарея на правах победителя заключила бы пакт, выгодный для обеих сторон. В отличие от варваров мы умеем быть великодушными. Поэтому да, я всей душой ненавижу даганнов за их козлиное упрямство.
    
    Айрамир ушел, получив на прощание котомку с припасами и пообещав разобраться с загадкой воскресшего товарища и заодно призвать к ответу за ложь и наглые поборы беззащитных женщин. А еще заверил, что будет предельно осторожен и не попадется в лапы даганских патрулей.
    - Если схватят, живым не дамся.
    - Типун тебе на язык, - отругала Эммалиэ и напоследок осенила парня святым знамением.
    - Заглядывай к нам, не забывай, - добавила Айями.
    - Как получится, - ответил туманно Айрамир и, забросив котомку на плечо, растаял в темноте подъезда.
    Печку вычистили и разобрали, как и кровать, ставшую эпицентром нелегкой беседы. В опустевшей комнате замели все следы недавнего пребывания гостя.
    Люнечка посапывала в обнимку с принцессой Динь-дон, Кнопка свернулась клубком в ногах у дочки. Но теперь в приглушенном голубоватом свете нибелима* картина домашнего уюта не выглядела идиллической. Мир и спокойствие в крошечном мирке оказались хрупче стекла, способного разбиться вдребезги в любой миг.
    На самом деле, сутки - это ужасно много. Гораздо больше двадцати четырех часов. Сегодня утром Айями была преисполнена надежд, связанных с приездом иностранцев, а к полуночи от приподнятого настроения не осталось и следа. Словно неподъемная плита легла на грудь. Давит, гнёт к полу и отдается болью при каждом вздохе. Как и данная клятва. Как жить дальше с новым знанием? Как удержать его в себе, не проболтаться? Как верить людям? Как смотреть в глаза и подозревать каждого?
    Женщины сидели на кухоньке, за столом и размышляли каждая о своем. Лечь бы и уснуть, ведь завтра с раннего утра закружат будничные хлопоты. Но не спалось. Шевелилось тревогой в сердце, отдавалось растерянностью в подвздошье.
    - Почему человек соглашается стать предателем? - спросила Айями, обнимая ладонями кружку с горячим чаем.
    - Почему? - отвлеклась Эммалиэ от раздумий. - По разным причинам. Из-за идеологических убеждений. Из-за обиды. Кого-то принуждают шантажом. Кого-то покупают. Обещают деньги, власть. Обещают исполнить заветную мечту.
    - А вы бы согласились, если бы вам пообещали вылечить дочку? - спросила Айями спустя некоторое время.
    Эммалиэ тяжело поднялась с табуретки - за шалью, забытой на диване, и вернулась к столу. Закуталась так, словно насквозь зазябла.
    - Увы, не придумали ещё волшебного средства, способного излечивать такие болезни, - ответила с грустной полуулыбкой.
    - Неужели он прав насчет шпиона в нашем городе?
    - Вполне. Не поверишь, сейчас вот сижу и перебираю в памяти всех своих знакомых - с кем и о чем говорила... Это ж надо было так жить - годами не доверяя никому. Следить за каждым словом - своим и чужим. Скрываться, притворяться. Бедный мальчик, - пробормотала Эммалиэ с сочувствием.
    - Неужели он не понимает, что даганны не сдались бы ни при каких условиях? Вроде бы через войну прошёл, а своих врагов так и не узнал толком, - сказала с тоской Айями, вернувшись мыслями к последним словам парня.
    И риволийцы в том тоже не сомневались. Дикари сражались бы до последнего вздоха, до последнего человека, зато амидарейцы - не столь крепкие духом - в любой момент пошли бы на попятную, и война закончилась бы раньше, чем того хотелось Риволии.
    А чего, собственно говоря, ей хотелось?
    Что нужно стране, шагнувшей далеко на пути технического прогресса и опередившей соседей? Стране перенаселенной, зажатой среди морей на крохотных жалких островах, при дефиците природных ресурсов.
    Пространство. Свободные территории.
    Амидарея.
    _________________________________________________________
    Керамбит* - нож с изогнутым клинком и заточкой, как правило, с внутренней стороны.
    Хикаяси* - божество в амидарейской религии. Изображается в виде четырёхрукой женщины. Считается собирательницей и хозяйкой человеческих душ.
     Нибелим* - фосфоресцирующая горная порода. При особой обработке дает яркий свет в течение нескольких десятков лет в зависимости от естественного освещения. Чем темнее, тем сильнее разгорается нибелим.
    


     44
    Стрелка часов перепрыгнула на цифру "семь". Теперь светает гораздо раньше, чем в начале амодарской зимы, но свет уличных фонарей заглушает бледнеющую полосу неба на востоке, отчего человек недалекий запросто путается во времени суток - то ли вечер на дворе, то ли ночь. Зато опытный глаз с легкостью определит: если на сапфировый свод Триединый льет по капле молоко, непрерывно помешивая, значит, на улице раннее утро. Самое лучшее время для сна в теплой постели.
    Но не здесь и не сейчас. "Вот вернемся в Доугэнну, там и отоспимся. И отогреемся" - мечтал Веч, стоя у окна. Потягивал свежесваренный кофе с гвоздикой и кардамоном и смотрел на дома окрест комендатуры. На черные квадраты мертвых окон и на тонкие струйки дыма, поднимающиеся от труб. Скоро, совсем скоро мечта обретет реальность. На это намекают и жиденькие сосульки, с некоторых пор облюбовавшие южную сторону света, и утоптанный до скользоты снег, который приходится посыпать песком. С каждым днем солнце припекает всё жарче и всё дольше задерживается на небосклоне.
    Негромко хлопнула дверь, и в кабинете появился Э'Рикс, стабильно невозмутимый и отвратительно бодрый, словно и не он спаивал до глубокой ночи "дорогих" гостей в клубе.
    Новоприбывшему откозыряли.
    - Расшифровка готова? - спросил он, усаживаясь за стол, ставший общим на время пребывания ривалов в городе, равно как и сам кабинет О'Лигха превратился в совещательный центр гарнизонного руководства.
    - Уже. Вот. - Крам, позевывая, протянул отпечатанные листки. - Ничего интересного. Как и вчера, и позавчера. Скукота. Поругались бы, что ли, или поспорили... Нет же, "спокойной ночи", "проклятье, затупилась бритва" или "где я посеял перчатки?"
    - Ну, и как, нашли? - поинтересовался уполномоченный генштаба, пробегая глазами по строчкам.
    Он приехал в гарнизон в составе группы сопровождения и стережёт ривалов денно и нощно. Полномочия Э'Рикса таковы, что обязывают ему подчиняться, и полковник О'Лигх - не исключение.
    - Что нашли? - не понял Крам.
    - Перчатки.
    - А-а... Нет, не нашли. Так и не искали вроде. Вчера, то есть, уже сегодня... как прибыли из клуба, так и не просыпались.
    - Голосисто храпят, - добавил О'Лигх, изучая свежую разнарядку из генштаба.
    Точнее, рулады во сне выводит "жаба", прозванный так за глаза доугэнцами из-за необъятных габаритов. Второй, долговязый "страус", спит тихо. Покашливает, ворочается, о чем сообщает скрип кровати, фиксируемый на магнитной ленте. Катушки с аудиозаписями прослушивают стенографисты и бесстрастно протоколируют по минутам все различимые звуки, вплоть до чихания и банального перд*жа.
    - Не раньше десяти продерут глаза, - заключил Крам, потирая воспаленные веки. В отличие от Э'Рикса последняя попойка далась ему не в пример тяжелей. Чтобы привести себя в порядок, пришлось обливаться холодной водой и растираться снегом.
    - Обеспечь им похмельную. С ойреном*, и побольше, - дал указание Э'Рикс, пролистывая рашифровку стенограммы.
    - Побрезгуют, - сказал Веч, смакуя кофе. Дюже хорош.
    - После ящика вина только самоубийца побрезгует, - отозвался Крам, потягиваясь и растирая шею. - От ойрена я бы не отказался.
    - Так то ты. А у ривалов на каждый случай жизни припасено правило. Бес их знает, может, традиции предписывают терпеть, когда раскалывается башка?
    А что, и такое возможно. У ривалов - воз и маленькая тележка всяких разных обычаев. Как придумали исстари ворох канонов, так им и следуют, с соответствующими церемониями и ритуалами.
    - А говоришь, ничего стоящего. Днем опять тебя поминали, причем нелестно, - сказал Э'Рикс, шурша листками.
    Крам фыркнул:
    - А еще утром и вечером. И вчера, и позавчера, и поза-позавчера.
    Веч кашлянул в кулак, сдерживая смешок. При первом знакомстве с ривалами друг, решив продемонстрировать познания в запутанной системе их семейных традиций, заострил внимание на фамилии "страуса" и ляпнул, не подумав, что в отличие от законов Ривала, доугэнские женщины, вступая в брак, входят в клан мужа, а не иначе. Чем нажил кровного врага в лице Дамира Жети, усмотревшего в сказанном насмешку и тонкое издевательство.
    - Ну да, конечно, я виноват, что ривалы усложняют жизнь себе и другим, - оправдывался Крам. - В кои-то веки проявил дипломатичность, а взамен получил упрёки.
    - Иногда стоит промолчать, пусть бесы так и тянут за язык, - ответил Веч поучающе.
    Хотя друг прав, женитьба в Ривале - дело затратное и, прежде всего, для нервов. При выборе общей фамилии для жениха и невесты учитывается множество факторов - материальная обеспеченность, многочисленность родственников с той и с другой стороны, наличие в родне врожденных заболеваний, состояние здоровья жениха и невесты, соотношение их роста, веса и возраста. И это только верхушка ледника. Поэтому в Ривале пользуются популярностью брачные конторы, в которых определяют будущую фамилию молодоженов, и этот процесс занимает несколько месяцев. Тьма, короче.
    Жети не выказывал открыто свою нелюбезность обидчику, зато за спиной не упускал случая съязвить и оскорбить Крама и всю его родню до седьмого колена.
    - Пусть потренирует язык, заодно разовьет воображение, - разрешил тот великодушно, откинув расшифровку очередной стенограммы. - Ничего стоящего в ней нет, окромя брехни про моего батю, деда и прадеда.
    Так никто и не ждет, что ривалы будут нашептывать друг другу секреты на ухо. Не дураки ведь. Потому как уверены, что в номере установлены "жучки". А доугэнцы не сомневаются в том, что ривалы уверены в прослушивании. Но пускай в обыденных разговорах гостей и нет ничего важного, кое-что полезное всё же удалось выудить.
    Например, то, что ривалы мерзли. Проклинали местную зиму, кутаясь в одежонку на рыбьем меху, и без конца прикладывались к фляжкам, согреваясь горячительным. Жети, чуть ли не пританцовывая, насвистывал, пытаясь разогнать кровь.
    - На дебилов вроде не похожи, а оделись как на пляж. Знали ведь, куда едут, - рассуждал Крам. - Здесь же континентальный климат. Им бы пимы да тулупы и рукавицы потолще.
    - Обойдутся, - ответил Э'Рикс. - Раз не просят, предлагать не будем. По всему видно, они впервые в Амодаре, коли оказались неподготовленными к здешней зиме.
    Фляжки быстро опустели, и ривалы пребывали в трезвом и мерзком состоянии духа. Гордость ли не позволяла им унижаться просьбами, или, быть может, очередная, из тысяч других, традиция, но, так или иначе, гости стоически сносили и мороз, и пронизывающий ветер. Правда, "жаба" Ханах Убарах вскоре захлюпал носом, а "страус" Дамир Жети время от времени кашлял лающе.
    И тогда Э'Рикс взял дело в свои руки. Итогом умелой беседы, не ущемившей ни достоинства, ни самолюбия ривалов, стало церемонное согласие на вечерние посиделки в гарнизонном клубе, "в задушевной компании за чарочкой духмяного вина". Возможно, ривалы имели целью отогреться после знобящего дня, а вот уполномоченный преследовал иную цель - споить и разговорить.
    Получалось по-разному. В "задушевной компании" гости ели и пили, пили и ели. Спаивались успешно, откровенничали с неохотой. Вернее, не рассказали ничего такого, о чем бы доугэнцы не знали. Но сначала Э'Рикс приказал полковнику:
    - Амодарок в клуб не приглашать. На обслуживание поставить мехрем, но сперва проинструктировать.
    Убарах спаивался быстро, Жети держался дольше. Упившись, Убарах отрубался напрочь, и доугэнцам стоило больших усилий уловить момент между состоянием абсолютной трезвости и полной невменяемостью. Жети, нагрузившись вином, мрачнел и, подбоченившись, посматривал по сторонам, крутя головой, словно страус.
    - Готовы, братцы-кролики. Машину к крыльцу! - давал знак Э'Рикс, и ривалов под белы рученьки транспортировали в гостиницу.
    Проспавшись, Жети напрочь забывал, что накануне поднимал бокалы за здравие союзных стран в обнимку с Крамом. И снова на магнитную ленту записывались сварливое недовольство и брюзжание "дорогих гостей".
    
    Ривалы изволили самолично сопроводить новую партию вакцины до пункта назначения и заодно выказали желание ознакомиться с окрестностями. Так сказать, решили совместить приятное с полезным. И выразили надежду, что доугэнцы, в качестве ответного жеста, не будут чинить препятствий, - сообщил Э'Рикс на первом организационном совещании, связанным с приездом союзников в городок. И добавил: покуда ривалы не надышатся вдоволь местным воздухом, гарнизон и город переводятся на особый режим.
    - В последнее время на южном направлении отмечен скачок активности партизанства, причем вылазки амодаров точны и продуманы. Сопоставив разные факты, в генштабе пришли к выводу, что в вашем окружении завелся "крот". Получаемую информацию он регулярно передает партизанам, а значит, эта система хорошо отлажена. И второй момент. У партизан есть оружие. Не топоры и вилы, а винтовки и гранаты. Патроны. А значит, амодаров снабжают - медикаментами, боеприпасами, одеждой. Снегоступами, в конце концов. Не забывайте и о продовольствии, большой отряд не прокормится варевом из прошлогодней соломы с дубовой корой.
    - Амодарам удобней действовать небольшими группами, по три-пять человек, - возразил Крам.
    - Так и есть. Однако ж, у них должен быть координационный центр. Должен быть тот, кто получает сведения от "крота" и распределяет задания меж группами, - ответил Э'Рикс. - Похожая ситуация наблюдается и на севере Амодара. И, несмотря на принятые меры, нам так и не удалось отследить каналы поставки оружия и припасов. В генштабе уверены, что партизан поддерживают ривалы, хотя прямых доказательств тому нет. Соответственно, мы не можем предъявить союзникам обвинения в нарушении соглашения.
    - Все наземные маршруты держим под контролем, а первоначальная гипотеза о том, что ривалы сбрасывают помощь с воздуха, не подтвердилась, - вступил О'Лигх. - Грузы должны доставлять на маломощных самолетах и на небольшой высоте, стараясь не засветиться на радарах. Весь район разбит на квадраты, дежурные группы ведут постоянное наблюдение и периодически объезжают территорию. Мы бы не упустили из внимания гул самолёта и, тем более, следы - пешие или от шин. Контейнер с грузом достаточно тяжел, чтобы оставить заметную вмятину на снегу. Кроме того, требуется время, чтобы вскрыть, перегрузить содержимое, избавиться от контейнера и парашюта. Далее, груз необходимо доставить по назначению, но на чем? Гужом, на машинах или на собственном горбу? В любом случае, это риск для амодаров. Отсюда вывод: хранилища находились и находятся у нас под боком. Здесь, в городе, или в пригородных поселениях. На чердаках, в подвалах, в покинутых жилищах. Хранилища устроены таким образом, что можно изымать припасы, не вызывая подозрений.
    - В условиях города в качестве ячеек для хранения могут использоваться пустоты в перекрытиях, полые перегородки. А для маскировки могут применяться различные уловки, основанные на обмане зрения. Причем закладки устроены достаточно давно, и делалось это скрытно, - добавил Веч. - Отсюда следует, что ривалы закладывали оружие и консервы загодя - во время войны, а может быть, и раньше. И в этом городе, и в других уцелевших селениях, и на севере Амодара. Провернули масштабную операцию на глазах у амодаров, а те и не заметили. Логично предположить, что в настоящее время в городе действует агент ривалов, у которого есть выход на командира партизан.
    - Первая задача - найти "крота" и связного ривалов, - постановил Э'Рикс. - Не исключено, что они работают в тандеме. Вторая задача - провести обыски в городе. Если обнаружатся закладки, значит, догадка верна, и ривалы готовились заранее, но вот к чему? К победе или к поражению?
    - И все равно не могу уяснить их мотивов, - вставил Крам. - Через месяц территория Амодара перейдет к ривалам. Зачем им сложности - с Сопротивлением, с нами? Пусть потерпят, недолго осталось.
    - Все поступки ривалов продиктованы выгодой. В этой войне они мало потеряли, зато приобрели многое, причем нашими руками. Жизнями нашими, - ответил Э'Рикс с ожесточением. - Так вот, третья задача: амодаров к приезжим не подпускать. Круг общения ограничить офицерами из гарнизона. И наблюдать - за ривалами и за местным населением. Глаз не спускать. Мы уверены, что доставка вакцины в город - лишь повод, а на самом деле у союзников запланирована встреча со своим агентом. Причем агент - кто-то из амодаров.
    - Мы прослушиваем эфир и пеленгуем подозрительные радиосигналы, при необходимости глушим. Но передатчик связного молчал всё это время и молчит до сих пор, значит, агент ривалов действует на свой страх и риск или получает инструкции при непосредственном контакте. И возможно, попытается выйти с ривалами на связь, - отозвался О'Лигх.
    - Или это достаточно важный и ценный агент, - хмыкнул Веч. - Такие, как он, не работают по мелочи, от задания к заданию. Перед ним поставлены глобальные цели, и прямой контакт необязателен.
    - Не исключено и такое, - согласился Э'Рикс, - но и бездействовать нельзя. Если схватим ривалов на горячем, сможем прижать к стенке.
    - Надолго они к нам пожаловали?
    - Просили о неделе. А так - на наше усмотрение. Но не уедут, пока не встретятся со связным. А значит, нужно не допустить, а лучше бы поймать за руку.
    Приказ озвучен, нужно его выполнять. Чтобы вычислить "крота", нужно кинуть ему фальшивку и устроить западню. Чтобы отследить связного, нужно бдеть в оба глаза. В общении с амодарками соблюдать предельную осторожность и докладывать руководству о любых попытках выведывания информации про ривалов и про гарнизонную службу. При подготовке к обыскам обратить пристальное внимание на истоптанные тропы возле нежилых строений.
    В номере заморских гостей установили прослушку, амодарок отстранили от уборки и поручили наводить порядок ребятишкам из разведслужбы. Проворные, ловчилы, правда, больше рыскали по комнате в поисках интересного, чем пыль вытирали. Приехали вместе Э'Риксом и со своей аппаратурой. Держались особняком да помалкивали.
    Столовались ривалы в особо выделенное время в гарнизонной столовой, на офицерской половине. Давая роздых от беспрерывного мельтешения доугэнских лиц, сопровождающие оставляли гостей в одиночестве и деликатно удалялись на половину для рядовых. Ривалы вкушали яства общепита, а неподалеку сурдоспециалист из разведслужбы, неразличимый среди соплеменников, монотонно зачитывал по губам:
    - Проклятье это невозможно есть у меня оплавился язык что за месиво называется суп я же просил подать специи отдельно засунуть бы им в зад чтобы проняло это издевательство так и подали а ты перепутал...
    Стенографист записывал, а доугэнцы, давясь смешками, закашливались из-за масурдала*, попавшего не в то горло. Веч с досадой разминал костяшки: и в столовой ривалы общались на несерьезные темы. Словом, ничего стоящего.
    
    - Что запланировано сегодня? - спросил Э'Рикс.
    - Изъявили желание проехаться по окрестностям, - сообщил Крам.
    Под конвоем - иначе не скажешь - ривалы обошли город, точнее, центральную часть. Изучили с разных ракурсов главные административные здания - комендатуру, больницу, школу, библиотеку, испросили разрешения побывать внутри и, получив закономерный отказ, не расстроились.
    Долго разглядывали амодарский храм на расстоянии, переговариваясь негромко.
    - Классический образец архитектуры... в удовлетворительном состоянии... прибыль от туризма не окупит затраты на содержание... и все же буду рекомендовать... - уловил Веч обрывок беседы, и на него вдруг накатило раздражение. Чтобы отвлечься, достал портсигар и закурил.
    Храмовая труба не удивила союзников. Веч знал, в Ривале тоже принято кремировать усопших, но эта необходимость продиктована, прежде всего, дефицитом свободной земли. Поэтому вместо кладбищ в городах устанавливают общие памятники, которые каждый день пополняются сотнями небольших табличек с именами и датами рождения и смерти. В Ривале и умереть-то непросто. Церемония кремации запутана тонкостями, как и выбор места для таблички памяти.
    Пусть ривалы и усложняют жизнь и смерть тысячами бессмысленных ритуалов, стоит уважать союзников хотя бы за то, что они не исповедуют добровольное самоубийство, бесовскую тхику*.
    На этом уважение Веча и заканчивалось. Зато мнительность и недоверие никуда не делись. Вдобавок раздражительность некстати одолела. Быть может, оттого, что её ноги ходили по этой мостовой и поднимались по этим ступеням, и имелись в этом городишке места, дорогие её памяти и сердцу, а сейчас два хлыща-ривала равнодушно обсуждали будущую перепланировку улиц и кварталов, употребляя в речи слова: "снести", "сравнять", "очистить".
    Веч встряхнул головой, прогоняя идиотские мысли. Бесы раздери, ему-то какое дело до амодарского города? Ривалы могут сколько угодно равнять его с землей вместе со всеми жителями, но произойдет это через месяц и не раньше.
    Однако раздражение не покидало. Прицепилось лапками-крючками - не оторвать. Веч сопровождал ривалов, а раздражение сопровождало его.
    Доугэнцы не усмотрели особых подозрительностей в просьбе гостей и организовали обзорную экскурсию по окрестностям города.
    - Хорошая техника, - постучал Жети по крылу машины.
    Конечно, хорошая, ему ли не знать. Собрана в Доугэнне по технологии ривалов, - поджал губы Веч. Но Доугэнна, кровь из носу, прикладывает все усилия, чтобы избавиться от рабской зависимости, и этот день не за горами.
    - А в снегу не завязнет? - поинтересовался Жети.
    - В глубоком снегу только танк не вязнет, - ответил Крам, забираясь на переднее сиденье.
    Жети скривился так, словно ложку соли зараз проглотил.
    - При больших колесах будет и хорошая проходимость. А на гусеницах еще лучше, - подтвердил Веч и скомандовал охране: - Загружайсь!
    День тихий, безветренный, солнце пригревает, и всё же заморские гости продрогли. Крам посмеивался: чудные эти ривалы, в пижонских брюках и с шутовскими шарфиками собрались на вылазку за город.
    - Ветер низинный, северо-восточный, не более ноль пяти в секунду. Штиль, - констатировал Жети. - Какая здесь роза ветров?
    - Понятия не имею, - пожал плечами Веч.
    Доугэнцев сейчас меньше всего волнуют всякие розы-мимозы. Зато гости с интересом изучают местный климат, разумеется, в те моменты, когда не костерят его последними словами. Целесообразность постройки ветряной электростанции в этом районе - одна из задач, на которую ривалы должны дать ответ в рапорте своему начальству. Они и не скрывают, обсуждая меж собой эту тему в гостиничном номере, как и не прячут карты местности, разложив их на журнальном столике. Между параллелями и меридианами нагромождение карандашных пометок - по рельефу, гидрографии, растительности, скоплениям жилья, транспортным потокам.
    Машины остановились посреди поляны, бывшей когда-то лесом. Редкие деревца-хворостинки, свежие спилы пней, кучи веток и снег, усыпанный хвоей и изъезженный колесами... Звенящую тишину - аж уши глохнут - нарушило хлопанье дверей. Ривалы выбрались наружу - осмотреться, изучить. И конвой следом - рассредоточился по периметру. Предосторожность лишней не бывает.
    Жети остался у обочины, в то время как его упитанный напарник с энтузиазмом ринулся на поляну, рассчитывая определить качественный состав леса по жалким остаткам в виде хилых прутиков и гнилых деревьев. Крам с видом мученика следовал за "жабом" по снежным колдобинам.
    - Мда, - заключил с иронией Жети, окинув взглядом последствия доугэнского вандализма. - Столько лет земля пропадала впустую. Гектарами... Уж мы-то найдем применение каждому сантиметру! - добавил не без пафоса.
    Веч не удержался от фырка. Поспешно достал портсигар и закурил.
    Кто бы упрекал доугэнцев в грабеже и мародёрстве. Уж точно не тот, кто планирует сравнять амодарский городишко с землей.
    - Мы вас раздражаем, - сказал Жети и, заметив удивление Веча, уточнил: - Конкретно не я или мой коллега, а рейвлины* в целом. Угостите сигаретой?
    Веч молча выполнил просьбу. И ответить-то нечего, возражать, что ли?
    - У вас чистый выговор, и акцент незначителен, - заметил Жети, затягиваясь с видимым удовольствием.
    - У меня были хорошие наставники.
    - Из рейвлинов?
    Веч кивнул.
    - Где обучались?
    - В Доугэнне, в военной школе.
    - С амидрейнским* тоже знакомы?
    - Сносно. Так себе, - ответил Веч на амодарском.
    - Вы оказались способным учеником, - признал Жети.
    И не только в языках, - хмыкнул Веч. Он и сам удивился, когда на его успехи в общих и в военных дисциплинах обратили внимание в Совете земного круга. Командор Д'Эрган и сейчас не упускает случая, при каждой встрече зазывает в свою команду.
    - Ваш отец может вами гордиться.
    "Мой отец, вообще, не ожидал, что его сын когда-нибудь повзрослеет и - не иначе, как просветление от Триединого - умудрится сделать карьеру военного".
    - Как и ваш - вами, - прозвучала в ответ дежурная вежливая фраза.
    - Отрадно слышать, что наши державы связаны нитями взаимного уважения и поддержки, - отозвался чопорно Жети.
    Уважение? - склонил голову Веч, пряча усмешку. Вряд ли. Вынужденная терпимость - это да. Хотя когда-то он уважал ривалов - за интеллект, за флегматичный юмор, за философское отношение к жизни. И за запутанность церемоний, усложняющих всё и вся, тоже уважал. Заодно удивлялся непонятной логике мироздания - надо же, существуют на белом свете всякие странные народности, такие, как, например, ривалы. Удивлялся, но уважал.
    Уважение закончилось, когда началась война, и ривалы предложили свою помощь, как оказалось, с гнильцой. Ср*ные дипломаты! Даже амодары им не чета. У тех не достало бы хитрости публично назваться союзниками одной стороны и заключить секретный пакт с другой. Зато, по уверениям ривалов, безотказный стратегический ход, нацеленный на усыпление бдительности противника. А на самом деле союз с Амодаром хоть и публичный, но фальшивый. Ну да, как же. Не союз это, а подлость и двойное предательство.
     Поначалу возмутившись предложением, Совет командоров постановил: вышвырнуть из Доугэнны ривалов, проживавших в тот момент на территории страны, а кто не поторопится удрать, пусть пеняет на себя. Но когда враг с наскосу подобрался к Полиамским горам, командоры вернулись к предложению ривалов, отвергнутому сгоряча. Обдумали. Обсудили. Взвесили. И условия-то пакта смехотворные: земля Амодара после капитуляции. В чем же подвох? Как ни крути, а не нету его. А земля Амодара... К бесам в ср*ку её, пусть сгорит синим пламенем. Зато взамен - клятвенные уверения ривалов в победе. И поддержка техникой, оружием, боеприпасами - в таком количестве, что не снилось и Триединому.
    Тогда же закончилось не только уважение, но и доверие. Потому что предавший единожды предаст не раз. Амодары тоже кормились обещаниями, пусть и лживыми, зато победила Доугэнна.
    - С каким настроением восприняли амидрейны* наш приезд? - поинтересовался Жети, выпуская дым колечком.
    Из доугэнцев, приставленных в качестве охраны и сопровождения, он почему-то выделял Веча, предпочитая вести беседы с ним. Крама глухо игнорировал (исключение составляли разве что попойки в клубе), к Э'Риксу относился настороженно, c О'Лигхом старался держать дистанцию.
    - Жети - твой ровесник, в отличие от меня и Лигха. А у Крама несерьёзная рожа, - пояснил уполномоченный в ответ на закономерное удивление Веча интересом к своей персоне. - Используй эту возможность. Общайся, вызнавай.
     Веч посмотрел на тающее дымное колечко.
    - Амодары восприняли ваш приезд с любопытством. О настроениях могу лишь догадываться.
    - Надеюсь, вы помните нашу просьбу о том, что важно сохранить благоприятное мнение местного населения о Рейвлине*. Это обязательная часть соглашения, - сказал Жети.
    Ого, - присвистнул про себя Веч. Кажется, начался декларативный разговор от лица двух держав. Под "вы" подразумевались доугэнцы в общем.
    - Мы помним. Но не совсем понимаем, для чего это нужно. Теперь амодары не представляют серьезной угрозы. Зачем с ними церемониться?
    - Меньше всего Рейвлин хочет нагнетания напряженности среди местного населения. Особенно сейчас, когда близятся сроки исполнения нашего соглашения. Чем позитивнее будет атмосфера, тем легче адаптируются амидрейны к новым условиям существования.
    - Значит, вы разглядели в амодарах потенциал? - усмехнулся Веч. - Но почему-то согласились с нашими предложениями.
    Незадолго до победы Доугэнне удалось добавить в пакт с союзником пару пунктов. Первый - отсрочка исполнения обязательств на год с корректировкой общей границы государств и второй - доугэнцам достанутся те трофеи, которые они смогут увезти на родину, в том числе, и человеческие ресурсы.
    Ривалы согласились, но скостили срок с года до девяти месяцев. С подленьким умыслом, конечно же. Зимы в Амодаре снежные и морозные, в некомфортных условиях нелегко разорять побежденную страну, к тому же, после войны уцелевших культурных достояний сохранились крупицы. Ну, а люди - тем паче невелика ценность. Веч не сомневался, союзники посмеялись над выдвинутыми условиями: бесполезно принуждать амодаров силой, а какой дурак добровольно отправится в стан бывшего врага? Что ж, пусть удивляются. В качестве трофеев доугэнцы выбрали не мозаичные фрески и статуи четырёхруких тёток, а технологии и оборудование. Потому как всеми правдами и неправдами намерены избавиться от навязчивого патронажа Ривала.
    - Мы найдем применение амидрейнам. Они уже бывали... полезными нам, - сказал Жети с заминкой. Доля секунды, но Веч понял, в чем ривалы усматривали пользу местного населения.
    В том, о чем О'Лигх сказал однажды приближенным офицерам - стиснув зубы, зло и с презрением. Похлопав по коробке первой партии вакцины, доставленной в город, полковник процедил:
     - Никогда не забывайте, что ривалы не испытывают новые препараты на хомяках и крысах. Только на добровольцах, друзья мои, на их доброй воле.
    До Веча и раньше доходили слухи, что в войну в ряде амодарских концлагерей действовали секретные лаборатории ривалов, одобренные доугэнским командованием.
    Очевидно, на его лице отразилась соответствующая гамма эмоций, потому что Жети засмеялся и тут же закашлялся.
    - Вы, я вижу, либералист. В глазах ваших вскипел гнев, - сказал он, когда кашель утих. - Давайте говорить начистоту. Чем же вы, дейгенны* лучше нас? Ведь это по вашему заказу мы разработали вакцину, которую вы успешно вводите амидрейнам в качестве прививки от заразных заболеваний. Потому что тоже усматриваете в ней пользу, а?
    Сравнил тоже, - разозлился Веч. Еще ни одна ампула вакцины не привела к летальному исходу. Наоборот, прививка не будет лишней. Те, что с желтой полосой, предназначены для детей. В жидкой форме - кладезь витаминов и минералов. Как и в тех, что с красной полосой, предназначенных для амодарок. Плюс кое-какие гормональные добавки, но, в целом, исключительная подмога женскому здоровью. Да и в ампулах с синей полосой, предназначенных для мужчин, нет ничего устрашающего. Витамины, минералы, гормоны... В строгом соответствии с пятым пунктом демографической программы: в детях, рожденных на благословенной земле, приветствуется лишь доугэнская кровь.
    
    Спустя полторы недели ривалы покинули городок в сопровождении конвоя. Отбыл и Э'Рикс, раздосадованный неудачей версии о связном, а вместе с ним уехали и парни из разведслужбы.
    Несмотря на принятые меры предосторожности и усиленную охрану, доугэнцам так и не удалось определить личность связного. Приказ не выполнен, но впервые за долгое время Веч вздохнул свободно. И раздражение пропало как по волшебству. Бесовы выкормыши, эти ривалы. Вымотали так, словно он неделю лупил без продыху по тренировочному чучелу.
    Стул отъехал в сторону, в поле зрения появилось лицо Крама.
    - Умная и трезвая рожа тебе не идет, - объявил он и пощелкал пальцами, подзывая мехрем. - Вина нам, и покрепче. Что это?
    Витую медную цепочку оттягивал позолоченный медальон, тускло бликовавший в свете нибелимовых* ламп зеленым, голубым, розовым. На плоской круглой бляхе улыбалось вычеканенное лицо толстяка, схожее щекастостью и на аверсе, и на реверсе. Облокотившись, Веч покачивал цепочку в руке, заставляя медальон поворачиваться то влево, то вправо. Наконец, вращение прекратилось.
    - Одинаково рад и мне, и тебе. А что на самом деле, на уме? - изрек Веч задумчиво.
    - Оппа, мудрено глаголешь. И лоб не буду трогать, поставлю диагноз на глаз. Это дефицит градусов! - заключил торжественно Крам.
    На столе возник поднос. Стаканы, бутылка, блюдо с закусками, пиалы со специями... Мехрем удалилась так же бесшумно, как и появилась.
    За спиной раздался женский смех. Крам оглянулся на звук, словно охотничий пес, и потёр руки.
    - Ну вот, в клубе снова возродилась жизнь. Я послал машину за своей. Присоединишься?
    - Нет. Голова трещит. Я в гостиницу, - сказал Веч и поднялся, чтобы уйти, как вдруг мелькнула шальная мысль - впервые за последние дни. Сейчас бы съездить за мехрем, схватить в охапку и привезти в номер. А там обнять, прижать к себе, уткнуться носом в русые волосы... и отоспаться вдоволь.
    А что, время позволяет. Безумство, но почему бы и нет?
    
    Невесомое прикосновение. Скользит по лбу к переносице и далее, по горбушке носа к губам.
    Веч перехватил ладошку и, прижав к груди, убаюкал настырные пальчики.
    - Выглядишь уставшим. И не высыпаешься.
    Не размыкая век, промычал что-то нечленораздельное.
    - Веч, а ты помнишь, как наши страны объявили друг другу бойкот?
    - Ммм... откуда ж мне помнить? Малой был, лет пять или шесть. - Он повернулся на бок, приоткрыл один глаз.
    - Совсем-совсем ничего не помнишь? - не унималась мехрем. Приспичило же ей.
    - Ну-у... Батя что-то такое рассказывал... и дядья тоже. Когда я повзрослел и стал похож на человека.
    Она фыркнула и рассмеялась.
    - А когда ты повзрослел?
    - Когда впервые победил в бохоре*, - ответил лениво Веч, потягиваясь.
    Она замолчала, но ненадолго.
    - И что рассказывали?
    - Ну-у... не особо интересно... В то время у меня голова была забита ножами и новыми приемами. Ударами, подсечками...
    - А ты знал, что на свете есть такая страна - Амодар?
    - Нее. Я и о Доугэнне тогда толком не знал, не то что о каких-то чудных странах.
    - А я только-только родилась, когда... наша страна обидела вашу, - сказала она тихо.
    - О, да ты уже старушка, - засмеялся Веч и притянул её к себе.
    - А о Доугэнне узнала в школе, и о том, что с вашей страной разорваны все отношения. А как вы жили после бойкота?
    - Как жили? - задумался Веч, выписывая пальцем загогулины на нежной коже.
    По-разному. Церкал* отца занимался разведением скота, семья матери преуспела в торговле специями. Победа в бохоре стала формальностью, после которой отец ввел сына в клан. На спине Веча поселилась роскошная самка снежного барса, а сам он раздувался от важности.
     - Ну-у, мы жили...
    Торговали с ривалами, те охотно брали нибелим и аффаит, предложив взамен опыт и знания для развития Доугэнны. Нет уж, хватило с лихвой сотрудничества с соседями-зазнайками. Сами разберемся, как нам встречать рассветы и провожать закаты, - ответили отказом ривалам.
    И переменили своё мнение, прослышав, что зазнайки покатываются со смеху, сравнивая отсталую страну с рассохшейся телегой, у которой колеса вросли в землю по оси, а сами облизываются на богатства Полиамских гор.
    - ... жили...
    Не сразу заскрипели колёса телеги, и она сдвинулась с места. Гордость и самолюбие толкали вперед, а предубеждения и косность тянули назад. В церкале отца заработала мясоперерабатывающая фабрика, возле дома матери открылась медицинская школа, а учёба стала обязательной повинностью, начиная с восьмилетнего возраста.
    - ... жили...
    Мечтали, рисковали, влюблялись и были предаваемы любимыми. Бунтовали. Назло и из упрямства ушли из отцовского дома. Крепли. Умнели. Закалялись как сталь. И стали теми, кто мы есть сейчас.
    - ... как-то так.
    - Да-а, очень интересно, - хмыкнула она разочарованно.
    - Нынче из меня плохой рассказчик, - признал Веч благодушно.
    Потому что лень и неохота тратить время на пустые разговоры. Мехрем и без них найдет ответы на свои вопросы... в Доугэнне. Точнее, своими глазами увидит, как жила страна все эти годы и чего достигла.
    Вместо болтовни можно заняться более приятными вещами, вдвойне актуальными в свете предстоящей разлуки. Веч получил вызов из генштаба об участии в ривало-доугэнской комиссии по установлению новых границ между двумя странами. Участие почетно, зато работа предстоит муторная и затяжная. Но мехрем об этом знать не положено, поэтому она довольствуется кратким: "вызван на неопределённый срок".
    Предстоящее расставание угнетало Веча, но тут уж ничего не попишешь. "В изматывающем труде время пролетит быстро, и глазом не успею моргнуть", - настраивал он себя. Печалилась и мехрем, оттого в последние дни была грустна и задумчива. И баловала Веча, проводя с ним вечера в ущерб семье. Он ценил это.
    В разговорах мехрем нет-нет да и возвращалась к ривалам. Оно и понятно, их приезд стал настоящим событием для городишка, ведь местное население отродясь не видало иноземцев вживую. И о войне расспрашивала, обходя со свойственной амодарам осторожностью скользкие моменты. А вчера опять спросила несмело о будущем страны. Веч вяло отнекивался. С отъездом ривалов с него слетела вся собранность, отпустило внутреннее напряжение, и Веч с удовольствием предавался размягчению мозгов и тела в компании мехрем.
    - Давай как-нибудь потом поговорим. Не сейчас, - сказал просительно, когда она завела разговор о союзниках, благородно оказывавших амодарам помощь в войне. Ну да, как же, благородство ривалов можно есть ковшом. Три капли на бочку бесчестности.
    В другой раз, вместо того, чтобы утолить любопытство мехрем, Веч приложил руку к груди, там, где сердце:
    - Ты сейчас спросила, и у меня сразу зажгло вот тут. Потому что не успело зажить. Не береди, прошу. Я рад уже тому, что при словах о войне руки перестали сжиматься вот так.
    И продемонстрировал кулаки.
     В последний вечер перед отъездом мехрем снова завела разговор - о том, что ривалы приезжали в город неспроста, и что она, как и все амодары, чувствует себя обманутой союзниками. Тут уж Веч не выдержал, терпелка лопнула.
    - Послушай, Аама, я тоже не питаю особой симпатии к ривалам, хотя они и придерживаются нейтралитета. Но ривалы привезли помощь, разве мы можем отказываться? В госпитале сейчас напряжёнка с медикаментами. Не сегодня-завтра он будет свёрнут, поэтому лекарства из Доугэнны сюда больше не поставляют.
    - Будет свёрнут? - растерялась она. - В нём уже нет необходимости?
    - Считай, я ничего не говорил. Мне отвинтят голову, если узнают, и ты попадёшь под подозрение, - припугнул Веч, и тут его осенило, что уполномоченный генштаба перед отъездом вполне мог рассовать "жучки" по офицерским комнатам. А что, с него станется.
    - Я поняла, - понурилась мехрем. - А о чем можно говорить?
    Веч приподнял её подбородок, заставил заглянуть к нему в глаза.
    - О нас с тобой. О звездах и луне. О доугэнских традициях. И не более.
    Ну вот, расстроилась.
    - Приеду и расскажу тебе, как у нас играют свадьбы, - сказал Веч и улыбнулся, заметив затрепетавшие от смущения ресницы. - Отужинай со мной, похлебка приготовлена по особому рецепту.
    Он вернется и расскажет мехрем всё-всё - о свадьбах, о детях, о семейных праздниках, о родственных связях, о вековых обычаях и о многом другом, что пригодится птице-лебедю на благословенной земле Триединого. А о ривалах - ни слова. Табу. К бесам их на съедение.
    
    ***
    
    Все-таки она рассказала о своих опасениях - в точности, как посоветовала Эммалиэ. В последний момент, перед отъездом Веча.
    Тянула, потому что одолевали сомнения. Получается, рассказав, Айями донесёт на соотечественников, что равносильно предательству. Но в итоге страх за семью перевесил, ведь это наипервейший страх человека.
    Веч отреагировал соответствующе. Выслушав со всей серьезностью, начал выпытывать: где и когда Айями видела подозрительных мужчин, налегке ли они были и куда направились.
    Шла на работу примерно две недели назад, видела двух чужаков, вдалеке в проулке, в утренних сумерках, налегке, завернули за угол и исчезли, особых примет не заметила, - отвечала Айями. Ложь текла легко, быть может, оттого, что обдумывалась не один день.
    - Две недели назад? А я узнаю об этом только сейчас? - нахмурился Веч.
    - Ты был занят в эти дни, - ответила Айями, оправдываясь, словно её в чем-то обвиняли.
    - Ты могла обознаться. Попутала с местными. Они каждое утро собираются у комендатуры на халтурку, - сказал Веч, впрочем, заведомо зная, что его версия неубедительна. Амидарейцы, возжелавшие разбирать брошенные дома в обмен на пайки, стекались к площади гораздо раньше, чем начинался рабочий день Айями.
    - Наших мужчин раз-два и обчелся. Либо калеки, либо старики, либо дети. И по двое не ходят.
    - Погоди-ка.
    Веч вышел в приемную и вернулся с листом, сложенным гармошкой. Оказалось, принес карту города. "Наверняка чертил Имар", - подумала Айями, разглядывая прорисованную до мельчайших подробностей схему. Названия улиц и административных зданий - на даганском. И набережная не забыта, и мост, и река. И частный район, изобилующий крестиками жилищ, попавших под разбор.
    - Ты живешь вот здесь. - Показал пальцем Веч, мгновенно сориентировавшись в хитросплетении зданий и дорог.
    На карте проулок выглядел сучком меж ветвистых улиц, а дома - редкими листиками. Крохотно и неправдоподобно. В действительности путь от подъезда до центральной улицы казался Айями долгим, а на бумаге это расстояние вместило три маленьких прямоугольника попарно вдоль дороги до перекрёстка.
    - Где ты их увидела, и куда они свернули?
    Айями подумала и показала на карте направление. Одна ложь громоздилась на другую.
    - Единожды видела?
    - Да.
    - Сможешь опознать?
    - Вряд ли. Видела их со спины, они быстро шагали и не оборачивались, - сказала Айями поспешно.
    Но Веч тоже не вчера родился.
    - Это амодары. Неважно, городские или пришлые. А ты рассказала мне, - произнес с расстановкой, полуспрашивая-полуутверждая, мол, ты сама-то соображаешь, о чем сейчас наговорила? Своих же добровольно закладываешь? Ни в жизнь не поверю.
    - Да, это амидарейцы, - вздернула нос Айями. - Осенью на том хуторе тоже побывали амидарейцы. И теперь хутора нет, а жители мертвы. А у меня на руках дочь и мать, и я боюсь за них и днем, и вечером, и ночью. Неспокойно мне. Тревожно на сердце, мнится разное.
    Веч побарабанил пальцами по столу. Меж бровей залегла складка.
    - Оставлю указания Краму, он присмотрит за районом. А ты - если заметишь что-нибудь подозрительное или пугающее... если незнакомцев встретишь, немедленно сообщи. Аррасу, Краму... или вот Имару хотя бы. Я слова против не скажу.
    - Хорошо. Спасибо.
    - Эх, поздно ты рассказала... Хотя бы днем раньше... - пробормотал он. - Ну да ладно.
    Поздно, потому что оттягивала. Пока риволийцы гуляли по улицам, патрули останавливали горожан через каждые два шага и проверяли документы со всей тщательностью. Как уехали иностранцы, так и патрулей убавилось. Кричи не кричи, никто не поможет. Зато Веч обитал поблизости, в нескольких кварталах, и его присутствие придавало уверенности. Но поутру он уедет, и опять страх за близких пробудится с новой силою.
    - С завтрашнего дня за тобой будет приходить машина по утрам.
    - Что ты, что ты! - испугалась Айями не на шутку. - Сама дойду, не развалюсь. Буду осторожна. Но машину не надо!
    - Ладно, не стану настаивать. Жизнь показала, что ты рано или поздно соглашаешься с моими предложениями. Потому что они разумны и логичны, - хмыкнул Веч. - Как надумаешь, скажи Аррасу, он организует.
    - Спасибо, я обязательно поразмыслю над твоими словами, - ответила чинно Айями, сопроводив королевским кивком.
    - Ох, ты ж... амодарка, - Веч сгрёб её в объятия. - Ничем не прошибёшь вашу учтивость... И слушай интуицию. У вас, амодаров, она как маяк.
    - И вечером обойдусь без машины. Сейчас темнеет позже, - сказала Айями, вспомнив, что с прибавлением светового дня напарницы предпочли личному шоферу пешие прогулки до дома, чтобы лишний раз не становиться поводом для пересудов всевидящих соседей. Она-то возвращалась из гостиницы потемну, но с отъездом Веча необходимость в машине отпадала.
    - Нет уж. Я спокоен, зная, что тебя доставляют до порога квартиры. И это не обсуждается, - повелел Веч.
    
    Уехал. И не сказал, когда вернется. Потому что и сам не знает. И вернется ли?
    Но покуда работал экскурсоводом иностранцев, наотрез отказался обсуждать их приезд. И Айями запретил, не помогла и хваленая дипломатичность. Уж как изворачивалась Айями в разговорах, стараясь что-нибудь выведать, и пыталась уловить хотя бы малейший отклик эмоций на свои слова. То хвалила риволийцев, то поругивала. Высказывала то сомнение, то надежду. Но учла предыдущий опыт - взвинченность Веча и недовольство расспросами, поэтому всячески поддерживала его хорошее настроение. И хвалила, и льстила, и капризам потакала, и все прихоти выполняла, пусть последних было по пальцам пересчитать, и касались они преимущественно постели и всего, что с нею связано. Хотя стеснительность Айями и рыдала горючими слезами, а всё ж поставленная цель важнее - вытянуть хотя бы крохи информации.
    Впустую. Веч держался стойко, как кремень. Правда, проговорился, что госпиталь вскоре закроют, тем самым, подтвердив предположение, что даганны понемногу сворачивают манёвры в городе. И признался в антипатии к иностранным визитёрам, однако ж, без ненависти и воинственного настроя, значит, об их шкурных интересах не осведомлен.
    Своими размышлениями Айями делилась с Эммалиэ, с кем же ещё? Оказывается, это тяжкий груз - блюсти данную клятву. Знание распирает, а испросить совета и обсудить не с кем. Варишься в собственном соку и выстраиваешь домыслы один фантастичнее другого.
    Риволии тесно, Риволии нужна свобода. До Даганнии не дотянуться, да и общей границы с нею нет. Зато Амидарея рядом, с территорией в десять раз больше, чем у островного соседа. Но своими землями только дурак поделится добровольно, значит, надобно заполучить их хитростью. Рассорить две страны, исподтишка науськивать друг на друга, дождаться, когда один из противников будет повержен, и взять желаемое на блюдечке.
    - Даганнам необходимо восстанавливать свою страну. А чтобы контролировать территорию Амидареи, нужны люди и ресурсы, причем немалые. Вдобавок придется тратить силы на борьбу с Сопротивлением. Да и взаимная ненависть наших народов не скоро угаснет. Что предпочесть? Тяжело удерживать Амидарею в руках. Невыгодно. Даганнам своя земля дороже, - рассуждала Эммалиэ.
    - Хорошо, пускай они когда-нибудь уйдут. Но почему напускают таинственности? - возразила Айями. - Пусть объявят населению, мол, потерпите, скоро власть поменяется. Им-то что? Зато люди успокоятся. Посмотрите, риволийцы уехали, а город до сих пор гудит как улей.
    - Даганнам плевать на нас, и до объяснений они не опустятся. Но о планах риволийцев на нашу страну не знают и не догадываются, что стали марионетками в их руках, как и мы. А те заняли миротворческую позицию. Назвались посредниками, привозят лекарства. Создают себе репутацию. И выжидают. Даганны уйдут, и у нас снова появится власть. Правительство, бургомистры... назначенные Риволией. Под видом помощи она начнет насаждать свои порядки.
    От слов Эммалиэ веяло горечью. Тревожило неясное будущее Амидареи, пугала участь, которую риволийцы уготовили стране. Для достижения своей цели они не гнушались ничем. Проникли на ключевые посты, проросли в армии, во власти. Опутали Амидарею невидимой паутиной. Вербовали - шантажом или посулами. Переманивали на свою сторону. Одной рукой одаривали, а другой - истребляли. Получается, результат того стоил. Будут ли благосклонны новые хозяева Амидареи к её жителям? А может, насочинял Айрамир? Нафантазировал, благо воображение богатое, а Айями теперь не спи ночами и гадай: для чего приезжали иностранцы в город? Неужто и в самом деле привезли лекарства, без обмана? Потому как, выходит, лгуны - второе их имя.
    Теперь Айями с большим вниманием прислушивалась к разговорам окружающих, хотя круг общения был узок и ограничивался компанией переводчиц.
    Риарили отзывалась с восторгом о заморских гостях, и верила, что грядут перемены к лучшему. Мариаль была настроена скептически, видимо, кое-что почерпнула из общения с господином помощником. Но обе - и Мариаль, и Риарили - не усматривали злодейского умысла в помощи риволийцев.
    - В одиночку мы не восстановим страну, - сказала Риарили. - Даганнам мы нужны постольку-поскольку, зато нам жизненно необходима поддержка Риволии.
    А ведь так и задумывалось, - озарило Айями. Население Амидареи встретит союзников с цветами и овациями, словно освободителей, и добровольно наделит правами и полномочиями. Открыла она рот, чтобы поведать правду... и закрыла, не произнеся ни слова. Вдруг враг поблизости? Как назвала его Эммалиэ? Резидент риволийцев. И им может оказаться любой из жителей. Вот хотя бы Мариаль или Риарили.
    Приглядывалась к ним Айями, выискивая подозрительности в поведении, и не находила. Нет, не похожи напарницы на шпионок. Отвечают искренне, задают вопросы без подвоха. И взгляд не бегает воровато. Хотя у лейтенанта, что предал смерти свой отряд в окружении, тоже не красовалось на лбу: "изменник родины".
    В общем, одолевали Айями самые разнообразные сомнения, и не развеять их, не подтвердить. Оттого и решилась она подняться на третий этаж в приемную, где изложила господину В'Аррасу свою просьбу, стараясь не показывать, что нервничает.
    Он выслушал и бровью не повел.
    - Ненужные материалы уничтожены, остатки хранятся в библиотеке. Я согласую и сообщу о результатах.
    И спрашивать не стал, зачем Айями понадобилось освежать память газетными подшивками военной поры.
    Наверное, господин помощник звонил Вечу, испрашивал его указаний, а тот крепко задумался об истинных причинах просьбы, потому что веление своё донес через В'Арраса лишь на следующее утро. А может, был занят, и господин помощник не сразу дозвонился до начальника.
    - К обеду машина будет ждать внизу, - предупредил В'Аррас, придя в комнату переводчиц. Но сначала выдал задания в отсутствие Имара, загруженного более важными делами.
    - Вы куда-то собрались? - спросила Мариаль, когда господин помощник ушел. В голосе помимо любопытства мелькнула... ревность?
    - В библиотеку, - ответила Айями после секундного колебания.
    Бессмысленно придумывать небылицы, Мариаль всё равно узнает правду от господина помощника. Зато ложь выставит Айями в некрасивом свете.
    - Зачем? - изумились в унисон напарницы.
    - По личным причинам. - Не стала она вдаваться в подробности.
    На этом расспросы исчерпались. Такова еще одна характерная черта амидарейцев - не совать нос в чужие дела, если не приглашают.
    
    Таки господин помощник доставил Айями на машине до библиотеки, хотя от ратуши до неё два квартала ходу. На самом деле, библиотека - громко сказано. В довоенное время часть помещений предназначалась для книгохранилища и читального зала, а другую часть отвели для центра досуга. Во время войны библиотека стала невостребованной, как и культурный досуг. Жители получали информацию из свежих газетных выпусков, расклеиваемых на городских афишах.
    Двухэтажное здание производило гнетущее впечатление. Даганны не нашли применения библиотеке, а отапливать впустую посчитали затратным делом. Поэтому наглухо забили досками окна первого этажа, оставив второй зиять квадратными дырами. Зато приспособили всё, что нашлось ценного. Уцелевшие оконные рамы использовали для остекления гостиницы и комендатуры. Срезали трубы и батареи. Плафоны, лампы и шторы перекочевали в школу. О судьбе мебели и библиотечных фондов оставалось только гадать. Хотя особой тайны в том не было. "Бесполезная макулатура сожжена за ненадобностью" - вспомнились слова В'Арраса.
    От дороги к ступеням тянулась утоптанная тропинка. На крыльце переминались двое солдат с автоматами. Получив знакомую порцию пренебрежительных мужских взглядов, Айями с удивлением отметила, что молчаливое презрение не вызывает у неё былой болезненной реакции. Привыкла, наверное.
    Дужка навесного замка легко поддалась ключу, и цепь, опоясывавшая дверные ручки, поползла вниз. В коридоре гулко отдавались шаги. Господин помощник светил фонарем, идя впереди. Шел, не колеблясь, взяв верное направление.
    Внутри сумрачно и пусто. И свежо. Пожалуй, холоднее, чем снаружи. Изо рта валит пар. Снежная пыль хрустит под подошвами, в прыгающем конусе света блестят кристаллы инея, укрывшего стены коврами. В небольшой комнатке, ранее служившей кабинетом заведующей, свалены в углу газеты, журналы, типографские бланки, разодранные книги без обложек. Напротив макулатурной кучи - школьная парта и стул, видимо, их доставили заранее по указанию господина помощника.
    Ей оставили фонарь и странное устройство размером с большую коробку. В боковой стенке прибора - ряд параллельных щелей. Солдат покрутил тумблер, и Айями обдало струей теплого воздуха.
    - Регулируйте по своему усмотрению, - сказал перед уходом господин В'Аррас. - У вас есть час.
    Шаги даганнов удалились, стихая. Айями прислушалась к тишине. Покашляла, прогоняя невесть откуда взявшееся беспокойство.
    Раньше на втором этаже размещался центр досуга. Кружки самодеятельного творчества, где взрослые и дети занимались пением, танцами, рукоделием, действовал даже любительский театр. А сейчас в ушах зазвенело от безмолвия.
    Не отвлекаться. Нельзя терять времени, - одернула себя Айями.
    Тепла хватало, чтобы не заморозить нос и пальцы, поэтому она не снимала варежек. Найденные в куче макулатуры газетные подшивки складывала стопой. Пожелтевшие листы хрустели, покрывшись изморозью. Затвердели, став пергаментными.
    Ей попались выпуски первых лет войны. "Амидарейский вестник" и "Голос Амидареи". Но и этого оказалось достаточно. Айями не вчитывалась в заголовки, пропускала статьи и репортажи. Зато с большим вниманием всматривалась в черно-белые снимки. И снова поднялась желчь к горлу, но теперь Айями не ужасалась, ахая. Жаль, она не видела себя со стороны. Уж Айями подивилась бы и скорбной морщинке меж бровей, и губам, сжатым узкой полоской, и решимости в глазах. Потому что нельзя поддаваться эмоциям, нужно хладнокровно анализировать.
    Доказательства злодеяний врага она разделила на четыре категории. К первой, подавляющей, причислила фотографии, удостоверявшие безжалостные факты. Ров, усеянный телами, или виселица, или пепелище, а внизу обвинительная подпись с пояснениями, где и когда случилась жестокая казнь. Ко второй категории снимков, попадавшихся гораздо реже, отнесла те, где даганские палачи запечатлевали себя в непосредственной близости от результатов своего "геройства". Но в кадр попадали либо погоны, либо знаки воинского отличия, либо безликие тени от фигур. Намёки, и никакой конкретики. Этот нюанс Айями отметила только сейчас, а раньше и внимания бы не обратила.
    К третьей категории она отнесла единичные кадры, на которых присутствовали расплывчатые фигуры даганнов. Они маячили в отдалении, как правило, спиной к объективу и словно хвастались содеянным, отводя тому центральное место на снимке. Напрягши зрение, Айями заметила кое-где явную диспропорцию между шириной плеч и ростом палачей. Заметила и несуразность человеческих силуэтов. Теперь-то, зная воочию, какова конституция даганнов, какова их выправка и стать, Айями разглядывала с недоверием нечеткие изображения размытых фигур. Эх, рассмотреть бы фотографии под лупой.
    К четвертой категории относились совсем уж неправдоподобные снимки, на которых тела жертв имели следы зверства в прямом понимании этого слова: разорванное горло, вскрытая грудная клетка, оголенные рёбра... "Даганнины не люди, а бешеные животные!" - гласили подписи.
    Айями нервно хихикнула. Ведь когда-то она свято верила в свидетельства изуверства врагов, преподносимые прессой. И сомнению не подвергала. И немудрено. Айями едва ли не до капитуляции полагала, что лица даганнов покрыты шерстью, как и тела, а пальцы на руках и ногах заканчиваются звериными когтями. А сейчас никто не вспомнит об этих фотографиях. Наоборот, покрутят пальцем у виска.
    Права Эммалиэ, теперь невозможно определить с точностью, чьи руки творили зло во время войны и с какой целью. Для разжигания ненависти или для справедливого возмездия? Фотографы-доброжелатели потчевали шокирующими снимками обе стороны, и фальсификация переплелась с правдою.
    Оказывается, и предоставленного часа много. Айями начала подмерзать. Прошлась по комнате, попрыгала, согреваясь. Потрогала прибор, исторгавший теплый воздух. Тяжёл, зараза, с места не сдвинешь. В'Аррас щедр, точнее, щедр его начальник. Разумеется, в пределах разумного. Можно подумать, у даганнов нет других забот, кроме как исполнять странные капризы мехрем господина подполковника.
    Издалека послышались размеренные тяжелые шаги. Приближались две пары ног.
    - Достаточно? - спросил господин помощник, появившись в дверном проёме.
    - Д-да, спасибо, - поёжилась Айями зябко.
    Он кивком указал на прибор, и солдат подхватил теплопечку под мышку. Как перышко.
     ________________________________________________________
     Рейвлин, рейвлины (на рив.), Ривал, ривалы (на даг.), Риволия, риволийцы (на амид.)
     Амидрейн, амидрейны (на рив.), Амодар, амодары (на даг.), Амидарея, амидарейцы (на амид.)
     Дейген, дейгенны (на рив.), Доугэнна, доугэнцы (на даг.), Даганния, даганны (на амид.)
    Нибелим - фосфоресцирующая горная порода. При особой обработке дает яркий свет в течение нескольких десятков лет в зависимости от естественного освещения. Чем темнее, тем сильнее разгорается нибелим.
    Мехрем - содержанка, проститутка
    Хику (на даганском - тхика) - состояние полного блаженства, нирвана. В действительности - коматозное состояние, при котором прекращаются обменные процессы в организме, замедляется работа сердца, умирают клетки мозга. В итоге - смертельный исход. Хику достигается как самовнушением, так и с помощью наркотических и психотропных средств.
     Cercal* - (церкал, на амидарейском - церкаль) - населенный пункт в Даганнии
     Аффаит - особый сорт угля, обладающий высокой теплотворной способностью.
     Bohor*, бохор - драка, потасовка. Жарг. - мочилка, буча, схлёст
    Ойрен* - слабоалкогольный шипучий напиток, похожий на квас
     Масурдал* - суп из чечевицы
    
     45
    
    Наверное, Веч прислушался к её страхам. Теперь по пути на работу Айями натыкалась на патрули, бывало, что и дважды за утро. Похоже, даганны облюбовали проулок и весь район в придачу. И по вечерам стали патрулировать, Айями видела из окна машины, возвращаясь домой.
    Что другим амидарейцам в тягость, то Айями в радость. Ненавязчивый пригляд вселял уверенность. Диамал с дружком не докучали вниманием, а вот за Айрамира сердце побаливало. Вздумай парень наведаться в гости, он подвергнет себя большому риску. Оставалось надеяться, что у Айрамира хватит ума не соваться в район, ставший территорией интереса даганских патрулей.
    А о том, что беда может прийти при свете бела дня, Айями и в голову не приходило.
    
    Рабочее время вышло, и напарницы заторопились к выходу. Айями же задержалась, пары часов вполне хватит, чтобы допечатать многостраничный перевод, над которым она трудилась несколько дней. Доделав задуманное, Айями в хорошем настроении поспешила домой. Смотрит, а в фойе Эммалиэ и дочка заняли стулья для посетителей напротив дежурного поста. Расстегнули пуговицы, размотали шарфы, значит, давно дожидаются.
    Айями чуть не споткнулась на ровном месте. По пустому поводу Эммалиэ не привела бы дочку в комендатуру.
    - Мама! - Вскочив, подбежала Люнечка. - А мы здесь!
    - В гости заглянули? - улыбнулась Айями, обняв девочку, а в глазах застыл вопрос, обращенный к Эммалиэ. Поникшая фигура той кольнула сердце неясной тревогой
    - Баба сказала, давай устроим этот... подарок. Или нет, сюрприз! - воскликнула дочка и добавила шепотом: - Мам, я писать хочу.
    - Люня, присядь. Потерпи немножко, - сказала Эммалиэ, усаживая девочку на сиденье.
    - Что случилось? - голос Айями сорвался.
    Она впервые увидела растерянность Эммалиэ. Не бывало еще такого случая, чтобы соседка раскисала. Наоборот, в критических ситуациях она гораздо быстрее, чем Айями, собирала волю в кулак и принимала мудрые и правильные решения. А сейчас Эммалиэ выглядела так, словно вся тяжесть мира легла на её плечи.
    - Отойдем. Не стоит Люне об этом знать, - понизила Эммалиэ голос и продолжила, когда женщины очутились вне зоны слышимости: - Понимаешь, сегодня днем мы гуляли... Как обычно, добрались до набережной, свернули к рынку... потом центральной улицей пошли домой. Идем, и тут вижу, наши ставни закрыты. Думаю, как так? Неужели у меня отшибло память, и я затворила окна?
    Айями судорожно сглотнула. Нехорошее предчувствие сдавило грудь. Ставни, поставленные Айрамиром, хозяюшки запирали с наступлением сумерек и открывали поутру, когда ночь отступала. А в течение дня окна не закрывались, потому что светло и некого опасаться.
    - Побоялась я вести Люню домой. Велела дожидаться на дорожке, а сама пробралась к окну, чтобы заглянуть...
    - И? - Не выдержав, Айями схватила её за руку.
    - Ставни на кухне заперты, а в комнате прикрыты наспех. Видимо, действовали второпях... Ох, Айя, плохо там всё... Стекол нет. Выбиты...
    Айями оперлась ладонью о стену. Чтобы удержаться на ногах, потому что пол покачнулся перед глазами.
    - В комнате темно, и с улицы не видно толком, что творится внутри. Испугалась я, думаю, а вдруг они не ушли? Затаились и нас ждут. Вернулась к Люне и повела прочь. А куда нам податься, не знаю. Найти бы место, где есть люди и где безопасно. Иду и оглядываюсь: кажется мне, что за нами крадутся. А дома вокруг точно вымерли. Ни одной живой души. Хоть бы патруль, что ли, попался навстречу, всё спокойнее. Так и добрались до перекрестка, а там и до ратуши недалеко... Вот, сидим, тебя ждем. Ума не приложу, что нам делать...
    Отлепилась Айями от стены и добралась на негнущихся ногах до сиденья.
    - Мам, я писать хочу. - Затеребила Люнечка за рукав.
    - Сейчас, моя хорошая, - пробормотала Айями. Притянула девочку к себе и поцеловала. Механически, потому что в голове творилось невесть что. В мыслях - кавардак и смятение. Пока Эммалиэ и дочка гуляли, кто-то разбил окно и затворил ставни. Зачем? Из баловства. Или для того, чтобы снаружи не увидели, что происходит внутри. И умысел незваных гостей, конечно же, не благой. Стёкол нет, значит, жилище выстудилось в миг. Что делать? Прежде всего, оценить последствия погрома. Придется заколотить окна досками и жить как в подземелье. Или переселиться в бывшую квартиру Эммалиэ, чем не бункер? За окном смеркается, ночь близится с каждой минутой, и нужно позаботиться и об ужине, и о ночлеге. Надо вернуться в квартиру, но без Люни, нельзя подвергать её опасности. Хотя тот, кто проник в жилище, вряд ли там задержался.
    - Мам, ну, мам, - не унималась Люнечка. - Я домой хочу! К Динь-дон. И кушать хочу.
    - Погоди, милая, сейчас что-нибудь придумаем, - пробормотала Айями, лихорадочно размышляя. - Ждите здесь, скоро вернусь.
    Под недовольным взглядом дежурного она направилась к лестнице. По кислой физиономии даганна Айями поняла, что посторонние в фойе успели намозолить глаза, однако ж, он проявил благодушие и не выгнал посетительниц на улицу. Слава святым, Эммалиэ при входе смогла выдать на даганском нечто, отдаленно похожее на: "Айями лин Петра работает тут". И бабушке с внучкой было указано на стулья, мол, сидите, ждите.
    Айями поднялась на третий этаж. Если приемная закрыта, придется разыскивать господина помощника по телефону и отвлекать просьбами от важных дел. Ну, и пусть. Веч сказал, можно обращаться за помощью в любое время дня и ночи. Вот и подоспел повод. Сейчас самое главное - пережить ночь. И для начала защитить жилище от всепроникающего холода.
    Господин В'Аррас словно сросся с приемной, загрузившись работой по макушку. Руководство в отъезде, а кипа папок на столе господина помощника, наоборот, возросла.
    - Сколько полиэтилена потребуется? Ширина, длина? - спросил В'Аррас, выслушав просьбу и не подивившись её странности.
    - Не знаю. Метра три-четыре, - сказала неуверенно Айями. Или больше?
    - Зачем?
    Айями замешкалась с ответом. Разбились стекла в оконной раме. Треснули и выпали. Случайно или осознанно? Кто разбил?
    Только сейчас, в разговоре с господином В'Аррасом, её осенило: а ведь это могли быть соседи. Или Диамал с дружком. Или кто-то из приезжих, их в городе немало. Это были свои. И они выжидали, подкарауливая. Улучив момент, проникли в квартиру, разбив стекло, и никто - ни одна живая душа поблизости и пальцем не пошевелила, чтобы помочь пожилой женщине и маленькой девочке. Задвинули занавески, заткнули уши, закрыли глаза и отвернулись от окон. Из-за трусости или из-за солидарности. Потому что такие, как Айями и её семья, иного не заслуживают.
    Пока бабушка с внучкой гуляли, кто-то разбил окно, - пояснила Айями сдержанно. Повторила слова Эммалиэ, и не более. Хотя та сказала: "Там всё плохо". Плохо...
    - Определим метраж по месту. А стеклить будем завтра, - объявил господин помощник.
    Кратко, но ёмко. Впрочем, как всегда. В'Аррас вообще решал возникающие проблемы так, словно он не человек, а прибор. Сунешь в лоток записку с вопросом, а на выходе готов отпечатанный ответ. И на другие сопутствующие просьбы Айями получила незамедлительное решение. Господин помощник повелел, и дежурный пропустил её с хнычущей дочкой в туалет. Господин помощник организовал номер в гостинице и ужин для Люнечки и Эммалиэ. Незачем им мешаться под ногами, пока не отремонтировано разбитое окно. Услышав распоряжения, отданные по телефону, Айями замялась, не зная, как подипломатичнее озвучить свои сомнения: она опасалась оставлять семью в гостинице, переполненной даганнами.
    В'Аррас, правильно истолковав причину замешательства, сказал:
    - Никто их не съест. Вернутся в целости и сохранности.
    Его слова прозвучали бы иронично, если бы не были сказаны привычным непроницаемым тоном. И правда, согласилась Айями, сейчас рядом с даганнами безопаснее всего. Хотя бы потому, что каждый из своих под подозрением и заслуживает недоверия.
    Господин помощник не бросал слов на ветер. На первом этаже, где для Эммалиэ и Люнечки выделили временное обиталище, пустовала добрая половина гостиничных номеров по причине расформирования гарнизона. На амидареек, занявших комнату, обращали ровно столько внимания, сколько его требуется, чтобы посмотреть и тут же забыть.
    Люнечку забавляло происходящее. Торопливо освободившись от шубки с помощью Эммалиэ, она забралась с ногами на кровать и давай прыгать.
    - Мама, мама! Мы теперь будем жить здесь?
    - Нет. Мы скоро вернемся домой. Так что постарайся не перевернуть тут всё вверх дном, - ответила Айями нарочито спокойно, хотя с каждой минутой волнение усиливалось.
    - Мне бы поехать с тобой. Душа не на месте, - сказала Эммалиэ тихо. Раньше она бы отчитала Люнечку за баловство, а сейчас находилась мыслями не здесь. И неудивительно. Неизвестность кого угодно сведет с ума.
    - Оставайтесь тут, за Люней присмотрите. Вас никто не тронет, - отозвалась вполголоса Айями. - Я съезжу домой и выясню, что и как. А потом вернусь. Это не займет много времени, и ничего страшного со мной не случится. К тому же, поеду не одна.
    Действительно, господин помощник вознамерился сопроводить мехрем начальника до дома, для чего выделил аж два автомобиля. Проходя мимо, Айями заметила через стекло, что на заднем сиденье второй машины лежит толстый рулон полиэтилена.
    С тревогой вглядывалась она в зловещие силуэты окрестных домов, с трепетом взглянула на закрытые окна своего жилища. К этому времени окончательно стемнело, и Айями с особой остротой ощутила безлюдность вечерних улиц. Автомобиль, затормозив, дернулся, и в унисон с ним подпрыгнуло сердце, стучавшее словно оглашенное.
    - Ждите, - велел В'Аррас и выбрался наружу, а за ним последовали двое солдат из машины сопровождения. Запрыгали лучи фонарей - там, где днем Эммалиэ карабкалась по сугробам, пробираясь к окну. Отворилась створка ставни.
    "Там всё плохо" - сказала Эммалиэ. Насколько плохо?
    Наверное, их решили припугнуть. В отместку за бессовестную связь с даганским офицером и за продажность принципов. И за отказ в помощи, когда к Айями обращались с просьбами о ходатайствах. Или ограбили, иначе для чего бы взломщикам рисковать среди бела дня. Ведь у них не так много времени для воплощения задуманного, и велика вероятность быть пойманными с поличным. Пусть так. Рано или поздно каждому придется держать ответ перед судом всех святых. Но ведь всё исправимо, не так ли? Окна можно затянуть полиэтиленом. Припасы, взамен украденных, можно заново заработать переводами. Нельзя исправить только смерть.
    В'Аррас свистнул, давая водителям знак, и машины тронулись во двор, безошибочно остановившись у нужного подъезда. Следуя за господином помощником, Айями поднялась по обледенелым ступеням и перешагнула порог родного жилища.
    
    Она растерянно оглядывалась по сторонам. Взгляд перескакивал с предмета на предмет, подмечая малейшие детали. А вот соображалось с трудом.
    Занавески сорваны. Тазы и кастрюли с посадушками сброшены с подоконника. Земля рассыпана и успела смерзнуться, как и зелень. Домашний огород Эммалиэ пропал безвозвратно. Фляги раскатились по полу, и вытекшая вода схватилась корочкой льда. Одежда вывалена из шкафа, как и содержимое ящиков комода. Коробка с незамысловатыми Люнечкиными игрушками перевернута вверх дном. Осколки похрустывают под подошвами, тряпье цепляется за ботинки даганнов, бесцеремонно расхаживающих по комнатам. Дверь в кладовую распахнута настежь, внутри разгром и хаос. Покрывала, подушки, одеяла вспороты, как и обивка дивана. Пружины тускло поблескивают на свету, клоки ватина усеяли пол, разлетевшиеся по комнате перья вспархивают от малейшего дуновения воздуха. Образа святых поруганы, красный угол осквернен похабными рисунками, нарисованными... помадой Айями!
     Остро пахнет мочой.
    Закружилась голова, и Айями без сил осела на табурет. Перед глазами мелькали силуэты. Они ходили туда-сюда, разговаривали и обсуждали, а для неё время стало тягучим как клей. Носок сапога коснулся непонятной штуковины, похожей на мочалку. Подняв, Айями узнала в ней голову принцессы Динь-дон. Часть кукольного лица отсечена, оставшаяся безглазая половина вывернута наизнанку.
    Айями зажала рот рукой. Но не для того, чтобы заплакать, а чтобы прийти в себя и успокоиться.
    Люди приходили и уходили, вроде бы их стало больше. И господин У'Крам пожаловал, чтобы посмотреть на устроенный погром. Неожиданно в поле зрения возникло лицо Имара.
    - Аама, вы меня слышите? Выпейте. Это чай с гвоздикой.
    Ей сунули что-то светлое в руки, заставили обхватить ладонями. Оказалось, чашка. И рядом действительно сидел на корточках Имар, держа термос. И ведь в квартире стоит промозглый холод, а Имару всё нипочем. Откинул капюшон и о шапке не вспомнил, - подумалось отстраненно.
    - Аама, вы должны сказать, что пропало.
    Она не сразу сообразила, о чем её просят.
    Что пропало? Взгляд заметался по стенам, по углам. И наткнулся на веревку, перекинутую через карниз, и на безжизненное кошачье тельце. И на строчки на зеркале трюмо, выведенные всё той же помадой. "Ты будешь следующей, даганская шлюха".
    Очевидно, Имар проследил за направлением взгляда.
    - Убрать! - приказал кому-то и обернулся к Айями: - Вы должны вспомнить, что исчезло. Вам угрожали? Это соседи?
    Айями замотала головой: "нет, нет, мне никто не угрожал, тем более, свои". И вдруг почувствовала неимоверную усталость. Вроде бы мешки не таскала, а наступило такое бессилие, что ни руку, ни ногу не поднять, ни языком пошевелить. Странно, чай должен быть горячим, а чашка почему-то ледяная.
    Присмотревшись, она заметила, что на столешнице рассыпан песок, как и на полу, и на подоконнике. Имар тоже обратил внимание. Растер крупинки меж пальцев и поднес к носу.
    - Похоже на соль. Мда... Не унесу, так напакощу.
    Айями лишь сильнее сгорбилась в ответ. Чтобы навести порядок в жилище, придется его отмывать не один день. И восстанавливать, капля за каплей. Как представила это Айями, так и опустились у неё руки. Всё здесь исковеркано и загажено. Отравлено чужой злобой.
    Ночевать в квартире решительно невозможно, не говоря о том, чтобы Люнечка узнала, какая участь постигла её любимиц. Что делать? Куда податься? Слезно просить господина помощника, чтобы тот предоставил ночлег в гостинице?
    - Сейчас принесут коробки. Упакуйте в них вещи первой необходимости. То, что понадобится вам и вашим близким в первую очередь, на ближайшие сутки. А завтра-послезавтра заберёте всё остальное. За сохранность не волнуйтесь, мы опечатаем жильё. Аама! - повысил голос Имар, призывая очнуться.
    - Я слышу. Хорошо. Спасибо, - ответила она безжизненно.
    И просить не нужно, оказывается, всё решилось без участия Айями. Ей и её семье позволили перекантоваться в гостинице. Мыслимое ли дело - жить под одной крышей с ордой даганнов, пусть и временно?
    Однако Имар имел в виду нечто иное.
    - Признаю, мы прошляпили подобный вариант событий. Но на такой случай у нас имеется кое-что в запасе. Осенью мы начали приспосабливать для жилья дом напротив комендатуры. Подготовили один подъезд, и на этом работы остановились. Гостиница оказалась предпочтительнее для проживания. Тот дом до сих пор пустует, хотя частично пригоден для заселения. Правда, остались мелкие недочеты, но тем скорее мы их устраним. А то привыкли прикрываться отговорками, мол, не хватает ни времени, ни рук, - сказал Имар весело.
    - Да, конечно, - отозвалась невпопад Айями, догадавшись, к чему он клонит.
     Айями ходила каждое утро по центральной улице, но описанный Имаром дом так и не смогла вспомнить, как ни силилась. Все жилые здания в центре и на окраинах одинаково разграблены. Но ей ли капризничать, требуя комфорта для себя и для близких? Чем Айями лучше амидареек, приехавших из разных уголков страны к мужьям, томящимся в тюрьме? Эти женщины не побоялись отправиться с детьми в неизвестность и не побоялись селиться в брошенных квартирах, приспосабливая их в меру сил для жилья. Так кто крепче духом: Айями или её соотечественницы, сорвавшиеся с насиженных мест?
    Удивительно, но она умудрилась найти в хаосе уцелевшие вещи и уложила в коробки. Тех набралось аж три штуки. Коробки составили в багажник подъехавшего грузовика, где они сиротливо жались к борту.
    Сопровождать её вызвался Имар, как ни странно, без нареканий со стороны господина помощника. Тот, кстати, куда-то запропастился, как и господин У'Крам. Оглядев напоследок разгромленную комнату, Айями вышла в коридор и только сейчас заметила, что дверь в квартиру напротив распахнута настежь. Неужели и в жилище Эммалиэ похозяйничали чужие руки?
    - Начаты обыски. Везде без исключения. Ищем украденное, - пояснил Имар, заметив испуг своей спутницы.
    Айями растерялась.
    - Зачем? Не нужно никого обыскивать. Я справлюсь сама.
    - Это нужно нам. Виновные должны ответить за беззаконие, - посуровел Имар, и она поняла, что уговаривать и убеждать в обратном бесполезно.
    Во дворе прибавилось машин, их включенные фары освещали и двор, и дом. В черных провалах оконных проемов на разных этажах мелькал свет, это лучи фонарей обшаривали каждый уголок в заброшенных квартирах.
    В проулке царило оживление: ужас, сколько даганнов на один квадратный километр. Тут же обнаружился и господин У'Крам, склонившийся над большими листами бумаги, разложенными на капоте автомобиля. Наверное, карта города, такая же, как и у Веча, а может, и больше, - предположила Айями, глядя из окна мимо проезжающей машины. Господин У'Крам отдавал приказы, размахивая рукой как дирижер. Во мраке оконных дыр на противоположной стороне дороги плясали знакомые светлые полосы от фонарей.
    Даганны проводят обыски в соседних домах, а возможно, и по всему городу! - осенило Айями, и она застонала в отчаянии. Все святые, что она натворила! Теперь её имя на слуху в каждой семье. Вряд ли амидарейцы забудут ту, по чьей вине их растревожили на ночь глядя и переворошили жилища сверху донизу. И это в лучшем случае.
    Но как остановить закрутившееся колесо, Айями не знала. Судя по строгому лицу Имара, даганны не собирались отступать.
    
    Дом, им упомянутый, оказался кирпичной шестиэтажкой в центре города на главной улице. В мирное время этот район считался престижным, здесь селилась интеллигенция, чиновники и прочие уважаемые лица города. В войну здешние дома подверглись разорению в неменьшей степени, чем городские окраины. Уважаемые лица в спешном порядке покидали город, стараясь забраться поглубже в тыл, и бросали жилища на произвол судьбы. Сколько себя помнит, Айями испытывала зависть к обитателям элитного района. Здесь дворики пленяли взгляд уютом и аккуратностью, потолки в квартирах были высокими, а окна - большими. Редкая лестничная площадка обходилась без ковровой дорожки и вазона с цветами, а за порядком следили привратники. Но то было раньше, а теперь район как район, не лучше и не хуже других. Дома разграблены и опустошены. Разве что веселый кремовый цвет кирпичных стен сглаживает унылый облик здания.
    Машина въехала во двор, который, благодаря щедрому уличному освещению, был виден как на ладони. Теперь Айями поняла, почему этот дом не выделялся среди других. Застекленными оказались три верхних этажа, а окна нижних наглухо забиты досками. Добротная подъездная дверь запиралась на основательный замок, но чтобы добраться до неё, Имару пришлось протоптать тропинку. За первой дверью обнаружилась вторая, образовавшая тамбур.
    Имар уверенно поднимался по ступеням, зажигая нибелимовые* лампочки на лестничных площадках. Айями следовала позади, отмечая: три крепких деревянных двери на каждом этаже - это три квартиры.
    - Поскольку, вы, Аама, и ваша семья станете первыми обитателями этого подъезда, у вас есть возможность выбрать жилье на ваше усмотрение, но, разумеется, на последних этажах. Мало того, что внизу нет стекол, мы не успели пробросить там трубы, - пояснял Имар жизнерадостно.
    Появившись сегодня в квартире Айями, он с тех самых пор не переставал шутить и подтрунивать. Наверное, хотел растормошить и взбодрить, но она реагировала вяло и не разделяла энтузиазма своего провожатого. На Айями навалилась апатия. Словно кто-то невидимый управлял её руками и ногами, раздвигал её губы и шевелил языком. Айями отругала себя, отрезвляясь. Нельзя быть слабой, нельзя ныть и сдаваться. Безопасность и спокойствие семьи - сейчас наипервейшая задача.
    Она выбрала наугад четвертый этаж и толкнула среднюю некрашеную дверь.
    - Отлично, - заключил Имар и, поставив у входа прихваченную из грузовика коробку, организовал короткую экскурсию по квартире, попутно зажигая лампочки в комнатах. - Осенью мы утановили батареи, но не успели их подключить к системе отопления. Также дело обстоит и с водой. Трубы есть, краны исправны, канализация в рабочем состоянии. Осталось дело за малым - добавить их к общей системе водообмена. Этим и займемся. А вы пока обживайтесь.
    И ушел, оставив Айями в одиночестве.
    Она поежилась - холодновато в квартире. Комната просторная и пустая, как и кухня. Есть ванная и туалет, есть кладовая. Крашеный пол сохранил остатки блеска, но глянец подпорчен полосами, видимо, когда-то тут двигали мебель. Сущий пустяк, учитывая, что в квартире Айями краска щедро отщелкивается от досок островками, обнажая щербины. Потолки тут и, правда, высокие, а стены выкрашены в грязно-зеленый цвет. Пахнет пылью и древесиной. И светло. Горит столько лампочек, что глаза слепнут с непривычки. Одно окно выходит на южную сторону, во двор, а другое - на улицу. И подоконники широкие, но в щели поддувает. Высоко-то как! Отсюда и ратуша видна, и школа, и гостиница, и улица в обе стороны с вереницей фонарей. А из окон в квартире Айями виден только угол соседнего дома и дорожка, убегающая к набережной.
    Вспугнув тишину, загрохотали по подъездным ступенькам ботинки, и помещение наполнилось топотом и шумом. Даганны молча приносили, расставляли и уходили. Быстро и ловко установили две печки - на кухне и в комнате. Забросили аффаит в топку, и пламя за дверцей загудело, точно живое. В комнате появились кровати, матрасы и сероватое постельное белье, пахнущее хозяйственным мылом. Не иначе как доставили из казармы, - предположила Айями. Она жалась поближе к окну, не рискуя путаться под ногами у даганнов.
    - Так, здесь почти закончили, теперь на очереди подвал, - сказал появившийся Имар. - Холодную воду подадим, самое позднее, завтра. А вот с горячей водой и отоплением придется повозиться, схема обвязана не полностью. Потерпите? - Получив робкий кивок от Айями, он продолжил: - Завтра утром за вами придет машина. Наши люди помогут перевезти то, что не пострадало от рук вандалов.
    - Мы тут надолго? То есть, когда мы должны переехать обратно?
    - А вы хотите? - спросил, прищурившись, Имар.
    Айями растерялась. Её пугал масштаб деятельности, развернутой даганнами.
    - А как же работа?
    - Вам предоставлен отгул. Из-за форс-мажорных обстоятельств, знаете такой термин? - сказал он весело. - Аама, вы должны составить опись украденного. Завтра перепроверьте, что есть в наличии, а чего не хватает, и четко сформулируйте. Опись облегчит наши поиски. И снова повторю, постарайтесь вспомнить, кто вам угрожал. Может, имеются подозреваемые на примете?
    Айями усмехнулась. Подозреваемых - три четверти города. И столько же непричастных.
    - А можно отменить поиски? Несоразмерная трата времени и сил из-за пары консервов...
    - Нельзя, - прервал Имар. - Мы найдем преступников при вашем содействии или без него. Вопрос принципа.
    Эх, далеко не всегда дипломатичность помогает амидарейцам. В частности, когда дело касается самолюбия даганнов и их гордости.
    
    Люнечка отнеслась к новому жилью настороженно, но, в целом, положительно. Обошла, потрогала, забралась на подоконник.
    - Ого, отсюда всё такое маленькое! Мы теперь как птички. Мы станем здесь жить? А где Динь-дон и Кнопа? Нужно их забрать сюда.
    - Непременно заберем, - заверила Айями. Она пока не знала, как подобрать правильные слова о том, что ни принцесса Динь-дон, ни Кнопка больше не вернутся домой.
    Квартира прогрелась быстро, и необходимость кутаться в верхнюю одежду отпала. Но разуваться Айями запретила. Сперва нужно отмыть мол, зашарканный даганскими ботинками. Эммалиэ, измаявшись неизвестностью, рвалась узнать подробности, но, увидев условный знак, понимающе кивнула. "Поговорим, когда уснет дочка". Айями подивилась стойкости соседки: та сумела взять себя в руки и при девочке ни словом, ни жестом не выказала снедавшего беспокойства.
    А потом в квартире опять появились даганны и с ними Имар. Занесли фляги с водой, штук десять, не меньше, и в придачу стол из даганской столовой. А вместо стульев - две деревянных лавки.
    Дочка притихла, взирая снизу вверх на здоровенных как дубы мужчин, а когда Имар ей подмигнул, застыла в изумлении, отрыв рот.
    Имар водрузил на стол коробку и похлопал по крышке.
    - Тут кое-что из столовой. Наш повар сварганил на скорую руку, на сутки должно хватить. После того, как окончательно переедете, составьте список вещей и продуктов, которые необходимы. Что потребуется, доставим. И ничего и никого не бойтесь, спите спокойно. Этот район патрулируется круглосуточно, двери внизу запираются на засов. Подъезд пока пустует, но, подозреваю, скоро будет заселен. Вы - первый наш прецедент, - сказал, посмеиваясь. Словно и не он часом ранее облил холодностью Айями, когда та попросила отказаться от обысков и от поиска злоумышленников.
    На прощание Имар напомнил, как пользоваться печками, чтобы не угореть, и показал, как устроен дверной замок, после чего вручил ключи.
    - Вот. Владейте. Завтра за вами заедет либо Аррас, либо я.
    - Мы бесконечно признательны за помощь, - сказала Айями, провожая гостя на пороге. - А вас не накажут? Вдруг господин А'Веч не одобрит?
    - Не волнуйтесь. Согласие господина А'Веча получено, - успокоил он со смешком.
    
    На полу вместо ковра расстилался светлый прямоугольник, повторявший очертания окна. И лампочки не нужно зажигать, фонари снаружи горят достаточно ярко.
    Люнечка кое-как уснула на новом месте и на новой кровати. Не обошлось без капризничанья, из-за перевозбуждения, связанного с переменой обстановки. Уж если на взрослых свалилось столько потрясений за один вечер, что говорить о ребёнке?
    Расположившись на кухне, женщины смотрели на улицу. По направлению к гостинице прошел патруль - в четвертый или в пятый раз за короткое время. У школы и возле ратуши прохаживались караульные, на площади, несмотря на поздний час, грелись, работая двигателями, три машины. Имар не преувеличил, заявив, что этот район находится в зоне неусыпного внимания даганнов.
    Поведав в подробностях о разгроме в квартире, Айями подавленно умолкла, заново переживая увиденное в своем воображении. Эммалиэ переваривала её рассказ молча.
    - Простите. Все проблемы из-за меня, - повинилась Айями, нарушив тишину. - Теперь у нас нет своего дома. Всё, что было нам дорого, безвозвратно уничтожено.
    - Нет, Айя, я должна сказать спасибо. Благодаря тебе у нас есть крыша над головой, мы сыты, согреты и находимся в безопасности, - ответила Эммалиэ. - Как они пробрались внутрь? Через окно?
    - Имар сказал, открыли дверь отмычкой. А уходя, разбили стекла.
    И, куражась, раскурочили всё, что попалось под руку.
    - Как думаешь, сколько их было?
    - Имар говорит, двое или трое. Большая компания заметна и бросается в глаза.
    - Ну и что? Глаза видят, а рот на замке, - отозвалась Эммалиэ с иронией. - Ни за что не поверю, что соседи оглохли и не расслышали погром.
    - Или в нём участвовали, - добавила Айями.
    - Не может быть, - произнесла Эммалиэ после ошеломленной паузы. - Свои бы побоялись. Если господин А'Веч найдет виновных, им несдобровать.
    Или наоборот, решили рискнуть. Дождались, когда он уедет из города, и начали действовать. Наивные. Для господина подполковника и расстояние - не преграда. Он с успехом раздает указания подчиненным с помощью телефона.
    - Может, Диамал с дружком напакостили? Хотя вряд ли, - размышляла вслух Эммалиэ. - Пришлым опасно появляться в городе среди бела дня. Их легко заприметят и схватят.
    - Кто? По дороге к ратуше вы не встретили ни одного патруля. Даганны считают, что любимое время бандитов и партизан - это ночь, а засветло суются в город лишь отчаянные самоубийцы. Поэтому и не шерстят днем в нашем районе.
    - Однако восприняли ограбление как вызов.
    - Не то слово. Настроены решительно и хотят найти виновных во что бы то ни стало. Обыскивают дома от чердаков до подвалов. А вдруг надумают допрашивать жителей? И станут выбивать признания запугиванием и угрозами, представляете? - разволновалась Айями. - Нет, я не хочу, чтобы из-за меня пострадали непричастные! Но господин Л'Имар и слышать ничего не желает. Найдем, говорит, и призовём к ответу. А у даганнов на всё один ответ - расстрел.
    - На вот, выпей, успокойся. - Эммалиэ протянула кружку с водой. - Почему же сразу расстрел? Ведь никого не убили. Зато арестовать вполне могут.
    - Вот видите! Арестуют и сошлют в Даганнию! - воскликнула Айями. - Думаете, наши поблагодарят? "Спасибо, что разворошили осиное гнездо", - продекламировала с издевкой. - Как ни крути, а всё, что ни предпримут даганны, отразится рикошетом в нас. И восстановление справедливости выйдет нам боком.
    Эммалиэ почти насильно всучила ей кружку.
    - Так что же, предлагаешь простить и забыть?
    - Да! Наверное. Не знаю! Да!
    - Пей уже, что ли. А то расплещешь, - напомнила Эммалиэ.
    Айями, наконец, послушалась. Смачивая пересохшее горло мелкими глотками, она наблюдала, как снаружи одна из машин тронулась с места и исчезла в переулке. Из-за поворота показался другой автомобиль и неспешно покатился к площади. Сменились караульные у ратуши, под окнами прошел очередной патруль. Даже ночью жизнь кипит, - хмыкнула Айями, отвлёкшись и поостыв.
    - Когда нас выселят отсюда? - сменила тему Эммалиэ.
    - Думаю, никогда. Если мы не захотим того сами, - ответила Айями, впрочем, без особой уверенности. - Даганны собираются подключить подъезд к воде и к отоплению.
    - Однако, каков размах. Ни раньше, ни позже, - пробормотала Эммалиэ.
    В любом случае, прежде чем возвращаться в разгромленное жилье, сначала нужно привести его в порядок. И найти разумное объяснение для дочки, скучающей по Кнопке и принцессе Динь-дон.
    - Что-нибудь придумаем, - пообещала Эммалиэ. - Утро вечера мудренее, пойдем-ка на боковую.
    Скоро рассвет, а сна ни в одном глазу. Бессонница одолела, скрутила раздумьями, да и незнакомое жильё мало способствует расслабленности. Ворочалась Айями на шершавой простыне, безуспешно смыкая веки, и прислушивалась к подозрительным звукам, а потом плюнула и перебралась к дочке под одеяло. Обняла, прижала к себе кровиночку. И отключилась.
    
    Следующий день прошел сумбурно, в разъездах и суете. На этот раз Айями сопровождал господин помощник. Имар целиком погрузился в подготовку к пуску системы отопления, устроив беспорядок на первых трех этажах и в подвале. С раннего утра двери в подъезде хлопали, ботинки топали, а трубы гремели. Оконные проемы в подъезде оказались затянуты полиэтиленом, а тропинка возле крыльца превратилась в широкую расхоженную дорожку.
    Люнечка вскоре перестала вздрагивать, привыкнув к резким громким звукам, и затеяла игру. А Эммалиэ проводила с напутствием: что бы ни увидели глаза при дневном свете, держаться стойко и не принимать близко к сердцу.
    За ночь квартира основательно проморозилась. Айями распахнула ставни, прогоняя полумрак. При естественном освещении картина погрома оказалась еще более удручающей, чем накануне вечером. От грозной надписи на зеркале остались красные разводы, а вот скабрезные рисунки в противоположном углу комнаты остались. Айями поспешно отвела глаза.
    Господин В'Аррас сказал:
    - Указывайте, что нужно выносить. Меня не ждите.
    И ушел.
    А что выносить? Айями растерянно оглянулась. Наверное, сперва мебель: платяной шкаф, комод, трюмо, стол, табуретки.
    Она любовно провела по полированной дверце. Пусть шкаф далеко не нов, зато дорог как память о Микасе, потому что стал первой покупкой в совместном бюджете молодой семьи. Комод и трюмо перекочевали сюда вместе с Эммалиэ. А вот диван, похоже, останется здесь. Потребуется затратить немало усилий, чтобы вернуть ему должный вид, поэтому овчинка не стоит выделки.
    Айями перебирала одежду и бережно складывала в коробки, в особенности Люнечкины вещи. Не время для брезгливости, всё пригодится. Что разодрано, можно заштопать, что замаралось, можно отстирать.
    Аккуратно уложила и кухонную утварь. Почему-то вандалы не позарились на посуду, хотя могли бы перебить, шутя, как и стекла. Следом отправились в коробку книжки и уцелевшие Люнечкины игрушки.
    Провела ревизию содержимого полок в кладовой, откладывая в сторону безвозвратно испорченное. И невольно удивилась: какой же злостью нужно обладать, чтобы за короткое время изуродовать с ожесточением практически каждую вещь? А может, злость не при чем, и грабители действовали хладнокровно и целенаправленно.
    Неожиданно пальцы нащупали гладкую поверхность. Стилет! Футляр попал в выемку и слился с полкой, сделавшись незаметным. Воистину чудо! Воровато оглядываясь, Айями засунула футляр на дно коробки, а сверху прикрыла тряпьем. Даганны сноровисто и молчаливо ворочали мебель, и на манипуляции в кладовой обратили полный ноль внимания.
    Неподалеку валялась крышка, оторванная от чемоданчика вместе с петлями. Еще вчера в нем хранились безделушки, милые сердцу и памяти Айями, а сегодня их затоптали ноги людей, равнодушных к амидарейской сентиментальности. Побродив по комнате, Айями отыскала свадебную фотографию. Вынула из рамки, очистив от осколков. Подобрала измятые листочки со стихами Микаса и аккуратно расправила. Это те воспоминания, которые никогда не забудутся, и Айями не раз покажет их дочке, рассказывая об её папе.
    Грузовик зафырчал, разворачиваясь. Даганны устроились в кузове, а кабина досталась Айями. Самый что ни на есть настоящий переезд, только повод нерадостный - усмехнулась она горько, провожая глазами фасад, ставший за эти годы родным. Когда-нибудь, когда утихнет обида, и святые даруют Айями прощение для мародёров, она вернется сюда. А до тех пор стены, запомнив тепло и уют семейного очага, будут дожидаться свою хозяйку.
    И опять даганны затаскивали на четвертый этаж мебель и коробки. Нанесли прорву снега на ботинках, и он растаял грязными лужицами. Дочка бегала по новому жилищу в чрезвычайно приподнятом настроении, забыв на время о принцессе Динь-дон и о Кнопке.
    - Мама, а у нас течет вода! А в туалете горшок сам смывается! - закричала, едва Айями появилась на пороге и добавила заговорщическим шепотом: - Я уже три раза пописала.
    - Это не горшок, а унитаз. Значит, поэтому пьешь воду кружками? - всплеснула руками Эммалиэ.
    В труде невесёлые мысли притупляются, а время бежит незаметно. Вечер в разгаре, а дел невпроворот. Уже руки отваливаются, а не выполнено и десятой части задуманного.
    Когда в дверь постучали, Айями открыла, не спрашивая и не боясь. Привыкла, что в квартире проходной двор. И обомлела.
    На пороге стоял Веч. В расстегнутой куртке и в фуражке с кокардой. Вот как есть, спрыгнул с подножки машины, не успевшей заглушить двигатель, и за пять секунд оказался на четвертом этаже. И хмурое лицо господина подполковника не предвещало ничего хорошего.
    Он и разрешения не стал спрашивать. Шагнул через порог и огляделся. Люня так и замерла среди коробок, уставившись на великана. И Эммалиэ распрямилась, забыв, что пол не домыт.
    Веч кивнул ей по-военному, здороваясь, и указал Айями в сторону кухни, мол, пойдем, есть разговор. Айями побрела следом.
    Сев, Веч пристроил фуражку на подоконник.
    - Ну, и как это называется? - спросил грозно. - Почему не идешь нам навстречу?
    - То есть? - растерялась Айями.
    - Где список пропавших вещей? Аррас его так и не получил. Как искать то, не знаю, что?
    - Не надо ничего искать. Пусть останется как есть.
    - Ты в своем уме? - вскипел Веч, но, заметив, что она испуганно вздрогнула, сбавил громкость: - Совершено преступление, и виновные должны быть схвачены и наказаны.
    - Виновных ищут по всему городу, и весь город меня костерит. Я и раньше пользовалась "особым" расположением, а теперь мне и вовсе отвесят двойную "благодарность", - ответила Айями, не поднимая глаз.
    - Почему молчала? - взъярился Веч. - Я устрою так, что никто тебя и пальцем не тронет. Но ты предпочитаешь терпеть и бояться своей тени.
    - Меня и так никто не тронул пальцем, - возразила Айями. И ведь правда, так и есть. Зато словами жалили и на жилище отыгрались. - А вот от чужих глаз и языков не спрячешься за замком.
    - Пойми же, глупая ты женщина, за любое преступление нужно держать ответ. Безнаказанность поощряет беззаконие.
    - Ну и пусть. Никто из даганнов ведь не пострадал. А все остальное - это наши амидарейские дела, - ответила упрямо Айями.
    - Чтоб тебя! - выругался Веч. - Сегодня они ограбили, а завтра убьют. Вернись твоя мать домой чуть раньше, ты бы не увидела ни её, ни свою дочь живыми, - пригвоздил он и продолжил добивать, заметив мертвенную бледность Айями: - У преступников было полчаса на всё про всё. За пять минут они собрали и вынесли всё, что имело ценность, а в оставшееся время спускали пар. Вот и скажи, кто это может быть? Тот, кто бывал у тебя, и знает, что и где лежит. Тот, кто быстро сориентировался в расположении комнат и не замешкался, сгребая трофеи.
    - Комнат-то всего две. И кладовая. Особых тайников нет, всё на виду, - пробормотала Айями, судорожно соображая, что ответить. - И подозреваемых полгорода. Все мы ходили друг к другу, потому что жили в долг. Сегодня занимают у меня, а назавтра я в должниках. Иначе не выжить.
     Веч помолчал, раздраженно выстукивая пальцами какой-то марш.
    - Что пропало?
    - Светильник. Аффаит, четверть мешка. Пимы... мои. Я в тот день ушла в сапогах на работу. Продукты забрали... Свечи, спички... Мыло... Масло... Нет, масло вылили... Ножи забрали... Может, что-то ещё по мелочи, не упомню точно.
    - Информативно, - проворчал недовольно Веч. - Ладно, поверю с большой натяжкой, что тебе некого подозревать. Но подумай вот о чем. Сегодня пострадала ты, а завтра пострадают и другие женщины. Безнаказанность раззадоривает, и в следующий раз дело не ограничится кражей. Шакалы войдут во вкус и ради легкой наживы, не задумываясь, поднимут руку и на старуху, и на ребёнка.
    Айями подавленно молчала.
    - Ну, хорошо. Указать на подозреваемых ты не можешь. Или не хочешь. Придется нам обыскивать каждый дом и каждый угол. Организуем допросы. На тех, кто не внушает доверия, обратим особое внимание...
    Веч давил каждым своим словом. Напористо давил, требуя правды. Давил, переключившись на доверительный тон уставшего человека. Первоначальная вспыльчивость, с которой он затеял разговор, сменилась вкрадчивыми интонациями. Взывал к жалости Айями, к сочувствию, разбудил угрызения совести.
    - Не могу я так... голословно обвинить кого-то, - выдавила она через силу. - Вдруг ошибусь? А человек-то окажется непричастным.
    - Так ведь и мы не рубим сгоряча. Проверим, побеседуем, выясним.
    Заколебалась Айями: рассказать ли об угрозах бандитов? И ведь правильно сказал Веч, и привел нужные доводы... Но тогда придется рассказать "от" и "до", потому как он не станет довольствоваться невнятным беканьем и вытянет всю подноготную, начиная от встречи с раненым парнем после ночной облавы. Потянутся ниточки, и раскрутится клубок, и неизвестно, как поступит Веч: отнесется снисходительно к секретам Айями или со всей строгостью, и грозит ей арест и депортация. А то и с дочкой разлучат, с даганнов станется. Во всем, что касается предательства, те не отличаются особой фантазией. Для них враг - он и есть враг, под какой бы личиной не прятался.
    Веч словно чувствовал ее сомнения. Замер, выжидая.
    Поколебалась Айями... и помотала головой, мол, увы, помощи от меня никакой.
    Он раздосадованно хлопнул ладонью по колену и поднялся пружинисто.
    - Ясно. Что ж, с твоими подсказками нашли бы виновных быстрее. А так придется проверять всех подряд, без разбора, - сказал сурово.
    Совсем застыдил. Опустила Айями голову, пряча свою неловкость. А Веч прошагал в комнату.
    - Хоть бы вы её вразумили, - обратился к Эммалиэ на амидарейском и, надев фуражку, стремительным шагом покинул квартиру.
    Эммалиэ встревоженно обернулась к Айями. Хоть разговор на кухне и велся на даганском, Эммалиэ хватило ума догадаться о его содержании.
    
    ***
    
    Веч с хрустом размял пальцы, сложив в замок.
    - Итак, что имеем?
    Крам начал объяснять, водя карандашом по карте города:
    - Проулок длиной двести тридцать метров, заканчивается тупиком. За ним находится пустырь со свалкой и стихийные постройки - погреба и сараи, точнее, то, что от них осталось. Здесь, здесь и здесь - Крам показал на карандашные пунктиры, - к пустырю ведут тропинки. Они давно и хорошо утоптаны, поэтому свежие следы неразличимы, кроме тех, что частично сохранились в квартире, в подъезде и возле подъездного крыльца. Отпечатки протекторов принадлежат армейским амодарским сапогам с высокой степенью изношенности. В квартире орудовали трое, причем один из них косолапит, а у второго проблемы с левой ногой, возможно, не хватает части пальцев после обморожения. Комплекция всех троих ушлепков характерна для амодаров. Прочих примет, по которым наши следопыты определили бы их передвижения от подъезда, не обнаружено. Вероятнее всего, ушли пустырём, там много утоптанных сквозных тропинок. Пустырь лежит в границах освещаемых улиц, они многолюднее и патрулируются. Далее начинаются развалины.
     Под развалинами подразумевался обширный некогда жилой район из одно- и двухэтажных амодарских жилищ, разграбленных во время войны. Теперь брошенные дома разбирались руками амодаров по кирпичикам, и стройматериалы доставлялись на станцию.
    - В проулке шесть домов. Наш - последний в ряду, рядом с пустырем. Крайний подъезд, первый этаж, окна выходят в проулок. Из-за углового расположения видимость со стороны проулка и со стороны двора ограничена, поэтому свидетелей практически нет. Подъезды заселены, от силы, на четверть, а некоторые полностью пустуют. Взять хотя бы дом напротив. Фактически в нем жилыми являются шесть квартир из сорока, да и те смотрят окнами на противоположную сторону.
    - Тем не менее. Не верю, что никто из амодаров не видел и не слышал.
    - И слышали, и видели. Кто услышал, тот побоялся и предпочел тут же забыть.
    - Как страусы засунули головы в песок, - усмехнулся Веч. - Быстротекущая потеря памяти. Или массовое онемение языков. Заразная инфекция.
    - И не с такими диагнозами вылечивали, - ответил оптимистично Крам. - Кое-что нам удалось выудить из амодарских овец. Итак, что известно на данный момент? Очевидцы будто бы видели трех мужчин без поклажи, но в разное время и поодиночке. И не могут внятно сказать, куда те направлялись, не могут внятно описать приметы, поэтому неясно, разные ли это типы или одно то же лицо. Опознать их не смогли.
    - Грабили втроем, а то и большим числом. Четвертый мог стоять на стрёме, - заключил Веч. - Наобум или по сценарию?
    - Следили из дома напротив, завели лёжку в пустующей квартире. Свежая, меньше недели. Вот как ривалы отбыли, так и обосновались. Возможно, следили поочередно, меняясь.
    Веч выругался.
    - Вот объясни, как получилось, что среди бела дня какие-то говнюки шастают по городу незамеченными? Мало того, обжились под нашим носом и посмели - посветлу! - внаглую грабануть квартиру.
    - Ну, вот так и получилось, - развел руками Крам. - Потому что не хватает людей для патрулирования и осмотра домов. А все закоулки в этом городишке не обойти и за день. К тому же, их обход не предусмотрен в маршрутных схемах патрулей. И какие, к бесам, могут быть облавы, когда в гарнизоне каждый человек на счету и занят делом?
    - Значит, в гарнизоне кто-то неправильно распределил время на дела и на отдых, - не унимался Веч.
    - Отлично! Зато кто-то как нельзя кстати вернулся и скоренько наведет тут порядок, - парировал Крам. - Настругает роту-другую солдат, растянет время в сутках, и сразу попрем как танки.
    Ладно, пошутили, отвлеклись и вернулись к делу.
    Веч потребовал расписать хронологию событий. Поминутно.
    - Амодарки ж как привыкли к определенному распорядку, так от него и не отступают. Старуха с ребенком в хорошую погоду гуляют, от получаса до сорока минут по одному и тому же маршруту. Едва вышли из дома и свернули за угол, так и пошло-поехало. Сгребли всё ценное в первые минуты...
    - И потратили полчаса, чтобы всласть нагадить, - закончил Веч.
    - Закрыли ставни, чтобы приглушить звон стекла. Били окна напоследок, уходя. Однако ж хватило ума не колошматить посуду, чтобы не привлекать лишнего внимания. Веч, они знали, что и где лежит, поэтому не мешкали. Они бывали там раньше, и твоя мехрем их знает.
    - Но отказывается назвать. Говорит, в трудные времена весь город ходил друг к другу, чтобы занять в долг. Так что под подозрением любой. Что было потом?
    - Награбленное унесли и схоронили в укромном месте, а потом поодиночке разошлись в разные стороны налегке. С поклажей-то человек гораздо приметнее. Нахапанное намеревались забрать позже, когда утихнет кипиш.
    - Стало быть, надо искать схрон.
    - Уже нашли. На чердаке и в сарае на пустыре. Бесовы выродки с умом спрятали, но и мы не пальцем деланы. Шум поднимать не стали. Дождемся, когда пожалуют за схроном, и возьмем на горячем. Или нет, сперва проследим, узнаем, какими тропами говёныши шлындают по городу.
    - Одного не могу понять. Местные знают, что мы вытрясем из них всю душу, но найдем виноватых. И не побоялись пойти на разбой.
    - Что ж тут непонятного? - Откинувшись на табурете, Крам смачно потянулся. - Психология амодаров такова, что твоя мехрем бы стерпела и слова не проронила о грабеже, сохранись окна в целости. Кров есть, мороз не страшен, и на том спасибо. А так пришлось ей выбирать между амодарской сплоченностью и здоровьем ребенка. Сглупили бесовы клопы, побив стекла. Вошли в раж, лишь бы покрасочнее нагадить. А сейчас дожидаются, когда утихнет наша буча, и дождаться не могут. Надеются, что грабили не впустую, и схрон цел, не найден.
    - Эх, не спугнуть бы сволочей!
    - Устроим всё в лучшем виде. Для пущей достоверности пошумим в районе денек-другой. Допросы, обыски, патрулирование... А потом свернём здесь контору и пустим слух, что след уходит... эээ... например, к станции. Перебросим силы туда, будем для виду шуметь и перетряхивать, а схрон оставим под наблюдением. Посадим лучших охотников из ваших, из земных.
    Веч кивнул, соглашаясь и с планом, и с заслуженной похвалой товарища. В земных кланах молодняк сызмальства приучают выслеживать добычу - часами, сутками. Затаившись, став невидимками. Невзирая на холод, голод и прочие трудности. "Я здесь и я нигде" - таков девиз охотников, преуспевших в мастерстве маскировки и слежки. Они не подведут, и амодарские ушлёпки будут схвачены с поличным.
    На том и порешали.
    - Доложил Лигху о приезде? Надеюсь, ты не в самоволке? И надолго ли прибыло ваше вашество в наши провинциальные края? - с церемонным поклоном поинтересовался Крам.
    Веч не поддержал хохму, потому как не до веселья сейчас. Сперва он самолично оторвет головы амодарским шакалам, покусившимся на безопасность его женщины, а уж потом можно позволить себе и расслабиться.
    - Доложил. Не в самоволке. Задержусь по своему усмотрению, - ответил кратко.
    Не скажешь же товарищу, что сухие бесстрастные слова помощника ("Да, в целости и безопасности, физически не пострадали, и волосок с головы не упал. Жильем и питанием обеспечены. Ведется расследование. Ситуация под контролем") подействовали совсем не успокаивающе и возымели обратный эффект. Веч, положив телефонную трубку, наскоро собрал вещмешок и отправился в приемную генштаба - за увольнительной с открытой датой, по чрезвычайным семейным обстоятельствам. И ему не отказали. Ведь семья - это святое.
    ________________________________________________________
    Нибелим* - фосфоресцирующая горная порода. При особой обработке дает яркий свет в течение нескольких десятков лет в зависимости от естественного освещения. Чем темнее, тем сильнее разгорается нибелим.
    
     46
    Привычки - вещь хорошая. Тем более, многолетние привычки. Тем более, привычки, ставшие атрибутами ежедневных забот. А как быть, если устоявшийся годами режим дня порушен, а привычки накрепко въелись в подкорку?
    Не нужно катить бидон с тележкой к полынье, не нужно греть воду, не нужно выносить помои на улицу, да и прочие бытовые хлопоты стали легче, и оттого быстрее с ними справляешься.
    Но привычки-то никуда не делись.
    Вот и сегодня Айями и Эммалиэ, не сговариваясь, проснулись в рань-прерань, впрочем, как и вчера, и позавчера, и поза-позавчера. На работу нескоро, а чем убить свободное время, непонятно. И шуметь-греметь по хозяйству нельзя, Люнечка еще спит.
    Для обустройства на новом месте Айями освободили от работы аж на два дня вместо одного. И женщины воспользовались снисхождением: раскладывали, расставляли, протирали, вытряхивали, мыли. Расставили образа святых в углу комнаты. Повесили занавески. А как только отложили тряпки и оглядели масштабы проделанного, так и начали выходить из оцепенения.
    Здесь всё не такое. Высокое, просторное, светлое. Оно могло бы понравиться с первого взгляда. И понравилось бы, если бы не обстоятельства, этому предшествовавшие. А в памяти остались скрипучие полы, неровный потолок, теснота комнаты и сумрачность низких окон, закрываемых листьями старого клена.
    Цеплялось в памяти и не желало исчезать. Потому что еще свежо. Потому что там все родное, все своё. Безнадежно изгаженное чужой злобой и подлостью. Но еще не скучается по нему, потому как рано. Ностальгия - как хорошее вино, которому необходимо выстояться. Зато ощущение потери не в пример остро, но со временем, наоборот, притупится.
    Как убить время утром, когда проснулся рано, и на работу нескоро? Выпить бодрящего чаю. Устроиться у окна и смотреть на построение солдат у комендатуры, смотреть, как разъезжаются грузовики с пленными на лесоповал, и как неспешно шагает даганский патруль по улице. И думать. Размышлять.
    Даганны провели обыски, но ничего не нашли. И устроили допросы с пристрастием. Проговорился ли кто-нибудь о "племяннике", гостившем у Эммалиэ долгое время? Сиорем вполне мог ляпнуть что-нибудь эдакое. Или Ниналини, испугавшись угроз о депортации в Даганнию.
    Веч вернулся в город, узнав о разбое, или с другой целью?
    Вдруг он поймает грабителей? И одним из них окажется Диамал. Учинят ему даганны допрос со всей жесткостью и узнают немало интересного о том, что связывает Айями с Сопротивлением.
    А она и бояться устала, выдохлась, что ли? Какое-то опустошение в душе и в теле, близкое к равнодушию.
    Напрасно. Страх - естественная защитная реакция, бесстрашные долго не живут.
    Пожалуй, быстрее всех адаптировалась к новому жилищу Люнечка. Она восторгалась всем и вся, пока взрослые пребывали в раздрае.
    - Мама, у нас течет горячая водичка!
    - Баба, смотри, за окном фонарики! И ночью светло!
    - Мама, смотри, как я умею! - прыгала на кровати с панцирной сеткой. И прикрикивания взрослых не пугали.
    Одно радовало: упиваясь новизной места обитания, дочка забыла о своих подопечных - принцессе Динь-дон и Кнопке. Вспомнила разок и, удовлетворившись отговоркой, успокоилась.
    На стуки, шаги и мужские голоса в подъезде быстро перестали обращать внимание. Даганны запускали систему отопления: меняли размерзшиеся трубы и монтировали в подвале котельную. Об этом сообщил Имар, заглянувший с проверкой целостности батарей.
    - Освоились? - спросил весело, осматривая чугунные звенья. И напевал под нос, если Айями, конечно, не ослышалась. Сразу видно, человек в своей стихии, и ему нравится заниматься любимым делом.
    - Да, спасибо, - ответила она вежливо.
    - Что ж, батареи целые, менять не придется. За котельной будем присматривать, не замёрзнете. А вот на нижних этажах придется заново прокладывать стояки. За неделю должны управиться.
    Молодец Имар, сдержал слово, и даже раньше обещанного. Неделя не минула, а в батареях зажурчала вода, нагревая металл. С запуском отопления отпала надобность еще в одной укоренившейся привычке - чистке и топке печки.
    А уж как удобно добираться до работы! Пять минут неспешной ходьбы от подъезда - и вот она, комендатура. В окне машет рукой Люнечка, провожая маму, но с крыльца комендатуры этого, увы, не видно.
    Словом, с переселением в новое жилище, появилась куча преимуществ, а все равно Айями внутренне упрямилась и не могла смириться.
    
    Айями отсутствовала на работе два дня, а показалось, что пролетела вечность. Вроде бы и комната та же, и тот же стол, и та же печатная машинка в углу, но всё незнакомое, даже карандаши в подстаканнике. Зато напарницы - словно и домой не уходили - мгновенно вернули к реальности. Вспорхнули с мест, завидев Айями.
    Конечно же, ограбление было у всех на слуху, и от уха к уху обрастало фантастическими сплетнями, и, конечно же, девушкам не терпелось узнать подробности ужасного происшествия из первых уст.
    А и особо рассказывать не о чем. Начала вспоминать Айями, да поднялся ком к горлу, и голос дрогнул. Напарницы не стали выпытывать, поняли: не время лезть с расспросами. Зачем бередить душу, и так хватает переживаний.
    - Мне тоже предложили переехать, - выпалила вдруг Мариаль и покраснела. И гадать не нужно, кто посоветовал. Однако ж Айями напомнила упреждающим жестом, мол, не забывайте о "жучке" в комнате. Но Мариаль отмахнулась, видимо, решив, что выдала не такой уж значимый секрет. Гораздо важнее услышать мнение компаньонок. Сопричастных.
    - И? - спросила с интересом Риарили.
    - Я в раздумьях, - ответила неуверенно Мариаль и обратилась к Айями: - А вы что посоветуете?
    - Я?! - изумилась та. - Боюсь, плохой из меня советчик. В этом вопросе на меня мало надежды.
    О, Мариаль, святая простота. Как можно опираться на мнение Айями? Обстоятельства вынудили её принять предложение даганнов, а отнюдь не жажда комфортной жизни.
    - Аррас... Мне сказали, по вечерам там освещается подъезд и двор. И есть горячая вода, и канализация, - сказала мечтательно Мариаль. - И душ!
    - Ого! - изумилась Риарили.
     "Как дети, право", - подумала раздраженно Айями. Если бы ей выпала возможность выбирать, она предпочла бы остаться там, где все знакомо и исхожено вдоль и поперек.
    Однако ж, пора возвращаться к переводам, вникать в термины и фразеологические обороты. И выкинуть из головы постороннюю чепуху.
    
    Мариаль недолго раздумывала. Или ее эчир* привел веские доводы, или соблазнил обещанный комфорт. На следующий день Мариаль не пришла на работу, а по возвращению домой Айями увидела у подъезда грузовик, из кузова которого даганны стаскивали мебель и заносили на пятый этаж. Такая же неказистая утварь, как и у нас, отметила Айями. Этажом выше что-то двигали, чем-то гремели, что-то роняли.
    Айями посторонилась, пропуская солдат, несших наверх комод.
    - Кто-то переезжает? - спросила у Эммалиэ.
    - Да вот, полдня таскают. Видать, немало скарба, - ответила та, прислушиваясь к звукам наверху. - Так, красотули, марш мыть руки и ужинать. Суп остывает.
    А следующим утром Айями, спеша на работу, столкнулась в подъезде с напарницей. Оказывается, Мариаль заняла квартиру этажом выше.
    - Здравствуйте, мы с мамой теперь у вас в соседях, - сказала весело.
    Айями поздоровалась, растерявшись. Вот так неожиданность! Не пожалеет ли напарница о скоропалительном решении?
    Но дни шли, а Мариаль и не думала унывать, наоборот, с переездом расцвела и пребывала в хорошем настроении, забыв о хандре, одолевшей в последнее время. Странное дело, подумала Айями, оказывается, кто-то по доброй воле спешит занять даганские хоромы с горячей водой и душем.
    Конечно же, Мариаль заметила её молчаливое неодобрение, ведь у амидарейцев развитая интуиция.
    - Вы осуждаете? - спросила, когда переводчицы возвращались домой после работы.
    - Отчего же, это твое право, - ответила Айями с прохладцей. И чертыхнулась, потому как, видимо, неважнецки маскировала свою неприязнь.
    - У нас и так осталось мало поводов для радости. Хочется успеть... запомнить... прежде чем мы с мамой уедем. Неважно куда, на север или в Даганнию, - пояснила девушка просто, и Айями устыдилась своей резкости. - Соседи давно догадались. Меня не задевает их грубость, я беспокоюсь за маму. На прошлой неделе кто-то оставил послание на нашей двери. Написали мелом, кто я такая есть, и что меня ожидает. На вашем примере я увидела, что это непустые угрозы.
    - Господин В'Аррас знает?
    - Что вы, конечно же, нет! Иначе моих соседей уже депортировали бы в Даганнию. Я понимаю, хороший покровитель заботится о своей мехрем*, и зачастую такая забота чрезмерна, но любое действие рождает противодействие. Защищая меня от недобрых людей, Аррас усугубит ситуацию в сто... нет, в тысячу раз. Они же амидарейцы, как и я. И пострадают из-за меня.
    Получается, Мариаль тоже оказалась заложницей амидарейской солидарности. И не может выдать соседей, и боится анонимных оскорблений с угрозами.
    - Хватит думать о других, давай думать о нас, - сказала Айями, взяв спутницу за локоть. - Заходи к нам как-нибудь, попьем чаю. Соседи как-никак. Как думаешь, в квартирах есть "жучки"?
    - Нету, - ответила Мариаль уверенно. - Аррас бы сказал.
    И как ей удается выведывать у господина помощника разнообразные сведения? Он сдержан и спокоен и не похож на болтуна.
    Нет, Мариаль не резидент. Не может им быть. Айями даже головой встряхнула, прогоняя прочь шальную мысль.
    
    Пример Мариаль оказался заразителен. Не прошло и недели, как Айями с удивлением узнала, что пустующие квартиры в подъезде понемногу заполняются. Нашлось достаточно женщин, прислушавшихся к предложению своих эчиров*: одни амидарейки убоялись повторения несчастья, приключившегося с Айями, другие жили в постоянном страхе за свою жизнь и за жизни детей. И Оламирь переехала, заселившись этажом ниже, и прочие женщины, которых Айями знала в лицо, но была с ними незнакома. Одни работали в госпитале, вторые - в гостинице, третьи - на станции. Даже Риарили переехала с матерью, правда, долго тянула. Видимо упрямилась и не верила, что может пострадать от злых людей ни за что ни про что, но Имар переубедил. И потому, не в пример Мариаль, отнеслась к переезду с недовольством, которое нет-нет, да и проскальзывало в словах.
    А стоило ли удивляться скорости, с которой амидарейки собрали нехитрый скарб и сбежали из нажитых мест? Приключившаяся с Айями беда красноречивее всех слов показала, с какой жестокостью могут столкнуться женщины, принявшие покровительство даганнов, так что и уговаривать особо не пришлось.
    Даганны же, видя подобную прыть, начали стеклить первые этажи, приводя их в порядок.
    При встрече Айями здоровалась с соседками, они отвечали: кто приветливо, кто смущенно, некоторые отводили глаза. Кто-то переехал с детьми, кто-то с матерями, с сестрами, и лишь Оламирь шиковала в одиночку. Иногда вечерами, когда Люня засыпала, через перекрытия доносился смех белокурой красотки. Как она убивает свободное время? Бесконечные дни, тянущиеся нескончаемой чередой. А ведь теперь и Айями может себе позволить не работать переводчицей. Дома есть всё и ещё будет. Только попроси, Веч достанет и продукты, и игрушки, и хозяйственную мелочевку, и лекарства. Нет, ни за что! Айями сойдет с ума от безделья в четырех стенах. К тому же, неизвестно, как повернется жизнь, и знание даганского может пригодиться в будущем. Поэтому нужно штудировать и совершенствовать.
    Этажом выше поскрипывали полы, наверное, мама Мариаль доковыляла до ванной, опираясь на стену. Удивительное ощущение, от которого Айями успела отвыкнуть. Со всех сторон её окружали соседи, точнее, соседки. Не суть важно, главное, дом ожил, задышал. Как раньше, до войны, без бед и нужды. Никто не бегал друг к другу за поварешкой супа в долг и не обменивал консервы на теплые ботинки и свечи. Под крышей одного дома собрались женщины, сделавшие когда-то свой выбор. И теперь их переезд стал публичным признанием данного факта перед соплеменниками. Оттого еще выше выросла незримая ограда между теми, кто согласился стать мехрем*, и прочими амидарейцами.
    Поначалу Айями пыталась угадать, с кем из офицеров крутят соседки, и где встречаются, в гостинице или в клубе? А потом бросила пустую затею. Зачем? У каждого своя несахарная жизнь, и неэтично запускать в неё свой нос.
    Теперь и после работы переводчицы добирались вместе домой и расходились: кто на третий, кто на четвертый, а кто на второй этаж. А во дворе стайка мальчишек строила снежные баррикады без опаски быть избитыми сверстниками. Зато ручеек просителей иссяк, потому как не стало общих точек соприкосновения с горожанами. И Эммалиэ лишилась доступа к местным сплетням, гуляя с Люнечкой в пределах двора.
    Информационный вакуум тяготил. О чем говорят в городе, какими слухами живут, какие настроения витают среди амидарейцев? Прежде Эммалиэ узнавала последние новости от знакомых, но после переезда словно забыла дорогу в гости.
    - Ничего не могу с собой поделать, - призналась она Айями. - Мне кажется, весь город знает, кто ограбил, и все молчат, покрывают, даже мои товарки. И смеются за спиной, мол, так нам и надо, заслужили.
    Свежие впечатления вскоре приелись, и, освоившись на новом месте, дочка вспомнила о своих питомцах.
    - Мама, а когда вернутся Динь-дон и Кнопка?
    Пришлось Айями придумывать отговорки.
    - Они отправились в путешествие, но скоро вернутся, милая.
    Отговорки помогали недолго, и Люнечка снова начала капризничать и плакать:
    - Пусть они вернутся! Они потерялись и не могут найти наш новый дом. Баба, пойдем за ними!
    Эммалиэ ответила, не подумав:
    - Может, в другом месте им понравилось больше, чем у нас?
    Зря она так сказала, чем вызвала новый виток слез и истерик:
    - Ну, почемууу? У нас настоящий замок, есть печеньки и конфетки, и новые одёжки для Динь-дон!
    Измучились женщины, уговаривая и обещая. Придумывали разные занятия, чтобы отвлечь дочку, - ничего не помогало. Люнечка скучала по старым подружкам, и новые ей были не нужны. Однако ж, святые послали передышку, высушив горючие детские слезы. Люнечка познакомилась с девочкой лет пяти, дочкой амидарейки со второго этажа, теперь они играли во дворе, и новая дружба отвлекла Люню от исчезновения питомцев. У той амидарейки, кстати, была и девочка постарше, лет семи, и она со взрослой снисходительностью играла с малышней.
    
    Имар со всей увлеченностью погрузился в ремонтные работы в подъезде амидареек, однако успевал решать и свои инженерные проблемы, и проверять завершенные переводы. Поистине, его энергичность поражала.
    - Ну как, новое жилье не хуже старого? - поинтересовался он у переводчиц.
    - О, бесподобно! - ответила за всех Мариаль.
    - Не мёрзнете?
    - Нет, что вы, нам тепло и даже жарко. Вчера открывали форточку для проветривания, - похвасталась Мариаль.
    А Айями и Риарили сдержанно поблагодарили за все хлопоты, что легли на плечи даганнов с заселением подъезда.
    Похоже, Имара обескуражила скудность похвал. Конечно, он же привык, что амидарейки расточают хвалебности словно патоку, но виду он не подал.
    
    Веч, ворвавшись единожды по приезду в квартиру на четвертом этаже, больше не докучал вниманием и не давал о себе знать. Видать, занялся поисками грабителей. Или еще какими-нибудь неотложными заботами. Записки от Веча не приносили, да и сам он не заглядывал в кабинет переводчиц. И не потому что показательно воспитывал, игнорируя, а потому что был завален делами по самое не хочу. В первое же утро по выходу Айями на работу встретился на лестнице в комендатуре и сказал озабоченно, совершенно не стесняясь следующих за ним офицеров:
    - Меня не жди, пока амодарским ушлепкам шеи не сверну. По всем вопросам - к Аррасу.
    И последовал дальше. А Айями так и осталась стоять с ошарашенным видом, не успев покраснеть от стыда. Не то чтобы об их отношениях никто не догадывался, но все-таки поддерживалась иллюзия "как будто бы они малознакомы и ничего особенного между ними нет". А тут бац, и махом раскрыл хиленькую конспирацию перед сотоварищами. Выставил как само собой разумеющееся.
    Занят и занят, Айями же проще. Свободного времени вагон и маленькая тележка, обустраивай новое жилище, учи вечерами разговорный даганский, штудируй термины, занимайся поделками с дочкой, и думай, думай, как выкрутиться, когда господин подполковник поставит лицом к лицу с Диамалом и скажет: "Вот этот амидареец уверяет, что ты связана с Сопротивлением. Твои оправдания?"
    ***
    Эти дни действительно выдались для Веча насыщенными. Даже чересчур.
    В отсутствие напарника Крам запустил гарнизон по простой причине. Товарищу не давал житья недавний приезд ривалов, точнее, его истинная подоплека.
    - Хитрож*пые альтруисты. И тогда не верил, и сейчас, что они морозили здесь кишки, чтобы доставить вакцину, - ворчал Крам.
    - И провели ревизию городских зданий, - напомнил Веч. Не сегодня-завтра из генштаба пришлют проект акта приема-передачи капитальных строений для подписания обоими сторонами.
    - Ну да, ну да, - ответил Крам скептически. - Носом чую, у ривалов был шкурный интерес. Поехали бы они за тридевять земель, прогуляться в городишке, в котором нет ничего стоящего.
    Он и так, и сяк, и на разные лады анализировал визит ривалов. Нарисовал маршруты едва ли не посекундного их передвижения по городу, прокручивал записи прослушивания, ища скрытый смысл в словах и в сопливом чихании.
    - Если целью ривалов была передача сведений связному, значит, они её добились, но как? Местных мы близко не подпускали. Но связной каким-то образом получил информацию, иначе ривалы бы не уехали, не убедившись.
    Веч пожал плечами:
    - Признай, ты пристрастен. Задело, что Жети на тебя начхал?
    - Бесов в зад твоему Жети с его недовольной мордой, - отмахнулся Крам. - Как подумаю, что нас держали за дураков, и что истина где-то рядом, на поверхности, а мы не видим, сразу начинают чесаться руки, и хочется воплотить в жизнь пожелание твоему приятелю Жети .
    - Он мне не приятель.
    - Ну, и зачем его защищаешь? Лучше бы подсказал что-нибудь дельное.
    Снова и снова Крам прокручивал катушки с магнитными лентами и снова и снова изучал схему перемещения ривалов по городу.
    - Неспроста "страус" насвистывал, может быть, в свисте зашифровано послание, - пришло ему в голову. - Что за мелодия, кто знает? Её разве что глухой не слышал. Пацанва крутилась рядом с ривалами и разнесла по городу.
    Вот неугомонный. Привлек офицеров из гарнизона, и те выяснили через амодарок - своих мехрем* - что Жети насвистывал амодарскую песню. Простенькую, из трех куплетов и припева. Записали слова песенки на амодарском, и Крам подключил дешифровщиков. Те и так вертели текст, и эдак, - ничего не получалось. Требовался ключ.
    - Какие певуны, такие у них и песни. Амодары сами из себя невнятные, и песни у них с повторами, - ворчал Крам. - То ли дело, наши песни. Строчка за строчкой - и так до конца. Любо-дорого послушать.
    Тут как нельзя вовремя один из офицеров доложил, что узнал от своей мехрем: песня изначально считалась ривальской, а позже была адаптирована под местный язык.
    Много ли нужно Краму для нового витка вдохновения?
    - Видишь, откуда ноги растут? Точнее, торчат ривальские уши, - разошелся он. - По большому счету, язык песни не имеет значения для связного. Должно быть что-то, объединяющее и ривальскую, и амодарскую версию. Одинаковое для обоих вариантов. Что бы это могло быть? - размышлял он, кружа по кабинету. - Нечто универсальное, общепринятое, вне зависимости от знания языка... Ноты! Вдруг у ривалов и амодаров общее нотное письмо?
    Ладно, с нотной грамотой амодаров достаточно быстро разобрались, спасибо мехрем лейтенанта Д'Укера. А какова вероятность отыскать в гарнизоне того, кто разбирается особенностях ривальской нотной азбуки?
    Практически нулевая. Нет в гарнизоне поклонников ривальских песен.
    Но и в этом вопросе Краму неожиданно свезло. Не зря же ривалы столько лет вкладывали в Доугэнну свои знания, они приложили руку и к окультуриванию варварского народа. На клич, брошенный по гарнизону, отозвался солдат из штормового круга. До войны он подростком в школе помогал ривальской учительнице музыки перекраивать песни её страны на доугэнский лад. Худо-бедно, нарисовал солдат как смог и что вспомнил: и число линеек в нотном стане, и высоту нот, и их расположение на линейках.
    Всех подключил Крам, никто в гарнизоне не уснул неохваченным. Не впустую развел суматоху: версия о схожести нотного письма амодаров и ривалов подтвердилась, разве что у последних мудрёные традиции распространились и на правила написания нот - до миллиметра, до закорючки.
    Крам потирал руки в предвкушении.
    - Две строчки в куплете и две в припеве. Основной смысл кроется в них. Повторы в расчет не берем, - постучал по расчерченному листку с нотами.
    Так-то оно так, но как воспользоваться неожиданным открытием, Крам не представлял. Изучал листок с нотами под лупой. Прикладывал к зеркалу, надеясь увидеть в отражении ответ. Зачеркивал лишние, по его мнению, ноты. Рисовал нотную линейку справа налево и задом наперед. Подключил дешифровщиков.
    Ничего не выходило.
    Нотная версия зашла в тупик.
    Крам ходил мрачнее тучи.
    Пора бы вернуться напарнику из мира фантазий на бренную землю: туда, где планируются схемы движения патрулей, составляются графики смены караулов и распределяются обязанности в казарме. Ежедневный кропотливый и скучный труд, не считая выполнения приказов командования.
    Пока охотники в засаде караулили схрон в ожидании амодарских бандитов, Веч занялся выполнением указания генштаба, а именно поисками "крота", о котором упомянул уполномоченный генштаба Э'Рикс. И Крама подключил, хватит ему отлынивать.
    - "Крот" - не тот, что передает партизанам информацию, "крот" - тот, от кого эту информацию получают. И он не догадывается о своей роли, - заключил мастер по версиям.
    - Для получения информации нужно понимать доугэнский язык. Например, амодарки могут подслушивать наши разговоры и сообщать нужному человеку.
    - Конечно. Например, переводчицы, - сказал Крам со значением.
    - Или офицеры из списка выкладывают амодаркам секретные сведения, например, ты - своей мехрем, - ответил Веч. Его уязвило предположение напарника о том, что Аама подслушивает под дверью и выведывает военные тайны. За себя бы он поручился накрепко, что не выдал своей мехрем ни одного стоящего секрета.
    - Ополоумел? Она же на доугэнском ни бум-бум.
    - Зато ты поднаторел в амодарском. Вполне мог ляпнуть после утех.
    - Я бы тебе ответил, как полагается, по-нашенски, но неохота, голова не тем занята. Давай мыслить конструктивно. Пленные могут знать доугэнский, как и местные работяги, но с нашими конвоями они не контактируют, поэтому утечка исключена. Амодарки либо не знают нашего языка, либо умело скрывают. Собирают информацию, которая плохо лежит, и передают проверенному человеку. Это первая гипотеза. И вторая: кто-то из офицерского состава невзначай выдает своей мехрем ценные сведения. Не специально, конечно, а отбив себе мозги в постели, - заржал Крам.
     - Тем не менее. Нужно проверить обе гипотезы.
    Тут же и порешали. Во-первых, ограничить круг причастных лиц. Во-вторых, организовать секретную комбинацию, на которую и ловить "крота". Устроить так, чтобы амодарки ненароком подслушали важный разговор на доугэнском, и подготовить засаду в условленном месте. В-третьих, забрасывать ложные удочки в гостинице, в столовой, на станции, в комендатуре - словом, везде, где работают амодарки. И, в-четвертых, начать проверки офицерского состава, подкинув ложную информацию.
    Задача посильная, но требующая тщательной подготовки. Нужно продумать несколько фиктивных комбинаций, чтобы амодарские партизаны не почуяли подвох. И с тщательностью распределить обязанности причастного персонала без ущерба для повседневных гарнизонных работ. И не забывать о своей доле обязательств в комиссии по определению новых границ. Словом, немерено забот. Какое там плотские желания, тут и поесть некогда.
    Карту города изрисовали вдоль и поперек метками и крестиками, планируя подставные маневры для "крота", аж троится в глазах от квадратиков домов и полосок улиц. Сейчас бы кофе да погорячее, а то в глаза будто насыпали песка. Заодно и мысли упорядочатся.
    Веч неспешно потягивал бодрящий напиток и смотрел на карту города. Архитекторы из амодаров такие же, как и певуны, не иначе им бесы нашептывали, где копать и строить. В центре - площадь с комендатурой, от площади во все стороны расходятся улицы, а от них - проулки. Словно ветви дерева, ствол которого - главная улица, идущая от тракта к центру города. И дома - листочки. Вот здесь гостиница, госпиталь, крематорий. А этот прямоугольник - дом, в котором теперь живет мехрем.
    Не может быть, чтобы подслушивала и передавала. Хотя по вечерам после работы якобы осваивала с родственничком разговорный доугэнский, кто знает, чем он бахвалился перед амодаркой, очаровавшись женской наивностью и простодушием.
    Придется проверить и переводчиц. Хотя бы для того, чтобы опровергнуть домысел напарника и не сомневаться в ней.
    - Крам. Крам! - повысил голос, и тот вскочил с тахты, на которой задремал. - Дай-ка записульки с нотами.
    - Самое время, - проворчал тот, потягиваясь. - Сейчас принесу. Зачем тебе?
    Затем. Если замкнуть нотные линейки в круг, центр которого придется на городскую площадь, а ноты распределить равномерно по линейкам, то...
    - То что? - загорелся азартом Крам.
    - То ноты укажут на... - Веч торопливо рисовал на листочке, показывая другу принцип, который неожиданно пришел в голову. - Укажут на... здания. Дома. Примерно вот так, - показал, наложив листок на карту и совместив центры. И получится...
    А ничего не получилось и не совпало.
    - Я ж нарисовал на глазок, а нужно по циркулю, - пояснил Веч. - У ривалов всё четко отмерено, даже в нотах.
    - Значит, найдем циркуль. - Крам направился к двери, в инженерной службе, несмотря на полночь, найдутся принадлежности для черчения. Почти вышел, но вернулся. - Погоди, для чего замыкать ноты в круг?
    - Бесы нашептали, - ухмыльнулся Веч. - В клане отца жили ривалы, с одним из них приехала дочь. Представляешь, привезла бандуру с клавишами и наигрывала. Мы, мелкие, втихаря пошучивали, охота же через две страны тащить неподъемную гробину и тренькать на ней. Ривалка вся из себя была фифа, возомнила, что ее долг - прививание нам, дикарям, любви к возвышенному. Воспитывала в нас благородство, требовала, чтобы мы по очереди переворачивали страницы с нотами, покуда она играла. В книжке с нотами были нарисованы похожие круги с непонятными значками, в общем, скукотища. Отец знал нас как облупленных и велел вести себя цивилизованно, не обижать фифу. Мы, конечно, старались не хохмить, но, сам понимаешь, получалось плохо. Ну, ривальская фифа и назвала меня необучаемым поленом, которому не дано постичь стародавний способ нотных записей. Хотя мне и на современные способы наплевать. Помогло тебе?
    - Не знаю. Но проверить нужно, - подкинулся Крам. - Я за Имаром.
    Ну да, будить беднягу в полвторого ночи.
    
    И эта версия с треском провалилась. Хорошо начертили, все интервалы соблюли, расстояния выдержали, а получилась полная ерунда. Карта и нотограмма не совпадали.
    - Э-эх, - протянул разочарованно Крам и зевнул. С отросшей щетиной он выглядел устрашающе. Не спали инженеры, чертя, не спал Крам. Не спал и Веч.
    - Так они и не совпадут, - заметил Имар авторитетно. - Масштаб не выдержан ни на карте, ни на нотах.
    - А какой должен быть масштаб? - вцепился в него Крам.
    - Любой. Тут не угадать с налёту.
    - Сможешь подобрать?
    - Придется до бесконечности перечерчивать карту и нотный лист, чтобы подогнать друг к другу. Работа кропотливая и обоснованная ли? Масштаб может зависеть, например, от числа слогов в каждой строчке, или от количества слов в песне. Или от длительности нот. Или он вообще не привязан к песне.
    - Ну да, не привязан, - пробурчал Крам. - Аррас! Тягай сюда кренделя из штормовых, который спец по ривальским песням, может, он расскажет что-нибудь интересное.
    Но и солдат, поднятый спозаранку из казармы, не смог сообщить ничего более-менее ценного. Разбудили дешифровщиков, и они принялись за работу, но подвижек не предвиделось. Куча версий, а толку ноль.
    - Ключ должен быть прост, - расхаживал Крам по кабинету. - Он у нас под носом, а мы его не видим. Осталась ли хоть одна типографская карта этого городишки? В архиве или в библиотеке?
    Если и имелись такие карты, то их давно сожгли. Зачем хранить то, что никогда не понадобится?
    - Могу предположить, что в амодарской картографии приняты определенные стандарты, и нам нужно узнать, какие, - сказал Веч.
    - Причем здесь амодары? Песня-то ривальская. И ноты тоже.
    - Но город-то амодарский. Ладно, надо подумать. И для начала поспать. - Веч, широко зевнув, потер воспаленные глаза.
    - Слушай, а вдруг мы разгадаем шифр? Как думаешь, что мы найдем?
    - Не знаю. Может, ривальских шпионов? - пожал плечами Веч.
    Предположение понравилось Краму, и он оживился.
    - Эх! Время не ждет, сейчас каждая минута на счету. Может, наобум прочесать какой-нибудь район? Устроим облаву, проверим каждый чулан, каждый погреб, а? Если потребуется, разберем на кирпичики.
    - Как искать то, не знаю что? К тому же, связной ривалов заподозрит, что его раскрыли, и успеет замести следы. Уж если ударить, то скопом. Разом по всем отмеченным точкам.
    - Согласен, - признал Крам, закручинившись.
    По пути в гостиницу Веч позвонил в генштаб родственнику по клану, рассказал вкратце суть и изложил просьбу. В генштабе умные головы, помогут, подскажут, имеет ли версия с нотным шифром право на существование.
    Рухнув в кровать, подумал: не послать ли за мехрем? А потом решил: пока не убедится в ее непричастности, ничего путного из свидания не выйдет. Мехрем запросто почует неладное, начнет выспрашивать, а отнекивания Веча лишь испортят момент.
    Три часа на сон, пять минут, чтобы привести себя в порядок и опять за дела. Распустить по госпиталю слух о складе оружия на станции, оставленном без охраны, для пущей правдоподобности сымитировать бурную деятельность, наметить точки для выгодного расположения наблюдательных постов, разобраться с текущими делами в гарнизоне... Тут и дня не хватит.
    Поздним вечером позвонил родственник из генштаба.
    - Задал ты задачку не из легких, но и мы отступать не привыкли. Наши ребята перелопатили кипу документов и кое-что нашли. В каталоге книг главной амодарской библиотеки значится атлас малых городов Амодара с вклейками карт, и - тебе это будет интересно - атлас был отпечатан в ограниченном количестве при поддержке Ривала, довоенное издание. В амодарской библиотеке в наличии один экземпляр.
    - Нашли атлас? - спросил Веч, сдерживая нетерпение.
    - Ищут. Основную часть книг, имевших маломальскую ценность, вывезли в Доугэнну, часть макулатурного шлака сожгли, часть свалили в подвальных помещениях.
    - Надо бы найти. С меня должок, - пообещал Веч. - И с небесных тоже.
    А Краму сказал:
    - Молись Триединому, чтобы книжонка отыскалась. Половина генштаба перерывает для тебя амодарскую столицу.
    Какие молитвы? Похоже, Краму воткнули шило в одно место. Будь его воля, хоть сейчас бы рванул на попутках, чтобы рыться в горах макулатуры. Крам вообще нездорово помешался на разгадке нотного шифра и рисовал деревья на салфетках, на старых амодарских газетах, на обрезках картона. Как-то поделился:
    - Слушай, ведь я, оказывается, видел нечто подобное, но не придал значения. А сегодня специально сходил, убедился. В клубе висит картина - дерево, в листве которого запутались ноты. Амодарская стилизация. Называется "Природа нам подпевает". Так амодары прививали своим детям любовь к прекрасному. Странные представления у них о прекрасном, согласись?
    Он постоянно находился в состоянии нервного возбуждения.
     - Почему ты не сразу сказал, что ривальские ноты записываются по кругу? - накинулся как-то на Веча. - Из-за тебя тянемся соплёй, не можем разгадать простую загадку.
    - Это из-за меня-то?! - изумился тот. - Я все-таки не энциклопедия. Малой был, не придал значения. Я ж не знал, что когда-нибудь тебе приспичит. И тому радуйся, что вспомнил.
    
    В круговерти дел Веч не забыл об амодарских ушлепках, ограбивших мехрем, и терпеливо ждал, когда их возьмут с поличным. Те недолго тянули, и едва в городе улеглась шумиха с обысками, поздней ночью отправились за схроном. Плутали, заметая следы и осторожничая, а засаду не почуяли. Доугэнские следопыты довели амодаров, груженых поклажей, до развалин на окраине города и хоть старались взять живьем, а всё же уложили двоих, и то по чистой случайности. Зато двое других дожидаются в допросной. Сгоряча Веч заехал одному по роже, но опустил кулак, отрезвляясь: со сломанной челюстью тот много не расскажет.
    Допрашивал сам, без переводчика. Как полагается по протоколу, с записью на пленку.
    - Заводи по очереди!
    Хоть амодары и валили друг на друга, выгораживая себя, а всё ж таки Веч добился признательных показаний. Наверное, у него в кулаке дар убеждения, не иначе.
    Первый из задержанных не владел полезной информацией. Примкнул к группе недавно, в налёте не участвовал из-за увечной руки, дожидался товарищей в условленном месте. Зато второй амодар рассказал кое-что интересное.
    Кто грабил квартиру амодарок? - Мы втроем: я и те двое, убитые.
    Откуда знали, что и где брать? - Знал товарищ, которого убили. А этот товарищ знал другого товарища, который служил с товарищем, родственником амодарок.
    Ну, и где все эти товарищи? - Не знаю. Мы сбились в группу недавно, и про тех товарищей ничего неизвестно.
    Тут Вечу страстно захотелось приложиться кулаком к амодарской физиономии - за всех "товарищей". Гиены они, а не товарищи.
    Кто снабдил оружием? - Убитый товарищ. Патронов по счёту, но он хвастал, что ещё достанет.
    Где хоронились после войны? - В деревнях. В брошенных домах. В развалинах.
    Много в городе "товарищей"? - То не ведомо. В одиночку тяжело, поэтому сбиваются в группы по двое-трое-четверо и выживают как могут. Дожидаются весны, тогда станет полегче.
    Не стыдно грабить женщин? - А чего стыдиться? Бабы ещё заработают, доугэнцы же хорошо платят.
    На этот раз Веч не сдержался, приложился разочек кулаком.
    Единожды грабили? - Нет. Товарищ, что знал другого товарища, уже приходил к амодаркам, а тот товарищ тоже хаживал к ним.
    Значит, не раз и не два обирали доблестные вояки беззащитных женщин. И не раскаиваются.
    Веч сплюнул в сердцах. Амодарских "товарищей" развелось что тараканов, и каждый хочет поживиться на халяву за счет тех, кто безропотно тянет свою лямку.
    А ведь мехрем ненавязчиво намекала на бандитов, упомянув о чужих недобрых людях в районе, а Веч не сообразил. Дурацкое амодарское единодушие: и соплеменников не выдашь, и за семью боишься.
    Хотел напоследок пропечатать кулаком по роже амодарского "товарища", да передумал. Что взять с подлеца? Вызвать, что ли, на бохор*? Если победит амодар в честном поединке, отпустят его на все четыре стороны.
    Издевательское предложение.
    - Признаю, город кишит амодарскими бандитами, а нам не хватает сил и средств, чтобы его зачистить раз и навсегда, - сказал Веч напарнику после допроса.
    - Бесполезно, всех не передавишь. Не пройдет и недели, как тараканы снова высунут усы из своих щелей, - отозвался тот философски. - Я бы на месте Лигха заминировал развалины. Или зараз подорвал, и нет проблем.
    - Ага, и взрывной волной сдует полгорода. Ривалам не нужны руины.
    - Плевал я на хотелки ривалов. Нам бы до весны управиться, а там амодары пусть хоть заживо съедят друг друга. А за мехрем не беспокойся, она в тепле и безопасности, и никакие тараканы ей не страшны.
    Вот это верно. Амодарские бандиты избегают центральных улиц. Верна поговорка: всё, что ни делается - к лучшему, даже неудавшийся грабеж. Может, сказать ушлепкам "спасибо"?
    
    Пляши, друг.
    Пока Веч выбивал правду из амодарских подонков, пришел ответ из генштаба. Экстренным звонком. Несерьезному развлечению Крама с разгадкой нотного шифра присвоили категорию особо секретного задания. Атлас с картами найден в книгохранилище столичной библиотеки и отправлен в город с курьером в режиме строжайшей секретности. В роли курьера выступает небезызвестный уполномоченный генштаба Э'Рикс, которого сопровождают опытные дешифровщики.
    Крам, услышав, аж взвился:
    - Два дня в пути! Это же прорва потерянного времени! И зачем они едут? Снимать пенку с чужого варенья? И без них управимся, чай не балбесы.
    Он кинулся звонить в генштаб: пусть хотя бы сообщат масштаб, в котором отпечатаны карты амодарских городов. И, получив желаемое, опять привлек инженеров к работе, приказав отложить прочие дела, покуда карта городишки не будет начерчена в масштабе ривалов. Инженеры корпели, а Крам извелся от нетерпения и мешался под ногами, ворча:
    - Могли бы и побыстрее чиркать. Там и рисовать-то нечего, а вы телитесь как в первую брачную ночь.
    Ворчал и брюзжал, пока Имар не вытолкал его взашей из кабинета. Тогда Крам переключился на напарника.
    - Представь, вдруг версия с нотами подтвердится? О чем это говорит? О том, что у ривалов был и есть тайный план, причем долгосрочный. Перед войной они напечатали атлас и разослали по городам, а ключом к шифру сделали ноты из известной песни. И внедрили своего связного, а, возможно, и нескольких. И ведь придраться не к чему, следов-то нет. Но мы поймаем их с поличным и предъявим доказательства!
    Веч и сам заразился нетерпеливым ожиданием. И тоже выкурил немерено сигарет, дожидаясь результата.
    Молодцы инженеры, ладно сработали. Полусуток не прошло, а задание выполнено. Вручили Краму и карту города, и нотограмму в кальке. Тот дрожащими руками совместил центр нотного круга с городской площадью на карте, провернул круг влево, вправо...
    - Должно совпасть. Не может быть, чтобы впустую, - пробормотал и зажмурился, наверное, молился Триединому. - Вот.
    Кружочки нот расположились точнехонько на квадратиках зданий.
    - Ах, ты ж! - от избытка эмоций Веч растерял все слова.
    - Собирайте машины, людей, адреса. Готовность десять минут, - распорядился О'Лигх.
    - Э'Рикс не одобрит, - напомнил Веч. Уполномоченный генштаба командирован с целью давать указания и не похвалит за самоуправство.
     - Перед командованием отвечу сам, - отрезал О'Лигх, надевая фуражку. Он намеревался лично участвовать в стихийной облаве.
    ---
    С лицом мрачнее тучи Крам набулькал стакан сахша* и выхлебал залпом.
    - Отсутствие результата - тоже результат. Не бывает так, чтобы везло на двести процентов, - сказал Веч и за компанию налил порцию спиртного для себя.
    - Видишь, я рад, - буркнул Крам и обновил свой стакан до краев.
    - Ты проделал отличную работу. Выдвинул невероятное предположение, и оно подтвердилось.
    - Это утешает.
    Что-то непохоже. Буквально два часа назад, во время облавы, он пребывал в бешенстве, вернее, в состоянии аффекта.
    Крам совершил невероятное, разгадав ривальский шифр, это дорогого стоит. И будет представлен командованием к награде за проявленную смекалку и настойчивость в достижении цели. И все же признание заслуг не радовало Крама. Отнюдь.
    Воистину, вероломство ривалов не знает границ. О'Лигх был прав, хитрые бестии организовали тайники с провиантом, оружием, боеприпасами в городе задолго до войны и обеспечили их сохранность в погребах, чуланах, подвалах, сараях - добротных капитальных строениях, с виду неприметных и неказистых. И изобрели нетривиальный способ передачи информации связному.
    - Ривалы продумали стратегию войны заранее, подготовили секретные хранилища, которые могли бы пригодиться в будущем. Поэтому город и остался цел, - сказал О'Лигх на оперативном совещании, организованном после возвращения с облавы.
    - Похожих городков, согласно атласу, на территории Амодара - четырнадцать, - сообщил Э'Рикс. - Три города разрушены в войну, вероятно, по недосмотру ривалов. Следуя логике, в уцелевших городах могли быть организованы аналогичные тайники. Сможем ли мы их обнаружить - неизвестно. Попытаемся. Из генштаба сообщили, что нотный шифр, разгаданный подполковником У'Крамом, в других городах не работает. Время играет против нас, мы катастрофически не успеваем с выполнением обязательств по пакту, поэтому поиск ривальских закладок в других городах - не приоритетная цель. В этом городе создан прецедент, вот что важно.
    Пускай тайники оказались пустыми, это лишний раз доказывает предположения О'Лигха о том, что связной ривалов действует совместно с амодарским партизанством. Ривалы тайно поддерживают амодаров, хотя и категорически отрицают.
     - Мы нашли доказательства и предъявим их, - сказал Крам упрямо.
    - Нет. Доказательства косвенные, прямых улик нет, - ответил О'Лигх. - Ячейки вскрыты, тайники пусты. Определенно, ривалы оборудовали немало закладок в городе и имели другие способы связи со своим человеком, помимо нотного шифра. Амодарских партизан регулярно снабжали оружием и провизией задолго до приезда ривалов в город, а мы случайно вскрыли гнойник, точнее, малую его часть.
    - Сравнять с землей этот городишко к бесам собачьим. Чтобы наверняка, - проворчал Крам.
    - Мы-то знаем, что представляет собой наш союзник, но имеющихся доказательств не хватает для обвинений на высоком уровне, - добавил Э'Рикс. - Подготовьте рапорт для генштаба с соответствующим грифом. Когда-нибудь мы соберем достаточно подтверждений предательства ривалов и учиним спрос.
    
    Осталось еще одно неотложное дело. Вызвать мехрем на опознание живых и мертвых: двух заключенных и двух тел в мертвецкой.
    Мехрем появилась в кабинете - гибкая как тростинка, натянутая как тетива. Бледная, сдержанная. Волнуется, понял он, хотя виду не подает. Гадает, зачем приглашена на третий этаж, или давно догадалась. Гадает, знает ли он больше, чем ему положено знать. Начни он приставать с обжиманиями, не поймет и оттолкнет, потому как не время и не место. Сейчас время деловитости и немногословия.
     - Пойдем, - кивнул Веч, приглашая в крыло комендатуры, запретное для амодарок.
    По указанию Веча заключенных вывели на задний двор. Рожи у них опухшие, в ссадинах и кровоподтеках.
    - Их не пытали, - успокоил Веч, заметив расширившиеся глаза мехрем. - Оказали сопротивление при задержании. Узнаешь кого-нибудь?
    Она долго вглядывалась, кусая губу и о чем-то раздумывая. Неожиданно Веч поймал себя на мысли, что вот они сейчас стоят у окна как обычная семейная пара, пусть и с небольшим стажем, и он ни злиться на нее не может, ни сердиться, и устал повторять ей бесконечное число раз, что благодарность соотечественников не стоит и длева*. Все объяснения и внушения Веча - как об стенку горох, и мехрем будет наступать на одни и те же грабли с усердием мазохиста. Потому что она обычная упрямая женщина.
    Один из амодаров поднял голову, и она испуганно отшатнулась от окна.
    - Отсюда не видно, - заверил Веч. - Твой знакомый?
    Она помотала головой. И ведь вот он, амодар, под охраной, закован в наручники, он не сбежит и не наведается снова в гости, требуя дань жратвою и спичками, и преступление его доказано, а мехрем упорно его покрывает и будет покрывать, уверяя, что амодар непричастен к грабежу, и надеясь облегчить его участь.
    В мертвецкой Веч движением фокусника отбросил полог с лиц убитых.
    Мехрем держалась стойко, разве что на бледных щеках запылал румянец. Видимо, впечатлилась близостью слегка несвежих мертвяков. Выдержки мехрем хватило ненадолго, и она отвернулась от нелицеприятного зрелища.
    - Узнаваемы?
    Она молча кивнула.
    - Который?
    Мехрем указала на труп амодара, которого "товарищи" опознали как лидера банды и по совместительству трепливого хвастуна. Главарь и пулю-то словил случайно, заметавшись зайцем, а не от великой смелости.
    - Он приходил? - уточнил Веч и получил ответный кивок. - И не раз?
    Снова кивок.
    - И не в одиночку?
    Опять кивок.
    - Он приходил с "товарищем", - сказал Веч утвердительно.
    Снова кивок.
    - И того, с кем приходил, среди них нет. - Взмахом руки он обвел тела, и мехрем кивнула.
    Вполне ожидаемо. Веч бы не удивился, узнав, что бывшие "товарищи" перегрызлись из-за добычи не на жизнь, а насмерть, и победил сильнейший.
    - Один из них служил с твоим родственником.
    Секундная задержка, и последовал кивок.
    - Их расстреляют? - кашлянув, подала голос мехрем.
    - Да. Чтобы было неповадно другим.
    - Это плохо, - вырвалось у неё.
    - Чем плохо? Боишься, что в городе узнают причину их расстрела?
     Мехрем глянула возмущенно, мол, зачем спрашивать, если ответ итак на поверхности.
    - Я бы не хотела присутствовать, - сказала, отведя взор в сторону. "Я не смогу смотреть людям в глаза" - повисло недосказанностью. - Меня арестуют?
    - За то, что помогала своим? А ты бы им отказала?
    - Отказала. В последний раз, как они пришли. Вскоре нас и ограбили. Значит, меня арестуют?
    - А ты как думаешь?
    - Тебе решать, - вздернула она подбородок. - Но, поменяйся мы местами, сомневаюсь, что в подобной ситуации я сумела бы принять с уважением твое малодушное нежелание помощи сородичам.
    Веч сначала опешил от витиеватого ответа, а вникнув в суть, закашлялся. Вот ведь амодарка, вот ведь мастер высокомерной дипломатии! И вдобавок наглая бабёнка. Надо же, ненавязчиво намекнула ему о понимании и уважительном отношении к прикармливанию амодарских ушлёпков.
    - Тогда объясни, почему за мой счет должна кормиться орава дармоедов? Причем бессовестных и неблагодарных. Моих врагов. Получается, ты использовала меня, они использовали тебя и вместо элементарного "спасибо" наложили кучу г*вна в твоем доме. Так кто и кого должен уважать?
    Вспыхнула мехрем и... не нашлась с ответом. Потому что не подобрать таких слов, которые были бы правдивее сказанной правды.
    - Пойдем уж, - отворил Веч дверь, пропуская. - Эх ты, беда бедецкая. Защитница угнетенных.
    
    Единожды сев на поезд, Крам и не пытался спрыгнуть на ходу. Он считал глубоко провальной последнюю облаву, в которой обнаружились пустые ривальские тайники, и даже медаль от военного командования не тешила самолюбие Крама.
    - В Амодаре больше десятка городишек, где ривалы рассовали перед войной своё добро. Вдруг нам удастся перехватить их запасники? Я поеду туда! - кипятился Крам. - Общий принцип шифрования мне понятен, и если поторопиться, мы вскроем хранилища раньше ривальских связных.
    Он чуть ли не слезно упрашивал командование о переводе в любой другой гарнизон в непосредственной близости от городков, отмеченных в ривальском атласе. Ответ генштаба оставался неизменным: присутствие подполковника У'Крама гораздо полезнее в южном гарнизоне, нежели в других точках. Необходимо ускорить выполнение подготовительных работ по передаче территории Амодара союзнику.
    Крам волком выл от разочарования. И регулярно прикладывался к вину. И вел дерзкие речи, оспаривая компетентность руководства, правда, в узком кругу, перед Вечем. По мнению Крама, командование недостаточно оценило всю важность сделанного им открытия.
    - Разве опытный командир упустит из внимания шанс схватить ривалов за я*ца? - вопрошал он, клюя носом за n-ным стаканом вина. - Быть может, такой шанс выпадает один раз жизни, а им важнее кирпичи-рельсы-шпалы.
    - Завидую тебе. Я бы поменялся с тобой местами, - ответил Веч. - У меня закончилась увольнительная, нужно возвращаться в генштаб.
    - Туго соображаешь, бесы, что ли, покусали? Предложи мехрем отправиться с тобой в амодарскую столицу и забудь о вонючем городишке.
    Веч посмотрел на него как на умалишенного.
    - Предлагаешь и дочь с матерью прихватить? Чего уж там, поедем всем амодарским табором с кучей баулов.
    - Ну, как знаешь. Так-то неплохое решение. Я же мастер по неразрешимым задачкам, - ухмыльнулся криво Крам.
    Поначалу Веч воспринял с пессимизмом совет друга, но чем чаще возвращался к этой идее, тем все более привлекательной она казалась.
    В амодарской столице достаточно свободного меблированного жилья, и в дорогу потребуется немного клади, можно управиться на одном грузовике. Вечу не придется разрываться между гарнизоном и генштабом, а мехрем будет набираться впечатлений, знакомясь с жемчужиной своей страны, после капитуляции там сохранилось немало достопримечательностей. А после передачи ривалам ключей от города можно паковать баулы в Доугэнну. Это в первый раз нелегко сдвинуться насиженного места, а во второй раз и в третий гораздо проще.
    Нет, она не согласится. Категорически.
    Но и так, как есть сейчас, неимоверно угнетает. Как уровнять долг и ответственность с непреодолимой тягой к чужестранке? Служба не ждет, Веч и так задержался в гарнизоне сверх положенного времени, придется ускоренно наверстывать несделанное. Скоро отбывать в амодарскую столицу, времени впритык, а побыть наедине с мехрем так и не удалось, да и захочет ли она после опознания бандитов?
    Зато Веч уедет со спокойным сердцем: амодарские переводчицы прошли проверку и непричастны к передаче стратегических тайн партизанскому движению. Амодаркам как бы случайно подсунули фиктивную информацию о том, что вскоре часть пленных отправят пешим ходом на лесоповал при малом конвое из-за недостатка техники и охраны. И отправили, и соблюли достоверность легенды, и подстраховали наблюдательными постами и дозорными точками. И что же? Ни один выстрел не потревожил тишину окрестностей, ни один амодарский партизан не накинулся из засады на жиденький конвой - ни в первый день, ни во второй, ни на третий. Секретная комбинация насмарку.
    Поэтому Веч вздохнул с облегчением и вычеркнул имена переводчиц из списка подозреваемых.
    Хорошую легенду придумали господа подполковники, и партизанский шпион, возможно, клюнул бы на приманку. Но Айями, услышав приглушенный разговор Имара с напарником, тут же выбросила из головы таинственное поведение даганнов, потому как не увидела угрозы для близких и для прочих горожан. Ну да, поведут заключенных, ну да, у даганнов не хватает людей и машин, ей-то что? Зато перспектива новой облавы в городе заставила бы - спору нет - прервать работу и при первой же возможности броситься к Зоимэль - пусть та предупредит всех, кого сможет. Умен и дальновиден Веч, да при планировании легенды забыл о любимых граблях своей мехрем. А может, святые её уберегли.
    Нет, уезжать, не повидавшись, решительно невозможно, и Аррас отправился в комнату переводчиц с наспех накарябанной запиской.
    Мехрем не заставила себя ждать. Зашла, тихо притворив дверь и, примостившись аккуратно на краешке тахты, сложила руки на коленях. Закрылась в своей скорлупке и молчит. На лице ни вопросительного выражения, ни обиды, ни обреченной покорности. А Веч успел отвыкнуть и не знает, с какого боку подойти к мехрем и с чего начать. Как зеленый пацан, право слово.
    - Мне нужно ехать, - сказал вместо приветствия, присев на краешек стола.
    - Надолго?
    - Не знаю. Жизнь покажет.
    Помедлив, она поднялась и подошла к Вечу. Прижала ладошку к его ладони и прильнула, уткнувшись носом в ключицу. Веч, растерявшись, машинально обнял мехрем свободной рукой и переплел в замок её пальцы со своими. Сколько так прошло времени, в тишине? Он не засекал. И не решился нарушить лишним словом или движением. Мехрем подняла голову и, взглянув в глаза, коснулась его рта поцелуем - простым и долгим.
     У них и получилось тут же, у стола, при свете дня, толком не раздевшись. Без привычной стыдливости мехрем. Без яростного доугэнского напора, ну, разве самую малость. Размеренно и неторопливо. Чтобы запомнить - и аромат её волос, и блеск глаз, и мягкость губ, и близость тела. Сжать в объятиях, не отпуская. Не торопясь отстраняться, чтобы застегнуть китель и одернуть юбку.
     - Поедешь со мной в столицу? - поинтересовался невзначай Веч, когда сердцебиение пришло в норму.
     - Я?! С тобой? - спросила мехрем ошарашенно.
     - Ну да. И семью прихватишь. Возьмешь самое необходимое, прочие мелочи отыщем в вашей столице.
     Слова Веча застали её врасплох и разволновали не на шутку.
     - Нет. Не знаю... Наверное, нет.
     - Там есть на что посмотреть. Ваша столица - красивый город.
     Она и внимания на похвалу не обратила, напрочь растерявшись предложением Веча.
     - Подумай. Я не давлю, - сказал он на прощание. Вещмешок собран, машина дожидается под окнами, истратив топлива сверх нормы за час незапланированного простоя.
     - Ты ведь вернешься? - спросила неуверенно мехрем.
     Конечно. Не так-то просто выбить свободный грузовик для переезда, когда в гарнизоне каждая машина на счету.
    
     Веч перевернул очередную страницу. Машину трясло на ухабах, чтение в дороге - не самый лучший вариант времяпровождения. Однако ему надлежит вернуться в генштаб с конкретными предложениями по обустройству будущей ривало-доугэнской границы, поэтому придется читать доклад военных аналитиков здесь и сейчас.
     Мехрем согласится. Взвесит все "за" и "против" и ответит согласием. И прекратятся выматывающие разъезды. И перестанут терзать беспокойство за её безопасность и злость из-за невозможности защитить и уберечь. И после рутинной канцелярской работы он найдет, чем занять свободное время, не анализом же затрат или посещением столичного клуба.
     Хотя со столичным клубом у Веча не сложилось. Зашел он как-то с сородичем, чтобы отдохнуть и развеяться, но с самого начала всё пошло не так. На местных амодарок Веч даже не взглянул, а свои женщины и подавно не сумели поднять настроение. Наверное, был слишком раздражителен и слишком брезглив. Тогда он списал хандру на хроническую усталость и недосып. Замотался по службе, не до плотских утех. Точнее, не абы с кем.
     К бесам хандру, - выругался Веч под нос. Не припомнит он, чтобы давал клятву верности, да и не жена она ему, а всего лишь мехрем.
     От этой мысли стало еще гаже. Всё-таки решительно невозможно находиться на расстоянии друг от друга. Перечитать, что ли, заново последнюю страницу?
     Вдруг вспомнилось. Пока он был в отъезде, Аррас в телефонных рапортах сообщал обо всех передвижениях мехрем. И о посещении местной амодарской библиотеки рассказал.
     Веч тогда поинтересовался: зачем?
     Помощник бесстрастно доложил: попросила старые подшивки газет, ей предоставили те, что не успели сжечь. И на вопрос: "Для чего? " услышал ответ: листала, изучала, пока не истекло отведенное время. И с собой ничего не прихватила.
     Что она искала? Может, фамилию мужа в военных хрониках? Или экземпляр ривальского атласа с картами?
     Вряд ли. Атлас исчез из библиотеки еще до капитуляции, благодаря связному риалов.
     _________________________________________________________
    Мехрем - содержанка, проститутка
     Bohor*, бохор - драка, потасовка. Жарг. - мочилка, буча, схлёст
     Sahsh, сахш (даг.) - крепкий алкогольный напиток на основе сброженного солода.
     Длев* (даг.) - мелкая медная монетка в Даганнии
     Echir, эчир* - покровитель
    Мехрем - содержанка, проститутка
    Аффаит - особый сорт угля, обладающий высокой теплотворной способностью.
    
     47
    - Он не потребовал возместить растраченное? - уточнила Эммалиэ, выслушав рассказ об опознании в комендатуре.
    - Нет. Разве что пожурил, - ответила Айями небрежно.
    Не ругал, не обвинял, не угрожал. Пальцем не тронул, однако ж, нестерпимый стыд от его слов до сих пор жжет щеки и уши.
    И вспоминать не хочется, как дрожали пальцы, и колотилось сердце, а в голове перепутались заготовленные ответы. На тысячу рядов прокручивала Айями возможные варианты объяснений, настраиваясь на очную ставку с Диамалом и его дружком, и, не увидев первого в числе пойманных и опознав второго среди убитых, испытала неимоверное облегчение. Веч, конечно, узнал кое-что от живых, но это малая толика, а мертвые уже не расскажут подробностей. Значит, берегут святые Айями, значит, помогает вера.
    Хотя опознание мертвых впечатлило, спору нет. Бедняги лишились жизни до срока, не упредив Хикаяси*, и теперь их души будут плутать в безвременье, пока не найдут дорогу во владения богини. А может, даганны смилостивятся и доставят тела к храму для посмертного упокоения.
    - Если Диамала нет среди арестованных и убитых, значит, он на свободе. Либо жив и не пойман, либо давно мертв, - заключила Эммалиэ.
    Если верно первое, лучше бы ему не попадаться в руки даганнам. Веч устроит допрос и узнает, кто из себя таков "родственник" амидареек, и что он не погиб на фронте, а жив-здоров и прописался в Сопротивлении. И тогда Айями несдобровать.
    - Даганны невысокого мнения о наших мужчинах. Считают, те запросто избавляются от своих же за лучшее место под солнцем.
    - Ничего удивительного, - согласилась Эммалиэ с его мнением. - Вспомни, как Диамал обманул товарищей, разыграв собственную смерть. Если уж свои приговаривают своих же, это самосуд и произвол. Совсем опустились наши мужчины. У волков и то правила честнее.
    Теперь Айями не решалась отправиться к врачевательнице с сумкой провизии для Сопротивления. Пусть Веч и уехал, он и на расстоянии догадается без труда по докладам господина помощника, с какой целью уносится тяжелая кладь в госпиталь. Ни к чему дергать зверя за усы, провоцируя наглостью после заслуженного упрека в использовании щедрости покровителя против него же.
    Одно успокаивало: даганны не стали устраивать показательную казнь незадачливых грабителей. Если по горячим следам не расстреляли, то, остыв, и подавно не казнят, убеждала себя Айями.
    - Если не наказал за растрату, быть может, он... дорожит? - предположила Эммалиэ неуверенно и неловко.
    Возможно, и так. Правда, Айями успела вообразить, будто он изобрел новый способ наказания - пытку сомнениями. Да, занят, но схватил воров, как и обещал, да, машины без конца собираются у комендатуры и разъезжаются в разных направлениях, и прибавилось военных в гарнизоне, наверное, у даганнов возникли срочные и неотложные дела, но неужели ему трудно выкроить полчаса, чтобы повидаться? Наверное, трудно. Наверное, хлопотно. И Айями подбрасывает проблемы одну за другой. Зато клубные проститутки молчаливы, не дерзят и не создают офицерам трудностей. Потому как не бывает так, чтобы даганны обходились долгое время без женского внимания.
    Он и на третий этаж позвал лишь для того, чтобы сообщить, что снова уезжает, и неизвестно, вернется ли. Смотрел ровно и сдержанно, не выказывая привычного даганского нетерпения, и Айями вдруг осознала, что власть над ним, которую она для себя напридумывала - власть тела, страсти, плотских желаний, власть капризов, флирта и кокетства чужеземной пери* - в действительности эфемерна. Этот даганн, что стоит перед ней, несокрушим как скала, и для него на первом месте были, есть и будут долг, отчизна, родные и близкие.
    Айями и приникла-то к нему, чтобы напоследок убедиться в правоте предположения и попрощаться, не уронив достоинства, не потеряв гордости. В самом деле, не умолять же его остаться в гарнизоне. Еще чего, чтобы она, амидарейка, упрашивала вражеского офицера?
    А прижавшись, поняла: навоображала невесть что со страху и от недоверия. По напряженному телу его поняла, по бешено бьющейся жилке у виска, по стуку сердца. И по тому, как сжал её пальцы, и как откликнулся на касание губ, поняла - скучал и ждал. И не техничная сторона близости оказалась для него важна, а удовольствие от прикосновений, от простых неспешных ласк и поцелуев, чтобы перед дальней дорогой напиться всласть и вспоминать, когда одолеет жажда.
    
    Внезапно началась весна. Еще вчера с тоскливого неба сыпал мелкий снег, и промозглый ветер норовил забраться под полы пальто, а сегодня ярко светит солнце, и суматошно чирикают воробьи на подъездном козырьке. А может, и не сегодня, а раньше, исподволь, начались погодные изменения, незаметные глазу: просели сугробы, напитавшись влагой, уплотнилась ноздреватая корка старого наста, и Люнечка с натугой перекидывает лопаткой тяжелый рыхлый снег. Невзрачный серый небесный цвет насыщается голубизной день ото дня, словно губка, и теплый влажный ветер гонит к горизонту клочья облаков. Айями теперь не надевает теплую кацавейку под пальто, и Люня бегает по двору в ботинках, а не в пимах. Обочины центральной улицы черны от выхлопов даганских машин, а на площади перед ратушей снег вытоптан и высушен ветром, обнажившим обширные проплешины брусчатки.
    Ожидаемо, предсказуемо, но все равно неожиданно закрылся даганский госпиталь. В одно прекрасное утро Айями обратила внимание из окна на деловитую суету у больничного крыльца. Кузова грузовиков один за другим заполнялись казенным скарбом, и груженые машины уезжали на станцию, возвращаясь пустыми.
    Глаза увидели, а сердце забилось тревожно. Вот оно, начало конца, о котором предупреждал Веч. Если госпиталь перестанет принимать раненых, что станет с санитарками и медсестрами? Нет работы - нет пайков.
    - Дочь моей приятельницы работала в госпитале. Узнать бы, что происходит, - произнесла задумчиво Эммалиэ, наблюдая за заполнением грузовиков.
    Она страдала в отсутствии всякой доступной информации - сплетен, слухов, новостей. Новые соседки оказались немногословными, о чем с ними судачить, не о даганнах же, с которыми спят? К тому же, не каждого впускают амидарейцы в свое личное пространство, предпочитая жить замкнуто, не говоря о том, чтобы вести доверительные задушевные беседы с малознакомыми людьми.
    - Ну, так проведайте приятельницу, - предложила Айями.
    Но Эммалиэ почему-то тянула - непривычная нерешительность для смелой женщины.
    - Без Люни схожу, нечего ей там делать. А вы погуляйте во дворе или на улице, но из центра не уходите. Если задержусь, не волнуйтесь, домой доберусь. И не из таких передряг выпутывалась, - инструктировала она, уговаривая, скорее, себя, а не Айями.
    Ушла и вернулась засветло, та даже забеспокоиться не успела. Но настроение у Эммалиэ испортилось.
    - Женщинам из госпиталя выплатили получку пайками за месяц вперед и отправили восвояси. Даганны вывозят оттуда все более-менее ценное. Вот-вот отключат здание от котельной, собираются резать трубы.
    - А даганский врач?
    - Пока работает.
    - А Зоимэль?
    - Её не тронули, разрешили вести прием пациентов, выдают лекарства. Когда тюрьма опустеет, так и отпадет надобность в услугах Зоимэль.
    Значит, на очереди депортация пленных. Что же делать женщинам - поломойкам, прачкам, кухаркам? На что рассчитывать?
    Эммалиэ развела руками:
    - Не знаю. У кого есть работа, те работают. Остальные покуда сидят по домам, ждут. Каким-никаким пропитанием запаслись, на месяц-другой хватит.
    - А потом?
    - Потом всё изменится. - И увидев удивление Айями, пояснила со всей серьезностью: - Даганны же скоро уедут, и жизнь наладится.
    - А-а, ну да, - согласилась та.
    Наладится, как же. Мы-то знаем, что на смену победителям придут новые хозяева земель - риволийцы. И неизвестно, будут ли они благосклонны к местному населению.
    Но Эммалиэ пребывала в дурном настроении по другой причине.
    - Представляешь, нас с тобой обвинили в том, что мы подставили наших мужчин. Посмели выдать бандитов, обокравших нас, даганнам.
    - Так ведь мы не выдавали, - возмутилась Айями. - Даганны их выследили и схватили без нашей помощи.
    - Это твоя правда. А та правда, что по городу гуляет такова, что кроют тебя и меня распоследними словами и желают такой участи, о которой и язык не повернется сказать.
    - И что же нам следовало делать? Молчать и снабжать харчами, хотя запросы и росли день ото дня? - разозлилась Айями. - Про то, что мы отдавали продукты сумками и помогали с просьбами, тут же забыли, а в том, что нам разгромили жилье, мы сами же и виноваты, да?
    - Думала я, товарка моя размыслит здраво и не побежит за стадом. А она оказалась как все, бесхребетная овца, - изрекла расстроенно Эммалиэ.
    - Из-за меня страдаете вы. Выслушиваете разные гадости, - сказала покаянно Айями. - Простите.
    - Наоборот, благодаря тебе я разглядела тех, с кем раньше общалась. Эх, сколько же кроется в людях гнилья, неразличимого снаружи...
    И что же, бояться теперь каждого шороха и ходить бледной тенью, опустив очи долу?
    Нет уж, мы покажем, что за нами нет вины, - решила Айями. Собрала дочку на прогулку и вместе с Эммалиэ направилась до набережной - пройтись, подышать свежим воздухом после работы. Эммалиэ, конечно, сказала, что показательное гуляние - дело зряшное, впрочем, отговаривать от затеи не стала.
    Если на центральных улицах снег регулярно расчищали машинами, и пару раз навстречу попались патрули, то о расчистке второстепенных улиц забыли, и вместо тропинки пришлось с осторожностью идти гуськом по автомобильной колее, рискуя набрать мокрого снега в сапоги и ботинки. Лед на реке истончился, полынья расширилась, появились промоины. Айями долго смотрела на обсидиановые буруны, создаваемые быстрым течением. Пройдут годы, десятилетия, века, сменится немало поколений, а река по-прежнему будет нести свои воды к морю. И ей безразлично, кто будет населять берега - амидарейцы или риволийцы, равно как безразличны житейские проблемы мелких ничтожных людишек.
    На берегу две женщины набирали воду, не отвлекаясь на прохожих, на набережной никто из горожан не попался навстречу, видно, не до прогулок, когда дома ждет бездна повседневных забот. Безлюдно на улицах, не перед кем гордо задирать нос.
    Люнечка потерянно плелась по тропке впереди взрослых, оглядываясь по сторонам, она успела забыть, что когда-то бывала на набережной. И пугалась - зияющих оконных проемов, обшарпанных зданий. За зиму дома ещё больше состарились. Заразились повальной разрухой - без окон и подъездных дверей, с осыпающимися балконами. Айями привиделось, будто в чернильной глубине заброшенных этажей кто-то наблюдает, прячась, и она передернулась от накатившего страха.
    Она так и не сказала Эммалиэ о фантастическом предложении своего покровителя. Подумать только: переезд в столицу! Когда-то Алахэлла являлась предметом мечтаний Айями и Микаса. Среди планов, построенных ими на совместную жизнь, числилась и поездка в главный город страны, признанный одним из чудес света. И надо же, внезапный поворот судьбы или насмешка: появилась возможность увидеть красоты амидарейской столицы, но не с мужем, а в качестве любовницы даганского офицера. Захватчика.
     Переезд в Алахэллу - билет в один конец, обратной дороги не будет. И в столице не остаться, когда даганны уйдут насовсем. Что здесь, что там, чужие глаза видят одинаково, и столичным амидарейцам не напустишь пыли в глаза скромностью и смирением. Да и нужна ли она, столица, если скоро там станут хозяйствовать риволийцы? И на север страны бессмысленно уезжать, пытаясь начать жизнь заново, северные районы тоже отойдут в собственность Риволии.
    Таинственность, напускаемая островитянами, и маниакальность, с которой они претворили в жизнь свой план по захвату дружественной страны, пугали. Если риволийцы заранее продумали все нюансы приобретения новых территорий, значит, и участь местного населения ими давно предрешена. Не зря и Веч, и господин В'Аррас настойчиво предлагали уехать из Амидареи, пока полностью не стаял снег. А он уже начал таять.
    Родина моя, что с тобою станет?
    
    Поздним вечером, когда Эммалиэ читала сказку дочке перед сном, до Айями донесся через перекрытия голос белокурой красотки - визгливый, бранный, скандальный. Оламирь как распоследняя халда орала на оппонента, отвечавшего тихо и неслышно. "Не с господином У'Крамом же она ругается. За подобную дерзость гордый даганн застрелит, не раздумывая" - подумала Айями. Оламка прооралась, и наступила тишина. Айями пожала плечами: что ж, и не такое в жизни бывает. Спустя некоторое время внизу что-то с грохотом упало, да так, что вздрогнули стены. Айями насторожилась, вслушиваясь: мало ли что. Но этажом ниже воцарилось безмолвие. Айями допила чай, походила по кухне туда-сюда, грызя ноготь и размышляя. Вот так же, как и она сейчас, прятались соседи словно мыши по норам, и никто не сподобился выйти, когда бандиты грабили квартиру. Глядишь, вспугнули бы, и те не довели разбой до конца. Может, Оламке тоже нужна помощь, вдруг и до нее добрались горе-вымогатели? Хотя вряд ли, только редкостный смельчак осмелится проникнуть сюда под носом у даганнов.
    Была не была, нужно развеять сомнения. Айями сняла с плеч шаль.
    - Спущусь вниз к Оламке, проверю, как она. Скоро вернусь, - сказала на ухо, наклонившись к Эммалиэ, чтобы не услышала дочка.
    Та ответила тихо, опасаясь напугать Люнечку:
    - Стилет возьми. А лучше бы сбегать за патрулем.
    - Мам, ты куда? - заволновалась дочка, заметив перешептывания взрослых.
    - К соседке схожу за солью. Слушайся бабушку, - велела строго Айями. В ванной вытащила из укромного места футляр, заботливо завернутый в рогожку. Надела портупею под домашнее, набросила пальто и пошла вниз.
    Прислонила ухо к двери - тихо. Постучала - тихо.
    - Оламирь, это я, открой.
    В ответ тишина.
    Айями забарабанила громче. Может, достучаться до соседок? Вместе-то похрабрее будет.
    - Оламка, отворяй, а то выломаем дверь, - пригрозила, впрочем, без успеха. В ответ ни шороха, ни звука.
    Надавила Айями на рукоятку, и дверь приоткрылась. Незаперта оказалась.
    Айями шагнула в освещенный коридор. При входе в комнату на полу лежала Оламирь в роскошном шелковом халате. Пола халата задралась, обнажив белые рыхлые ноги. Падая, Оламка увлекла за собой комод, и тот, грохнувшись, перегородил проем. Содержимое ящиков вывалилось наружу.
    - Оламка, Оламка! - Айями похлопала лежащую по щекам. - Очнись же.
    Неужели мертва? Вознамерилась Айями приложить ухо к пышной груди, чтобы проверить, бьется ли сердце, как вдруг Оламирь открыла мутные глаза.
    - А? Что? - с трудом ворочая языком, сфокусировала взгляд. - Ты кто?
    - Айями. Помнишь, ходили вместе в клуб? Я живу этажом выше.
    - А-а. Не помню. Помоги встать.
    Весила она, наверное, полтонны. Неподъемная красота, чтоб её. Оперлась о плечо, и Айями чуть не приплющило к полу. Ну и тяжелая же у соседки кость, подумала Айями, пыхтя.
    - Тебе нужно лечь.
    - Туда, - махнула невнятно Оламка, показав вглубь комнаты, где у окна обнаружилась широченная кровать с резным изголовьем.
    Оламирь со всей тяжестью грузного непослушного тела опустилась на такую же рыхлую, как она сама, перину, заправленную несвежим постельным бельем.
    - Позову Зоимэль, - сказала Айями.
    - Нет! - крикнула Оламка. - Не надо... эту... звать. Сама справлюсь.
    - Тебе нужен врач. Может, доверяешь даганскому доктору?
    - И его... не надо. - Она тяжело откинулась на подушках.
    - Помрешь ведь, - припугнула Айями.
    Оламирь действительно выглядела ужасно - белая как мел, с синюшными губами и растрепанными волосами.
    - Оклемаюсь и без всяких разных... Подай вон там... вату и марлю...
    Айями протянула требуемое с трюмо. Оламка была неважнецкой хозяйкой. В комнатах прописался небрежный беспорядок. Платья, юбки, блузки, пальто, шуба висели скопом на спинке кресла. Такая же неопрятная куча одежды была свалена горой на диване. На столе громоздилась баррикада из бутылок - початых, полных и пустых, рядом десяток бокалов - пустых и наполненных багряным содержимым, подпираемых неряшливым ворохом бумаг. Бардак, словом.
    - Что смотришь? Вали отсюда. Я как кошка - полежу, отряхнусь и дальше пойду. У меня жизней не на одну ладонь наберется. Дай вон там, на столе, пузырек.
    Склянка оказалась заваленной старыми газетами и довоенными модными журналами. На глаза попались рисунки-каракульки - раскидистое деревце с мишенью в центре, в разных вариациях - пером, карандашом. Рисовал человек увлеченный - не раз и не два.
    - Не стой столбом! - прикрикнула Оламирь, и голос сорвался. - Дай, - вырвала из рук пузырек и влила залпом в себя содержимое. Из-за нетвердости рук часть жидкости пролилась мимо рта на подушку. Утеревшись, Оламка скривилась, аж перекосило лицо, - видать, лекарство по вкусу далеко не мед.
    - Надо бы господину У'Краму сказать. Он позаботится.
    - Нет! Ты дура или как? Тем более ему! - возопила Оламирь и, завидев недоумение случайной помощницы, выплюнула зло: - Скинула я, понимаешь? У тебя ведь ребенок есть, значит, должна понимать.
    Скинула - значит, сделала аборт? Дома? Самостоятельно? - соображала Айями, с трудом выстраивая логическую цепочку. Оламка беременна от господина У'Крама и скинула ребёнка. Устроила выкидыш.
    - Ты же пила таблетки, - промямлила ошарашенно. И она, Айями, тоже пьет похожие. - Они же гарантируют.
    - Значит, не гарантируют, - продолжала злиться Оламирь. - В пяти случаях из ста, - едко скопировала чьи-то слова. Может, слова Зоимэль? Может, врачевательница приходила к Оламке и принесла пузырек с лекарством? И с ней ругалась Оламирь, обвиняя в проколе с гарантированными девяноста пятью процентами. Или Зоимэль помогла с выкидышем.
    - Сейчас вернусь, - сказала Айями и, не слушая, о чем кричит вслед Оламка, пошла наверх, притворив входную дверь.
    - Что там? - спросила обеспокоенно Эммалиэ. Да и Люнечка отказывалась засыпать, дожидаясь маму, чтобы убедиться - вот она, здесь, дома, и не произошло ничего страшного.
    - Не волнуйтесь, скоро приду. - Айями зачерпнула в плошку половник супа и взяла пару лепешек. - Я мигом.
    - Зачем ты принесла эту бурду? Дряное пойло. И вообще, вали отсюда. - Оламирь порывалась встать с кровати, чтобы вытолкать взашей добровольную помощницу. Коли начала ругаться, значит, полегчало. Эдак поднимется и от слабости, чего доброго, опять сверзится на пол.
    - Всё, ухожу, больше не приду. Лежи, отдыхай, не волнуйся, - успокоила Айями.
    - Запомни, соседушка, если кому-нибудь ляпнешь, пожалеешь, поняла? Я умею затыкать рты болтливым бабам. И своему трахалю чтобы ни слова, ясно?
    - И тебе не хворать, - сказала Айями и направилась к двери.
    - Что случилось-то? - допытывалась Эммалиэ, когда дочка кое-как заснула, уверившись, что все близкие люди наконец дома. - Оламка буйная, что ли, во хмелю?
    - Разве она пьет?
    - А то ли не видно? Пару раз видела её днем, гуляя с Люней. За ум бы взяться Оламке, несёт ее вниз, по наклонной.
    - Ну да, видимо, выпила лишнего и не удержала равновесие. Упала и ударилась головой о комод.
    - Когда-нибудь она ударится, и это будет её последний раз, - проворчала Эммалиэ.
    Остаток вечера Айями размышляла о том, что, видно, радостно живется соседке, коли она употребляет даганское вино на завтрак, обед и ужин, и удастся ли ей скрыть недомогание от господина У'Крама. Думала и том, какие существуют способы прерывания, и о том, что такая затея опасна для жизни и здоровья. И горячо помолилась святым, чтобы не попасть в злополучные пять процентов негарантии.
    Следующим вечером возвращаясь с работы, Айями постучала в дверь этажом ниже, все-таки беспокойство жгло - а ну как не выдюжила Оламка, несмотря на все её кошачьи жизни. Повернула ручку двери - заперто. Значит, поднялась-таки Оламирь с кровати и закрылась на сто засовов от чужой доброжелательности.
    На повторный стук дверь - о, чудо - приотворилась. Узкая щель позволила увидеть, что Оламка во вчерашнем роскошном халате, не накрашена, но твердо стоит на ногах и не рада посетителям.
    - Что нужно?
    - Как твое здоровье? - справилась вежливо Айями.
    - Нормально. Вали отсюда. И запомни, ты вчера помогла, да я тебя не просила. И в подруженьки ко мне не набивайся. Думаешь, супчику принесла, так я сразу расклеюсь и пущу слезу?
    - Сдался тебе суп. Ладно, бывай, не кашляй.
    - И тебе того же, - сказала Оламирь со значением.
    Вот ведь язва. И откуда в ней столько злобы? Кипит и разбухает в Оламке злость как даганская каша из брикета.
    
    Весна пошла в наступление по всем направлениям, неторопливо, но уверенно тесня Северного деда*. Солнце ласково пригревало, застучала дружная капель, на деревьях проявились почки, они еще не набухли, но сокодвижение в ветвях началось. Радоваться бы пробуждению природы от зимней спячки, но сердце захватила тоска.
    Когда-нибудь в гарнизон вернется Веч, и нужно дать ему ответ. Час икс приближается, надо делать выбор, но какой путь ни выбери, в любом случае ждет нелёгкая дорога. Но Айями колебалась, оттягивая принятие решения, а душа металась загнанной птицей.
    Весна повлияла и на даганнов, заразив нетерпеливым радостным ожиданием. С крыльца комендатуры через форточку проникал мужской смех, беззлобные шутки и подначивания. Даганны и трудиться стали слаженнее, потому что впереди забрезжила очевидная цель, давняя мечта - возвращение на родину.
    Амидареек теперь не забрасывали заданиями, не требовали срочности, и похоже, пустили работу на самотек. Имар перестал дотошно проверять качество самописных переводов и наличие помарок в печатных экземплярах. Усевшись нога на ногу перелистывал странички, качая носком ботинка, и не вникал особо в содержание. Потому что душой находился уже не здесь. Иной раз засмотрится на небо за окном, замечтается, а потом с неохотой отвлекается от радужных дум.
    - Неплохо, неплохо. Продолжайте в том же темпе, - скажет отстраненно и покинет комнату, торопясь по более важным делам.
    Такое равнодушие коробило Айями, да и напарниц, наверное, тоже. Получается, для чего приходить каждое утро в комендатуру, если надобность в их услугах отпала?
    - Ты могла бы не работать. Теперь нет нужды тратить целые дни на переводы, - обратилась она к Мариаль по пути домой.
    "Зачем горбатиться с утра до вечера, если у тебя есть щедрый покровитель?" - прозвучало за деликатной недосказанностью.
    - Нужды нет, - согласилась Мариаль. - Но мне совестно. Я устраивалась переводчицей и стала мехрем Арраса волей случая. Брось я сейчас работу, что остается делать? Я хочу работать и зарабатывать руками и головой, а не... прочими умениями, - запнулась она, подбирая правильные слова.
    - Ты можешь отказаться от покровителя. Знаешь, что у тебя есть такое право?
    - Знаю. Но это будет непорядочно по отношению к Аррасу. Он помог в трудную минуту и сейчас помогает. Достает лекарства для мамы, я ему очень признательна. А тебя какая нужда гонит в комендатуру? - спросила она у Риарили.
    - Дома недолго сойти с ума от безделья, а на работе я каждый день узнаю что-нибудь новое, - ответила та с ноткой гордости. - И потом, кто знает, когда придут риволийцы, может быть, им будут полезны мои познания в даганском.
    - Ты останешься в городе, когда даганны уйдут? - изумилась Айями.
    - Конечно. Я не совершила ничего предосудительного, мне нечего стыдиться, - сказала с пафосом Риарили и, заметив, как переглянулись напарницы, добавила неловко: - И вам тоже.
    - Но в городе думают иначе, - поддела Айями оптимистку.
    - Ну и пусть думают, - ответила упрямица. - Жизнь в городе наладится, скорей бы ушли даганны.
    Наивная Риарили. Верит в торжество справедливости и в доброту горожан.
    Айями, наоборот, каждый день просила стрелки часов не спешить, умоляла время замедлиться, давая отсрочку.
     Но время отсрочек закончилось. Неожиданности посыпались одна за другой. Точнее, ожидаемости, но слишком быстрые, слишком внезапные, быть может, оттого, что не верилось в них и не хотелось верить.
    Даганны начали демонтаж прожекторов, установленных на крышах для освещения улиц.
    И после госпиталя переключились на вывоз утвари из гостиницы.
    И организовали конвоирование пленных небольшими партиями для депортации в Даганнию.
    И занялись разбором железной дороги - поэтапно, начав с Алахэллы и продвигаясь от станции к станции, вплоть до границы, успевая вывозить за Полиамские горы всё, что представляло ценность.
    Вдобавок ко всем прочим неожиданностям приехал Веч. И внезапность, с коей он вернулся в город, привела Айями в смятение. Вот как был с дороги, в фуражке и куртке, с основательной небритостью, зашел в комнату переводчиц, прошелся меж столов, встал в проеме - руки в бока - оглядел и стены, и потолок, и амидареек. И вроде бы смотрел на Айями, а на деле - сквозь неё, вдаль, туда, где виднелись в дымке хребты Полиамских гор, и волновалось песчаное море пустыни Гуалок. Вздохнул полной грудью и выдал мечтательное: "Э-эх!". Больше ни слова не сказал и вышел.
    А Айями как корпела за переводом, так и осталась сидеть с открытым ртом. Что это было?
    То и было. Генштаб предоставил увольнительную, чтобы господин подполковник завершил неоконченные дела в южном гарнизоне и вернулся в амидарейскую столицу для службы на постоянной основе. Об этом Айями и услышала из его уст позже вечером, когда Веч, наведя марафет с дороги, послал с господином помощником записку на второй этаж. И щегольские стрелки на форменных брюках, и безупречно сидящий китель, и начищенные до блеска ботинки, и накрытый столик у тахты - всё было как раньше. Почти.
    С лица Веча не сходило рассеянное выражение. Он похлопал по сиденью, приглашая Айями устраиваться подле, а сам улыбался вослед своим мыслям. Должно быть, успел по горло натосковаться по родине и грезил ею в ожидании каждого нового дня, приближающего к возвращению домой. Как будто нетерпеливое постукивание по обивке тахты поможет ускорить время.
    - Вот как, - пробормотала Айями, услышав о причине возвращения. Веч завершит здесь дела и отбудет из городка. Окончательно и бесповоротно, с последующим билетом в Даганнию.
    - На всё про всё отвели мне несколько дней. Успеешь собраться? Из вещей возьми самое необходимое.
    - А Люня как же? И мама... - смешалась Айями.
    Веч хмыкнул:
    - Всем бабьим царством и поедете.
    Опять он поднял щекотливую тему отъезда в столицу, опять заметалась мыслями Айями, не зная, что ответить. А Веч воспринял молчание как знак согласия.
    Вечер мог бы завершиться совсем иначе, если бы он не добавил:
    - Вот еще что. Готовься, завтра вечером пойдем в клуб.
    - Зачем? - опешила она.
    - На днях клуб закрывается. И дом встреч тоже.
    Айями растерялась, соображая. Ну и пусть закрывается, ей-то какое дело до графика работы клуба? Однажды там побывала, набралась впечатлений и с тех пор не испытывает особого желания посещать здание бывшей школы.
    - Я не могу. - Замотала головой для категоричности.
    - Почему? В приглашении нет ничего предосудительного. Многие офицеры придут со своими мехрем. Свободных амидареек там не будет.
    Отчего он не понимает? Это скандально и неправильно, это новый повод для слухов и сплетен. Похоже, даганны намереваются повеселиться напоследок и заодно похвастать амидарейскими трофеями. Так-то у Айями мало поводов для веселья. Тем более, воспоминания о клубе не самые приятные.
    - Я приму приглашение, если ты ответишь на два вопроса, - ответила она церемонно.
    - Валяй, - разрешил Веч расслабленно.
    - Почему закрылся госпиталь и скоро закроются клуб и станция? Вы собираетесь оставить город?
    Плевать, что Айями давно сопоставила факты и домыслила несказанное, важно услышать от Веча то, что он категорически отказывается озвучивать.
    - Опять начинается. - Хлопнув по колену, Веч вскочил пружинисто. - Кажется, мы однажды решили не затрагивать эту тему.
    - Я не слепая, и другие амидарейцы тоже. У вас, даганнов, появилась причина для радости, вы намереваетесь вскоре оставить наш город. Значит, и у нас, амидарейцев, нашелся мотив для празднования. Пожалуй, ты прав, это повод для всеобщего ликования, - сказала Айями с вызовом.
    Дерзила на грани. Одолела её внезапно веселая злость, искушение подергать зверя за усы, а внутри всё замирало с каждым словом, и сердце скакало из грудины в пятки и обратно. В конце концов, Айями - живой человек, и у нее устала болеть душа и за страну, и за семью. Хватит отговорок, хватит неопределенности. Вот тебе правда, даганнец. Ты уедешь, твои соотечественники наконец-то уедут, и, хвала святым, город вздохнет свободно. Потому что не догадывается о планах риволийцев.
    Веч поджал недовольно губы, нахмурился.
    - Я уже говорил и повторю снова, если хочешь добра своей дочери, уезжай из Амидареи...
    - ... пока не стаял снег, - закончила Айями. - Зачем нам уезжать? Раньше в городе было тесно, душно, зато вскорости станет свежо и просторно.
     "С отъездом оккупантов" - умолчала дипломатично.
    Зверь расхаживал по комнате и раздраженно бил хвостом по полу. И хорошего настроения как не бывало. Улетучилось, испарилось.
    - Не могу тебе всего рассказать, под присягой я. Единственно, о чем прошу, прислушайся к моему совету.
    - И почему мне кажется, что нас амидарейцев, превратили в стадо баранов? Откормленных, безропотных, безмозглых. И на каждого барана найдется свой волк. - Айями несло неудержимо, а Веч мрачнел с каждым словом. - Хорошо, я принимаю твое приглашение. У каждого из нас будет свой праздник, - сказала со значением, и, направившись к двери, взялась за ручку. - Когда начало веселья?
    - Завтра к семи пришлю машину, - процедил он. И смотрел тяжело, и сжал руку в кулак, видно, разозлила его выходка Айями, но она не заробела под грозным взглядом и вышла в приемную, затворив за собой дверь.
    Теперь и спешить некуда, все равно вечер не задался.
    И пусть потом Айями трясло от собственной смелости в уборной, и холодная вода не сразу остудила пылающие щеки, всё же она ни секунды не пожалела о словах, высказанных Вечу.
    Она и с Эммалиэ поделилась своей решимостью, но та не поддержала:
    - Смотри, Айя, не перегибай палку, у даганнов же гордость родилась раньше них. По лезвию ходишь, шаг в сторону - и он о своем покровительстве не вспомнит, разъярившись.
    - Разве ж я ущемила чем-нибудь его самолюбие, разве втоптала в грязь его гордость? - удивилась деланно Айями. - В который раз попыталась узнать правду, а он ведет себя как ребенок. Играет в секретики. Скрывает свои страшные тайны, - заключила с иронией.
    - Думаю, он давно бы поделился своими тайнами, если бы мог.
    - Ну, и пусть веселятся в своем кругу со своими мехрем, зачем они приглашают амидареек? Чтобы посмеяться над нами? Чтобы унизить? - вздернула Айями подбородок. - Не волнуйтесь, я не дура, чтобы подвергать риску наши жизни. В конце концов, дипломаты мы или нет?
    Эммалиэ в ответ лишь головой покачала.
    - Вернешься тем же вечером? Если нет, нужно придумать для Люни объяснение, а то ведь не уснет, тебя дожидаясь.
    - Долго не задержусь, - заверила Айями. Сомнительно, что у господина подполковника будет игривое настроение после клубных посиделок, - хмыкнула она.
    
    На следующее утро по пути на работу она поинтересовалась у Мариаль:
    - Ты приглашена сегодня в клуб?
    - Да, - ответила та с надрывом. - И отказаться нельзя, Аррас сказал, так нужно, офицеры будут с дамами. Я ни разу там не была и не хочу идти. Говорят, при клубе есть публичный дом. Нами хотят похвастаться как проститутками?
    - Не думаю. Даганны собираются отметить предстоящий отъезд из города, а без женского присутствия им скучно, не перед кем бахвалиться и петушиться, - ответила Айями бодро.
    - Ну и пусть отмечают без нас. Для веселья амидарейки - неподходящая компания.
    - У них будет свой праздник, а у нас - свой, - сказала жизнерадостно Айями. - Даганны уедут, город останется, разве не чудесная новость?
    - Ну да, - признала неуверенно Мариаль. - Вы станете наряжаться? Мне кажется, праздничные одеяния будут не месту.
    - Ты права, - согласилась Айями. Зато к месту будет повседневная рабочая одежда. Никакого вызова, никаких провокаций.
     - Риарили, тебя тоже пригласили?
    - Господин Л'Имар сказал, мне там нечего делать, - ответила та горделиво.
    - Значит, господин Л'Имар пойдет в клуб без тебя? - уточнила Айями. Вроде бы спросила из чистого любопытства, без подтекста, и вроде бы не тот повод, чтобы позавидовать "счастливым" напарницам, а все ж вопрос почему-то уязвил Риарили, и она раздосадовано закусила губу.
    - Не знаю... Нет, он тоже не пойдет, - сказала уверенно.
    Так за разговором и добрели переводчицы до комендатуры, где на крыльце им встретился господин подполковник. А'Веч.
    Губы сомкнуты, брови сведены, сам серьезен. Кивком отозвался на робкие "здравствуйте" напарниц и пошел следом за Айями. Так и поднимались по лестнице - она впереди, а Веч тремя ступенями ниже. И сверлил её спину взглядом - оборачиваться не надо, уши итак горят, словно их намазали жгучим перцем.
    На втором этаже окликнул - ни здрасте, ни как дела:
    - Так ты не передумала?
    - Конечно, нет, - ответила Айями, обернувшись с лучезарной улыбкой.
    Веч смотрел с недоверием и с прищуром, выискивая в её лице объяснение подозрительному смирению.
    - Ну ладно. Ступай.
    - Благодарю, - ответила Айями, присев в реверансе, и направилась в комнату переводчиц.
    И не видела, как тот поднял брови в удивлении, а потом направился на третий этаж с лицом, на котором явственно читалось: "О, Триединый, что за испытание свалилось на мою голову, и чего следует ожидать?"
    
    Веч встретил ее на пороге школы. Бывшей школы. Галантно помог выбраться из машины, помог снять пальто и, придерживая за талию, провел в бывший торжественный зал. В этом городе всё стало бывшим, и неизвестно, станет ли прежним с отбытием даганнов на родину.
    Клуб, после первого и единственного посещения им Айями, не изменился. Те же диваны и столы, составленные из парт, тот же рассеянный свет нибелимовых* светильников, та же полузадушенная пластинка в патефоне. На столах закуски и вино, много вина, много фужеров. И немало офицеров, почти весь командный состав, со своими спутницами. И Оламирь здесь, и Мариаль, и другие амидарейки: соседки по подъезду и прочие, знакомые на лицо, но не по имени. И Имар здесь, в компании сотоварищей, хохочет, эмоционально жестикулирует, что-то рассказывая.
    В помещении многолюдно и душно. Офицеры все как один в военной форме, а амидарейки одеты скромно, им неуютно, они зажаты. Видно, у женщин закрепилось в памяти место, куда они пришли однажды продать себя, и не от большого желания, а по большой нужде. Зато Оламирь вырядилась в вечернее платье, дополнив наряд яркой губной помадой и высокой прической. Разве что неестественно бела лицом, наверное, извела не одну баночку пудры перед выходом "в свет". И смеется громко и вызывающе, когда ее покровитель что-то шепчет на ухо. Другие офицеры оглядываются с изучающим интересом, видать, аппетитная комплекция и броская красота Оламирь их привлекает больше, чем сухощавые фигуры и невзрачная внешность прочих амидареек.
    Быстро же оклемалась Оламка от недавней хвори, наверное, выпила не один литр лечебной микстуры. Интересно, какие отговорки она придумала для господина У'Крама, объясняя свою немощь. Видно, ей страсть как не хочется ехать в Даганнию с приплодом от чужака, там она будет одной из многих, а здесь - единственная.
    Даганские мехрем расставляли подносы с закусками, наливали вино в бокалы. Молча, незаметно, выверенными привычными движениями. И ни словом, ни жестом не показывали, что им противно видеть своих соплеменников в компании чужеземок.
    Веч протянул полный бокал.
    - Это слабое вино, - сказал со смешком, заметив замешательство Айями. Наверное, как и она, вспомнил тот вечер в клубе.
    И правда, багряный напиток оказался приятен на вкус и аромат и не бил одуряюще хмелем в голову.
    - Тогда вино было крепче? - спросила она со смущением.
    - Намного крепче, - ответил Веч серьезно. - Иначе ты не пошла бы со мной наверх.
    Сказал - и привел Айями в смятение. Тот вечер стоит того, чтобы вспоминать о нем как можно реже. А лучше бы вообще забыть.
    - Почему ваши женщины странно одеты? Необычная обувь, одежда... Почему напудрены и в париках? Неудобно, наверное. Жарко, - спросила Айями и осеклась. Не ляпнула ли лишнего?
    Но Веч охотно объяснил:
    - Потому что мехрем из дома встреч - свободные женщины и скоро поедут домой. Обувь скрывает их истинный рост, парики и краска на лице скрывают внешность, безразмерная одежда прячет тело. Наши женщины вернутся в Даганнию и без стыда посмотрят сородичам в глаза. Они приехали сюда по доброй воле, чтобы заработать, и вернутся домой не с пустыми руками. У нас нет насилия и принуждения. Мехрем из дома встреч никто не осудит, контракт держит ее имя в тайне. А если какая-нибудь вдовая даганка задумается о ребенке, ей выплатят дополнительное пособие, и она уедет в Даганнию до окончания контракта.
    - И отец признает ребёнка? - спросила Айями, наблюдая, как даганка, несмотря на неудобное одеяние, ловко огибает столы с подносом в руках.
    - Тут дело полюбовное. Как правило, даганки не претендуют на признание отцовства, но если родитель введет его в свой клан, это похвально. У нас никто не показывает пальцем на одиноких женщин с детьми. Неважно, есть у ребенка отец или нет. Наоборот, женщина, взявшая на себя ответственность за рождение младенца и воспитание в одиночку, достойна уважения. Ведь сейчас всё зависит от женщин, точнее, от того, как быстро восстановится население Даганнии.
    Айями чуть не поперхнулась вином от воодушевления в прозвучавших словах. Наверное, и Веч успел приложить руку, точнее, другую часть тела к восстановлению численности населения.
    Даганны шутили, смеялись, курили, накачивались вином. Расселись со своими спутницами за столами и начали произносить тосты. На даганском. Учитывая, что из присутствующих женщин разбирались в чужеземном языке только переводчицы, салютование бокалами и солидарные выкрики "Хей!" заставляли настороженных амидареек испуганно вздрагивать. И Оламирь не понимает в разговорном даганском, - с удивлением заметила Айями, обратив внимание на скучающую красотку.
    И такое пренебрежение к амидарейкам было оскорбительно.
    Веч поднялся, постучал вилкой по бокалу, и в зале наступила тишина.
    - Скажу слово. Нынешний Бейрихен* мы пропустили, но скоро наверстаем упущенное и, слава Триединому, встретим немало Бейрихенов на родной земле.
    Со своих мест поднялись и другие офицеры.
    - Слава Триединому! - гаркнули хором и залпом выпили содержимое бокалов.
    А амидарейки не поняли, о чем тост, и неловко молчали, опустив глаза. И почти не пили, и мало ели. Оно и ясно, что неясно, чему радоваться.
    И на том спасибо, что даганны позаботились, расставив блюда с пресными закусками отдельно от тех, что сдобрены огненными специями.
    - Кроме вина ничего нет? - спросила Айями.
    - Чаю, например? - рассмеялся Веч, и другие офицеры поддержали шутку. - Нет, сегодня здесь пьется только вино.
    - И никакого сахша*, - сказал многозначительно господин У'Крам. - Мочилки* нам как раз и не хватало.
    Айями поднялась с места.
    - Ты куда? - спросил Веч на даганском.
    - Посижу на диване. Вы продолжайте, беседуйте о своем, я не помешаю, - ответила с лучезарной улыбкой на амидарейском. - Мариаль, составишь мне компанию?
    - Конечно, - кивнула та с благодарностью и поспешила следом, оставив пустой стул между господином помощником и другим офицером.
    Веч нахмурился, однако не возразил. Тосты продолжали сыпаться, видимо, по даганским правилам каждому участнику надлежало сказать своё слово. Даганны желали процветания своей стране, народу, кланам, сородичам, здоровья родителям, матерям, женам и детям, и прочая, и прочая.
    - Отвратительно, - сказала Мариаль. - Они выставляют амидареек последними идиотками. Зачем позвали? В качестве дополнения к сытному ужину? Поесть, напиться и отвезти в гостиницу?
    - Мариаль! - изумилась Айями. Неужели напарница сердится? Непохоже на неё. Обычно Мариаль сдержанна и тщательно подбирает слова, избегая, по ее мнению, неприличностей.
    - Да, представьте, меня это коробит! - воскликнула Мариаль, наверное, громче, чем следовало, потому что кто-то из даганнов оглянулся. И Веч в том числе. Насупленный, недовольный.
    - Пусть развлекаются, ихний бог им судья. Лучше расскажи, случалось ли с тобой что-нибудь эдакое в школе, - предложила Айями. - Помню, в седьмом классе на перемене в наш класс залетел воробей, и мальчишки начали стрелять по нему из рогаток. Перебили все плафоны, разбили стекла в книжном шкафу, графин с водой, вазу с цветами, но так и не попали в воробья. Шуму было - не передать. Вызывали родителей в школу, беседовали, песочили...
    - Да-да, помню, я училась в младших классах, - оживилась Мариаль. - Про ваш класс ходили легенды. Но и наши мальчишки вытворяли будь здоров. Поймали школьного кота, помните - завхоз держал, чтобы тот ловил мышей - привязали к бедняге самодельный парашютик и сбросили с чердака.
    Айями рассмеялась, развеселившись, напарница поддержала смех.
    - Нет, не помню. Я, наверное, уже закончила школу. А кот был молодой и глупый, не знал, что мальчишек нужно бояться больше огня.
    Они опять засмеялись и прикрылись ладошками, чтобы не отвлекать даганнов.
    И пошло-поехало. Вспоминали, хихикали, прыскали, смеялись. Незаметно и другие амидарейки подтянулись, заняли соседний диван. Сначала слушали, улыбались, потом смеялись, потом тоже рассказывали - как кто-то где-то когда-то и с кем-то. И нашлись общие темы для воспоминаний, и общие знакомые, и общие интересы, оставшиеся там, в мирном прошлом. И Айями, слушая истории, почувствовала запахи и звуки школьных лет: аромат сдобы из столовой, пыльные географические карты из книжного шкафа, скрип мела по доске...
    - Что ты вытворяешь? - раздался тихий голос с еле сдерживаемой яростью. Это господин подполковник зашел за спинку дивана и склонился к уху Айями.
    Оказывается, почти все амидарейки собрались дружной компанией, тут же затесался и Имар, он присел на диванный подлокотник и смеялся вместе с рассказчицами, и несколько офицеров подвинули стулья, чтобы лучше слышать и вникать.
    - Ничего особенного, - ответила Айями ровно. - Вы веселитесь и мы тоже, как умеем. Разве запрещено?
    - Пойдем. - Он протянул руку и объявил: - Будем играть в данакаш*.
    - О! - соплеменники поддержали затею громкими хлопками, а господин подполковник едва ли не силком повел Айями, хотя ее упрямство было и незаметно сторонним наблюдателям. Увлек туда, где сдвинули столы и установили стулья.
    Видимо, намечается захватывающее мероприятие, сродни даганской мочилке, - подумала сердито Айями. Ну и развлекался бы с товарищами, я-то причем? Нам было весело на диване, а он с легкостью всё разрушил, - подумалось с тоской.
    Оказалось, обещанное развлечение - на самом деле игра в карты.
    - Садись. - Веч притянул на соседний стул упирающуюся Айями. - Будем играть вместе. Мы вдвоем - за одного игрока! - крикнул раздающему, указав на себя и на неё.
    - Мы тоже! - крикнул господин У'Крам, ткнув в себя и показав на Оламку.
    Их примеру последовали и другие даганны, решившие играть в паре со своими спутницами.
    Офицер, раздававший карты, объединил несколько колод в одну стопу. Огромный стол, и участников необъятное количество. Айями и правил-то не знает, и никто не собирается объяснять, какая карта и какую бьет, а какую забирает. Раздали карты, а на них нарисованы непонятные масти и непонятные картинки. Айями чувствовала себя безмозглым болванчиком: набрала огромный веер, а Веч сидел рядом и вытягивал карты из её веера, подбрасывая противникам, или принимал, добавляя карты в веер. Мужчины хохотали, подтрунивали друг над другом, пили вино, курили. Веселье разгорелось с новой силой, пойдя было на спад в отсутствии амидареек. Разговоры велись на даганском, и развлечение подразумевалось для даганнов.
    Раз так, решила Айями, повеселимся и мы. И каждую передачу карт сопровождала шуточками в амидарейском стиле - с подковырками, с иносказаниями, то на одном языке, то на другом, и над собой тоже смеялась, вот, мол, какая же я непутевая, не пойму, что к чему в этой игре, и смеялась задорно, и, наверное, раскраснелась от спёртого воздуха в зале.
     Вроде бы и Имар смеялся, глядя на неё неотрывно, и амидарейки сдержанно похихикивали в кулачок, и прочие офицеры прониклись атмосферой вечера, и их взгляды жалили и горячили не хуже крепкого даганского вина, а Веч с каждым сделанным ходом наливался мраком как грозовая туча и шуток не понимал напрочь.
    Все участники вышли из игры, остались лишь Веч и господин У'Крам. Они же и перебрасывали друг другу карты через стол: Веч - из веера Айями, господин У'Крам - из веера Оламки.
    - Ага, вы продули! - закричал господин У'Крам, швыряя несколько карт из веера своей мехрем. А Айями не поняла, почему продули, если у нее осталось не меньше десятка карт в руке, а у Оламки и того больше.
    - Чтоб тебя! - хрястнул Веч ладонью по столу, и у того чуть не подломились ножки.
    Айями отложила карты в сторону. Тут к ней начал пробираться Имар с противоположной стороны стола, наверное, что-то хотел спросить, но Веч упредил его маневр и потянул даму с места.
    - Пошли, потанцуем.
    - Из тебя танцор, как из меня музыкант! - крикнул вслед господин У'Крам.
    - Ничего, мехрем меня научит, так ведь?
    Веч вывел её в центр зала и вдруг поднял на руки, Айями только охнуть успела. Под развязный свист и аплодисменты даганнов. И прикрыла лицо ладонью - все святые, стыдно-то как!
    - Ты пьяна, что ли? - спросил зло Веч и втянул носом. - Нет, не пила. Остановись, иначе мне придется вызвать на бохор* половину гарнизона.
    - Следовало сидеть возле тебя покорной рабой и ловить каждое слово? - не менее сердито спросила Айями. - Зачем ваш фарс с тостами, если амидарейки не поняли ни слова на даганском?
    - Я не подумал об этом, - признался он, помолчав. - И все же, ради Триединого, не лишай сегодня никого из моих товарищей жизни моими же руками.
    Сказал обыденно, а у Айями захолонуло сердце. Если потребуется, он убьет, не колеблясь.
    Она вдруг ощутила, что устала так, словно целый день стирала в тазу, не разгибаясь.
    - Хочу домой. Разрешишь покинуть ваше веселье?
    - Хорошо, - согласился он. Как король, не меньше.
    Снаружи стемнело, площадь и улица осветились фонарями. Далеко над крышами домов светлела полоса закатного неба. На крыльце Айями вдохнула свежий воздух, прочищая голову от сигаретного дыма, винных паров и громкоголосья даганнов. Наверное, Эммалиэ и дочка ждут и смотрят в окно, выглядывая её. Поодаль солдаты в группке курили, перетаптываясь, и посматривали с любопытством, однако амидарейка вышла из клуба в компании командира, её покровителя, и никто из мужчин не отпустил скабрезности, предпочтя помалкивать, уж больно грозный вид был у господина подполковника.
    - Сам поведу. Свободен, - велел тот водителю и уселся за руль. Пришлось Айями устроиться на соседнем сиденье. Хотя отсюда рукой подать до дома.
    Доехали молча и быстро. Веч и в гостиницу не завернул, наверное, взвинчен до предела и переполнен раздражением, да и Айями не в лучшем настроении, какие тут нежности?
    - Постой, - сказал он, когда Айями взялась за ручку дверцы, чтобы выйти. - Я связан присягой, понимаешь? Военному человеку нельзя ее нарушать, это дело чести.
    - Ты о чем?
    - О будущем твоей страны.
    - А-а, ну да, - Айями снова взялась за ручку.
    - То, что мы, даганны, скоро уйдем из города, ты уже догадалась.
    - Только слепой не заметил ваших сборов, - хмыкнула она.
    - С уходом гарнизона станет опасно жить в городе.
    - Почему? Мы наладим прежнюю жизнь, - сказала Айями. Знала, конечно, что фантазирует, но Веч не знал, что она знала. - Запустим школу, ратушу, библиотеку...
    - Прежней жизни не будет, - перебил он.
    - Почему же? - усмехнулась Айями.
    - Потому что твоя страна проиграла в войне. А проигравшие платят по счетам сполна, - ответил он жестко. - Чуда не случится, Аама. Поедем со мной.
    Айями вспомнила вдруг не к месту: вот так же прошлым летом она оказалась в машине даганского офицера и ударила его. Голодранка из побежденной страны залепила пощечину доблестному даганскому воину, которого видела второй раз в жизни. А сейчас они сидят рядом, и за эти месяцы пройдено немало шагов, прожито немало дней, и их двоих связывает гораздо большее, чем в первый день знакомства.
    - Я подумаю. До свидания... Веч.
    
    Эммалиэ отворила дверь раньше стука, словно ждала в прихожей, прислушиваясь к шагам на лестнице. И обняла, прижала к себе, поцеловала в лоб, расцеловала щеки.
    - Вернулась, слава святым, вернулась.
    Наверное, переживала и молилась, чтобы Айями не натворила глупостей.
    - Что бы со мной стало? - улыбнулась та и отшутилась: - Благодаря вашим молитвам мне хватило ума вовремя остановиться.
    - Полно тебе. Я уж думала, не увижу тебя, напугалась твоей решительности. Раздевайся. Ужинать будешь? Люня уснула минут десять назад, не дождалась. Кое-как утыркала её в постель. Ну, как прошел вечер?
    Как прошел? Терпимо. Учитывая, что даганны с огромной скоростью сворачивают свои кибитки и направляют их в сторону Полиамских гор. Учитывая, что вечер прошел в компании вражеских офицеров, возможно, убивших в войну мужей амидареек, что пришли сегодня в клуб в качестве содержанок тех самых убийц.
    Разве не издевательство? Изощренное унижение.
    
    Оставалось надеяться, что развлечение в даганском клубе для узкого круга приглашенных амидареек прошло незамеченным для горожан. С переездом на центральную улицу оборвались все связи с соседями и знакомыми, и те лишились пищи для сплетен и пересудов - не подглядеть, не подслушать, не перемыть косточки. Но и узнать о том, что происходит в городе, теперь не у кого. Приходится вариться в собственном соку и обсуждать новости с напарницами. Но и у тех один источник - их покровители.
    - Даганны привезли вчера троих убитых, - сообщила Мариаль утром по пути на работу. Важные разговоры велись по дороге домой или обратно, а в комендатуре переводчицы обсуждали незначащие вопросы, памятуя об установленном прослушивании.
    - Своих или наших? - спросила обеспокоенно Айями. Если даганны привезли тела сотоварищей, значит, станут рыть землю в поисках убийц. Начнутся повальные облавы и обыски, поэтому нужно предупредить Зоимэль.
    - Наших. Армейских.
    Сердце тревожно екнуло. Одним убитых мог оказаться Айрамир.
    - Произошла перестрелка? - допытывалась Айями.
    - Представляете, нет. Дозорная служба обнаружила тела на брошенном хуторе. Убиты недавно.
    - Их разрешат опознать?
    - Конечно. Тела доставили к храму, для упокоения. Вы кого-то разыскиваете? - взглянула Мариаль с любопытством.
    - Да, мой брат пропал без вести в войну, - ответила Айями, на ходу придумав объяснение.
    Мариаль неловко промолчала. Неизвестно, что лучше: мучиться неопределенностью, надеясь, что близкий человек выжил в котле сражений и бродит по этой земле, или раз и навсегда удостовериться, что его нет в живых. Минуло достаточно дней после капитуляции, но немалое количество вояк до сих пор хоронятся по укромным местам и пробираются малозаметными тропами в родные места.
    Нужно успеть опознать убитых, пока Хикаяси не устроила жатву. Обычно Эммалиэ ходила в храм с нерадостной целью, но сегодня настал черед Айями. Стойкая женщина Эммалиэ, смелая, решительная, а подкосила ее неожиданная хворь: сезонное недомогание, помноженное на разочарование в тех, кого считала подругами. Расклеилась Эммалиэ, то ли давление поднялось, то ли наоборот, упало, одолели слабость и головокружение. Какое тут прогулки с Люнечкой и кошеварство, отлежаться бы.
    Айями, растревожившись, решила отказаться от работы, чтобы приглядывать за близкими кровиночками - малой и старой.
    - Сбегаю в госпиталь, может, Зоимэль даст какое-нибудь лекарство.
    Но Эммалиэ отказалась:
    - Не суетись. В последние годы каждую весну так мучаюсь. Чаем крепким с рябиной отопьюсь, не впервой. Денек-другой, и выправлю здоровьишко. А Люне дам альбом с карандашами или клубок ниток, пусть балуется.
    - Оставайтесь дома, а я схожу на опознание, - сказала Айями решительно. И на слабое сопротивление Эммалиэ, мол, нелегкое это дело - провожать мертвых в последний путь, напомнила о пережитой процедуре в комендатуре.
    Согласилась Эммалиэ, скрепя сердце.
    - В храме не задерживайся, Хикаяси* не молись. Погляди на мертвых и сразу уходи, - наставляла, повязав траурный платок на голову Айями, как полагается, и освятила напоследок.
    - Мам, а можно нам с тобой? - мешалась под ногами Люнечка, завидев сборы.
    - Нет. Без вас схожу, - ответила строго Айями. - Маленьким девочкам в храме делать нечего. А ты будь умницей, не надоедай бабуле, ей нужно отдохнуть.
     - А почему мне делать нечего? А тебе можно? И бабе можно? - засыпала вопросами Люня.
    - Пойдем, посмотрим в окно, заодно и расскажу. - Эммалиэ взяла дочку за руку. Пусть с четвертого этажа и не видны храмовые ступени, зато фасадом помпезное строение выходит на улицу, и храмовая труба заметна издалека.
    Сегодня Айями торопилась добежать до храма и вернуться обратно, и потому, быть может, не прониклась таинством упокоения. Отметила затхлость воздуха и плотный полумрак из-за малого количества зажженных свечей, отсутствие фанатиков, отбивающих поклоны у ног богини, крайнюю изношенность одеяния служителя и его напыщенный вид. Айями успела забыть его согбенную фигуру, похожую на закорючку, и иссеченное морщинами лицо.
    Тела лежали на полу возле изваяния Хикаяси, накрытые пологами. В головах и ногах покойников дрожали крохотные огоньки свечных огарков в плошках.
    Айями не разбиралась в аспектах веры и не знала, что делают в таких случаях: говорят ли какие-нибудь слова или совершают предписанные ритуалы, поэтому подошла молча. За души убитых помолится служитель Изиэль, он же и будет просить богиню о милости.
    Откинула первый полог и, не сдержавшись, сдавленно охнула, прикрыла рот рукой, сглатывая, сдерживая рвотные позывы. Несвежий покойник без милости хику* выглядит малоприятно.
    Обошла Айями мертвых по очереди, отдернув каждый полог. Прищурилась подслеповато, разглядывая в полумраке убитых - троих мужчин с перекрещенными на груди руками и монетками на сомкнутых веках. И обмерла, увидев пробитую насквозь кисть, сжимавшую закоченевшими пальцами кисет, расшитый бисером. Видать, наживую прибивали кисет гвоздями к руке владельца, о чем свидетельствовали черные засохшие кровоподтеки. И мертвец узнаваем, несмотря на раздувшееся синюшное лицо.
    Айями передала в дар служителю свечи, и тот с достоинством поклонился, принимая.
    - Помолитесь за Диамала, пожалуйста.
    Он бесславно жил и бесславно умер. И скорбной слезинки не заслужил, как и жалости. С жатвой, великая богиня!
    Направилась Айями к выходу и в дверях храма столкнулась с группкой женщин, и Ниналини среди них. Они и посторониться не подумали, потеснив обратно.
    - Ты по какому праву сюда пришла? - вперив руки в боки, спросила Ниналини. Она заплыла тройным подбородком и приобрела новое пальто необъятных размеров.
    - По такому же, как и ты, - ответила Айями.
    - Ты свое право потеряла, когда ноги под врагом раздвинула, - парировала Ниналини и на всякий случай оглянулась, вдруг услышат даганские уши. - У тебя, видно, совсем нет совести, коли пришла, чтобы по нашим мужчинам скорбеть.
    - Одному даю, по другому плачу, - вставила её товарка.
    - Сама решаю, что мне делать, и ваше согласие мне не нужно, - ответила Айями высокомерно.
    - Посмотрим, как запоешь, когда супостаты проклятые сгинут с нашей земли. Гонору-то поубавится, - наседала Ниналини.
    - За все ответишь, - добавила вторая подпевала. - За предательство будешь держать ответ перед честным народом.
    "Это я-то предательница?" - возмутилась Айями. - "А кто для Сопротивления передавал припасы без счету? "
    Открыла рот, чтобы ответить, да осеклась. Потому что обещала молчать про Зоимэль и про партизанское движение.
    - Всего хорошего. - Айями внаглую растолкала женщин, работая локтями, и получила ответных тычков под бока.
    Она не рассказала про стычку на пороге храма, незачем расстраивать Эммалиэ. Зато об опознании поведала. Не так уж и страшно смотреть на несвежих покойников, ко всему можно привыкнуть.
    Эммалиэ сказала, выслушав внимательно:
    - Значит, разошлись пути-дороги Диамала с его напарником. Каждый своей стезей направился, и теперь оба убиты. Что ж, во второй раз Диамал не воскреснет. Айрам все-таки его нашел и выполнил свою угрозу.
    - Да, и теперь его в городе ничего не держит.
    Диамал мертв, как и его безымянный напарник. В любой момент Айрамир с товарищем из отряда отправятся на север, как запланировали зимой.
    - Уйдет и не попрощается, - сказала невесело Эммалиэ: - А-а, пусть бы и так. А то упрямцу как пить дать взбредет в голову забраться напоследок в центр города. А тут даганны на каждом шагу.
    - Нам придется уехать, - помолчав, добавила Айями как бы между прочим. - Сначала в Алахэллу, а потом... в Даганнию, наверное.
    Эммалиэ, как ни странно, не удивилась.
    - Давно ждала, когда об этом скажешь. И начала присматривать необходимое, что можно взять в дорогу. Одного не пойму, зачем нужно ехать в столицу.
    - Потому что... у него там дела, - сказала Айями через силу, застыдившись.
    - Вот как. А я думала, соберем вещи, сделаем документы и сядем на поезд прямиком до Полиамских гор. Думаю, можно выбрать любой город в Даганнии, в котором для амидарейцев обустроено жилье. Помнишь, приезжала кинобудка и показывала фильмы?
    - Просто... мы это не обсуждали, - растерялась Айями. - Я думала, вы спросите, почему не поедем на север.
    - Так ведь его скоро не будет, - ответила Эммалиэ. - Что здесь, что там новые хозяева вступят в права. И чем чаще об этом задумываюсь, тем всё больше убеждаюсь, что Айрам зря туда рвется. Тамошнее Сопротивление протянет недолго, риволийцы не силою, так хитростью истребят любое недовольство и протест.
    Куда ни кинь, всюду клин - и здесь, в городе, и на севере страны. Куда деваться парню с горячим сердцем и жаждой мести? Долго ли выдюжит, скрываясь по лесам, прячась по нежилым развалюхам? И в плен не хочет сдаваться, и врагов рвется мочить.
    Нужно отказаться от предложения Веча о поездке в столицу. Неправильно это, неприлично - мотаться по стране с семьей в качестве любовницы вражеского офицера. Стоит посоветоваться с Мариаль и, заручившись ее согласием, оформить документы в миграционной службе, чтобы уехать скопом двумя семьями. К тому же, напарница предлагала держаться друг друга на чужой земле.
    В любом случае пора собирать вещи. Потому как совсем не шутила Ниналини, угрожая жестокой расправой.
    Перед сном вспоминала Айями всё, что рассказывали о своей стране Имар и Веч, и теперь перспективы не казались такими пугающими, нежели раньше. Вспомнила Айями и категоричность, с коей когда-то отрицала всякую возможность отъезда за Полиамские горы. А сейчас ворочается без сна и обдумывает, как облечь в словесную форму свое нежелание переезда в Алахэллу.
     На следующий день Веч без долгих предисловий полюбопытствовал:
    - Зачем ходила в ваш храм? Посмотреть на мертвяков?
    Знать, донесли ему тем же вечером, куда отлучалась мехрем из дому и как долго пробыла в святилище.
    - Да, - не стала отрицать очевидное.
    - Опознала кого-нибудь? - спросил Веч с интересом.
    Айями покачала головой отрицательно.
    - Кого ищешь-то? Муж вроде бы погиб, или ты не уверена? - осведомился таким тоном, каким бы выяснял, сколько ложек меда Айями кладет в чай.
    - Брата ищу, - ответила она и почти не покривила душой.
    - Ты говорила, он давно в Даганнии.
    - Я не знаю. Возможно, он в твоей стране, а, возможно, убит в войну и похоронен безымянным. - А, возможно жив и, как Айрамир, прячется зверем по норам, пытаясь уцелеть. - Как погибли трое амидарейцев?
     - Их расстреляли. В упор. В назидание, - ответил Веч. - Вот видишь, ваши мужчины истребляют товарищей, не жалея. О какой солидарности ты говорила мне? С жаром доказывала, что вы стоите горой друг за друга. Ваши мужчины рвут глотки ближнему, думаешь, они пожалеют женщин и детей?
    С еле уловимой насмешкой сказал, с превосходством и пренебрежением победителя.
    Промолчала Айями, и не потому что не нашла ответных аргументов. Она думала о том, сколько же разобщенных и запутавшихся людей осталось в стране, брошенной на произвол судьбы. И у каждого своя правда, своя ненависть и своя боль.
    ______________________________________________________
     Пери (даг. миф.) - прекрасная сказочная девушка, оберегающая от бесов и злых духов, покровительница стихий.
     Хикаяси - божество в амидарейской религии. Изображается в виде четырёхрукой женщины. Считается собирательницей и хозяйкой человеческих душ.
     Bohor*, бохор - драка, потасовка. Жарг. - мочилка, буча, схлёст
     Sahsh, сахш (даг.) - крепкий алкогольный напиток на основе сброженного солода.
     Бейрихен* - Новый год в Даганнии, отмечается с началом весны.
     Нибелим* - фосфоресцирующая горная порода. При особой обработке дает яркий свет в течение нескольких десятков лет в зависимости от естественного освещения. Чем темнее, тем сильнее разгорается нибелим.
    Северный дед* - в амидарейской мифологии аналог Деда Мороза, жестокий и злой старик с бородой до пят. Требует к себе уважения, в противном случае насылает стужу и замораживает насмешника. В древности, в трескучие морозы, задабривая Северного деда, приносили в жертву девственниц, привязывая раздетыми к дереву.
    Мехрем (даг.) - содержанка, проститутка
    Данакаш* (даг.) - игра в карты в большой компании в несколько колод.
    Хику (на даганском - тхика) - состояние полного блаженства, нирвана. В действительности - коматозное состояние, при котором прекращаются обменные процессы в организме, замедляется работа сердца, умирают клетки мозга. В итоге - смертельный исход. Хику достигается как самовнушением, так и с помощью наркотических и психотропных средств.
    
     48
    Все-таки в их отношениях восстановилось хрупкое равновесие.
    Веч и не требовал большего. Знал, что и постели мехрем не отрешится от своих тревог. И того достаточно, что отзывчива и нежна, хоть и печальна. Он верил, что в Доугэнне все изменится, и мехрем быстро привыкнет к новой жизни, уверившись в защищенности и надежности.
    - Носишься с ней как с цыпленком, а она пользуется. Истрепала тебе все нервы и еще в два раза больше истреплет. Поставь перед фактом, и она вмиг соберет чемоданы, - поучал Крам, развалившись на стуле, ногами на столе.
    Друг прав, так и следует поступить. Сказать, что машина уходит в амодарскую столицу завтра, и мехрем не пикнет, и беспрекословно упакует сумки.
    - Потакаешь ей, а она и рада кровушку пить, - капал на мозги Крам. - Эдак распояшется и сядет на шею. Будет вить веревки.
    Веч попивал вино и молчал. Наверное, потому что понимал страхи своей мехрем. Нелегко распрощаться с местами, где она родилась и выросла, непросто отпустить прошлое и отправиться в пугающую неизвестность. Он-то скоро возвратится на родину, а мехрем отправится в чужую неприветливую страну. Хотя неприветливой она покажется тому, кто упирается руками и ногами, не желая впускать в свое сердце благословенный край земной. Если мехрем не будет упрямиться и с охотой изучит традиции и обычаи его отчизны, проникнется богатой и древней историей, то вскоре Доугэнна станет её второй родиной.
    Так что, по большом счету, Вечу следовало бы плевать на страхи мехрем. И колебания ее, и душевные метания выводили из равновесия день ото дня.
    - Хочешь отправить её в свой церкал*? - поинтересовался Крам.
    - Куда же еще?
    - Там же нет амодарской диаспоры, - удивился друг. - Я думал, переправишь её в Кхаран* или в Беншамир*.
    Ага, как же, в Беншамир, прямиком в лапы к родственничку. Ни за какие коврижки. К родственничку не подкопаешься, тот все условия соблюл и не дает повода для вызова на бохор*, но Веч нюхом чуял - надо быть настороже.
    - Значит, организуем свою диаспору, - сказал беззаботно, а Крам хмыкнул.
    Непростое это дело - строительство амодарского поселка. Требуется согласие старейшин клана, согласие Совета командоров, нужны финансы и материалы, необходимо увязать инфраструктуру церкала и поселка вплоть до мелочей. Словом, трудная затея, требующая немалого энтузиазма и активной поддержки всех семей. Клан Имара молод и скачет наравне с прогрессом, главы семей сделали ставку на рабочую силу в лице амодаров, на их знания и умения. А в церкале Веча царят консервативные устои, старейшин нелегко сдвинуть с места, и даже война мало что поменяла в их мировоззрении.
    - К матери увезу, ее церкал подал заявку в Совет на строительство поселка.
    Крам скептически поднял бровь. Ну да, пока заявку одобрят, пока начнется стройка, дри* успеет дважды отелиться.
    - Чую, досюда заработаешь мозолей со своими амодарками, - заключил Крам, проведя по горлу. Под амодарками Веча подразумевались мехрем и её дочь с матерью. Весь амодарский табор.
    
    Теперь Веч поменялся местами с мехрем: вымотавшись по службе, отрубался после кроватных утех, а она устраивалась рядом. Прикорнет на плече, но не дремлет, а думает, думает, поглаживая литые мышцы и изучая дорожки вен. Каждый шрам не на раз и не на два обведет пальчиками, обласкает мозолистую ладонь невесомыми касаниями. От такой нежности поневоле разморит киселем. И барс на спине выпускает когти, потягиваясь, прогибаясь в хребтине.
    Давно распланировал Веч: сперва он сделает крюк из южного гарнизона в амодарскую столицу, а оттуда в числе последних доугэнцев отправится на родину. Оставались считанные дни до возвращения в Доугэнну, но нетерпение начало съедать Веча задолго до часа икс. Воспоминания терзали память, мечты будоражили кровь, сновидения волновали сердце.
    - Представляешь, приснилась сегодня краля моя первая. Век о ней не вспоминал, а тут надо же, прокралась в сон, да так явственно. Рукою тронь - коснешься, - поделился он с Крамом.
    - Сколь же их было, твоих краль? - поддел тот. - Пальцев не хватит, чтобы сосчитать.
    Задумался Веч. Уж если загибать пальцы, то, пожалуй, за всю жизнь лишь дважды его цепляли женщины - намертво репьем прикрепившись, что не выдрать из сердца и из памяти. И уж если выдирать, как пришлось единожды, то глубоко, с мясом, чтобы без метастаз.
    - Ну-ка, ну-ка, поделись, не слыхал я историю про первую и настоящую, - оживился Крам. - Что, действительно, не по сговору, а по сердцу была?
    Была, но тут и рассказывать нечего. Давно выболело и зажило, оттого и поведалось скупо и немногословно. Да, завелась у Веча краля. Зазноба из отцовского клана, из другой семьи. И поощряла, и не против была, встречаясь тайно, и круглый дурак он оказался, потому что поверил. Сосватали любимую в соседний церкал, и Веч предложил ей бежать вместе. Вдвоем они свернут горы, думалось тогда, и выстроят мир заново. В ночь перед бегством предала любимая, испугалась гнева семьи и рассказала родителю. Тайного ухажера предали наказанию. Показательно. Порол отец, пороли дядья, пороли старшие братья, каждый взялся за кнут и на совесть прошелся кожаными плетеными хвостами по распаханной спине соблазнителя, чтобы показать оскорбленному отцу девушки - достаточно ли тот удовлетворен наказанием? Веч, едва оклемавшись, как с цепи сорвался, разных глупостей натворил, на родню окрысился, а потом и вовсе ушел из дома, подался к вольным наемникам.
    - А краля что же? - проникся историей Крам.
    Краля вышла замуж, как и было сговорено между кланами, разве что порченой пришла в дом мужа, но отец Веча уплатил немалую виру* за дефект невесты. Младшей женой пришла, не побрезговала, потому что жених оказался богат, а Веч в сравнении с ним был щенок, и всё его богатство на ту пору - голова да руки.
    - Видел её после свадьбы? - допытывался Крам. И ноги со стола убрал, заслушавшись рассказом.
    Зачем? Переболел скоротечно и тяжело, но благополучно выздоровел, и на том спасибо Триединому*. Позже сестра обмолвилась, что бывшая краля нарожала в браке двух детей, а что с ней стало после войны - неизвестно.
    Крам, похоже, решил испробовать на себе роль викхара*.
    - Представь, ты был зеленый сопляк, как и она, молодая и глупая. Ей кто-нибудь навешает лапши, наговорит с три короба, она и верит. Вот ты же и вешал. Мне ли не знать, сам такой же был лихой дурак, - захохотал, довольный шуткой. - Обещалками кормил? Кормил. Рисовался? Рисовался. Привирал? Привирал. Она думала, связалась с солидным ухажером, а не с зеленым мозгляком. А тут раз, и ошибочка вышла. Женщине нужна надежность и черепичная крыша над головой, а не романтика в шалаше под звездами.
    - Знала она, с кем связалась, я не скрывал, - огрызнулся Веч. - Если женщина приходит на все готовое, на какой ляд она нужна? Такая при первой же возможности сбежит к тому, у кого кошель толще. А мне нужен надежный тыл. Чтобы не предала и не чуралась трудностей.
    - А с тобой согрешить твоя краля не испугалась? - ухмыльнулся Крам. - Значит, ей было что терять. Значит, не вытянул ты, в чём-то не допер, коли она струсила в последний момент и выбрала другого.
    Чем усерднее защищал новоиспеченный викхар* бывшую кралю Веча, тем раздраженнее делался тот, да так и остался непоколебим в своем мнении. Как ни оправдывай юную и глупую, её выбор в глазах Веча до конца жизни останется предательством. Та, которую любил безмерно и готов был вырвать сердце из груди, чтобы преподнести в ладонях, не оценила подарка. А тут вдруг неожиданно приснилась - румянец по щекам, кудри по плечам. Манит, за собой зовет.
    О, Лайлин, ненаглядная моя!
    Что за морок напал? Наверное, это Доугэнна к себе зовет. Сын мой, говорит, травы соками наливаются, а пасти стада некому, рыба на нерест пошла, а забрасывать неводы некому, дети в клане подрастают, а учить их жизни некому. Жду, сын мой, без тебя тоскую.
    И тоска взаимна.
    Веч проснулся в поту, не сразу сообразив, где находится. В вечерних сумерках на светлом квадрате окна выделялся темный силуэт, это мехрем, закутавшись в покрывало, смотрела молча на улицу. И была грустнее, чем обычно, даже ужин, приготовленный по особому заказу Веча, не выправил ситуацию.
    - Что не так? Кто-то расстроил? - начал заводиться Веч. Не далее как два часа назад было терпимо, и вдруг на пустом месте появились капризы.
    - Дочка который день привередничает, вспомнила о кукле и кошке... которых нет, - пояснила с запинкой мехрем, помешивая суп. Возила-возила ложкой, но так и не притронулась к яству.
    - Эка невидаль, найдем новую куклу. И кошку, - пообещал Веч.
    - Она хочет только Динь-дон и Кнопу.
    Найдем такую куклу, какую хочет твоя дочь, только не грусти, пообещал Веч. Все?
    Нет, не всё. Мать недомогает уж какой день, давление скачет, сплошное беспокойство.
    И с Г'Оттином поговорю, подберет правильное лекарство, заверил Веч. Утешилась?
    Мехрем улыбнулась благодарно, но так печально, что у него защемило сердце. Эх, чтоб тебя, зараза! Веч должен радоваться скорому возращению домой, а вместо этого беспокоится за мехрем. Что за упрямая женщина? Не раз ей говорил: нет ничего ужасного в том, чтобы уехать с ним в амодарскую столицу, а оттуда в Доугэнну. Ну да, поначалу будет нелегко освоиться, непривычно. Ну, поплачет, погрустит и свыкнется, никуда не денется. Зачем взвинчивать его на ровном месте?
    - Кстати, Аама, когда отправляемся в твою столицу? Нужно заказать транспорт для переезда.
    - Покатай меня по окрестностям, - попросила она вместо ответа.
    - Ты что, женщина? Распутица ведь, колеи неустойчивые, завязнет машина, кто вытянет? - вспылил Веч и, увидев расстроенное лицо мехрем, возвел глаза к потолку: - Ладно, так и быть, устрою.
    И устроил. Выделил для себя машину, от сопровождения отказался, но захватил автомат и рацию, мало ли что. Дежурного предупредил: если что, отправляйте тягач - вытаскивать из рыхлого снега.
    Денек оказался отличным, ни туч, ни ветерка. Штиль и солнце. Весна в Амодаре такая же, как и местные женщины - невнятная, несмелая. Слабой волной накатывает, незаметно зиму подтачивает. В Доугэнне весны стремительные, обрушиваются штормовым валом, обжигают жаркими ветрами.
    - Куда поедем? - Веч выкрутил баранку, вывернув на центральную улицу.
    - На станцию, - попросила мехрем.
    Пожалуйста, - пожал плечами. Куда прикажете. До станции идет укатанная колея, машина не просядет в снегу. Доедем как по маслу.
    Мехрем приклеилась к окну и безотрывно смотрела на окрестности. Чего там высматривать? Ничего интересного, в обе стороны лес, правда, основательно прореженный.
    Подъехали к станции, Веч помог мехрем выбраться из машины.
    - Прыгай, поймаю, - велел, когда она замерла в нерешительности на высокой подножке.
    Прошелся, разминая ноги. Эх, хорошо! Тишина, птицы щебечут как оголтелые. Вдоль дороги прохаживается караульный. Отдал честь, завидев Веча, и двинулся дальше по маршруту.
    Мехрем оглядывалась озадаченно. Оно и понятно, здание станции есть, которую дежурная группа охраняет, глаз не смыкая, а шпал и рельс нет, в обе стороны уходит широкий тракт, разъезженный сотнями колес.
    - А где железная дорога? - растерялась мехрем. - Как уезжать... в столицу?
    - На колесах поедем, - ответил Веч и окликнул караульного: - Когда следующий караван?
    - Ближайший через десять минут в Доугэнну, - отрапортовал тот.
    - А как амодары уезжают... в твою страну? - спросила мехрем с заминкой.
    - В миграционной службе назначают день и час, и отсюда амодаров отвозят на машине до поезда.
    - Железная дорога действует? - удивилась она.
    - Да, рабочая станция в сутках езды в сторону Доугэнны.
    - Зачем убирать рельсы? Разве они мешают? - не унималась мехрем.
    - Так нужно, - коротко бросил Веч.
    Не объяснять же ей, что железная дорога даст преимущество ривалам*, и они прямиком прикатятся по ней к границе с Доугэнной. Ривалы, конечно, прикатятся, но не сразу. Пока проложат собственные пути сообщения, Доугэнна успеет подняться с колен после опустошительной войны. По крайней мере, таков план Совета командоров.
    - Садись, поедем дальше.
    Мехрем не сразу послушалась. Присев, сгребла рукой грязный снег с обочины и сжала в ладошке.
    - Поедем, - согласилась после недолгого раздумья. Веч лишь глаза закатил, но ничего не сказал.
    Тронув машину, повел вдоль рощ и перелесков, точнее, пнистых полян, усыпанных ветками и хвоей.
    - Остановись, - внезапно попросила мехрем, и Веч послушно заглушил мотор.
    Выбравшись наружу с его помощью, мехрем подошла к краю поляны. Головой крутила, оглядывая местность, а в глазах застыла тоска - осязаемая, щемящая. Вечу вдруг стало неловко и стыдно. За чужую страну, поруганную его стараниями и стараниями земляков.
    Тьфу, - сплюнул он, прочь жалость, ей не место в стане врага. Кто бы родину Веча вот также пожалел?
    - Ты женат? - спросила мехрем, не поворачивая головы.
    - Да, - удивившись вопросу, ответил Веч. Он ожидал, что мехрем опять начнет вытягивать из него правду о будущем своей страны. Или озаботится судьбами пленных амодаров. Или снова станет допытываться о цели визита ривалов в гарнизон. Чего угодно ожидал, но не этого. Неужели ревнует? - ухмыльнулся Веч. Женат или нет - не имеет значения, главное, то, вернее, та, о которой все помыслы. Его краля. Терпение его задергала напрочь, не решаясь оторваться от мест, где родилась.
    Мехрем продолжала изучать окрестности, вытянувшись в струнку - гибкая, как деревце.
    - И дети есть? - спросила ровно.
    - Сын, - ответил Веч. Семь лет исполнилось мальцу этой зимой. Давно его не видел, правда. Как бы нюнястую девку не скроили из пацана без отцова пригляда.
    Есть сын, и еще настругаем, Г'Оттин понапрасну не обманет.
    От этой мысли страсть как захотелось покурить, и Веч вытащил портсигар. Эх, жаль, не удалось сделать ей ребёнка здесь, в проклятом краю. На благословенной земле Триединого обязательно получится, уж он-то, Веч, постарается.
    И настроение сразу поднялось от таких мыслей.
    - Поедем? - предложил Веч. - Покажу кое-что. Должно понравиться.
    Мехрем не стала упираться, согласилась кивком.
    Веч направил машину маршрутом дозорных групп и выехал на высокий обрывистый берег. Внизу, делая крутой поворот, протекала река. В обе стороны - простор, макушки тощих деревьев, непригодных к распилу, и снег, вобравший скромное тепло амодарского солнца, утративши отражающую способность. Большую часть русла сковывал лед, но и промоин образовалось немало. У противоположного берега на перекатах плавали и ныряли птицы.
    Мехрем, видимо, прежде не бывала в этих местах. Разволновалась, подалась вперед с трепетом, впечатлившись увиденным. Веч, искоса наблюдая за ней, похвалил себя за спонтанную идею.
    - Что за птицы? Отсюда не различу. - Она возбужденно схватила Веча за рукав.
    - Сейчас узнаем.
    Веч вернулся машине и, достав бинокль из бардачка, приник к окулярам. Ничего особенного, утки, гуси, пара лебедей, однако ж, мехрем оживилась, чего с ней давно не приключалось. Наверное, с полчаса глазела по сторонам, приложив бинокль к лицу, и притопывать начала, сапоги-то на рыбьем меху, и зубы начали постукивать. Но уходить не хотела, пока Веч не приказал:
    - Хватит мерзнуть, так недолго и заболеть. Марш в машину.
    В салоне он обхватил ее ладони своими и согревал, обдувая горячим дыханием.
    - Завтра начинаем сборы. А послезавтра уезжаем в твою столицу, - объявил беспрекословным тоном.
    Мехрем замерла.
    - Не хочу быть обузой для тебя и отвлекать от службы. Мы сделаем документы здесь и уедем в какой-нибудь из ваших городов.
    - Церкал, - поправил он машинально.
    - Ну да. Ехать в столицу нет нужды.
    - То есть, хочешь отсюда прямиком в Доугэнну? - неприятно растерялся Веч.
    Он и сам не понял, что задело в словах мехрем, неужто нежелание сопровождать его в столицу? Так-то сиди и радуйся, что не пришлось уговаривать и, возможно, шантажировать. Веч давно настроился на неприятный разговор и заготовил парочку-другую убедительных доводов, чтобы мехрем передумала и поспешила в Доугэнну впереди паровоза. А тут на тебе, обошлось без слез и драмы.
    И все же неудовлетворенность не отпускала.
    - И какой церкал у тебя на примете? Кхаран или Беншамир? - спросил недовольно.
    Видать, грозно, к тому же, спросил, потому как мехрем испуганно вздрогнула.
    - Я пока не выбрала.
    - А в столицу почему не хочешь? Ты говорила, что мечтаешь там побывать, - продолжал Веч с недовольством. Заодно и он выгадал бы несколько дней для оформления документов семьи мехрем на эмиграцию.
    - Когда-нибудь. Не сейчас, - покачала она головой.
    - Потом будет поздно.
    - Пускай, - упорствовала мехрем.
    Невозможная женщина. Если что вобьет в голову, нервишкам Веча приходит каюк.
    
    Все-таки они увязли в снегу на просеке, на подъезде к городу. Машина забуксовала, выбрасывая из-под колес фонтаны снега вместе с грязью. Чертыхнувшись, Веч вызвал по рации тягач, кратко обрисовав координаты местоположения.
    - Подождем, скоро приедут.
    Мехрем отстраненно кивнула. То ли устала, то ли задумалась.
    Так они и дожидались подмоги молча. Веч постукивал по оплетке руля, а мехрем, застыв рядом недвижимой статуей, нервно мяла пальцы.
     - Хорошо. Галопом оформляем документы твоей семье, и ты уезжаешь в тот церкал, на который я укажу, - нарушил тишину Веч. Хотя и сам пока что не представлял, сможет ли заставить миграционную службу работать в ускоренном режиме. И погоны подполковника бесовым бюрократам не указ, у них свои распорядки и правила. А еще Веч не представлял, каким образом договорится с кланом выбранного церкала о правах на свою мехрем. Над второй проблемой он подумает позже. - Сядешь на поезд, а я закончу дела в твоей столице. И приеду за тобой.
    Сказал - и опешил от несмелой улыбки. Потому что меньше всего ожидал такой реакции от мехрем в этом месте и в этот час. Как и благодарного поцелуя.
    - Спасибо... Веч.
    ***
    Всего три слова. Сказанных во сне - с трепетом, с нежностью.
    Раньше он никогда не говорил во сне.
    Потому что раньше не рвался домой, словно необъезженный скакун из стойла. Держал нетерпение в узде. А тут повернулся во сне и забросил руку, обняв Айями.
    - Lailin, gelit dir*, - по-домашнему пробормотал на ухо.
    Три слова. Ожидаемых. Неожиданных.
    Впрочем, в последнее время неожиданности стали привычным делом.
    Подспудно Айями ждала этих слов, рано или поздно они бы прозвучали. Но дни сменяли друг друга, а господин подполковник помалкивал, в беседах не оговаривался, и Айями решила, что лучше ей не знать. Потому что так спокойнее. А на деле попросту струсила, побоявшись взглянуть правде в глаза, отсрочивая неизбежное. Амидарейцы - нация трусов, сказал он как-то. Следовало давно набраться решимости и внести ясность в отношения с господином подполковником. Хотя бы для того, чтобы здраво оценить будущее - своё и близких.
    Его ненаглядная. И встреча господина подполковника с ней всё ближе час от часу.
    Зачем ему Айями? Для чего он настойчиво тянул за собой в Алахэллу, а оттуда, словно это дело решенное, в свою страну?
    Наверное, для того, чтобы устав от повседневных забот в клане и семье, вспоминать об экзотическом трофее из завоеванных земель и время от времени навещать, старательно выполняя приказ руководства страны о пополнении численности населения. А может для того, чтобы похвастать перед сородичами, вот, мол, смотрите, поверженная держава легко и позорно пала на колени, и её женщины с такой же позорной легкостью отдались на милость победителей.
    Каждый день он смотрит на Айями и видит в отражении глаз желанную свою... Любимую жену.
    И ребенок, к тому же, есть. Сын.
    Ничего удивительного. У даганнок он был завидным женихом, без сомнения. И выбрал самую-самую. Ненаглядную.
    И на том спасибо, что оказался честен с Айями, не стал скрывать правду. И не обещал большего, не будучи в силах выполнить.
    Теперь я знаю, и меняет ли это знание что-нибудь? - спрашивала она себя, глядя на отражение в окне, задумчиво кусающее губу.
    Меняет и многое. Сейчас не то время, чтобы придерживаться своих принципов и оскорбленно топать ногой, задирая высокомерно подбородок. На первом месте - безопасность семьи, здоровье Люнечки.
     Скоро он опять позовет - на третий этаж или в гостиницу. И будет фантазировать наяву. Обнимая Айями, представлять вместо неё другую. И в который раз попытается заменить местной подделкой ненаглядный даганский оригинал.
    Нет, Айями не сможет. Знание не позволит.
    Знание того, что его руки обнимали и обхаживали ласками другую женщину, а губы шептали интимное, предназначенное для двоих. И есть у него дом, откуда его проводили на войну и ждали возвращения, молясь без устали своему богу - лишь бы вернулся живым! Должно быть, он был невероятно горд, взяв на руки новорожденного сына, которого подарила ему ненаглядная.
    Как отвлечь голову от образов, отравляющих разум? Нужно занять руки. Перемыть посуду не на раз и не на два, заодно надраить до блеска чугунки и кастрюли. Провести тщательную генеральную уборку. Рассортировать вещи, отобрав те, что пригодятся в далеком краю.
    Набралось немерено скарба. Эдак не хватит всех коробок, оставшихся после первого переезда. Айями вспомнила, как по осени соседка по дому пыталась уехать из городка с сыном-подростком и с небольшим чемоданом, в котором уместились все их вещи. Ну, не кудесница ли? Как быть, если половина шифоньера занята Люнечкиной одеждой и разнообразной обувью? И ведь всё выменивалось про запас, на вырост. Жалко до слёз.
    - Помогай, внуча, откладывай нужное в одну кучку, а ненужное - в другую, - предложила Эммалиэ.
    - Тут все нужное! Тут всё моё! - топнула ногой Люнечка и сгребла обе кучки вместе. Обхватила и не отдает.
    - Необходимо взять самое нужное и полезное, - настаивала Эммалиэ.
    - Неет! - разрыдалась дочка. - Всё возьмем! Не отдам!
    Эммалиэ лишь покачала головой в ответ на детскую истерику.
    - Когда уснет, спрячем лишнее, всё равно не заметит. Айя, ты меня слушаешь? Уж какой день в себя ушла. О плохом думаешь? По лицу вижу.
    - Нет-нет, все хорошо, - поспешила ответить Айями.
    Незачем Эммалиэ знать об её невеселых раздумьях. В конце концов, Айями знала, на что подписывалась, согласившись стать любовницей господина подполковника.
    Но и с новым знанием теперь не будет как прежде. Не сможет Айями притворяться, будто всё хорошо. И принудить себя не сможет, а притворство и ложь для него оскорбительны. Он был честен, Айями поступит также. Если потребуется, поднимется на третий этаж, пусть и без письменного приглашения, и с присущей дипломатичностью скажет, что не собирается становиться между ним и его... ненаглядной. И он прислушается, хотя бы для того, чтобы пожалеть остатки гордости Айями.
    
    Она долго настраивалась, подбирая правильные слова и проговаривая под нос. И Имара не предупредила, а зачем, если тот практически не появлялся в комнате переводчиц, предпочитая отсутствовать по другим более важным делам.
    Потому и не вызывал господин подполковник на третий этаж, что был занят, и записку с помощником не прислал. Того, кстати, не оказалось в приемной. Непривычная картина: пустой стол, а господина В'Арраса нет на месте. Айями постучала по дерматиновой обивке и приоткрыла дверь. Можно?
    - Ты вовремя. Заходи, садись, - махнул рукой Веч, приглашая, и поднялся, уступая свое кресло. Забросил наспех бумаги в папку и отодвинул, чтобы не мешались. Взамен достал из ящика отпечатанные бланки. - Вот. Это договор о работе в Даганнии.
    Прокрутил диск телефона, пытаясь дозвониться, и услышал длинные гудки на другом конце.
    - Где шастает, бесы его раздери?... Вот я осел, совсем забыл, что у него задание, - проворчал под нос и обратился к Айями: - Сейчас вернусь, а ты читай, изучай. Поставь подписи там, где стоят галочки. Смотри внимательно, не пропусти. Вот перо, чернила. Отдельным пунктом впишешь дочь как малолетнего ребенка, находящегося под твоей опекой. Второй экземпляр - для матери, она тоже должна поставить подписи.
    И вышел.
    ***
    Утром О'Лигх вызвал к себе и отдал папку на завязках.
    - На досуге полистай, для общего развития. Передали из северного гарнизона курьером.
    Веч расшнуровал папку, перебрал содержимое.
    - Это листовки? Давненько не видел таких.
    - Агитки. С некоторых пор активно расклеиваются в поселениях на северном направлении. Патрули и дозорные группы, конечно, срывают, но и они не могут объять необъятное. Не успевают. Вот, передали образцы для изучения, чтобы и мы были наготове. До нашего гарнизона волна не докатилась, но чем бесы не шутят. Дай вводную командному составу, чтобы изымали такие агитки с мест расклейки.
    - Партизаны, что ли, множат? - спросил Веч, рассматривая мятый лист с самописным текстом крупными буквами и с карандашными пометками, наверное, комментариями О'Лигха.
    - Множат и еще как. Амодары не так глупы, как ожидалось, и о многом догадались. Ну да ты сам посмотришь при случае.
    - Почти год прошел с капитуляции, только идиот не догадается. А то пусть бы и расклеивали партизаны свои бумажки по городу, нам-то что? Не сегодня-завтра отчалим домой, пусть ривалы разгребают навоз, который им достанется, - сказал Веч со смешком.
    - Согласен, - поддержал насмешливую интонацию О'Лигх. - Увы, нас связывают обязательства по соблюдению легенды о непричастности ривалов. Необходимый минимум действий мы, конечно, предпримем, но для масштабных операций у нас не хватит ни техники, ни людей.
    Вернувшись в свой кабинет, Веч полистал содержимое папки, позевал и отложил в сторону. Есть более важные дела. Нужно созвониться с сородичами из генштаба - он уже и список составил - и расспросить об амодарских поселках. Заодно обговорить условия, на которых он сможет забрать из поселка свою мехрем вместе с семьей. Веч еще не решил, к какому клану стоит обращаться с просьбой, к штормовому или к земному, с учетом востребованности знаний и умений мехрем. Кроме того, нужно уладить с миграционной службой вопрос срочности оформляемых документов - треклятые бесы ни в какую не соглашаются идти на уступки. Также нужно договориться с Г'Оттином о вакцинации. В общем, дел невпроворот.
    Мехрем заглянула как нельзя кстати. Серьезна была и взволнованна, оно и понятно, пошло самое горячее время, когда нужно накоротке собрать вещи и подготовить документы. Не забыть бы в круговерти забот о данном ей обещании, но Аррас, как сквозь землю провалился, наверное, напрашивался на наряд вне очереди. Искал его Веч, и на пост дежурному позвонил, и в казарму, как вдруг вспомнил и с досады чуть по лбу себе не дал: сам же намедни отправил помощника с ревизией по акту приема-передачи города ривалам. Сувенирная коробка с новой куклой из амодарской столицы должна храниться в хозчасти. Осталось отдать подарок мехрем, и дело с концом, тогда и сборы в её семье пройдут веселее.
    Веч вернулся с коробкой на третий этаж - дежурный выдал и ухмыльнуться не посмел, взяв под козырек, - смотрит, а мехрем разве что на смерть не похожа: все краски сошли с лица, губы дрожат, и взгляд остекленел.
    - Что случилось? - не на шутку встревожился Веч, забыв о подарке. - Нехорошо тебе?
    Она закивала мелко, и неестественная бледность сменилась нездоровым пунцовым румянцем.
    - Г'Оттина вызову, - взялся он за телефонную трубку.
    - Нет! - воскликнула мехрем. - Я сама схожу... в больницу...
    - Ты тяжела? - озарило Веча.
    - Да... Наверное... Не знаю... - Её залихорадило.
    - Г'Оттин проверит и подтвердит. Пускай тебя отвезут в госпиталь на машине. Вызову шофера.
    - Нет! Не нужно Г'Оттина! Я должна сама... к нашей... к нашему врачу...
    - Не дойдешь ведь. Упадешь на полпути от слабости.
    - Я... мне уже лучше... - Она машинально потерла лоб.
    - Вот, хотя бы воды выпей. Надо бы чего покрепче, но тебе теперь нельзя. - Не сдержал ухмылки Веч.
    А мехрем не поняла прозрачности намека, находясь мыслями не в кабинете.
    Как ни настаивал Веч - на машине, на пешем сопровождении до госпиталя - мехрем категорически шла в отказ. И засобиралась, трясущимися руками собрав бланки договоров в стопку.
    - Ладно, закончим с бумагами, когда сообщишь о результатах обследования, - нехотя согласился Веч. - Хотя уверен, ваша докторица не распознает. Ступай.
    ***
    Айями спешила со всех ног. Набросив пальто, впопыхах повязала платок и на удивленные взгляды напарниц пояснила:
    - В больницу я. Похоже, отравилась несвежим.
    Дежурный, как и прежде, занимал место за конторкой в госпитальном фойе, но теперь коридоры стали безжизненными, и эхо шагов - гулким, как до даганского нашествия. Айями подергала дверную ручку кабинета, отведенного Зоимэль для приема пациентов. Заперто.
    Бухнувшись на стул, осмотрелась воровато - не видит ли кто - и вынула из кармана платья мятый листок, расправила на коленке.
    Плотная писчая бумага, текст написан под копирку и обведен тушью - каллиграфический почерк на амидарейском с карандашными пометками на даганском.
    Агитка со знакомыми буквами попалась на глаза случайно. Выглядывала уголком из папки, которую Веч отбросил небрежно с выражением вынужденности на лице. Искушение оказалось настолько велико, что, едва господин подполковник вышел из кабинета, как Айями, не раздумывая, вытащила листок и наскоро пробежала глазами по тексту, написанному на чистейшем амидарейском.
    Первой мыслью стало: немедля показать это Зоимэль. А второй, более трезвой мыслью стало: нет, нужно показать Айрамиру. Ему одному. А третья мысль напрочь лишила самообладания. Как он мог! Бесхитростно смотрел в глаза Айями, а сам заранее просчитал будущее с хладнокровием дальновидного стратега. И изворачивался как уж, отказываясь отвечать на её вопросы, а потом предавался постельным утехам, как ни в чем не бывало.
    Она перечитала текст, на этот раз более вдумчиво.
    "Братья и сестры! Вставайте под знамена партизанского движения!" (на полях пририсована карандашом ухмыляющаяся рожица).
    "Скоро враг покинет нашу землю, но придет другой враг - змея в риволийском обличье" (на полях пометки - знак "+" и слово "hor*?")
    "Риволийская змея вступила в сговор с даганскими варварами и купила нашу отчизну, наши жизни и нашу свободу!" (на полях пометка - знак "+")
    "Нам уготовано истребление! Дадим отпор змее! Объединим наш гнев против риволийских гадов! Не верьте их слащавым посулам! На восток, братья и сестры! " (на полях пометки - знак "+", три смеющиеся рожицы карандашом, слова "на восток" дважды подчеркнуты, рядом восклицательный знак).
    Смешной призыв, конечно, тут не жалко и десяти рожиц нарисовать. Ни оружия у братьев и сестер, ни припасов, да и способных воевать можно пересчитать по пальцам.
    Тем не менее.
    Вскочила Айями, но снова села под внимательным взглядом дежурного. Из-за мандража ей не сиделось на месте, а врачевательницы всё не было.
    Айями заторопилась на крыльцо. Хлопнула дверью, пальто не застегнув: не хватало воздуха, и дышалось с трудом. Взбудораженность не отпускала, заставляя прохаживаться по дорожке туда и обратно. И думать, думать.
    Карандашные плюсики на полях агитки - это согласие с утверждениями. Значит, даганны признают правоту в написанном.
    То, что союзники заполучат землю Амидареи, она давно поняла, но то, что даганны на правах победителя избавились от проигравшей страны, стало убийственным открытием. И Веч об этом знал. Знал! И молчал, прикрываясь клятвами и присягой о неразглашении. Потому что на самом деле он торгаш, барыга, как и его соплеменники. Варвары-победители с безжалостным цинизмом продали островной змее обширные территории с населением в обмен на немалую выгоду. В выигрыше остались все, кроме Амидареи - растерзанной страны, которой самую малость не повезло с союзником.
    Эммалиэ права, на севере нечего делать, там никто не ждет, Сопротивление развернуло взор в сторону Риволии, вот откуда придет враг под маской доброго друга. И Айрамир должен узнать об этом как можно скорее. Но нельзя болтать с каждым встречным о риволийской угрозе, ведь парень взял с Айями клятву о молчании.
    Фигуру Зоимэль она заметила издалека и бросилась навстречу. Врачевательница совсем не изменилась, разве что добавилось седых прядей в волосах, выбившихся из-под платка, да черты лица заострились от чрезмерных забот и усталости.
    - Айями, что случилось? - спросила встревоженно Зоимэль в ответ на спутанное приветствие.
    - Айрамир до сих пор в отряде?
    - Ну да. Разве он куда-то собирался?
    - Он говорил, что хочет податься на север, в Сопротивление. Мне нужно встретиться с ним.
    - Пока что он здесь, в городе... Айями, всё, о чем я тебе говорю, должно остаться между нами, - понизила голос врачевательница.
    - Конечно! - воскликнула Айями с жаром. - Понимаете, я должна увидеть Айрамира, пока он не ушел на север. Срочно! Покажу ему кое-что - и всё.
    - И что же это за вещь? - поинтересовалась скептически Зоимэль.
    - Не могу сказать. Это между нами двумя. Но очень-очень важно, - ответила неловко Айями.
    - Я должна оценить, оправдан риск или нет. Или не доверяешь? - спросила с иронией врачевательница.
    Айями устыдилась своего недоверия. Зоимэль достойна уважения в гораздо большей степени, чем все живущие в этом городе, вместе взятые.
    - Вот, почитайте. - Протянула ей агитку.
    Та пробежала глазами текст, и меж бровей залегла морщинка.
    - Где ты её взяла?
    - В комендатуре.
    - Источник надёжен? Это может быть подложная бумажка с голословными обвинениями. Даганны - мастера по фальшивым ловушкам, к тому же, непорядочные. - Врачевательница потрясла исписанным листком. - С легкостью обвинили непричастных.
    - Нет, это настоящая агитка, с севера. Видите плюсики на полях? Даганская цензура.
    Зоимэль нахмурилась.
    - За тобой не было слежки?
    - Нет. - Айями на всякий случай огляделась по сторонам. - Он думает, я пошла к вам на прием.
    - Послушай, Айя, не рискуй. Раз для тебя так важно, я сама передам эту бумажку Айрамиру.
    - Нет! Я поклялась, что никто, кроме меня, понимаете? Никто не должен знать. Даже вы.
    - Может, не стоит спешить? Сходи домой, пообедай, попей чаю. Заодно успокоишься, а то выглядишь нездорово, а потом со свежей головой подумаешь, нужно ли верить написанному в подозрительной бумажке. Никуда Айрамир не денется за день-два. Передам твою просьбу о встрече, и он придет, проведает.
    - Не проведает, вы же знаете, где мы теперь живем. Туда и невидимка не проберется, патрули на каждом шагу. Большой риск. Айрамир и нас подведет, и его самого схватят. Отнесу ему быстренько агитку и вернусь домой. Айрам в любую минуту может отправиться туда, где его уже никто не ждет. Рот мой на замке, никому ничего не скажу! - умоляла Айями.
    Зоимэль задумалась, глядя вдаль. Долго думала, сомневалась, взвешивала. Посмотрела на Айями: стоит ли доверять девчонке, у которой молоко на губах не обсохло.
    - Эммалиэ знает об агитке?
    - Нет. Я прямиком из комендатуры и сразу к вам.
    - И тебя не переубедить, так?
    - Да. Это важно. И срочно! - сказала Айями, сложив молитвенно руки на груди. - Я буду осторожна.
    - Хорошо. Возможно, это и к лучшему. - Согласилась, наконец, врачевательница. - Коли ты накрепко решила, слушай внимательно. Придется тебе прогуляться по городу, проверяя, есть ли за тобой хвост. Попетляй по улицам, спустись к набережной, но к лёжке сразу не ходи. Запоминай адрес на слух, нужный дом на краю города, не побоишься?
    - Нет, - заявила Айями храбро.
    - Старайся не оставлять следов. Да ты и сама поймешь, там, где наст неровный и просел, уплотнился, отпечатки обуви незаметны. Условный стук: три коротких - три длинных - три коротких. Запомнила?
    - Да.
    - До свидания, Айя. Будь осторожна, - напутствовала напоследок врачевательница.
    - Непременно. Спасибо вам.
    
    Она сделала всё в точности, как велела Зоимэль. И по улицам прошлась, и до набережной добрела, искоса посматривая по сторонам, нет ли поблизости патрулей, не крадется ли кто следом. Навстречу попадались женщины, незнакомые на лицо, они смотрели неприязненно, спеша по своим делам, но не вызвали подозрений у Айями.
    Подойдя к набережной, она зачерпнула ладошкой ледяную воду из реки и умылась, охлаждая горящие щеки. Наверное, и взгляд у нее был шальной, а вид беспредельно смелый.
    Господин подполковник знал! И в кармане его кителя позвякивает мелочь после удачной сделки по продаже земель и людей риволийцам. Его доля прибыли. Откажись Айями от поездки за Полиамские горы, вся её семья осталась бы здесь и попала в рабство к двуличным союзникам. Что станет с теми, кто не уедет в Даганнию? Сгонят их в концлагерь и умертвят? Или поступят гуманнее и предоставят возможность познать хику*? И канет в небытие амидарейская нация, зато останутся храмы с изваяниями четырехруких богинь в качестве памятников архитектуры. А может, новые хозяева сотрут святилища с лица земли, чтобы и намека не осталось на существовавшую когда-то цивилизацию.
    Разве ж можно теперь смотреть в глаза Вечу, зная, что его руками тонет, идет ко дну родина Айями? Ну, почему даганны не наложили контрибуцию? Могли бы забрать все драгоценности из столичной сокровищницы и ограбить все музеи, но взамен оставили бы стране независимость. Нет, месть даганнов оказалась безжалостной, они решили, что в истории не должно остаться и следа от ненавистного народа.
    Когда Айями добрела до нужного дома, солнце перекатилось далеко за полдень. С южной стороны заброшенных улиц и переулков стаял снег, обнажив прошлогоднюю жухлую траву. Вид разрушенных жилищ, заросших деревьями и кустарниками, внушал страх, но Айями решительно его придавила. Мертвенную тишину разбавляли трели птиц. Указатели с названиями улиц кое-где сохранились, и, найдя нужный проулок, Айями шла, отсчитывая дома согласно запомненному адресу. Дойдя до покосившейся калитки, неуверенно остановилась. Если Зоимэль не ошиблась, партизаны заняли для лёжки вместительный двухэтажный особняк с глухо заколоченными ставнями в окружении одичавшего сада. Безжизненно вокруг, неуютно, ни дымка, ни прочих запахов, лишь теплый влажный ветерок обдувает разгоряченные щеки. И ощущение чужого изучающего взгляда на переносице - подходящей точке для прицела.
    Поднявшись по разрушенным ступеням, Айями постучала, как научила врачевательница. Условным сигналом.
    Ответом стала тишина.
    Может, она ошиблась улицей или неверно запомнила адрес? Заскрипели дверные петли, и в лицо Айями уставилось оружейное дуло. Его владелец держался в тени.
    - Я от Светлячка, мне нужен Айрамир, - сказала заученно незванная гостья.
    - Слыхал о таких, - ответил хриплый голос на амидарейском, и дуло уткнулось Айями в грудь. - Заходи, коли пришла.
    Так она и перешагнула порог с колотящимся сердцем.
    
    Не меньше десятка мужчин, а может, и больше, если взять в расчет тех, что этажом выше следят за окрестностями. В доме прохладно и просторно, на первом этаже полумрак, от щелей в ставнях пробивается рассеянный солнечный свет, в дальнем углу в лампе колеблется огонек свечи. В воздухе витает легкий запах табака и мочи.
    Завидев Айями, мужчины поднялись с мест. Кто-то отставил миску, прервав трапезу, кто-то отбросил промасленную тряпку, оторвавшись от чистки оружейного ствола.
    - Айка, это ты, что ли? - раздался изумленный голос, и с импровизированных полатей спрыгнул Айрамир. - Каким ветром тебя принесло? Вот уж не думал, что увидимся.
    Он не выглядел исхудавшим или больным, разве что зарос рыжеватой щетиной, щеголял в засаленной и поношенной одежде, и попахивало от него ядреным мужским потом, впрочем, как и от остальных обитателей этого дома. В лёжке собрались разновозрастные мужчины - и молодые, и гораздо старше. А может, их старили бороды и грязные нечесаные волосы.
    - Посылку хочу передать. Важную, - Айями протянула измятую донельзя агитку. Хорошо, что буквы четко обведены и легко распознаваемы.
     Айрамир поднес исписанный лист к лампе и принялся читать. Мужчины настороженно молчали, выжидая.
    - Ты чья будешь-то? - спросил один из них.
    - Сестра моя, - отозвался Айрамир, не отвлекаясь от чтения. Потом передал бумагу соседу, тот пробежал глазами и отдал следующему.
    На лестнице раздались шаги, и со второго этажа спустился мужчина средних лет в компании двух сотоварищей, у каждого за плечом винтовка. Или автомат, Айями не разбиралась в оружии. Подойдя к читавшему, мужчина вырвал агитку из рук и изучил написанное.
    - Девчонка годную бумагу принесла, - сказал один из мужчин. - На восток нужно идти. Здесь только время теряем, штаны зазря протираем.
    - И ты поверил? Значит, вы, братцы, раньше командира изучили гнилые лозунги и успели сделать выводы? И не разобравшись, что к чему, рветесь на верную погибель. Это туалетная бумажка и не более, - смял он агитку в руке.
    - Верни! - потребовал сурово Айрамир. - Там правда написана.
    - Цыц, малец. Не тебе решать, что нам делать. А тебя, фифа, я знаю, ты даганская давалка.
    - Я работаю в комендатуре переводчицей, - заикаясь от страха, сказала Айями.
    - Знаю я, как вы, бабы, работаете. С охотой раздвигаете ноги, ублажая варваров. И про тебя знаю, что сиськи перед дикарем оголяешь и передком завлекаешь. Бумажка эта - фиктивная, специально подброшенная. - Он швырнул под ноги смятый комок бумаги. - А ты, дура, купилась и прибежала сюда. И наверняка привела хвост.
    Командир грозно надвигался, и Айями пятилась шажок за шажком, отступая. Эти люди недавно расстреляли Диамала с товарищами, но сначала наживую прибили кисет к его ладони, - вспомнилось некстати. Они беспощадны к предателям и скоры на расправу.
    - Знаешь, как мы поступаем с изменниками? Мы их учим. И послушаем, как ты завизжишь от радости, попробовав наших ласк. Мы умеем быть добрыми, но вот терпеливыми вряд ли.
    Айрамир вклинился меж ним и Айями:
    - Не смей! А то затолкаю твои слова обратно в глотку!
    Однако же, тот, что назвался командиром, продолжал наступать, проигнорировав угрозы парня.
    - Даганская шлюха. Гулящая тварь. Нет тебе веры ни в чем, сразу выболтаешь дикарям все тайны и продашь нас за пачку крупы. А ты, лопух, небось, рассказывал ей важные секреты, - переключился на Айрамира. А у того лицо побелело от гнева, и кулаки, единожды сжавшись, уже не разжимались.
    - Я ей жизнью обязан, а не тебе, - процедил парень злобно.
    - Вот оно что. Смотрите, братцы, кому ваш товарищ задолжал. Не родине, не земле-матушке, а даганской шлюшке. Может, она и не сестра тебе, а боевая подруга? Обслуживает дикарей по четным числам, а тебя по праздникам? - напирал командир, вынуждая Айями и её защитника отступать назад. Оскорблял, осыпал ругательствами, не давая и слова ответного вставить. И надо сказать, умело осыпал, распаляя команду. Вот как чиркнул спичкой, так и вспыхнуло пламя до потолка, мгновенно охватив слушателей. Мужчины подходили ближе - кто-то спрыгнул с полатей, кто-то отвлекся от наблюдательного поста у заколоченного окна. И они напрочь забыли то, о чем недавно прочитали в самописном листке. Всё остальное оказалось побоку, гораздо больше их задели за живое слова о том, что соплеменница отдается добровольно врагу-чужеземцу, в то время как собратья бьются, животов не жалея, за свободную Амидарею.
    Окружали с мрачностью в лицах, со стиснутыми кулаками. Айрамир, загораживая собой перепуганную Айями, уже догадался, чем закончится распря, и приготовился к драке.
     А она пропустила момент, когда началась потасовка. Щеку опалил удар, настолько мощный, что из глаз посыпались искры, а в голове зазвенело. Не удержавшись на ногах, Айями отлетела и упала на спину.
    - Ах, ты сволочь! - закричал Айрамир и, набросившись на ударившего, наотмашь ответил ему тем же, свалив с ног.
    На помощь парню подоспел другой амидареец, наверное, друг, о котором он упоминал зимой, преданный ему товарищ. И завязалась яростная потасовка. Но защитников оказалось меньше, и силы были неравны. Айрамир с товарищем сдерживали натиск разъяренных соратников по оружию, а на Айями посыпались удары, пинки, тумаки - кулаками и ногами. Разозленные мужчины с ожесточением выплескивали ненависть к даганнам, перенеся её на беззащитную жертву.
    Спрятать голову, защитить лицо, - вспомнила она совет и сжалась в комочек. Происходящее походило на кошмар наяву.
    - Даганская подстилка! - Пнул под ребра один из мужчин. - За вас бьемся, жизни отдаем, а вы как течные сучки подставляете зады шакальим кобелям.
    - Отвали от нее, гад! - заорал Айрамир, увернувшись от очередного удара. - Я тебе пасть порву!
    Неожиданно послышался короткий упреждающий свист.
    - Братцы, даганны идут! - закричали со второго этажа.
    - К оружию! По местам! - раздался окрик.
    Айями дернули за волосы, задрав голову. Чуть шею не вывернули, отчего из глаз полились слезы.
    - Это ты их привела, дрянь! Проклятая с*ка!
    Она и не разглядела говорившего. Левый глаз горел так, словно его залили кипящим маслом, и не открывался. Все святые, помогите! Больно-то как, словно душа с телом расстается.
    Снаружи раздалась трескотня - полились очереди выстрелов. Послышались крики - не разобрать, о чем кричали и на каком языке. Забыли изуверы об Айями, бросились врассыпную, чтобы обороняться с выгодных точек. Айрамир, пошатываясь, приподнялся на четвереньках, кашляя и сплевывая кровь, а товарищ его верный остался лежать недвижимым. Лишь один боец не кинулся за остальными. Перебросил из одной руки в другую нож с широким лезвием и пошел на Айями.
    - Из-за тебя, продажная потаскушка, все передохнем. Перебьют нас как мух.
    Сзади на него налетел Айрамир и с размаху повалил оземь, да с такою силою, что не выдержали подгнившие доски пола, и провалились в подвал и Айями, и оба противника.
    Они боролись поблизости, это Айями определила на слух. Пошевелиться не могла, наверное, сломана спина или шея. И заплакала беззвучно, но не от страха, а от жалости к себе. Страх ушел, навалилась апатия. Больно дышать, больно смотреть в темноту, язык распух. И руками не пошевелить, лежат как плети. За что такая злоба? Разве ж Айями заслужила? Хотела как лучше. Вспомнив о дочке и Эммалиэ, всхлипнула, и всхлип отозвался мучительным спазмом в легких.
    Снаружи бахнуло раз, потом второй, третий. Содрогнулись стены, посыпался песок, заходили ходуном балки. Кусок штукатурки упал рядом с Айями и рассыпался в пыльное крошево, она закашлялась и застонала от нестерпимой боли в груди.
    Зрение привыкло к полумраку, и здоровый глаз выхватил замахнувшуюся темную тень. Это Айрамир всадил длинный клин щепы от расколовшейся половой доски в противника. Тот дернулся пару раз и затих.
    - Вот тебе... риволийская мразь! - сказал парень, тяжело дыша, и утер рукавом пот со лба. - Айка, ты живая?
    Она невнятно промычала.
    Он пополз на голос, туда, где лежала Айями тряпичной куклой. На боку полз. Стонал и кряхтел, потому что из бедра торчала рукоятка ножа. Дополз и прислонился плечом к груде досок.
    - Айка... дура набитая, - сказал через силу, с усталым упреком. - Зачем приперлась? Я же ясным языком сказал... никому не верь... Никому...
    "Я и не верила" - хотела сказать Айями, но удалось лишь промычать.
    - Ничего, вот выберемся... я тебе по ж*пе ремнем... - сказал он с натугой, пытаясь вытащить лезвие ножа, и сдавленно застонал. - Так-то я ему, риволийской сволочи, неплохо... в глаз засадил... А он мастер убеждать, язык подвешен... Но я его раскусил, и дружок мой тоже... Мы с ним собирались тикать отсюда... Солей, ты здесь? - позвал негромко и прислушался.
    Ответом ему стала непрерывная череда выстрелов снаружи, громкие крики и единичные глухие взрывы, передававшие угрожающую вибрацию стенам.
    - Ты даганнов привела?
    - Ннн... - замычала Айями возмущенно и задохнулась от пронзительной боли. Конечно, нет!
    - Вот и я о том же... Не могла ты своих сдать... Их тут двое окопалось... риволийских кротов... Одного я все-таки прибрал... Второй сейчас всех порешит, никого в живых не оставит... Свидетели ему не нужны... - пробормотал Айрамир, с трудом шевеля языком, видно, силы у парня закончились, да и крови он потерял достаточно.
     Снаружи раздался неприятный свистящий звук. Он нарастал, становясь громче, и высокие ноты сорвались на писк, от которого заныли барабанные перепонки.
    - Ах, ты ж! - выругался Айрамир. - Звуковую запустили, собаки серые!
    И последним усилием бросился на Айями, накрыв собою.
    Раздался грохот, затряслись стены, содрогнулась земля, посыпались, обваливаясь, перекрытия.
    И наступила ватная тишина. Или это у Айями заложило уши.
    Оставшийся здоровым глаз увидел в подвальном проломе голубой прямоугольник неба и неясные силуэты на нем. А может, это обман зрения.
    Сверху сыпало и сыпало пылью, горькой на вкус. То ли снег, то ли пепел.
    ____________________________________________
     Lailin, gelit dir (даг) - Лайлин, ненаглядная моя
     hor - сокращение от horpor (даг) - источник, информатор
    Дри - самка яка
    Вира - денежное или материальное возмещение за преступление, проступок.
     Хикаяси - божество в амидарейской религии. Изображается в виде четырёхрукой женщины. Считается собирательницей и хозяйкой человеческих душ.
    Мехрем (даг.) - содержанка, проститутка
     Bohor*, бохор (даг.) - драка, потасовка. Жарг. - мочилка, буча, схлёст
     Cercal* - (церкал, на амидарейском - церкаль) - населенный пункт в Даганнии. Кхаран, Беншамир, Купитец - церкали в Даганнии с амидарейскими диаспорами.
     Ривал, ривалы (на даг.), Риволия, риволийцы (на амид.)
     Амодар, амодары (на даг.), Амидарея, амидарейцы (на амид.)
     Доугэнна, доугэнцы (на даг.), Даганния, даганны (на амид.)
    Vikhar, викхар - толкователь правил, законов, обычаев. В Амидарее юрист, защитник
     Sagrib, сагриб (даг.) - охранник, сторож
     Триединый - в даганской религии основа всего сущего. Божество, объединяющее три начала: землю, воздух и воду.
    Хику (на даганском - тхика) - состояние полного блаженства, нирвана. В действительности - коматозное состояние, при котором прекращаются обменные процессы в организме, замедляется работа сердца, умирают клетки мозга. В итоге - смертельный исход. Хику достигается как самовнушением, так и с помощью наркотических и психотропных средств.
    
     49
     В открытом доступе на Литнете.
    
     50
     В открытом доступе на Литнете.
    
     51
     В открытом доступе на Литнете.
    
    
    Конец.


Оценка: 8.45*18  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"