Мы с папой ужинали, а бабушка смотрела. Она всегда смотрела. А папа спросил:
- Как денек прошел? Опять с Борькой чертей гоняли в трампарке?
- Не-а. Были в его мастерской. То есть, его папы. В подвале.
- И что там?
    Я загорячился:
- Там - всё! Верстак, тиски, инструменты. Вольтметры и амперметры. Даже Электромотор!
  Все это с работы. Списанное. А ты  никогда ничего не приносишь!
    Весь двор от мала до велика понимал значение слова "Списанное". 
    Кроме папы:
- А что я принесу? Кусок рельсы? Я инженер-прокатчик. Забудь. И ешь, давай.
- Миша, ну, принеси уже ребенку хоть кусок рельсы. Кусок рельсы воспитает Михалыча
  настоящим мужчиной! - поддержала бабушка. 
    А папа задумался. Потом сказал:
- Мужчиной  -  это идея, мама. Завтра поедет со мной на работу. Покажу ему блюминг и
  рельсобалочный цех. Завтра у всех выходной, а у меня смена с утра.
    Бабушка заохала.

    Ни свет, ни заря приехали на "Азовсталь" в набитом трамвае. От проходной долго шли.
  Папа криком комментировал домны, мартены, дым и грохот. Вдруг я увидел огромную
  площадь, заваленную танками, пушками и прочей прелестью. И дернул его за рукав.
- Михалыч, это потом. Вот уже мой цех-блюминг!
    Блюминг катал туда-сюда огромные, раскаленные докрасна болванки-блюмсы. Короткие
  и толстые. И превращал их в длинные и худые своими роликами-обжималками. Потом в
  соседнем цехе из них катали рельсы для всей страны. Это все дядя Боря из нашего
  подъезда кричал мне в ухо. Из дыма временами появлялись чумазые, знакомые по папиной
  пивной, мужчины. Здоровались за руку "Михалыч, молоток!" и исчезали. Как привидения.
    Через какое-то время возник папа и крикнул:
- Скоро уже тебя на трамвай отведу! Или дядя Боря отведет!
- Можно, я за воротами подожду? Возле танков?
- Можно, только с краю. Чтоб видно тебя было!

    Танки были замечательные. Я изучал их внутри и снаружи. Время летело незаметно.
  И вдруг увидел кучу минометных мин. Разного размера. Черных, продолговатых, с 
  выразительными стабилизаторами. В точности, как бомба в журнале "Крокодил", которой
  Дядя Сэм размахивает. Я взял самую маленькую. Сунул за пазуху под куртку. Нормально.
  Легкая. Только поддерживать надо, чтоб не торчала. Руку в карман, и всё. Удобно.
    А тут и дядя Боря появился. И повел на трамвай.

    Трамвай был полупустой. А ближе к городу начал заполняться. Вошла старушка. Я встал
  и сказал:
- Садитесь, бабушка! - как учили октябрят. А мина моя выпала и покатилась по проходу.
  В сторону задней площадки. А все вскочили и побежали вперед. Кроме бабушки. И один
  мужчина не побежал. Он поднял мину. Подбросил и поймал. И сказал:
- Товарищи, спокойно! Она пустая!
    Все успокоились и стали наперебой обсуждать мою мину и войну. Бабушка партизанкой
  оказалась, как я и думал. Сказала, что мина немецкая. А мина походила по рукам и 
  вернулась к первому мужчине. Он завернул ее в газету и отдал мне:
- Держи, Михалыч! Тебе выходить. Мише привет!
    Он знал нас. По пивной, наверное.

    Через день во дворе увидел Оксанку. Было холодно. С куклами и посудой она занимала
  всю лавочку:
- Привет, Михалыч. Давно тебя не видела. Ты где был?
- На войне.
    Она на меня не смотрела. Одновременно разговаривала с куклами и со мной.
  Смотрела на кастрюли.
    Я спросил: 
- А Борька где?
- тоже на войне. Пойдешь в домик папой?
- Интересно! Борька на войне, а я - папой?
    Она подняла глаза и увидела мою немецкую мину:
- Ой!... Михалыч, знаешь, Борька вовсе не папа. Он сосед. Заходи, буду кормить тебя!
  И с войны всегда буду ждать. Всегда-всегда!
    Я зашел.