Аннотация: "Какой смысл в этой бумажной стене между нами, если каждую ночь мы проводим вместе?..."
/Скорость света/
Мне часто снилось, как я иду по раскалённым камням. Мне не было больно, хотя я точно знал, что я в тот момент - ещё человек, но моё сознание как будто распадалось на две части. Та часть меня, которая была человеком, шептала о том, что это должно быть больно, просто должно, что нужно повернуть назад иди сойти с этой дороге. Но вторая часть говорила - я не знал, кто это, должно быть, демон-экимму - что никакой боли нет и нужно просто двигаться вперёд.
Потому что я шёл к морю. И не мог остановиться.
Наяву я уже третий раз пытался написать письмо Чаре.
Предыдущие два письма были:
"Я в Европе, тут погано и сыро. Погано не потому что сыро, а вообще. Скоро приеду, постарась не особенно всех доставать, если у тебя кто-то ещё сейчас живёт... А вообще меня всё хорошо, просто замечательно."
и
"Я не приеду, мне надо в Японию".
Кажется так. Я плохо помню это второе письмо, потому что писал его в помутнении рассудка и в спешке. Хорошо, если оно было таким коротким, каким я его запомнил, и там не было чего-нибудь вроде "Сейчас я тебе не могу объяснить, что происходит, но так нужно, понимаешь, так нужно, я не могу остановиться, я не знаю, что мне делать, я должен туда поехать иначе...."
Наверное, Чара оторвал бы мне голову, если бы узнал, что именно я сделал, точнее - как я это сделал. У Темпо есть обращённый - то такая оригинальная шутка. Да ещё и в Японии - совсем смешно.
Во сне я искал море, но оно пряталось от меня. Оно шумело за углом обветшавшего старого дома - я бежал, бежал, но стараясь обогнать самого себя, но каждый раз там оказывалось что-то другое. Шелест ветра, песни цикад, странная музыка. Всё это было неправдой, только иногда я находил под ногами ракушки. Но я продолжал идти, и знал, что иду в верном направленнии - потому что не мог ошибаться.
Наяву я комкал дорогую бумагу и поджигал её своим раздражением. Дым щекотал мне ноздри и я успокаивался - но только на время.
Мои творческие муки сначала были причиной моего нечеловеческого страдания - я не мог придумать тех слов, которые могли бы объяснить всё, что со мной произошло. Но мне было нужно всё рассказать - это был как зуд под кожей, от которого я никак не мог избавиться. Когда седьмая бумажка вспыхнула красным пламенем, мне стало уже смешно. Я договорился сам с собой - не больше двух попыток в день. Но у меня не получалось.
Я хотел, чтобы Чару обрадовало моё письмо, но я не знал, как написать всю правду так, чтобы он обрадовался.
Во сне я находил всё новые и новые дороги. Моя память, моё прошлое больше не терзало меня, я так давно не видел Таллу во сне, что уже забыл, как она выглядит. Поэтому я мог идти так легко и свободно. Широгане тоже часто был в моих снах - но не так часто, как мне хотелось бы. Он появлялся иногда и как будто указывал мне путь - но вряд ли он стал бы делать это намеренно, скорее, он просто шёл туда же, куда и я, но он шёл гораздо быстрее, так что мне оставалось только бежать по его следам.
Наяву был Каэдо.
Однажды он заметил нас на улице - если бы я знал, что в тот день мы его встретим, я бы пошёл другой дорогой. Хотя вряд ли бы это к чему-нибудь привело. Он был вежливым и приветливым - а как же, он же японец - и очень заинтересованным. Что-то вроде -
"не так часто приезжают сюда из Европы, интересно было бы знать, такая ли это диковинная страна, как о ней говорят, могу угостить вас жасминовым чаем"
В первый раз мы пили этот самый жасминовый чай и непринуждённо беседовали - он много говорил про Эдо, я даже пытался слушать и запоминать. Каэдо говорил красиво и слаженно, его речью можно было заслушаться, но мне мерещилось в нём что-то неуловимое, что-то, что мне не нравилось. Я старался не обращаться на это чувство внимания.
Во второй раз я не хотел идти к нему в гости, но Широгане сказал, что это невежливо. Я изо всех сил старался научиться этой местной вежливости и поэтому мне пришлось согласиться. Каэдо рассказал, что его обращённая уехала в Европу с голландским инженером - я чуть не подавился жасминовым чаем - и стал подробнее распрашивать про эту самую диковинную Европу. Мне показалось, что рассказывать про грязные голландские порты, крыс, потоки грязи на улицах и безумных шлюх будет невежливо. И к тому же - он беспокоился за свою обращённую, а письма от неё доходят так редко. Поэтому я решил не расстраивать его и рассказывал какую-то ерунду про наступивший век просвящения, просветления и прозрения. Каэдо довольно быстро потерял ко мне интерес - хотя поначалу слушал очень внимательно - и стал спрашивать у Широгане про его клан, семью, дом и многое другое. Он сказал, что может помочь устроить Широгане учиться - именно туда, куда он хотел, ах, какое совпадение. Я обещал ему, что он обязательно пойдёт учиться, только чуть попозже, но Каэдо утверждал, что может поговорить с кем нужно в самое ближайшее время.
Эта вспышка радости в груди- полыхнувая по шраму, оставшемуся от серебряного лезвия - на миг ослепила меня и я не успел возразить. Да и не собирался. Позже - раньше, какая разница?
"А, и ещё у меня теперь есть обращённый. Меня это удивляет не меньше, чем тебя, но..."
"В общем.. он самурай, и...."
"Он пытался меня убить. Я не знаю кому мне теперь молиться, но я молюсь кому угодно, чтобы ты никогда не узнал об этом."
* * *
Теперь по ночам мне снился звон мечей - он всё ещё уходил от меня, но теперь я видел на домах, на деревьях засечки в виде какого-то странного знака. Этот знак не был похож на иероглиф, поэтому настораживал меня - может быть, я иду за кем-то другим?
Но я не мог ошибаться, глупо было думать, что я могу ошибаться.
- Ты ходишь кругами, - говорил мне чей-то голос, подозрительно похожий на голос Чары, - неужели сам не понимаешь?
Наяву я всё-таки написал ему письмо - оно вышло гораздо короче, чем я планировал, зато оно казалось мне правильным. Я написал ему о Широгане - тут особенно трудно было остановиться, чтобы не написать что-то лишнее - и о том, что пока что живу в Японии. Не знаю, сколько ещё здесь пробуду, но у меня всё хорошо. И что я обязательно приеду, как только смогу.
Я привык к этому месту. Я часто злился на местные обычаи и привычки, но уже без тычков от Широгане привык снимать обувь при входе в любой дом.
Приучить себя к японской одежде я так и не смог - мне справедливо казалось, что в ней я буду выглядеть ещё глупее, чем обычно.
Передо мной стоял мучительный выбор - отправить Широгане учиться махать мечом в школу или попрость Каэдо заниматься с ним. Мне хотелось его порадовать, но оба варианте казались мне ужасными и невыносимыми. Расставаться с ним надолго и околачивать двери учебного заведения или прятаться в кустах поблизости, либо смотреть на то, как Каэдо учит его тому, что приносит ему такую радость, какую никогда не смогу принести я. Я ломал себе голову и злился на себя за то, что никак не могу решать. Если бы я был настоящим пророком.. но идти за советом к Онке было бы совсем жестоким издевательством, так что я тянул время.
Во сне эти мысли сбивали меня - я снова ходил кругами, пока не наткнулся на исписанный рунами жертвенный камень. Он стоял посередине голой долины, усыпанной низкими колючками. Я хорошо помнил это место, но камень изменился с момента моей последней встречи с ним - теперь он был так же иссечён царапинами - как будто был из чего-то мягкого. Здесь не могло быть никакого моря, я знал это точно. И ещё, я точно знал - это было то самое место, где я в последний раз взял в руки оружие. Та, кого я убил здесь, ещё не была экимму, но должна была стать. И я снова чувствовал в пальцах короткий ритуальный каменный клинок, который был таким холодным, как будто я сжимал в пальцах руку мертвеца. Неожиданно - сквозь сон - на меня обрушилась жажда. я принялся рыскать вокруг, потому что знал, что где-то здесь пролилась на землю её кровь, может быть, я смогу найти её, и... От этой мысли меня парализовало, как будто я сам окоченел, как этот клинок.
Я не сразу смог проснуться - сон не отпускал меня до тех пор, пока в комнату не проникли первые лучи рассвета. Тогда я сорвался с места и убежал в город.
А когда вернулся, сказал Широгане, что не могу отпустить его в школу, что мы попросим Каэдо учить его. Наверное, у меня был очень печальный голос, когда я это говорил.
* * *
От жасминового чая меня уже тошнило, но я мужественно глотал эту гадость, пока Широагне и Каэдо махали мечами. Мне было интересно, но я старался не рассматривать Широгане не очень пристально. Поэтому часто, сидя на деревянных ступенях, я предавался искусству созерцания - ах, как прекрасно сегодня небо над головой! Я глотал солнце - когда его не закрывали облака - и старался быть как можно незаметнее. Иногда на мече мне мерещились отблески пламени - я знал, что этого не может быть, ещё слишком рано, Широгане ещё не умеет вызывать огонь. Я взрагивал, когда видел этот огонь - я знал, что никто больше его не видит. Однажды Широгане с улыбкой спросил, не боюсь ли я, что он может пострадать во время тренировки - это ведь так глупо, правда? - говорили его глаза. В этот момент мне показалось, что в мире нет никого красивее его и внутри у меня снова как будто что-то дёрнулось.
Мы будем вместе ещё столько лет... но измениться ли что-то за это время? Измениться ли его отношение ко мне?... я не знал, что будет с миром через сто, двести лет, но в тот момент мне казалось, что время остановилось.
Но Широгане был рад. Оба они были рады. Поэтому мне тоже ничего не оставалость, тоже приходилось радоваться. К тому же, Каэдо был так безупречно вежлив и приветлив, что я почти ему верил.
Во сне я снова нашёл верную дорогу. Голая долина сменилась бесконечным густым лесом, сквозь который я пробирался несколько ночей, пока не услышал впереди знакомый шум волн и звон серебра, уже ставший для меня привычным и родным, как звук собственного дыхания.
Потом я бежал босиком по влажной земле и мне казалось, что в воздухе столько соли, что должно быть больно глотать этот воздух.
Потом началась гроза.
Небо почернело, деревья гнулись к земле и меня чуть не сдувало ветром - он выл протяжно, на одной ноте, заглушая все остальные звуки. Я метался по лесу, но деревья подступали всё плотнее, как будто были решётками клетки, которая сужалась вокруг меня, чтобы раздавить или навсегда запереть в дереянной ловушке.
Я проснулся от звона разбитого стекла - во сне я смахнул кувшин с водой, который стоял на полу возле кровати. Если конечно этот тонкий коврик можно назвать кроватью. Вода растекалась по доскам пола, а я смотрел на неё и понимал - река. Всё дело в реке. Нужно найти реку, которая впадает в море и идти по ней, тогда я найду...
Близко. Совсем близко, но я всё равно не успел.
Днём я ходил в полусне и умудрился забыть о жажде. Я долго не мог понять, что это за грызущее чувство внутри, пока Широгане не напомнил мне о том, что мне нужна кровь.Я думал о реке. Каэдо сегодня был занят - у него были какие-то дела в пригороде.
Поэтому весь день мы гуляли по городу. Широгане был молчаливым и смотрел на меня внимательнее, чем обычно, а в моей голове бесконечным потоком неслись мысли, вопросы, слова, но ничего из этого я так и не осмелился сказать. Как будто слова могли разрушить всё, к чему я так отчаянно мчался во сне.
/Серебро/
Последние дни весны были ветреными - небо менялось стремительно, по улицам носился запах солнца, запах морской соли, запахи тясяч людей и запах жасмина. Дни скользили мимо меня, как прозрачные рыбки на дне ручья, и я забывал их считать. Позади остались те дни, когда мы жили в тесной гостинице у окраин, где на циновках ещё оставались следы уличных башмаков Темпо, потому что он забывал их снимать, где сам Темпо такие же грязные следы оставлял в моей душе своими приказами и разговорами, где девушка, заваривавшая чай - то слишком крепкий, то слишком прозрачный - иногда ловила меня за рукав кимоно, чтобы шепнуть слова сочувствия и тронуть моё измученное усталое сердце чарующим ароматом - то лаванды, то мяты. Она думала, что жестокий даймё отдал меня этому гайдзину в наказание мне, или проиграл в карты. Вскоре так же считали многие люди на этой улице, а ещё немного позже случился большой пожар - я то ли надеялся, то ли боялся, что Онка после этого попросит нас уехать из Эдо, но ему, кажется, было всё равно. Я пытался представить себе, чем он может быть занят, но моё воображение рисовало лишь неподвижную фигуру, день и ночь созерцающую пространство перед собой. Мимо проплывали облака, осязаемые, как люди, и люди, прозрачные, как облака, свет солнца и свет луны, видения прошлого и будущего - а он оставался на прежнем месте. Иногда таким же казался мне Темпо, и мне становилось страшно, я думал - раньше или поздно, все ли экимму становятся такими?...
...Но после пожара Темпо купил собственный дом, почти новый, с просторным внутренним двором и множеством комнат, на улице широкой и спокойной. Он расстроил соседей, отказавшись знакомиться с ними, но перестал оставлять следы на циновках, перестал цеплять меня обидными словами. Он погрузился с головой в свою память, в странные сны и мысли, но стал теперь спокойней и почти не спорил со мной. Я чувствовал, что передышка эта - временная, что он, как тайфун, лежит на дне самого себя, и решил постараться понять за отведённое мне время, возможна ли теперь в моей жизни радость, кроме радости Темпо. Самая большую радость Темпо я чувствовал в день пожара. После он рассказывал мне, захлёбываясь восторгом, как любит огонь, и как - обязательно! - полюблю его я. Я понял, что вместе с кровью Темпо отдал мне искру своей разрушительной силы, но пока искра эта только тлела в глубине моего сердца и сияла, должно быть, в крови, как солнечный свет сияет в крови людей. Я решил следить за собой внимательней и ждать - но пока ни огонь, ни другие волшебные силы не волновали меня. Меня волновала жизнь, возможная и утраченная. Мне хотелось видеть других экимму - я знал от Темпо, что их много в больших городах. Я попросил его говорить мне, если кто-то из них нам встретится - сам я ещё не чувствовал их силы и мог пропустить случайного прохожего в толпе. Темпо выполнил мою просьбу только один раз - так мы познакомились с Кайто.
Кайто был настоящий разбойник, непричёсанный и резкий в движениях, на вид чуть старше меня самого. Встретив его в прошедшей своей жизни, я либо не стал бы говорить с ним, либо вступил бы поединок - зависело бы это от того, насколько узкой оказалась бы дорога нашей встречи. Но теперь я рад был тому, что с ним познакомился - я почти успел отвыкнуть от такого понимания, от чужой беззаботноый радости без примеси безумия и от того, что кто-то, с кем мне можно говорить дольше часа, знает, что такое калиграфия. Мы познакомлись в праздничный день, и я обнаружил, что кровь и хмель теперь заставляют меня творить странные вещи. Я опрокинул чашку со сливовым вином, я, кажется, наговорил Темпо такого, что мог бы чувствовать себя отомщённым за всё проведённое с ним время, за всё, что я за это время от него выслушал - но мне не было за это стыдно, и, главное, Кайто не казалось всё это странным, он шутил вместе со мной смеялся вместе со мной, хотя не был особенно пьян. Я понял, что жизнь экимму отличается от человеческой не только продолжительностью и силой, но и отсутствием свойственных людям тесных предрассудков. Я догадывался, что наверняка у пьющих кровь были свои предрассудки, и, может быть, не менее тесные, но узнавать о них мне пока не хотелось. Я чувствовал себя радостней и спокойней, сознавая, что могу соблюдать только те человеческие правила, которые нравятся мне самому.
И те, которые нравятся Темпо. Я боялся, что после этого вчера Кайто мы в нашем доме больше не увидим, равно как и кого-нибудь ещё из экимму.
Но получилось иначе.
Однажды, перед закатом, мы бесцельно бродили по набережной - мне казалось, Темпо хочет наяву запомнить путь к морю, который он так упорно искал во сне. Меня раздражал рыбный ветер, шумевший здесь, трепавший старые паруса и расшвыривавший обрывки портовой брани. Я думал о том, что нужно просить его вернуться домой, но эту мысль заволокло его сонной рассеянностью, и я просто брёл рядом, надеясь, что мы незаметно выйдем за пределы Эдо. Это было бы возможно только во сне, но мы и были во сне - почти. Хруст шагов окрашивался печальным красным, хотя осень и жажда были ещё далеко - и тут я почувствовал, что кто-то поймал меня за плечо. Это не было движение человека, я дёрнулся, оборачиваясь, вцепившись в рукоять длинного меча, который уже перековали, наделив силой серебра. Темпо почти повторил моё движение, словно привязанный серебряными нитями, вынырнул из своих мыслей - это было забавно и грустно одновременно - Темпо отвсюду ждал опасности, но тот, кто подошёл познакомиться с нами, выглядел самым дружелюбным человеком в Эдо. Он был ронином, и волосы падали ему на глаза, и он улыбался. Я улыбнулся тоже и шевельнул плечом, чтобы отбросить его руку. Рука у него была тяжёлая, таких рук и таких движений у людей не бывает. Темпо нахмурился.
Пойдём отсюда...- побормотал он мысленно, но я не двинулся с места, и Темпо тоже замер, мрачно глядя на ронина.
- Я слышал о вас, - сказал незнакомец учтиво, - простите мою навязчивость, но я давно хотел познакомиться с вами.
- А зачем? - буркнул Темпо. Когда он смотрел так, исподлобья, его лицо становилось старше, каменней, а глаза темнели, как облака на севере.
- Меня зовут Каэдо, - легко поклонившись, ронин ускользнул от сурового взгляда, - дело в том, что мне многое хотелось бы узнать о вашей родине, это очень для меня важно - если, конечно, вы не будете против. Я слышал, там другие порядки и всё иначе...
Темпо так и смотрел на него, сжав губы, не соглашаясь и не возражая, а Каэдо ждал с улыбкой, что он ответит. Мне не понравилось это молчание, между ними, в этом молчании, словно нарастал гул пчелиного улья. Поэтому я сказал:
- Конечно, мы будем рады поговорить с вами.
Темпо отчётливо скрипнул зубами, но спорить не стал - и мы отправились в гости к Каедо, где был сливовый сад, слуги, от присутствия которых я успел уже отвыкнуть, и жасминовый чай.
***
Так закончилась весна. Воздух перестал клубится ветрами, облака появлялись теперь редкими случайными тенями, и даже утром земля в нашем саду была тёплой - я каждый раз удивлялся, чувствуя пальцами ног впитавшееся в неё солнце. Минадзуки - сухой месяц, и я часто думал о том, скоро ли наш сад станет таким же запущенным и чахлым, как сад Онки. Я пытался припомнить, что говорила мне Аи о цветах, распускающихся летом, и о том, что следует делать, чтобы они сохраняли свежесть даже в самые жаркие дни и не гибли от обилия света - но я помнил теперь только её дыхание у самого моего уха, то, как она произносила моё имя, дремотное успокоение от её рассказов и запах хвои. Вот и всё, что осталось мне от Аи. Иногда я представлял себе, что тоскую по ней - тосковать по Каору мне было всё ещё слишком больно - и вспоминал мимолётно случайные мелочи, из которых состояла она вся, и которые, как множество трепещущих бликов на воде, делали её такой милой. То, как она осторожно брала чашку с горячим чаем, или как прикасалась, забывшись, пальцами к губам, или как случайно ловила мой взгляд, а потом сразу отводила его и начинала говорить быстрей и немного громче... но я уже чувствовал, что скоро и эта зыбкая память ускользнёт от меня, и единственное, что я буду помнить - может быть, её имя и то, что она любила цветы и, наверное, любила меня.
Я был очень удачливым, настолько, что многие дома считали,что это может стать причиной беды в будущем или недолгой жизни. Наверное, они были правы и в том, и в другом.
Вскоре гибнущие от солнца цветы стали навевать на меня тоску. Я спросил Темпо, не хочет ли он пригласит слуг, чтобы ухаживать за садом, но он не хотел. Его очень сильно утомляли слуги Каэдо, и ему вообще никого не хотелось видеть, кроме меня. Поэтому однажды вечером я срезал все цветы одним долгим взмахом, и об Аи больше не вспоминал. Я не знал, пригодится ли мне ещё на что-нибудь вакасаши, и от этого мне было по-настоящему грустно. Новая жизнь больше не была удручающей, но я, постоянно одурманенный снами Темпо, всё меньше чувствовал с этой жизнью связи. Как будто небо, жажда, жаркие полуденные часы и вечерняяя прохлада - всё это были рисунки тушью, в которой было слишком мало суми и слишком много воды. Реальным был Темпо, всё так же - слишком близким, слишком сжимающим сердце, мне мучительно было оставаться с ним наедине, но всё так же, ни наяву, ни во сне я не мог остаться один. Сны тревожили меня теперь сильнее яви. Я не знал теперь, какие из них - мои, а какие - врываются вместе со стуком его сердца, неумолчным эхом звучавшим теперь во мне. Во сне Темпо искал море, искал меня, проходил сквозь своё прошлое снова и снова, мне так хотелось, чтобы ему начало сниться что-то другое, но этим своим желанием я вызывал другие сны, такие, которых он не запоминал и которые мне самому не хотелось бы помнить - я просыпался посреди ночи или перед рассветом, но всегда раньше него, и не знал, куда деться. Я не мог уйти,это разбудило бы Темпо, а мне не хотелось, чтобы он просыпался - однажды, вынырнув из такого сна, я хотел разбудить его, чтобы сказать, что уйду искать кровь и скоро вернусь, но он улыбался, так улыбался, что мне захотелось пнуть его ногой. Несколько секунд я размышлял о том, достойно ли пинать ногой спящего, но потом Темпо пробормотал что-то во сне, и я сбежал вниз, взял катану и до рассвета тренировался, вспоминая то, чему меня учили.
Позже, когда взошло солнце, я лежал на земле и в тёплой дрёме представлял другую жизнь, ту, в которой мы не встретились на пути в Эдо - но и не ту, которую предсказывал Онка. В этой жизни были другие люди, и там я учился. Я отомстил за Каору, женился на Аи и совершил много подвигов - но всё это представлялось таким же неважным и призрачным, как и многие воспоминания. Это, наверное, и были воспоминания - из той моей судьбы, где такими же неважными казались сны. Здесь всё было наоборот.
Иногда мне казалось из-за всего этого, что скоро я сойду с ума. Поэтому я был благодарен Каэдо. Каэдо часто приходил к нам и часто приглашал к себе, и когда он был с нами, Темпо приходил в себя и пристально следил за тем, что происходит вокруг. В такие минуты он мне нравился, хотя и был очень сердитым. Мне жаль было, что Темпо так злится и ревнует, и не хочет дружить с тем, кто так приветливо ведёт себя с ним, но наверное, он имел на это право. Каэдо понимал, почему я хочу учиться, а Темпо обещал мне это в основном для того, чтобы порадовать. Мне было это приятно, но я знал, что Темпо ненавидит оружие и поэтому мне не хотелось брать с него таких обещаний.
Если теперь мы связаны судьбой и кровью, мне не следовало бы заниматься тем,что он ненавидит. Но я чувствовал,что иначе потеряю что-то важное, от чего не могу отказаться.
Поэтому, когда Темпо уныло сказал, что попросит Каэдо учить меня Кендо, я не попросил его взять свои слова назад. Кто-то из нас должен был оставаться наяву, чтобы вытянуть другого, а он пока не мог этого, слишком о многом он жалел до сих пор, и слишком мглистым и надрывным было то, что он прожил. Мне нужно было держать в руках свою душу, нужно было вернуть спокойствие своим мыслям, а это был самый лучший способ.
Каэдо стал приходить к нам ещё чаще - он сказал: "У меня теперь много времени, а видеть вас мне всегда радостно". Обычно он приходил до полудня, приносил с собой ёкан или какие-нибудь фрукты. Он пытался даже научить Темпо правильно заваривать чай, но тот оказался к этому не способен - скорей всего, потому, что ему в любом случае не нравился результат. Когда мы тренировались, солнце светило прямо над головой, серебро сияло в моих руках, и каждое стремительное движение доставляло мне удовольствие - и досаду. Я привык к тому, что со мной мало кто может сравниться в быстроте и лёгкости, а теперь чувствовал себя неуклюжим по сравнению с Каэдо. Как и Каору когда-то, он говорил, что я невероятно талантлив, но с Каору мы были почти равны, а Каэдо, чтобы показать мне что-то, нужно было многократно ограничивать свою скорость и силу. Мне он говорил: "Не сдерживайся", и улыбался. Я сердился, я почти отвык сердиться на себя за то, что что-то для меня недостижимо, но это было и приятное чувство тоже - потому что теперь я ещё лучше понимал, что нахожусь в самом начале пути. Отправляясь в Эдо, я надеялся на то, что новая школа подарит мне это чувство - дома меня некому было теперь учить.
Мне нравилось тренироваться, нравился звон серебра, щедрое солнце этих часов и возможность перекатывать свою новую силу волнами - через руки к острию клинка. Но в этом было что-то знакомое и непонятное одновременно. Если я терял равновесие и падал, он оказывался рядом и подавал мне руку - раньше только одному человеку я позволял так делать. Если у меня получалось что-то новое, он радовался так, словно учил меня всю жизнь. И всё же я видел, что для него это похоже на игру. Больше всего ему нравилось, когда я, взбесившись, начинал непрерывную серию ударов, просто бездумно атаковал - а он легко отбивал эти удары, говоря о том, как хорошо у меня получается, что вызывало во мне ещё большую ярость. Однажды я забыл, что передо мной Каэдо, мне хотелось видеть кровь на вытоптанной траве, достать его хоть как-то. Конечно, мне это не удалось, но в какой-то момент я увидел его скорость - такую, какой не было раньше, смазавшую движение - и в следующую секунду полетел на землю.
- Широгане-кун будет великим воином, если не бросит тренировки. - сказал Каэдо, подавая мне руку. Злость ещё кипела во мне, я встряхнулся и поднялся сам. У меня сбилоь дыхание и руки дрожали - и всё от злости.
- Ты смеёшься надо мной?...
Каэдо изумлённо взглянул на меня, затем ответил очень серьёзно:
- Никогда не стал бы над тобой смеяться, - он убрал катану в ножны, - Ты удивительный.
То, как он произнёс это, заставило меня вздрогнуть. Я покосился на Темпо - Темпо жевал янтарную пастилу и смотрел в небо. Темпо боялся, что я замечу, как он следит за мной во время тренировок.
- Спасибо. - ответил я, отступив на шаг.
- Я говорю серьёзно.
- Тебе легко говорить, - злость вырывалась изо рта отрывистыми словами, обрывками дыхания, - я всё равно никогда не смогу с тобой сравниться.
Каэдо мягко покачал головой и улыбнулся.
- Скоро у тебя будет сила, с которой в прямом поединке мало что может сравниться. Нужно только подождать немного. Если научишься управлять ею, как своим мечом, тебе ничего не будет страшно.
Я невольно улыбнулся ему в ответ:
- Да, это мой особый дар - я непобедим.
- Особый дар?... - нахмурился Каэдо. Объяснять, в чём тут дело, было слишком долго.
- Просто шучу так.
Я не был уверен, что он мне поверил - слишком долго и задумчиво он молчал, глядя чуть ниже моего подбородка. Вся моя злость ушла в землю, и мне было стыдно, что я так рассердился.
- Ясно... - произнёс он задумчиво, затем усмехнулся и добавил, - Ну а пока... если ты хочешь, чтобы получалось лучше, нужно сосредоточить дыхание вот здесь... - он легко ткнул меня вложенной в ножны катаной в живот, чуть ниже пупка. Это было так неожиданно, что я чуть было не отпрыгнул назад, - кто знает, может быть и огонь тогда проснётся в тебе раньше.
Мне показалось, что у меня за спиной кто-то подавился чаем. Я сказал:
- Пожалуй, на сегодня хватит.
Каэдо прищурился и сказал голосом глубоким и серьёзным:
- Хорошо. Но в следующий раз мне обязательно нужно будет с тобой поговорить.
/Скорость света/
Шаги становились легче и мне теперь было всё прощё идти не оглядываясь.
Я знал, что Широгане хочет выстроить меджу нами стену - отгородиться хотя бы на время, а мне же, наоборот хотелось раствориться в этом чувстве, наполнявшем мою душу.
Я старался не тревожить его просто так, но оставаться незаметным было невозможно.
Он был в моих снах - неуловимой тенью, стремительной вспышкой, а я бежал за ним и мне казалось, что с каждым шагом расстояние между нами сокращается.
В ту ночь, когда я его догнал, над Эдо шумела буря. Деревья за тонкими стенами нашего дома стонали и гнулись, их тени растекались по полу причудливыми мечущимися пятнами и я никак не мог заснуть. Я знал, что Широгане тоже не спит - он слушал эту бурю так же, как я, хотя нет - я был уверен, что он слышит её по-другому.
Во сне тоже была буря.
Она раскраивала небо сна красно-белыми росчерками, и я бежал куда-то, петляя по знакомым кварталам, пока не оказался там, куда я так стремился всё это время - на берегу моря.
Море выгибалось чёрно-синими волнами, бросалось на берег, проглатывая тонны песка и давясь им, оно было таким огромным, мне казалось, что вода поднимается до неба.
Широгане брел по берегу, иногда волны били его по ногам, но он не останавливался. Он шёл так целеустремлённо, хотя и медленно, что я подумал в первую секунду - мне никогда не догнать его. Потом что как бы быстро я ни бежал, я всё равно двигался теперь медленне, чем нужно.
Море хрипело слева от нас, а я кричал имя Широгане, пытаясь перекричать волны.
Я пропустил тот момент, когда сам стал частью этих волн - просто земля исчезла из-под ног и закружился в водовороте солёной воды, не понимая, что происходит со мной, и где я нахожусь.
Потом кто-то схватил меня за руку. Точнее - мы просто столкнулась в этом вихре и уцепились друг за друга одновременно. Здесь, в бурлящей черноте, я не видел ничего, но непостижимым образом мог дышать.
Я держал Широгане за запястье, а он держал меня, и мы непрерывно неслись куда-то вниз или вверх, я не мог понять куда, но я знал, что мы не утонем.
Потом наверху забрезжил свет. Сначала он был крохотной точкой у нас над головами, потом стал ослепительно-яркой звездой, потом солнцем, а потом мы ворвались в этот свет и оказались по ту сторону бури - возле незнакомого безлюдного берега, усыпанного большими камнями.
Я знал, что это Япония, но наяву не видел этого места. Где-то за стеной деревьев слышались голоса - там были люди, но отсюда они не видели нас, так же, как мы не видели их.
Мы выбрались на берег и упали на песок. Широгане смеялся - так громко и беспечно, я никогда не слышал, чтобы он так смеялся наяву. Я знал, что это из-за меня. Из-за меня он не может так смеятся. Но здесь, во сне, возможно было всё, и от осознания того, что он счастлив, моя душа тоже переполнялась - солнечным светом, звенящей радостью, мне казалось, что ещё чуть-чуть и я полечу куда-нибудь. Я прижался губами к его солёной коже - вкус волн и бури, из которой мы выбрались только что. На Широгане не было одежды, совсем никакой, и от этой мысли у меня закружилась голова. Мир вокруг тоже закружился, и я сжимал его в объятиях ещё сильнее, чтобы не унестить куда-нибудь вместе с миром.
"Если бы я мог сделать так, чтобы это было возможно и наяву..."
"Но ведь это возможно, - сказал он, - Если только ты постараешься."
"Но я не знаю, что делать..."
Широгане засмеялся и ударил меня по голове.
Я проснулся.
Было раннее утро, буря уже кончилась, но воздух был наполнен запахами дождя и соли. Кроме меня в комнате никого не было. Я натянул тонкую простыню на голову и зажмурился.
/Серебро/
Какой смысл в этой бумажной стене между нами, если каждую ночь мы проводим вместе?
Я чувствовал висками, щеками и кончиками пацев тепло, словно в груди у меня бился теперь комок солнца. Это тепло не отступало ни перед чем - проснувшись среди взбитых мятых покрывал, я крадучись выбрался из своей комнаты и нетвёрдыми шагами направился к той части нашего длинного дома, где была баня. Там стояла бадья для купния с холодной сейчас водой - я ненавидел холодную воду, если это была не морская вода, но набрал полную горсть и плеснул себе в лицо. Вода разбилась о мою кожу тысячами брызг, но тепло только вспыхнуло ярче. Тогда я снял с себя юката, швырнул на пол и окунулся с головой. Я ждал, когда в прохладной темноте мои мысли не потекут опять ровно, когда сердце моё забьётся размеренно и спокойно - та нервная птица с огненными крыльями, что стучалась под рёбрами, мешала мне думать и дышать. Я не давал себе воздуха, обхватив руками колени, пока лёгкие не сдавило болью. Я вынырнул - в утренний свет, осыпавшийся в воду из окна.
Это был мой сон или его? Я уже видел во сне этот берег, видел его перед тем, как отправиться в Эдо - почему он был там? Это и есть то море, которое он искал?
Никто больше не ждал меня на этом берегу. Каору исчез, и я знал, что сам в этом виноват. Я долго шёл вдоль полосы прибоя и с каждым шагом яснее осознавал, что не встречу его, потому что не хочу его встретить. Больше не было обратной дороги, и я её не искал.
Но когда там появился Темпо...
Я снова нырнул под воду с головой, но теперь она не казалась мне такой уж холодной, и к тому же, я почувствовал приближение знакомой силы. За время, проведённое в этом доме, я научился распознавать, когда Каэдо оказывался рядом, даже если не видел его. Я всё ещё не мог понять его возраст, но это ощущение, подталкивающее между лопаток - он где-то неподалёку - уже узнавал среди всех других.
Он рано пришёл... он хотел со мной поговорить... я не смогу сейчасс ним говорить, но... глупо будет, если они с Темпо найдут меня здесь.
Я выбрался из высокой бадьи, яростно, как влажную ткань, скрутил волосы, выжимая из них воду, завернулся в юката и отправился встречать Каэдо. Внезапно мне стало холодно - капли воды ещё скользили по коже неприятной щекоткой, и мне стоило усилий сдержать дрожь. Солнце не успело ещё пропитать воздух и доски под ногами, и я никак не мог согреться.
Каэдо был таким непривычно серьёзным и собранным, что я замер в замешательстве, увидев его. Сегодня он ничего не принёс с собой, и так же молчал, медлил, прежде чем меня поприветствовать. Мне стало ещё холоднее от этого молчания, я сжал бамбуковую раму сёдзи так, что она хрустнула. Каэдо сузил свои длинные глаза, такие лукавые обычно и такие неуютно-пристальные сейчас - и мне показалось, что я начинаю понимать, отчего Темпо посчитал его вначале опасным.
- Я пришёл слишком рано?.. - его губы дрогнули, складываясь знакомой улыбкой. Я выпустил хрупкий бамбук и взял себя за локти - так было теплее. Наверное, вид у меня был очень глупый - волосы мокрые и ткань тоже в мокрых пятнах, как будто на меня опрокинули ковш ледяной воды, или как будто я гулял во время ночной грозы и недавно вернулся.
- Я недавно проснулся, но если ты хотел поговорить... это лучше сейчас.
Он обернулся, словно проверяя, не пройдёт ли по улице за его спиной кто-нибудь знакомый, затем задумчиво протянул руку, тронул меня за запястье.
- Пойдём со мной, Широгане-кун, это очень серьёзный разговор...не хочу, чтобы нам помешали.
Вдох застрял у меня в горле.
- Что?.. Нет, я никуда не пойду.
- Тебе запретили?..
- Да, и Темпо проснётся, если я попробую уйти. - я чувствовал, что Темпо уже не спит, но не хотел, чтобы он спускался сейчас. Хотя Каэдо смотрел на меня теперь по-другому, его сузившийся пристальный взгляд запомнился мне слишком чётко - мне казалось, я ещё вижу это решительное опасное выражение в уголках его смеющихся глаз. Я не знал, что случится, если сейчас появится Темпо. Мысленно я прошептал
Пожалуйста, оставайся у себя, пока я не приду
и сказал:
- Пойдём в сад. Он поздно просыпается, он не прийдёт.
Каэдо вскинул брови:
- Мне показалось, или Широгане-кун меня боится?..
- Нет, мне и правда нельзя уходить.
- Понимаю. - протянул он задумчиво, глядя мимо моего плеча куда-то вверх - наверное, туда, где по его мнению был сейчас Темпо. Я отступил, чтобы он вошёл наконец в дом. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь прошёл сейчас мимо и увидел меня таким.
- Что ты понимаешь?
- Широгане-кун хочет уйти, а Темпо-сан не хочет его отпускать. - сказал Каэдо, глядя мне в глаза. Я не знал, что ему ответить. Он вошёл, и я сдвинул створки сёдзи него за спиной.
Молча мы прошли в сад, куда не добралось ещё солнце. Невесомые утренние тени лежали повсюду. Мне было холодно.
- Почему ты решил, что я хочу уйти?..
- Разве это неправда?..
Я задумался. Всё это время я не спрашивал себя, хочу ли уйти. С тех пор, как мы пришли в Эдо - не спрашивал. Я часто сердился на Темпо, и мне тяжело было его понять, и новая жизнь давалась мне трудно, как незнакомый язык, который нет возможности изучить спокойно и постепенно. Но то, что я был здесь с ним - было правильно, и неправильно для меня было бы быть где-то ещё. Я хотел сказать об этом Каэдо, но на меня вновь опрокинулся сон, ещё горевший внутри и скользнувший мурашками по спине. Сон сдавил мне горло, и я ничего не успел сказать.
- Я очень хочу помочь тебе, Широгане, - произнёс Каэдо тихо, - твой хозяин не понимает тебя и никогда не поймёт.
От этих слов у меня сжалось сердце. Каэдо взял меня за плечи, но я почти не почувствовал этого.
- О чём ты хотел говорить?... - пробормотал я, не зная, можно ли было услышать эти слова. Они распались в воздухе, как утренние тени - край солнца уже появился над крышей.
- У нас мало времени, но... - он отпустил меня и отступил на шаг, - я хочу предложить тебе защиту, Широгане.
- Защиту?..
- Да. Я обещаю, что не буду поступать так, как он. Я знаю, что тебе нужно. Я знаю... много про тебя. Ты будешь поступать так, как захочешь, жить там, где захочешь, и...
- Ты хочешь быть моим хозяином?
Каэдо запнулся, удивлённо посмотрел на меня.
- Да. Можно и так сказать, но я...
- Разве это возможно?
- Он тебе не сказал?... - Каэдо снова прищурился, - Впрочем, неудивительно, он же...
Я закрыл глаза.
- Я не хочу, чтобы ты был моим хозяином, - я старался говорить как можно чётче, и надеялся, что зубы у меня не начнут стучать от охватившей меня дрожи, сбивая слова, - Я хочу, чтобы ты был моим другом. Я хочу, чтобы ты учил меня кендо. Возможно одно без другого?