Я устал за эти дни так, словно дорога в Эдо растянулась на годы. Даже то время, которое мы проводили под крышей придорожных гостиниц, было для меня тяжёлым испытанием. Днём я отвечал на беспокойные вопросы Темпо о нашей стране и о словах, которые ему следует знать, и молчал, если он спрашивал меня о доме. Я обнаружил, что дом мой, хотя многие воспоминания утекли талой водой, всё ещё оставался для меня домом, а Каору всё ещё оставался для меня лучшим другом. Ждал он меня теперь или нет, мне не было известно, но я вспоминал его часто и часто видел во сне - но даже память теперь была неспокойной и клокотала, как переменчивые мысли Темпо и утомительные вспышки его то радости, то испуга. Мне было одиноко, и в то же время я страдал от невозможности остаться одному хоть ненадолго, даже во сне. Наши сны смешались так же, как наши чувства. В этом было что-то противоестетвенное - я ничего не знал про Темпо, а то, что мне удавалось понять про него и узнать, пугало и заставляло прятаться, где только можно - в разговорах со случайными людьми, чьё общество я стал теперь особенно ценить, как и возможность услышать родной мне язык нормальным, нескомканным; или в солнечном свете. Я понимал и видел, что Темпо часто чувствует то же встревоженное замешательство, что и я, и злился на него за это - ведь он должен был понимать, что делает и зачем,должен был понимать, что происходит. Он говорил, что ему много лет, говорил, что видел многие города - но в это невозможно было поверить, таким он был запутавшимся и нервным.
Уйти из этой новой жизни было не так-то просто - Темпо запретил мне причинять себе вред, и я решил просто смотреть, что произойдёт со мной дальше. Всё оставалось по прежнему - только встречные прохожие и хозяин гостиницы смотрел на нас удивлённо. Я старался быть вежливым за нас обоих, и говорить достаточно быстро для того, чтобы Темпо не успел вставить ни слова. Речь его оставалась по прежнему угловатой и неуклюжей, как и его движения, и со словами он обращался так же небрежно, как с хрупкими предметами. Он успел разбить две чашки из дорогого фарфора и объявил со смехом, что юката напоминает ему платье - наверное, он думал, что дочь хозяина сочтёт это забавным, и был удивлён, когда она, побледнев, поспешно поклонилась и убежала.
Я засыпал рано, Темпо же либо бродил всю ночь вокруг, либо сидел, уставившись в темноту, словно слепой, медиум или слабоумный. Он всё ещё напоминал мне человека, мечущегося в лихорадке, но я радовался, что он спит так мало - если в светлое время суток он был просто странным, то те недолгие часы, когда он забывался сном, были по-настоящему мучительны. Во сне мне ещё сложнее было от него скрыться. Я видел тех, кто был знаком ему - чаще всего девушку, которую он любил и потерял, она была болезненно бледной, рыжей, с длинным, узким, совсем не девичьим лицом и мутным взглядом. Однажды Темпо приснилось, что мы оба уехали с ней в другую страну. Я очень боялся, что это произойдёт наяву, но Темпо ничего не рассказывал про свои сны, я не стал спрашивать об этом, спросил только, не хочет ли он уехать из Японии. Он сказал,что в ближайшее время - нет, но этот ответ меня не успокоил. Однажды Темпо приснился его хозяин - тот, кто сделал его экимму, тот, кому Темпо собирался написать письмо наяву, но написал - только во сне. Он был злым и весёлым в этом сне, и очень светлым - я понял, что если бы он был здесь, нам обоим было бы проще. Он понравился мне - может быть, потому, что в этом сне этот хозяин ругал Темпо за то, как он себя ведёт.
Самым странным и страшным был последний сон - из тех, что он видел, ночуя под ветхой крышей гостиницы. В этом сне я увидел Европу.
Там были тяжёлые грязные дома, скрюченные улицы, люди и птицы, бьющиеся в тяжёлой болезни. Кто-то кричал Темпо - "Почему ты не приехал раньше, почему не спас нас?", кто-то писал ему письма - "...помоги нам." В этом сне Темпо пил отравленную кровь больного человека, и чувствовал, как болезнь разъедает его самого от самого сердца - в этом сне я почти забыл самого себя, и помнил только одну собственную мысль - это моя кровь, это из-за меня. В этом сне Темпо хотел вернуться домой, в свой дом - он мелькал в памяти тенью изящного шпиля - сквозь этот заражённый город, который был всеми городами, где он побывал - но не успел, потому что проснулся.
После этого сна мне страшно было думать о том, что когда-нибудь, может быть, мне прийдётся увидеть эти места, страшно было представить их наяву - зловонная тень, маячившая где-то вдалеке, обрела теперь чёткие очертания. Темпо проснулся, но я не открывал глаз - я думал о солнечном свете, об облаках, укрывающих тенью луну, о том, как невесомы в это время года облетающие лепестки, о цвете неба, каждый день разном и о том, как шумит вода в горных реках.
* * *
Я смотрел на звёзды и видел ноты. Это было так странно, у меня всегда было плохо с музыкой, и наставники ругались на меня всеми бранными словами, какие знали.
А теперь я видел ноты в небе и наверное даже мог бы напеть какую-нибудь мелодию по ним.
Я хотел сказать об этом Широгане, я вообще о многом хотел ему сказать, но мои слова были такими же неуклюжими, как и я сам. В этой стране всё, что я делал, было неуместно и нелепо, и я никак не мог подогнать свою врождённую глупость под приемлимые размеры. Я знал, что мы пока не можем уехать - я не мог увезти его отсюда. А на следующее утро после того, как мне приснилась Талла которая увозила нас обоих отсюда - в этом сне Широгане был рад отъезду так же как я, он спросил меня - уже наяву - не собираемся ли мы отсюда уехать. Я пообщал, что ещё долго не уедем, но не мог быть в этом уверен. Потому что ещё месяц назад я так же уверенно мог бы заявить, что ни за что не собираюсь ехать в Японию.
Это место было слишком прекрасным для меня, я всё ещё чувствовал себя чудищем, топчущем чужие ухоженные клумбы. С каждой новой встречей с местными жителями я всё глубже погружался в отчаяние, мне казалось, что я никогда не научусь мыслить так же, как они. Но я знал, в чём была проблема - что-то во мне противостояло этому, что-то внутри меня не соглашалось. Я снова, как всегда, покорно сделал то, что велел мне мой дар, я опять не смог ему противостоять.
Я злился - большая часть этой злость изливалась на Широгане, я даже не сразу понимал, что в очередной раз сказал ему что-то обидное. А потом мне становилось стыдно и я рассказывал ему - всё что знал об экимму, всё, о чём он спрашивал и даже больше. Я всегда был плохим расказчиком, а изъясняться на этом цветочном языке мог ещё хуже, чем на своём родном. Я пытался спрашивать его о том, как он жил - мне было страшно спрашивать его, потому что это тоже молго его задеть или причинить боль, но я хотел, чтобы связь между нами была хоть чуточку крепче, хотел узнать хоть что-то, что могло бы нас сблизить, но чем больше времени проходило, тем чаще я думал, что этого "чего-то" просто не существует в природе.
Мне снилась Талла. Я скучал по ней, но это чувство было теперь как большой ржавый корабельный гвоздь засевший глубоко внутри. Он почти сросся со мной, так что я не мог его вырвать и не мог не замечать. Но гораздо больнее впивалось в меня серебряное лезвие Широгане - его тоска и страх, его усталость и непонимание. Я не знал, как успокоить эту боль. Мне часто хотелось обнять его и прижать к себе, сказать, что всё будет хорошо, но я знал, что так сделаю только хуже, поэтому прятал это желание так глубоко, как только мог, чтобы он не успел его почувствовать. Мне хотелось к нему прикоснуться, хотелось, чтобы он улыбался.
Я забывал перебинтовывать рану на груди, она затягивалась медленно и болела по ночам. Я не мог спать - отчасти из-за этой боли, которая была удобным предлогом, отчасти из-за снов, которые мне снились.
Днём мы шли - от города к городу, от поселения к поселению. Я не мог толком объяснить, чего я хочу от Онки - то ли пророчества о моей дальнейшей жизни, то ли мудрых наставлений на истинный путь. Почему-то он уже представлялся мне каменным идолом, величественным оракулом, к ногам которого я должен приклониться и просить о милости - даруй моей глупой пустой голове высшую восточную мудрость, о великий... ну хоть чуточку... чтобы хватило хотя бы на ближайшие сто лет...
Этой ночью мы шли до поздна - до Эдо оставалось совсем недолго, но почему-то поблизости не было ни одного дома, только впереди, на горизонте темнела неровная полоса угловатой черноты, которая с тем же успехом могла оказаться каким-нибудь лесом, а не поселением.
Широгане разрезал тёплый ночной воздух металлическими вспышками - его меч описывал круги и безжалостно срезал колосья, обступавие нас со всех сторон. Мы молчали уже довольно долго, от пения цикад у меня гудела голова.
Я спросил, зачем нужно два меча - про предназначение третьего, самого короткого, я уже знал. Он ответил, что они нужны для разных целей, ему явно не хотелось рассказывать всех тонкостей глупому гайдзину, который всё равно ничего не поймёт. Зато он показал мне, как с помощью самого длинного меча удобно и быстро отрубить человеку голову - взмахнул мечом и остановил его в нескольких милиметрах от моего горла.
Потом он спросил, как можно убить экимму.
Я сказал, что это в общем-то можно сделать при помощи серебра - после того, как он не поверил в очередную сказку про бессмертие, напомнив мне про шрам на груди.
Я подумал - если бы он попытался тогда убить себя тем маленьким лезвием, которым ранил меня, у него бы это получилось. Хотя, я всё равно не понимал, зачем - это была какая-то странная японская традиция, вспарывать себе живот по каждом удобному - и не очень удобному - поводу.
Широгане сказал, что я нанёс ему смертельное оскорбление - тем, что сделал с ним. Поскольку он не смог убить меня, он должен был убить себя.
- ...Но я выбрал для этого неправильное время.
- В каком смысле?...
- Мне должен был помочь мой лучший друг. Но его не было рядом.
- ...А где же был твой лучший друг?..
- Он умер месяц назад.
Потом мы шли молча; я снова видел ноты в небе, они сплетались с надтреснутым пением насекомых, и мне так хотелось ни о чём не думать, но в голову лезли всякие дурацкие мысли - неужели в этой стране лучший друг действительно может помочь убить себя? Тогда в чём смысл этой дружбы? Готов помочь во всём, даже в этом?..
Я не понимал, но знал, что лучше не спрашивать, лучше не тянуться в очередной раз своими грязными лапами к тонкому и возвышенному японскому сумасшествию. Я знал, что снова обидел его, но не понимал чем - потому что как всегда не имел в виду ничего плохого.
На горизонте появились огни - тусклые, едва различимые, но чем гуще становилась темнота вокруг нас, тем ярче они горели. Значит, там всё-таки город. Я надеялся, что это и есть Эдо, потому что ноты в небе и мысли о японской дружбе начали постепенно сводить меня с ума. Я зацепился глазами за тонкий силут Широгане, шагавшего передо мной, я шёл за ним шаг в шаг, смутно осознавая что мои губы непроизвольно растягиваются в дурацкой улыбке. Мысли уносились куда-то назад, и голова становилась пустой и лёгкой.
***
Я уже бывал в Эдо трижды - сопровождал Каору и его отца - но ни разу нам не приходилось проводить только времени на заставе. Появление Темпо привело всех в ужас, и даже документ с несколькими печатями - конечно же, мятый, конечно же, в тёмных разводах после дождя - о том, что он приехал из голландской фактории и получил разрешение свободно посещать любой город - никого не успокоил. На этот раз даже я не мог ему помочь - моё кимоно, успевшее уже испачкаться соком ломкой травы, и измождённый вид, должно быть, не внушали доверия. После того, как я объяснил, что направляюсь в Эдо по поручению даймё, и подтвердил эти слова рекомендательным письмом, начальник заставы пропустил меня, проводив, впрочем, неодобрительным взглядом. Я подумал о том, что это лучший случай для того, чтобы скрыться, но не смог, конечно же, отойти далеко - всё внутри меня онемело, боль и холод сжали моё сердце в тиски, и я больше не мог двигаться. Я стоял и наблюдал за тем, как мчатся по небу рваные облака - сейчас они казались такими свободными, быстрыми и лёгкими, что я завидовал им.
Темпо появился, когда я обернулся в четвёртый раз. Он улыбался, кровь отпечаталась на его воротнике. Он был гораздо более нечистоплотным, чем собаки Каору, я никогда не встречал подобного человека - но когда я сказал ему об этом, он только отмахнулся со смехом.
- Как думаешь, застава - это уже владения хозяина Эдо или ещё нет?..
От ворот мы уходили очень поспешно.
Пока мы торопливо плутали по улицам, то приближаясь к сердцу города, то блуждая по тёмным бедным кварталам, я пытался вспомнить то, что говорил мне Темпо об Онке, хозяине Эдо. Мне понравилось и показалось справедливым то, что не только у экимму есть хозяева, но и у городов. Правда, что бы не говорил Темпо, я смотрел на него и не мог поверить, что кто-то может назвать хозяином его - тем более, я. И потому все его истории звучали для меня, как сомнительные легенды чужой страны.
- Как ты его найдёшь? - спросил я, когда мы приблизились к Ёсивара. Я был почти уверен Темпо не знает, куда идти, а его ответ окончательно убедил меня в этом.
- Он самый сильный и самый старший экимму в Эдо. Мы просто почувствуем его, когда будем ближе.
В Эдо его душа, отражавшаяся в моей, словно подёрнулась дымкой, эхо смутных и мрачных мыслей доносилось до меня, но он старался делать вид, что всё хорошо - словно его рассеянная улыбка могла бы кого-то обмануть.
В весёлый квартал мы не пошли, развернулись обратно - мы разворачивались уже столько раз, что город стал казаться абсолютно незнакомым мне самому. Я давно заметил, что рядом с Темпо мне порой сложно подобрать нужное слово, что многие знакомые вещи я вижу как будто впервые - небывалыми, игрушечными, хрупкими. Я научился неплохо понимать его, даже ничего не зная о его прошлом. Я не выяснил ещё, действительно ли его "дар" является настоящим магическим талантом экимму, как умение видеть будущее или вызывать огонь, или он просто слепо следует каждому своему случайному желанию, уверяя себя и других в том, что не может сопротивляться. Может быть, в нём было смешано и то, и другое в равных долях - разобраться было сложно. Но в остальном он был для меня прозрачен, хотя всё ещё уродовал слова, превращая речь в комки несолёной каши. Я так сильно чувствовал каждый его слишком долгий взгляд, что мне хотелось огрызнуться - "Уйди, ты слишком близко" - но я только отворачивался и делал вид, что ничего не замечаю. Мне самому стало бы больно, если бы я сказал так.
Я устал следить за дорогой, сквозь усталость и жажду слушая, как хрустит гравий у нас под ногами. Шаги звучали почти в унисон, и это было странно - ведь Темпо двигался слишком быстро, длинными прыжками.
--
Это здесь. - мы остановились у небогатого дома, стены которого напоминали пожелтевшую от времени бумагу.
--
Когда ты говорил, что он пророк, я не думал, что всё так буквально.
Блёклые иероглифы на старой вывеске поскрипывали на ветру. Темпо не понял, о чём я говорю, посмотрел на меня удивлённо.
- Это лавка прорицателя. Ты уверен, что всё правильно? Глупо будет, если мы войдём к незнакомому человеку в неприёмный час.
***
Дом Онки мне понравился. Несмотря на колкую жажду под языком, я был рад, что здесь мы никого не убьём. Скромное, сумеречное убранство этого жилища ничем не походило на просторные комнаты моего родного дома, но здесь мне было уютней и дышалось лече, чем в тех местах, где мы останавливались на ночлег в дороге. Эта дорога теперь вспоминалась мне так, словно сейчас была не весна, а осень, а мы были павшими листьями, увлекаемыми ветром и становящимися с каждым днём всё тоньше. Впрочем, Темпо не становился более призрачным, он привык жить именно так, в отличие от меня. Потому я был рад и благодарен возможности посидеть в этой тёплой незнакомой комнате. Вернее, был бы рад - если бы мой взгляд не заволокла жажда. Я с трудом различал и низкий стол, и чашки на этом столе, и вышитые подушки вокруг и самого хозяина дома. Темпо сбивчиво поприветствовал его и представился, назвал имя, которое придумал для меня, и, дождавшись пригласительного жеста, сел - я побоялся, что он опрокинет стол, но на этот раз он попытался даже двигаться осторожней. Я опустился рядом с ним, моя жажда была похожа сейчас не на боль, а на вязкую усталость, мешавшую дышать. Неожиданно мне захотелось уронить голову на плечо Темпо и заснуть, и эта безумная мысль меня разбудила.
--
Раз мы получили разрешение, - я не был уверен, но решил, что раз нам позволено остаться в доме, то это подразумевает и все остальные необходимые разрешения, - можно я пойду?..
Темпо посмотрел на меня странно - его взгляд перестал гореть лихорадочным светом и будто померк, замер - и кивнул. Только на улице я вспомнил о том, что оставил оба своих меча в тёмной комнате, среди подушек на полу, где-то рядом с Темпо. Теперь я, должно быть, выглядел глупо и странно, но мне не было это важно сейчас. Часть моей души, захваченная Темпо, теперь вихрилась извилистым дымом, там было душно, как в слишком тщательно окуренной сандалом комнате. Я не мог уйти далеко, и поэтому бездумно ждал, когда вспыхнет, зазвенит рядом кровь. Я никогда ещё не пытался зачаровывать людей сам, Темпо всё время был рядом, и меня могли заметить - но все эти тревоги были слишком далеко.
--
Хочешь узнать будущее? - с тихим смехом спросил девичий голос. Я обернулся, мне трудно было её рассмотреть. Кровь, сиявшая сквозь бледную кожу, сквозь тонкое кимоно, сквозь чёрные глаза, пугала и звала меня. Я покачал головой - мне показалось, очень медленно.
--
Я сам могу его тебе предсказать.
--
Это твой дом?.. - смех, как шум прибоя.
--
Нет, это.. дом моего дяди. Ели хочешь, он может... про тебя рассказать.
Девушка засмеялась снова, а я окунул её на самое дно тумана, клубившегося в моей душе. Она неслышно вошла за мной в дом - в неосвещённую сейчас комнату, где прорицатель должен был принимать посетителей - молчала, зачарованная, пока я осторожно пил её кровь, и послушно семенила следом, когда я уводил её от дома хозяина города. Она растерянно остановилась, когда я оставил её на перекрёстке и бросился прочь - ночные тени быстро проглотили её тонкую фигуру и волшебный синий шёлк её кимоно.
Когда я вернулся, мне показалась, что ничего не изменилось, что они так и сидели всё это время - неподвижно, молча. Темпо рассматривал свои руки, вид у него был такой потерянный, и такой был блуждающий взгляд, словно он сам себя погрузил в дымные чары.
Онка напомнил мне монаха во время медитации - такое же бесцельное спокойствие, такая же неподвижная расслабленность медного изваяния. Но он не был монахом. Одетый просто, даже небрежно, под стать этому старому дому, он удивил меня необычным обликом - что-то в его лице настораживало меня - разрез глаз, или резкость черт, мне трудно было разобраться, потому что Темпо всё ещё был тёплым тревожным молчанием в моём сердце. Позже я понял, что Онка был эдзо.
Я взял чашку и стал смотреть на тень у самого её дна. На улице было шумно, до нас то и дело доносились возгласы загулявшихся пьяниц - квартал этот был небогатым, и мне повезло, что я встретил просто одинокую девушку. Темпо говорил, погружаясь то и дело в долгие паузы, о своём "даре". Говорил с таким отчаяньем, что "дар" этот правильней было бы назвать проклятьем.
--
Я не могу понять...что мне теперь делать...так ли я поступил...- мне неясно было, Онке он говорит это, мне, или самому себе. Онка тоже оставлял между словами задумчивые пропасти, но в них были скрыты мысли, которых он не желал раскрывать. Онка рассказывал о том, что до того, как Темпо сделал меня экимму, впереди у меня была смерть. Я в этот момент перебирал странные каменные фишки, его гадательный инструмент, и вздрогнул - но Онка не заметил этого. Он говорил что-то ещё обо мне, наверное, то, о чём спрашивал Темпо, но я старался не слушать. Мне не нравился этот разговор, и когда они говорили про меня - потому что это напоминало мне о том, как обсуждают лошадь на рынке, удачную или напрасную покупку, и когда Темпо пытался добиться совета о том, как ему поступить дальше - потому что эти вопросы раздували в его голове вихрь, заставлявший мчаться через полмира, не видя дороги перед собой.
--
Всё как в тумане, - объяснял Темпо, и я сам ощущал то, о чём он говорил, - меня несёт куда-то и я не могу остановиться.
А потом наступала тишина, наполненное до краёв дрожавшим от его напряжения воздухом и суматошными образами, переполнявшими его голову, и отрешённым молчанием Онки. Я перебирал каменные иероглифы, взвешивал их в ладонях - Онка объяснил, что в них играют, как в го, и я пытался разобраться, как это возможно, но даже это не отвлекало меня, ничего мне не помогало. Тогда я решил заговорить сам.
--
Можно задать вопрос? - мне сложно было поймать мысли Темпо и спросить о том, что беспокоило его, поэтому я попытался угадать, - С ним что-нибудь случится?
--
Пока ты не станешь свободным...всё будет в порядке.
--
Вот видишь, - я толкнул Темпо локтем в надежде, что это его обрадует, - тебе не о чем беспокоиться в ближайшее время.
Но Темпо молчал, погрузившись в себя, утонув в себе. Я пытался говорить с Онкой, задавать другие вопросы - он рассказал мне о том, что нужно сделать, чтобы меч нёс в себе силу серебра, и о том, что он знал о нашей линии - но мне трудно было его слушать, потому что Темпо было плохо и от этого плохо было мне. Всё вокруг снова заволакивало тёмной тяжестью, но это была уже не тяжесть жажды. Я поднялся, извинился перед хозяином дома и попросил Темпо идти за мной - сначала мне показалось - он не услышал, но когда я выскочил из комнаты в сад, почти сразу возник у меня за спиной, всё такой же растерянный и странный.
--
Что с тобой? - я зашипел, надеясь, что нас не услышат. Этот визит к оракулу вымотал меня почти так же сильно, как дорога в Эдо, несмотря на уютное спокойствие дома, - ты его боишься?
--
Нет..нет...- так мог бы бормотать во сне пьяный человек, - ты просто..ничего не понимаешь...
--
Так объясни мне! - вокруг было тихо, в этом саду не было ни ночных птиц, ни цикад, только маленький пруд в окружении гладких камней, над которым склонилась старая ива.
--
Если б я мог объяснить.. - Темпо тихо рассмеялся, но смех его был таким слабым, что его не отличить было от шума ветра, - Я просто не знаю, что сделаю дальше..что я могу сделать...куда меня может принести...
Он поймал мою руку и прежде, чем я успел отшатнуться, втянул её под расстёгнутый ворот рубашки - туда, где билось его сердце, туда, где остался свежий ещё шрам со дня нашей встречи. Я попытался освободиться, но он меня не отпускал, он рассказывал что-то бессвязное, мешая слова родного ему языка с японскими. Он говорил какую-то чушь, и я не пытался его понять, только смотрел, как он улыбается, не чувствуя, должно быть, этой улыбки. Его слова, чувства, память и осязание раскололись на четыре неравных осколка и только моя ладонь сдерживала их вместе - в той линии, где остался шрам от серебра. Я хотел предложить уйти отсюда, но это было бы невежливо - даже несмотря на то, что я не был уверен, то Онка заметит наше отсутствие.
--
..И вообще, - сказал Темпо, когда мне удалось наконец отобрать у него руку и мы пошли обратно, - ты со мной не должен так говорить.
--
Почему?
--
Потому что я твой хозяин и я старший.
--
Вот и веди себя, как старший! - огрызнулся я, отворяя сёдзи. Онка при нашем появлении даже не повернул головы. Возможно, моё предположение насчёт статуи было верным?.. Только материал - не медь, а что-то более тонкое,что-то другое.
--
Ты ведь самурай? - неожиданно спросил хозяин Эдо, когда я снова взялся за чашку. Чай в этом доме был вкусный, с призрачной нотой жасмина - я давно такого не пробовал.
--
Да. - ответил я, не задумываясь.
--
Тогда ты хорошо должен уметь...успокаивать разум. Ему полезно было бы этому научиться.