Аннотация: "Когда дождь прекратится, ты умрёшь. Ворота дома закрываются - раз и навсегда, чтобы больше никогда не открыться. Когда кончится дождь, твой разум покинет тело - чтобы соединиться с богами навечно."
Когда дождь прекратится, ты умрёшь.
Ворота дома закрываются - раз и навсегда, чтобы больше никогда не открыться.
Когда кончится дождь, твой разум покинет тело - чтобы соединиться с богами навечно.
.....Ну и где же ты?
Последние капли бьют по камням мостовой, по ржавым крышам, последняя песня дождя тает в надвигающейся ночной тишине.
Ты готов был шагнуть в бездну, готов был спорить с богами - уверен, что у тебя хватит сил? Переспорить тысячи голосов, перекричать тысячи глоток, поющих в едином ритме одни и те же слова - те, в которые ты перестал верить?...
Ты умрёшь, как только уйдёт вода.
Рано утром, ещё до того, как проснётся этот город.
Рано.... ещё слишком рано.
Твоя жизнь ничего не стоит.
Он смотрел в каменное лицо огромной статуи, высоко задрав голову - шея болела, мышцы на плечах сводило, а где-то глубоко внутри билась мысль - я не сдамся. Вот так просто - не сдамся.
Лицо статуи было неподвижным и безучастным, струи дождя стекали по нему, замирая во впадинах, в высеченных в камне морщинах. В глазах и в уголках губ. Губы улыбались мягкой снисходительной улыбкой, которая сейчас казалась глупой и бессмысленной.
Небо светлело.
Миаттэ сидел на ступенях храма и ждал, когда свершится произнесённый отцом приговор.
Вода перестала литься с неба уже давно - мостовые сохли, впитывая в себя влагу.
Статуя бога, охранявшая вход в храм, молчала.
Миаттэ отвернулся от неё и встал.
Становилось теплее. Он не умер. Солнце медленно выкатывалось из-за горизонта, пропитывая город слабым желтоватым светом. Откуда-то с задних дворов наползал туман, укутывая улицы мутной дымкой.
- И тут наврали, да?...
Миаттэ пнул ногой гигантскую ступню каменного бога, плюнул на ступени храма и побежал вниз.
* * *
Город менял цвет постепенно, начиная с высоких шпилей храмовых башен. Вниз по ним расползались чёрно-красные потёки, а ближе к фундаменту, там где дома врастали в скалу, они светлели - изначально камень был серого цвета, но вода медленно разъедала его, впитывалась внутрь и раскрашивала в безумные цвета.
Дэйскау и его зикта стояли на вершине одной из таких башен - той, что оканчивалась не шпилем, а небольшой плоской площадкой - и смотрели вниз. Зикта шевелила ушами и фыркала - здесь был слишком влажный воздух, от него в груди нарастала тупая боль и постоянно было холодно. Они стояли здесь уже почти час и смотрели на город. Было раннее утро, люди выходили из домов и медленно текли по узким улицам, многоголосый гул нарастал, но отсюда было почти невозможно различить слов. Дома здесь сильно походили на те, что были в Тирраконе, только они здесь теснились ближе друг к другу, иногда даже срастались стенами, так что между ними не было прохода - один дом сливался с другим, только по цвету они чуть-чуть различались. Здесь было много храмов - они отличались от остальных домов тем, что не слипались друг с другом, были выше и красивее - высокие узкие окна, опутанные сложным узором, вырезанным прямо в камне, множество пристроек по бокам; некоторые храмы соединялись друг с другом подвешенными прямо в воздухе переходами.
Зикта взмахнула крыльями, подняв вокруг себя волны холодного воздуха и испустила длинный гортанный крик. Она хотела есть, Дэйскау тоже хотел есть, но пока что не мог придумать, где в этом странном городе можно достать еду.
Они прилетели сюда ночью, но кружили сверху, над домами, не рискуя спускаться вниз - в предыдущем городе, где они останавливались, Дэйскау сразу же попытались убить. Так было уже не в первый раз, поэтому теперь они были осторожнее - присматривались к городу, прежде чем окунуться в него, следили за жителями. Над городом ночью шёл дождь - мелкий и противный. Иногда он усиливался, иногда затихал, из-за него становилось ещё холоднее. Потом начало светлеть и на улицах появились люди.
Дэйскау и зикта опустились на площадку башни и теперь мёрзли там, рассматривая город. Дом, который стал их наблюдательным пунктом, храмом, кажется, не был. Во всяком случае, ничем примечательным, кроме этой самой башни, он не отличался.
Они оба - Дэйскау и его крылатая зикта - были слишком заметными и непохожими на жителей этого города. У неё были крылья, которые даже в сложенном состоянии были слишком заметны, а у него была слишком светлая кожа и слишком светлые волосы. Так что сразу становилось понятно, кто он и откуда. Многие люди в разных городах знали про Тирракон, знали расу тау, но все твердили, что никогда не видели, чтобы кто-нибудь из тау, или даже кейтау выходил за пределы города и просто так без цели шатались по окрестностям. Это всегда вызывало крайний интерес, любопытство или агрессию. Однажды его пытались поймать, чтобы продать в Кру. Несколько раз пытались отобрать зикту, но гораздо чаще просто хотели убить - потому что все тау чокнутые уроды. Или потому что Дэйскау у кого-то что-то украл, покалечил кого-то или что-то разрушил.
За те два года, что прошли с момента его побега из Тирракона, он успел побывать в десятке окрестных городов - чаще всего маленьких и ничем не примечательных, там было безопаснее, но иногда его заносило в большие центры. Как сейчас.
Последние полгода Дэйскау прожил в мирной тихом городе в горах; там был почти чистый воздух и почти не чувствовалось дыхание Калааса. Там было хорошо, но он не мог долго сидеть на одном месте - рано или поздно ему становилось скучно и он делал что-то, после чего ему приходилось убегать. На этот раз тишина почти захватила его в плен - тишина царила на улицах этого маленького города, она пропитывала насквозь его стены и проникала внутрь каждого, кто жил там. На протяжении нескольких месяцев не происходило почти ничего - Дэйскау работал в доме местного торговца и даже ничего у него не украл, только в самом конце забрал всю выручку, какую смог найти под прилавком и сбежал.
Город, в котором он оказался сейчас, не был намеченной целью. Он, как и многие другие города, попался на пути случайно - однажды утром Дэйскау увидел в стороне низкую горную гряду и резко свернул туда. В горах ему нравилось, высоко в горах - там было легче дышать, там было чище и прохладнее. Город раскинулся почти на вершине, прижавшись одним боком к высокой отвесной скале, а другим скатываясь вниз по каменным склонам. Город не понравился Дэйскау, он был слишком большим и громоздким, тесным и нелепым, с этими его разноцветными башнями и коридорами, соединяющими храмы. И эти храмы - они тоже раздражали, потому что попадались на каждой улице. В темноте, ночью, он насчитал восемнадцать храмов, но знал, что их гораздо больше.
Но этот город был спокойным - он был правильным, потому что здесь царила эта странная религия. На улицах ночью было тихо, как будто кто-то следил за всем, что здесь происходит, и люди жили, скованные каким-то неведомым страхом.
Боги. Или один - бог. Он или они - довлели здесь надо всем, определяли суть всего, а значит, надо быть осторожным и стараться не задевать их.
Зикта снова завыла, и люди внизу завертели головами. Они не могли понять, откуда доносится звук, наверное, им не приходило в голову, что что-то там, наверху, может издавать такие вопли. Но Дэйскау всё равно схватил зикту за морду и сжал ей челюсти, чтобы она замолчала.
- Я тоже хочу есть, терпи. Скоро что-нибудь найду...
Они взлетели вверх и, обогнув город сзади, понеслись к склонам, где было не так много храмов, а дома были не такими высокими, а значит - не такими высокими были и цены.
* * *
Когда жизнь неожиданно разворачивается в другую сторону, когда ты оказываешься на улицах города без денег и ночлега, всё, что раньше казалось тебе ценным и важным теряет смысл и значение. Дорога, длинная и чётко спланированная, расписанная по годам, дням, часам, неожиданно упирается в тупик. Ещё вчера всё шло правильно, но вот однажды утром ты просыпаешься и понимаешь, что никуда не движешься, что обманывал самого себя много лет, живя в плену иллюзий. Делал всё, как нужно, но всё равно где-то когда-то сбился с пути. Или просто шёл не тем путём? Как ещё нужно было идти, если все, кто встречался тебе в жизни, каждый, даже самый незначительный случайный человек, говорил, что этот путь правильный?
Каждое утро должно было начинаться с молитвы, каждое утро, едва открыв глаза, ты шепчешь про себя слова, которые должны услышать боги. Если будешь молиться усердно, искренне - а не просто повторять про себя заученный текст, чтобы отделаться поскорее - то день будет хорошим, всё, что ты задумал - получится.
- Удачной учебы...
- В этот день мы не проводили ритуалы, потому что пошёл дождь, и отец сказал...
- Где они, эти ваши боги?! Кто-нибудь, когда-нибудь их видел?!
- Мы надеемся на тебя, ты очень способный. Когда-нибудь ты заменишь меня...
- Почему, если ты говоришь, что они слышат тебя, почему они никогда не отвечают? Ты говоришь, что они создали весь мир, но ты же говоришь что те, кто не верят в триединых богов - прокляты? Они прокляли тех, кого создали? Но разве не сказано, в книге, что они любят ВСЕХ своих созданий, даже тех, кто сбился с пути?
- Почему люди теряют веру? Почему!?
- Ты можешь объяснить мне, почему? Мне скучно на этих ритуалах. Я не чувствую ничего. Когда мне нужно что-то сделать, я иду, и делаю это и результат зависит не от того, сколько часов до этого я молился, а сколько реальных сил я приложил.
- Я не знаю, не знаю за что... я всё делал так, как должен был... я не понимаю, почему... они отняли у тебя разум...
- Там ничего нет, ты понимаешь это?! Я ничего не вижу там, ничего... пусто... эти слова - как будто я разговариваю с пустотой.. скажи, они когда-нибудь отвечали тебе? Почему они молчат, когда я пытаюсь обращаться к ним?!
- Они говорят с каждым, с каждым, кто готов открыть свой разум, свою душу. Мы рождены, чтобы говорить с богами, но ты, ты!... в твоей душе бога нет...
Осколки старых разговоров, обрывки фраз, резкие, неправильные слова звучали в голове нестройным эхом. Всё это путалось в голове, мешая сосредоточиться на том, что происходило вокруг, а тело двигалось как будто само по себе. Миаттэ шёл по городу уже много часов, не останавливаясь, бродил кругами по одним и тем же улицам, потом внезапно сворачивал в узкий, едва втиснувшийся между домами переулок, и оказывался в совершенно незнакомой части города. И снова шёл, шёл, перебирая в уме голоса, воспоминания, разбирая на месяцы и мысли последние годы жизни. Изнутри, где-то в груди щекотал рёбра нарастающий страх - почти приятной прохладой, сворачивался вокруг сердца.
С тех пор, как отец прошептал свои последние проклятия и захлопнул дверь дома перед лицом Миаттэ, прошло уже почти два дня. Или один - ночь он провёл без сна, блуждая вокруг храма, следя за тем, как один за другим гаснут окна - сначала те, что наверху, потом - этажом ниже, а так до тех пор, пока темнота не наползла на здание сверху, сделав его почти невидимым. Тучи закрывали луну и эта ночь была особенно тёмной. Шёл мелкий дождь. Он то прекращался, то начинался снова, как будто раздумывал, стоит ли ему пойти в полную силу, но никак не мог решиться. Миаттэ промок, замёрз и устал, но знал, что должен двигаться. Просто потому что должен - никакого объяснения этому не было.
Днём, с восходом солнца, спать расхотелось, стало теплее. Мысли немного прояснились, но думать о том, что происходит с ним здесь и сейчас, он всё ещё не мог - голова была забита воспоминаниями. Одни тянули за собой другие, и эта бесконечная цепочка неслась с бешеной скоростью, заполняя собой весь реальный мир.
Голоса были такими чёткими, что иногда Миаттэ вздрагивал и начинал мотать головой - казалось, что говоривший находится здесь, рядом...
Вырезанная из кости чаша, белая, покрытая замысловатым узором - из рук в руки, движется по кругу, переходя от одного к другому. Несколько глотков терпкой тёмной жидкости - и ты проваливаешь внутрь себя, всё глубже и глубже... чтобы встретиться там, внутри с триединым богом, он внутри тебя, он ждёт, пока ты коснёшься его.
Ты летишь всё дальше и дальше, в разноцветном вихре, взмывая то вверх, то вниз, разрывая мягкие облака, на там, ни на дне, ни высоко наверху никого нет...
Нет бога внутри, нет ничего, только бурлящий океан собственных чувств - страх, надежда, разочарование, отчаяние, снова страх. Пустота.
Он провалил обряд посвящения, после которого должен был стать официальным приемником своего отца, верховного служителя четвёртого храма. Всё, что случилось с ним, имело предельно простое, хоть и печальное объяснение. В душе каждого человека живёт частица триединого бога. Каким-то образом, Миаттэ лишился этой частицы. Точнее, был обделён с самого начала, но всю жизнь заблуждался и вводил в заблуждение других . Этого не могло быть, потому что тогда это обозначало бы, что он просто не мог бы родиться. Но, тем не менее, он был, и каким-то образом умудрился просущестовавать почти пятнадцать лет - с момента рождения и до сегодняшнего дня.
Одно это опровергало существование богов. И не только это - только за последние полгода Миаттэ нашёл более десятка других опровержений. Он неоднократно пытался обсуждать это с отцом, я запутался, заблудился, помоги мне, но отец отвечал расстроено и раздражённо, говорил цитатами из священных книг, как будто у него не было никого собственного мнения ни по одному вопросу. Это злило и пугало ещё больше - никто не мог ответить, никто не мог объяснить.
Миаттэ мог бы сказать прямо - я не отрицаю существования высших сил, я верю, что кто-то - или что-то - правит этим миром. Но та религия, которой я вынужден слепо посвящать всю свою жизнь - врёт. В ней полно ошибок и нестыковок, она разваливается на части, если копнуть поглубже и задуматься, а не просто следовать прописанным в книгах правилам и законам.
Миаттэ провёл много ночей, вчитываясь в книги, и с каждой новой странице, с каждым новым словом, смысл уходил от него всё дальше. Он рвал эти книги в отчаянии, расшвыривал страницы по комнате, но от этого внутри становилось всё тоскливее и больнее. Всё было не так, всё было ложью.
Он снова и снова пытался заглянуть внутрь себя, в надежде услышать голос, узнать ответ, но там не было ничего, что он искал. Пустота.
Миаттэ мог бы высказать это, а мог бы и не говорить - он и так задавал слишком много вопросов, это раздражало отца всё сильнее с каждым днём. Но когда Миаттэ провалил ритуал посвящения, его терпение кончилось.
- Тебя нет. Ты никогда не рождался. Все, кто знал тебя, забудут твоё имя, и никогда больше не будут упоминать его. А ты... ты умрёшь, как только....
Дождь кончился в очередной раз - рано утром, на следующий день. Миаттэ в очередной раз остался жив, он продолжал бродить по угрюмым, не проснувшимся улицам, не глядя наступая в лужи и сталкиваясь с прохожими. Его шатало, он с трудом держался на ногах, но мысль о том, что нужно остановиться, внушала страх - где-то внутри ещё жила уверенность в том, что проклятия сбудется и он упадёт замертво.
Умирать Миаттэ не собирался.
* * *
Несколько часов спустя голод стал почти невыносимым, и он выбрался на улицу Молчания. Он знал, что где-то здесь был благотворительный приют для бездомных детей, в котором он с отцом когда-то был - они приходили проведать хозяев, приносили им какие-то книги и деньги. Миаттэ знал, что здесь могли покормить бесплатно - даже если ты не живёшь здесь постоянно, но у тебя достаточно жалостливый и несчастный вид, то тебе не откажут.
Это было унизительно. Не потому что ему было противно находиться рядом с этими людьми, а потому что это означало бы, что он сдался и смирился с жизнью бездомного, неприкаянного изгнанника. При мысли об этом его охватила злость - глупая злость, за которую раньше ему стало бы стыдно.
Отец отобрал у него все знаки отличия - амулет в виде трёх сложенных друг с другом рук, который он должен был носить всегда и везде; браслеты, исписанные символами на древнем языке, такие же громоздкие и тяжёлые, как амулет; ритуальный кинжал с длинной рукояткой, изогнутый и острый - пожалуй, единственный предмет из всех, который нравился Миаттэ по-настоящему.
Если бы все эти - бесполезные теперь - игрушки, всё ещё были бы при нём, он мог бы попробовать что-то из них продать - всё было сделано из драгоценных металлов, а на улицах Эйтаффа в любом случае нашёлся бы кто-то достаточно беспринципный, чтобы наплевать на возможную кару богов.
Миаттэ прошёл мимо приюта, мельком взглянув на массивную деревянную дверь с вырезанными на ней неровными буквами. Голод заглушал свистящую пустоту внутри - и это радовало. Раз есть что-то, что сильнее этого чувства, значит, всё не так уж плохо. Значит, со временем, оно возможно замолчит совсем.
Миаттэ постепенно возвращался в реальный мир. Оглушённость и равнодушие ещё томились внутри, не давая очнуться окончательно. Казалось, что всё, произошедшее с ним за последние годы было сном, от которого он наконец очнулся. И пробуждение было болезненным, трудным, но - это было пробуждение, это было начало чего-то нового.
Эта мысль была радостной, и Миаттэ неуверенно улыбнулся самому себе.
Он промок насквозь, одежда была холодной и липла к коже, в животе урчало и подкашивались ноги, но он был свободен. Он улыбнулся шире, а потом засмеялся. Запрокинул голову вверх, чтобы посмотреть в серое, промокшее небо, и продолжал смеяться до тех пор, пока взгляд его не наткнулся на вершину часовой башни.
* * *
Какое-то время крылатое существо не двигалось, и вначале Миаттэ принял его за каменную статую. Это было бы странно, но в принципе не так уж удивительно - город был старым, и в нём порой встречались причудливые вещи, которым трудно было найти объяснение. Но он помнил эту башню, он много раз проходил под ней - каменного зверя с крыльями там никогда не было.
На такой высоте трудно было что-либо разглядеть, к тому же, утренний туман ещё расползался клочками над городом, и Миаттэ долго напрягал зрение, прежде чем увидел рядом с крылатым существом человеческую фигуру. На человеке была одежда тёмного цвета, из-за чего он почти сливался с силуэтом зверя. Они оба стояли на площадке часовой башни и смотрели на город. Слишком высоко, слишком далеко, чтобы понять, иллюзия это или нет.
Потом зверь завыл. Долго и протяжно, как воют по ночам холодные восточные ветры, если неплотно закрыть окно.
Люди на улице стали оглядываться. Никто не мог понять, откуда раздаётся звук, замешательство на лицах сменялось раздражением, потом - равнодушием. Дела, дела, город спешил по своим делам, ничто не могло отвлечь людей надолго.
Миаттэ снова вскинул голову к вершине башни - человек теперь сидел верхом на звере. Резко взметнулись широкие перепончатые крылья, тело животного стремительно взмыло вверх вместе с наездником - и на сумасшедшей скорости они устремились прочь, к горам, туда, где никогда не таяла мутная дымка облаков. Некоторое время их очертания ещё были видны на фоне скал, потом превратился в мечущуюся точку, а потом резко свернул куда-то и исчез из виду.
Миаттэ прислонился спиной к стене ближайшего дома и закрыл глаза. Кто-то толкнул его, он пробормотал извинения, машинально, не задумываясь, потому что так учили священные книги...
Усталость и равнодушие навалились снова, как будто только ждали удобного момента; как будто удивление при виде крылатого зверя и человека, способного им управлять, выпило из Миаттэ все силы.
Голод снова вгрызся в него, скрутил живот резкой болью.
"Мне придётся что-нибудь украсть..."
Эта мысль его совсем не расстроила. Опускаться до уровня бездомного изгнанника, вынужденного просить милостыню у благословенных богами, было унизительно. Но нарушать правила священных книг было приятно и радостно. Миаттэ оттолкнулся от стены и направился в сторону нижних кварталов.
* * *
Внизу было жарко. Улицы сползали вниз по склонам гор и чем ниже спускался Миаттэ по каменным мостовым, тем жарче становилось, тем сложнее становилось дышать и двигаться. Он с трудом пробирался сквозь волны горячего тяжёлого воздуха, периодически горло перехватывало от бьющих в нос запахов - гниющей еды, немытых человеческих тел, животных, ещё чего-то странного и незнакомого, но до тошноты омерзительного.
Здесь было гораздо больше народу, чем в центральной части Эйтаффа. Все они были одеты в пёструю разномастную одежду, суетились, ругались, галдели, людской поток нёсся по улицам со стремительной скоростью. Трудно было поверить, что это один и тот же город - центральный Эйтафф с его величественным каменным молчанием, и эти шумные грязные кварталы.
Миаттэ остановился у прилавка с какой-то едой - завёрнутые в красные листья куски сушёного мяса лежали длинными рядами. Это выглядело не слишком аппетитно, но он был так голоден, что даже от такого зрелища в животе заурчало, а рот наполнился слюной.
- Что смотришь? Есть охота? - хозяйка прилавка появилась неожиданно откуда-то сзади, и схватила Миаттэ за плечи. В любой другой ситуации он бы испугался, что его хотят ограбить, но сейчас красть было нечего. Сухие тонкие пальцы сжимали его - почти больно.
- Да... - пробормотал Миаттэ, недавняя уверенность в том, что он сможет вот так просто взять и что-нибудь украсть испарилась уже за вторым поворотом, - только у меня нет...
- Денег нет? - она усмехнулась и отпустила его, быстрым движением перемахнула через прилавок, как будто это был какой-то низкий заборчик и устроилась там, облокотившись на доски с разложенной на них едой. Торговка была высокой и худой, как щепка, у неё было узкое лицо и впалые щёки. Серое платье, в которое она была одета, обнажало торчащие ключицы и глубокую впадину между грудей. Миаттэ никогда не видел таких худых людей - это казалось ему почти страшным.
"Это неудивительно... здесь нищие кварталы, должно быть им самим часто нечего есть..."
Он чувствовал, что слабеет с каждой секундой, как будто даже мысли забирали силы. Он не был уверен, что может убежать от неё - слишком быстро она двигалась, слишком цепкими и колючими были её глаза. Она не упустит своего - если он попытается схватить еду с прилавка и бросится прочь, она поймает его за пару минут и оторвёт голову.
- Так ты можешь отработать, я вижу, ты крепкий парень, а?
- Отработать? Как?
- Легко. Давай сюда руку.
Она потянулась к нему через прилавок и требовательно пошевелила пальцами.
Миаттэ с сомнением посмотрел на неё, потом осторожно вложил свою руку в её ладонь. Мысль о возможно опасности шевельнулась в голове, но голод заглушил её.
- Меня зовут Кайрег. Сейчас будет немного больно, а потом всё будет хорошо. Не волнуйся. А тебя как зовут? Я вижу, ты не местный....
В её пальцах мелькнула длинная тонкая игла.
Блеснула в лучах солнца тонкой вспышкой.
Он успел ударить первым - это был инстинкт, выработанный за годы тренировок в храме.
Просто первое, что пришло в голову - перевернуть тяжелый прилавок, разорвать связь, освободить руку.
Массивное сооружение из ситайской древесины взмыло в воздух, больно ударив их обоих по рукам и с грохотом рухнуло обратно на землю. Миаттэ получил удар по предплечью снизу, хозяйке прилавка не повезло больше - она перегнулась вперёд, чтобы быть ближе к нему, поэтому получила не только по руке, но и по подбородку. Похоже, она прокусила себе губу или язык, изо рта у неё текла кровь.
У Миаттэ было всего несколько секунд - пока Кайрег не понимала что происходит, вытирала рукой текущую изо рта кровь и с удивлением осматривала рассыпанные по земле куски мяса и листья. Он нагнулся, хватил первый попавшийся кусок и бросился прочь.
Вслед ему неслась ругань и какой-то многоголосый визг - не вдруг подумал, что Кайрег не побежит за ним, потому что тогда ей придётся оставить прилавок без присмотра. Но что если у неё есть какой-то помощник, который сейчас...
Не останавливаясь, он впился зубами в сухое жёсткое мясо, в горло потекло что-то солёное, с тошнотворным привкусом то ли крови, то ли плохого вина. Он нёсся по узким улицам, расталкивая людей, налетая на стены и, как сумасшедший, вгрызался в еду. Постепенно он перестал чувствовать вкус, осталась только тошнота, комком стоящая в горле.
Миаттэ прислонился к стене и долго плевался, пытаясь избавиться от этого привкуса. Становилось только хуже - казалось, что во рту у него что-то растёт, какое-то растение, постепенно обвивая язык и зубы, забиваясь колючими ростками в горло. Миаттэ сполз вниз, он кашлял и царапал себе горло, перед глазами всё плыло, из глаз лились слёзы.
"Что это за дрянь?....
Я что тут и умру так?......"
Потом внезапно всё прекратилось.
Цветок во рту рассыпался в пыль, эта пыль потекла ему в горло, у неё был удивительный сладко-кислый вкус, от которого закружилась голова и Миаттэ непроизвольно начал улыбаться.
Он попытался встать, но ноги не слушались. Цветок был внутри него, он разделялся на множество побегов, выбирался наружу, сквозь кожу, оплетал его и обнимал узорчатыми листьями. Тело вдруг стало таким смешным и неуклюжим, Миаттэ никогда не было так хорошо, даже на ритуалах очищения разума, когда служители вдыхали дым из тонких трубок. Он нашарил на стене какой-то выступ, зацепился за него и смог наконец встать, но ноги всё равно разъезжались, как будто земля была скользкой.
Блаженство закончилось неожиданно - короткий, но сильный удар в живот снова отбросил его к стене. Перед глазами всё ещё извивались цветы - такие красивые, такие удивительные, а во всём теле красной лентой извивалась боль - его били куда попало, ногами и какими-то тяжелыми предметами, похожими на палки. Кто-то тряс его и что-то кричал в лицо, чьи-то руки беспорядочно шарили по телу.
Боги отвернулись от тебя, они не станут тебя защищать.
Потому что...
Тебя нет.
Я не могу умереть так...
Здесь..
Нет, я не могу...
- У него ничего нет. - он узнал голос Кайрег. Второй, тоже женский, но более высокий и мелодичный, был ему не знаком.
- Ну, тело-то у него есть и ещё почти целое. Неплохое, кстати.
- Да ну его... пошли. С него нечего взять, а воровать он точно уже не будет. По крайней мере у нас.
- Эй, да что с тобой? Служителей испугалась? Был бы он одним из них, не пришёл бы сюда и уж тем более не стал бы у тебя воровать. Наверное, одежду тоже где-нибудь стащил.
- Я не хочу рисковать и не хочу проблем. Не хочу шутить с триедиными...
- Кайрег, ты дура...
- Пошли отсюда, я сказала!!
- Да ты просто сука трусливая!
Голоса удалялись, но ни туман, ни боль не рассеивались. Только цветов, цветов больше не было - они ушли вслед за Кайрег и её спутницей, которую Миаттэ так и не успел рассмотреть.
Эта еда - это был какой-то наркотик.
Но это была всё-таки еда - по крайней мере, голода он больше не ощущал.
Жизнь на улице оказалась гораздо сложнее, чем ему казалось вначале.
* * *
Дом, возле которого Миаттэ ползал некоторое время после того, как Кайрег и её подруга ушли, оказался пустым. Вместо окон здесь были неровные дыры, а вместо двери - провал в полстены, наполовину заваленный камнями. Похоже, этот дом так и не был достроен, он выглядел почти новым и чистым снаружи, но вместе с тем был наполовину разрушен.
Миаттэ удалось кое-как разгрести камни и пробраться внутрь.
Здесь было много каких-то осколков и тряпок, стены были исписаны чьим-то именами и знаками. Миаттэ узнал некоторые знаки - например, символ триединства, который был нарисован почти на каждом доме в Эйтаффе, но мало где он занимал почти полстены. Ещё были какие-то странные мелкие символы, как насекомые цепочкой бегущие от пола до потолка сразу в нескольких местах комнаты. От них почему-то стало не по себе, Миаттэ вздрогнул и поёжился.
На другой стене был портрет девушки, её глаза были закрыты длинной чёлкой, а рот зашит ниткой. Она была нарисована красной краской, отчего её волосы были похожи на потёки крови.
Миаттэ не нравилось это место, но ему было необходимо отдохнуть. В голове шумело, всё тело ныло, а наступать на левую ногу было больно. Он попытался осмотреть себя, но внешне никаких повреждений, кроме разбитой губы и пары длинных ссадин на руках, не обнаружил.
В голове было пусто, как будто напавшие торговки выбили оттуда все мысли и чувства. Ему даже не было страшно, хотя с тех пор, как он оказался в нижних кварталах, страх и сомнение неотступно следовали за ним по пятам.
Миаттэ пробрался вглубь дома, к двери, ведущей в другую комнату. Всего комнат было две и вторая показалась ему более безопасной. Если это место вообще можно было считать безопасным. Впрочем сейчас, здесь, в этом городе, этот дом казался самым безопасным и спокойным местом, какое только можно было себе представить. От этой мысли внутри шевельнулось отчаяние, как будто кто-то стукнул ещё раз по и без того отбитым рёбрам.
"А что если я вернусь?...
Скажу, что раскаялся, что всё понял....
Скажу, что это было испытанием для меня...."
Ещё один удар изнури заставил его согнуться пополам - этот удар был вспышкой ненависти к себе, тягучим вязким презрением, он склеил лёгкие, снова мешая дышать. Было что-то ещё, что-то похожее на вернувшийся предательский страх - а ты уверен, что за этой дверью никого нет? - но Миаттэ не позволил ему вырваться наружу. Он сделал осторожный вздох и открыл дверь.
Эта комната была больше. И темнее. Окна здесь были заколочены, и свет проникал внутрь неровными полосами, выхватывая из полумрака новые рисунки на стенах, трещины и пыльные разводы на полу.
А в глубине, на куче старых тряпок спал крылатый зверь - тот самый, что совсем недавно сидел на часовой башне. Вблизи животное казалось ещё больше и страшнее - гладкая бордовая кожа, длинные когти на лапах, сейчас втянутые, но всё равно ужасающе острые, шипы на голове, длинный хвост, вился кольцами по полу, он тоже заканчивался чёрным шипом. Бока зверя медленно вздымались и опускались, под кожей были видны выступающие вены.
Сверху на звере, частично обвитый его телом, частично невидимый за кожистым телом, спал его хозяин. Почти в такой же позе - свернувшись клубком, подтянув ноги к груди и уткнувшись в них лицом, так что Миаттэ видел только светлые, почти белые длинные волосы, и худые руки, которые на фоне тёмного зверя казались неправдоподобно бледными.
Он замер, как вкопанный на пороге комнаты, судорожно хватая ртом воздух.
Звуки снаружи и крики Кайрег не разбудили зверя. Шаги Миаттэ и грохот камней, которые он двигал, чтобы попасть сюда, не разбудили его.
Его разбудило само присутствие чужого, его дыхание и запах.
Ноздри зверя начали раздуваться - ещё на грани сна, ещё почти безопасно - дрогнули тяжёлые веки и глаза медленно приоткрылись, лениво шевельнулась его массивная голова. Дёрнулись чёрные губы, обнажая ряд тонких как иглы, острых зубов - только чуть-чуть, только самые кончики. Из глотки раздался длинный низкий рык, который и разбудил хозяина зверя.
* * *
Миаттэ пятился назад, медленно, не глядя шаря рукой в поисках двери. Дверь захлопнулась, когда он вошёл, рука натолкнулась на её шершавую поверхность и в ладонь впилась заноза.
Он сжал зубы и на секунду закрыл глаза.
Нужно было успокоиться.
Икхон, повелитель разума, всегда особенно плохо относился к Миаттэ. Ему всегда было сложно успокоиться, всегда было сложно смириться, сложно было слушать разум, а не чувства.
Он не мог успокоить бешено колотящееся в груди сердце, дыхание обжигало разбитые губы, а где-то на границе зрения, на границе между явным и сокрытым снова начали вспыхивать причудливые цветы.
- Эй!!
Хозяину зверя было лет шестнадцать на вид, у него действительно была очень светлая кожа и очень светлые безумные глаза с сужеными зрачками - две чёрные точки в центре почти бесцветной радужки. Он был закутан в какую-то тёмную одежду из-за чего его бледность ещё больше бросалась в глаза.
В первую секунду, из-за этой бледности, Миаттэ подумал, что он чем-то болен и пришёл сюда умирать.
Но потом он вспомнил.
"Это тау.... точнее, кейтау, наверное так."
Жители Тирракона приходили в Эйтафф очень редко. Миаттэ видел их всего два раза в жизни - один раз очень высокая красивая девушка, кейтау, приходила в храм за каким-то лекарством, но ушла, так и не получив его, а во второй раз один их тех, кого называли тау - древней расой - каким-то образом оказался на главной площади Эйтаффа. Его красные глаза горели огнём безумия и он носился по площади, бросаясь на всех, кого видел - до тех пор, пока его не связали и не увели куда-то. Что с ним было потом, Миаттэ не знал, потому что так же, как большинство свидетелей случившегося, предпочёл обо всём поскорее забыть.
Зверь расправил крылья и, пригибаясь к земле, сделал несколько шагов в сторону Миаттэ. Его хозяин так и остался сидеть на куче тряпья, так же пригнув голову, и перебирая руками, как будто копировал движения зверя. Или зверь копировал его движение - если это существо было зиктой, то всё почти становилось на свои места. Только о существовании крылатых зикт Миаттэ никогда не слышал.
- Послушай, я не собираюсь причинять тебе вреда. Я не знал, что здесь кто-то есть.
Говорить было больно.
- Да я понял, ага...
Кейтау слез со своей постели - которая в этот момент показалась Миаттэ самой удобной в мире - и, пошатываясь, направился к нему. Одна из тряпок, в которые он был завёрнут, волочилась за ним по полу. Крылатая зикта остановилась, улеглась на пол и смотрела теперь на Миаттэ своими чёрными внимательными глазами.
- Мне просто нужно было где-то отдохнуть.
- Вид у тебя такой, как будто тебе было нужно где-нибудь умереть, - смех кейтау резанул Миаттэ по ушам. Отголоски его собственных мыслей. Это было странно и почти страшно.
Он наконец-то смог открыть дверь и сделал осторожный шаг назад.
- Я пойду.
- Куда?
Миаттэ знал, что эти существа - отец называл и людьми, хотя всегда говорил, что они сильно отличаются, впрочем, никогда не говорил, чем - мыслят каким-то другим способом, отличным от прочих людей.
В частности, говорил отец, они не верят в богов. Миаттэ теперь тоже не верил и это уже не казалось ему таким уж странным.
- Я не знаю... Куда-нибудь, где не буду никому мешать спать, - он даже заставил себя усмехнуться, хотя это было ещё больнее, чем просто разговаривать.
- Ты похож на тех, кто живёт в городе... наверху. Ты не похож на тех, кто живёт здесь.
Кейтау подошёл к нему совсем близко и потрогал за воротник.
- Ты чистый. Ну.. почти.
Миаттэ отвёл его руку в сторону - делать резкие движения он опасался, но не хотел, чтобы его трогали. Зикта, которая казалось снова задремала на полу, резко вскинула голову и зарычала.
- Хм... Да ладно, не переживай так, я не хочу тебя убивать. Ты выглядишь таким несчастным, что это было бы... несправедливо. Или наоборот? То есть я имею в виду - может, избавить тебя от страданий? - кейтау снова засмеялся. Миаттэ начал злиться по настоящему. Его выгнали из дома и из храма. Ему некуда было пойти. Он попытался достать еды, а вместо этого достал местный дурацкий наркотик. Его избили и чуть не утащили с собой две сумасшедшие торговки. Он просто хотел полежать неподвижно хотя бы полчаса, чтобы привести в порядок мысли и успокоить боль, а вместо этого наткнулся на неугодного богам придурка с крылатой зиктой. Который думает, что может над ним издеваться.
- Слушай, я сейчас просто уйду отсюда, а ты ляжешь спать дальше. Договорились? - Миаттэ сжал руку в кулак - слишком сильно и резко. Движение моментально отдалось болью во всём теле, как будто невидимый цветок всё ещё был внутри него, но теперь превратился в пустынные колючки.
- А.... Нет. Так не пойдёт. Давай ты мне расскажешь, что с тобой случилось, а я попробую тебе помочь?
Кейтау потянулся рукой за его спину - чтобы закрыть дверь. Миаттэ попытался перехватить его руку, но в этот момент спереди раздался шум и в лицо ему полетела пыль и горячий воздух. Зверь поднялся на задние лапы и взмахнул крыльями, создав в комнате настоящий ураган.
- Ладно. Ладно... Успокойся.
- Здорово, молодец! Иди туда, - он указал в сторону кучи тряпья, - ты же хотел отдохнуть, разве нет?
У Миаттэ не было сил с ним спорить и драться. У него не было сил уже ни на что - даже если этот сумасшедший решит ударить его в спину, это уже не было так важно. Он прошёл мимо зверя, зверь проследил за ним поворотом головы и прижал к голове остроконечные уши.
Миаттэ свалился на тряпки и закрыл глаза.
На какой-то миг всё остальное для него перестало существовать - тело, его тело было неподвижно, он лежал, раскинув руки и это было настоящее блаженство, самое прекрасное чувство в мире, даже несмотря на боль.
- Кто тебя так избил?
* * *
Миаттэ снились двухцветные сны - серо-красные. В этих снах он бесконечно долго бежал по узким улицам незнакомого тёмного города, а за ним по пятам нёсся кто-то - их было трое, у одного было лицо его отца и он бесконечно сыпал проклятиями и плевался; у другого - длинная узкая морда зверя, увенчанная острыми шипами, он рычал и шипел; а третий был бледным и беловолосым, он смеялся пронзительно громко, безумно, отчаянно...
Миаттэ проснулся от холода. Точнее - от внезапного ощущения потери тепла, только что было хорошо и уютно, а потом это чувство куда-то ушло. Сквозь сон он слышал чьи-то тяжёлые шаги и дыхание - медленное, протяжное, как будто дышал кто-то очень большой. Но это могло быть всего лишь остатком сна, случайно пробравшимся в реальность - когда Миаттэ смог наконец открыть глаза, он не увидел никого - пустая комната с заколоченными окнами, дверь открыта и сквозь неё виднеется провал в стене напротив.
Теперь здесь было темнее, солнце садилось. Дневное тепло просачивалось, уходило сквозь щели между досками, снаружи ещё лился слабый красноватый свет. Миаттэ поёжился. Должно быть он проспал весь день - хорошо, если один день. Определить это было невозможно.
Он не успел подумать о том, куда делся кейтау и его странный зверь - сзади кто-то зашевелился, зашуршал тряпками и длинно вздохнул во сне. Миаттэ дёрнулся и попытался приподняться, но тело отозвалось острой болью и он смог только повернуть голову.
То, что он вначале принял за неровную стену, в которую, как ему казалось, он упирается лопатками, на самом деле было тощей спиной кейтау, который спал вытянувшись на куче тряпья.
Оказывается, они спали спина к спине, как будто были старыми друзьями или братьями, вынужденными делить одну комнату. Миаттэ отодвинулся подальше, насколько мог - было больно, особенно болели рёбра, живот и руки, которыми он кое-как пытался закрываться от ударов. Какое-то время в комнате царила тишина, прерываемая только сонным дыханием, потом кейтау недовольно заворчал и придвинулся ближе. Миаттэ вынужден был либо терпеть это, либо переползти на пыльный грязный пол. Он вздохнул - вздох оборвался на половине, это тоже было слишком больно - медленно выдохнул и попытался снова заснуть.
Но едва он закрывал глаза, перед мысленным взором начинали кружиться серо-красные улицы, и лица, они двигались с такой скоростью, что начинала кружиться голова.
Пытаться снова заснуть было бесполезно и Миаттэ сдался. Снова открыл глаза. Попробовал сесть - медленно, стараясь не делать резких движений.
Темнело стремительно, но он успел рассмотреть тёмные синяки и ссадины на руках.
Горло саднило от жажды, губы были намертво склеены коркой засохшей крови.
Он тряхнул головой и ему показалось, что глаза разлетелись на сотни сверкающих осколков - больно, больно...
- Эй, ну ты куда?... Холодно же...
От звуков чужого голоса осколки зазвенели уже где-то внутри головы. Это было невыносимо; впервые за все последние дни злость выплеснулась наружу, обожгла горло и рванулась сквозь сомкнутые губы.
Но закричать он так и не смог - попытка открыть рот вызвала новую вспышку боли, Миаттэ прижал руку к губам и застонал.
- У-у-у... Бедняжка.
Кайтау встал, прошёлся по комнате, разминая затёкшие конечности, и сел напротив Миаттэ, который сполз на пол, привалившись спиной к тому, что недавно было его постелью. Несколько секунд кейтау рассматривал его, а Миаттэ рассматривал кейтау, пытаясь прочитать в прозрачных глазах хоть какую-нибудь мысль. В тусклом свете заходящего солнца его лицо казалось старше, тени под глазами глубже - это было почти жутко. Миаттэ не понимал, что ему нужно и не мог придумать, как от него отделаться - он всё ещё был слишком слаб и слишком беспомощен. Странный наркотик выбил его реальности надолго, он до сих пор не мог заставить себя двигаться нормально и главной проблемой была даже не эта сковывающая боль... казалось, что цветы, оплетавшие его тело и сознание несколько часов назад, всё ещё оставались здесь, в нём, просто их было уже не видно, но они до сих пор пили жизненную силу.
- Я принесу тебе воды, сиди здесь, - сказал наконец кейтау, вскочил и убежал прочь, грохнув дверью. Миаттэ остался один и некоторое время просто наслаждался тишиной. Тишина дробилась на сотни шорохов снаружи и внутри дома, эти звуки убаюкивали и успокаивали мысли и ему почти удалось снова заснуть....
"Если я просплю ещё хотя бы несколько часов, мне станет лучше. Точно станет лучше. Тогда я смогу встать и уйти отсюда... куда-нибудь.. хоть куда-нибудь... главное, не сидеть на месте...."
Кейтау вернулся гораздо раньше, чем можно было бы предположить. Миаттэ не знал точно сколько времени прошло, но явно не больше получаса - он даже не успел по-настоящему задремать.
Снова грохнула дверь и уже знакомый голос расколол блаженную тишину заброшенного дома.
- Ты даже не представляешь, как тебе повезло! Они меня почти выгнали, но я успел...
Он опустился на пол и протянул Миаттэ небольшую тёмную бутылку. В ней булькала вода и в этот момент Миаттэ почти готов был забыть о своей злости и раздражении - он выхватил бутылку из пальцев кейтау и, неловко отвинтив крышку, прижал горлышко к разбитым губам. Первые несколько мгновений вода текла по подбородку, но потом он ощутил прохладу на языке и в горле и жизнь снова стала прекрасна, так прекрасна, что хотелось обнять весь мир, и каждого, кто жил в нём, до тех пор пока...
- Эй, эй, ты аккуратнее!! Тебя стошнит!! Эй, ну я же...!! Ну я же говорил, ты придурок!!!
* * *
Кейтау говорил много и долго.
О том, что он в этом городе недавно, о том, что здесь все сумасшедшие - там, наверху совсем странные, а здесь, в нижних кварталах всё более-менее нормально. Привычно. Он говорил о том, что у него ещё осталось немного денег - хватит ещё дня на три, это если на одного, но наверняка можно что-нибудь придумать.
Его речь была странной - скользящие гласные, перетекающие друг в друга, иногда они путались и сплетались. Незнакомый, но не режущий слух выговор. Язык, на котором он говорил, не был ему родным и иногда он запинался, вспоминая нужное слово. Миаттэ почти не слушал, что он говорит, но его это уже почти не раздражало.
Вода...
- Если ты думаешь, что здесь чем-то хуже, чем в любом другом месте... я видел места, которые были в сто раз ужасней...