- Сукин ты сын, ты хотя бы понимаешь, что тебе грозит? Тебя поджарят на электрическом стуле! И это в лучшем случае! В худшем случае ты до конца своих дней будешь гнить в одиночной камере! И это все при условии, что нам удастся спасти твою белую задницу от самосуда! Чего ты молчишь?! Я тебя спрашиваю! Ты, конечно, псих, но... Меня ты не проведешь, я знаю таких, как ты, как свои пять пальцев.
- Ты пойми, чтобы мы смогли тебе помочь, ты должен сотрудничать с нами. Если ты не поможешь нам, мы не сможем помочь тебе. Ты понимаешь? Эй, ты слышишь меня?
- Где Джесси?
- Он опять за свое!
- С Джесси все в порядке. Нам нужно поговорить с тобой.
- Где он?
- Нет, он издевается над нами...
- Подожди...Послушай, с Джесси все в порядке. Он находится в психиатрической клинике в Луизиане. Его признали невменяемым и электрический стул ему не грозит.
- В отличие от тебя!
- Да. Послушай, помоги нам. Ты должен рассказать нам о своих преступлениях, о местах захоронения. Где ты спрятал труп Джанет Саймон?
- Ты посмотри, он еще и ухмыляется!
- Я прошу тебя, отнесись к этому серьезней. Если ты будешь сотрудничать со следствием, то...
- Я спрятал Джанет Саймон по всему Колорадо.
- Долбанный ублюдок!
- Молодые люди. Ваше время истекло. Я прошу вас покинуть помещение.
- Подождите, доктор, мы еще не успели ничего выяснить...
- Что ж, значит, в другой раз. Всего хорошего.
-Здравствуй, Генри. Как твои дела?
- О каких делах ты говоришь, док?
- Настроение, самочувствие?
- Все отлично.
- Ты хорошо спишь?
- Как убитый.
- Генри, я хочу продолжить наш с тобой разговор.
- Валяй.
- Генри, расскажи мне о себе.
...
- Генри, не молчи. Я хочу тебе помочь. Расскажи мне. Тебе нечего терять.
- Ну, у меня была мать. Женщина, которая меня родила. Удивительно, да?
У такого монстра, как я, была мать. Она была не такой, как ее изобразили журналисты. Точнее, она не всегда была такой. Она окончила колледж и работала медсестрой в одной из местных больниц. Ее звали Мойра Лайкенс.
Она родилась в Нью-Хемпшире. Родители ее припозднились с ее зачатием и поэтому, когда она родилась, им было уже по пятьдесят, или около того.
Они были фанатичными католиками и воспитывали свою дочь по тем же канонам, по каким жили сами. Я их никогда не видел, но она говорила, что очень их любила. Они по-настоящему заботились о ней. А она оказалась неблагодарной сучкой и сразу после колледжа с фотографом из местного ателье. Но он не был моим отцом. Насколько я знаю. Моим отцом был водитель грузовика, за которым она ухаживала в больнице. Он разрубил себе ногу топором почти на две половины, когда рубил дрова. Она пожалела его.
В любви моей матери не повезло. Я был единственным мужчиной в ее жизни. Она решила слепить из меня свой идеал. Не знаю, может она хотела, чтобы я потом ее трахал, когда подрасту...
Она родила меня в 20 лет. И я до сих пор проклинаю тот день. Мне очень жаль, что моя мать не смогла стать монахиней и не ушла в монастырь, как хотели ее родители.
Моя жизнь была похожа на ад с самого моего рождения. Я знал это еще находясь в утробе и хотел покончить с собой до появления на свет, обматывая свою шею пуповиной.
Но врачам удалось спасти меня.
У моей матери не было достаточно опыта, чтобы стать хорошей матерью. Она едва вкусила свободы, ну, вы понимаете, о чем я...Не успела ей насытиться и сразу же разочаровалась в ней. Вернуться назад ей не позволяла совесть, и она решила искупить свои грехи - а вкус свободы она считала греховным, потому что он не принес ей удовлетворения - при помощи ребенка, то есть меня.
Забеременев, как шлюха, она решила воспитывать меня в строгости и морали.
Мне приходилось отказываться от много. С утра до позднего вечера я слышал: "Генри, зайди в дом, Генри, не залезай на дерево, Генри, не бери это в руки, Генри, брось мяч - он грязный, Генри, не разговаривай с этой девочкой - она из плохой семьи..."
Не дерись, не обзывайся, если тебя ударили по одной щеке, подставь другую!
О, да, я ненавидел эту чертову суку! Ведь именно благодаря ее мнимой заботе я так и не научился стоять за себя, не стал самостоятельным. Я был доморощенным дохликом в белой рубашечке и с бабочкой. Из-за этой чертовой бабочки все надо мной смеялись, меня обзывали, девчонки не хотели иметь со мной дело.
Она так и не вышла замуж. Если бы у нее появился парень, солдат или ковбой, то он наверняка научил бы меня справляться с трудностями.
Мать считала, что должна отдать должное своим родителям, у которых так и не осмелилась попросить прощения, и воспитать меня так, как они не смогли воспитать ее. Она заставляла меня молиться перед едой, перед сном, стоя на коленях по несколько часов.
И что самое ужасное - я верил этой стерве! Я верил, что Боженька есть, что его нельзя огорчать, что если ты чего-то сильно хочешь - надо усердно молиться, и Боженька тебя обязательно услышит.
Однажды мать привела в дом охранника из своей клиники и сказала, что он будет жить с нами. Его звали Том.
Том был огромным. И этот огромный Том считал, что мать неправильно меня воспитывает. К сожалению, он опоздал с выводами.
Я уже был трусливым хлюпиком. Его это раздражало. Он сказал мне, что если я еще раз заплачу, то он будет обращаться со мной, как с девчонкой. Типа, ничего другого я не заслуживаю.
И когда на меня напала соседская собака, я не смог сдержаться. Это был огромный пёс, с гигантскими клыками. Он брызгал слюной и громко лаял, стремительно приближаясь ко мне. Не помню, что было дальше, но на следующий день Том отвел меня за руку в школу, одетого, как девочку. На мне было желтое платье с цыпленком на рукаве.
На меня набросились все ребята, с которыми я учился. Они кричали, обзывали меня, тыкали в меня пальцем, а я не мог пошевелиться от стыда и обиды. Один мальчик, я уже не помню его имени, подбежал ко мне и дернул платье вверх, показывая всем мои худые дрожащие коленки. И тут я не выдержал. Меня охватила такая ярость, что я не могу передать словами!
Я схватил с его парты карандаш и со всей силы засадил его ублюдку в глаз.
Кровищи было, я тебе скажу, док...
Сразу прибежали учителя, медсестра, все орали, охали, вызвали врачей и полицию.
Это была моя первая встреча с представителем закона. Мне тогда было девять лет. Тот пацан выжил, но остался навсегда без глаза. Вместо него ему вставили стеклянный шарик. Теперь изгоем стал он. Никто больше не смел сказать мне что-то обидное. К слову, просто говорить со мной тоже боялись.
Мать тогда выгнала Тома, так как считала, что это он во всем виноват. О, старина Том, если бы он знал, как я ему благодарен за тот урок!
Но мое счастье длилось недолго. Мать решила перевести меня в другую школу, чтобы хоть как-то охладить конфликт. Она отдала меня в католическую школу-пансионат для мальчиков. Там было еще более невыносимо, чем дома!
Ни одной минуты не обходилось без молитвы, кормили какой-то дрянью. Я был уверен, что там гораздо хуже, чем в тюрьме. Меня постоянно избивали палкой за то, что я писался в постель. Я ничего не мог с этим поделать и не знал, как отомстить взрослым обидчикам. На мои уговоры, забрать меня оттуда, мать отвечала безапелляционным отказом.
Но поскольку я уже перестал быть слизняком, хоть и весил не больше 30 килограммов, я решил свою судбу сам.
Я сбежал оттуда. Вылез в окно и спустился по связанным мокрым простыням. Я удрал! Это была моя победа!
Возвращаться сразу домой я счел нецелесообразным и решил поболтаться по улицам несколько дней.
Это не сахар, скажу я. Я ночевал под мостом вместе с бродягами и изнывал от голода. Но я хотел, чтобы мать поняла свою ошибку, я хотел насолить ей.
Бродяги рассказывали много историй. От них я узнал, что мужчина может делать с женщиной. Я даже не знал о таком количестве мест у женщин, куда можно засадить! Они рассказывали все в грязных подробностях, говорили по их мокрые киски и языки, рассказывали, как они мяли девчачьи красивые сиськи.
После этого я уже не мог просто так смотреть на женщин. Они для меня превратились в грязных потаскух. Моя мать была святой ,и я верил в это. Но то, что рассказали мне бездомные грязные мужики, надолго засело в моем мозгу.
Я вернулся домой сам. Мать была уставшей и не выспавшейся. Она долго смотрела мне в глаза, а потом взяла ремень от сумки и так меня избила, что на моих бледных руках еще долго держались красные следы.
В тот вечер она собрала вещи, и мы переехали в Кентуки.
Там у нас появился такой же дом, как и тот, в котором мы жили. Просторный задний двор, зеленая трава, тихие соседи, белые заборы. Апогей американской мечты. Мать снова устроилась работать медсестрой, а мне предстояло учиться в местной школе.
Там я смог сразу поставить себя так, что никому не приходило в голову меня задирать. Все знали, что я самый страшный ублюдок из всех, кого только можно встретить.
Учился я посредственно. Мне было скучно на уроках, я с трудом запоминал то, что говорили мне учителя.
Мне было около двенадцати лет, когда в нашем классе появилась новенькая девочка. Она была похожа на ангела. У нее были золотые волосы, а кожа была словно фарфор. И вся она была такая хрупкая, такая тоненькая!
Она очень хорошо училась и не замечала меня. Я пытался вызвать в ней интерес, но все было безрезультатно.
Я очень хотел поговорить с ней, подружиться. Ради этого я проделал титанический труд - я не спал ночами и читал учебники. Учил наизусть. Готовился к олимпиаде, на которой она должна была участвовать.
Это было всеобщей неожиданностью - Генри Фишер вызвался участвовать в школьной олимпиаде!
Она тоже была удивлена.
Я оставил позади всех и вышел победителем. Ее голубые глаза сменили удивление на интерес.
Тогда я понял, что смогу добиться всего, чего только захочу.
Мы пошли с этой девочкой гулять в поле, по границе которого простирался лес.
Она смотрела на меня, а во мне вдруг проснулся настоящий поэт!
Я читал ей наизусть стихи, говорил о ее красоте такими словами, которые никогда до этого не произносил вслух.
Мы сели на берегу речки. Она вдруг встала и сняла с себя платье. Под платьем на ней были только трусики, больше ничего.
Я испытал к ней такое отвращение, которые будто метлой смело разом все те чувства, которые я испытывал к ней до этого.
Я поднял с земли ее платье и бросил ей его в лицо, назвав ее шлюхой.
Она широко раскрыла свои голубые глаза, помолчала, а потом одела платье и сказала мне, что просто пожалела меня. Она сказала мне, что я урод. Что она ни за что бы ни согласилась со мной гулять, потому что у меня жутко некрасивый нос и уши, а глаза как у свиней. Она заметила мои старания и просто пожалела меня!
Я тогда подумал: "Вот сука!"
Под рукой у меня оказался камень. Я встал и сильно ударил ее по голове. Она вскрикнула и упала на землю, схватившись за голову. По ее золотым волосам струилась кровь, она проникала через ее пальцы. Сознание она не потеряла. Лежала, закрывшись волосами, и всхлипывала.
В этот момент я возненавидел ее еще сильнее.
Я схватил ее за волосы и ударил по лицу.
Затем я задрал ее платье и стащил с нее трусики.
Она задрожала и зашептала: "Не надо, Генри, пожалуйста, я пошутила..."
Пошутила она, как же!
Поскольку до этого я никогда не видел вживую женские половые органы, я принялся их пристально рассматривать.
Она пробовала закричать, но я сказал ей, что если она закричит, я ее убью. Тогда она заткнулась.
Я приказал ей раздвинуть ноги, и она подчинилась. Я потрогал пальцами ее половые губы. Они были мягкие, но больше я ничего не почувствовал. Тогда я раздвинул их пальцами и проник глубже. Там было мокро и склизко.
В моих штанах начало нарастать возбуждение. Уж не знаю, от чего. Она мне больше совершенно не нравилось, а к тому, что я ощущал на своих пальцах, я относился с брезгливостью. Но я вспомнил рассказы бродяг, которые я слышал несколько лет назад под мостом и решил, что надо попробовать.
Она продолжала всхлипывать. Я встал и приказал ей не шевелиться.
Расстегнув свои брюки, я снял их вместе с трусами, сложил и положил на траву рядом.
Я встал на колени перед ней и еще шире раздвинул ее ноги. Она снова начала что-то шептать, но я оборвал ее, снова пригрозив убийством.
Я взял свой член в руку и направил его в ее щелку.
Она замерла и перестала всхлипывать. Казалось, что она даже дышать перестала.
Тогда я с силой поддался бедрами вперед, вставляя ей на полную длину.
Она закричала так, что мне заложило уши. Она испугала меня. Я снова схватил камень и еще раз ударил ее по голове. Она замолчала и расслабилась. Я не знал, убил я ее или она просто потеряла сознание.
Но мне захотелось закончить начатое.
Я начал двигаться в ней, все быстрее и быстрее. Рукой я залез к ней под платье, нащупал рукой ее сосок и сжал его пальцами. Он был маленький и упругий. Мне понравилось это ощущение, и я продолжил трахать ее, оттягивая и выкручивая ее маленький сосок.
Когда я кончил, я встал и посмотрел на нее сверху вниз. На ее бедрах была кровь. Я не знал, почему, но это не сильно беспокоило меня. Немного подумав, я перевернул ее на живот. Она очнулась и застонала. Тогда я снял с себя носки, скомкал их и затолкнул их ей поглубже в рот. Теперь ее крики были настолько приглушенными, что я сам их едва слышал, оглушенный пульсацией собственной крови.
Я поднял ее на четвереньки, закинул подол ее платья ей на спину и коленом раздвинул ее ноги. Она начала брыкаться и дергаться. Мне тяжело было держать ее, поэтому я вытащил из брюк ремень, сделал из него петлю и закинул ее ей на шею. Она начала дрожать и беззвучно реветь, очевидно решив, что я собираюсь ее удушить.
Но она перестала брыкаться и мне это устроило. Я снова взял свой член и вставил ей, на этот раз в задний проход. Она мычала, но негромко. Никто бы ее не услышал.
Трахать ее в задницу мне понравилось гораздо больше. Ничего не хлюпало, а ее мышцы плотнее сжимали мой член, затрудняя движение. От этого ощущения у меня закружилась голова. Я трахал ее с наслаждением, первым наслаждением, которое получил в своей жизни в этом плане.
Когда я закончил, я откинул ее от себя, но ремень не отпустил. Я хотел еще, чтобы она полизала мой член, как было в рассказах тех мужиков, но очень быстро передумал. Я побоялся, что она меня укусит или что-то вроде того.
Тем более, впереди у меня была целая жизнь. Я решил оставить это ощущение неизведанным, чтобы мечтать о нем ночами.
Я отпустил ремень и зашел в речку по пояс, чтобы смыть с себя все следы.
Она все так и лежала на земле, дрожала и всхлипывала, не в силах даже прикрыться.
Я вышел, оделся и сказал ей, что если она тоже не помоется, то все узнают, что она шлюха и тогда ее мать отдаст ее в детский дом, где над ней будут проделывать то же самое все желающие каждый день.
Она некоторое время лежала без движения и молчала. Меня это начинало раздражать, я начал терять терпение. Ведь я понимал, что если она в таком виде придет домой, ее мать тут же вызовет полицию и тогда мне несдобровать.
Но она, все же, встала, сняла с себя платье и зашла в речку. Она помылась, умыла лицо, вышла и оделась.
Она почти не могла ходить, ее ноги дрожали, а голубые глаза были устремлены в землю.
Я сказал ей, что если она кому-нибудь расскажет о том, что произошло, я приду к ней и убью ее, а потом и ее мать.
На дальнейшее мне было плевать. Я ушел оттуда, вернулся домой и заперся в ванной. Мой воспаленный мозг не давал телу успокоиться.
Она никому ничего не сказала. Но вскоре ее перевели в другую школу. С тех пор я ничего о ней не знаю.
Я перестал знакомиться с девочками и больше не пытался с ними заговорить. Они все были грязными шлюхами.
Я продолжал хорошо учиться, много читал книг. Меня очень привлекала история. В особенности - вторая мировая война. Я считаю, что Гитлер был прав, когда хотел очистить землю от всякого сброда.
А таковыми я считал многих. Я ненавидел своих одноклассников за то, что им дарили подарки более дорогие и интересные, чем мне. Хотя они были полными ничтожествами. Я ненавидел их за их глупость. Я ненавидел их за их девушек, за их стихи, я ненавидел их за то, что они считали себя лучше других. Я ненавидел их за то, что они предпочитали не общаться со мной.
Так же я ненавидел свою мать и ее знакомых. Наших соседей. Они были тупыми ожиревшими скотами, жадными, с тонкими масляными голосами.
Я ненавидел учителей за то, что они учат других тому, о чем сами понятия не имеют. Живут на скудную зарплату, считают себя самыми умными и вечно читают нотации. Эти серые ничтожные люди не имели права жить. Они его не заслужили. Сильный всегда жрет слабого. Это закон природы. Он перестал работать в мире людей только потому, что жирные тупые сволочи изобрели эти сраные бумажки, за которые купили себе жизнь.
Когда я окончил школу, я хотел поступить в колледж, как моя мать. Потому что просто не знал, что делать дальше.
Я сдал все экзамены на отлично и меня приняли, но когда я приехал и сел в кабинете директора для формальной беседы, я понял, что учиться там не хочу.
Он разговаривал со мной с таким подобострастием, будто был овцой, повстречавшей волка. Он был слабым, таким же червяком как и все.
Было бы глупо, если бы меня учил человек, который сам ничего собой не представляет. Я послал их всех и ушел.
Когда я оказался на улице, передо мной встал вопрос жилья. Возвращаться к матери я не хотел. Как и она когда-то не хотела возвращаться к своим родителям.
Я связался на улице с местной группировкой, которая предоставила мне жилье в одной из своих квартир.
Мы ходили по улицам, отбирали деньги у кого хотели, насиловали женщин и принимали наркотики. Мы были сами себе хозяевами.
Порой я сам себя ненавидел за то, что не уживаюсь в мире, с его четкими нормами поведения и правилами. Порой мне хотелось стать таким, как все. Работать, жить с женой и иметь собаку. Эта ненависть к себе была разрушающей. Она съедала меня изнутри. Чтобы заглушить это чувство, я напивался до беспамятства и укуривался дури.
У меня уже был большой опыт самостоятельной жизни, я считал, что точно знаю, как устроен этот мир. Знаю гораздо лучше других. Мне никто не мог помешать жить так, как я хочу. У меня всегда были деньги, и мне не приходилось для этого гнуть спину и работать с утра до ночи. У меня каждый день было денег больше, чем зарабатывала за месяц моя мать.
Но это длилось не очень долго. Как-то мы напали на одного парня в переулке. Он оказался с характером, и нам пришлось изрядно попотеть, чтобы получить то, что было по праву наше.
Мы долго пинали его ногами, и, видимо, слишком сильно. Позже мы узнали, что тот мужик умер. Но самое главное было то, что он оказался копом.
Нас всех повязали. Я был единственным чистым среди них, поэтому мне удалось убедить следствие, что я ни разу не ударил его, только наблюдал, стоял на шухере, и я отделался маленьким сроком.
Но и этого мне хватило, скажу я вам! Католический пансион, по сравнению с этим местом, был раем. А здесь начался настоящий ад!
По-другому и не скажешь. Я думаю, что Бог если и наказывает грешников и отправляет их к дьяволу, то его владения должны быть точной копией места, в которое меня определил суд. Я даже помыслить не мог о таком количестве садистов, извращенцев и скотов, как там.
Большинство убийц, насильников и прочих действительно должны сидеть в тюрьме. То есть, их надо приговаривать к исправлению, или как там это правильно?
Но тогда, как я считаю, с ними должны заниматься психологи или психиатры, вот типа тебя, док.
А на самом же деле ими занимаются ублюдки, которые на самом деле хуже тех, кто сидит в тюрьме. Как можно исправить насильника, засовывая ему в жопу ручку от швабры и заставляя ползать по полу с окровавленным задом, протирая полы? Как вы считаете, док?
- Разумеется, Генри, это недопустимо. Я думаю, что этим местом уже занимаются специальные органы и пресса в курсе всех жестокостей, которые там творятся.
- Я очень в этом сомневаюсь, док, но видит Бог - я надеюсь, что все эти твари уже давно сгнили в земле.