- Пусть твоя Лизка напишет ему письмо, - предложила Крис, валяясь в палатке и сладко выворачивая в зевке челюсти, - уахх, отлично как после душа, поспим сейчас, а вечером дернем на виноградник, Светлана просила сводить.
- Мало ему ее писем-то.
- Нет. Пусть назначит свидание, срочно. Где-то вот тут вот. А мы заляжем в засаде, ыыыэхммм.
- И заснем, - Шанелька ответно зевнула, глядя в матерчатый потолок и обдумывая предложение, - а что, интересно выйдет. Мы посмотрим. На него. А потом перехватим.
- И ка-ак возьмем интервью. У тепленького. Если поведется и появится, конечно.
- И как я уговорю эту цацу ему написать? Она ж меня видеть не может.
- А ты уговори Светочку. Пусть эта лепорелла уговорит своего дона Хуана в юбке. На подвиг.
- В лосинах, - поправила Шанелька.
- В велосипедках, - поправила ее Крис, - отстала ты от моды.
- Куды ж мне, я ж старушка, ехе-хе. Слушай, а нормальная идея. Тем более, лепорелло-Светочка все письма ей и писала.
- У нее, может, и пароль от ящика есть. Тогда фиг на ту Лизу, пусть напишет сама, мы подскажем, что писать-то.
- А ей это зачем? - рассудила Шанелька, - она о подруге печется, а тут.
Но Крис уже спала, отвернувшись к прогибистой стенке.
Задремывая, Шанелька усилием воли заставляла себя проснуться, чтобы обдумать, стоящая ли идея - с письмом, и ну допустим, стоящая, тогда - как его написать? Просьба? Или напоминание о себе, ну где же ты мой античный рыцарь я вот она и ждууу... Или некая мягкая угроза намеком - на раскрытие отношений. Хотя какие там отношения-то, сплошная виртуальность. Хотя нынче виртуальные отношения не уступают реальным, а часто бывают и важнее.
Но придумать чего-то толкового никак не получалось, все казалось высосанным из пальца, не эффективным и все приходящие в сонную голову идеи Шанелька с раздражением отбрасывала, мучаясь неловкостью даже за то, что они в ее бедную голову явились.
Как же быть-то, с отчаянием подумала она и заснула, быстро, наверное, пытаясь от этого отчаяния спастись.
...Перед тем, как в сон вкрались шаги и шорохи снаружи, тревожа и прогоняя его, Шанельке приснилось, что она страшно влюблена в профессора Звенигородцева, топчется в яме раскопа, мучаясь ревностью, в то время как герой ее сна любезничает с Надеждой Константинной почему-то, рокочет прекрасно поставленным голосом комплименты, а та в ответ взвизгивает, неумело кокетничая и от восхвалений защищаясь. Ну и что, уныло спросила себя Шанелька, открывая глаза и возвращаясь в реальность, тоже мне - вещий сон, мне теперь что, писать гениальному автору о своей якобы любви и ждать, вдруг поведется?
Но садясь, отвергла толкования и указания, понимая - сон всего лишь пересказал ей новые впечатления. О романе Лизаветы, о поклонницах, упомянутых Светочкой. А может, пригласить его на фотосессию Светланы? Но если он скрывается, то и восхитительная столичная дива может остаться ни с чем. Интересно, какие такие веские причины вынуждают профессора таиться? Попытка саморекламы? Или он старается как раз избежать любви юной поклонницы? Мало ли, может его жена пасет и пришлось на ходу срочно передумать и все изменить.
Шаги еще приблизились, ткань распахнулась, являя темную голову Крис, еле очерченную светом фонарика за спиной.
- Ну ты спишь. Уже прям ночь на дворе. Вылезай.
Шанелька ладонями потерла щеки, потом глаза, проморгалась. Ужасно хотелось в туалет, видимо спала, и правда, долго.
- Проспала обед, - докладывалась между тем Крис, по-прежнему торча головой в проеме палатки, - купание тоже проспала и мини-посиделки в трейлере с просмотром новых фоточек. А еще проспала полдник. Слушай, Лера сотворила тоненькие блины с печенкой, это просто микеланджело с леонардо. Гениальные блины. Я спросила рецепт, она смеется.
- Не сказала? - язык все еще плохо ворочался. Шанелька тряхнула головой.
- Почему же. Сказала. Но совершенно никаких секретов там нет. Я такие блины делала десяток раз, перестала, потому что скучная какая-то еда. А блины Леры - шедевр, трип и приключение. Роман, а не блины.
- Криси, не пытай меня, - Шанелька встала на четвереньки и двинулась к выходу, прихватывая наощупь полотенце, - слюнями захлебнусь сейчас. И вообще, мне срочно надо, а потом уже я приду в сознание и буду жалеть о блинах. Ну и что там еще. Купания всякие...
Идя рядом с подругой за угол веранды, Крис ее утешила:
- Блинов Лера тебе оставила, по моей личной просьбе. А еще я ей знаешь, что сказала? А пусть она тебе перескажет рецепты, и ты напишешь такую кулинарную книгу сотворения дивной еды. Вернее, я сперва ей предложила, чтоб написала сама, а Лера сходу в отказ, как-то даже фыркнула, мол, писать это дело писателей, настоящих. Ну и я сказала, что у нас тут один настоящий под боком имеется. Дрыхнет в палатке, тепленького можно брать. В смысле -кую. Тепленькую.
- Я поняла. Зря ты это.
Шанелька скрылась за дверями сортира. Потом, умываясь, и наконец, проснувшись, поняла, новость, что Лера теперь знает, что Шанелька - человек пишущий, ей ни грамма не нравится. Уж слишком эта молчаливая внимательная женщина жестка. А Шанелька, трепетная, как любой живой автор, вполне обойдется сейчас без всяких критических и язвительных замечаний. Ей почему-то казалось, что Лера на них быстра и потом мнения не меняет.
- Читателей бояться, - пробормотала отражению, которое испуганно смотрело на нее из заляпанного зеркала, полыхая рубцом от примятой подушки на скуле, - книг не писать, дорогуша.
- Волнуешься, - утвердила Крис, когда Шанелька с надутым лицом вышла, поправляя на локте полотенце, - ну ты что! Читателей бояться...
- Книг не писать, - послушно повторила Шанелька, - ладно, фиг с ним со всем. И со всеми. Что у нас там, после блинов моих?
- Поход на виноградник. Слушай, а Мишка твой Сумароков...
- Баратынский. Не мой.
- Мишка не твой Баратынский. Похоже, круто поссорился с Лизой, за обедом сидел молчал, смотрел в тарелку. А она издаля его сверлила взглядом, поджаривала, так сказать, на медленном огне. Иногда фыркала.
- Гренки из Миши Баратынского, - Шанелька повеселела и мысленно возмутилась тому, что известие ее порадовало, - и чо, из-за чего, не знаешь?
- Сама спросишь, он тебя искал, я велела не будить. Тебе нужно выглядеть, а значит, высыпаться время от времени.
- Так ему и сказала? Что старушке Нелли Владимировне надо?
- Перестань. Просто сказала, ты устала и спишь.
После восхитительных блинов и большой кружки кофе Шанельке стало совсем хорошо. Миша помаячил вдали, мелькнул в сумраке, кинув внимательный взгляд на столик под абрикосом, но не подошел, тактичный.
А встретились они уже позже, когда шли небольшой толпой по белой, освещенной ущербной луной грунтовке в сторону валуна с растущим около него серебряным деревцем.
Миша пристроился рядом с ними, сбоку, и Крис плавно ускорила шаги, догоняя идущих впереди Светлану и Азанчеева, увлекла их еще вперед, о чем-то девушку спрашивая.
- Лиза, - сказал Миша, меряя белесую пыль медленными, немного нескладными шагами, - не подходила к тебе?
- Нет, - Шанелька замолчала, ожидая продолжения.
- Вот же. Я ей сказал. Чтоб извинилась.
- Да ладно, Миша. Пустое это.
- Ничего не пустое! Я ей сказал, что пора уже, вырасти. А то как ребенок, обиделась и пинает все вокруг.
- Взрослые тоже такими бывают, - Шанелька улыбнулась и поморщилась, вспоминая занудные придирки Костика Черепухина, которыми он изводил ее, обижаясь на кого-то другого.
- Пусть бывают. Но она обидела. Тебя. Не по делу. Так что, пусть извиняется.
- Вы поэтому поругались?
Вокруг яростно скрипели сверчки и в стороне внезапно проухал несколько раз ночной сычик. По серебристой от луны воде плыло темное пятно - тень от заблудшего облака. И пахло, немного пылью, очень сильно - травой, еле заметно цветами, и наплывал справа, шекоча нос, терпкий запах гниющих на песке водорослей.
- Да. Я все равно ее заставлю.
- Миш, - Шанелька остановилась, - мне правда-правда совсем не обидно. Вернее, было, но я потом поняла, это такой - нужный пинок. Понимаешь? У меня давным-давно задуман роман, вернее, я не знала, что это роман, хотела написать небольшую такую сказку. Волшебную. А после того, как Лиза вскинулась и ляпнула это вот, мне словно глаза открыли. И голову повернули в нужную сторону. Писать надо не о волшебстве, это уже так - антураж. Писать надо о большом. Огромном и вечном. Обычно, о любви пишут, да? Это нормально как раз. Но мне нужно еще больше! Пусть любовь, но чтобы через любовь там просвечивало, нет, чтоб прорвалось - большее. Я бы, может, написала про это и коротко.
Шанелька на мгновение остановилась - перевести дыхание, и засмеялась, но все равно продолжила:
- Но чтоб в коротком это сказать, так сказать, чтобы ударило, нужен не просто талант. Нужна писательская гениальность. Может, когда-нибудь, я сумею. А пока я буду писать такую историю, которая сама меня поведет. Так вот, про Лизу - там главное будет, это вот взаимодействие параллельных времен. Понимаешь? Как будто жизни - линии дорог, и кто-то вырвался вперед, а кто-то только завел машину, сел на коня, ну что там еще. И как догонишь, как пересечешься? Нет, это дурацкое сравнение. Я о чем хотела-то. Вот за эти мои мысли как раз Лизе нужно сказать спасибо. Без нее я бы еще долго болталась, во всяких сказочностях. А мне пора уже браться за большие и настоящие дела.
- Ты и так, - возразил Миша, суя руки в карманы штанов и упрямо задирая подбородок. Блеснула в стеклах очков луна.
- Нет! У каждого есть что-то, что человек умеет делать лучше всего. Я умею с детишками, да. Я умею и сказки, чтоб они рты пораскрывали и слушали, и после, может, им помогут эти мои сказки. Но я чувствую, что я могу больше! Как бы на цыпочки встать и еле-еле пальцами дотянуться, но дотянусь, если буду стараться. Это вот как... как волшебная Лерина еда. Вроде бы такое простое, но она в этом великий художник, именно в простом. И может быть, это и есть ее предназначение в этом мире. А мое - такое вот. Уф.
- Вы там живые? - донесся издалека голос Азанчеева.
- Да! - в один голос ответили оба и остались стоять, глядя друг на друга.
Шанелька засмеялась.
- Слушай, с тобой так прекрасно говорить. О самом важном. С Крис я тоже говорю, но как же здорово, что и еще можно. Хотя это эгоизм конечно, я все о себе.
- Да, - внезапно согласился Миша, - но хороший эгоизм, крутой. Ты вообще супер-крута.
- И я собираюсь жить еще долго, - почти с угрозой закруглилась Шанелька, - и работать в полную силу.
- Но я сейчас думаю ж не только про тебя. Извини. Я почему к Лизке прицепился-то. Она неплохая. Только глупая. Если она извинится, это ей будет хорошо. А ты и без этого проживешь, я теперь вижу.
Остывая, Шанелька покивала. Вместе они повернулись и пошли, так же медленно, догоняя тех, кто уже не шел, но и не ждал, а просто - вот оно, чудесное дерево и Светлана уже приникла к штативу, а Валерка и Крис стояли за ее спиной, тихо, чтоб не мешать, переговариваясь.
- Вот, - сказала Шанелька, понижая голос, - ты оказывается, думал о ней, а я все о себе. Точно, эгоистка.
- Ты не о себе, - возразил Миша с внезапной не по возрасту мудростью, - ты о таланте, ему надо. Ты ему самый главный защитник.
- А все прочие будут думать, что я ношусь сама с собой.
- А наплевать.
- Тоже верно.
На винограднике, куда они спустились, пробираясь уже знакомой Шанельке и Крис потайной тропкой в боярышниковом буше, все было хорошо, хотя Шанелька стесненно опасалась лишних восторгов и громких разговоров. Но их гости были очень правильными людьми, такое счастье, мысленно поблагодарила Шанелька мироздание, и Светлана тут же замолчала и дальше уже была совсем одна, таскала разложенный штатив, отказавшись от помощи, сгибалась, смотря в видоискатель, иногда замирала, слушая все, что вокруг. И сама же подсвечивала фокус на черных листьях и тяжелых гроздьях крошечной лазерной указкой, ставя в нужном месте тут же исчезающую ярко-зеленую точку.
Азанчеев и Крис уселись на пригорок под лозами и шептались там, сдвигая головы.
А Миша, тронув Шанельку за локоть, увлек ее дальше, на самый край, где светлые столбики подступали к плавному подъему, поросшему сухой травой с белеющими в ней редкими валунами.
- Пошли наверх?
Она кивнула и двинулась следом, с каждым шагом поднимаясь над чашей долинки - не круто, но оглянешься - и видно, выше, еще выше.
На самом гребне горячие лица овеял ночной ветерок, полный морских запахов. И море за темной долинкой стояло перед глазами, так неожиданно рядом, казалось, откроешь рот и вольется. Шанелька молчала, глядя и слушая все что вокруг, потом оборачивая слух внутрь себя и снова наружу. Плавные слова спускались в голову, как крупные мягкие снежинки, прекрасные, и с печалью понимала она - так же растают, оставив после себя память об ощущениях, но не эти вот фразы и словосочетания. Но уже знала и другое - потом придут новые. А пока - пусть так. Тонкая нитка дороги - на уровне подбородка (потрогать ее пальцем, потянуть, меняя очертания); темная чаша виноградника - чуть ниже шеи, на уровне груди, как тяжелая роскошная гривна кованого металла, и под ногами - шуршание ночной травы, тронутой лунным светом.
- Что? - голова Миши нагибалась, губы коснулись прядки волос, прикрывающей ухо, потом - уха, потом - горячей щеки, - не слышу...
- Можно увидеть все. Что внутри. В сердце. В правильную виноградную ночь. Отсюда вот, - она не стала вытаскивать свои пальцы из его руки, тем более, не сжимал, а просто держал, легко-легко, словно позволял ей решать.
- Да.
Тут нужно поцеловаться, поняла Шанелька, медленно, словно плавая в густом киселе, раскрывая губы навстречу его губам. По законам так сказать жанра, откликнулся насмешливо-нежный голос внутреннего комментатора. Да, согласилась она, закрывая глаза и ощущая под своей спиной твердую мужскую ладонь. Откидываясь, запрокинула лицо (да, и - заткнись, пожалуйста - и голос послушно заткнулся).
Пожалуйста, снова попросила она, теперь уже обращаясь к мирозданию, когда губы их медленно разомкнулись, завершая медленный и плавный поцелуй, пусть дальше тоже все будет совсем правильно, а не это вот все, с продолжениями. И разбирательствами.
Ее рука медленно выскользнула из полусомкнутых Мишиных пальцев. Повисла в темноте, опущенная вдоль бедра.
- Вниз? - Миша прокашлялся, убирая из голоса хриплость.
- Да.
Он шагнул, обернулся. Снова взял ее руку, на этот раз совсем по-другому, с нормальной дружеской заботой, следя, чтобы не споткнулась на склоне.
Но когда Шанелька тихо порадовалась тому, что все прошло гладко, вдруг сказал:
- Я тебя давно люблю.
И она все же споткнулась.
Мир качнулся, перекашивая прекрасный ночной горизонт с висящей над ним высоко-высоко лунной монеткой с выщербленным краем. И когда сильные пальцы крепче сжали Шанелькину руку, вернулся на место.
- Давно? Миш...
- Угу.
Она хотела руку забрать, но он, сперва ослабив пожатие, не отпустил, шагнул чуть ниже, становясь вровень с ее лицом, глаза в глаза.
По своей старой привычке, которая сейчас, к ее удовольствию, уходила, уступая место другой Шанельке, с другим восприятием мира, Шанелька метнулась внутри, осматривая свое лицо, волосы, плечи - и видны ли круги под глазами и морщинки от улыбок, идущие к подбородку из уголков губ. Но мысленно же отмахнулась от себя прежней и это ей прекрасно удалось. Он ее видел и днем, всякую, в работе, и после сна, с мятой физиономией.
- Мы неделю знакомы, Миша. Давно - с понедельника типа?
- Пятнадцать лет, - поправил ее Миша.
Мир снова попытался встать вниз головой, но Шанелька теперь уже сама крепче ухватилась за надежную руку молодого мужчины, почти мальчика для нее, который стоял, со спокойным лицом, полным теней от лунного света, падавшего сверху и сбоку.
- Я ходил в библиотеку. К вам, Нелли Владимировна. Три года. Почти три. Потом мы переехали.
- О бо-ги. Сколько же тебе тогда было?
- Когда пришел, шесть с половиной. А в девять уже на Кубани мы.
Шанелька рылась в памяти, стараясь разглядеть среди сотен мальчишеских лиц это вот, нынешнее, только без щетины, и нос, конечно, поменьше, и... и..., может быть без очков еще?
- Не помню. Вот ужас-то, Мишенька, я тебя не помню. Извини.
Она, наконец, тихонько вытащила свою руку и поправила волосы, убирая их за спину. Засмеялась, не понимая, что сказать, но потом кивнула, руками развела и покачала головой.
- Ты в очках был?
- С одним заклеенным стеклом, - мрачно подтвердил Миша, - здоровущие такие, в черной оправе.
И тут. Тут!
- Савельченко! Миша Савельченко, так? Господи. Это ты? Конечно, я тебя помню. Мы еще с тобой ходили мороженое есть, когда мама опаздывала тебя забрать. Сидели на площади у фонтана. Ты такой маленький был, худющий, мордочка - одни очки. И серьезный. Я тебя даже немного боялась. А почему фамилия другая?
- Они развелись. Мама взяла старую. Ну девичью, в смысле. Неля... Ты не думай, что я такой дурачок, запомнил красивую тетеньку из детства.
- Я никогда так не думаю, - Шанелька прислушалась к тому, что внизу, но там стояла мирная тишина и мелькала пронзительная точка лазера по рядам виноградника.
Тогда она села, прямо на травяную кочку и согнула ноги, удобнее устраивая их на траве. Миша помедлил и тоже сел, коснувшись ее локтем и обнимая мосластые колени.
- О себе, бывает, думаю всяко, но стараюсь это не культивировать. Я хочу, чтобы по-настоящему все, понимаешь? Но и ты пойми. Настоящее, реальное - это то, что у тебя было детство, в нем была милая библиотекарь, которая тебе нравилась. А сейчас реальность - ты взрослый, красивый и умный практически уже мужчина. Молодой. А мне - сорок три. И - встреча через пятнадцать лет! Если бы это относилось ко взрослым, это было бы... ну, как-то более нормально, что ли.
- Как будто тебе надо, чтоб нормально, - буркнул Миша.
- А? А... ну поймал, да.
Ей снова захотелось смеяться, но это нервное, не смей, приказала она себе, не обидь мальчишку, боже ж мой, он ведь это все совершенно всерьез.
- И потом, я ж не сказал, что уехал с концами. Откуда дракон взялся, как думаешь?
- Ты принес? Ты приезжал еще? Вот тут точно не помню, извини.
- А я не подходил. Я ходил в другой зал, брал книги. Ну и... Заглядывал, стоял там в углу. Слушал. Смотрел, как ты...
Угол этот Шанелька прекрасно знала, в крошечном предбанничке, отделявшем детскую библиотеку от холла, вечно толпились умиленные родители, дослушивая сказку вместе с детишками. Там сумрак, и никого не отвлекают собой, но все видно и слышно.
- Мама сюда приезжала, тут родственники. Один раз каникулы даже. Нет, три раза, но ты тогда уехала, это было прям горе, - он усмехнулся, покачав головой. А я все равно ездил, от лагеря отказывался и с ней сюда, хотя бабка тут - змея натуральная. Потом ты вернулась. Мне пятнадцать было. А ты все такая же. Классная. Ну вот. Я и недавно был. Ну, в прошлом году.
- Дракон совсем старенький, - Шанелька вспомнила плюшевую игрушку, которую долго таскала в кармашке рюкзака, своего тайного товарища по прогулкам, - то-то мне всегда казалось, что он печальный. Я думала, потому что хочет на улицу, не любит стоять там, на подоконнике. Теперь живет у меня на полке. Где компьютер. Миша!
Влюбленный от возгласа вздрогнул, выпрямляя спину. Шанелька направила на него указательный палец:
- Пальмы! Криси сказала, у тебя фотки там, я и пальмы. Это, что ли, наш финик, который у окна библиотеки?
- Ну да, - Миша изогнулся, выдирая из кармана шортов смартфон, тыкнул в кнопку, потом в экран. Подал ей.
С маленького светящегося экрана на Шанельку смотрела ее собственная смеющаяся физиономия. На фоне растопыренных финиковых листьев. И сбоку - еле видные книжные полки. Маечка, отметила Шанелька, рассматривая себя и знакомый антураж, маечка вот, которую сшила, два года назад? Или - три?
- И ты до сих пор время от времени? Навещаешь, так сказать?
- Это прошлого лета фотки. Там еще есть, пораньше. Но мне эти нравятся. Их три всего, потому что снимать, ну неудобно же снимать.
- Еще и невежливо, - строго сказала Шанелька и, наконец, рассмеялась вслух.
- Ну да, - послушав, как она почти всхлипывает, кивнул Миша, опираясь на руки, чтоб удобнее отвернуться, - я дурак.
Шанелька толкнула его локтем. Вытерла слезы, которые, кажется, и не только от смеха выступили.
- Дурак ты сейчас, Мишенька Баратынский. Савельченко. Я смеюсь не над тобой. И не над собой. Я смеюсь, потому что, - она обвела рукой темный воздух и все, что в нем, - потому что вокруг такое все. Великолепное. И жизнь такая. Со всем, что в ней есть.
- Эй! - снизу донесся слабый крик и повторился, строже и сильнее, - эй, там! На горе! Ночевать собрались?
- Идем! - крикнула Шанелька.
Встала, трогая мальчика за плечо.
- Я не пойду, - Миша ссутулился, крепче облапив руками коленки.
- Пойдем. Ты сказал, я рада. Потом подумаем про это все, хорошо? Блин, мы даже поцеловались с тобой.
- Тебе хоть понравилось? - Миша встал, свесив свои длинные руки, которые качнулись, как тряпочные.
- Да. Мишенька, не думай, что я какая-то попрыгушка, я очень понимаю, что это все для тебя серьезно.
- Я б хотел, чтоб и для тебя тоже.
- Подожди. Ты не слушаешь. Для меня это тоже очень серьезно. Но именно поэтому нужно потом поговорить, ладно? Не сейчас. И мне кажется, ничего плохого не произошло, так? Одно только хорошее. А останешься тут, это как рубаху на груди рвать и рыдать. Или хочешь просто остаться, потому что тут красота и охренительно?
Миша покачал головой.
- Нет. Не из-за красоты. А чтоб рубаху. Рвать, - он фыркнул, видимо, представляя.
Шанелька подала ему руку. Они пошли вниз, проскальзывая на траве и осыпая подошвами сухую глиняную крошку.
"А ты?", думала она, мирно улыбаясь серьезному лицу Миши, в ответ на его настороженные взгляды. Он сказал о любви, я не стала издеваться, не стала ругать или еще что. И теперь больше всего ему хочется спросить - а ты? Каждый влюбленный жаждет забрать как можно больше. А вот любящий стремится отдать. Может быть, это и есть главная разница. ...А вдруг он и правда любит тебя, Нель-Шанель? Не тетенек сильно старше себя, а именно человека, уникального, которого угораздило родиться на двадцать лет раньше. Стоп, и снова ты о себе, эгоистка. Что ответишь парню, если поймает момент и все же спросит прямо?
Потом, посулила сама себе, хотя казалось ей - ответ на виду, уж она его знает, вон дома муж, сама выбрала и согласилась, и говорили друг другу - о любви. Но все равно мысленно сказала себе - потом решу, ладно?
***
Обратно шли молча, уставшие. Граф нес на плече не до конца сложенный штатив с прижатыми длинными ногами и время от времени останавливался, чтобы Светлана еще поснимала - серебряную дорожку луны на воде, смутную ленту грунтовки с темной группой пешеходов - им тогда приходилось стоять совсем неподвижно, чтобы медленные секунды не размазывали силуэтов, а потом наоборот, по просьбе Светланы все медленно шли, чтобы на кадре превратиться в размытые фигуры с прозрачными руками и ногами.
Миша повеселел, взглядывая на светлое задумчивое лицо спутницы, и Шанелька, ловя его взгляд, улыбалась. Крис внимательно посматривала на обоих, но ничего не спрашивала, конечно. Я ей все расскажу, понимала Шанелька, конечно же. А пока просто шла, с утончившейся до состояния кисеи кожей, вбирая в себя ночную красоту и роскошь окружающего мира. Как будто летела над всем этим.
В полете ловила картинки, понимая - это не мечты, а картины тех вариантов будущего, которые, скорее всего, так и останутся проигрываемыми в мыслях вариантами. Но были они настолько реальны, что ударяли в голову, как хмельное легкое вино.
...Она сидит, с наброшенной на колени простыней, смеется, а Миша лежит, уставив в нее веселое лицо, лохматый, очки валяются на полу, рассказывает, и замолкает, жмурясь котом, когда она кладет руку на его макушку. Он клонит голову, лицом утыкаясь ей в щиколотку, губы скользят по коже, щекотно и она снова смеется.
...Она стоит у двери, нащупывая ногой туфельку, а Миша торопясь, хватает со стола телефон, пихает в карман, другой рукой пытается пригладить волосы, а Шанелька, уже обувшись, ругает и дразнит его. И оба смеются.
Было и другое, на каждый шаг разное. В одном из видений она стояла у окна, прижимаясь лбом к холодному стеклу, а внизу, еле видные под секущим дождем - две фигуры под зонтиком. Женские ноги и мужские. (откуда у парня зонтик, Нель, ах да, конечно... это не его). И не видно, что они там, закрытые блестящей от капель тугой полусферой, но стоят, а потом Миша выскальзывает и быстро идет к подъезду, а та, что привела его, уберегая от сырости осени, поднимает лицо, пытаясь разглядеть нужное окно.
И какую-то ссору показал Шанельке полет, и она героически в ней воздержалась от упреков и от глупых мыслей, насчет, ну поигрался, добился своего парень, теперь может жить дальше - как все.
А еще вспомнилась ей сцена из старого фильма, где принявшая зелье вечной юности героиня слушает признание в любви горячего мальчишки, слушает в тысячный раз, и одновременно жадно ест пирожное - в тысячный раз вкусное. Никто не отменит прожитых тобой лет, сказало ей видение, пытаясь напугать печалью опыта и знания, чем все завершается.
Но Шанелька, тряхнув головой, возразила - но никто не отменит и меня! Меня такую, какая я есть, а не общий шаблонный опыт, пусть даже мой, пусть даже полный повторений, что пытаются доказать общий ход событий. Повторения - это и ночь, и луна, и рождения со смертями. Все мы живем в них, и даже вот прекрасные сегодняшние блины Леры не отменяют того, что завтра она приготовит снова и обед, и ужин, повторяя то, что делала сотни раз. Разве же это плохо? Это просто есть. Но в наших силах сделать эти повторения именно жизнью, а не списком одинаковых действий.
Совсем устав, она замедлила шаги, оказываясь позади всех. И Миша отстал тоже, не слишком решительно пошел рядышком. Шанелька с удовольствием просунула руку ему под локоть и, приноравливаясь к шагам, зевнула во весь рот.
- Ой.
- Вам завтра рано ведь.
- Да. А я совсем сплю. Слушай, мы тут уже целую неделю, получается?
- Тебе через три дня уезжать, - мрачно согласился Миша, поддерживая ее под руку.
Шанелька промолчала. Вообще-то ехать нужно было завтра, она договаривалась на неделю работы плюс три дня, если решит задержаться. Но завтра к утру серебристый виннебаго двинется к Южному берегу, увозя не только Азанчеева со Светланой, но, как сильно надеялась Шанелька, и Крис тоже. А Криси соблазняла ее провести последние три дня не на раскопе, а во внезапной поездке. Такая роскошь - кондиционер, мягкие диваны, скорость, прекрасные попутчики и не менее прекрасные виды. И плюнь ты на этого профессора, здраво рассуждала Крис, он тебе никто и вся ситуация сложилась мутная. Пусть Лизавета ждет сама, вдруг да дождется. На свою голову любовных приключений. ...Теперь оказалось, любовные приключения настигли саму Шанельку.
Впереди уже ярко сиял неспящий фонарь над раскопом, бросая на песок пляжа длинные угольные тени от обрывчика и торчащего на нем трейлера. До воды тени не дотягивались, и в самом центре лунной дорожки чернело небольшое пятнышко - кто-то устроил себе ночное купание.
Группа встала напротив, переговариваясь и зевая - Светлана и граф собирались в трейлер, Крис, Шанелька и Миша уходили через пустырь к палаточному лагерю. Должны были уходить. Но пока стояли, перекидываясь словами - уставшая Крис отказалась от приглашения в душ, выпить на сон грядущий, посидеть на диванчиках, но волновалась, вдруг этого хочет Шанелька, а та уверяла нет-нет, спать и только спать.
Замолчав на полуслове, посмотрела туда, куда уже минуту смотрел тоже замолчавший Миша. Из воды, долгим силуэтом на фоне серебра выходила девичья фигура. Вот ступила на песок, поднимая руки к мокрым волосам, древним, вечно женственным движением, скрутила длинные пряди, отжимая. И величественно, обернувшись к свету луны, а потом - к берегу, прошла на середину пляжа. Лунный свет мягко обрисовал маленькие груди, длинные бедра, изгиб коленей и светлые черты икр над тонкими щиколотками.
Лизавета, лишь один взгляд кинув на столпившихся зрителей, подхватила полотенце и небрежно обернув его вокруг груди, проследовала к обрыву, сопровождаемая непонятно откуда взявшейся Светочкой, ну да, та сидела рядом с полотенцем, но все смотрели только на выходящую русалку.
Поднявшись по земляным ступеням, прошла почти рядом, буквально в трех метрах, бросив на зрителей ленивый и торжествующий взгляд. И двинулась дальше, не оглядываясь.
Интересно, подумала Шанелька, если сейчас посмотреть на Мишу, придется ли подбирать тому челюсть? Если да, то все совершается канонически. Признался, скинул тяжесть с сердца, и сразу глаза раскрылись на мир, как вот у нее сегодня, когда смеялась, одновременно почти от восторга плача. И можно, отодвигая с тихой печалью прошедшее, теперь заниматься настоящим, уходя в будущее - к новой любви. Вот и славно, трам-пам-пам.
Она моргнула, озадаченная концовкой мысленной тирады. Самой-то не противно? - осведомился внутренний комментатор, - ну ладно, проиграла в воображении парочку судеб своих собственных, хотя бы поимела смелость вообразить сумасшедший секс, мокрые от него простыни и двух влюбленных, почти животных в своей торжествующей страсти. Но для парня чего ж выдумываешь сиропные шаблончики? Ты еще закончи историю эдак "и он долго-долго смотрел вслед... в смысле - она, в смысле - ты".
Шанелька закашлялась, чтобы скрыть - почти хрюкнула от смеха. И повернулась к Мише. Тот стоял, задрав брови выше оправы очков.
- Спать? Криси, идем?
- Что это Лизке мозги вывихнуло? - вопросил ночное пространство Миша.
- Зачем ты. Так вот, - Шанелька не смогла промолчать, - ну, купается девочка ночью. На то и лето, юг, все дела.
- Нет, - мальчик с досадой отмахнул поэтические возражения, - она ночью часто, что я не видел, что ли. Ты на лицо ее смотрела?
Крис еле слышно сдавленно хихикнула. Шанелька почувствовала - краснеет. Она была больше занята ногами и фигурой юной красавицы, м-да.
- А что с лицом? - поинтересовалась Крис, когда они отпустили зевающую Светлану и медленно шли, там, где недавно ступали босые ноги ночной русалки.
Миша пожал плечами, замялся, подбирая слова.
- Как будто пирожок украла. У голодного.
- Ты же сам говорил, - напомнила Шанелька, - она неплохая. А теперь...
- Потому и сказал. Пусть она и дальше неплохая.
- Не ворует, то бишь, пирожки, - закруглилась за него Крис.
Они уже прошли освещенную фонарем площадку, за которой сверкала частыми ячеями рабица и за ней слева - крыши парочки спящих автомобилей. Шанелька отвлеклась от светлого обнаженного тела, длинных ног, груди, думая с тихой паникой, что сейчас надо как-то с влюбленным Мишей прощаться, а завтра вообще решить, может, пора уезжать (на этой, полной светлой печали ноте, подсказал комментатор и она привычно посоветовала тому - заткнись, плиз, и он умолк) и нужно будет прощаться по-настоящему, очертив словами какое-то ожидаемое мальчиком будущее. Их будущее.
- Неля, - сказала вдруг темнота сиплым, очень секретным голосом.
Миша остановился, всматриваясь в черные кусты шиповника, притулившиеся сбоку к воротам. Оттуда донесся звонкий шлепок. И снова:
- Неля!
- Света? - Шанелька нашла Мишину руку и на секунду сжала (не смогла отказать себе в удовольствии, да), - Миш, ты иди, хорошо? Криси, я догоню.
Отпустила руку и шагнула ближе к кустам. От них отделилась невысокая фигура, махнула согнутой рукой и снова раздался звонкий шлепок.
- Комары. Я. Мне поговорить надо. С тобой.
- Тут ветра нет, - Шанелька показала рукой дальше, где кружевной забор поднимался, следуя за еле заметным подъемом почвы, - пойдем туда, там дует. Дэту дать? Пока сидела на песке, сожрали, наверное?
- Там нету, - Светочка шла рядом, изо всех сил скребя шею, - это тут. Набросились.
Они встали на клочке земли, окруженном буйными кустами бурьяна. Ночной ветерок кидался, овевая лица и плечи, стихал и дул снова.
- Что случилось? Срочное что-то?
- Он приезжает, - гробовым голосом поведала Светочка, - завтра прям. Ну в смысле, послезавтра, да? Сам!
И никому не пришлось писать, машинально отметила Шанелька, на всякий случай уточняя:
- Звенигородцев? Сюда?
- Он Лизе написал! Я просила, говорю, дай прочитаю, а она смеется, показала мне быстро, я только успела там, немножко увидеть. А пароля я не знаю, ну я не полезла бы все равно. Но она говорит, что он... Он пишет, как сильно ее любит. И что были дела, конференция. Но что он должен скрываться.
- Чего?
- Нет. Скрытно, вот. Что он должен так приехать, в общем, чтобы никто не знал! Он хочет встретиться. И договориться насчет их жизни. Ой, Неля, что будет-то!
- А что будет? - переспросила Шанелька, обдумывая сверкнувшую возможность. Конечно, она уже отказалась от всех планов и как бы прокричала на площади им три раза "развод-развод-развод". Но шанс сам пришел и падает в руки!
- Он же старый, - обиделась Светочка, топчась и расчесывая шею согнутыми пальцами.
- Оставь, - велела Шанелька, - через минуту само пройдет, потерпи. Так это поэтому она сегодня на нас эдакой королевной взирала?
Светочка опустила руки, потом голову.
- Ну да. Она показала мне и говорит, они теперь все утрутся. Я говорит, всегда своего добиваюсь. Потому что я знаю, как!
- Ее можно поздравить. Я вот как Сократ, чем дальше, тем лучше понимаю, что ни черта не понимаю. Но мне это как раз нравится. Слушай, а где они встретятся?
- Зато я понимаю! Понимаю, там фигня какая-то! Он ей фотку прислал, в письме этом. Я ж увидела. Он там голый. Ну, в плавках малюсеньких. Такой стоит вода по колено. В смысле море. И рука так вот, - Светочка напрягла бицепс, сжимая кулачок около уха.
- Н-да, - кивнула Шанелька, - очень показательно. Если мужчина шестидесяти лет присылает девчонке свои фоточки в почти голом виде. Но с другой стороны - вполне в духе профессора, если по его книжке судить, не находишь?
- Я же читала его письма. До этого. Два которые, первые. Еще до того, где про свидание. Они, ну, они хорошие, понимаете? Понимаешь? Нормальные. Он такой в них - добрый. И понимающий. Настоящий. А это!.. Он ей пишет, щас, щас я вспомню...
- Бесценная моя Катерина Матвевна... Прости, не буду.
- Моя... а, вот. Моя красоточка, соскучился за тобой и тороплюсь тебе написать... А в конце, там так - целую твои ручки и ножки, и с нетерпеливостью жду свидания.
- О боги. Ты не перепутала? Может, хотя бы "с нетерпением"?
- Неля... Лизе все равно, она не понимает разницы. Я не могу ей объяснить! Про слова. А ты понимаешь. Ты же пишешь, я прочитала сегодня, сказку и два рассказа, я там плакала даже, про Джека, ладно это потом. Ты только не пиши про котов, ладно? Так вот, как про Джека написала, а то я прочитаю и повешусь же, а сперва обревусь, нельзя так.
- Вообще-то, я уже написала. Про одного маленького кота. Но так и быть, я тебе не дам это читать, и вообще, не сбивайся. А, ладно. Я поняла, что ты хочешь сказать. То есть, в прежних письмах он хоть и бревно литературное, но выглядел приличным человеком, практически джентльменом, так? А это мало того, что неграмотное, но похоже, еще и сулит нашей Лизе всякие сексуальные забавы. Заранее. Пошленькое такое письмишко... Если ты, конечно, верно начало и конец интерпретировала (тут Шанелька не выдержала и с наслаждением зевнула). Прости, я устала совсем. И ты хочешь Лизу уберечь. А она уберегаться совершенно не желает, да?
- Она неплохая, - убитым голосом повторила Светочка давние слова Миши.
И Шанелька в очередной раз умилилась без сиропа, просто вот удивилась, радуясь. Два хороших человека пытаются удержать рядом с собой человека, который сам норовит свалиться, отпинывает их, а они, такие глупцы, повторяя свою мантру, протягивают руку, и держат, держат.
Она шагнула ближе и приобняла девочку за ссутуленные плечи.
- Я верю. Но понимаешь, ты не можешь за Лизу прожить ее жизнь. Даже кусочки жизни. Она должна сама. И шишек набить, если что. Или сама - отказаться. В конце-концов, особо страшного тут нет, ну, состоится свидание, пусть даже одно. Ну, уедет этот дядя, а она останется с какими-то там воспоминаниями. Может быть, ей они нужны? Может, все, что ей нужно - такое вот романтическое приключение, а? А ты станешь ее тащить за подол. Ей же не тринадцать лет, а ты - не мама. И не старшая сестра.
- Но я переживаю ж! За нее!
- Вот и переживай. И расскажи ей обязательно, что тебя в этой ситуации волнует. И помаши ей рукой, провожая в приключение, если она решит его пережить. Мы должны разрешать людям совершать ошибки, они имеют право на свою жизнь.
Светочка молчала, и они вместе пошли обратно к воротам. Шанелька так и не убрала руку, чувствуя, как девочка при каждом шаге прижимается к ней боком и откачивается. Сколько ей? Восемнадцать? Девятнадцать? О-хо-хо, дочки-матери, да. Девчонка имеет право прибежать с печалями, а Шанелька имеет такое же право ее выслушать и поделиться опытом, именно по-матерински.
Почему-то эти возрастные переплетения вызвали в Шанельке не печаль-тоску, а некое острое наслаждение тем, что сама она называла "плавное течение жизни", этот вот менуэт из тысяч фигур, повторяющихся и одновременно неповторимых. И внезапно, так же остро заскучалось по Диме, не по этому, который сейчас мрачно дуется из-за супа, а по тому, который приехал зимой, вошел в библиотеку, украшенную мигающими гирляндами, и протянул ей на ладони - огромный алый шар в легких мазках стеклянного инея, такой хрупкий и такой восхитительный.
- А ты, - спросила девочка на прощание за воротами, - ты разве не хочешь узнать, где он будет? Ну там интервью, все такое.
- Хочу, конечно! Я даже просто посмотреть на него хочу, я же целую неделю об этого деятеля мозги ломала... Но видишь, я в этой ситуации с выгодой как бы, а вы просто волнуетесь за человека. И ты, и Мишка. А на выгоду я уже наплевала.
- А просто так, без выгоды? Разве не интересно? - напирала Светочка, явно ища подтверждения каким-то аргументам. В пользу каких-то, наверное, действий.
- Конечно, интересно! Я ужас, какая любопытная, - Шанелька засмеялась и отняла руку, - давай спать, а то свалимся на грядки.
- Угу, - Светочка помахала, углубляясь в мысли, - угу... я так и думала вот. Так вы завтра не уедете, а?
- Не знаю. Завтра все и решим, хорошо?
Крис в палатке уже спала, и Шанелька, которую распирало от новостей, вздохнула, снова улыбнулась, в темноту, потом улыбнулась мысли о том, что скулы, наверное, треснут от такого количества улыбок, и собралась было обдумать что-нибудь, разговор с Мишей, беседу со Светочкой, явление обнаженной Лизаветы, Диму Фуриозо с алым ша...
На веранде в полной темноте светился крошечный, но яркий огонек. Вот поднялся, разгорелся, освещая женское лицо с глубокими тенями у глаз и висков. И снова притих, опускаясь к невидимой пепельнице. Через минуту погас, выпустив облачко крошечных искорок. Лера встала и ушла в дом, касаясь пальцами невидимых, но знаемых наизусть дверей, стен и краев мебели.