Вот мы и добрались до причала. Вернее до двух причалов. Между ними метров двадцать неглубокой зеленоватой воды. Сегодня она прозрачна до самого дна. В воде - ассиметрично завалившиеся останки старой баржи. Темно-коричневая ржавая арматура торчит из-под воды сразу в нескольких местах. Там, где ржавчина подсыхает на солнце, темно-коричневый цвет сменяется ярко-рыжим.
На этой барже мы с Алюшкой паслись неоднократно. Мидий на железяках много, но они не очень крупные. И драть их надо очень осторожно, чтобы волны не ударили тебя о рваное железо, замаскированное мягкой зеленой травой. Когда долго находишься в морской воде, то ссадины и ранки замечаешь, только выбравшись на берег. Зато и заживают на море они замечательно быстро.
Мы стоим у первого причала. Рядом с нами, на границе песка и травы - парочка кострищ, выложенных крупными камнями. Около каждого костра - насыпи пустых раскрытых ракушек, отливающих серо-голубым перламутром.
Валера продолжает нами руководить:
- Здесь надо выкупаться последний раз, а то дальше в море много травы. А потом пойдем через деревню, потому что по берегу завалы, не слишком удобно. С причала понырять не хотите?
Алюшка отказывается сразу, наверно боится за прокладку. Я колеблюсь. Очень хочется попрыгать с причала, но, во-первых, я тоже боюсь за прокладку, а во-вторых, я не умею нырять головой. Прыгаю только солдатиком или бомбочкой. Все мои попытки прыгнуть ласточкой заканчивались тучей брызг и отбитым животом. Попыток этих было немного, потому что я стесняюсь делать на людях то, чего не умею. Вот если бы получилось так, что вокруг ни души и рядом кто-нибудь, кто меня будет учить и заставлять, то я бы, наверное, за один день научилась. Но всегда вокруг слишком много народу.
Алюшка тоже не умеет прыгать ласточкой, но ее это совершенно не волнует. Я бы тоже так хотела к этому относиться, но каждый раз, когда я вижу девчонок, с разбегу грациозно влетающих в воду, я им дико завидую.
-Лен, а ты? - Валера выжидательно смотрит на меня, - поныряешь?
-Я еще не решила. А ласты дадите? Я бы лучше просто поплавала.
-Ну, конечно, у Лешки как раз с ремешками, пойдем на причал, там вещи бросим и подгоним ласты.
Мы идем по доскам, высушенным до яркой белизны, в которой сверкают мельчайшие кристаллы соли. Шаги гулко вплетаются в шлепанье волн, заблудившихся в ржавых сваях под нами. Причал старенький, многократно залатанный и поэтому очень разнообразный. Кое-где доски выломаны, и можно увидеть волнующуюся воду, затененную причалом.
Осторожно обходя проломы, мы проходим мимо двух рыбаков, сидящих спинами друг к другу. Один закинул самолов в мелкую воду между причалами. Другой - в глубокую синеву снаружи. У рыбаков блестящие коричневые спины и плечи. Лиц не видно под выгоревшими панамами, а рядом с каждым последовательно скинутые одежки: штормовки, драные свитера, рубашки, майки. Наверное, всю ночь сидели и раздевались утром по мере нагревания. Улов разглядеть невозможно, веревка, к которой привязана сетка для рыбы, уходит в тень причала и теряется в темной воде. Чтобы не мешать им, идем на самый конец причала.
Здесь никого нет, дует свежий ветер и вообще, замечательно. Мы с Алей усаживаемся, свесив ноги, и наслаждаемся. Конечка я заботливо пристраиваю в пакетик из старой газеты и засовываю поглубже в сумку.
Из-за наших спин с ликующим криком выскакивает Леша и, упруго оттолкнувшись от края причала, красиво входит в воду, - почти без брызг. Через несколько секунд он выныривает, фыркая и крутя головой. И быстро плывет обратно. Валера подсаживается к нам с парой ласт в руках:
-Лен, давай подгоним по ноге.
Я вытягиваю ногу и Валера осторожно одевает на меня ласту. Регулирует ремешок. Озабоченно смотрит на меня:
-Так хорошо, не давит? Или еще затянуть?
-Нет, все хорошо, спасибо, - мне даже неловко от такой заботы. Похоже, я не ласту примеряю, а туфельку. Алюшка подумала о том же самом и фыркает:
-Золушка!
-Да, - манерно отзываюсь я, подставляя вторую ногу, - Золушка на пляже. Интересно, а зимой что ей принц будет примерять?
-Валенки, - отзывается Аля. Мы хором смеемся. Вокруг так хорошо, что я перестаю на нее обижаться. Успеем еще насобачиться.
Упаковав меня в ласты, Валера уныривает вслед за Лешей. Пока они там изображают дельфинов, Аля быстренько вскакивает и проводит ревизию трусов и вокруг трусов. Потом обследует причал и обнаруживает сбоку хилую ржавую лесенку, по которой можно влезть обратно наверх.
-Вот здорово, а я уж думала, что придется потом плыть до самого берега и снова сюда чесать по жаре! - радуется она, - ну что, купнемся?
-Давай. Ты как, будешь прыгать?
-Не-е! Я слезу!
-Ладно, ты слезай, а я потом спрыгну прямо в ластах.
-Не потеряешь? - От Али уже осталась одна голова над краем причала.
-Нет, я прыгну, как аквалангисты в телевизоре, спиной вперед.
Я дожидаюсь, когда Аля выплывет из-под причала, чтобы не прыгнуть ей на голову и, шлепая ластами, становлюсь на самый край спиной к воде. Страшновато.
-Давай, - командует Алька снизу, и я опрокидываюсь с причала, подняв тучи брызг. Вода пропускает меня в глубину, я вижу над собой белое серебро поверхности и дрожащее пятно солнца прямо в центре. Выворачиваюсь поудобнее и, с упругой силой работая ластами, вырываюсь из воды, бодая солнце.
Аля визжит от неожиданности. Я вынырнула слишком близко к ней. Мы стоим рядышком в глубокой воде. Мне стоять совсем легко, надо только чуть пошевеливать ластами.
-Аль, я сплаваю далеко, ладно?
-Давай, только не тони, пожалуйста.
Я разворачиваюсь и, равномерно работая ластами, плыву по направлению к далекому городу. Да, плавать с ластами намного приятнее, чем босиком. И как-то не по-человечески, а по-рыбьи. Или по-дельфиньи. Когда плывешь босиком, то нужно все время делать одинаковые движения руками-ногами. А тут, шевельнешь одной ластой и несешься с изгибом в поворот, потом поработаешь двумя и набираешь скорость, - можно немножко проплыть, вообще не шевеля руками-ногами. А потом сильно оттолкнуться двумя ластами одновременно и плавно уйти в глубину. И выскочить обратно свечкой. Здорово!
Упиваясь своими плавниками, я вспоминаю, что многие из моих знакомых девчонок, которые ныряют ласточкой, тем не менее, не умеют плавать с ластами. Некоторые даже уверяют, что боятся утонуть. Наверное, есть в жизни справедливость!
-Эй! - доносится до меня слабый крик, - поворачивай обратно!
Я разворачиваюсь лицом к берегу и вижу, что уплыла я действительно далеко. На причале маленькая Алина фигурка машет мне рукой. А кричат ребята из воды недалеко от причала.
Я стою столбиком в воде и любуюсь косой. Синий Азов упирается в полосу светло-желтого песка. Над ней - полоса сухой травы, она выглядит отсюда, как нежная дымка. Кое-где ее разрывают плотные заросли камыша. А над травой - кудрявые шапки серебристого лоха обалденного оливкового цвета. Кажется, что листва такого цвета ни за что не даст тени, но это, конечно, не так. А еще в начале лета все деревья лоха усыпаны гроздьями ярко-желтых мелких цветков, пахнущих так, что кружится голова.
Справа среди зарослей лоха - крыши пансионата, откуда мы пришли, слева - беленые кубики пустой деревни. Еще я вижу прямо перед собой малюсенькую Алю. Она сидит на краю причала и машет рукой. А по бокам - малюсенькие коричневые фигурки ребят, которые с разгону ныряют в Азов, через минуту карабкаются по ржавой лесенке наверх и ныряют снова.
Налюбовавшись, я плыву обратно на спине, мерно взмахивая руками, и периодически переворачиваясь, чтобы проверить, не сбилась ли я с курса. Здесь, далеко от берега, свежо, - и мелкие волночки суетливо заплескиваются в нос и в уши. Я стараюсь дышать так, чтобы попасть в такт волнам, но, кажется, никакого такта здесь не существует. И почти при каждом вдохе приходится глотать горько-соленую воду. Оказывается, я уже устала. Вот, всегда так, - когда уплываешь от берега, то как-то быстро и незаметно. А обратно - приходится напрягаться.
Я все чаще переворачиваюсь, чтобы проверить, какое расстояние отделяет меня от причала. В конце-концов, озлившись, решаю вообще не смотреть в ту сторону, пока не уткнусь головой во что-нибудь. И тут же слышу совсем рядом с собой громкое фырканье. Одну секунду мне кажется, что сердце, выскочив из горла, утонет в соленой воде, и я его никогда не найду. В следующую секунду, резко повернувшись, я вижу в пяти сантиметрах от своего лица расхристанную Лешкину голову. И чувствую под водой ускользающее касание его тела.
-Фу, Леша, как ты меня напугал! Я думала - дельфин или акула какая-нибудь!
-Ага, белая. Людоедка!
-Да, ладно, я знаю, что белые здесь не водятся, - зависнув в воде, я придерживаю рукой сердце, - это, наверное, катран-людоед.
Лешка плавно изгибается и, двигаясь в толще воды, начинает легонько теснить меня в сторону уже близкого причала:
-Давай-давай, наверх, русалка. Мы тут уже переживать начали. Аля собралась бежать за спасателями в пансионат.
-Да я же недолго совсем плавала!
-Недолго? Мы уже пять раз замерзли и зажарились. Это тебе там казалось, что пять минут. А на самом деле, ты почти час в открытом море болталась. Давай, лезь на лесенку.
-Леш, ну ладно, ты думаешь, что я так обессилела, что даже не поднимусь, что ли? Ты лучше возьми ласты, а я за тобой залезу.
Поднявшись на причал, я вижу идиллическую картину - Аля лежит ничком на белых досках, а Валера острой щепочкой разрисовывает ее свежезагорелую спину.
Да, Лена, похоже, тебе здесь уже ничего не светит. И сильного волнения по поводу моего долгого отсутствия тоже не видно. На Алином лице выражение полнейшего блаженства. И кто-то еще час назад воспитывал меня за неподобающее поведение!
Грустя и злясь, я с удовольствием шлепаю холодными ногами по теплому дереву и, выбрав замечательное, ровное и просторное место без гвоздей и ржавых скобок, плотно ложусь на живот. Щека прижата к дереву, волосы разбросались по доскам. Я чувствую, как иссушенное дерево пьет с меня морскую воду, и стараюсь прижаться к причалу как можно большей поверхностью тела - плечами, локтями. Через пару минут переворачиваюсь на спину и сдвигаюсь на сухое. Как хорошо!
Леша сидит поодаль черным силуэтом, положив подбородок на колени. Говорить не хочется. Хочется быть. Солнце пытается влезть мне в глаза сквозь мокрые ресницы. Я прикрываю лицо ладонью, но рука безвольно съезжает на доски, а мне лень напрягаться и удерживать ее на глазах. После второго съезжания на лицо мне мягко опускается Лешина шляпа. Так намного лучше.
-Угу, - отзываюсь я благодарно. Со стороны Вали и Валеры слышится легкое копошение. Я лениво соображаю, тискаются они там уже или еще нет.
-Ну, что, в картишки, пока Ленка обсыхает? - слышится Алькин бодрый голос. Оказывается, я не то подумала про парочку, - Леш, давай, доставай карты. Один раз сыграем и пойдем дальше.
Из-под шляпы слышу, как ребята возятся, усаживаясь. Меня никто не трогает, и я радостно ленюсь, ощущая себя частью причала. Я думаю о том, сколько волн заливало эти старые доски из года в год. Сколько солнечного жара впитали они за свою долгую жизнь, прежде чем стали похожими на плотный белый бархат.
Отдав соленой воде и солнцу все свои первоначальные свойства, дерево превратилось во что-то совершенно другое. Я вспоминаю всякие деревяшки, которые с детства любила подбирать на берегу моря - изящные точеные безделки. Каждый год парочка таких селится на моем письменном столе - просто так, без всякой практической пользы - только, чтобы утешать меня в холода, когда колючий норд-ост царапает стекла снежной крупой. Несколько раз я пыталась что-нибудь сделать из них, но деревяшки оказывались не слишком прочными, и постепенно я поняла, что есть вещи, которые должны существовать сами по себе, а не служить в обязательном порядке подставкой для карандашей или пресс-папье.
Компанию им, обычно, составляет пара кусков слюды из глинистых прибрежных обрывов. На одних пляжах слюда попадается совсем белая, - колючие каменные розы, состоящие из мелких нежных чешуек. Если такую прозрачную чешуйку отслоить, она рассыпается в пальцах от самого легкого нажатия.
А в других местах, например, на пляжах в Курортном, слюда торчит из обрывов кристаллами размером с кулак или детскую голову. Цвет у нее желтый, как степной мед, а пластинки толстые, в радужных разводах, как потемневшее стекло. Если я находила гладкий геометрический кристалл, похожий на огрызок гигантского карандаша, то не могла удержаться от искушения и притаскивала его домой. Несмотря на явную и очевидную бесполезность.
Вообще, я с детства люблю все полезное. А всякие безделушки на шкафах и сервантах терпеть не могу, особенно в большом количестве. Считаю, что украсить интерьер лучше вазой, в которую можно поставить букет, чем статуэткой, собирающей пыль. Но, будучи непоследовательной, как и всякая женщина, даже совсем юная, терпеливо стираю пыль с высохших деревяшек, неровных кусков слюды с вкраплениями глины, пары обломанных раковин (найденных в море самостоятельно!) и шишек можжевельника, подобранных в Никитском ботаническом саду.
-Ле-енк, просыпайся! Поход продолжается! - судя по довольному Алюшкиному голосу, она снова всех обжульничала.
-А я и не сплю вовсе, - медленным языком сообщаю я. Собираюсь вкусно потянуться, но вспоминаю подружкины нравоучения и, на всякий случай, воздерживаюсь.
Медленно сажусь, пережидаю пару секунд, чтобы не закружилась голова и так же плавно встаю. А то иногда вскочишь быстро, и голова улетает так, что можно упасть обратно. Жара все-таки.
Аля, стоя на коленках, деловито упаковывает сумку. Проведя пальцем по губам, задумывается, извлекает из сумки гигиеническую помаду, мажется. Протягивает тюбик мне, но я отрицательно качаю головой. Похоже, я все-таки сплю немножко.
Леша уже увешался сумкой, ластами и, отойдя, вполоборота ждет, когда мы закончим копаться. Валера отбирает у Альки сумку, и мы покидаем причал. Я сонно замыкаю процессию. Замечательно, что на меня никто не смотрит, никто не пытается разговаривать, и руки у меня пустые. Можно брести в свое удовольствие просто так.
На берегу Валера уверенно ныряет в заросли сухой травы, выводя нас на еле заметную тропинку, и мы снова движемся вглубь острова. Что-то мы сегодня с утра ходим зигзагами. Хотя, это же здорово, что можно никуда не торопиться и ходить хоть кругами.
Немножко попетляв среди старых приземистых деревьев, тропинка выравнивается. Теперь мы идем почти посередине косы, параллельно обоим морям. Они так близко, там за деревьями, что я щекочуще чувствую их плечами и локтями - Черное и Азовское.
Деревья бросают на тропинку невесомую тень, прибитая множеством ног сухая трава не дает проваливаться в песок. В ветвях перепархивают воробьи. Так странно видеть их здесь, среди воды. Интересно, они летают в город? Летом вряд ли, а вот зимой, наверное, да. Здесь же никого нет зимой. Или почти никого.
Деревья уступают место заброшенным домикам. Мы входим в деревню, и нас обступает тишина. Нет тени, нет птиц, куда-то пропал шум моря. Только неподвижная плотная жара и беленые хатки с черными проемами выбитых маленьких окон.
Нет, какие-то звуки все-таки есть, но по контрасту с неумолкающим морем их поначалу просто не слышишь. Стрекочут кузнечики, и цикады равномерно произносят свое механическое "цик-цик-цик", как будто куют легкие жестяные монетки. Еще слышны наши шаги.
Мы идем медленно, чтобы не наступить на осколок стекла или ржавый гвоздь. Да в такой густой жаре быстро и не походишь. У стен вольготно разросся бурьян, в нем почти тонут низенькие облупившиеся лавочки под окнами. Расписные ящерки цвета песка и сухой травы настороженно следят за нашими передвижениями, подняв аккуратные головки, и, подпустив нас на метр, мгновенно исчезают в зарослях.
Я понемногу отстаю, заглядывая в темные провалы окон и дверей. Меня так и тянет зайти в один из домишек, но я боюсь порезать ноги. А еще не хочется обнаружить следы людей после людей. Ну, там, какашки, бумажки, объедки. Хотя, если логически помыслить, то зачем лезть в дом через все эти осколки, если вокруг роща и устроить туалет можно под каждым кустом. Мы вот, выйдя за территорию пансионата, встретили только рыбаков на причале. Так что прятаться здесь почти не от кого.
Выбирая места, куда можно без опаски поставить босую ногу, я аккуратно пробираюсь к домику. Рассохшаяся дверь висит на одной ржавой петле. Держась рукой за горячую притолоку, я останавливаюсь на пороге и, вытягивая шею, заглядываю внутрь. В жарком и душном полумраке (а мне казалось, что внутри должно быть прохладно) я вижу ржавую кровать с продавленной сеткой, посеревший деревянный стол у окна, покрытый рваной вытертой клеенкой, и беленую печь с двумя кругами из ржавых железных колец. На печи валяется пробитая алюминиевая кастрюля.
Одиночество, переполняющее деревню, здесь становится таким пронзительным, что у меня начинает кружиться голова. Хочется остаться здесь, упасть в него, как в воду и раствориться полностью.
Каждый год мы с родителями выезжаем за город в степь на машине. В зависимости от сезона - за шиповником, терном, степными грибами или желтыми тюльпанами. А больше - просто, чтобы подышать морским воздухом, настоянным на душистых степных травах. Потому что на Керченском полуострове, в какую сторону не отправишься, все равно уткнешься в море, даже если его не видно за пологими холмами.
Выйдя из машины, мы разбредаемся в разные стороны, разминая ноги. Папа, обычно, далеко от машины не отходит, покуривая папиросу и оттирая пятнышко на стекле или капоте. А я всегда стараюсь перевалить за ближайший холм, чтобы не было видно машины и родителей.
Ветер, свободно гуляющий по степи, глушит все звуки, и тогда мне кажется, что я совсем одна в мире. Это чувство намного сильнее в пасмурную осеннюю пору, наверное потому, что степь обрамляют совершенно пустые пляжи. И тогда меня охватывает ощущение, что я сейчас полечу. Не как птица - сама по себе, а скорее, как пух одуванчика, подхваченный медленным широким ветром.
И здесь, в безнадежно покинутом маленьком поселке ко мне приходит то же самое чувство, многократно усиленное. Негромкий разговор ушедших вперед моих спутников мне совершенно не мешает. Но, боясь, что кто-то из них обратится ко мне и разобьет ощущения, я не задерживаюсь надолго. Пусть то, что пришло, уйдет постепенно. Чтобы запомнилось на всю жизнь.
Ребята поджидают меня возле небольшого огородика у крайнего домика. За провисшей ржавой проволокой растет чудовищных размеров укроп, наверное, мне по плечо, а под ним по песку пластается пересохшая картофельная ботва.
-Ну, что, соберем урожай? - Валера присаживается на корточки и рукой раскапывает один из кустиков.
-Да ладно! - Аля недоверчиво морщит нос, - разве ж на песке что-нибудь вырастет?
-Да? А зачем же они, по-твоему, все это сажали? - и, к нашему удивлению, Валера тащит из песка длинные пряди корней, усеянные мелкими, с орех, картошечками.
-Ой, здорово! Я тоже хочу! - Аля кидается к соседнему кусту, - может, наберем с собой и напечем в костре?
Но Валера уже встал и отряхивает руки от песка:
-Аль, не надо, она для костра слишком мелкая, а с собой тащить неохота, нам еще до баржи добираться по воде. Лучше мидий наберем побольше.
Мы покидаем деревню, а вместе с ней и неподвижную жару, лежащую среди домиков, как огромная дремлющая кошка, и снова движемся налево, ощущая на разгоряченных лицах ветерок с Азова.