В которой ночная прогулка в новом платье кое-что расставляет для Оли по своим местам, а раннее утро внезапно знакомит ее кое с кем, кто вызывает в голове героини, помимо прочих тем для размышления ещё и мысли о сексе, для неё самой совершенно внезапно.
Место, где располагался красивый каменный дом в три этажа, с резным каменным гербом под центральной частью крыши - скрещённые топорик и якорь, с балконом, выходящим в сторону перекрестка, морвокзала и акватории порта, очень нравилось Оле ещё и тем, что ночами тут было уютно и безопасно. От недрёманных городских фонарей, от близости центра, от солидности здания городского управления сбоку. Это не тёмные переулки, что прячутся посреди ночных пустынных улиц. Тут в рассеянном жёлтом свете городской ночи постоянно проезжали автомобили, приятно, что не сплошным потоком; а налево, где располагался самый центр города и его главная площадь, кругом натыканы камеры и расхаживают патрули.
Так что, думала она, застегивая ошейничек на шёлковой шее Темучина, никакого особенного безумия, в обе стороны можно спокойно гулять в самое глухое время. И кстати, с балкона она видела, в ночи тут прогуливаются часто - одни и те же люди. Кто-то с собакой, кто-то сам по себе.
Новые босоножки, нет, скорее сандалии, поправилась Оля, спускаясь по лестнице с котом на руках, не постукивали, как возлюбленные Лориком шпильки - ступали мягко, изгибая и без того изящный выгиб подошовки. Ну, Тютина, в очередной раз восхитилась внезапной соперницей Оля, как точно все угадала. На шпильках конечно приятно покрутиться перед зеркалом, но идти по тёплому летнему асфальту, задевая упавшие с платанов сухие зубчатые листья и ощущать без всякой помехи, как трогают бёдра колыхания шелкового подола - для этого ей нужна другая обувка, поудобнее. Но чего тут удивляться, не зря Оля так прикипела к яркой и вроде бы несколько вульгарной подруге, уже понимая, что легкая вульгарность Лорика - скорее всего часть её делового имиджа, а сама она знает и понимает больше. Не понимала бы, решила Оля, не вела бы свои дела так успешно.
На улице Темучин встряхнулся и решительно потянул Олю в левую сторону, к морвокзалу. По правую руку медленно проплывала белая громада горсовета, мимо пологих ступеней вальяжно шествовал ночной патруль из двух полицейских.
Не о том думаешь, Краевская, одернула себя Оля, останавливаясь на перекрёстке, где сонно мигали светофоры, как её когда-то восхитил термин в правилах движения "бело-лунным светом" - дивное какое слово, само по себе поэма - бело-лунный...
Проехал негромкий автомобиль и она, подхватив кота на руки, перешла дорогу, там спустила его на асфальт, и Темучин, повернув острые уши, направился к пролому в заборе, ощутимо натягивая поводок.
А вот перед ним Оля немного заколебалась. Жестяной забор блистал в свете фонарей и чёрная щель в нем, проткнутая редкими точками дальних огней, казалось, источала мрак. Но кот уже перепрыгнул железную перекладину и поводок тёрся об нее, натягиваясь, так что Оля перешагнула тоже и, подтянув кота к ногам, встала в тени забора, прикрытая купой высоких шуршащих тростников. Она бывала тут днем и на закате, и серым утром до солнца, и поздним вечером тоже. Но ни разу не приходила сюда в самую сердцевину ночи, в глухое время между сутками. Читала когда-то, медленно вспомнилось ей, пока всматривалась в неровный, испятнанный светами ближний мрак и вслушивалась в ночные звуки - читала, что в самое глухое время ночи есть несколько секунд, когда мир останавливается совсем, проваливаясь в другое измерение. Именно в эти мгновения спят все, даже те, кому кажется - бодрствуют, потому никто не следит за границами мира, и оттуда, с другой стороны, из-за грани, могут проникнуть сюда чудовища.
Почему сразу чудовища, возразила воспоминанию Оля, сердясь, что оно пришло и - напугало. И тут же услышала ночные голоса жизни, отделённой от неспящего города жестяным длинным забором. Оказывается, тут тоже нет общего глубокого сна.
Плескалась вода, мерно шлёпая о бетонные закраины, шуршали сухие стебли тростника, отзываясь на совершенно незаметные дуновения ветерка, вдалеке громыхала цепка, по которой бегал сторожевой псинка у затянувшейся стройки, а через тропинку, влево, за небольшими руинами с осевшей на остатки стен шиферной крышей доносились мирные негромкие голоса и смешки. Кто-то полуночничает в пивном уголке, догадалась Оля, уже выбираясь из своего укрытия, чтобы уйти в противоположном направлении, вправо, подальше от людей. Там конечно, торчит "Пенелопа" и Денис может чего-то вдруг надумать по поводу появления нарядной Оли, но он скорее всего просто спит, а Темучин все равно волочет её к яхте. К возлюбленной своей подружке Марте со котятами. Надо же, как тихо себя ведут любители пива, но всё просто - наверняка сюда аккуратно заглядывают городские патрули.
Она шла тихо, придерживая кота и щурясь на серебряную чашу акватории, на которую изливала белый свет яркая луна, торчащая почти над тонкими мачтами вознесенной на стапеля "Пенелопы". И было ей слегка печально и почему-то - хорошо. От зарослей тростников пахло водой и цветами, а, да, там расцветают, обвиваясь вокруг длинных стеблей роскошные белые вьюнки, огромные, как в оранжерее. И надо бы думать о том, что случится дальше, ведь Лорик, наворотив со своей любовью, умудрилась все так изменить, что придется им всем это как-то расхлебывать (бедный Мишка, снова пожалела Оля бесхитростного мужа подруги), но сейчас, в сердце ночи, думать вперёд совсем не хотелось.
Босоножки тихо застучали по бетонному причалу. Яхту обойду, решила Оля, поодаль, а потом - мимо стройки вдоль воды и дальше сверну за нее и там проход, отрезок дороги, откуда можно выйти к набережной или в самый центр без всяких уже дырок в заборе. Может быть, пройдёмся по набережной. Или (тут она судорожно зевнула и поняла, зачем, собственно, вышла: не платье новое выгулять, а чтоб не ворочаться без сна в квартире, вернутся и Оля упадет, заснёт до утра, которое мудренее) - если совсем захочется спать, то вернусь уже городскими улицами, через площадь с памятником Ильичу.
Рядом с чёрным силуэтом Темучина ожидаемо материализовалась серая лёгкая тень. Коты встали, нюхаясь носами и подняв хвосты приветственными знаменами - огромный пушистый у Тимы, и тощий остренький - Мурочкин.
- Извини, - негромко, но строго ответила Оля на просительный мурк спутника, - будешь на поводке, а то ещё гоняться за тобой тут.
Кот смиренно отправился вперёд, а Марта-Мурка шла рядом, как плыла, мягко перебирая над асфальтом светлыми лапами. Иногда оба одинаково сторожили уши и поворачивали головы в одну сторону. Тогда и Оля смотрела туда же, так, на всякий случай.
Мимо тёмных иллюминаторов яхты прошли нормально, интересно, подумала Оля, без особого, впрочем, интереса, один он там или с Танюшей, вот ёлки же палки, неужели юная красотка всерьёз запала на практически пожилого дядьку, который к тому же ни разу не Индиана Джонс внешне. Или тут яхта - главное его достоинство? А Лорик, о-хо-хо, теперь понятно, почему так резко изменила мнение о новом Денисе. Не будь она заинтересована в том, чтобы подругу в новые отношения сплавить, то продолжала бы ругать неудельного мужичка, почти бомжа, считай. А так понадеялась, вдруг Оля влюбилась и наплюет на роман подруги и бывшего.
Но мысли эти никак не подходили странному, совсем для неё неожиданному волшебству места, которое днем вообще-то захламлено и не ухожено, и Оля постаралась их прогнать. Чего тут думать без конца, решила раздражаясь, все равно придется - делать. А сейчас ничего делать не получится, так что лучше и не думать.
С каким-то обострённым вниманием отмечая маленькие и такие неожиданные ночные красоты - одинокий стебель тростника у самой воды, обвитый роскошным вьюнком с крупными цветками - черный на фоне отчаянного морского серебра; длинную дорожку рыбацкого узенького пирса, уходящую, кажется, до середины водного пространства, тоже чёрную, резкую; белейшие и ещё отбеленные лунным светом лёгкие пролеты недостроенного здания с террасными балконами на каждом этаже - Оля совсем было свернула за угол, но тут Темучин заартачился и, приседая, упёрся всеми лапами, отказываясь идти дальше.
- Что? - удивилась Оля, - ну нет, на яхту не пойдём.
Но кот дёргал поводок и она, вздохнув, развернулась. Обратно, так обратно, а если начнет проситься за Муркой на "Пенелопу", придётся взять здоровяка на руки и унести. Снова через дырку в заборе.
Настанет зима, думала Оля, а кот мягко шёл, подёргивая хвостом, поднимал голову - понюхать ночной полумрак или коснуться носом носика Мурочки... зима с её жестокими ветрами, придется долго одеваться, выходя из дому, и вспоминать, как вот летом шла, шёлк трогал голые бёдра, ноги - босые совсем в этих открытых сандаликах. И покажется - так не бывает, это все странно, чудесно, и только в сказке. Но сказка вернётся, как возвращается каждый год, вот только ты становишься на год старше.
Снова, теперь уже по правую руку, показалась яхта и Оля мысленно попрощалась с ней, на всякий случай. Хотя, куда ей идти, пока ничего не решено и никаких осеняющих идей.
Марта-Мурка потерлась боком о чёрный атласный бок Темучина, в два прыжка оказалась на верхней ступеньке трапика, нарисовалась изящным силуэтом на горизонтальной мачте и исчезла. Тут же послышался требовательный котёночий писк. На меня даже не глянула, усмехнулась Оля, мягко утаскивая кота в сторону тропинки в зарослях, что ей моё новое роскошное платье.
Прислушиваясь к голосам за руинами, которые стали вроде бы громче и развязнее, она покинула открытое пространство и ступила на тропинку, думая, не взять ли кота на руки, а то запутается в поводке, если решит рвануть в сторону. Но Темучин целеустремлённо тащил её по тропинке, как хороший трактор, даже вытягивал шею, словно хотел к чему-то добраться как можно быстрее. И вдруг сел, у самого выхода, чёрным пеньком, еле видным в теневых крестах тростниковых стеблей.
Оля шагнула на тростниковую полянку, в привычную уже тень, тот небольшой её кусочек, образованный полу-оторванным и отогнутым куском жести, постояла секунду и подняла брови, с вопросом глядя на своего спутника. Чуть дёрнула поводок.
Было забавно думать, что кот специально привел её в угол, где жесть исписана цветными фломастерами и где сама она тоже расписалась, насчёт оранжевого стекла. Потом, за всеми этими бубновыми событиями - забыла. Напрочь забыла, что пролезая, надо проверить, ой, ну ладно, не так уж надо, но можно было... Наверное, решила сейчас, потому что бубновые события относятся ко взрослой важной жизни, и они - чреваты. А хлопоты вокруг цветных стёклышек - это всё детство и не обязательно. Не важно. Этим можно заниматься, а можно и нет. Можно отставить в сторону и вернуться потом, когда жизнь позволит.
- Вот ёлки, - с унынием прошептала Оля. Кажется, жизнь только что мудро подвела её к выводу, насчет Парфенона из спичек: начни уже жить Краевская, всерьёз, а свои цацки до поры убери в угол. Хобби оно и есть хобби. Забава.
Ей вдруг стало крайне важно, чтоб Темучин возразил, упёрся, не желая уходить, а ещё лучше - подал знак. Подвел ее к исписанной жестяной стенке. Мявкнул. Помурчал. Дёрнул хвостом, наконец! Но кот смирно сидел, ожидая, когда она примет решение. И когда Оля шагнула в проем одной ногой, послушно поднялся - следовать рядом.
Сама значит, думала сердито, качнувшись обратно и убирая ногу с перекладины, а-а, какой хитрый, то есть, к месту, где решение, ты меня привёл и тут - бросил. Решай, значит, Краевская, сама.
Проговаривая мысленные укоризны, Оля одновременно понимала, что это всё вроде бы игры, как те загадывания на всякие знаки вокруг, о количестве шагов, о том, что увидится, чтобы нечто сделалось или наоборот не стало делаться. Но стоящая вокруг живая, тёплая летняя ночь, полная лунного света, шуршания, кошачьих движений и бесконечного плеска моря, она просто вынуждала относиться серьёзно к тому, что солнечный свет мог называть игрой.
Ладно, подумала, уходя в тень и жалея, что снова бросила дома смартфон - как разглядеть, что написано; нагнулась, пытаясь увидеть новое в мешанине чёрных значков. И выпрямилась, услышав шаги. На расстоянии руки, в проёме, как в узкой рамке, нарисовался длинный силуэт, согнулась нога, перешагивая.
Оля кашлянула, обозначая себя, а то вдруг напугается, будет неловко. И узнала Дениса. По блику на бритой голове и смешным коротким шортам.
- А, - сказал, оказываясь совсем рядом и всматриваясь в темноту угла.
- Привет, - она снова кашлянула, от смущения голос сорвался, - мы тут, с котом.
- Ольга?
Она вышла на свет, который лил сверху фонарь в отдалении. Денис молчал, оглядывая её с высоты своего нескладного роста. Помолчав, сказал:
- Ого.
- Темучин, - Оля слегка потянула поводок, несколько расстроенная тем, что кот что? Вот это ей напророчил, что ли? Внезапность встречи как-то сразу расставила всё по местам - Оле захотелось оказаться дома, снять дурацкое платье и поскорее лечь спать. Ну или хотя бы валяться без сна, но чтоб сама по себе, без всяких необходимостей как-то себя вести.
Но с другой стороны, мелькнула мысль, а может, так надо? Очарован, потрясётся, разглядел, и она переедет на яхту, а Танюша помашет им, уходящим в светлые дали: он, она, кот и кошка с котятами...
- Как удачно, - Денис шагнул ближе, и Оля ещё потянула поводок, чтоб кот не запутался в ногах, - а я как раз хотел. Звонил даже. Я...
Он замолчал, из пивного угла послышался шум, мужской смех и женские взвизгивания, с мокрым грохотом плеснула вода, в ней фыркали и снова смеялись. А кто-то ещё затопал, приближаясь и свирепо цыкая тем, кто кажется, бежал следом.
И внезапно они двое оказались окружены, как Оле показалось, чуть ли не толпой. Тёмные, освещенные по макушкам, мужские силуэты, шумное дыхание, блеск глаз на почти невидимых лицах. Кто-то сморкнулся, другой выматерился добродушно, ещё один поднял здоровущую руку, суя Денису лопату ладони.
- Дэнчик, - пророкотал явно хмельной голос, - а шо ты тут? С тёлкой? Сышь, Дэн, я побазарить хотел.
- Шо ты лезешь, - вступил другой, тесня приятеля и подходя совсем близко, пахнул пивным перегаром, осматривая Олю сверху и с насмешкой заглядывая ей в лицо, - не видишь, Дэн занят.
Он прибавил ещё что-то, быстрой скороговоркой, Оля не поняла, но напряглась, услышав общий смех. Надо бы взять кота на руки, и уйти, но казалось ей - платье стало совсем коротким, не нужно бы нагибаться, пока они тут ржут.
- Нормально, Колян, - Денис тоже засмеялся, с готовностью подхватывая, - та мы тут... Случайно мы. То знакомая. Просто.
- А то смари, скажу Танюхе, - пригрозил Колян и снова все захохотали, словно удачно сострил, - ты блин донжуан просто, а?
Оля сильно натянула поводок, чтобы кот почти прижался к ноге.
- Сказал же - знакомая, - Денис снова засмеялся, теперь уже слегка натужно.
- Дайте пройти, - Оля накрутила на руку поводок и шагнула ближе к темным фигурам, перегораживающим проем. Успела неприятно подумать, а вдруг не пустят, но те расступились, шумно дыша и кажется, сдерживая смех. И тут, когда она с отчаянием уже представляла, как волочёт кота через железную перекладину, он там запутывается и придётся его, пыхтя, дёргать... откуда-то из глубины шуршащих тростников её окликнул чей-то голос.
- Оля!
И опять все как-то смято, быстро, она не сильно поняла, кто там вышел из постукивающих стеблей и что говорил парням, а те, посмеиваясь, говорили что-то в ответ, пока она перешагивала проём, и дёрнула платье, и подол треснул, разрывая шелковую прекрасную ткань.
- Бывай, Серый, - сказал один из троицы.
Шум стал удаляться, а она, оказывается, стояла снаружи и рядом стоял её роста мальчишка, держа на руках негодующего Темучина.
- На, - протянул кота, - а то все руки мне подерёт. Вон уже сцарапал. Я шнурок распутаю.
Оля приняла мягкую тяжесть и кот сразу же успокоился, обвис, свесил башку, наблюдая, как мальчик, опустившись на корточки, возится с петлями шлейки.
- Серёжа? - поняла она, наконец, - вот же! Я тебя не узнала.
- Та я тебя сперва тоже, - засмеялся мальчик, выпрямляясь, - ну что там, как твой брательник? Павлик, да?
- Он мой сосед. Но, ну да, получается, как братишка. А ты чего тут ночью-то? Это друзья твои?
Сергей оглянулся на тихий проём, пожал плечами под белой, в свете фонаря желтоватой как старая фотография, футболкой.
- Та чего друзья. Так, ручкаемся. А ты к Дэну приходила?
- Я? Вот ещё.
Оля так искренне возмутилась, что он засмеялся.
- А я дела всякие делал, в центре. Потом думаю, надо зайти. Ну вдруг ты. Вдруг напишешь чего. А с пацанами завис, и вот думаю, чо пехаря до скляного, надо уже ждать, автобус в пять пятнадцать первый. Ну лето ж. Тепло, нормально.
- А я написала, - Оля переступила босоножками и спустила кота с рук. Погладила по голове, чтобы не сердился за её беседы с посторонним, - не подписалась только.
- А я понял, - похвастался Сергей, - я ещё потому и пришел. Ты домой щас?
Оля кивнула. Мальчик поправил сумку, висящую на плече, оглянулся на дырку в заборе.
- Дэна не будешь ждать?
- Куда-то он срочно испарился, - язвительно отметила Оля, - и вообще, я его случайно встретила.
- Платье суперское, - отметил Сергей, - и тапки.
- А ты прям разбираешься, - поддразнила Оля, стараясь спрятать довольную улыбку.
- Та у меня ж сестра, на пять лет старше. Она мне всё детство спортила, своими тряпками та журналами. Я в ваших платьях разбираюсь патипа я гуччи с габаной.
- Дольче!
- Чего?
- Дольче и Габана, умник!
- А я пошутил. Пошли, тут фонарь дурной, совсем жёлтый. Цвет меняет. Я тебе покажу, чо нашел. Для Павлика. И пойду уже на автовокзал.
Он вытащил из кармана небольшой смартфон, оживил экран.
- Почти четыре. Нормально, скоро уже.
- Ничего себе скоро, - Оля замялась, потому что почти уже продолжила приглашением посидеть у неё, чаю выпить, но не стала.
- Погуляем тогда? - предложил Сергей.
Она кивнула и втроём медленно пошли через автостоянку, оставляя позади жестяной забор и спящие, блистающие под фонарями автомобили. За перекрестком на углу старого дома Оля остановилась.
- Кота надо домой. Пойдём, покажешь, что принёс, да?
В прихожей она включила свет и Темучин, освободившись от шлейки, проследовал в кухню, где сразу захрустел сушкой. А Сергей, раскрыв сумку, вытащил тряпочный сверток, растрепал края, разворачивая.
На ладони поверх светлой тряпочки лежал неровный кусок оранжевого стекла, бесформенный, со сколотыми краями.
- М-м, - Оля осторожно взяла в руки, покрутила, подняла ближе к свету - стекло зажглось отчаянным мандариновым колером, - по цвету прям идеально. Надо подумать теперь, чтобы поменьше резать и обтачивать, а то вдруг разобьется. Жалко. Цвет прекрасный.
- Ага. Ну ты думай. Я ещё поищу, но такого совсем прям нету. Из радуги не придумала ещё?
Оля помотала головой, струсив рассказать, что прекрасная пластина разбита на десятки мелких осколочков.
- Тебе сюда пойдёт, - тоном знатока объявил Сергей, - к платью. Жалко подол распанахала.
Оля, спохватившись, пальцами приподняла край подола. Покачала головой, сокрушаясь, но утешила себя:
- Попробую зашить.
- Жалко Ирка уехала, она шьёт супер. Ты спросила про пацанов, ну, откуда я, так Ромка с ней лазил, два аж года, они к нам вечно лезли. В гости значит. Ирка бывает, как разорётся, мне готовиться надо, а вы тут лазите, шпана городская, одно вам ото пиво баклажками. Ну и чо, вот она уже на втором курсе, а эти всё с пивом по углам.
- Правильная у тебя сестра.
Сергей пожал плечами. Оля унесла в комнату подарок, положила на подоконник, потом спрятала в шкаф, а то вдруг кот заинтересуется. Постояла, раздумывая, переодеться ли. Но дырка на подоле была почти незаметна, и она решила, а ладно. Прошла в кухню, прихватила со стола принесённую Лориком шоколадину в золочёной бумажке с импортными надписями. Усмехнулась, представив реакцию подруги - та закрутила с бывшим мужем, а Оля в ответ - уходит в ночь с мальчишкой на двадцать лет младше. Обоги, больше, чем на двадцать!
Выходя и запирая квартиру, все ещё под впечатлением мысленно озвученной разницы, поинтересовалась строго:
- У тебя девочка есть?
- Откуда, - усмехнулся Сергей, - я ж ишо мелкий, в сентябре пятнадцать. На меня девочки не смотрят.
- А ты? Смотришь на кого?
- Ну... - он отвернулся и стал спускаться по лестнице.
Оля шла следом, удивляясь себе: что за учительский тон? Это желание всё по местам расставить, конечно, а получается, как будто она струсила, как тот Дэнчик, который испугался парням замечание сделать, мол это не тёлка - раз, а ещё открестился, ой, да знакомая просто.
Но уже на улице Сергей нарушил молчание.
- Есть там одна. В девятом. В десятый идёт. Но она тоже не смотрит, куда мне, у неё крутые пацаны. Вечно.
- А ничего. Не успеешь оглянуться, через пару лет уже будешь, как те крутые. Время знаешь, как быстро идет.
- Шарлотта, - вдруг сказал Сергей.
Они шли по центральному променаду, фонари перемежались аккуратными платанами с кругло постриженными кронами, на лавочке возле салона с мобильными сладко спал юноша - в откинутой руке растрёпанный букет.
- Французская актриса. Фамилию забываю все время. Генсбург?
- Генсбур?
- Да.
- И что? Она тебе нравится?
Он кивнул, поглядел искоса и снова уставился на свои мерно шагающие ноги в разбитых кроссовках.
- Надо же. Она из другого совсем поколения. Не подумала бы. Что такой пацан может её знать.
- Кино было. Джен Эйр. Мать и Ирка убивались прям по нему. Сто раз показывали, так они сто раз смотрели.
- Я тоже смотрела. Хороший фильм.
- И ещё одна есть, я думал, то она же играет, в "Хеллбое". Не видела?
Оля покачала головой.
- Посмотри. Классные фильмы. Но там похожая, не она. Тоже красивая, но Шарлотта - она лучше. Ну, она, ну... ща...
Он замолчал, подыскивая слова. Оля ждала с деликатной жалостью. Ох, это привычное косноязычие. Сама была когда-то такая, может и теперь обходилась бы междометиями, возгласами и пальцем показать, если бы не временный учитель литературы, усталый и вечно раздражённый дядька, который ронял классный журнал из-под мышки и без всякого пиетета подвигал к себе ногой, чтобы легче поднять. Выслушивая однажды с кислым видом мучения очередного вызванного к доске старшеклассника, поднялся, прогнал того на место и выдал им монолог минут на десять, возмущаясь тем, что ни единого предложения, ни одной фразы вы "лбы, дубины стоеросовые" не можете до конца договорить.
- Неандертальцы, - бушевал, как же его, Евгений Павлович, да, - вам не понять, что работа вашего мозга напрямую связана с умением формулировать простые мысли! Простые, повторяю, обычные мысли! Тыкнуть пальцем умеет и мартышка. А вот связно произнести фразу, от заглавной буквы до точки, и высказать не одну её, а выстраивать таким образом всю свою речь - это вот - для человека думающего. Конечно, если вы не желаете думать, то по приходу домой вам достаточно диалога "жена, жрать" да "у кухне"!
Когда Евгений Павлович выдохся, то сел, с грохотом хлопнул журнал на стол и раскрыл его.
- Бойченков! Пока - точка. Вызову на следующем уроке, и если не сумеешь расширить обычный диалог, да-да, этот самый, насчет жрать и кухни, то есть, изложить его нормальными человеческими фразами, - единица тебе.
- Чего это? - вскричал оскорблённый отличник Бойченков.
А Евгений Павлович заработал себе прозвище (кликуху, тогда говорили кликуху, вспомнила Оля) Жена-жрать.
- Шарлотта, она вроде грустная такая, но если надо, упрётся. А Хеллбоя тёлка... ну, девушка то есть, красивая, но вечно кислая такая. Прям щелканул бы по лбу.
- Расшевелить, - засмеялась Оля.
Они уже выходили на площадь, та распахивалась под ногами, через сотню метров снова сужаясь в кусочек нарядной улицы, в конце которой виднелось море за дорогой и домами.
- Ну да. Поэтому Шарлотта лучше. Вы похожи.
- Мы? - Оля споткнулась от неожиданности, - то есть, я что, я похожа на Шарлотту Генсбур?
- Ну да, - удивился Серёжа, - ты такая же. Красивая.
- Ну-у... Нет, если ты про Джен Эйр, то, может быть, ты в курсе, что в книге она описывается совсем некрасивой такой девушкой?
- А книга есть? - удивился Сергей (и Оля закатила глаза, стараясь, чтоб не заметил), - не, ты не понимаешь. Я про Шарлотту как раз. Я ещё видел фильмы с ней и у меня постер висит, в комнате. А вы когда сидели там, в кустах.
- В кустах?
- С пацаном своим. Бутики ели.
- А-а-а...
- Я увидел, думаю, нифига ж себе. На пирс пойдем?
- Пирс? А, пирс. Пойдем, да.
На пирсе уже сидели рыбаки, отвернувшись, смотрели на свои в тихой воде яркие поплавки на концах длинных удочек. Оля и Сергей прошли в самый конец, встали у холодной решётки, глядя на воду, такую гладкую, будто она - полированная стеклянная пластина. И Оля снова вспомнила радужные осколки по всей прихожей. Такая символика - все разлетелось, разбитое сунутым в дверной проём букетом. И мало того, что разбилась радуга планов и надежд, так ещё и ползать убирать пришлось ей самой - на коленках. С другой стороны, мысленно возмутилась Оля, переминаясь усталыми ногами, убирала не просто так, а заботилась о коте, а то бы наплевала и валялась на раскладушке, рыдая и жалея себя. И - платье. Бестолковая Лорик, ну зачем натворила дел, ведь сама же - хороший и правильный человек, и так было с ней хорошо. И Лорику с Олей тоже.
Не она это, тяжело подумала Оля, сжимая и разжимая пальцы на холодном влажном поручне, просто её подруга не понимала, куда суётся. А может быть, как раз у них всё и сложится? Как я могу судить, я же не Лорик златокудрая, может Денис очарован и... И что? Влюбился и стал другим? Перестал быть собой?
За спиной плеснуло, зашевелилось и вдруг кто-то коротко, но требовательно мявкнул. Оглянулись вместе.
Ближайший к ним рыбак, согнувшись над леской, снимал с крючка рыбешку. Потом присел на корточки и бросил полосатому коту, который, оказывается, дежурил неподалеку. Кот, задрав башку, мгновенно потащил подаренную добычу за пузатую причальную тумбу, устроился там - только хвост виден.
- Такие вот попрошайки, - улыбнулся рыбак. Среднего роста, в замусоленной кепке, низко надвинутой на загорелый лоб, в мятых штанах и линялой ветровке на голое тело. Рукава ветровки были закатаны, и Оля с некоторым удивлением рассмотрела густую татуировку - от запястья вверх, словно ещё один рукав. Цветной, в завитушках. Как-то не сочеталась она с внешним видом затрапезного рыболова. На загорелом лице блеснули глаза. Оля смутилась, поняв, что рыбак отметил её интерес и улыбается. Быстро отвернулась, а тут Сергей тронул её локоть, показывая лицом налево, за щётку растущих на каменном закрытом молу деревьев:
- Солнце.
Деревья просвечивали густой листвой на фоне, который с каждым мгновением становился сочнее, глубже, насыщался алыми и оранжевыми оттенками. И облака над ними подёрнулись алым, а круглые высокие их макушки все ещё дремали в перламутре уходящей ночи.
- Воон! Как кот.
Оля проследила по направлению пальца. Толстое облачко оторвалось и висело само по себе, наливаясь пылающим оранжевым светом. Такое... такое вроде бы бесформенное, но если...
- Да. - Она мысленно увидела принесенный мальчиком кусочек стекла. В нём и убирать ничего не надо, оказывается. Правильно сделать оплётку и каждая проволочка будет полоской на толстой спине, а хвост - он плотно обернут вокруг уверенных лап.
Кот увиделся так ясно и был таким правильным, настоящим, что Оля засмеялась и срочно захотела домой. Ну и пусть это не её настоящий дом, но пока она там, она - сердце старой квартиры, её душа. Уж Хальку сделать она успеет.
Рыбак улыбался в ответ, и она поняла, смеется, снова глядя ему в лицо. Смутилась, отворачиваясь. И дождавшись, когда солнце покинет лиственную свою колыбель, тронула Серёжино плечо.
- Пойдём? А то пропустишь автобус.
Мимо рыбака прошла, неловко взглядывая, и привычно успела показниться, никогда не умела улыбаться просто так, а ему вдруг захотелось улыбнуться. Но поздно, не оглядываться же.
Серёжа шел молча, она было примолкла тоже, совсем усталая, но на каком-то шаге, глядя на ровненькие плитки под ногами, взяла и рассказала ему - о ремонте в чужой квартире, о побеге из дома и от мужа, том, что идти некуда, а видимо скоро придется. Пошутила, завершая рассказ:
- Хорошо тебе - построил в огороде халабуду, и можно туда переселиться, если в доме никак.
- Там нет электричества, - серьёзно сказал Сергей, тоже разглядывая плитки, убегающие под подошвы - тёмно-красные, кирпичные, серенькие, снова красные, - и воды. Так, заночевать летом для прикола.
- Да я шучу.
- Да? Другая плакала б. Батя уходил с дома. На месяц всего. Так мать орала так, что вся улица на ушах стояла.
- Ругалась?
- Не. Плакала типа. Это Ирка потом ругалась, орала на неё, чтоб не позорилась.
Сергей усмехнулся, сунул руки в карманы, топыря острые локти.
- Тогда я почти всё время, в халабуде той. А холодно ещё было, апрель, Ирка прибегала и орала уже на меня, чтоб не заболел, значит. Тащила в дом.
- Мне твоя Ирка нравится все больше и больше, - Оля представила себе старшую сестру худенького Серёжи, и та вдруг оказалась похожей на Лорика.
- Та, - неопределенно сказал мальчик, потом засмеялся, - я орал в ответ, конечно. Когда совсем уж доставала. Потом сидели вместе музыку слушали. А потом батя вернулся, прощенье просил, ну тут уж они на него наорали вместе. Аж мне стало его жалко. Хотя дурак, конечно, я эту девку знаю, которая с ним тогда. Совсем тупая тёлка, в управлении в столовой работала. Комедия, в общем. А Сашка на тебя глаз положил.
- Что? - Оля, сбитая с толку, попыталась разместить в орущей семье мальчика ещё и неведомого Сашку.
- Ну на пирсе, - Серёжа встал, махнул ладонью по затылку, стряхивая сухую веточку, что спланировала из кроны старого платана, - пришли уже.
- Подожди. Этот, с татуировкой?
- Угу. Я видел, он сразу повёлся, как мы пришли.
- Ёлки! Ты всех знаешь, получается!
Когда успел, хотела шутливо-сердито вопросить Оля, тебя пятнадцать лет назад в природе ещё не было, а нынче - со всеми ручкаешься, всех по именам знаешь, но не спросила, парень и так переживает, что малолетка.
- Ну... Его знаю, да.
Он замолчал и Оля, краснея от того, что её ответный интерес мог быть парнишкой отмечен, поддразнила:
- Не верю. Завтра специально подойду, передам от тебя привет. Александр, да?
- Его завтра не будет, - безмятежно возразил Сергей, - и послезавтра тоже. Последний день.
- Ну и ладно, - Оля изо всех сил старалась не показать, что неожиданно для себя сильно расстроилась, - так. Тебе телефон дать мой? Давай номер продиктую, сам позвонишь, я тебя в контакты. А то все эти твои друганы на морвокзале, не очень мне удобно шастать там, читать настенную живопись.
***
Дома было отдохновенно тихо, хотя за толстыми стенами уже начинались какие-то утренние звуки. Совершенно усталая Оля скинула перламутровые прекрасные босоножки, погладила пальцем запылённые ремешки и по своей привычке продлевать момент любования новой обувью, оставила не на полу, а на полочке вешалки. Потом побрела умыться, на ходу упрекая себя за это вот машинальное "дома", какой уж дом, надо говорить хотя бы "в квартире" ...
Темучин спал на подоконнике, для разнообразия внутри комнаты, а снаружи, на плетёном коврике белела его миска, самая маленькая, любимая, с погрызенным плоским ушком, чтоб удобнее браться рукой. С самого детства кот приноровился таскать её по полу, хватая зубами за это ушко. И валялись рядом уже потемневшие кусочки консервов.
- Олух, - снимая платье, попыталась рассердиться Оля, - да как ты её туда протаскиваешь, миску эту? И зачем?
Но кот даже не поднял башки, а она, осенённая, решила поставить ему туда дополнительную миску - делов-то, ну если нравится ему вкушать под шелест платановых листьев.
Но это все потом-потом, и мандариновое стеклышко потом, и даже перекусить чего-то потом, а сейчас упасть и спать. Только телефон отключить, чтоб никто-никто.
Оля свалилась плашмя, закидывая за голову руки и вздыхая, отгоняя старательно мысль о том, что такая прекрасная и такая простая радость связана именно с понятием "я дома", а его скоро и не будет. И вдруг, одновременно с внезапным воспоминанием о татуированном рыбаке с весёлой улыбкой в тени мятой кепки, пришло желание. Да такое сильное, что сон, испугавшись, порхнул и исчез, оставляя Олю лежать с широко открытыми глазами.
- Ёлки-палки, - пробормотала она, глядя в светлеющий потолок и пытаясь припомнить, когда же накрывало её именно так, с эдакой свирепостью - казалось, поставили под густой тягучий душ из сладчайшего мёда, и вязкие струи стекают, щекотно покрывая кожу. С поверхности кожи щекотка утекала в самые тайные места и становилась раздражающей, хотя и приятной. Как бывает чешется там, куда не дотянешься, а потом всё же дотягиваешься и - хорошо, отлично и прекрасно. Вот только сейчас, понимала Оля, никакого результата не предвидится, разве что сбросить напряжение самой, но этого не хотелось, да и сил не было.
Вот бы пришёл... Открыла бы двери, и дальше, да наплевать, что и как, главное, чтоб пришёл...
Она резко повернулась к стене, злясь и одновременно удивляясь. Злилась на вечную несвоевременность собственных женских желаний, которая и оказалась виноватой в том, что к сексу Оля быстро стала относиться прохладно. Тогда она ещё не понимала, что манерные вздохи мужа, его выразительно возведённые к потолку глаза ответом на её внезапные ласки, когда подходила - прижаться к спине, поцеловать у основания шеи в раскрытом вороте рубашки - это всего лишь очередной повод довести ее до расстройства. Тогда она думала, что ему и правда не нравится, и постепенно остыла, отвыкла и секс стал таким - регулярным и одинаковым, как зубы почистить на ночь. И оказалось, Денису так тоже не нравится, посетовав, он записал её в холодные, не страстные, не сексуальные. На том и успокоился, а Оля согласилась, хотя было обидно, конечно.
Боже мой, подумалось ей сейчас, когда, устав разглядывать стенку, она снова резко крутанулась, вытягиваясь изо всех сил и закидывая руки за голову, так может, у него постоянно на стороне был кто-то? А иметь страстную жену - так неудобно, а вдруг она начнет кидаться на всех подряд... Тфу ты, паршивые мысли, даже если оно так, не нужны сейчас.
Но оказалось - нужны. Мысль о том, что муж сознательно и намеренно обкарнывал её, сотворяя послушную домашнюю бабоньку, чтобы самому иметь больше свободы, ничем не рискуя, оказалась такой жестокой и холодной, что приступ желания неумолимо пошел на убыль.
И Оле немедленно сделалось его жалко.
Что за дурная жизнь, выругалась она, сворачиваясь клубком и пытаясь устроить руки под подушкой. Когда хочется самой и могла бы эх-х-х, поразить и увлечь, так пусто вокруг и некого. А появится - обязательно возникнут какие-то дурацкие препоны, да хотя бы её личная неуверенность в себе и память о том, как фыркал Денис, когда разлеталась к нему... Вдруг этот некто тоже фыркнет. И что тогда? Кидаться ко всем, в надежде, что таки найдется? Не фыркающий. Отзывчивый...
Тут Оля фыркнула сама. Слово прозвучало смешно, и она тут же соскучилась по Лорику, с которой вдвоём в удовольствие безвредно злословили, награждая кличками окружающих, в основном ухажёров Лорика. Некоторые слова становились их личными мемами, как прозвище Бэжевый, приклеенное Лориком к одному постоянному покупателю, который каждый месяц выбирал себе новый одеколон, приходя к прилавку в отчаянно наглаженных одеждах светлых тонов. Отзывчивый, в смысле, безмерно сексуальный - тоже отличное слово, чтоб сказануть на людях и потом вдвоём расхохотаться.
А ещё я удивлена, напомнила себе Оля, торопясь додумать, потому что глаза неумолимо закрывались, и тело, которое десяток минут назад казалось утонувшим в жидком щекотном меду, теперь просто расплывалось, теряя очертания - от общей усталости. Удивлена не тем, что восхотела, тут впору удивляться, что второй месяц не думала о сексе, а тем, что прошибло её в сторону парня, у которого разглядела одну только татуированную руку, и ту не в деталях. И ещё разглядела заботу о полосатом коте. Маловато как-то, чтоб эдак обуяло, а вот поди ж ты.
Превозмогая усталость, Оля села, глядя поверх спящего кота в окно. А вдруг он ещё на пирсе? Может, вернуться?
И снова легла, понимая, для неё это чересчур. Слишком много страхов следуют за этим "вдруг". Уже совсем утро, там люди, и вообще, вдруг он пожмёт плечами, пока она там станет мяться, бекать и мекать. Уметь бы как Лорик - бедром и глазом. Но тут же и понимала: что с внешностью Лорика выглядит гармонично и привлекательно, у нее может сработать совсем даже наоборот.
И почему я сама не взяла телефон Сергея? - вопросила она потолок, одновременно с некоторым злорадством отметив, что так и не успела заняться побелкой, Лорику придётся искать мастера, хлопотать. ...Позвонила бы ему, сейчас прямо, и узнала бы всё. Про этого Сашку. А теперь жди, когда сам соизволит.