Не очень воспринимается на слух - абрикосы цветут. Сакура - поэтично. Цветки сливы, опять же. Или - яблони в цвету...
Но я видела, как цветут абрикосы. Если честнее, то одновременно цветут абрикосы и миндальные деревья.
А перед этим - кусты форзиции. А чуть позже миндаля - персиковые деревья, вишня, яблони, слива.
Форзиция открывает весну. Распахивает дверь в нее желтой бессовестной ногой. Нагой ногой. Босой. Нет листьев, вообще нигде нет листьев. Ветки-ветки-ветки и - огромный ярко-желтый куст - кистью в солнечной краске.
Она хороша. Щедра и неприхотлива. Растет скромно весь год, листья и листья. Я даже не помню, какие у нее плоды. Но ранней костлявой весной, которая выползает из зимы выздоравливающим больным - подышать солнечным воздухом - форзиция откровенна и смела. Не боясь, роскошествует в одиночестве. А за душой-то - ничего, кроме цветов. Люблю.
И за ней, скоро-скоро, - абрикосовые деревья. И - миндаль.
Кокетство сплошное. Абрикос - черные корявые стволы, мелко и суетно изломанные ветви - пальцы в отчаянии. И для чего? Чтоб цветы оттенить, конечно.
Тысячи, миллионы одинаковых совершенств. Будто пришедших из рисунка. Квинтэссенция цветка, душа его, суть. Пять белых лепестков, одинаковых вокруг точечной серединки. Чуть прогнутых крошечными полупрозрачными ладошками - розовеющими, будто просвечивает сквозь живой фарфор нежная и сумасшедшая цветочная кровь.
И - кипень их. Нет листьев. Лишь кое-где в пене - черные суставы ветвей - локти, кусок плеча, палец. Купание черного в нежном.
А потрогать ветку - приятно плотна на ощупь цветочная кожа. Как губы, что надо целовать. Не завянет от прикосновения, кажется, чуть скрипнет даже упрямо.
Рассматривая один цветок-совершенство, отрываешь взгляд и - видишь ветку. Совершенства множатся. Видишь - дерево. Запрокидываешь голову, ловя губами и кожей паутины запаха, который везде и - от ближнего - вдаль-вдаль, уже не видя деталей, но зная, что до самой верхушки все белое, с чуть заметным на краю зрения розовым - эти цветы. Может, это один цветок? Морочит нам голову? А есть разница?
Пусть так, как он хочет.
Опускаешь взгляд и смотришь вдаль - совершенства множатся - деревья, деревья, деревья. Цветут. По-над пыльным асфальтом, в маленьких двориках, вываливаясь над забором и метя кружевными рукавами беленые стенки и шиферные крыши.
И - миндаль. Опять же - кокетство. Горький миндаль. Отцветет, созреют аккуратные конопатые лодочки орешков - множество великое. А съесть - нельзя, горечь. Редко - сладкий. Во дворах, за заборами, у хозяев. Или там, где раньше был двор и дом, а остался пустырь и пять деревьев, обязательный набор - вишня, грецкий орех, абрикос, миндаль, кусты смородины или ежевики.
А горький - везде. Ему позволено. Потому что цветы - тоже богатство. Совсем такие же, как у абрикоса, может быть, чуть розовее. И еще чуть розовее. И - розовые. Нежно-розовые. Глазами - съесть! Все и немедленно. Объесться и умереть на месте, на блаженном вдохе, заблудившись в запахе меда, где уже потерянно жужжат пчелы. Думаю, они лишь делают вид, что трудятся. А на самом деле просто обалдело летают среди белого, розового, просвечивающего, светящегося, ароматного - кайфуют, в общем.
Когда цветет миндаль и абрикос - города нет. Есть вороха нежнейшей пенки - везде.
И старые стены, с которых отваливается скорлупа побелки, старые крыши пятнистого древнего шифера, старые калитки и заборы, чье дерево не крашено сто лет и посерело лет пятьдесят назад - все мило. И навсегда. Потому что весной, вот уже совсем скоро - зацветут миндаль и абрикосы и, не боясь испачкаться - прислонятся, облокотятся, расположатся и раскинутся - бесстыдно и в своем праве, как греческие девушки с мраморной кожей, и, смеясь и болтая, позовут тебя.