Черкиа Елена : другие произведения.

Ами-Де-Нета

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.04*5  Ваша оценка:

  Елена Черкиа
  
  
  Карты мира снов
  
  роман
  книга вторая
  
  Ами-Де-Нета
  
  
   Глава 1
  
   Подано к обеду принцессе Неллет
   Салат из листьев пай, сдобренный живым маслом койен-ореха.
   Жаркое из кусочков кролика, маринованных в пряностях и семенах первого летнего сбора.
   Мягкие лепешки из жареной манны, смешанной с толченым картофелем.
   Семь фруктовых цветных напитков, подслащенных жидкой смолой и сгущенными соками.
   Три десерта - ледяной касур с орешками, теплый мин с кусочками сушеных фруктов зимнего урожая, горячий хмельной самай, сброженный с высушенным листом последнего зимнего сбора.
   К салату и горячему держать на столе семь видов небесной соли, три вида толченого перца, две горчичных пасты, чашечку теччума из вяленых томатов.
   К напиткам держать на столе:
   С красным туамом - мелкие хлебцы из белой пшеницы;
   С оранжевым хоммом - подсушенные ржаные пластинки;
   С желтым цитроном - шарики из теста фрум;
   С зеленым сминном - овсецовые хлопья;
   С голубым лекети - палочки черной корицы;
   С синим го - жареные лепестки из молотой коры
   С фиолетовым сванни - крошеные воздушные сухарики.
   К десертам держать на столе пластинки серой муки из высушенной манны сбора семи лет тому.
  
   Женщина обвела глазами полукруг девушек и жестом велела приступать к сервировке. Те молча принялись за работу, скользя между колонн и мелькая за ажурными перегородками, где раскинулся низкий стол, изгибаясь широкой поверхностью так, что можно было сидеть на подушках и коврах в уютных углублениях изгибов или на их вершинах.
   Самый большой изгиб охватывал двойное место с заботливо прислоненными к стене узорчатыми подушками так, чтобы пара едоков была почти окружена плоскими тарелками и высокими серебряными сосудами.
   Илена, поднося длинные блюда с нарезанным салатом, всякий раз быстро взглядывала на подушки, пытаясь угадать по вмятинам и углублениям на переливах цветного шелка, как именно полулежала за едой принцесса, и где рядом с ней расположился ее весенний муж Даэд, который так неожиданно для всех не исчез, проводив великую жену в летние сны, а остался, по ее приказу.
   Но подушки после каждого обеда и ужина тщательно проветривались и заново взбивались, она сама уносила их чистильщикам, которые прополаскивали нежнейшее перо, заново набивая цветные чехлы. Так что, лежали всякий раз как новые, круглились узорами и рисунками.
   - Илена, - строго напомнила старшая, - жаркое. Помоги подругам.
   Девушка поправила плоский подносик с горкой пахнущих свежим дождем листочков и ушла, не оглядываясь, за полукруг колонн к загородке, где на вычурном кованом очаге томилось в бронзовом котле горячее мясо.
  
   За обедом Даэд сам подавал Неллет блюда, на которые она указывала. Принцесса медленно ела, прикрывая глаза, вдумчиво пробовала, макая в пряную подливу тонкие хлебные пластинки. Кивала ему, приглашая отведать всего, что стояло на изогнутом низком столе. За колоннами текла, изредка умолкая, тихая музыка, выпевали тоненько дудочки, их сменяли дрожащие звуки тугих струн ашели.
   Устав от работы, когда с самого утра после легкого завтрака принцесса рассказывала, а Даэд записывал, они почти не разговаривали. И глядя, как опускаются веки, опушенные темно-золотистыми ресницами, Даэд знал, после десерта и напитков принцесса заснет, а он отправится в свою маленькую келью на витке советников. Там все стены заставлены полками, туго набитыми свитками и переплетенными вручную книгами. Шло яркое лето, полное солнечного зноя и тяжелых грозовых облаков, и Неллет все чаще засыпала надолго, просыпаясь, рассказывала о снах, их записывал дежурный страж, и Даэд тоже писал, в отдельные свитки. Их он уносил с собой в келью, перечитывал, вписывая чернилами другого цвета в специально оставленные пустоты свои воспоминания и замечания.
   - Добавь в хомм щепотку соли.
   - Что?
   Неллет указала на ряд серебряных солонок с горками от белого, как снег цвета до почти черного с буроватым оттенком.
   - Возьми розовую. Соль первого зимнего месяца, из сердца холодного урагана. Того, что случился пятнадцать лет назад. Немного, на кончике ложки.
   Даэд послушно зачерпнул крошечной ложкой с витой тусклой ручкой, всыпал в кубок, и оранжевая жидкость вспенилась, роняя на скатерть легкие хлопья. Отпил, жмурясь. Язык защипало, в глаза кинулись слезы.
   Неллет рассмеялась, когда он откашлялся, промычал что-то и снова хлебнул, уже от души.
   - Вкусно.
   - Хорошо. Ты наелся?
   Он обвел глазами стол, полный тарелок. Кивнул, немного помедлив.
   - Ты хочешь чего-то еще? - она уловила паузу.
   - Рыбы, - Даэд не хотел говорить, но сказалось само, - той, что жарили мы на костре. Рыба и сок тех плодов, помнишь, желтые такие. Соленые с кислым. Извини.
   - Я понимаю. Там осталась настоящая роскошь, да? Но подумай сам. Там было еще богатство. Мое здоровое и сильное тело. А здесь, чтоб насытиться ощущениями, мне нужно получать их. В других видах. Я не могу побежать босиком.
   Она отвечала шепотом, хотя их совместные, уже не весенние, а летние трапезы, не сопровождались вниманием стражей дневных и вечерних часов. Сейчас Даэд ударит в гонг, потянув за шелковую веревку, и это будет значить, что трапеза окончена, принцесса покидает пиршественный покой на руках мужа, и девушки могут заняться уборкой, а страж займет свое место напротив шатра, нацелив перо в развернутый свиток.
   - Прости, - снова сказал Даэд, отставляя пустой кубок, - все было очень вкусно. Давай, я отнесу тебя в постель.
   - На моем столе вещи и еда трех миров, Дай. Металлы островного королевства, изначальные злаки и семена. А еще - подарки небесной пустоты. Подарки первого ряда, как эта свежайшая крольчатина. Второго ряда: хомм, свани, синий го - выращены из семян, принесенных ветрами. И третье - подарки из мира снов. Как этот желтый цитрон, от которого ты смешно морщился.
   - Значит, все тут не просто так, - Даэд склонился, удобнее устраивая принцессу на постели, уложил по шелку бледно-золотистые пряди волос, блестящие так же, как драгоценная вышивка. Вчера он сам вымыл их, осторожно перебирая прядку за прядкой.
   - Даэд...
   - Что, мой лепесток?
   - Посиди рядом, держи мою руку. Я буду спать новый летний сон. Еще трижды по три заката и, может быть, я... нет, мы с тобой...
   Шепот становился тише и тише, потом исчез, став меньше, чем еле слышный шелест муаровых занавесей.
   - Да будут сны великой Неллет легки и бестревожны, - Даэд наклонился, касаясь губами бледной щеки с пятном легкого румянца.
   - Да будут сны великой Неллет легки и бестревожны, слова весеннего мужа перед ложем принцессы, - подхватил за колыханием ткани ломкий голос кенат-пины, - он уходит, оставляя принцессу наедине с летним сном двадцать пятого дня месяца грозовых облаков Джунна, первого месяца лета.
  
   В свое маленькое жилище Даэд спустился, не заметив, шел ли по внешним ступеням или в одно мгновение пролетев шахту подъемника. Закрывая дверь, окинул невидящим взглядом уже привычные полки у стен, цветочные горшки с лианами, сползающими к самому полу, небольшой столик, над которым висело полотно с искусно нарисованным внешним небом, полным ярких облаков, и тяжелую штору, скрывающую узкую койку.
   Потеснив тугие свитки, бережно уложил новый. И откинув штору, сел, а потом, скидывая мягкие сапоги, лег навзничь, устраивая затылок на согнутых руках. В летние сны принцесса все чаще уходит сама. Иногда ему позволено лечь рядом, но чаще улыбка и кивок отсылают его в келью, и ему только ждать, когда же призовет обратно. Пройдет лето, осенними днями она станет просыпаться все реже, а после наступит зима. Бывали зимы, когда принцесса не просыпалась ни разу. И это хорошо для Башни, потому что зимнее пробуждение связано с кошмарными снами Неллет. А потом придет весна. Новая.
   Даэд резко сел, потирая горящее лицо, намеренно сильно, до боли прижимая к скулам пальцы. Мог ли он хоть что-то изменить в заведенном устойчивом распорядке, который длится так долго? Он и сам был рожден этим распорядком, но вырвался из него, чтобы уйти с Неллет в самое начало, и там, сломав прежний порядок, совершить главное изменение. И теперь оно превратилось в размеренный свод правил и ритуалов, и он снова заключен в неумолимый круг, который не разорвать! Скорее разорвется голова, мрачно усмехнулся, вспоминая, сколько мыслей он обдумал, отвергая одну за одной в попытках найти выход. Потому что теперь, после жизни на острове, ему отчаянно хотелось вырваться в какую-то, не прежнюю и не теперешнюю, а совершенно другую, новую жизнь. С Неллет. Лучше всего такой, какой она была там. Но даже если нет, все равно!
   В голове снова прозвучали ее уже сонные слова. Может быть, я. Или нет, мы с тобой... Может быть. О чем хотела сказать, но не стала? Время летит так быстро.
   Сидя на краю койки и расставив босые ноги в холщовых широких штанах, Даэд представил, как они с Неллет бросаются с края Башни, туда, в небесную пустоту. Вест говорил когда-то, никто не знает, что там внизу, под иглой, в нижнем тумане. ...Кое-что об оставленной земле Даэд узнал. Неважно, что это оказалось страшнее любых кошмаров. Важно другое - она там есть, земля. Была когда-то и где-то. А значит, упрямый болтун Вест в чем-то был прав. Есть возможность жить другой жизнью. Может быть, страшной, но главное - другой. Выбор есть.
   - У меня, - вслух ответил он своим мыслям, - а у нее?
   Он снова лег, глядя через ресницы на невысокий мерцающий потолок. Усталый от работы со свитками, от тяжелой учебы и обыденных бытовых дел в покоях принцессы, от собственных переживаний и попыток придумать выход для них обоих, почти засыпал, и как всегда, в голову пришел голос Неллет, повторяя то, что она ежедневно рассказывала ему для тайных записей в книге об острове Ами-Де-Нета.
  
   ***
  Книга исхода
  
   Будущая королева Ами росла в садах острова Ами-Де-Нета, что расположился посреди Зеленого океана, и северо-западный край острова смотрел в сторону далекого и большого материка Зану, а к югу два мыса, обрамляющие великую Лагуну, указывали направление к архипелагу тысячи островов, что рассыпались цветными камнями по огромной морской глади.
   Это было спокойное и безмятежное детство. Ами училась вместе со старшими братьями, их было пятеро, и каждый год один из них покидал цветущее королевство, отправляясь на материк или архипелаг, чтобы принять в свои руки правление дальними провинциями. Нельзя сказать, что девочку это слишком печалило. Братья любили младшую сестру, но не забывали о том, что именно она, достигнув нужного возраста, примет из рук королевской четы верховную власть. А она не забывала, что, будучи братьями, они в какой-то степени являются ее соперниками. Да, испокон веку власть в королевстве переходила от матери к дочери, но кто запретит взрослеющим мужчинам думать, желать и надеяться? Так пусть все их метания происходят подальше от сердца государства. Морские пути очень продолжительны, и отправляясь с визитом в столицу Острова, обычные путешественники на несколько лет прощались с семьями, которые оставались дома. А вот королева-мать и несколько ее приближенных умели передвигаться в десятки раз быстрее, потому новости о том, как правят в провинциях и нет ли там беспорядков, не устаревали, и нужные меры принимались вовремя. Так бывало несколько раз на памяти Ами, когда она еще принцессой принимала участие в заседаниях большого совета. Просто присутствовала, слушая и учась.
  
   - Нет, - прервала Неллет свои слова, хотя Даэд молчал, послушно записывая, - не магия. Наука. Поэтому верховную власть принимали в свои руки женщины, они по природе своей более благоразумны и устремлены к безопасности и комфорту. А мужчины занимались науками. Практически не отвлекаясь. Что же касается государственного устройства, боюсь, я знаю об этом намного меньше моей матери, я ведь не просто принцесса королевского рода, я - выродок, существо, созданное с другими целями. Вернее, помесь будущей королевы с теми достижениями, которых добились в лабораториях Ами-Де-Нета. Но тебе достаточно посмотреть вокруг, на жизнь Башни, и будь уверен, любое стабильное государство функционирует примерно так же. Есть земледельцы и пастухи, люди земли. Есть ученые и техники, люди металлов. Есть те, кто следит за дисциплиной и претворяет в жизнь своды законов. Пока все идет естественно, соотносясь с обычными нуждами обычного народа, все государства похожи, как братья. Лишь страшные потрясения, природные катаклизмы, или же чья-то отдельная безумная воля могут сломать порядок вещей и тогда оптимум превращается в диктатуру. А вот она принимает любые формы, вплоть до самых уродливых.
   Неллет приподняла руки, сплетая тонкие пальцы в неестественный узел.
   - Как тесный сосуд или тугие веревки, что, сдерживая нормальный рост, уродуют природную форму. Но для удержания такого уродства необходимы постоянные усилия, жесточайшие рамки. Стоит им ослабеть...
   Пальцы расплелись, руки упали поверх одеяла.
   - Созданное рассыплется, ввергая все в длительный хаос. Или же погибнет, лишенное собственной жизнеспособности. Это один из аргументов диктатуры, без меня, уверяет жестокий властитель, вы умрете, не сумев выжить. И умираете. Поверив, люди сами склоняют головы, умоляя надеть рабские ошейники. Но я отвлеклась. Уверена, ты и сам знаешь это, элле умеют обучать тех, кто хочет учиться.
   - Да, - отозвался Даэд, привычно вписывая нужное и поднимая перо, когда Неллет говорила ему, а не бумаге, - только... ты не выродок, Нель.
   - Это просто слово. Первое его значение. Я продолжу.
   Даэд оторвал взгляд от ее лица, такого серьезного, уже немного утомленного, и снова уставился в развернутый на коленях свиток. Он хотел знать, что было, и одновременно тоскливо не желал слышать о том, как молодая королевская чета вывернула мир чудовищной изнанкой наружу, без всякой жалости к собственной дочери.
   - В пятнадцать лет принцесса Ами совершила первый обряд инициации будущей королевы. Отец, державный знаток пространства и времени, отвел ее в покои невесты, где Ами могла познакомиться с кандидатами в будущие мужья. Тогда она родила меня в первый раз.
   Неллет слегка улыбнулась удивленному виду Даэда.
   - Не забывай, то, что я говорила об устройстве государства, касается именно народа и его жизни. В самом же дворце все происходило не так, по-другому. И оставалось в пределах дворца. Представь себе огромное помещение, светлое, с окнами, затянутыми тугой матовой пленкой, чтоб ни единый образ не нарушал стройности вычислений. Кресло на возвышении в центре. Молодую девушку с обручем на голове, с геммами, прижатыми к вискам. Поручи и браслеты, начиненные датчиками и считывателями. И перед ее глазами, прямо в неподвижном воздухе - фигуры молодых мужчин, сперва зыбкие, потом все плотнее. Сначала видят глаза, потом нос ловит запах, рука ощущает касание, а уши слышат слова. За полукруглой стеной перед большими экранами - свита короля Олема, внимательно следят, кто из юношей впечатлит принцессу сильнее. Те, кто оставил ее равнодушной на этом этапе, расплываются зыбкими тенями, уходят из поля зрения. А те, что остались, замирают, умолкая. Принцесса глядит, слушая информацию, что подается в маленькие уши. И на втором этапе уходит еще один и еще, - когда геммы на висках и запястьях показывают ее недовольство услышанным. Бабушка Тэм рассказывала мне, что ее любовь, знатный джент Олем, чья династия несколько веков владела лабораториями пространства и времени, мгновенно остался один и они быстро сыграли свадьбу. Повезло девчонке, смеялась веа-мисери Тэм, не пришлось проживать те жизни, которые мне не нужны. Не так было с Ами. Четверо остались рядом с ней. Все данные, считанные с датчиков, оказались ужасающие ровными, до тысячных долей. Ничего не изменилось даже тогда, когда все четверо мужчин были представлены принцессе лично, и каждый из них провел с ней неделю, ведя беседы, совершая прогулки, посещая увеселения, фермы, заводы и лаборатории.
   Поэтому высокородной Ами пришлось приступить к третьему этапу инициации. Теперь в покоях выбора стояли два кресла, опутанные проводами. Четырежды Ами садилась на свое место, а кресло рядом занимал один из четверых. И перед закрытыми глазами развертывалась их теоретическая будущая жизнь, созданная на основании миллионов данных. Оптимум, вычисленный без малейших сомнений.
   Четыре жизни прожила принцесса Ами, сидя неподвижно, вложив свою руку в ладонь сидящего рядом мужчины. Четырежды она рожала детей, старилась и умирала в положенный срок. И случилось так, что во всех четырех жизнях среди прочих детей появлялась я. Неллет-константа, существо неумолимой судьбы. А еще произошло странная, доселе не случавшаяся вещь. В одной из жизней мужем принцессы стал джент Денна, наследник династии биологических изменений. С ним у будущей королевы была всего одна дочь - я. Что не слишком хорошо для нормального правления. Денна должен был исчезнуть из списка кандидатов. Но в третьей теоретической жизни вдруг вместо правильного кандидата снова появился он. Нарушая все каноны, смеясь, прижал к груди возлюбленную, завертев мироздание сверкающим фейерверком. Это его я помнила потом, наслаивая воспоминания, приходящие ко мне во снах на реальность, которая была совершенно другой. Или это было переплетением реальностей? ...Мне было одиннадцать. Отец взял меня с собой, в поездку на сбор урожая. Несколько дней мы провели вместе, как друзья. Носились наперегонки, нахлестывая горячих коней, сидели в тени густых деревьев, распевая протяжные песни. Засыпали у пастушьих костров.
   Неллет улыбнулась, но уголок рта задергался, и она нахмурилась, прикусывая губу мелкими зубами. Подняла руку к лицу и бессильно уронила снова.
   - Он чистил мне спелые гранаты. Смеялся, вытирая мои щеки шелковым платком. Я думала сначала, это просто сон. Но он повторялся, обрастая подробностями. Прости, я забегаю вперед. Не думаю, что именно его шальной проступок на испытаниях покорил мою мать, скорее, там было другое. Большее. Его безмятежная сила, направленная на нее. Ласка и любовь. Верность. Готовность идти до конца - только с ней. Такая мощная, что позволила ему играючи вторгнуться в течение не его жизни, вытеснив соперника. Нечеловечески сильная верность и готовность. Видишь, мне в нем нужен был именно человек. А для Ами главным стало - нечеловеческое.
   Так состоялся очередной королевский брак.
  
   Глава 2
  
   Неллет любила летние грозы. Когда приближенный ведатель погоды сообщал, что небо готовится излить сильный дождь, а тучи подходят ближе, набухая небесной водой и разрываясь острыми молниями, Даэд уносил ее в дальнюю часть покоев, где колонны расступались, обнажая полностью открытый край, сработанный плоскими ступенями. По ним сбегали к пустоте ряды кованых перилец, и можно было сидеть, держась и не волнуясь, что мерное движение, соединяясь с резким порывом ветра, скинет сидящего вниз, в пустоту. Но Даэд все равно волновался. Пока Неллет, широко раскрыв глаза, следила за клубками и горами черных туч, он больше смотрел на ее бледное радостное лицо, иногда напряженно вытягивая руку - подхватить полулежащее на покрывалах слабое тело. В первый раз он вообще хотел привязать ее к перилам легким кисейным шарфом, но Неллет, возмущенно смеясь, отвергла заботливые попытки.
   - Сейчас ты похож на веа-мисери Тэм. Она так же боялась, всегда. Когда я садилась на лошадь. Или, когда мы с Денной летали.
   - Вы летали? - ошеломленный Даэд увидел стремительную картинку - две фигуры, рассекающие яркое небо над кронами деревьев, - а, ты имеешь в виду санатов...
   - Нет. Я расскажу потом. Такие легкие повозки с прозрачными крыльями. Их держал ветер. Даэд, сядь рядом. Ветер не может сбросить меня с Башни. Никогда. Не волнуйся.
   Но он все-таки волновался.
   После грозы уносил мокрую Неллет в бассейн, отогреться в теплой душистой воде, а потом они снова сидели в кисейном шатре, слыша громыхание из уходящих туч. И Неллет снова говорила о прошлом.
  
   ***
  
   Книга исхода
  
   Никто не знал, что свадебное испытание высокородной Ами дало ей не только знание о будущем муже на все ее времена. Четырежды Ами испытала смерть, ту основную, что ожидает каждого живущего. Но, кроме этих четырех смертей, были показаны ей еще несколько, из тех просчитанных вариантов, самых логичных из сотен. Она умирала от серой чумы, которую извели целители два века назад, но ведь та могла вернуться, если вдруг перестанет работать привитое зелье, или же его не из чего будет делать. Падала с лошади, разбиваясь. В одной из просчитанных мелькнувших жизней ее убил ножом повстанец, швырнув в сторону и побежал дальше, хрипло выкрикивая свои или наведенные кем-то истины. Это было, как те истории в книгах, понимала Ами, оставаясь одна в своих покоях и обдумывая теоретические события все серьезнее и пристальнее. Читаешь и проживаешь чужие жизни. Но книгу всегда можно отложить, сказителю велеть умолкнуть, от костра, у которого пастухи рассказывают страшные сказки - уйти и лечь спать. Все это жизни, которые ты примеряешь на себя, зная, так же их примерят другие. А показанное Ами неумолимыми логическими машинами - это были варианты ее жизней. И ее смертей.
   Я могу постараться уберечь свое тело от внезапных болезней или от нападения врага, думала девушка, лежа и покачивая свешенной с постели ногой. Пусть всегда в этом присутствует хэго - неумолимый рок, но можно уменьшить его присутствие правильными действиями. Но вот старение, которое, в конце-концов, само приведет к смерти... как быть с ним? Как быть с назначенным сроком человеческой жизни, который вырезан тайными письменами на сердце и в каждом органе, в каждой капле ее тела, как и у каждого человека? Я могу оберечь себя от влияния хэго, и прожить полный биологический цикл. Сто пятьдесят лет. Из которых семьдесят будут жизнью почти старухи, что цепляется за каждую минуту, и дышит чем дальше, тем с большим трудом. Разве это жизнь? И она в итоге тоже уйдет! Кончится.
   Это были мысли, что разбивались о стену, не имея сил разрушить ее. Стена, высокая и каменная, в мыслях Ами вдруг обретала лицо, состоящее из трещин и хлопьев краски, оно смеялось, дразня. И исчезало, оставляя равнодушный, непробиваемый монолит.
  
   ***
  
   - Я... - Неллет помолчала, отдыхая, и заговорила снова, - это не мое воображение, Дай. Я знаю это, по той же причине, которая заставила меня плакать, когда я еще не могла даже говорить. Ты пишешь не раздумья и умозаключения. Хочу, чтоб ты знал это.
   - Хорошо. Если для тебя это важно. Ты засыпаешь?
   - Нет. Ты помнишь, там, в тучах, белые искры? Не молнии, а другие, которые резали глаза. Знаешь, что это?
   Он покачал головой, держа перо на весу. Неллет улыбалась, внимательно наблюдая за выражением его лица.
   - Это небесные охотники. В следующий раз хочешь рассмотреть их поближе?
   Даэд нахмурился, отворачиваясь. Внезапно, так что он растерялся сам, пришла зависть к легендарным смельчакам, которые улетают в пустоту, оказывается, даже в небо, полное грозовых облаков, и там рискуют жизнями, как подобает мужчинам.
   - Не хочу, - голос был хриплым, и он кашлянул, прочищая горло.
   - Жаль. Первый собирался взять тебя на охоту месяца Джулла.
   - Первый? - Даэд посмотрел недоверчиво, - сам Янне-Валга? Ты приказала ему?
   - Я не могу приказывать первому охотнику Башни, муж мой. Он захотел этого сам. Я очень волнуюсь за тебя. Но приказать остаться тоже не могу.
   Даэд усмехнулся, поворачиваясь к ней. Он сидел на краю постели, держа на коленях легкую доску с развернутым свитком. Покачал головой.
   - Ты принцесса. Властительница Башни и наших жизней. Ты можешь приказать кому угодно и что угодно.
   - Глупости. Но пиши дальше, а то я совсем устану.
   - Нель? Янне-Валга, правда, хочет взять меня на охоту? Я согласен.
   Она кивнула, укладываясь на подушки. За шторами слышались осторожные легкие шаги, девушки занимались уборкой. Даэд снова поднял перо, сердце стукало от неожиданной радости. Великий охотник Янне, первый среди сотен великих смелых. Саинчи пели мерные песни, славя его доблесть, перечисляя имена соратников и обязательно в конце каждой поэмы ударялись в описания красоты его жен и возлюбленных. Все подвиги Янне, воспетые саинчи, мальчишки Башни знали наперечет.
  
   ***
  
  Книга исхода
  
   Принцесса Ами ни с кем не делилась этими мыслями, но они поглощали ее все сильнее. И тогда она думала о высокородном Денне, убеждаясь, что хэго не зря сделало его избранником-женихом будущей королевы. Все мужчины в его роду занимались биологическими изменениями, и потому в королевстве тучнели стада и деревья плодоносили с неслыханной щедростью. А врачи использовали знания рода в новых способах лечения людей.
   Через год, сразу после шестнадцатилетия Ами во дворце сыграли свадьбу. Ами и Денна были счастливы. Он - тем, что сумел обойти соперников и покорить принцессу, она - тем, что за год знакомства смогла стать для жениха не только желанным призом, а настоящей возлюбленной. Но о своих планах будущая королева Ами молчала еще несколько лет. И все эти годы были полны незаметных и мягких усилий привязать к себе влюбленного мужа всеми возможными узами. Всеми, кроме рождения ребенка. Ами знала, что в браке у них родится только дочь, и что этого не избежать, и знала еще - Денна полюбит девочку сильнее, чем ее саму. Бывают соперницы, от которых не убережешься ни красотой, ни собственной горячей любовью, думала она, размышляя о собственной будущей жизни. И самое печальное, что соперница вырастет совсем рядом, станет ближе всех придворных красавиц. Ами не обдумывала крайних вариантов, связанных с удалением дочери от дворца, она ведь не собиралась становиться злодейкой. Тем более, что и собственной любви к дочери не избежать, она любила ее даже сейчас, еще нерожденную. Но логика машин, высчитывающих оптимальные судьбы, повлияла на ее мышление. Избежать всего, чего можно избежать, привлечь к себе то, чем можно будет воспользоваться, вычислить и претворить в жизнь великий оптимум собственной судьбы, самый точный, учитывающий множество факторов, как из прошлого, так и предполагаемого будущего. Факторов не только своей жизни, но и климата, политических прогнозов, медицинских исследований, и прочее-прочее.
   Задача ужасала своей грандиозностью, но именно эти великанские масштабы окрыляли молодую женщину, мягкую характером, прекрасную спокойной изысканной красотой. Нежно влюбленную в молодого красивого мужа, почитающую родителей - королевскую пару, благожелательно ожидающую возраста вступления дочери на престол.
   Ами казалось, обдумывая задачу, она становится огромной, как материк, или - океан. Летит в пустоте, сжимая каменные кулаки-горы, способные расшибить в пыль все препятствия.
  
  В день, когда Ами исполнилось двадцать лет, рисовальщик Того, самый искусный из всех, кто умел держать кисти и мелки, закончил парадный портрет, который торжественно повесили в галерее дворца.
   На большом полотне Ами сидела под цветущим деревом лунны, и платье, раскинутое по траве, засыпали лодочки полупрозрачных лепестков. Отсвет делал серьезное лицо молодой королевы таким же нежным, почти прозрачным. В легких светло-каштановых волосах запутались лепестки и солнечные блики.
   - Ты самая прекрасная из всех женщин, тех, что жили и тех, кто еще не родился.
   Денна стоял за спиной жены, обнимая ее плечи и губами касаясь маленького теплого уха. Вдалеке слышались возгласы и смех, музыка и треск праздничных фейерверков.
   - Хочешь вернуться и праздновать дальше?
   Ами покачала головой, нежно прижимая к себе его ладони:
   - Вернуться - нет. А праздную я с тобой, мой муж, моя драгоценность. Ты уверен, что будешь любить меня через тридцать лет? Я, может быть, стану грузной, вокруг глаз - морщины. Чему ты смеешься? А через пятьдесят, когда время согнет мою спину и придворному лекарю придется сделать мне зубы из кости или пластика?
   - До самой смерти, - заверил ее Денна, - пусть она заберет нас в один день, а лучше - в одну и ту же минуту.
   - Какие вы, мужчины. Так легко обещаете. А если я прикажу заменить всех твоих служанок с розовыми щеками на согбенных старух? Уверена, ты не обрадуешься.
   - Служанки - другое. Я люблю весну. Девушки - те же цветы лунны, расцветают на короткое время, потом приходит увядание. Зачем мне видеть вокруг себя сухие ветки, если можно любоваться цветами?
   - Ты будешь любоваться цветами. А твоя Ами превратится в сухую ветку.
   Она опустила голову, освобождаясь от объятий, шагнула в сторону и пошла коридором, мимо торжественных лиц предков, которые истлевали в могилах, оставшись лишь портретами.
   Денна, хмурясь, поспешил следом. Шум праздника стихал, оставаясь за высокими окнами и распахнутыми дверями. Ами не зашла в свои покои, стремительно миновала их и остановилась на пороге кабинета мужа.
   Залитое светом огромное пространство, полное столов, стеллажей, шкафов с драгоценными диковинами, казалось, шевелилось от множества молодых девушек, которые наводили в комнате ежедневный порядок. Веселые голоса стихли, все замерло, тонкие фигуры сгибались в поклонах, и оставались неподвижными, ожидая милости королевского знака.
   Денна махнул рукой и девушки, по-прежнему молча, стали проскальзывать в широкие двери, снова кланяясь молодой королеве. Ами стояла, глядя на каждую и одновременно ни на одну из них.
   - Ты знаешь всех поименно, джент Денна? - спросила, глядя в спины, что удалялись, освещенные косым светом из окон.
   - Их? - Денна рассмеялся, беря ее руку и увлекая к большому креслу, обитому мягчайшей кожей, - я только знаю, что этим, которые следят за порядком в кабинетах и опочивальне - не больше пятнадцати. В лабораториях постарше, там кроме смышлености нужен опыт и осторожность. Значит, тут у нас младший выпуск школы мисерис Антейи, а там - средние и старшие девочки, которые...
   Он прервал сам себя, поняв, что королева не слушает ответа на заданный ею вопрос.
   - Они как одно существо для тебя, Денна. Младшие вырастают, но ты не видишь, как они становятся женщинами, выходят замуж, рожают детей. Их место сразу занимают другие. Одно на всех лицо, юное, с одинаково блестящими глазами, да? А где ты найдешь столько же возлюбленных королев, которые станут сменять одна другую тебе на радость?
   - Это идея, - Денна рассмеялся, удобнее усаживаясь в кресле, - нужно подсказать отцу, пусть займется. Иди ко мне, моя неспокойная Ами. Я понял, пора нам обзавестись дочерью. Ты уже выбрала имя?
   Ами встала напротив, заслоняя свет. Оперлась ладонью о столешницу. Черная тень от ее руки наискось перечеркнула улыбку мужа.
   - Рождение Неллет ничего не изменит, любимый. Она не сможет занять мое место подле тебя. И это хорошо, я не вынесу, если ты вдруг полюбишь нашу дочь не отцовской любовью.
   - Не полюблю, - заверил Денна. Лицо с полосой тени стало, наконец, серьезным. Он опустил голову, потирая рукой колено. Без улыбки снова посмотрел на жену.
   - Моя жена что-то задумала. Ты слишком умна, чтобы пытаться задеть меня риторическими вопросами и общими рассуждениями. Или увидела что-то, еще тогда, в показанных вариантах судеб? И оно не дает тебе покоя? Видела и не сказала мне. Наверное, я глуп, если так поздно догадался, я был уверен, у нас нет тайн друг от друга.
   - Их нет. Я не увидела ничего ужасного. Кроме смертей. Мы умрем.
   - Умрем, - согласился Денна, - тем прекраснее должен быть для нас каждый миг жизни. Это просто. А имя для девочки ты выбрала лучшее, спасибо тебе, любовь моя. Неллет. Чудесно.
   Ами с удивлением смотрела на озабоченное, но все равно безмятежное лицо мужа. Если бы она знала его чуть меньше, подумала бы - издевается, насмехаясь и уводя ее от серьезных размышлений к вечному женскому. Дети, заботы о них. Но Денна полагал женское не менее важным, чем все открытия в династических исследовательских центрах. Имя будущей дочери для него важнее угрозы войны с океана, развеселясь, поняла Ами. И подошла, садясь на колени, прислонилась к груди мужа, позволяя себя обнять. Заговорила тихо, будто рассказывая баюльную сказку, хотя прежде, обдумывая этот разговор, видела себя с поднятой головой, кидающую в небо звонкие убедительные слова.
   - Веа-мисери Тэм устала от долгой жизни на благо королевства. И только сейчас может пожить в свое удовольствие. Отец мой Олем мучается болями в спине и провалами в памяти. Я сняла с их плеч ношу, и ты несешь ее вместе со мной, Денна. А им - отдыхать так, как позволят ушедшие силы. С нами будет сложнее. Потому что я намерена вложить в правление в десять раз больше сил. Боюсь, мне не хватит времени ни на что. Понимаешь? Сейчас я пекусь не об отдыхе двух будущих стариков. А жалею о том, что начатое мною останется без меня. Государственные дела похожи на детей. Нужно время, чтоб они выросли и встали на ноги. Как я могу бросить все и уйти в смерть, если многие из них потребуют десять двадцать и пятьдесят лет? Ты скажешь, дети продолжат... Одна дочь, Денна. Скорее всего, не приспособленная к роли настоящей королевы. Так бывает, если ребенок один и нет выбора.
   - Выберем ей правильного мужа!
   - Ты снова шутишь.
   - Прости, любимая. Конечно, она выберет его сама, полюбив.
   - Никто не проживет за меня мою жизнь, Денна. Ты спросил, что я задумала? Да, прости, я хотела, чтоб ты сказал это сам, после моих жалоб и горячих слов. Но пусть у нас все будет как было. Без тайн и подталкиваний к верным действиям. Так вот. Я хочу жить очень-очень долго. Вместе с тобой. Уверена, если правильно сформулировать задачу, ученые сумеют многое. Уровень наших знаний позволит.
   - Позволит, да. Но... Ты готова пережить всех? Это слишком печально, Ами.
   Она покачала головой, беря его руку и перебирая пальцы.
   - Я о другом. Мне не нужна поддержка врачей для избранной пары, которая растянет полторы сотни лет втрое или впятеро. Я не зря заговорила о девушках, множестве с одинаковым лицом. Есть простой народ, которому вполне хватает положенной сотни лет, чтоб вырастить детей и передать им свои нехитрые умения. Но есть мы. Правящая элита, а еще ученые, и люди искусства. Военные, вернее, руководящая войсками власть. Всем им долгая жизнь принесет только благо. Совершенствоваться почти бесконечно, становиться кладезем опыта и умений. Для того, чтобы править все лучше. Ты представляешь, какое государство мы сможем взрастить?
   Денна молчал, отдав жене свою руку, смотрел в склоненное лицо. С удивлением отмечая, она не лукавит, она честна и всерьез собирается нести свою ношу в десятки раз дольше. Надеясь, что сил хватит.
   - И сил у нас будет много, - как бывало часто, королева угадала ход его мыслей, будто услышала их, - мы будем отдыхать так, как отдыхают молодые, полные сил, не боясь, что упускаем время. И вернемся к делам, не жалея, что упустили множество радостей, доступных молодости и зрелости. Это полностью изменит жизнь, Денна. Ты ученый. Ты можешь увидеть это? Не просто механически перенести нынешние преставления, а увидеть по-новому? Не закрывай свой мозг, позволь ему обдумать все целиком.
  
   Королеве Ами удалось уговорить мужа, и после того, как они провели много времени, свободного от основных дел, пытаясь верно поставить перед учеными задачу, в лабораториях лучшие умы королевства занялись новым проектом. Дать целой группе людей почти бессмертие, срок жизни почти неограниченно долгий, и к тому же свести к ничтожному минимуму риск гибели от несчастных случаев, внезапных болезней и травм.
   - Наша дочь, - как-то заговорил Денна, после того, как Ами целый день провела в поездках по острову, верша обыденные королевские дела.
   Ами покачала головой, села в кресло, со вздохом вынимая шпильки из сложной прически.
   - Ты сказал, осталось совсем немного. Давай сделаем это, когда сумеем начать новую жизнь. Наши новые жизни. Нам жить, и я хочу, чтобы девочка вошла в мир, уже привычный и изученный нами. Мне двадцать шесть, тебе тридцать, еще несколько лет мы будем полны молодой силы.
   - А если ничего не выйдет? Или получится не так, как обещают прогнозы? Ами, ты готова к тому, что может быть, нам придется взрослеть и стариться, как было во все времена до нас?
   - Конечно, любимый мой. Три года. Если работа затянется, дольше ждать не будем.
   Денна кивнул, становясь за креслом и перебирая ее легкие светло-каштановые пряди, одну за другой пропуская через пальцы, унизанные кольцами.
  
   Глава 3
  
   Великий Янне допел песенку, одновременно вытирая пальцы о край обтрепанной куртки. Встал, отодвигая ногой поднос с остатками еды: зазвенел, покатившись, пустой кувшинчик тонкой бронзы. И пошел к открытому краю своего жилища. Ветер заполоскал полы куртки, плеснул на лохматые волосы мелкими каплями утреннего дождя.
   Янне рассмеялся и сплюнул в пустоту, покачиваясь на подошвах ботинок и сунув руки в обвисшие карманы. Повернулся к Даэду, который сидел у стены, поджав одну ногу.
   - Страшно? Под нами нет сетей, малыш.
   - Нет, - немного сердито ответил Даэд, откидываясь плечами к стене.
   Он соврал. Было не так, чтоб страшно, но очень неуютно в этой каморке, где от края не защищали ни стены, ни ажурные каменные экраны-загородки, ни ряды колонн, какие обозначают опасную зону на нижних открытых витках. И сети, тяжелые и прочные, которые всегда крепились для страховки чуть ниже открытого пола... оказывается, на витках небесных охотников их не было тоже. Ветер свободно гулял по каменной клети, закидывая внутрь капли дождя и клочья тумана. Наверное, зимой тут весь пол покрыт снегом, прикинул Даэд, меряя глазами расстояние от края до небрежно брошенной прямо на пол постели.
   - Теперь ты мой, - заявил Янне, плюнул еще раз и вернулся, сел на матрас, покрытый шкурами и покрывалами, свалился навзничь, закидывая за голову крепкие руки с татуированными запястьями, - сладостная Неллет подарила тебя мне, забыл, на три дня? А, нет, на неделю! Да ты обязан бояться, нежный малыш, там у нее подушки и бассейны, кресла всякие. Тепло, небось, и чистенько?
   - Ты же сам знаешь, - хмуро ответил Даэд. Насмешки великого Янне успели ему надоесть за те полдня, которые он провел с первым охотником, а оказывается, им вместе целую неделю. Неллет распорядилась так, даже не сказав ему толком. Но с другой стороны, он ведь сам согласился.
   - Я? - удивился Янне, но умолк, поворочался и кивнул, прикрывая глаза рыжими ресницами, - ну, да. Конечно. Поэтому и смеюсь над тобой. Что ты видел, глупая картошка? Вырос в тепле, мамка кормила обедом, потом читал свои лепестки и малевал на досках. И после вдруг сразу - в теплую спаленку, под теплый бочок.
   Даэд вынырнул из своих мыслей, медленно понимая, что именно говорит ему Янне. Качнулся от стены и встал, сжимая вдруг занемевшие пальцы в кулаки.
   - Никто не смеет. Говорить так. О великой Неллет! В ней наша жизнь.
   Янне не шевельнулся, только открыл глаза, светлые, будто налитые дневным дождем. Дернул уголком рта, ухмыльнувшись.
   - Ладно тебе. Вот дозорный выкликнет, тогда и станешь настоящим мужчиной. Выживи сперва, после показывай кулачонки. Эхх, скучища. Такая сладкая стая агонзов, и мимо. Теперь ждать следующую. Любишь крольчатину, ичи? А хмельную гранну?
   - Я уже не ичи.
   - Но еще и не саа. Так? И не элле. Пока ты никто, за порогом теплой спальни великой Неллет. Ты не ответил.
  
   Янне повернулся на бок, уютно поджал ноги, обтянутые вытертыми кожаными штанами, сунул под щеку обе ладони.
   - Люблю. А гранну я не пил.
   - Хорошо. Тогда первый кролик из-под крыла агонза - твой. Девочки приготовят его с небесными травами. А гранны я налью тебе сам.
   Голос стихал, становясь сонным, невнятным. Янне зевнул, показывая розовую глотку и белые острые зубы, сточенные треугольниками. И совсем засыпая, велел:
   - Отдыхай. Ты. Когда услышишь клич, разбудишь меня.
   Ветер завыл снаружи, вернее, и внутри тоже, облапал лицо Даэда холодным промозглым сквозняком. Он поежился, снова усаживаясь к стене, где для него был расстелен такой же матрас, накрытый толстой мягкой шкурой. Противная дрожь сотрясала тело, и Даэд снова разозлился. Он мог бы сказать великому Янне, который оказался очень неприятным типом, о том, как сам строил хижину и сам ловил рыбу в ручье. Совершал мужскую работу. А не только сидел в тепле за ученическим столом в классах. Но про это говорить нельзя. Значит, нужно доказать, что насмешки - это не про него. Вот только дождаться новой стаи черных агонзов, которые летят с теплой стороны куда-то на север, выращивая под кожистыми крыльями толстых ленивых кроликов, чтоб ими кормить детенышей.
   Крольчатина была праздничной едой, на всех уровнях Башни. Слишком велик риск на охотах и слишком недолго пролетали мимо стаи агонзов. Только в месяце Джулла, втором месяце лета, названном Джуллой летних дождей, да и то лишь при нужной погоде. Были сезоны, когда дожди сыпались скудно, мелкие и теплые. Тогда за месяц пролетала одна, может, три стаи. И кролики в такие времена добывались мелкие, с сухим тощим мясом. Ученые Башни разработали технологию, при которой добытые кролики, умащенные специальным составом, начинали почковаться, делясь на две или четыре тушки, но это было и все. Мясо вымачивали в пряностях и соленом растворе, складывали в тяжелые бочки и вынимали, чтобы приготовить блюда на праздничные пиры. А в хорошие годы свежая крольчатина доставалась всем жителям несколько раз за лето.
   Спать совсем не хотелось. Слишком холодно и неуютно. Даэд поднялся, поглядывая на сладко спящего охотника. И нельзя спать, можно пропустить клич дозорного.
   Он тихо прошел вдоль стены и открыл пластиковую дверцу, окованную без нужды полосами драгоценной бронзы. Усмехнулся хвастливому щегольству. И посуда у великого Янне - роскошная посуда, сплошь изначальный металл и фарфоровые тарелки с мисочками. На которых - жареные куски мяса вперемешку с обжигающим глотку кроваво-красным теччумом. А рядом - хозяин в засаленной куртке и вытертых штанах с продранными коленями.
   Выходя в кольцевой коридор, Даэд плотно закрыл дверь и оглянулся, прислушиваясь. Он уже знал, что каморки охотников опоясывают весь наружный край витка, все они так же открыты ветрам и солнцу, а в коридор выходят только небольшие двери. Внутренняя стена кольцевого коридора тоже прерывалась запертыми дверями, изрисованными грубыми узорами, между ними - проходы к центру. Оттуда слышался лязг посуды и громкие голоса. Кто-то запевал, потом, перхая, умолкал, а дальше смеялись, нестройно выкрикивая. После зябких сквозняков каморки Даэда кинуло в тяжелый жар, влажно пахнущий едой и хмелем.
   Он шел по коридору мимо дверей, пытаясь понять, что означают знаки на каждой. Большие, угловатые, иногда фигуры повторялись, но чаще - разные. Та, что повторялась чаще других, показалась ему знакомой. Треугольник, наискось перечеркнутый двумя жирными линиями, одна внизу сламывалась торчащим хвостом.
   Даэд совсем было собрался нырнуть в проход, ведущий к центральному залу, когда дверка, отмеченная таким знаком, распахнулась.
   - Илена? - он застыл, быстро обводя глазами стройную фигуру в чем-то очень цветном, с перьями и лентами, успел увидеть глубокий вырез платья, булавки, сверкающие на плечах. И уставился в отчаянные голубые глаза.
   - Ты? Тут? Ты что тут? Я думал...
   Илена посмотрела в стену за его плечом, по шее кинулась вверх краска, делая нанесенный на скулы румянец ярким и тяжелым.
   - Пусти, - сказала, хотя он не держал, стоял растерянно разведя руки.
   Отвернулась и быстро пошла во внутренний коридор, на голоса и смех, мелькая узкими подошвами под широким легким подолом.
   - Подожди! - Даэд кинулся следом, но девушка, разок оглянувшись, ступила в боковой проход и пропала там, среди витых ступенек и плавных боковых переходов.
   Даэд потоптался немного. И снова двинулся к центру, на голоса.
   Идти было долго. Диаметр витков навершия в два раза превышал прочую ее часть, и узкий коридор, изгибаясь и петляя, но неуклонно стремясь к центру, не торопился. В закутах прятались двери, иногда запертые, а чаще просто завешенные шторками, оттуда неслись голоса, мужские, изредка смешивались с женскими возгласами. Кто-то там смеялся, мужчины, отметил Даэд, перед глазами которого стояла недавняя фигура Илены - в лентах и блеске украшений, а женщины отвечали тише, серьезнее. Может быть - испуганнее? Один раз из-под витой лесенки, взмахнув шторой, вывалился парень в одних лишь штанах, заправленных в тяжелые сапоги, покосился на Даэда и затопал впереди, хлопая себя по бокам и что-то напевая. Скрылся за поворотом. И снова Даэд шел один, отмечая багровые сполохи на гладких стенах. Их становилось больше, шум тоже стал сильнее, уже слышались отдельные слова и голоса.
   - А я ему... - орал кто-то, сам себя останавливая и сердито призывая собеседников, - да заткнитесь, кшаат вас! Дай сказать, Хетта! Нет, я скажу!
   - Выпей, Осм, чего болтать на сухую!
   - Я скажу!
   - Пей!
   Когда невнятно заговорили все вместе, Даэд встал в широком проеме, чувствуя, но не обращая внимания, как по лбу и подмышками медленно и щекотно стекают капельки пота. Сперва ничего толком не разглядел в большом круглом зале, из-за непривычно живого, мечущегося света, такого угрожающе красного. Черные фигуры шевелились у столов, высоких, как в семейных столовых, где сидеть не на подушках, а на стульях и табуретах. Тут вместо них - лавки, длинные. Фигуры вставали, нагибаясь, валились снова, их перекрывали другие - бродя и находя себе новые места. На Даэда не обращали внимания и он, помедлив, ступил внутрь, встал у стены, прислоняясь и тут же откачиваясь. С изумлением пощупал неровную кладку, кусающую пальцы выступами и впадинами. Камень. Живой, настоящий камень, а не полированные плиты, гладкие или мелко-узорчатые. Вся комната из него, понял, вытирая руку об штаны, чтоб стряхнуть мелкую каменную крошку. Это - оно дороже бронзовых кувшинов и золотых тарелок, вилок из серебра, подумал, щурясь на пламя, которое рвалось из грубого очага, занимающего самый центр комнаты. Поперек пламени лежал черный прут, а на нем... Даэд сглотнул, различая в прожаренной туше знакомые очертания. Толстое тулово бочкой, длинная шея, собранная сейчас грубой гармошкой, свисающий мощный клюв. Слепой побелевший глаз на маленькой по сравнению с клювом голове. Под мерный скрип голова повернулась, качнулся, указывая на потолок, обрубок крыла. В пламя слетели несколько черных чешуй размером с ладонь, рассыпав на камни мелкие искры. Кто-то выругался, тряся над столом рукой, укушенной далеко улетевшей искрой:
   - Эки, грозу тебе в зад, с молниями и громом! Верти аккуратно, свалишь жратву в очаг, накормим угольями!
   - Готово, совсем готово, саа Хетта. Лучший кусок тебе, подставляй тарелку.
   - Сам принеси, - наставительно возмутился в ответ хмельной голос.
   Крупный мужчина у очага выпрямился, махнув рукой Даэду.
   - Эй! Как тебя, младший? Принеси гранны! Оглох? Ты!
   На его крик стали оборачиваться едоки, на темных против света лицах блестели глаза.
   - Я? - переспросил Даэд, делая шаг вперед.
   - Ты! Ты! Иди сюда, насекомое. Зима еще далеко, а ты спишь.
   - Стой, - заревел давешний спорщик, которому так и не дали дорассказать, - Эки, то не младший. Это же парень-подарок. Ичи великой Неллет.
   Шум в зале стих. Только пламя трещало, когда в него падали тяжелые капли с туши мертвого ксиита.
   - Парень Янне-Валги? - Эки всплеснул руками, загреб край рубахи, вытирая жирные пальцы, - давай поближе, ичка. Баш на баш. Дашь на себя посмотреть, а мы тебя накормим славной едой. Жрал когда настоящее мясо? Ну, иди, иди к Эки, малыш.
   Кто-то фыркнул, еще кто-то загоготал, передразнивая интонации, с которыми внизу, в семьях подзывали пушистиков - сунуть в маленький рот орешек или корешок.
   - Ич-ич-ич, скачи скорее к папе, папа Эки сам тебе пережует мяска, сам выплюнет в ротик!
   - Я не ичи! - Даэд нагнул голову, не двигаясь с места, - мне нужен дозорный. Не пропустить клич. Янне просил, чтоб я...
   - Какой он тебе Янне, клоп! - сидящий Осм воздвигся, к удивлению Даэда оказавшись щуплым и низкорослым, но с широченными плечами и длинными, как змеи, руками, - для тебя он великий Янне-Валга, первый небесный охотник, победитель зверья и гроз!
   - Я знаю.
   - Знаешь, так и говори! Великий Янне-Валга, первый небесный охотник, повелитель, тьфу, победитель зверья и гроз попросил... что там просил наш Яннека?
   Но крупный владетель очага не дал ему закончить. Проворно огибая столы, подошел, толкая Даэда в бок:
   - Не слушай. Осм устал на охоте, скоро заляжет спать. Ты будешь есть или нет? Пойдем. Расскажешь нам о великой Неллет, а? Правда, что в покоях принцессы танцуют без перерыва самые прекрасные девы Башни, и с каждым шагом сымают с себя покрывала? А правда, что посуда у Неллет сплошь из резного стекла, которое поет, когда его тронешь?
   - Я не хочу есть, - Даэд вытер пот, щекочущий шею, - мне нужно...
   - Да слышал я, слышал. Ичка проведет тебя к дозору. Зря не остаешься. Вдруг агонзы порвут тебя в первой охоте. А так рассказал бы.
   - Девки! - заорал позади неугомонный Осм, - что нам девки принцессы? У нас вон, самые лучшие! Парни, зовите своих, пусть спляшут, пока не началась охота!
   - Айчка, - поддержал кто-то, - новая айчка Яннеки, она пусть станцует! Пока муж ее спит, а она вот, покажет, чему там научили.
   - Ай-чка! Ай-чка! - затопали и застучали кулаками в столы согласные с оратором, - да-вай, да-вай, ай-чи, пляши!
   Вступая в мерные крики, заныла, спотыкаясь, дудка, затарахтел в чьих-то руках длинный, стиснутый между колен барабанчик.
   - Новая жена нашего Яннеки, - доверительно похвастался повар, удобнее устраиваясь рядом с Даэдом, - погляди, да пойдешь, я тебе дам ичку, проводит.
   Заскрежетал стол, который быстро оттаскивали в сторону, освобождая место у очага. И под мерное постукивание и ноющий звук дудки в мигающее красным пространство ступила Илена, плавно прошла, улыбаясь и встряхивая башней закрученных кверху волос. Парни одобрительно засвистели, стукая по столам кубками и стаканами. Мельком взглянув на Даэда, Илена подняла руки, в плавных поворотах вынимая из прически шпильку за шпилькой и бросая их на ближайший стол. Танцевала, полузакрыв глаза и поблескивая зубами в улыбке, очень красиво, плавно изгибая фигуру, и смеясь, увертывалась от протянутых рук. Даэд смотрел, прикусывая губу, а толстый Эки вполголоса, прерываясь, чтоб одобрительно ахнуть, говорил, дыша в ухо крепким запахом мяса и пряностей:
   - Хороша, да? Янне сам пригласил ее в жены, а должна бы сразу пойти в матери, рожать новых охотников, но то по желанию айчек, которая схочет себе сразу многих мужей, получает, до первенца. А если схотела побыть с одним, да ежели сам пригласил, то никто, кроме него и не тронет. Девки - то чистая радость, ичка. Чтоб мы тута вовсе не зазверели, кажен день со смертью играючи, они нам и даются. Нежные, танцам ученые, поют, как весенние дождики в утренних облаках. И у меня была такая, Олисса звали, да надоел я ей, как перестал вылетать на охоты. Ушла, в матери ушла, одна радость, с моим первенцем, так что когда помру, то останется после меня знатный охотник, может станет, как Яннека, первым. Да ты не слушай, то сильно красиво она пляшет, вот я и... Ладно, пошли, позову ичку. Эх...
   Приговаривая, он вытолкал Даэда в коридор, зашаркал рядом, все еще бормоча о девках и своей Олиссе, в затемненном углу пошевелил шторку, суя в складки голову:
   - Роск? Не спишь, ичка? Проведи саа принцессы Неллет к дозорным. И хватит лениться, зайдешь после в оружейную, поможешь мастерам, а то вдруг стая.
   Невысокий парнишка с черными короткими волосами выскользнул из-за шторы, молча кивнул, и пошел впереди, не оборачиваясь. За время, пока вел Даэда, проходя насквозь коридоры, поднимаясь по узким лестничкам и ныряя в какие-то тайные углы, что выводили на незнакомые прослойки, не сказал ни слова. А Даэд, пугаясь, пытался запомнить десятки подъемов и поворотов, чтоб суметь после вернуться обратно в каморку, где спал Янне.
   Лишь у последней двери парень, распахивая ее на длинный язык, повисший над пустотой, наполненной ярким солнечным светом, сказал хрипловатым голосом:
   - Наружное кольцо, саа. Вернешься к первому, не заходя в глубину. Встретимся на охоте.
   И ушел по уже знакомому, размеченному одинаковыми дверцами, коридору, который опоясывал весь виток. Даэд кивнул вслед узкой спине. И двинулся по шершавым плитам, висящим над пустотой. На самый край, где торчала решетчатая будочка. Но не успел пройти и нескольких шагов, как внутри будки вскочила, распрямляясь, тонкая фигура. Голос, который грянул, кажется, со всех сторон, чуть не сбросил Даэда вниз от неожиданности.
   - Стая! Из южных туч, на северо-запад! Половина часа! Сотня голов и еще десятки!
   Даэд повернулся и быстро пошел обратно, повторяя про себя выкрикнутое дозорным. В коридоре уже стало людно. Голос гремел и тут, повторяя сказанное, его перекрывали возбужденные голоса охотников. Кто-то пробежал, волоча серебристый ворох, еще кто-то толкнул Даэда, обругав с веселой злостью.
   Он повертел головой, пытаясь сообразить в суете, в какую сторону коридора бежать. И определившись, рванулся, следя за знаками на дверцах внутренней стороны кольцевого коридора. Треугольник. Откуда вышла Илена. Его искать. Мысли прыгали в такт быстрым шагам. На щеке Янне. Такой же? А думал, где видел. Она - его подарок? Ему подарок. Нет, согласилась.
   На этом думать о девушке перестал, потому что понял вдруг, клич касается и его. "А то порвут на охоте" - прыгнули в голову слова толстого Эки.
   Будить Янне не пришлось, он сам вылетел навстречу, ударил в плечо, поворачивая на ходу. Дальше бежали рядом, и встречные уступали им путь.
   - Одеваться, - коротко говорил Янне, блестя совершенно не сонными глазами, и широкий рот кривился в улыбке, - ах-ха, агонзы, сладкие наши. Возьмешь зубец, ички помогут одеться. Шнур - короткий. Ясно? Ловить еще тебя. Зверя не убивать. Бей в охвостье, там больно, и только над кошелями. Ясно?
   Даэд кивал, почти ничего не понимая. И яростно злился на первого охотника, который полдня потратил на ехидные насмешки, а после заснул. Лучше бы объяснил, про зубец, кошели эти.
   В оружейной стоял яркий немигающий свет, панели в пластиковом потолке, гнутые плоскости белых кресел - как в медицинских отсеках, подумал ошеломленный Даэд, усаживаясь рядом с Янне. Молчаливые парни в четыре руки помогли стащить всю одежду, натянули, последовательно щелкая застежками, серебристо-чешуйчатую мягкую броню. Даэд, ступая обутыми ногами, сгибал руку, разглядывая мягкое серебро, кажется, обтекающее пальцы, как вторая кожа.
   - Какой шнур, - спросил за его спиной мальчик, шевеля что-то на лопатках Даэда.
   - Длинный.
   - Хорошо. Кнопка крыла, - он сунул руку Даэда к поясу, чтоб тот нащупал кнопку, - знаешь, как закрыть? А. Локтем, - сильные пальцы вывернули локоть, ставя, как надо, - и открывать тоже, с другой стороны. Не рукой, ясно? Руки там нужны. В первый раз, да?
   - Да.
   - Пусть тебе повезет, саа.
   От выхода ему махнул полностью одетый Янне, в другой держал арбалет, на бедре покачивались кольца шнура, схваченные сверкающим карабином. Даэд протолкался к нему, встал рядом в толпе смеющихся серебристых людей с аккуратно свернутыми на лопатках крыльями.
   Янне осмотрел его, хмыкнул толстому кольцу шнура. Сунув руку к самому лицу, нахлобучил Даэду прозрачный козырек-забрало. И крикнул, обращаясь к толпе:
   - Мать пустота ждет, парни! Хейг!
   - Хейг! - заорали в ответ.
   Потом Даэд бежал рядом, касаясь локтем локтя Янне, а впереди распахивался открытый край, резал глаза солнечным светом, ограниченным наползающей с правой стороны огромной черной тучей. Вместе выскочили к самому краю, встали там сверкающей шеренгой. Янне поднял руку с арбалетом, другую прижимая локтем к боку.
   - Хейг!
   Хор голосов отозвался, уже в спину, на которой раскрывалось упругое компактное крыло, становилось острым парусом, как гребень кшаата, только в сотни раз меньше. Даэд вдохнул и кинулся следом, ощущая, как послушно разматывается под карабином крепкий шнур. Сунул локоть к боку, изо всех сил нажимая кнопку на поясе. И полетел, ныряя и выравниваясь, стукая сердцем и изо всех сил стараясь представить себя на обычной полетной тренировке, каких было множество в последний год обучения в классах.
   Туча сползала, заверчивая вокруг себя потоки воздуха. И Даэд довольно быстро сообразил, что тут, в грозовых облаках летается по-другому. Раньше главным было взаимодействие со шнуром и боковыми ветрами, поймаешь ветер и натягивая шнур, паришь, следя, чтоб не потерять стремительный поток. А тут - потоки были сильнее, но более узкие, и нужно лавировать, чтобы один вознес тебя вверх, а другой опустил на нужную высоту. Поболтавшись в пустоте почти в одиночку, а рядом прыгали и тут же улетали дальше последние охотники, Даэд, наконец, выровнял парение и двинулся следом, двигая плечами и лопатками. Парус послушно поворачивался, нагибаясь и расправляясь. Охотники рассыпались серебристыми точками, как яркие искры на фоне черноты облаков. И когда Даэд подгреб к самой крайней шеренге, из клубов темной влаги стали выныривать агонзы, летели, мерно взмахивая огромными черными крыльями, короткие хвосты пластались жесткими веерами, морды вертелись на вытянутых шеях, рассматривая серебряные точки то одним, то другим глазом.
   - Хейг! - по команде первая редкая шеренга ворвалась в гущу стаи, и огромные звери вдруг заорали, кликая пронзительными голосами и быстро делая выпады мощными клювами.
   Даэд не сумел правильно определить скорость и, подлетая совсем близко, увернулся от щелкающего клюва, поджимая ногу. Ударился в шею, проехав сверкающей броней по вставшим чешуям. Кто-то кинулся к агонзу, тыкая в жирный огузок зубцом, таким же, какой сжимал в кулаке Даэд - толстое короткое копье с острым полированным наконечником. Агонза вскрикнул, ниже больших крыльев внезапно распахнулись маленькие, роняя из подмышек толстые живые комки. Ниже, крича хриплые команды, двое развертывали сетчатые кошели, кидались под скинутые тушки, ловя и сразу же отлетая, чтоб не попасть под удары клюва.
   Ткнув дважды, охотник пнул в уколотое место ногой и отпрыгнул, взвиваясь выше. Сборщики прянули вниз и в сторону, на ходу свертывая полные кошели и защелкивая их на толстом тросе, что болтался, уходя вниз. Кошели заскользили, унося шевелящуюся добычу.
   Из-за скорости, с которой метались, сбивая строй, агонзы, Даэду казалось, вокруг сплошная каша из огромных чешуйчатых тел, сетей, сверкания арбалетных стрел и копий, мелькания человеческих фигур. Но посмотрев вперед по ходу движения стаи, он еле разглядел перед ними полукруг пронзительно-белых точек - это охотники не давали агонзам покинуть очерченное засадой место. А позади, на фоне черной тучи точки становились еще ярче, кололи глаз, будто сами были остриями копий. В мешанине движений и звуков резкий удар в плечо завертел Даэда, нога зацепила натянутый шнур.
   - К Башне! Принимать! - прокричал в пластик забрала яростный рот с острыми зубами, - ползаешь тут...
   Сгибаясь, Даэд пытался стащить с колена веревочную петлю, пальцы соскальзывали. Еще не хватало закувыркаться, чтоб его подтаскивали к воздушному пирсу, как тряпочную игрушку. Петля подалась, заскользила к щиколотке, Даэд крутанулся, делая почти танцевальное па, и выровнял полет, чутко двигая лопатками. Поднялся выше, одновременно сдвигаясь в сторону Башни. И на лету смотрел, не имея сил оторвать взгляд, на картину, что развернулась у его ног.
   Твари и люди пятнали дымчатую пустоту, которая заволакивалась тенью массивной тучи, фигуры метались, ныряя и взвиваясь вверх, сходились и растаскивались, будто кто-то невидимый перемешивал пальцем чаинки в сосуде. Между огромных агонзов трепетали голубые параинки - пустотные бабочки, что всегда сопровождают больших созданий, питаясь остатками их еды и всяким хламом, который зверье сбрасывает во время линьки: пластинками чешуй, кусочками старых перьев, клочками меха взрослеющих кроликов.
   Со стороны охота уже не казалась крутым месивом, где все собрано в плотную бурлящую массу. И это было очень красиво. Даэд заметил, что каждого агонза оставляют в покое после первой атаки, независимо от того, расправил ли зверь вторые крылья. Комки кроликов, падающие в подставленные кошели, казались отсюда совсем крошечными. А дальше некогда стало смотреть, шнур натянулся, рывком подтаскивая к пирсу. Даэд понял приказ и сунувшись в пару неподходящих потоков, полетел обратно, к далекому пирсу, на котором сверкали лебедки и суетился народ.
   - Вытаскивай! - голос ударил в уши, сверху нависла массивная подошва пирса, а рядом болтались на коротких канатах кошели, размером побольше Даэда. Он прицепился к одному, сунув ногу в мелкие отверстия сетки, растянул горловину и опешив, посмотрел вверх, надеясь на подсказку и помощь. Кролик лежал внутри, прижав к туловищу короткие лапки, морщинистая морда уткнулась в жирную грудь, слепые глаза плотно закрыты. Огромный, понял Даэд, размером почти со взрослого человека. Как такого вывернуть из мягкой сети? Рядом с другим кошелем управлялся черноволосый охотник, тот самый, что проводил его из комнаты пиршеств. Нырять в кошель и выкручивать оттуда спящую тушу не стал. Дернул за горловину, опуская ее вниз, отцепил от каната, и на лету буквально раздел кролика, тут же цепляя тушу на крюк, а смятый кошель держа локтем у пояса. Мясо рывками поползло вверх, мальчишка, взбираясь по соседнему канату, качнулся к Даэду, рассматривая его через прозрачный козырек.
   - Уже не живой. Как только агонз выпустил его.
   И полез дальше, скрылся на пирсе, снова мелькнул, уже в полете, унося в руках гору пустых кошелей.
   Неживой... Даэд вспомнил только что увиденное - сомкнутые веки и прижатые к опушенной реденьким мехом груди тонкие лапки. Это хорошо, что на крюк - уже не живой. Хотя он сам ловил рыбу. На крюк. Живую...
   Охота длилась и длилась, агонзы вскрикивали, пытаясь проскочить шеренги охотников, но боясь стрел и копий, метались, дергаясь в стороны, и свет уже не падал на блестящие черные спины и серебряную броню, кролики, кувыркаясь, падали в подставленные кошели, Даэд метался, цепляя полные мешки к транспортным тросам, летел к пирсу, медленнее других снимал с туши сетчатый мешок, цепляя крюк, отправлял добычу наверх. Собирал смятые кошели и снова летел в стаю.
   Время остановилось, слепленное из одинаковых трудных действий. И одновременно бежало стремительно, оставляя на руках Даэда лохмотья серебристой пленки от порезов чешуями, ломоту в напряженных плечах, темь в глазах, которые уже отказывались видеть. А крики охотников и добычи превратились в сплошной гул, в котором не различить слов.
  
   Глава 4
  
   И поздно вечером, когда туча пролилась мощным дождем, сверкая молниями и грохоча громами, Даэд продолжал слышать все тот же шум охоты. Держа в кулаке толстую ножку золотого бокала, встряхивал головой, оглядывался на пирующих вокруг охотников. Тогда шум превращался в другой - вечерний гомон и смех поработавших и теперь отдыхающих людей. Но стоило расслабиться, отвлекаясь, и в ушах снова возникал посвист ветра, короткие яростные команды, вопли агонзов и шуршание сетей, из которых он выворачивал немеющими руками очередную увесистую тушу.
   У самого очага царил Янне-Валга. Хохотал, плеская гранной из наклоненного кубка, пел дурацкие песенки, которые тут же подхватывали молодые охотники, с обожанием глядя на героя. Тащил с плеча рубаху, похваляясь свежими татуировками, и, крутясь в танце, шлепал по спинам танцующих вокруг девушек. Те смеялись в ответ.
   Внезапно кубок встал перед Даэдом, стукнувшись о грубые доски стола и выплескивая темную лужицу с острым хмельным запахом. Ощерились в широком рту подточенные белые зубы.
   - Ну, малыш? Не нассал в штанишки? Молодец, хвалю.
   Лапища, усыпанная яркими веснушками, толкнула Даэда в плечо. Другая рука подняла к его лицу кубок.
   - Выпей из чаши великого Янне. Это большая честь. Чтоб ты з-знал. Завтра отметим тебе грудь. Или плечо. Лучше б скулу, да ты не захочешь. У тебя есть знак? Свой?
   - Знак?
   Вокруг собирались охотники, толпились, спихивая крайних с длинных лавок. Каждому хотелось побыть рядом с Янне, послушать и, может быть, вставить слово в беседу. Мальчишка с русыми волосами, заплетенными в две косы, гордо крутился, тыкая пальцем в свою щеку, где пламенел недавно наколотый знак - круг, перечеркнутый зигзагом.
   - Ага, - Янне кивнул и тот засмеялся, оглядывая слушателей, - вон у нашего ички, смотри, уже новая, вторая. Ладно, не коси рожу, Олдес, не ичка, уже охотник.
   - Давно уже, - гордо согласился бывший ичка.
   - Две двери носят знак Олдеса. Не десять с тройкой, как у меня, но две за первый год - неплохо, да? Хорошие женки, охотник Олдес?
   - Да, - важно закивал Олдес и поднял руку, указывая на танцующую рядом с толстым Эки девушку, та замахала в ответ, - любят меня.
   - Значит так, - Янне забрал кубок, снова пристукнул им об столешницу, - нормальный ты парень, ичка Даэд, я думал, тряпка тряпкой, а ты молодец. Был бы охотником, ходить тебе в ичках до следующей весны, но ты у нас птица важная. Вот за неделю все и попробуешь. Знаком отметим завтра, а женку я тебе отдаю сейчас прям. Вдруг снова охота, так? Семь дней еще прожить надо.
   Все загомонили, кивая и переглядываясь. Раз Янне сказал, значит, это и правильно. Мало ли, вдруг завтра парня заберет пустота, или агонз откусит ногу, какие уж тогда женки.
   - Иля! - голос Янне снова вырвал Даэда из шума ушедшей в прошлое охоты, - поди сюда, Илена!
   Склонился к уху собеседника, дыша хмелем и жареным мясом.
   - Золотая девка. Новая. Живет под моим знаком, а только пока мной не отмечена. Если сама схочет, возьмешь на ночь. Я не против, ичка. Делить с тобой женщину даже мне не зазорно.
   Даэд искоса посмотрел в оживленное конопатое лицо. Мысли ворочались, скованные усталостью и хмелем. Что-то великий Янне слишком добр к нему. Ничего особенного на охоте Даэд не совершил. Даже наделал глупостей, с этим длинным шнуром, который мешал управляться с транспортировкой туш из-под пирса. Пару раз его обругали совсем молодые мальчишки, и поделом. А теперь великий Янне поет ему хвалу, будто Даэд один сделал всю охоту.
   Напротив уже сидела Илена, покачивались на распущенных волосах собранные из радужных перышек украшения. Улыбалась, рассматривая бледное лицо бывшего товарища по классам.
   - Ну? - Янне выпрямился, обхватывая рукой плечи Даэда, - берешь ты его, моя будущая жена?
   Взгляды Илены и Даэда встретились. Она смотрела спокойно, чуть насмешливо и выжидательно. Ждет кивка, или какого знака, медленно подумал Даэд. И когда ее губы стали приоткрываться, перебил еще несказанные слова:
   - Прости, великий Янне-Валга, победитель зверья и... и пустоты. Я не могу принять согласие саа-айчи. Пусть ее красота радует тебя вечно. И ты прости меня, - он вежливо наклонил голову, поворачиваясь к девушке.
   Она прикусила губу и быстро мелькнула взглядом по лицу Янне, на котором веснушки скрывались под краской злости.
   - Ты? Ты чего? Подарка от великого Янне не берешь, а? Ты это как?
   Илена тоже покраснела, сердито опуская глаза на беспорядочно расставленную посуду. За ее спиной возник Эки, зажурчал что-то, омахивая стол полотенцем, тыкая на свободное место блюдо со свежей жарехой.
   - Она не подарок. Сам сказал. Извини.
   - Сказал! Да! А ты... - Янне покачивался, пытаясь поймать ускользающий аргумент пошевелил пальцами, - вот! Даже не дал... ей! Схочет или как! Не дал сказать.
   - Может быть, она не хочет говорить, - возразил Даэд, жалея о том, что спор не утихает, а кажется, разгорается. Вокруг уже стояли, с жадным интересом заглядывая в яростное лицо Янне, в хмурое лицо его собеседника.
   - А, - Янне махнул рукой, - лезешь, со своими. Своими этими. Как их. Кто ее заставляет, а? Сказано, если хочет сама. Как вот меня захотела. И знаком еще не мечена, потому что сама так хочет, чтоб после. Зимой. Мы люди простые, ичка. У нас где жизнь, там и смерть. Так, парни?
   Кивнул на согласный шум.
   - Но баб мы не обижаем! А потому что кто заплачет по мертвому охотнику? Вы там, которые прячетесь в теплых койках? Нет. Так пусть плачут прекрасные девы, а саинчи потом песню придумают.
   Он говорил дальше, перемежая речь с гулкими глотками из кубка, поднимал его, чтоб снова наполнили, и его с готовностью наполняли.
   Выпив очередную порцию гранны, замолчал, обводя толпу недоумевающим взглядом. Все ждали, притихнув, за спинами тихонько пиликала маленькая ашель в руках такого же хмельного охотника.
   - А, - вспомнил Янне и стукнув кубком, выпустил из руки, тот упал, топыря витые ножки подставки.
   Указательный палец прошелся перед лицами и был уставлен в переносицу Даэда.
   - Ты! Ты пре... пренеб... отказал мне, значит? Самый выходит, гордый тут? Сильнее великого Янне? Да я!..
   Даэд встал, держа руку на сердце. Коротко кивнул, внимательно следя за движениями обиженного охотника.
   - Спасибо тебе, великий Янне-Валга. Я устал и хочу спать, у меня меньше сил, чем у настоящих охотников. Скажи, где мне расположиться на ночь?
   - Расп... - Янне опустил палец, обвел слушателей глазами, призывая посмеяться вместе с ним, - распо... чего? Спать, говоришь? А кто будет разделывать мясо? Отдохнул, давай, ты! Иди к лебедкам. Осм! Покажь нежному принцу, это... Ладно, покажь, в общем.
   - Я провожу его, - Илена тоже встала, откидывая за плечо светло-рыжие пряди, - тебе нужно отдохнуть, Яннека. Позвать сестер Килли?
   Она крепко взяла Даэда за рукав и потащила к выходу, улыбаясь и кивая тем, кто расступался, смеясь и любопытно оглядывая хмурого новичка.
   Во внутреннем кольцевом коридоре было тихо, за парой поворотов под витыми лесенками шум исчез совсем. Где-то впереди и ниже мерно стучали какие-то машины, прилетал ветерок, тревожа запахами то крови, то почему-то цветов, его сменял сквозняк с запахами лекарств.
   - Зачем ты, - с упреком сказал Даэд быстрой спине, укрытой блестящими волосами, - ты умная такая и умеешь делать руками волшебные вещи. Зачем ушла сюда, Илле?
   Он подумал, может ли быть, что ушла по его вине, ведь сам думал только о Неллет, и ей, девушке из прошлого, не стало рядом с ним места. И тут же рассердился. Он ведь не мог заставить себя насильно. Она умная, должна бы понять. И не ломать себе жизнь.
   - Ушла. Потому что умная, - прямые плечи поднялись в легком пожатии, - подождешь, я зайду переодеться?
   Узкий радиальный коридор вывел их в тупичок, Илена отперла дверь, помеченную не знаком - цифрами. Даэд ступил внутрь, оглядываясь и удивляясь увиденному. Где он видел похожее? Стеллажи, полные кассет, стол с разложенным свитком, большая доска памяти с рассыпанными вокруг стилусами. В кельях советников? Нет, скорее это похоже на кабинет в кирпичной башне, где работал старый джент Калем.
   Илена усмехнулась выражению его лица. Прошла в другую комнату, говоря оттуда в незакрытую дверь:
   - А ты решил, что жены охотников целыми днями ублажают своих героев, да? Кто, по-твоему, лечит их раны? А кто вычисляет движение стай? Кто высчитывает прогнозы погоды? Тут все, как внизу, Дай. Только я сама себе хозяйка, вообще.
   - Ты жена великого Янне. Разве нет?
   - Оно называется так. Это, если сама захочу.
   За стеной что-то шуршало, слышались легкие шаги, звяканье. Поплыл тонкий запах освежающего бальзама.
   - Тут всегда рядом смерть, Даэд, люди из-за нее свободные. В покоях принцессы я просто служанка. Умная девочка для уборки и приготовления вкусной еды. Нет, и там я могла бы... Через время. Но тут все быстрее, и меньше хлопот.
   Она появилась в проеме, одетая в обычные полотняные штаны и глухую рубашку без пуговиц, поверх - длинный блестящий фартук. Второй кинула Даэду.
   - Держи. Наденешь в разделочной. Я покажу, как работать ножом. Ты не очень устал?
   - Нормально.
   Они снова шли, и Даэд смотрел на этот раз сбоку на серьезный профиль с коротким носом, усыпанным веснушками, волосы, убранные в тугой пучок. Рыжая. Как великий охотник Янне. Словно его сестра.
   - Сначала я хотела учиться предсказывать погоду. Элле Немерос еще в классах говорил, у меня хорошо получается. Но тут. Тут важнее мои руки. То, что они умеют. Поэтому я решила, буду лечить раны. Пока я учусь, и мне кажется, прошло так много времени. Странно, что всего лишь несколько месяцев. А ты? Что делал ты, Дай, все это время? Я не видела тебя, хотя элле позволил иногда приходить в покои Неллет помогать девушкам. Ни разу не видела.
   Впереди свет становился ярче, слышались голоса, смех и мерный мягкий грохот каких-то машин.
   - Я... - Даэд молчал, не зная, что ответить. Если не говорить всей правды, то ответ вызовет на губах девушки улыбку. Я был мужем великой Неллет. Это хорошо звучало в Башне, но тут, среди шумных охотников, ведущих совершенно другую жизнь...
   - Пришли. Надевай фартук.
   Она, кивая парням и женщинам, забрызганным кровью поверх таких же фартуков, привычно прошла к длинному столу, что упирался в черный желоб. Взяла из выемки большой нож, блестящий острым лезвием. Показала Даэду на место рядом.
   По желобу съехала бесформенная туша, уже без лап и головы. Илена точным движением рассекла ее поперек трижды и Даэд, готовясь увидеть блестящие петли внутренностей, с удивлением смотрел на ровные пласты чистого мяса, розовеющего на срезах.
   - Режь одинаковыми кусками, - она нажала кнопку и мясо сдвинулось, подползая вместе с резиновой лентой.
   - Янне, кажется, ненавидит меня, - сказал Даэд, принимаясь за работу.
   Рассеченные куски уехали дальше и свалились ниже, туда, где слышались еще голоса.
   - Не знаешь, почему? Он говорит правду, что я неженка?
   - А ты неженка? - нож мерно поднимался, пласты разваливались, иногда брызгая яркой кровью.
   Даэд пожал плечами. Отрицательно помотал головой. Илена рассмеялась.
   - Ты до этих пор видел мясо только в упаковке, да? Вот Янне и смеется.
   - Хорошо, если так. А скажи. У него есть наружная каморка, там ветер и холодно. Или жара. А еще есть комнаты со знаками. Но ты живешь не там?
   - Ты видел, где я живу. А покои под знаками - место для отдыха и любовных встреч. Хочешь посмотреть мою комнату? Там красиво.
   Она смеялась, поддразнивая его. Потом стала серьезной, провела сгибом запястья по лбу, убирая прядку волос.
   - Наружные края открыты пустоте, чтоб каждый охотник мог там жить и спать, если захочется. Это только кажется так, что вниз никто никогда не выходит. Нет запретов. Просто те, кто подышал настоящим воздухом, побыл там, где можно летать, уже не хочет возвращаться обратно. И я не хочу.
   - Со шнурами.
   - Что?
   - Ваши полеты, они тоже не настоящие. Ну... я не хочу обидеть великого Янне. И всех.
   - Я понимаю. Но, знаешь...
   Голос сверху загремел неожиданно, выкрикивая уже знакомые слова.
   - Стая! Полсотни агонзов, прямо на Башню, между двумя грозами! Времени - треть часа. Стая! Полсотни агонзов! ...
   Следом за Иленой Даэд бросил в выемку нож и помчался обратно в коридор, на ходу стаскивая фартук. Вокруг бежали люди, возбужденно переговариваясь.
   - Мне одеваться?
   Она мотнула головой, толкая его к стене, чтоб пропустить группу галдящих парней.
   - Нет. Вы уже охотились. Теперь идут другие. А мне нужно в медицинский отсек, вдруг еще кто пострадает.
   - А уже кто-то? Сегодня?
   Она кивнула, вытирая руки краем рубахи. Даэд умолк, поняв, что совсем не подумал, кто-то мог быть ранен. Или убит?
   - Никто не погиб, но трое получили увечья. Саа Кариса сделала операцию самому пострадавшему, ногу пришлось отрезать.
   Перед глазами Даэда мелькнули пласты мяса, блестящие розовым, с мелкими каплями крови.
   - Вот, - Илена указала на дверь, украшенную треугольником с двумя чертами, - иди, отдохни у меня, маленький муж великой Неллет.
   - А ты?
   - Могут быть раненые.
   Он не успел сказать, что не хочет туда, в покои отдыха, а хочет с ней, туда, где раненые. Рядом оказался Янне, пробежал мимо, грубо толкнув Даэда плечом.
   - Чего топчешься? Одеваться!
   - Янне! - Илена кинулась было следом, - тебе не нужно, Яннека! Ты же!..
   Но тот обернулся, на ходу щерясь своей улыбкой зверя, снова повелительно махнул рукой. И рыжая голова скрылась в толпе бегущих.
   Даэд кивнул девушке и побежал следом за Янне, по уже знакомым переходам, подъемам и спускам.
  
   ***
  
   Эта стая была компактной и потому казалось еще гуще, чем первая. Агонзы крутились, огрызаясь и щелкая клювами, свивали длинные шеи и резко выпрямляли, пытаясь достать охотников. А те, как и в первый раз, подлетая, тыкали в толстое охвостье копья, и только теперь Даэд разглядел - после удара, отпрыгнув ближе к бочкообразному тулову, шлепали по участку с гладкой шерстью растопыренной левой ладонью, оставляя на черном фоне сверкающий серебристый знак.
   В мельтешении Даэд успел посмотреть на свою ладонь, увидел то, чего не заметил раньше - маленький резервуар на запястье с раструбом плоского шланга. Но не стал разбираться, как работает метчик, было некогда. Сразу подхватил два кошеля, отправляя их к пирсу. И совсем уже двинулся следом, забирая в карабин излишки шнура, как сильная рука вцепилась в ошейник брони, дергая вверх.
   Даэд сначала воздел руки, пытаясь оторвать чужую, но сразу же, взмахивая, вцепился в то, что оказалось под ним, потащило вверх, ушибая колени. По сторонам быстро взмахивали черные кожистые крылья. Закрывая обзор, повернулась, кидаясь к лицу, вытянутая морда с разинутым клювом.
   - Полетаем, а? - рука в серебре вынырнула из-за плеча, отбивая атаку ударом копья по клюву.
   Агонз негодующе кликнул и вдруг рванулся вверх, проскакивая на лету редкие комки темных облачных прядей. За спиной Даэда смеялся Янне, прижимая его к жестким чешуям, вздыбленным между косматой блестящей шерстью. Щелкнул на поясе карабин, кольцо шнура, кувыркаясь, свалилось и исчезло, Даэд не смотрел, куда, стараясь теперь изо всех сил удержаться на зыбкой спине.
   - Какая она, охотничек? - резкий голос ударял, как щелчок клюва, казалось, откусит ухо, выплевывая вниз.
   - Что?
   - Принцесса. Так хороша, да? Лучше? ... Йеххо!
   Голос прервался воплем, когда агонз метнулся в сторону, сильная рука наклонила Даэда в другую, зверь завопил и нехотя снова стал набирать высоту.
   - Лучше наших женщин, а?
   - Ты сам! Ты знаешь сам!
   - Я? Я был рожден в пустоте! Я - великий Янне-Валга! Скажи! Ну!
   Руки Даэда скользили, срываясь с пучков шерсти, он боялся оглянуться, чтобы не потерять равновесия. Эта скорость. И высота. Где-то сбоку, очень далеко - белое пятно Башни, отсюда - не больше ладони. Если упасть со спины зверя, никто уже не поможет.
   - Лучше! - заорал он, не слыша своего голоса, - лучше! Ты! Чего ты хочешь?
   Сильный удар свалил его с ненадежной опоры. И Даэд полетел, по движению облачных клочьев и по желудку, что подпирал теперь горло, понимая - вниз. В нижнюю пустоту, затянутую вечной дымкой.
   - Йеххо! - Янне свалился сверху, вцепляясь в его плечи, толкнул в сторону, закручивая. И сам завертелся рядом, пихая Даэда то в плечо, то в спину. Хохотал растерянному лицу под перекошенным прозрачным козырьком, а свой такой же - сорвал, отшвыривая в сторону.
   - Хотел полетать, а? Чего не летаешь?
   Ветер свистел, выжимая слезы, они мешали видеть. Янне загребал руками, орал и пел, запрокидывая лицо, потом поворачивался, рассматривая то, что внизу.
   Подплывая к Даэду, опустил железной рукой его голову:
   - Видишь?
   Тот моргал, стараясь смахнуть слезы, всматривался, не понимая, видит ли что-нибудь. В голове билась одна мысль. Янне свихнулся, и мы умираем. Свихнулся - умираем. Конец.
   Великий охотник снова заорал, делая что-то руками. И вдруг Даэду стало тесно, трудно дышать, он закрутился, вывертываясь из жестко согнутой руки.
   А сверху падал агонз, от когтистой лапы тянулась вниз тугая струна шнура. В несколько ловких движений Янне пихнул Даэда в углубление между огромных крыльев, уселся сам, продолжая одной рукой держать его поперек живота. Снова закричал, понукая зверя. И тот, взмахнув крыльями, стал снижаться, уходя одновременно сильно в сторону. Оттуда приближалась Башня, будто выныривая из туч.
   Непонятно с какой стороны, стали возникать в пустоте серебристые фигуры. Даэд сглотнул, судорожно цепляясь за вставшие чешуи на спине агонза: у всех от пояса вились надежные страховочные шнуры, один шнур полетел в их сторону, мерцая утяжелителем, упал на основание крыла. Снова из-за спины Даэда протянулась рука, деловито подхватывая и прищелкивая шнур к пустому карабину.
   - Шагай, птичка.
   Удар сшиб его со спины и Даэд, пару раз кувыркнувшись, обрел равновесие, сумев распахнуть сложенный парус. Рядом летели еще охотники, один молча показал, мол, подтягивайся. И Даэд, не имея сил геройствовать, послушно повис на вытянутом шнуре, позволяя лебедке вытащить себя на пирс. Выбираясь на длинную плоскость, такую надежную, не стал поворачиваться на смех и крики Янне, который явился через пару мгновений.
   Медленно переставляя непослушные ноги, пошел внутрь, стараясь не пропускать шагов, чтоб не упасть на глазах у всех.
   Внутри голоса звучали гулко, уже спокойнее.
   - Ты счастливчик, подарок Яннеки. Две стаи за один день.
   - Может, не стоит ложиться спать, парни? Глядишь, подлетит еще одна.
   - А ты поваляйся на пороге Аннчки, вдруг сегодня впустит, такого героя.
   - Угу. Впустит, как же.
   - Парни, кто на разделку, быстрее! Одежу снимайте, рванья сегодня полно. Успеют ли залатать.
   - Смена пусть полетает нагишом.
   За поворотом Даэд прислонился к стене. Отдышался и медленно побрел в сторону оружейной. Надо снять броню. И потом - в разделочную.
   Но навстречу быстро шла Илена, почти бежала, вытирая руки белым полотенцем. Взяла его запястье, поворачивая и морщась. Сзади раздался знакомый насмешливый голос:
   - Неженка наш устал. Уморился. А кто разделает мясо?
   - Яннека, перестань. Посмотри на его руки.
   Она повернула Даэда лицом к охотнику, подняла выше руку в изорванной перчатке. Лохмотья отливали розовым блеском.
   - Так. Снимешь броню и приходи ко мне, перевяжу.
   Даэд отнял руку, шагнул к Янне, на бледном лице которого бродила ухмылка.
   - Я хочу спросить, великий Янне-Валга...
   - Сказано тебе - беги скидать одежу. А то саа Илле порежет тебя на куски. Видел, как она умеет, ножом. А?
   Янне отвернулся, но через пару шагов окликнул:
   - Я буду у сестер Килли. Ты ложись, где захочешь. Выспись, вдруг скоро снова охота.
   Голоса слышались уже вдали, коридор опустел. У далекого выхода на пирс работали грузчики, вытаскивая туши и сваливая их в подъемник. Даэд подумал, ничего не надо больше, а лечь можно прямо здесь. На пол. Тут тепло.
   Илена подхватила его, обнимая за талию.
   - Пойдешь так, - решила сама, уводя в глубину витка, - я пошлю за твоей одеждой.
   Потом Даэд сидел на прохладной лавке, протянув перед собой руки. Смотрел на гладко собранные волосы, отливающие светлой рыжиной в бледном свете потолочных ламп. На гладкий лоб и еле заметные вертикальные морщинки между бровей. Илена хмурилась, легкими касаниями покрывая мазью порезы на ладонях. Закончив, поставила баночку с мазью. И, становясь на колени перед Даэдом, бережно взяла его ладони в руки, поднесла к лицу.
   Даэд не шевелился, покосившись на свои бедра, наскоро укрытые белым полотном. Броню Илена велела снять, а за вещами послала быструю чернявую девчонку, до шеи укутанную в светло-синие одежды.
   Теплое дыхание и мерный шепот касались израненной кожи. И было очень хорошо. Сидеть бы и сидеть так, подумал Даэд, незаметно для себя клонясь вперед и смеживая веки. Прилечь на лавку, такую приятную. Прохладную и шелковистую. Они летали сегодня. Это непросто. Летали.
   Он открыл глаза.
   - Илле... Почему Янне сказал, что его родила пустота? Разве он не был весенним мужем? Ему сколько лет? Двадцать шесть? Тридцать? Пятнадцать лет назад, да, когда я только родился.
   - Тише. Тише! - Илена поднялась, отвернулась, перебирая на столике бинты и блестящие инструменты, - болтаешь, после смертельной опасности всегда так. Нужно поспать. Яннека не был весенним мужем. Он родился в семье охотника и никогда не спускался вниз. А ты не понял этого?
   - Вот. Вот почему он дразнит меня, - Даэд прислонился спиной к теплой шершавой стенке, - он думает, что... Он мне завидует. Да?
   Илена пожала плечами, вытирая руки. Села рядом, укладывая их на колени, покрытые такой же, как у девочки, синей тканью.
   - Я так недолго знаю его. А ты знаешь в сто раз меньше.
   Повернула к нему лицо, усыпанное бледными веснушками. Голубые глаза смотрели пристально, с ожиданием.
   - Тебе нужно поспать, - напомнила, и в голосе тоже прозвучало ожидание.
   - Да, - сказал Даэд, собираясь с мыслями, - да. А где комнаты сестер Килли? Янне сказал, я найду его там.
   Илена резко поднялась, отошла к столику, прибирая разбросанные вещи.
   - Энча принесет твою одежду. Увидимся, когда выспишься. И когда натешишь свое любопытство.
   - Илле?
   - Что?
   - Агонзы летают. С нами. Мы летали у него на спине. Значит...
   - Агонзы не терпят всадников, - перебила она его, - еще немного и он сбросил бы вас. Или сложил крылья и кинулся сам в пустоту. В смерть. Только такие безумцы, как Янне, балуются со смертью, играют с ней. Никто кроме него.
   - Это не игра, - возразил Даэд.
   - Конечно. Я тоже ему говорила, несколько раз. Смерть - не игра.
   Она кивнула и вышла, прошуршали по коридору мягкие уверенные шаги.
   Не поняла. Даэд снова откинулся к стенке, с опаской поправляя покрывало на голых бедрах. Но смазанные руки после шепота Илены уже не болели, только саднили чуть-чуть. Она не поняла, толкуя его слова по-другому. Не игра, а новая возможность, вот что хотел сказать. Если агонз способен летать со всадником на спине, то не нужен страховочный шнур, который пуповиной привязывает охотника к Башне. Можно улететь вниз, далеко. И вдруг найти там. Как рассказывал Вест когда-то.
   Шаги возвращались, но это была девочка с ворохом одежды на руках. Положила аккуратно рядом с Даэдом, взглядывая на серьезное лицо. И засмеявшись, исчезла.
   Даэд медленно оделся. Вышел, и побрел по коридору, высматривая номера на дверях и прислушиваясь к невнятному говору из-за тяжелых штор, закрывающих бездверные проемы.
  
   Глава 5
  
   Через три дня Даэду казалось, он прожил еще одну, совершенно новую и другую жизнь. Он не мог сказать, нравится ли она ему. Была еще одна охота, на этот раз охотники сетями ловили перелетных птиц, мелких, противно орущих, с крыльями, отливающими перламутровым блеском. По сравнению с агонзами птицы казались легкой забавой, охотники так и относились к новой охоте. Даэд летал вместе со всеми, кидал сеть, вытерпев добродушные насмешки, когда в первый раз она не улетела, упала, путая его ноги. Потом уже получалось, да так хорошо, что на ужин он пришел сам, радуясь возможности посидеть за длинным столом, выпить гранны, закусывая жареными на вертелах маленькими тушками. Этих птичек так и звали тут - мальцы. Большую стаю изрядно проредили, после из сетей выпустили лишних самцов, а большую часть самочек посадили в легкие клетки и отправили вниз. Только тогда Даэд, присмотревшись, понял, это же те самые певчие птички, певчики, что порхают, переливчато чирикая, в садах отдыха. Когда-то они с ребятами прокрались в закрытый сад и разорили парочку гнезд, маленькие, как фасолины, яйца съели просто так, протыкая толстой иголкой, он и не почувствовал вкуса, а получили после от неньи Герии основательно, и не были допущены на праздник цветения сминна. Сколько ему тогда было? Десять, нет, девять лет.
   Спал Даэд все эти дни в разных местах, но неуюта не случилось, на этом витке, одном из нескольких витков небесных охотников, царила в этом отношении почти полная свобода. Охотник мог остаться ночевать у нынешней отмеченной или будущей намеченной жены, мог заснуть в комнатах подруг - на гостевой кушетке, устав от болтовни и музыки с песнями. Если накатывало настроение - шел в открытую камору, укутываясь шкурами, ложился вместе с ветром и звездами. Пару раз Даэд натыкался на спящих парней в медицинском отсеке, храпели в дальнем углу, заботливо укрытые синими покрывалами. И даже в строгих кабинетах читателей погоды мог устроиться какой дружок, ожидающий, когда его девушка закончит работу.
   Наверное, поэтому Даэд так часто вспоминал себя мальчишкой. Они все тут были мальчишками, правда, изрядно постарше. И девушки относились к доблестным смельчакам с материнской заботой и доброй жалостью. Но были строги. Это безмерно удивляло Даэда, на нижних витках много рассказывали о подвигах охотников и пели о них величавые поэмы, и девы в них всегда рисовались робкими, пребывающими в страхе за любимого, или в радости и гордости за него. Но никто не рассказывал, что чувством ответственности и дисциплины владели тут именно они. А не бесшабашные мужчины-мальчики, ежечасно играющие со смертью.
   Лежа в маленькой комнатке, дальней и тихой, в анфиладе покоев сестер Килли и рассеянно прислушиваясь к ленивой болтовне в их гостиной, смеху и шуткам, он понимал, обдумывая, нет в этом ничего странного. Так и должно быть. Равновесие Башни - слова, которые говорил он раньше, не задумываясь об их смысле. Оно проявляется не только буквально. От охотников зависит жизнь всех. Какой бы огромной ни была Башня, с ее витками огородов и полей, оранжереями и прудами, полными рыбы, ей постоянно нужны внешние ресурсы. Свежая новая пища, а еще пища для пищи, то есть для выращиваемых злаков и овощей. Конечно, многое делают витки собирателей, там сложные системы сетей и улавливателей, которые позволяют возобновлять другие ресурсы. Семена, химические вещества, даже каменная пыль и пыль металлическая. Но там все собирается медленно, кропотливо, и без особого риска для жизни. А тут все очень быстро. Много белка, а еще шкуры, перо, кожи, кость. Быстрая охота. И такая же быстрая, постоянно близкая смерть. Пустота щедра на подарки. И безжалостна к беспечным. Кроме прямого риска гибели в драке с добычей, есть еще риск кануть вниз, пропадая в дымке. Тут не приляжешь отдохнуть на краешке дела, чтоб после вскочить и продолжить. Так это было бы на земле, думал Даэд, вспоминая остров Ами. Сражаясь с ночным охотником в лесу, можно упасть от удара лапой - на землю. Откатиться в кусты, переждать, затаиваясь. И - выжить. Если ударяет клювом агонз, человек либо гибнет, либо ему везет - рядом оказывается товарищ с прочным шнуром и возможностью подхватить. Не полежишь, потеряв сознание, чтоб после очнуться.
   Потому парни не отягощают себя лишней строгостью и постоянным осознанием целей. Просто живут, ощущая каждое мгновение будто последним в жизни, оттого - сладчайшим. Но для равновесия рядом с ними живут их женщины, вот они и являются каркасом, прочным основанием, что удерживает охотничью жизнь в рамках нужного порядка.
   Поняв это, Даэд стал относиться к Илене по-новому. А думал, просто игрушка для доблестных смельчаков.
   Сестры Килли тоже оказались совершенно не такими, как он себе представлял. Вместо двух красавиц, услаждающих великого Янне своей прелестью, песнями и игрой на ашели, Даэда встретила женщина зрелого возраста и другая - почти еще девочка. Старшая Килли носила мужскую прическу - волосы, ровно стриженые до плеч и убранные в две тугие коски, с перьями на концах. А младшая, которую посетители называли добродушно и тепло - айчка, то есть девчушка, отращивала русые волосы, постоянно проверяя их длину, сидела в уголке, сведя почти незаметные бровки и крутила прядь на палец, шепотом считая витки.
   Как понял Даэд, великий Янне часто приходил к сестрам, перекусить и отдохнуть, заваливаясь на удобную кушетку, пока сестра Килли сидела рядом, чиня его рубашку или порванные штаны. Но обе не носили знака Янне ни на плече, ни на скулах. Он не хотел спрашивать, почему так. Слишком многое в укладе охотников оставалось ему непонятным, не спрашивать же без конца, рассудил он. И решил - спрошу лучше у Неллет, когда вернусь.
   В последние пару дней он почти не видел Илену, после того, как пренебрег ее почти открыто высказанным приглашением. И сам Янне, казалось, потерял к Даэду интерес, общаясь с ним реже, чем со своими друзьями по охоте. Даэда это устраивало, но одновременно он жалел, что время утекает быстро. Нужно обдумать и успеть спросить. Не так важны уклады уровня охотников, пусть парни спят, где хотят, и трудятся, как повелось. Но полет на спине огромного зверя не давал покоя. И все чаще вспоминался ему старший брат Вест. Лежа в каморе под звездами, Даэд, плотнее наворачивая на себя шкуру, смотрел, как медленно движется среди облаков скобка луны и раскаивался в давней мальчишеской глупости. Как он мог выбирать из рассказов брата верное и не верное, если сам был совсем еще глуп и знал так мало! Именно потому что глуп, обругал себя и стал вспоминать, что именно рассказывал Вест, когда Даэд отмахивался от его странных сказок, краснея за, как ему казалось, глупости брата. И с досадой поймал себя на том, что опять выбирает, на этот раз соотнося воспоминания с новым опытом. Не больше того. Теперь мне важен интерес Веста к нижней дымке, думал Даэд, а слова "посыпать землей шкуру дракона, чтоб слушался" или, как он там говорил, по-прежнему считаю ерундой. Хотя сам правил упряжкой санатов, прыгая с ними из утра в полдень и обратно. Если бы Вест тогда рассказал мне такое, я смеялся бы...
  
   - Спишь, неженка? - насмешливый голос вырвал Даэда из дремоты, и он, садясь и скидывая с плеч шкуру, понял - заснул, и даже видел сон, в который вклинился Янне, поворачиваясь к нему с шеи агонза, охваченной тугой ременной упряжью.
   Каморку просвечивали косые солнечные лучи, задувал снаружи резкий ветерок, ероша черные волосы, и они щекотали Даэду уши. Он поднял лицо, щурясь на стоящую перед ним фигуру. Янне пошевелил носком сапога край шкуры, хмыкнул, осматривая сидящего у стены.
   - Уже не сплю. Что, охота?
   - Кончилось твое везение, - Янне привычно покачался на подошвах, не вынимая рук из карманов. Прищуренные глаза оставили лицо Даэда, прошлись по стене над его растрепанной головой. Казалось, охотник обдумывает что-то. Потом, одним змеиным движением, он мягко опустился, сгибая колени, и сел напротив, упираясь руками в каменный пол.
   - Последний твой день у настоящих мужчин. И последняя ночь. Завтра на рассвете вернешься в покои Неллет. Скажи, ичка, неужто так хороша принцесса, что ни одна из девушек не полюбилась тебе? Илена не желает со мной говорить. Проходит стороной, не смотрит, торчит у предсказателей, лишь бы меня в гости не звать. Вежливая. Да. Ты заморочил ей голову.
   - Мы вместе учились, - слова прозвучали, как оправдание и Даэд сердито замолчал.
   - Ну да. А ты потом выбрал великую Неллет. А если бы она не выбрала тебя? Куда бы девался, а? Прибирал ее комнаты, кланяясь избранному мужу?
   - Я не творю уклады Башни, могучий Янне-Валга. Но если бы не выбрала... Я попросился бы в охотники.
   - Ах-ха. Герой, да? Любишь убивать тварей? - Янне откинулся, вытягивая ногу. Рукой провел по волосам.
   - Нет. Не герой. И не люблю! Но я думал, вдруг вы научите меня летать. По-настоящему. Без страховок.
   Янне фыркнул, снова изучая смуглое лицо собеседника. Немного подумав, кивнул.
   - Хорошо. Есть уговор. Я и ты. Сегодня ночью покажу кое-что. Только тебе одному. А ты. Ты выберешь себе одну из моих намеченных женщин.
   - Я...
   - Молчи! Выберешь. Чтоб она носила твой знак на плече. Навсегда. И расскажешь об этом принцессе Неллет. И про меня тоже расскажешь.
   Даэд нахмурился. Кажется, Янне насмехается над ним. Зачем ему это? Чтобы заставить принцессу страдать? Но он ведь не знает, что Даэд отличается от весенних мужей, которые сменяли друг друга несколько столетий. Откуда ему знать, что почувствует Неллет? А насчет последнего, это понятно. Ему хочется славы. Еще больше. Чтоб не только народ Башни, раскрыв рты, слушал поэмы о доблести Янне-Валги. Чтоб Неллет услышала о нем живые слова, не из песен.
   - Чего скалишься?
   - Я... Прости. Ты не подумал, я ведь могу рассказать, ну, не то, что ты хочешь?
   Янне таким же змеиным движением поднялся, мягко выпрямляясь, снова сунул руки в большие карманы. Сверху покачал головой, насмешливо улыбаясь.
   - Уговор, ичка. Когда увидишь, что покажу, выполнишь свою часть уговора. Ты честный. И может быть, мы еще увидимся. Потом. Попозже. Ты сам захочешь этого. Тогда вернешься к нам.
   Даэд не успел ответить. Скрипнула толстая дверь, уже из коридора Янне договорил деловым тоном:
   - Сегодня поможешь парням на сортировке мяса. В ужин выберешь себе женку. Из намеченных. А к полуночи приходи в оружейную. Если тебе повезет, охоты не будет, и мы отправимся...
   - Куда? - вопрос остался в каморке, двери уже закрылись.
   Даэд снова прилег, подтыкая шкуру, чтоб стена не холодила спину и бок. Сел, выругавшись шепотом. Придется вставать, сон ушел, остались только беспокойные мысли. Вряд ли Янне решил просто посмеяться и обмануть, добиваясь, чтоб он изменил Неллет. Он покажет. Что-то совсем секретное.
   В этом Даэд был уверен. Поначалу Янне совсем не понравился ему, и будь это первый или второй день на витке небесных охотников, Даэд не усомнился бы - хозяин решил посмеяться и только. Но после нескольких охот, и после малых знаний об ежедневной жизни охотников, у него появилось ощущение, что Янне блюдет определенный кодекс чести, они все тут его придерживаются. Именно потому что имеют дело со смертью, каждый день и, как правило, внезапно. Сегодня охотник сидит за деревянным столом, держа на коленях нарядную девушку и распевая грубые песенки. А на другой день уже другие поднимают кубки, славя его смерть на охоте. За семь дней, пока Даэд был тут, погибли двое, а еще четыре охотника получили тяжелые раны, один потерял ногу.
   'Может, он просто хочет тебя убить'.
  Даэд уже встал, складывая шкуру и накрывая ее плотной тканью, чтоб не намочило внезапным дождем. Собирая мелочи в сумку, задумался над пришедшей мыслью. И уверенно покачал головой. Нет, это вряд ли. А если даже и так, он что, будет бояться какого-то 'может'? Так можно пробояться всю жизнь, всего на свете. И ничего не узнать.
   Он шел по кольцевому коридору, кивал встречным, поднимал руку в приветствии, смеялся шуткам знакомых охотников, которые с легкой руки Янне охотно называли его неженкой, но без злой насмешки и презрения, просто так, и потому было не обидно.
   Оставалось решить вопрос с женщиной. Даэд был уверен в себе, и знал, он не станет ложиться ни с Иленой, ни с любой другой девушкой тут, даже если Неллет никогда не узнает об этом. Но как сделать, чтоб Янне поверил - свидание было и успокоился на этом?..
  
   ***
  
   До самого ужина Даэд работал вместе с другими охотниками. В разделочной стоял невнятный шум и тяжелый запах свежатины. Мерно ползла лента, неся на себе кусищи мяса, поднимались и опускались длинные ножи, рассекая мякоть.
   - Кролики, - ухая вместе с ударом ножа, рассказывал ему старый охотник, слепой на один глаз, - они не звери, ичка, э-эх, это еда, для детенышей. Агонзы растят их... эх-х, на себе, под крыльями, несут в облачные гнездовья, а там... эх-х ... стряхивают в летучие гнезда, кормят. Потому мы не забираем всех. Ну это... если б ты нарастил себе подмышками лишние желваки, понимаешь? Только не резал, а сами и отвалились. Хорошие твари, полезные. Эй, Осм! Чего заснул, двигай ленту!
   - А где эти гнезда? Они далеко?
   - За год твари успеют вернуться. Вот и считай. Ты как, уже выбрал себе прощальную женку? Бери Анчку, хорошая девка, тут родилась. Оближет тебя целиком, лишь бы рассказал, что там, в Башне на нижних.
   Старик захохотал, вытирая лоб тыльной стороной ладони.
   - Она не может спуститься? Увидела бы сама.
   Собеседник покачал крупной головой.
   - Равновесие Башни, неженка. Ей рано. Мы тоже блюдем его. И не хотим перемен. Кто знает, вдруг от маленькой айчки вся Башня перекинется верхом вниз, а? Тебя что, не учили этому?
   Даэд пожал плечами. Поспешно рубанул проплывающий шмат мяса. Можно сказать "почему не попробовать", но вдруг и правда, одна лишь попытка приведет к грозным последствиям. Кто он такой, менять уклады. И подбивать к этому остальных.
   После разделки он перешел в другую прослойку, где мужчины, под руководством быстрой коренастой женщины, паковали сырые шкуры. Сворачивали тугими рулонами, обматывая сверкающим пластиком, складывали у шахты подъемника. Даэд подтаскивал тюки к дыре и по жесту напарника плавно спихивал в пустоту, где они исчезали так быстро, что и не понять, вверх или вниз отправлены.
   - Мастерские, - пояснил ему напарник, молодой парень с татуированными щеками и ажурным от проколотых дырок ухом, - там, внизу, где всякие ученые. Сперва вымочат, чтоб забрать все добро, до малой капли, потом уже отправляют дальше, на выделку. У нас тоже есть, чтоб делать свою одежду. Нам нижнего ничего не надо!
   На парне были короткие кожаные штаны, перехваченные ниже коленей сыромятными ремешками. Грубые, с отвисшими карманами. И такой же кожаный жилет, на котором теснились узоры, повторяющие татуировки на скулах.
   - Это мне Элияш смастерила, - похвастался в ответ на взгляд Даэда, - не сильно знатно, зато сердечно. Люблю ее.
   Даэд кивнул, возвращаясь к мысли о намеченной женке. Намеченная. Это значит, ни с кем тут не спала. Вообще ни с кем не спала, наверное, так. Скоро ужин, в общем зале. Там девушки будут танцевать, посматривая на гостя. И ему нужно выбрать одну. Выбрать и попробовать договориться. Илена?
   Он вдруг понял, что думает о ней почти с радостью, но не потому что соскучился и вот - повод. А потому что, скорее всего, она еще не спала с мужчиной, ведь до последнего надеялась стать подругой Даэда, а после сразу стала будущей женой Янне, который терпеливо ждет, когда она согласится его принять. С ней легче договориться, удобнее. Даэду стало неловко за свои расчеты. И он решил выбросить из головы все, а просто закончить работу, вымыться, избавляясь от запаха мяса и шкур. И хорошо поесть, слушая песни и хохот хмельных парней с кубками гранны и зимнего самая.
  
   Глава 6
  
   Илена играла на ашели, и у нее получалось очень хорошо. Даэд сидел у стены, слушая и одновременно разглядывая гостевую комнату девушки, стараясь делать это вежливо, незаметно. Тут было совсем не так, как в ее же кабинете. Шторы, подхваченные витыми шнурами, скрывали стены, драпировались объемными складками, образуя уютные тайные шатры со спрятанными диванчиками. Он и сидел на таком, рядом с откинутой шторой. На низком столике толпились чеканные тарелки и бокалы тонкого стекла. Он уже знал, тут много роскошных вещей, сделанных из изначальных материалов, которых мало, и восстанавливать запасы стекла и металла - дело долгое и кропотливое. Разбитый бокал никогда не выбрасывался, осколки бережно собирались, из них мастера выплавят новое стекло и создадут новую посуду, добавляя взамен непременных утрат драгоценное стекло из песка, собранного в тяжелых водяных тучах. На жилых уровнях Башни чаще использовалась вечная пластиковая посуда, она не билась и служила многим поколениям людей. Еще тут было много вещей из специально обработанной кожи, которая после размягчения и вываривания становилась полупрозрачной и звонкой, как тончайшее резное дерево. И не ломалась, если сожмешь сильной рукой ножку кубка.
   Будь благословенна пустота, в который раз подумал Даэд, вертя в руках такой кубок с гравировкой на просвечивающих гранях. Как выжили бы тысячи и тысячи людей, которым постоянно нужны пища и вещи, одежда, удобрения для полей и огородов, если бы тучи и ветра не приносили в себе так много всего. А вот на земле дожди идут просто так, вспомнил он. Льют с неба, омывая лица и волосы, и Неллет говорила, их главная суть - утоление жажды растений. Жаль, что сейчас не сезон соленых бурь. В классах рассказывали, тяжелые и мощные тучи, которые приходят с такими бурями, так сильно насыщены влагой, что в них можно купаться, как в бассейнах. И там, в зыбких водяных пузырях, похожих на огромные капли, живут небесные рыбы. Небольшие и очень красивые. Конечно, рыб Даэд видел. В садах есть маленькие пруды, они плавают там, распуская вуалевые цветные хвосты. Но увидеть бы самому, как туча несет в себе множество прозрачных шаров, а в них - рыбы. Но разве увидишь все чудеса за одну невеликую неделю. Кажется, сейчас, на исходе седьмых суток Даэд лучше стал понимать нежелание охотников уходить в нижние уровни Башни. Пустота постоянно подкидывает новые и новые чудеса, пусть опасные, но - новые. Уйти, даже на время? И вдруг пропустить нечто, чему не будет повторения. Такая жизнь похожа на сказку.
   Он вдруг понял, что ашель замолчала. Илена положила инструмент на кушетку, и сидела неподвижно, ожидая, когда гость очнется от раздумий. Она была наряжена, как в тот первый вечер. Голубое, в цвет глаз, длинное платье с высокими разрезами по бедрам, открытые плечи и руки. Вдоль шеи спускались украшения из цветных перышек, которыми девушка заколола высокую прическу.
   - До полуночи осталось меньше трех часов, Дай, - яркие губы, тронутые помадой, приоткрывались, показывая блестящие зубы, а лицо и все тело оставались неподвижными.
   Будто она не живой человек, а кукла, чтоб говорить слова. Даэд неловко пошевелился, ставя на скатерть кубок. И зачем она зовет его коротким именем? Каждый раз он вспоминает о Неллет. Это их имя. Ласковое. Нель, говорил он, она отвечала - Дай. И вместе смеялись.
   - Хочешь, я позову Анчку? Она плакала, когда я передала твой отказ и пожелание счастья.
   Блеск зубов исчез, губы сомкнулись. ...А Неллет, спрашивая, приоткрывала рот, совсем чуть-чуть, и Даэду казалось, она ждет его слов, как птенец ждет еды.
   - Нет. Не нужно. Ты ведь не гонишь меня, Илле?
   Голова качнулась на высокой шее. И снова застыла.
   Она такая красивая... Даэд моргнул, не зная, куда смотреть. Не в эти же совсем равнодушные голубые глаза под рыжеватыми ресницами. Нехорошее это равнодушие, но ему нужно решиться и сказать, что собирался.
   - Илле. Я... Тебе Янне сказал, да? Что мы сегодня должны. Должны быть вместе.
   - Я согласилась стать твоей отмеченной женой, Дай. Янне спросил, и я согласилась. Хотя понимаю, что мы не увидимся больше. Скорее всего так. Нам осталось меньше трех часов. Или ты хочешь сделать мужскую работу за три удара сердца и сразу исчезнуть в пустоте? Это будет очень некрасиво, не по-мужски.
   - Подожди.
   - Я уже жду.
   Он не хотел подниматься со своего места, потому что она тогда решит, что встал и идет к ней. Но тут Илена встала сама. И Даэд повторил ее движение, поспешно, и - ругая себя за эту поспешность, что за ерунда, она поймет, что он пытается увернуться от нее, как от небесной нападающей твари. Разозлившись, сказал сразу, чтоб уже не маяться:
   - Илле, я не стану с тобой спать. Прости. Но я хочу попросить тебя. Пусть Янне думает, что это случилось.
   Теперь замерла она. И через несколько медленных мгновений села опять, будто ноги ослабели и стоять стало невозможно. Поднялась рука, похлопав по тканому покрывалу.
   - Сядь со мной. Не бойся, я не трону тебя. Даже пальцем.
   Зубы снова блеснули, на это раз в тайной насмешке. Обычные слова обрели свой изначальный смысл. Не бойся, сказала она - девушка - мужчине-охотнику. Не трону...
   Даэд приблизился и сел с занывшей от напряжения прямой спиной. Но Илена, продолжая чуть заметно улыбаться, сама отодвинулась на край, чтоб не касаться его. Потянула ящичек резной тумбы, пошарила, и вытащила что-то маленькое, сжимая в кулаке. Раскрыла пальцы, показывая гостю. На ладони лежал зеленый флакон в форме капли, мерцал светлой точкой в центре.
   - Мне тут мерель не нужен. Вернее... Ты не чувствуешь запаха, Дай? Я потратила половину запаса, думая, вдруг он поможет мне. Сегодня, после ужина. Не помог. Ты защищен своей любовью даже от мереля, даже б его целый бассейн тут.
   - Прости. Что угодно я готов сделать для тебя, Илле. Но я не виноват, что так складывается.
   Голубые глаза остановились на его смущенном лице.
   - Ты понимаешь, о чем просишь меня? Завтра мне нанесут знак. Твой знак. Яннека будет пить несколько дней, и кидаться во все охоты, будет играть, призывая смерть. Потому что любит меня, а я захотела тебя. Потом мы помиримся, конечно, ты же уйдешь. И он поймет, что я отмечена не любовью. А обманом. Такой позор. Ты лишаешь меня не только последних часов, наших с тобой. Но и моей чести. Парни станут смеяться мне вслед, рассказывая, что ты не захотел! А я скрыла и ношу обманный знак.
   - Да что же делать тогда? Ты, как охотник, Илле, загоняешь меня в сеть! А я не хочу быть добычей! Теперь тем более не хочу! Прости.
   Мерель лежал на светлой ладони, казалось, капля дышала, расширяясь и опадая. Тонко блестели звенья нежной цепочки, свисая между пальцев.
   - Такой простой выход, Дай. Возьми мерель. Тебе нужно только захотеть. Мой мерель и твое желание, чтоб все сложилось правильно. И через два часа исчезни из моей жизни. Навсегда. А я до конца своей буду молить пустоту за тебя и твое счастье. И сама буду счастлива.
   - Мерель не приносит счастья, Илле! Ты знаешь сама.
   Илена покачала головой, качнулись веера перышек на обнаженных плечах. Возразила упрямо:
   - А я буду счастлива! Я так хочу. И знаю.
   В ее словах звучала такая уверенность и одновременно такая горячая мольба, что Даэд заколебался на миг. Стоит ему пожелать и все изменится. На короткие два часа, а после ночной ветер и пролетающие дожди смоют мерель без остатка. Ни запаха, ни единой метины. Кроме памяти. Стыд перед Неллет будет мучить его. Зато Илена получит свою капельку счастья. Может быть, это правильно? Может быть, так и надо сейчас?
   Но устав ждать, Илена сказала еще несколько слов:
   - Тебе не придется нести ответ перед ксиитом. Это ведь мой мерель. Я все сделаю сама.
   И Даэд вспыхнул, выпрямляясь.
   - Думаешь, я испугался? Нет. Прости. Я не могу.
   Он встал, дернул ногой, освобождая ее от складок покрывала, что спускались с кушетки к самому полу. Илена тоже вскочила, хватая его руку.
   - Куда ты идешь? К Анчке, да?
   - Не говори ерунды! Если бы я хотел, была бы только ты, ясно? Анчки всякие!
   - Не ори на меня! Мы уже не в классах.
   - А я на тебя орал, что ли? В классах! - Даэд вырвал руку, ступая к дверям.
   Но Илена загородила выход. По бледному лицу кинулась краска, пятная щеки неровным румянцем. Побелела прикушенная губа. Кулаки сжались и Даэд отступил, как от рассерженного зверя, который может цапнуть.
   - Ты должен обмануть Янне, - напомнила она, стараясь успокоиться, - если выйдешь сейчас, все поймут. Что мы...
   - Да наплевать мне! И на Янне с его секретами тоже!
   Девушка покачала головой, машинально поправляя складки платья. Глаза ее блестели, рот кривился, но кулаки разжались.
   - Нет, Дай, не наплевать. А то не просил бы меня обманывать. Вместе с тобой. Если ты так, значит, это для тебя очень важно, да? Я помогу. Кшаат тебя сожри, черная вонючка! Помогу! Будем сидеть тут, пока не ударят полночь. Тогда выйдешь. Как... как герой. И пойдешь за своими секретами. Ну? Садись, поиграем в хадике. Или просто. Картинки в старых свитках посмотрим. Так быстрее пройдет время.
   Но время не потекло быстрее. Когда вдалеке глухо ударил гонг, отмечая полночь, Даэду показалось, не два с половиной часа провел в небольшой, красиво обставленной комнате, а целую вечность. Он поднялся с кушетки, прижимая к сердцу руку.
   - Не нужно снова извиняться, - устало перебила Илена несказанные слова, - иди, Даэд, иди в свои подвиги. Нет, подожди. Я только скажу.
   Она подалась вперед, заговорила, глядя мимо него на расписную стену, одной рукой дергая струны лежащей рядом ашели, так что они жалобно ныли в такт словам.
   - Как это получается у вас, мужчин, а? Мало того, что ты отшвырнул меня, как... как ненужную старую тряпку. Мало того, что я теперь запятнана и сама... сама буду выкручиваться. Так я еще и помогаю тебе! В твоих мужских играх! Все вы - герои.
   Последнее слово прозвучало ругательством. Даэд молчал, потому что кроме еще одного "прости" не знал, что сказать.
   - Все. Теперь иди. Забыть бы тебя насовсем. Я постараюсь. Вот заплачу ксииту за потраченный мерель. Вытерплю, когда все будут смеяться, надо мной. Тогда забуду тебя. Уходи, а то опоздаешь!
   Он повернулся и вышел. Эхо шагов прыгало по безлюдному коридору, такое же быстрое, как они сами.
  
   ***
  
   - Что, оторваться никак, да? - Янне шел впереди, слова кидал быстро, в такт шагам, чуть оборачивая лицо, и свет настенных панелей плыл, очерчивая вздернутый нос и растрепанные волосы, он один из немногих не заплетал кос, схваченных кожаными полосками. И руки, заметил Даэд, если не оттягивали карманы, или не пускались в жестикуляцию, постоянно ворошили и продирали пальцами короткие рыжие пряди. Неспокойные руки. Он коротко вспомнил Илену, неподвижную, как неживую, только губы шевелились да в глазах плескалась стиснутая, сжатая донельзя угроза. Угроза? Это как океан вдруг из берегов, смывая и разрушая все.
   - Теперь быстро нужно. Время, охотник, время! Пожрать-то успел?
   Шаги перебивали друг друга, потом сливались, будто шел один человек, снова рассыпались на приглушенную шершавым полом дробь.
   - Совсем никого, - не отвечая, отметил Даэд, идя не за спиной, но все же отставая на шаг, чтоб Янне не рассматривал его лица, ловя выражение.
   - Ты всех загонял, ичка. Редко бывает, чтоб за семь дней пять разных охот. Твоя удача. Дрыхнут теперь. Ну, на заготовке работают, только сюда не слыхать.
   В оружейной тоже было пусто. У дальней стены сладко спал молодой охотник, устроив голову на сброшенных серебристых комбинезонах, одна нога свесилась к полу.
   - Бери, - Янне вытащил с полки и бросил Даэду свернутую одежду, сам скрылся за поворотом стены.
   И вышел вскоре, непроницаемо-черный, в облегающем фигуру костюме. Как вырезанный из ночной темноты силуэт. Невысокий, тонкий, но с широкими плечами, а руки длинные, как змеи, снова отметил Даэд, застегивая под горлом мягкий серебристый воротник. Янне осмотрел его, дернул сложенный на спине парус, щелкнув, отстегнул и сунул тючок на скамью. Ответил на выражение лица:
   - Хотел сам полетать, а? Вот и полетаешь. Шнур тоже не бери.
   Но себе выбрал моток из длинных, повесил на бедро, ухмыляясь чему-то. И махнул рукой, выходя снова, мягко ступая ногами с легкой кривизной, особенно заметной в обтягивающем черном костюме. Даэд шел следом по прямому радиальному коридору, ведущему к наружному краю. Машинально проводил рукой по бедру, за несколько охот привык ощущать там кольцо прочной веревки и тяжелый карабин с послушной застежкой. Спина без тючка сложенного паруса казалась голой и незащищенной. Что задумал Янне? Вряд ли что опасное, успокаивал себя Даэд, а впереди уже распахивалась платформа с длинным языком сторожевого пирса. Если б хотел выбросить в пустоту, к примеру, зачем было отправлять гостя к одной из своих жен? Тем более, к Илене, он явно ее ценит и отличает от прочих. Может быть, любит.
   На пирсе, на самом его краю, Янне склонился к решетчатой клетке, заговорил вполголоса со сторожевым, загораживая того спиной. Даэд, приняв равнодушный вид, осматривал над решетчатой будочкой огромное ночное небо, полное звезд. Они ярчали по мере удаления от Башни, где ее мягкий свет не забивал их собственный. И становились цветными. Даэд знал некоторые созвездия, самые крупные и привычные, а все прочие были посчитаны астрономами и вписаны в свитки и памятные лепестки. Ученые знали, как обходиться со звездами, а для прочих они были всего лишь украшением небесного свода, совершали свой ночной танец, который невозможно было предсказать и рассчитать на глазок, потому что Башня двигалась в пустоте, постоянно. Меняя скорость, поворачиваясь, летела, и звезды летели вокруг нее, такие далекие и прекрасные. На уроках Даэд узнал, что предположительно звезды - огромные костры, зажженные в незапамятные времена небесными катаклизмами, и с тех пор они тоже летят в пустоте, так далеко, что физически добраться к ним невозможно. А значит, невозможно и проверить гипотезу. Некий рок, тот самый, который народ Ами-Де-Нета называл неумолимым хэго, разместил костры в пустоте, назначив каждому свое место, так рассказывали наставники, и сделано это для того, чтобы звезды не приближались, - не сожгли Башню напрочь. Потому нужно быть благодарными пустоте за ее заботу, и радоваться, что они так безмерно далеки.
   На краю пирса встал черный силуэт, звездой блеснул на поясе фонарь, делая Янне частью ночного неба. Даэд подошел, заглядывая в нижнюю пустоту. Рука снова прошлась по бедру, нащупывая несуществующий страховочный шнур.
   - Не боись, - Янне коротко рассмеялся, - стой смирно.
   Парень уже выбрался из будки и уходил, шелестя шагами, разок только оглянулся, словно пытаясь запомнить, что видит.
   Тихая какая ночь, подумал Даэд, а на щеках выступали мелкие капельки пота, их тут же высушивал даже не ветерок, не было ветра, а легчайшие касания воздуха. - Не было в моей жизни такой тихой ночи...
   И вздрогнул, когда в уши вошел ноющий тугой звук. Янне прижал к губам сжатую ладонь. Набрал воздуха и снова дунул в маленький инструмент, который держал сомкнутыми пальцами. Нытье усилилось, меняя тональность, всхлипнуло, смолкло, дожидаясь, когда он снова вдохнет. Странный звук, не ограниченный стенами, без эха, которое они послушно возвращали, утекал с пирса, размываясь в черной пустоте, терялся среди ярких точек. И в перерывах Даэд различил мерные вздохи, согласно которым (он поискал глазами, нашел и уже смотрел, не отрываясь) звезды гасли, чтоб появиться снова, а потом гасли другие, зыбко очерчивая огромный крылатый силуэт. Вот он нырнул, подбираясь к пирсу с нижней стороны.
   Рука Янне цепко взяла локоть Даэда.
   - Сейчас, - он снова дунул в кулак, и через миг столкнул Даэда вниз, выворачивая его локоть, чтоб вернее направить падение.
   Даэд взмахнул свободной рукой, удерживаясь, чтоб не замельтешить в панике руками и ногами. И упал, скользя ладонями по гладким скрипучим перьям. Уткнулся лицом, приподнялся, опираясь, но руки скользили, и он снова свалился ничком, слыша, как тяжко и быстро стучит его сердце под мягкой серебряной броней.
   - Ноги, - крикнул сверху Янне, - суй в стороны. Давай, тютя, соберись. А то сверзишься.
   Даэд, не поднимая лица, и слабо понимая, что нужно сделать, задвигал ногами, вытягивая носки, и вдруг уперся обеими в какие-то углубления, замер, проверяя, и осторожно сел, перебирая руками по перьевому покрову. Сглотнул, решаясь оглядеться. Бедра ныли от напряжения, а руки бестолково шарили по гладкому, в надежде все же уцепиться, но оставались ненужно свободными.
   - Слышь, герой? Пока я молчу, ксиит летает. С тобой. Ясно? А?
   - Яс-но...
   - Потом позову. И вытащу тебя.
   Удерживая зверя, он снова продудел несколько ноющих нот. Ксиит, огромный, черный, мерно и коротко замахал крыльями, держась чуть ниже пирса. Повернул шею, блеснув на Даэда круглым черным глазом.
   - Запомни. Все, что покажет. Ясно?
   - Да, - у Даэда по-прежнему сильно и быстро стучало сердце.
   Что он увидит в такой темноте? И как...
   Но дудка молчала и ксиит, взмахнув крыльями, внезапно оказался на расстоянии от Башни, пирс сделался маленькой игрушкой, светлой дощечкой, повисшей на черном, и на самом конце его - крохотная черная фигурка. А потом, как когда-то, на исходе весеннего месяца Мэйо, Даэд увидел Башню целиком. С восторженным ужасом смотрел, понимая, что огромная, она сейчас очень далеко от него, никакого шнура не хватит, чтоб вернуться. Да его и нету.
   - Ты... - он замолчал, думая, нужно ли что-то говорить ксииту. Была бы упряжь, как у колесницы санатов, но руки пусты.
   - Ты... Вперед, да? Куда мы летим?
   Но зверь молчал, не меняя мерного движения, Башня оставалась сбоку и уменьшалась, наполняя сердце Даэда ужасом и изумлением. Такая крохотная, что можно поставить ее на ладонь. А теперь - взять двумя пальцами. А теперь...
   Он водил глазами по ярким точкам, пытаясь определить, которая из них - Башня. И не мог. Напрягая ноги, наклонился, пытаясь увидеть, что там, внизу, но спина была широка, и ничего не видно, кроме своих светлых рук на черном перьевом покрове. А затем, словно ощутив изменение позы, ксиит лег на крыло, так что Даэд свесился вниз, отчаянно размахивая руками. Ноги сидели в углублениях шкуры плотно, будто погруженные в клей. И он понял, не упадет, хотя висеть боком было ужасно неудобно. Внизу, под темнотой, лишенной звезд, мерцала нижняя дымка, еле заметная, закручивалась витками и спиралями. Такая далекая. Приближалась.
   Несколько вдохов и выдохов, и вот уже лицо Даэда с маху погрузилось в живой мягкий туман, перья на спине ксиита заблестели миллионами мелких капель.
  
   Глава 7
  
   Вытирая рукой глаза, Даэд зажмурился, влага пахла резко и было страшно, вдруг это не просто вода. А ксиит летел, не сбавляя скорости, уже ровно, так что всадник сидел, изгибая спину, когда зверь резко менял направление. Будто огибает препятствия, подумал Даэд, вытирая руку о бедро. Через сомкнутые веки сочился свет, тревожил, понукая. Даэд осторожно приоткрыл один глаз, другой. И снова попытался вцепиться в гладкие перья. Вокруг стоял день, ярчайший, ломился в глаза белым светом, неслись навстречу какие-то прозрачные столбы, вспыхивая совсем уж невыносимо. Ксиит летел, вовремя сворачивая, как... как в лесу, прикинул Даэд, между деревьями. Только совершенно огромными - он задрал голову, пытаясь разглядеть, куда уходят бесконечные кривые колонны. И не увидел.
   А потом зверь замедлил полет и плавно плюхнулся на небольшую, совершенно круглую поляну. Повернул шею, сверкнув на всадника круглым черным глазом и повесил голову, что-то собирая с земли.
   Земли... Земля? В немыслимом далеке от Башни, внизу, куда они почти падали в полете, скрытая до того завитками и спиралями нижней дымки.
   Даэд напрягся, вытягивая шею. Вокруг было странно и непонятно, но больше всего ему хотелось вытащить схваченные углублениями в основании крыльев ноги, спрыгнуть и осмотреть землю, на которой сидел зверь. Отсюда, сверху, он видел лишь поверхность, прикрытую то ли белой травой, то ли мелкими кучками пепла. Рассмотреть. Пощупать. Поднести к лицу, если оно возьмется в ладони. Или прилечь, приближая глаза.
   - Я... - он откашлялся, соображая, как договориться и возможно ли это.
   Страшновато, вдруг, если он спрыгнет, ксиит бросит его тут, одного.
   - Я спущусь, а?
   Зверь не ответил, продолжая собирать что-то, прищелкивал клювом, наверное, ел. Даэд подергал ногу, мышцы у основания крыла содрогнулись, и ступня освободилась. За ней вторая. Но он продолжал сидеть, обдумывая свое положение. А если Янне в своем хвастливом безумии просто решил избавиться от него? Сейчас ксиит взмахнет крыльями и исчезнет среди этих странных бесконечных стволов, а у Даэда нет даже веревки, чтоб привязаться к нему. Ничего, кроме рук, ног и скинутого на плечи мягкого капюшона. Еще - голова. Но она как-то совсем ничего не хотела придумывать.
   Он судорожно вздохнул, понимая, не усидит, спрыгнет. И дав себе десять секунд, запустил мерный отсчет, расслабившись и опустив на колени руки.
   Если нет ничего, но в голову пришла мысль о голове...
   'Вы можете пользоваться не только тем, что можете пощупать или увидеть. Есть прочие инструменты, и невидимые, они работают ничуть не хуже. Точно так же они бывают исправны и нет, нуждаются в настройке, и ваша задача перед использованием определить, станет ли инструмент работать'
   Десятая секунда ушла. Даэд открыл глаза, видя перед собой сверкающий ошейник, украшенный всякими красивыми камнями. Не знал, почему, чувствовал - нужен именно такой. Поднял руку ладонью вверх. И соскальзывая, встал перед мощным клювом, проминая подошвами мягкое нечто, устилающее поверхность.
   - Это не плен. Это, чтоб ты не забыл обо мне. Хорошо? А кончик ремня буду держать на пальце. Когда настанет пора улететь, я услышу твои движения.
   Ксиит молчал, поворачивая голову, чтобы по-птичьи увидеть собеседника одни и другим глазом. Даэд кивнул и легким жестом обозначил движение, будто набрасывая невидимый ошейник на черную шею. Согнул мизинец, и сам посмотрел на него с удивлением - так реально легла на сгиб пальца тонкая петелька длинного витого шнура. А ксиит повел шеей, на которой сверкал изысканным украшением яркий ошейник.
   - Красиво, - одобрил Даэд.
   И уже спокойно, чтобы не спугнуть мысленную работу собственным изумлением перед сделанным, отступил, осматриваясь. Присел, трогая пальцами завитки и стебли, торчащие из гладкой поверхности. Одни были упругими, уворачивались, выпрямляясь, другие тут же поникали, некоторые от прикосновения рассыпались в мельчайший прах. Даэд встал и двинулся по кругу, осматривая толстые стволы. Или - колонны? Ксиит чернел огромным пятном на серовато-белом фоне, ходила из стороны в сторону большая башка на мощной шее.
   Тут все важно.
   Даэд трогал рукой толстые круглые стволы, внутри которых мерцало что-то, пульсировало. Это же нечто, совсем отдельное от Башни. Значит, отсюда можно набирать, ну, к примеру, этой земли, чтоб выращивать в ней...
   Он вспомнил свои же собственные слова, насчет питательного раствора. Чем он плох? Ну, ладно, не земля. А эти деревья? Они прочные и гладкие. Наверное, годятся, чтоб делать из них всякие вещи.
   Вокруг слегка потемнело и невидимый шнур натянулся, стискивая мизинец.
   - Подожди, а? - Даэд быстро оглянулся, - немножко. Мы не можем просто так улететь!
   Ксиит кликнул, расправляя и складывая крылья, затоптался, кивая головой, щелкнул огромным клювом. А белый свет вокруг серел все больше. Даэд поднял голову. И увидел верхушки, которые смыкались над пустым колодцем круглой поляны. Как будто деревья клонились, разглядывая гостей. Или смыкались, как пальцы в кулак.
   Он нагнулся, стараясь выдернуть пучок травы - хоть что-то забрать с собой, отсюда, рассмотреть и изучить, вернувшись. За спиной заорал ксиит. Раздался, заглушая его вопли, другой звук, совсем рядом, над головой. Даэд выпрямился, опуская руки с пучками травы. Ближайший ствол лопнул со стеклянным звоном, внутри что-то шевелилось, выскальзывая и щупая перед собой какими-то буграми и глянцевыми потеками, по которым пробегали влажные искры. И вдруг метнулось сверху к самому лицу Даэда, моргнув на конце потека, что стал плетью, влажным глазом, сочащимся прозрачной слезой.
   Воображаемая петля стиснула основание пальца. Даэд отскочил, плеть задела плечо, упала, соскальзывая по локтю. Боли не было, но клочья серебристой ткани, которые она вырвала из мягкой брони, были окрашены ярким, красным.
   Даэд побежал обратно, взлетел на спину, удачно ногой попадая в нужную выемку, зашарил второй, разыскивая. Руки держал перед собой, с пальцев капала кровь, растекаясь по перьям. А потом его прижало к спине и он, спохватившись, свалился ничком, натягивая на голову капюшон. Ксиит орал, уходя вверх почти вертикально, по сторонам, падая на белые ветки, кружились вырванные из крыльев перья, но Даэд не видел этого, и не видел, как зверь вытянул шею, в мощном рывке успев продраться через крошечное горло среди мешанины веток, обламывая самые тонкие, они падали вниз, звеня по другим, и беспорядочный звон вдруг слился в невнятный говор, полный слов - злых, укоризненных и насмешливых. Это он услышал. И поднял голову, когда все вокруг стихло, оставляя ушам лишь мерное дыхание больших крыльев.
   Сел, стараясь поудобнее, это было нелегко с раскинутыми по спине зверя ногами. Наверно, Янне легче, у него кривые ноги, подумал и наклонился вперед, осторожно похлопав гладкие перья.
   - Ты молодец. Вырвался. Спасибо тебе.
   Ночь снова обступила летящих, мигая яркими звездами. Ксиит поднял большую голову, отягощенную клювом, и устремился вверх, так что Даэда откинуло назад и он, упираясь руками, приподнялся, смотреть, куда летят. Вверху и впереди маячил белый диск луны в знакомых темных пятнах. Летели так быстро, что Даэд моргнул, избавляясь от наваждения: казалось, луна приближается, но этого ведь не могло быть. Хотя... Знакомые пятна меняли очертания, ползая по бледно светящему фону. Три небольших слились в одно, поплыли, оформляясь, и чье-то лицо уставилось на них, мигая размытыми ресницами над сверкающими глазами. Знакомое лицо.
   Даэд прищурился, потом широко открыл глаза, уставясь взглядом во встречный взгляд. На рисованной тенями и светом лице расплылась тонкая улыбка.
   - Денна, - прошептал Даэд, ухватываясь за перья, которые встали торчком, - джент Денна.
   Серые губы говорили что-то неслышное, а потом все исчезло, и вокруг ничего не осталось, кроме звезд. Со свистом обогнали ксиита маленькие тугие облачка, совершенно круглые, как мячи, один ударился о крыло, отскочил, запрыгал упруго. Ксиит негодующе крикнул. И складывая крылья, стал падать, согнул шею, уложив голову на спину. Даэд закрыл глаза, на секунду. А открывая, зажмурился снова, оберегая зрение от радужных вспышек. Полет прекратился. Внутри нехорошо сжималось, как при резких полетах, когда шнур выдергивал его из воздуха, подтягивая к полетной площадке.
   Снова Даэд освободил ноги, скользнул по гладкому боку, спускаясь на новую поверхность. Вокруг мелькало и вспыхивало, метались цветные вспышки, касались скул и лба, щекотали, отпрыгивая. Такие... он отвел рукой комок, потирая пальцы, которые щекотало прикосновением. Такие - пушистые. Да что это? Животные? Или чьи-то птенцы? Может быть, семена гигантских растений, пущенные в полет созреванием?
   Снова держа на пальце петельку невидимого шнура, Даэд пошел, стараясь не наступать на комки, которые шевелились под ногами. Присел, бережно раздвигая мягкое и пытаясь нащупать землю. Но ее не было. Внизу, под ногами была такая же шевелящаяся масса, только более плотная, будто падая, пушистые комки приминали друг друга.
   В растерянности Даэд выпрямился, пытаясь хоть что-то понять. Зачем это все? Ему - зачем? Янне сказал, увидишь сам, и потом захочешь вернуться. Даэд не мог понять, что именно он видит. Но со вторым сказанным согласился. Невозможно бросить увиденное, оставляя его непонятым. От этого раскалывается голова. Не с чем сравнить, не к чему пристегнуть. Все это тоже находится внизу, под иглой Башни, уходящей в нижнюю дымку? И если так, что с ним делать, как поступать?
   Один из комков, пушащийся синим и голубым, вдруг с мягким звуком лопнул, рассыпая светлую тончайшую пыльцу. Даэд взмахнул рукой, пытаясь отогнать мерцающие облачка пыли, не удержался, вдохнул, покачнувшись. Звон в голове стал невыносимым, а после вдруг стих, оставляя режущую ясность. Моргая, он вытер испачканную в пыльце руку, на бедре остались пятна крови, а на ладони она уже свернулась, и ссадины, нанесенные острыми ветками белых деревьев, подживали, засыхая.
   - Иди к нам, - произнес приветливый голос, - нельзя сказать, что мы ждали именно тебя, но все равно рады. Как там наша упрямая дочь?
   Вокруг уже не мельтешило, не прыгало, а был просто сад, в котором стволы деревьев, обычных, утопали в яркой зеленой траве, свисали на ветках шарами красные яблоки и желтые сливы, ярко белела на длинном столе парадная скатерть тонкого полотна. И сидели, вольно устроившись на удобных стульях, веселые люди. Денна махал рукой, поднимая в другой прозрачный кубок, полный рубинового вина. Улыбалась королева Ами, поправляя раскинутый по траве подол ослепительно-синего платья. И вообще все тут было ярким, цветным, казалось, каждому отдельному предмету и человеку придан был его собственный цвет.
   Синее платье королевы, пепельно-голубые волосы под диадемой морозной голубизны, бледные руки с тончайшим оттенком наступающих светлых сумерек.
   Багровый камзол джента, яркий румянец на щеках, красноватый загар запястий, темно-вишневый кубок и алое в нем вино.
   Желтые платья девушек-тонков, ослепительно-соломенные волосы по плечам, будто присыпанным золотистой пудрой. А рядом - лица парней-тонков, коричневые, как старая медь, и одежды, похожие на панцири толстых жуков, отливающие бронзой.
   Белая скатерть, белая посуда, хрусталь с искрами белого в прозрачной глубине.
   Зеленая трава. Яблоки и сливы на тонких ветвях.
   - Тебе нравятся сказки, маленький джент? - в мелодичном голосе Ами звенели синие колокольчики, - настоящие сказки, цветные, которые наверняка тебе рассказывала мать, и ты засыпал, видя перед собой. Сказку.
   - Хотел сделать ее настоящей реальностью, а? - Денна поднес кубок к лицу, глотнул, вытирая запястьем красные губы.
   - Это морок... - Даэд внимательно осматривал предметы, прижимая руки к бокам, чтоб ничего не коснуться, - мое воображение, да? Из-за этой пыльцы. Или она тоже?
   - Мальчик спрашивает у морока - морок ли он? - синие колокольчики зазвенели смехом.
   Денна захохотал, разваливаясь на стуле. Он был похож и не похож на того утонченного джента, который остался на острове Ами-Де-Нета. Те же черты лица, но более резкие, и фигура стала больше, плечи расширились, голос погрубел.
   - Цвет, маленький джент. Он диктует, каким мне быть. А иногда моя драгоценная Ами выбирает красный, и становится, м-м-м, сочной и полнокровной, как грубая трактирщица.
   Ами отмахнулась тонкой рукой, голубовато-бледной:
   - Фи, джент.
   - Хочешь поиграть в сказку? Выпей вина, малыш. Красного.
   - Он выпьет белого, со мной, - перебила Ами, - вернее, оно цвета светлого сапфира. Ты видел такой цвет, мальчик? Я покажу.
   - Вы спросили про Неллет, - сердито напомнил Даэд.
   - А, - королеву скрыли желтые призраки тонков, они хлопотали, наливая в хрусталь вина и меняя тарелки, - это подождет, у нас впереди вечность. А вы полагали, что без вас мы состаримся и умрем, да, юный герой нашей упрямой Неллет? Может быть, но очень и очень нескоро.
   - Успеем наиграться, - громыхнул голос Денны, - выбирай себе цвет, малыш, иначе стол не примет тебя.
   - Я останусь собой.
   - Тогда будешь пить стоя, - Денна приподнялся, протягивая кубок.
   - Вероника и колокольчики, - пропела Ами, сплетая пальцы и любуясь полупрозрачной кожей, - голубянки, небесники, утренняя кашка. Летучий синий лен. Ах, какое наслаждение. Кровь во мне холодная и шипучая, звенит в ушах, как ледяные пластинки в ручье.
   Даэд оглянулся на черного ксиита, который виднелся между живописно изогнутых стволов. Во рту пересохло, от мерного речитатива Ами жажда усиливалась, яркие пятна цветов и оттенков входили в глаза, заполняя мозг нежной щекоткой. Вероника и колокольчики. Синий летучий лен. Голубянка и утренняя кашка.
   В руку ткнулся теплый, ласковый кубок, пальцы сами обхватили удобную ножку. Даэд поднес его к губам и сразу глотнул, торопясь избавиться от внезапной мучительной жажды. Закашлялся, вытирая лицо и губы дрожащей рукой, согнулся, плюясь. С губ на траву падали вязкие капли. Соленая, почти горячая жидкость, с запахом таким знакомым. Перед глазами Даэда мелькнул разделочный нож, рассекая на ленте розовую мякоть.
   Денна хохотал, сам прихлебывая из наполовину опустошенного кубка. Стукнул им о стол, не отнимая пальцев.
   - Ну, не пугайся, малыш. Это и есть вкус алого цвета. Ты не знал?
   - Хочешь, тонки поднесут тебе меда, желтого, как дневное солнце?
   Даэд опустил глаза, глядя на ноги джента, те врастали в траву, змеясь багровыми корнями, в которых пульсировала густая кровь, приподнимая и опуская поверхность. А рядом шевелился раскинутый по траве подол платья Ами, собранный из миллионов синих цветков, ползающих, как мелкие насекомые.
   - Пожалуй, ему пойдет фиолетовый, - раздумчиво сказала королева, поправляя подол, чтоб цветкам было удобнее карабкаться по серебристой штанине Даэда, - малыш-аметист. Неллет хорошо постаралась, принося из снов дивные камни разных миров, теперь они наши.
   - Оранжевый, - предложил джент, пошевелил ногой, любуясь, как густая кровь толчками передвигается по щиколотке, - моя королева, он станет оранжевым, как солнце на границе грозовой тучи. И споет нам...
   Даэд дернул невидимую петлю, закрепленную на пальце. Отвернулся и побежал по траве, стряхивая суетливых цветочных бабочек, те падали, расправляли крылышки, лепясь обратно. Позади хохотал Денна, стуча кубком о скатерть. А рядом, нежно переговариваясь чирикающими голосками, почти летели, еле касаясь травы, желтые девушки-тонки, встряхивая медовыми волосами.
   Одним движением Даэд взлетел на гладкую спину, сунул ноги в выемки и хлопнул по перьям.
   - Давай, друг! Летим отсюда.
   Прикрикнул, сердясь:
   - Да брось эту дрянь!
   Ксиит кликнул приглушенно, не желая выпускать из клюва длинную плеть с узкими темными листьями и такими же темными глянцевитыми ягодами. С ней и взлетел, прикусив поперек мелкими острыми зубами.
   - Морок, - шептал Даэд, качаясь на спине и в темноте не видя даже своих рук. Наощупь обирал с рукавов и коленей мелкую нечисть, скидывая в ночь, как мусор. И вдруг остановился, сжимая в потном кулаке дергающийся цветок. Раскрыл карман и стал запихивать туда собранное, которое еще не улетело от быстрого движения через ночной воздух. Повторял, криво улыбаясь:
   - Конечно, морок. И все.
  
   В темноте возник ноющий звук, ксиит напрягся, резче взмахивая крыльями. И сделав плавный разворот, устремился в направлении зова.
   - Уже? - Даэд хлопнул ладонями по скользким перьям, взъерошил их, стараясь ухватиться, - подожди! Мы просто так вернемся? А вдруг там есть еще что-то? Что-то понятное мне!
   Башня, словно взрываясь, возникла сразу, заполняя пространство белыми стенами с черными рисунками лестниц, переходов и резных решеток. Пластался ниже ксиита язык воздушного пирса. Чернела на светлом тонкая маленькая фигура.
   Даэд приподнялся, упираясь руками. И закричал.
   - Янне! Дай мне еще! Немного времени, Янне, совсем чуть-чуть. Пусть еще раз. Ты слышишь?
   Флейта умолкла. Ксиит висел, не приближаясь к пирсу, мерно взмахивали большие крылья, озаренные негаснущим светом от белых стен. И снова раздался звук, уже другой, повелительно-резкий.
   - Да, - сказал Даэд, плюхаясь на спину зверя, - давай, друг.
   Свет падал теперь на его спину, показывая - Башня осталась позади. И Даэд, напрягаясь, словно это помогало зверю набрать скорости, подумал вдруг, а может, я сам смогу. Выбрать место, куда мы...
   В голове ахнуло, вертясь и вспыхивая. Мысленно он крутанул веер картинок, торопясь выбрать одну, на свой вкус. Куда? Его мир состоял из Башни, ее нутра с жилыми уровнями, фабриками и полями, витками для игр и развлечений. А еще - лазурная лагуна Острова. И это все?
   Но была еще одна картинка, такая же яркая, хотя Даэд никогда не был в показанном месте. Всплыла, но времени выяснять, откуда пришло к нему чужое воспоминание, не было. И он просто направил мысли туда, на землю (песок, мокрый), к домам (белые, в один-два этажа), к сухой траве, которую пригибал ветер (желтая, на серых камнях) ...
   Ксиит плюхнулся в воду, и сразу встал на сильные лапы, затоптался, переваливаясь и плеская вокруг - вода не доставала даже ему до брюха. Даэд осторожно соскользнул, ведя рукой по крылу, встал, опуская взгляд. И сразу сильно расстроился, не понимая сначала, чему. На нем не было привычной брони, облегающей ноги от щиколоток. Ветерок трепал намокшие края коротких штанов по колено, через ночную воду еле просвечивали босые ступни. Свет падал с берега, оттуда тянулись по мелким волночкам тонкие огненные змейки, а под ними слой воды просвечивался до самого песка.
   Даэд коснулся мокрого крыла и шагнул, глядя то на кляксы фонарей, то снова под ноги, страшась, вдруг подплывет непонятная местная нечисть. Но мелко, крупные твари не спрячутся.
   Вода мягко протекала по коже, ветерок студил мокрую ткань на штанинах, трогал волосы, перебирая их на лбу и затылке. Берег приближался, чернея рассыпанными по кромке прибоя валунами в половину человеческого роста, а за ними светили фонари и квадратики окон, шумела музыка, кричали что-то детские голоса. И стояла над всем маленькая монетка луны с неровным краем.
   У самых камней пряталась небольшая тишина. Висела в такой же небольшой темноте, окруженная светом, дальними голосами от домов и проходов между ними куда-то в ночь.
   Даэд шагнул в черноту, ничего не видя, повел рукой, поскользнулся на россыпи мелких подводных камней и почти повалился грудью на жесткий бок валуна. Ощупал, переступая, чтоб не споткнуться снова. И дернулся от неожиданности.
   - Чего топчешься? А ну кручком штаны располосую?
   На макушке соседнего валуна пошевелился черный силуэт, разгорелся красным огонек, осветив нос и нависшие над невидимыми глазами брови.
   - Я... - Даэд умолк, пораженный не своим голосом.
   - Та стой уже. Сюда не подходь, у меня три самолова, а там пусто, вот где стоишь. Чего, надоели танцульки? Или девка бросила?
   Силуэт снова пошевелился, вытянулась вниз согнутая нога, заходили руки, сматывая невидимые лески.
   - Городской, - постановил мужчина, копаясь в сумке, - своих пацанов я всех знаю. И не станут они по мелкоте шлепать в ночи-то. Им вот, пока лето, интересно де танцы, да музыка, и девки с ними тама. Потом вы поуедете, а наши останутся, потом тоже в город соберутся. И что интересно, ну хоть бы кто наоборот, с города сюда понаехал. Свой еще бывает, вертается, жену молодую привезет, а она ему потом сгрызет всю башку, чтоб снова отсюда. Культуры, видишь, им нету. А на что она тут, культура? Лезь наверх, а то ноги замлеют, хоть и тепло, вода с человека горячую кровь сосет, нутро студит. Ты сам тут, или с родителями? У кого поселились?
   - Сам, - ответил Даэд хриплым, не своим голосом. Помедлил и влез на соседний валун, сел, подбирая мокрые ноги. Что отвечать собеседнику дальше?
   Но тот и не ждал ответов.
   - Культура ихняя. Вон телевизер включи и смотри свою культуру, хоть усмотрись. А тут главнее другое. Утром встанешь, а оно еще туман-туман. И после солнце выходит, красное такое. Вода тихая, что зеркало, любой плеск слыхать. Так вот нагуляешься и проспишь потом до обеда. Небось, ни разу и не смотрел, как тут солнце восходит. А?
   - Нет, - согласился Даэд, радуясь, что невидимого собеседника вполне устраивают краткие ответы.
   - Вот! - обрадовался рыбак. И тут же загрустил философски, - и я про это. Включишь, а тама то взрывы, то война какая, то разденутся и трясут своим, тьфу. А вот если б про важное говорили, самое важное, вперво сказали бы новость: этой весной слива цвести припозднилась, а миндали с абрикосом стоят, что твои облака. И корреспондента туда, чтоб снимал. Сюда, то есть. Тогда и можно было б смотреть его. А так тьфу и растереть. А ну-ка...
   Он прервал монолог, шебуршась и двигая черными на фоне рассеянного света плечами и руками. Мелко заплескало снизу, пролетела, сгибаясь и раскручиваясь, бликующая рыбешка.
   - Сижу, как дурак, - довольно отметил мужчина, - куда мне этих бычков, уже с полведра натаскал, кошкам разве. Тоня плюется, навялила полсарая, надоело возиться. А вот! Ползи поближе.
   Даэд передвинулся, приподнимаясь на руках, сел на боку валуна совсем рядом. Локтя коснулся мокрый шуршащий пакет.
   - Держи. Сумеешь нажарить? Они ж когда свежие, лучше любого ресторана. Или скажи там кому, соседка может. Ты у кого снимаешь?
   - Спасибо. Я умею, - мешок был вертким, качался в руке. Даэд подхватил снизу другой рукой, понюхал зажатую в кулаке горловину. Пахло морской водой и рыбой, а еще почему-то травой и немножко песком.
   Издалека послышался знакомый ноющий звук, его перекрыл короткий кликающий всхлип, потом еще и еще.
   - Что за чертовня? - удивился рыбак, приподнимаясь черным силуэтом, - бакланы, штоль? Так ночь совсем. Ты домой?
   Даэд уже стоял в воде, доходившей почти до колена. Сказал снова:
   - Спасибо. Домой... Да. Наверное.
   И побрел, гоня по мелкой воде свою собственную неясную тень. Штанины коснулись воды, захлопали по коленкам, и он вернулся к своему сожалению, с которого начал визит в этот непонятный чужой мир. Это вот морок. Настоящий. Потому что неоткуда взяться вместо серебристой брони обычной одежде, такой же чужой, как его тут голос. И одежды той всего-ничего - бредя по воде, Даэд пощупал свободной рукой карманы и пояс штанов. Поднес к глазам запястье, разглядывая плетеный шнурок с бусинами. Штаны. И какое-то украшение. Может быть, оно означает что-то, статус или это маленький прибор, наручная запоминалка. Жаль, что все это исчезнет, когда он вернется. Даэд, шагая, нагнулся, подцепил под водой горсть песка, который сразу вымыла вода, оставляя ракушки и мелкие камушки. Усмехаясь, сунул в карман, вспоминая - в другой карман он также пихал бабочек с подола королевы Ами. Нужно переложить. Сжать в кулаке и сунуть в карман брони. Вдруг останется что-то?
   Ксиит топтался, расправляя огромные крылья. Был похож в темноте на огромную летучую мышь, Даэд видел таких в нижних витках, в заброшенных машинных прослойках. Только там они совсем крошечные.
   - Пора? - забираться на спину было неудобно, мешал пакет с рыбой, коленки скользили по влажным перьям.
   Даэд взмахнул руками и выронил пакет, а в ответ щелкнул клюв, ксиит заворчал довольно.
   - Обжора ты, - Даэд устроился, поспешно вытаскивая из кармана ракушки и камни, сжал в кулаке, уставился на свое запястье, прикидывая, может, нужно снять эту, плетеную. Или наоборот,
   Ноги плотно увязли в мышечных карманах, казалось, попали в густую кашу, и она застывала, упругая и сильная.
   А потом все случилось очень быстро, прошелся по глазам красный свет, стелясь длинными полосами по зеленоватому небу, ниже мигнула алая скобка, вылезая из воды. Солнце, успел подумать Даэд, которого откинуло назад, потом вбок, потом - лицом на гладкие перья, и снова назад, так что уперся глазами в кромешную, лишенную даже звезд, темноту. Это солнце восходит там, над мелкой водой, где сидит на камне старый рыбак, произносящий незнакомые слова. Культура, телевизор, снимаешь, корреспон-дет, нет, дент. А рядом с ними такие знакомые, совсем человеческие. Солнце, небо, вода, пожарить рыбу. Песок. Жена. Он говорил, уезжают. Вырастают и покидают это место. Почему?
   Изгибая спину, чтоб не мотало его на поворотах, Даэд подумал, а я бы вернулся. Остался. Если бы это не морок, наведенный дымкой и пустотой.
   - Эй! - голос Янне вырвал его из раздумий, - чего застрял? Жить там собрался?
   Даэд огляделся, недоумевая. Тьма не изменилась, ни блика, ни звезды. Ни тем более - огромной стены Башни. А голос вот он - совсем рядом. Уже раздраженный.
   Он опустил голову, пытаясь оглядеть себя. Провел кулаком по груди, кожей ощущая знакомую мягкую чешую. Чуть согнул колено, натягивая эластичную ткань защитного костюма. Вернулся. Все вернулось и ксиит принес его. К голосу Янне. Но где же Башня?
   - Вперед наклонись. Ксиит подлетит ближе. Давай, я тебя сниму. Герой.
   - Я... я не вижу, Янне. Ты где?
   - Да перед тобой! Вниз погляди, ну?
   Даэд послушно свесил голову. Не увидел ничего, только мерно взмахивали огромные крылья, гоня и качая ветер.
   - Темно, - сказал вполголоса и повторил громче, - темно, Янне, нет ничего.
   В ответ флейта пропел несколько приказывающих нот, движение крыльев изменилось, желудок Даэда сполз ниже, потом все снова выровнялось. И снова мерно хлопали крылья, в кромешной темноте.
   - Ты! - заорал вдруг Янне, - герой, кшаат тебя сожри! Ты меня обманул, да? И девка твоя тоже! Я тебе мальчик? Теперь сиди там, на матке, пока не сдохнешь! А я держать вас тыщу лет не буду! У меня своих дел полно.
   - Подожди! О чем ты? Янне, что мне делать?
   Даэд шарил руками по перьям, разжав кулак, выронил в пустоту прихваченные камушки, не заметив этого. Всматривался туда, откуда слышалась ругань охотника вперемешку с резкими приказами флейты. Каждый раз после ноющего звука ксиит трепыхался, будто на привязи, и продолжал взмахивать крыльями, удерживаясь на месте.
   - Думал сделать из Янне дурня? Теперь сиди там, хлебай. И кто дурень оказался?
   - Янне, скажи. Что? ...
   После нескольких выдутых нот Янне сердито и быстро проговорил, вроде бы уже ближе, чем раньше:
   - А надо было брать свою Илле. Наврал, да? Картошка глупая. Попробуй ногу.
   Даэд согнул колено, но мышцы ксиита сжались, стискивая ступню и щиколотку до резкой боли. Вторая нога тоже не слушалась. Над его головой тихо ругался Янне, прерываясь, чтоб выдуть из флейты несколько приказных нот. И вдруг сильная рука цепко схватила его за плечо, в ухо задышал горячий шепот:
   - Рассказывай. Плати, как платил бы за мерель, за целую кучу. Скорее!
   - Я... - мысли метались, прыгали, не имея сил выбрать одно. В голове крутились воспоминания. Девушка, медленно танцует, кланяясь и протягивая руки, уже украшенные ссадинами от щелчков длинного клюва. Мальчик с маленьким барабаном, читает нараспев, со страхом глядя на огромную голову, и челюсти, усеянные мелкими острыми зубами. Руки протянуты к зверю, предлагая собранные сокровища - самые-самые. Прозрачные камешки, флакон драгоценного стекла, лепестки памяти с лучшими воспоминаниями.
   - Я... Птица, подобная зверю, зубы и крылья, видом дракон! Чертишь собой темноту!
   - Хорошо. Давай, да. - руки Янне делали что-то, ощупывали, дергали, расстегивали воротник, открывая грудь ночной темноте, такой - кромешной.
   - Мерель зеленый, слезы желаний. Мягко мерцает в дивном флаконе. Я расскажу вам о давних событьях, сложенных вечностью в сильные крылья. В самом начале была пустота. Башня летела, одна и прекрасна. В ней народилась чистейшая дева, звездам подобны глаза ее были. Капли дождя - как печальные слезы, влагой своей орошали ресницы. Где ты, великий и сильный охотник? Где мой любимый, никто мне не скажет...
   - Тащи ногу. Медленно. Не молчи!
   - Скажет лишь ксиит, великая птица, зверь, исполняющий сердца желанья!
   Даэд напряг мышцы, осторожно вытаскивая ступню из мышечного захвата, медленно-медленно, в такт высокопарным словам поэмы. Мягкий сапог, пришитый к штанине, плавно соскользнул, Даэд, извиваясь, освобождался от костюма, стараясь на нажимать коленями на спину ксиита. Янне тянул его вверх, уменьшая давление. Другая нога скользнула, пиная спину, ксиит встрепенулся, заклекотал, дергая крыльями.
   - С-скорее! Есть подарок?
   - Что?
   - Кинь ему! Хоть что!
   Даэд сорвал с запястья плетеный шнурок, швырнул браслет в темноту, взлетел сам, поджимая ноги. Раскрыв глаза и по-прежнему ничего не видя, заорал отчаянно:
   - Утрами! Бледными, чистыми светлыми! Дева на край выходила и пела. И на призыв ее ксиит являлся. Голову клал на девичьи колени. Сердце дракона точилось слезою, влагой волшебной, в стекло... заточенной! Ксиит... же...
   В глаза рванулся свет, бедро ударилось о твердую поверхность, голова стукнулась, так что ухо запылало огнем. Даэд резко сел, упираясь дрожащими руками в плиты пирса, освещенные с одной стороны ровным светом Башни, а с другой - лучами встающего из туч солнца.
   - Хватит, - Янне, сидя рядом, тряс головой, стаскивая облегающий черный капюшон, - а то стошнит меня. Сам сочинял?
   - Саинчи Абрего, поэма о первом мереле, - Даэд закашлялся. В горле саднило.
   - Пошли. Парни там напасли подарков великой Неллет. Во второй час после рассвета прибудут советники.
   Янне вскочил, сверху осмотрел спасенного и захохотал, обидно морща короткий нос. Даэд неловко двинул руками, собираясь прикрыться. Охотник вывернул его из комбинезона, оставив ксииту всю одежду.
   Встал, с вызовом глядя на Янне. Тот кивнул, досмеиваясь.
   - Пошли, пока пусто. Возьмешь свои тряпки в оружейной. Захвати, что принес, чего добру пропадать, великая Неллет истолкует.
   На пирсе валялась обкусанная ксиитом ветка, еще из самого первого прыжка, вспомнил Даэд, который будто сто лет назад был. И россыпь мертвых бабочек, серо-голубых в бледном утреннем свете.
   А ракушки и браслет пропали, мрачно пожалел он, собирая бабочек, которые еще вяло шевелили ножками. Будто мороком был именно этот, последний его прыжок, туда, где ему было так странно хорошо. Лучше, чем на Острове и лучше, чем в Башне и под ней. Как узнать, где оно?
   - Летает матка, - просвещал его Янне в пустом еще коридоре, где вдалеке мелькали чьи-то случайные фигуры, - потому уйти от нее потом может только охотник со свежим запахом. Понял? Если запаха нет, ксиитта оставляет охотника себе.
   - Каким запахом?
   - Дурак, да? Ты чего ночью ходил к намеченной жене? Думаешь, я такой добрый, решил тебе Ильку подарить? Просто так? Угу. Ксиит - благородная тварь. Не ворует мужчин у их женщин. А ежели свободный, заберет.
   - Зачем? - они вошли в оружейную, навстречу выскочила девчонка, округляя глаза на голого Даэда, но промолчала, сжимая губы, готовые рассмеяться. Захихикала уже из коридора.
   Даэд поскорее прошел к лавке, встал там, натягивая штаны.
   Янне пожал плечами, расстегивая свой черный костюм:
   - А кто ж узнает. Трое ушли, не вернулись. Потом уже никто. Я вот только. И то давно, потому что последний раз еле вырвался.
   - А меня почему? Зачем?
   - А интересно. Оттуда всегда приходит всякое интересное. Про другие места. Успеешь рассказать.
   - Янне, - Даэд встал напротив, возвышаясь над безмятежным, немного хитрым лицом, усыпанном веснушками, - Янне, нет ничего, кроме пустоты и Башни в ней. Это все - оно где? Можно туда попасть снова?
   - Бери новую жену и пытайся. Новая ксиит может забрать тебя, да. Опять увидишь всякое.
   - Нет. Не всякое. Можно попасть в то самое место, где уже был?
   - Зачем? - Янне пожал плечами, - неинтересно. Пошли поедим, герой. Потом еще обругаю тебя. Что не послушался умных.
   Но судя по довольному лицу, Янне понравилось, что ночью ничего не было у гостя и намеченной жены. И Даэд не особенно испугался посулам.
  
   Глава 8
  
   Возвращаясь, Даэд с неловкостью понял, как сильно за эту неделю привык он к жизни, полной физических усилий, риска и бесшабашности. Покои Неллет были полной противоположностью уровням небесных охотников. Стражи каждого часа, размеренные ритуалы, которые невозможно изменить или нарушить. Никому, кроме великой Неллет.
   Даэд попытался не думать о принцессе, гоня мысли, полные безмерной жалости. Жалости, доходящей до страха.
   Чего я боюсь? - спросил себя, уже в комнатах перед покоями, где ему надлежало омыться, переодеться в чистое и сложить на подносы подарки для Неллет, посланные с ним сверху. Дары ждали девушки, чтобы нести следом за ним.
   Ответ был прозрачен и лежал на поверхности, так ему показалось. Она так больна, так слаба и почти неподвижна. Вся сила ее внутри, и страшно, вдруг он увидит ее другой, после короткого и одновременно длинного пребывания в другой реальности.
   Но сидя на удобной скамье и стаскивая потрепанную нестираную рубаху, покачал головой, прогоняя страхи. Нет, ему не страшно, что он изменится к ней, он скучал и любит Неллет. Страшно, что столько лет она неизменна в своей физической слабости, жалко ее, хоть бейся головой о стену, украшенную резными узорами. И ничего не изменить.
   - Доброго тебе утра, саа.
   Он поднял голову, опуская смятую рубаху на колени. Элле Немерос стоял, спрятав руки в широкие рукава парадного халата, улыбался, рассматривая нечесаные черные волосы и худое лицо.
   - Принцесса хочет видеть тебя сейчас. Таким, какой ты вернулся. Пойдем.
   - Доброго утра, элле, да пребудет с нами равновесие Башни. Правильно ли так? Я не успел помыться после ночных полетов.
   Элле кивнул.
   - Ничего. Неллет ждет.
  
   Неллет ждала. Полулежала в огромной постели, убранной нежно-зелеными покрывалами с солнечными узорами, волосы веером раскинуты по вышитым подушкам, парадные серьги из прозрачных шариков, полных мерцающей влаги, оттягивают мочки, спускаясь на обнаженные плечи. На бледном лице сияли глаза, такой яркой зеленью, что Даэд удивился. В памяти они - светлые, под длинными темно-золотыми ресницами. Тонкие руки, сложенные на покрывале, казались еще тоньше от блеска тяжелых колец.
   Он поклонился, слыша за спиной мягкие шаги советника, тот уходил, шурша плащом и подолом халата.
   - Повернись.
   - Что?
   - Проверю, не вырастил ли себе крыльев.
   Она рассмеялась собственной шутке, и Даэд, выпрямляясь, крутанулся на пятке, топыря локти. Захохотал сам, счастливый ее смехом и своей радостью.
   - Нель! Как я скучал.
   - Иди поцелуй меня.
   - Я грязный. Смотри, тут кровь.
   Она приподнялась, округляя глаза.
   - Твоя? Ты ранен?
   - Нет. Это так, всякое.
   - Тогда скорее. И расскажешь. Много было приключений?
   В покоях не было никого, так странно, даже советник очередного часа исчез, Даэд не понял, должен ли это быть элле Немерос или другой. Неважно. Главное, что он снова сидел рядом, держа ее руки в своих, исцарапанных и грязных. Целовал в губы и нос, трогал языком ресницы. С радостью вспоминая свои прежние движения тут, бережно взял руку Неллет, укладывая себе вокруг шеи. Она подняла вторую.
   - Ты правда, грязный. Отнеси меня в бассейн, Дай. Рассказывать будешь после.
  
   Через час, отчаянно чистый, пахнущий тонкими ароматами, с влажными волосами, он лежал рядом с Неллет, прижимаясь к ней, дышал, уткнув лицо в шею. Снова пришла жалость, будто он ее мать, не та, которая королева Ами, лениво-безмятежная в своей бесконечной жизни, а другая - настоящая. Для которой самый слабый и беззащитный из рожденных в муках детей - всегда самый любимый, и сердце точится кровью от невозможности что-то изменить.
   - Не нужно жалеть меня, Дай, - Неллет гладила его по боку, трогала локоть, пробегая по чистой коже пальцами, - твои приключения делают меня сильнее и счастливее. У меня от них блестят глаза.
   - Я заметил. Твои глаза стали ярче. А я подумал, что забыл тебя. Забыл, какие они - настоящие. Прости.
   - Я боялась, что ты забудешь меня. Если уйдешь, я пойму.
   - Уйду? - он сел, возмущенный, сбивая на животе покрывало.
   Неллет покивала, внимательно глядя снизу.
   - Тебе все равно уходить, Дай. Пройдет осень и настанет зима. Весной мне выбирать весеннего мужа. Так повелось. А нам еще много работать, нужно успеть.
   Он застыл, голый, с растрепанными черными волосами. На плечах краснели свежие ссадины, которые Илена не успела залечить. Переспросил, маясь собственной глупостью:
   - Как муж? А... Да. Прости. Прости мою дерзость, великая Неллет. Да будут сны твои...
   - Перестань! Ты знал об этом, когда жаждал попасть в покои Неллет.
   - И ничего не изменилось, да? Хотя мы с тобой. Мы же любим друг друга! Или все весенние мужья получают от тебя...
   Осекся, заставляя себя замолчать. Но Неллет не рассердилась и не обиделась. Напомнила мягко:
   - Тебе шестнадцать лет, Дай. Мне намного больше. Ты еще мало знаешь. Позволь мне сделать так, чтоб знал больше. Тогда ты будешь лучше меня понимать.
   Он кивнул. Посмотрел на нее выжидательно, понукая взглядом и выражением лица.
   - Что? - она удивленно подняла брови.
   - Ты сказала. Сделать, чтоб знал больше. Я готов.
   Неллет откинулась на подушки, прихватила длинную прядь волос, медленно наматывая ее на палец и отпуская снова. Заговорила, полуприкрыв глаза:
   - Вот оно. Ты быстр, в решениях и поступках. Время подгоняет и тебе приходится совершать быстро, думать быстро. Это чревато ошибками. Но все равно это лучше, чем застывшее существование, которым живет большинство. Меня всегда поражало, Дай, люди живут короткие жизни так, будто впереди у них вечность. Оставляют на потом важные решения или свершения, или просто отмахиваются от них. А после исчезают в пустоте небытия. Можно бы возмутиться, но кто мы такие - толковать непознанное? Может быть, структура мироздания именно такова. Могучий базис из одинаковых людей, ведущих почти животную, неосознанную жизнь, и на нем взрастают отдельные плодоносные деревья. Такое видение мира приводит к смирению. Если так, то к чему что-то менять.
   - Ты сама изменила очень много, - напомнил ей Даэд.
   Занавеси шатра заколыхал ветерок, послышались за ним осторожные шаги.
   Неллет кивнула, открывая глаза.
   - Может быть, это были изменения, входящие в заранее определенные очертания. Неумолимый хэго империи Ами и Денны, помнишь? А теперь мне нужно рассказать сон, о котором ты ничего не знаешь. Можешь послушать его, посиди, пока элле и кенат-пина записывают. Потом уйдешь отдыхать, а я снова посплю. Ночью продолжим работать.
   - Да, моя Неллет.
   Даэд встал с постели. Натянув штаны, сел обок, на низкий мягкий табурет, и приготовился слушать, хотя голова была занята тем, о чем только что говорили. Хэго.... Неумолимая неизменность бытия. Это о ней. Об осенних снах, за которыми последуют зимние. О непременной весне, которая изменит его собственную жизнь. Явится новый муж, думал Даэд, не вслушиваясь в слова принцессы и в мерный голос кенат-пины, а я? По ее решению останусь советником, буду жить в маленькой келье, окруженный старыми свитками и современными досками памяти. Достигну зрелости и получу право приходить в покои принцессы на один час в сутки. Стоять над свитком, пока она будет спать. И записывать, а после переписывать то, что вдруг вырвется из спящих губ спящей принцессы.
   Сохранится ли неизменность, если я не подчинюсь? Вместо выбранной мне судьбы уйду в охотники. Чтоб найти новую ксиит, которая будет уводить меня в нижнюю дымку...
   - Много мелкой воды, - шелестел голос принцессы рядом с ним, - и по ней - огненные змейки - отражение светильников, зажженных над небольшими домами, каждый из одной или двух прослоек, и стоят они отдельно, не смыкаясь внутренними стенами. Подобно коробкам для хранения фруктов, только в них не плоды - люди. Внутренние стены являются также наружными, в тех, что видны от воды - прорезаны окна.
   Горькие мысли Даэда о своей судьбе улетели, остался лишь настороженный слух. Что она говорит?
   - Прорезаны окна, - послушно повторил кенат-пина, почти невидимый за колыханием многослойной кисеи.
   - Там был юноша, почти мальчик. Светлые волосы с бликом света на них, широкие плечи. Он обнажен до пояса, идет по воде, и она тихо журчит, обтекая колени. Очень красиво - отражения света колышутся, разбиваясь и снова смыкаясь. Он идет к берегу, оставляя за спиной мрак над поверхностью вод. Там пахнет. Пахнет свежим весенним дождем, который приносят соленые облака. А еще белой рыбой олинией из больших прудов, только запах сильнее и жестче. Шум. С берега слышен шум, музыка, и детские голоса. А еще - поверху ветер, ходит, шевеля стебли высохшей травы.
   Даэд напряженно слушал. Принцесса рассказывала не сон! Вернее, он был там! Но где именно он был? А еще сбивали подробности, которых сам не заметил или не помнил. И те, о которых не знал. Светлые волосы. Шелест сухой травы.
   - Свет падал на него, меняя цвета от теплого красного к холодному голубому, я не смогла разглядеть черты его лица. А ниже плеч - сплошная чернота, пронизанная плеском воды.
   - Тень, - прошептал Даэд еле слышно, чтоб не мешать воспоминаниям, - тень от больших камней.
   - ... они говорили о местных обычаях. Рыбак совершал провожальный обряд тем, кто выбирает другие пути, оставляя эту землю, чтоб не вернуться. Много слов, связанных в привычный речитатив, ясно, что он повторяет его неизменно и часто. Из незнакомых: культура, телевизер, пацаны, башка. Еще - оберегающие слова. О воде, которая по ночам выпивает теплую кровь из людских тел. Он заботится о мальчике. Дарит ему еду - рыбу в прозрачном мешке. И тот уходит. Возвращается в темноту, так и не выйдя на свет. Несет мешок в опущенной руке, на запястье что-то сверкает. Неясно и слабо.
   Она помолчала, вспоминая.
   - Да. У камней, которые вросли в песок, у них своя собственная чернота, усиленная цветным светом. И тишина в ней. Это немного страшно и очень красиво. Черное на фоне огненных кос.
   Глаза принцессы закрылись. Рука свесилась, раскрывая пальцы. И Даэд осторожно взял ее в свои ладони.
   - Я буду спать, - принцесса говорила медленнее и тише, так же понизил голос кенат-пина, страшась нарушить новый сон, - иди, Даэд, тебя позовут.
   - Вода не сосет кровь, - шепотом сказал Даэд, наклоняясь так, чтоб кенат-пина не смог услышать его слов, - это просто так говорят там. Когда холод сильнее тепла.
   Пальцы в его руке шевельнулись. Бледные губы тронула улыбка.
   - Потом, Дай. Я засыпаю.
  
   ***
  
  Книга исхода
  
   - Королеве Ами не пришлось ждать до назначенного самой срока. Через два года после ее двадцати шести был совершен прорыв в исследованиях.
  Комплексный подход. В лабораториях брались за дело с таких сторон, что это могло вызвать усмешку у тех, кто мыслил более узко. Но ученые династии Ден не боялись показаться смешными. Сама королева не слишком вдавалась в подробности, доверяясь знаниям специалистов. Ей вполне хватило того, что результаты уже достигались.
   - Через сны! - Денна, с изможденным усталым лицом сидел в кресле, напротив большого окна их общей спальни, - обычные сны, которые бывают так невероятны. Оказалось, порталы в другие миры находятся именно там. Группа джента Саноче сумела материализовать связи. Теперь нам доступны знания вне нашей реальности. Вернее, способы получать их.
   Он коротко рассмеялся, потирая лицо ладонью.
   - Я сам не слишком понимаю, как это работает. В свое оправдание могу сказать, что и джент Саноче не все понимает. Но к примеру, незнание процесса сбраживания плодов не мешает тебе наслаждаться прекрасными винами королевских подвалов, так?
   - Так, - согласилась Ами, опуская от волос резной гребень, - но моих знаний должно хватить, чтобы не упиться до полусмерти или не отравить тебя некачественным вином. Это важно.
   Денна покивал, зевнул, сползая в кресле удобнее.
   - Мы следим за безопасностью. Это на первом месте. Я не могу рисковать тобой, мое счастье.
   - Поэтому ты рискуешь своими мимолетными любимицами, - усмехнулась Ами, вставая и кладя гребень на подзеркальную полку, - мне некого позвать расчесать волосы.
   - Ты о тонках? Скоро у тебя будут сотни красавиц, - заверил Денна, - и я не рискую девушками. Каждая знает, что ее ждет. Немного бессмертия взамен на толику материальности. Никто не идет в лаборатории без согласия, Ами. Это тоже важно. Скажи, а ты хочешь, чтоб тонки были не только девушками? Мне было предложено набрать в городе парней. Вот, думаю.
   - В пары?
   Денна покачал головой, следя, как жена перебирает на полке изящные безделушки.
   - Тонки ориентированы на призыв. Так получилось, и мы решили ничего не менять. Каждая с радостью принимает приглашение от высокородного, но лишена собственных главных желаний. Их жизнь - сплошная нехитрая радость. Так же будет обстоять дело с тонками-мальчиками. Но все равно я стану тебя ревновать, моя королева!
   - Тогда ревнуй к этому табурету, я его люблю за мягкость и драгоценную обивку, - поддразнила жена, удобнее усаживаясь и скрещивая красивые ноги в распахнутых полах домашнего платья, - в нем не меньше души, чем в ваших живых куклах.
   Денна перестал улыбаться.
   - Это серьезный вопрос, моя королева. Но подумай сама. Без помощи этих чудесных созданий мы не смогли бы что-то найти, так вышло. Сны юности, сильные и яркие, без тягостных собственных воспоминаний. Они оказались достаточно мощными, чтобы изменить ситуацию. И все они, повторяю, все! Пришли к нам сами, соглашаясь с условиями. Мы даем девушкам все, о чем они мечтали. Прекрасные наряды, вкусная еда, красивые комнаты, общение.
   - Но не любовь? - утвердительно спросила Ами, качая головой.
   - Нет. Этого нет. Но по статистике любовь делает долгосрочно счастливыми ничтожную малость людей. Прочие получают в лучшем случае несколько сладостных воспоминаний, которые лелеют потом, освещая ими серые будни. Сладость, смешанная с горькими сожалениями: утекающее время и невозможность сохранить счастье любви навечно. У нас же все тонки без исключения получают нежные встречи, полные удовольствий. И так будет длиться почти бесконечно, ведь вместе с неясной любовью, которая будет ли, они лишились старости и увядания.
   Ами кивнула, не отвечая словами.
   - Спасибо тебе, - сказал Денна после паузы.
   - За что?
   - За то, что не спрашиваешь, нужны ли мне нежные удовольствия тонков. Можно я отвечу на вопрос, который ты не задала? Не нужны, Ами, я люблю тебя по-настоящему.
   Королева рассмеялась и подойдя, погладила каштановые волосы, провела пальцами по щеке мужа.
   - Я всегда верила тебе, Денна. Я тоже тебя люблю. Ты говоришь, все готово? Как это будет?
   За окном пели птицы, провожая золотой вечер, полный тихого солнечного света и сильного аромата цветов. Дальше, за деревьями, кто-то смеялся, замолкал, слушая собеседника и дальше смех становился общим. Вплетался в мужские голоса нежный девичий щебет. Они с нами всего пару лет, подумала Ами, а все успели привыкнуть к девушкам, таким тонким, что те казались полупрозрачными. Будто вовсе не люди, и это помогало относиться к ним как к изящным вещицам, с бережным удовольствием.
   - Ты заснешь. Я бы хотел, чтоб мы спали вместе, но это продлится долго, Ами. Может быть, целый сезон. Это будет нелегко, мы ведь не простые существа с простыми желаниями. Все замкнутое в тебе откроется, все сложенное перемешается, глубинное выйдет на поверхность. И поверх твоих внутренних карт веером лягут карты возможных реальностей. Тебе нужно будет лишь принять бесконечное многообразие мира. Миров. Не пытаясь разобраться, что из увиденного лишь пустой сон, а что - запределье, существующее в реальности. Я сказал 'нелегко'? Боюсь, это будет невыносимо сложно. Особенно для тебя.
   - Почему для меня так?
   - Ты прагматик. В тебе мало веры, и очень сильна склонность к анализу. Ты можешь измучить себя, пытаясь выстроить во сне логические связи, там, где мироздание бесконечно больше твоего сильно и блестящего ума. Поэтому, перед тем, как заснуть, ты должна решиться поверить. Я разбужу тебя, когда все показатели будут в правильной норме. И тогда засну сам. Я перенесу процесс легче.
   - Да? - она обнимала рукой сильную шею, другой ерошила волосы, трогала пальцем густые брови. Успевая подумать среди важного разговора: вот совсем рядом моя бесконечность и в ней - бесконечный брак с восхитительным мужчиной. Выдержит ли мое сердце такую долгую любовь?
   - Почему? - закончила свой вопрос.
   - Я люблю тебя, - просто ответил Денна, и она восхитилась этой простоте, сильной, как океан, - это моя вера. Она не даст мне пораниться о собственный разум там, в смешении снов и реальностей.
   - Я тоже люблю тебя, - мягко заверила его Ами, стараясь не слышать своих слов, а просто сказать их, - а еще, я не боюсь. Ни боли, ни испытаний. Если за ними придет к нам новая жизнь.
   - Тогда сделаем это. Через месяц, на исходе весны.
   - Да. О мальчиках-тонках, - вспомнила Ами, - конечно, пусть будут. Пусть они не нужны друг другу, но так все станет выглядеть более равновесно. Отправь своих людей в города Острова для начала. Пусть набирают учеников. Как ты делал с девушками. Потом будут с архипелага?
   - И с материка тоже, - Денна кивнул, целуя ее ладонь.
  
   ***
  
   - Ами сказала о равновесии. Но кажется мне, она пыталась оставить измененным существам какую-то общую надежду. А может быть, я просто пытаюсь придумать, какой была моя мать, до всего. Я ведь знала только вечную Ами. Тоже своего рода тонку. Королеву-тонку, лишенную страха старости, черпающую удовольствия из бездонного колодца миров. Думаю, это очень меняет человека.
  
   Даэд поставил точку и с беспокойством посмотрел на бледное лицо Неллет. Она устала. Жаркое лето идет к вершине, это тяжелое для здоровья время. Слишком много грозовых туч, Башня меняет скорость и направление, выбирая оптимальные траектории, чтоб не попадать в дикие грозы, но успеть забрать из облачной массы все, что та несет в себе. Время небесной страды, тяжелой работы для всех. И, к удивлению Даэда, для принцессы тоже. Что говорил Вест о механизмах нижних витков? Они давно проржавели и почти не работают. Кто же заставляет Башню менять направление, уворачиваясь от огромных грозовых туч, но не уходить от них далеко? И почему после каждой новой грозы Неллет выглядит совершенно обессиленной?
  
   Глава 9
  
   Ами плавала в молоке. Белое, оно обволакивало ее плечи и грудь, поднималось выше, захватывая шею и та болела, силясь удержать голову над блестящей поверхностью. Но голова опускалась, теплая жидкость вливалась в уши, нестерпимо, а после мягко щекоча, поднимала тонкую границу по скулам к уголкам раскрытых глаз. Перед глазами - шарики белого цвета, с бликом на круглом бочке, размером от яблока до горошины. Ами крепко сжимала губы, со страхом ощущая неумолимое движение. Сейчас жидкость достигнет носа, втекая в ноздри. И станет нечем дышать. Только им - космическим молоком наведенного сна. Некуда деться, согласилась сама.
   - Самм-ма, сам-ма, - согласно гудело в ушах, затопленных ласковой жидкостью, такой угрожающей.
   Под молочной толщей пальцы сжались в кулаки, помогая мышцам удерживать голову выше, еще немного, хоть пару последних мгновений.
  
   Джент Саноче поднял голову от пульта, убрал руку от рукояток и верньеров, моргая воспаленными от бессонницы глазами.
   - Боюсь, дело затянется, высокородный джент. Королева продолжает бороться. Хотя сознание согласно принять сон, но ее тело... И холодный разум.
   Денна отошел от окна, затянутого белой пленкой. По контрасту с врачебным комбинезоном его лицо казалось коричневым, как будто покрытым густым солнечным загаром. Но по нему растекалась серая пелена усталости.
   - Мы можем что-то сделать? Еще? Или придется прервать?
   Саноче махнул узкой, как у мальчика рукой с тонкими пальцами.
   - Десятки способов. Но хочется выбрать тот, что обережет королеву от боли и дискомфорта. Я не хотел бы инъекций.
   Они стояли над глубоким ложем, наполненном амортизирующим гелем. Смотрели на обнаженное тело, повисшее в прозрачной толще. Закрытые глаза осеняли густые ресницы, и, если не видеть сжатый в усилии рот, так легко представить, что королева спокойно спит, видя прекрасные сны.
   - Что она видит сейчас, джент?
   Саноче повернулся к огромному, во всю стену, экрану, на котором плыли бесконечные переливы теплого белого и ослепительно холодного белого.
   - Жидкость. Имеющую цвет. Как видишь, белый цвет, джент. Это не снега и не лед, поначалу королева приняла появление сна очень спокойно, мирно. Как что-то родное, знакомое с детства. Уютное. Думаю, это молоко. Но теперь она борется.
   - Молочные реки, - рассеянно пробормотал Денна, не отрывая глаз от решительного даже во сне лица, обрамленного разбросанными в геле змеями золотисто-каштановых волос.
   - Что?
   - Из старой сказки. Вкусное, когда его слишком много, может в себе утопить. Я так думал, когда нянька рассказывала мне о море из молока, куда втекают молочные реки. Представлял себе, как я тону в нем, и как это будет. Убивающее уютное. В сказке этого нет.
   - Вы похожи. Ладно. Так вот. Высокородная Ами не желает принимать новую среду, если не может победить ее сразу. Снаружи. Нужно что-то, что примирит ее с ней. Но она не примет помощи. А захочет оружия или защиты, а это тупик.
   - Молоко... - джент Денна еще раз посмотрел на жену и отошел, раздумывая.
   Незадолго до погружения Ами в длительный сон они говорили. О тонках. Он кивнул ученому и вышел. Быстро прошел длинным коридором, не обращая внимания на лаборантов и лекарей, которые отступали с вежливыми поклонами. В переходной камере Денна переоделся и вышел в сад, пронизанный предвечерним солнцем. Как жаль, что он сам не может заснуть рядом, взять руку жены и бережно провести ее лабиринтами снов, смеясь, чтобы успокоить. Она должна справиться сама. Не его равноправная помощь, а только использование кого-то более низкого. Чтоб после пробуждения не оставалось в ней ненужного ощущения зависимости. Гордость. Она горда и это нужно учитывать, как еще тысячи факторов, связанных с деталями ее характера.
   Аллея уводила Денну в глубину сада. За деревьями слышался смех и пение, а тут подступала к нему полная тишина. Вернее, Денна прислушался, не сбавляя быстрого шага, тут пели птицы. Шелестела трава, ветерок качал ветви, шурша летними листьями. А еще кто-то тоненько пел, вплетая голос в нежные переливы струн. Такие гармоничные, что музыка казалась журчанием ручейка.
   Аллея кончилась зарослями густого кустарника, усыпанного мелкими цветами с сильным ароматом. Но Денна, не колеблясь, отвел колючие ветки и ступил на тайную тропку. Вышел на аккуратную поляну, засеянную ровной веселой травкой. На другой стороне расположился низкий дом, выстроенный в форме подковы, так что крайние окна смотрели друг на друга, а вход располагался в самой глубокой центральной части. Дом казался таким легким, будто его бережно вылепили из комков одуванчикового пуха. Шевелились в окнах светлые кисейные занавеси.
   Денна хлопнул в ладоши, поднимая руки над головой. Музыка смолкла, оставляя радостный нежный щебет. Из распахнутых дверей потекла вереница девушек в светло-желтых одеждах. Они бежали, смеясь, кланяясь, становились напротив, усаживались на траву, стараясь оказаться ближе к дженту, некоторые трогали штанины, заправленные в мягкие сапоги. Поднимали снизу оживленные лица цвета светлого янтаря.
   - Антера, - Денна внимательно обводил взглядом безмятежные лица, такие одинаковые, - кто из вас был Антерой, нежные зайцы? Недавно. Еще не прошло и года. Ну?
   Тонки смеялись, покачивая одинаковыми головками, украшенными сложными прическами. Золотистые пряди падали на тонкие шеи и красивые плечи. Денна и сам улыбнулся - невозможно было противиться безмятежному очарованию этих полудетей. Но они такие одинаковые! Отдавая на этапе перехода свои личные сны, наполненные личными страстями и желаниями, личными горестями и радостями, они неумолимо теряли индивидуальность, не успевая об этом пожалеть. Да и не хотели вспоминать прошлое. Денна знал свое дело, ему нравилось самому отбирать девушек, и он с удовольствием этим занимался.
   - Старшая дочь молочника... Каремы, да, - вспомнил он имя, - из восточного пригорода столицы, мне нужна Антера. Та, кто была ею.
   Но тонки продолжали смеяться, радуясь, что джент беседует с ними. После преображения они получали новые имена, а старые нигде не записывались, в том не было нужды, если одна жизнь кончена и началась другая.
   - Прости, высокородный, - девушка подергала его за штанину, толкнула локтем другую, охраняя джента от притязаний, - мы не понимаем, о чем ты. Такое некрасивое имя, у нас нет таких. Ло тебе скажет. Алли споет. А я, меня зовут Зен, я покажу тебе свою комнату, хочешь?
   - После, милая. Бегите в дом, а то простудите босые ноги.
   За его спиной умолкал смех и нежные голоса.
   Джен вышел за ограду сада и, пройдя дворцовыми коридорами, оказался на внешней террасе. Отдал распоряжения слугам и через несколько минут усаживался в экипаж, управляемый молчаливым шофером, затянутым в синюю блестящую кожу.
   - Восточная окраина, - сказал, устраиваясь на мягких подушках, - площадь трех фонтанов, квартал городской стены. Дом молочника Каремы. Я покажу.
  
   Ехать было не близко и Денна в который раз наказал себе в первую очередь после перехода заняться новыми видами транспорта. Все неплохо решено для дальних путешествий, спасибо труду многих поколений династии Ами, а вот в самом городе приходится лавировать узкими улочками, трясясь на традиционных механических повозках, дымящих трубами. Это все потом, после. Но подумать об этом можно сейчас, коротая время, чтоб не волноваться за Ами, которая, плавая в прозрачном геле, борется с собственным сном, не имея поддержки. А еще, чтоб не думать о предстоящей беседе с молочником Каремой. Пусть все сложится само. Как сложилось в первый раз, когда Денна увидел Антеру на городском празднике, и подозвав секретаря, велел внести ее в списки будущих тонков.
  
   ***
  
   - Нет.
   Карема отвернулся, делая вид, что наблюдает за тем, как работники переливают молоко в большие бидоны и оно утекает в горла тугими свернутыми струями.
   - Ты не можешь запретить, - напомнил ему Денна, - по законам королевства твоя дочь уже достигла возраста собственных решений.
   - А ты не можешь мне приказать, высокородный джент, - огрызнулся молочник, не поворачиваясь.
   - Я не приказываю. Просто скажи, где найти девушку. И мы поладим, обещаю. Тебе нравится новое стадо, уважаемый джент?
   Карема промолчал. Но после паузы неохотно ответил.
   - Хорошие коровы.
   - Ты стал поставщиком королевского двора. И вся знать города покупает твои сливки и приглашает твоих мастеров для изготовления вкуснейших десертов. Кому плохо от того, что общее согласие всех сторон принесло столько добра? Антера счастлива. Ты богат и доволен. Мы восхищены твоим трудом. А дочерей у тебя подрастает еще двое!
   - Гюнтера моя старшая сейчас. Как я без ее помощи!
   Денна поморщился. Что за привычка у простонародья давать детям такие неблагозвучные имена. Отголоски древних суеверий, не иначе.
   - Не говори глупостей, мастер Карема. Ты знаешь, если она согласится, ты получишь взамен трех работников. Навсегда. Это отдельно от условий договора передачи. А еще...
   Он вытащил из кармана припасенный кожаный кошелек. Денна знал городских торговцев и мастеров. Можно было поманить бумагой из банка, но золото, насыпанное в кожу, так по-старинному, традиционно - работает лучше.
   - Только за возможность поговорить, мастер, - вкрадчиво сказал, взвешивая тугой мешочек на ладони, - даже если Гюнтера откажется. Скажи, где ее найти. И не уговаривай остаться. Пусть решает сама.
   В гулком подвале монотонно плескало, скрежетало, гудело, шлепало. Пахло свежим молоком и творогом. Казалось, воздух пропитан мельчайшими белыми каплями. Денна вдохнул глубже, мысленно подбадривая Ами. Если Саноче прав, и, если девушка согласится, Ами получит прекрасного проводника через свой первый сон. Самый важный, граничный. Если же нет, ну что ж, в доме тонков прибавится еще одна воспитанница, а ему искать дальше.
   - Так похожа... а младшие - нет.
   - Что?
   - На мать, - Карема опустил голову, стягивая перчатки, сунул их в карман фартука, - обе они, старшие. Вылитая Тера. А младшие нет, и я радовался, когда глядел. Может, поговоришь с Линтерой, джент? Ей, конечно, пятнадцати нет, но...
   - Вот оно что! - Денна легко рассмеялся, но уважительно прервал смех, тронул мастера за плечо, - ты печешься не о дочерях, уважаемый, о себе. Живая картинка, память об ушедшей. И готов лишить девочек счастья, только бы маячили перед тобой, напоминая о прошлом? Нехорошо. Понимаю твою боль, но - нехорошо. Пойдем на воздух, а то я утону в молоке, с непривычки.
   - То так, - согласился Карема, - а мы вот, верно, окуни с головой и там задышим. Молоком, вместо воздуха. Девочки, считай, с рождения тут.
   - Четырнадцать лет - мало, мастер, - прервал его Денна, поднимаясь впереди по каменной лестнице, - не подписать договор. Или Гюнтера. Или ты остаешься без еще одного цеха. И пары племенных быков, что смогут покрыть самых лучших коров во всем королевстве. Нет, почему пары. Пусть их будет пять. И лучший комплекс со стойлами.
   В доме Карема прошел к старинному буфету, прячущему в себе холодильный шкаф, вытащил стеклянную бутылку и сняв пробку, наполнил высокие стаканы белой пенящейся жидкостью.
   - Пробуй, джент. Мой личный рецепт, в голове станет вкусно и радостно, никакого вина не надо.
   Щекотные пузырьки всосались в небо, кружа голову и протягивая перед глазами сверкающие ленты. Денна засмеялся, бережно ставя стакан.
   - Ты большой мастер, Карема. Молоко, которое лучше вина.
   - Оно не киснет, - похвастался Карема, допивая стакан и вытирая ладонью щеки с жесткими складками, - Гюнтера мне помогала. Младшие тоже умеют.
   - Так что? - Денна положил на стол кожаный кошелек.
   С полки над камином смотрела на них обрамленная в цветную рамку женская головка. Темные пряди в оборках праздничного чепца, глаза цвета спелой вишни, яркий румянец на круглых щеках.
   - На ферме они, - печально сказал Карема, - она и этот, с кудрями до задницы. Герой, туда же. Не пойдет Гюнта с тобой, джент. Ежели девка в первой любви, ничего ей не надо, кроме своего телка, который бычком себе мнится.
   - Он кто? - джент допил свой стакан и встал, тоже отирая губы рукой.
   - Сын магазинщика с Западной окраины. Торгуют праздничными тряпками, платья, кружева всякие. Зовут Таргем. Девки прозвали Таргем-прелестник.
   - Девки, говоришь.
   Денна попрощался и вышел, чувствуя, как покалывает изнутри веселящее молоко, протекая с кровью по сосудам. Вот это ему по душе. Ами сильна, она потерпит, тем более, нужно все совершить точно. Маленькие радости управления людьми.
   - Западная окраина, главная торговая площадь, - он уселся на подушки, закрыл глаза, пытаясь представить себе, как прелестник Таргем покупает внимание румянощекой Гюнты лентами и кружевами из отцовского магазина. Так старо, наивно и так привлекательно, как те сказки, что никогда не стареют. Славно, что после всего девочка утешится жизнью прекрасной тонки, научится петь, музицировать и развлекать высокородных танцами и искусством настоящей страсти.
  
   В небольшом магазинчике джент не задержался надолго. Переговорил с хозяином, худощавым мужчиной с настороженно-ласковым взглядом, и тот расцвел, внимательно слушая высокородного и кланяясь после каждой фразы. Быстро начиркал послание сыну на листке тонкой бумаги с кудрявыми вензелями и с еще одним поклоном отдал дженту. Проводив взглядом отбывающую повозку, проворно вышел в подсобные помещения, где среди коробок и рулонов работали девушки. Найдя жену, ухватил локоть в кружевном рукаве и оттаскивая к высокому окну, зашептал горячо, наклоняясь к уху:
   - Великая милость нам, дорогая. Иди, собери Таргему вещи в дорогу, да не хнычь, всего-то парня не будет пару лет, а привезет такого, что мы с тобой откроем еще пару лавок!
  
   А Денна неспешно ехал уже за городской стеной, разглядывая купы веселой листвы на невысоких пышных деревьях, вдыхал запахи дикой травы, полной мелких цветочков. Интересно, лениво размышлял, удобно покачиваясь на мягких подушках, хватит ли парню одного посула, заколеблется ли он, потребуется ли добавить и, может быть, надавить, или слегка напугать. Если отец Гюнты верно описал парня, то вряд ли придется хоть сколько трудиться. А если ошибся, будет интересно. И что скажет девушка, когда увидит...
  
   Молодых он нашел не на мягкой травке среди кустов и не в кипах душистого сена, сложенных в большом сарае. Кивнул себе, пробираясь через раскиданные по большому двору части от механизмов и всякие инструменты. Гюнта похожа на старшую сестру. Увлечена работой.
   В длинном коровнике, почти оглушенный мычанием, он прошел между стойлами, сторонясь высунутых влажных морд. Работники, отходя, кланялись богатому камзолу и сдвинутой набекрень дорогой шапке. После смотрели вслед, вытирая руки тряпками, пропахшими сывороткой.
   В самом конце, где вместо обычного стойла располагалась большая просторная ниша, он встал, незамеченный девушкой и ее кавалером. С улыбкой смотрел, как Таргем, морщась, придерживает двумя пальцами коровий хвост, пока Гюнта, сидя на скамеечке, делает что-то с отставленной задней ногой подопечной.
   - Все, - девушка поднялась, в последний раз поправив повязку, легонько шлепнула лоснящийся черный бок с белым пятном, - скоро забегаешь, Заряночка. Молока хочешь, Тарг?
   Денна покашлял. Кивнул удивленным взглядам и поманил обоих за собой. Пошел обратно, чувствуя, как они идут следом, завороженно рассматривая сверкание его одежд и блеск высоких сапог.
   Не обернулся он и снаружи, минуя рабочий беспорядок. Вышел за ограду и остановился возле повозки, рядом с которой стоял шофер, склонив голову и держа в руках синюю кожаную шапку.
   Доброжелательно улыбаясь молодой паре, подал Таргему отцовскую записку. Тот быстро прочитал, удивленно поднял темные брови точного рисунка и уставился на джента, ожидая дополнительных объяснений.
   - Что? - поторопила девушка, хмуро переводя взгляд с него на гостя.
   Парень пробормотал невнятное, снова перечитал запись. Нерешительно переспросил с легким поклоном:
   - Я должен сейчас? Прямо сейчас, высокородный джент?
   Тот молча кивнул. Таргем мгновение подумал и схватил Гюнту за рукав, толкая в сторону. Но тут же, опомнившись, обратился к Денне:
   - Я можно скажу? Два слова ей, можно? Простите меня, высокородный джент.
   - Два, - согласился Денна, не двигаясь с места.
   Парень оттащил девушку в сторону и что-то горячо зашептал ей, убеждая и взглядывая на вестника. А тот благодушно наблюдал, как настороженный интерес на белом лице с ярким румянцем сменяется сначала удивлением, потом изумлением, а после - хмуростью и за ней лицо стало разочарованным и сердитым. Девушка вырвала руку и быстро подошла.
   - Простите меня, высокородный, я спрошу.
   - Гюнта! - прошипел Таргем, нервно поправляя роскошные волосы, длинные, свитые в жгут, и правда, доходящие до самого пояса.
   - Эта работа. Ему обязательно ехать?
   - Гюнта! Я же сказал, обязательно! Написано...
   - Нет, - покачал головой Денна, прерывая увещевания Таргема, - разумеется, нет. Просто хорошее предложение. Твой друг может отказаться.
   Таргем замолчал под негодующим взглядом подруги.
   - Ну, - остывая, протянула она, - я не сказала, чтоб сразу так. Но мы через два дня устраиваем праздник будущей свадьбы. Я и Таргем. Уже пригласили гостей. А можно ли отложить поездку? Или поехать нам вместе?
   - Гюнта!
   - Нет, - так же спокойно ответил Денна, - или он едет сейчас. Не сегодня, не утром, а сейчас. Или не едет вовсе.
   - Два года! - Гюнта повернулась к жениху, - Тарг, как же... Два года? Сейчас? Откажись! У нас ферма, отец сказал, та маленькая, будет нашей. Нам хватит. На первое время.
   Таргем выпрямился, обиженно надувая губу, снова поправил волосы на виске (дорожит ими, отметил Денна, гордится), не замечая привычного жеста.
   - Я не молочник. Я сын уважаемого торговца. И должен помогать отцу. Гюнта, через два года у нас будет свой магазин, и... и... и вообще!
   Девушка думала, кусая губы и они наливались алой краской. Огляделась, будто ища помощи в зеленых травах, рядах кустов и в деревьях, растущих живописными группками.
   Таргем осторожно взял ее руки, поднося к лицу.
   - Прости. Всего два года. Я вернусь...
   - Не сразу, - перебил Денна, - возможно придется остаться еще ненадолго, допустим на год. И заключит временный брак. Интересы государства, - последние слова он обратил к Гюнте, извиняюще разводя руками.
   Она резко повернулась к Таргему, ища в его лице признаки растерянности и смятения. А тот, будто ожидая этого, с готовностью тоже развел руки в стороны, отпуская ее ладони:
   - Государства, Гюнта! Слышала? Я теперь большой человек.
   - Ты должен остаться!
   Денна вздохнул, вытаскивая хронометр на цепочке. Постукал ногтем по циферблату.
   - Должен? - изумился парень с поспешным возмущением, - погоди, кому это я должен? Не знал, что ты такая вот. Тебе коровы важнее нашей любви. И будущей жизни.
   - Время уходит, - напомнил Денна, - или ты едешь сейчас. Или посольство на Ценею отправляется без тебя. Водитель!..
   - Нет! Пожалуйста! Гюнта. Я напишу. Я сразу же напишу тебе. И может быть ты, ну ладно, я напишу, да?
   Он уже сидел в повозке, выкрикивая слова в спину быстро удаляющейся Гюнте, а та почти бежала, спотыкаясь о траву на обочине, размахивала руками, сжатыми в кулаки, путая ноги в широком подоле платья.
   Таргем замолчал. Неловко улыбаясь, снял с груди блестящий медный квадратик с вензелем. Приподнявшись, протянул его Денне:
   - Это ее. Наш. Могу я просить, чтоб вы вернули ей, высокородный? Или мы едем вместе? Простите, я не знаю вашего имени.
   Денна принял безделушку.
   - Нет, время торопит, мальчик. Водитель увезет тебя сразу в городской замок переходов. После вернется за мной. Не волнуйся, я отдам Гюнтере твой знак. А что это?
   - Клятва супружества, - хрипло ответил Таргем, садясь поглубже под навес и отворачивая красное лицо.
   - Имя мне - король Денна. Езжай. Не волнуйся, малыш, я позабочусь о твоей бывшей невесте.
   Повозка тронулась, сразу набирая скорость. Увозя ошеломленного Таргема, в чьей голове растерянность и страх перед титулом мешались с поспешной гордостью и не менее поспешными размышлениями о столь внезапном блестящем будущем. Разве мало слышал он о милостях великого джента Денны, любимца простого народа? А дальние переходы, откуда торговцы и воины возвращались богатыми и увенчанными славой! Многие привозили жен, тех, временных, не имея сил отказаться, ведь для облегчения переходов связи должны становиться крепче и крепче, а еще жены Ценеи выбирались из лучших дворянских родов архипелага и все как на подбор были красавицами. Как хорошо, что Денна обещал позаботиться о Гюнтере. Сам великий король Денна. Совесть не будет мучить Таргема, потому что без его отъезда не видать девушке милостей от короля. Пусть у нее все сложится. Тем более, как-то паршиво он себя чувствовал, соглашаясь на такой ранний брак, ведь ему всего двадцать восемь! И вдруг стать до конца жизни молочником, держать коровам хвосты, пока упрямая Гюнта мажет им копыта всякой дрянью. Упрямая, да. Никак не желала остаться в городе, мечтала о своей дурацкой ферме. Нет, решительно, все сложилось прекрасно, и она найдет себе, может быть даже королевского посыльного, или там, ну... охотника, например. Неважно. Лучше подумать о том, что скоро Таргему быть на балах знати Ценеи, и участвовать в почти королевских развлечениях, отдыхая от изысканных трудов.
   Он откинулся на подушки и закрыл глаза, представляя, что вокруг уже не остров, а равнины и горы архипелага, о котором ходили сказки. О его роскоши и прекрасной природе, о дивных дворцах и горячих женщинах.
  
   Глава 10
  
   Давая девушке справиться с внезапными переживаниями, Денна, не торопясь, прогулялся под старыми яблонями, с удовольствием приминая траву сапогами и рассеянно думая о пустяках. Поодаль ярким пятном на зелени краснело платье Гюнтеры, она появилась из-за деревьев и снова вернулась к ограде фермы.
  Теперь Денна стоял в тени, терпеливо ожидая. Девушка замерла, держась обеими руками за верхнюю перекладину деревянного забора, за которым бродили коровы и бегали телята, вскидывая хвосты. Кашлянув, Денна подошел ближе.
   - Он уехал, - сказала Гюнтера, не поворачиваясь, - уехал, да?
   - Велел тебе передать.
   Девушка медленно повернулась, отводя взгляд. На мокрых ресницах блестел солнечный свет. Денна вложил в протянутую руку медный квадратик. Она продолжала молчать, сжимая в руке украшение, смотрела поверх его плеча, очень внимательно, будто пытаясь прочитать что-то в рисунке придорожных деревьев, разметавших ветви на фоне синего неба.
   - Твоя сестра посылает тебе приветы и благословение. Старшая. Антера.
   - Антера? Высокородный джент, так ты?..
   Он кивнул, улыбаясь.
   - Король Денна. Мы не успели познакомиться. Год назад.
   - Я и не хотела, - хмуро призналась девушка, - ты принес горе в нашу семью.
   - Полную счастья.
   - Да! - она вызывающе подняла подбородок, круглый и сильный, показывая такую же сильную шею, молочно-белую там, где не достало кожу солнце. Но тут же опустила лицо, погружаясь в собственное, только что случившееся с ней горе.
   - Пойдем, - Денна тронул ее локоть, мягко подхватил под руку, увлекая от изгороди, - пойдем туда, где нет шума, а только шелест листвы и пение птиц. Скажи, милая Гюнта, твой жених... Он слышал птиц? Знает, как поет зарянка и что шепчет тебе в ухо утренний жаворонок?
   - Что? - она шла медленно, но послушно; подумав, покачала головой, горестно усмехаясь, - все птицы для Таргема одинаковы. Как и все зверье - только цель на охотах. Он смеялся над тем, как я возилась с телятами.
   - Зачем же ты хотела соединить с ним свою жизнь? Думаешь есть что-то важнее? Деньги?
   - Мне не нужны его деньги!
   - Его красота?
   Они перешли дорогу и углубились в светлую маленькую рощу, полную птичьего свиста.
   - Да. Он красив. Но если бы...
   - Если бы случилось что-то. Рана, болезнь. Ты все равно любила бы его, даже безобразного. Так кажется тебе, милая?
   - Конечно. Это ведь любовь!
   Денна покачал головой, усаживая девушку на травяной пригорок и садясь ниже, почти у ее ног.
   - Это не любовь, Гюнта. Это просто ты. Твое отношение к жизни. Твой милый бросил тебя, без сожаления и раздумий. Поспешил к славе, деньгам и чужой красоте. А ты сохранишь себя в собственной силе и чистоте, потому что не он дал тебе эти прекрасные вещи, они выросли в твоей душе. Там и останутся. Если кто-то еще не обидит тебя. Снова и снова.
   Она слушала, внимательно глядя в спокойное лицо джента блестящими от недавних слез глазами. Ждет, что я ошибусь, подумал Денна, чтобы оспорить и возразить, разгневаться. И он замолчал, предоставляя ей право молчать или говорить.
   - Он еще пожалеет, - Гюнта сжимала и разжимала кулаки на смятом подоле нарядного платья, - вернется. Но я прогоню его.
   Первая ненависть, думал джент, рассеянно перебирая травинки у согнутого колена. Это хорошо, но это проходит.
   - Может быть пожалеет. И даже вернется. Но увидит тебя, неизмененную, и сожаления уйдут. Твои радости всегда были чужды ему. И жить за городом, без столичных удовольствий он не хотел. Вы спорили, так? А теперь представь. Он вернется. Увидит рачительную хозяйку коровьей фермы, проводящую дни в трудах рядом с телятами. И на кухне. Детишек, что цепляются за ее подол. Мужа, пропахшего навозом.
   - Замолчи, джент!
   - И скажет себе 'как вовремя я убежал!. Был бы тут, держал корову за хвост, пока моя жена возится под ее брюхом'. Ты плачешь?
   - Нет.
   Она вытерла слезы.
   - Уверена, что не хочешь вернуть его? Тебе придется измениться. Совсем. Стать городской красоткой, тратить отцовские деньги на блестящие наряды. Танцевать на балах с дворянами. И выйти замуж за одного из них, чтоб жить в большом доме, повелевая сотней слуг. Может быть, у тебя получится обогнать бывшего жениха в знатности и богатстве. А может и нет. Тогда он просто посмеется над твоими попытками.
   Птицы возились над их головами. Тени ползали по горестному лицу девушки, мешая разглядеть выражение глаз. Только руки мяли и дергали ткань широкой юбки. Тихим, жалобным голосом маленькой девочки Гюнта произнесла, отворачивая лицо в тень:
   - Если бы я могла поговорить с ним еще. Объяснить. Все так быстро. Он должен понять. Два года, джент!
   - Это легко устроить. Еще есть немного времени до перехода. Сейчас...
   Денна вытащил из нагрудного кармана изящную доску, украшенную драгоценными камнями. Набрал короткий код. Подал девушке.
   - Конечно, это крайне неделикатно, посылать срочный вызов без согласия собеседника. Но время не ждет. Окликни его, когда увидишь картинку.
   Гюнта поднесла доску к лицу. По широким скулам полыхнула краска, и сошла, оставляя мертвую белизну. Доска вернулась в его руку.
   - Нет, - хрипло произнесла Гюнта, - убери. Я не хочу. Ничего.
   Он почти и не посмотрел, зная, что увидит. Обученные служанки готовили Таргема к переходу, умащивая обнаженное тело магическими маслами и расчесывая его длинные волосы. Знал и то, какое выражение блуждает сейчас на лице парня, впервые попавшего в покои перехода, полные мягкой и чувственной роскоши. А объяснять милой поселянке технологию подготовки, которая требовала полного внутреннего раскрепощения, для чего последовательно применялись специальные виды массажа, травяных ванн и вдыхания ароматических составов - к чему, если можно промолчать, пусть толкует увиденное сама, из бездны обиды и отчаяния.
   - Антера, - напомнил он, - ты не хочешь узнать, как живется твоей сестре? Вот она уже никогда не изменится, получив именно то, чего желала ее душа. Не желания других, а ее личные, они позволили ей достичь торжествующей гармонии. Конечно, там нет ферм и коров, нет бидонов со сливками. Но сады, полные птиц, музыка, песни для тех, кто рад их услышать. Возможность постоянно наслаждаться нужными ей радостями.
   - Ты так говоришь, будто Анта уже в раю. Так не бывает.
   - Конечно. Есть и недостатки. Например, теперь ей не нужна любовь. Ни ревности, ни страданий, ни бессонных ночей. Только нежные привязанности высокородных, которых она выбирает сама. Не страдая. Плохо, да?
   - Боюсь, мне там будет скучно, - ответила Гюнта, - хотя славно, что нет любви. Я не хочу ее больше.
   - А я не предлагаю тебе участи сестры, - послушно отступил Денна, - я прибыл сюда не за тем, чтоб отобрать у тебя жениха, это его отец попросил передать письмо. Я ехал к тебе. Мне нужна твоя помощь.
   - Моя? Я просто сельская девушка, чем я могу помочь такому высокому гостю?
   - Не мне. Своей королеве.
   Он поднялся, подавая девушке руку. И повел ее обратно к дороге, прикидывая, что водитель уже возвращается и повозка скоро покажется вдалеке.
   - Ты сильна и умела. Красива и умна. Без всякого смеха скажу, ты королева молока, и можешь этим гордиться. Королева Ами спит, это сон перехода в очень долгую, почти вечную жизнь. В этом вы с ней подруги. Две прекрасные женщины, две королевы. И сейчас ты могла бы поделиться с ней своей силой. Тем, от чего отказывался твой жених раз за разом. Ни капли не убудет от тебя самой, а ей ты поможешь справиться с непосильным для высокородной дамы сном. Представь себе, ей снится молоко.
   Денна тихо засмеялся, качая головой. Гюнтера, внимательно слушая, тоже улыбнулась.
   - Она не знает, как быть. Твой отец сказал, окуни нас в молоко с головой, мы там задышим. И он прав. Так помоги ей дышать! Научи. Собственным примером и силой. А в вечность вы отправитесь вместе. Что скажет твой бывший жених, узнав, что ты - простая, по его мнению, селянка, совершила важнейшее деяние! Спасла великую королеву Ами, заслужив ее вечную, поистине вечную благодарность. И стала вечной сама. Он состарится, кудри поредеют, лицо покроется морщинами. А ты останешься прекрасной, юной и веселой, с нежным голосом и гибким телом. И я клянусь, это будет радовать тебя неустанно, так устроено действо изменения. Оно меняет, не изменяя, понимаешь? Дает женщине то, о чем она грезила, боясь поверить, что все это реальное, исполнимо.
   Клубы пыли приближались, в них уже поблескивала механическая морда повозки, сверкая выпуклыми глазами фонарей. Гюнта слушала мерный голос Денны, и лицо ее принимало безмятежное, почти сонное выражение. В такт шагам еле заметно кивала голова, обвитая туго заплетенными косами.
   Не переставая говорить, джент поклонился, помогая девушке подняться в повозку, усадил, сам сел напротив, беря ее руку в свои теплые ладони.
   - Ты можешь попрощаться с отцом, - сказал между словами, будто вспомнив о пустяке, - и нужно подписать бумагу.
   - Нет, - ответила Гюнта, - поедем сразу, можно так? Мне надо взять какие-то вещи?
   - Все будет у тебя. А если захочешь, мы отправим посыльного, он заберет все, что перечислишь. Бумага, милая.
   - Да.
   Гюнта решительно расписалась под мелкой вязью на гербовом листе и откинулась на подушки, закрывая глаза. Повозка мягко дернулась и, разворачиваясь, полетела, набирая скорость. В обход городской стены, по широкой аккуратной дороге, к плавным подъемам дворцового холма, пока еще еле различимого в дымке.
   Денна спрятал бумагу в сумку. Устроился удобнее, и стал любоваться бледным лицом с яркими пятнами румянца на широких скулах. Какая красавица. Волосы темные и блестят. Хорошо бы часть ее красоты вместе с силой перешла в изменчивый, неповторимый облик возлюбленной Ами, чтоб временами показываться ему. Среди прочих ее милых особенностей. Может быть, велеть художнику написать портрет? Но Ами ждет, сражаясь с чуждой ей средой. Я оставлю ее запечатленной в записи, решил Денна, пусть это не так изысканно, как портрет, написанный вручную, живыми красками, но все-таки. Портрет можно заказать потом, по записи. Пусть Ами увидит девушку из своего первого сна.
  
   ***
  
   Неллет откинулась на подушки, держа на груди высокий стакан с оранжевым соком ройявы. Отпила небольшой глоток и снова опустила голову на подушку. Даэд ждал, сидя на краю постели и положив на колени доску с развернуым свитком.
   - Сны Ами мне пришлось пересмотреть самой. Не по своей воле. Они стали сниться мне в пору созревания, сначала отдельными картинками, после - более связно. Сначала я даже не поняла, что это моя мать, глядя на окружающий мир из ее головы, ее глазами. Она никогда не сосредотачивалась на себе, неустанно повторяя свое имя или титулы, сильная, ей не было нужды уверять себя в собственном существовании и достижениях. Именно это мешало подчиниться нужным процессам. Однажды я проснулась ночью, задыхаясь от белого, которое подползало к глазам и носу, грозя затопить и пресечь дыхание. Ночь была очень спокойной, только сердце билось тяжко и быстро. Я долго сидела в постели, прислушиваясь и пытаясь вспомнить сон. Но вокруг - только тишина и редкие крики ночных птиц. Я снова легла, и почти сразу заснула, и села с криком, отмахиваясь руками.
   Она медленно покрутила стакан, полный яркого насыщенно-солнечного цвета, бросающего теплый блик на маленький подбородок.
   - Белое. Такое доброе изначально и такое огромное, без жалости. Никуда от него. Это я запомнила, складывая в память. А потом...
   - Я пишу, - спохватился Даэд, рисуя на бумаге сказанные слова.
   Принцесса кивнула.
   - Потом сон усложнился. Я все еще не понимала, что именно вижу. И вдруг в него вторгся другой, пророс совершенно другими мыслями, характером и эмоциями. Это было больно. Будто два человека столкнулись, летя навстречу друг другу, как две звезды, но вместо пламенной катастрофы прорвались в тела и головы друг друга, оставаясь живыми и чувствующими. Думаю, мне было тяжелее, чем им обеим. Ведь каждая из них видела только свой собственный сон. А я. Я видела оба сна, пришедшие в мой - третий. Через очень много лет.
  
   ***
  
  Книга исхода
  
   Белая жидкость тронула краешки ноздрей, защекотала уже внутри. Ами перестала дышать, широко раскрывая глаза, будто они могли задышать вместо носа и сжатых губ. И вздрогнула, когда вместо однородной невнятного цвета поверхности перед ней показалась темноволосая голова с блестящими глазами. Шевельнулись яркие губы, но Ами не слышала слов, уши давно погрузились в белое. Зато, поднимая уровень жидкости, под ней произошло шевеление, чья-то рука нашла ее руку, другая схватила другую. И почти захлебнувшись, Ами села, выдернутая на поверхность, закашлялась, тряся головой, мокрые волосы облепили плечи.
   - ...яться. Оно не обидит.
   Девушка кивнула и повторила снова, выделяя слова, как маленькому ребенку:
   - Не нужно бояться, моя королева. Оно доброе. Не обидит.
   Ами выдохнула. Отняла руку и вытерла шею, с пальцев закапали быстрые капли, оставляя у обнаженной груди расходящиеся круги - легкие тени белого на белом.
   Теперь они обе стояли, по пояс в молоке, держась за руки, напротив друг друга. Она выше меня, подумала Ами, и возможно, красивее. Нет, просто сильнее. Белая кожа, яркий румянец. Здоровая девушка с блестящими темными волосами.
   - Как твое имя? Откуда ты?
   - Меня зовут... - у девушки округлились глаза, она помолчала, - Инн. Меня зовут... нет! Нет. Инн. Нет же!
   Но Ами было некогда ждать, пока та разберется с собственным именем.
   - Покажи, - она повернулась туда, где, как предполагала, находилась глубина.
   - Я не... Что?
   - Помогай, - королева встряхнула крепко взятую руку, - ну?
   Девушка посмотрела вдаль, туда, где белая поверхность сливалась с таким же белым горизонтом, переходящим в белесое нечто над головами. Кивнула, вспомнив беседу с Денной. И запела, немудреную детскую песенку о том, как мать ждет детей, что заигрались в снегу, и ставит на стол кувшин, наливая каждому по полному стакану. Каждая фраза начиналась именем ребенка, который сядет за стол, и с каждым словом девушка делала маленький шажок, а королева, слушая и видя картинки из напетой жизни, послушно шагала рядом.
   Зима в песне кончилась, началась весна, полная цветов, а мать все так же ставила на стол молоко, или творог, или молодой сыр, перечисляя детей, вот пришло лето, все изменилось, кроме материнской любви, и ее молока на семейном столе. Ами мелко шагала, приноравливаясь к танцующим шажкам, так же, как спутница, пожимала плечами, склоняла голову, меняла выражение лица, иногда смеялась собственным ужимкам. И наконец, отпустила ее руку, сама сделав очередной шаг. Перед тем, как погрузиться целиком, оглянулась, увидеть лицо девушки в последний раз. И уже пропадая в белой непрозрачной толще невнимательно удивилась увиденному. Вместо яркого румянца и белой кожи, вместо широкоскулого решительного лица с круглым сильным подбородком над поверхностью клонилась на тонкой шее полупрозрачная, похожая на странный цветок личина, с еле очерченными линиями носа и больших глаз.
   - Инн, - успокоенно сказала Ами, уже там, внизу. И задышала, пропуская через легкие ласковую белую массу, - тебя зовут Инн.
   Развела руками и пошла, потом полетела, опираясь босыми ступнями на белую толщу, а перед лицом та прореживалась, пропуская ее.
   Крича что-то победительным голосом, она летела быстрее и быстрее, толкалась ногами, совершая плавные прыжки, переходящие в парение. Все, что так недавно мучило ее, осталось далеко позади, там, где осталась бледная тень Инн, мерцающая оттенками светлого янтаря. И ее кровь билась теперь в жилах королевы, заставляя сердце работать мерно и сильно.
   Белая толща комкалась перед лицом, неслись мимо отдельные клубы, то плотными облаками, то редкими горами. И наконец, белое кончилось, вынеся Ами в совершенно другое пространство, набитое линиями и цветом, а еще легкими змеями от бездны до бесконечных небес, и она хватала цветные тулова, на лету сплетая их и отбрасывая, трогала легкие узлы, смеясь новым силам. И, немного устав, вцепилась в два переплетенных хвоста, плавно опускаясь на твердую поверхность, отпустила, и те, мелькнув перед лицом, исчезли, уползая вверх. А она топнула, проверяя прочность нового. И пошла вперед, чувствуя себя богиней, исследующей новый, подаренный ей, только что созданный мир.
   'Следующий я сумею создать сама' ...
  
   Денна, стоя меж двух саркофагов, наполненных прозрачным гелем, внимательно следил, переводя взгляд с торжествующего лица спящей королевы на быстро бледнеющее лицо Гюнты. Обе плавали в мягкой толще, раскинув руки и вытянув ноги, одинаково скрещенные в щиколотках. Верхний свет укладывал блики на колени и грудь, трогал плечи. За его спиной шевелился у стенда джент Саноче, покашливал осторожно, подхватывая бумажную ленту, ползущую из черной щели машины, прочитывал данные и, сворачивая, укладывал кольца и петли в откинутый ящичек.
   - Так быстро, - прошептал Денна, любуясь постепенными изменениями во внешности Гюнты, - и так прекрасно. Новая тонка по имени Инн, я сам выбрал тебе имя.
   На бледном лице открылись страдающие глаза, все еще темные, блестяще-карие. Раздвинулись губы, выпуская ленивый пузырь, он достиг поверхности и лопнул с тихим шелестом.
   Денна нагнулся, с беспокойством прислушиваясь.
   - Ант... Антера, - с трудом произнесла девушка, шевельнула пальцами, ощупывая свое бедро.
   - Хочешь увидеть сестру? - догадался джент, - потерпи, осталось совсем немного. Ты встретишь ее...
   - Антера! - над толщей геля показалась мокрая голова, волосы облепили грудь.
   - Саноче! Что с ней? - Денна положил руки на блестящие плечи, пытаясь уложить девушку обратно, - не нужно, милая, еще не конец, ты еще должна...
   - Антера!
   Джент Саноче подбежал, суетясь, защелкал рычажками на боку саркофага, тот загудел, вибрируя и явственно нагреваясь.
   - Она еще нужна нам! - предостерег Денна, удерживая девушку под поверхностью, - она не должна утратиться, джент! И после тоже.
   - Конечно. Конечно-конечно, - бормотал Саноче, регулируя режим. Острые локти топырились в широких рукавах белого комбинезона, на бледном лбу выступили мелкие капли пота.
   Гудение усилилось, глаза Гюнты закрылись и голова, откидываясь, снова погрузилась в прозрачный кисель. Рот приоткрылся, показав ровные зубы, но ни пузырька воздуха уже не появилось у бледнеющих губ.
   Оба выпрямились, не сводя глаз с обнаженного тела.
   - Она очень сильная, - извиняюще пояснил Саноче, - не было таких еще.
   - Это помешает? Я не хочу причинить вреда королеве.
   Ученый затряс головой, вытирая руки полотенцем. Потом отер потный лоб.
   - Ни в коем случае, высокородный джент. Риски сведены к исчезающему минимуму. И потом, ты же сам выслушал предсказание и видел себя и королеву Ами через множество лет. Вы молоды, прекрасны и сильны. Иначе не стоило и рисковать, ведь кто знает, куда и насколько продлятся жизни, если не иметь доказательств из будущего. Спасибо высокому роду Каррелей.
   - Мы, - согласился джент, забирая у собеседника полотенце, - но не она. Никто не выверил будущее Гюнтеры, времени на то не было. И статус не тот. Я не хочу, чтобы она умерла.
   Саноче быстро глянул на джента и отвел глаза. Но тот, поняв интерес, пояснил спокойно:
   - Это нестандартный случай. Полезно отследить, как влияет переплетение движущих снов на обе стороны. Возможно, мне тоже придется видеть такие сны вместе с Ами. Я смогу выверить будущее тонки Инн сейчас? Когда ее работа во сне завершится?
   - Конечно. Как только королева перестанет нуждаться в снах девушки, мы передадим данные дженту Каррелю. Только это будет будущее именно тонки, джент. А не Гюнтеры.
   - Хоть что-то. Я устал, Саноче. Мне нужно поспать, обычным человеческим сном. Ты уверен, что ничего не произойдет за пару часов?
   Ученый закивал.
   - Она звала сестру, - вслух размышлял Денна, выходя из покоев и стягивая на широкой лавке комбинезон, - не мать, и не повторяла свое имя, а - сестру. Может быть, хотела убедиться, что я не соврал ей?
   Он потер грудь, бросил одежду и направился к двери, ведущей в бассейн. Встал на пороге, освещенный зыбким светом, плетущим сетки бликов от ясной воды. И продолжая раздумывать, оттолкнулся и нырнул прямо со ступеней, уходя к самому дну. Повернулся на спину, рассматривая зеркало воды через прозрачную толщу.
   Скоро ему лежать так же, как лежит сейчас его Ами. В таких же саркофагах вот уже три года проходили изменения тонки, и все было нормально, без сбоев. И несколько высокородных, что согласились опередить царственную пару, чтобы принять на себя внезапные риски, уже изменились и благоденствовали, пройдя все медицинские обследования и заручившись гарантиями мэтра Карреля, который рассмотрел будущее их измененных тел в очень далекой перспективе. Две сотни доступных ему лет они были здоровы и молоды. Уже хорошо.
   Но Денна не обманывался. Кроме физического здоровья есть и другие вещи, которые недоступны предсказателям медицинского будущего. Как изменится его душа, останутся ли прежними побуждения?
   Джент думал об этом, выходя из бассейна и вытирая сильное, красиво слепленное тело цветущего мужчины. Думал, пройдя в свои покои, укладываясь поверх вышитого покрывала, и закрывая уставшие глаза.
   "Одно я могу сказать точно, моя любовь к Ами останется неизменной, и это успокаивает. Все будет очень хорошо" ...
   Во сне он стоял у плетеной изгороди, щурясь на солнце и перебирая пальцами цепочку хронометра. Темные волосы, свитые в жгут, падали на плечо. Нога в парадном сапоге нетерпеливо притопывала, отсчитывая утекающие секунды. Где же она, обещала быть вовремя и снова крутится там, среди своих ненаглядных телят. Но вот послышался ее голос, окликала кого-то на ходу, смеялась, пробегая мимо. И Денна (а точно ли это я?) повернулся с широкой улыбкой, чувствуя, как глупая щенячья радость теснит сердце. Смотрел, как почти бежит, улыбается ему, прикрывая глаза от яркого солнца. Такая прекрасная, сильная. Такая живая.
   Гюнта подбежала, с разбегу обняла, прижимаясь и поднимая к нему горящее румянцем лицо. И Денна, ощущая плавное, сильное до боли схождение, слияние и размыкание двух душ в одном теле, ответил на поцелуй, трогая языком ее влажный сладкий язык. Думая о том, точно ли это Гюнта, одна ли она.
   - Не смей меня потерять, - она отодвинулась, осматривая его лицо, словно трогала глазами скулы, брови, ресницы, нос и приоткрытые губы, - слышишь? Не смей. Со мной потеряешь и часть себя, очень важную. Понял, высокородный джент?
   Он попытался нащупать цепочку, но ничего от исчезнувшего в реальности и возвращенного сном торговца Таргема уже не было в нем. А девушка оставалась сама собой - белокожей румяной Гюнтой, с сильными круглыми плечами и широкими бедрами.
   - Не смей, - рот приоткрылся, выпуская ленивый пузырь прозрачного геля, тот покачался и лопнул, оросив лицо Денны странным нездешним запахом.
   Он проснулся с мокрым от пота лицом. Сердце глухо и сильно стучало, рука, поднятая перед лицом, тряслась. Садясь, вытянул перед собой обе руки, приказывая дрожи утихнуть. Что это было? Просто сон впечатлений, связанный с нынешними событиями? Оценивающий сон, толкующий не грядущее, а сами уже совершенные поступки? Тогда Денна очень виноват перед обманутой (да, тихо согласился внутренний голос, ты обманул ее) девушкой. Но с этим можно смириться и даже бороться, найдя достойные аргументы. А вдруг это сон-предупреждение и ее нельзя потерять? Не тонку с нежным именем Инн. А веселую и живую Гюнтеру, свет отцовских очей, по глупости отвергнутую женихом, который, понял вдруг Денна, встав и хлебая прохладное питье из серебряного кувшина, до конца своих дней станет жалеть об утрате. Не будет того, что рисовал ей вкрадчивый голос короля, полного милостей. Не разочаруется Таргем-прелестник, а наоборот, заболеет виной и до смерти станет проживать две жизни. Одну - в делах архипелага Ценеи, и другую, возможную, но не состоявшуюся. С прекрасной любящей женой, которая станет зрелой женщиной, окруженной детьми, потом состарится. И умрет, чтоб ее помнили и скучали по ней.
  
   Глава 11
  
   Вместо сестры Денна показал Гюнтере зеркало, когда счел, она достаточно изменилась, чтобы принять свое изменение. Стала чудо, как хороша, умиленно размышлял джент, наклоняясь над саркофагом. Светлое тонкое лицо с большими глазами, маленький рот, впалые скулы янтарного оттенка. Самая прекрасная тонка из всех, созданных мной, убеждался он, скользя взглядом по маленьким грудям с острыми девичьими сосками, тонкой талии, плавно переходящей в изысканный рисунок бедер. "И если бы она была такая одна, без десятков прежде повторенных тонков, что казались теперь лишь предварительными эскизами к совершенству, даже я не удержался бы, забывая любимую, и заменяя ее в памяти этими чертами и этим телом". Прилаживая зеркало над спокойным лицом, улыбнулся мысли, наказав себе обязательно рассказать королеве, как собственные успехи пытались ввергнуть его в соблазн измены. Чтоб посмеяться вместе с любимой над своим шутливым раскаянием.
   Гудение меняло тональность, джент Саноче деликатно суетился у дальнего окна, чтобы не слышать беседы Денны с его созданием.
   Гюнтера, повинуясь изменению звука, открыла глаза. Медленно распахнула их, поднимая золотые ресницы. Зрачки цвета темного меда пристально смотрели на собственное отражение.
   - Ты хотела видеть сестру, милая? - Денна говорил негромко, в голосе звучала гордость, - посмотри. Теперь вы - такие. И красота вам навечно.
   Глаза моргнули. Расширились, когда девушка поняла, что перед ней не портрет измененной сестры. Ресницы снова опустились. Тонкая рука внезапно вырвалась из вязкой толщи, отталкивая зеркальный овал в тонкой изысканной оправе. А прекрасное точеное лицо исказила ярость.
   Денна резко отступил, под подошвой хрустнуло, от этого звука заныли зубы. Морщась, топтался, отшвыривая белым сапогом зеркальные осколки. Саноче мгновенно оказался рядом, пытаясь отрегулировать поступление в саркофаг нужных химических препаратов.
   - Да что? - Денна почти кричал, испуганный и обиженный реакцией девушки, - что с тобой, Инн?
   - Гюн-тера! - девушка попыталась сесть, взмахнула руками, валясь в гель и захлебываясь в нем.
   - Ты хочешь получить все, и я даю тебе - все! Но ты, упрямая, как все женщины, хочешь только свое! Не слушая доводов рассудка! Пойми же!
   - Она не слышит, джент. Она уже спит.
   Вязкая поверхность успокаивалась, волны, что лениво ходили, вспучиваясь невысокими горбами, сменились медленной рябью и вот стихала и она. Только спящее лицо уже не было умиротворенным. А руки вытянулись вдоль тела, сжатые в кулаки.
   - Добавь успокоительного, Сано, - нервно приказал Денна, - меня пугает ее активность.
   - Прости, джент. Больше нельзя. Надо ждать, когда подействует эта доза. Иначе придется менять весь состав. И в королевской ванне тоже.
   Оба оглянулись на почти забытую в суете спящую королеву. И Денна испугался, увидев то же самое выражение лица, сжатые губы, прищуренные закрытые глаза, сведенные брови. И кулаки, белеющие через толщу геля.
   Король не стал припадать к ложу любимой, он был умен и думал быстро.
   - Гюнта, - голос его стал спокойным и нежным, - ты говорила со мной, во сне. Сейчас ты спишь, но, если слышишь меня, дай знак. Улыбнись или просто разожми кулаки. Я правда, полагал, что поступаю правильно. Давая тебе будущее не твое, а то, что сам считал правильным. Я ошибся. Не карай невинную женщину за ошибки ее мужа. Вы все еще видите общие сны. И ты ведешь ее, она опирается во сне на твою руку. Я верю тебе, Гюнтера, ты не обидишь свою королеву.
   Голос понижался и чуть повышался, такой мирный, такой успокаивающий. Джент Саноче застыл рядом, внимательно отслеживая изменения в лице девушки. Она не может слышать слов. Но ее силы хватает, чтоб сопротивляться лекарствам и действию ванны. Возможно, она слышит интонации, и тогда король все делает верно, уподобляя голос мерному звучанию музыки. Почти колыбельную поет.
   - Я обещаю тебе сейчас. И если слышишь мое обещание, покажи. Лицом. Жестом. Я даю слово, Гюнтера. Как только королева выпустит твою руку и пойдет дальше сама, я изменю тебя обратно. Ты снова станешь собой. И черты лица изменятся тоже.
   Рука приподнялась, пальцы, сжатые в кулак, ослабели, раскрываясь и показывая светлую ладонь желтоватого цвета. Денна кивнул, продолжая выпевать утешения и обещания.
   - Ты и сама не знала, как важно тебе остаться собой, я только сейчас понял это. И я готов повиниться. Не знаю, где вы сейчас, но я верю тебе, Гюнта, королева молока. Ты выведешь королеву на верный путь. И вернешься к себе. И ко мне. Такой, какой ты была совсем недавно. Что?
   Он склонился - изо рта девушки поплыл воздушный пузырь, одолевая густую жидкость.
   - Один сон - мой. Потом - королевы.
   - Я не понимаю... - но он понял и испугался еще больше.
   Пытаясь помочь любимой преодолеть первые трудности, он позволил Гюнте вторгнуться в ее сон, и теперь они видят сны общие. В которых пока что Гюнтера сильнее Ами. Он не знает, как долго королева будет нуждаться в послушном проводнике, отдающем ей свои силы. И пока Ами не отпустит девушку собственным решением, она зависит от нее. Один сон мой, сказала Гюнта, и кто сумеет заставить ее сделать его хорошим и нужным? Сначала она покажет Денне свою силу. И только потом продолжит помогать королеве, платя за обещание вернуть свой человеческий облик. И все, что сопутствует возвращению: старение, дряхлость, смерть. Выхода у него не было. Даже если Денна рискнет и отправится к ним, раньше времени погружаясь в сон изменения, где гарантия, что он разыщет обеих? Мир снов бесконечен. Но она дала обещание в обмен на его обещание. Это уже что-то. А упрекнуть ее в нарушении условий подписанного договора он успеет. Потом. Гюнта сама увидит, что, нарушая его, разрушила жизнь отца и сестер, которым придется заплатить чудовищную неустойку.
   Не это главное, одернул себя Денна. Взялся потными ладонями за округлый край ложа, приблизил к поверхности лицо.
   - Я понял, Гюнтера. Один сон - твой. Дальше - сны королевы. Будь к ней милостива, прошу. Я полностью доверяю тебе.
  
   ***
  
   Ами устала. Это была приятная усталость, полная новых впечатлений и усилий. Усталость сильного человека в конце дня, посвященного важным трудам, пусть нелегким, но радостным.
   Она шла все медленнее, ощущая позади постоянное присутствие девушки, и это поддерживало ее. Я не одна, понимала королева, пусть как угодно далеко ушла я от реальности острова, но не одна тут и это прекрасно. Денна, любимый, он прислал мне помощницу, и та терпеливо ждет, когда ее королева решит отдохнуть. Нужно создать себе место отдыха.
   Она огляделась, собираясь с мыслями. В памяти все еще держался полет, быстрые легкие ноги, толкающие то ли облака, то ли молочные огромные пузыри, сильные руки, помогающие скорости, и мир, влетающий в глаза, чтоб переполнить сердце.
   - Я могу все.
  Сказала и прислушалась к внутреннему ответу. Но мысли молчали, голова была пуста, оттуда не исходили образы, способные изменить пространство, предлагая его к отдыху человека. Вдруг стало холодно. Ами переступила босыми ногами. Так приятно было ощущать ступнями воздух и влагу, твердь при шагах. А теперь ей казалось, ноги обнажены бесстыдно, как груди доступных девок на крыльце низкого кабака. Хотя, поправилась она, как всегда, одержимая стремлением к точности, девкам как раз наплевать, что там с их грудями. Но что происходит вокруг?
   Над темной грязновато-серой поверхностью висело низкое небо. Или потолок, измазанный такими же серыми разводами. Или - тучами? И во все стороны тянулось белесое нечто с серыми оттенками. Стояли в нем зыбкие столбы, кривились, исчезая макушками в верхнем слое. Ами шагнула к ближайшему, тронула пальцами серую дымку, ожидая капелек влаги или промозглого холода. Или мокрого туманного тепла. И отдернула руку, брезгливо стряхивая с нее блестящие комки серой гнили, а те ползали по коже, не желая падать. Обнаженная, она не хотела вытирать руку о собственную кожу и присев, провела испачканными в живом пальцами по земле. А та будто рассмеялась, глумясь ожиданию: твердь хлюпнула, раздаваясь, сомкнулась, всасывая в себя ее пальцы, мягко и беззубо зажевала, перекатывая по коже дряблые мускулы серых десен.
   Ами вскочила, держа на отлете грязную, теперь еще обслюнявленную руку.
   - Это всего лишь сон! Сон!
   Голос дрожал, она испугалась подступающей паники, понимая, что второй страх умножит первый, отражая его зеркалом в зеркале. Нужно просто совершить усилие, думала Ами, поворачиваясь вокруг своей оси, готовая отразить нападение всего, что за пределами ее кожи - воздуха, влаги, странного нечто, собранного в зыбкие колонны. Нужно усилие воображения, которое превратит эту дрянь в прекрасное, материализует его. Например, сад. Зеленые иголочки травы под тенистым деревом. Сочные алые цветы в ней. С неба греет круглое белое солнце, золотит кожу рук и груди.
   Она отчаянно смотрела перед собой, совершая то самое усилие. Серая зыбь дрогнула, сгустилась, показывая кривой ствол и нависшие ветви. От ствола потекла зеленая краска, топорщась игольчатыми стебельками. Ами выдохнула, расслабляясь. Ступила босой ногой на травяной ковер и застонала, замерев в неловкой позе. Нога висела над зеленым ковром, из тысячи ранок сыпались мелкие капли крови, оседали на злых остриях, сливались в алые пятна. И вдруг распускались тяжелыми мясными лепестками, приоткрывая среднюю глубину, полную болезненно-чувственных ассоциаций.
   Ами подалась назад, ставя израненную ногу и боясь взглянуть выше - на ветки и небо над ними. Не получалось. Вернее, все шло не так.
   Она не успевала понять, что происходит, подгоняемая усталостью и страхом, а еще стыдом и злостью, ведь королеве не подобает бояться. Но джент Саноче объяснил бы все сразу. Ее изысканное мышление, взращенное на поэмах и трактатах, на отвлеченных материях, которые она мудро использовала для прагматичных материальных деяний не сразу, а лишь опосредованно, сперва натешившись процессом думания и лишь потом переведя его в точные приказы, годные для жизни, сейчас не могло создавать окружающий мир напрямую. Мешали сравнения, заменяющие базисный смысл. Метафоры, приблизительные формулировки, которые уточняли оттенки. И до кошмара послушный мир послушно создавал вместо привычной травы ковер из миллионов зеленых иголок. Маняще опасные цветы, чей оттенок в воображении Ами был сочным, ликующим, алым и багровым, как сотни приоткрытых ртов. Но только не - обыденно красным цветом нескольких лепестков, собранных в венчик.
   Денна, не зная об этой опасности и не предполагая ее, угадал верно, призвав на помощь простую девушку, которая всю жизнь возилась с телятами. Для Гюнтеры тревожный оттенок цветов был лишь красным цветом. И трава была просто изначальной травой. Не символом и не метафорой чего-то другого.
   - Инн! - позвала Ами, оглядываясь и пытаясь рассмотреть оставленное позади.
   - Инн, Инн! - закричал влажный холодный воздух, насмехаясь и хлюпая.
   Потом наступила тишина, полная истекания капель. Ами встряхнула рукой, переминаясь зазябшими ногами. С кончиков пальцев стекали капли, казалось, забирая с собой не только тепло живого тела, но и его суть, утончая кожу и размягчая мышцы. Ноги дрожали, слабели в коленках, и королева изо всех сил старалась не упасть, помня о поспешном беззубом чавканье. Сяду, подумала со злой беспомощностью, и оно, это внизу, сожрет меня, переварит холодом, выплюнув совершенно другое. Может быть, такой дымчатый столб, полный живой гнили.
   - Я здесь.
   Голос раздался впереди и там столбы разошлись, превращаясь в деревья, показывая мирную сказочную поляну с бревенчатым домиком, распахнувшим резные двери на высоком крыльце.
   Ами недоверчиво медлила, перебирая в памяти детские сказки. Домик пришел оттуда, а думала, совсем забыла то, что рассказывала ей нянька еще до обучения в пансионе. Или эта сказка совсем не ее? Кто-то, кто был до Инн, помнит ее лучше. Так хорошо, что картина оказалась совсем настоящей.
   Трава на полянке была просто травой. Укладывалась под осторожные шаги, иногда покалывала ступни, чуть-чуть, щекотала лодыжки. И ступени, прогретые солнцем, были просто ступенями из старых деревянных плашек. Ами вошла в полутемную комнату, освещенную солнцем через небольшое окно напротив. Свет падал на старый стол, оставляя в сумраке стены и мебель вдоль них. Сверкали глазурными боками расставленные по столу круглобокие чашки.
   Девушка сидела в тени, только руки в закатанных рукавах простой блузки белели в мягком заоконном свете. Придерживая ладонью донце, подняла пузатый кувшин, наклонила над чашкой, выравнивая тугую белую струю.
   - Молоко, - с облегчением сказала Ами, подходя ближе.
   Молоко лилось в еще одну чашку, и в следующую, наполняя каждую до половины.
   - Как хорошо. Молоко, - Ами присела, расправляя подол деревенского платья. Вдохнула, чтоб тугая шнуровка стеснила грудь. Было приятно вновь оказаться одетой, защищенной, после блужданий в сером зыбком тумане.
   Теперь ей было видно лицо спутницы. Белая кожа, яркий румянец во все щеки, сильная шея с ниткой керамических бус, сборчатый вырез белой рубашки. И волна темных блестящих волос по обнаженным плечам.
   Губы разошлись в легкой улыбке. Кувшин глухо стукнул донцем о столешницу.
   - Выбирай, моя королева.
   Темные глаза следили за движениями Ами. Та кивнула, благодаря. Подумала, нельзя называть ее Инн, она еще не она. Будто время кинулось обратно или рассказывает о недавних воспоминаниях. Но как ее зовут? Звали...
   - Спасибо тебе, добрая. Прости, я не знаю твоего имени.
   Девушка перестала улыбаться. Широкие брови удивленно приподнялись, она подалась вперед, кажется, собираясь остановить королеву. Но та уже приняла чашку и с наслаждением сделала несколько глотков, радуясь уютному вкусу. И девушка молча откинулась к стене, уходя в тень, только глаза поблескивали внимательно.
   - Гюнтера, - ответила низким приятным голосом, - обманутая Гюнта, с которой тебе делить сны, моя королева.
   Последний глоток показал донце чашки и Ами вскрикнула, почти отшвыривая ее по столу. На донышке, блестя каплями молока, извивалась жирная слепая личинка, дергалась, будто искала ее наощупь.
   - Не нравится? - голос становился все ниже, шуршал бархатом, и почему-то невозможно было противиться тому, что говорил, - выбери другую чашку. Их всего пять. Ты сильная. Ты найдешь свою, в которой все хорошо.
   Ами нехотя тронула пальцем другую, белеющую невозмутимой поверхностью. Перевела глаза на третью. Белые круги молока - такие одинаковые. И каждая прячет в себе что-то. Таковы правила игры сна.
   'Это не мой сон. Потому я подчиняюсь'
   - Что же ты? Тебе страшно?
   Голос смеялся под внешней участливой интонацией. Ами сосредоточилась и взяла выбранную чашку. Мысленно пообещала: погоди, после твоего сна придут мои. Что тогда ты сделаешь, Гюнтера обманутая?
   В три глотка осушив чашку, она открыла глаза, сжимая губы, чтоб не вывернуться рвотой, если там в ней снова...
   В чашке лежали, мокро сверкая, бусины. Граненые, разноцветные. Ничего, вроде бы отвратительного не было в мокрой кучке стекла и металлических колечек. Но так противно их видеть в лужице молока, которое она пила только что, рискуя проглотить украшения.
   - Еще? - Гюнта нагнулась, выныривая из тени, рука двигала чашки, мешая королеве собраться с мыслями, - эта? Или эта? А есть ли в тебе что-то, что все-таки хорошо, моя королева? Что хорошо везде? Или во всех пяти такое, как это сказать? Скажи сама, ты знаешь много умных слов.
  - Негармоничное. Несоответствие. - Ами выбрала чашку, держала перед собой, не решаясь поднести к губам.
   - Да? Наверное, да. А ты выбери такое, чтоб радовалась твоя душа и души тех, кто вокруг.
   Ами подумала о еде, о своих лошадях, о потной спине Денны, когда он лежит на ней, придавливая тяжелым мужским телом. О цветах королевского дворца. О бумагах, содержащих указы и умные мысли. О...
   - Я не могу! - чашка стукнулась о деревянную поверхность, молоко закачалось.
   - Нет! Могу! - Ами снова схватила ее и выплеснула молоко на пол, боясь смотреть, что окажется на круглом донышке.
   Рядом с первой лужей ляпнулось второе пятно. И третье.
   - Так ты решаешь свои трудные вопросы, - голос притих, стал печальным, - не только ты, моя королева. Я тоже обожглась на своем "не могу", из которого захотела сделать "могу" - сразу. Не имея сил вытерпеть. Не бойся. Теперь они просто пусты.
   Чашки стояли, пустые, и Ами ощутила волну разочарования. Пусть бы что угодно, самое гадкое, несоответствующее, противное от этого. Но было. А теперь его нет. Избавилась сама.
   Гюнтера встала, показывая на широкую лавку у стены.
   - Поспи, моя королева. Тут безопасно. Утром поешь, я принесу тебе теплого хлеба и нового молока. Без всяких сюрпризов. Мой сон кончился.
   - Ты уходишь, Гюнтера?
   - Я возвращаюсь. Если я не нужна тебе больше. Гюнта идет домой.
   В светлом проеме двери встал ее силуэт, с талией, стянутой широким поясом. Ами кивнула, жестом отпуская помощницу.
   - Кто обманул тебя, Гюнта? Скажи, я вернусь из снов и накажу негодяя.
   Ами уже прилегла, не в силах держаться на ногах.
   Девушка покачала головой, поправила волосы, откидывая их за спину.
   - Его обман - твое спасение. Не надо наказывать. Ты выполнишь одну мою просьбу?
   - Да. Я в долгу перед тобой. Ты не дала мне пропасть в моем сне.
   - В своей новой длинной жизни, королева, подари мне свое терпение. Десять лет.
   - Десять?
   Гюнта кивнула. Не дожидаясь ответа, стала спускаться по ступеням, впуская в раскрытые двери рассеянный вечерний свет. Голос донесся уже снаружи.
   - Такая малость. В твоей вечной жизни. Десять коротких лет, моя королева.
   Ами легла, складывая на груди руки и закрывая усталые глаза. Ныли ноги, болели колени. Саднила в голове досада, на свое неумное поведение с чашками молока. Ведь знала, еще когда была девочкой! Обычное деревенское гадание, на молоке, куда девчонки прятали то украшение с шеи, то кусочек сырого мяса, то тяжелое ядрышко ореха-чалки. Каждый предмет толковался, и было смешно. Иногда страшно. Но все равно весело.
   Девушка Гюнтера, обманутая кем-то неназванным, победила ее, свою королеву, потому что та испугалась и прервала гадание. Но не воспользовалась своей победой. Просто ушла, когда поняла, что не нужна больше.
   "Хорошо, что она попросила у меня что-то". Ами лежала неподвижно, падая в сон среди сна. "Десять лет. Немалый срок для нее и крошечный для бессмертной. Я расплачусь с ней за помощь. Не буду ничего должна этой печальной высокомерной Гюнте. И хорошо"
  Перед тем, как сон сна взял ее совсем, вспомнила еще одну фразу ушедшей. Выбери такое, чтоб радовалась твоя душа, и души всех, кто вокруг. И усмехнулась девичьей наивности. Всех. Так не бывает, Гюнта обманутая...
  
   ***
  
   - Она спит, - джент Саноче с облегчением повел узкими плечами, отступая от саркофага.
   - Конечно, - согласился удивленный Денна, - вот уже почти месяц.
   - Не то, высокородный джент. Она впервые заснула в наведенном сне изменения. Сон внутри сна переведет ее в собственный сон, вытащив из сна Гюнтеры. Твоя тонка свободна, джент. Мне перевести ее в общие покои восстановления? Там сейчас есть места, завтра семь новых тонков покидают лабораторию и уходят в королевские сады.
   - Нет, веа Саноче.
   Ученый польщенно улыбнулся. Денна впервые обратился к нему, используя титул старейшего в своем деле.
   - Мы изменим ее снова. Обратно в Гюнтеру. Скажи, это возможно? Если нет, когда станет возможным?
   Саноче открыл было рот, но сразу сжал губы и задумался. Измененную тонку можно было уничтожить физически. Просто убить. ...Искалечить, лишая памяти и сознания варварскими методами древнего лечения безумных состояний. Это было нелегко, несмотря на хрупкую внешность, тонки обладали крепким здоровьем, выносливостью и повышенной сопротивляемостью к повреждениям. Но ни разу в лаборатории не пытались совершить обратное изменение. Сделать тонку снова человеком, короткоживущим, вернуть индивидуальность сознания и прежнюю внешность. Конечно, это вполне решаемая задача. Теоретически она уже решена. Но Саноче думал не об этом. Он помнил, как смотрел джент на девушку в ванне. И как говорил с ней.
   - Прости, если я неделикатен, мой джент. Она очень важна для тебя?
   Дождался кивка и продолжил:
   - Тогда ей придется немного поспать. Пока мы не опробуем возвращение на ком-то менее важном.
   - Сколько времени это займет? И да, что станет с обратно измененными?
   - Думаю, несколько недель, - Саноче снова пожал плечами, - а тех мы еще раз изменим. Они ведь желали быть именно тонками.
   - Да. Да, хорошо, - Денна кивал, напряженно обдумывая что-то, - скажи, ей это точно не повредит? Да, ты же сказал, не было случая. И еще, веа. С этого дня никакой связи между ней и снами королевы быть не должно.
   - Переведем девушку в другие покои, - согласился Саноче, - не волнуйся, джент, иди отдыхать, я позову, когда королева начнет просыпаться. В свой сон.
   Денна вышел, а Саноче чуть презрительно посмотрел в широкую спину. Другие покои. Если упрямица захочет, она дотянется в сознание королевы откуда угодно, хоть с материка или архипелага. Но выбора у них все равно нет. Выбор был раньше, когда Денна давал обещание вернуть Гюнте прежнюю жизнь. Сумей король увильнуть, красотка стала бы тонкой, и забыла про все свои метания. Или теперь, правильно сбалансированная доза нужных препаратов ... И никто не понял бы, появилась новая тонка в покоях развлечений или ее останки сгорели в лабораторной печи. Но он, ученый, понимает высокородных. У них честь. Так что пусть король Денна расхлебывает последствия своих опрометчивых обещаний сам.
  
   Глава 12
  
   Крики и шум обрушились на Даэда внезапно, и он дернул рукой, перечеркивая только что написанное. Вскочил, напряженно вслушиваясь и держа свиток в опущенной руке. Под ногой хрустнуло перо, оправленное в костяной чубук.
   - Что?.. - начал, но не успел спросить.
   Кисея шатра заколыхалась, простучали быстрые шаги. Голос кенат-пины, задыхаясь, проговорил с испугом:
   - Камни. Идет большой ураган, великая Неллет. Мой элле велел сказать...
   - Иди к наставнику, - звонким голосом перебила его принцесса, - Даэд, уходи с мальчиком.
   - Принцесса. А как же ты? - Даэд поспешно сворачивал свиток, повинуясь нетерпеливому жесту Неллет, встал на колени, пряча бумаги в тайный шкафчик у постели.
   - Запер? Иди. Скорее, я говорю!
   Даэд кивнул и выбежал, путаясь в мягких складках шатра. По пути к подъемнику спросил в узкую спину мальчика:
   - Кто останется тут, кен-пин? С принцессой кто?
   Тот пожал плечами, оглянулся на самом краю дыры в пустоту уровней:
   - Великая Неллет одна принимает летние ураганы. Так повелось.
   И через миг исчез в черном проеме. Даэд шагнул следом, не успев и подумать, куда его унесет. Сердце сжималось тоской и страхом. Он знал, что такое летние ураганы, особенно те, что несли в себе каменные осколки. После них приходилось по многу дней чинить внешние ограждения витков и прослоек, лечить раненых и даже оплакивать убитых. Но пока не вошел в покои принцессы весенним мужем, был уверен - великая Неллет не даст случиться самому плохому. Башня выдержит свирепый натиск горячих ветров, как выдерживала всегда, из десятилетия в десятилетие. А теперь недоумевал, как можно надеяться на силу хрупкой девочки, не владеющей своим телом. И ладно бы ураган был ненастоящим, вернее, лежал бы в тех параллельных реальностях, которые благоговейно именовали снами великой Неллет, уверенные, что с ними-то она совладает сама. Но ничего не было более настоящего, чем порывы раскаленных ветров, несущие горы каменной крошки и крупных осколков.
   Ступая на твердую плоскость витка, он все еще лихорадочно думал эту мысль, а кто-то уже хватанул его по плечу, коротко рассмеявшись.
   - Недолго ты без нас, а? Мотай в оружейную, Янне обрадуется.
   Даэд побежал следом за охотником, на бегу кивая и поднимая руку в приветствии. Нашел глазами великого Янне-Валгу, тот уже мчался к повороту коридора на пирс, орал, собирая команду. На жест Даэда осклабился, показывая рукой неприличное. И рыжая голова тут же исчезла за серебристыми капюшонами и затянутыми в чешую плечами.
   Да, сказал себе Даэд, падая на лавку и стаскивая с себя одежду для покоев Неллет. Да, а как по-другому. Я тут. Натягивал на голые ноги мягкий комбинезон, расправлял узкие рукава, тянул на животе застежку-шов. Прицепил к поясу кольцо страховочной веревки, поправил туго сложенный парус на лопатках. Парень напротив сунул ему в руки свернутую в кокон сеть, кивнул на длинные полки с оружием:
   - Гарпунку. Ту, побольше. Не колупайся, через минуты вылет первой группы.
   Арбалет оттягивал руку. Сверкала в тетиве заряженная тяжелая стрелка-гарпун. Даэд удобнее перехватил сеть и побежал к выходу, держа арбалет стрелой вниз, чтоб не подстрелить кого ненароком: полы качались, Башня внезапно кренилась, резко выравниваясь. Бегущий впереди упал, ругаясь, под смех пробегающих товарищей. Вскочил и помчался снова, касаясь рукой стены.
   Перед пирсом Даэд застыл, не имея сил оторвать взгляда от прекрасной мрачности пустоты. Тяжелая туча, собранная из множества черных кулаков, громоздилась, наваливаясь на светлую полоску, по которой бежали, спрыгивая в небо, маленькие фигурки. По выпуклостям тучи полыхали багровые отсветы, и кругом, опережая друг друга, трещали, сверкая, извилистые молнии, их догонял гром, наступая свету на пятки, и тут же закладывало уши от его нестерпимого грохота. У тех, кто был рядом, разевались черные рты, выталкивая неслышные в грохоте слова. Кто-то рванул Даэда, сбрасывая его в пустоту, он прыгнул, щелкая карабином троса и тут же раскрывая упругое крыло. Ветер обжег кожу под глазами и вокруг рта, забрался внутрь, кажется, выжигая все до желудка. Даэд стиснул зубы, оберегая глотку. Опустил забытый прозрачный щиток, и тут же поднял обратно - тот мешал видеть движения охотников. Те разворачивали сети, цепляя их друг за друга, держали верхнюю и нижнюю кромку, ставя на пути огромного урагана жалкий, как женское кружево, узкий заслон.
   Арбалет мешал, приходилось работать одной рукой, да еще справляться с порывами ветра, которые становились сильнее. Рядом вдруг оказался Янне, метнулся серебряным гибким телом и рыжей непокрытой башкой, пнул Даэда пяткой в плечо.
   - Что, неженка, рад мне? Держи свой край. Не болтайся, ровнее! И не выпусти, ухи отрежу!
   Даэд завис над сетью, сжимая край и опустив руку с арбалетом. Зачем он ему? Отбиваться гарпуном от острых камней?
   Передняя туча развалилась на части, будто молнии драли ее когтями, и оттуда, из черно-алого месива, понеслись навстречу редкой цепи охотников нестерпимо блестящие точки.
   - Аххо! - заорал кто-то рядом, ему завторили дальние, передавая бесшабашный клич.
   Искры мгновенно оказались рядом, Даэд тоже закричал, от боли и недоумения, когда камни посыпались градом, не выбирая, куда лететь - в голову, защищенную капюшоном или в растянутую мелкоячеистую сетку. Падая в сеть, оттягивали ее, эластичная сеть послушно провисала, становясь тяжелее. А попадая в плечо, грудь и голову, рвали серебряные чешуи, обжигая кожу в разрывах раскаленными краями.
   - Башку! - кричал кто-то рядом, - береги башку, тупица!
   Парни болтались, нагибая головы и отворачиваясь, трепетали за спинами треугольники крыльев. Иногда парус рвался, тело падало вниз, само, как камень, и метался под сетью чей-то страховочный трос.
   - Стрелы! - крик почти съелся грохотом очередной молнии.
   Обе шеренги изготовили арбалеты, и Даэд, повторяя движения, почти не видя их, потому что глаза заливал пот вперемешку с кровью из рассеченной брови, пытался справиться одновременно с сетью, крылом и тяжелым луком с натянутой тетивой.
   Вдруг стало тихо. И тишина пугала больше, чем яростный гром. В безмолвии тучи, отдавшие свой каменный заряд, расходились в стороны, открывая то, что пряталось за ними. Оно, это тайное, поначалу казалось невероятно прекрасным. Белые купы тугих облаков, расколотые тонкими черными линиями. Солнечный свет падал сбоку, расцвечивая белизну ослепительно яркими радугами, словно цветные кольца тонули в вате, выгибая в разные стороны полукружия света.
   - То-ов, - протяжно закричал далекий голос Янне.
   Линии вдруг распухли, превращаясь в полосы, те расширялись трещинами в белом и радужном. И оттуда, пожрав остатки тишины, воя и вереща, вырвались стаи жирных чудовищ, мельтешащих короткими крыльями. Вылупленные огромные глаза отразили боковой солнечный свет, разворачивались спирально сложенные языки, мелькая пластами сырого мяса.
   - Бей! - сотня коротких стрел встретила нападающих, пробивая круглые жирные груди, разваливая головы со свешенными вниз мокрыми языками.
   Перед тем, как выстрелить, Даэд успел увидеть в глянце вылупленного шара свое обезумевшее лицо, залитое кровью. И через миг уже толкал ногой дергающееся тулово, кривясь от пронзительного визга.
   Чей-то кулак с размаху саданул его по спине пониже крыла.
   - Тупой? Лови на трос! Давай!
   Сеть вырвали из руки, Даэд полетел вниз, кувыркаясь следом за визжащей тушей. Поняв, что от него требуется, сорвал с пояса крюк, подцепил падающую тварь, щелкнул карабином троса. Тот задергался, развертываясь от тяжести добычи. Даэд выругался, поневоле кувыркаясь рядом. Отстегнул трос и, поймав горячий восходящий поток, взлетел обратно к сети, вцепляясь в ее край.
   - Тупая башка, - снова обругал его охотник, исчезая в месиве визжащих тел, слоев сети и натянутых тросов.
   Даэд висел, наполовину летя, наполовину держась за край. Одной рукой перезарядил арбалет, оглядываясь и пытаясь понять, на какой стадии охота и что ему делать. А рядом возник уже другой охотник, в нетронутом битвой доспехе, толкнул его, развертывая новую сеть - пустую.
   - Чего висишь? Забирай свою! Ну?
   На пирсе все обошлось, только еще одни измазанный кровью парень обругал Даэда за то, что ему пришлось тянуть вместе с добычей раззяву, потерявшего собственный трос. И убежал, волоча свой кусок сети, полный каменных осколков.
   Все новые охотники бежали по пирсу, таща новые сети, прыгали в стороны и вниз, а на светлую поверхность выбирались те, что с добычей, тащили раздутые сети к стене Башни, там спихивали в жерло большого подъемника. И дальше разделялись - кто-то мчался в оружейную сменить доспех, другие хватали новые сети, притащенные мальчишками и девушками, и возвращались к урагану. И - постоянная качка, рывки тверди под ногами, угрожающе склоненная белая стена, окрашенная сполохами молний и боковым светом закатного солнца. Суета казалась беспорядочной, но крутясь внутри этого беспорядка, Даэд понял, тут все налажено, и не получается даже помешать размеренным быстрым действиям. Толчок в плечо, в спину, резко выкрикнутое слово, жест перед лицом - все направляло, куда нужно. Бросив свою сеть, он секунду помедлил, повернулся было за новой - они лежали грудой у стены под охраной нескольких совсем зеленых мальчишек, но кто-то пихнул его в сторону открытого коридора, там девушка в синем лекарском комбинезоне подхватила за руку, усадив у стены на длинную лавку, быстро обработала раны на скулах и лбу, протерла задранный на макушку прозрачный щиток. Сказала отрывисто, уже отворачиваясь к следующему охотнику:
   - За сетью. Потом сменишь доспех.
   Даэд выскочил в мешанину света и грохота. Мельком подумал о потерянном тросе, но не стал возвращаться в оружейную. Прижимая к боку сеть, снова прыгнул, радуясь тому, что раскаленный воздух, крутясь и перемешиваясь, свертывается в тугие восходящие потоки, а значит, несложно удержаться рядом с Башней. Правда позже его снова обругают, за то, что полную сеть потащит другой. Зато есть арбалет, и еще пару жирных визгунов он сумеет подстрелить.
   Твари выбрасывались не хаотично, а лишь после извержения каменного крошева, и как заметил Даэд, паря рядом с лентой сети, целили именно в охотников, ниже, где начинались жилые уровни, их не было, только молотили по стене каменные осколки, разбрызгивая резные перила и решетки, будто те сделаны из сухого теста.
   Он успел еще раз наполнить свою сеть, цепляясь за другую, выбраться обратно на пирс, и потом сбегать в оружейную, но, когда возвращался, стена дернулась, нависая над головой, лавка поехала, сшибая бегущих охотников и те падая, хватались друг за друга, съезжая в угол горой мешков.
   Снаружи слышался тонкий пронзительный свист, снижался, переходя в низкий вой, от которого выворачивало желудок, и вдруг, всхлипнув, снова взмывал в режущие высоты. Даэд сел, тряся головой и откидывая с себя чужие ноги и руки. Выбрался, почти пополз по бывшему полу, держа глазами вспышки в широком проеме выхода к пирсу.
   Сзади стонали, ругались, парень с напрочь разбитым козырьком и в доспехе без рукава опередил Даэда, но вдруг замер, морщась от злого визга. Другие тоже не торопились.
   - Куда, - сказал хрипло в паузе тишины, - сиди, все уже.
   Проговорил еще что-то, неуслышанное в новом приступе звуковой атаки. Повторил, торопясь втиснуть в мгновения тишины:
   - Держись лучше. Сейчас начнется.
   Начнется? Голова, набитая выворачивающими звуками, не хотела думать. Даэд обвел слезящимися глазами кучи лежащих и сидящих охотников, отметив - их становится больше. Снаружи пробирались внутрь еще и еще, усаживались, опираясь спинами на покатую стену, или просто ложились навзничь, раскидывая израненные руки. А в проеме слышался новый звук. Кто-то кричал, хрипло распевая победную песню. Она рвалась, рассекаемая визгами, как рвались до того белоснежные облака, выпуская из себя жирных противных чудовищ. Даэд не мог разобрать, кто там поет, нет, вопит сорванным голосом, но кажется, знал, кто решился. Конечно, могучий Янне-Валга, который за всю битву ни разу не накинул защитного капюшона, мелькая среди огня, света, стрел и сетей рыжей взлохмаченной башкой.
   Он что, остался там один? Даэд смотрел в проем, слушал, а другие прибывали, валились отдыхать, затыкая уши, оберегали слух от пения грозы.
   Он отклеился от стены и пополз, приподнимаясь на четвереньки и снова скатываясь в стык стен, вставших под углом. В голове крутились картинки, как же теперь там, внизу, где жилые витки, и выше, где лаборатории? А еще наверху, под уровнем охотников, где покои Неллет.
   Он явственно увидел, как медленно выливается из большого бассейна огромная масса воды, катит к краю витка, смывая все на пути. Шатер Неллет. Такой ненадежный, всего-то слои нежной полупрозрачной ткани. И она, не имеющая сил бежать, даже ползти. А он бросил ее, чтобы баловаться мужскими играми. Всаживать стрелы в жирные морды тварей, которые все равно не могли увернуться, неслись из тучи огромными пузырями - такая удобная цель...
   - Куда ты? Держаться, дурья башка!
   Его схватили за ногу.
   - Мне надо! Подъемник. Шахта. Мне вниз!
   - Не работают!
   - Что? - он остановился, приближая лицо к чумазому, сердитому, с разбитой губой.
   - Башня переворачивается. Ты впервой, да? Не работают лифты. Пока не свершится глав...
   Даэд отпрянул, не дослушав того, что утонуло в новом приступе какофонии. Переворачивается? И проворно, ящерицей, пополз к выходу на пирс, прикидывая, что он может прыгнуть, слететь на несколько витков, или даже на целый уровень, троса хватит. А если нет, спущусь на внешнюю лестницу, быстро думал он в такт движениям, или обрежу трос. Надо к ней. Надо. К ней. Она одна там. Великая Неллет. Одна встречает. Летние ураганы. Какие гады. Все гады. Прячутся. За девчонку.
   Пирс торчал почти полностью боком, похожий от выхода на покосившийся толстый забор. Даэд съехал к наружному краю площадки, хватаясь за остатки металлического ограждения, повис на блестящей гнутой решетке, оглядываясь. Вокруг было пусто. Валялись, зацепившись за столбики ограждения, рваные сети, болтался рядом оборванный трос. Туча уже не ворочалась, надвинувшись почти вплотную, поглотила солнечный свет, не было молний, не грохотал гром, только давешний пронзительный визг, исходя из черных недр, вставших на дыбы, казалось, управлял падением Башни. Поднимался режущими нотами, она накренялась, так что пирс становился ровным, как лезвие направленного в ее живот ножа. Затем визг утихал, вернее, превращался в тяжкое гудение басов, и Башня приостанавливала опасный крен, застывала, но не выравнивалась.
   А по кромке лезвия пирса двигалась крошечная отсюда фигурка, пламенея на черном фоне рыжей лохматой башкой. Разведя для баланса руки, Янне шагал, покачиваясь, изгибал тощее легкое тело небесного летуна, чтоб не сорваться вниз. Орал, выплевывая слова песни хриплым торжествующим голосом. Вот дошел до самого края и замер с раскинутыми руками. Звуки взметнулись, будто пытаясь сбросить наглеца, лезвие пирса накренилось, фигурка изогнулась, не желая ни падать, ни отступать.
   А прямо напротив, в гуще черных клубов, неподвижных, как грозная твердь, засветилась другая фигурка. В светлом серебре, обтекающем линии узких бедер и тонкой талии, с руками-змеями и маленькой головой, укрытой облегающим капюшоном. Клонилась так же, как клонится Башня, и вдруг, повиснув без всякой опоры, без троса и крыла, выгнулась, делая что-то руками по сторонам, потом свела их перед невидимым отсюда лицом. И стала выравниваться, вытягиваясь в тонкую струнку. Даэд разжал пальцы, которыми держался за гнутый металл, выпрямился, с изумлением ощущая, как Башня послушно повторяет движения, медленно выравнивая массивное огромное тело, сработанное из мрамора, кости, пластика и металла.
   Тонкие руки сходились и расходились, взлетали вверх, будто лепя из грозового воздуха нечто, может быть, сеть, а может, рычаги или тросы, натянутые могучей лебедкой. Башня замирала, сопротивляясь, но после сдавалась, выпрямляя крен, и наконец, снова встала ровно, прямо, упирая в верхнюю пустоту шпиль над уровнем охотников. Даэд, конечно, не видел шпиля, его закрывали светлые потолки витков, что находились выше его места. Но явно, до боли в сердце увидел через воспоминание всю ее целиком, от нижней иглы, переходящей в сомкнутые круги уровней и витков, через центральную часть, более тонкую, к бескрайнему диску покоев Неллет и дальше, выше - снова ряд прерывистых бусин, жестко нанизанных вертикально, к навершию - шпилю, который всегда должен указывать строго в зенит. Вот как сейчас.
   Янне ловко, как древесный мартынчик, перебрался на плоскость пирса, которая тоже стала привычной - широкой дорогой, языком, высунутым в пустоту. И упал на колени, допевая-выкрикивая последние слова песни-славословия. Руки простер к тонкой серебристой фигурке, а та, покачавшись, сложила свои над головой и вдруг взмыла, исчезая вверху. Вслед за ее напряженно вытянутыми ногами потянулась из тучи черная нитка, ниже все скручивалось, как великанский комок черной пряжи, ссучивалось в нить, утончалось, и утекало куда-то, теряясь в спокойном золоте предзакатного света. Даэд переминался на дрожащих ногах, с изумлением глядя то на Янне, стоящего на коленях, то на исчезающую огромную тучу. Еще несколько мгновений и - все. Чистое небо, такое тихое, мирное, и тишина вокруг. Полная, немыслимая тишина, такая совершенная, что он слышал биение сердца, свое тяжелое хриплое дыхание и даже дыхание Янне, который находился в сотне шагов от него.
   За его спиной, а не сразу услышал, тихо пели охотники, как поют после тяжелой работы, сидя кружком и задумчиво глядя на сложенные усталые руки и на измученные лица напротив.
   Скоро все выйдут, понял он, начнется обычная жизнь, до следующей охоты. И Янне, он встанет с колен и исчезнет, потому что у самого Даэда нет времени бегать за ним, нужно поскорее вернуться. Но кто спас Башню? Незнакомый охотник спрашивал, впервой ли Даэду. Такое уже бывало? Бывает, поправился он, идя к Янне, который по-прежнему стоял на коленях, опустив голову. Бывало и, похоже, не раз. Вот что происходит, когда внизу они сидят по углам и норам, прислушиваясь к летнему урагану, а после ставят на места упавшие вещи и бегут чинить внешние стены и ограждения.
   - Кто? - спросил он, останавливаясь над Янне, - кто это был?
   Тот поднял усталое счастливое лицо, так странно: с улыбкой, а в глазах плавает тоска.
   - Великая Неллет. Да будут сны ее мягки и бестревожны, да? А я говорю, нет. Нет! Пусть сны Неллет будут грозовыми и дикими. Я справлюсь. И еще раз увижу ее.
   Даэд молчал, не понимая, что отвечать. Неллет? Его Неллет, которая лежит там одна, устроив на груди высокий стакан с оранжевым соком. Иногда он вытирал ей платком краешек губ, она сердилась, потому что могла бы сделать это сама, хоть это, говорила ему, но он вытирал, потому что любил и хотел заботиться...
   Янне легко вскочил, пританцовывая, толкнул Даэда обратно, туда, где уже изливалась из проема толпа охотников. Буднично озабоченные, парни подбирали сети, волокли добычу к шахте лифта, цепляли крюками мясные туши.
   - Давай, парень, сейчас будем праздновать счастливое завершение сна. Напьемся, а?
   - Мне нужно идти.
   Даэд шагнул в сторону и увидел Илену. Та стояла у стены, смотрела на него через головы и плечи охотников. На девушке был лекарский комбинезон, в руках синяя шапочка сестры-врачевательницы. Он кивнул и быстро ушел к шахте лифта, шагнул, чувствуя спиной ее взгляд.
   - Эй! - Янне схватил его за рукав, удерживая над пустотой, - ладно. Помнишь, ты обещал, рассказать Неллет обо мне? Рассказал, да? Теперь спроси, понравилась ей моя новая песня. Понял?
   - Спрошу.
   Даэд освободил руку и ухнул вниз, почти мгновенно оказываясь на уровне покоев принцессы. Не обращая внимания на суету, прошел комнаты - большие и маленькие, с внутренними лесенками, пандусами и переходами, на ходу кивнул нескольким элле, что озабоченно совещались, отдавая приказы рабочим, которые уже занимались внешней оградой покоев. И вошел в спальню, с радостью отметив - кажется, тут почти нет повреждений. Ни упавших предметов, ни разлитой воды. Или их тут вообще нет?
   Поднятый быстрыми шагами ветерок колыхнул широкий рукав стража очередного часа, тот молча проводил глазами спину Даэда, мужа, одаренного привилегиями, поправил рукава и нацелил в свиток перо, блестящее чернильным клювиком.
   А Даэд распахнул полог, путаясь в слоях кисеи. Встал в изножье огромного ложа, опуская руки.
   Неллет спала. На ковре рядом с кроватью стоял высокий стакан, до половины полный оранжевым соком, на тумбочке толпились вазочки с десертом вокруг плоского блюда с пирамидой фруктов. Словно насмехаясь, увенчивала высокую горку яблок, ройявы, гранатов, роскошная виноградная гроздь лежала, не потеряв ни ягодки. Лишь одна, сорванная им для Неллет, так и осталась на самом краю столешницы. Не упала.
   - Нельзя будить великую Неллет из сна летнего урагана, - прошелестел за мягкой стеной испуганный голос кенат-пины, - прости, весенний муж Даэд, нельзя будить великую Неллет из сна...
   - Благодарю, саа-ийчи. Я не стану.
   Он сел на край постели, задерживая дыхание, наклонился, осматривая спокойное лицо и сомкнутые веки, опушенные темно-золотыми ресницами. Ровный нос, впалые щеки, чуть приподнятая верхняя губа, так что виднеется белая полоска зубов - чуть-чуть. Аккуратно разложенные по мягким подушкам волосы - словно солнечные лучи свились в кольца и волны, обрамляя нежное лицо.
   'Она видела сон. И нас в нем? Все это, что было сейчас, что грозило смертью, эти чудовищные отвратительные туши, визг, разрывающий головы, раны на телах охотников. Ее сон, в котором она - полная сил, могучая, летела, управляя движением Башни, не давая той потерять равновесие. Но тогда получается, я вижу ее сон вместе с ней? А Янне? А вообще все?'
   - Или это мой собственный сон? - он шептал еле слышно, повинуясь правилам - никто не может будить принцессу Неллет, это грозит неисчислимыми бедами. Но одновременно так страстно желал, чтоб открыла глаза, кивнула или рассмеялась его глупости. Объяснила своим негромким, четким голосом. А вдруг?..
   Он отклонился, упираясь руками в колени, обдумывая пришедшую мысль.
   Вдруг нет ничего? Вообще ничего, а все вокруг лишь сон Неллет. Или его сон? И не было острова, их любви в маленькой хижине. Вообще ничего нет за пределами непрерывного колыхания светлых кисейных стен.
   Его рука поднялась, тень от скрюченных пальцев легла на спокойное лицо принцессы. Что же будет, если положить руку на ее рот. Или шею. Сдавить. Заставить перестать видеть сны. Кто проснется? Она? Или он сам? И куда он проснется?
   Он усилием воли сдвинул руку, положил на покрывало рядом с обнаженным плечом, будто чужую, почти мертвую. Сглотнул, пугаясь внезапного желания, которое вспыхнуло и исчезло. И снова наклоняясь, другой рукой отвел прядь волос над маленьким ухом. Тронул пальцем сверкающую на коже точку. Поднес к глазам. Чешуйка с охотничьего доспеха. Тонкий обрывок пленки, содранный камнем или зубом чудовища и пущенный летать в грозовой воздух. Такая малая мелочь.
   Сидел, глядя на палец, полупрозрачная пленочка поблескивала успокаивающе. Ну что же ты, говорила глазам и мыслям, видишь, она там была. На самом деле. Каким-то непонятным для тебя образом. На то она и великая Неллет, чьи помыслы связаны с Башней, и не толкуемы людьми.
   Была? - снова спросил он себя. Или малая малость приснилась мне, чтоб был выбор: прими ее как доказательство и успокойся, живя дальше. Или посчитай, что сон усложнился, подкидывая тебе новые детали. И впади в отчаяние, пытаясь пронизать разумом его колышущиеся слои, такие же, как кисейные стены опочивальни. Тебе выбирать, насмешливо шепнул внутренний голос, только тебе.
   Неллет пошевелилась, вздохнула, приоткрывая губы. Он, забыв о блестке на пальце, напряженно прислушался.
   - Что? - прошептал, боясь разбудить.
   - Тебе, - еле слышно ответила она, не просыпаясь, - выбирать, тебе.
  
   Глава 13
  
   - Мне нужны ответы, элле.
   Немерос не поднял головы. Дописал фразу, аккуратно расставляя кенаты, положил перо на подставку и покрыв написанное промокательным листом, бережно прижал. Снял исчерченный следами букв лист, сминая, бросил в корзину.
   - Твоя царственная жена не помогает выбраться из потемок недоумения? Почему же я должен...
   - Я не спрашивал ее! Я спрашиваю тебя, элле, ты мой наставник и обещал помогать.
   - Почему не спросил? Пройди, закрой двери и сядь.
   Он развернул табурет от стола, чтобы видеть усевшегося на узкий диван ученика, его сердитое решительное лицо с прищуренными глазами.
   На жилом витке уровня стражей стояла спокойная обыденная тут тишина. Изредка по коридору проходил кенат-пина, неся пирамиду свитков или поднос с горячими чашками, шелестели осторожные шаги. И больше ничего. Совсем не так, как на витках охотников, где вечно откуда-то слышалась песня или раскатистый смех.
   Даэд замялся под доброжелательным взглядом учителя. Вообще-то он явился к нему без всяких приготовленных вопросов. Неллет спала, а ждать было совсем невмоготу. И утомившись перебирать скачущие мысли, которые ходили по кругу, цепляясь одна за другую и не давая этот круг разорвать, он вскочил у себя в маленькой келье, выбежал, оставив распахнутой дверь. И оказался в келье Немероса.
   - Ураган, - сказал он, стараясь снова не упасть в бесчисленные картинки и раздробленные мысли, - он снится великой Неллет, да?
   - В какой-то степени, - кивнул элле.
   Добавил в ответ на напряженное недоумение:
   - Твои раны реальны, так? И скорее всего, там кто-то умер, сражаясь с небесными камнями и чудовищами. По-настоящему.
   - Как можно умереть по-настоящему, если все это лишь сны?
   - К снам Неллет 'лишь' неприменимо, - элле покачал красивой седеющей головой, - на то она великая принцесса Башни. Знаешь, я понимаю, почему ты пришел с вопросами ко мне. Сны Неллет - реальность Неллет, и не видя ее со стороны, она даст тебе строго определенные ответы. Я же могу рассказать другое. Но не факт, что рассказанное мной - истина.
   Он помолчал, сплетая и расплетая пальцы, уложил руки на колени, укрытые домашним узорчатым халатом.
   - Допустим, ты заснул, мой мальчик. Просто заснул, сморенный жарой и усталостью, после обычной нелегкой работы. Усталые руки во сне продолжают что-то делать, они ведь болят. Необязательно то, что делали в реальности. Другое. Усталая спина придумает для твоего ума другую историю, объясняя ему свое состояние. Это просто. Ты об этом знаешь. Так? Да. Но!
   Он поднял палец, поблескивающий ухоженным отполированным ногтем.
   - Откуда твои глубины берут новые образы? Допустим, тебе снится, что руки душат неведомую тварь, и борьба забирает последние силы. Откуда взялась именно эта тварь?
   - Может, из детской сказки, - буркнул Даэд, тем не менее, слушающий очень внимательно.
   - Может. Но откуда пришла она в детскую сказку? Может быть, из чьего-то стародавнего сна? Но мы ушли на боковую тропу, там интересно и есть, что обдумать, но пока мы идем прямо, не отвлекаясь. Ты спишь, тебе снится страшная схватка, клыки и ядовитая слюна, увертки и нападения, страх смерти. И так далее. А потом тебе снится вдруг, что любимая бросила тебя, насмехаясь. Ушла и не повернулась. Сон. И проснувшись, ты испытаешь облегчение - всего лишь сон! Но кроме радости, ты все равно принесешь ей свой подозрительный взгляд, вопросы и жажду клятв и уверений в любви. Нереальный сон изменил твое состояние в реальности. Так же, как прекрасный сон заставляет тебя почти летать, улыбаясь небесам и солнечному свету. Скажи, это можно назвать ненастоящим? Его нельзя потрогать, но разве можно потрогать любовь? Ненависть? Братское родство? Эти вещи бывают посильнее удара клинка. И раны от них не заживают. Так зачем тебе доискиваться, какая часть снов Неллет поистине реальна, если границы реальности так размыты? Живи и дыши, будь благодарен мирам за чувства, которые ты испытываешь.
   - Да. Может быть. - Даэд поднял на элле страдающие глаза, - но я не могу быть благодарным за все! Неллет. Она такая живая. Я видел сам.
   - Во сне? - элле усмехнулся, но тут же успокаивающе помахал рукой, - не обращай внимания, не удержался. Дразню.
   - Ты сам сказал, неважно, во сне или нет. Она бегала. Смеялась. Плавала в лагуне, тело ее было песней радости для меня. И для всего мира. Прекрасное тело девушки. Сильные ноги и ловкие руки. Прости, элле, я не верю, что сейчас ей хорошо! Даже если во снах она, ну, другая. А может быть, там ее жизнь, а? Меня там нет. Там есть могучая Неллет, повелевающая тучами и Башней. Она летает и делает, что хочет. Не зря же Янне-Валга не теряет надежды. Он там вместе с ней. Он там имеет больше прав на надежду. А потом Неллет возвращается, и я уношу ее в бассейн, потому что сама она еле поднимает руку - обнять меня за шею.
   Пальцы Немероса сплели перед грудью знак итога и замерли. Он посмотрел на собеседника поверх рук.
   - Смотри. Слушай. Ты понял, что Неллет бывает в двух состояниях. Неподвижная слабая женщина, нуждающаяся в заботе. И могучая быстрая Неллет в небесной пустоте. Это только то, что ты успел увидеть. Так? И ты возмущен и ропщешь. Хочешь получить то состояние Неллет, где она подобна тебе и мне, где оба ее состояния - женской тающей слабости и невероятной силы - сглажены, слеплены в одно, и принадлежат не только ей, но и тебе, ее возлюбленному. Так что же движет твоим желанием? Стремление помочь ей или стремление помочь себе? Вылепить женщину, с которой тебе прекрасно, и которая в силу своего состояния не улетит и не уйдет в сон. А всегда будет рядом.
   Даэд помедлил, обдумывая. Это и правда, выглядит эгоизмом. Но потом кивнул, соглашаясь.
   - Да. Я хочу именно так. Но не для себя, элле. Ты учил нас доверять сердцу, когда разум топит мысли в холодных рассуждениях. Мое сердце. Оно говорит.
   Он замолчал, потому что стыдился: слезы подступили к глазам, голос дрожал. Но нужно закончить, а то что он, как пятилетняя айчка.
   - Ты не бегал с ней по песку, - глухо сказал и больше не стал ничего говорить.
   В молчании медленно капали удары водяных часов. Тонко звенел сверчок в крошечной клеточке на ветке лианы, полной треугольных цветочков, пахнущих сладостью. За прикрытыми дверями прошелестели шаги, замедлились, будто прохожий раздумывал, постучать ли. Но прошли, исчезая.
   - Ты неверно видишь картину, мой мальчик, - пальцы элле расплелись, руки легли на стол, разглаживая свиток, стряхивая с него невидимые пылинки.
   - Для тебя сны подобны слоям кисеи на шатре спальни принцессы. Откидываешь один слой за другим, достигая наконец, реальности, которая сердце и ядро всех сновидений. Так действуют толкователи снов. Проницают странное, находя за его слоями обыденную привычную истину, пленяют образы и приводят на крепкой веревке, показывая успокоительное соответствие. Так поступил и я, рассказывая тебе об усталых руках и ноющей спине. Ты проходишь, минуя волшебные слои и оказываешься в центре, а там, о диво, находится истина. Реальность. Единая и непреложная. Все прочее неверно колышется, вздувается ветерком и поддается движению руки. ...А как тебе другая картина?
   Он повернулся и, упираясь руками в колени, нагнулся, пристально глядя Даэду в глаза.
   - Бесконечное число миров, каждый из которых реален. Соприкасаясь, они входят друг в друга, образуя пограничные области. Войдя в такую область, ты войдешь через нее в следующий мир, где дивные сны постепенно обретают силу непреложной реальности. Но по краям!.. По краям перетекают в новые и новые миры, во всех направлениях. И то, что являлось сном для тебя, оказывается не сном в соседнем мире. Там уже ты - путешественник - всего лишь сонная тень, зыбкий образ. Который, задерживаясь, наполняется силой, становится материальным. Я вижу миры именно так.
   Он усмехнулся.
   - Приведем к соответствию. Взбей мыльную пену, полюбуйся цветными пузырями, такими одинаковыми, радужными. Представь, что, соприкасаясь, они вплывают в друг друга. И ты - мелкая мошка, перебирающая лапками. Из одного пузыря в другой. Бесконечно. Не каждый решится отправиться в путешествие. Тебя могут ждать миры, похожие на твой, а могут такие, где за всю жизнь ты не поймешь ничего.
   Даэд кивнул, вспоминая стеклянные столбы, внутри которых шевелилось нечто. Пушистые шары, пружинящие под ногами.
   - Не каждый и сможет. А тот, кто умеет и захотел, необязательно сотворит новое, чтобы спасти других. Неллет умеет. И захотела. Поэтому у нас есть Башня.
   - Ты знаешь о мире, где она была рождена, элле?
   Спрашивая, Даэд подумал, что никогда и никто не упоминал при нем об острове Ами-Де-Нета как старой родине народа Башни. Там, где он вырос, считалось, что Башня была всегда, и с начала времен в ней спала Неллет, повелевая людьми и снами. Советники, знают ли они то, что знает он сам?
   - Мир острова? - Немерос покачал головой и стал бережно сворачивать свиток, обвивая его плетеным шнуром, - это одна из самых старых легенд Башни, ныне почти забытая. Она записана в свитках истории. Хочешь услышать?
   - Да.
   - Остров был раем для всех людей. Он парил в пустоте, сверкая, как драгоценный камень в оправе небес и вод. Но однажды правители призвали демонов, и те служили им, насыщая райскую жизнь невыносимыми наслаждениями. И наконец, поработили бывших хозяев. С тех пор на Острове царила чума, пожирающая людские души, перекидывалась с одного пожранного человека на другого, и не было силы, которая уничтожила бы демонское наваждение. Кровь, слезы и тоска сменили простые и мирные радости. Так шло, пока не родилась Неллет, дивный цветок, чистая беззаветная душа. С рождения Неллет знала, ее предназначение - спасти тех, кто еще жив, у кого внутри не завелась гниль. Но как спасти? Ей пришлось прожить долгую, очень долгую жизнь там, среди невыносимых демонских наслаждений, среди человеческих слез и печалей. И когда она ощутила в себе достаточно сил и знаний, она созвала людей и вместе они построили Башню. Все, кто хотел, спаслись. А Остров поглотила небесная пустота, подняла его к солнцу и то испепелило пристанище демонов. С тех пор Башня одна в пустоте, парит, подчиняясь велениям Неллет и работе ее навигаторов, техников и ученых. А люди в ней обрели вторую, настоящую родину, вспомнив те самые простые радости труда, отдыха, познания и любви. Вот такая легенда, саа. Она печальна, как все сказания об утерянном рае, потому люди постарались забыть ее. Ты хочешь что-то сказать?
   - Нет, - медленно ответил Даэд, - спасибо, элле. Мне нужно обдумать наш разговор.
  
   Он думал, занимаясь обычными делами молодого советника, избранного ученика элле. Готовил еду в маленькой кухне, отделенной плотной шторой от остальной части кельи. Переписывал старые свитки, поднимая голову - прислушаться к шагам кенат-пинов, торопящихся на часовую службу. Размеренно повторял то, что необходимо знать наизусть, из рукописей, отмеченных для него Немеросом. И уходя на виток астрологов, чтобы узнать новое для себя о движениях небесных светил и их соответствии курсу Башни, вроде бы выбрасывал из головы все мысли, кроме назначенных для учения, но вернувшись к себе, понимал, они продолжали свою работу там, в его внутренней глубине.
   Увиденное в битве с ураганом не уходило, стояло над мыслями, как важнейший кенат, значок, уточняющий смысл уже запечатленного. Нужно лишь верно истолковать картину, стоящую перед глазами. Неллет и Башня. Ее Башня. Или - Башня и ее Неллет.
   Даэд вздохнул и отодвинул тарелку с остатками тушеных бобов в остром томатном соусе. Отщипывая кусочки пресной лепешки, медленно клал в рот и жевал, не чувствуя вкуса. Повертел чашку с ледяной водой, поднес к лицу, ощутить мелкие капли от пузырьков, что лопались на поверхности влаги.
   И поставил, не отпив, хотя во рту пекло огнем от острой еды.
   Он даже не понимает, сном ли была его жизнь на Острове? Или на самом деле они с Неллет бегали по песку, любились, готовили еду на маленьком костре, а потом... Потом он искал ее в лабиринтах дворца, уходящих в глубину скалы. И увидел людей, которые по собственной воле превращались в чудовищ. Ни за чем, просто так, в поисках развлечения. Что из этого было истиной? Все? Или часть? И из чего выросла Башня - из снов или реальности? В легенде сказано - Неллет созвала народ. Строить. Годы и годы трудов, камень и кость, повозки, бригадиры, рабочие, женщины, приносящие им еду. Крики, удары молота, натужный скрип лебедок. Медленно растущие уровни с зияющими проемами пустых еще окон.
   Он так ясно представил себе все, что отогнал картинку, боясь, она наполнится ложной памятью и вытеснит память истинную. О Башне, вспыхнувшей почти в одно мгновение. Или так распорядилось прихотливое время сна? Для снов это вполне нормально, вот ты бежишь, потом ты уже вовсе в другом месте, восседаешь на троне, или тонешь в болоте. Прерывистость, выпускающая фрагменты за их ненадобностью, чтоб общая картина заиграла нужными красками.
   - Саа, - мальчишеский голос умолк, потом повторил громче, - саа, принцесса проснулась и спрашивает о тебе.
   Даэд вскочил. Натягивая парадную одежду, обругал себя. Впервые он не почувствовал пробуждения Неллет сам. Впервые кенат-пине пришлось звать его в опочивальню.
   Что-то я упускаю, думал, быстро идя по коридору к внешней лестнице витка. Что-то, лежащее на виду, о чем не говорят. Не потому что в нем секрет, а потому что оно естественно и не вызывает вопросов. Неллет и Башня. Она построила ее, неважно как. Для людей. Я сам видел это.
   Снаружи стояла прекрасная ночь, бесконечно черная, расцвеченная по темноте всполохами далекой грозы и мягким светом луны по наплывающим облакам. Горы их, тугие и плотные, медленно подбирались с запада, обещая наутро сверкающий радостный день.
   ...Мы все находимся под защитой великой Неллет. Она повелевает жизнью, создает законы, следит за их исполнением. Это правильно, ведь она облечена верховной властью. Но даже почти бессмертные могут умереть! Случится несчастье. Ураган сокрушит уровни, разметывая каменные ограды и перемешивая с камнем людские тела. Кто примет власть, если вдруг?..
   Ступени послушно ложились под ноги, звук шагов отражался от гладкой стены, возвращаясь в уши, словно следом шел кто-то еще.
   Ясно, что по своей воле Неллет не бросит власти, не оставит своих детей пустоте, она слишком ценит их жизни. Но вдруг - роковая случайность? Или сон, из которого она не сумеет или не захочет проснуться? Кто тогда? Или Башня растворится в пустом небе, потому что она - порождение Неллет? И не сможет существовать без нее. Дым, капельки водяного газа, окруженные тончайшей пленкой, она лопается и внутри - та же пустота. Нет ничего. И никому не больно. Мы живем, пока Неллет спит нас, видит нас, говорит с нами. Умрет Неллет, умрем и мы. Так?
   Он появился у ложа принцессы с таким напряженным и ждущим немедленного ответа лицом, что она рассмеялась, укладывая поверх покрывала тонкие руки.
   - Не мучай голову и сердце, мой саа-Дай. Спроси, вдруг я отвечу? Но сначала унеси меня в бассейн. Потом поедим, немного, я не голодна, но мне хочется фруктов. А еще нам нужно многое записать.
   - И ты ответишь на мои вопросы?
   Он уже поднимал ее, устраивая на руках, бережно отвел с лица упавшую прядь волос. Неллет прикрыла глаза, соглашаясь.
   - Конечно. Если ты не передумаешь их задавать.
  
   ***
  
  Книга исхода
  
   Денна оказался прав, когда вступил в изменение вторым после любимой королевы Ами. Новое состояние поглотило все ее силы, их не осталось, чтобы помочь ему. Но он справлялся сам, сложив во внутренние глубины опыт и знания о том, что может подстерегать его во снах.
   А еще в его снах, которыми был насыщен прозрачный состав медицинского саркофага, появилось нечто, непредугаданное. И когда в первый раз его сны навестила Гюнта, он онемел от изумления, стоя рядом с ней у деревенской ограды, с ногами, мокрыми от ночной росы.
   - Не ждал? - насмешливо спросила девушка, опуская рукава, закатанные выше локтей, - замерз?
   - Что ты тут делаешь? - Денна жадно рассматривал круглое лицо с широкими скулами, темные в сумраке позднего вечера глаза, туго стянутую передником талию.
   - Что ты делаешь тут, царская кровь? Зачем тебе снится крестьянка, чьи руки пропахли коровьим навозом, а?
   В ответ он взял ее холодные пальцы, поднес к лицу, она рассмеялась, когда с шумом втянул воздух, показывая - нюхает. И замолчала, оглядываясь на яркие окна добротного дома в два этажа.
   - Они пахнут цветами. И молоком. Я мог бы сложить песню о запахе твоих рук, Гюнта. Ты ведь снова Гюнтера, так?
   - Ты не рад? - она не отнимала рук, говорила вполголоса, иногда оглядываясь на яркие окна.
   - Рад, - честно ответил Денна, - и не рад тоже. Ты знаешь, я обрету очень долгую жизнь. А ты проживешь свою, короткую.
   - Пустяки. Я еще так молода. И теперь свободна.
   У него закружилась голова от жаркого обещания, заключенного в этих словах. А еще Денна испугался. Его любовь к Ами. Королеве, которая лежит у себя в покоях, тяжело выздоравливая от нелегкой процедуры изменения. Веа Саноче предупреждал, что так будет. Ей нужно свыкнуться с новым состоянием тела и души. Так что, теперь королеве не до меня, упала на него непрошеная мысль, а ведь хотел подумать вовсе другое.
   - Королева, - шепот был еле слышен и Денна нагнулся ближе к лицу Гюнты, к ее губам, трогающим его пылающее ухо, - мы говорили с ней. Не бойся, мой повелитель. Твоя любовь не пострадает. Я мелькну в вашей жизни, одним коротким мгновением. Десять лет молодости простой девушки, а после вы продолжите жить свои длинные жизни. Если тебе так не нужно, я лучше пойду, отец, наверное, скоро выйдет.
   - Нет! - Денна задержал ее руку в своих, притянул, касаясь губами туго уложенных кос, - не уходи. Мне нужно многое спросить. Про обратное изменение. Понимаешь, это важно. Это пригодится. Я...
   И замолчал, остановленный тихим смехом. Гюнтера смеялась, и он застыдился слов оправдания. Она поняла, что Денна лукавит, защищаясь словами от главного. Смеясь, отступила, отнимая руку.
   - Не уходи. Я просто хочу видеть тебя. Такой, какая ты есть.
   - Так. Теперь так. Я приду снова.
   Он проговорил те же слова одновременно с ее обещанием:
   - Ты придешь снова?
   Гюнта кивнула, еле видная в густом сумраке.
   - Приду. Я обещала вам помощь. А королева обещала мне... Я скажу тебе после, что она обещала.
  
   И Гюнта не нарушила обещания. В диких и запутанных, часто кошмарно страшных и невыносимо мучительных из-за невозможности их понять, снах Денны, она появлялась, когда разум его оказывался на волоске, горло рождало крик, а сердце колотилось, не справляясь с нагрузкой. Приходила, забирая его в обыденную мирную жизнь, в которой трава путала ноги, птицы пели обычные песенки, коровы паслись, следя за играющими телятами. Садилась в тени дерева, укладывая голову Денны на колени, укрытые юбкой, и клала прохладную ладонь на его воспаленный лоб. Смеялась и пела, слушала его рассказы, задавала смешные вопросы, снова смеялась, когда смеялся он. И оглядываясь на отцовский дом, снова исчезала, отпуская своего короля странствовать по иным мирам и реальностям снов.
   Однажды Денне приснился старый сеновал, огромный, как отдельный мир, полный сладостно пахучих ворохов сухой травы и птичьего гомона под щелястой крышей. Это был правильный сон для двоих, и мужчина хотел лежащую рядом женщину, от нее тоже пахло сладко, сладчайше, особенно от груди в расстегнутой до самого пояса рубашке, а еще от круглого бедра, светлеющего в ворохе нижних юбок, там запах был другим, тревожным и торжествующим. Но Гюнта оттолкнула Денну, села, поправляя одежду.
   - Это не должно принадлежать снам, мой король. Вспомни обо мне, когда изменишься и проснешься.
   - Ты обещаешь?
   - Если ты не передумаешь.
   Она ушла тогда, а Денна упал в душистую траву, загребая щекотные горсти стеблей и высушенных цветков. Почти закричал, но сдержался. Сел, сжимая стебли в кулаках. И отпустил, уже без удивления глядя, как бывшие стебельки и листочки протекают сквозь пальцы странно пахнущей жижей. А та каплет серыми шариками, впитывается в рифленую прозрачную поверхность, проницает ее и там собирается в символы неведомого ему языка. Он встал, отряхивая руки. Сверху спускались, качаясь у плеч и лица, толстые паутины с белесыми вздутиями на перекрестьях. В треугольный проем входа вдвинулось нечто, широкое снизу и сходящее на нет к макушке, загудело, острым когтем вскрывая пол и вынимая оттуда гирлянды слов. В середине пирамиды раскрывалась щель, поглощая блестящие серые бусы, те вползали, болтаясь мокрыми хвостами.
   - Да, - сказал себе Денна, отступая, чтоб пирамида не отдавила ему ногу, - верно, Гюнта, не здесь.
   И закрыл глаза, крошечной мошкой переползая из реальности бывшего сеновала в следующий сон, вынутый им из медленного глотка или вдоха вязкого вещества, заполняющего медицинский саркофаг веа Саноче.
   - Он хорошо справляется, - заметил тот, следя за показаниями приборов, - на удивление хорошо, быстро. И не реагирует на сны так бурно, как измененные первой группы. Будто у него там есть проводник. Хорошо бы так. И жаль, - он оглянулся на огромный экран, полный месива непонятных знаков и образов, - жаль, мы не можем видеть его сны буквально, как видит их он сам.
  
   Глава 14
  
   - Знаешь, как это - быть медленным, почти вечным в одном и терзаться, остро ощущая необходимость торопиться - в другом? Такой вопрос задал мне отец, в мои десять. Я слушала, не совсем понимая, ждала - объяснит. А он только улыбнулся, будто извинялся. Хотя я была достаточно умна и могла бы понять. Если бы знала подробности. Я узнала их много позже, когда стала жить вместе с детьми в городе и научилась сплетать сны в вассы.
   Неллет помолчала, пережидая шум. У наружного края опочивальни трудились каменщики. Хотя ураган не затронул покоев принцессы, стражи часов решили укрепить внешние ограды. И теперь добытые в небесном бою камни вырезывались прихотливыми узорами, чтобы двойная решетка не выглядела крепостной стеной, нарушая гармонию комнат.
   - Я родилась в первый раз через полтора года королевского изменения. От отца своего Денны и матерью мне стала простая девушка с городской окраины. Гюнтера, хозяйка фермы, которую работники и горожане уважительно называли королевой молока.
   Даэд держал перо на весу, непонимающе глядя на возлюбленную. Та кивнула, осторожно подняла гребень, проводя им по густым шелковистым волосам. Предупреждая его действия, поморщилась:
   - Я справлюсь, Дай. Не отвлекайся, ладно? Это немного ужасно, рассказывать так. Я хотела поведать сжато и точно, дать беспристрастную историческую справку, чтобы хроники изменения и моей жизни читались внятно. А вместо этого мою память носит, как облако в восходящих потоках сильного ветра. Похоже, не я выбираю, что сохранит бумага. Значит, мы должны успеть как можно больше. Пока не закончится осень.
   - Еще не прошло лето, Нель.
   - Пройдет. А зимой я буду спать постоянно. Нам с тобой нужно успеть совершить еще одну важную вещь. Но пока я не могу к ней подступиться.
   Она уронила гребень на покрывало и коснулась пальцем бледного лба.
   - Пока тут не настанет порядок. Мы его наводим вместе, записывая.
   - Тогда говори дальше.
   - Попроси кенат-пину передать элле. Пусть работа продолжится завтра.
   Даэд вышел, щурясь на янтарный свет просторного зала. Мальчик сидел у ног стража, который расположился на самом краю у шахты подъемника. Подбежав, выслушал повеление принцессы и оглядываясь, вернулся, жарким шепотом передавая наставнику просьбу. Тот поклонился издалека, подхватил бумаги и отправился к месту работ. А Даэд вернулся в шатер, сел на край постели, снова раскладывая на коленях доску и беря перо.
   - Денна говорил о своем положении. Вечный мужчина, муж вечной королевы, постоянно ощущающий утекание не своего времени, а времени Гюнты. Любил ли он ее? Да, если можно любить двух женщин одновременно. Если бы Гюнта сделалась девушкой-тонкой, думаю, ничего, кроме гордости за свое создание и умиления ее красотой не чувствовал бы. Но она, такая живая, упрямая, девятнадцатилетняя девушка, взявшая себе десять лет жизни рядом с долгоживущим. Как должно быть ныло в нем стремление удержать тающие минуты, которые складываются в часы, а те - в дни и годы! Так что, он торопился. И напрасно Гюнта полагала, что он может забыть ее, изменившись. Вот уж нет. Время толкало его. И все совершилось быстро. Быстро отец отказался жить в одном доме с дочерью, которая пошла против традиций и отказалась выходить замуж. А через год родила дочь, отказавшись рассказать, кто ее отец. Быстро Гюнтера стала рачительной хозяйкой собственной фермы и руководила ей с толком и умом. А девочка росла, любила мать и жизнь, которую вела, и еще любила отца, который появлялся раз или два раза в месяц, забирал ее с собой, когда подросла. И вместе они уезжали в самые разные места. Но все они лежали в пределах той реальности, хотя долгоживущие уже научились находить другие миры и пользоваться их дарами. Денна ходил туда чаще, чем кто-либо. Думаю, он пытался найти то, что поможет Гюнте и его дочери остаться рядом с ним надолго. Но Гюнтера отказывалась проходить изменение, хотя Денна поклялся, что после него она не примет облик тонки, останется сама собой. И запретила ему подвергать изменению дочь. Может быть, он не слишком настаивал, да. Как объяснить королеве присутствие другой женщины в их размеренной жизни правителей? Сама королева однажды, упреждая возможные тягостные разбирательства, заговорила об этом с мужем.
   - Твоя Гюнта, - сказала она с великолепным хладнокровным равнодушием, - выпросила у меня десять лет в награду за свои труды. И я обещала ей. Потому, мой возлюбленный муж, ровно десять лет я ни слова не скажу и не сделаю ничего. Что бы ты там не совершал, отправляясь без меня на городскую окраину. Но - ни днем больше.
   Денна понял предупреждение и только молча кивнул, еще сильнее ощущая, как сосущая пустота внутри занимает место утекающих мгновений их общей с Гюнтерой жизни.
   Неллет мягко улыбнулась, вся в воспоминаниях.
   - Наверное, с моей матерью он виделся чаще, чем со мной. Приезжал ночами. А я радовалась, когда раз в месяц, просыпаясь утром, слышала его голос, который звал меня по имени. Это значило - новые места, перемены, скачка на послушной красивой лошади, еда в придорожных харчевнях, ночевки у пастушьих костров. Тихие беседы, рассказы отца и его подробные ответы на любые мои вопросы. Я его очень любила. Тогда, со мной первой, он был настоящим Денной. Этого Денну я любила и потом, живя вторую жизнь во дворце. Хотя там почти ничего от прежнего уже не осталось.
   ... Когда мне исполнилось двенадцать лет, моя мать умерла. Утонула. Никто не думал, что она могла сама захотеть смерти. И я не думала, только плакала. Ферму снова забрал мой дед, он тоже любил меня, но его взгляды мучили. В них постоянно светился вопрос, напряженный, а я была слишком мала, чтоб понять, что он пытается узнать. А меня он не спрашивал. Я прожила в большом доме еще два года. Сестры матери, мои тетки, тоже любили меня и баловали, жалея. И однажды к нам приехал знатный вельможа на странной повозке. Окликнул меня, стоя у ограды. И жадно рассматривая мое лицо, спросил о матери. Кажется мне, он уже знал о ее смерти, но надеялся на какое-то чудо. Эта надежда, яростная и одновременно жалкая, искажала черты красивого лица. Услышав мои слова, он заплакал. Прикрывал рукавом глаза и плечи его дергались. А потом стал просить меня уехать с ним. И закричал, когда понял - я не узнаю его. Понимаешь, он не знал, насколько сильно изменился. Всего за четыре года. Я смотрела на яростное лицо, вспоминая исчезнувшего отца. Мне было девять, когда я видела его в последний раз. И мать ни разу не сказала, что с ним и почему перестал приезжать.
   Он перебрался через ограду, схватил мою руку. Что-то говорил быстро, мешая слова и возгласы, путая вопросы и воспоминания. И тут мой дед выскочил на крыльцо, держа наизготовку заряженный арбалет. Я помню щелчок и гудение стрелы, мне кажется так, хотя все совершилось быстрее, чем падает капля воды. В половину мгновения я узнала его, своего отца и кинулась, закрывая его от выстрела. Больше я ничего не помню из той жизни. Она просто кончилась. И не знаю, как меня похоронили и что сталось с моей прежней семьей.
   В наступившей тишине стало слышно - в лианах, заплетающих внутренние стены опочивальни, цвинькают птицы, осторожно, словно боясь помешать.
   - Он... убил тебя. Сам. Твой дед.
   Неллет кивнула, глядя перед собой.
   - Хотел убить Денну. Это казалось мне невероятным, целый короткий миг, но дальше я не могла думать. Я умерла. Сейчас, когда память вытаскивает из глубины подробности, я кое-что понимаю. Думаю, он знал. Денна увел старшую сестру и поломал жизнь Гюнты. И он не смог смириться с этим. Он добрый человек, носящий внутри тяжесть горя и гнева. А я. Я не такая уж героиня, просто кинулась к узнанному, давно потерянному отцу. И смерть нашла меня. На этом заканчивается история первой Неллет. А вторая началась намного позже, через пару сотен лет, когда уже никого не осталось в живых из родных Гюнты и память о ней истерлась в мыслях потомков. Денна помнил ее. Но, как все, избегая страданий, теперь сам торопил время, чтобы размеры его смягчали утрату. Что такое десять лет по сравнению с сотнями? Ами понимала это и просто ждала. Теперь ее муж не заговаривал о ребенке, страшась, что я стану постоянным напоминанием о первой Неллет. И все случилось само собой, потом.
   Ко времени моего рождения дела в королевстве обрели равновесие. Элита, пройдя изменения, существовала отдельно от короткоживущих. Поначалу королева рьяно взялась за улучшение всего, что было ей подвластно. Но ученые не приняли во внимание одну небольшую мелочь. Отсутствие смерти, вернее, она была, но где-то там, в неизмеримой дали, или же оставалась риском несчастного случая, от которого не убережешься полностью, даже сводя риски к минимуму, так вот, нестрашная отдаленная смерть замедлила восприятие жизни. У всех. К чему торопиться, если можно не торопиться? Слово 'успеть' потеряло смысл. И для чего спешить? Улучшить жизнь поколению быстроживущих, и еще одному, а все равно они, вспыхивая, проживают свою сотню лет и уходят в небытие. Трещина между двумя группами людей становилась все глубже и через какое-то время превратилась в пропасть. Нужды людей, их радости и печали, их устремления - все казалось смешным и незначительным, все равно все умрут. И срок их жизней казался высокородным все более кратким. Не потому что те стали жить меньше, а потому что сами высокородные жили все медленнее. Балы длились неделями, развлечения растягивались на месяцы и годы. А от простых требовалось что? Не мешать, и снабжать крошечную верхушку правителей возможностью безбедно существовать. Чтобы они не мешали, нужно было обеспечить им среднюю нормальную жизнь. А что касается доходов, то тут в дело вступил новый фактор. Измененные могли засыпать дома и просыпаться в других реальностях, многие из которых оказались невероятно полезными. Конечно, туда не попадали простые люди и невозможно было наладить поставки сырья или пищи для всех. Но теперь элита могла использовать для себя новые предметы роскоши, драгоценности, особые виды пищи. Медленно и непрестанно развивалась наука, все больше сужая горизонт и сводя знания к малым целям - жить как можно роскошнее и получать все новые впечатления и удовольствия. Конечно, часть полученного шла на пользу всему народу, например, успехи медицины. И, наконец, сложилось интересное равновесие. Правящая верхушка существовала практически сама по себе, подобная группе божеств, одаряющих милостями народ. Для того, чтоб у народа не возникало желания что-то изменить. Всем было достаточно хорошо. И так длилось полтора века. Золотой век королевства Ами-Де-Нета...
   Неллет замолчала, отдыхая. Даэд тоже молчал, захваченный мысленными картинками. И правильно, что она рассказала ему сначала не общее, а отдельную историю девочки и ее отца-короля. Иначе он не сумел бы увидеть так ясно и четко, в подробностях просторные поля и ухоженные города, фабрики и заводы, дороги, соединяющие обширные области. Рыбаков, выходящих в море на больших и малых судах.
   - Из-за моей врожденной болезни я не могу дать полную историческую и политическую картину государства Ами-Де-Нета. Зато могу проследить изменение душ людей, которые жили рядом со мной. Это уже немало. Что важнее, задаю я себе вопрос - каким был человек или какие деяния оставил он после себя? В конце-концов, я поступила, как неумная девчонка, подбирающая на улице грязного и больного щенка, из жалости и по велению сердца. И до сих пор не знаю, права ли была, отбирая у народа Ами его страдания и муки, практически не оставив людям выбора. Я не правитель, я просто болела сердцем за каждого из страдающих. И это не привычная фигура речи. В этом и заключалась моя болезнь.
   - Неллет!
   Она повернула голову на оклик, удивленная тем, что он перестал писать и прервал ее.
   - Прости. Я не хочу писать дальше, сейчас. Тебе нужно отдохнуть.
   - Да? - она удивилась, но сразу же рассмеялась, вытягивая руки поверх покрывала, - ты прав. Даэд, хочешь поспать вместе со мной сегодня? Мы проснемся к ужину и позовем музыкантов.
   - Да, - он закивал с жаром, кинулся на колени, укладывая в шкафчик доску, наспех свернутый свиток и письменный прибор.
   Потом они занимались любовью. И как всегда, Даэд был так нежен с возлюбленной, так бережен, что принцесса, смеясь, сама дразнила его, заставляя стать более сильным, быстрым, без страха причинить ей боль. В бассейне или в постели, уже привычно, или ныряла, ускользая, чтоб сердился и перестал испуганно оберегать, или говорила ласково насмешливые слова, смеясь на его досаду.
   - Хочу быть с тобой самой обычной, - сказала, когда лежали, отдыхая, и Даэд баюкал ее руку на своей груди, - понимаешь, не калекой, требующей осторожного внимания. А твоей женой, на которую ты можешь прикрикнуть. Нахмуриться. Рассердиться. Прости, если тебе так не нравится.
   - Нравится. И я сержусь, когда ищу тебя под водой, русалка. Ты не перехотела есть?
   - Принеси. Буду смотреть, как ешь ты.
   За шатром играла медленная музыка, Даэд с удовольствием ел горячее мясо с пряностями, запивая хмельным соком. А после взял Неллет на руки и они, как делали часто, отправились на дальний внешний край опочивальни, где по приказу принцессы не было решеток, только открытый край, обрамленный по бокам рядами стройных колонн. В пустоте, полной цветных облаков, садилось солнце. Проваливалось в облачное покрывало, оставляя сперва половину, потом краешек, потом - сноп сочных, уже спокойно неярких лучей. И от облачных холмов к Башне тянулись прозрачные синие тени.
   - Мои сны, - Неллет полулежала на руках сидящего Даэда, держа его руку на своем животе, - я могу видеть то, что еще далеко в будущем. Но поторопить будущее свершиться я не в силах.
   - Это важно? - Даэд снова подумал о своем будущем, которое наступит одновременно с первым зимним сном Неллет. Торопить большое, понимал он, значит - приближать малое.
   - Иногда очень важно. И это касается нас обоих. Я хочу взять тебя в свои сны, Дай. Если получится, у нас появится новая надежда.
   Он сверху посмотрел на спокойное лицо с тонкими бровями. О какой надежде она говорит?
   - Тебе не нравится теперешняя жизнь? - спросил осторожно, боясь сам понадеяться, что его желания и желания принцессы совпадают.
   - Это неважно. Но любое равновесие рано или поздно нарушается. Даже равновесие Башни. Это нужно знать, даже не зная, какие изменения нас ждут. Я не хочу терять тебя, мой весенний муж. И пытаюсь разобраться, что пойдет нам на пользу.
   Она запрокинула лицо, чтоб видеть его лучше. Последний свет позолотил ресницы и придал бледной коже живой теплый оттенок.
   - А ты в моих снах поможешь мне принять и верно истолковать их. Но боюсь, ты еще недостаточно крепок.
   Даэд возмущенно нахмурил брови, отказываясь улыбнуться смеху принцессы.
   - Да, - вспомнила она, - кстати. Спой мне еще раз песню Янне-Валги, эту - новую.
   - Почему это 'кстати'? - ревниво обиделся Даэд, - думаешь, он крепче меня?
   - Пока да. Его любовь не взаимна, и потому отчаянно сильна. В нем нет покоя. Может быть, его сила пригодится. В нужное для меня время.
   Даэд пел, стараясь не кричать слова, как выкрикивал их рыжеволосый охотник, хмурился, честно повторяя славословия Неллет, иногда запинался, и вставлял свои на место забытых или неуслышанных в реве урагана. Допев, склонил лицо - посмотреть, понравилось ли принцессе. Но она, задремав, лежала с закрытыми глазами, уютно устроившись на его коленях, держала руку вокруг пояса. Даэд осторожно приподнял другую, укладывая ей на живот, и улыбнулся немного напряженно. Дурацкая ревность. Она мучает его и так же - Янне-Валгу. И приходится уговаривать себя, что ему тут - хорошо. Лучше, чем бесшабашному влюбленному Яннеке. Который видит принцессу только во время пришествия урагана, и довольствуется тем, что маленькая фигурка, совершив свою огромную работу, исчезает в пустоте, не обратив к нему лица, не сказав ни слова.
   'Зато в его мечтах все совершенно' ...
   Солнце ушло, ветерок усилился, стал почти холодным. И в верхней части неба уже мерцали первые, еле видные звезды.
   Упустил, с раскаянием думал Даэд, упустил мгновение, когда звезда всего одна. А перед тем было еще волшебное время желаний. Когда светлая луна льет невидимый свет в легкие сумерки, еще полные света уходящего солнца. Лунное молоко, не ночное, крепкое, а сумеречное, нежное, тающее. Девочки в классах шептались, записывая желания на внутренней стороне руки, опускали рукав, чтоб не показывать никому. И уходили на открытый виток, там на самом краю подставляли руку льющемуся из пустоты лунному молоку, повторяя шепотом записанные на коже слова. Верили, если надпись исчезнет, значит, мать-пустота прочитала и все исполнится. Мальчишки, конечно, смеялись над их стараниями. Но Даэд, прокрадываясь на нужный виток, тоже с опущенным до самого запястья рукавом, встречал там и мальчишек. Уходил к другому краю, делая вид, что никого не заметил. И товарищи по играм так же возвращались, отводя глаза от далеких силуэтов среди колонн. Все понимали, у каждого могут быть тайные просьбы и нет стыда в том, чтобы обратиться с ними ко всему, что вдруг да поможет.
   Поднимаясь со ступеней, Даэд попробовал вспомнить, о чем же просил он пустоту, что писал на светлой незагорелой коже. И не вспомнил. Казалось таким важным когда-то. Два. Нет, три раза. Когда был совсем мальчиком. Позже перестал. Не потому что разуверился. Вырос упорно азартным. Хотелось всего достичь самому. Без просьб.
   Уже укладывая спящую Неллет, поправляя под ее головой подушки, выпрямился, хмуря черные брови. Не помнил, о чем просил. И исполнилось ли, не помнил тоже. Но надписи исчезали. Точно!
  
   Глава 15
  
   - Я пропущу какое-то количество лет, и продолжу с момента осознания себя. Коротко о состоянии дел государства на тот момент, когда изменение стало приводить к новым изменениям, я уже рассказала. А рождение мое пришлось на второй этап. Когда второе изменение совершилось и развилось, замещая собой всю прежнюю жизнь.
   Неллет улыбнулась, погруженная в воспоминания. Но улыбка вышла бледной и тревожной. Даэд записывал, успевая с беспокойством подумать о том, что теперь рассказывать ей станет намного труднее. Ами и Денна в рассказах о жизни до ее рождения существовали, как некие мифологические фигуры. Почти сказка. Легенда о началах начал.
   - Первое, что я помню о себе - ощущение беспросветного горя. Оно накатывало душными волнами, накрывало меня с головой, и я тонула в нем, не успевая дышать. Позже Ами расскажет, что в полгода доктора лечили меня от удуший, обследовали легкие и сердце. Находя их совершенно здоровыми. Мне становилось легче к утру, я засыпала, и встревоженные, измученные родители оберегали мой драгоценный сон, не подозревая, какую ошибку они совершают. К вечеру я просыпалась, улыбаясь и становилась обыкновенным ребенком, плакала, когда мочила пеленки, смеялась улыбке матери. И начинала беспокоиться после захода солнца. Я была слишком мала, чтоб увидеть в своей тревоге что-то конкретное. Просто приходила чернота, сочилась из дверей и окон, подбиралась к постели и всползала на нее, облепляя меня и наконец, скрывала целиком. Я смотрела, надеясь увидеть лица матери и отца, но только серые и черные впадины, ямы, выступы и спиральные водовороты. Так страшно. Но перед тем - горестно и печально. Бессменный врач королевской четы веа Саноче разводил руками. Он поил меня лекарствами, меняя их, от некоторых я засыпала, но плакала даже во сне, и мать запретила давать мне зелья. Боялась, однажды я не проснусь, умерев от удушья или сердечного приступа. Так прошли несколько месяцев, и мне еще не было года, когда во дворце появился молодой Кассиус Монго, приглашенный после прибытия с материка Зану. Он был гостем на Острове. И веа Саноче, наслышанный о таланте коллеги, унял свою гордость.
   Кассиус поступил очень просто. Весь день не давал мне спать, забавляя игрушками и не обращая внимания на капризы и сердитый плач. К ночи, еще перед закатом, я уснула. И проспала до утра, открыла глаза - впервые без ночных слез.
   - Это не решит всех проблем, - мягко сказал джент Кассиус обрадованным родителям, - но она не должна бодрствовать по ночам. Так будет лучше, пока что. А дальше, веа Саноче проследит, и я уверен...
   - Останься, - перебила его королева.
   И Денна кивнул. После паузы кивнул джент Саноче, прижав руку, слегка поклонился.
   Так в королевской семье появился еще один врач. А мне исполнился год и тогда темнота стала обретать новые очертания. Я ведь продолжала ее видеть. Но уже во снах. Благословение снов в том, что они изначально фантастичны, нереальны, вернее, их реальность отделена от нашей несколькими другими, и потому эффект смягчен. Мои сны отличались от снов других тем, что они не уходили, если я просыпалась ночью. Оставались не зыбким воспоминанием, а нестерпимо яркими картинками.
   Неллет усмехнулась.
   - Лучше было не просыпаться. И я училась управлять снами раньше, чем научилась говорить и ходить. Днем, знала я, нет тьмы, и Кассиус прав - днем я могу жить. А ночами нужно отделить себя от мрака кисейными пологами снов. Спать. Во что бы то ни стало.
   Ах, да. Я сказала, что рельеф мрака стал сменяться другими картинами. Это происходило по мере того, как мое сознание накапливало новую информацию. Рывками. Не плавно. И тогда приходили картины того, с чем я успела познакомиться при солнечном свете.
   Я видела людей, окутанных черной дымкой тоски и печали. Видела похороны и трагедии. Смерть близких. Горе матери, потерявшей ребенка. Злобу насильника. Бесчинства и зверства садиста. Тихую подлость хитрого мошенника, и грязную радость от обмана. Сны. Я могла заснуть, когда это необходимо. Но уже не могла забыть сон, если он остался в памяти. А еще, Дай, и это удивляет меня до сих пор, я ни разу не рассказала матери или отцу о том, что же мне снилось. Может быть, я видела в своих снах и их тоже? Еще в тех, пограничных, где лица и фигуры только-только выступали из жирного черного мрака, формировались из него. Мне было, наверное, года два, я не могла осмыслить и принять осознанное решение. И никогда не боялась родителей. Но не говорила. Да. Позже, когда я стала думать о своих снах, помню, я просто жалела мать и отца, зная, как сильно они тревожатся. К чему волновать их еще больше, думала семилетняя Неллет, они и так волнуются. Они меня любят. А я подвела их с самого детства. С рождения. Единственная дочь, не будет сестер и братьев. И я - больна. Так ужасно, быть обузой тем, кто возлагал на тебя надежды. И любить их. Я пыталась уверить родителей, что с мной все хорошо. Послушно пила лекарства, назначенные обоими врачами. Проходила нужные и такие частые обследования. И радовалась, что у меня получается. Сны по-прежнему приходили и мучили меня. Но я стала сильнее. А ночная бессонница обрушивала на меня вместо снов ярчайшие картины чужих горестей. Было так, будто я - тысячи и миллионы человек, и каждый одержим горем, острым, дергающим, как свежая рана. Но иногда приходили другие сны. Радостные и сверкающие, как утренняя роса. Один такой сон я рассказала родителям, стремясь обрадовать их. О том, как мы с отцом скакали по равнине, заросшей высокой травой, и сидели у костра, распевая пастушьи песни. В моем сне мама носила странное имя - Гюнта и владела коровами и фермами.
   Помню, как упал высокий стакан, разливая на скатерть вино и оно впиталось неровным красным пятном. И такие же пятна алели на бледных скулах матери. Я снова сделала что-то не так! Этой ночью мне приснилась ее ревность. Бессильная и оттого, полная ярости. К женщине, которая умерла два века тому и стала недостижимой. Конечно, в семь лет я не могла понять, что связывало королеву Ами с моим сном. И снова привычно взяла вину на себя. Несколько ночей я не могла спать. Вот тогда я почти умерла. Моих сил не доставало, чтобы осилить все свалившееся на меня горе. Оно, как... как волны. Бесконечные. Но уже состоящие из лиц и воздетых рук, раскрытых ртов и точащих слезы глаз. Среди них, там, был мой отец, он тряс меня за плечи, требуя, чтоб я его вспомнила, но сердце его болело другой болью. И была моя мать. Я попыталась убежать, не дожидаясь утра. Страх гнал меня в холмы, подальше от города, оттуда шли волны моих кошмаров. К утру, сразу после восхода, я заснула в траве, поджав грязные ноги. Там и нашли меня посланные из дворца. И все повторилось, только сильнее и хуже. Больше недели я лежала в бреду, просыпаясь в разное время суток и снова погружаясь в сон. И мое сознание не могло отдохнуть, переполняясь чужой болью.
   - Если бы это была нога, или рука, - слышала я через сон голос джента Саноче, - я отнял бы ее и создал принцессе новую, чтоб вышвырнуть боль. Но невозможно вырезать ей душу. Хэго распорядился судьбой принцессы. А хэго неумолим. Она - вот такая. Мне кажется, лучше всего...
   И я снова погружалась в беспамятство, все глубже, отягощенная чужими страданиями.
   А в следующий раз увидела себя в ярком солнечном свете, все вокруг колыхалось, к горлу подкатывала тошнота. Перед глазами - спина в узорчатом камзоле. Меня укачало. И вырвало на колени сидящего рядом Кассиуса. Но это была первая передышка, благословенная, она спасла мне жизнь. Я снова заснула, без всяких снов. А проснулась в странном месте. Белый потолок, украшенный неловкими узорами, белые стены с цветными ковриками. Два ряда узких кроватей, за спинками одних - окна, задернутые светлыми занавесками. Я села, оглядываясь и прижимая к груди простыню. Вместе с удивлением пришел страх. За высокими окнами свет мерк, превращаясь в вечерние сумерки. А я выспалась. Скоро придет боль, схватит меня, в этом чужом, незнакомом месте.
   Но до этого пришла девочка. Высокая, очень серьезная, в белом переднике поверх длинного платья. Поправив на плечах заплетенные тугие косы, прикрыла за собой дверь, встала у моей постели, оглядывая ее, как хозяйка. Сказала важным голосом:
   - Мы с тобой пойдем пить молоко. А потом ты расскажешь нам. Мне и Калему, чего это тебя привезли в дурацкой повозке с дурацкими сверчками вместо нормальных лошадей. Вставай.
   Неллет умолкла. Засмеялась широкой улыбке Даэда, который дописывал фразу, не поднимая головы.
   - Ты рад, да? Узнал?
   - Мисерис Натен! Ты совсем устала, Нель.
   - Да. Но мне хотелось добраться до нас. Калем и Натен. И я. И еще одна девочка. Дети, которые помогли мне стать тем, кто я есть. Настоящей Неллет.
  
   КАЛЕМ И НАТЕН
  
   Глава 16
  
   Солнечные лучи косо падали на растянутые пальцами нитки. А сами пальцы - розовые, почти прозрачные в золотом неярком свете.
   - Сюда вот, - подсказал за плечом хрипловатый голос, и как всегда, Неллет смешалась, пальцы дрогнули, роняя петлю.
   - Калем, - строго попеняла Натен, стоящая напротив, подняла глаза, укоризненно качая головой. При каждом движении свет скользил по щеке, трогая округлость маленького уха и золотистый пушок на коже.
   Неллет молча нагнулась, подхватывая длинные концы шерстяной нитки. Прикусила губу, снова накидывая петли. Как надо. Как показала ей Натен. Но неудобно сложенные пальцы не слушались и она, выдохнув, перекинула петли, как было удобнее.
   - Не так! - возмутилась Натен, протянула руки, но не решилась тронуть плетение, только ткнула воздух пальцем, - сюда и сюда.
   - Мое - другое, - возразила Неллет, - мое вот так.
   - Ну, конечно! - Натен опустила руки, встряхивая, показать жестом - она отказывается принимать изменение. И отошла в тень, сжав губы и нахмурившись. Пробормотала что-то себе под нос.
   - Она говорит, ну конечно, ты ж у нас самая принцессная принцесса, - тут же перевел Калем в слова ее недовольное бормотание, - ты ж лучше всех знаешь, как надо.
   Неллет скомкала нити, шагнула ближе к обиженной девочке. Быстро оглянулась на меркнущий свет в щелястой стене сарая. Но сейчас обида Натен была важнее страха наступающей ночи.
   - Я не потому, - попробовала объяснить, прижимая одну руку к груди, - вот тут, оно не хочет, чтоб мой палец совался сюда. Натен, понимаешь? Это твой палец. Должен тут.
   - Твоя васса, - сердито отозвалась Натен, - и вообще я пошла бы отсюда, у меня дел куча. Мисери Лоун снова начнет меня стыдить. А кто виноват?
   - Иди, - покаянно согласилась Неллет, - правда, иди.
   - Угу. А ночью не спать, потому что ты кричишь, как голодная сычиха, да? Нет уж. Пока свет не ушел, нужно доделать. Дай.
   Она отобрала у Неллет моток. Ловко распутывая петли, смотала, опустила в карман передника и вытащила длинный конец нити, складывая его вдвое. Шепча про себя, накидывала петли на пальцы, подтягивала, поворачивала руки, потом растянула, подставляя слабому свету. На растопыренных согнутых пальцах задрожала, натягиваясь, неровная паутина из толстой шерстяной нити синего цвета.
   - Вот! Просто же!
   Неллет коснулась костяшки ее согнутого пальца:
   - Ты так можешь. А я могу по-другому. Извини. А так - нет.
   Говоря, старалась не оглядываться, зная, за их спинами стоит Калем, покачиваясь на подошвах, смотрит, не вынимая рук из карманов коротких штанов. И сразу покраснела, думая о его блестящих глазах и растрепанных волосах над широким лбом. Вздрогнула, услышав голос, будто в ответ на ее мысли.
   - Дай ты ей. Пусть совсем сама. Это ж ее васса.
   Натен фыркнула, скидывая петли с пальцев. Паутина провисла, теряя форму.
   - Двадцать десятый раз, да?
   - Нет, - решительно сказала Неллет, - не сама. Натен, встань тут. Калем... - она кашлянула, справляясь с голосом, - а ты здесь вот, напротив. Нужно вместе.
   - Вассу никто не делает вместе! Ты еще вместе с Калемом сядь на горшок!
   - Натен! - краска смущения так горячила щеки Неллет, что она перестала видеть. И сарай с его высокой крышей, пропадающей в сумраке, и двоих друзей в слабых лучах, пронизывающих пустоту скачущими пылинками.
   - Давай, - Калем встал напротив, поднял руки, топыря короткие сильные пальцы, - говори, чего делать.
   - Пусть само, - теперь Неллет старалась не смотреть прямо, повертывала лицо, чтоб обращаться к сердитой Натен, которая тоже подошла, неохотно подымая руки в длинных рукавах серого платья.
   - Нужно закрыть глаза. Натен, ты сделай петлю, любую, а нитки передай мне. А я потом... передам. Дальше. И так, по кругу.
   - О-о-о, - Натен не нашлась, что ответить, но Неллет поняла возмущение. Тонкое искусство плетения васс, гармонизирующих пространство. Оно требовало напряжения и контроля. Это особенно подчеркивала мисери Лоун, рисуя на доске сотни петель и заставляя выучивать комбинации согнутых и выпрямленных пальцев. Контроля! И вдруг - закрыть глаза. Доверить нитку вассы другому, который тоже стоит, ослепнув, и ловит ее наощупь.
   - Дело говорит, - негромко поддержал Калем, - давай, времени почти ничего.
   В сарае наступила тишина, только детское дыхание и в дальнем углу шуршала, попискивая, нахальная мышь. Снаружи долетали крики детей, даже шум города, смягченный высоким забором и расстоянием, но это казалось ненастоящим. А настоящее сейчас было тут, шесть рук парили в спокойном воздухе, и Неллет ощущала идущее от них живое тепло.
   Закрыв глаза, они почему-то и замолчали тоже. Бочок маленького клубка коснулся тыльной стороны ладони Неллет, она повернула руку, подхватывая его. Палец, который оказался ближе, согнула так, как подсказывала нить. Петля сама скользнула к основанию пальца и легла плотно, будто устроилась отдыхать. Неллет перекатила в ладони клубок, беря его кончиками пальцев. И по изменившемуся дыханию Калема поняла - подхватил. Дальше все пошло плавно, но быстро. Нитка сновала в небольшой пустоте, натягивалась, формируя узор, и дети, как во сне, не открывая глаз, делали маленькие шажки, расступаясь и снова сходясь, будто танцевали странный танец без музыки. И наконец, замерли, мерно дыша и боясь открыть глаза.
   - Все, - удивленно сказала Натен, - кончилась. Клубок, он все.
   Посмотрели одновременно. На поднятых руках поблескивало сложное плетение, виясь прихотливыми сквозными узорами, через которые виден был усыпанный соломинками пол, серые подолы длинных платьев и не чищенные башмаки Калема.
  Над синим кружевом, блестящим светлыми шерстинками по натянутым нитям, Неллет наконец, посмотрела в лицо Калема, и улыбнулась. Тот кивнул с уважением, переминаясь уставшими ногами.
  Натен прислушалась. Из дальнего края двора пела нежная, но требовательная мелодия. Медный рожок, который висел на поясе мисери Лоун, ночной сестры пансиона, звал всех к ужину.
  - Раз, - сказала Натен, приподнимая руки с растянутым плетением.
  - Два, - подхватил Калем, поднимая свои.
  Неллет закусила губу и тоже подняв руки, стряхнула петли в сумрачный воздух одновременно с друзьями:
  - Три!
  - Васса-васса-васса, - шептали хором, пока синяя паутина, мгновение повисев, сама втянула петли в обвязку края и плавно обвисла, собираясь упасть.
  Неллет присела, ловя плетение на ладони. Засмеялась, снизу глядя на стоящих ребят.
  - Сверни, - Натен поправляла воротничок из белого кружева, быстро отряхивала белоснежный передник, туго схватывающий талию, - и в карман. Если влезет.
  Паутина послушно сложилась вчетверо, Неллет аккуратно уложила ее в карман, пришитый к фартуку спереди, и тоже проверила, все ли в порядке с одеждой - мисери Лоун строго следила за внешним видом воспитанников.
  Калем хмыкнул и пошел к закрытой двери, выворачивая каблуками ворошки старого сена, рассыпанные по земляному полу. Натен покачала головой.
  - Снова получит утреннее дежурство. За ботинки. А мы с тобой будем спать, Нель. Славно, что васса вышла такая красивая и прочная. Кто тебя научил? Во дворце?
  - Нет. Оно как-то само.
  Когда девочки вышли в просторный двор, засаженный подстриженными кустами и переполненный круглыми цветочными клумбами, Калема уже не было видно. Ушел на другую сторону дома, где располагались спальни мальчиков. А на крыльце, держа в опущенной пухлой ручке завитушку медного рожка, мисери Лоун нетерпеливо постукивала каблуком зеркально начищенного ботика, что выглядывал из пены кружевных нижних юбок. Черные глаза блестели, будто их тоже начистили ваксой.
  - Опять, - начала мисери с укоризной, ступая в сторону, чтобы освободить проход, - как всегда, миссе Неллет и миссе Натен, мне что вам? ...
  Неизвестно, чем на этот раз собиралась погрозить девочкам наставница, потому что, в ответ на строгий взгляд Натен, смешалась, как то бывало часто, и закончила почти жалобно:
  - Суп совсем остынет! Руки! Руки вымойте!
  - Она точно тебя боится, - шепотом хихикнула Неллет в длинном коридоре, когда торопились в умывальную комнату, а далеко впереди слышался шум из ярко освещенной столовой.
  Натен солидно кивнула.
  - Еще бы. Я вырасту и стану хозяйкой ткацкой фабрики. А она так и останется мисери-наставницей всяких олухов, пока не сделается совсем старушкой. Но я не хочу с ней ругаться. Ло нормальная мисери, это тебе не джент Пенев.
  Неллет округлила глаза и сделала пальцами знак, охраняющий от ночных тварей. Обе рассмеялись, входя в умывальную. Ледяная вода в кранах шипела, плеская в стороны, и руки сразу покраснели.
  - Эту вассу не вешай, - вполголоса наставляла Натен подругу, - под подушку спрячь. По ней сразу видно, что не в две руки плетена. Не надо, чтоб спрашивали, а то вдруг отберут.
  - Утром пусть отбирают, - беззаботно сказала Неллет, вытирая красные руки жестким полотенцем, - мы втроем еще лучше сделаем, да?
  - Глупая ты, Нель, хоть и принцесса. А вдруг завтра случится что? И мы не соберемся втроем? А сама ты вассы плетешь, как дите несмышленое.
  - Я могу! Только когда мы вместе, нужно совсем другое! Я так чувствую.
  - Не кричи.
  Неллет послушно понизила голос, немного испуганно глядя в зеркало на отражение подруги.
  - А что может случиться, Нати? Завтра. Ты что-то знаешь?
  - Да нет же! Просто так говорят, никто не волен знать завтрашнего дня, начиная от только сделанного шага. Папа всегда так говорит. А ты снова испугалась, да? Из-за сна?
  Неллет кивнула. Они стояли посреди большой умывальной, за узкими дверями блестели панели туалетных кабинок, в наружную дверь проникал шум из коридора. Не выходили, чтобы договорить наедине.
  - Расскажешь? Там был кто из наших?
  Неллет отрицательно покачала головой. Ресницы ее блестели и Натен быстро погладила острый локоть в сером сукне платья.
  - Ладно, молчи. Бедная ты, Нель. На, а то мисери Ло обругает.
  Натен сунула подруге мягкий комок темно-зеленой шерсти. Та расправила маленькую паутинку с кисточками на уголках. И кивнула. Эту вассу она повесит в изголовье, как делают все ученики в пансионе, и та охранит ее сны от зла и кошмаров. А тройная васса будет лежать под подушкой, расправленная на простыне. И по-настоящему поможет Неллет именно она.
  Во всяком случае так надеялась Неллет - ученица второго года пансиона веа-мисери Клодэй, лучшей школы для старших детей городских ремесленников, тех, кто наследует цеха и ремесла.
  
  Этой ночью Неллет приснился странный город. Он вырастал из горного массива тонкими линиями высоких домов, таких высоких, что они гнулись, плавно сгибаясь дугами, усеянными окнами с решетчатыми балкончиками. А крыши пластались в ярком свете, похожие на плоские шляпы, сотканные из цветочного пуха.
  Вроде бы ничего страшного, думала маленькая, как букашка, Неллет, стоя на площади среди странных домов и разглядывая склоненные к ней прозрачные крыши. Вот только дверей нигде нет, и за решетками балконов шевелятся черные маленькие тени. По лицу чиркнула тень, метнулась острыми перепончатыми крылышками. Другая упала сверху, целя в лицо разинутой пастью с острыми белыми зубами. Заскрежетала, будто хрипло смеялась. Неллет вскрикнула, закрываясь рукой. И побежала, отмахиваясь от тысяч летающих зверьков, которые проносились, смеясь и больно щипля растрепанные волосы. Совсем некуда деться. Только гнутые стебли-дома насмехались дырками окон. И длились бесконечно. Вдруг огромная тень застила солнечный свет. Две колонны встали рядом, приминая десяток домов, с раздавленных крыш разлетались, яростно пища, летучие твари. Одна колонна пришла в движение, оторвала от земли гигантскую платформу, вознося ее в светлое небо. И понеслась вниз, грозя раздавить бегущую в ужасе девочку. Растопчет, мелькнуло у нее в голове.
  В тихой спальне, полной сонного дыхания спящих девочек, Неллет застонала, поворачиваясь на бок и свешивая с кровати руку. Натен на соседней кровати открыла глаза - блестящие, совсем не сонные. Села, спуская босые ноги на холодные доски пола. Нагнулась, всматриваясь в искаженное ужасом лицо с пылающими щеками. У самой двери дремала в кресле мисери Лоун, нельзя ее будить. И Неллет нельзя разбудить тоже, знала Натен. Разбудишь, она запомнит именно этот ужасный сон, и в ее бедной голове он останется явью, жестокой, безжалостно ранящей сердце. Перейдет в явь. Но не в реальную, которая их окружает, а явь только для самой принцессы. Натен не очень понимала этого, хотя Неллет несколько раз пыталась объяснить, что происходит с ее снами и реальностями. Зато она знала точно - если сестры наставницы узнают о том, что творится в голове ученицы Неллет, ее отправят в больницу, где лечат эти самые головы, не поглядят, что она принцесса. До сих пор вассы, сплетенные в две руки самой Неллет, или подаренные ей подругой, помогали, но с каждым месяцем девочка становилась все старше, и сила их слабела.
  Натен осторожно подняла вялую руку подруги, приподняла край подушки и уложила ее там, прижимая пальцы Неллет к расправленной вассе. Посидела, наблюдая, как выравнивается дыхание и с лица сбегает лихорадочный пятнистый румянец.
  - Вот и славно. Спи, Нель, - сказала шепотом и снова легла.
  Неллет вздохнула, держа пальцами грубые шерстяные нитки.
  Во сне она стремительно вырастала, оставляя внизу те страшные колонны, которые оказывается, просто ноги, в хороших дорогих сапогах. И скоро оказалась под небом, напротив богато расшитого камзола, стянутого кожаными перевязями. Сверкали перламутром пуговицы в два ряда. А лицо было выше ее лица и Неллет подняла голову, навстречу лениво-благожелательному взгляду.
  - Доброе утро, принцесса, - Кассиус Монго прижал к груди холеную руку в знак уважения, - счастлив видеть тебя тут, в слое цветов и бабочек.
  - Там город, - сказала Неллет, боясь переступить и помня о раздавленных подошвами домах, - внизу. Нам нельзя тут. Они не так, чтоб хорошие, но может, просто злятся, что мы ломаем.
  - Ах, дети, - Кассиус оглянулся, будто призывая кого-то невидимого посмеяться вместе с ним выдумкам ребенка, - это просто цветы, милая. Смотри, их тут миллионы. Королеве нравится этот сон, и завтра во дворце начинается праздник утренних цветов. Их принесут отсюда.
  - Нельзя! Ты не понимаешь, да? Они не просто живые. Они строили это. Живут внутри. Ты убил, наверное, тысячу, когда поставил ногу.
  - Океан цветов, космос благоухания. Нас ждет восхитительный год цветочных удовольствий. А знаешь, что?
  Он наклонился, будто рассказывая важнейший секрет:
  - Специи из этих растений, так похожих на обычные одуванчики, обжигают язык и приносят многослойные сны. О страшных битвах и диких демонах. Как наши фильмы, только в тысячу раз интереснее и чудовищней. Детям нравятся фильмы, а эти нравятся всем во дворце.
  - Специи? - растерянно спросила Неллет, просто так спросила, уже видя мысленно, как перемолотые лепестки и стебли обволакивают язык, лепя на него миллионы скрежещущих черных тварей. А те с каждым глотком проваливаются в желудок и оттуда в кровь.
  - Кассиус!
  Но врач продолжал говорить, покачивался, переставляя ноги, и снизу, от подошв шел одуряющий запах: давленой травы, сладкого аромата сорванных лепестков. И ненависти погибающих и остающихся без жилья нездешних созданий.
  Неллет сжала под подушкой вассу, просовывая в плетение пальцы.
  - И мы... - мужчина замолчал, моргая красивыми ресницами на ухоженном длинном лице. Оглянулся, не понимая, где находится.
  - Проснись, - Неллет с мрачной радостью выкрикнула приказ, а в спальне губы ее чуть шевельнулись, приоткрываясь.
  - И больше ты сюда ни ногой, понял? Тупой лощеный пень!
  Кассиус пискнул, сложился, уменьшаясь и вертясь, побыл там, внизу, блестящим цветным камушком. И только Неллет собралась пнуть его ногой в нечищенном ботинке, исчез, оставляя на смятых стеблях маленькую пустоту.
  - Тоже мне, - прокомментировала Неллет хриплым мальчишеским голосом, сунула руки в карманы коротких штанов и прыгнула, сгибая коленки. Пока летела, так же держа руки в карманы, поняла - Кассиуса прогнала не сама, это Калем помог. Приснившись ей - став ею. Вернее, она стала им на время сердитых нужных слов. С размаху плюхнулась на свою постель, ощупала голову, трогая свои собственные кудрявые волосы. И засмеявшись, упала навзничь, полная благодарности Натен за вассу и заботу, а Калему - за подаренную во сне решительность.
  
  Она хорошо выспалась, впервые за последний год, открыла глаза в нежный утренний сумрак, улыбаясь и слыша уже сонную песенку соловья, что доносилась в приоткрытое окно за головой. Натен рядом крепко спала, иногда похрапывая, и лицо ее было совсем взрослым, озабоченным. Неллет лежала на боку, разглядывая подругу и слушала краем уха, как за окном негромко и укоризненно вещает что-то повариха, толстая мисерис Колина, спрашивая и не дожидаясь ответа, перебивает ответы, сказанные таким же негромким мальчишеским голосом.
  Это Калем, поняла Неллет, его разбудили перед рассветом, как и сказала Натен, отправили помогать на кухне, где в больших кастрюлях варилась картошка и булькал густой ягодный кисель.
  - Знала бы твоя бедная мать, джент Калем! - голос удалялся в сторону высокого забора, где расположились баки с водой, снабженные кранами, - эх ты, а ведь скоро совсем большой.
  Что ответил Калем, Неллет не расслышала. А повариха снова ворчала что-то, проходя под окном, теперь уже в сторону кухни.
  Девочка села, торопливо собирая в жгут длинные волосы. Еще раз посмотрела на соседнюю кровать. Натен спала. И спали все двадцать воспитанниц, раскидав руки и белея лицами на белых подушках.
  Неллет сунула ноги в сабо на мягкой резиновой подошве, накинула поверх ночной рубашки халат и осторожно пошла мимо спящих к выходу. Кресло перед столиком, где сидела ночная сестра-дежурная, тоже стояло пустое. Сейчас в огромной кухне сестры и кухонные работники пьют утренний кофе, готовясь приступить к новому дню. А еще с ними садовник с помощником. Полчаса утренней пустоты и безлюдья. Может быть, Калем, специально делает так, чтобы ему доставались штрафные дежурства, подумала Неллет, она вот тоже нередко просыпается ранними утрами, чтоб успеть пройти тихим садом, по траве, покрытой росой, услышать щелкающего над головой соловья, прячущегося в густой листве. Постоять перед ажурной решеткой ворот, мимо которой скоро поедут тележки молочников и торговцев овощами. И почему-то пробуждения Неллет часто совпадали с дежурствами Калема.
  Хорошо, что Натен знает про это, думала Неллет, огибая длинное двухэтажное здание с дальней стороны, чтоб выйти к невидимой от кухни стене с баками для воды. Это лучше, чем краснеть и молчать, не зная, обидится ли подруга на то, что двое иногда проводят время без нее. А врать Натен Неллет не умела и не хотела. Казалось ей - соври, и дружбе придет конец.
  - А, - сказал Калем, поправляя ведро под хрустальной тугой струей, - проснулась, принцессная принцесса? Как оно там, в мирах?
  Неллет потуже завязала пояс халата, переступила озябшими ногами.
  - Сегодня очень хорошо. Нет, там было не очень, но я справилась. Из-за нашей вассы. А ты не помнишь?
  - Чего? - Калем отодвинул полное ведро и сунул под кран пустое. Вода зазвенела, ударяясь о сверкающую жесть.
  - Ты там был. Ночью. Ну, во сне.
  - Целовались, да?
  Неллет покраснела, прикусывая губу. Калем скорчил ей рожу и рассмеялся. Он тоже был еще в ночной одежде - длинных пижамных штанах и распахнутой на груди рубашке с тесемками. Русые волосы торчали в стороны над широким лицом с коротким чуть приплюснутым носом.
  - Ладно, - сказал примирительно, - я ж шучу. Поможешь собрать ягоды? Колина велела набрать клубники и смородины. Для пирожных. Я только воду отнесу.
  - Я подожду тут. - Неллет ушла за бак и присела там на теплую каменную закраину платформы, скинула обувь с одной ноги и поджала, обхватывая колено. Стала смотреть на одуванчики, мягко блестящие капельками росы. И думала - так, ни о чем, почти дремала.
  Калем вернулся быстро, сунул ей плоскую корзинку. Зашлепал впереди к узкой тропинке, ведущей к большому аккуратному огороду. Нелет шла следом, смотрела на его немного разболтанную походку и немножко грустила. Калем и Натен были намечены друг другу. С самого раннего детства. Поэтому и попали в один пансион, так договорились их семьи. Натен наследовала от отца большую ткацкую фабрику, должна бы от матери, но веа-мисери Тен умерла несколько лет назад, потому дела вел отец. А родители Калема владели производством бумаги, но кроме этого - держали рисовальную мастерскую. Именно там создавались эскизы новых тканей и мебели, и хотя бумажные фабрики были основным делом династии мастеров Калемаа, но быть рисовальщиком - это почет и уважение от всех цехов и династий. Сам Калем рисовал великолепно, и родители возлагали на мальчика серьезные надежды. А еще он был старшим сыном, так что все складывалось, как должно ему сложиться. И надо же, чтобы ко всему этому, немного мрачно размышляла Неллет, сидя на корточках и срывая крупные мокрые ягоды, они с Натен очень дружили и были совершенно согласны соединить жизни в день шестнадцатилетия Натен.
  - Рот открой, - голос Калема перебил печальные размышления.
  Неллет послушно открыла рот, раскусила огромную клубничину, глотая сочную, освежающе сладкую мякоть.
  А Калем уже отвернулся, быстро складывая в корзинку собранные ягоды.
  - Давай скорее. Если успеем, я тебе покажу. Что-то. Секрет.
  Неллет заторопилась, стараясь не терять осторожности. Ягоды такие спелые. Еще не хватало, чтоб Калема обругали за неаккуратность при сборе.
  - Иди за сарай, - велел он, когда обе корзинки наполнились, - я отнесу и мухой обратно.
  
  В огромный сарай они пробрались не как обычно, через большие щелястые двери, куда закатывали повозки и всякую хозяйственную технику, а с задней стороны, через маленькую невидную дверцу. Калем плотно прикрыл ее и вокруг воцарилась темнота, полная душного запаха сена, старой пыли и машинного масла. Оказалось, тут, под огромным сеновалом, который расположился над их головами, была маленькая каморка, закут, из которого шел коридорчик уже в большую часть сарая. Без окон, такая тесная, что Неллет почти прижалась к плечу и локтю мальчика. Сразу отступила, загремев чем-то под ногой. И замерла, когда из угла донесся еле слышный писк. Почти такой, какой был в ее сне. Только совсем тихий. И еще - не злой, а жалобный.
  - Тихо ты. Пороняешь тут все.
  Щелчок зажигалки засветил маленький огонек в руке мальчика. Свет запрыгал, показывая его лицо, плечо, пошел вперед, а там стена и понизу навалены какие-то старые вещи, тазы и ведра, ворох тряпья. Калем присел на корточки, головой и плечами закрывая место, куда светил. Писк усилился.
  - Ну? Иди, не укусят.
  Неллет присела рядом. В низкой коробке с помятыми боками ползали крошечные котята, поднимали головы с острыми ушками, смотрели, не видя, мутными, чуть приоткрытыми глазами.
  - Нравится? - Калем отвел руку с зажигалкой и другой рукой погладил черного котенка на голове. Тот запищал, пытаясь подняться, но голова перевесила и он ткнулся носом в подстеленную тряпку.
  - Какие маленькие!..
  - Потрогай. Не бойся. Это врут все, что кошки - демоны из другого мира. Вот ты. Ты видела там кошек, хоть раз?
  Неллет молча покачала головой.
  - Извини, - примирительно сказал Калем, - чота забываю все время, не надо про это днем. Я не хотел.
  - Ничего. Сегодня хорошо все. Из-за новой вассы, наверное. А чего они пищат? Им нужно поесть, да?
  - Поедят, не бойся. Вон Исса, прячется. Тебя боится.
  В углу сверкнули и погасли глаза, Калем отвел огонек зажигалки. Встал, касаясь плеча девочки.
  - Пойдем, а то она ждет, чтоб покормить. Три штуки. Здорово, да? Это для Натен, на ее день рождения.
  Он уже открыл дверцу. Неллет попыталась рассмотреть, как невидимая Исса, прыгнув в коробку, кормит своих малышей, но в каморке стояла кромешная темнота, и котята не пищали.
  - Как думаешь, понравится ей? - Калем поднял ногу, стряхивая с пижамной штанины соломенную труху.
  - Наверное. А где они будут жить? Веа Клодэй не позволит. В комнатах.
  Калем беззаботно пожал плечами. Дернул тесемку на вороте рубашки.
  - Если не позволит, мы с Натен убежим. Заберем котят, Иссу, и станем жить на берегу Лагуны, построим там дом. Ты была на берегах за мысом?
  - Была. Нет, не была. - Неллет не слышала своих слов, поглощенная печалью и обидой. Она совсем не нужна им. Убегут вдвоем, сказал Калем. А ее бросят тут. Оставят. Вместе они - только потому что так получилось. Ее привезли и поэтому они вместе. А если бы не привезли, они прекрасно бы, без нее...
  - Жалко, что ты у нас принцесса. Убежали бы вместе.
  - Правда? - Неллет снова обрела слух. Не решалась улыбнуться, боясь - Калем подшучивает над ней.
  - Конечно. Но тебя везде найдут, это раз. А еще - ты потом должна найти себе мужа. Или тебе найдут. И кто знает, этот твой - понравится ли ему с нами жить. Там же дикое все.
  Рассуждая, он выглядел старше своих десяти лет. Но закончив, потер макушку, и Неллет засмеялась, так смешно встали дыбом короткие волосы.
  - Тебе пора уже, - спохватился Калем, - смотри, Натен не говори, ясно? У них глаза откроются, вот-вот. Как раз на день Натен мы ее приведем и ей покажем. Беги, а то мисери Ло вернется и устроит шум.
  
  Глава 17
  
  С появлением Иссы в жизни Неллет произошли изменения. Она сначала не связала их с мятой коробкой, в которой подрастали котята, ползали, глядя на мир мутными, только открытыми глазами. Но шли дни и Неллет заметила, если утром она убегала посмотреть на котят, то ночами сны становились мягче, спокойнее. А еще в них не было горестей любимых друзей. Она уже не становилась Натен, узнавшей о смерти матери, испуганной маленькой Натен, сидящей в большой комнате на мягком табурете, пока за дверью шепчутся и вскрикивают соседки, помогающие отцу приготовить печальную трапезу после похорон. И горе Калема, потерявшего любимого пса, который спас его, тонущего в быстрой речке, больше не возвращалось, чтобы снова и снова рвать ей сердце ночами. Никогда она не рассказывала друзьям, как много знает о них, и не собиралась рассказывать. Только старалась чаще делать для них что-то хорошее, пусть мелочи. Подарить Натен красивую шелковую накидку, которую прислали из дворца. Или угостить Калема изысканными сластями. А друзья, радуясь подаркам, тактично не спрашивали, почему родители не навещают отданную в городской пансион дочь. Сама Неллет знала, почему. До ее изменения должно пройти семь лет, в пятнадцать она вернется во дворец и ляжет в саркофаг, наполненный вязким гелем. Всего семь лет, малая капля в длинной медлительной жизни, пролетят - не заметишь. И что с того, что для самой девочки время текло совсем по-другому, такая мелочь, знала королева Ами, время пройдет, относя своим неостановимым потоком жалкие семь лет ученичества в полузабытую даль прошлого, а после изменения все станет другим. Ведь уже пролетело два года, пошел третий, а царственная чета так и не выбрала дня, чтобы отправиться в школу веа-мисери Клодэй, зато школа получала от них не только деньги на содержание принцессы, но и многие, нужные всем вещи. Отличная еда, заработная плата персоналу, мебель и возможность нанимать лучших учителей. Иногда заботливая веа-мисери всерьез обдумывала, а не предложить ли принцессе стать куратором школы, когда она подрастет и вернется во дворец. Пусть ей всего шестнадцать, но так нелегко будет отказаться от привычной финансовой безопасности, что пришла в пансион вместе с хрупкой серьезной девочкой, которую по ночам часто мучают кошмары.
  Но времени до выпуска оставалось еще пять лет, полно - с точки зрения мисери Клодэй, недавно разменявшей шестой десяток одинокой жизни, успею подумать попозже, решала она, сидя в своем кабинете, что располагался в угловой комнате второго этажа, с панорамным окном от пола до потолка.
  А пока у нее были заботы поважнее. Веа осмотрела бескрайний стол черного дерева, полюбовалась статуэткой танцующей туземки с южных островов Ценеи, и не стала нажимать кнопку переговорника. Взяла в руку тяжелый бронзовый колокольчик. Позвонила, с удовольствием ощущая в ладони солидную тяжесть древнего металла.
  - Пусть Калем Калемаа из среднего класса сестры Лоун зайдет ко мне, - велела безликой посланнице в коричневом глухом платье и строгом чепце, прикрывающем волосы.
  Девушка присела в поклоне уважения. И исчезла в коридоре. Даже шагов не слышно, одобрительно подумала веа, поправляя на висках уложенные пепельные пряди.
  За окном сверкал замечательный весенний день, ласточки чиркали воздух, проносясь у стекол на расстоянии руки, и казалось, от их острых крыльев на фоне из крыш, башенок и шпилей должны оставаться царапины.
  - Доброго дня, веа-мисери, пусть ваши дни всегда будут прекрасны.
  Мальчик склонил голову, прижимая руку к испачканной рубашке. И тихонько попытался краем башмака счистить грязь, налипшую на другую ногу.
  - Не топчись, - веа внимательно осмотрела ученика. Откинулась на высокую спинку стула, сплетая пальцы.
  - Ну почему ты все время такой грязный, ученик Калем? Рубашка порвана. Я вижу, можешь не прикрывать дырку локтем.
  - Я постираю, веа-мисери. И зашью.
  Она кивнула сложной прической, схваченной старинными гребнями:
  - Разумеется, постираешь. Наши ученики все должны уметь, а не только получать знания. Если бы не твой талант, ты все время проводил бы на кухне, наказанный за неряшество и проступки. Молчи, пожалуйста. Сейчас мне важно другое.
  Она помолчала, чтоб Калем подождал ее следующих слов. Наблюдала за сменой выражений на широком лице с веснушчатым носом. И спросила резко:
  - Долго вы собираетесь хранить свой секрет? Тот, что в сарае?
  Калем сделал удивленное лицо. Даже рот приоткрыл, показывая крупные зубы с щербинкой между передних. Растопырил ладони, пожимая плечами.
  - Хватит кривляться. Вы бегаете туда поутру, прокрадываетесь вечерами. Ты и миссе Натен. И еще принцесса Неллет. Такая честь для нашей школы, обучать ребенка королевской четы. И вдруг я узнаю, что вы там завели каких-то тварей, таскаете им еду. Разводите грязь.
  - Это не твари, - угрюмо и с вызовом ответил мальчик, - это кошка. С котятами.
  Веа в свою очередь открыла рот, с ошеломлением глядя на Калема. Побарабанила пальцами по гладкому дереву стола.
  - Кошка?
  - Это такой небольшой зверь, - пустился в пояснения Калем, - пушистый. Она очень чистая, зовут Исса, и она умеет ловить мышей. И крыс.
  - Я знаю, что такое кошка! Ты забыл, я имею диплом знатока старины. И в рукописях я встречала. Этих. Этих тварей. Ты хочешь сказать, что у нас в сенном сарае существует живая кошка?
  - С котятами, - подсказал Калем, - я подарил их миссе Натен, и она очень обрадовалась.
  Веа бережно взялась пальцами за виски. Перед глазами плыли, сменяя друг друга, картинки из старых, поблекших от времени рукописей. Злобные демоны с полосатыми спинами, ощеренные пасти, лохматые хвосты. Мертвые птицы в когтистых лапах.
  - Откуда? - вопросила она слабым голосом пространство большого кабинета, - откуда у нас, в нашем благополучном городе возникли древние демоны, которых извели, постой, полтора тысячелетия назад?
  - Вот не знаю. Я ее нашел, уже такую, ну с животом. Совсем помирала, голодная. Я ж не мог ее бросить! И потом, никакая Исса не злобная, она, конечно, ловит мышей, но ей лучше, если я приношу кусок мяса или наливаю молока. Я не беру в кухне, - поспешил мальчик успокоить расстроенную веа, - я из своей еды беру. Она мало ест. Зато умеет мурлыкать. Веа-мисери, ну правда, она очень хорошая. Теплая.
  Мальчик замолчал, взглядывая на директрису исподлобья. Когда она поднимала глаза, он улыбался, стараясь быть очаровательным. Веа Клодэй вздохнула и повернулась к большому окну, за которым мелькали ласточки. К неслуху Калему она питала материнскую привязанность, потому была с ним особенно строга. Когда-то, в свои далекие двадцать лет у мисери Клодэй был муж и маленький сын, а еще рыжие волосы и такая же широкая улыбка. Она прожила замужней дамой пять лет, до того, как однажды ее Коста и любимый, так похожий на мужа рыженький мальчик погибли, разбившись о скалу в лодке во время рыбалки. С ними там был последний подарок матери на день рождения сыну - такая же рыжая ручная белка, нахальная, с пышным хвостом и большими зубами. Больше всего подкосило веа, тогда еще молодую мисерис Кло, что все случилось в день рождения сына. Эта мысль, огромная, черная, заполнила мозг и душу, и ни о чем больше не могла думать Кло. Подарок и день рождения. Она сделала подарок сыну, а неумолимый хэго сделал чудовищный подарок ей самой, лишив сразу мужа, сына и дурацкой пушистой белки. Так, с остановленным лицом и повисшими руками ее привезли в центр наведения покоя, где она подписала бумаги. И заснула, молясь, чтоб утихла боль. А проснулась совсем другим человеком. Конечно, она помнила их. И часто с тихой и светлой радостью перебирала мельчайшие детали прежней жизни. Ведь никакого горя они уже не приносили. Так славно, так покойно и хорошо.
  Вот только через много лет, когда родители привезли в школу пятилетнего Калема, у веа Клодэй заболело сердце и болело несколько дней подряд, утихая и снова сжимаясь. Она не могла понять, почему, ведь сходство мальчика с погибшим когда-то сыном доставило ей лишь удовольствие. Тогда, в первый вечер, сидя в кресле перед экраном фильмографа с бокалом лекарственного питья, веа спокойно взвесила все. И не стала никуда обращаться, решив, эту боль она переживет сама. Со временем боль пошла на убыль. Осталась только радость от присутствия в школе этого самостоятельного парнишки, помолвленного с высокой строгой миссе Натен, и в которого незамедлительно влюбилась маленькая принцесса, как только появилась в школе. Было так, будто ее рыжий Натан вернулся через много-много лет, только волосы стали спокойнее цветом.
  А теперь эти кошки...
  - Так, - веа Клодэй решительно встала, оправляя на боках платье плотного шелка в мелких узорах - белых по серому, - я сама хочу посмотреть. Пойдем, покажешь.
  - Э-э-э, - Калем с испугом смотрел снизу в строгое лицо директрисы с неровным румянцем на впалых щеках, - так, это... Там грязно совсем. Ну и шерсть. Сено всякое.
  Но директриса не слушала, быстро идя по коридору к лестнице.
  
  По пути она прихватила с собой садовника, Калем шумно вздохнул, оглядываясь на двоих взрослых. Не нравилось ему это все. Теперь не будет никакого секрета, и вообще вряд ли веа-мисери позволит, а вдруг велит дяде Санку прийти ночью и выбросить кошку вместе с коробкой и котятами. Попробуй уследи.
  Санк остался у входа, покашливая и с интересом вытягивая шею, чтоб хоть что-то увидеть в тусклом свете прихваченного женщиной фонаря. Особой вины он не чувствовал, в конце-концов, его дело сад и два огромных огорода, да еще баки с пресной водой. И встречать молочника ранними утрами. Школе повезло, вон сколько тут места, но разве усмотришь за всеми укромными закоулками, где могут нашкодить ученики. С яблонь и груш их приходится гонять все лето и половину осени. Но все же она - самый главный тут начальник, уныло размышлял Санк, почесывая губу с жидкими черными усами, если захочет, он и останется виноват...
  - Не бойтесь, - убеждал Калем, протягивая в ладонях котенка, - он не укусит, а еще он теплый. Мягкий такой.
  Веа потрогала пальцем пушистую спинку. Провела по круглой маленькой голове. Отдернула руку, когда котенок запищал, извиваясь.
  - Он вас боится, сам, - поспешно объяснил Калем, - он не хочет плохого. И Исса не хочет.
  - Да уж, я слышу, - веа достала из кармана надушенный платок и тщательно вытерла руки, под низкие угрожающие вопли матери-кошки откуда-то из темного угла.
  Больше ничего не говоря, повернулась и вышла на солнечный свет. Санк вопросительно погремел принесенным замком.
  - Не надо пока, - отрывисто распорядилась директриса, - Калем, отправляйся на урок. Вымой руки, как следует.
  Санк исчез за углом сарая, радуясь, что никто никого не ругает и не призывает к ответу. А Калем, секунду подумав, побежал следом за веа.
  - Веа-мисери! Вы не сказали. Что дальше?
  Обогнав, встал перед ней, не давая пройти.
  - Дальше?
  - Я могу взять Иссу в дом? Они скоро вырастут, им будет плохо в темном сарае.
  Веа Клодэй задохнулась от возмущения. Сжала в руке измятый платок.
  - Тебе мало, что я не велела Санку сходу выбросить их на улицу? Или отправить во врачебный центр, где ликвидируют заразных животных? Тебе не кажется, что ты обязан сказать мне спасибо, за то, что я сначала хочу обдумать...
  - Не кажется!
  - Что?
  В большом доме запел медный рожок, захлопали двери, послышались детские крики и возгласы учителей. Веа схватила мальчика за руку и оттащила подальше, туда, где росла густая стенка подстриженных кустов с мелкими жесткими листьями.
  - Кто еще знает о вашем секрете? Кроме меня и Санка?
  - Нельзя наполовину! Если вы не выбросили их, должны разрешить. Чтоб они хорошо жили!
  - Не шуми. Отвечай. Кто еще знает?
  - Никто! Никто не ходит за сарай. Никто не встает утром. И вечером после захода. Никто, кроме Натен и принцессы, и я еще. Веа-мисери...
  - Калем. Послушай. Я не могу оставить их тут. Я никому не скажу, но завтра Санк отнесет коробку. Так надо! Никто не должен...
  Она запнулась, не зная, как закончить фразу. А Калем напротив упорно смотрел в выцветшие голубые глаза своими - серыми, круглыми, как у взъерошенной птицы.
  - Утром, - сдалась веа Клодэй, - иди на уроки. Утром я позову вас троих. И мы решим, что делать. Понял? И повторяю еще раз, никто не знает, и... в общем, никто не должен узнать, что в сарае находились кошки. Тьфу, какая же нечисть. Орала там, в углу, готова была кинуться, порвать нас! Разве можно!
  А потом Калем сказал ей в спину слова, от которых она остановилась, качнувшись, как от удара.
  - Они же дети ее. Вот если б у вас были дети, вы поняли б.
  Веа медленно повернулась, но перед плотной зеленью уже никого. И шагов не слышно в общем рассеянном шуме и приглушенных стеной детских криках.
  
  ***
  
  Ночью веа открыла глаза, вытирая ладонями мокрые щеки. Хотела сесть в постели, но побоялась, лежала тихо, слушая горестные вопли и чей-то злорадный смех за узким, закрытым ставнем окном. Сердце тяжко стукало и сжималось от нестерпимой боли. Если я сяду, медленно думала веа, если... я... сяду... я проснусь по-настоящему, и тогда с болью придется что-то делать. А дети. И школа. Он сказал, если бы у вас были дети. Маленький дурачок, не понимает, что страшное не всегда на виду. Чаще оно таится в кромешной тьме, ждет там, оскаливая острые зубы. Которые не тупятся от времени, а почему-то становятся острее и острее. Если я сяду, понимала о себе веа-мисери Клодэй, благополучная и уважаемая директор одной из лучших школ города Хенне, столицы острова Ами-Де-Нета, мне придется встать и сделать что-то. Чтоб остановить эту боль.
  Она лежала, не зная, что придет утро, и память исчезнет, вернее, смягчится, окрашивая мысли в светлые легкие тона. Лежала, с ужасом просматривая черный туннель боли, со стенами гладкими, не имеющими боковых выходов. Только вперед, нанизывая дни на ночи, туда, где боль станет совершенно невыносимой.
  Через неплотно сомкнутые ресницы веа видела дрожащий лунный свет, полосками проникающий через планки ставня. А если запрокинуть голову, можно увидеть нижние кисти красивой вассы, что висит в изголовье. Зачем она тут? К чему? Встать и вышвырнуть в окно, разорвав шерстяные и шелковые нитки. Детское баловство, жалкая надежда на ночной покой, избавление от воспоминаний и кошмаров.
  Дети. Сорок девчонок и мальчишек, возрастом от семи до шестнадцати лет, отданные ей родителями, уважаемыми в городе людьми. Да хоть бы и круглые сироты. Веа подумала о них с жаркой яростью, комкая потными руками край одеяла. Если бы не эти крикливые дрянные недоросли, она кинулась бы с балкона, вслед за ненужной вассой. Нашла бы покой. Но кто позаботится о них, ведь там все налажено, все работает, потому что работает она, вот уже больше тридцати лет.
  Нет, решила веа, я не встану. Даже попить воды. Нет. Дотерплю до утра, перемежая злобную память с привычными тоскливыми кошмарами, а завтра в школе подготовлю всю документацию к передаче городскому совету. И тогда, с чистой совестью смогу наконец, обрести покой. Надеюсь, смерть не окажется переходом куда-то, думала веа, задремывая и снова просыпаясь. Не хочу ничего, кроме пустоты и покоя.
  Ей снилась маленькая лодка, Коста ворочал штурвал, Натан смеялся, держа в руках рыжую белку, наклонял голову, отплевываясь от пушистого хвоста. А потом - волна, белый гребень, такой красивый, лодочка сверху, кренясь так, что головы их почти окунаются в шипящую воду. И треск, разрывающий ей сердце. Спящая женщина плакала, снова и снова переживая не виденное в реальности, но показанное услужливым сном, как показывал он ей главное горе жизни вот уже больше тридцати лет, каждую ночь.
  "Не каждую", прошелестел в голове тихий голос, и она открыла глаза, бессмысленно глядя в белый сводчатый потолок, "вспомни, Кло, не каждую".
  Но думать она не могла и заснула снова.
  Утром, прогнав привычную головную боль правильно заваренным чаем, веа сидела на балконе, помешивала ложечкой сладкие сливки в фарфоровой чашечке, и прикидывала, какие дела сегодня необходимо решить в первую очередь. К осени - выпуск старшего класса, нужно пригласить мастериц, чтобы уже сейчас подумали над платьями и костюмами. Ах, да. Течет большой бак, сегодня приедут жестянщики. Санк ими займется. Санк.
  Она нахмурилась, ставя чашку на маленький стол. Нужно подумать, куда выкинуть этих кошек. И еще важное. Если Калем нашел кошку уже с животом, значит, где-то ходит самец. И есть еще кошки? Неужели они расплодятся, как расплодились четыреста лет тому помойные острозубки? В книгах описаны эти страшные времена, когда пришла эпидемия вслед за укусами грязных тварей.
  Правильнее всего отнести их в центр врачебного контроля, решила веа, уже одеваясь. Пусть специалисты решают, как быть. Но вдруг они закроют школу на карантин? Столько хлопот...
  Она уже спускалась по витой лестнице, кивая утренним соседям, и вдруг, на первом этаже, где в светлом проеме дверей виден был передок повозки с черной фигурой водителя, замерла, качнулась, цепляясь потной рукой за чугунный завиток перил.
  Будто реальность взрезали ножом или прорвали когтистой лапой, и оттуда, из дыры, что неумолимо расширялась, упало на изящно причесанную голову - горе. Такое, какое мучило ее ночами, - сильное, пронзительное, неизбывное.
  - Натан, - голос женщины понизился до хриплого шепота, - мальчик мой. Натан. Коста!
  С улицы донесся чей-то веселый голос, мимо повозки прошагал смех, утренний торопливый разговор на ходу, и ребенок крикнул, требуя чего-то от родителей. А еще - птицы, плеск фонтана на небольшой площади. Шелест листвы. Мягкое ворчание двигателя повозки.
  Веа оторвала пальцы от перил. Сглотнула, и сделала неуверенный шаг к свету. Ей показалось или, и правда, память только что рассказала ей не о давнем, не забытом горе, а о тех страданиях, которые - каждую ночь?
  - Нет, - шептала она, выходя и щурясь, кивая водителю, усаживаясь под натянутый светлый полог, - нет-нет, конечно, нет, ну какая ерунда.
  Но когда, после недолгой поездки, улица вильнула, переходя в знакомый окраинный переулок, который кончался красивыми воротами школьного двора, веа нахмурилась, сжимая губы в тонкую линию, прокрашенную помадой. К чему лгать себе. Память сказала правду, ночью к ней приходили кошмары. Страдания. И она знает, чья это вина. Все было, как всегда, кроме одного - в старом сенном сарае завелись демонские отродья. И одного из них она по женской глупости и любопытству почти держала в руках. А в старых рукописях не зря написано, что кошки могут не только убивать птиц и красть еду. Они прыгают в темные миры, и притаскивают оттуда на острых когтях беды и несчастья.
  
  К вечеру того же дня веа Клодэй продолжала думать именно об этом, пытаясь одновременно понять, что же делать дальше. Кошмар и ужас, эти трое сбежали, прихватив с собой картонную коробку с котятами. И кошка исчезла тоже. Веа должна была еще с утра, когда садовник отвел ее в сторону и пересказал, что коробка исчезла, устроить поиски, привлечь городскую полицию, но записка, оставленная на столе в кабинете, позволила ей пока не поднимать шума.
  "Мы вернемся, когда устроим ее, веа-мисери", было написано крупными угловатыми буквами на листке из тетради. И еще "простите нас, не ругайте".
  Калем не написал, о ком шла речь, и веа снова подивилась его не детскому уму. Понял, у нее могут быть неприятности. И что же делать? А вдруг они не вернутся к ночи? Где проведут ее?
  Веа сидела за столом, касаясь пальцами новой вассы, такой странной, хитро и сложно сплетенной. И в самом центре, среди нитяных узоров, привязана брошка в виде цветка. Она-то думала, потеряла любимое украшение, а нет, вот оно - поблескивает бронзовыми лепестками вокруг граненого камушка вишневого цвета.
  Странные дети. Молчаливая Натен, к которой каждую неделю приезжает отец на богатой повозке, и долго сидит с ней в саду на скамье, вежливо отказываясь от гостевого обеда в светлой родительской гостиной. Шумный Калем с хитрыми серыми глазами, на широком лице - такая проницательность, что веа становилось весело и неуютно, когда говорила с мальчиком. И невысокая хрупкая принцесса Неллет, в светло-зеленых глазах которой таяла и никак не уходила постоянная печаль. Трое. Все время вместе. Вот, сплели ей вассу, похоже, в три пары рук, это какую нужно иметь связь друг с другом, чтоб суметь создать гармоничное плетение одновременно на шести ладонях с растопыренными пальцами. Куда могли податься трое десятилеток, что решили убежать из пансиона?
  Веа знала, куда. Если кто из детей и решался сбежать в поисках приключений, то находили их на дорогах, ведущих за мыс, обнимающий Лагуну. Там устроен сказочный заповедник с непроходимыми с виду чащами, с рощами прекрасных деревьев, среди которых бродят таинственные звери, не опасные, но загадочные с виду. И еще - огромный песчаный пляж, лежащий в объятиях длинных мысов. Заповедное место защищено силовыми барьерами, так что вернуть беглецов не составляло труда. Но эти трое. Вдруг они сумеют? До заповедника день пути по пригородным дорогам, не пешего, конечно, но всегда найдется крестьянская повозка, которая увезет подальше от города, а там несколько часов пешком. Если хранители порядка получают сведения о разыскиваемых детях, то их доставляют еще к ужину. Либо они ночуют в участке и утром попадают к сердитой веа, получая свою порцию наставлений и разумное наказание. Нечасто такое, но за тридцать лет службы веа может припомнить пяток побегов.
  Но уже спускаются сумерки, и в этот раз веа никому не сказала об исчезновении детей. Мало того, она соврала учителям, наспех придумав причину, по которой трое отсутствуют на уроках. В курсе оказался только садовник Санк, и без этого веа вполне могла бы обойтись, особенно теперь, когда ясно - если дети не вернутся, она потеряет работу. И понесет наказание сама.
  В двери осторожно постучали. Покашляв, садовник просунул в щель сперва голову, потом протиснулся весь, и встал, закрыв двери плотно. На худом лице с жидкими черными усами по желтоватым щекам стояло сложное выражение - почтительность вперемешку с разочарованием и любопытство.
  - Коробка. Веа-мисери, она там снова стоит. В закуте. Я подумал, вы, вам надо же знать, так?
  - Да... что? - веа чуть не выкрикнула вопрос - "они вернулись?" Но даже Санку она не говорила прямо, что дети исчезли без ее ведома.
  - Хорошо, - сказала с напускной рассеянностью, - я разберусь, Санк. Позови ко мне Калема. Нет, лучше пусть придет миссе Неллет. Поторопи, пока не начался ужин.
  - Ага. Они там, в маленьком саду. У лабиринта.
  Ожидая принцессу, веа встала, быстро прошлась по кабинету, пытаясь справиться с радостью. Явились сами, все трое, судя по словам Санка. Какое счастье, что она не подняла шум. Но серьезно поговорить нужно со всеми тремя. И конечно, завтра же утром эти кошки...
  - Добрый вечер, веа-мисери.
  Неллет стояла там, где до нее топтался Санк. Маленькая ростом, в аккуратном сером платье с белым, изрядно помятым и испачканным передником.
  - Садись, - мягко сказала веа, сама усаживаясь за стол.
  Она хотела очень строго поговорить с принцессой, взывая к ее уму и здравому смыслу, напомнить об ответственности, которую несет школа перед царственными родителями девочки, укорить за то, что она подводит взрослую женщину, которая из-за нее...
  Но выражение глаз Неллет сбивало и путало мысли.
  Она что, жалеет меня, удивилась веа Клодэй, глядя на девочку в кресле для посетителей. Интересно, за что же?
  - Итак, - голос прозвучал холодно, почти враждебно, - вы не сумели пристроить свой зверинец и пусть голова болит у директора, а не у вас. Так решили?
  - Она не будет болеть, - уверенно ответила Неллет, держа руки сложенными на переднике.
  - Что?
  - Голова. И сны. Они больше не будут вас мучить, веа-мисери. Когда вы не едете домой вечером.
  - Подожди. Я не поняла. О каких снах ты говоришь, Неллет? Меня ничто не мучает!
  Но девочка молчала и в светло-зеленых глазах стояла печальная уверенность.
  - Ладно. Об этом мы поговорим позже. Я спросила о кошках. Ведь из-за них вы целый день провели непонятно где. Без моего разрешения! Дай угадаю. Конечно же, вас понесло к заповеднику. Хвала стражам порядка и королевским указам, вход туда закрыт.
  - Нет. Мы были внутри, - Неллет говорила спокойно, но брови нахмурились, и руки перебирали кромку кармана, - мы правда хотели оставить Иссу там. Но там звери. Очень большие. Людей они не трогают, им нельзя. А Исса тоже зверь. Простите, веа. Мы принесли ее обратно.
  - Вас кто-то подвез, - утвердительно вопросила веа, - вы успели обернуться за день, даже на ужин не опоздали.
  - Нет. Я умею. Оказалось так. Веа-мисери, - Неллет сплела пальцы, с мольбой глядя на директрису, - пожалуйста. Пусть Исса останется тут. Когда котята вырастут, я смогу забрать их в другое место, где много кошек, но нужно, чтоб они немножко выросли.
  Веа Клодэй молчала, пытаясь собраться с мыслями. Скоро прогудит рожок на ужин, она еще должна поговорить с Натен и Калемом, а тут сплошные недоумения и вопросы. Неллет сумела пробраться внутрь. Ладно, она принцесса. Сумела стремительно преодолеть немалое расстояние в оба конца. Ну, почти стремительно. И что-то еще. Самое важное. Она сказала, не будет кошмаров (каких еще кошмаров?), если веа будет ночевать тут, а не в городской квартире.
  - Почему? - удивленно спросила она вслух, следуя за мыслями.
  - Так из-за них же, - так же удивленно ответила девочка, - котята. И Исса. Они берегут наши сны. И васса тогда справляется в тыщу раз лучше.
  - Иди, Неллет, - поспешно сказала веа Клодэй, - позови ко мне Натен. И Калем пусть тоже подождет в коридоре.
  
  Глава 18
  
  - Компромисс. Достойный неглупой женщины и маленькой принцессы с друзьями. Вражды не случилось, честь и хвала директору школы Клодэй, потому что она поняла, если силком отберет у ребят кошку с котятами, они и правда, могут снова сбежать. И запомнят о своей школе главное - там их не поняли.
  Но было и другое. Конечно, если бы веа была по-прежнему уверена в демонской природе Иссы, она не разрешила бы ей вырастить котят на территории пансиона. Но принцесса Неллет оказалась права. Когда веа оставалась на ночь в пансионе, где за кабинетом у нее была крошечная уютная спальня, по утрам не болела голова и не приходилось ежедневно встраиваться в каждый новый день. А еще у веа Клодэй изменилась память.
  Неллет подняла глаза на Даэда. И он удивился виноватому выражению на тонком лице.
  - Я вынудила веа вспомнить, что происходило с ней ночами. Не Исса. Я. Исса совершала другое. Мурлыканьем, оплетающим коробку со спящими котятами, она плела сеть уюта, как огромную невидимую вассу, которой хватало на большой фруктовый сад школы и на маленький сад с цветочными клумбами, на просторную площадку для игр, на дом в два этажа, со спальнями и классами. Мне было очень жаль веа Клодэй, которая столько лет каждую ночь переживала свое неизбывное горе. Из-за этой жалости я причинила ей боль. Но она была умной женщиной. И поняв, приняла страдания, позволив им изгладиться и смягчиться. Но это заняло время. И все равно!
  Неллет замолчала, снова переживая то время, когда женщине пришлось свыкнуться с болью, такой же острой, как тридцать лет тому.
  - Все равно! Ты не представишь себе, как мучительно она страдала от того, что случилось так давно! И я... Я в полной мере делила с ней эти страдания. Наяву, а не во снах. Дни шли, и нужно было решать множество обычных проблем, а внутри она, и я вместе с ней, оплакивали смерть любимых, будто та случилась вчера.
  - Ты говорила, она сама захотела пойти в центр, - Даэд заглянул в предыдущий свиток, развернутый на столике, - центр наведения покоя. Значит, она могла отказаться? Все могли отказаться? Нет, я понимаю, что когда горе...
  - Есть еще причина. Когда люди начинают делать что-то все вместе, они увлекают друг друга. Как поток. Сначала туда идут единицы, стремясь именно выжить. Потом те, кто не желает терпеть. А после - идут все, и на отдельных отказников смотрят искоса или с презрительной жалостью. Единицами становятся те, кто не поступает, как все. Как принято.
  Неллет усмехнулась. Протянула рук и, Даэд помог ей сесть, устроил за спиной подушки.
  - Спасибо, Дай. У королевы Ами и короля Денны были замечательные психологи. К чему принуждать, если можно заманить лаской? А главное, некуда торопиться. Зачем насаждать новый порядок силой, если можно просто подождать. Двадцать, и тридцать, и полсотни лет. Люди привыкли к тому, что на каждой улице города, в каждом поселке и на обочинах всех дорог есть врачебные центры, где внимательные сестры выслушают, и отведут в комнату покоя. Привыкли так же, как ты привыкаешь завтракать поутру и укладываться спать к ночи. Молодая мисерис Кло застала время добровольного посещения центров. Директор школы веа Клодэй жила во времена, когда центры стали обязательно-добровольными. И вот еще... Ведь отбрасывание тени дворца тоже произошло не сразу. Я говорила о золотом веке Ами-Де-Нета. Никто не знал, что почти вечная жизнь заведет элиту именно в это болото, и все начиналось с искреннего желания помочь страждущим.
  - А как же предсказатели? - удивился Даэд, - ты рассказывала, что они прозревали жизни на две сотни лет вперед.
  - Каждое прозревание - тяжелейшая и медленная работа. И мелочи будущего тонут в тумане времени. Прозреватель мог сказать точно, что человек жив и не отравлен страданиями, но он не мог предсказать, например, падение с лестницы. Или отравление лесными грибами. Нет, вернее, мог, если это характеризовало личность объекта.
  Она засмеялась озадаченному выражению на лице мужа.
  - Все просто. Если ты любишь ходить в лес, собирать неизвестные грибы и пробовать их, то вероятность смерти от отравления заведомо выше, чем при пожаре. А если ты любишь в постели зажигать палочки, то вряд ли тебя ждет смерть от грибов. Так? Но есть еще океан случайностей. Прозреватели не видели реального будущего, они выстраивали оптимумы - как общие, так и для каждого человека отдельно. И касалось это в основном его физического и психического здоровья. Вернее, учитывалось несметное множество факторов. А когда их много, случается нечто, похожее на зарождение кристаллов в растворе. Происходит что-то более сильное, чем просто выводы из собранных материалов. Иначе все могла бы сделать машина.
  - Да. Я понял.
  - Зато прозреватели предсказали массовую популярность центров покоя. Королевской чете оставалось лишь подождать. А потом мне пришло время возвращаться во дворец, чтобы принять изменение.
  - Подожди! - Даэд поднял перо над бумагой, - а Исса? Ты не рассказала, что с ней. И котята. Чего ты смеешься?
  - Ты даже не знаешь, какого она была цвета. И насколько пушистым были ее живот и лапы. А уже пленен демоном, живущим в закутке сенного сарая. Тебе кто важнее - я или кошка?
  - Теперь смеешься ты, - отпарировал Даэд, довольный, что им обоим весело, - но все равно, расскажи.
  - Иссу забрала к себе веа Клодэй, поселила в маленькой спальне, и мы могли приходить, чтобы поиграть с котятами. Через год выбранный Натен котенок, названный Шонко, стал огромным, атласно-черным котом. Ты видел такого в башне Калема. Все коты Натен с той поры носили имя Шонко и были черны, как ласковая теплая ночь. А когда Исса затосковала, убегая ночами в поисках жениха, я отпустила котов в другой мир, туда, где им не угрожала опасность, где люди почитали кошек, как домашних божеств. И время от времени мы приглашали котят оттуда, чтоб повидаться. Все связано, Дай. И я не знаю, что было вначале, или я смогла уходить в свои и чужие сны, туда, где они становились реальностями, или пестрая кошка с острыми ушами научила меня этому. Так же происходили и другие вещи. Все. Я ведь не могла перемещаться в пространстве, да еще захватив с собой друзей, пока мы втроем не сбежали, надеясь устроить кошку в рощах побережья Лагуны. Но вот, понадобилось, и я смогла. Убери свиток, Дай. Я устала.
  Даэд положил поверх написанного лист промокательной бумаги, прижал, потом аккуратно свернул длинное полотно. Спрятал в шкафчик. И лег рядом с Неллет, вытягивая уставшую спину. Над их головами покачивались эфемерные украшения, подвешенные на тонких нитях. Мерно взмахивали крылышками цветные бабочки, струили хвосты радужные рыбы, сверкали прозрачными плоскостями стрекозы.
  - Твоя болезнь, Нель. Ты могла чувствовать то, что в душе другого, да? С такой же силой. Бедная моя Неллет.
  - Все страдания нашего мира протекали через меня. Прихотливо, без всякого порядка, и ближние, и дальние, как во времени, так и в пространстве. Меня могло ударить наотмашь, а могло гладить, причиняя заунывную боль, подобную ноющему зубу. Если бы они набрасывались одновременно, думаю, я умерла бы. Но кто-то берег меня, заставляя страдать и не позволяя умереть. Может быть, неумолимый хэго, которому надо было использовать меня для появления Башни Неллет. Теперь моя очередь спрашивать.
  Она легонько подула вверх, и полупрозрачная бабочка послушно качнула крылышками, вращаясь на нитке.
  - Скажи, Дай... Ты не раз говорил мне, что я приказываю делать то-то и то-то. Народу Башни. Ты веришь в это?
  - Конечно, - удивленный Даэд приподнялся на локтях, - ты же правишь нашим миром. Твоя воля - непререкаема.
  - Но на уровнях есть судьи. Стражи порядка. Охотники со своим отдельным миром. Зачем им я? В качестве правителя - зачем? Все налажено и все существует.
  - Ну, - Даэд хотел возразить, но вдруг запнулся, пораженный мыслью, - подожди. Ты говоришь, все движется без тебя, так? Значит, если ты исчезнешь, люди продолжат жить, как и жили? Нель, давай уйдем! Мы с тобой жили вместе. Нам было так хорошо. Если ты не повелеваешь порядком тут, мы можем сбежать! Уйти в один из твоих миров, и жить там. Я смогу заботиться о тебе, ты не думай. Даже если... Если ты останешься такой, как здесь. Но, а вдруг там станет все по-новому, а?
  Он замолчал, потому что Неллет качала головой, глядя, как вращаются привязанные к ниткам ненастоящие бабочки и стрекозы.
  - Ты все еще не понимаешь. Я не могу.
  - Почему? Конечно, тут все устроено, чтоб тебе было хорошо, - остывая, он сел, обхватив руками колени, - да, правда, что я болтаю. В других местах нет твоих покоев и слуг. Нет столько еды и большого бассейна. Прости.
  - Не обижайся, Дай.
  - Прости. Я не хотел. Я просто хочу тебя только себе, чтоб лето не кончилось. Наше лето.
  Неллет хотела что-то сказать. Но не сказала. Подняла руку, тронув Даэда за локоть.
  - Вели кенат-пине советника позвать девушек, чтоб накрывали ужин. Отнеси меня в бассейн, Дай. Я буду спать сегодня одна. Утром продолжим.
  Хмурясь, Даэд встал, и не глядя на Неллет, вышел, чтобы переговорить с мальчиком, который терпеливо ждал у самого выхода к шахте. А она снова стала смотреть на медленный танец эфемерных созданий. Бедный мой Даэд, думала печально, такой нетерпеливый, такой быстро и коротко живущий. Но я не могу уйти сама. Башня должна отторгнуть меня. Возненавидеть, быть может, и отказаться. Выплюнуть, как начисто обгрызенную косточку сочного плода. Но когда наступит это время? И доживет ли до него мой возлюбленный. А говорить ему этого нельзя, чтобы не стал совершать поступков. Все должно идти своим чередом.
  
  Ночью Даэду приснился его брат. Вест стоял в дверях маленькой кельи, силуэт с поблескивающими глазами. Руки опущены вдоль тела, и одна отбрасывает тень на стену. Он держит что-то, ватно догадался во сне Даэд, пытаясь повернуться, чтобы прогнать сон, но не стал, вдруг поняв - сон уйдет, и он не поймет чего-то. ...Держит опасный предмет. Острый и длинный. Как копье небесного охотника.
  Тень медленно поднялась, удлиняясь и остря продолговатый наконечник. Даэд напряг мышцы, пытаясь не проснуться, но вовремя встретить опасность. Приподнялся на локтях, не открывая глаз.
  - Любимчик, - прошелестел силуэт, блеснув теперь полоской зубов, - не страшно тебе, спать тут одному, без всякой защиты, а?
  В коридоре послышались шаги. Свет на мгновение обрисовал впалые щеки, длинный, с горбинкой, нос. И фигура исчезла, размылась, как только Даэд раскрыл глаза, рассматривая неплотно прикрытую дверь.
  - Саа? - в щель просунулась лохматая голова, зашуршала жесткая парадная рубашка, - ты спишь, саа Даэд? Страж ночного часа призывает тебя к принцессе, да будут сны ее легки и равновесны. Велел мне передать послание.
  - Спасибо, кен-пин, я иду. Подожди. Принцесса сама позвала меня?
  - Великая Неллет спит.
  Мальчик зашлепал дальше по коридору. А Даэд быстро поднялся, приглаживая волосы и нашаривая сброшенную одежду. Показалось или дверь, правда, была открыта еще до визита мальчишки?
  
  В покоях принцессы стояла ночная тишина. Страж третьего часа после полуночи, ничем не примечательный стройный мужчина, утонувший в парадном плаще так, что лишь стриженая макушка виднелась над высоким воротом, повернулся навстречу, держа в руке перо. Нисима, вспомнил Даэд, элле Нисима, тихий такой, молчаливый.
  Они поклонились друг другу.
  - Кенат-пина принес доски и фишки. Ты начнешь игру сейчас или дождешься пробуждения Неллет от короткого сна летней ночи?
  - Фишки? - Даэд смешался под несколько удивленным взглядом стража, - да, фишки. И доски. Я посижу у постели, готовя их для игры.
  - Хорошо, саа, - элле отвернулся, перечитывая написанное и делая в нем пометки.
  Даэд подошел к мальчику, тот протянул ему стопку картонных листов и мешочек с угловатыми в нем краешками.
  Оставив за спиной колыхание многослойных штор, Даэд сел, укладывая картонки на столик. Ощупывая замшевый мешок, полный фишек, внимательно посмотрел на спящую. Неллет лежала на спине, раскинув тонкие руки. Напряженное лицо меняло выражения, будто по нему пробегали тени, мешаясь со светом. Губы приоткрывались и тогда Даэд совсем стихал, чтоб не мешать кенат-пине уловить шепот. Но слов не было, лицо становилось серьезным, рот смыкался, не сказав ничего. Мерно падали капли водяных часов, отмеряя ночное время. И наконец, Даэд расслабился, отвлекшись, и развязал мешок, запуская в него руку. Вытащив горсть вырезанных из пластикового картона фишек, улыбнулся удивленно. Аккуратно укладывал поверх досок, разглядывая каждую.
  - Узнал? Вспомнил?
  Он положил фишки, радуясь пробуждению Неллет. Кивнул, наклоняясь, чтоб взять ее руку.
  - Узнал? - прошелестел за шторами мальчишеский голос, - вспомнил?
  - Когда же я играл в хэгони-така последний раз? - Даэд не обращал внимания на привычный шепот-эхо за мягкой стеной, - наверное, лет в десять. Я хорошо играл. Простая игра для маленьких детей.
  Неллет кивнула, жестом показывая, что хочет сесть. Откинулась на подушки, которые Даэд поднял повыше. А он снова взял в руки фишки, показывая ей одну за другой.
  - Рыба. Птичка в гнезде. Птичик-отец. А вот охотник. Домашняя змея. Ящерка. Мальчик. Девочка. Мышь. Еще - летучая мышь. Было очень весело. Мы клали на стол самую большую доску. И вертели, закрывая прорези. Кто первым устраивал свои фишки, тот победил.
  - Так просто? - Неллет улыбалась, трогая пальцами кончик локона.
  Даэд покачал головой, вспоминая дальше.
  - Нет. Еще нужно было, чтоб это все - жило. По-настоящему. Нельзя ставить птицу на поле воды. А рыбу на территорию неба. Хотя некоторые фишки почти подходили к вырезам. Надавишь, они встают. Но это неправильная победа. А еще бывали странные доски, где ни одна фишка не вставала верно. Вот там птицы плавали в воде, Башня лежала на боку, облако высовывалось из детской карусели. Мы их называли - поля-сны. Потому что во сне все может быть наоборот.
  Он повертел в руках черную фишку, похожу одновременно на звезду и человечка с растопыренными руками и ногами. Взял другую - белую, где нижняя часть звезды сливала лучи в подобие юбки.
   - Люди. Мальчик. У нас назывался - стрелок. Почему-то. И девочка. Видишь, юбка? Называлась - хозяйка. Самая главная доска была та, где стрелок и хозяйка находили общее место. Смотри.
  Он соединил фишки, вкладывая их боками, так что руки соединились, и фигурки обняли друг друга.
  - Они должны совпасть, а еще встать в вырез, один на обе фишки. Из-за этих досок я и перестал играть в хэгони-така.
  Он рассмеялся.
  - Я рос и мне казалось, это девчачья игра, про любовь. А хотелось стрелять и всякие приключения. Но все время выпадали истории с двойной фишкой. Я узнал, что девочки спорят, кому играть в паре со мной. Чтоб выйти замуж за стрелка и завести хозяйство. Обиделся на дурацкие правила и перестал играть. А ты? Ты играла? И с кем?
  Неллет протянула руку, принимая в ладонь две сомкнутые фигурки. Подняла на Даэда зеленые глаза, опушенные длинными ресницами.
  - Мы придумали ее. Сами. Я и Калем. А еще - Агейя, которая стала моей названой сестрой.
  - Ариска! - вспомнил Даэд, - кот на руках старой женщины. Ты тогда плакала, я подумал, что же было? Расскажешь?
  - Расскажешь? - растаял за шторами шепот кенат-пины.
  Неллет покачала головой, опуская на покрывало руку с фишками. Ладонь раскрылась, фигурки упали, не расцепляя картонных рук.
  - Да, - сказала одними губами, - потом.
  Даэд кивнул, понимая - принцесса не хочет вносить рассказ в свитки ночной стражи. Это только для них, для тайной летописи жизни на Острове.
  В наступившем молчании важно шлепались капли часов, тонко звенела под их ударами пластина. И снаружи, смягченная расстоянием и плотными купами ночных облаков, погромыхивала далекая неопасная гроза, которая пройдет мимо, не затронув Башню.
  - Мы будем играть? - Даэд положил мешочек и снова взял в руки стопку легких досок с ажурными прорезями.
  - Пусть кен-пин скажет девушкам. Мороженое с мятным льдом. Гроза идет стороной, оставляя нам духоту. И пусть принесут напитки.
  
  Неллет не велела отослать кенат-пину и Даэд, забрав принесенный поднос, расставил вазочки и кубки. Сел, разглаживая покрывало между собой и Неллет. Вдруг показалась, что ему снова десять лет, круглый столик, смеющиеся девочки в школьных платьях с платками, повязанными накрест поверх груди. Пальцы лежат на краях доски, фишки вынимаются из мягкого мешка, кто-то победно кричит, показывая - последняя, встала верно. А напротив Даэда - Илена, кусает губу, сжимая в ладони опоздавшую белую фишку. Он не сказал Неллет, что перестал играть, когда они с Иленой однажды выиграли, сцепив Хозяйку со Стрелком на доске, где все было абсолютно и совершенно правильно, как надо. Доска вертелась, принимая в прорези воды - рыб, в нарисованные гнезда - пары птиц, в яркие жилые комнаты - детей с их домашними змеями, а еще - неопасных смешных чудовищ - в облачные небесные дырки. Илена села прямо, блестя круглыми голубыми глазами. Смотрела на Даэда с таким торжеством, что он нахмурился, будто его самого пленили, вдавив головой, плечами, ногами - в правильно вырезанное отверстие. Не пошевелиться.
  - Стрелок и хозяйка, - кричали вокруг, - стре-лок и хо-зяй-ка! Руки-руки-поцелуй! Руки-руки-поцелуй!
  Насчет поцелуя кричали, конечно, девчонки. Даэд тогда бросил на стол пустой мешок из-под своих фишек и встал, краснея. Илена тоже приподнялась навстречу.
  - Не буду, детская совсем игра. Дурацкая.
  И ушел, слыша горящими ушами, как следом кричат уже мальчишки, что струсил, испугался. Девчонку поцеловать.
  Даэд выбросил это из головы. Хватит забавляться детскими играми, рассудил он тогда, стыдно. Пусть девчонки играют в свои поцелуйчики. А он вырос. Но сам для себя понимал, причина в другом. На одно ужасное мгновение он стал твердой картонной фигуркой, пойманной таким же картонным миром, схваченной за ручки, ножки и голову крепко, не пошевелиться. И пусть там все удивительно правильно, и он победил. Но не хотел такой победы.
  
  - Сегодня правила другие. Нас всего двое. Бери своего Стрелка, Дай. И вытащи любую карту. Из середины. Глаза? Да, закроем, как положено, мы не смотрим.
  Она взяла в руку белую фишку. Даэд взял черную. И, закрыв глаза, выдернул из стопки легкую картонку, положил на покрывало гладкой стороной вверх.
  Две руки потянулись друг к другу, держа фигурки. Опустились на доску, пытаясь нащупать прорези и одновременно коснуться краями фишек.
  Сердце Даэд пропустило удар, рука дрогнула, теряя фишку.
  
  ... - нежнее птичьего пуха, мой господин...
  Он важно кивнул, стараясь не смотреть на свои сцепленные на животе руки. Корявые пальцы, унизанные перстнями. Болят по ночам. И лениво рассердился, удобнее устраивая грузное тело в мягком кресле. Рабыня. Пусть красавица, мало ли у него красавиц. Совсем молодая, - и такого добра у него полный женский сад. Но ни одна не заставила вспомнить о возрасте. О том, что когда-то эти пальцы были тонкими и сильными. Молодыми. А брюха, выпестованного десятилетиями пиров и роскошных трапез, не было вовсе. Чем же она другая?
  Веки тяжелели, он отчетливо ощущал, как они наползают на глаза, хоть раскрывай их во всю ширь. И щеки. Наверняка висят, как у старого пса. Да что с ним? Ребенок, которого не было на свете пятнадцать лет тому. Девчонка без мозгов, бутон, бессмысленный еще звереныш. И ему неловко, что она увидит его, своего повелителя. Стариком.
  - Приведите, - голос надтреснуто отозвался внутри головы, такой - чужой и одновременно свой голос, с которым Даэд прожил семь десятков лет, привыкая к его изменению.
  "Голос постарел вместе со мной..."
  - Ее готовят, мой владыка. Новые одежды...
  - Ведите в чем привезли.
  Он расцепил руки и выпрямился, укладывая их на пухлые бархатные подлокотники. А потом увидел ее в проеме распахнутых парадных дверей. В толпе рабынь, что расступались, оставляя девушку в одиночестве.
  Босая. В домотканом покрывале, туго обернутом вокруг груди.
  "Ее я буду любить. Пока не умру. Благо, осталось совсем недолго"
  - Так ты говоришь, что...
  
  Даэд открыл глаза, опуская их на раскрашенное поле доски. Там, среди варварской роскоши колонн и статуй толпились нарисованные люди, смуглые, с гладко забранными под чеканные обручи волосами, кто-то в пышных полосатых одеждах, другие - в крошечных набедренных повязках. И на лестнице, ведущей к богатому трону - две фишки, сцепленные руками, такие чуждые среди изысканного рисунка. Но плотно закрывающие зазоры прорезанного для них отверстия.
  - Это... - Даэд пытался собраться с мыслями, чтоб задать верный вопрос, но было сложно, мысли двоились. Торжествующая печаль грузного старика, облеченного абсолютной властью, не хотела уходить. И он посмотрел на свои руки. Молодые руки с сильными пальцами.
  - Убери. Не бойся, теперь оно в памяти. Теперь я.
  Даэд с трудом вытащил фишки, подал белую Неллет. И послушно закрыл глаза, напрягаясь, чтоб встретить нового двойника.
  Неллет наощупь скользнула рукой над самой поверхностью новой доски. Почти уронила фишку, накрывая ее слабой ладонью.
  ...подалась ближе к зеркалу, внимательно глядя на блестящие губы в перламутровой помаде. Прицелилась и точным движением поправила уголок губ, закрыв карандашик, бросила его в сумочку.
  - Ну? - повернулась, изгибая талию и подмигнув наклеенными ресницами, - думаешь, устоит?
  Девушка у большого окна пожала плечами, кивнула одобрительно, разглядывая подругу. Но сказала вредным насмешливым голосом:
  - Говорят, ему нравятся скромницы. Домашние такие. А еще говорят, он до сих пор обедает только с мамой. Водит ее в рестораны, каждый день.
  - Пф. - Неллет отряхнула шелковую блузку, подумала секунду и расстегнула еще одну пуговку, так чтоб виднелось нежное кружево, - от скромниц отучим, маму приручим. В первый раз, что ли.
  - Оставила бы щенка, дорогая, - посоветовала вторая, идя следом за стуком каблучков к двери, - он только из Академии, рвется работать. А нам с тобой до трансформации несколько месяцев, все равно уйдем.
  - Мешать работать не буду. Но после работы и щенкам нужен отдых, так? Отдых, достойный прекрасного пса лучшей породы. Успею. Посмотришь, милочка, через три дня он будет приносить мне палку, по команде.
  Они рассмеялись, и смех оборвался. За углом стены шагнул навстречу и прошел мимо, кивнув, высокий парень в хорошем костюме, держа в опущенной руке толстый портфель.
  - Кажется, он все слышал. Теперь держись, подруга.
  Неллет не услышала шепота, стояла, глядя перед собой. А внутри продолжала смотреть в только что встреченные глаза. И знала, он тоже, удаляясь по гулкому коридору, смотрит на нее. В нее. В самое сердце.
  
  Глава 19
  
  Игра длилась. Даэд не слышал шепота кенат-пины, который следовал за их негромкими словами, не передающими сути увиденного: они с Неллет просто обменивались короткими фразами, отмечая начало очередного изменения. Вытащить доску, не глядя, что на ней, провести зажатой в пальцах фишкой, опуская ее - почти всегда точно в прорезь. Открыть глаза, убеждаясь, что обе фишки, сцепясь, снова нашли свое место, двойное, в картине очередного мира. Миры снов, думал Даэд, всматриваясь в незнакомые картинки, но иногда узнавая их. Никогда не из реальности, всегда - приснившиеся ему когда-то. Переводя испытующий взгляд на безмятежное, но одновременно слегка напряженное лицо Неллет, убеждался - какие-то из картин снились и ей.
  Их было так много, что через полтора десятка карт Даэд перестал пытаться запомнить. Она сказала - все остается в памяти, напомнил себе. И просто вынимал очередную доску - шероховатую с изнанки, гладкую с расписанной стороны.
  Иногда картины пугали чуждостью. И это было мучительно не тем, что они опасные и чужие, а тем, что сознание раздваивалось. Оранжевый мир, полный хлюпающих звуков, от него к горлу подступала легкая тошнота, но одновременно геометрический объем Даэда гармонично вписывался в плоскости и линии красных оттенков, меняясь вслед за изменением звуковых волн. Чужое - и полностью, естественно свое. Места рождений и проживаемых жизней, в телах или сущностях, их заменяющих. Что общего было в этих бесконечных вариациях, ограниченных лишь количеством убывающих в стопке картонок, а так - именно бесконечных? Этот вопрос Даэд задавал себе после, лежа в узкой постели маленькой комнатки на витке советников и стражей. И сам себе отвечал, почти не сомневаясь - душа. Две наших души, поселяемых или живущих в бесконечных отражениях миров, то практически точных, а то измененных до полной неузнаваемости.
  Стрелок и хозяйка. Мальчик и девочка. Мужчина и женщина, сцепленные картонными ручками в единую двойную фигуру.
  А сейчас, когда игра шла и шла, он задавал себе другой вопрос. Мы все время побеждаем. Фишки находят место, не теряя друг друга. Так чего же мы ищем, перебирая одну за другой картонные доски?
  На одной из них был нарисован прекрасный лес, с поляной, где на фоне серой скалы сверкал радугой водопад, упадая в широкий ручей. В ручье прыгали цветные рыбы. Неллет, касаясь пальцем вставленных в мягкую траву фигурок, подняла на Даэда вопросительный взгляд. И он, помедлив, отрицательно покачал головой. Нет, не здесь. И она кивнула, убирая руку, чтоб он вынул фигурки, готовя их к новому путешествию.
  Вот в чем дело. Мы не просто ищем место, где можем быть одним целым. Их множество - этих мест. Мы ищем мир, где вырезанные фигурки станут реальностью, торжествующе гармоничной. Не просто войдут картонными выступами в прорезанные оконца, а вольются в дыхание мира, становясь с ним одним целым. Много ли таких миров в бесконечном множестве? Конечно, бесконечно много. Но много ли их доступно нам с Неллет?
  Стопка расписных досок истаяла до нескольких штук. Отыгранные валялись на покрывале в беспорядке. Даэд видел - принцесса устала. Дышит неглубоко и прерывисто, скулы пылают нежными пятнами нехорошего румянца. Ей бы поспать. Весна ушла, а летние дни изматывают то сильными грозами, то давящей жарой. Наверное, в обычные годы Неллет ведет более размеренную жизнь, ей не приходится тратить силы на летопись, которую они пишут вместе.
  - Нель, - сказал наконец он, собираясь прервать игру, но она не дала договорить. Покачала головой, упрямо сжав губы. И снова подняла в руке белую фишку.
  Даэд отогнал беспокойство. Краем сознания вспомнил, за кисейными покрывалами, кажется, дважды, нет, больше, сменялись стражи, и негромкий голос кенат-пины отличается от того, что передавал слова первому элле. Ночь убывала. И досок осталось всего лишь три или четыре. Все равно игра скоро закончится, успокоил он себя, укладывая изнанкой вверх очередную легкую картонку, но хорошо бы, не впустую.
  Они подняли руки с фишками. Закрыли глаза. И он снова перевернул доску. Его пальцы скользнули по руке Неллет, Даэд подавил желание придержать ее слабую руку. Касаясь краешка белой фишки своей - черной, повел фигурки вниз, будто держал картонной ручкой такую же ручку спутницы, сопровождая куда-то.
  И ухнул босыми ногами в зябкую воду, сразу по колено. Переступил, щурясь от солнца, подхватил холщовую сумку, которая намокала толстым увесистым донышком. Огляделся, ошеломленный криками, смехом, плеском полураздетых тел и ревом глянцевых лодок, что описывали полукружия за его спиной.
  Сознание снова раздвоилось, одной своей частью пытаясь уберечься от лишнего шума, сверкания, от обманчивого холода воды под палящим полуденным солнцем, мгновенно нагревающим голые плечи, а другой - не обращая внимания на это все, такое привычное.
  Он повесил сумку на горячее плечо и пошел, раздвигая коленями упругую прохладу, не к берегу, набитому громкими людьми, а наискось, туда, где вода темнела под тенью высоких скал, сейчас почти черных от стоящего над ними солнца. У самой границы тени и белого света, калящего песок на полумесяце маленького пляжика, стояла группка парней в цветных шортах, облепивших коричневые ноги. Даэд видел спины, локти, затылки в мокрых вихрах. И почему-то заторопился, удобнее прижимая сумку с чем-то тяжелым.
  Встал в паре метров от спин, прокашлялся коротко, чтоб не сорвался голос, чтоб не подумали - боится. И не сказал ничего, поняв - не знает, что нужно говорить.
  Один из парней оглянулся, толкая локтем другого. Переминаясь, поворачивали к нему ухмылки на почти черных лицах. Расступались. Даэд увидел, кого прятали своими телами. И снова не стал говорить, молча прошел между жарких тел, встал рядом с Неллет, касаясь ее плеча своим. И тут же пригнулся, бросая сумку на песок и уворачиваясь от летящего в лицо кулака.
  - Не трогайте! - зазвенел рядом насмерть перепуганный сердитый голос.
  И его голос кричал одновременно, полный ярости:
  - А ну не трожь!
  Он отступал к скале, тесня девочку спиной и быстро осматривая ухмылки, растянувшие загорелые щеки.
  - А то что? - процедил высокий, с черными блестящими волосами, падающими на одну скулу. Вытянул руку вперед, отдернул и снова кинул кулак, будто камень, снова отдернул, играясь и дразня.
  Другой, поменьше и толстый, захлебываясь, пропел какие-то грязные слова, Даэду некогда было вслушиваться, разбирая их в общем сопении, смехе и выкриках. Не опасен, мелькнуло в голове, и тот тоже. Двое - далеко для удара.
  Он, не размахиваясь, выбросил руку вперед, как лезвие пружинного ножа, какие носили небесные охотники. Рука вернулась обратно так быстро, что движение осталось незамеченным, высокий схватился за скулу, с яростным недоумением глядя на тощего чернявого подростка - себе по плечо.
  - Ах-х, ты! - кинулся навстречу, и согнулся, топчась на рыхлом горячем песке. Обе его руки теперь были заняты - баюкали внезапную боль в животе.
  Четверо загомонили разом и так же разом умолкли, не выходя вперед, держались за спиной пострадавшего. А тот, оскалясь, повернулся к ним, но не сказал ничего, и снова выпрямляясь, уставился на Даэда и Неллет. Даэд быстро усмехнулся, поняв - тот хотел рыкнуть, командуя, но испугался, что приказ не исполнят.
  - Что? Самый нашелся умный тут? - голос шипел, полный угрозы, такой странно настоящей посреди общего веселого блаженства с детским смехом и тарахтением ярких лодочек.
  - Нет, - коротко ответил Даэд, мягко подталкивая девочку еще поближе к скале.
  - Ты, с-сука шклявая, я из тебя мокрое место щас... - пообещал высокий, не двигаясь, впрочем, с места. Но его подданные, стыдясь недавнего страха, придвигались ближе, сжимая кулаки и внимательно следя за движениями врага.
  Теперь они его послушаются, знал Даэд. Кинутся все вместе. А скалы за спиной очень острые. За спинами.
  Но он знал о скалах еще одну вещь.
  - Сумка, - сказал, и все замерли от неожиданно мирного делового тона, - мокрая, испачкается ведь.
  - Чего? - высокий оглянулся на лежащую у кромки прибоя сумку.
  Даэд рванулся вперед, пригибаясь, схватил сумку и повернувшись, сильно толкнул Неллет за стоящий отдельно валун. Держа за локоть, направил на узкую полосу мокрого песка под нависающим козырьком большой скалы. Шел следом быстро, почти бежал, напряженно следя, чтоб она не споткнулась, пробираясь впереди. Выскочил за ней на маленький песчаный пятачок и подтолкнул дальше, в узкую черную расщелину, которая наверху почти смыкалась, оставляя извилистую полоску небесной синевы. А сам, орудуя одной рукой, вцепился в криво брошенную на камни доску, выбеленную солью и солнцем. Поднял, заклинивая ее поперек прохода. Ударил пяткой по нижнему краю, вколачивая в неровные каменные выступы.
  - Осторожно, - предупредил хрипло, идя следом по песку, то черному, то белому от падающих сверху лучей. То сухому, то мокрому, от набегающей снизу воды, - голову опускай, тут пауки живут.
  Неллет послушно пригибала голову, одной рукой убирая с плеча мокрые волосы цвета светлого золота. Узкая спина с легким загаром была перечеркнута цветной лямочкой купальника с неровным бантиком завязки. Даэд отвел глаза от маленькой попы, прикрытой трусиками такого же цвета - белыми, в ярких цветных горохах.
  - Они все равно догонят, - Неллет оглянулась и снова стала смотреть вперед, изгибая фигуру, чтоб не оцарапаться об острые выступы, - пройдут за нами. По одному.
  - Не найдут.
  Даэд свернул к скале, на этот раз первым протиснулся в дыру и подал руку.
  - Осторожно. Не наколись ногами. Пока поймут, куда мы, мы уже наверху будем.
  Неллет за его спиной засмеялась. Они лезли вверх, хватаясь за выступы пальцами. Даэд оглядывался, проверяя, справляется ли. Протягивал руку. Но она отрицательно качала головой, выбирая, где удобнее взяться руками. Бережно ставила на следующий выступ ногу, блестя гладкой коленкой.
  Наверху простиралась плоская степь, полная солнца и ветра. Они выбрались и отойдя от месива скальных верхушек, со вздохом сели на плоскую каменную плиту, похожую на разлитую застывшую овсянку.
  - Горячо, - засмеялась Неллет, ерзая по гладким каменным натекам.
  Даэд перевернул сумку, вытряхивая кучу блестящих черных раковин. Расстелил рядом с собой.
  Неллет уселась, вытягивая ноги, покрытые еле заметным золотистым пушком поверх легкого загара. Он устроился рядом на корточках. Камень и правда, был раскален полуденным солнцем.
  - Они тебя будут искать теперь? Злые, я видела.
  Она задумчиво щипала пальцами короткую сухую траву, роняя сорванные былинки.
  - А ты откуда понял, что я там? Мы ведь на пляже хотели встретиться.
  - По спинам, - коротко ответил Даэд.
  - А, - девочка прикусила длинный стебелек.
  - Тут бухта есть, туда никто не знает, как спуститься. Мы там ракушки сготовим. А завтра. Ты же все равно уезжаешь. Завтра. А я сюда приходить не буду. Они не местные. Не знают, где живу.
  - Хорошо, - Неллет бросила травинку, обнимая согнутые колени, - и плохо. Не хочу уезжать. Почему так? Мы же решили, что нам нужно вместе. Всегда. А получается, завтра все?
  Даэд молчал. Он тоже расстроился. И рассердился на жизнь. Они знакомы всего неделю. Целую неделю уже. Хватило времени, чтобы понять, им всегда нужно быть вместе. Теперь она уедет домой, с мамой. А он останется в поселке, который тут недалеко, восемь километров по берегу. Еще два года в школе. Потом ехать учиться. Она тоже куда-то. Куда-нибудь. Так нужно.
  - Слушай, - он встал на коленки, не обращая внимания на колючие стебли, посмотрел в затененное пасмурное лицо, с тонкими, как золотая проволока, высушенными солью и солнцем, прядками вдоль щек.
  - Давай сбежим вообще? Не в город там, учиться. А совсем сбежим. В другие совсем места.
  Она внимательно посмотрела в прищуренные черные глаза.
  - А родители?
  Даэд покачал головой, прикидывая, как объяснить ей то, что сам не особенно понимал, только чувствовал.
  - Совсем в другие места, - повторил с нажимом, - они не поймут. Не узнают, что мы уходим. Мы будем, ну как сказать-то... Тут будем. И там тоже. Ну, как...
  - Я понимаю. Ты поэтому так дрался сегодня?
  - Что?
  Она тихо засмеялась, вспоминая.
  - Ты же слабее их. И не драчливый. А сегодня я тебя испугалась даже. Такой маугли. Если бы нож у тебя, ты бы их поубивал, наверное.
  - Ага. И шкуры снял, - согласился мрачно довольный Даэд, - ну да. Я был не только тут. В двух местах сразу. Я знаю, ты тоже умеешь, ты мне рассказывала.
  - Я думала, это сон. Сны. Мы не спим сейчас? Эй! - Неллет дернула ногой, спасаясь от пальцев Даэда, щекочущих ее пятку.
  - Видишь, не сон. Я люблю тебя, Нель.
  Она перестала смеяться. Плавно повернулась, становясь, как и он, на коленки, обжигая их о горячую гладкую поверхность странного, наверное, сделанного из потеков древней лавы, камня. Потянулась и взяла его руки, легко обхватывая ладони пальцами.
  - Я люблю тебя, Даэд.
  
  Голоса стали гулкими, снизились, растягивая слова, я... люблю... тебя-а-а... И снова заговорились быстро, уходя в верхние ноты и перебивая друг друга. Даэд. Нель. Неллет. Даэд...
  Они сидели напротив, держа руки на сомкнутых фишках, плотно уложенных в прорезь доски, расписанной летней водой, желтым песком, облаками над макушками серых скал, что выплеснулись в степь, укладываясь по траве каменными потеками. Опуская глаза, посмотрели на две рисованные фигурки. Мальчик и девочка, на коленях, взявшись на руки, смотрят друг на друга. Светлые волосы треплет ветер. Черные волосы торчат вихрами над смуглым лбом.
  - Да, - сказала она.
  И Даэд кивнул, соглашаясь. Улыбнулся, но тут же стал серьезным, она не закончила говорить.
  - Только... Это не сейчас, Дай. Их еще нет. Нас там.
  - Как это? Вот же мы, - он указал пальцем на доску.
  Неллет покачала головой. Приподнимая руки, сплела пальцы в знаке толкования сложного.
  - Их время и наше не совпадает. Не рождены. Мы не сможем попасть туда сейчас.
  - А когда? - Даэд расстроился. Несмотря на почти драку, он уже мысленно обустраивался там, где живет в поселке на побережье, и уходит каждый день встречаться с девочкой, которая приехала с мамой - отдохнуть, накупаться и побыть на солнце.
  Неллет задумалась, шевеля губами и держа сплетенные руки над доской. Устав, медленно откинулась на высокие подушки.
  - Почти шесть десятков лет, Дай. Для меня это недолгое время. Прости. А тебе. Ты...
  - Я стану совсем стариком, - угрюмо отозвался он, - ясно. И совсем-совсем ничего не сделать? Нель, а если вернуться на Остров? Ваши ученые. Или там уже ничего нет? Или - в прошлое. Ты ведь сумела, когда сотворяла Башню? Я не понимаю, как это все было, но...
  Неллет поднесла палец к губам, кивая в сторону колыхания занавесей. Она не хочет говорить об Острове сейчас, понял Даэд, когда их слова кенат-пина передает своему элле.
  - Я устала, - голос был тихим, еле слышным, глаза закрывались, голова клонилась к плечу, рассыпая по вышитой подушке пряди волос, - мне нужно поспать, Дай.
  Он поднялся, собирая доски и мешочки с фишками. Посматривая на дремлющую Неллет, сложил в шкафчик свиток, в котором они сегодня ничего не писали, и туда же положил правильную доску. Надеясь, что все делает верно, закрыл замок. Наклонился, поправляя голову Неллет на подушке, поцеловал осторожно, чтоб не будить. И вышел, отдавая стопку досок в готовно подставленные руки мальчика.
  Прошел мимо утреннего стража, прижимая к груди руку в знаке уважения.
  - Правильно ли сложилась игра, саа Даэд?
  - Все хорошо, элле, да будут сны Неллет легки и бестревожны.
  - Да будут, - согласился тот, нацеливая перо в пустую строку свитка.
  Даэд вышел в ближайшую ажурную арку, и не раздумывая, направился к дальнему краю покоев, где колонны расступались, открывая выход на внешнюю лестницу. Принцесса будет спать, а ему осталась пара часов до начала занятий с элле Немеросом. Но его сон подождет. Нужно медленно пройти по открытой лестнице, встречая рассвет у гладкой стены Башни. Обдумать то, что узнал сегодня, хорошее, полное надежды, и одновременно - такое почти безнадежное. Есть мир, который примет их обоих. И Неллет там совсем здорова, как обычная девчонка шестнадцати лет, с гибким телом и сильными ногами. Со всем, что сулит этот мир, можно справиться, понимал Даэд, это в его силах. Но хватит ли у него сил дождаться соответствия двух миров? И будет ли это хорошо? Юная девочка и почти старик. Ладно, пусть не старик, а просто очень зрелый, проживший на свете семь десятков лет мужчина. Почти старик, печально подсказал ему внутренний голос.
  Он тряхнул головой, прогоняя бессильную злость. И вернулся к другой мысли, которая должна бы стоять вначале. Тоже не принося ему радости. Узнав то, что узнали они сегодня, он должен смириться с тем, что даже эта возможность отодвинута во времени. Жить дальше, считая дни и года. Вести размеренную целомудренную жизнь ученого советника, без права завести семью (да он и не хотел ее), довольствуясь приходящими женщинами-подругами. Учить мальчиков, избранных в кенат-пины. Вести занятия в классах, подсчитывая успехи молодых, что стремятся в покои принцессы. И все это время видеть, нет, даже не видеть Неллет, а только один час в сутки проводить в опочивальне, сторожа ее сон и слушая бормотание кенат-пины. Может быть, судьба будет добра к нему, и Неллет несколько раз в году проснется не в срок. Но неурочные пробуждения, зимние или осенние, сулят Башне невзгоды и разрушительные изменения. Да, он имеет право войти в опочивальню, если пробуждение случится в его час. Но узнает ли его принцесса, если все силы ее уйдут на сопротивление кошмарам?
  Ступени ложились под мерные шаги, сбоку светило раннее солнце, выползая из облачной дымки, бросало на комковатую поверхность утренние тающие тени, длинные и косые. Порывами налетал ветерок, такой ласковый, и не скажешь, что к полудню он превратится в обещанную предсказателями грозу с ураганом и молниями, хорошо, промчится мимо, почти не коснувшись Башни.
  Даэд вспомнил, как встречали на жилых уровнях предсказанные грозы и шторма. Без суеты делали то, что должно, закрепляли предметы, уводили детей в центральные убежища, подальше от внешних краев, проверяли прочность страховочных сеток. Нормальная обыденная жизнь. И как же отличались от этого дни внезапных катастроф - отражений кошмаров Неллет, спящей в своей ажурной спальне. Никто не мог предсказать их. Жизнь Неллет во сне не поддавалась толкованиям, лишь слабые отголоски ее долетали, оставаясь в записанных стражами обрывочных словах, произнесенных во сне. А еще - записи снов, рассказанных самой принцессой. Но даже подробнейшее описание кошмаров (тут Даэд остановился, впервые мучаясь пониманием, как же трудно должно быть ей - переживать ужас, рассказывая о нем) не выстраивалось в цельную картину, способную помочь предсказателям.
  
  В покоях принцессы страж первого утреннего часа свернул свой пергамент, обвивая его кожаным шнуром. И отступил, давая кенат-пине собрать письменные принадлежности в его личную коробку - лакированный ящичек из драгоценной древесины. Мальчик проворно выполнил привычные действия, укладывая перья и пузырек с чернилами. Кивнул другому, который ждал рядом, нетерпеливо оглядываясь на колыхание занавесей. И пошел следом за своим наставником к шахте подъемника.
  На уровне стражей шел за мерной спиной в богатом плаще, держа у живота коробку. И зайдя следом за элле в его комнаты, уложил ящичек на рабочий стол. Поклонился, ожидая приказаний. Но элле молча махнул рукой, расстегивая витую булавку воротника.
  Мальчик поклонился и молча вышел. Маленький, со светлыми, коротко стрижеными волосами, он быстро шел по коридору, но миновав поворот, почти остановился. Покусал пухлую губу, морща лоб и гримасничая от раздумий. Он мог уйти в общую столовую, где перед отдыхом собирались все кенат-пины, выпить горячего фруктового чая и сыграть в стрелков-охотников. Еще там вкусные пироги и сладкие пирожные, хотя есть ему не хотелось, но - вкусные. А мог сразу уйти в свою комнатку, где кроме него жили еще два кенат-пины, с которыми он почти не встречался. У всех троих было разное время трудов и когда он возвращался спать, другие отсутствовали, учась или неся свою вахту в покоях принцессы.
  Обе возможности были верными. Правильными. Но кенат-пина медлил. И решив что-то, побежал к самой дальней шахте, оглянувшись, убедился, что в коридоре пусто. Прыгнул, замирая сердцем от того, что снова выбрал для себя неправильный путь. Не разрешенный.
  Там, куда его принесла пустота шахты, можно было не бояться чужих глаз. Это была заброшенная прослойка технического уровня самого нижнего витка Башни. Но мальчику все равно было страшно. Тут, мигая светом, жужжали умирающие бледные лампы. Иногда через световые линии на стене быстро пролетала серая тень, маленькая и злая, с острыми крыльями. А если подойти совсем близко, знал мальчик, и отогнуть пластину старой обшивки, можно увидеть черных насекомых с блестящими спинами, которые копошились в темной тесноте, налезая друг на друга. Но лучше не трогать их, вдруг кусаются.
  Мальчик шел быстро, иногда оглядываясь, уверенно выбирая направление в путанице узких коридорчиков и сумрачных развилок. Взбегал по нескольким ступеням, спускался по длинным пологим пандусам, стараясь не шлепать мягкими сапожками. Почти зажмурясь, проскочил большой зал, полный высоких граненых колонн, в тени за которыми что-то мерно гудело. И нырнул в маленькую дверцу, сразу прикрыл ее за собой, оказываясь в полной темноте. Вспотевшей рукой зашарил по стенке, ища невидимый рычажок, включающий лампу на потолке.
  - Не надо, - голос из темноты не испугал его, а наоборот, совсем успокоил.
  Мальчик опустил руку, всматриваясь в темноту. Перед глазами плыли бледные тени коридорных светильников.
  - Ты пришел!
  - Я не обманываю мужчин, - у стены засветился крошечный огонек, рисуя над собой жесткий подбородок, впалые скулы и темные от теней глаза.
  Мальчик гордо выпрямился. Он - мужчина!
  Собеседник повел огнем, указывая на ящики у стены.
  - Садись, Сэней, расскажи, как твои дела.
  Мальчик подошел и послушно сел, поднимая лицо к маленькому пламени.
  - Что улыбаешься?
  - Элле. Элле Крейт никогда не зовет меня по имени. А ты зовешь.
  - Он плохой человек, Сэней. Разве будет хороший человек обижать главного своего помощника?
  - Он не обижает меня, - нерешительно вступился за учителя Сэней, ерзая, чтоб сесть поудобнее.
  - Обижает, - убежденно возразил собеседник, - невниманием. Ты умный парень, Сэн, ты должен это понять. Они забрали тебя из семьи, не дали учиться в классах с другими ребятами, теперь ты совсем один. И твой элле не зовет тебя именем, которое дала тебе мать! У настоящих мужчин это кровная обида. Оскорбление.
  Он замолчал, хмуря светлые брови и щелкая зажигалкой, заставляя пламя исчезать и появляться снова.
  Сэней подумал, о том, что мать его пропала давным-давно, и ему совсем несладко жилось в большой новой семье отца, а еще о том, что на витке стражей он не один, просто ему неохота дружить с такими же мальчишками, слушать их болтовню. Но его друг так складно говорил о настоящих мужчинах. И сам был такой - храбрый и мужественный. Поэтому мальчик вздохнул. И кивнул, подтверждая слова друга.
  - Ничего, - сказал тот, ставя зажигалку на ящик, - зато у тебя есть я. Я всегда помогу, потому что мужская дружба для меня важнее всего на свете. Вот, держи.
  Сэней принял в ладони разваленный сверточек с неровными кусками. Поднеся к лицу, понюхал, стараясь не морщиться.
  - Это мясо агонза. Свежее, с последней охоты. Я сам жарил его на живом огне вместе с охотниками. И принес тебе, чтоб ты ел пищу настоящих мужчин! Попробуй, это вкусно.
  Сэней послушно отправил в рот жилистый кусочек, обугленный с одного края. После этих слов он съел бы и кусок резины, но мясо и правда, было вкусным, сочным, с сильным ароматом дыма, который смягчал непривычный звериный запах.
  Он ел, а собеседник рассказывал об охоте, о шутках небесных охотников, о прекрасных девах, что ждут их на охотничьих пирсах, уходящих в небесную пустоту.
  - Настанет день, - провозгласил мужчина, - ты подрастешь, и я возьму тебя туда. Как лучшего моего друга. Будем охотиться вместе. И про нас сложат легенду. Сэней и Вест - два великих охотника. Хочешь?
  - Да! - мальчик с трудом проглотил не разжеванный кусок, вытер губы рукавом, повторил с восторгом, - да! Сэней и Вест!
  Вест подвинул сумку, стоящую у ног, порылся в ней. Вытащил потертую фляжку с тускло блеснувшим колпачком.
  - Держи. Это гранна небесных охотников. Настоящая.
  Сэней хлебнул и закашлялся под смех товарища. Тот отобрал фляжку и хлебнул сам, вытер губы запястьем.
  - Ну, а как твои дела, брат Сэней? Что интересного в покоях спящей Неллет? Приходил ли ее весенний муж? Если приходил, можешь и не рассказывать, такая скука.
  - Нет! Было не скучно, потому что саа Даэд и великая Неллет играли. Никогда раньше не было, во время моего часа. А сегодня играли, когда мы пришли и закончили, когда завершался наш час. Я складывал доски.
  - Хм. Интересная игра?
  Сэней пожал плечами. Ему очень хотелось рассказать что-то достойное его взрослого мужественного друга. Но мальчик был честным и послушным правилам стражи принцессы, иначе машина не выбрала бы его в кенат-пины.
  - Не очень, - признался он, - детская игра, в Стрелка и Хозяйку. Там, где...
  - Я знаю. Сам играл когда-то. Неужто принцессе и ее мужу нечем заняться в часы летних пробуждений? Если они забавляются детскими играми.
  - Они очень серьезно играли. Перебрали три десятка досок, великая Неллет совсем устала. А потом нашли. Саа Даэд так сказал, нашли, и еще сказал - да! Но принцесса говорила о времени. И тогда он сказал, чтоб она попросила ученых. На Острове, где сотворяла Башню.
  - Прямо так и сказал? - рассеянно удивился Вест, вытягивая худые ноги и откидываясь спиной на теплую вибрирующую стенку.
  - Я не могу говорить тебе точные слова, прости, Вест. Это слышит лишь мой элле. Но я могу...
  - Не бойся. Конечно, ты можешь просто пересказать мне, о чем говорили.
  - Я не боюсь, - уточнил Сэней, у которого немного кружилась голова.
  Вест кивнул. Поднял палец.
  - Ты не говоришь мне, что они говорили. Но ты говоришь - о чем. Видишь, какая разница. Тебе запрещено "что", но не запрещено "о чем". Ты очень умный парень, Сэней. И я очень тебя уважаю. За то, что не нарушаешь правил стражи. Другой бы расхвастался. Нет таким доверия. А ты не такой. Неважно, в общем, о чем они там болтали.
  - Да, - сказал польщенный Сэней, качнувшись на ящике, - я честный, да. И не говорю "что". А говорили они об Острове. Которого уже, может быть, нет. И саа Даэд говорил о том, что великая Неллет может вернуться в прошлое, чтоб попросить ученых Острова. Помочь им. Это не так интересно, как игра в доски. Они долго играли. И все время выигрывали, каждый раз.
  - Точно, - согласился Вест, снова смачивая губы гранной из фляжки, - удивительно, все время выигрывали! На то она и великая принцесса. И все?
  Сэней кивнул, протягивая руку, но Вест рассмеялся, отводя свою.
  - Хватит, друг. А то твой элле унюхает и запрет тебя на все часы, кроме часа в покоях Неллет. А я буду скучать по нашим разговорам. Мне уже пора, Сэней. Меня ждет большая охота.
  Он встал, возвышаясь над мальчиком худым жилистым телом, подхватил сумку, пряча в нее флягу.
  - Охота... Ты будешь охотиться с великим Янне-Валга?
  - Мы с ним друзья, - Вест кивнул, - лучшие. Что принести тебе в подарок от Яннеки-охотника? Коготь агонза? Или перо ксиита? А может рыбу из грозовой тучи?
  Сэней счастливо засмеялся, с обожанием глядя снизу на белую, будто припорошенную инеем голову Веста.
  - Что хочешь принеси. Я буду рад, потому что это от тебя подарок. И от великого Янне.
  - Беги. А то элле кинется искать своего кенат-пину. Приходи завтра, сразу после своего часа. Если охота будет удачной, я принесу тебе трофей.
  Он шагнул к двери, погасил зажигалку. Перекрывая светлый проем, вышел. Счастливый Сэней посидел еще, слушая, как затихают шаги. И тоже вышел, направляясь в другую сторону.
  
  Глава 20
  
  Увиденное в игре не давало Даэду спать. Он ворочался, вспоминая прозрачную воду, летний шум, горячее солнце, обжигающее голые плечи. Ловил в памяти обрывки разговоров, соединяя картинки игры с тем путешествием, в которое отправил его Янне-Валга. Теперь он был уверен - это один и тот же мир, и он в нем - настоящий. А теперь оказалось, что и Неллет там настоящая тоже. Мысли плелись, ветвились, нащупывая направление, и он садился в постели, упираясь руками в жесткий край узкой кровати и напряженно глядя перед собой. Слишком много путей, куда можно думать. Как выбрать верный? Путь знаний, которые у него столь обрывочны и неполны, что в сердце приходило отчаяние. Или же путь веры, на котором все узнанное нужно отбросить и просто идти, делая шаг за шагом, стремиться к главной цели.
  Оба пути казались ему ложными, вернее, неодолимыми. Может ли он надеяться получить столько знаний, чтоб обогнать ученых Острова, умеющих путешествовать между мирами (и возвращаться, уточнил для себя), предсказывать будущее, изменяться, превращаясь в существ, органичных для чужих миров? Вряд ли. И времени на попытки уйдет безнадежно много. А путь отчаянной веры казался ему сходным с капризом ребенка, который падает навзничь, колотя руками и ногами, с воплем "хочу" не заботясь о том, как именно исполнится желание. Может ли он так вести себя с Неллет, требуя для себя счастья, не думая о последствиях, которые обрушит на нее?
  За стенами его жилища расцветал день, слышались в коридоре негромкие шаги и голоса, и он знал, на площадках, окружающих жилую сердцевину, царит яркое летнее солнце, в небесной пустоте облака круглят мощные спины, громоздясь вокруг Башни. Ему нужно поспать, чтоб прийти к Неллет со свежей головой. Но сон не приходил, испуганный отчаянным желанием Даэда до возвращения в покои принцессы решить хоть что-то. Но время шло и ничего не решалось. Он вставал, ходил по небольшой комнате, делая несколько шагов по диагонали, пил воду из чеканного кувшинчика. Снова валился на постель, ногами взбивая смятые простыни. И, промучившись несколько часов, вдруг захотел оказаться у небесных охотников. Конечно, Янне и сам измучен своей безнадежной страстью к придуманной им самим Неллет, но все равно он так бесшабашен, и жизнь на витке такая простая. Сон, вкусная еда, риск на охоте, веселье от того, что остался в живых. Нет времени думать о невозможном. Или бояться совершить ошибку, приближая возможное, но такое далекое.
  "Нужно попросить Неллет, чтоб отпустила меня туда снова..."
  Желание шло вразрез со всеми мучительными размышлениями, и удивленный тем, что побег к охотникам кажется ему самым верным решением сейчас, Даэд улегся и через минуту спал, закинув руки за голову.
  
  А в следующую встречу с Неллет ему не пришлось обсуждать то, что его занимало больше всего.
  - Отошли кенат-пину, - сказала она, сидя в постели с руками, уложенными поверх покрывала, - нам с тобой нужно многое успеть.
  Когда он вернулся, Неллет молча ждала, следя взглядом, как вытаскивает свиток с летописью. И кивнув, сказала, сидя по-прежнему неподвижно:
  - Пиши. История Агейи, девочки, что стала моей названной сестрой.
  Даэд поднял голову от свитка, держа перо на весу. Принцесса спокойно встретила вопросительный, полный недоумения взгляд.
  - После того, что мы узнали. Нель! К чему писать какие-то, что-то... То, что совсем сейчас неважно!
  - Если бы я не устроила игру, ты жил бы дальше, в неведении.
  - Но игра была!
  - И считал бы то, что делаешь, важным, - будто не услышав, закончила она. Повторила снова:
  - История Агейи. Записал?
  
  Буквы послушно сплетали кончики, становясь словами, выбрасывали вверх и вниз острые завитки. Даэд, записывал, стараясь не вникать в смысл, чтоб не ошибиться в словах, но картинки сами вставали перед глазами, повинуясь негромкому голосу Неллет, которая говорила, глядя куда-то за его плечо.
  
  ***
  
  Книга исхода
  
  - Нель? Ты спишь?
  Неллет приоткрыла глаза. Села, натягивая до плеч тонкое одеяло.
  - Уже нет, - ответила сердитым шепотом, - ты что тут? Тебя накажут!
  Калем выпрямился, маня ее рукой. Неслышно прошел между кроватей со спящими девочками и протиснулся в приоткрытую дверь.
  Неллет быстро надела платье, путая в воротнике волосы, сунула ноги в шлепки и крадучись, вышла следом, мимо дремлющей в кресле наставницы.
  Мальчик ждал ее за углом дома, трогая пальцем мокрые верхушки сорной травы. Вытер влажную руку о штанину. Кивнул, направляясь в сторону дальнего сада - большого.
  Неллет молча пошла рядом, стараясь не намочить платье утренней росой.
  Солнце еще не встало, но утренние сумерки светлели на глазах, показывая тяжелые от росы листья на невысоких плодовых деревьях. На ходу поднимая руку, Неллет трогала круглые яблоки с желтыми боками, стряхивала мелкие капли, так же, как Калем, вытирала пальцы о край одежды.
  - Куда мы?..
  - Увидишь.
  Они довольно долго шли по центральной дорожке, потом Калем свернул на боковую тропу, и та, петляя, вывела их в запущенный уголок, к самой стене, сложенной из дикого камня и увитой плетями лесного винограда. Неллет удивленно посматривала то на спутника, то вперед, где толстая стена, вывалив из себя ряд камней, образовала глубокую нишу, скрытую изогнутыми ветвями с зубчатыми листьями.
  Это было одно из их тайных мест. Сюда никто не заглядывал, ряды яблонь, груш и персиков заканчивались раньше, а тут буйно росла заброшенная смородина, дающая мелкие кислые плоды. Да еще колючий крыжовник. Зачем Калем привел ее сюда, одну, без Натен, да еще совсем ранним утром? Может, он хочет ей что-то сказать?
  От предположения у Неллет загорелись щеки. Она нахмурилась, боясь, мальчик увидит, как они покраснели. Но Калем не стал подходить к тайной пещерке. Встал снаружи, серьезно глядя на девочку.
  - Видишь, да?
  Удивленная, она молча кивнула. За стеной слышался редкий шум ранних повозок, процокали лошадиные копыта и снова стало тихо. Только птицы, распеваясь, цвинькали все громче.
  Калем шагнул в сторону, раздвинул кусты смородины.
  - А теперь сюда посмотри.
  В густых кустах на паре камней лежала блестящая от росы дощечка, как маленькая скамейка для одного человека. Так надежно спрятанная в зелени, что, если бы Калем не отодвинул ветки, Неллет никогда не догадалась бы о ней. Она стояла, молча глядя на мокрое выбеленное дерево. Пара оберток от конфет, какие давали во время вечернего чая, валялись на вытоптанном пятачке травы. Внутри Неллет поднималась щекотка тревоги. Кто сидел тут и когда? Они так часто приходили в нишу, забирались под ветки винограда и болтали, уверенные, что их секретов никто не узнает. Тропинку изнутри было хорошо видно, а вдоль стены к нише не подобраться. Но если кто-то сидел тут, затаясь, то слышал каждое их слово...
  - Сегодня придем и поймаем, - Калем говорил шепотом, но с нажимом, выделяя каждое слово, - не знаю, кто шпионит, но будет ему паршиво. Поняла? Скажешь Натен, чтоб никто не услышал. Но пусть видят, что ты с ней шепчешься.
  Неллет кивнула.
  - В спальне скажешь, когда вы там девчонки одни. А еще за обедом, когда все соберутся в столовой. Встретимся тут сразу после вечернего чая, на закате.
  Неллет кивнула опять. Правильно, вдруг это девочка из другого класса, или кто из мальчишек. Внутри было нехорошо, печально и противно, будто кто-то залез в карман и тайком вытащил что-то совсем ее личное. Украл. Чужак приходит сюда и ворует их секреты. И пусть они совсем не вредные и не опасные, но это их личные секреты.
  - Ты чего? - Калем удивленно смотрел, как щеки девочки покрываются краской, - вспомнила что-то, да?
  - Ничего, - Неллет прошла мимо него и направилась обратно, уже не обращая внимания на мокрые ветки, которые шоркали по плечам и цеплялись за волосы. Еще не хватало рассказывать, что они с Натен сидели тут и вдвоем. Делясь секретиками, о которых мальчишкам знать не полагается.
  В спальне никто не заметил, как Неллет вернулась, только наставница повернула голову, кивнула в ответ на кивок девочки. И снова задремала, держа на коленях руки с вязанием.
  Неллет быстро разделась и снова легла. Ей очень хотелось внимательно осмотреть спящих, но в комнате стоял сумрак, не увидишь ничего, кроме неясных голов на подушках. И она стала смотреть в потолок, припоминая, было ли говорено ими что-то действительно серьезное, или просто болтали. Но перебирать воспоминания, зная, каждая их встреча, возможно, известна тайному шпиону, было так неприятно, что Неллет сердито прогнала мысли прочь. И стала слушать, как за приоткрытым окном в птичий хор вступают все новые голоса.
  
  После подъема, как и попросил Калем, она поговорила с Натен, изо всех сил стараясь не оглядываться на зевающих и смеющихся девочек, которые заправляли постели. Натен, держа в руках подушку, выслушала серьезно, тоже не глядя по сторонам. Кивнула. И аккуратно уложив подушку, взяла зубную щетку, повесила на локоть полотенце.
  После завтрака в большой столовой они отошли к окну, сблизили головы, шепчась. И так же поступили перед обедом.
  На занятиях Неллет писала, невнимательно слушая учителей, и пыталась разобраться, верно ли они поступают. На душе было муторно. С одной стороны, конечно, нужно поймать шпиона, Калем прав. С другой, тяжело представлять, что придется задавать вопросы, устраивать разбирательства. Но, скользя взглядом по черным, рыжим и светлым макушкам, по худеньким и пухлым детским лицам, поняла - некуда деваться. Лучше знать, чем смотреть с подозрением на всех подряд.
  
  Вечер выдался тихий, как в сказке. В саду сверчки нежно пели свою колыбельную. Девочки пришли раньше, сели в нише на каменные выступы, забросанные мягкой сухой травой. И, перебрасываясь незначащими словами, стали ждать Калема.
  Он появился, насвистывая и держа руки в карманах широких штанов. Встал вполоборота, не протискиваясь внутрь ниши. Сказал страшным, утрированно секретным и очень громким шепотом:
  - А я сегодня такое узнал, упадете! Рассказать?
  - Еще бы! - Натен поднялась, подходя ближе и подставляя ухо.
  Калем шагнул к ней, будто бы собираясь поведать секрет. И вдруг, резко повернувшись, метнулся к смородине, почти упал, расталкивая густые ветки. В кустах ойкнуло, пискнуло, зашебуршало ветками, раскачивая их. Девочки подошли ближе, глядя, как Калем исчезает в зарослях, пыхтя и ругаясь.
  Через минуту он показался снова, пятясь, выбрался на вечерний свет, крепко держа за шиворот худую маленькую девчонку с перекошенным в злой гримаске лицом.
  - Пус-сти, лошак облезлый!
  - Ага, - он тряхнул жертву, поворачивая лицом к свету. И вскрикнул, тряся свободной рукой:
  - Кусается!
  - Червячка! - ахнула Натен, подскакивая и хватая девочку за согнутые локти, - ты, как тебя там? Агеша?
  - Пусти! - снова крикнула пойманная, стараясь наступить Натен на ногу. Билась, как ободранная птица, мотая чернявой головой с двумя тонкими длинными косичками, таким же жалкими, как и великоватое серое платье, из ворота которого торчала тощая шея.
  - Агейя, - мрачно поправил Калем, суя в рот укушенный палец, - вот, сыч ее заклюй, до крови прокусила.
  - Сам ты сыч, - огрызнулась Агейя, тяжело дыша и с ненавистью глядя на обидчика.
  Она уже не рвалась, Натен крепко держала ее своими железными руками, прижимая спиной к животу.
  - Заткнись, - посоветовала в темную макушку с нещадным пробором, - а то сверну голову, как дядя Санк курице. Ну? Успокоилась?
  - Он пусть заткнется! Тьфу на его башку.
  - Помолчи, - сказала Неллет, морщась, - ты чего злая такая? Зачем подслушивала нас? Скажи, что не будешь больше, и Натен тебя отпустит.
  - Ага, - язвительно отозвалась Натен, - отпущу. Не помнишь, как ее наказывали, когда отбирала у малышни монетки? А еще воровала персики и продала их молочнику! Мои персики, между прочим, я их растила на осенний бал, а эта насекомая три моих дерева ободрала, с ветками прямо.
  - Она мальчишкам карточки продавала из сигарных коробок, - поддержал ее Калем, - такая проныра, все денежки себе копит, жадина. И ворюга. Теперь к нам прилипла. Тебе что, наставница платит монетки, чтоб ты доносила на всех?
  - Вовсе нет! - у Агейи скривился тонкий рот, по щекам потекли слезы.
  - Ерунда какая, - Натен тряхнула ее, спихивая со своих ботинок, - слезь с ноги, больно. Я говорю, ерунда выходит. Она же, как псина бродячая, будем на нее кричать, будет кусаться. Агейя, я тебя отпущу и поговорим. Хорошо?
  - Приедет когда моя мама, - с угрозой пообещала девочка, - она всех вас засадит в тюрьму. Повелит и вас высекут розгами.
  - Ах-ах, - Натен насмешливо покачала головой, - и кто же у нас такая мама-повелителька?
  - Волшебница! А еще - морская царевна лагуны! А еще - королева степных кобылиц!
  Калем согнулся, упираясь руками в колени и кашляя от смеха. Неллет тоже рассмеялась, представив себе копию Агейи с тощими шнурками черных косичек - на злой и быстрой степной кобыле, в короне и с луком в руках.
  - Нет у тебя мамы, Червячка, и прекрати ругать моих друзей! - Натен кажется, рассердилась всерьез, снова тряхнула девочку.
  - Нати, правда, отпусти ее, - вступилась Неллет, - ты верно сказала, ерунда, а не разговор. Агейя, давай просто поговорим, а?
  Девочка угрюмо кивнула. Потом со злобой в черных глазах посмотрела на Калема:
  - Он пусть уйдет. А то палец совсем откушу.
  - Еще чего! - Калем шагнул ближе, демонстративно суя руки в карманы.
  - Калем, - попросила Неллет, - ну, пожалуйста. Подожди там, на тропинке. Вдруг кто услышит.
  Мальчик фыркнул, но послушался. Отошел, встал спиной к ним под крайним деревцем, ковыряя ногтем кору. Издалека, со двора в сад доносились крики - воспитанники догуливали свой последний перед сном час на свежем воздухе.
  Натен отпустила локти пленницы, но подумав, крепко взяла ту за платье на спине, серая ткань натянулась, перекашивая сбитый передник. Агейя прижала одну руку, тощую, как птичья лапка, к карману на животе. Исподлобья глянула в серьезное лицо Неллет.
  - Слушай, - сказала та, - ну правда, это нехорошо, что ты прячешься. Ты сама или тебя кто послал? Может быть, веа Клодэй попросила?
  - Вот еще...
  - А чего же ты хочешь? - Неллет развела руками, не зная, как дальше быть.
  - Еще раз увидим, - с угрозой пообещала Натен за плечом девочки.
  Но та ее перебила.
  - С вами хочу. Чтоб тоже - друзья и всякие секреты.
  Они помолчали все трое. Агейя опустила лицо, разглядывая свои нечищенные ботинки. Неллет внимательно смотрела на нее, а Натен скривилась с возмущением и подвела глаза горе, показывая - ее нам еще не хватало.
  - Понимаешь... - Неллет на секунду задумалась, не зная, получится ли объяснить, - мы друзья сами по себе. Потому что мы... мы любим друг друга. С первого дня. Это ведь нельзя нарочно сделать, это должно само. А тебя мы не знаем совсем. Ну, то что знаем, оно не сильно хорошее. Как же мы станем дружить, если в сердце этого нет?
  Агейя подумала, быстро вытирая мокрые от недавних слез щеки. Неллет с надеждой смотрела на худое бледненькое личико с темными глазами. Снова спросила:
  - Понимаешь, да?
  - Ага. Только я все расскажу наставнице. Если не возьмете меня дружить.
  - О-о-о! - Натен покачала головой и сокрушенно цокнула языком.
  - Ничего ты не поняла, - Неллет сердито махнула рукой, - ну и ладно, рассказывай. Все знают, что мы дружим. Нашла секреты.
  - Про новые вассы расскажу, - хрипло посулила девочка, - которые вы стали сами плести, без позволения. А еще - про тварей в комнатах веа. Тогда ее выгонят из начальства. А еще... как ты рассказывала Натен...
  - А я оторву тебе голову, - сладким голосом пообещал от дерева Калем, - если не заткнешься.
  - Лошак!
  - Жаба!
  - Перестаньте! - Неллет взяла Агейю за руку, оттаскивая ее от Натен, - как ты собралась дружить с Калемом, если ты его...
  И замолчала, качнувшись на вдруг ослабевших ногах.
  - Я сама расскажу веа Клодэй, - Натен уперла руки в бока, меряя девочку суровым взглядом, - и пусть тебя выгонят из школы. Насовсем.
  - Натен, - Неллет крепко сжимала худую ладонь с тонкими косточками пальцев, - подожди. Я сама. Я...
  Она шагнула к нише, ведя за собой Агейю. Встала там, загораживая спиной угасающий закатный свет.
  - Я буду дружить с тобой. Хочешь? А потом станем уже все вместе.
  Агейя недоверчиво смотрела снизу вверх.
  - Ты? Ты будешь гулять со мной? Как с Натен? Разговаривать? И в столовой рядом сидеть? Будто мы наилучшие подруги?
  - Да, Агейя. Но я все равно буду дружить с Калемом. И с Натен. Но и с тобой тоже. Если тебе так понравится.
  Тонкие бледные губы разошлись в улыбке, показывая мелкие зубки.
  - Хорошо. Я согласна. Пойдем теперь. Уже скоро в спальни, пойдем вместе обратно.
   - Я провожу тебя. И вернусь поговорить с друзьями. Я их люблю, и мне нужно разговаривать, понимаешь? Тебе ведь нужно.
  Агейя просунула руку под локоть Неллет, прижалась к ее платью, приноравливаясь к шагам. Проходя мимо Калема, скорчила ему рожу.
  Натен встала рядом с мальчиком, глядя, как за ветвями скрываются новые подружки. Агейя болтала о чем-то, вскрикивая и жеманно смеясь.
  - Приехали, - мрачно сказала Натен, - и что теперь?
  - Подождем Нель. Она ее за руку держит. Может, расскажет, чего поняла про нее. Орехов хочешь? У меня полный карман.
  Расталкивая ветки, Калем уселся на бывшую тайную лавочку, вытянул ноги, шаря в кармане. Натен устроилась рядом, тоже вытягивая длинные ноги, укрытые серым подолом. Брала из ладони Калема орех и раскусывая тонкую скорлупу, стряхивала кусочки на траву, где валялись фантики. А белые крошки сладкой мякоти отправляла в рот.
  
  Ночью Неллет и Натен стояли в умывальной у широкого подоконника. Натен внимательно слушала шепот подруги, переминаясь ногами в шлепках по холодному каменному полу.
  - В ней внутри что-то очень плохое. Мне непонятно что. Нет, не так. Не насчет монеток и персиков. С ней самой что-то было. Ее отец. Он может приехать. И она сильно боится. Но я не поняла, чего именно. И мне ее жалко, Нати.
  - Одни неприятности будут, вот увидишь, - пообещала Натен со вздохом, - а когда он приедет, сказала? И не отец это. Отчим. Она сирота.
  Неллет пожала плечами, поправила ворот ночной рубашки, спустившийся с плеча. От черного стекла тянуло ночным холодком. И такое же черное стекло увиделось ей в сердце Агейи, за которым кроме холода и отчаяния она ничего не смогла разглядеть.
  - Не сказала она. Вообще о нем не говорила. Это я сама увидела, внутри. А еще, Нати, - Неллет тихо и удивленно рассмеялась, - у нее в голове и правда, ее мать - волшебница и царевна. Настоящая.
  - Сама себе, значит, врет, - авторитетно постановила Натен, по-взрослому качая головой, - напридумывала сказок и верит в них.
  - Нет. Там что-то другое. Настоящее и одновременно - будто вранье. Но такое... я не могу сказать точно. Будто бы правильное. Нужное.
  
  ***
  
  Неллет замолчала. И Даэд, отложив свиток, встал, наливая из кувшина в кубок красного туама, исходящего сладким горячим паром. Подал Неллет, придерживая серебряное донце. Она благодарно кивнула, сделав несколько глотков. Протянула руку, беря положенный к туаму белый тоненький хлебец.
  - Я очень виновата перед Агейей. Хорошо, что она простила меня. Но именно моя вина заставила ее остаться. Кто-то остался там, Дай. Когда мы сотворили Башню. И я рада, что Агейя осталась не одна.
  - Ты была добра с ней. Разве нет?
  - Я поздно поняла, что происходило на самом деле. А еще я ведь была совсем девочкой. Мы дружили год. И в конце того года дружили уже вчетвером, по-настоящему. А потом Натен сделала это. А я не остановила ее. Я, как и она, полагала, что мы делаем правильно. Делаем лучше для Агейи. Возьми свиток. Я хочу закончить, чтобы оставить мысли бумаге, а то ко мне придут нехорошие сны. Это плохо для равновесия Башни.
  Даэд поставил на поднос кубок. Но перед тем, как писать дальше, вышел, и поклонясь новому кенат-пине, отослал его к стражу. За шатром принцессы, далеко среди колонн мелькали цветные платья девушек, наводящих порядок в оранжерее. Помедлив, Даэд ушел туда и вернулся, поставил рядом с напитками узкую вазу на широком основании. Неллет улыбнулась, трогая пальцем вывернутые лепестки роскошного желтого ириса.
  - Спасибо, Дай. Мои любимые. Они росли там, в цветнике нашей школы.
  - Вот на что похожа твоя опочивальня, моя принцесса. На цветок ириса.
  - Да. Я так хотела. Ты готов писать дальше?
  
  ***
  Книга исхода
  
  То, о чем с таким раскаянием говорила Неллет, случилось перед весенним балом. Им уже исполнилось по двенадцать лет, а Калему шел четырнадцатый. Агейя недавно отпраздновала свой десятый день рождения.
  - Хотя я не могу назвать день рождения праздником. Я нашла ее в тайной нише, куда она забилась и мрачно отказывалась выйти в украшенную гостиную, где ждал торт и поздравления. Отказывалась переодеть платье, причесать волосы и даже почистить свои ботинки. С великим трудом мне удалось уговорить ее побыть на ужине полчаса, где она слушала поздравления, глядя исподлобья на торжественных наставниц и веселых детей с кусками вкусного торта.
  
  Веа Клодэй вздохнула, когда девочка ушла, пробормотав положенные слова благодарности за устроенный праздник.
  - Бедный ребенок. А ведь у нее такой прекрасный отец. Заботится, и присылает нам множество нужных вещей. Дорогих. Зимой оплатил поездку на снеговые скалы. Хорошо, что вы, девочки, взяли ее под крыло. Может, получится из нее добрый человек.
  
  А через два месяца состоялся праздник мэйо. Бал зеленой листвы. Старшие после этого праздника покидали школу, а младшие переходили в следующий класс.
  В шкафчике Неллет висело новое платье. И для Натен они сшили платье, не менее прекрасное. Калем с мальчиками пропадал в саду и в мастерских, где наставник по ремеслам джент Сарус помогал им делать фонарики из живых цветов и веток с зелеными листьями.
  А еще девочки решили сделать Агейе сюрприз и тайно сшили ей новое платье, хотя младшим было достаточно украсить цветами свои старые парадные одежки.
  - Раз уж она с нами, эта привяза, - решительно заявила Натен, - нечего тогда нас позорить. Будет на балу, как новая монета.
  
  - Нет, - сказала Агейя, сидя на кровати Неллет и глядя на голубое воздушное платьице, которое девочки держали перед ней на руках, - не хочу. Не буду надевать. Сами носите.
  - Агей, так нельзя, нехорошо, - Неллет встряхнула тонкую ткань, и та заблестела в электрическом свете, - посмотри. Мы так радовались, что это для тебя. Шили по ночам. Чтобы ты была красивой.
  - Я не хочу красивой! - у девочки задрожали губы.
  Натен по своей привычке закатила глаза и пробормотала что-то. Неллет свернула платье, опуская руки.
  - Ладно. Если не хочешь. Но жалко. Мы так старались. Я очень радовалась, что ты будешь с нами и такая красивая.
  Она убрала платье в шкаф. Агейя сползла с кровати, подошла к ней, кусая губу и думая о чем-то. Уточнила:
  - Ты так хотела, да?
  Неллет кивнула. За дверями слышалась музыка и радостные возгласы. Во всем доме царила радостная суматоха. Через полчаса начнется обед, потом все перейдут в танцевальный зал, украшенный зелеными фонариками и гирляндами из цветов. Ко многим приехали родители. Калем уже водил своих по территории школы, хвалясь тем, что он сделал за этот год, и скоро появится отец Натен - высокочтимый мастер джент Тен. А они с Неллет все еще не одеты, стоят в спальне, уговаривая упрямую Агейю прихорошиться.
  - Ладно, - тоненько сказала девочка, - если вы так хотели. Если вам понравится. Я надену его.
  - Выйдем все вместе, - обрадовалась Неллет, быстро вынимая и расправляя голубое платье, - все как увидят!
  - Упадут, - подсказала Натен, вертя перед собой Агейю.
  - Ударятся об пол, - засмеялась Неллет.
  И Агейя, разглядывая себя в высоком зеркале, нерешительно улыбнулась тоже. Неллет быстро надела свое платье, цвета молодой листвы, встала рядом, отражаясь тоже. А Натен, подойдя сбоку, тронула Агейю за плечо.
  - Обещаешь пойти с нами, как положено прекрасным нарядным миссе?
  - Обещаю.
  - Клянешься? - грозно вопросила Натен, берясь за кончик тощенькой черной косички.
  - Клянусь, - засмеялась Агейя.
  - Сто лет хотела это сделать, - Натен щелкнула ножницами, и большая часть косички осталась у нее в руке, - повернись, вторую обрежу.
  Агейя молчала, на мгновенно побелевшем лице резко выделялись темные, ставшие почти черными глаза.
  - Ну что ты? - ласково укорила ее Неллет, - смотри, расчешем сейчас и заколем, сверху венок из мелких роз. Белых. Да ты совсем у нас красавица.
  - Я... - девочка прокашлялась, - я поклялась. Все хорошо будет. Да?
  - Конечно!
  - Мы вместе будем. Да?
  Они закивали, смеясь. Агейя тоже улыбалась. До сих пор сердце Неллет ныло от воспоминания о том, какая она была жалкая и напряженная, эта улыбка на бледном лице. Изо всех сил девочка старалась быть настоящей, хорошей и красивой подружкой. Не испортить праздник тем, кто ее любит.
  "Есть вещи, которые не перестают болеть, даже если время уносит их в неизмеримые дали". Она мягко улыбнулась Даэду, который поднял глаза, ожидая продолжения рассказа.
  
  Отца Агейи Неллет увидела не сразу. Танцевала, смеясь и поправляя приколотую к плечу розу, уже совсем уставшая и горячая от множества танцев, вкусной еды и выпитых стаканчиков с легким детским вином, настоянным на цветочных лепестках. Иногда находила взглядом Агейю и радовалась тому, что та, оттаяв, тоже смеется, играя с младшими в праздничные игры, где танцы сменялись догонялками и фантами с загадыванием желаний. Помахала рукой Калему, который сидел за столом, между отцом и матерью, блестел вымытыми щеками и нещадно приглаженными на пробор волосами.
  И вдруг, в повороте наткнулась на чей-то резкий внимательный взгляд, ударивший ее, как хлесткий кончик мокрой веревки. Тяжело дыша, Неллет остановилась, отпуская руку высокого мальчика из выпускного класса. Улыбнулась ему извинительно. И отошла к стене, стараясь за плечами и головами снова увидеть, кто это так посмотрел на нее.
  Мужчина стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди. Худощавый и стройный, с темными волосами, зачесанными со лба, в строгой одежде с витой цепью высокородного на груди. В ответ на ее взгляд кивнул, прикладывая руку к сердцу. И подошел, обходя танцующих. Наклонился, чтоб Неллет расслышала слова через общий веселый шум.
   - Мое почтение, высокородная миссе Неллет, принцесса великого острова, позволите ли пригласить вас на танец?
  Неллет кивнула, подавая ему руку.
  - Меня зовут Теннет, джент Колин Теннет, владелец химических рудников на западных плоскогорьях Зану. Я прибыл специально, увидеться с дочерью на празднике Мэйо, и принести вам мои горячие благодарности, миссе. За любовь и заботу о ней.
  Кивком головы он показал в угол, где смеялась Агейя, кивая кому-то темной головкой в цветочном венке и держа воздушный подол платья пальцами.
  - Она растет настоящей красавицей, - джент Теннет вздохнул, аккуратно ведя Неллет в танце, - и так похожа на свою мать. Я думал, не дождусь, не увижу сходства. Знаете, миссе, этот момент, когда из нескладного тонкого стебелька вдруг развивается нежный бутон и вот-вот брызнет лепестками, испуская дивный аромат. Несчастен тот, кто пропускает главные мгновения жизни. Я стараюсь не пропускать их.
  Неллет переставляла ноги, которые стали вдруг тяжелыми, как чугунные тумбы. И умирала от желания отдернуть руку, мягко н крепко взятую мужскими пальцами. Но не могла, потому что пыталась через прикосновение поймать причину угрозы, исходящей от собеседника. Что-то в нем было такое, что насмехалось над сладкими речами, а еще - над ней самой, говоря вещи, кажется простые, но непонятные, сопровождаемые такими же непонятными образами.
  - А где она? - хрипло спросила Неллет, отчаявшись понять его мысли сама, - где ее мама?
  - Она умерла, - почти рассеянно ответил джент, изящно заверчивая девочку в фигуре танца и снова слегка прижимая к кафтану из тонкого сукна, - такая трагедия. Но это случилось три года назад, и думаю, Агейя уже перестала тосковать. О, моя девочка увидела меня.
  Он помахал рукой и склонился над запястьем Неллет, щекоча кожу тщательно подстриженными короткими усами, - прошу простить, принцесса, я должен уйти.
  
  ***
  
  Неллет молчала, и Даэд терпеливо ждал, незаметно трогая кончиком пера блестящее озерцо чернил в вычурной плошке, чтоб поймать новые слова на лету, не отвлекаясь, когда принцесса заговорит. Трижды успел коснуться чернил...
  - В том возрасте я увидела ее еще один только раз. Нет, дважды, но один из них - во сне.
  
  ***
  
  Неллет видела, как джент Теннет заговорил с дочерью, поклонился, беря тонкую руку в пене голубых кружев. Но тут подошел Калем, пригласил на танец, и она кивнула, радуясь внезапному счастью - весь вечер он танцевал только с Натен.
  Над крышами пансиона стояла изумительная бархатная ночь, полная ярких звезд и томного соловьиного пения, и все, усталые от длинного вечера, притихли, рассаживаясь в главном дворе на длинные скамьи и пухлые обитые шелком табуретки. Молча смотрели, как улетают оранжевые фонари желаний, посланные в ночное небо старшими детьми, которые уже почти прощались с учителями и классами.
  Неллет сидела одна, вернее, к ней пришла веа Клодэй и положила руку ей на плечо, понимая, как с благодарностью поняла девочка - ей может стать тоскливо от того, что Калем и Натен завершают праздничный день рядом со своими родителями. Потому и за Агейю она не особенно волновалась, зная - та сейчас рядом с отцом. И он, несмотря на опасения Неллет, оказался в итоге не таким уж и страшным. Красивый и вежливый, очень спокойный. А ее страхи, что так и не успели оформиться в нечто конкретное, они могут быть связаны с этой его рассеянностью, подумала Неллет, так же рассеянно размышляя, вот я сижу - устала от хорошего, печалюсь, что ни королева Ами, ни отец не приехали, может быть, джент Теннет прячет за показным равнодушием какие-то свои личные печали.
  Утром, решила она, прижимаясь плечом к основательному боку веа Клодэй, завтра мы спросим у Агейи, и все станет понятнее.
  
  Глубокой ночью Неллет села в постели, отчаянно пытаясь увидеть в темноте спальни что-то привычное, то, что выдернет ее из сна. Медленно возвращалась в реальность, держась глазами за блики на спинках кроватей, потом - за еле заметно светлеющие оконные переплеты. Темные крылья люстр под смутным потолком. Далекая дверь, рядом с которой неяркое пятнышко ночника у кресла мисерис Лоун.
  Сон отступил, бледнея, и Неллет выдохнула, поворачиваясь и нащупывая под подушкой плетение вассы. Сжав в кулаке нитяные кисточки, снова легла. Боясь закрыть глаза и снова увидеть зеркало, из которого на нее смотрели темные глаза Агейи, полные безнадежного отчаяния. Она была ею во сне и смотрела на себя, тускло радуясь худому лицу, тощим косичкам, падавшим на костлявые плечики. В том сне, который так не хотел уходить, за ее отражением выплыло, утверждая себя в сумрачной глубине, отражение джент Теннета. Сначала пуговицы на дорогом камзоле, потом рука, еле касаясь худого плеча. После - его приятное лицо с правильными чертами - он сел позади, осматривая дочь, и губы под короткими усами сложились в жалостливую, чуть презрительную улыбку.
  - Даже странно, что ты так не похожа на мать. Вернее, как может сходство быть столь невероятно непривлекательным? Похожа. Но я не вижу и следа красоты Антейи!
  Он помолчал и продолжил уже ласково (а в зеркале в обратном порядке проплыли: холодное лицо, рука на согнутом локте, ряд блестящих пуговиц на животе):
  - Не печалься, крошка. Ты еще мала, и возможно, красота матери расцветет в тебе. Нужно пересмотреть детские портреты Анты...
  
  Неллет лежала, неловко вывернув руку, чтоб держать вассу, не вынимая ее из-под подушки. И одновременно сидела, с окаменевшей спиной, ощущая присутствие мужчины, который хотел чего-то, но терпеливо раздражен от необходимости отодвинуть желание. Не зная, сложится ли будущее так, как нужно ему.
  А потом заснула снова, когда васса сработала, защищая ее от прикосновений чужих душ.
  
   Глава 21
  
  Утром Неллет узнала, что отец забрал Агейю. Веа Клодэй сказала об этом за завтраком, и Неллет медленно поставила на стол недопитую чашку с молоком. Веа говорила торжественно, с улыбкой призывая детей порадоваться за их теперь уже бывшую соученицу, но Неллет не могла забыть отчаяния в лице Агейи, с которым та смотрела на себя - так похорошевшую в зеркале. Они виноваты в том, что джент Теннет решил забрать дочь. Но что в этом плохого? В конце-концов, сны Неллет не всегда буквально соотносились с реальной жизнью, а иногда вывертывали ее наизнанку, будто пытаясь говорить с ней на каком-то другом языке, которого она не понимала. Да и точно ли он был, этот язык снов?
  На отдыхе после дневных занятий Неллет ушла с большого двора, поднялась на второй этаж и постучала в кабинет веа. Вошла, становясь у двери, под благожелательным взглядом за стеклами очков в тонкой красивой оправе.
  - Ты пришла проведать Иссу? Ее нет, а времени на вызов у тебя немного, скоро сигнал к обеду. Но если...
  - Джент Теннет. Веа-мисери, он хороший человек?
  Глаза за стеклами насторожились. Вычурное автоматическое перо легло поверх исписанного листа.
  - К чему этот вопрос, принцесса? А своим ощущениям не доверяешь? Вчера он танцевал с тобой.
  - Я не знаю, - Неллет развела руками, пытаясь объяснить, - он... он...
  - Подойди ближе. И прикрой двери, как следует.
  Веа подняла толстую стопу бумаг, вытаскивая папку с защелкой.
  - Он кажется таким, спокойным и положительным. Вежливый. Но я не знаю...
  Неллет не хотела обижать чужого человека, только потому что в танце ей показалось что-то. И сон. Ну мало ли - сон... Но все равно она закончила, пока веа открывала глянцевые обложки.
  - В нем что-то плохое. Может быть. Но я вдруг ошибаюсь?
  - Ты добрая девочка, Неллет. Боишься обидеть человека, которого так мало знаешь. Я понимаю. Джент Теннет - уважаемый высокородный. Его владения очень далеко, на самом западе материка Зану. Там его родовая усадьба. И теперь юная миссе Агейя станет хозяйкой владений. Любая женщина не только материка, но и Острова может позавидовать ей. Жена богатого, уважаемого человека, в перспективе - одного из вечно-живущих.
  - Как жена? - сбитая с толку Неллет уставилась в печальное лицо веа Клодэй, - жена? Его жена?
  - В традициях Зану выбирать себе невест с пяти лет, с возможностью свадьбы, когда девушке исполняется десять. Думаю, высокородный джент именно поэтому появился на празднике Мэйо.
  - Но биологически, мы же учили! Веа-мисери, она младше даже нас с Натен! А мы считаемся девочками и разрешенные браки - только с шестнадцати лет!
  - У нас да. Зану - другое дело. Не возмущайся, Неллет. По традиции муж не имеет права заставить молодую жену исполнять все супружеские обязанности. Он будет ждать, пока Агейе не исполнится четырнадцать. Если она сама не решит иначе. Законы иногда кажутся более нелепыми, чем они есть на самом деле.
  Рука веа, украшенная тяжелыми кольцами, лежала на раскрытой тетради, не давая увидеть пришпиленные к ней снимки.
  А Неллет по-новому переживала последние воспоминания. Как она похорошела, с удовлетворением говорил джент, и ушел, извинившись. Забрал Агейю. Ждал, когда она станет похожа на мать!
  - Антейя, - внезапно сказала, и рука веа дрогнула на блестящих листках.
  - Откуда ты знаешь?
  - Она кто?
  Веа Клодэй внимательно смотрела на свою ученицу, будто решая - сколько можно рассказать. Отвечала медленно, выбирая слова, и рука отодвигалась, показывая ошеломленной Неллет верхний снимок, очень яркий.
  - Антейя Териз, бывшая жена джента Теннета, его вторая жена. Мать нашей Агейи. Могу я узнать, откуда ты знаешь? Неужели девочка сама рассказала тебе?
  - Сон, - коротко ответила Неллет, не в силах отвести глаз от прекрасного лица, схваченного под маленьким подбородком ремешком чеканного шлема. Высокий султан, венчающий бронзу, падал на плечо алой волной.
  Она только собралась спросить веа, неужто мать Агейи была королевой степей, о которой сложено столько легенд, но снимок скользнул в сторону, открывая следующий. То же лицо, но обрамленное зелеными прядями, такого же цвета огромные глаза, чешуя на покатых плечах.
  - Она была актрисой великого Театра Зану. Из-за нее джент Теннет расстался с первой женой, высокородной, как он сам. Но не женился на Антейе, почти до самой ее смерти, и вдруг. Когда ее болезнь подходила к концу...
  Веа Клодэй развела руками, кладя их на подлокотники.
  - Передумал. Это ущерб для репутации, но он поступил честно, хоть и в самом конце. Агейя? Она не его дочь. Возможно, из-за нее он и не хотел связывать себя законом. Сначала. Неллет, я сказала достаточно. Агейи нет, переход совершен ранним утром, думаю, они уже приходят в себя и скоро отправятся в усадьбу. Иди, милая. У вас много работы сегодня.
  Неллет послушно направилась к двери. Встала, держась за ручку.
  - Веа-мисери, а что будет, если Агейя не захочет... ну, делать то, что положено настоящей жене? Даже потом?
  - Боюсь, у нее теперь нет выбора. Только если джент сам обратится к суду и расторгнет брак. Иди, милая.
  
  На крыльце дома навстречу Неллет поднялся Калем, он сидел на ступеньках вместе с Натен.
  - Ты не убивайся так. Посмотри, что Нати нашла, когда девочки убирали шкафчик Агейи. Под матрасом.
  В руках Неллет оказалась пачка смятых листков, сплошь исписанных линиями и словами.
  - Она рисовала наши вассы, - хмуро сказал Калем, пока девочка перебирала бумаги, - все, что мы делали, все тайные. И подписывала. Зачем, как думаешь?
  - Ясно же, - сердито вмешалась Натен, - хотела их показать кому-то. Может быть, веа Клодэй. Или инспектору по учебе. Тогда было бы нам паршиво. А мы ей верили.
  - Я не знаю, - Неллет перебирала рисунки, с холодком внутри читая подробные записи, сделанные ломким, еще детским почерком, - может быть... я не знаю! Но вдруг тут что-то другое! Если веришь человеку, нужно верить всегда. До конца. А не понимаешь - спросить его самого.
  - Ее теперь не спросишь, - Натен забрала из рук Неллет рассыпающиеся листки, складывая их в бумажный пакет, - даже ты не можешь отправиться так далеко, не посещая центр перехода. А тебя туда не пустят, без разрешения взрослых.
  - Я научусь, - Неллет хмурилась, накручивая на палец длинную прядь, - обязательно научусь. Я знаю, что Агейя не хотела плохого.
  
  Но прошло еще два года, прежде чем сила Неллет позволила ей совместить нереальность сна с реальностью материка, о котором она знала лишь из учебников и рассказов учителей. Если бы Агейя хоть что-то рассказывала нам о своей прошлой жизни, думала она, раз за разом пытаясь и терпя поражение за поражением. Если бы. Я бы знала, куда направить усилие.
  Нужный сон явился на исходе второго лета. Кончался месяц отдыха, через неделю начинались занятия. По утрам в саду стояла зябкая прохлада, но днем солнце палило, выжаривая траву до тончайшего звона. Калема и Натен не было в пансионе, они уехали домой еще месяц назад. Да почти никого не было, и Неллет гуляла одна, много читала и думала. Стараясь то отогнать мысли о том, что происходит за океаном, и дальше, за огромными пространствами материка, уводящими туда, на западное побережье, где садится солнце. То наоборот принималась мучительно и непрерывно думать именно об Агейе, будто стараясь сплести огромную невидимую вассу, которая будет способна удержать ее на своих нитях, как летучая паутинка держит паучка-путешественника. И перенесет в богатую усадьбу высокородного джента.
  
  - Астен, - сказал ей сон, мягко укладываясь в голове плотными витками, - я пришел, асстенн... и я ухожу.
  Неллет знала, месяц созревания плодов, и правда, скоро закончится. Астен-месяц, в зное которого спрятаны непременные утренние холода скорого будущего. Один из месяцев конца, которых четыре в году.
  Во сне Астен-месяц был облаком, переливался, набухая темным исподом, но сверкал белоснежными горбами макушки. Неллет молча поднялась с постели, оглянулась на себя - лежащую навзничь, с руками поверх одеяла. И шагнула в облачную муть, от которой сладко першило в горле.
  Шла наугад, протягивая руки, по пальцам скатывались мелкие капли влаги.
  - Одно желание, - шептала влажная взвесь, забираясь в уши и горло, - одно для каждого, кто увидел меня во сне, кто - верит. Потом я уйду.
  - Зану, - сказала Неллет, стараясь не раскашляться от сладкой щекотки в горле, - Агейя. Зану. Агейя!
  Руки провалились в сверкающую пустоту.
  
  - Ты нашла мои рисунки?
  Неллет оглядывалась, пытаясь удержаться в пустоте, которая нестерпимо сверкала, не позволяя рассмотреть себя. Ноги стояли на чем-то, руки скользили, взмахивая, как крылышки бабочки. На секунду она стала чем-то, пришпиленным к жесткой подложке, ноги повисли, рот приоткрылся, не для слов, а - вдохнуть. Но голос снова требовательно ударил в уши и морок прошел.
  - Рисунки. Ты нашла их?
  - Натен, - ответила Неллет, падая и оказываясь в дальнем уголке сада, стояла перед друзьями, листая помятые разрисованные листы, - их нашла. Принесла нам. Ты где?
  Свет померк, как бывает, если прикручиваешь ночную лампу. Шорохи бились в уши. Это вечерние мотыльки, вязко подумала Неллет, пытаясь скорее различить то, что медленно проявлялось перед ней, они, когда прилетают на свет, трепыхают крыльями. Шепчутся ими.
  Агейя выпрямилась, вытирая мокрые руки. Бросила мягкое полотенце на спинку резного стула.
  - Пойдем. Не упади в воду. Рыб нужно кормить два раза в день. Девушки и без меня могут, но мне нравится. Особенно по вечерам.
  Теперь Неллет видела стеклянные стены, в которые бились закатные лучи, зелень листвы на ползучих ветках вдоль легких рам. Зеркало темной воды справа, под каменным бортиком бассейна. В темноте, влажно блестя, плеснул радужный плавник, ударил хвост, осыпая руку Неллет мелкими теплыми каплями, и она засмеялась от неожиданности. Агейя повернулась, на тонком лице застыла терпеливая улыбка.
  - Прости. Прости, Агей, что я так долго. Я не могла суметь раньше.
  Говоря, Неллет не отводила глаз от бывшей подружки. Как она изменилась! Темные волосы узлом отягощали затылок, шелковый воротник открывал тонкую шею. Руки прятались в широких рукавах светлого одеяния, расписанного вышитыми завитками. И лицо. Такое - прекрасное, сумрачное, с большими темными глазами и маленьким ртом, подкрашенным вишневой помадой.
  - Неважно, - девочка кивнула, направляясь к выходу из огромной оранжереи, - у тебя будет много времени, вечно-живущая Неллет. У меня тоже. Ты знаешь, что джент скоро совершит изменение? И будет ждать, когда мне исполнится шестнадцать. Чтобы забрать меня в долгую жизнь. Мой муж, высокородный джент Теннет. Супруг Тенни-Ли.
  Она усмехнулась, идя рядом с Неллет широкой галереей, через стеклянную крышу которой падали теплые солнечные лучи.
  - Так он просит называть его, когда возвращается по вечерам.
  - Куда мы идем, Агей?
  - Ты боишься проснуться? - девочка подняла руку, широкий рукав соскользнул, открывая надетый выше локтя браслет. Пальцами другой руки нажала, и снова поправив рукав, подала на ладони перламутрово-поблескивающий шарик.
  - Положи под язык. Это поможет тебе продлить сон. Не бойся, я не сделаю плохого. Тебе - нет.
  Неллет помедлила. И сделала, как велела Агейя. Шарик шевелился, щекоча рот крошечными пузырьками. А вокруг все сразу стало режуще ясным. Плиты пола, уложенные ярким рисунком, стеклянные стены, за которыми - причудливые строения с острыми крышами перемежались с густыми деревьями, роняющими желтые и красные листья. Темный просторный проем под резной аркой.
  Там был большой зал, полный длинных столов и вычурных стульев, со стен глянули на девочек сумрачные портреты. Но Агейя свернула вдоль стены, ныряя в узкую дверцу. Неллет поспешила следом по крутой каменной лесенке, ведущей вниз.
  Тут они шли молча, шурша шагами, на которые отзывалось тусклое эхо, ему тесно, думала Неллет, некуда улетать. Каменные стены касались локтей. Звякнула тяжелая щеколда.
  И Неллет, ошеломленно оглядываясь, оказалась в дальнем уголке сада, том самом, буйно заросшем кустами смородины. А вот ниша, спрятанная под густыми плетями дикого винограда.
  - Джент не знает, что тут. Большой дом - это хорошо, если хочешь спрятать что-то. Да?
  Агейя прошла к нише и села на каменную скамью, укладывая руки на колени. Неллет устроилась напротив. Потрогала камень стены.
  - Оно настоящее?
  - Нет. Настоящее там, у вас. Это моя игрушка.
  Агейя сорвала лист, вернее, отломила его от ветки, смяла, показывая изломанный комок.
  - Это пластик. Джент славится своими изделиями, которые производятся в его лабораториях. Правда, совсем настоящие? Только неживые.
  - Аги. Давай поговорим о важном!
  Тонкие брови поднялись на невозмутимом лице:
  - О чем? Начинай ты.
  Неллет замялась, выбирая главный из множества вопросов, которые мучили ее по ночам в пансионе. Хорошо ли живется Агейе в доме ее мужа? По лицу видно - не очень-то хорошо. Хотя, как говорила веа, у нее теперь есть все. И что толку спрашивать, счастлива ли она.
  - Чего ты хочешь, Агей? Как будешь жить дальше?
  - Я думала, ты спросишь о рисунках.
  - Ты важнее, - возразила Неллет.
  Агейя кивнула задумчиво.
  - Наверное, так. Когда моя мать умирала, а это длилось очень долго, потому что она не хотела оставлять меня одну, она умоляла хэго не дать мне ее красоты. Если станешь такой же, говорила она мне, джент возьмет тебя и заставит жить его жизнь. У тебя не будет своей. Я поэтому не хотела. Нет! Я хотела! Она была такая красивая. Я хотела быть такой же. Но не могла. Вы разрешили мне, и мне было очень хорошо. Только жалко, что совсем немножко. Одна всего ночь.
  - Бедная Агей. Прости нас. Мы не знали.
  Агейя кивнула. Сплетая и расплетая пальцы, продолжила:
  - Если б я хотела остаться некрасивой, я б вам рассказала. И вы не трогали бы. Мои волосы. Платье это. Наверное, я сама хотела. Чтоб наоборот. Я так устала, Нель. Как я хочу жить? Одна. Совсем одна. Пусть у меня маленький домик. Чтоб утром я проснулась - и нет никого, и не нужно думать, говорить или молчать. А еще...
  Она подняла на Неллет темные глаза.
  - Я не хочу долгую жизнь. Совсем не хочу! Давай останемся в этой, Нель!
  - Я умру.
  - Ну и что? Мы умрем, да. Зато мы будем вместе. Ну, ты там, а я отдельно, но все равно - вместе. Ну...
  - Я поняла, да. Но я умру очень быстро. Мое тело и душа создавались для долгой жизни. Если в шестнадцать я не пройду изменение, я проживу год или два. Буду болеть. И умру.
  - Я не знала...
  - Я тоже, - улыбнулась Неллет, - мне рассказал джент Кассиус, он приезжал навестить и передать приветы от родителей. Ой, я была такая злая, когда узнала! Кричала на него так, что позвали веа Клодэй и она...
  Неллет замолчала. Агейя смотрела на стену за ее плечом, кусая губы. Улыбнулась, вытирая уголок глаза запястьем.
  - Ничего. Знаешь, я уже настоящая жена джента Тенни-Ли. Весь последний год. Нет, я захотела сама, не жалей меня. Ну, не очень сама.
  Она снова подняла руку, трогая пальцем толстый браслет.
  - Жемчуга покоя и мягких желаний. Одна жемчужинка в день и мир вокруг такой приветливый. Это тоже из лабораторий джента. Он следит, чтоб я была счастлива.
  - Рисунки, - Неллет сменила тему, потому что не хотела снова ахать и смотреть на девочку с нестерпимой жалостью, - ты спросила. Я тоже хотела спросить. Зачем ты рисовала наши вассы?
  - А! Вот! - Агейя нагнулась, вытаскивая из-под скамьи деревянный ящичек. Расправила в руках свернутый в трубку лист.
  Две головы склонились над линиями и буквами.
  - Видишь? - тонкий палец вел вдоль одной линии, - если знать, как, вассу сперва можно нарисовать, и записать нужными словами. Тогда она умеет больше. Не просто защитит сны. Ты загадываешь желание и пишешь его в вассу. Потом сплетаешь. И р-раз, желание исполняется.
  Неллет недоверчиво посмотрела на вдруг разгоревшиеся щеки и блестящие глаза.
  - Ты уже пробовала? Исполнилось?
  Палец опустился, рукав прикрыл кисть руки.
  - Нет. Я не умею сама. Я там писала, чтоб вам показать, чтоб мы попробовали вместе. Я плохо рисую, неточно. Это Калем умеет рисовать. Натен правильно плетет. А ты собираешь их вместе, чтоб все получилось.
  Неллет молчала в ответ. Она была старше. И умела намного больше, чем ее друзья. Но даже она не могла бы заставить легкое плетение из мягких шерстяных и блестящих ирисовых нитей исполнять желания по выбору плетельщика. Бедная Агейя. Совсем одна в огромном богатом доме. Маленькая жена холодного джента, который вырастил себе вторую возлюбленную вместо той, что решила уйти от него в смерть. У Агейи теперь есть красота - для него. А для себя - игрушки. Как этот неживой уголок сада. Из пластика и синтетической бумаги. И - отчаянное желание делать вассы для исполнения своих желаний. Наверное, поэтому она придумала, что вассы не работают, если нет тройки друзей. Ведь ей не собрать всех троих рядом с собой.
  Агейя прервала молчание. Заговорила горячо и быстро. Но Неллет с испугом поняла - не разбирает слов, они сливаются в трепещущее гудение. Рисунок в ее руках сворачивался и тут же развертывался сам, потолок дышал, опускаясь и поднимаясь. Радужная рыба плеснула сильным хвостом, окатывая Неллет почти горячей водой, пахнущей цветами и сыростью.
  Она выпрямилась, пытаясь через брызги разглядеть лицо Агейи. У той волосы распускались, падая на плечи, сами сворачивались в тонкие тугие шнуры, росли, змеясь по груди. Глаза тускнели, щеки теряли румянец, делая девочку похожей на Агейю десяти лет, еще до того памятного бала.
  - Еще, - севшим голосом потребовала Неллет, проглатывая последние капли сладко щиплющей небо слюны, - еще мне надо. Шарик. Один. Жемч...
  - Нельзя! - голос прорезался, ударяя в уши, - возвращайся, Нель! Проснись. Нельзя больше!
  - Еще! - она хотела объяснить, что должна выслушать, должна договорить и придумать, что делать дальше. Горло и язык требовали добавки, в сердце поднималась беспомощная злость. Ей нужно съесть еще. Для важного!
  - Нет! Я должна, - ей казалось, голос звучал убедительно, но Агейя качала головой, вытаскивая из скрюченных пальцев мятый рисунок.
  - Пора вернуться. Уходи.
  Неллет нагнулась, выплевывая из пересохшего рта остатки слюны. Держа рукой бумкающее сердце, плюнула снова, харкая и кашляя до боли в горле. Выпрямилась, с лицом, покрытым ледяным липким потом.
  - Провались они. Джентовы жемчуга. Я сама. Могу!
  Агейя замолчала, держа ее за плечи и всматриваясь в сердитое лицо. Неллет высвободилась из ее рук, откинулась на каменную фальшивую стенку.
  - Так... - голос звучал хрипло, но это был ее голос, и Агейю она видела теперь ясно, - я скоро проснусь, но сама. Я запомнила, что нарисовано. Покажу им. И я скоро приеду к тебе, Агей. Не смей делать ничего плохого, ясно? Жди меня.
  Стенка проваливалась, уходя куда-то, скамья стала мягкой, на темном потолке засветила большая круглая лампа-нашлепка.
  - Ясно? - снова сердито вопросила Неллет. И проснулась, садясь в постели и прижимая к груди ладонь.
  В окно светила полная луна. Круглая. Через три пустых кровати ворочалась, иногда всхлипывая, новенькая из младшего класса. Все они спали сейчас в одной спальне, пока в других спешно завершался ремонт.
  Васса, быстро подумала Неллет и встала, покачиваясь и еще не проснувшись. Нельзя просыпаться совсем, она может забыть показанные Агейей переплетения. На тумбочке нашарила карандаш и быстро стала рисовать, придерживая потной рукой листок бумаги. Ничего, что криво, Калем вернется уже сегодня. Нарисует по-настоящему. Главное, чтобы Агейя дождалась визита Неллет. Настоящего, не во сне.
  
  Но время снова медлило, не пуская Неллет к умению сотворить задуманное. Длинный год шел и шел, отсчитывая дни осени, переходя в зиму, а после - в яркую нежную весну. И никак не хотел кончаться.
  Вечерами после занятий трое убегали в уголок сада, пока там еще не осыпались листья. А после, поздней осенью и холодной бесснежной зимой, кусающей зябкими ветрами, собирались или в тайной каморке сенного сарая, где когда-то обитала кошка Исса. Или же прокрадывались в запертый класс в самом конце большого корпуса, полный сломанных столов и хромых стульев. За окнами свистел ветер, царапая стекла холодными коготками, а на полу под горой сваленных парт был расстелен линялый вытертый коврик. Светила в плошке свеча, маленькая, чтоб свет не пробивался в коридор и с улицы сторож не увидел мерцания. Трое сидели, прижимаясь плечами друг к другу. Калем рисовал, показывая Неллет, та смотрела молча, вертела рисунок, прикрывая глаза и шевеля губами. Если решала, он может сработать, держала перед Натен, а та, поглядывая на извилистые линии, накидывала на пальцы петлю за петлей. Потом опускала руки, путая нитки.
  - Нет. Не выходит. Нель, ты уверена, что получится?
  - Да, - шепотом отвечала Неллет на шепот подруги. Хотя совсем не была уверена в том, что они делают. И сердце исполнялось благодарности к друзьям, которые не бросали ее, пытаясь сплести нужную вассу снова и снова.
  
  Перед самым летом, в разгар мэйо-месяца Неллет поднялась в кабинет веа Клодэй, подошла к столу, прижимая руку к груди в знак уважения.
  - Веа-мисерис, я могу выбрать место, куда поеду после окончания года?
  - Конечно, - удивленная веа закрыла толстый журнал, укладывая рядом перо, - как все вашего класса. Вы учились, пора применять полученные знания.
  - Я отправляюсь на материк Зану. В усадьбу джента Теннета.
  Веа снова взяла в руки перо. Покрутила, разглядывая, и подняла глаза на принцессу.
  - Какая ты. Упорная. Не пора ли оставить Агейю в покое? Уже три года прошло.
  - Я обещала ей. И Зану - лучшее место, чтоб проверить, хорошо ли я умею совершать переход.
  - Ты могла бы посетить несколько островов Ценеи. Они сказочны. Впрочем, что я. Ты все равно отправишься, куда решила.
  Неллет кивнула. Веа молчала, обдумывая. Потом бережно положила перо рядом с тетрадями.
  - Первое. Я поеду с тобой в центр перехода, чтоб убедиться - все пройдет хорошо. Второе: у всех будет две недели на практические занятия. Тебе на путешествие в обе стороны я выделяю три дня. Молчи! Я ответственна перед королевской четой. Кто знал, что ты выберешь себе именно переходы! Могла бы - медицину. Или музыку. Или изучала политику! Тебе предстоит править страной!
  - Еще очень нескоро, - утешила ее Неллет, - Ами и Денна не собираются оставлять правление.
  - Знаю! Но все равно. Третье... - она задумалась, будто прикидывая, чем еще озадачить упрямую воспитанницу. Но видимо, ничего важного не приходило в голову, украшенную сложной прической с гребнями и шпильками.
  - Третье, - веа вдруг улыбнулась, - ваша неугомонная Исса снова принесла котят, и явилась показать их мне. Во всяком случае, мне приятно думать, что так она и хотела. Вчера вечером они пищали у себя в коробке.
  Неллет заулыбалась, прижимая к груди кулаки. Исса гуляла сама по себе, и появлялась внезапно и очень нечасто.
  - А сейчас? Мисери-веа! ...
  - Пойдем, - директриса встала, поправляя длинный подол шелкового платья, - и не шуми.
  Она приоткрыла дверь в соседнюю комнату. Вытащив из кармана, поднесла ко рту маленький свисток. Несколько тихих нот поплыли, сплетаясь в несложную мелодию. Сунув игрушку в карман, усмехнулась, открывая двери:
  - Один мой год в школе был посвящен мелодиям заклинаний. И у меня хорошо получалось.
  Неллет уже сидела на корточках рядом с большой коробкой, накрытой картонной крышей. Гладила Иссу по голове, трогая пальцем котят, а те ползали, тыкаясь мордочками куда придется.
  - Итак, третье, - веа присела рядом, шурша подолом, - этого рыжего героя возьмешь с собой, и подаришь Агейе. Зовут его - Ариска. Так твоя практика станет более полной. Переход с ведомым, пока что - просто со зверенышем.
  Она остро глянула сверху на радостно-тревожное лицо Неллет.
  - А для тебя это существо так же важно, как человек. Вот и неси ответственность. Справишься.
  
  Так пятнадцатилетняя Неллет оказалась в светлых покоях центра перехода, с пропуском, выписанным ей твердым почерком веа-мисери Клодэй. И с запечатанной коробкой, на крышке которой была нарисована яркая птичка.
  Укладываясь в саркофаг, Неллет успела порадоваться, что правильно выбрала время. Когда она вернется в школу через три дня, там уже будут Калем и Натен. Значит, можно сразу попробовать сделать новую вассу. Не по памяти сна, а по рисункам, которые она привезет с собой от Агейи.
  
  Глава 22
  
  - Так я столкнулась с прихотливым течением времени, еще девочкой, не достигшей шестнадцати.
  Неллет полулежала, почти невидимая Даэду за клубками и стрелами ярких букетов. Листья, цветки, клонящие сочные головки, ветки прямые и гнутые, побеги, завитые кольцами. Среди зелени мелькали насекомые, ползали, гудя, толстые пчелы, порхали, присасываясь к венчикам, бабочки. От сладких и свежих запахов кружилась голова, улетала, а после возвращалась на место, когда ветер входил в распахнутые занавеси входа, колыхая складки кисеи.
  - Три года для меня утекали быстро, ведь в шестнадцать я должна пройти изменение и расстаться с друзьями. И они же ползли медленно, когда мы думали про Агейю, ее медленную одинокую жизнь в богатом доме знатного мужа. Она ждала. Надеялась. Ей не на кого было надеяться, кроме нас. Одно это заставляло меня пытаться совершить нужное. Заставило бы. Но было и другое. Живя в спокойном большом доме, где чужие ночные кошмары почти не касались моего сердца, я все равно внутри отмеряла день за ночью, и снова день, за которым опять ночь. Ночи, что для всех, имеющих душу, наполнялись кошмарами прошлого. Я была уверена, что правильная васса поможет мне что-то изменить вокруг. Для всех.
  Неллет протянула руку, укладывая в ладонь белый цветок. Побег натянулся, и она, подержав, отпустила венчик, тот закачался, исходя ароматом.
  - Все прочие пути были заказаны мне. Однажды, во время прогулки по городу я убежала от всех и явилась в центр вычислений и предсказаний, там можно было проверить варианты будущего, не для всех, разумеется, и только самые базовые. Варианты считала машина, тем, у кого был к этому допуск, а еще - дать ей задание можно было, не открывая себя. Так вот, все базовые варианты моей задачи имели решения, несущие в себе смерти. Или много, или же смерть семьи. Я была не настолько решительна.
  Неллет задумчиво смотрела, как покачивается на стебле сбереженный ею цветок. И Даэд посмотрел на него тоже. Кивнул, показывая, понял.
  - Если бы я не видела снов! Если бы я не умела перемещаться, беря с собой самых близких. Если бы я не была странной принцессой, с которой даже родители не понимали, что делать... Может быть, я не стала бы упражняться в том, что казалось глупостями. Нитки, сплетенные в горячее желание. Но я была такой, какой была. Собой.
  - Нитки, - сказал Даэд, держа перо над бумагой, - их ведь тоже не ты. Натен и Калем. Ты не одна была. Такая. И они ведь работали, ваши вассы!
  - Верно. Ты прав. Пиши. Во время подготовки перехода случился маленький эпизод, самый главный из того, что происходило. Ты замечал, что когда стремишься к одной цели, мир вокруг начинает выстраиваться нужными орнаментами? Поворачивается теми гранями, которые ты должен и можешь увидеть, чтобы встроить в свое стремление?
  Даэд кивнул, записывая.
  - Молодой знаток, мастер дальних переходов, готовя меня, спросил вдруг, влюблена ли я? И в ответ на мое удивление пояснил. Есть варианты перехода, не указанные в учебниках, они работают, экономя силы и время. Это, как всякие хитрости, известные экспертам в своем деле, понимаешь? Их все не перечислишь в книгах, или же книг напишется целая сотня. Эксперт на ходу вычисляет, что именно сработает для данного человека в данной ситуации.
  - Вам, высокородная миссе, очень помогла бы сильная энергия эмоций, - так он сказал, держа мою руку и считая медленный пульс, - тогда сам переход займет пару мгновений, и адаптация пройдет очень быстро. Не придется полдня провести в принимающем центре.
  И я... я не знала, что сказать.
  Неллет усмехнулась.
  - Я любила Калема, но уже не была влюблена в него, как в мои двенадцать. Натен давала мне тепло, а еще родители - я любила их, но без яркого восторга или отчаяния. Мне стало стыдно, неловко за себя, я заговорила о другом, отнимая руку. И тогда он, вставая и забирая свои приборы и записи, сказал деловито:
  - Ваша птица, миссе, боюсь, она не выдержала подготовки, показания датчиков говорят, жизненные функции внутри коробки на нулевой величине.
  Ариска! Маленький, рыжий и такой беззащитный. Он не давал согласия на переход, мы все решили за него, ведь он всего лишь звереныш, не имеющий человеческой души. Ты ответственна за него, предупредила меня веа, а я...
  Я задохнулась, пытаясь сесть. Уцепилась руками за холодные бортики саркофага. И с удивлением обнаружила вокруг незнакомых людей в медицинской одежде. Он знал, на чем сыграть, этот молодой медик в центре перехода Острова. Я оказалась на Зану раньше, чем успела сообразить. И Ариска, конечно, был жив, спал в коробке, которую я поспешно расковыряла, уже в экипаже, любезно присланном за мной джентом Теннетом. Покачиваясь на кожаных подушках за широкой спиной молчаливого водителя, я поняла, страх за кого-то и любовь к кому-то могут быть намного сильнее эмоций, направленных на себя.
  ...Это был странный визит. Официальный внутри дома, где сам джент и его молодая жена принимали меня, как подобает принимать высокородную принцессу. Но для остальных я была просто ученицей престижной школы, исполняющей первое серьезное задание. Никаких встреч с членами королевской семьи материка или Западного округа. Никто из моей родни не знал о моем посещении Зану.
  В доме все трое суток джент не оставлял нас наедине. Медленные обеды и ужины в парадном зале, поездка в лаборатории, где Теннет показывал мне свои достижения, прогулки по огромному саду и оранжереям. Он развлекал меня беседами, а вечерами мы слушали музыку в каминном зале. Агейя молчала, сидя поодаль, всегда в новых прекрасных нарядах. И ночью я не могла встретиться с ней, потому что джент и его жена спали в одних покоях.
  И снова помогло то, что я была ответственна за другое существо. Высокие цели, да. Но ближе всех высоких целей - беспокойство за маленького котенка, который так и жил в моей комнате, в коробке, устланной мягким покрывальцем. Завтра мне возвращаться, понимала я. А Агейя все еще не получила подарка от веа. И что будет с ним, с Ариской, если даже я успею отдать его без всяких объяснений?
  В последнюю ночь тревога придавила меня так сильно, что я не могла заснуть. Равнодушное молчание Агейи тревожило меня тоже. Я так ждала нашей встречи, а она будто перегорела, смирилась. И не делала попыток увидеться наедине.
  Я забрала Ариску из коробки. Постояла у окна, глядя на яркую полулунку, которая медленно поднималась, теряя все цвета кроме белого, и он становился ярче, пронзительней. Я задернула штору, легла, прижимая к себе сонное маленькое тельце. Наконец засыпая, подумала о том, что он, бессмысленный еще, рыжий и теплый, спасает меня в чопорном доме так же, как в школе спасали вассы. Как независимая кошка Исса спасала веа Клодэй от злых приступов памяти о личной трагедии.
  И во сне я сумела. Ты знаешь, как это бывает во снах. Состояние "вдруг оказался". Тебе снится нечто, может быть дом, внутри которого происходит что-то, и вдруг ты оказываешься совсем в другом месте, но что-то из дома переходит с тобой. Может быть, это старый стол, за которым ты сидел, раскладывая карты. Ты сидишь за ним же, но посреди людной улицы. Ничуть не удивленный совместным перемещением. И может быть, оно не только в пространстве сна, но и во времени, которое тебе снится.
  Даэд кивнул, не прерывая записей. Все знают, как это бывает во сне.
  - Я оказалась в том самом уголке сада, сотворенном Агейей. С Ариской на руках. Но это не была ночь, в которой я спала одна в богатой спальне роскошного дома. Напротив сидела Агейя, сминала в руке отломленный с ветки бумажный листок. Я прервала фразу, которую говорила тогда. И просто протянула ей Ариску.
  Она бережно приняла подарок. Подняла на меня заблестевшие глаза.
  - Он будет с тобой. Не сейчас, я привезу его. Когда сумею. А ты пока устрой его так, чтобы джент не нашел.
  Странная логика сна. Получить подарок, еще не получив его, позаботиться о нем, пока его еще нет. И ждать. Может быть, наяву не осознавая, чего ждешь.
  Во сне Агейя кивнула, улыбаясь и прижимая к себе спящего котенка. А я заснула, успокоенная. Теперь все будет, как надо, поняла я.
  Но оказалось, я заснула, не просыпаясь, то есть провалилась на нижний уровень сна. В нем наш сад был настоящим. Мы поднялись из ниши, отводя виноградные плети. По тропинке к нам торопливо шли двое. Натен несла в руках большой клубок, Калем держал тугой свиток и лист плотного картона.
  Мы стояли вокруг, дожидаясь, когда он устроит картон на траве, потом помогли ему закрепить бумагу, чтоб не сворачивались края. И выпрямились, потому что дальше началась его работа. Его и Агейи. Она присела на корточки, спустила с рук котенка, и он, задрав полосатый хвост, прошелся, обнюхивая бумагу, на которой Калем чертил линии, слушая шепот Агейи. Почему-то надо было так. Во сне, где логика скрыта от разума, но неумолимо убедительна. Девочка, мальчик, котенок, бумага, мелки и чернила. Бусина из ее ожерелья, лоскуток из косынки Натен, лента из моей косы, и по окончании рисунка - перо Калема тоже нашло свое место в странном чертеже, отмеченном невидимыми кошачьими следами.
  - Вот, - сказал Калем, выпрямляясь и отряхивая испачканные мелом ладони, - Натен, давай...
  Натен встала на колени, оглядывая линии и предметы. Встряхнула клубок, накидывая на палец первую петлю. И стала плести, шепча и плавно двигая руками. Васса росла, провисала плетеной серединой, я присела рядом, подхватывая край, Калем устроился с другой стороны. Мы работали втроем, совершая вассу для Агейи, первую, исполняющую желание, настоящее желание. В какой-то момент я подняла глаза, кивнула, приглашая девочку взять часть вассы в руки. Но Агейя отступила, тряся головой. Закрыла глаза, прижимая к груди кулаки.
  - Вот, - сказала Натен, когда мы встали, растягивая плетеное полотно, - тебе.
  - Тебе, - повторил Калем.
  - Тебе, - кивнула я, с грустью вспоминая желание Агейи - быть одной, всегда одной. Поэтому она не захотела сплести свое желание с нашими?
  Мы расступались, васса натягивалась, нити становились тоньше и легче. И наконец, снимаясь с пальцев, она повисла сама по себе, чуть пошевеливая краями. Медленно поднималась, становясь почти невидимой в свежем осеннем воздухе.
  - Желание, Агей, - прошептала я, волнуясь, успеет ли, - желание...
  - Да, - сказала Агейя.
  Васса поднялась и растаяла в яркой синеве над нашими головами. Какое-то время мы молчали. Потом Калем сказал:
  - Не сразу. Нам придется пожить теми жизнями, которые нужны семьям. Но придет время, мы будем... мы построим башню, да, Натен? В ней будут коты, мы и вассы. Для всех, кому плохо. Агей, ты придешь тогда к нам?
  Натен кивнула его словам.
  - Нет, - хмуро ответила Агейя, - не потому что я не люблю вас. Мне будет нельзя.
  - Почему? Тебе плохо тут, с джентом, но там тебе будет хорошо! - я пыталась убедить ее.
  Но Агейя качала головой, снова держа на руках своего Ариску. По упрямому выражению на бледном лице я поняла, спорить нет смысла.
  
  Проснулась я поздним утром, ловя обрывки ускользающего сна. Сказала ли Агейя, какое желание должна исполнить ее васса? Память молчала.
  Потом был торжественный завтрак, девушки-тонки с лютнями, джент Теннет во главе стола, с бокалом и маленькой речью в честь моего отбытия домой. А я смотрела на Агейю, и видела, все в порядке, Ариска устроен, наверняка в той ее тайной комнате, и конечно, маленькая хозяйка позаботится о нем, как положено.
  - ... прощения за нелюдимость моей жены, - договаривал джент Теннет, держа в холеной руке бокал, - ведь она не знатного рода, и не выучила всех правил этикета. Но я постараюсь...
  - Знатного, - внезапно прервала я его велеречие, - своим королевским желанием я нарекаю мисерис Агейю Теннет своей сестрой, единственной, без права опротестования нового титула. Бумаги оформлю на Острове, копию перешлю вам, джент.
  Было весело смотреть, как изменилось гладкое лицо Теннета. Но он сдержался и рассыпался в благодарностях.
  А через три года джент Теннет умер, внезапно и необъяснимо, утонул, принимая ванну в своих роскошных покоях. Его жены не было дома, личный врач диагностировал сердечный приступ. После пышных похорон вдова джента продала имущество и усадьбу, а также все химическое производство семьи Теннет, на которое не было претендентов-наследников. И удалилась в одно из поселений для медитации, которые располагались в предгорьях скалистого массива Орхаз, что на востоке материка. Те, кто приезжал туда жить, меняли имена и отвергали свое прошлое, так что найти человека, оставившего прежнюю жизнь было невозможно. И настойчивые поиски считались делом весьма неделикатным.
  
  ***
  
  Неллет замолчала. Даэд сидел, задумавшись над исписанным листом. Потом, услышав тихие шаги и мягкий звук колотушки гонга на входе, поднялся и тщательно задернул шторы. Цветы на тонких лианах заколыхались. Неллет подставила руку и на запястье села бабочка, расправляя и складывая тонкие полупрозрачные крылья.
  - Устала? - спросил Даэд, присаживаясь рядом с ее ногами, укрытыми шелком.
  Она кивнула молча, оберегая натруженное горло.
  - Молчи, не отвечай. Я просто спрошу, ответишь потом. Или сам додумаюсь.
  После ее кивка продолжил, укладывая маленькую ступню к себе на колени.
  - Вы не знали, какое желание загадала Агейя? Получается, не знали. Мне тяжело думать, но вдруг она захотела, чтоб джент умер? Хотя он мерзавец, конечно. Ты что улыбаешься? И еще желание, она же его проговорила сама: жить одной. Оно ведь тоже исполнилось! Но васса могла исполнить лишь одно, я верно понял? Так какое именно?
  Неллет шевельнула ногой, удобнее устраивая ее на коленях мужа.
  - Я тоже боялась, что Агейя совершила плохое, страстно пожелав зла. Но старалась верить, что это не так. А жить... Названная сестра высокородной принцессы имеет право на любую жизнь, где хочет и как хочет. Для этого не нужна васса.
  - Ты снова смеешься? Да что, Нель?
  - Ты видел ее, вместе со мной. И кого ты видел еще, Даэд? Ну? На руках старой женщины на пороге маленького домика.
  - Ариска!
  - Коты не живут так долго. Васса соединила их судьбы, чтоб Агейя не оплакивала своего кота. Продлила ему жизнь. Достойное желание для первой в реальности вассы, правда?
  Она тихо рассмеялась замешательству Даэда. И добавила еще:
  - Через десять лет после выпуска из школы Натен вдруг получила большую сумму денег от неизвестного. Очень большую. Так что они с Калемом смогли построить не одну башню, а сразу несколько. В них стали жить плетельщицы васс.
  - Агейя!.. Но я все равно не понимаю, почему она сказала, мне нельзя с вами! Пусть бы жила в башне, с котами. Разве плохо?
  Неллет перестала улыбаться. Тень легла на усталое лицо, делая его почти изможденным. И голос понизился до еле слышного шепота.
  - Желания. Их необязательно оформлять и сплетать, запуская процесс исполнения через вассы. Агейя не сумела сохранить себя в чистоте помыслов. Думаю, она не виновата в смерти мужа. А вот в желании приблизить его смерть - да. Потому решила, что ей не место в башнях плетельщиц.
  - Мало ли, чего пожелает человек сгоряча, - возразил Даэд, - она же не сделала ничего, для того, чтобы...
  - Простой человек - да. Но не плетельщица. И не рисовальщик. Все сложилось так, как сложилось, муж мой Даэд. Иди ко мне. Я устала говорить.
  
  ***
  
  Ночью Даэд лежал рядом со спящей Неллет, глядя в ажурный потолок, с которого спускались тонкие плети с листьями и цветами. Он уходил по ее просьбе, когда, усталая, она задремала после их трудов, вдруг спустился на жилые витки и бродил там, переходя с торговой площади на игровые площадки, потом на уровень спортивных состязаний. Оставаться в своем жилище было невмоготу, мысли тяжелели, становясь неудобными, казалось, они толкаются и ворочаются внутри, требуя, чтоб их, наконец, додумали и материализовали. Это все лето, думал Даэд, подставляя ладонь под струи фонтана, а за спиной бегали дети, смеялись, окликая друг друга. Горячее лето, которое уже прошло свой пик и опускается к осени, но разве скажешь, что она близко. Воздух напряжен так, что кажется, тронь, и порвется с треском. Будто что-то требовало немедленного решения, будто истекали намеченные кем-то сроки. Он не знал, кем и какие, но ощущал себя в десять раз более взрослым, чем, когда они только начинали записывать рассказы Неллет.
  - Совмещение, - сказала она недавно, и пояснила в ответ на его вопросительный взгляд, - мы почти добрались до моих шестнадцати там, на Острове. Тебе сейчас столько же. Хорошо, чуть больше. И я еще не рассказала об изменении и том, что последовало за ним. Но уже скоро. В моем рассказе мне будет шестнадцать, которые так и остались со мной. И тебе сейчас столько же. Это влияет.
  - Я понял, - иногда Даэд злился на слишком подробные объяснения.
  Тем более, объясняя, Неллет молчала о чем-то еще. И сердце Даэда подстукивало, торопя и волнуясь, а вдруг она не успеет?
  Он усмехнулся, пытаясь исполниться недоверием к своим страхам. Не успеет что? Дорассказать, пока не придут осенние сны? Но ранняя осень не забирает принцессу целиком, она будет просыпаться достаточно часто. Время есть. Будет. Так почему же ему кажется, что оно течет все быстрее?
  Сейчас, лежа и слушая тихое дыхание, он думал, Неллет знает что-то, о чем не сказала ему, и это что-то нужно совершить вовремя. Он волнуется, успеет ли она. Не зная, что именно задумала.
  Он повернулся, в слабом свете от желтоватых стен разглядывая профиль с полуоткрытыми губами и маленьким ровным носом. Нашел ее руку на шелке покрывала и осторожно накрыл своей рукой. Закрыл глаза.
  И сразу же открыл их, чтоб не упасть с неудобной корявой ветки. Сел прочнее, ухватываясь свободной рукой за обломанный сук, заросший понизу мелкими жесткими листьями. Осторожно поджал ноги, чувствуя, как по спине побежали суетливые мурашки - внизу клубился рваный туман, открывая могучий ствол и корни, разбросанные по воздуху. Над пустотой.
  Напротив возникла повозка, санаты вертели лупоглазыми головами, складывая и выпрямляя членистые лапы. Джент Денна опустил поводья, оглядывая Даэда с легкой улыбкой.
  - Ты изменился, маленький муж принцессы. Общение со зрелостью не проходит без следа. Для некоторых. Для любящих, например. Нравится чувствовать себя стариком, дженти Даэд?
  - Я не старик, - голос скрипнул, корябая горло. Руки затряслись, слабея, ветка будто сталкивала его, становясь скользкой.
  Денна нагнулся, вцепляясь взглядом в растерянное лицо Даэда, и вдруг, вытягивая губы, ухнул, топнул, раскачивая повозку. Резко разошлись над тентом с сиденьями веера радужных крыльев.
  Смех Денны стремительно удалялся, оставаясь над головой, рядом проносился корявый ствол с чешуями толстой коры, мелькали врезанные в древесину надписи и знаки. На мгновение Даэд застрял в развилке корней, насыпавших ему за шиворот мелкой земляной крошки, проваливаясь, в последней попытке удержаться обжег ладонь о живой, мечущийся в тумане корень. И полетел вниз, уже еле слыша насмешливый крик сверху:
  - Что там, в нижней пустоте, под вашей драгоценной Башней? А, маленький муж высокородной...
  
  Глава 23
  
  Ребенок орал, краснея маленьким личиком, и Даэд с облегчением передал его в подставленные женские руки. Вытер пот со лба и рассмеялся. На охотах не было так страшно, как сейчас - держать новорожденного, боясь уронить или неловко повернуть.
  Женщины обступили ту, которая приняла младенца, смеясь, делали там что-то свое, правильное - плач утих, сменился довольным бормотанием. Даэд приосанился, кашлянул, чтоб сказалось сразу - веско и торжественно. Открыл рот.
  И оказался в глубокой воде, дернулся, разводя руки и молотя ногами. Уцепился за борт лодки, другую руку поймала жесткая рука, подтаскивая его ближе.
  - Сетку давай, - прохрипел сиплый голос, - ну, нормально так нанырял. Мотай еще.
  Рука исчезла, Даэд от неожиданности погрузился с головой, хлебнул, отплевался, болтаясь в быстрой воде, которая гладила обнаженное тело холодными струями. Свирепо посмотрел на смутные фигуры в лодке, что склонились над сеткой, не обращая на него внимания. И набрав воздуха, нырнул, сводя перед собой сомкнутые руки. Плывя вниз, старался не оглядываться на мелькающие вокруг тени. Нужно просто плыть, повторяя охранные заклинания, знал он. Тогда эйзы примут его за своего, не тронут. Не порвут, как порвали в прошлом походе молодого Каламисатта, жаль парня, совсем еще мальчишка.
  Плохие мысли, строго остановил он себя, касаясь руками илистого дна, выбирая из мягкого грунта раковины и складывая их в пустую сетку на поясе, плохие, нельзя думать их тут, внизу.
  А лучше...
  Женщина встала, прошла к столу, свет облизывал крутые бедра, пересчитывал грани камней на цепочках, опоясывающих талию. Светильники помигал и огонек выровнялся, вытягиваясь к низкому потолку узким хвостиком с ниткой копоти.
  - Сестры ждут, господин, - женщина повернулась, приподнимая ладонями груди, разукрашенные золотом и басмой вокруг сосков, - велишь пригласить?
  - После, - ответил он, распахивая тяжелый халат, чтоб она увидела - его желание снова с ними обоими, - вернись в постель.
  Он успел войти в горячее влажное нутро, хватая ее плечи потными руками, прижал к себе, вдохнув душный аромат вымытых маслами черных волос.
  И зарычав, изо всех сил ударил соперника лбом по носу, крикнул торжествующе, услышав, как хрустнула кость. Отбросил наземь, утверждая грязную ногу на его животе, задрал морду и завыл, рассказывая лунам об очередной победе.
  Миры мелькали, принимая его в себя, трансформировали то стремительно, будто обрушивая удар на затылок, то медленно, будто погружая в вязкий кисель, потом извергали, отправляя дальше. Не по прямой, а прихотливо, бросая, как игрушечный мяч, что катится, попадает в лунки, отскакивает от препятствий, а иногда взмывает вверх от сильного удара или проносится мимо, удерживаемый на огромной ладони.
  Запахи перемешивались с оттенками, вкусы гремели и верещали, буравя уши. Потом наступала тишина, такая грозная, что Даэд сам кидался вперед. Или вниз. Непонятно куда, лишь бы окунуться в жизнь, любую жизнь, не оставаясь запечатанным в мертвенной пустоте, не имеющей ни цвета, ни запаха, ни вкуса.
  У него болели все мышцы. Боль сменялась острым наслаждением, потом - блаженным покоем отдыха. Горло саднило от крика и мерно говоримых слов, казалось, он болтает вечность, нанизывая их одно на другое. Тогда он замолкал, отдыхая, но слова перемещались внутрь головы и там стрекотали, пели, смеялись, наслаиваясь друг на друга без конца, так что ни одного не оставалось в памяти, и кажется, он забыл, как говорить их, придавленный количеством фраз, слогов и языков.
  Он открывал рот, снова проговаривая слова, как будто они были лишним хмелем, требующим освобождения, чтоб не отравить его нутро.
  И - время. Он ощущал его, как чувствуют жару или холод. Оно бежало, обжигая, останавливалось, леденя кожу. Шло мерно, переваливаясь, погружая тело в бессмысленный уют теплоты и вдруг кусало, прыгая из скорости в неподвижность, из остановки в неудержимый бег.
  Миллионы раз Даэд открывал рот, собираясь остановить происходящее. Держал на привязи нужное слово, как держат в кармане последнюю монету, мысленно тратя ее снова и снова, но зная - трата будет единственной, карман останется пустым.
  И всякий раз мешало что-то. Наслаждение женским телом, таким совершенным. Или возня с самками в глубине пещеры. Удар, отшибающий память в драке. Упоение боем, или радость хорошо знакомой работы. Необходимость дослушать учителя, который вот сейчас скажет главное, самую истину, а после - умирание памяти, когда приходилось терпеливо ждать ее возрождения, держа на меняющемся лицо бессмысленную улыбку.
  - Хватит!
  Даэд поднял голову от наковальни, сердито глядя поверх раскаленного бруска металла. Кто посмел прервать? Это будет лучшая его...
  - Хватит! - закричал мальчишеский голос, тоже очень сердитый, и повторил, не объясняя, - хватит!
  Даэд мягко отодвинул в пустоту челемы, они закопошились, переползая в поисках угла потемнее. Выпрямился, извивая конечности, с которых капала драгоценная меаль, шлепалась на каменный пол и тут же испарялась без толку. Он вытянул верхнюю руку обвиняющим жестом, показывая - снова сухая, а значит, придется добывать новых челемы. Рука перестала извиваться, застыла, принимая непонятную, угрожающую форму. Сужалась, потом расширялась, делясь на почти одинаковые отростки.
  Даэд послал глаз ближе. Но тот, меняясь, прищурился, рассматривая растопыренные пальцы. И на лице Даэда растеклось удивление, поднимая брови и приоткрывая рот.
  Пальцы. Рука. Это не удивляло его, принявшего уже человеческий облик, после того, как этот, кричащий, украл из кармана слово-монету. Но почему рука такая? Жесткое запястье, покрытое редкими темными волосками, широкая сухая ладонь. Узловатые пальцы, унизанные кольцами. Старые.
  - Старые руки...
  - Ничего не старые, - сердито сказал мальчик, который стоял поодаль, опустив руки и настороженно глядя светлыми глазами на загорелом лице, - работал просто много. То ты моего бати руки не видел.
  - Не видел... - Даэда поразил звук собственного голоса. Глубокий, чуть с хрипотцой. Голос взрослого мужчины.
  - Я... - он замолчал, не зная, что спросить, и испытывая страстное желание ощупать этими руками свое лицо. Очень чесались щеки и подбородок.
  Мальчик подумал, кивнул, показывая рукой на приоткрытую дверь.
  - Ты извини. Тебе побриться нужно. А то, как алкаш какой. Пошли, я подожду.
  Он стоял в дверях и что-то рассказывал, пока Даэд, ошеломленный своим лицом в зеркале, не замечая, привычно управлялся с пластмассовым станком и тюбиком крема-пенки. Щеки становились гладкими. Насколько это возможно, если по каждой легла резкая продольная морщина, и еще несколько мелких - от уголков губ.
  -Так смотришь, вроде себя не видел, - рассмеялся мальчик, перебивая собственный рассказ, - смешной ты. Мы с тобой столько знакомы, а я все никак не привыкну.
  - Сколько? - голос прокатился внутри, вибрируя глубокими нотами. Даэд прислушался, кивнул мысленно. Хороший голос. И парень прав, конечно, он не старик, но кшаат возьми, совсем уже взрослый!
  - Что?
  - Сколько знакомы?
  - Ну ты даешь, Давид! - светлые глаза в глубине зеркала стали почти круглыми, - а, ладно. Опять твои сны, да? Третье лето. Тебе скоро уезжать. Жалко, конечно. На скалы пойдем сегодня? А то вдруг не успеем. А еще завтра обещали грозу, прикинь, лето кончается, а тут грозища. С молниями. Мамка завтра на ужин тебя зовет, так что нужно ракушек надрать. Вдруг завтра гроза.
  - Да... - Даэд вытирал полотенцем выбритые скулы, продолжая разглядывать темное лицо со складками на щеках и веерами морщинок в уголках глаз. Сколько же ему тут лет? Неллет посмеется его испугу.
  - Илена будет скучать.
  - Что? - он резко повернулся, опуская руку с полотенцем.
  - Ой, - засмеялся собеседник, - только не говори, что не знал. Ленка, которая чебуреками торгует, она ж по тебе сохнет, второе лето уже. Ну, конечно, не девчонка совсем, но нормальная такая тетка, красивая. За ней полбазара бегают, а она меня ловит, спрашивает, а что, Давидка скоро уезжает?
  - Лена. - Даэд вдруг резко вспомнил поднятое в темноте светлое лицо, дыхание на своей шее. Женские руки, распахивающие тонкую клетчатую рубашку, под которой крепкая округлая грудь с шелковой на сосках кожей.
  - А-а-а... понятно, - мальчик скорчил рожу, кивая и подмигивая, - вы, значит, уже, а я ж и думаю, чего она про тебя все.
  - Перестань. Мужик ты или кто?
  Мальчик послушно перестал. Даэд прибавил, выходя и хлопая его по плечу:
  - Сегодня. Поныряем, да я к ней схожу. А завтра будем грозу смотреть. И ужин у вас. Мама твоя классно готовит, - он помолчал и добавил, - Андрюха.
  - Йессс! - Андрей поднял над головой кулак, - ура, все успеем! Может, и дорассказать успеешь. А если нет, ты мне напиши, хорошо? Из экспедиции. Чтоб я знал, чем там кончилось, с принцессой Неллет.
  - Да, - хрипло сказал Даэд, щурясь на яркое солнце, сверкающее по синей воде бухты, окруженной холмами и скалами, - напишу. Про нее.
  
  А пока, идя с мальчиком по горячему песку вдоль сверкающей полосы прибоя, он мысленно писал самой Неллет, видя слова, что укладывались в ровные строки, ограниченные краями очередного свитка. Он тут сам. Вдруг Неллет не сумеет подробно увидеть мир, который готов принять их в себя. Готов настолько, что Даэд полностью ощущает себя в нем своим, пусть странным, но мало ли странных во всех мирах. Мужчина по имени Давид, который приехал отдохнуть после тяжелой работы в экспедиции, где-то там, в диких лесах на берегу северной реки. Отдохнуть, погреться на ласковом южном солнце, вволю понырять в теплую воду за вкусными ракушками. Посидеть у костра на вечернем песке, рассказывая чудесное, чтобы заблестели глаза у мальчишки, сидящего напротив, за языками живого пламени. И слушая его встречные рассказы, кивая, пока совсем рядом мерно шумит вода, а из поселка доносится смягченная расстоянием тихая музыка.
  ...Он и сидел, иногда меняя позу, чтоб не затекала спина. Отворачивался от огня, опираясь спиной на шершавый валун, запрокидывал лицо к ночному небу, полному звезд. Мысленно переводя мир в написанные строки, искал глазами легкий силуэт Башни, вдруг она проскользит, перекрывая звездный блеск.
  - Я все карты, которые в библиотеке нашел, повыучил наизусть. Анна Васильна смеется, мне из-за тебя, Андрейка, придется новые заказывать. А теперь вот в компьютере вообще можно миллион их посмотреть, не только современные, а еще такие, старые совсем. Прикинь, Давид, люди жили тогда и думали, что земля совсем другая! На картах другие материки. Острова. Я, когда смотрю, то думаю, а вдруг они где-то есть, а? Плывешь так на корабле, ну идешь, в смысле. И вдруг берег. Не Африка, и не Австралия, а тот самый, нарисованный три тыщи лет назад. Или пять тыщ.
  Мальчик замолчал, переживая воображенные приключения. Даэд повернул к нему лицо, крутя на пальце одно из колец. Его кольца превратились тут в безделушки: дешевое темное серебро, еще какой-то светлый металл и желтенький, явно не настоящее золото. Но были по-прежнему хороши.
  "По-прежнему?"
  Он не стал обдумывать прихотливые временные петли, страшась снова окунуться в безумную скачку, пусть даже в воспоминаниях.
  "Мальчик. Именем Андрей. Он рассказывает мне, как мироздание готовило его к изменению. Его личному. Принимало облик мечты, подкидывая пищу воображению, маскируясь под события, якобы придуманные им самим. Нестрашно уходить туда, где все выросло из твоей головы, а значит, ты сумеешь справиться с любыми приключениями. Пока он не стал мужчиной, готовым покинуть свой мир, он полагает именно так..."
  Даже мысли я формулирую теперь, как подобает зрелому человеку... Даэд кивал, показывая, как внимательно слушает. Сколько же лет самому мальчику сейчас?
  - Жалко, ты на мой день рождения не будешь. Мне в сентябре шестнадцать, девятого числа. Скоро уже.
  - Шестнадцать исполнилось ему в девятый день месяца-сенто. Месяца ровных дождей и прозрачных небес между ними.
  Даэд вытянул руки в темноту, делая ими бессмысленный, но величественный жест, чтоб подкрепить и одновременно обратить в шутку мерные слова, предназначенные для рукописи Неллет. И оба рассмеялись.
  - Ладно, - он поднялся, отряхивая мятые легкие брюки, - я пойду, нужно с Леной попрощаться. Помочь тебе с костром?
  - Я еще посижу, - Андрей, обнимая колени, поднял розовое в отсветах пламени лицо, - привет там ей. Ну то я просто так.
  - Эти острова, они существуют, - сказал Даэд, ступая в темноту, - и материки. Все, какие были на древних картах, и еще безмерное множество. Здорово, правда?
  В темноте, которая была совсем черной от недалекого уже света фонарей, Даэд остановился на развилке. Широкая, мощеная плиткой дорожка вела на центральную улицу, там, знал он, в боковом переулке, стоит маленький Ленкин дом, в просторном дворе - времянка, куда на лето переходила жить бабка Таня, а еще дощатая будка с ленивым лохматым Букетом. В доме тоже было просторно, почти пусто, сквозняк вздувал светлые занавески над вымытыми полами, шевелил бахрому на диванном покрывале. Наверное, сейчас Ленка сидит, смотрит в мелькающий экран немого телевизора, прислушиваясь, не звякнет ли щеколда на калитке. Знает, завтра ему уезжать, почти уже ночью.
  Подумал и свернул на узкую тропку, которая еле видна была посреди нагромождения низких скал, что становились чем дальше, тем выше, уводя в месиво горбатых валунов и острых скальных выступов. Удивляясь, чего туда понесло, но одновременно понимая о себе - сбежать захотел, от возможного серьезного разговора, потому что врать Ленке о новых встречах нельзя, нехорошо, - нашарил в кармане крошечный фонарик с линзой в копеечную монетку. И держа в руке, не стал пока включать, разглядывая в темноте смутные зигзаги среди камней.
  - Пусти, - сказал впереди сердитый голос, съелся шлепками воды и появился снова, уже погромче, - пусти, я сказала! Закричу!
  - Какого ж тогда пришла? - лениво удивился мужской.
  И дальше возня, глухой вскрик, будто кричащий не хотел, чтоб услышали.
  Даэд ускорил шаги, до рези в глазах всматриваясь в темноту. Палец лежал на кнопке фонарика, от которого толку - чуть. Но там есть лазерная указка, вспомнил, углубляясь в небольшое ущельице, и радуясь, что знает тут каждый поворот, не зря каждый день лазили на скалы с Андрюхой.
  - От-с-тань!
  Он вскинул руку, яркая алая точка, пометавшись, нашла мужское лицо, уколола в глаз, заставив того отпустить женщину и прикрыть лоб ладонью.
  - Какого!
  - Отпусти ее.
  - А-а-а... - внезапно развеселившись, догадался мужчина, шагнув навстречу и отмахиваясь от яркого луча, - защитничек явился. Что, навсегда спасешь, или тока вот на ночь? А завтра, опа, съебался герой, на свои севера.
  Уже рядом тяжело дышала, сглатывая... ну да, Ленка, касалась дрожащим локтем его руки. Пахла сладкими духами и испуганным женским потом, а еще шампунем от взбитых облаком волос.
  Даэд подвинул ее за свою спину, продолжая светить в лицо обидчика. Тот наконец разозлился.
  - Да убери свою пакость! Думаешь, я тебя не увижу щас? Все равно пизды получишь, говно понаехавшее.
  - Вася, не надо, - сказал за спиной женский голос, - пожалуйста.
  Свирепый Вася в три шага оказался рядом, толкнул Даэда в напряженное плечо, отодвигая в сторону.
  - Теперь, значит не надо? А завтра что запоешь? Когда свалит твой хахаль?
  - Никакой он мне не хахаль, - в голосе прозвучала такая печаль, что Вася замолчал.
  Женщина усмехнулась, поправляя волосы.
  - Нужна я ему. И хотела б, не взял бы. Так что, не лезь, а? Он уедет, ты ж останешься. Не рви сердце, дай сегодня одной побыть. А ты?
  Она почти крикнула, обращаясь к Даэду.
  - Что стоишь? Тебя тоже касаемо. Идите отсюда. Оба.
  И вдруг исчезла, оставив предполагаемых соперников стоять рядом. За камнем прошуршали шаги, запрыгал слабый огонек фонаря.
  - Дела, - сказал после паузы Вася. Щелкнул зажигалкой, освещая плоское лицо с острой тенью от носа на щеке. И белые волосы иголками надо лбом. Затянулся, выпуская дым.
  - Что ж не взял, если само в руки падало? Ленка хорошая телка, в соку. Горячая, что пирожок. Дойки видал, какие?
  - Замолчи, а?
  - Не нравится. Значит, нравится она тебе. А то б не лез защищать, - сделал вывод Вася, затягиваясь чаще и сильнее.
  - Не прав. Думаешь, если не своя, так и помочь не надо?
  - Ой-ой...
  - Куда она пошла? Не свалится там? - прервал Васину издевательскую тираду.
  - Там? А. Да вряд. Мы там лет десять назад знаешь, сколько ныряли? Ленка лучше всех. А черт, уже пятнадцать считай. Е-мае, время пролетело!
  Он замолчал, докуривая сигарету.
  Стояли рядом, прислушиваясь к посвистыванию ветра в каменных щелях.
  Пролетело, думал Даэд. Бывает так, что время летит, печаля тех, кто его потерял, как этот дурень, проморгавший Ленку. А когда нужно, чтоб оно летело, ползет медленно, не слушаясь горячих желаний. Неллет сказала, должно пройти время. Пусть бы пролетело оно, а не время этих двоих.
  В высоких скалах все так же свистел ночной ветер, то ли возражая его мыслям, то ли поддакивая, не разберешь. И медленно пульсирует огонек сигареты рядом.
  Наверное, ушла далеко, подумал Даэд об исчезнувшей Ленке, там вылезла наверх, где сегодня они с Андрюхой ныряли. Ждать, когда вернется? Она, может, спустится с другой стороны, там нормальная тропа, в маленькую бухту. А мы стоим тут, как два дурака, караулим, кто первый уйдет.
  Ему вдруг стало весело. И чего решил, что Ленке грозит опасность, да этот Василий, похоже, сам исстрадался, а она сурова, не подпускает. Раньше, значит, прыгали вместе.
  Он представил себе Илену, с косами, взлетевшими в сверкающий брызгами воздух. С поджатыми в прыжке загорелыми ногами. И белобрысого тощего Васю. Кого-то он напоминает. Как здешняя Ленка оказалась смутным отражением дальней Илены, так и он... Почти не похож, но все же.
  - Ладно, - Вася наступил на окурок, - пошли. Чо пиндюрку свою погасил? В ней нормальный фонарь есть? А то у меня зажигалка сдохла.
  Даэд усмехнулся в темноте, поворачивая фонарик нужной стороной. Не хочет Василий его тут оставлять. Так, на всякий случай.
  - Есть.
  Слабый кружок света запрыгал по серым ноздреватым камням, вдруг меняя все так сильно, что тропинка исчезла, прячась среди острых живых теней.
  - Сюда, - Василий шагнул, подталкивая Даэда.
  Тот пошел впереди, нашаривая светом тропу, она вильнула, уводя в узкую расщелину. И вдруг, через несколько шагов в уши ворвался треск и шипение, множась в каменных грудах. Даэд не успел понять, что там ревет, и где, то ли внизу, то ли вокруг, а сзади его толкнули, фонарик выпал, кидая свет как попало, вдруг поймал радугу, пролетев через брызги, и лег далеко внизу, тускло светя через внезапную водяную толщу.
  - С-сука, - хрипел в ушах надсаженный голос, ноги топтались по каменной крошке, упирались, но с каждым пинком проскальзывали дальше, ближе к щели, ведущей к грохочущей внизу воде, - думал, все для тебя, да? Ненавижу таких. С-сидит тута. Щассс...
  И не повернуться, с яростным отчаянием понял Даэд, любое движение сбросит вниз обоих. Только стоять, упираясь ногами, и сопротивляться, не давая ему...
  - Ты всегда был не слишком умен. Хотя слушал хорошо. Но вырос. Не стоит мешать. Тем...
  Даэд от неожиданности ослабил сопротивление, нога скользнула на покатый край.
  - ...кто знает больше. Кто выше и лучше! Я!...
  Падение превратило конец фразы в протяжный вопль, множа эхо среди каменных скал и щелей между ними.
  - Я-а-а-а! - кричал Вест, приближая к лицу Даэда бешеные светлые глаза, и вместе они падали, хотя должны бы уже разбиться о близкие скалы.
  Поняв, что оторвать от себя старшего брата не получается, Даэд бросил попытки и закрыл глаза, отрешаясь от воя ветра, грохота воды и непрерывного бесконечного вопля. Нужно упасть в правильный сон. Вернуться в Башню. Проснуться! Увидеть Неллет, спящую в своей опочивальне. Увидеть ее.
  
  Глава 24
  
  Дерево. Доски. Серые, заросшие рваной зеленью и пеньками ракушек. Плывут над лицом, покачиваясь и круглясь, сходятся к... к корме?
  Даэд моргнул, пытаясь поднять руку, отмахнуться от ржавых тяжелых звеньев, что волочились, кажется, над самыми глазами, завершаясь плывущим в тумане огромным якорем. Тот не болтался, утягивая цепь вниз, а плыл, будто он тоже деревянный, боком, топыря грозные заостренные лапы.
  - Не спит, - сказал рядом с ухом сиплый голос, - гляди-ка, не спит!
  Даэд дернулся, рука заныла, не одолев чего-то, что держало, сжимая запястье. Ноги выгнулись и упали снова.
  - Тише ты. И молчи, дурень. Скоро начнется.
  Вместо деревянного брюха перед глазами встало морщинистое лицо, маленькие глаза внимательно осмотрели, улыбка прорезала закопченые щеки в редкой щетине.
  - Сичас, молодец. Угадал, так угадал, не зря высокий Вест нарек тебя первым вестником сенто. Я уж думал, проспишь до тяжелой зимы, а там куда тебя? Рази катмарам на забавку детенышам.
  Приговаривал, а руки возились у запястий, потом у щиколоток. Освобожденный, Даэд хотел вскочить, но лишь медленно сел, кривясь от судорог в мышцах. Челюсти тоже не слушались, хотя - он медленно поднес руку, ощупывая лицо - не было повязки или кляпа. Просто зубы не разжимались, как склеенные.
  Старик послушал мычание и кивнул, поднося Даэду деревянную чашу, в которой плескалось что-то вонючее.
  - До славословия нет тебе речи, вестник осени. На, попей, кровь побежит живчее. А скажешь потом, понял? Все словеса твои будут взвешены и сбережены, ибо умеешь их записать корючками по бумаге.
  Заботливо придерживал чашу у непослушных губ. Жидкость смочила их, заставляя чуть приоткрыться. В горло протекла теплая струйка, к удивлению Даэда, не противная. Сладкий вкус, покалывающий язык. Напившись, он снова промычал невнятные слова, стараясь выговорить их четко. Но старик опять покачал головой.
  - Дождись, человек. Скоро уж. Да и счастье выпадет нам, вольным человекам нижнего мира! Великая встреча королевны Неллет с вестником прошлых времен! Ты поведаешь нам, что скажет первая и единственная.
  Длинные слова старик выговаривал медленно и торжественно, справившись, приосанивался, поводя худыми плечами, замотанными серой хламидой.
  - И совершится счастие человекам, кои припали к ложу Неллет в ожидании наи-вер-ней-ших словес. О! Эдак можно терпеть и еще б десять приходов осени, но я постарел, думал, помру, а детишков не дала мне мать Пустота, вместо них учни, сам понимаешь, учень он чужой сын, его и в башку не ушибешь, чтоб лучше учился.
  Старик захихикал, поднимая слабую руку со сжатым кулачком.
  - Мой ушиб рази научит? Коли бы высокий Вест был училой младых, то в трещины в их башках знания залетали бы сами.
  Он повернул голову, елозя по вырезу хламиды такими же серыми волосами. Издалека мерно гремели звуки. Тумкали, учащаясь, потом замолкали и снова заводили свой стук - глухой и унылый.
  Пошевелив губами, будто переводя сам себе послание, засуетился, приподнимая ногу Даэда и спуская ее с лежанки.
  - И другую становь. Не беги, время есть. Тихо иди, я подержу. Ты ровно малой, стой, в стену ж упрешься!
  Вокруг оказались стены. Даэд, покачиваясь, задрал голову. Потолка не было. Была наверху пустота, полная рваных клочьев тумана ли, облаков. И мерно плыли через нее днища, покрытые мхом и ракушками.
  - Грозно? - хвастливо догадался старик, тоже взглядывая на воздух, - а то! Большие корабли завоевательные. Высокий Вест выслушает речи королевны. И снова отправится в иные миры. Для нашего обо-гатств-ления. Добрый он человек.
  Непослушные ноги медлили, не успевая за мерным стуком. Один шаг - три-четыре удара по длинному извитому коридору, вырубленному в скальной породе.
  Видел, невнятно подумал Даэд, стараясь не качаться при каждом шаге. Видел. Где-то. Только... темно. В последний раз. Свет под водой.
  И вспомнил, застыв на полушаге. Слабенький свет под толщей ночной воды, тускнеет, погас. А вокруг такие же скалы. Он думал о пролетающем времени. Там думал. Да где он? Не смог проснуться из того мира, где оборотень-отражение хотел его убить? Неопасный дурковатый Василий, что отразился в злобствующего взрослого Веста. Как раз, когда он подумал о том, как странно отразилась Илена в одном реальном мире - в Ленке из другого, как он надеялся, не менее реального.
  - Ножками, - пыхтел старик, поддерживая его за бок, - вот хорошо. Тамбы рассказуют, мы успеваем. Да я всегда высчитываю верно. И ты силен. Идешь вот сам. Последних пять сенто пришлося тащить плечьми человеков. Ну и слабы оказались, не смогли побудить. Ты ведь сможешь, а?
  Он остановился, а впереди уже мерцал красный свет в большом квадратном проеме, мелькали через него черные суетливые тени.
  - Сможешь? - шептал просительно, дергая руку Даэда своей - слабой и сухой, - ты уж смоги, вестник. Хоча пред смертью, глядишь, поживу я, как жили мы раньше. Летали небесными птицами. Эх.
  И замолчал, приосаниваясь - навстречу из проема потекли человеческие фигуры, закутанные в темные покрывала. Держали над головами маленькие факелы, рисуя ими огненную двойную дорожку.
  - Вестник идет, - важно сообщил фигурам старик, толкая Даэда к проему, - шестой сенто-вестник, надежда и толкование снов! Я, Немрос ученый, веду сенто-вестника, с благословения Веста благословляющего. На дивные подвиги, на сытую рьяную жизнь.
  Немрос? Даэд, упираясь, попытался остановиться, чтоб получше разглядеть провожатого. Но живой коридор зашептался, сдвигаясь и указывая факелами направление. Как же тяжко без языка! Сотни вопросов рождал недоумевающий мозг, пугая самого себя, и не было возможности задать ни одного. Старик сказал, речь вернется. Когда Неллет...
  Он прибавил шагу, уже не боясь упасть - ноги окрепли, равновесие восстановилось. Кулаки сами сжимались, а по спине протекал липкий холодок. Тут - странно. Но это всего лишь очередной сон. Нужно выбрать момент, чтоб проснуться. И он расскажет Неллет о своих путешествиях. Проснется там же, где заснул. В роскошной опочивальне, на шелковом покрывале, держа в руке ее тонкие пальцы и глядя на спокойный профиль в разметанных сном волосах.
  
  Зал был полон людей и багрового света. У стен на корточках сидели женщины, свешивая к полу длинные волосы. Мужчины стояли тенями, укутанными в покрывала, по складкам прыгали отсветы пламени. Костры горели везде, забранные в решетчатые чаши, будто огонь пугал и его пленили. А он царил, озаряя все алым и багровым.
  Все, кроме дальней стены, единственного места, над которым не было каменного потолка. Через квадратную дыру падал нестерпимый голубой свет, холодный и мертвый. И в его толще, на возвышении стоял такой знакомый Даэду шатер, со стенами из многих слоев кисеи. Вход был распахнут, края высоко подобраны, открывая всем большое ложе в ослепительно белых покрывалах. От этой открытости Даэд почти задохнулся, так она была нелепа и невозможна. Никогда там, в Башне, не поднимались стены шатра, если хоть чей-то взгляд мог увидеть ложе и принцессу. Никто, кроме наставников, мальчиков, назначенных в кенат-пины. И - весенних мужей. Избранные - один на один с принцессой. А тут...
  Она лежала странно - не на покрывале, а зависнув над ним, и Даэд, уже не обращая внимания на людей, что расступались, разглядывая его с надеждой и любопытством, почти подбежал, хромая, и увидел, с острой сердечной болью - белые, в цвет шелка веревки, шнуры, что держали принцессе руки, ноги, голову, плелись, растягивая ее в подобие куклы, которая - подобие человека, которому - придана форма безмятежного сна. Мертвое лицо, обращенное к залу, казалось еще мертвее от тщательно прорисованных черных ресниц, алых губ и наведенного яркого румянца. Ногти на руках тоже были подкрашены розовым, а ноги укрыты белыми одеждами, свисающими к постели.
  - Великая Неллет, - шелестело за его спиной, - великая спящая Неллет, спасительница человеков от пустоты. Пришел сенто-вестник, великая Неллет, он разбудит тебя и расскажет твой сон. Как было заведено и как продлится довеку. Великая...
  - Нель? - Даэд не осознал, что голос снова пришел, ему было некогда, - Неллет? Это я. Что с тобой, Нель?
  Она мертва, ужаснулось внутри него, и в панике заверещало, но он резко ударил панику, заставляя молчать. Протянул руку, пытаясь коснуться кончиков полупрозрачных пальцев с яркими пятнами на ногтях. И вздрогнул, поворачиваясь.
  У кисейной стены старуха, улыбаясь ему, вертела рычаг, заставляя скрипеть блоки и колеса. Рука Неллет дернулась и плавно задвигалась, опускаясь ниже на тугом шнуре.
  - Вишь, - прошептала старуха умиленно, - вишь, милость Неллет с тобой, вестник. Побуди, побуди нашу королевну.
  Даэд взялся холодными пальцами за тонкую кисть, совсем ледяную.
  Она мертва!!!
  Но в эту секунду глаза открылись. Нечеловечески огромные, будто прорезанные насквозь на белом бумажном лице, и после налитые под самые края влажной зеленью. Опустились и снова поднялись жирно намазанные черные стрелы ресниц.
  - Неллет! - он встал коленями на постель, дергая шнур и пытаясь распутать узел на запястье, - да что они тут. С тобой! Ты живая? Нам надо проснуться!
  Позади угрожающе загомонила толпа. Старуха вертела свои рычаги и ручки, пытаясь отвести опущенную руку принцессы. Но Даэд рванулся, сшибая ведьму с табуретки. И зубами вцепился в тугой узел. Тело принцессы обмякло, валясь ему на руки.
  - Никто! - закричал он, вскакивая с ней на мягкое ложе и возвышаясь над теми, кто подходил ближе, - никто не смеет! Назад! Неллет, проснись!
  - Не сон...
  Даэд умолк, наклоняясь к белому лицу, на котором алые губы разошлись краями узкой раны.
  - Не сон, - повторила Неллет, глядя на него огромными глазами, полными моховой зелени, - нельзя проснуться. Отсюда. Наш мир теперь вот он. Такой.
  - Назад! - Даэд пнул ногой чью-то руку, наступил на другую. Тяжело дыша, поворачивался, пытаясь одновременно поддержать Неллет, обвисающую в переплетении шнуров и отбиться от десятков людей, лезущих к покрывалу, поднимая к нему полные жадной надежды лица.
  - Побудил!
  - Счастье наше!
  - Скажи нам! Скажи, великая! Что ждет в зиму?
  - Явится кшаат, или минует нас смерть?
  - Вопроси, вестник!
  И вдруг все замолчали, сползая обратно и кланяясь. Стал ясно слышен треск поленьев в кострах. Мерные шаги накрывали его, приближаясь. В новом живом коридоре шел высокий человек, звенела броня, бился о бедро длинный меч в богатых ножнах. Белые волосы, коротко стриженые, охватывала чеканная диадема с черными камнями в завитках.
  - Ты говорил, нет ничего в пустоте кроме Башни.
  Вест встал перед ложем, расставив сильные ноги и насмешливо оглядывая Даэда с принцессой на руках.
  - И тем не менее, мы тут, малыш Дай. Ты, я и наша принцесса. Привет тебе, бывший весенний муж, захвативший себе и лето, а ныне - сенто-вестник, предтеча холодной осени и грозной зимы. Ты уже понял, где мы?
  - Башня... где Башня, Вест? - Даэд снимал с рук принцессы петли, дергал шнуры на талии, придерживая ее под спину другой рукой.
  Вест высокомерно пожал плечами.
  - Ты верен себе. Мыслишь узко, видишь коротко. На что нам Башня, если мы сумели обрести свободу? А всего-то нужно было забрать принцессу из ее покоев, показывая, она такая же баба, как прочие. И пустота открылась, гостеприимно давая нам увидеть другие места. Их тысячи! Я выбрал для своего народа самое лучшее!
  Он оглянулся. И толпа поспешно закивала, шепча славословия герою.
  - Лучшее. Это - лучшее? Немерос! - Даэд крикнул, повторяя имя, - Немерос! Ты был учителем мне, а теперь ты жалкий старик. Вы все. Посмотрите на себя. Пещера. Это вам жизнь? Зачем же тогда молитесь на слова спящей? Или мир без нее невыносим?
  Слова повисли в полной тишине, нарушаемой треском огня. Старик, что привел Даэда, кашлянул, опуская лохматую голову.
  - Щенок... - голос Веста заледенел, выплевывая слова острыми осколками, - тебе кажется, что дорога к счастью должна быть устелена мягкими покрывалами? Мы боремся. И совершаем ошибки. А потом исправляем их. Пытаемся снова! В этом наша судьба. А не паршивый неумолимый хэго с родины маленькой Неллет. Слабые - убоятся! Сильные - дойдут!
  - Слабые - убоятся, - пронесся по толпе послушный шепот, усиливаясь и звончея, - сильные - дойдут! Слабые - убоятся! Сильные - дойдут!
  Вест кивал, за его спиной возносились сжатые кулаки, ткань падала к плечам, обнажая костлявые руки. Даэд перестал слушать, лихорадочно пытаясь придумать, как теперь быть. Один в чужом мире, с полумертвой женщиной на руках, и никуда не деться. Быть именно тут.
  - Слабые - ... - мерно скандировала толпа.
  Даэд нашел глазами старика. И подобрался, встретив острый взгляд из-под седых бровей. Бывший наставник пошевелил губами, касаясь их грязным пальцем, постукал по ним и поднес ладонь к уху.
  - Я! - голос Даэда перекрыл скандирование, - вы слышите меня? Я вестник осени Сенто! И я расскажу вам, что мне поведала великая Неллет. Тихо!
  Вест поморщился. Но не оглянулся, продолжая стоять, уперев руки в расшитый пояс. А за спиной мгновенно смолкли голоса, воцаряя жадную тишину.
  Даэд наклонился к лицу Неллет, прошептал еле слышно в ухо:
  - Молчи. Я сам.
  - Счастливые люди высокого правителя Веста! Великая Неллет рада проснуться к вам и счастлива позаботиться о вашем счастье. Хотите теплой осени без наводнений? Мягкой зимы без жестоких морозов? Без тварей, что приходят в пещеры забрать на еду беззащитных детей?
  - Ахх, - пронеслось по толпе. Женщины вставали и подходили ближе, жадно глядя на Даэда.
  - Великая Неллет обещает вам счастье покоя. Если вы устроите и ей настоящий дом. С теплым очагом и крепкими стенами. С друзьями, которые будут стеречь ее сны. Я - сенто-вестник, первый из шести сенто, который справился и разбудил королевну Неллет. Я избран ей в передающего сны счастья. А для записей, которые укрепят сны в будущем, избран ею учила Немрос.
  - Он же старик, - прошелестел чей-то шепот и умолк от резкого окрика.
  - Если же нет для нее теплого дома с крепкими стенами... - Даэд грозно обвел глазами толпу, - что ж, прямо сейчас Неллет уснет, и пробудится только весной, встречая тех, кто пережил зиму. Сам. Без ее заботы.
  - Есть, - уверенно крикнул молодой мужчина из середины толпы, - дом Эхилея, что рядом с наружной стеной. Эхилей, что погиб на охоте третьего дня. Его жена ушла давно, там пусто. Но пока еще дом живой. Даже с вещами всякими.
  - Да, - загомонили вокруг, радуясь простоте решения, - ясно, да, дом Эхилея.
  - Ведите нас, - Даэд осторожно спрыгнул, прижимая к груди Неллет, такую легкую и совсем неподвижную.
  Обошел Веста, тот повернулся, сводя белые брови. Но тут же сделал милостивое лицо, помахивая рукой гудящей толпе, пошел следом, кивая во все стороны.
  - Сенто-вестник, - пересказывали друг другу люди, - надо ж, кто и подумал бы. Первый из шести сенто, а может, будет нам в этом году счастье? Теплое, для человеков.
  - Ты поумнел, - вполголоса похвалил Вест названного брата, идя рядом с ним по каменному лабиринту, - и прекрасно. Я прослежу, чтоб устроили вас хорошо. И поставлю охрану.
  - Не надо охраны.
  - Не тебе решать, младший.
  Даэд собрался возразить, но Вест повернулся к людям, которые следовали за ними на почтительном расстоянии.
  - Слава вестнику-сенто, который теперь неусыпно заботится о великой Неллет!
  - Слава-слава-слава! - покатилось по коридору.
  - А не сумеешь, неусыпно, - негромко продолжил, обращаясь к Даэду, - придется вернуть принцессу ее возлюбленному Янне-Валга. Что рот раскрыл? Думаешь, пока ты скитался, бросив ее на двадцать лет, наша Неллет блюла тебе верность? Не знаю, примет ли ее Яннеке, такую... не очень живую. Но мы попросим.
  Двадцать. Даэд опустил глаза к своей руке на талии Неллет. Рука взрослого мужчины. С кольцами, полученными неизвестно когда, и потерявшими свою ценность в мире, отражающем Башню. Таком далеком. Таком же далеком, как те шестнадцать лет, в которые он заснул, держа в руке ладонь Неллет. Двадцать лет?
  Наверное, он спросил это вслух, потому что Вест поправил, издевательски сочувственным тоном:
  - Двадцать шесть, младший. Не забывай, ты - шестой вестник месяцев сенто. Последних, из тех, что прошли вне Башни.
  
  ***
  
  Дом оказался неожиданно уютным. Видимо, Эхилей был крепким хозяином своей одинокой жизни. Пока не погиб на охоте. Лавки вдоль стен заполняла простая утварь, в камень над ними вбиты крюки с развешанными топорами, кирками и веничками сушеных трав. В очаге под каменным козырьком кучкой лежали черные угли, над ними решетка держала казан и ковши с закопчеными днищами.
  А потолка не было. Даэд устроил принцессу на деревянной кровати, устланной толстыми покрывалами, поглядывая на серое небо, по которому снова и снова проплывали днища кораблей, будто они все под водой, на дне. Как они шествуют по небу? Летучие корабли?
  Он пока что выбросил из головы все вопросы. Кроме самого важного - надо оберечь Неллет, и не дать ей заснуть.
  Рядом суетился старик, Даэд взглядывал на него, морщась от изумленной жалости, отводил глаза, слушая поспешливое бормотание, полное боязливой надежды. Это Немерос? Наставник с величественной осанкой, с гордой головой, полной знаний. Если народ покинул Башню меньше, чем тридцать лет назад, неужели столь малого срока оказалось достаточно, чтоб отбросить человеческое сознание в дебри почти бессмысленности?
  - Что? - он нагнулся к лицу Неллет, слушая тихий шепот.
  - Больно, - повторила она, смеживая веки.
  Выпрямился растерянно, не понимая, как быть. Его возлюбленная лежала, как сломанная мягкая кукла, клоня к плечу голову и неловко вывернув руки. Даэд снова попытался уложить их правильно, но оставил попытки, увидев, как исказилось белое нечеловеческих пропорций лицо.
  - Пусть Игна упокоит, парень, - вполголоса посоветовал Немрос, возясь рядом, - она умеет, королевне тяжко лежать на грубом, нежными ручками, да все ей тяжоло, кроме воздуха. Игна уж десять лет покоит великую Неллет. Иди, старая, делай, чего умеешь.
  Даэд отступил, с содроганием наблюдая, как старуха, шепча, перекидывает через низкие балки и крюки шелковые шнуры с мягкими браслетами, потом подтягивает, подвешивая тело принцессы над постелью, так чтоб казалось лежит, с чуть поднятой головой.
  Глаза Неллет снова раскрылись.
  - Дождь. Он сейчас пойдет.
  Немрос ахнул, копаясь в складках изношенного плаща, пряча вещь, которую было достал. Выбежал на середину комнаты, запрокидывая морщинистое лицо. Люди, которые помогали ему, столпились рядом, тоже поднимая лица к тяжелеющему небу.
  Вест в дверном проеме стоял, остро разглядывая беспомощное недоумение Даэда, кажется - усмехался.
  Сверху запрыскала теплая вода мельчайшими каплями, покрывая все вокруг влажной пленкой. Люди застыли, раскрывая рты и зажмурившись. Старая Игна не отвлеклась, сосредоточенно накидывая петли, но резким движением стряхнула с волос край плаща, подставляя голову небесной влаге.
  Даэд облизнул губы. Повернулся к Весту с вопросом на лице. Язык пощипывало, будто хлебнул хорошей выдержанной гранны. И горели скулы, впитывая подарок небес, от которого внутри поднималась тихая радость. Все будет хорошо. Да что там, все уже замечательно! Дивный, прекрасный мир, полный счастья для всех. Мать пустота не оставила своих неразумных детей, принеся им первые дары осени. Небесные дары! Только не прячь себя, стань открытым. Принимай, что дают.
  - Раз в несколько дней приходят облака, полные манны, - кивнул Вест растерянной улыбке Даэда, - потому в жилищах нет крыш. Мир кормит нас. Я выбрал его - для всех.
  Дождь кончился, небо светлело, наливаясь краснотой. Даэд медленно сел на постель, кладя руку рядом с повисшей ступней Неллет. А Вест сумел! Какой молодец. Он заботится о тех, кого забрал из Башни. Конечно, наверняка тут свои опасности, не зря люди волновались, перечисляя, но, если мир сам кормит, можно их преодолеть. Все обдумать. Сначала поспав. Ужасно хочется спать.
  Вест нащупал медальон, висящий на груди, щелкнул блеснувшей крышкой.
  - К утру мне улетать. Смотри же, вестник-сенто, запомни все, что поведает тебе наша Неллет. Отдыхай.
  Шаги затихали в каменном коридоре, свежий голос окликал кого-то и ему нестройно отзывались дальние голоса.
  Даэд прилег рядом с принцессой, закрывая глаза. Такой покой внутри. Все идет, как и должно ему происходить. И пусть куда-то исчезли почти тридцать лет его жизни, не страшно. Неллет сама говорила - до полного совмещения двух миров должно пройти сколько там? Шестьдесят лет? Половину срока он уже одолел. Сейчас они поспят, а после он займется беседами с Неллет, так славно, что Игна позаботилась, чтоб принцессе было удобно.
  Сон забирал его, наполняя голову мягкими медленными мыслями. И вдруг разбился, разлетаясь на осколки. Даэд вскочил, тряся рукой и моргая слипающимися глазами.
  - Ты! Да что ты себе...
  - Нельзя, - зашептал Немрос, опуская руку с тлеющей деревяшкой, - нельзя тебе спать, сенто. Прости старика. Ты обещал беседовать с королевной. А мне... ты обещал мне буквы. Слова, которые пишут!
  Он свободной рукой выдернул из-под плаща грубый ящичек, стал тыкать им в живот Даэда, умоляюще кривя лицо.
  - Вота, я тут сберег. Но сам не умею. Что за дело-то, парень? Не умею я!
  Губы дрожали, лицо кривилось все больше, он заикался, пытаясь выговорить яснее, быстро донести то, что не мог сформулировать. И впалые щеки заливала краска.
  - Горе мне! - Немрос опустил голову, - не могливый я стал. Почему так, сенто? Скажи это хоть, а после уж спи. А? Мучаюсь ведь. Не голодом или страхом. К чему, а?
  Даэд вытащил из его руки ящичек, открыл плотную крышку. Оттуда, изнутри, пополз, развертываясь, туго скрученный бумажный лист. В тусклом вечернем свете еле виднелись начирканные кое-как буквы.
  Игна у постели принцессы дремала, держа руку на петле шнура. И сама принцесса парила недвижно в темнеющем сумраке, казалось, просто спит, белея лицом на подушке. Стояла вокруг безмерная тишина, прерываемая уютным громыханием дальней грозы.
  "Это от нее в небе на тучах отсветы, от грозы". Небо...
  - Немерос? Куда летит Вест и его люди? На этих кораблях, да?
  Старик закивал, жадно заглядывая снизу в сосредоточенное лицо Даэда.
  - На них, парень. Вест знает, как летают они. А куда, нам, простым, неведомо. Но привозит оттуль многие прекрасные вещи. Иногда думается мне, - он понизил голос до хриплого шепота, - сии вещи деланы нами, в другие времена. А тут мы делать ничего не умеем, кроме совсем простой простоты.
  Даэд вытянул руку, показывая кольца. Витое, змейкой, и другое - толстой округлой веткой с листом, а еще - плетеное их трех полосок цветного металла.
  - Лучшее, чем твои, - тоном знатока объявил старик, рассмотрев, - твои хороши, но те - намного лучшее. И еще всякое. Для себя и дружины. Для жен своих. Новые кисеи для королевны. Шелк еще вот. Одежа. А еще...
  Даэд сунул ему ящичек. Немерос замолчал, поворачивая лицо вслед его движениям. Задрал седые брови, изумляясь.
  - Да как же? А можно ль?
  - Ты можешь отвести? Где корабли эти? Но чтоб не заметил никто?
  Держа на руках Неллет, ждал уже у входа, не нарушая боязливой тишины. А потом старик кивнул, засветясь лицом. Схватил Даэда за край рукава, осторожно подталкивая в каменную кишку коридора.
  - Рядом оно. Стена ж наружная, за ней уже мир. В дырку ежли пролезть дальше за поворотом, то как раз там якоря они и бросают. По лестницам всходят, чтоб к утру уже вознестись. А ты вернешься, сенто? Ты обещал. Буквы-то...
  Они шли быстро, почти бежали, шаги глухо отдавались в каменных стенах, которые то сужались, трогая локти, то расширялись снова.
  - Не знаю. Нет, вернемся, конечно. Всех разбудить, кто тут в грибы превратился. А ты полетишь с нами.
  - Как же? - Немерос резко остановился, сквозняк из недалекого уже выхода откинул со лба седые волосы, - так стар я. Куда мне, с вами-то?
  - Тебе только с нами.
  Даэд кивнул и шагнул к светлеющему проему в темном каменном массиве.
  
  Эпилог
  
  Много позже, записывая по настойчивой просьбе старика Немероса события прошлого, Даэд снова и снова поражался тому, как стремительность его необдуманных поступков сумела выдернуть их из ненужной реальности. Это было подобно осознанному желанию прервать кошмарный сон. И снова удивлялся своему изумлению. Все могло быть объяснено, даром, что позже. А сделано - еще до всех объяснений.
  И страх тоже приходил к нему, задним числом. Ведь все могло сложиться иначе. Если бы Вест поставил охрану у жилища Эхилея, как обещал. Но общее устройство выбранного им мира подвело его самого, ведь утешающие дожди лишали людей собственной воли и стремления действовать, так к чему охрана двум старикам, спящей женщине-кукле и недоумевающему от внезапного пробуждения сенто.
  Башня. Почему Даэд уверился, что Вест навещает ее? Это просто, кивал он себе, заполняя буквами строчки. Если она еще существует, к чему создавать новое, если можно пользоваться уже сотворенными вещами. И слова о Янне-Валга. Небесный охотник - плоть от плоти, сам порождение Башни, Даэд видел его в бою и в обыденной жизни. Он там, знал он. Если Башня все еще существует.
  А она, конечно, существовала. И это было главным знанием Даэда, которое не требовало предварительных доказательств. Существовала, пока в самой Неллет оставалась хоть капелька жизни.
  - Я был глуп, полагая, что Неллет правит нашими жизнями. Правит людьми, которые обитают в Башне. Наверное, человеку просто необходимо сознавать, что есть некто, берущий на себя заботу о нем. Некто дающий и наказывающий. Удобно, если этот некто принимает определенное обличье. Еще удобнее, если это возлюбленная людьми принцесса, чьи покои вознесены над их жизнями, полны прекрасных вещей и роскошного уюта. А на самом деле...
  Он замолчал, и молчал старик, держа перо над очередным свитком. Оба одновременно оглянулись. Среди расступившихся на закраине витка колонн садилось солнце, огромное, красное, цветило облака праздничными оттенками и переливами. Бросало отсвет на волосы Неллет, сидящей в кресле у самого края. С другой стороны, недалеко от шахты подъемника девушка, скрытая листвой, тихо играла на флейте, повторяя одну за другой нежные и простые музыкальные фразы.
  - На самом деле Башня и Неллет - одно целое. Родив ее вместо зачатого нами ребенка, Неллет связала себя с этим огромным творением физическими узами, крепчайшими, как само дыхание жизни. Будто у них общая кровь. И разорвать эти узы, значит, приступить к разрушению обоих. Умрет Неллет - погибнет Башня. Разрушится Башня - умрет Неллет. Вместо быстрых ног и ловких рук, вместо танца тела, ей - другое. Витки, уровни, переходы, прослойки. Поэтому не так важны механизмы полета и движения, Башня летит, пока Неллет живет. А люди, живущие в ней, они живут сами. Сами управляются со своей жизнью. Полагая, что ими правит великая Неллет.
  Немерос закончил писать и положил перо. Внимательно посмотрел на склоненную голову бывшего своего ученика. Ему уже сорок. Зрелый мужчина, большая часть жизни которого вырвана, канула в беспамятье. Наверное, это и пробило ранней сединой черные волосы, виски вон совсем уже серебро. Каково это - уйти в сон, а проснувшись, узнать, что не уберег любимую, и мир, создаваемый с таким трудом и любовью, оказался почти разрушен. А времени на то, чтобы все исправить, остается все меньше. Но он оказался сильным. Неллет мудра, год за годом меняя весенних мужей, она все же нашла его - самого настоящего, своего мужа. Но он стареет, а она остается по-прежнему молодой, ей вечные шестнадцать.
  Только на вид, поправил себя Немерос, стараясь не думать, сколько лет сложено в душе юной девушки с волосами светлого золота и прозрачно-зелеными глазами. Там бездна, и лучше туда не соваться. Пусть там - сильные. Он и она.
  - Вы... - сказал он и откашлялся, раздумывая, а надо ли говорить, о том, понимает ли Даэд, что ждет их впереди, когда время продолжит неумолимо растаскивать любящих, углубляя пропасть лет.
  Даэд поднял голову, улыбнулся.
  - Ты понимаешь то главное, что следует из понятого мной о Неллет и Башне?
  Старик вопросительно вздел брови, ожидая, когда ученик сам даст ответ на свой вопрос.
  - Люди, Немерос. Они не нуждаются в Неллет. И есть мир, который готов принять нас по-настоящему, а не так, как сделал это Вест, вырвав принцессу насильно из ее мира. Когда наступит полное совмещение, мы сумеем уйти туда, не нарушая гармонии мироздания, а Башня продолжит полет, оставаясь такой же огромной, могучей и прекрасной. Совершенной. Если все случится именно так, там Неллет станет полностью живой. Сильной и здоровой.
  - Совмещение, - повторил Немерос, поглаживая ухоженной рукой аккуратно расчесанную бороду, - ты уверен, что оно будет?
  - Да.
  - Извини, саа Даэд. Но ты уверен, что дождешься его?
  Даэд обратил к нему черные глаза на жестком лице с тонкими морщинами по щекам и в уголках губ.
  - Нет. Не уверен. Но я надеюсь. А если нет, Неллет дождется его сама. У очень долгой жизни должны быть свои преимущества.
  
  Небо пылало вечерней зарей, перекатывая по горам облаков блески и полосы света. Уже пришел вечерний легкий ветерок, раздувая кисейные пологи. Двое мужчин сидели в креслах, думая каждый о своем, а может быть - об одном и том же.
  И тихая флейта повторяла несложную фразу, выпевая ее то совсем шепотом, то погромче.
  - Как же. Как же ты любишь...
  - Как же... Как же ты... любишь...
  
  Конец второй книги
  
  
  Елена Черкиа
  Керчь
  Март - июнь 2017 г
  
Оценка: 7.04*5  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"