Луна стояла высоко, была белой, без малейших оттенков желтизны и Шанелька удивилась тому, как быстро та изменилась: всходила - огромная, багрово-красная, словно налитая жидкой кровью, и Шанелька, выйдя туда, где ничего не мешало смотреть, на небольшой пригорок недалеко от раскопа, сначала пожалела, что не взяла с собой фотоаппарат, а потом успокоилась, глядя, как лунища ползет вверх, еле заметно, но, все же, отмечаемо глазом. Пришлось бы снимать с очень высоким исо, что значит - снимок получится шумный, будто запорошенный песком. Иногда это придавало картинке нужной художественности, но эдакую луну хотелось запомнить, если не получается запечатлеть, со всеми ее подробностями. С четкими, будто аккуратно вырезанными краями на фоне ярчайшей вечерней синевы. С широкой лунной дорогой, похожей на пролитый в мелкую рябь пролива малиновый сироп.
Именно, обрадовалась Шанелька, укладывая на колючий валун сложенную ветровку и усаживаясь, хватит уже про кровь, есть в мире много других вещей таких же оттенков.
Поодаль, на таком же пригорочке суетились, оглашая вечер язвительными и азартными выкриками, несколько черных силуэтов вокруг массивного фотоштатива. Один, разводя руки, чтоб не подходили и не мешали, припадал к видоискателю, огрызался на критические замечания и советы.
Угу, лениво подумала Шанелька, удобнее устраивая ноги в летних сетчатых кроссовках среди густых кустиков полыни, пробуйте, детки, но выйдет все равно не то и не так, для такой луны нужен как минимум Айвазовский. Или совсем не такая техника, хоть у вас и есть парочка прекрасных дорогих фотокамер. А если нет ни того, ни этого, тогда нужны слова. Правильные.
И вот луна пропутешествовала выше, теряя тревожный свет, бледнея, но одновременно становясь ярче, резче светя. И лунная дорога сузилась, стала совсем белой, такой же яркой. А комаров нет, в который раз порадовалась Шанелька, нагибаясь и срывая полынную веточку. Растерла в пальцах и вдохнула сумасшедший аромат, от которого у нее неизменно кружилась голова. Так хорошо. Если бы, кроме этого вечера не было ничего, поправилась она, тогда было бы хорошо, нет, совсем прекрасно. Но нет, это тоже неправильно, прикидываться, что ничего нет кроме. Домашние печали нужно оставить дома, беспокойство о будущем отложить на потом. А пока нужно просто быть здесь и сейчас, вдруг никогда больше не даст мироздание такой роскошной лунищи в таком правильном месте.
- Фотошоп, - выкрикнул один из силуэтов, а другой перебил:
- Та, старье, фильтры!
И все загомонили разом, вываливая знания и термины на голову старательного фотографа, который уже не снимал побелевшую луну, а повернув камеру, выцеливал всякие вечерние виды. Полумесяц небольшого пляжа, со скалами сбоку. Холм, на котором днем были видны остатки древних стен, свежие осыпи вырытой глины, колышки и натянутые веревки, оставленные сбоку тачки, блестевшие алюминиевыми брюшками. А сейчас - только черные силуэты: неровные - скал и прямые, с углами - расчищенных старых стен. И еще - призрачный лунный свет, в котором такие же призрачные тени лучше всего были видны краем глаза.
Шанелька хотела бы просидеть так всю ночь, тем более, тепло, даже ветровка не пригодилась, ну разве что защитить от колючести валуна. Но мешали деловитые выкрики, а еще смех, доносящийся от палаток на пляже, и кто-то там крутил музыку, ну какая тут может быть музыка, сердито удивилась она в который раз, и в который раз вздохнула - наверное, совсем ты, Нель-Шанель, анахронизм, дамочка уверенно среднего возраста, уже бы бабушка, если бы Тимка, задравши хвост, скакал по койкам лет с шестнадцати. Повезло, отношение к девочкам у ее сына критическое и осторожное. И вообще, осторожности в Тимофее сильно больше, чем в его матери, которая, вместо того, чтоб успокоиться и остепениться, с каждым годом все больше позволяет себе всяких глупостей.
Умом Шанелька понимала (а что не понимала, то они обсуждали с Крис, приходя в итоге к пониманию), что это процесс самый логичный и как раз нормальный. В юности можно перевоплощаться, примеряя на себя роли и тратя время на то, чтоб побыть кем-то. А чем меньше остается в запасе лет, тем правильнее наконец-то стать именно собой. Но вбитая с детства мораль тащила Шанельку в другом направлении. Как это "собой"? Что такое "для себя"? А как же все, кто вокруг? (все, кого ты приручила, сделала мысленное примечание Шанелька и плюнула, тоже мысленно). Но если продолжать быть для всех хорошей: отличным профессиональным детским библиотекарем, доброй дочерью для мамы со слабым здоровьем, понимающей заботливой матерью для почти взрослого сына, и вот - замечательной, в смысле, правильной женой для чудесного мужчины Димочки Валеева по прозвищу Фуриозо, то где, скажите на милость, найти время для самой Шанельки? Которая, как внезапно выяснилось, не только это вот все, а еще и писатель...
Дойдя в размышлениях до этого своего главного занятия, которое приносило Шанельке сверкающие радости и беспрерывные в промежутках мучения, она встала с камня, дернула ногой, чтоб освободить запутанный в полыни шнурок, и пошла, оставляя за спиной гомон туристов-фотографов. С каждым шагом расстраиваясь все больше.
Дурацкая получается ситуация, раздумывала Шанелька, а монетка луны пристально светила в спину широкой тишотки, из-под которой еле выглядывали короткие джинсовые шорты. Кромешное какое-то свинство. Была бы я мужиком, писала бы военные романы. Или боевую фантастику. Или что там еще, брутальное такое. И звали бы меня, к примеру, ну-у, Соколовский. Ингмар Вальдемарович. Нет, отчество надо покороче и попроще. Федорович? Слишком уж рычит. Ага, Федотович. Да. И был бы я средних лет мужчина с проницательным взглядом из-под нависших густых бровей, и хорошо бы доцент. Или доктор наук.
Шанелька споткнулась под воображаемым взглядом сурового Ингмара Федотовича и рассмеялась. Хорошо получился.
Так вот. С таким имиджем можно писать любую галиматью и главное, торжествующе среднюю галиматью, из тех, что Крис язвительно называет "гладкописево", а грамотных создателей "писева" - гладкописцами и гладкописицами, и быть кругом своим, и пользоваться уважением соратников - по перу собратьев. И сосестер, уточнила Шанелька, взбираясь по узкой петляющей тропинке на самый верх черной на фоне посеребренного моря скалы. Кстати, о сосестрах.
Была бы ты, Нель-Шанель, не Шанель, и не Нелли, а, к примеру, Стелла... или Ольга. С фамилией, например, Серебрянская. Или там Орлович. Дальше, обращаемся к Федотычу... - доктор наук, или как там сейчас принято - докторка? Докторесса? Писала бы архисерьезные замороченно-философские прозы, замаскированные под мрачную фантастику или, опять же - беллетризованные очерки на исторические темы, или военные - войн, как барахла на цыганском прилавке - пиши не хочу. Нависших бровей, Стелле, конечно, не надо, но сухощавое лицо и проницательные глаза пригодятся. С ней хлопот чуть больше, все же Ольга это вам не Олег, но пару-тройку раз отбрила бы высокомерных насмешников, побив их виртуальными лбами в виртуальную кирпичную стенку - зауважали бы точно. Как своего парня... Причем, снова - необязательно писать суперски, это даже помешает, кому охота топтаться у подножия пьедестала бывшего соратника по сетевым самиздатам. Нет-нет, писать можно и нужно гладко, с терминологией, с экскурсами и вставными мини-лекциями (их так прекрасно выдирать из любого справочника, начиная с вики и кончая словарем матерной лексики Новогебридского архипелага), но ни в коем случае не в полную силу таланта, если он есть.
Цепляясь руками за выступы камня, Шанелька выбралась на верхушку скалы, венчающую неровный холм, выпрямилась и покачнулась, взмахивая руками. Коленки задрожали, захотелось немедленно присесть на четвереньки, схватиться пальцами за надежные каменюки. Но она представила себе, как торчит, белея в лунном сумраке копной белокурых волос - над окрестностями, над скалой, которая соседняя с холмом раскопа, над пустырем, переходящим в полумесяц пляжа с горстью палаток на дальнем крае, над просторным огородом у дома смотрителя городища, где разбиты еще палатки, экспедиционные. На карачках, да. И, закусив губу, устояла, осторожно установив подошвы в крошечных впадинах на макушке скалы.
Медленно дыша, смотрела по сторонам, изгнав из мыслей свежепридуманных Ингмара и Ольгу. Потому что вид с яркой монетой луны был просто восхитительным, черные тени и белые пятна лунного света - прекрасны. Даже шум отдалился, впустив на свое место шорохи в травах (кто там шуршит, если нет ветра?) и беспрерывное журчание августовских сверчков. А еще - запахи. Подсушенных жарой трав, морской воды, и слабый, но уверенный - камня, похожий на запах подсыхающей на стенах свежей побелки.
Как хорошо, что завтра утром приезжает Крис! А Дима, ну что Дима. В ближайшую неделю ему придется готовить себе обеды и ужины, убираться в квартире, кормить толстого кота Темучина, и иногда - Шанелькиного сына Тимку, если тот нагрянет раньше, чем обещал, из своего похода.
Шанелька слегка помрачнела и снова улыбнулась, вытирая капельки пота на висках и лбу. Хорошо, что оставила в лагере мобильник. Последний звонок был как раз от Димы - спрашивал, на каком масле жарить яичницу. Ой, нет, это был предпоследний, а последний, это когда поинтересовался, почему яичница так отдает рыбой. И ведь додумался не заметить сковороду, висящую прямо перед носом, залез на дальнюю полку, извлек оттуда специальную сковородку для рыбы, и пожарил на ней. Кто в итоге виноват? Конечно, ветреная жена Нелька-Шанелька, которая усвистала на какие-то археологические раскопки, какой-то, подумать страшно, мелкой лаборанткой, и будет теперь жить в палатке, окруженная археологами-копателями. Ты же взрослая женщина, кричал Дима, пока Шанелька, плотно сжав губы, пихала в рюкзак вещи, над тобой детишки смеяться будут! Сколько им там? Ах, студенты? То есть, ты для них практически бабушка Неля, да? Испортишь малявкам все каникулы. Им, может, потрахаться хочется, у костра посидеть, а тут ты маячишь, сорок лет с хвостом. Как тот воспитатель в пионерлагере.
Шанелька хотела возразить, что в экспедиции берут не по возрасту, и кто же виноват другим сорокалетним, что им важнее пиво, диван и ресторанные посиделки. Или Турция с шезлонгами и аниматорами. Но вдруг возмутилась тому, что муж вынуждает ее оправдываться. Как будто она затеяла нечто преступное, а не отправляется поработать на самые обычные для здешних мест летние археологические раскопки. И кстати, оправдание у нее было, очень весомое: Дима наверняка бы проникся, глядишь, даже довез бы ее на своем стареньком жигуленке. Но, возвращаясь к нашим баранам, получается, все равно надо оправдываться?
Она не захотела, так что, приседая под тяжестью рюкзака, погладила шерстяной живот спящего Темучина, постояла в прихожей, ожидая, вдруг муж все же выйдет попрощаться, но Дима удалился в комнату, хлопнув дверью. И ушла, подавив желание хлопнуть входной - да посильнее, с треском и грохотом.
С мамой тоже были разборки, перед тем, как она уехала в гости к старшему брату, Шанелькиному дяде Виктору. Узнав, что дочь собирается потратить часть отпуска на работу в экспедиции, мама, кротко вздохнув, решила сдать билет. А то, кто же будет о мужчине заботиться, вопросила легкомысленную Шанельку, пока ты там, со своими копателями. И такая постановка вопроса Шанельку снова возмутила. Маленький он, что ли, ее Дима. Позаботится сам. Но мама скорбно качала головой, стоя у раковины и перемывая картошку для варки. Будто ты не знаешь, мужчины - они, как дети. И смотри, не будешь заботиться, найдет себе кого получше.
Позаботливее, фыркнула Шанелька. Отлично, значит, два человека решили идти по жизни вместе, не потому что они вместе, а потому что одному из них нужна нянька и домработница? Средние века, честное слово. Билет она сдавать запретила, сама проводила маму на автобус, и скрепя сердце, наврала, обещая свои отпускные дела отменить. Чего делать совершенно не собиралась. Да и рассказывать матери о настоящей причине своей авантюры тоже не собиралась. Во-первых, еще бабушка надвое сказала, будет ли результат. А во-вторых (тут Шанелька снова вернулась к баранам, с тоской понимая - ходит и ходит по кругу), даже если не будет результата, какая разница! Почему она обязана отчитываться и тыкать всем вокруг блестящими результатами! Почему не может просто жить, как хочется ей самой...
Сбоку подул легкий ветерок, высушивая потный от ночного тепла лоб. Надо же, какой жаркий выдался август, рассеянно, все еще полная горьких мыслей, удивилась Шанелька, оно, конечно, бывает, такая жара именно в августе, но не каждый год. А море - далеко внизу, и если продолжить думать о том, что настала пора делать, что хочется, то сейчас ей хочется оказаться на песке и окунуться. Но спускаться в темноте, сплетенной из лунного света и черных теней, отыскивая узенькую крутую тропинку, ведущую в сторону пляжа, лень и жарко.
Она прищурилась, решая, возвращаться ли в лагерь или все же уйти на пляж, и вздрогнула, снова качнувшись на крошечном бугристом пятачке.
За спиной кто-то хрипло кашлянул. Держась рукой за сердце, Шанелька медленно повернулась, шаря глазами по каменной невнятице из которой вдруг что-то блеснуло.
- Куртка, - поспешно сказал хрипловатый юношеский голос, - забыли. Вы ее. Там.
Черная тень ниже Шанелькиных кроссовок зашевелилась, отслаиваясь от такого же черного каменного массива, обрела очертания - стриженая голова, рука с тряпичным комком. И - очки, в которых сейчас отразились две маленькие белые луны.
Очки Шанельку успокоили. Да и вообще, чего она дернулась - вон на пляже орут детишки, скачут, взрыхляя босыми пятками песок, вбегают в серебряную воду, плюхаются, разбивая лунную рябь. И музыка с ними.
- Ты кто? Фу, напугал.
Рука с курткой опустилась, взамен вскинулась другая, приглашая опереться, чтобы легче сойти с импровизированного пьедестала. Шанелька, секунду помедлив, протянула свою, нащупала напряженные пальцы. Держась, осторожно шагнула ниже, стараясь не скользить по каменной крошке, которой была усыпана тропка.
- Ми... - внезапный бас сломился, пискнул, пальцы дернулись в ее руке; снова окреп, договаривая смущенно, - Миша. Михаил, в общем. Баратынский.
- Очень приятно, Михаил.
Шанелька спрыгнула и вытащила свою руку из каменно скрюченных пальцев неожиданного Баратынского. Тот отвернулся в сторону, тихо прокашливаясь. Луна осветила худое лицо, нос с легкими очками в металлической оправе. С виду парню лет не больше четырнадцати, решила Шанелька, тоже отворачиваясь, чтоб не смущать школьника разглядыванием. И смущается, как девочка. Хотя нет, сравнение устарело, девочек нынче смутить нелегко. Но елки-палки, как же ему представляться-то?
В голове всплыла картинка с Димочкиным возмущенным лицом и слова его, насчет бабушки и школьников. Но в ответ Шанелька снова возмутилась сама. А не ушел бы ты по своим сорокалетним делам, Дима Фуриозо!
- А меня зовут Нелли Владимировна, - легко сказала в ответ, принимая мятую куртку и встряхивая ее, - я буду лаборантом на керамичке. В экспедиции. А ты...
- А я знаю, - начал Миша одновременно с ее вопросом и замолчал.
Шанелька подбадривающе умолкла, призывая закончить фразу, и на скале воцарилась короткая тишина.
- Знаешь, что на керамичке? - помогла вьюноше, так же, как годами подсказывала ответы маленьким читателям детской библиотеки, - ну да, я завтра первый день. И вообще в первый раз. А ты уже был в экспедициях?
Но Миша не ответил. Вместо этого задал другой вопрос, шагнув ниже и снова протягивая ей спасительную руку:
- Вы купаться хотите?
- Н-ну...
Дальше спускались молча, сосредоточенные на сползающей под подошвами каменной крошке, отводили руками колючие плети дерезы, что свешивались через тропу. И уже на середине спуска, где камень переходил в склоны холма, поросшие сухой травой, Миша остановился на маленькой круглой полянке, обрамленной торчащими из земли острыми валунами.
- Там пляж есть, маленький. Туда ночью не ходит никто, потому что круто. Ну, в смысле, спуск туда паршивый. А я знаю, как. Если хотите, можем пойти.
Шанелька посмотрела в затененное лицо, удивляясь, что ей пришлось для этого задрать голову - Миша оказался высоким, хотя и тощим, очки поблескивали выше ее макушки, но выражения разобрать не смогла. А вообще, очень удачно она, собираясь на одинокую вечернюю прогулку, надела под одежду купальник.
- Давай так, - решила, - мы спустимся, а там я посмотрю, может, просто покажешь место. Не знала, что тут, кроме общего пляжа, еще есть.
- Два, - Миша повернулся и ступил в черную тень, отрезающую его на уровне плеч, - два даже. На втором плохо, там плиты бетонные в воде, они скользкие, такая зеленая дрянь сплошная. Туда рыбаки любят, утром. А этот, он классный.
В черной тени вспыхнул кружок света, показывая Шанельке, куда ступать. Она ступила. Кружок плавно переехал пониже, указывая тропинку, которая здесь была совсем незаметной - просто грубые неравномерные выбоины в скалах и проплешины в траве. С каждым шагом отдалялись голоса, музыка превратилась в еле слышное бульканье и скоро осталась за скалой, которую оседлала луна, примостившись на том месте, где недавно стояла Шанелька, осматривая окрестности.
- Вот, - Миша спрыгнул, глухо тупнув ногами по высохшей глине, которая отозвалась еле слышным каменным звуком - под тонким слоем почвы с вытертой подошвами травой лежал известняк, - руку давай. Те.
Шанелька снова подала руку, спрыгнула сама, сжимая в другой тонкую ветровку. Свет фонарика медленно прошелся по каменной стене, смятой удивительными, не ломаными фрагментами, а такими, будто в незапамятные времена камень был мягким, как тесто, его перемешивали, потом стал застывать, а его все крутили и крутили великанской ложкой, и вот теперь среди острых торчащих выступов блестят гладкие выпуклости и впадины, с трещинами, проросшими пучками полыни.
Свет ушел ниже, Шанелька увидела плоскость, обрывающуюся в десятке метров от них.
- Там, - сказал Миша, - песок даже есть, совсем мало. Но есть. Только еще на метр спуститься. Пойдем?
На мгновение Шанельке стало страшно. Не потому что она испугалась Миши с литературной фамилией Баратынский, сейчас она вспомнила - видела на раскопе, когда только приехала и ходила в дом смотрителя, потом в кухню - знакомиться с поварихой, потом они со смотрителем прошлись над раскопом - искали начальника экспедиции, а тот, оказывается, уехал в город - разминулись. И вот там, среди полуголых копателей в разнокалиберных шляпах, Миша и был, тощий, с загорелыми плечами, в платке-арафатке, наверченном вокруг головы. Блестел очками на пыльной физиономии.
Шанелька вспомнила, потому что он разогнулся и посмотрел снизу, из-под рукодельного обрыва-стеночки, и очки блеснули из тени. Как вот на скале. Ну да, неуверенно подумала она, это и был Миша. Наверное. Очки же...
А страх ушел было, но Шанелька сама придержала его, превращая в другое. Уж очень тут было... ну да, сказочно. Выбирая слово, снова рассердилась на себя: ей что теперь, и перед собой извиняться всякий раз, когда вокруг не фантастично, не жутко, а именно и торжествующе сказочно?
- Я могу посторожить, - Миша по-своему истолковал ее молчание, - покажу только, где спуститься.
- Что? А...Нет, не надо сторожить. Ты вообще торопишься?
- Куда? - в хрипловатом баске просквозило недоумение.
Шанелька немного смешалась. Но задумываться о том, что подумает Миша, и объяснять, что думает она, вдруг стало некогда.
- Ты подожди просто, ладно? Я тут сама.
Фонарик дернулся, свет ушел вниз и лег узким, расширяющимся лучом, высвечивая на краю последнего маленького обрывчика черную щетку травы, прерванную в одном месте спуском и кустом непременной дерезы с выгнутыми тонкими ветками. Теперь Миша сидит, догадалась Шанелька, уходя от луча в темноту. Мягко ступая кроссовками, переходила от глухой, почти невидимой скальной стены на середину вытоптанной площадки, оттуда шла к обрывчику - глянуть вниз, где за смутной краюшкой светлого песка плескалась вода, невидимая, черная. И далеко в ней рисовалась зубчатая тень с острой неровной вершиной, резко лежащая на лунном серебре.
Тут стояла своя тишина, полная еле слышных шорохов безветрия, тайного плеска воды и оттененная ририканьем сверчков.
Мерно дыша запахами соли и полыни, Шанелька бродила, присаживалась на корточки - коснуться пальцами сыпучей каменной крошки, трогала гладкие вздутия каменной стены, прорванные острыми выступами. И, наконец, услышав, как Миша заворочался и вздохнул, улыбнулась, выпрямилась, стряхивая с рук пыль.
- Вот. Все. Спасибо тебе.
- Э-э... Угу. На здоровье. Пожалуйста, то есть.
Он не стал спрашивать, будет ли она теперь купаться и Шанелька за это тоже была ему благодарна. Так же, как за тихое сидение в тени, пока она знакомилась с новым местом. Еще бы избежать обычной вежливой болтовни по дороге в лагерь, и - совсем хорошо...
Но Миша и тут оказался на высоте. Молча они выбрались с пляжика, снова преодолев подъем до середины скалы: Шанелька снова подавала руку, когда он протягивал свою. И так же молча дошли к шатким сетчатым воротам, распахнутым на территорию просторного сада, где среди десятка абрикосов и вишен стояли палатки, в паре мест горели костерки, и между ними двигались тени, перебрасываясь словами.
У ворот Шанелька попрощалась с Мишей и ушла, сначала в дом смотрителя, где был вполне современный туалет, отделанный кафелем, а потом, наскоро умывшись и рассмотрев в зеркале блестящие глаза, пылающие щеки и спутанные светлые волосы (решив, выглядит вполне нормально, но все же хорошо, что вокруг было темно), прошла вдоль забора из сетки рабицы и забралась в свою маленькую палатку, которая стояла у толстого ствола старого абрикоса, слегка отгородившись от прочих палаток растрепанными кустами смородины.
В глазах плыли лунные пятна и черные тени, сквозь наплывающий сон слышался плеск воды, смех и негромкое треньканье гитары. А потом сон слетел, когда она услышала девичьи голоса, смешки и уже знакомый хрипловатый басок.
- Нагулялся, Мишель, - в девичьем голосе явно звенела насмешка, - и как? Все пучком вышло?
- Лизавета, тебе вставать в пять утра, иди. Иди, зубы там почисть, что ли, - посоветовал Миша и заговорил негромко еще с кем-то.
- Наш Мишель, ну ка-ак всегда, - не унималась невидимая Лизавета, - та-акой весь загадочный. Та-акой... та-акой...
- Слова забыла? - усмехнулся в ответ Миша, - в контактике глянь, чо в статусе написано. А то скоро и читать разучишься.
- Лиз, - сказал еще один девичий голос, стараясь потише, - слышно же все. А она, между прочим...
Дальше была пауза и после нее - тихий смех.
Шанелька, злясь и краснея, нашарила в кармане палатки пузатую косметичку. Вытащила коробочку с берушами, впихнула их в уши и легла навзничь, закрыв глаза и хмурясь. Но тут же улыбнулась. Странное дело. Случись такая ситуация десять лет назад, она бы уже все кулаки изгрызла, додумывая, что там сплетничают о ней незнакомые барышни. Ну и расстроилась бы, конечно, из-за того, что выглядит идиоткой, прогуливаясь по ночным пляжам с недорослем-школьником. А теперь... Теперь, оказывается, ей намного важнее то, что она там - была. И сумела не испортить время белой луны и черных теней пустой болтовней, а - сосредоточилась. Услышала и увидела. Сложила в себя столько, сколько смогла. И это вот совершенно прекрасно.
Глава 2
В темноте горел огонек, мерцал и смигивал, а потом выравнивался, светил неярко и спокойно, казалось, сгущая вокруг себя темноту, но не боясь ее.
Шанелька смотрела внимательно, задерживая дыхание, а потом дышала, улыбаясь - он далеко, и защищен, дыханием его не убить. Так и будет светить в кромешной темноте, пока ночь идет на убыль. И придет утро, показывая высокую стену скалы, расписанную выступами и вмятинами. Но тайна в том, что ни утренний свет, ни дневной - не расскажут о том, что за огонь загорается ночью в этой стене. Потому что днем выемка в камне исчезает...
Она открыла глаза, выплывая из сна и стараясь удержать обрывки. Маленькое пламя. Свеча или фонарик? Ниша в скале, похожая на уютную полочку, туда нужно прийти ночью, найти ее, и засветить ночной огонь в первый раз. Дальше он уже сам. Только найти нишу не так легко, днем ее нет, а ночью стена огромна, неохватна взглядом.
В полусонные размышления вклинился мерный технический звук, нейлон палатки осветился и снова потемнел, но свет, померкнув, остался в уголке входа, подсвечивая приткнувшийся там раскрытый рюкзак.
Машина, поняла Шанелька. Может, приехал начальник экспедиции, которого ждали утром? Паршиво, что она проснулась, и хорошо бы заснуть побыстрее, в ее возрасте, если не выспишься, выглядишь на десяток лет старше.
Закрывая глаза, Шанелька принялась раздумывать, этот вот теоретический десяток, он прибавляется к ее реальному возрасту или к тому, на сколько лет она выглядит? Если к реальному, то это конечно, катастрофа. Увидит ее утром на работе долговязый Миша Баратынский и ужаснется тому, с кем прогуливался в ночи. А выглядит она (если нормально поспит и правильно отдохнет, а еще, если нет изматывающих переживаний, а когда же их нет-то) на добрый десяток лет моложе паспорта, а значит, поутру будет на лице отражаться именно паспорт.
Но печальная фишка в том, что, ежели женщина не кинозвезда, специально подретушированная для красной дорожки и юпитеров, то выгляди хоть как, все равно будет ясно, что это не юность, а только что-то похожее на юность.
Шанелька зажмурилась, мечтая немедленно заснуть, чтоб к утру выспаться. Полежав так, слушая дальние вполголоса разговоры и шаги на веранде дома смотрителей, вздохнула и открыла глаза. По заказу фиг заснешь. Но вдруг...
Вдруг она поняла, как уже было недавно, во время девчачьей язвительной болтовни, что ей несколько наплевать на то, сколько лет прибавит или убавит сон в палатке. И это Шанельку страшно удивило. Так, что она даже села, моргая и обдумывая новые ощущения. То есть, это как? Она привыкла быть пусть не кромешной красавицей, но - хорошенькой и прекрасно помнила, как ее убивали всякие сожалеющие замечания, как раз насчет, что-то ты сегодня... спала, наверное, плохо? И, разумеется, всегда боялась постареть, с печалью смотрела на стареющих бывших красавиц, с легким ужасом думая, а как сама справится с такими же взглядами со стороны. Когда появятся морщины, волосы пробьет седина, и поплывет фигура.
И вот, оказывается, когда это страшное время практически на подходе (да, выгляжу, снова напомнила себе Шанелька, но именно выгляжу, а не являюсь), в нем возникают какие-то вещи, которые важнее чем "выглядеть". Настолько важнее, что временное ухудшение внешнего вида, связанное с недосыпом или переживаниями, отходит даже не на второй план, а на десятый. Со стороны, наверное, может показаться, что это попытка махнуть рукой на себя, раздумывала Шанелька, уже не обращая внимания на шаги, голоса и свет фонарика, но это если полагать женщину куклой, состоящей исключительно из внешности. Но если внутри куклы тоже происходят изменения, и что-то выходит на первый план, оттесняя заботы о внешности, не все, разумеется, а те, что с каждым годом требуют все больше времени и сил... Это же как раз хорошо!
А главное, и тут успокоенная Шанелька снова легла, главное не то, понимают ли это окружающие, а то, что ты понимаешь это сама.
Я могу сейчас спать, думала она, устраиваясь удобнее, а могу лежать и думать. Про смешного Мишу Баратынского, про сон с тихим пламенем свечи в нише, про... да про всякое. А если не высплюсь, ну что же, после обеда завалюсь в палатку и досплю свои несколько часов, в самую жару.
Луч фонаря прошелся по стенке, высветив синий нейлон и незастегнутую сетку входа.
- Тут вот, - мужской голос старался быть тихим.
Шанелька не успела снова сесть, натягивая покрывало повыше к плечам, как сетка зашевелилась и распахнулась, фонарик очертил стрижку с иголочками волос над шеей.
- Спишь? - и в палатку на корточках втиснулась Крис, отпихивая плечом полотнище входа.
- Криси! - Шанелька наконец, уселась, подтягивая ноги и прижимая покрывало к груди, - о! Криси! А я думала ты утром только...
- Ну, прости, - Крис, обернувшись, расправила полотнища, чтоб не торчать из входа пятой точкой:
- Знала бы, что ночью нельзя, покуковали бы с таксистом посреди степи пару часов...
- Тебе можно, - Шанелька засмеялась.
Они обнялись, тыкаясь губами в щеки друг друга. Потом Шанелька подвинулась к самой стенке.
- Садись. Ну, или ложись сразу. Или умыться и туалет? Пожрать, может, хочешь? Видишь, тут не развернуться, все снаружи приходится, кроме вот спать.
Они говорили шепотом, а с веранды слышались негромкие голоса и кашель. Потом стихли.
- А лягу. Даже болтать будем утром, хорошо? У меня самолет два раза переносили, потом дорога эта. И еще раз дорога. Я считай, почти двое суток как из дома.
- Летайте самолетами аэрофлота, - с сочувствием процитировала Шанелька.
Крис упала навзничь, тоже сдвигаясь к другой стенке палатки.
- Во-во. И ведь не возмутишься, какие-то они там устраняли неполадки, в итоге другим самолетом пришлось... - договаривая, зевала и выдиралась из брюк, ногами уталкивая их ко входу, под бок Шанелькиному рюкзаку.
- Ох, - сказала после щелчка застежки лифчика, - кайф какой. Ты смотри, утром разбуди. На... работу-эууу-ах. Вашу.
- Спи уже, - озаботилась Шанелька, - успеется та работа.
Через минуту внезапная Крис уже спала, отвернувшись к нейлоновой стенке и уперев в нее согнутое колено.
Шанелька еще полежала, обдумывая, как отнесется привередливая подруга к полевой жизни в палатках и душу с сортиром - одним на весь коллектив - про это она как-то не успела ей рассказать, когда давала адрес раскопа. И тоже заснула, наказав себе завтра же заняться благоустройством если не крошечной полутораместной палатки, то хотя бы толстым развесистым абрикосом, на ствол которого можно приладить отдельный рукомойник и полочку с зеркалом.
Утреннюю работу Шанелька безбожно проспала. Открыла глаза, с резким испугом прислушиваясь, но за нейлоновыми стенками стояла почти тишина, разбавленная громыханием кастрюль за распахнутым окном кухни, да еще, ближе и негромко лязгал своей цепкой лохматый Букет, таская ее от миски к деревянной конуре.
Осторожно сдвинув ногу Крис, которой та словно отталкивалась от Шанелькиной щиколотки в своем сонном беге-полете, села, сглатывая пересохшим ртом и поправляя спутанные волосы. Нехорошо, что опоздала в первый же день полевой работы, прекрасный повод юным девочкам-керамисткам посматривать свысока на сорокалетнюю тетку, которую нужно беречь, а то вдруг развалится от старости. Но с другой стороны, разумно утешилась Шанелька, в доме пустой туалет, не придется дергать ручку и переминаться на веранде, делая вид, что рассматриваешь виды лагеря, где между палаток слоняются сонные копатели, подгоняемые окриками бригадира. А Крис пусть спит, решила, выползая к выходу и откидывая тонкое полотнище с непригодившейся антикомариной сеткой. У нее еще и акклиматизация, после сереньких дождиков столицы.
Лагерь действительно был практически пуст. Шанелька вздохнула с облегчением, нашарила в углу косметичку, и, повесив на локоть полотенце, встала, слушая звуки с раскопа. Там, похоже, работа шла уже вовсю. Еще бы, с шести утра копают, возят на тачках сухую рассыпчатую глину, собирают в мешки осколки керамики, унося их на отдельную площадку, где стоят ведра с водой и пара старых цинковых корыт обок расстеленного выцветшего брезента. Интересно, кто там будет вместе с ними? Пара девчонок с облупленными на солнце носами. Разумеется, те, что шептались у ночного костра. Просто Шанелька хотела бы, чтоб это были как раз обычные девочки, которые тоже впервые. Но Шанелька, облеченная тайным заданием, понимала, на самом деле, хорошо бы рядом оказались лаборанты-ветераны, за плечами которых уже есть экспедиции, а значит, всякие воспоминания, сплетни и байки. Это бы сильно помогло. А может, не помогло бы никак, размышляла она, выходя из туалета и колеблясь, идти в душ, или залениться и сразу отправиться узнавать насчет завтрака. Душ был свободен, и это привлекало, но пока еще нет большой жары, зато над раскопом стоит кромешная пыль, которая накрепко прилипнет к влажной после душа коже - отдери потом. А после работы наверняка придется долго ждать, когда народ наплещется. Хотя, вот оно, пониже раскопа - море - и конечно, парни рванут туда после работы, чихали они на пресную воду.
Раздумья о душе мучили ее больше из-за Крис - Шанелька знала, с каким трепетом подруга относится к удобствам. Мало того, что один сортир на два десятка человек (два сортира, поправила сама себя, отметив взглядом дощатую будочку у забора), так еще и душ. Один. При этом, чему всегда удивлялась Шанелька, количество окружающего народа Крис не смущало совсем. Несмотря на то, что общаться с толпой та не любила точно так же, как и сама Шанелька.
Все перемешано, размышляла она дальше, промакивая полотенцем лицо и разглядывая в зеркале легкие круги под глазами (хоть и проспала, но все равно не доспала нормы, эх), вот и сама, великая любительница одиночества, она совсем не против быть на виду, и с юности выбирала для демонстрации себя самые людные места: никогда не торчала в дальних углах, вышагивая по самым центральным улицам, танцуя на дискотеке перед самой эстрадой. Только говорить в толпу не люблю, усмехнулась, выходя из душевой, а еще - мне нужна полная свобода уйти, когда все надоест, и пора остаться одной. Правда, к ежедневной работе в читальном зале детской библиотеки это никак не относится. Перед своей малышней (а своей Шанелька считала всю малышню) она выступала охотно и с удовольствием. Вот уж кто не посмотрит свысока и не одарит вдохновенную блондинку насмешливым взглядом за ее выдумки и полеты...
На этом месте своих размышлений Шанелька подошла к открытому окну кухни и стала серьезной, вернее, нацепила взрослую улыбку. Глянула внутрь, разыскивая глазами местную кухонную королеву.
- Евгения Ви... - замялась, перебирая в голове варианты (Витальевна? Викторовна? Ви...), - ой, Валентиновна! Доброе утро. Мы тут немного к завтраку опоздали... Извините.
- На четыре часа, - согласилась худая спина, острые локти и цветная косынка, повязанная на темных волосах, - совсем немного.
Шанелька прикусила губу. Всего-то десять часов утра, но да, народ уже с шести работает, получается.
- Что? - спохватилась, выплывая из виноватых подсчетов и укрощая желание оправдаться, рассказывая о ночном прибытии подруги, - извините, я не расслышала.
- Валерьевна, - повариха повернулась, одним движением перенося алюминиевый таз с мытой картошкой и грохая его о бескрайнюю столешницу.
Блин, обругала себя Шанелька и поспешно поправилась:
- О, простите. Конечно, Евгения Валерьевна. Немножко я ошиблась, да?
- Как сказать, - из-под низко надвинутой косынки мелькнул пристальный взгляд, и темные глаза сразу обратились к овощному ножику с черной ручкой, - только я не Валерьевна.
Шанелька повела плечами - под тишоткой между лопаток спина слегка взмокла.
- И не Евгения, - продолжала загадочная повариха, стремительными движениями ошкуривая картофелину и бросая ее в кастрюлю с водой.
- К-как... - Шанельке немедленно захотелось уйти в палатку и завернуться в покрывало. А еще лучше - угнать старый экспедиционный пикапчик и уехать домой (или заграницу). На худой конец убежать в степь. Но в палатке спит Крис и нужно добыть если не завтрак, то хотя бы кипятку для кофе.
- Валерия, - с удовольствием поведала сокрушительница картофеля и Шанелькиного самоуважения, - Ва-ле-рия Евгеньевна.
- Извините, - совсем шепотом сказала Шанелька. К вспотевшей спине добавилась горячая краска, заливающая лоб и уши. Сколько раз за последние пять минут она успела извиниться?
- А ничего, - с внезапным добродушием простила ее повариха, не прекращая работы, - все путают, а мне смешно, это уж вы извините, что поиздевалась малость. Кофе, конечно, вам? Или чай? Вон на столике чайник, и каша там рисовая, в сковородке котлетки. Хотите, тут ешьте на веранде. Или к себе понесешь?
- У нас там нет ничего, - рассмеялась Шанелька, - палатка и кусты. Я пойду, разбужу Кристину. Она ночью из аэропорта, так что...
Тут она поняла, что снова скажет "извините" и не закончила фразу.
- Семенычу скажите, он вам столик принесет. И табуреток пару.
- А! Хорошо бы. Ой, наверное, нет. Чего мы там сами. Лучше вместе со всеми, - храбро, но с печалью отказалась Шанелька Облеченная Тайным Заданием от соблазнительных удобствий в виде дощатого столика и кривых старых табуретов.
- К абрикосу вам пусть поставит, - мерные движения ножика гипнотизировали: пять взмахов, и белая картошка летит в кастрюлю, а в руках уже следующая, - с зеркалом маленьким. Я ж понимаю.
Шанелька нахмурилась, поворачиваясь уходить. Ну да, повариха понимает, не девочки они, бегать по лагерю с розовыми сонными мордашками, сперва надо навести хоть какой марафет - не пугать молодежь мешками под глазами и припухшими веками.
- Можно Лера, - донеслось ей в спину, - и на "ты", чего уж.
Шанелька кивнула, улыбнулась вежливой кривоватой улыбкой и ушла, получив новую пищу для уничижительных размышлений. Разумеется, с пенсионного возраста теткой они и должны быть на "ты" и по имени. А не с девчонками и пацанами.
У палатки она присела и ввинтилась внутрь, тяжко вздыхая и усаживаясь рядом с проснувшейся Крис. Та потягивалась, с удовольствием разглядывая тонкие палаточные стенки.
- Кажется, все накрылось. Медным тазом. Вернее, алюминиевым, с картошкой. Елки-палки, Криси, ну почему я вечно ведусь на всякие авантюры?
- И тебе с добрым утром, - Крис уселась, нащупывая под майкой застежку лифчика, - сто лет так не спала, даже бюстенхальтер не успела выдернуть. Как малолетка какая. А что случилось-то? Ты мне даже исходных данных не предоставила, я еще не успела проникнуться, и вдруг - все накрылось. Что и почему?
- Некогда рассказывать, проспали, - скорбно сообщила Шанелька, торопясь расчесать свою гриву, - нужно перекусить и срочно на керамичку, а там народ, получается, я тебе только после работы скажу. А работы той осталось, - она выкопала из кучи одежек свой смартфон, - буквально два часа. Подождешь?
- Ну, если ты не собираешься по своей привычке посыпать главу пеплом и топиться в море, как героиня античной трагедии, подожду, - согласилась Крис, валясь навзничь и натягивая на широкие бедра обтрепанные джинсовые шорты, - а теперь, веди меня, Моисей, через эту палаточную пустыню к удобствам. А то усцусь. Я еще час тому просыпалась, но забоялась идти искать сортир без тебя. Слушай, в женской физиологии есть приятные моменты. Ты в курсе, что мужики, ежели приспичило, терпеть не могут? Перехотеть, то есть, как вот мы.
- Ну, хоть что-то, - Шанелька туго стянула копну волос и увязала в хвост на затылке.
- Кепочку, - напомнила Крис, выбираясь и щурясь на яркое солнце.
- Потом. Сперва кофий с плюшками. В виде рисовой каши с каклетками. Криси, ну вот почему, когда мы вместе, то всякие проблемы кажутся ерундой? И смешно сразу.
- Потому что они и есть ерунда, - величественно провозгласила Крис, шествуя между палаток и придерживая на плече полотенце.
Навстречу из-за дерева вывернулся небольшой размерами парень, таща на руках какие-то брезентовые мешки и железки. Увидел Крис, и куча посыпалась на утоптанную землю.
- Вот где проблема-то. С ней приходится жить. Чего ты ржешь?
- Теперь это его проблема, - процитировала Шанелька старый анекдот, - судя по реакции, он такие сиськи только в папкином плейбое видел. И как мальчику таперича ночами спать? Мне показалось, или они у тебя еще подросли? В смысле, увеличились.
- Ну, так и я подросла, - Крис похлопала себя по крутому бедру узкой ладонью, - нажрала за зиму пять кило, думала, эх, летом скину, а оно как-то никак. Помню, лет в двадцать так все просто - три дня булочек не поешь и три кг минус. А теперь, откуда что берется, и держится на боках, как когтями вцепимшись.
Шанелька снова помрачнела. Вот опять. Эти напоминания о возрасте. Никуда от них, и плевать бы, но мысль о том, что их возраст (вернее, мой собственный, уточнила она) может помешать совершить главное дело, вцепилась в нее, как тот упомянутый подругой лишний жирок, от которого не избавишься мимоходом.
После умывания, в кухне, снова поздоровавшись с поварихой, теперь уже - Лерой, они забрали тарелки с вязкой кашей, украшенной котлетками, и вышли на длинную веранду. Шанелька сразу убежала снова в кухню и вернулась с двумя толстыми фарфоровыми кружками, парящими кофейным ароматом.
- Нам надо быстро, - оправдалась извиняющимся тоном, - хоть полтора часика поработать.
Но планы, к тихому удовольствию Крис, нарушил бригадир Петр Семеныч, возникший за перилами веранды в просвете густых кустов смородины. Покивав Шанельке, он кинул взгляд на высокую грудь Кристины, обтянутую скромной серой маечкой, и, обретя голос, правда, сиплый с прокашливанием, дальше общался уже исключительно с ней, в смысле, с грудью, мысленно веселясь, уточнила Шанелька, наблюдая, как выцветшие глаза дядечки мучительно пытаются подняться к смуглому лицу, но снова и снова возвращаются к серому трикотажу.
После того, как Шанелька церемонно представила их друг другу, задним числом взволновавшись, вдруг она и его имя-отчество забыла и перепутала (но Петру Семенычу, кажется, было на это совершенно плевать), он посвятил их в изменение планов.
- Ристархыч просил. Неля, вас просил, в общем. С журналами там помочь. Сегодня. Вместо керамички. Если захочете, конечно.
Почти до черноты пропеченное лицо сморщилось, углубляя складки на лбу - Семеныч справился с непосильной задачей, оторвал взгляд от бюста Крис и мельком посмотрел на вежливое выражение Шанелькиной физиономии, потом снова сообщил вырезу серой маечки:
- Он вечером вернется, а там, в кабинете его, там бумажка на столе, написано, чего делать надо. И кондишин там. И телефон записан, если вдруг. Но это, если вы вот. И... вы...
Крис посмотрела на Шанельку с вопросом. Та быстренько обдумала все и кивнула. Получается очень неплохо. Если уж сам начальник экспедиции поручил двум лаборанткам заняться бумагами, значит, ничего они не проспали, при деле, и завтра или там послезавтра прекрасно вольются в коллектив керамички. Тем более, вдруг в бумагах что-то найдется.
Шанелька вспомнила, как они с Крис копались в бумагах, сваленных в деревянные ящики, которые были увезены из египетского захолустного музейчика великолепным истинным пуруджи из рода Джахи. А за брезентом большого шатра топтались верблюды, мекали овцы и орала, матерясь, бесподобная в своей торжествующей вульгарности сибирячка Лаки, готовая всех местных смуглых красавчиков схватить и закинуть в объемистую сумку. Вот это было приключение! И ведь справились!
***
После завтрака (котлетки и каша оказались неожиданно очень вкусными) они вознамерились помыть тарелки и кружки, но Лера перехватила грязную посуду, одновременно указывая подбородком на скромный флигелек, похожий, по мнению Шанельки, на приятно побеленный деревенский сортир, но с евро-окнами и прицепленной к стене серой коробищей кондиционера:
- Идите. Ристархыч у нас мужчина суровый. Пацанок к бумагам не допускает, повезло ему, что вы появились тут. А то позвонит, а вы не начали еще.
- Ристархыч, - медленно произнесла Крис, направляясь рядом с Шанелькой к штаб-квартире, - то есть, мы тут имеем мущину с отчеством Аристархович? И попрошу не пошлить.
- Имеем, - согласилась Шанелька, - не пошлю, в смысле, не пошла я.
- Куда? - удивилась Крис, берясь за блестящую дверную ручку.
- Криси, - с чувством сказала ей подруга, - ну как же я рада, что ты приехамши. А то с кем бы мне бы словоблудить и беседами развлекаться...
- А то мы с тобой в вотсапе не беседуем.
- Там надо по клавишам. А тут оно само. И еще знаешь, что мне почему-то нравится? Что оно, пуф, и улетело. Ну, то есть, все пишут, всё записывают, сплошные вокруг сей сёнагоны, и выходит, искусство легкой беседы, которая в анекдоты записанные не превращается, оно почти умерло.
- Так не дадим! - вполголоса провозгласила Крис и открыла двери, показывая лицом, мол, хватит, а вдруг там кто-то.
Шанелька еще успела подумать про двусмысленность фразы насчет "имеем Ристархыча", прицепляя к ней последнее про "не дадим", подавила смешок и вошла следом, осматривая помещение поверх плеча Крис.
- Игорь Петрович, вы тут? - на всякий случай спросила у пустой комнаты, в которой - деревенская кровать с никелированными шишками на спинках, фанерный шкаф с зыбким зеркалом, два массивных мрачных сейфа у стены и большой стол, заваленный по краям пирамидами папок и свернутых карт.
Крис повернулась, с возмущенным лицом.
- А как же чудесный Ристархыч?
- Фамилия у него такая, - Шанелька подошла к столу, подхватила листок с записями, лежащий на большой развернутой карте, - причем, не просто Аристархов, а Аристархьев, не хвост собачий. Я ее три дня учила. Но тут зам шефа его полный тезка по имени-отчеству, так что, сама понимаешь. Кстати, как там ваше сиятельство граф Азанчеев поживает? Вот у кого тоже фамилие замечательное.
- Потом, потом. Ты мне когда секреты свои расскажешь?
Крис уселась за стол, положила локти на карту, потом нацепила очки в роговой оправе, найденные среди бумаг и воззрилась на подругу суровым взглядом.
Та дочитала записку и положила ее.
- Работа с бумажками, и вся обезьянья. То есть, нужно просто рассортировать записи по датам и подколоть в журналы на правильные страницы. И еще внести в комп даты и заголовки. Это прошлого года еще макулатурка. Видимо, все уже сделано, отчет сдан, но в порядок чтоб привести, ждали нашего с тобой прибытия, мадмуазель Крис.
- Тогда, - Крис сняла очки и сунула их в бумаги, - давай я еще принесу кофейку, ты начинай, а под кофе прервемся на полчасика, и все мне, наконец, расскажешь.
Она вышла, а Шанелька медленно принялась бродить по комнате, разглядывая полевой быт экспедиционного Зевса. Вернее, фыркнула тихонечко о том, о чем ей вслух не положено, но, устраиваясь на работу, она успела от разных людей услышать, не Зевса, а скорее Зевсика. Потому что по местным археологическим меркам, эта экспедиция была совсем маленькая, и весьма сомнительная. Ристархыч доказывал всем, что тут погребено целое поселение, со своим отдельным названием, пусть не античный полис, но крепкая немаленькая деревня. Хотя разведка обнаружила остатки стен на совсем небольшом пятачке, и возможно, это была всего лишь одинокая усадьба, а то и вообще, пара рыбацких домишек, куда заселялись сезонные рыбаки. Но если открытый лист получен, то все равно - экспедиция. Это во-первых. А во-вторых, Шанельке нужно было именно это место.
- Так вот, - сказала она, ставя принесенную подругой кружку на расчищенный пятачок стола, - рассказываю...
Глава 3
История одного успеха, рассказанная Шанелькой
- Ты за последние пару лет от сети слегка отвалилась, ну я имею в виду литературные всякие дела. Да что там, даже фейсбук свой, хорошо если раз в месяц обновляешь. Я понимаю, работы гора. А мне ж приходится, это ты тоже понимаешь, мне вообще с тобой жутко повезло. Я вот вспоминаю часто, себе в утешение, у меня девчушка была в библиотеке, Дашка, выросла уже, уехала в вашу Москву за всяким счастием. Так вот, лет в десять она вдруг стала шить и сразу хорошо. И понеслось. Хорошая девочка, вдумчивая, сейчас у нее все нормально, даже вроде бы ателье свое держит, прикинь. Так вот, я о чем - тут каждый первый эдак ей снисходительно, чуть ли не по щечке - а-а-а, тряпичница, значит, наряжаться любишь. То есть, у человека главное дело в жизни, а ее упорно считают барышней, у которой в голове одни тряпки - для нарядиться. Вот и я, со своими сказочками-прозочками, да ладно, не делай свирепого лица, я не уничижительно, это такой перенаправленный сарказм. Я сказала, как другие мыслят: если дамочка в социалках сидит, да еще на нескольких литературных сайтах, а особливо ежели дамочка симпатичная блондинка с ником Нель-Шанель, то значит, просто виртуально тусуется, гламурные позы для селфи принимает. Пописывая. И хоть тыщу раз перевернись, публикуя всякие литературные материалы, приговор вынесен и все. Не обжалуется. А тем более, ежели дамочка обычный провинциальный библиотекарь. Но мне же нужны читатели, Криси! Про издателей я уже молчу, но пишу я все равно не для себя. А если умолкну в сети, меня забудут через три дня даже те двести человек, которых я, судя по списку френдов, хоть как-то интересую. Так что... Да вот, сижу в сети. Что-то я длинно оправдываюсь, сейчас уже начну.
Ты такую фамилию слышала - Звенигородцев? Нет? Угу, так я и думала. А цитаты эдакие, чаще всего в статусах, щас даже припомню поточнее. "Мы сами лепим прошлое, используя одинаковый материал, но такими разными руками". Или вот: "Слава о красоте Елены держалась и держится на многократных повторениях свидетельств немногих очевидцев. Каждая из вас - невыразимо прекрасная Елена Прекрасная - если вы сумели себя верно подать, оставляя на водной глади мироздания вечно расходящиеся круги". Или вот - "Вечность смотрит на твою судьбу с любовью, как нежная мать на первые шаги лопочущего дитяти" - мать с большой, дитятя, разумеется, тоже. Так, не хихикай, плиз.
Ясно, что в Одноклассниках таких статусов не налепят. Но в фейсбуке или там, где литературненько и интеллектуальненько, те, кто желают, чтоб их полагали мыслящими интелями, их по этим цитаткам прям можно в отдельное стадо собирать. В контакте тоже мелькает. Конечно, не у тех девочек, кои в статусе пишут, что красота в простате. Я тебе потом еще цитат накидаю, прочитаешь десяточек, и потом сама будешь этого Звенигородцева вычислять слету. Это как паэлью от Коэльо в холодильник не убрать, чтоб подпортилась еще больше, и вся поросла большими буквами и курсивами.
Нет, он не сборник цитат сочинил, хотя и такие бывают монстры мысли. Мы с тобой пару раз, помнится, веселились. Шел-шел, присел, напрягся, выдал на-гора философское размышление, не привязанное вообще ни к чему. Собрал в мешочек, дальше пошел, отягощенный драгоценным грузом. Нет, с Валерием Елизаровичем... что? Он, родимый, Звенигородцев. С ним посложнее. Написал он роман. Художественный. С сюжетом, все как положено. С аллюзиями, отсылками, экскурсами и вставками. И даже типа с романом в романе, то бишь, использовал прием рамочного повествования, который называется еще принципом матрешки или китайских шаров. Уф, специально лазила в словари смотреть. То есть, внутри его художественного романа прописаны главы романа исторического. Как бы. Изящно переплетенное повествование. Михаилу Афанасьичу наш горячий привет. Ну да, я злюсь слегка. И снова тебя буду мучить сейчас собственными отсылками. В автобиографии Паустовского, да будет ему легко на райских-то облаках, есть глава про учителя гимназии, с которым случался нервный припадок всякий раз, когда кто-то говорил криво или без смысла. Совсем не был человек защищен от воздействия "красот-простат", в наши времена скончался бы в корчах еще в родильном отделении, бедняга. Я, разумеется, покрепче, и о себе не могу сказать, что я гений и божество таланта, грамотности и ума. Но ежели в тексте из каждой строки прет торжествующая пафосная пошлость, я бешусь. Беситься стараюсь тихо, потому что те самые, кто меня полагает малоосмысленной сетевой блондиночкой, они как растолкуют мое возмущение? Верно: скажут, что это элементарная зависть среднего писателя-неудачника, направленная на успешного гениального прозаика-историка-философа... Так что, рычу и смеюсь я, когда сама. Или с тобой, потому что ты понимаешь.
В маленькой комнате мерно шептал кондиционер, гоня еле заметную волну прохладного воздуха - когда Шанелька его включила, Крис отобрала у нее пульт и поколдовала, убирая сквозняк. Со стороны кухни слышался тихий шум, почти заглушенный оконными рамами, но дверь они оставили чуть приоткрытой. Там о чем-то беседовала повариха Лера с бригадиром Семенычем, о чем-то совсем приземленном, судя по доносящимся отдельным словам. А тут, в тихой прохладе сидела за столом Шанелька с пылающими щеками и круглыми от веселого возмущения глазами, вертела в руках кружку с недопитым кофе. Прихлебывала временами, останавливалась, подыскивая нужные слова, и благодарно кивала, когда Крис негромко подсказывала формулировки.
- Я бы, - сказала Крис в паузе, - не стала б дочитывать. Если совсем ерунда. Мало ли их. На пару недель звезданутых. Да пусть даже на год, или на два.
Шанелька поставила кружку.
- В том и дело. Я и не читала, хотя собиралась было: мне на сайт библиотечный прислали рецензию, взахлеб восхищенную. А потом еще интервью с автором. Ты знаешь, у нас там рубрика есть, про мнение читателей. С оговоркой, что их мнение может не совпадать с мнением редакции сайта. Это я считаю, нормально, как моя сетевая френдесса говорит, пусть цветут все цветы. И на вкус и цвет...
- ...фломастеры разные, - улыбнулась Крис.
- Точно. И вот, уже эти публикации благополучно уехали в подвал, хотя, к моей кривой гордости, по сети целая волна прошла перепостов, особенно интервью копировали часто, теперь куда ни ткнешься, везде умный профессорский взгляд месье Звенигородцева, из-под нависших бровей, и грива такая, художественно патлатая, и трость со сложенными на ней руками. На лавке сидит, весь в листопаде, а рядом с ним лабрадор, прекрасная, наверное, псина, хотя и смотрит на хозяина с обожанием. А еще есть фотка - месье автор посреди раскопа, опирается на лопату, в руке держит кисть. А... я ж не сказала еще? Роман - из жизни современных археологов. Мета-роман - про античные времена, когда городище было процветающим полисом, и случилась в нем история любви красавицы-гречанки и свирепого степного сармата, который ее во время набега похитил. Да ладно тебе ухмыляться, вполне приличный сюжет, я б сказала, на свете не бывает вовсе неприличных сюжетов, в смысле нелепых, любой можно написать, если писать умеешь. А вот с этим у товарища Валерия ба-альшие проблемы. Нет, пишет он гладенько.
- И гаденько, - вклинилась Крис.
Шанелька с возмущением посмотрела на подругу, но тут же расхохоталась.
- Да. Весь набор там у него есть. И как она билась в железных объятьях, с ненавистью...
- Иссушающей, - кивнула Крис и Шанелька посмотрела на нее с упреком.
- ...глядя в свирепые глаза...
- Под нависшими бровями...
- Угу. И как постепенно стихала, тррепеща и отдаваясь во власть чувственного наслаждения... А на губах ее раскаленным клеймом горела память о неумолимо впечатанном поцелуе.
- Да, - заторопилась дальше Шанелька, - и меня чур, прости, что я это все вываливаю. И как-то сумбурно, да? Щасвирнус.
Она вытащила из ближайшей папки несколько листов бумаги и аккуратно расположила их перед собой, будто сортируя в голове мысли. Ткнула пальцем в крайний лист.
- Сначала были публикации. Потом перепосты.
Палец переместился на следующий лист.
- Потом пришло письмо. Вернее, сперва несколько. Но я их просматривала, вежливо отписывалась и в корзину. В них просили адрес кумира. А я им, сорри, дарлинги, у нас нет и вообще, не имеем права. Так вот...
Палец теперь упирался в третий лист.
- А в том письме было мне предложение. Это одна из наших постоянных рецензенток, которая пару лет назад работала в издательстве-монстре, принимающим редактором. Их там целая команда, и понятно, что самотек они давно уже не читают, но кто-то же должен в корзину все выбрасывать и всякую прочую переписку вести. И вот пишет мне эта Марина, что вот мол, возникла тут ситуация... После тех публикаций Елизарович внезапно пропал. То есть, он вроде как появляется в своих социалках временами, и что-то там постит, и даже фоточки себя поначалу выкладывал. Но ни на каменты, ни в личку не отвечает, а ее бывшая сотрудница, которая редактором еще осталась, имеет к нему от издательства предложение.
- Издаться?
- Угу. Понимаешь, им и вкладываться в рекламу не надо. Куда ни ткнись, везде цитируют этот самый роман. А издан он, я смотрела, методом принт-он-деманд, то есть, самим автором, и чтобы книжечку заказать, нужно заплатить, как за половину томов большой советской энциклопедии. Ясно, что никто из виртуальных поклонников заказывать не будет. То есть, издать его для продажи в магазинах, и для электронных книжек - ничто не мешает, а даже наоборот, народ сравнит цены и помчится книжечку покупать. Но в любом случае им надо заключить договор, и познакомить публику с автором по-новой, вот мол, мы издали народного кумира, ваш любимец - наш автор. Поэтому Марина мне предлагает, Нель, свяжись с ним, познакомься, возьми свое интервью, авторское. А я похлопочу, чтоб редактор почитала твои рукописи.
В комнате воцарилась тишина - взволнованный голос Шанельки умолк.
- И? - осторожно спросила Крис.
Шанелька пожала плечами. Поправила спадающий вырез большой, явно сына или мужа, тишотки с рисунком разрезанного арбуза на груди.
- Только почитает? - уточнила Крис, - и это все?
- Н-ну... Да. Марина говорит, мол, только она увидит, как здорово ты пишешь и как много уже у тебя прелестных сказок, то они сходу в тебя вцепятся. Это же готовый сборник. Или целая серия чудесных книжек. С картинками...
- Тогда это прекрасно, Нелечкин! Ты что?
Шанелька прикусила губу, качая пушистой головой, отбросила убранные в хвост волосы за спину.
- А, все равно ничего не выйдет. Смотри сама, Криси. Кого любят все? Того, кто пишет про раскаленные поцелуи и скармливает читателям напыщенную - не пришей кобыле хвост - философью, годную для публикации в статусах.
- Это не значит, что и тебя не полюбят!
- Это значит, что у меня снова никаких преимуществ! С точки зрения ведущего издательства страны. Не качай головой, я знаю, о чем говорю.
Крис снова взялась за свою кружку, повертела, рассматривая яркий рисунок на фарфоровом боку.
- Мне не нравятся твои настроения, Нелькин.
- Не-не. Ты просто путаешь настроения с фактами. Я ближе к ситуации, я их вижу.
- Они в твоем изложении какие-то совсем безнадежные.
- Так и есть. Прости. Сарафанное радио, на которое я надеялась, написашми пару-тройку первых историй, не работает. Его скушали сммщики. Не знаешь? Это раскрутка в сети, имитирующая глас народа. Ну как, помнишь, издательства платили своим людям, чтоб те ездили в метро, с упоением типа читая определенные книжки? Так вот, сейчас платишь нескольким трудягам, и они сутками строчат в сети отзывы на книгу: из пары-тройки слов, меняя ники. Идешь смотреть, как книжка читается, какие на нее отзывы, а там - полсотни страниц восхвалений типа "круто, прекрасно", "я ночь проплакала"...
- А ты как понимаешь, что это проплаченные отзывы? - заинтересовалась Крис, придвигая кружку ближе к Шанельке и поворачивая ее к ней разрисованной стороной.
- Так они одинаковые. Стоит открыть другой сайт, видишь там примерно такой же блок каментов с теми же "круто" и плачем на всю ночь. И еще один. И еще... Это только один прием, я специально не изучала, но как попутешествуешь по сайтам, то система видна, мы же сейчас не про это.
- Мне просто ужасно за тебя обидно. - Крис убрала руки от кружки и взбила черные, ассиметрично подстриженные волосы, - я тебя люблю, но сейчас говорю просто как заядлый читатель, вполне образованный, со стажем - ты пишешь замечательные истории, и это уже никак не сказки. Это... это окно в другой мир, вернее, миры. Оно там все живое. И они просто прекрасны сами по себе. И ты, значит, должна суетиться, совершать реверансы перед человеком менее талантливым, а может и просто бесталанным, и все это ради тощей морковки: какая-то грымза соизволит просто открыть рукопись и кинуть свой тупой взгляд на твою прозу? Ненавижу!
- Эй. Эй! - Шанелька засмеялась, беря в руки подсунутую кружку, - я тебя тоже сильно люблю. Так, ты чего мне ее?
