Аннотация: ЛИТЕРАТУРНАЯ ШУТКА. ЭРОТИКА НА ЧУЖОЙ СЮЖЕТ.
Даша стелила простыни, стараясь не касаться спиной соседа, что копошился, выставляя на столик - бутылку минералки, пиво, шуршал пакетом с едой. Раздражалась тихонько. Видит же - тесно, неужто не может постоять в проходе или хотя бы сел и подождал. Понимала, что раздражается зря - в плацкарте в проходе не постоишь, люди ходят туда-сюда, оттяжливо хлопает дверь вагона, из соседнего купе слышна возня - громоздкий багаж, сразу и не уместишь под полки. А на его месте и так уже сидит сосед с верхней полки, дожидаясь, пока четвертая попутчица расположит в ящике чемодан и бесформенную черную сумку.
Кое-как заправив влажную простыню под матрас, поколебалась - не пойти ли в туалет. Вечная незадача, когда едешь наверху. Может, еще не выехали из санитарной зоны, а залезешь сейчас, потом придется спускаться, нащупывая ногой приступки - Даша вечно забывала, где они находятся, завешанные чужими плащами и куртками.
Вздохнув, полезла наверх, решив - потерпит сколько можно. Успеет потом сходить, когда первый поток курильщиков и посетителей туалета схлынет.
Повозившись, устроила личные вещички, - маленький дом, - пудреницу и щетку на сетчатую полочку, косметичку под подушку. Поправила на боку под майкой привязанный шнурком кошелечек. Радовалась, что удачно надела тонкие джинсы с эластиком и не придется переодеваться. Стеснялась всякий раз просить попутчиков отвернуться или выйти за территорию купе. Даже постеснялась поменяться полкой, а ведь один мужчина - внизу.
Пока соседи, посмеиваясь, полузнакомились, озабоченно рылась в сумке, потряхивая русыми волосами. Делала вид - ищет что-то, чтоб не смотреть, как стелят и переодеваются.
Когда внизу все немного успокоилось, легла. Пыталась смотреть в замызганное окно. Было неудобно, лоб морщился, а если вниз смотришь, только и видно - белесую полосу бегущей рядом с рельсами насыпи.
Мужчина, что стелил первым, сидел теперь на бордовом одеяле, добродушно улыбался разговору соседки напротив. Высокая и грудастая, она успела надеть шерстяной спортивный костюм - синий с белыми полосками. И сразу напомнила Даше ее школьную физручку, что тоже любила такие костюмы. Брюки обтягивали поджарый зад, круглый живот и крутые икры, на высокой груди лежал свисток на тонкой цепочке. Физручка была противная и Даша ее не любила.
Услышала сверху, как соседка представилась:
- Анна Сергеевна.
И мужчина, по виду чуть пожилой кавказец или казак - с седой шевелюрой и богатыми аккуратными усами, весело удивился отчеству:
- Ну-у, какая же вы Сергеевна! Молодка совсем. Я вас даже Анной звать не могу, язык не повернется. Будете Аннушкой, если не возражаете.
Аннушка кокетливо не возразила.
Второй мужчина - из курильщиков. Или - сцыкунов, хихикнула про себя Даша. Ушел, прихватив пачку сигарет, в тамбур, и появился, когда все уже устроились.
Даша снова внимательно и сурово смотрела в окно, дожидаясь, пока он, пыхтя, застелет полку. И, забравшись наверх, под простыней, ловко извернувшись, переоденет брюки.
Ехать бы в купе, там это все проще: "подождите пожалуйста, в коридоре, пока дамы переоденутся". Она вздохнула. Исабель в плацкарте не ездит. Это уж точно.
Даша была - Исабель. Но только про себя, никто этого и не знал. Очень ей нравилось это - Исабель. Именно через "эс". Так нежно и благородно. Но, если кому сказать, засмеют, да еще и про сериалы бразильские вспомнят. А это не из сериала, это она услышала раз по телевизору. Передача была про какую-то писательницу чилийскую. Имя - блеск!
Муж переключил сразу на футбол, и Дарья ушла в кухню домывать посуду. Она и не хотела передачу эту смотреть. А то расскажут, что настоящая Исабель - старуха и у нее пять мопсов, к примеру. Но с тех пор она внутри - Исабель. Носит платья из белых кружев и к ним - лаковую черную сумочку. Крошечную совсем, там только помада Буржуа и флакончик с нюхательной солью. Плевать, что соль эта из старых времен. Исабель богата и капризна. Она так захотела и поэтому - носит.
- Задумалась красавица наша, - сказал кавказец.
Она глянула вниз, в запрокинутое добродушное лицо. Красиво улыбается. Староват, конечно, но - благородно выглядит. В кино такие дядьки вполне себе ухаживают за молоденькими девушками и те их любят. Как бы серьезно.
Представила себе, что возьмет, да и полюбит вот такого дядечку. С круглым лицом, уютными усами и крепкими прокуренными зубами. А что? Особенно, если он банкир, к примеру. По телику показывают олигархов - страшны, как обезьяны. А женщины у них - блеск. Модели. Конечно, на деньги клюют, само собой. Но вот если к деньгам он еще и такой симпатичный, почему не полюбить по-настоящему?
- Ну, признавайся уже, - поторопил дядечка, - как мама с папой назвали?
- Даша, - ответила она.
- Вот и славно, а я Петр. А надо мной, ваш визави, - и он стукнул костяшками пальцев в днище верхней полки, - Серега. Ты где там, Серега? Спускайся. Отметим знакомство.
- Дашенька? - обратился к ней сосед.
Но Даша замотала головой:
- Спасибо, я не хочу.
- Ну-у, что ты, - укоризненно затянул Петр. Анна, улыбаясь, разворачивала пакеты на столике, стелила оранжевую клетчатую салфетку.
Девушка помялась, вспомнила, что обязательно захочет в туалет и все равно придется спускаться. Прикинула, что из-за стола выйти в тамбур будет не столь откровенно. Спустилась, решив посидеть чуть-чуть, потом выскочить пописать и с чистой совестью залезть наверх. Поезд поздним утром уже придет. Так что, не придется ей слишком часто туда-сюда мелькать по чужим коленям и полкам.
Села рядом с Анной Сергеевной. Та глянула искоса, быстро. И заулыбалась мужчинам, разрезая на куски жареную курицу. Серега бегал за чаем, хватаясь руками за стойки, поезд сильно качало.
Даша от чая отказалась. Выпила немного коньяка, разогрелась и повеселела. И загрустила одновременно. Серега посматривал на нее темными глазами. Не подозревал, насколько похож на ее мужа, даже треники одинаковые. Ей стало смешно. Представила, что заводит шашни с Серегой, у них любовь головокружительная, приезжает из командировки, знакомит его с мужем. И они смотрят друг на друга недоверчиво. Сравнивают.
Исабель бы не глянула даже на такого. Лицо острое, губы тонкие. Одна радость - волосы темные вьются, да рост немаленький. Мужчина Исабель не пил бы залпом коньяк дешевый из чайных стаканов, заедая жирно пахнущим куском курятины с лоскутком пупырчатой кожи. Он откинулся бы в кресле, вертя в руках толстую сигару. Принял со стола пузатый бокал, где на донышке - янтарная влага с одуряюще резким запахом - противным и возбуждающим одновременно. Покачал бы в ладонях. И - маленькими глоточками, взглядывая на нее внимательно. Они вели бы разговор, полный намеков ускользающих, понятных лишь им двоим.
Петр, рассказав анекдот, густо захохотал. Через стол ухватил пальцы Анны Сергеевны, - она выбирала яблоко, и придержал, призывая посмеяться вместе. Анна улыбалась спокойно, покачивала головой, как бы укоряя за пошлости при дамах, но - смешные, мол, пошлости, не сдержать улыбки.
Отсидев положенное вежливое время, Дарья поднялась - выйти. И Серега тут же поднялся следом, цепляя темными глазами. Мимо боковой полки, на которой молчаливый пенсионер, не беря постели, сразу лег на полосатый матрас, завернулся в одеяло и только спина, вытянутые ноги - с решимостью перележать, не видя и не слыша, - быстро-быстро прошла в тамбур, захлопнула за собой дверь и нырнула в туалет. Хорошо - не занят.
Выходить не торопилась. Умылась медленно, протерла лицо салфеткой из прихваченной косметички, почистила зубы. Дверь два раза дергали, но Даша наплевала на нуждающихся.
Когда вернулась, Серега уже сидел у стола. Глядел мрачно. И на это - наплевать. В конце-концов, завтра они приедут, попрощаются и никогда друг друга не увидят. Тоже мне - счастье, собутыльники вагонные.
Она прибрала грязные салфетки и обертки. Сложила в полиэтиленовый пакет. Поколебалась - идти ли снова в тамбур, выбросить. Но решила, если ужин в разгаре, то с нее и взятки гладки. Пусть сидят дальше. Пакет пригодится, намусорят еще.
И не слушая уговоров, улыбаясь извинительно, полезла наверх.
Наверху было уютно. Пусто. От рамы окна чуть тянуло механическими запахами - гарью, новыми шпалами. Серега, хмуро проводив ее взглядом, остался внизу. Ничего, перебьется. Вытянулась под простыней, провела руками по груди, бедрам. Влажное белье раздражало. Нагреется, будет лучше. Хорошо, что решила спать, не раздеваясь. Низ живота тянуло. Через пару дней должны прийти месячные. Даша боялась, что, задремывая, забудет, где находится и полезет рукой к застежке брюк. Поезд дергало ритмично, живот пульсировал. Как всегда перед месячными, волнами приходило возбуждение. Порадовалась, что пуговица на джинсах туго расстегивается, еще не хватало проснуться белым днем с рукой в трусиках. Еще порадовалась, что в гостинице номер у нее одиночный. Можно будет ходить по нему голой, представлять, что Исабель ждет очередного любовника. И одновременно представлять, что в номере - спрятаны видеокамеры. И ее, возможно, видят ночные дежурные в гостинице. Дашу видят, не Исабель.
Придумывая имя любовнику Исабель, тонкому, гибкому и совсем молодому - только из университета вернулся, мальчишка, не знает ничего, но хочет так жадно, - заснула.
Поезд дернулся, остановился. Проснулась от тишины полной. Тут же спросонья порадовалась - руки поверх простыни, глянула на соседнюю полку, ожидая увидеть в желтушном свете заоконного фонаря спеленутую простыней фигуру Сереги. Пусто. Верно, снова в тамбуре, курит. Не спится ему!
И замерла, услышав медленную возню и прерывистый шепот снизу. Слова на излете терялись, не долетая до полки, лишь интонации - требовательные, возбужденные. Невозможность четко определить, что говорят и кто говорит, разбудила ее по-настоящему. Осторожно повернулась, придвигаясь к самому краю. Хотела свесить голову, но - не понадобилось. На секунду замерев, откатилась в прежнее положение, зажмурилась, боясь, что Серега выпрямится и увидит блеск ее открытых глаз в свете фонаря. На сетчатке отпечаталась картина. Еще не осмысленная. Прямо на столике, уперев темные локоны стрижки в стекло, голова Анны. Серегина шевелюра заслонила лицо ее и грудь, виден лишь лоб и поблескивающие змейки расстегнутой молнии олимпийки по краям стола. Белые полные ноги, согнутые в коленях. Покачиваются, хоть поезд и стоит. Пальцы ног с лаком, что черный почти в желтом свете - в полуметре от Дашиного лица. И где-то там, внизу, глубоко между колен - взъерошенная голова Петра.
Сердце застучало громко, она испугалась, что Серега, чья голова еще выше и ближе к ней, почти рядом - его хриплое дыхание и коньячно-сигаретный перегар - услышит стук. Боялась пошевелить рукой, вцепившись в простыню.
Время тянулось волнами женского запаха, что поднимался снизу, мешаясь с коньяком. Дашу замутило. Поезд дернулся и плавно двинул, набирая ход, покачиваясь, перестукивая колесами, наполняя тишину гулом и лязганьем. В успокаивающем шуме - сглотнула и перевела дыхание. Потянула руку вверх, отпуская стиснутую простыню. Глаза открыть боялась. В голове звенело от напряжения - расслышать, что там, внизу.
Внизу тоже расслабились, завозились. Тихо и протяжно, сквозь зубы застонала Аннушка, проговорила что-то, будто злясь и досадуя. Руководила. Серега гыкнул, перетоптался неуклюже.
И - полузвуками в вагонном гуле, или - слышится ей просто? - через пристанывание женщины, - влажные мокрые звуки, чмоканье и всхлипы кожи.
Сердце Даши забилось у самого горла, затыкая его, не давая дышать. Резко потянуло внизу живота, губы потяжелели, набухли, толкаясь кровью изнутри. Она стиснула бедра - успокоить, но тут же, чутко прислушиваясь, расслабила снова. И снова стиснула. Закусила зубами губу. Жадно слушала мокрые звуки, напрягая мышцы в такт им. Голова кружилась. Приоткрыла глаза, уставилась в потолок. Белесый пластик лизали световые полосы, равномерно, одна за другой пролетая и падая за сетчатую полочку. Рав-но-мер-но...
- Еще, - сдавленно простонала Аннушка, сдерживая требовательный звон в голосе, - давай, да-вай, да-вай, ну, да-ва-а-ай, - и зашипела кипящим чайником, не в силах сдерживаться дальше.
Даша почувствовала, как завозила нога женщины по днищу полки, застучала мелко. И вспомнила плюшевого зайца из детства, что барабанил лапками по яркому лаковому барабанчику, висящему на животе. Лапки мягкие и стук глухой, мелкий.
- Нихуясе! - раздался голос Сереги у самого Дашиного уха, и ее снова обдало запаленным запахом спиртного и мужского пота, - а я? Уйди, сказал, Петька, пусти, бля!
Завозились громче, звякнула под ногой пустая бутылка, захлебнув звук в шуме поезда, укатилась под полку. Даша услышала, под ней на койке заворочался кто-то, вздохнул удовлетворенно. Видимо, Петр. Хорошо, что не по диагонали, а то смотрел бы наверх, не давая глаз открыть, повернуться.
- Cюда иди, - прошипел Серега и - кулем на постель, как раз по диагонали. Хихикнула Анна.
- Подожди, да подожди, я щас, сама...
Даша плавно повернула голову. Щелочкой приоткрыла один глаз, второй. Сквозь ресницы смотрела, как пролетающий свет лижет широкие белые ягодицы, прихватывая часть мужского живота, что влипает в них. Свет - влип, темнота - оторвался. Не видно было бы, но движения мужчины не совпадали с промельками света, обгоняли. Темная голова женщины ерзала по тощей подушке. В стуки и лязги вагона снова вплелись стоны, сначала медленные, тихие, потом - быстрее и громче, превратились в мычание. Стихли...
Серега, шипя и пришептывая что-то, продолжал биться бедрами в женскую задницу. Руки вклещил в белую мякоть. Скрюченные пальцы - темными сучьями. Нагнулся, закрывая видную сбоку сплющенную грудь Аннушки, вцепился одной рукой ей в волосы. Захрипел, задергался. И откинулся назад, упираясь головой в нависший потолок. Даша поспешно закрыла глаза, задышала ровно, чуть приоткрыв губы - спала. Лицо сделала спокойное, неживое.
Качающийся шум вагона казался полной тишиной теперь. Внизу молчали. Только намеки на действия, что - после. Ни шепота.
Хлопнула дверь в тамбур. И через минуты все улеглись. Серега устраивался удобнее, уже шумя постельно, по-поездному, - потянулся, зевая, поворочался. И без обмана захрапел, тонко присвистывая и переглатывая.
Подождала еще немного. Открыла глаза. Аннушка спала, отвернувшись к стене, укрытая до темных растрепанных волос, еле видная в слабом свете - ехали полем, никаких фонарей. Петр дышал неслышно, не шевелился.
Плавно повернулась на спину. Нырнула рукой под простынь и повела ее медленно, чутко слушая ухом, что там - на нижних полках, - к молнии джинсов. Попробовала расстегнуть пуговицу. Через минуту бесшумной возни сдалась. Ухватила пальцами пояс джинсов и потянула вверх, сильно. Твердый шов врезался в промежность. Отпустила. Потянула снова. Закрыла глаза и увидела - согнутые колени круглыми чашками, голову Петра в темной глубине. Услышала хлюпающие равномерные звуки. Плавно и быстро натягивая и отпуская пояс, представила его скользкое лицо, язык, мокрые усы сосульками по раскрытым багровым губам. Лицо Сереги, что, склонив голову, жадно смотрел - близко-близко. Был одновременно так близко к ней - макушкой темной, ушами - и не знал, что она не спит, смотрит, слушает... Резко натянув и не отпуская пояс, захлебнулась криком внутри себя. Видя уже Серегу над широкой задницей попутчицы. И, боясь быть услышанной, не прекращая крика, заворочалась сонно, перекинула руки вольготно поверх простыни уже, выпятила попу, поджимая ноги. Затихла. Только пальцы мелко-мелко тряслись у самой щеки.
Услышала, как завозился сосед на боковой полке, покашлял вполголоса и зашаркал к выходу, вздыхая. Подумала, что он тоже не спал, ждал, когда все кончится, и можно будет сходить в туалет.
Возбуждение умерло совсем и Дашу затошнило. Ее всегда укачивало в поездах. Стараясь не думать больше о соседях, о залитом полу в туалете, черном педикюре Анны, - заснула крепко и спала до яркого солнца.
Проснулась с головной болью, в бодрые голоса, звяканье ложечек и хлопанье дверей. Зажмурясь, собиралась с духом - спуститься, побежать в туалет - надо ведь мимо них идти, мимо всех... И, покорившись неизбежному, открыла глаза и резко села, тряхнув спутанными волосами. Поморщилась, ощутив, как врезался в промежность шов джинсов.
Серегина полка - пуста и прибрана. Из матраса, свернутого полосатым цилиндром, торчал угол синего одеяла.
- Дашенька! - обрадовался Петр, обнажая в улыбке желтоватые зубы, - выспалась, девочка? А что такая хмурая? Головка разболелась? Ну-ка, давай к нам, я сбегаю к проводнице за таблеточкой, хочешь? Чайку принести?
- Спасибо, я - кофе, - Даша диковато глянула на его расчесанные пышные усы, красивые густые волосы, блестящие глаза. Вздохнув, спустилась. Петр приглашающе похлопал по аккуратно застеленной койке рядом с собой. Дарья поколебалась, но, выбрав, села рядом с ним, напротив Анны.
Та, умытая, и с подведенными глазами, улыбнулась ей. Подвинула ближе пакетик с печеньем, положила на салфетку большое яблоко с красным боком. На зеленой кожице зажглась солнечная точка.
- Кушайте, Дашенька. Скоро приедем, - сказала.
- Давай свою чашку, красавица, - засуетился Петр и, подхватив все три чашки, побежал за кипятком. Был он приземистый и кривоногий.
Вернувшись, пожаловался, расставляя чашки, над которыми вился ниткой горячий парок:
- Вот, пытаюсь Аннушку нашу проводить до дома, сумки-чемоданы поднести, поухаживать. Не разрешает. Неприступная!
Анна помешала чай, вынула ложечку и пристроила ее на край пакета, следя, чтоб не закапать пластик стола. Улыбнулась опять:
- Меня муж встретит, не волнуйтесь, Петр Степанович.
И опять обратилась к Даше:
- Берите печенье. Яблоко.
- Спасибо, - Даша протянула руку, погрузила пальцы в солнечный свет, ярко и весело бивший в пыльное окно. Взяла яблоко и, скинув расстегнутые полусапожки, забралась с ногами на волосатое одеяло. Прислонилась к холодному пластику. Глядя в окно, вгрызлась в крепкий бок.