9. Ах, если бы мы всегда говорили самим себе правду. А еще о метафизике трупа.
- Беда в том, что мы даже самим себе не умеем говорить правду. Ладно там другим. Им мы вообще никогда её не говорим - и от них в свою очередь тоже не ждём ничего подобного. Всё на условностях... Но ведь и сами себе никогда. В каждом из нас живут по меньшей мере два человека - и один всегда скрывает правду от другого. И ведь не то что не хочет говорить, а старается оградить, заботится о нём, о том, другом...
Кронов опять появился возле жилища Волынского в конце недели. Явился тенью, как и в первый раз. Иосиф ждал его раньше, будучи почему-то уверен, что тот теперь будет посещать его еженощно. Предупреждения Зильберщютца о нежелательности его общения с Кроновым он не то чтобы пропустил мимо ушей, но сильно усомнился в их серьёзности. Речь ведь шла не о разглашении секретов производства, но о таких материях, которые и юридически не подпадают ни под какое определение, и с точки зрения влияния на производственный процесс просто неописуемы. То есть, вероятно, Стробник создал для себя самого описание их воздействия на производство, но маловероятно, чтобы он с кем-то делился им, посвящал кого-либо в работу собственной внутримозговой лаборатории психолога-синтетика. Конечно, какие-то отдельные компоненты не могли не быть известны его сотрудникам, и Кронову в том числе, но сами по себе они мало что значили. И как раз эта сторона вопроса Зильберщютца очевидно совсем не беспокоила.
И ведь всю эту неделю Волынский работал совсем как самый обычный рабочий, к которому никому - ни начальству, ни коллегам - нет абсолютно никакого интереса. Зильберщютц, появившись в его видимости в первый день рабочей недели, больше никак не давал о себе знать. Дни работы пролетали, словно и не было их вовсе.
Во вторник он забрал из квартиры Мириам свои вещи, среди которых не было ничего, кроме ростового чемодана с книгами, остатками его некогда обширной библиотеки, которую - несмотря на спорадические пополнения - он постепенно растерял в ходе своих бесконечных переездов с квартиры на квартиру. Старая привычка читать печатные книги всегда приводила в недовольство хозяев его квартир - ведь от книг так много пыли. Они могли бы простить своему жильцу всё, что угодно, любые дозволенные законом и не мешающие окружающим извращения, но стоило им по прошествии первого месяца зайти в занимаемую им квартиру и ощутить в ноздрях этот чуждый их обонянию запах, о происхождении которого они не имели отчетливого понятия, но интуитивно связывали его с расбросанными по всей квартире бумажными кирпичиками сомнительного назначения, как тут же кардинально изменялось их поначалу неплохое отношение к новому жильцу, вид которого не внушал им опасений, связанных - а с чем еще могут быть связаны опасение владельцев квартир на сдачу? - с пылью. С той самой пылью, которая только квартирщику-любителю может казаться выдуманной проблемой, но о которой всякий квартирщик-профессионал отлично знает, что её свойства намертво вживаться в стены, покрытые хоть обоями, хоть водоэмульсионкой, хоть гранитом и мрамором, обязательно влечет за собой снижение доходов от сдачи квартир, поскольку в наше время, в условиях прямо-таки избыточного изобилия и разнообразия квартир и домов в аренду пыль негласно, но знаемо, стала фактором номер 1, влияющим на рейтинг сдаваемой жилплощади. Но так как печатных книг в употреблении почти уже не осталось, то и не всякий домовладелец имел доподлинное знание об их тлетворном влиянии. Но, повторюсь, основанная на обонянии интуиция говорила ему о том, что именно печатные книги и есть главный источник пыли. И страх домовладельца, увидевшего среди вещей постояльца печатные книги, принимал прямо необузданные размеры - ведь кто же из приличных людей станет селиться в стенах, пропахших книжной пылью? Она ведь главный возбудитель разного рода аллергий! В ней ведь чего только не содержится! Разного рода микробы, бактерии и вирусы, происхождение которых вполне может уходить в глубь столетий - и кто его знает какие мутации они за это время претерпели, какие смертоносные свойства приобретали! Конечно, вряд ли можно было доказательно определить пыль какой конкретной книги стала причиной той или иной смерти, но невозможно отрицать и вклад книжной пыли вообще в развитие определенной болезни. И домовладелец в ужасе изгонял такого постояльца вон, порой даже не дожидаясь срока окончания договора об аренде. В договоре можно учесть всё, каждую дырочку, каждый уголок можно сфотографировать - и всё законно оговорить и засвидетельствать. Но пыль суть предмет законом не уловимый. Эта слетающая с кончиков пальцев невесомая субстанция печатного слова осаждалась в интерьере, и ее непереносимый запах первым встречал переступающего порог в первый раз жильца, конечно, если его - запах - не вытравить заранее смертоносными когтями зверской современной химии.
Волынский, словно реликт вчерашнего века с его неизмеримым багажем, передвигался от квартиры к квартире, оставляя по собою след из книжной пыли, запах тлеющего книжного листа, в котором, со временем, все, сдающие и снимающие квартиры, могли найти свои будущие болезни и даже смерти. Стерильность телевизионных экранов, гуммопластик головных телефонов, и - где печатные книги, там смерть...
С ними приходилось расставться. Постепенно, по одной-другой, они оставались в покидаемых им квартирах, где-то под кроватью или в углу одежного шкафа, как брошенные дети, и он со стыдом и щемящей болью в области солнечного сплетения, отворачивался от них, с нарочитой деловитостью перед самим собой упаковывал еще немного отощавший чемодан, в котором рядами по три-четыре лежали те счастливцы, котрым еще не подоспел час и они еще могут продолжать странствовать дальше, пока наконец не окажутся такими же ненужными и брошенными и закончат дни свои медленно сгнивая на свалке или сгорая в печи для мусора.
Было часов около девяти вечера, в пятницу, когда Волынский почувствовал, что у дверей кто-то стоит. Он лежал на диване в зале и пытался читать переводного Хайдеггера. Он не знал зачем ему это было нужно и какой от этого чтения мог быть толк для его души. Он не понимал в тексте ни единой фразы и стыдился не только самого этого непонимания, но и упорного нежелания признаться в нем самому себе. Он держал книжку на весу перед глазами и засыпал буквально после каждого прочитанного слова, роняя ее на лицо или даже на пол.
В очередной раз задремав, он опять уронил книгу на пол, потянулся за ней вниз и тут ощутил на себе этот взгляд от дверей. В темном проеме Кронов - Иосиф сразу его узнал - стоял, почесывая шуршащую трехдневной небритостью щеку.
- Пытаетесь читать и не получается, - сказал Кронов вместо приветствия.
- Добрый вечер, - сказал ему Иосиф, - что-то вы исчезли совсем.
- Хотелось бы мне, чтобы это на самом деле было так, - сказал Кронов. Он вошел в залу и осмотрелся. Покивал головой, хотя и не сказал при этом, что в доме ничего не изменилось с тех пор, как его занимал он. Он вообще не говорил лишних слов, не делал лишних движений, говорил глядя мимо собеседника, словно бы обращался к самому себе, а жестикуляцию включал лишь тогда, когда она была эффективнее слов, то есть, исключал, насколько это возможно, экспрессивных дублирований.
-Читаете Хайдеггера, словно он вам нужен, - сказал Кронов, бросив взгляд на книгу в руках Иосифа.
Последний не нашелся, что сказать в ответ, только пожал плечами.
- Понимаю вас, - продолжал Кронов, - философия это единственное лекарство для нас с вами, чтобы окончательно не превратиться в представителей рабочего класса. Только вот это фикция. Раньше говорили, что людей философами делает неудачная женитьба. Недавняя отмена института брака сделала этот последний шанс нереализуемым. И теперь единственная возможность стать философом это родиться им.
- А что, - подумал вслух Иосиф, - разве неудачная карьера не может превратить человека в философа?
- Действительно, неудачная карьера сродни неудачной женитьбе, но это, как правило, альтернатива ей. К тому же, с введением понятия аренды источника рабочей силы содержание понятия "карьера" кардинально изменилось, если вообще не исчезло. Можно ли считать удачной карьерой рост стоимости твоего тела как источника рабочей силы? Не думаю. Количественные изменения вряд ли можно считать признаком удачи, если они в конце концов не приводят к изменениям качественным. Как бы ни оплачивалась аренда вашего тела, вы все равно принадлежите к категории сдающих, а не берущих в аренду. Вот когда вы станете брать в аренду источники рабочей силы и использовать их по собственному усмотрению, тогда вы можете сказать, что с вами произошло качественное изменение, ваш статус изменился, и вашу карьеру можно считать состоявшейся. Но этого никогда не произойдет, по крайней мере, до тех пор, пока вы будете продолжать читать Хайдеггера и считать, что вам это нужно.
- Ловко это вы подвели основание, - сказал Иосиф, - моя сестра согласилась бы с вами. Она вот тоже всё достает меня тем, что...
- Впрочем, обратное к нему отношение вовсе не гарантия продвижения, - Кронов совершенно не слушал Иосифа. Похоже было, что он вообще не замечал его присутствия в комнате, в которую он только что вошел как гость.
И Волынский крепко это ощутил. Такое к нему отношение со стороны Кронова настолько его проняло, что он прямо-таки рассердился, но тут же вспомнил, что и в первую их встречу возле лесного бассейна тот вел себя точно так же. Почему-то появилось такое чувство, будто Кронов всё же видит его и разговаривает с ним, но не с ним тем, который вот сейчас об этом думает, а с ним каким-то другим, который тоже находится в этой комнате, но где-то в стороне, там, куда направлен взгляд Кронова. А он - тот Иосиф, который сейчас об этом думает - глядит на всё это со стороны. На мгновение ему даже показалось, что он видит себя стоящим как раз там, куда смотрит Кронов, словно себя-дубликата, воспроизведенного взглядом Кронова. Или даже наоборот: это он дубликат того, на которого сейчас смотрит Кронов. Тогда что обо всем этом думает тот, как бы настоящий? Ему стало не по себе: совершенно неуместное раздвоение! И необьяснимое.
- С чего вы вообще взяли, что мне нужно продвижение, карьера и всё подобное? - сказал Иосиф. - Я ведь за всей этой чепухой не гоняюсь.
- Не лукавьте, - сказал Кронов, - вам ведь претит находиться в таком положении, когда единственное, что от вас требуется, это всего лишь вовремя нажимать одну-единственную кнопку, о назначении которой вы не имеете даже приблизительного представления. Ведь это унизительное положение, как ни отказывайте вы себе в таком признании. И это несмотря на весь ваш огромный интеллектуальный багаж, который вы просто не знаете как актуализировать.
- Я попросту не в состоянии актуализировать его еще раз, как уже было однажды, - будто в оправдание себя проговорил Волынский.
- Да не оправдывайтесь вы, - слегка повысил голос Кронов, - мне вы ни чем не обязаны. И мне вы совершенно безразличны. И вы сами, и ваша никчемная жизнь.
- Тогда по какому обязательству вы-то сюда приходите? - язвительно спросил его Волынский.
- По обязательству моей бессонницы, - с горечью в голосе ответил ему Кронов. - я ведь уже говорил вам, что мучаюсь бессонницей уже очень долгое время...
- Долгое? Это сколько же? - вдруг неприятная догадка пронзила сознание Иосифа. - А не свзан ли ваш...э-э-э...недуг с той работой, которую вы выполняли?
В этот момент Кронов словно внезапно осознал, что всё еще стоит в дверях. Он прошел в комнату, уже не дожидаясь приглашения, и плюхнулся в кресло, стоящее боком к дивану, на котором лежал Волынский, и тому внезапно подумалось, что он всегда видит Кронова в профиль и никогда анфас, то есть, Кронов всегда распологал себя так, чтобы находиться к нему профилем, и поэтому Иосиф всегда видел лишь часть его лица - то левую, то правую - но никогда еще он не видел его лица целиком. Что-то за всем этим скрывалось...
Кронов молчал. Делает вид, что не услышал. Что ж, придется спросить еще раз.
- И всё же, мой вопрос...
- Да слышал я ваш вопрос, - прервал его Кронов. - Скажу нет - да разве ж вы поверите.
- Значит - да.
- Дело не в том, что да или нет. Ни о каких последовательных действиях невозможно сказать каково их взаимовлияние, и имеется ли оно вообще, связаны ли они причинно-следственной связью или оказались рядом в силу каких-то иных причин. Я лишь могу сказать, что это произошло приблизительно в одно время, но является ли одно причиной другого или нет, сказать не могу. Поиски связи между вещами часто заводят совсем не туда, где можно найти правильный ответ. Рождение отнюдь не причина жизни, а жизнь не причина смерти, хоть и идут последовательно. Однако события, происходящие в течение жизни вполне могут стать причиной слишком раннего или слишком позднего прихода смерти.
- Сдается мне, - сказал Иосиф, - что вы не только мне не хотите ответить по существу, но и сами себе боитесь сказать что-то такое, что может вас как-то уязвить...
Похоже было, что фраза эта, хотя и невзначай сказанная, задела Кронова, потому что он - впервые за весь вечер, перевел взгляд с невидимого двойника Волынского на сам оригинал.
- Это статика, - сказал он, - такова статика любого из нас, каждого. В душе каждого из нас имеется некая область, скрытая от воли понимания. Словно неуловимый радарами самолет-невидимка, она патрулирует территории нашей души, фотографирует всё на них происходящее, и хранит эти данные так, что отпущенных нам средств не достаточно, чтобы добыть и распорядиться ими по своему усмотрению. Мы все это так или иначе ощущаем, но она остается вне поля нащего активного осмысления.
- Что-то вроде подсознания? - сказал Иосиф и тут же понял, что сказал глупость.
Кронов поморщился.
- Скорее уж надсознание, - сказал он, - если здесь вообще уместно такое понимание. Разве только ради фиктивной локализации. Это какой-то промежуточный ум, промежуточный между нами и Богом.
- Впрочем, - он резко поменял интонацию, - нет здесь никакой метафизики или тем более мистики. Всё предельно материально. Раньше, лет так 200 или 300 еще могли бы принять это за явление метафизического порядка. Но не теперь, когда всё хорошо известно о частотах, на которых работает наш мозг. Что бы вам ни говорили о Стробнике, он прежде всего практик. И сделал он простой до гениальности ход: он просто-напросто измерил частоту, с которой работал мой мозг в тот момент, когда я нажимал эту кнопку и БЭМС активировался. 7.45 Гц - это частота работы мозга человека "с сокрушенным сердцем". Вот вам и весь фокус. Это делается с помощью самого обычного частотомера. Есть такой приборчик. А он передает снятые данные прямо в блок оперативной информации. Вы ведь видели свой цифровой муляж?
Конечно же, Иосиф хорошо помнил ту картинку на мониторе, расположенном сбоку его рабочего кресла-микроскопа. Он имел возможность видеть ее кажый раз, как садился в это кресло...
- И если бы сканнер показал вдруг какую-то другую частоту, то...
- Вас просто отстранили бы от работы, как это когда-то произошло со мной. На первый раз только на день-два. Впрочем... - неожиданно прервал себя Кронов.
- Что "впрочем"? - чуть не крикнул ему Иосиф. - Договаривайте же!
- Я... я только сейчас подумал...
- Что подумали? - Иоосиф что-то начал понимать. Ему вспомнились слова Змльберщютца, сказанные тем в недавнем разговоре, о заразе тоски, цинизма и отчаяния.
- Не надо было мне...
- Я понял, - сказал Иосиф. - Вы полагаете, что меня могут отстранить от работы уже завтра, так?
- Это зависит от того, как вы воспримите всё то, что я вам сейчас сказал. Я сожалею...
У Кронова действительно вид был слегка виноватый, но только именно слегка. Иосифу отчетливо подумалось, что Кронов сделал это вполне обдуманно. Он не мог не хотя бы предполагать, какой эффект может произвести его информация, которой - и он это наверняка знал - Иосиф был лишен возможности найти просто потому, что понятия не имел о ее существованиии.
"Вот ведь сволочь", чуть не вслух подумал Иосиф.
- Зильберщютц предупреждал меня, - сказал он, - он настаивал, чтобы я не встречался с вами. Мне следовало его послушаться...
- Он настаивал? Правда? - Кронов словно бы удивился. - Впрочем, конечно, в этом нет ничего такого. Он ведь не запрещал вам, а просто предупреждал...
- Да, он говорил мне, что лучше кое-чего не знать, хотя эта информация и не под запретом разглашения.
- Конечно, - сказал Кронов, - знание это как раз то, что может разрушить рай. Ваш собственный рай.
Он всё так-же продолжал сидеть в кресле и ничуть не изменил свою позу человека, видимого в анфас. Иосиф пристально посмотрел на него, словно надеясь на то, что тот почувствует его взгляд, повернется - да и уйдет наконец. Нет уж больше сил терпеть его.
И все же он рещил довести этот разговор хоть до какого-то результата. На это его подтолкнула внезапно всплывшая в памяти фраза Зильберщютца о том, что пагубен не факт, но настроение.
- Нет, не само знание, - сказал он, - но наше отношение к этому знанию.
Кронов никак на это не отреагировал.
- Почему вы решили, - продолжал Иосиф, - что меня ваша информация может как-то... изменить моё настроение. Дело ведь ведь не в самом знании, а как его воспринимать, как к нему относиться...
- Точнее говоря, - прервал его Кронов, - насколько материя вашей души податлива к воздействию информации как инструмента формирования ее структуры. Вы слишком упрощенно представляете себе свою душу. Это позволительно такому недоделу, как Зильберщютц, но не вам, филологу. Нет никакого "настроения", а есть материал души. И он, как всякий материал, имеет свои размеры и прочность. И есть инструмент, резец, так сказать, с помощью которого душе придается форма. Вопрос лишь в том, в чьих же руках находится этот резец. Если в ваших собственных, тогда еще ничего, но такое редко бывает, и обычно он в чужих руках. Знание и есть тот инструмент. Не зря же он "сила". Но он может идти вглубь, а может и царапать поверхность.
- Но разве не я сам хозяин своей души? - сказал Иосиф и снова пожалел о сказанном, увидев досаду на лице Кронова.
- Какой же вы все-таки... Ну кто вы такой, чтобы быть, как вы сказали, "хозяином" своей души. Вы что, Господь Бог, что ли? У души вашей есть лишь один хозяин - и это точно не вы. Вы ведь договор об аренде своего тела подписали?
- Конечно, но это ведь тело, его рабочая сила.
- Вот именно, рабочая сила. А что такое эта самая рабочая сила - не задумывались?
И Кронов резко повернул голову и его взгляд уперся прямо в глаза Иосифа, который от неожиданности даже отпрянул.
- Что... что вы хотите этим сказать?
- Да вы и сами уже поняли. Вы ведь филолог. Значит, историю слов должны знать. А раз так, то наверняка знаете, что понятие о душе вплоть до 18 века было в каком-то смысле материалистичным. То есть, душа понималась людьми как нечто почти материальное. Именно поэтому ее вполне можно было кому-нибудь продать. Вы знаете, кому ее чаще всего продавали. Да, она была особенным товаром, но всё же товаром. Причем, она ведь не была таковой в античные времена.
- Так в античные времена и о дьяволе не слыхивали, - вставил Иосиф, скорее лишь для того, чтобы что-нибудь сказать.
- Да знали, знали, - отмахнулся Кронов, - люди всегда его знали, он же с начала времен был...
- А чего ж тогда он раньше души не покупал?
- Не знаю, - пожал плечами Кронов, - может тогда с этим как-то проще было...
- Проще? Это как?
- Скорее всего, люди просто не знали еще, не умели различать действия, вдохновляемые Высшей силой, и те, за которыми прячется дьявол. Кстати, так же, как и сейчас. А может быть, не нужны ему были нехристианские души. Зачем их покупать, когда и так можно пользоваться, даром. Скорее всего, эти души вообще ничего не стоили, потому что были оторваны от Бога и не получали от него энергетической подпитки.
Кронов схватился за голову. Похоже было, будто бы он сам лишь сию секунду буквально наскочил на эту мысль и еще не знал как к ней относиться.
- Ах ты, черт побери, - сказал он, - вот ведь как времена переворачиваются - и мы вместе с ними. Как же я раньше-то этого не увидел!
Он немного помолчал в напряжении.
- Ну, конечно. Зачем дьяволу нужны были человеческие души? Что он с ними делал заполучив? Куда употреблял? Для чего использовал? С какими целями? Всё, что описывается в литературе, всё это лишь истории заполучения им человеческих душ. Но есть ли хоть одно описание того, как он их использует? А ведь он не извращенец какой-нибудь, он хозяин. Да ведь это романтики внесли сюда мистику. Они ее повсюду внедряли. Только всё спутали. Душа ведь не имеет отношения к разуму, она имеет отношение к жизни. Она и есть сама жизнь. Движение. Сила.
- Короче говоря, - вдруг сказал Иосиф, - ваша мысль заключается в том, что сдавая в аренду свою рабочую силу, мы на самом деле сдаем в аренду свою душу, так что ли?
- Можно и так, - сказал Кронов, - но это просто эмфаза, мне не нравится. Я бы всё-таки оставил "рабочую силу". Это словосочетание даже лучше передает сущность души, чем любое другое из известных определений. По крайней мере, так оно всё становится на свои места и отпадают лишние вопросы. Дьяволу нужна рабочая сила. Вот в чем дело.
- Но мы ведь не рабочую силу сдаем в аренду, - сказал Иосиф, - а тело.
- Конечно, - ответил Кронов, - и это уловка, с одной стороны, ведь не труп же свой вы сдаете, а одушевленное тело, а с другой стороны, это всё то же виртуальное дробление в масштабах от глобального до, пожалуй что, микроскопического.
- Разделяй и властвуй?
- Совершенно верно, эта формула работает на всех уровнях.
- Тогда почему же "виртуальное"?
- А потому что на самом деле его не происходит. Всё просто. Скажем, вы сдали в аренду своё тело только для одной минимальной по времени и действию операции: нажимания пальцем на кнопку. Казалось бы, задействован всего лишь один ваш палец. Тогда почему вокруг этого столько всего наворочено? Что палец какой-то особенный? Нет, палец обычный - а вот вы особенный, вы - обладатель этого пальца. Нужен не палец - нужны вы, лично и в таком виде, какой вы есть сейчас. Именно с той частотой работы мозга, которая имеется сейчас и соответствует вашему теперешнему психическому состоянию. А что такое "психе" вы, филолог, хорошо знаете, так ведь?
Иосиф кивнул.
- А психологи не тем занимаются, - продолжал Кронов, - их предметом должна быть рабочая сила, ее трансформации, ее восстановление после нарушений. Вы заметили - еще пару столетий назад единство мира не подвергалось никакому серьезному сомнению. И даже атомисты хоть и говорили, что он состоит из атомов, но никак не могли отрицать наличия силы, стягивающей его в нечто единое. Но в так названную эпоху Просвещения, когда новые идеологи-экономисты исключили душу из экономики и перевели ее в область специально созданной для этого науки психологии, и заменили ее на "рабочую силу", тогда же начали говорить и о "дискретности мира". Мир, конечно же, не стал от этого более дискретным, но в умах эта идея закрепилась весьма основательно.
- Позвольте, - сказал Иосиф, в котором вдруг начал пробуждаться философ, - не вы ли сказали, что термин "рабочая сила" лучше передает сущность души, а раз эти процессы шли параллельно, то нельзя ли сказать, что и понятие дискретности лучше передает сущность мира?
- Нет, нельзя, - твердо сказал Кронов. - Это ловушка. Так вы становитесь прогрессистом. Однако из того факта, что из многих параллельно идущих процессов один предположительно имеет положительную направленность, нельзя сделать вывод, что и все остальные тоже положительны. Они могут быть и противоположны. К тому же, и встраивание "рабочей силы" в чисто экономический дискурс тоже действие достаточно двусмысленное. Ведь тем самым она лишается 99% всего своего объема смыслов, и прежде всего своей метафизической составляющей.
- А у нее есть или была эта метафизическая составляющая?
Тут Кронов прямо-таки сорвался с места, подбежал к Иосифу и схватил с полу книгу, которую тот только что неудачно пытался читать.
- Вы, - закричал он, - вы вот читаете такие книжки! Читаете! И при этом говорите такие глупые вещи! Задаете такие глупые вопросы! Вы хоть немного понимаете, что вы читаете?
- Почти ничего, - признался Иосиф.
- Тогда зачем они вам, если вы к этому не предназначены?!
Иосифа эти слова совершенно не обидели. Он и сам до этого задавал себе подобные вопросы. Его влекла философия, но словно что-то не допускало его к настоящему пониманию прочитанного, и ее таинственность так и оставалась для него непостижимой, за стеной, непроницаемой для его разума. Тайна влекла, но тайна же и не подпускала. Хотелось чувствовать себя предназначенным, и не было сил признать самообман. Ведь есть же влечение - и влечение вполне искреннее, не повернутое к земной славе!
- У всего есть метафизическая составляющая! - сказал Кронов. - Её нет только у трупа. Но это к делу не относится.
Он так же быстро успокоился, как только что взорвался.
- Ладно, ее метафизическая составляющая имеет к нашему предмету лишь косвенное отношение. Главное это то, что мы сейчас, сдавая в аренду нашу рабочую силу, как это формулируется в договоре, на самом деле сдаем в аренду свою... да, душу. Можно и согласиться с вами, только в виде чистой условности. Ха, а ведь по-другому и не получается. Других слов нет. Но поскольку в сознании современного человека между душой и рабочей силой нет знака равенства, то он и не чувствует подвоха. Если бы в контрактах всместо "рабочей силы" стояло "душа", тогда кто его знает как бы всё воспринималось... Конечно, большинство людей этим бы не были смущены. Известно ведь, что большинство людей только и ждет того момента, когда, наконец, дьявол обратится к ним с этим предложением, и хорошенько поторговаться. И их вовсе не смущает перспектива потратить всю свою рабочую силу во славу зла. Лишь бы он хорошо заплатил.
- А ведь известно, что сделка с ним в конце концов всегда оказывается абсолютно невыгодной, - подхватил Иосиф.
- Именно, - сказал Кронов, - и для того, чтобы у людей вообще не возникало такого рода сомнений, и поменяли "душу" на "рабочую силу".
- Действительно, - сказал Иосиф, - ведь и крепостных в России называли "душами", и ведь вовсе не потому, что видели в них божественную сущность, а именно как единицы измерения рабочей силы. Но, позвольте вам заметить, у нас ведь арендуется не сама рабочая сила, а ее источник. По-моему, здесь ваша концепция немного провисает.
- Ничего она не провисает, - парировал выпад Кронов, - так называемая "аренда источника рабочей силы" суть не более чем очередная шулерская подмена дьявола. Мы уже знаем что "душа" и "рабочая сила" это одно и то же. Но кто же источник души? Ведь не сам человек.
- А кто же?
- Бог, природа - называйте как угодно. Главное, что человеку это уже дано в аренду. Это уже к метафизике. А арендовать Бога невозможно. В законе же записано, что источником и хозяином рабочей силы является сам человек. И это ложь. Потому что источником и хозяином рабочей силы является та метафизическая сила, которую мы называем Бог.
- Но разве такая формулировка возможна в законе? - возразил Иосиф. - Всё-таки Бог не поддается юридическим определениям. Было бы глупо даже вытаться сделать что-либо подобное.
- Ну, не так уж и глупо, - сказал на это Кронов, - такие прецеденты имеются в истории человечества в изрядном количестве. Общество ведь устроено по вертикали. Что бы там ни говорили "демократы", общество всегда иерархично, и на вершине его находится Бог. Просто масоны в свое время отрезали общество от Бога. Обезглавили общество, и его стало можно брать голыми руками, и использовать как угодно. Так и отрезанная от Бога душа становится "рабочей силой".
- Что-то вы и сами запутались и меня запутали, - сказал Иосиф. - Вы сейчас уходите в метафизику как в реальность, а ведь только что называли её условностью.
- Да это не я запутался, - возразил Кронов, - а сама наша ситуация такова, что невозможно отличить реальность от условности. Можно отдельные элементы картины считать условностями, но при этом вся картина не может не быть реальностью. Человек - это условность или реальность?
- Человек, безусловно, реальность.
- И однако всё его сознание есть лишь бесконечный набор условностей, из которых ни об одной невозможно говорить как о чем-то реально существующем.
- Ну, это вы о мире идей, а рабочая-то сила относится к физическому миру, реальность которого не требует доказательств.
- И это тоже условность - то, что вы сказали. Но парадоксально то, что в мире идей, как вы его назвали, физический мир не работает. Стоит этим мирам соприкоснуться, как физический мир сразу же превращается в условность и только тогда и обретает значимость.
- Но при этом он ведь никуда не девается. Он продолжает существовать.
- Именно, что существовать! Сам по себе он только существует. А работать начинает только превратясь в условность.
- Не хотите ли вы этим сказать, что пока рабочая сила существует как физическое явление, она просто "рабочая сила", но стоит её ввести в мир идей, то есть, в мир условностей, то она сразу становится "душой" и начинает работать?
- Да, и это происходит как раз благодаря наличию у "рабочей силы" метафизического измерения. Именно через свой метафизическое измерение "рабочая сила", как, впрочем, и любой физический предмет, попадает в мир идей и становится предметом использования. Этим лишь подтверждается вторичность физического мира по отношению к миру идей.
- А если - как вы говорите - лишить физический мир его метафизического измерения?
- Лишить невозможно, но можно это заявить - что и было сделано. А в умах людей метафизическое измерение было замещено идеологическим. Подмена состоялась. Подмена, обеспечивающая власть.
- Так это и есть метод Стробника? - неожиданно для самого себя сказал Иосиф.
- Не одного его, - спокойно ответил Кронов, - но он его отрефлектировал и применил к собственному бизнесу. А так, вообще, весь 20й век властолюбцы только этим и занимались. Подменяли метафизику идеологией. И при всём том, что этот процесс сопровождался неимоверными жертвами, реками крови, он всё же оказался успешным. Так же как века за 4 до того "охота на ведьм" - как бы к ней ни относились потом - оказалась чрезвычайно успешной и благотворной для Европы. А сейчас с нами даже и не надо делать ничего особенного. Даже 21й век показал, что такие, казалось бы, мелкие ходы, как тот, что на наших глазах проделал Стробник, способны изменять людей коренным образом, превращая их в рабов, не замечающих своего рабства. Ведь всю первую половину века мир постоянно трясло, он всё время был на грани гибели. А что снйчас? Никто и не вспоминает о недавнем прошлом. Всё спокойно. Все довольны. Недовольные выдавлены из Страны в область постоянного хаоса. И сделано это безупречным образом. А те, чье недовольство не достигает критичекой массы, нажимают на кнопки на предприятиях вроде ЭМИКС. Чем не идеальный мир?
Иосиф почувствовал, что у него уже голова идет кругом от поворотов в рассуждениях Кронова. Ему захотелось тут же выставить его за двери.
Но тут Кронов - впервые за всё время их странного знакомства - повернулся лицом к Иосифу и посмотрел ему прямо в глаза. Иосиф поначалу отвел взор, но затем сумел себя пересилить.
Жестким усилием воли он посмотрел в глаза Кронова.