Арендованное тело должно быть чистым и прозрачным. Комфорт и контроль - вещи тесно взаимосвязанные.
- Сначала в душ, - сказал Зильберщютц. - Точнее, кроме как через душ вы на своё рабочее место не попадёте.
Он вставил свою магнитную карточку в слот. Двери раздвинулись.
Волынский заглянул вовнутрь: словно кабинка лифта в многоквартирном доме. Зильберщютц мягко, но властно отстранил его и вошёл первым. Затем нажал на кнопку на щитке сбоку, и двери на противоположной стороне от входа в кабину открылись тем же образом, что и первые.
- Я буду ждать вас на месте. Когда закончите, нажмите на эту вот кнопку, - сказал он и вышел из кабины. Двери сдвинулись за его толстой спиной.
Волынский остался один в кабине.
Прозвучал "би-и-и-п" и за ним последовала голосовая команда "Раздевайтесь".
- Но я ведь... я ещё не..., - попробовал возражать Волынский, но понял, что возражать нет никакого смысла. Процедура сурова, но это процедура.
"В дальнейшем следуйте указаниям, которые вы видите на панели справа от входа".
Экран на панели справа от входа засветился, и на нём появился текст, набранный достаточно крупными буквами, чтобы его можно было спокойно читать из любого конца кабинки.
"Встаньте под душ", скомандовал экран. Волынский огляделся в поисках душа. Тут один из углов кабинки осветился голубым светом, множеством лучей идущим сверху и снизу. Он прошёл о освещенный угол. Тонкие, но сильные струи воды сразу же забили вертикально сверху и снизу. Температура их не была постоянной, менялась по времени и местам. И чувстововалось, что мыло уже добавлено в воду. Это было чрезвычайно приятно для всего тела.
Раздался "би-и-и-п". Волынский посмотрел на табло.
"Поднимите руки и хорошенько промойте подмышки. Раздвиньте ягодицы и хорошенько промойте анальное отверстие. Оттяните крайнюю плоть и хорошенько промойте головку полового члена. Спасибо."
Какой непривычной ни была эта команда, пришлось её выполнить. Безусловно, всё это и так делается всеми, но так чтобы по команде...
Струи перестали бить. Теперь вместо них точно таким же образом забил теплый воздух. В течение минуты тело стало сухим.
Раздался "би-и-и-п".
"Возьмите воздушный пистолет. Хорошенко продуйте воздухом подмышки, область анального отверстия и головки полового члена. Спасибо"
Опять "би-и-и-п".
"Нажмите находящуюся на верхней части пистолета кнопку функции Тальк. Проделайте все предыдущие операции с использованием данной функции. Спасибо."
Все указываемые действия выполнялись Волынским с каким-то - его самого неприятно удивляющим - совершенно равнодушным автоматизмом. Подписав договор о сдаче своего тела в трудовую аренду, он перестал ощущать его своим. Казалось бы, что уж там, всего лишь бумажка подписана, никуда ведь тело-то само не делось, вот оно, и его разум им управляет точно так же, как и прежде, до того, как оно безраздельно принадлежало ему. Ан всё же, что-то изменилось, а именно: как ни парадоксально, но эта подпись отделила тело от разума, тело перестало отныне быть его обьектом, а стало - на вполне законном и сознательном основании - инструментом чужой воли. Тут уже и нечего спорить: оно стало автоматом, что-то вроде стиральной машины, к нему через несколько минут будут подведены все необходимые коммуникации: питание, котроль действия, отвод шлаков и т.д., то есть, всё, что необходимо для его бесперебойного функционирования.
Он нашед на пистолете функцию Тальк, поднеёс наконечник к подмышкам, нажал, поднёс к анусу, нажал, поднёс к члену, нажал, струя белого порошка вырвалась из дула, вмиг оседив волосы на лобке.
Би-и-и-п.
"Встаньте в отсек для одевания."
В стене раздвинулись двери. Зашел.
"Встаньте лицом к табло и разведите руки в стороны."
Встал лицок табло и развёл руки. Моментально стены с обоих боков сдвинулись, соединились так, что он оказался внутри оромного прозрачного блока, и тут же раздвинулись. Он даже вздохнуть не успел, тем более испугаться, как тело его оказалось облачённым в ту же робу, какие носили все виденные им работники, включая Зильберщютца.
Всё. Процудура очистки и облачения арендованного тела, похоже, была завершена.
Би-и-и-п.
"Спасибо. Теперь нажмите на красную кнопку. До свиданья."
Он нажал на загоревшуюся красным кнопку. Двери раздвинулись. Он вышел из кабины.
Снаружи его уже ждал Зильберщютц.
- Всё в порядке? - приветливо спросил он. - Не испугались?
- Нет, - сказал Волынский.
- Что ж, вот здесь и есть ваше рабочее место, продолжал Зильберщютц, - здесь вы отныне будете работать.
Он указал на кресло, стоящее внутри чего-то вроде огромного стеклянного шкафа, сечас находящегося в раздвинутом состоянии, приблизительно с метровым проёмом между двумя частями. Само кресло было укреплено внутри задней его части, а внутри передней части, перед креслом стоял тот самый "микроскоп".
- Когда усядетесь в кресло, - говорил Зильберщютц, - на этом экране появится ваш цифровой муляж. Датчики внутри вашей робы моментально передадут всю информацию о вашем теле в главный компьютер и он тут же воссоздаст ваше тело в цифровом варианте. Каждая клетка регистрируется, ни одна не будет пропущена. Теперь вы видите, что спереди внизу оставлено отверстие. Такое же есть и сзади.
Волынский поглядел вниз. Действительно, там, где сходились штанины, зияло круглое отверстие размером с ладонь, сквось которое он увидел свой собственный член. Он провёл рукой сзади. И там тоже в робе было отверстие, внутри которого нащупывалась голая кожа.
- Садитесь, - сказал Зильберщютц.
Волынский - или теперь уже только его тело? - уселся в кресло.
На экране площадью примерно полтора на полтора метра сначала замелькали точки, полосы, волны, хаотические фигуры, моментально появляющиеся и исчезающие, так что глаз не успевал их фиксировать. Примерно через полминуты появилась фигура сидящего в кресле человека. Волнский увидел своё лицо, всего себя со всех сторон. Трёхмерное изображение развернулось - влево, вправо, вверх, вниз, внутрь. Да, внутрь. Словно микровидеокамера прошлась внутри всего его тела, показав всё спрятанное под кожей. Именно таким и было впечатление от такого кино. Капилляры, кости, нервные окончания, мозг, кишки, что-то там ещё, о существовании чего он и представления раньше не имел. И всё это в течение трёх-четырёх минут, с головокружительной скоростью. Видеть собственное тело изнутри... и тогда тело ещё более отчуждается от разума... Именно так: тот, на экране, сидящий в кресле человек - это именно сидящий в кресле человек, там, на экране... и не более того... вовсе даже не он, сидящий в кресле и смотрящий на этот экран.
- Положите правую руку сюда, - сказал Зильберщютц. Он указал на некое приспособление, закрепленное на корпусе микроскопа примерно на уровне плеч. Оно представляло собой панель в виде пятерни с углублениями соответственно рельефу ладони. - Это и есть тумблер, на который вам нужно будет нажимать, чтобы взвести триггер БЭМСа. Операция простая: перед вашими глазами появляется БЭМС, и вы делаете нажимаете средним пальцем. Если всё в порядке, появляется надпись DONE, если нет, то вас это не волнует. Через полминуты появляется следующий БЭМС, и всё повторяется. Это всё. Сейчас корпус закроется, вы окажетесь внутри него. Ваше тело будет зафиксировано на кресле, а голова - глазами к зрительному раструбу микроскопа. Сейчас это тренировка, продлится недолго, но вам надо освоить самые простые действия. Когда приступите к постоянной работе, отключение корпуса будет происходить ровно через шесть часов после первого нажатия.
Волынскому пришлось несколько наклониться вперёд, чтобы вложить правую ладонь в углубления на приспособлении. Сразу же после этого из-под микроскопа появилась гибкая прозрачная трубка примерно пять сантиметров диаметром, которая приблизилась к переднему, открывающему паховую область, отверстию на его робе и соединилась с ним. На некоторое время включился вакуум. Правая ладонь влипла в форму. Волынский увидел, как член его выпрямился, словно при эрекции, хотя он ничего подобного не почувствовал, и прямо вошел в трубку. Одновременно с этим он ощутил, что какокй-то тонкий длинный предмет гладко вошел ему в задний проход, наверное, такая же трубка. Затем вакуум исчез, но обе трубки уже были закреплены на его теле и внутри него.
Затем обе половинки корпуса двинулись и соединились, образовав собой огромный прозрачный кирпич, внутри которого и находился оператор. Фиксатор головы, появившийся, видимо, из спинки кресла, так как раньше он не был виден, мягко, но безо всякого допуска, придавил голову Волынского к видеораструбу микроскопа. Действительно, головой пошевелить было абсолютно невозможно. Не шевелилась и правая рука. Но левая рука и ноги оставались свободными. Сбоку на правой руке он почувствовал лёгкий укол. Это вошла игла.
Примерно минуту ощущалось неудобство во всём теле. И ещё страх, тот, что многими веками, исполненными чудовищных изуверств, стал неотъемлемой частью природы человеческого тела, страх погребённого заживо, страх живъём замурованного...
Однако затем, видимо будучи отрегулировано, тело перестало чувствовать неудобство. Напротив, по всему туловищу разлилось ощущение невыразимого комфорта. Такого комфорта Волынский не ощущал никогда за всю свою жизнь. Он просто слышал, как ликует всё его тело, вкушающее это беспримерно блаженное состояние. И не важно, чем оно было обусловлено, будь то хоть проникновением внутрь него каких то веществ или просто конструкцией кресла. Словно уже не тело, а сама душа его растворилась в нём. Лишь где-то там, внутри этого, ставшего уже совсем чужим, посторонним, принадлежащим кому-то внешнему, тела бежали тончайшие, щекочущие стенки жил, согревающие всё естество, токи. Думать не хотелось и не моглось. Осталась лишь сосредоточенность глаз и правой руки.
Перед глазами двигалось изображение конвейерной ленты. Он не видел самой ленты, как не видел и движущихся по ней БЭМСов. Цифровое изображение симулировало движение ленты и появление очередного стимулятора.
Вот перед глазами возникло изображение БЭМСа - серого цвета кубик с округлыми углами - и тут же средний палец правой руки опустился на кнопку. Сам хозяин этого пальца не успел даже подумать, как действие уже произошло - вне его контроля. Он хотел было нажать на кнопку ещё раз, теперь уже по собственной воле. Попробовал, но ничего не вышло - палец не слушался его, не подчинялся сигналам его мозга. Тут появился следующий БЭМС - и палец снова нажал кнопку. Теперь прошлый хозяин пальца попытался было воспрепятствовать работе этого сданного в аренду инструмента, но опять ничего не получилось: при появлении очередного БЭМСа палец как ни в чём не бывало опустился на кнопку. Невозможно было повлиять даже на силу нажатия - все сигналы шли извне.
Так прошло несколько перед глазами прошли несколько БЭМСов - трудно было точно сказать сколько - точнее, их цифровых симуляций. Волынский уже было начал привыкать к процессу, как вдруг конвейер - точнее, его симуляция - остановился. Снова укол на правой руке - вышла игла. Кирпич раздвинулся. Подзатыльник отпустил голову. Раструб наблюдения ушёл вперед. Правая рука отклеилась от формы. Трубка отошла от переднего отверстия, освободив устало обвисший член. Такая же трубка едва ощутимо вышла из заднего прохода.
Волынский поднялся из кресла.
Зильберщютц стоял рядом с ним.
- Ну как ощущения?
Что сказать? Волынский чувствовал себя прекрасно. Нигде в теле не чувствовалось ни какой боли, ни усталости. Напротив, ощущение свежести повсюду в нём. И было оно опять уже своим, подчиняющимся разуму. Он поднял правую руку посмотрел на неё, словно она всё ещё была чужой и он не мог решить для себя, имеется ли у него уже право пользоваться ею. Он повертел ею перед глазами, прикоснулся к лицу, соединил ладонь с левой ладонью - проходил процесс освоения собственного тела. И сопровождался он совершенно новыми ощущениями, для обозначения которых ещё не было придумано слова. Впрочем, такие слова наверняка уже существовали, а он их просто не знал.
- Где-то болит? Ощущаете неудобство? - снова спросил Зильберщютц.
- Нет. Всё в полном порядке. Никаких неприятных ощущений.
- Есть приятные? - с ехидцей в голосе.
- Есть какие-то, - сказал Волынский, - но я пока не знаю, к какому разряду их отнести.
- Ничего, - сказал Зильберщютц, - у вас ещё будет время для того чтобы "отнести их к разряду", какому-нибудь. Было удобно?
- Да было очень комфортно, чрезвычайно комфортно. Такого комфорта я никогда в жизни не испытывал...
- Не вы, - прервал его Зильберщютц, - а ваше тело. Не так ли?
- Да, конечно, тело... этот полный контроль... он что же...?
- Комфорт и контроль неразрывно связаны, - философски весомо произнёс Зильберщютц. - Разве раньше вы этого не знали? Ведь вы работали в школе.
- Да... конечно, - промямлил Волынский. Упоминание о его прежней профессии не вызывало в нём сколько-нибудь приятных переживаний. Более того, он терпеть не мог, когда кто-то напоминал ему о ней. Более того, буде такое происходило, он сразу же впадал в необоримое уныние, которое длилось часами, а то и днями.
- Вам не хочется вспоминать? - спросил Зильберщютц.
- Не хочется, - просто ответил он.
- Понима-а-аю, - протянул Зильберщютц. - Понимаю, какого это чувствовать себя представителем исчезнувшей профессии.
- Прошу вас, не надо об этом.
- Что ж, - развёл руками Зильберщютц, - нет так нет. Вернёмся к нашим баранам. Теперь вы попробовали свою работу на вкус, имеете о ней самой непосредственное представление. Работать сможете? Только честно.
- Смогу, - сказал Волынский.
- Завтра же и начнёте.
- Завтра суббота.
- Ах да, суббота. Чудесный субботний день, когда Бог опочил от трудов праведных. Кстати, скажу вам по большому секрету одну вещь, которая, я думаю, впечатлит вас... Видите ли, здесь, помимо всего прочего, вы ещё и продлеваете себе жизнь...
- То есть...
- То есть то время, что вы будете находиться на своем рабочем месте, в этом "кирпиче", как мы его называем, не будет входить в сумму отпущенного вам Господом Богом для жизни времени. В "кипиче" организм не стареет. Не буду описыать вам все связанные с этим химические процессы, которые происходят в вашем теле, поскольку и сам их толком не знаю. Скажу лишь, что ваши часики на время работы здесь " засыпают". И вы не теряете ни минутки, ни секунды, ни мгновения. Понимаете? Я уверен, что тратить отпущенное Богом для жизни время на работу это грех. А здесь - вы его не тратите на работу. Сколько вам отпущено - всё ваше! Не правда ли, потрясающе?
- Бессмертие на рабочем месте, так что ли?
- Если угодно, "временное бессмертие". Но я смотрю, что вас это не впечатлило...
А Волынскому и в самом деле это было совершенно безразлично. Внутри его тела, откуда-то из солнечного сплетения росла пустота. Да, иначе это трудно описать. Она росла, словно облако в гулком небе, стремясь заполнить своим объемом всё пространство тела. Её, пустоту, оставил после себя тот невыразимый словами комфорт, который только что испытало тело, втянутое в него, охваченное и пронизанное им. И теперь только нехваткой былого комфорта и было занято тело. Разум сдал свои казалось бы незыблемые позиции. И от этого возникло абсолютное безразличие ко всему вокруг...
Зильберщютц вгляделся Волынскому в глаза, в упор.
- Мне знакомы ваши ощущения. Это хорошо. Это говорит о том, что вы подходите для этой работы и вообще для того, чтобы... быть здесь. Через несколько минут вы восстановитесь. Ваше тело придёт в себя. Но согласитесь, что не так уж всё это страшно, даже и полная неподвижность в течение шести часов. Ведь сейчас вы провели в ней полтора часа и, я уверен, совершенно их не заметили.
- Полтора часа? - Волынский действительно был поражён, ведь ему-то казалось, что он провёл внутри прозрачного кирпича всего несколько минут. Уж никак не полтора часа!
Ощущение разрастающейся внутри тела пустоты проходило. Раз - и словно бутылка заткнута пробкой. И лишь ноющее воспоминание о небывалом комфорте.
А Зильберщютц всё так же продолжал смотреть ему прямо в глаза. Казалось, он радуется. Но возможно, что только казалось.