Была настоящая весна - тепло и солнечно, и окна общежитий были открыты настежь.
На крышах корпусов, распахнув халатики загорали девчонки. Из окон верхних этажей их обстреливали солнечными зайчиками, а они, разомлевшие,
жмурились и лениво отмахивались.
С шестого этажа из серебряного "колокольчика", выставленного в окно, надрывно неслось:
...Зачем, зачем страдать.
Зачем, зачем любить,
Не лучше ль все забыть
И песню напевать?..
Мощные звуки летели к противоположному корпусу , отражались от него, эхом возвращались обратно, сталкиваясь и уничтожая друг друга, и нехотя гасли, вызывая хаос, создавая неимоверный весенний шум. Они выдавливались из тесного пространства между корпусами и, вырвавшись, летели над всем Всехсвятским студгородком...
Была обычная весенняя канитель: с окон верхних этажей лили воду на головы, высовывающиеся из окон, а нижние вымещали обиду на идущих к вестибюлю, расположенному в середине корпуса. Жертва бежала, хитрила, внезапно останавливаясь, грозила кулаком, а сплошной водяной отток и громкий общий смех провожал ее до самого подъезда. Это было похоже на занятия летчиков по бомбометанию. Когда цель удачно накрывалась, громкие, вопли и смех, смешанный с криком "Ура-а!", заглушали нудный оптимизм "колокольчика"- оба корпуса торжественно отмечали победу.
Да, это была весна! Робкая еще. Без зеленых побегов, без пробившихся травинок. Но уже летел откуда-то белый пушок и весенние тучи весело бежали по небу. Это была весна и сегодня она уверенно заявила о своем приходе...
***
Иван Кузмич, вахтер Механического завода, расположенного рядом со студенческим общежитием, сидел в своей будочке с дружком Савелычем и обгрызал селедочный хребет. Бутылка еще не была пуста, а закуска кончилась, и пора было Савелычу уходить, когда Иван Кузмич по второму кругу стал излагать горькую свою обиду.
- Слышь, Савелыч, ушла от меня Верка-то... Учерась собралася и съехала к подруге ейной... "Не хочу, грит, деду, с тобой..."
-Вернется еще...- Перебил Савелыч.
- Да нешто ж вернется! Ты ейную породу не знаешь... Во! - Иван Кузмич постучал костяшками пальцев по столу. - камень! Я ее с сорок четвертого года выходил... Совсем младенец была, а уже с характером: чего не так, кричит!..
- Кровь молодая, обломается, - сказал Савелыч.
- Я ей платьица сам справлял,.. белыя... В школу чистенькая ходила, - вспоминал старик.
Они замолчали. Думали о своем. Потом Иван Кузмич, наливая из политровки в стаканы, продолжил:
- Ты послухай, Савелыч, чего она говорит-то, послухай! Она мне, язва ее забери, упрек ставит: "Ты, деду, грит, живешь неправильно..." Ах ты, холера те збери! Неправильно!.. Нешто-ж мне в комсомол за ей вступать прикажешь?.. Али красный галстух носить? "Темный, грит, человек ты...". Да ей юбку б задрать, да по заднице б всыпать... А водку, так то ж на свои деньги пью, заработанные... Верно говорю?.. Ты-ж миня слухай, Савелыч!.. Слухаешь, что ли?..
Савелыч поднял стакан, понюхал и, разглядывая содержимое сверху, ответил:
- Слушаю, слушаю. Допьем, давай. Идтить мне надо...
-Ну, бувай здоров, Савелыч!.. Чтоб к тебе никакая зараза не привязалась...
- И, задрав голову, Иван Кузмич залпом осушил треть стакана. Поморщился. Савелыч последовал за ним.
Кузмич отделил от сушеной воблы две застрявшие на хребте полоски, протянул приятелю угощение. Закусили.
Снаружи послышались спокойные шаги. Иван Кузмич поспешно убрал под стол бутылку. Дверь отворилась и в вахтерку, облепленный лучами солнца, вошел Мишка Корюшкин из токарного.
Увидев его, Кузмич успокоился, но бутылку одной рукой продолжал удерживать под столом.
- Иван Кузмич, из наших никто не приходил? - Спросил Мишка.
-Нихто... А чего им здесь толкаться в воскресенье-то? - Пробурчал старик
- Да мы к двум часам должны были собраться, газету готовить.
- Не знаю. Нихто не приходил покудова. А коли придуть, пущать не стану - не положено. Заявку нихто мне не оставлял на воскресенье...
- Как же, Иван Кузмич, нам к празднику надо, срочно...
- Сказано, не пущать никого, и не пропущу.
- И меня не пропустите?
- Не пущу!
- Да вы ж меня знаете, дядя Вань, я...
- Знаю тебя, хлопец. Поди-тка ты лучше отседова, покуль ничего не случилось...
"Да что с ним спорить, - подумал Мишка, - все равно одному нечего делать. Подожду наших..."
- Ладно, Иван Кузьмич, я пойду, подожду на улице...
-А мне хоть иди, а хош не иди. Сказано: пущать не стану, - упрямился старик.
Мишка вышел из вахтерки, а Иван Кузмич самодовольно улыьнулся:
-Вишь, как я их... В струнку ходють... - И стал наливать по-новой.
Мишка постоял немного у ворот. Никто не шел. "Пойду-ка я с ребятами в
мяч поиграю", - подумал он и зашагал к корпусам, где грустила двадцативатная радиола.
***
Здесь, у самого заводского забора молодежь, образовав круг, гоняла в волейбол. Новенький красный мяч взмывал то высоко к небу, то ухитрялся проскочить между рук и укатить к корпусу, стараясь затянуть преследователя под струи хлеставшей с этажей воды - к тем, кто как пауки, сидя наверху, поджидали добычу. А они не зевали и под общий гвалт и свист игрока крестили, и красный мяч, которому доставалось тоже, возвращался в игру свежим и сияющим...
Мишка играл хорошо, но среди студентов стеснялся, робел и, вместо того, чтобы гасить фитили, нежно, как вазу, перебрасывал мяч девчонки с черными бархатными глазами. Другие колотили в нее мячом со всей силы, и стыдливый румянец на ее лице не мог скрыть досады, смешанной с обидой.
Круг все расширялся, становились ударить парочку разов, да так и оставались. А разыгравшись, разогретые борьбой с мячом, парни снимали майки и рубашки.
Потом пришли "мастера".
Эти двое были в низких сапожках с фартово заправленными на выпуск штанинами, в тесных кепчонках, почти без козырька. Они лускали семечки и тот, что повыше, пьяно кричал другу:
- А ну, Леха, подними-ка мне!
Леха неуклюже поднимал мяч а высокий, будто саблей рубя врага, бил с оттяжкой и злостью. И всякий раз промахивался. Мяч с высоты успевал проскочить под руку, и высокий наотмашь рубил воздух, и всем было смешно и противно, но они лишь смущенно улыбались и досадовали - пришельцы испортили игру. Интерес вдруг кончился, прошла охота, и они только ждали, когда этим двоим надоест забава.
Он бросил в рот семечку, схватил мяч и, придерживая пальцами левой руки, изо всех сил ударил ногой. Мяч взлетел выше четвертого этажа. Сплюнув шелуху, Лешка пошел догонять приятеля.
Мяч в нерешительности мгновенье оставался вверху, потом стал падать. Легкий ветерок сносил его в сторону, и он развернувшись два раза, будто высматривая место для приземления, скрылся за высоким заводским забором. А "мастеров" и след простыл.
Студенты стояли в нерешительности, не зная, что делать.
- Постойте, я достану, - сказал Мишка и пошел к проходной. Он открыл входную дверь и столкнулся с Савелычем.
- Пропустите-ка, пропустите! - Попросил Мишка разгоряченный, разминулся с ним и попал в пьяные руки вахтера.
-Ты куда?!
Я за мячом, только мяч возьму, Иван Кузмич!
- Какой такой мяч?
- Во дворе... Красный... Закинули мы... Пропустите, пожалуйста. Я только мяч и сейчас же выйду!..
- Сказано, пущать не буду, и все тут!..
- Да я ж за мячом только, дядя Вань!.. Понимаете?..
-Пропустите-ка! Начал злиться Мишка и попытался пройти мимо старика.
-Я те вот потолкаю! Заревел вахтер. - Разом пристрелю!..
Ярость, заправленная парами спирта, вскипела в нем. Он грубо толкнул Мишку в грудь жестким костлявым кулачком, потом протянул руку внутрь сторожки и быстро сорвал с гвоздя винтовку.
Мишка, озадаченный таким оборотом, попятился и уперся спиной в Савелыча. Оба они выскочили из проходной. Вахтер захлопнул за ними дверь и замкнул засовом. Мишка подождал немного и постучал в дверь.
- Дядя Ваня, - начал он по-новому переговоры, - ну, пропусти, пожалуйста, мяч-то во дворе лежит, у стены совсем...
- Пусть лежит до завтрего! Послышалось из-за двери. - Придет начальство и разберется, что как лежить...
- Ну, так ты сам принеси, если не доверяешь,.. - тихо попросил Мишка.
- Буду я за твоим мячом бегать!.. Ишь, чего захотел!.. В мячик со мной играться. Я - принеси, а он снова закинет. А я - снова "принеси"... Ишь чего!..
Подошли к сторожке студенты. Послушали. Та, с черными глазами сказала:
- Не бросим, дедушка, честное слово, не бросим. Играть будем аккуратно...
- Идите отседова, сопляки! Чего пристали-то!.. Вишь чего хочут! Развлекаются! Да я вас!.. - совсем разбушевался старик. Из-за дверей послышались проклятия вперемежку с икотой, завладевшей вахтером. Он, по-видимому, нескоро должен был успокоиться.
Мишка окинул взглядом товарищей, хитро подмигнул глазом и приложил палец ко рту - молчите, мол.
Он отбежал в сторону - туда, где у забора стояла ржавая железная бочка, влез на нее, и с нее перебрался на край рельса, вбитого в землю. Медленно, придерживаясь за гладкую стену, он начал подтягиваться; вторая нога висела в воздухе.. Вот он встал во весь рост, и руки дотянулись до верха. Он схватился за край и через мгновенье сидел на стене, свесив ноги на другую сторону. Студенты молча следили за Мишкой, который пытался определить место под забором, куда мог угодить мяч. Наконец он его увидел: мяч притаился слева от Мишки в небольшой выемке.
Мишка спрыгнул с забора, схватил мяч и приготовился перекинуть его через стену. И в этот момент в дверях сторожки появился вахтер.
Старик сначала не заметил Мишку, но странная тишина будила в нем настороженность. Он еще раз обшарил глазами двор, и вдруг увидел Мишку с мячом в руках.
-Ух ты!.. Успел прошуметь старик и кинулся в сторожку. Мишка, улыбаясь пошел туда же. У пояса, прижимая всей рукой, он держал красный мяч. Дед выскочил с винтовкой в руке и стал досылать патрон.
- Так ты нарушать!.. Нарушать!.. Вот я тебе!..
Он брызгал слюной, а старческие руки его тряслись и затвор никак не закрывался.
Мишка, смущенно улыбаясь, подходил к нему.
- Дядя Вань, так я ж за мячом только... Вот, видишь,.. за мячом, уговаривал Мишка.
- ... Нарушать!..
- ...ать! -Слышалось по другую сторону забора, и вдруг бабахнул выстрел.
Гром прокатился дальше, заметался между стенами общежитий и вернулся обратно. Стало тихо. Все молчали. Никто не решался сдвинуться с места. Только от корпуса неслось: " ...все забыть...ыть, и песню напевать...ать..." Потом и это смолкло. Стало очень тихо. Никто не двигался, и Мишка не показывался.
Парень в красной майке и новеньких кедах испуганно огляделся и полез на стену. Он подтянулся и осторожно заглянул вниз.
Мишка лежал на сырой асфальтовой дорожке неподвижно согнувшись, будто его ударили в живот. Красный мяч скатился и лежал поодаль, у пустого
газона. Рядом лежала винтовка вахтера, а сам он старался поднять Мишку, но это ему не удавалось. Тогда он поднял голову с остановившимися глазами и, не зная, что с ней делать дальше, положил осторожно обратно. Из уголка рта к уху пробилась тонкая струйка крови...