Футбольное поле на экране исчезло; вместо него появилась ваза с цветами, заиграла музыка. Нукри потянулся и встал. После такого напряжения, любая музыка приятна. Молодцы, ребята! Нукри еще раз вытянул руки ладонями к потолку, потом заложил их за голову и соединил замком. Он привстал на цыпочки; зажмурившись, напряг все тело сразу, потерял равновесие и, взмахнув руками, сделал шаг назад и в сторону. Ну что ж, у него есть десять минут, больше ему и не надо. Ничего, собственно, не случится, если он немного опоздает. Дело зашло так далеко, что за исход игры можно не опасаться... Нукри снял со стены мелкокалиберку, хлопнул по карману - коробок с патронами с обеда был в куртке, и вышел.
Жары не было. Солнце стояло совсем низко, и деревья казались красными; вечер обещал быть прозрачным. Цуга дремала у забора, сложив передние лапы одна на другую.
Нукри прошел по балкону и спустился вниз. Голос Маро шел из глубины сада; Датико был с ней. Нукри усмехнулся: "придет время, сынок, и такая игра, как сегодня, для тебя тоже станет праздником..."
Цуга лениво поднялась с земли, подошла к Нукри, прикоснулась носом к руке, сжимавшей винтовку, и завиляла хвостом.
- Пойдем, Цуга!..
Хвост собаки заходил веером. Пропустив ее, Нукри вышел и закрыл за собой калитку. Цуга побежала по дороге в сторону речки, и Нукри пошел вслед. Винтовку он нес на плече, держа ее за ствол; отличное настроение не оставляло его. Днем он поработал немного в саду, потом, до футбола, вздремнул и как-то не почувствовал августовского зноя. И никто не досаждал ему - отличное воскресенье!
Цуга остановилась у развилки и, ожидая хозяина, стала обнюхивать камень. Отсюда к речке шла тропинка. Нукри сошел с дороги и пошел по ней. Цуга обогнав его, понеслась вперед.
Нукри остановился, достал из кармана коробок, вытащил патрон и зарядил винтовку. Коробок он аккуратно закрыл и положил на прежнее место, потом спустился к речке.
Цуга уже успела нарезвиться: она любила бегать против течения, опустив нижнюю челюсть и язык в воду. Со стороны казалось, что она что-то вынюхивает на дне... Она стояла чуть боком и, наклонив голову, виляла хвостом, приглашая Нукри к игре.
Нукри подошел к самой воде, поднял винтовку и, не целясь, выстрелил, стараясь попасть в сердце. Звук был слабый, Цуга взвизгнула, выскочила из воды и, поджав хвост, побежала мимо Нукри в сторону дороги. Нукри выругался,
и стал перезаряжать винтовку.
Снова уложив коробок в карман куртки, он начал быстро подниматься по тропинке. В одном месте, рядом с мокрым следом собачьей лапы, он заметил пятно крови.
Нукри выбрался на дорогу. Собака стояла рядом с тропинкой и вылизывала бок. Она позволила ему подойти совсем близко, но как только его рука с винтовкой стала подниматься, отбежала. Теперь она стояла неподвижно и удобно - так, что Нукри успел прицелиться в голову. Однако в последний момент Цуга дернулась, и точно пущенная пуля попала в бедро. Цуга подпрыгнула и залаяла высоким, срывающимся в плач, голосом. Прыгая на трех лапах, собака побежала по дороге, которая тупичком вела к нефтебазе.
На базе никого не было, ворота стояли открытыми. Здесь Цуга осела на задние лапы и, жалобно скуля, поволочила свое тело под огромную железнодорожную цистерну. Цистерна лежала на кирпичной кладке и вся была залита липкой черной нефтью, а вокруг нее стояла густая лужа мазута. Цуга билась о черные стены, стараясь скрыться от Нукри. Задние лапы ее не держали; вся она была в нефти, только отдельные светлые пятна на морде и на груди напоминали о прежней окраске.
Нукри приблизился, насколько позволила черная лужа, и выстрелил еще раз. Тело Цуги вздрогнуло и легло в нефть, но тут же поднялась лоснящаяся, вся в мазуте, черная голова и раздался вой дикого зверя.
Собака, скорей всего, не слышала своего голоса и уж, конечно, ничего не видела, и звук был неуправляемый - раздирающий вой, наполненный болью, тоской и страхом, и ничего больше.
Нукри выстрелил дважды в сторону головы, и всякий раз голова вздрагивала, и менялся звук, становясь выше и нестерпимей, и не стихая. Теперь уже непонятно было, когда этот звук начинается, когда собака делает выдох, и не было никаких пауз.
Нефть не была спокойной. Крепкое собачье тело жило где-то в ее глубине. Ленивые круги шли оттуда. Крови видно не было, и Нукри вдруг показалось, что все можно изменить: Цуга перестанет выть, если ее вытащить из лужи, отмыть от нефти. Стоит только подойти к ней, и тотчас прекратится вой, и она ткнется теплым своим носом ему в руку...
Следующим выстрелом Нукри попал, наконец, в голову. Пуля перебила какие-то сухожилия, и нижняя челюсть обвисла; язык болтался красной тряпкой. Потом голова Цуги скрылась с поверхности и стало необыкновенно тихо; слабые волны шли с того места, где была недавно Цуга. Слышно было, как булькают пузыри воздуха, и еще он услышал сопение. Он оглянулся. Дато стоял в двух шагах от него, сзади; в кулаке зажат был камень.
- Сдохла? - спросил Дато.
Мазут зашевелился, и наружу вышла голова. Форма ее была странным образом искажена, сглажена и крепко блестела.
Стараясь освободиться от мазута, Цуга вытянула шею и приподнялась на передние лапы. В горле ее что-то лопалось и что-то клокотало, пока, наконец, не раздался снова вой. Но теперь это не был чистый звук. Он был клокочущий, с кашлем, тихим поначалу, будто был предназначен только для Нукри и его сына, но рос, и через минуту-две стал опять музыкальным, высокого тона. Это толкнуло Нукри к действию.
Поблизости не было крупных предметов, таких, чтобы их можно было перенести. Он дошел до конторы - жалкого домишки, и заглянул через незапертую дверь. Там было грязно; на полу и на столе валялись окурки, в беспорядке стояли потертые до блеска табуретки. Нукри захватил все три.
Он был озадачен: солнце зашло уже, и быстро темнело. Вой был слышен далеко повсюду, того и гляди, соберется деревня, пойдут толки и пересуды; найдутся и такие, кто спросит: "разве не жалко"? или "что она тебе плохого сделала"?..
Надо было добить собаку, чтобы прекратить вой, и Нукри принялся за дело. Он стоял на скамейке посреди нефти и посылал пулю за пулей. Он расстрелял большую часть патронов, а голова оказалась неуязвимой. Он целился в глаза, вернее, в то место, где они угадывались. Основная масса мазута сошла с головы, и теперь, несмотря на пришедшую темноту, хорошо были видны отвалившаяся челюсть и зубы, кое-где побелевшие снова. Сын кидал туда камни.
Собака сообщала о каждом удачном выстреле, но не делала больше ни-
каких усилий, чтобы спастись, и было трудно понять, разумная ли это жизнь, или Цуги больше нет, и, значит, нет боли, которую она чувствует, а остались только мощные меха-легкие и аппарат, извергающий звук, и голова, необходи-мая лишь только для того, чтобы воздух из легких прошел сквозь слой мазута...
Следующая серия ничего не изменила. Темнота наступала поспешно, и вой продолжался с прежней силой. У Нукри понемногу зародилось ощущение безысходности. Не в силах сказать себе, что проиграл, он не мог найти другого объяснения случившемуся. Он был вполне современным мужчиной. То, что он и его семья жили не в городе, никоим образом не меняло существа дела. Никакой чертовщины! Он знал, что винтовка - это винтовка; патроны не холостые - прикасаясь к темным свинцовым головкам, он ощущал их шероховатость, кривизну поверхности и уверенную их силу. Он не раз убивал, если ему это было нужно, и никогда еще перед ним не вставали препятствия. И его винтовка, он знал это, способна уложить быка - при умелом с ней обращении, конечно...
Он простоял без движения еще минут пять. У него осталось два патрона. Было темно, и он понимал, что стрелять просто бессмысленно. Он еще мог бы сойти в мазут. Пять-шесть шагов; он вставит ствол в ухо, или в развороченную пасть - в темноте это, пожалуй, проще... Вдруг он повернулся, сделал два шага по скамейкам и спрыгнул на землю. Только сейчас он вспомнил, что пропустил второй тайм.
- Папа,- попросил Дато, - дай стрельнуть.
- Идем.- Ответил Нукри. - Все равно не попадешь, темно уже...