Бобров Михаил Григорьевич : другие произведения.

         Шасси вышли хуже некуда: носовая стойка и правая. Левая хлопнула было на замки, но тотчас же мотнулась вперед, отскочив от упоров, словно теннисный мячик. Командир досадливо помотал головой и поморщился. Вышли бы все три – это одно. Не вышло бы ни одной – другое. Второй вариант плох, но выпал еще худший. Вот как на одну ногу сесть, чтобы не закрутило?

        - Бортовой! – крикнул командир в гарнитуру, но бортмеханик не отозвался. Штурман и уцелевший стрелок уложили бортмеханика вдоль прохода и уже закрыли ему глаза. Штурман прикидывал, как бы поаккуратнее стереть брызги крови второго пилота, чтобы не задеть никакие переключатели на панели. Стрелок думал, что сейчас ему придется лезть в турель и вынимать оттуда куски старшего пулеметчика – а его еще после второго номера не отпустило.

        Бомбить столицу пришло полторы сотни кораблей. Глупо было надеяться, что такую армаду не заметят. Снизу стреляло все – от тяжелых зениток на башнях до пулеметных четырехстволок в кузовах грузовиков. Экипажу «Нолы» повезло – сперва они сбросили пять тонн зажигалок, а уже потом снаряд тяжелой зенитки лопнул правее и выше центроплана. Оба правых двигателя встали. Дальний загорелся было, но пожарная магистраль еще работала, и пеногон потушил горящий мотор. Гидравлика споткнулась где-то в потрохах - корабль дернуло и едва не закрутило. Командир и сам не понимал, как удалось удержать штурвал – а все же четырехмоторный стратегический бомбардировщик выправился. Минут десять казалось, что уйти получится. Потом снаряд зенитки лопнул впереди-слева и второго пилота сдуло в дверь кабины, а нижнюю турель вместе со стрелком срезало. Еще через тридцать секунд штурвал заклинило на равномерно-пологом снижении – вытекло масло из гидравлики. Бортмеханик пошел в хвост, перекинуть управление на тросы. Усилия на штурвале будут огромные, но корабль станет слушаться руля хоть немного!

        Вот тут ночной истребитель положил очередь по верхней турели, убив старшего стрелка. Проскочил вниз, заметил дыру на месте нижней пары пушек – и спокойно, уже ничего не опасаясь, зашел спереди. Тут бы и каюк, да сосед справа – «Архан» - отпугнул ночника десятком трассеров. Судя по тому, как резко оборвалась очередь, снаряды у «Архана» закончились, но свою роль сыграли. Пилот истребителя дернулся, и смерть прошла мимо кабины. Однако стратегический четырехмоторник слишком велик, чтобы промазать по самолету вообще – бортмеханик и второй стрелок упали вдоль пропоротого борта.

         Ночной истребитель не стал повторять атаку. Оглянувшись, командир понял, почему. Хвост лениво дымил, а пена лезла из простреленной пожарной магистрали, которую пытались залатать штурман и радист. Третий стрелок блевал в пробоину; командир скривился – поганить избитый борт еще рвотой! – но тут как раз хлопнули замки шасси, и стало не до мелочей.

        От столицы корабль удалился достаточно, зенитки и ночные истребители уже не мешали. Но весь запас высоты исчез: боевой курс держали низко, чтобы штурман видел ночью в бомбардировочный прицел хоть что-то. Набрать высоту после цели не дали повреждения – в итоге, корабль шел настолько близко к земле, что парашюты бы не успели раскрыться. Оставалась посадка, и выходила она крайне сложной. Садиться с неслитым горючим – цирковой номер. Опаснее только с несброшенными бомбами. А и сливать горючее при пожаре в хвосте – тоже ничего хорошего. Мало этого - шасси с перекосом…

        Одно хорошо: впереди показалось обширное поле, даже доворачивать не придется. К полю с левой стороны примыкал округлый, заросший мачтовым лесом, холм. Дальше уходил такой же густой толстоствольный лес. С правой стороны поле ограничивала неглубокая речка. Судя по светлеющим в ночи колеям, грунт внизу твердый, по болоту столько дорожек не натопчут… За речкой тянулся невысокий забор, а за ним какие-то клумбы, ротонды, еще дальше – массивные многооконные здания, не похожие на жилье. Где-то в этих местах на карте была обозначена военная академия; может быть, это их корпуса.

        Пока командир ломал голову над посадкой, третий стрелок со штурманом кое-как вытащили тело старшего пулеметчика и положили рядом с бортмехаником на проходе. Третий стрелок поднялся в турель, огляделся. По всему выходило, что быть им в плену; а попадать в плен к людям, которых ты только что пробомбил пятью тоннами фосфорных зажигалок – хорошего мало… В отчаянии, едва сдерживая комок в горле от сладкого запаха крови, стрелок довернул спарку – и хлестнул длинной очередью по далеким зданиям на правом траверсе; полетели куски черепицы, неслышно на таком расстоянии посыпались оконные стекла.

        - За каким хреном!! – выругался штурман. - На кой ляд тебе это надо?!

        Ответа стрелок не имел, и потому соврал:

        - Там ствол какой-то мелькнул в окне!

***

        В окно влетела очередь из спаренных пушек – и школьный военрук по кличке «Генерал» удивленно выматерился. По правой стороне кителя расплывалось темное пятно. Надо же – заметили! Соколы глазастые, так-их-перетак, и еще растак…

        Школа, где работал Генерал, была не какая-то там поселковая. И даже не областная. И даже не столичная. Школу основал правящий император, и считалась она самой престижной и самой лучшей во всей огромной империи. Все знатнейшие и богатейшие роды стремились обучать наследников именно здесь.

        Денег на «сордаровку» император совершенно не жалел. При школе имелось не только хорошее жилье для учеников, не только сад, бассейн, зоопарк, стрелковый тир – но еще и спортгородок. Военрук служил во многих частях, а посещал по службе и того более. И не во всякой части он мог вспомнить настолько хорошо снабженную и ухоженную спортплощадку.

        «Неудивительно, что пилоты приняли нас за военную часть», - думал военрук, пытаясь левой рукой дотянуться до трубки. - «Такое все официальное, парадное, ровное, чистое…» Правую он прижал к боку – так меньше капало; и была надежда, что царапина неглубокая. Снаряд турельной пушки уложил бы человека на месте, так что, скорее всего, в боку торчала щепка оконной рамы или кусок стекла. «Вот дурень старый,» - пыхтел Генерал, соскальзывая по стене, – «самолетов не видел, что ли! Поперся смотреть налет, как эти… неугомонные… неудержимые… недоум…»

        Ноги ослабели, и военрук с грохотом вытянулся вдоль первого ряда парт, полтора локтя не достав до учительского стола с телефоном.

        «…Как эта, с шилом в заднице, такая черноволосая, круглая, что ртутный шарик… Херктерент…»

***

        Марина Херктерент смотрела налет на столицу с крыши ближайшего корпуса – бежать до башенки обсерватории смысла не было, обзор и без того оказался неплох. Конечно, по правилам все ученики – а особенно ученицы - должны сидеть в убежище. Вот и пусть сидят, если клуши! А она пойдет смотреть!

        Учеников пересчитали, отсутствие Марины обнаружили. На поиски отправилась первая староста Хейс Рект. Дисциплинированная Хейс привычно взяла сумку с аптечкой – и рацию, что всем старостам выдали в конце лета.

        Но Марина не усидела на крыше – очередь из спарки любого пижона загонит под броню! Так что Херктерент ссыпалась по чердачной стремянке быстрее собственного визга, радуясь, что никто не видел позорного бегства.

        В первом же коридоре на ее пути поперек прохода повалилось дверное полотно, осыпанное кусками штукатурки; поверх выбитой створки лежало полотенце лунного света; клубы пыли тянулись к люку на чердак за спиной Марины.

        Из двери донесся стон – и Херктерент без колебаний бросилась в разгромленный класс. Увидела раненого на полу, кинулась к телефону.

        - От окна! Стреляют по ок… - захрипел подстреленный, в котором девочка узнала военрука.

        - Кто стреляет? Что происхо… - вбежавшая староста расстегнула сумку с аптечкой, вытащила перевязочный пакет. Присела, осветила фонариком набухший китель.

        - Ого… Тут зашивать надо… Марина!

        - Чего?

        - Старосту мужского корпуса тащи сюда.

        - Не ходи… по открытому… - прибавил военрук. - Они там… психуют… видно… Зачем… очередь… не… понимаю… Им же… просто… сжечь самолет… и руки вверх…

***

        Сжечь самолет и сдаваться – такая инструкция у экипажа на случай вынужденной посадки на вражеской территории. Глупо надеяться выйти к своим, бомбардировщик-то стратегический, уж как за полночи залетел, так ногами за год не зайдешь.

        Но прежде, чем сжигать самолет, надо хотя бы отбежать от него метров на пятьсот. Не слитый авиабензин взорвется куда как хлеще пороха. И вообще, прежде, чем делать что бы то ни было, надо привести в чувство командира – а то он как-то больно уж нехорошо навалился на штурвал. Надо закрыть пожарную магистраль, иначе из поджога выйдет пшик и полторы тонны пены; надо проверить, что уничтожены шифры – для этого придется крутить циферблат на сейфе штурмана, задавая код уничтожения… а штурман тоже трясет головой – видно, контуженный.

        Словом, пока экипаж очухался, третий стрелок успел взять себя в руки. И успел взять в руки кое-что еще.

        - Это авиаграната, – сказал третий стрелок собравшемуся экипажу. - Ну, которая у нас в бортовые мортирки идет, чтобы истребители отпугивать. Разлет осколков пятнадцать метров, заряд семьдесят грамм. Все видят?

        И поднял ее в руке к округлому потолку центроплана. К трубе центральной топливной магистрали.

        Командир продышался. Кивнул:

        - Предлагаешь отойти и кинуть ее в корпус?

        Стрелок помотал головой:

        - Нет. Никто не будет ничего сжигать. Иначе я вот здесь нажму на капсюль – и всем кранты.

        - Это как? – дернулся штурман, но командир поймал его за руку:

        - Сядь!... Ты что, пулеметчик, отдачей мозги отбило? Сдавать новый «а-два-шестнадцать»?

        Третий стрелок сдвинул брови, но в ржавом свете уцелевшей аварийной лампочки, да в мертвенно-зеленом лунном луче никто его злую гримасу не разглядел. Стрелок же сказал:

        - Нас тут на тряпочки порвут. Первая эскадра кинула пятитонки, обрушить здания. Мы – пять тонн фосфора сыпанули. Чтоб горело веселей. А третья эскадра вслед за нами - пожарных осколочными приласкала. Чтоб не заскучали при тушении завалов. Вы-то, благородия, понимаете, что нас до штаба и до плена попросту не доведут?

        Летчики соображают быстро. Даже контуженные:

        - Ты предлагаешь…

        - Я предлагаю так: чтобы их командир сюда. Если гарантирует плен – сдаем самолет. Шифры там, карты, позывные, то-се – уничтожим. А самолет – наш пропуск в плен.

        - А если штурмовать полезут?

        - А вот тогда можно сбежать вон в тот лес, а самолет сжечь.

        - Ты, пулеметина, умный, а дурной… - командир выдохнул с присвистом. Видать, ребра приложило крепко. Крови на выдохе не оказалось, и командир понадеялся, что легкие целы.

        - Я пока не спрашиваю, куда мы потом побежим. Допустим, есть агентура в столице. Вероятность успеха примерно как до победы дожить… но ненулевая. Только - если начнут штурмовать, так, наверное, оцепление сделают. Как ты сквозь него в лес пройдешь?

        Стрелок снова скривил гримасу, и снова в полутемном центроплане, где можно видеть только очертания и контуры, никто не заметил, как злобно-безнадежно дернулись грязные щеки:

        - Командир, если они после нашего предложения пойдут на штурм… Это значит, что в плен брать нас не хотят. Даже за целый самолет. А тогда уже все похрену.

        - Хорошо, а что им помешает нас газовыми гранатами закидать? Без всяких переговоров?

        - Так спарка в верхней турели же действует у нас! И снарядов еще полная лента и три коробки! И вокруг чистое поле! Кто полезет, будет как вошь на блюде! Спарка пушечная, обзор круговой. Любой броневик навылет! Даже легкий танк!

***

        - Танк… - сказал Яроорт, и все посмотрели на Марину. Херктерент-младшая гордо несла звание школьного кошмара. Иногда, впрочем, хитрозлобный разум оказывался к месту. Так, например, в прошлом году устраивали традиционную гадость соседней школе. Соседняя школа – полувоенная, и как на взгляд сордаровцев, слишком уж задирает нос. И потому каждый год целый штаб из старших учеников планирует и осуществляет некую диверсию у соседей.

        Но до прошлой весны все неприятности не выходили за рамки ребячества: ну там старосте нос отрихтовали, ну там вымпел с флагштока попятили. Марина предложила въехать в чужую школу на танке – а чего, вон памятник на постаменте, натурально, как новый… двигатель только починить… - и выдрать знамя школы из стеклянной витрины в вестибюле. Вполне по-взрослому, потому как потеря знамени – повод к расформированию части.

        Переход на новый качественный уровень оказался неожиданным для всех: и директор «сордаровки» купился на отвлекающую операцию, и противники в чужой школе не сообразили разбить витрину да сбежать с флагом. Экипаж Марины привез победу. А отремонтированный танк с тех пор стоял уже не на постаменте, а в школьном гараже, и вот его-то предлагали сейчас использовать.

        Раненого военрука оттащили в убежище под женским спальным корпусом – потому что туда было ближе, и потому, что в женском корпусе имелись два человека, все лето проходившие практику в столичном госпитале. Раненого положили на сдвинутые столы, достали спирт и хирургический набор из большой аптечки при убежище. Пару самых быстрых мальчишек послали за учителем биологии, за директором – все наставники жили при школе, но телефонная связь не работала. Видимо, стрелок бомбардировщика срубил стойку с проводами, или попал где-то в распределительную коробку – это можно было выяснить часов через шесть, когда рассветет.

        Пока что первой помощью занимались Ленн Тьенд – и второкурсница Эрида Эроин. Найти в школе более несхожих между собой девушек, наверное, не получится. Даже в такой пестрой по составу школе, как «сордаровка». Поскольку император имел некие твердые принципы, постольку в школу номер три принимали строго по результатам экзаменов. Приемная комиссия на происхождение не взирала ни за какие деньги – а секрет неподкупности состоял в том, что на приемную комиссию пристально взирал сам император. Так что наравне с наследниками старых – и даже древних! – гербов Империи, в школе имени Сордара Третьего учились дети рыбаков, слуг, свиноводов, кочегаров, мелких торговцев, сельских учителей. Лишь бы набрали вступительный балл.

        И ладно бы различалась только внешность! Ленн из выпускного класса, с почти взрослой фигурой; волосы светло-соломенные, прически всегда сложные, взгляд серых глаз всегда снисходительный. Движется Ленн Тьенд плавно, наряды безукоризненны, жесты отрепетированы до блеска – старательно, как у наследницы Дома невысокого ранга: каждым шагом и каждым словом доказывает, что уж она-то аристократка! В отличие от всяких-прочих-разных!

        Эрида Эроин пока всего лишь на втором курсе, фигура уже не детская, но еще далеко не взрослая; волосы русые и всегда в беспорядке; глаза – один карий, второй аквамариновый, и чаще всего распахнуты в искреннем изумлении. Ходит Эроин когда задумчиво, нога за ногу, а когда вприпрыжку, и о впечатлении на окружающих не заботится совершенно. Но не от презрения к ним, а от полной неприспособленности к жизни среди людей.

        Эрида Эроин – дочь соправителя Херта. Дочь единственная и настолько любимая, что до поступления в школу жила в особом дворце, выстроенном специально для нее. Было там, как в сказке, все что можно пожелать и что можно выдумать; всякое движение предугадывалось настолько заблаговременно, что Эроин даже капризничать не научилась - не успевала. Херт не привык спорить с дочерью, и когда девочка захотела поступать в ту же школу, что и лучшая подруга Марина Херктерент – возразить не сумел.

        А сложились в одну обойму столь несхожие люди потому, что Эрида увлекается биологией и хорошо понимает химию. Настолько хорошо, что даже вошедшая в легенды рассеянность не мешает ей готовить любые составы. Как для проявления фотографий, так и для Марининой пиротехники. Школьный химик и биолог поговорили со знакомыми профессорами – есть, дескать, молодое дарование, но растрачивается на хлопушки. Надо бы заинтересовать настоящим делом, может в перспективе отличный фармацевт выйти! И предложили Эриде попрактиковаться месяц-полтора при главном столичном госпитале. Из-за начавшейся год назад войны практики там было – только успевай зашивать.

        А поскольку Эрида была не сильно приспособлена к существованию среди людей, то подобрали для нее компаньонку. Ленн Тьенд вовсе не горела желанием дышать карболкой да камфорным спиртом, но она же аристократка… когда просит сюзерен, вассал отказать не может. Особенно - вассал второго ранга. Ну вот, наследная принцесса, дочь правящего императора, Софи-Елизавета, и попросила. Присмотри за Эридой – охрану ей отец, разумеется, даст наилучшую. Но охране в жилетку не поплачешь.

        Первый месяц Эрида в лаборатории госпиталя точно и успешно смешивала, возгоняла, кипятила, просеивала, опять смешивала, отделяла «хвосты», собирала головоломные устройства из колб, змеевиков, фильтров. Ленн скучала в соседней комнате, провожала Эриду на автобус. Иногда перекидывалась парой фраз с Динкерт – охранницей Эриды от соправителя.

        А потом случилось летнее наступление. И койки появились в коридорах госпиталя; и операционные сестры стали падать в обморок от усталости; а физрастворы и обезболивающее потребовались десятками литров! И однажды помогать на приемке вызвали всех – вообще всех, даже тех, кто не асептировался. Так, руки помыли, дезраствором ополоснули, перчатки на пальцы, маску на морду – пошли носилки таскать, с санпоезда. Тут компаньонка Эриды насмотрелась - в полный рост. И ошалела настолько, что, когда попросили подменить операционную сестру на сортировке, Ленн даже и не вспомнила про свой аристократизм.

        День тот оказался в жизни девчонок самым длинным и самым страшным; и никакого облегчения от того, что боль чужая, а горе не свое - они тогда не испытывали. Сортировка закончилась к полуночи. Эрида и Ленн сидели на тюках с грязными простынями во внутреннем дворе госпиталя, и не думали ни о чем абсолютно, а только радовались, что не надо никуда бежать и ничего держать.

        «Вот ведь», - покачала головой подошедшая Динкерт, – «а я думала…»

        «Что я белоручка?» - зевнула во все тридцать два Ленн. - «Да я сама еще утром так думала…Эр, ты как?»

        «Хватит уже надо мной квохтать!» - фыркнула Эрида. – «Дин, вызывай машину, переночуем у меня.»

        Так вот ступила Тьенд на скользкий путь человека, который что-то делает, а не только руками водит да приказывает – и покатилась. И затянулась практика почти до осени, только на две недели последнего месяца перед школой девушек выгнали в отпуск. Отец Эриды и выгнал. Ленн за это время научилась накладывать несложные швы и метко вгонять шприц в мышечную ткань – одним движением, чтобы поменьше мучить больного.

        Сейчас, однако, обойтись одним движением не получалось. Кусок стекла выскальзывал из стального зажима, падал обратно в рану; военрук рычал и грыз деревяшку; трое старшеклассников держали его за руки и ноги. Почему местный наркоз не подействовал, Тьенд понимала плохо, а увеличивать дозу по неграмотности боялась. Да и опасно в бок шприцом тыкать, с непривычки можно в легкое загнать, а пневмоторакс только называется внушительно, все остальное в нем плохо... В общем, Ленн обливалась потом, тащила проклятый скользкий треугольник, Эрида светила фонариком на разрез…

        В соседнем помещении убежища штаб – тот самый штаб, что планировал пакости вражьей школе – обсуждал, что делать с самолетом. Вариант – оставить валяться до приезда военных из столичного гарнизона – даже не рассматривался. Софи-Елизавета, кроме того, что принцесса, еще и фанат авиации. Фанат настолько, что в городском аэроклубе скупала на выходных все билеты. Даже своего папу, грозного правящего императора, довела до присылки в школу крупной суммы денег и оборудования - на организацию аэроклуба и парашютных классов. Вообще, «довела» - это одной строкой, а дела там было на хороший детективный роман.

        Софи-Елизавета инструкцию на случай вынужденной посадки в тылу противника тоже читала – они по обе стороны фронта одинаковы - и ответила так:

        - Танк подождет. Сначала надо гонцов к соседям. Пусть вскрывают оружейку и оцепляют холм. Гость! – принцесса обратилась к недавно переведенному из той школы парню:

        - Сколько «коты» могут выставить?

        - Четыре взвода, - ответил Гость, - но им обязательно нужен приказ. Нашего директора они вряд ли послушают. А начнут делать все по-своему, упустим время.

        «И упустим славу,» - додумали про себя все присутствующие: «Еще не хватало, «котам» такую историю отдавать!»

        - Говорят, наш военрук – важная птица… - раздумчиво произнес принц Яроорт. До появления Софи, первым спортсменом и первым учеником считался принц. Насколько Эрида и Ленн друг другу не подходят, настолько сочетаются в глазах окружающих Софи с Яроортом. Принцесса стройная и легкая; еще год – и фигура будет лучше, чем у выпускниц. Черты лица Софи твердые, взгляд прямой и ясный, а вот цвет глаз то серовато-зеленый, то ближе к темно-вишневому. Софи хорошо выглядит в школьной форме и в любом из своих нарядов, а про походку однажды сказала Марина Херктерент: «Сонька не быстро ходит, Сонька медленно летает!»

        Принц Яроорт рослый – почти на голову выше сверстников; с плечами гребца и широким торсом человека, привыкшего к глубокому дыханию. Движется принц легко, как на охоте. Прическу носит короткую, поэтому волосы его кажутся светлее, чем на самом деле. Глаза сидят глубоко, цвет их мало кто может назвать. Взгляд твердый, улыбка располагающая, рукопожатие приятное – ладони принца всегда теплые и сухие.

        Вся школа давным-давно Софи за принца просватала, и даже сплетничать по этому поводу перестала.

        - … Не зря же у него прозвище «Генерал», - продолжил мысль Яроорт. - Как зашьют его, будет командовать. А приказ от его имени можно отнести уже сейчас. Время дорого.

        Гость кивнул:

        - Я сбегаю. Там не забыли меня, думаю так… И вот еще что. Пока туда-сюда – это с полчаса.

        - Танк мы успеем подогнать, - усевшаяся на стол Марина беззаботно качнула ботинком. - Но я тут посмотрела на дырки в стене, ну где дверь упала. В общем, там пушечная турель. А у нас лобовая деталь держит только пулемет. И снаряды к танку – их же, наверное, вообще в школу не привозили никогда. Он же памятник.

        - Я не про то, - Гость махнул рукой. - В любом варианте, танк двигать не раньше, чем лес оцепим. Они в любой момент могут поджечь самолет и тупо сдаться, как написано в той инструкции, что Софи рассказывала.

        - Да, - вздохнула Софи, – почти целый «два-шестнадцать», жалко будет, если сгорит… Но до сих пор они же этого не сделали – значит, имеют какую-то причину. А с момента посадки прошло…

        - Полчаса прошло, я на часы смотрела, - Марина опять повертела носком шнурованного ботинка. - И я, кажется, догадываюсь, чего там тянут время.

***

        - Время.

        - Время.

        Штурман прошел в разбитую кабину. Вместе с командиром выбили самые крупные осколки, чтобы можно было вылезть наружу там, где раньше было место второго пилота, а после взрыва зенитного снаряда осталась не то дыра, не то яма с рваными краями.

        На осколки и завернутые края обшивки наложили кожаную летную куртку – ее штурман оставлял. Оставлял и приметные часы пилотов-ночников, оставлял форменную рубашку с нашивками. Даже оружие оставлял.

        А вот бортовой журнал засунул под фуфайку, хоть оно и показалось экипажу несколько глуповатым. Стоит ли подбирать незаметную одежду, если первый же обыск выявит отсутствие своих документов и присутствие вражеских?

        Но тут уже все чувствовали, что вынести бортжурнал – это как знамя части вывезти самолетом из окружения. Экипаж не раз делал такое во время летнего наступления, и чувства армейцев понимал хорошо. А теперь вот сам оказался в таком же положении и мог надеяться лишь на то, что штурман успеет добежать до какой-нибудь явки в окрестностях столицы.

        - Ты не дергайся, - из турели успокаивал радиста третий стрелок. - Сам прикинь, мы кто? Рабочие войны. Пилот рулит куда сказали. Я стреляю, тут вообще все честно, против меня на истребителе тоже не шпак гражданский. Твое дело маленькое, кнопки давить. Курс к цели кто ведет? Штурман. Боевой курс над целью кто дает? Опять же он. Цель в марку он берет и кнопку сброса бомб он же и давит. Ему с нами попадаться не вариант. А мы, глядишь, и отбрешемся.

        Командир ничего не прибавил, а про себя подумал, что для Особого Отдела тоже теперь есть оправдание: не сожгли самолет, потому что тянули время, давая штурману возможность скрыться в лесу.

***

        В лесу луна светила с левой стороны – дело уверенно шло к рассвету. Рацию взяли у второй старосты – все равно та занималась раненым и от стола не отходила. И вот динамик прохрипел непонятно чьим голосом:

        - Коробка есть, коробка есть.

        - Червяк есть, червяк есть, - ответил Гость. Потом засунул рацию за пояс на спину, кивнул напарнику. Два человека легли на землю и, тщательно вжимаясь в холодный сырой песок, поползли к блестящей посреди поля колбасе. Далеко за их спинами, в глубине леса, разворачивались цепью полторы сотни учеников соседней школы. Автобусы объехали поле огромным кругом, и теперь пластуны могли подобраться к самолету от леса, не пересекая речушку. Под луной река сверкает зеленовато-серебряным. Камень кинуть – волны и отблески видно до горизонта. Нечего и думать – пересечь реку незаметно для стрелка в турели. А дальность для авиапушки тут игрушечная, попасть можно в спичечный коробок, все равно, что пальцем ткнуть. Так что лазутчики неспешно и осторожно продвигались к бомбардировщику со стороны кабины, чтобы сначала войти в мертвую зону.

        Пробиравшийся навстречу штурман увидел их примерно на половине дороги. Задумался. Поднимать тревогу означало прежде всего выдать себя. А экипаж так и так предназначался в жертву. К тому же, оружие штурман оставил. Решать надо было быстро; летчик скрипнул зубами – и так же осторожно, пригнувшись, мелкими шагами побежал под зеленой луной.

***

        Луна выкатилась из-за верхушек примерно в тот час, когда из столицы прикатил броневик с десятком зенитчиков; на прицепе болтался передок, а за ним четырехколесная платформа со знаменитой «девять-девять» - зениткой калибром девять сантиметров, принятой на вооружение в девятом году.

        Командир прибывшей подмоги застал картину идиллическую. Связанный штурман хмуро матерился под сосной, а повязавший его взвод «котов» наперебой хвастался остальным: «Как я его! А он как прыгнет! А тут худой сзади! А рыжему опять в глаз, во невезение!»

        Посреди поля, перед лежащим на брюхе самолетом, угрюмо таращились в землю трое живых летчиков. Военрук, на которого поверх бинтов налез только китель, сидел тут же, в роскошном кожаном кресле из главного зала. Его прямо так, в кресле и привезли на броне танка. Военрук разглядывал пленных и тоже про себя материл собственную глупость. Подставился под осколок. Потерял управление. Полторы сотни молодняка, голова набита теорией, никто еще не обжигался на неудачах – остались без руководства. С них бы сталось, например, обстрелять самолет из винтовок. Или танком в атаку пойти – «А чего, он же бронированный!» - вспомнил военрук удивленное лицо какого-то первогодка, когда Марина объяснила, что не всякий памятник прошлой войны выдержит очередь из авиапушки с войны действующей.

        К счастью, пластуны – Гость и его старый знакомый из «кошачьей» школы – даже и не собирались лезть в кабину и вязать кого бы то ни было в рукопашной. Добравшись до места, они обошли самолет с двух сторон. Напротив турели привстали на колено. Размотали с поясов припасенные буксировочные цепи с тяжелыми крюками. А потом по свистку, разом – запрыгнув на плоскости, кинули цепи друг другу, над фюзеляжем – прижав к нему стволы турели. Стрелок растерялся всего на несколько секунд, но диверсантам этого хватило, чтобы заклинить поворотный круг – обычными ножами, через мягкий дюраль сверху вниз и чуть под углом внутрь, разворотив роликовый подшипник.

        На свист и шум из пролома высунулся командир. Достал пистолет, и тут же опустил его: они же и собирались сдаваться, чего теперь-то стрелять? Чтобы позлить противника?

        Противник совершенно не подозревал о мирном плане пилотов. И потому напарник Гостя наставил на летчиков свой пистолет, и сказал на вполне чистом вражеском языке:

        - Сдавайтесь. Обещаем жизнь и плен.

        - А то сейчас Херктерент позовем, - прибавил Гость. Пилоты дружно кинули оружие, подняли руки – пригрозить чем-нибудь посерьезнее диверсант просто не успел. Но, конечно, потом рассказал, что пистолетов летчики не испужасалися, а вот услышав фамилию – сдались тотчас. Ну, а что Марина Херктерент с верной дружиной прикатила на танке – так это, в общем-то, мелочи. Никак не влияющие на общую картину славной победы.

        Картина вышла что надо!

        Толпа учеников и военрук в кресле, за ним черной скалой громоздится танк; на башне хмурится недовольная Марина – тоже вся черная: черный берет, черные против лунного света глаза, черный комбинезон, черные перчатки поверх раскинутых половинок люка. Не дали пострелять! Из переднего люка торчит механик, но его выражение лица попросту ошеломленное.

         Прибывший командир зенитчиков идет вправо, мимо самолета, и рядом с человеческой фигурой становится видно, что бомбардировщик огромен; да и пробоины в бортах тоже позволяют легко пролезть в любой отсек.

         На самом верху, возле стреноженной турели, принц Яроорт с биноклем – непонятно что высматривает где-то вдали. Силуэт вчеканен в круг луны – непривычного, но все-таки именно зеленого, зеленого цвета! Рядом напарник Гостя – гордо смотрит вниз. Сам Гость сидит на плоскости, отстегивает радиостанцию, чтобы вернуть ее второй старосте – Ленн Тьенд. Выражения лиц у обоих такие, что Софи хочет крикнуть «тили-тили-тесто!» Даже воздуха в грудь набирает.

        И просыпается!

***

        Вокруг привычная комната в жилом корпусе школы номер три, имени Сордара Третьего. Все на своих местах, все знакомо и обыкновенно.

        Сон еще свеж в памяти. Софи трет виски. Неправильность совсем не в зеленой луне. Неправильно - все. Когда их курс – Марина, Эрида, Софи – станет вторым, выпускников уже в школе не будет. Ни Ленн, ни ее вечной соперницы Хейс. Гость и Яроорт сделаются выпускниками. Весна еще не наступила, и никакой танк за знаменем в «кошачью» школу еще не ездил. Война началась всего три месяца назад, никакого летнего наступления, никакой практики в госпитале… И так далее, и тому подобное. Мозг собрал картинку из существующих людей, из живых действующих лиц. Картинка дикая!

        Что спустило курок, Софи понимает сразу. Два дня назад в самом деле бомбили столицу, и на школьном поле в самом деле сел бомбардировщик. Только – без экипажа, без стрельбы, без геройских поступков. И зенитчики в самом деле приехали, много больше машин, чем во сне. Еще собачка какая-то с ними мелкая, вредная…

        Ладно, пусть бы такой сон явился мальчишкам, они мечтают о подвигах.

        А если такой сон явился Софи… Получается, она тоже мечтает?

        Чтобы люди были такими, как в том сне? Чтобы Эрида могла запросто фыркнуть на охранницу: «Хватит вокруг меня квохтать»? Чтобы зазнайка Тьенд умела зашивать порезы и не падала в обморок от вида крови? Чтобы Гость… Чтобы Яроорт на фоне зеленой луны…

        Ох, как все это сложно, и как непривычно удержать мысль!

        Софи, не одеваясь, подходит к этюднику. Почему-то ей кажется, что ключ ко всему – в неправильном цвете луны. Вот нарисуется необычного цвета луна… и от луны, от черного вкованного в зелень силуэта принца, от мертвенного блеска округлых бортов, от оскала развороченной кабины, от рации в протянутой руке Гостя – пойдет расти картина. Дикая картина!

        «Дикая, - соглашается Софи, переворачивая ящики стола в поисках тюбика с зеленой краской. - Но картина что надо!»

***

        Что-то неопределенное зелёного цвета с радостным тявканьем выкатывается навстречу. Все отпрянули. Пес непонимающе гавкнул. Обычно на него так не реагировали. С трудом узнают в зелёном существе Кронпринца.

        - Что это с ним?

        У кустов стоит Марина Херктерент и грызёт яблоко:

        - Волчанка, - чавк! - Зелёная, - чавк!

        Все непонимающе переглядываются. Нелюбовь Херктерент к собакам, кошкам, птицам и прочей живности, за исключением змей, лягушек и ящериц, общеизвестна.

        - Ну да, зеленая волчанка - чрезвычайно опасное кожное заболевание. Передается при тактильном контакте…

        - А ну стой!

        Софи появляется, словно из-под земли.

        - Привет, Софи. Что, тоже решила с Кронпринцем пообщаться?

        - Я знать не знаю никакого Кронпринца, но я очень желаю знать, куда подевались все тюбики с изумрудной и травяной зеленью из моего этюдника?

        Марина ухмыляется:

         - Я тебе новую куплю. Только не плачь. Маленькая! - проворно показывает сестре язык.

        - Да...- Софи задыхается от бешенства. - Ребята, хватай ее! Да это ты у меня сейчас нежно-розовой будешь!