Ночь обволакивала город темнотой, устилала небо сине-фиолетовой пуховой шалью с заманчиво сверкающими обсидиановыми осколками звезд, убаюкивала и ласкала в сонной тишине. Ветер помогал ей: разгонял назойливые облака, мягко шелестел опавшими листьями в парке, осторожно залетал в приоткрытые окна, неся с собой свежесть душистой прохлады.
Но в этот вечер что-то шло не так. Ночь и Ветер словно поссорились.
Ветер злился, завывал, с бешеной скоростью метался над улицами, взлетал ввысь холодными вихрями, увлекая с собой обиженно шуршащие листья. Застилал небо густыми, клубящимися черными тучами, казавшимися угрюмыми и злыми.
И все поливал и поливал город дождем.
Дождь шел бесконечно долго, барабаня по крышам, неистово хлестая косыми упругими струями в окна. Бился, разлетаясь тысячью капель, яростно гудел, разбивая хрупкую, сонную тишину. Превращал ее в нескончаемый гул, от которого делалось тоскливо и одиноко на душе.
Ночь пугалась и злилась, но не могла ничем ответить.
Та темнота, укрывавшая город, уже не была, как прежде, прозрачной, легкой и манящей. Она словно скукоживалась, съеживалась под этим непрерывно льющим холодным дождем, обиженно жалась по углам, стараясь спрятаться от злых завываний ветра.
В этот вечер темнота на улицах была похожа на промокшее одеяло - тяжелая, отдающая сыростью и холодом, она обрывками торчала из щелей и углов, робко стелилась по тротуарам и, обиженная, пыталась загасить еле теплящийся свет уличных фонарей...
И лишь одному ему, казалось, было все равно, что происходит вокруг.
Он стоял посреди детской площадки, прижавшись к холодной ножке "гриба", и неопределенно смотрел вдаль, стараясь понять, осознать...
Но ничего не понимал и не осознавал.
Потому что что-то было не так в этот вечер.
Потому что мысли в голове путались, сплетались, цепляясь друг за друга, но в самый последний момент соскальзывали и уплывали куда-то вдаль, теряясь в сумеречном тумане.
Потому что все лил и лил дождь, превращая улицы в грязные ручьи.
Бил по асфальту, блестевшему ртутно-черными лужами, по жухлой, низко пригнувшейся к земле траве.
Что-то происходило вокруг. Что-то странное. И это каким-то неизвестным эхом отдавалось в его душе.
Нет. Он не чувствовал тоски или одиночества. Не чувствовала печали.
В этот вечер он ощущал в себе только пустоту. Тугая и тяжелая, она словно была физически ощутимой и давила. Давила откуда-то изнутри, заставляя сжиматься и вздрагивать от леденящего холода. Мучила, грызла, отдаваясь холодной дрожью, стискивала льдом.
Он не помнил, когда она пришла, не знал, когда она пройдет. Если вообще пройдет.
И это было самым страшным и пугающим.
А виной всему, конечно же, был дождь.
Он посмотрел на промокший песок, на блестевшие лужи, на свои промокшие ботинки. И вспомнил, как бежал. Не разбирая дороги, не смотря по сторонам, не оглядываясь. Рыдал во весь голос, задыхаясь и давясь от всхлипов, уже ничего не видя перед собой от заполнивших глаза жгучих слез.
Тогда еще были чувства: безысходность, отчаяние, боль. Но сейчас не осталось уже ничего. Лишь непонимание. Почему?..
Гром рокотал, ревел, вгрызаясь в запуганную темноту, в эту туманную сизую ночь. Ветер гнал тучи холодными вихрями, застилая небо фиолетово-черной пеленой, бешено метаясь из стороны в сторону, как раненый зверь. Гудел, выл...
Тоскливо, протяжно, настойчиво...
Все звуки слились в один непрекращаемый гул и стоны. Словно Ночь обрела голос и теперь безудержно и тоскливо завывала где-то в вышине, угрожая, пугая...
Но он ничего не чувствовал в этот вечер. Лишь пустоту...
Он взглянул вниз и понял, что все еще держит в руке белую розу. Хрупкую и нежную, как та, для которой она предназначалась.
Как та, которой он уже больше никогда не сможет сказать "люблю".
Та, которой уже никогда не сможет подарить цветов, потому что отныне все будут приносить ей лишь искуственные букеты и венки.
Та, чья улыбка была ему дороже всех богатств на Земле.
Та, про которую теперь скажут "ушедшая в осень".
Нет! Все это не правда! Всего лишь страшный сон. Выдумка. Так не должно быть! Не должно!
Все закончится, рассеется, как мутное видение. Лишь взойдет солнце... Лишь кончится этот тоскливый, печально-одинокий дождь.
Он с тоской смотрел в черное, как непроглядная бездна, небо и ждал. Но дождь все лил и лил...