Известно, что когда-то (в Древнем мире, в Средневековой Европе) библиотеки были сакральными учреждениями, их основной задачей было не предоставление книг населению, а скорее их сокрытие, но такое, которое обеспечивало бы и их сохранность. Сами по себе книги, например, в Древнем Египте, считались не только магическими предметами, но и таинственными, хранящими тайну, и потому книга не обязательно предназначалась для чтения, часто она была сакральным убежищем для тайны, которая может оказаться губительной для непосвященного . Возможностью читать книги обладали, как правило, немногие - специально подготовленные и образованные люди - жрецы, монахи, священники, философы. Не случайно еще Платон выделил философов в отдельную касту людей, отличных от всех остальных, которые отчасти благодаря своему образованию, а главным образом - в силу обладания мудростью были предназначены становиться "царями" - "управленцами" по достижении 35-ти летнего возраста. Такой же кастой, только уже не придуманной, а реальной, были и священнослужители средневековья. Собственно, книгами пользовались те люди, кто их и писал.
В древности создание библиотек было делом престижа - этим занимались правители (например, усилиями Птолемея I и Птолемея II была создана знаменитая Александрийская библиотека в Египте), а также выдающиеся люди, например, Аристотель, Цицерон, и просто богатые граждане Греции и Рима. Главной функцией библиотекарей было собирание рукописей, обеспечение их хранения, каталогизация. Поскольку в то время книги существовали в виде рукописей, т.е. были очень редкими артефактами, за ними велась постоянная погоня, а то и настоящая борьба. Так, когда войска Юлия Цезаря вошли в Александрию, они, по преданию, попытались вынести из библиотеки книги. Этому воспротивились жители города. Они подожгли суда, стоявшие в гавани, но пламя перекинулось на город, в результате чего сгорела и знаменитая библиотека . Хотели как лучше, получилось как всегда. Впрочем, существует и другой, возможно, более правдоподобный вариант этой истории, правда результат был тот же.
Ныне библиотечное дело рассматривается иначе - главный акцент делается именно на библиотечных услугах, и на главной из них - книговыдаче, т.е. выдаче книг населению. Даже аспект хранения книг теряет свое значение в силу, по крайней мере, двух причин: 1) сейчас книги очень быстро морально устаревают за счет высокого темпа прироста новых знаний и возросшей скорости книгопечатания; 2) сама книговыдача неизбежно подразумевает разрушение книг (их порчу, износ, потерю и т.д.). Кроме того, появился и другой мощный фактор, который подрывает монополию библиотечного дела по части хранения и передачи информации - это компьютерные технологии. Но об этом мы говорить не будем, поскольку нашей темой является именно библиотечное дело, а информатизация к нему имеет малое отношение, являясь привходящим моментом. Книги по-прежнему остаются главной составляющей библиотечного дела и, видимо, еще долго не утратят своего значения даже на фоне развивающихся новых технологий.
Итак, что такое библиотечное дело? В самом общем виде это есть встреча двух индивидов - читателя и библиотекаря. Уже само помещение библиотеки подразумевает как условие выполнение каждым из них предписанной им роли. Поводом их встречи и общения является книга и все что с ней связано. В чувственно-наглядной терминологии эта встреча описана достаточно четко и подробно: "Имея своим основным содержанием общение с читателями, пользователями услуг библиотеки, библиотечная деятельность включает и многообразные технологические процессы и операции, связанные с работой с документным фондом библиотеки, с ее информационно-поисковыми системами и т.п."
Внешне все так и происходит: читатель приходит в библиотеку, просит выдать ему какую-то книгу, ему ее находят, выдают на какое-то время, затем снова забирают на хранение. Но что если мы отвлечемся от этой элементарной видимости и попробуем сделать следующий шаг в осмыслении библиотечного дела?
Если мы рассуждаем на понятийном уровне, то встреча читателя, книги и библиотекаря есть процесс, чем-то объединенный именно на уровне понятий. Таким объединяющим моментом является знание. Знание - это то, что объединяет названное триединство в некую новую молекулу (назовем это так). С одной стороны, валентностью выступает знание (или недостаток его, что тоже знание) читателя, с другой стороны, - знание своей профессии библиотекарем, а с третьей стороны - знание, заложенное в книге . Таким образом, мы получаем формулу нашей "молекулы": знание читателя - книжное "знание" - знание библиотекаря. Остается понять, как эти знания взаимодействуют друг с другом и что из этого взаимодействия получается.
Очевидно, что читатель не владеет ни знаниями, присущими библиотекарю (иначе он бы сам был библиотекарем), ни знаниями, заложенными в книге (иначе она бы была ему не нужна). Библиотекарь, в свою очередь, не знает и по определению не может знать о том, что знает читатель. В этом-то и заложен весь смысл общения читателя и библиотекаря - это обмен знаниями.
Библиотековеды рассматривают работу библиотек как деятельность по передаче знаний, заложенных в книгах или на других носителях. Но так ли это? Во-первых, библиотекарь передает пользователю не знания, а книгу. Во-вторых, строго говоря, тот набор графических знаков, который находится в книге, станет знанием только после того, как будет "расшифрован" и интерпретирован читателем . Как справедливо пишет Дж.Х. Шира, "не может быть никакого знания без лица, обладающего этими знаниями" . И, в-третьих, читатель и библиотекарь по-разному относятся к книге и к "знаниям", заложенным в ней, да и их собственные знания не пересекаются, не взаимодействуют друг с другом, как в случае учителя и ученика. Дело в том, что читатель, как правило, не может и не должен знать все то, что известно библиотекарю, если не считать (а, может быть, это как раз и следует считать?) умения работать с каталогом и заполнять требовательный листок. Библиотекарь не знает и не должен знать (да и не может знать) то, что заложено в книге в виде знания, т.е. содержание книги, ее смысл. Это не его профессия .
Отсюда следует, что все три представителя знания обладают разным знанием, иначе они были бы не нужны друг другу. Чем же их знание отличается?
Каждое из этих знаний обладает своей топикой, т.е. идеальным местонахождением в логике бытия. Топика определяется не их взаимодействием, а сутью бытия самих знаний, как сказал бы Аристотель. Это следует понимать так, что дело обстоит прямо противоположным общепринятому определению профессии библиотекаря, роли книги в процессе реализации его деятельности и его связи с читателем. Суть в том, что каждое из перечисленных знаний имеет свою топическую определенность. Так, знание читателя (возьмем, к примеру, студента) заранее определены их топом, заданным преподавателем: уже предмет, тема, цель, поставленная перед ним, определяет рамки его будущих изысканий в книгах. Кроме того, его собственный интеллектуальный уровень также задает некие параметры будущих знаний, его интенцию. Короче говоря, студент (как, впрочем, и любой другой читатель) приходит в библиотеку с заранее выстроенной "рамкой", которая и будет служить ему способом присвоения знаний. И чем прилежнее студент, тем эта рамка жестче. Само обучение создает часто очень узкие рамки, не позволяющие читателю в достаточной мере понять и проинтерпретировать книгу. Об этом пишет, например, Л.Н. Синицина: "Современное образование ... ориентируется на научную картину мира, которая принимается за реальное отображение действительного мира. ...Известно, что научное знание представляет собой абстрактно-теоретическую модель мира. Человек, не осознающий этого, но владеющий значительным количеством научной информации, неизбежно теряет связь с миром. И происходит невероятное: чем больше люди знают, тем меньше понимают" .
И вот читатель "встречается" с книгой. Книга - тоже носитель знания, но это квазизнание. Т.е. это изложение тех самых абстрактных построений, основанных на неких устоявшихся допущениях, которые к реальности не имеют никакого отношения. В задачу студента или ученика входит запоминание, причем как можно более точное, этих схем и умение на их основе решать задачи, но не проблемы. Это различение, введенное еще Г.П. Щедровицким, очень важно. Наука, говорил он в одном из своих выступлений, это процедура решения задач, т.е. когда заранее известны способы решения, последовательность операций и предполагаемый ответ . Главное же - это решение проблем, как иногда говорят, "головоломок", когда неизвестен ни предмет исследования, ни процедуры, при помощи которых можно его исследовать. Тот же Г.П. Щедровицкий приводит пример с гипотетическим океаном планеты Солярис, придуманным С. Лемом: ученые как раз и столкнулись с такой ситуацией, когда ничего неизвестно о предмете исследования - что он вообще есть такое и, соответственно, как его изучать. Из этого можно вывести интересное следствие: человек в принципе может изучать только то, что как-то им уже было обозначено, поименовано и в какой-то степени стало привычным, вошло в обиход, в повседневную, по сути своей, профанную жизнь. Процесс вытаскивания предмета из этой профанности - это и есть момент познания.
Ничего такого студент с книгой, как правило, не делает. Он хочет только решить задачу, найдя в книге ее аналог или правила ее решения, а еще лучше - готовый ответ.
Библиотекарь же предъявляет читателю свое знание - знание как профессию. Это не просто знание чего-то, это еще и навыки, умения, интуиция и т.д. Собственно говоря, это знание также есть некий топ: оно отвечает на вопрос "как?", но не на вопрос - "что?", т.е. оно бессодержательно. Содержанием обладает только книга, но это содержание должно быть распредмечено читателем, и лишь отчасти - библиотекарем. Для библиотекаря книга - это его инструмент, орудие труда , именно в таком качестве он ее и "распредмечивает", осваивает каждую вновь поступившую книгу как часть своих средств труда. Но в таком случае книга должна иметь основные свойства орудия труда. К этим свойствам относятся: рукотворность (т.е. искусственность), способность быть "подручным" (т.е. удовлетворять условию органолептического использования его человеком), быть способным осуществлять некое специфическое воздействие на предмет труда. Всем этим условиям отвечает книга как специфический предмет, используемый в специфическом же процессе труда. Книга для библиотекаря - это некий текст и его носитель (бумага), но текст не понимаемый, по сути - "черный ящик". Именно так он к ней и должен относиться. Может ли он в этом качестве быть орудием труда? Может, также, как, например, компьютер, об устройстве которого доподлинно знают только специалисты-электронщики, но не пользователь, который как раз и использует его как орудие труда, и может вовсе не иметь представления о том, что там внутри этого хитрого "ящика".
Что же является предметом труда библиотекаря? Это не книга, поскольку с ней он, библиотекарь, никаких инволюций не проделывает, никак ее не изменяет (если не считать изменением написание инвентарного номера). Это и не знания читателя, поскольку библиотекарь лишь частично может быть причислен к тем, кто занимается воспитанием и образованием (но в этом случае и другие люди, например, родители, также являются "учителями"). Следует подчеркнуть, что учитель, педагог, преподаватель - это отдельная профессия со своими особенностями, которая требует особой подготовки, особой практики и особых условий, которых в библиотеке нет.
Следует задуматься, что же изменяется в результате труда библиотекаря? Единственной переменной оказывается читатель, точнее, посетитель библиотеки. В тот самый момент, когда библиотекарь дает ему в руки книгу, он превращается в читателя, даже если он успел прочитать только ее название. Ничего подобного не происходит в книжном магазине: приобретая книгу, покупатель не становится автоматически читателем, он становится только владельцем ее. Будет ли книга прочитана, неизвестно (возможно, например, что она куплена в подарок). И все же стоит уточнить: посетитель библиотеки становится не просто читателем, а библиотечным читателем - а это особое состояние личности. Вот на это изменение и направлены все многотрудные усилия всего штата библиотеки, все ее ресурсы, начиная с помещения библиотеки, включая специфические библиотечные документы, нигде более не существующие, как то: читательский билет (совершенно особый вид документа, отличный и от простого пропуска, и от любого удостоверения личности), требовательный листок читателя, контрольный листок, формуляр и т.д.
Этой метаморфозе - превращению посетителя в читателя - следует уделить особое внимание. В чем здесь целерацональное зерно, если пользоваться терминологией М. Вебера? Казалось бы, библиотекарю нет никакого дела до тех, кто именно и зачем посещает библиотеку. Однако если уж уходить от видимости, то уходить до конца: библиотекарю есть или должно быть дело до того, кто, с какой целью и почему приходит в библиотеку. Например, читатели различаются по возрасту, роду занятий, полу и т.д. Кроме того, разовый посетитель - это один вариант, постоянный читатель - это другой вариант, многолетний читатель - это совсем иной вариант. Ведь "полноценным" или "законченным" библиотечным читателем посетитель становится не сразу, не одномоментно. Т.е. здесь имеет место воспитание и образование, если хотите, посетителя как читателя. На это и направлены усилия библиотекаря, в этом плане он и является воспитателем и педагогом, хотя, к сожалению, не всегда охотно выполняет эту свою миссию.
Посетителю сразу, как только он переступил порог библиотеки, задается роль читателя. Как уже сказано, он, прежде всего, должен "прописаться" в библиотеке: это он делает, получая читательский билет. Для этого он, как минимум, должен предъявить удостоверение личности, заплатить некоторую сумму денег, пройти процедуру оформления. Это первый барьер, который должен преодолеть будущий читатель библиотеки. Тем самым ему предъявляется самое первое требование библиотеки - библиотечная дисциплина. Теперь она будет выступать перед ним как главное требование библиотеки каждый раз, когда он будет приходить в нее.
Имеет ли право на существование понятие "библиотечная дисциплина"? Думаю, что да, наравне с аналогичными понятиями: военная дисциплина, школьная дисциплина, производственная дисциплина и т.д., поскольку она, как и названные виды дисциплин, имеет свои отличительные, только ей присущие свойства. Никто, насколько мне известно, еще не предпринял попытки теоретически осмыслить эти понятия, хотя они и употребляются в речи на уровне "очевидности". Так, военная дисциплина есть беспрекословное выполнение приказов, включая устные, любого вышестоящего начальника; производственная дисциплина - обязательное выполнение требований технологии; школьная дисциплина - подчинение ученика авторитету учителя. А что есть "библиотечная дисциплина"? Внешне она проявляется в некоторых правилах-предписаниях, с которыми знакомят каждого читателя; однако понятие "библиотечная дисциплина" шире этого - она предполагает не только, например, требование своевременного возврата книг, но и соблюдение определенного порядка в залах и кабинетах библиотеки, выполнение своей роли - чтение книг, работа с книгой и другими средствами библиотеки.
Далее. Ели деятельность библиотеки логична и рациональна (т.е. если эта логика осознается библиотекарями), то она должна иметь цель. Что же выступает в качестве таковой? По видимости библиотечная работа предстает как бесконечный, все время повторяющийся однообразный процесс или цикл действий. Эта деятельность направлена на читателя, но читатель, кроме специфической библиотечной услуги, от библиотекаря не получает ничего. Сдав книгу и выйдя из библиотеки, он уносит с собой некие знания или информацию, полученную из книги, но не от библиотекаря, и тут же забывает, "выносит за рамки" своего сознания "библиотечную услугу". Она ему больше не нужна вплоть до следующего посещения библиотеки. (В данном случае я несколько огрубляю весь этот процесс, т.к. регулярно посещающий библиотеку читатель все же не забудет пояснений, полученных от библиотекаря, но в данном случае речь идет не о практически-бытовой стороне дела, а о внутренней логике самого процесса библиотечного обслуживания).
Кроме того, библиотечная деятельность, как и всякая целерациональная деятельность, должна иметь цель вне себя самой, вне рамок этой деятельности. Поэтому, если мы примем за цель библиотеки оказание неких услуг пользователю, то мы как раз и остаемся в этих рамках, внутри технологического процесса. Тогда как оказание услуги - это не цель, а средство ее достижения.
Библиотековеды говорят, что целью библиотечной деятельности является помощь в образовании, воспитании, обучении, которая оказывается школьникам, студентам и другим специалистам или просто увлеченным людям, а также обеспечение досуга. Поднимаясь еще выше по этой лестнице, можно также сказать, что в целом библиотеки способствуют повышению культуры населения, уровня образования, тем самым обеспечивая рост производительности труда, качества жизни и т.д. Все это обсуждается в библиотековедческой литературе, правда, не очень активно. И это не случайно. Названные цели настолько далеки от непосредственной библиотечной деятельности, что проследить, достигнуты ли они и в какой мере осуществились в результатах вторичной по отношению к библиотеке деятельности просто невозможно. И это понятно, поскольку названные цели не есть собственно библиотечные цели - они в той же мере могут быть названы целями школ и вузов, других культурных учреждений и социальных институтов, включая государство, политику, правовую систему и т.д. Словом, это есть цели самого общества, и именно с этой точки зрения они обычно и рассматриваются.
Так есть ли собственно библиотечные цели, которые достигаются и ощущаются (хотя бы в превращенном виде) самими библиотекарями? Конечно, ничего материального библиотеки не создают, но зато они производят и воспроизводят то, что не делает и не может делать никто другой: библиотечную культуру.
Имеется в виду не внутри библиотечная культура, как ее обычно понимают, не культура библиотекарей и культура читателей - по раздельности - а целостное явление в жизни общества, один из его институтов. Библиотечная культура родилась и существует не потому, что есть библиотеки, а наоборот, потому и появились библиотеки, что возникла потребность в библиотечной культуре. Вспомним, что лежит в основе библиотечного дела как профессии? Конечно, систематизация. Именно систематизация, системность вообще и есть ядро библиотечной культуры. Точнее определить этот термин вряд ли удастся, поскольку он включает в себя другой, весьма многозначный термин - культура. Несмотря на многочисленные попытки, это понятие до сих пор не имеет четкого определения, с которым согласилось бы большинство ученых. Это есть метапонятие, и с реальностью непосредственно не связано. Оно обозначает не реальность как таковую (не существует материального денотата этого понятия), а объединяет систему понятий, таких, как духовная культура, материальная культура и т.д. Это одна из высших абстракций, выработанных человечеством, и здесь и сейчас мы определять его не будем.
Итак, систематизация. Систематизация чего? Конечно, библиотекарь систематизирует книги. Но чтобы систематизировать книги, нужен особый подход - системный. Особенно популярен этот термин стал в последние десятилетия, но сама по себе систематизация в различных разновидностях вовсе не нова. Уже античные греки пытались выработать некую систему в понимании действительности, начав с мифологии, а потом перейдя к натурфилософским категориям. Так, уже упоминавшийся американский библиотековед Дж. Х. Шира пишет: "Вероятно, древние думали, что система "огонь, вода, земля и воздух" была классификацией, которая отражала все явления мира, и ей следовало быть вечной" . Действительно, что есть мифология и древнейшая философия, как не попытка обозначения и систематизации этих обозначений предметов и других феноменов внешнего опыта?
В данной работе нет возможности и надобности проводить анализ всех типов систематизаций и основанных на них классификаций, выработанных учеными за столетия. Нам важно просто указать на то, во-первых, что систематизация - одна из важнейших форм работы библиотеки, во-вторых, что пока еще (а, возможно, никогда) не выработана какая-то одна идеальная, "вечная", всех удовлетворяющая систематизация и классификация не только внешних явлений природы и общества, но и человеческих знаний. А потому не может возникнуть и всех устраивающая, универсальная классификация книг и других библиотечных документов.
Тем не менее, именно систематизация, классификация и каталогизация есть ядро библиотечной культуры. Эта систематизация лежит в основе не только работы с книгами и другими документами, но и всей деятельности библиотеки. Систематизации в библиотеке подвергается все: начиная с читателей, включая самих библиотечных работников и кончая собственно библиотеками как частями библиотечной системы округа, района, региона и страны, не говоря уже о фондах. Пожалуй, ни в какой другой отрасли не ведется столь скрупулезный учет, регистрация и классификация по различным основаниям всего, что входит в ареал деятельности организации, как в библиотечной системе.
Таким образом, систематизация, манифестируемая библиотеками, есть структурирующий принцип не только знания, но и деятельности. В этом обнаруживается как положительная, так и отрицательная сторона. Для библиотечной культуры характерна разбивка по классам и подклассам всей внешней действительности, которая в данном случае рассматривается как ставшая, стабильная, по крайней мере, на момент анализа. Такой подход, безусловно, имеет право на существование (вспомним, например, понятие "социальная статика" у О. Конта). Но он не дает возможности представить динамику многих процессов, происходящих в мире, в том числе, и в библиотечном деле. Знаменитый библиотековед Ш.Р. Ранганатан, создавая свою библиотечную классификацию, пытался добиться того, чтобы его система классификации могла постоянно расширяться. Он писал, что "Универс знаний является неограниченным универсом. По своей природе все объекты неограниченного универса не могут быть известны в данное время. Новые объекты непрерывно возникают и познаются" . Увеличивается не только объем знаний, но и количество книг. Поэтому Ранганатан предложил свой вариант так называемой фасетной классификации, которая могла бы в любой момент включать новый предмет в свою структуру, не вынуждая перестраивать ее всякий раз, что библиотеки вынуждены делать, используя линейную классификацию.
Методу классификации, который опирается на различную статистику, доступны только количественные изменения в рамках подхода "больше - меньше". Отсюда исходит и некая стереотипность библиотечного мышления вообще: чем больше - сама библиотека, ее фонды, количество читателей, компьютеров и т.д. - тем, стало быть, лучше.
Качественная же аналитика остается за рамками этого подхода. Есть только методика библиотечного дела, но нет методологии. Т.е. существуют и транслируются методистами конкретные приемы и навыки работы, часто найденные эмпирическим путем, но нет развернутой теории о принципах развития библиотек, учения о методе библиотечного дела как таковом.
Вместе с тем, уже давно ощутима потребность именно в таком понимании развития библиотек и библиотечного дела как субкультуры современного общества. Важно, чтобы библиотекари осознали свою роль в культурном контексте социума и научились рассматривать свои функции не только узко профессионально, а видели бы себя настоящими культуртрегерами.
Библиотечную деятельность по отношению к обществу, как правило, рассматривают в коммуникационном плане, и чаще всего как хранителей и трансляторов информации и знаний посредством документов от их создателей к потребителям. Как следует из сказанного выше, это слишком узкое понимание библиотечного дела, в лучшем случае, только часть его или, точнее, способ организации определенной деятельности, имеющий самостоятельное значение, как и собственные проблемы, которые невозможно увидеть на уровне обыденного сознания и рутинной библиотечной работы. Для этого необходим гносеологический и эпистемологический анализ самого способа передачи знаний посредством библиотек.
Но вернемся к библиотечной субкультуре. Часто можно прочесть о том, что некогда была создана книжная культура, породившая всю современную цивилизацию. Именно библиотеки являются не только хранителями книг и трансляторами знаний, в них заложенных, но и хранителями и передатчиками библиотечной субкультуры. Она жива и сейчас, несмотря на все новейшие электронные технологии, поскольку имманентно вошла в современную культуру вообще.
Прежде всего, книжно-библиотечная культура задает человеку определенный способ видения мира. В этом смысле установки сознания читающего человека есть такие же "априорные формы чувственности", какими у И. Канта являются пространство и время. Человек, хоть в какой-то мере причастный к книгам и их системной упорядоченности, воспринимает новое через призму той структуры, которая сложилась в библиотеке: он априори представляет, что предметы окружающего мира расположены так, что следуют друг за другом в определенном порядке, который может быть отражен в едином каталоге; каждый отдельный предмет обладает своим содержанием, которое также может быть описано (дано в аннотации - характеристике). Предметный мир, таким образом, раскрывается постепенно, но так, что вся его сложность может быть неким образом выражена в знаковой символике, в частности, в языке. Этот подход к внешнему миру характерен уже для мифологии, посредством которой люди когда-то поименовывали окружающие их вещи, тем самым ментально осваивая мир.
Далее, любой набор предметов или явлений может быть рекомбинирован удобным для нас способом, примерно так, как это делается с книгами в различного вида каталогах, картотеках, библиографических справочниках и посредством расстановки на стеллажах. Кроме того, сущностное содержание "вещей в себе" может быть выявлено в результате их взаимодействия, сравнения, противопоставления и т.д. - то есть так же, как мы поступаем с интеллектуальным содержанием книг, сравнивая эти содержания друг с другом; заставляя их взаимодействовать, например, анализируя одну из книг на основе концепции, изложенной в другой; противопоставляя одни книги другим как чуждые или не коррелирующие друг с другом. Если говорить о науке и научной систематизации, то что есть таблица Менделеева, если не каталог химических элементов?
Разумеется, эти утверждения могут быть оспорены: можно с таким же успехом утверждать, что библиотечная классификация взяла свое начало от наук, от сложившейся формы знания, а не наоборот. Возможно, формы библиотечной работы и формы знания складывались параллельно, взаимно обогащая друг друга. Все это не суть важно. Принципиально в данном случае другое, - методы систематизации книг и знаний аналогичны, во многом совпадают, коррелируют друг с другом, даже повторяют друг друга. Более того, есть основания полагать, что даже знаменитые ныне информационные технологии появились на свет не без участия прародителя в виде библиотечных классификаций - их, как известно, тоже создавали математики: М. Дьюи, Ш. Ранганатан. Не удивительно, что современная компьютерная информатизация как пандемия гриппа захватила все библиотеки, легко войдя в контекст библиотечных поисковых систем и собрания документов.
Сегодня стало общепринятым, что библиотеки стали или становятся или должны стать "информационными центрами". Информационная парадигма выдает себя за что-то новое, будто бы раньше не присущее библиотекам. Но так ли это? Некоторая часть знаний, воплощенных в книжных текстах, всегда могла принять вид информации, точно так же, как некоторая часть знаний никогда не может быть эксплицирована ни при помощи слов, ни посредством других знаковых систем, сколько бы компьютеров не было применено для этой невыполнимой цели. Да, обучаясь или обучая, мы пользуемся информацией, передавая ее друг другу. Это потому, что никаким другим способом нечто нематериальное мы передать не можем. Объяснив нечто, мы часто спрашиваем собеседника: "Ну, понял?", на что он может ответить как положительно, так и отрицательно. Но чтобы ответить тем или иным способом, наш визави должен проделать некую мыслительную работу, которая никак не заложена в нашем сообщении, иначе нам не было бы необходимости спрашивать: "Ну, понял?"
Компьютеру этот сакраментальный вопрос мы, естественно, не задаем, ибо незачем. У ПК нет способности понимания даже на уровне дебилизма. Поэтому он и способен передавать нам или получать только информацию, т.е. то, что в понимании не нуждается. А что в понимании не нуждается? Только то, что неоспоримо, что давно известно, что уже выражено в неких символах (в языке и т.д.).
Знание же всегда есть не просто нечто ставшее, раз и навсегда данное, но - всегда процесс, переход от незнания - через понимание - к знанию как осознанию. Поэтому человек может сказать о себе: "Я знаю, что я знаю нечто". Нормальный человек, если он просто запомнил какую-то информацию, не скажет, "я знаю это", если он отчетливо и ясно не понял, не осознал воспринятое. Например, если мне на мой вопрос о месте проживания кого-либо ответили: "Улица такая-то, дом номер такой-то, квартира такая-то", я могу воспринять это только как информацию, т.е. запомнить или записать. Но если мне нужно как-то добраться до человека, живущего по данному адресу, я, скорее всего, спрошу дополнительно: "А где, собственно, это находится?" После некоторых объяснений, я могу задать и еще один вопрос: "А как туда добраться?", что сделать меня вынуждает необходимость понять что-либо на самом деле. Если мой собеседник достаточно терпелив, он попытается прояснить для меня вопрос так, чтобы я смог в конце концов сказать: "Теперь я знаю". Для этого он, скорее всего, попытается вместе с информацией втолковать мне и схему (способ) понимания ее. Таких схем может быть несколько:
- объяснение через предполагаемое действие ("пойдешь туда, потом туда...");
- через расширение контекста ("Здесь такая улица, здесь - такая, а эта - между ними");
- через символическое обозначение ("Там напротив - церковь")
- через систему знаков, специально для этого созданную (план города).
Если речь идет не о соотнесении информации и объекта (когда она абстрактна), то в этом случае может применятся способ понимания через повторение той же информации в различных вариантах - вариативное повторение - на чем и основаны все упражнения при изучении, например, математики или языка. Наконец, для достижения понимания ребенком применяется тавтологическое повторение типа: "Это дом, и это дом, и это дом..."
И только после всего этого, если, конечно, мой наставник оказался достаточно упорным и терпеливым, он, наконец, спросит: "Ну, понял?", на что я, возможно, отвечу: "Да!".
Информация, с которой хочет работать библиотека сегодня, есть то, что не может быть ни опровергнуто (фальсифицируемо), ни подтверждено. Собственно, информация есть "вещь-в-себе", недоступная никакому ментальному воздействию. Если ее удается превратить в "вещь-для-себя", то тогда и только тогда она становится знанием. Но в качестве инструмента, орудия труда библиотекаря, она в этом качестве вполне приемлема.
Итак, резюмируя сказанное, можно заключить, что библиотечное дело выступает одним из институтов, системообразующих, структурирующих общественное сознание. Как ни парадоксально это может прозвучать, но осмелюсь сказать, что эта функция в гораздо меньшей степени присуща науке и тем более искусству. Казалось бы, именно наука выдает нам некие схемы мышления, которым мы пытаемся следовать. Но ведь эти схемы, во-первых, сугубо идеальны, т.е. сами по себе не воплощены в какую-либо деятельность (хотя могут быть опредмечены в каком-либо артефакте) во-вторых, в нашем мире существует огромное количество наук, каждая из которых предлагает свой взгляд на действительность. Поэтому часто бывает так (а, может быть, всегда) - идеально мы знаем какую-то схему, предложенную наукой и даже внутренне соглашаемся с ней, но в реальности мы следуем совсем другим предписаниям, взятым из иных источников, одним из которых как раз и является библиотека. Например, существует система права. Но кто же из нас, кроме профессиональных юристов, в своей жизнедеятельности руководствуется именно и исключительно предписаниями права? Система права существует как идеальная схема благодаря ее носителям - государству и юристам-профессионалам. Мы же обращаемся к ней лишь по мере необходимости, можно сказать, в исключительных случаях. Конечно, люди в большинстве своем соблюдают правовые запреты, т.е. не нарушают законы, но делают они это не потому, что существуют запреты, а потому, что они не совершают преступлений: мотивы легитимного поведения лежат вовсе не в сфере права. Почти тоже самое можно сказать и о любой другой науке: в обыденной жизни мы не пользуемся математическими формулами, не вспоминаем без особой нужды о физических или химических законах.
Гуманитарные науки предоставляют большое количество вариантов жизненного поведения, из чего мы не выбираем ничего. В самом деле, Вы бы хотели жить и мыслить экзистенциально, в соответствии с философией Ж.-П. Сартра или М. Хайдеггера? Лично я - нет, думаю, что и Вы - тоже. Да это и вряд ли возможно. Следует сказать, что наука в строгом смысле слова ничего не предписывает, она лишь констатирует. Это же касается и искусства.
А библиотека как институт именно предписывает - и логику поведения, и логику мышления, и эти предписания выполняются нами не только в стенах библиотеки, но и во всей нашей многотрудной (или легкомысленной) жизни. Предписанное поведение есть ответ на вопрос "как?" И отвечая на него "по библиотечному", мы упорядочиваем свою жизнь чуть ли не по правилам каталогизации: она состоит для нас из трех больших "разделов" - взросление (детство - отрочество - юность), зрелость и старость. Каждый из них отличается своим содержанием, которое выражается в специфическом поведении, молчаливо предписанным обществом. Так, человеку, сделавшему что-то несуразное, говорят: "Ты ведешь себя как ребенок", тем самым апеллируя к общепринятым стандартам поведения. Многие (но, конечно, не все!) из этих стандартов транслируются именно при посредстве библиотеки и, что важно понять, не столько посредством книжного знания, сколько благодаря библиотечной субкультуре.
Особенностью деятельности библиотек является наряду с уже сказанным их относительная независимость от экономических факторов. Библиотекари, особенно руководители библиотек, возразят: "Как это так? Мы всегда нуждаемся в денежных средствах!" В этом плане следует понять, что нуждаться в деньгах - это одно, а быть включенным в хозяйственные механизмы и починяться требованиям экономических контрагентов - это совсем другое. Так нищий тоже нуждается в некоторых средствах для поддержания своего существования (да простится мне такое сравнение!), но не будучи включенным в хозяйственную деятельность общества, он совершенно свободен в своем поведении. Библиотеки, конечно, не настолько свободны, поскольку они "подключены" к административной системе, но все же они имеют возможность самостоятельно вырабатывать и выбирать различные стратегии своего развития. В силу этого они становятся аналогами социальных лабораторий, где рождаются и апробируются значимые социальные проекты.
К числу последних можно отнести информатизацию, создание электронных библиотек и электронных каталогов различного вида; использование платных услуг наряду с бесплатными (где такое еще возможно?); эффективное применение только женского интеллектуального потенциала в масштабах всей отрасли (!); расширение точек доступа к информации для пользователей (вместо её сокрытия для посторонних, как в других учреждениях); интенсивный и систематический обмен информацией внутри всей корпорации (в масштабах страны!) и т.д.
Можно сравнить библиотечную систему в указанных отношениях со сферой здравоохранения, поскольку эти две отрасли деятельности в чём-то схожи. Однако очевидны и различия: бесплатные медицинские услуги не безусловны, как библиотечные, а зависят от наличия у пациента страхового полиса, т.е. между гражданином и учреждением имеется посредник - страховая компания. В отношении библиотеки такая "страховая компания" - это государство в лице правящих органов учреждений культуры.
Библиотеки стараются выжить, пользуясь помощью этой глобальной организацией, но выживут ли?..