|
|
||
ПИСЬМО ОТ ДОЧЕРЕЙ
Альберт наглухо задернул тяжелые пыльные портьеры, с облегчением вздохнул и присушался. В комнате стало почти идельно тихо, блаженную радость беззвучия вдрызг и вбрызг разбивало лишь безумно-неумолимое потикивание старых дедушкиных часов. Альберт на минуту представил себя стоящим перед ними на коленях, неистово умоляя хоть о минутной передышке, - но часы, явно насмехаясь над его беспомощностью, продолжали устало, но по-прежнему бессовестно размеренно тикать. Тик-так. Тик. Так. Альберт посмотрел на потрескавшийся циферблат с неподдельной грустью, улыбнулся, схватил часы длинными цепкими пальцами и со страшной силой запустил ими в стену, потом минуты две сидел, потирая руки, и наблюдал за колесиками и пружинками, весело разлетавшимися по его скромному жилищу. Зато теперь ничего не нарушало великолепного безмолвия, в которое он погружался, как в горячую ванну, медленно получая удовольствие от каждой секунды воцарившейся гармонии.
Он прижал к груди письмо от дочерей, которые жили где-то очень далеко, Альберт даже толком не знал где. Он совсем не помнил, как выглядят его родные дочки и очень стыдился этого, часто он специально ложился на диван, накрывал голову подушкой и старательно напрягался, силясь вспомнить, как же выглядели Мария и Наталия (их имена Альберт помнил превосходно, потому что очень любил царапать их на грязном подоконнике указательным пальцем с длинным, давно не стриженым ногтем, подолгу любуясь на результат) - но тщетно, вспомнить хоть одну черту было выше его сил, что страшно злило Альберта, и после этих неудачных штурмов своей памяти он подолгу беззвучно плакал, открывал беззубый рот и нараспев протягивал Ма-рия! На-та-ша! До-чень-ка!. Иногда он пытался представить их очень красивыми, непременно в больших синих шляпах с широкими лентами. Эта простая мысль на некоторое время успокаивала его, но вскоре в свои права вступал страх; Альберту представлялось очевидным, что если он допустил хоть малейшую неточность в фантазиях о своих дочках, они обязательно умрут. Боязнь ошибки приводила его к многократному раскаянию в неосмотрительных мечтаниях.
Письмо Альберту пришло неделю назад, он сразу положил его на подоконник, на стакан с недопитым чаем. Несколько раз подходил к письму, но понимал, что момент для чтения был не совсем подходящий. Для него было бы безумием даже думать о письме от дочерей, если шел дождь, или если во дворе лаяла собака, или если он хотел пить. Но сейчас все просто идеально подходило для излюбленного занятия Альберта, от чего его сердце наполняла искрящаяся, истинная радость. Сняв письмо со стакана, он долго смотрел на недопитый чай, продолжая лучиться счастьем. Потом плюнул в стакан и с улыбкой пошел к дивану.
Обычно письма были небольшими, буквально в несколько строк, скучно и формально повествующих о добром здравии девушек и их успехах во всяческих делах. Но каждого послания Альберт ждал с нетерпением ребенка, подкарауливающего Санта-Клауса, каждое письмо он впитывал бережно и тщательно, а потом оно куда-то пропадало. Убегало - иного объяснения и быть не могло. Сколько бы Альберт не пытался отыскать старые письма от дочерей, сколько бы не царапал лоб указательным пальцем с давно не стриженым ногтем, пытаясь догадаться, куда же убежали мелко исписанные бумажки, и изловить их, он бессильно плакал, в который уж раз отчаявшись в своих бесплодных поисках. Иногда он думал, что было бы неплохо позвать потерянные письма, но, не представляя, как это сделать, сконфуженно осекался.
Читать это письмо Альберту было нелегко. Буквы вели себя как-то странно, особенные проблемы у него были с В, Д и Ф, которые напоминали ему уродливых карлиц, дерзко кривляющихся у него перед носом. Даже получив тычок указательным пальцем с давно не стриженым ногтем, карлицы не унимались и юродствовали, хохоча и прыгая со строчки на строчку. Альберт заплакал, но, поразмыслив, решил перехитрить буквы. Он закрыл глаза, притворился, что не смотрит, а потом резко подскочил и крикнул: ГА!, так громко и неожиданно, что испугался сам. Не без удовольствия наблюдая, как присмиревшие буквы с почтенным ужасом расползаются по своим местам, Альберт продолжил чтение.
Мария писала, что недавно упала с велосипеда, когда возвращалась из магазина. Альберт трижды прочел это предложение. Наверняка она купила молока, подумал он. Полный бидончик молока, она непременно везла его домой на велосипеде. И упала. Тут он представил себе Марию в луже разлитого молока, рядом с разбитым велосипедом, с умильно-обиженным выражением лица. И непременно с крышечкой от бидончика на голове. Все это показалось Альберту таким забавным, что он помчался на кухню и стал разбрасывать посуду в поисках бидончика для молока. Найдя его, Альберт нацепил крышечку себе на голову, высунул язык и посмотрел на себя в зеркало. Но зеркало было разбито посудой, минуту назад летавшей по кухне и круша все вокруг. То, что отразилось в зеркале, не просто напугало его, - вселило в его сердце животный ужас, отбросило его на кучу битой посуды и заставило зажмуриться, спрятать голову себе в колени и больно закусить от страха губу...
Альберт решился покинуть импровизированное убежище лишь утром, когда за окнами зарычали моторы машин. Тяжело дыша, он добрался до своего дивана, но не нашел там письма. Оно куда-то убежало, как и все остальные. И в этот раз Альберт плакал особенно горько, ведь он даже не дочитал это последнее письмо от своих дочерей, Марии и Натальи...
|