Все началось с магазина. Мама: - Сынок сходи за хлебом, утром он с жару пылу хорош бывает! Беру сетку, деньги и ходу. Ход этот обозначался так: сначала через улицу Зеленую и сразу в проулок напротив, затем мимо здания бывшей пекарни с одной стороны и свалки камней -- с другой, далее по дороге огибаешь первый разрез и мимо пыльной свалки через озерцо и магазин. Хорошим ходом туда и обратно займет около часа. Так и было бы если...
Если бы не села в этот самый первый разрез стая уток. Никогда такого не было. В таком разрезе, наполненном ключевой, холодной водой, пищи для водоплавуещей птицы нет, до дна здесь что -- то около двадцати пяти метров. Что им там делать? Когда взыграло мое сердце от увиденного, я и не заметил, как оказался около своего дома. Дорогой все же мелькнула мысль, что утки, от долгого перелета устали и сели просто отдохнуть. " вот тут -- то я их тепленьких и симпатичных накрою". Во мне взыграла кровь моих предков, которые еще не знали Михаила Пришвина, который восхвалял красоту всего живого в природе. и, что значит "сохрани и не навреди". В то время я уже был заядлым охотником и не задумывался о грехах. Вбежал в дом, схватил нашу семейную, пристреленную "двухствольную тулку", пантронташ, набитый двадцатью патронами с мелкой дробью, и бегом обратно. Наш разрез этот самый большой в поселке, как небольшое озеро, только залегает оно в глубине земли. До воды нужно спускаться по камням, преодолевая площадки, заросшие мелким сосняком. Утки на воде и их не волнует шум, работающего насоса на водокачке. Скрытно спускаюсь все ниже и ниже. Сердце бешенно колотится и мне показалось, что утки его -- то и услышали. Огромная стая дружно поднялась в воздух и ушла в противоположную от меня сторону и скрылась за лесом. Стрелять в лет на расстоянии в триста метров безполезно. От расстройства я сел на камни и приуныл. Погода облачная, но дышится легко, по земле идет тихая осень. На воде играют блики солнца. Думаю " надо хоть с горя искупаться" ведь упарился бегая за ружьем". С этой мыслью спустился до воды и тогда только увидел, что по центру разреза плавает чирок*. Почему не улетел вместе со стаей? Чирок, как чирок головку держит бодро, пессимизма не видно в его позе. Меня заметил и шустро поплыл в противоположную сторону, улетать ему явно не хочется. Почему не улетает? Хороший вопрос. Может ранен или другое что, ведь мы многое не знаем, особенно в области невидимого в природе. Говорят ученые все ближе и ближе подходят к разгадке. Но ведь ученые не каждому по душе, им надо проявить себя выслужиться. Поэтому Лев Толстой их не признавал, считал, что от них, ученых больше вреда, чем пользы. У него свое. Мне же надо подстрелить этого чирка, что красуется на воде. Знает же на каком расстоянии надо держаться от человека. Я бегу на другой берег, он обратно плывет энергично двигая лапками. Надоело бегать, выстрелил в надежде, что достану. Но чирок не дурак, успел нырнуть под воду. Видно было, как дробь кучно упала на то место, где он только что был. Бегая за чирком я выпалил по нему уже десяток патронов, упарился, а он, как ни в чем не бывало, плавает, ныряет в свое удовольствие, как мне казалось. Весь его вид говорил "зря стараешься"! Не часто бывает, что почти в центре поселка раздаются выстрелы один за другим, да еще в воскресение. Вижу, энергично спускается с берданой мой дружок Вовка Николаев. Запыхавшись с ходу: - Аркан, где утки, что -- то невижу, а палишь, что в белый свет. - Ага! - говорю тренируюсь, готовлюсь к соревнованию по стрельбе, давай покурим. - Нет..., мне тоже хочется пальнуть! Тогда давай... вон туда! Видишь чирок плавает, патронов много прихватил? - Хватит на всех. Я сидел, а Вовка бегал, то туда, то обратно стрельляя по чирку, выпалил все шестнадцать патронов, что были. подходит ко мне уже без энтузиазма, тяжело дыша: - Аркан, да он заговоренный, как он успевает нырнуть до выстрела. Говорю: - Вовка! Этот чирок -- академик, где то натренировался, а сейчас на нас проверяет свою сноровку. Вовка расхохотался: Ну! Ты даешь Аркан. Не договорив, Вовка показал рукой на спускающихся с ружьями Генку Камаева и Витьку Монтякова. Смеемся и ждем голубчиков, когда к нам подойдут. Витька Монтяков первый гармонист и прекрасный охотник с недоумением: - Старики, в кого стреляем? Я подумал, что в первом разрезе вся утка Северного Урала собралась и не улетает. Тут Вовка: - Хочешь пострелять, вон в того пушистого. Тогда валяй, а я уже настрелялся, сил нет, посижу. Все повторилось. Генка Камаев выпалил двенадцать раз. Витька оказался всех умнее, только семь. Сидим на камнях и гутарим о случившемся. Я говорю: - Что с нами случилось? Ведь все мы бьем косача или утку в лет. Умеем стрелять, ведь хорошие охотники. Позор то какой!? Сорок пять выстрелов, а пушистый, как ни в чем, все плавает и смеется над нами. Посмотрите ребята, ведь и головку держит гордо!.Всех уволить надо, кому нужны такие охотники? Ребята уныло побрели домой. Как и я они тоже посчитали в уме свои затраты. Дело в том, что в те времена охотничьи припасы: порох, пистоны, дробь купить было можно в городе и то по большому блату.
Утром чуть свет, ради любопытства, я побежал в разрез посмотреть "улетел, не улетел чирок". Оказалось, наш герой живой и плавает, но охотников пострелять, что -- то больше не было.
Уже сегодня, когда за плечами разменян восьмой десяток лет, мне подумалось: " А что, если в этом чирке заключена вся правда природы, как у Тютчева:
Не то, что мните вы, природа
Не слепок, не бездушный лик
В ней есть душа, в ней есть свобода
В ней есть любовь, в ней есть язык
В ней есть любовь ко всему живому, а мы неразумные уничтожаем ее. Разве мы тогда умирали с голоду, нет, затеяв эту стрельбу по живому, беззащитному комочку. Все ради самоутверждения, потехи и охотничьего азарта. Природа и решила нас дураков проучить, вся правда на ее стороне. Жажда жизни есть и у природы, только мы ее слез сердцем не видим.