А в кабинете на втором этаже шел самый настоящий словесный бой.
Любителей выводить из себя Персию Дюран, было мало, и муж редко попадал в этот список, когда Паскаль из него просто не вылезала, но сейчас он переплюнул даже ненаглядную дочурку.
Почему? Потому что мадам Дюран в гневе была страшна. Она не кричала, не топала ногами и не била, всё, что попадается под руку. Она просто улыбалась и выжидающе смотрела на своего собеседника, выгадывая удобный момент, чтобы полоснуть по его сердцу словесным ядом, оного накопилось достаточно за ожидание.
Но сейчас Персия была вне себя. Во-первых, потому что прошлое отчаянной трелью колокольчика звенело над её ухом, про которое она не хотела вспоминать, а, во-вторых, Петоль явно наговорил лишнего после её ухода из обеденного зала, это было видно по его расстроенному виду.
А чего он ожидал? Что дети с радостью примут эту новость? Смотри, Петоль, каково это, быть матерью для них - так и говорил суровый взгляд Персии.
Она сидела в одном из кресел перед столом и в ожидании смотрела на мужа, перебирающего бумаги. Со стороны могло показаться, что это обычная семейная идиллия, но только они и слуги знали, что в этой комнате сейчас может разгореться настоящий пожар.
- Паскаль с Пьером спросили, были ли у Совета лучшие кандидатуры, - Петоль усмехнулся, подписывая какую-то бумагу и ставя печать - он предпочитал не смотреть на жену, - а Цисси как-то спокойнее отреагировала на известие. Ты ей сказала про отсутствие Лаэрта в кандидатах?
С Персии Дюран с лихвой вышел весь приготовленный яд за долгое ожидание в неуютном и пыльном кабинете. Её пухлые губы слегка дрогнули, но она лишь приподняла подбородок и, закатив глаза, произнесла:
- Конечно, нет. Я говорила ей, что отношения с Лаэртом не приведут ни к чему хорошему.
Петоль откровенно усмехнулся, бросив на Персию озорной взгляд:
- Где-то я это уже видел.
Персия фыркнула, как умела делать только она и Пьер - выразить одним звуком все свое отвращение к сказанному и происходящему:
- Это не смешная шутка, Петоль, - голос Персии непроизвольно дрогнул, но она успела взять себя в руки, прежде чем муж взглянул на неё, - и я бы на твоем месте подумала о будущем наших детей.
- Да что о нем думать, милая, - с сарказмом ответил Петоль, откидывая стопку листов в сторону, - всё и так ясно, как последний день лета. Никто из них не будет счастлив, это же очевидно!
Персия отвернулась от мужа. Счастливыми становились только единицы и, увы, она в эту единицу не входила, судьба разложила на неё иной пасьянс, разыграв очень смешную партию с ней и Петолем. А тогда, перед алтарем, она покусывала губу в ожидании появления Альфа, который придет и заберет её оттуда.
Но он не пришел, потому что в этот же день играл свою свадьбу в соседнем зале. И никто не заметил из-за фаты, как после громко сказанного "да" из глаз невесты в белом выкатилось несколько слез.
Ровно так же, как и жених в соседнем зале после этих же слов уставился в пространство, не видя перед собой ничего, кроме горьких воспоминаний. Но Персия не знала об этом, поэтому в тот день раз и навсегда запретила себе думать о том женихе.
Но судьба не оставляла её в покое и решила подкинуть что-то новенькое в виде его детей в женихи и жены её детям. Поистине, это просто смешно. Она надеялась, что Цисси и Паскаль выберут прытких и рыженьких Дюамель или толстеньких и улыбчивых Макнамара, но не этих Гегертунов. Просто потому что это...
- ...это смешно, в конце концов!
А Персия так и не заметила, уйдя в свои мысли, что муж произнес довольно долгую и грустную тираду о Совете и судьбе, заканчивая её постукиванием печати по документам с такой яростью, что можно было стол проломить.
Это выглядело так глупо со стороны - их обоих одолевали одинаковые воспоминания, но давно образовавшийся невидимый барьер из неприязни друг к другу с самого знакомства не давал сказать самого важного, что могло сблизить их хотя бы сейчас, пока не стало совсем поздно.
Но, никто ни проронил ни слова, просто всегда находились другие причины, мешающие самому главному. И одной из таких причин могло стать что угодно, потому что их разговоры за семнадцать лет совместной жизни всегда сводились к детям, приемам и новостям. Больше ничего.
- Бесполезно бегать от судьбы, она всё равно настигнет тебя рано или поздно, - Персия пожала плечами, кинув взгляд на напольные часы за спиной мужа.
Ей просто не хотелось разговаривать с ним в это время. Какое-то странное, разъедающее чувство закралось ей в сердце после воспоминаний о том "Белом дне", как называли его в обществе, кричало ей, чтобы она немедленно покинула эту комнату и в течение дня больше не возвращалась в неё.
И нашлась весьма весомая причина сделать это. Всё-таки, иногда судьба бывает на её стороне.
- Форму привезут с минуты на минуту.
Она встала и направилась в сторону двери, но, несмотря на крики сердца, голова отчаянно говорила ей, нашептывала кошачьим голоском о том, что нужно как-то логично закончить разговор, хотя бы раз.
- И, пожалуйста, поговори с Паскаль перед приемом. Меня она слушать не станет.
И с этими словами Персия Дюран покинула кабинет мужа. Она всегда отрицала свою неспособность к воспитанию второй дочери, но прекрасно помнила их последний разговор в кухни - пощечину и его просьбу оставить воспитание Паскаль на него. Просто это было единственным способом удержать нить общения с мужем.
- Конечно, Перси, всё, что попросишь.
Остановившись в дверях, мадам Дюран обернулась. Сосредоточенный, с торчащими в разные стороны волнистыми волосами Петоль напоминал ей взволнованного воробья - он с таким пристальным вниманием читал очередную бумажку Совета, что, кажется, вовсе не услышал её просьбы.
Тем лучше, решила для себя хозяйка дома и вышла из кабинета. От её внимания не укрылся тот факт, что за углом мелькнула ткань белой рубашки и светлые длинные волосы. Фыркнув про себя, Персия двинулась вниз по лестнице, в сторону холла.
Она невзлюбила этот дом с первого взгляда, семнадцать лет назад, как только переступила его порог.
Фамильный особняк Дюранов был выложен из темного камня, со временем поменявший свою мрачность на серость. В доме было множество изящных и неповторимых лестниц, высокие окна, от пола до потолка с синими гардинами и повсюду висели картины бывших обитателей этого дома, ныне покоившихся на дюрановским кладбище.
Родоначальник Дюранов, Персиваль Дюран, настоял на том, чтобы его дом стоял близ морского берега. Он говорил, что нет ничего прекраснее, засыпать под шум моря и просыпаться под него, но, как известно, у истории есть привычка привирать. На самом деле Персиваль Дюран просто боялся пожаров, оный произошел в его детстве и считал, что если жить у моря, то огня можно избежать.
Летом в этом доме всегда было холодно, а зимой залы едва отапливались каминами, на которые родоначальник не скупился. В каждой комнате было по камину и только в библиотеке и спальнях с обеденным залом по два.
Жена Персиваля, мадам Дюран, чтила традиции ещё больше, чем тогдашний Совет, и с рождением каждого ребенка велела высаживать под окнами его комнаты тополь. С её старшим сыном вырос тополь, а после смертельного падения дочери с лошади тополь под окном девочки засох и его срубили.
Персия знала историю этого дома лучше, чем Петоль, выросший в нем. Первый раз оказавшись в гостевом зале ей было трудно представить, как можно было вырасти в этом доме - портреты некогда умерших родственников, которые заглядывают прямо в душу, белая мрачность и холодность мрамора, синие и светло-желтые цвета повсюду.
Но на некогда заданный такого плана вопрос Петоль пожал плечами - наверное, привык с детства, однако, он не противился и не возмущался, когда после свадьбы и переезда в особняк Персия начала наводить здесь порядок, убирая портреты и цвета дюрановского рода.
Мадам Дюран остановилась у окна. Завяжите ей глаза, и она сможет провести вас по всему дому и саду вместе конюшнями. Она знает этот дом и его историю лучше, чем своих детей, но иногда ей хочется изменить всё это в своей жизни.
Но за каждым неверным шагом следует своя расплата. Если бы она отказалась от замужества, на её семью пала бы тень презрения и негодования Совета, а это значит, что её родителей постигло разорение, лишение места в Совете и... А дальше всё всегда сводилась к конечному итогу, последней черте.
- Форму привезли, мадам Дюран.
Голос их главной слуги, Дороти, отрезвил её от грустных мыслей. Низкорослая, толстенькая женщина с шестью прямоугольными коробками с разноцветными лентами, слегка запыхавшись, ждала последующих распоряжений.
- Отнеси коробки в гостевую комнату, Дороти, - Персия Дюран повернулась к началу лестницы и громко произнесла, - Пьер, будь любезен, позови своих сестер!
Паскаль Дюран на ватных ногах спускались вниз по лестнице. После своего возвращения в комнату, она почти идеально, стопками, уложила свои платья и белье в ридикюль и выбирала книги, которые взять с собой, когда Пьер постучался в её комнату и передал просьбу матери.
Перед ней шел Пьер, с зажатой подмышкой книгой и оглядывался на старшую сестру. На его губах была противная усмешка, как будто он знал, что сейчас Паскаль получит за что-то. На широкой ступеньке он остановился, пропуская вперед сестру и, как только они поравнялись, он шепнул ей на ухо:
- Что будешь делать?
Конечно, он всё знал и, наверняка, видел. Это же Пьер - от него никогда ничего не укрывается. В эту секунду Паскаль была готова столкнуть его с лестницы, но поступила более гуманно - она просто пихнула его в бок рукой, чтобы он выронил свою драгоценную книгу, и пошла дальше.
Она надеялась, что этот неподъемный фолиант в зеленой обложке с грохотом прокатится вниз по лестницы, до самого её основания, но Пьер попросту увернулся от её удара и двинулся следом за ней.
Персия стояла к ним спиной, всё в том же платье с поясом на талии и прибранными в косы волосами. И, судя по поставленным в бока рукам, она была чем-то крайне недовольно. Паскаль остановилась на последней ступеньки, прислушиваясь к словам матери.
- Это немыслимо! Какое невежество! Опаздывать на час! Знала бы, сделала всё сама, куда уж там парикмахеры Камиллы!
- Упокойся, мам, мы всё успеем.
Пьер обошел Паскаль, задев её плечом, и встал подле матери. Персия оглянулась на сына и мягко улыбнулась ему, как никогда не улыбалась Паскаль, затем перевела взгляд на дочь и её брови слегка взметнулись вверх:
- А где Присцилла?
Брат оглянулся на стоящую на лестнице сестру, теребящую край рубашки. Он знал, что Паскаль не сможет соврать и наслаждался этим моментом в прямом смысле слова. Какой бы храброй его сестра не была, ей не хватает прозаичной хитрости для полного контроля ситуацией.
Паскаль тяжело сглотнула. Ей не хотелось врать матери, говорить, что Цисси вот-вот подойдет. Потому что она не знает, когда Цисси вообще придет и только сейчас девочка понимала, на какую глупость и на какой риск она пошла.
- Я здесь, мама.
Все трое разом повернулись в сторону гостиной. Присцилла с слегка растрепанными волосами стояла около книжного шкафа с таким видом, будто всё время была тут и была недовольна тем, что её никто не заметил в течение разговора.
На вид никаких изменений не было. Всё то же платье, всё то же лицо с немного высокомерным выражением, но до чертиков прямая спина и острый взгляд невольно навевал на мысль, что свидание с Лаэртом не удалось.
Насладившись всеобщим вниманием, Цисси вальяжно прошла в сторону комнаты, где лежали распакованные коробки с формой. Персия, немного постояв на месте, двинулась следом за дочерью, начав рассказывать о чем-то важном.
Паскаль не могла сдержать торжествующего взгляда в сторону брата и, проходя мимо, с силой ударила его в руку - книга тут же полетела на пол. Всё-таки иногда судьба бывает на её стороне.
Пьер, что-то злобно прошептав, пошел за сестрой в гостиную комнату. Паскаль со скрипом на сердце смотрела на сестру, на которой идеально сидела новая форма пансиона. Почему она не может быть зеленой или, хотя бы, синей? Почему черный? Почему всегда этот мрачный цвет?
Черная, даже немного пышная юбка, едва доходившая до щиколотки, подпоясанная поясом из кожи и белая рубашка с пышными рукавами, сужающимися к кистям, а на шее милый бант, слово Цисси была подарком под Рождество.
И её сестре это шло. Светлые волосы и бледная кожа делали её в этой форме похожей на вестницу смерти, а голубые глаза становились ещё ярче на фоне этой белизны и черноты. И быстро она переоделась, ничего не скажешь.
Она оглянулась на Пьера, который с поджатыми губами смотрел на лежавшую на синем диване белую рубашку и брюки.
- Надо же, - с изумлением произнесла Цисси, - искусно сделано.
Паскаль взглянула в отражение сестры. Её длинные тонкие пальцы обводили вокруг белую вышитую с левой стороны груди фигурки голубя, распахнувшего крылья и приготовившегося к полету. Потом она взяла в руки свою рубашку и, действительно, белыми нитками по белой ткани вышит голубь.
- Что это? - с недовольством спросил Пьер, беря в руки рубашку и тыкая пальцем в голубя. - Я не буду...
- Это птица, идиот, - с сарказмом ответила Паскаль, подходя к овальному зеркалу и отпихивая от него старшую сестру.
- Без тебя знаю, - огрызнулся мальчишка, сверкнув темно-синими глазами в сторону сестры, - зачем он здесь? Раньше его тут не было.
Персия наклонилась к коробке и, немного прошуршав белую упаковочную бумагу, вынула кремового цвета карточку, на одной стороне которой был нарисован точь-в-точь такой же голубь, а с другой стороны какие-то слова. Быстро прочитав их, она двумя пальцами откинула карточку в сторону и подошла к дочерям:
- Это символ пансиона мадам Либерты, Пьер, - Персия изящно развязала бант на шее старшей дочери и перевязывала его, - голубь.
- Это глупый символ, - встряла Паскаль, - голубь - символ свободы, а какая тут к черту свобода?
Персия резко отдернула руки от безукоризненного завязанного банта и повернулась к младшей дочери, которая стояла чуть поодаль от неё и, приложив к себе рубашку, рассматривала свое отражение в зеркале.
- Я бы попросила употреблять более женственную лексику в этой комнате, Паскаль, - сухим голосом отчеканила мать, плавно переходя в сторону Пьера и беря из его рук рубашку, - и, будь любезна, примерь форму в соседней комнате, а потом вернись сюда и покажись мне.
Бубнив про себя всякие ругательства, Паскаль схватила вещи в одну руку, коробку в другую и с грохотом открыв дверь, вышла. Спустя несколько секунд в противоположной стороне громко хлопнула дверь.
Цисси села на синий диван, рассматривая свое отражение в стоящем напротив зеркале. Ей всегда нравилась гостиная комната. Тут были всегда не завешанные гардинами окна и много света. Никаких озлобленных портретов старых дедушек и бабушек, а выставленные в не закрывающийся прямоугольник три дивана создавали уютную, домашнюю обстановку вместе с несколькими зеркалами напротив.
Цисси не помнила, когда последний раз была в этой комнате. Может быть, когда ей было одиннадцать лет, когда Парветта и Престон часто пили здесь чай, а, может быть, ей тогда было двенадцать - она не помнила. Просто не было времени оказаться в ней ещё раз.
- Форма прекрасно на тебе сидит, Цисси, - с восторгом проговорила мать, глядя на отражение сидящей дочери, - просто прекрасно! Позволь узнать, где ты была всё это время?
- В саду, - быстро ответила старшая дочь, вставая и подходя к матери. Лучше перевести тему разговора в другое русло, - и ты действительно думаешь, что прекрасно?
Присцилла и так знала, что прекрасно. Ей идет практически всё, если это правильно обыграть дополнительными вещами - ожерельями, перчатками, кольцами или шляпками. Просто сердце сжималось от того, что эта её "прекрасность" не могла дать Лаэрта.
Лучше бы она не ходила на эту встречу, лучше бы она вообще сидела дома и лила слезы у окна. Эта их последняя встреча не привела ни к чему хорошему - очередная ссора, хотя Цисси думала, что лучше расставаться с близким человеком с помощью ссоры легче, чем со слезами. Видимо, она ошиблась, иначе сердце бы так больно не кололи эти мысли.
И Паскаль. Удивительно, что она вообще согласилась ей помогать. Она могла спокойно вытолкать её из своей комнаты, и Цисси бы и не пискнула. Присцилла не была окончательно уверена в своей затее и если бы Паскаль поступила именно так, то она бы успокоилась и осталась в доме и пускай её терзала бы мысль о том, что Лаэрт её ждет.
Но она лишь выпучила свои глаза и, поколебавшись, согласилась. Паскаль согласилась помочь ей. Тушите свет, господа игроки, тушите свечи. Пожалуй, ради такого стоило лишний раз повисеть на дереве и едва не умереть со страху.
Дверь ударилась о стену и Паскаль, словно угрюмая туча, вошла в комнату, скрестив руки на груди. Персия, застегивая рукава рубашки Пьера, подпрыгнула на месте и с нескрываемым раздражением оглянулась на Паскаль. Пьер любопытно разглядывал старшую сестру в юбке и рубашке с кривым бантом, а Цисси лишний раз отметила про себя, как же эти двое похожи, её мать и её сестра.
И какие же они разные. Отец отшучивался, что это переходный возраст, что пройдет время и Паскаль приспособиться к поведению в обществе, но этого не происходило. Все отчетливо понимали, что она не изменится, но продолжали держаться за эту мысль, отгораживаясь ей от будущего, которое грянет с её ужасным поведением громом когда-нибудь.
Персия застегнула пуговицы на рукавах сына и подошла к младшей дочери. Молча, она откинула светлую прядь волос и начала перевязывать кривой бант. Цисси и Пьер в напряженной тишине наблюдали за действиями матери.
Тишина была такой, что если бы Пьер сейчас выронил из рук книгу, то это прозвучало бы как обвал крыши дома. Комнату наполнял звук шороха юбки Персии и неожиданный стук в дверь заставил всех подпрыгнуть на месте.
- Мадам Дюран, - раздался бодрый голос Дороти за дверью, - парикмахер прибыл, а вместе с ним и мадам Дюпрэ.
Цисси сжала край юбки в руке. Конечно, Камилла их крестная и прекрасная женщина, но она мать Лаэрта. Как-то не сходится - сначала она распрощалась со скандалом с Лаэртом, а через полчаса его мать без предупреждения приезжает в их особняк.
- Передай, что я скоро приду, - звонким голосом отозвалась Персия, подтягивая концы банта, - и пришли парикмахера в гардеробную комнату.
- Сегодня у нас прям таки экскурсия по дому, - пробормотала Паскаль, поправляя растрепавшиеся волосы, - да ещё и с Камиллой.
Персия кинула раздраженный взгляд на Паскаль и вышла из комнаты, оставив дверь открытой. Ребята оглядели друг друга - все в форме, с голубями на груди и такие...несчастные. Это первое слово, которое всплыло Цисси на ум.
Только у неё была привычка всегда жалеть себя и всех вокруг, а Паскаль так делать не умела. Она сочувствовала, но ничего больше, ведь ей никто не сочувствовал. И сейчас, находясь в этой комнате, они молчали. Не было никаких слов, ведь это дети семьи Дюран. Они никогда не смогут понять друг друга, если не сломают глупые барьеры цинизма и сарказма меж друг другом.
А тем временем в комнату вплыл высокий и тонкий парикмахер со смешными усами и велел им идти за ним. Паскаль бы от такой наглости сказала бы что-нибудь этому напыщенному красавцу, но настроение куда-то испарилось. Поэтому она просто последовала следом за ним, в сторону гардеробной комнаты, где обычно хранились зимние вещи и стояли высокие стулья напротив зеркал, чтобы заниматься прическами.
Цисси медленно плелась следом, пытаясь хотя бы краем уха услышать, о чем так весело смеется Персия и что щебечет Камилла. Но шедший сзади Пьер не позволял ей замедляться или останавливаться - он просто наступал ей на пятки, чтобы она шла вперед.
И она, глядя в прямую спину младшей сестры, по которой рассыпались светлые длинные волосы, брела вперед, несколько раз споткнувшись об ковер, шла следом.
Петоль чувствовал, какая напряженная атмосфера царит в холле. Персия мило улыбалась и смеялась над какой-то очередной шуткой Камиллы, а та лишь широко улыбалась и кивала, но всё это было для внешнего вида.
За милой и сдержанной улыбкой жены он давно научился определять её истинные чувства, стоило лишь взглянуть в её глаза и всё становится ясно, как тридцать первое августа. А вот с Камиллой было труднее.
Эта высокая, смешная женщина с вытянутым лицом и большими карими глазами чем-то напоминала ему лошадь, но стоило с ней только поговорить, как первое впечатление сходило на нет - она была настоящей, без актерской игры. Она искренне говорила, искренне была недовольно и искренне смеялась, но сейчас что-то заставило её прятать напряжение за улыбкой.
- Добрый день, Камилла, - Петоль неспешно поцеловал её руку в белой перчатке с фамильным перстнем семьи Дюпрэ, - какими судьбами в нашу скромную обитель?
- Ах, Петоль, - она наигранно взмахнула рукой, - какими судьбами можно попасть в особняк Дюранов? Увидеть крестников, привести близнецов поиграть с Пьером и Цисси в крокет или поговорить с Персией - причин уйма.
Глава семейства принял у Камиллы сброшенную с плеч накидку темно-красного цвета и передал дворецкому.
- Но какими судьбами без предупреждения, Милли? - будничным голосом спросила Персия, а затем, понизив его, прошептала. - Что-то случилось?
Из глаз крестной тут же пропали веселые огоньки, а с лица сошла улыбка. Она выглянула в коридор, по которому недавно прошли её крестники и, вздохнув, упала в кресло, стоявшее поодаль от двери.
Она выглядела очень усталой, как будто она ровесница Парветты. Темные круги под глазами, исчезнувший блеск из глаз, на фоне которого раньше меркли все фамильные рубины Дюпрэ. Немного растрепанные темные волосы, собранные в изобретательный кок на голове, из которого торчал рубинной гребень, сполна выдавали обычно безукоризненную, как Персию, Камиллу.
Определенно, что-то случилось.
Персия присела рядом, в соседнее кресло. Смешно покусывая нижнюю губу, она взяла в руку кисть подруги и, молча, смотрела ей в глаза, ожидая каких-либо слов. Петоль встал сбоку от жены, чувствуя себя лишним. Всё-таки женское общество это совершенно другая атмосфера, нежели мужские шутки, охота и сигары.
- После смерти Альцидеса дети сами не свои, - Камилла кашлянула в свободную руку, чуть приподняв мизинец и смахнув с глаз слезы, - Лаэрт постоянно напряжен и недоволен чем-то, что то и дело уходит в фехтовальный зал и крушит всё вокруг. Люцилла отказывается посещать любимые приемы и балы и как только слышит разговоры о сегодняшнем приеме, её начинает трясти.
Петоль чувствовал, что ему нужно уйти, но он не мог просто взять и уйти - это было правильно в данный момент, но по этикету он должен находиться около жены во время нахождения гостей в доме. И такой взволнованной Персии он никогда раньше не видел - щеки непривычно порозовели, а глаза метаются из стороны в сторону.
- И я пришла к вам вовсе не из-за желания поиграть в крокет. - Она выдернула свою руку из цепких пальцев Персии и по очереди сначала взглянула на подругу, а затем на её мужа. - Я не знаю, что происходит с моими детьми и мне кажется, что они что-то скрывают от меня.
- И Люцилла? - удивленно спросил Петоль.
Персия удивленно обернулась. Кажется, она даже забыла о том, что Петоль здесь и стоит сзади неё. Нахмурившись, она отвернулась к Камилле и вопросительно посмотрела на неё.
Камилла поправила ожерелье на шее:
- Они вдвоем с Лаэртом. Господи, ну почему близнецы всегда разбираются во всем с помощью друг друга?! Почему они всегда забывают, что есть я, и я всегда помогу и выслушаю их?!
- А Пандора? - опять спросил Петоль, кладя руку на спину кресла, в котором сидела Персия.
Камилла горько моргнула и, вздохнув, провела рукой по волосам:
- Пандора просто не понимает, что происходит с её братом и сестрой. Раньше они вместе катались на лошадях, играли в крокет и поочередно читали ей на ночь "Историю двух городов", а сейчас им просто некогда. Лаэрт крушит фехтовальный зал, а Люцилла пребывает в состоянии, близкому к истерики. - Милли устало потерла виски. - Она ещё слишком маленькая, ей всего восемь лет.
Только сейчас Петоль заметил, что Камилла была полностью одета в темно-красный цвет. Туфли на каблуке и платье в пол с белым поясом, под стать перчаткам, но крупный браслет на правой руке, кольца и ожерелье - всё красное. Это не похоже на повседневную одежду, скорее, она уже нарядилась к приему в резиденции Совета.
- А ещё эти знакомства с женихами-невестами - я скоро с ума сойду! Я устала повторять детям, что всё будет хорошо, что Август и Присцилла будут в кандидатах, потому что они не будут в них, потому что я уже не могу им врать!
Петоль видел, как Персия сжала край своего платья. И он чувствовал, как от нее, так и исходит желание прижать Камиллу к себе, успокоить, приободрить. Но кто не устал ото лжи? Ничего хорошего на горизонте будущего не предвидится.
- А Цисси? Вы сказали ей, что Лаэрта не будет в кандидатах? - глаза Милли вновь загорелись и на этот раз голос прозвучал громче, увереннее. - А Пьер с Паскаль? Как они отреагировали?
Камилла вовсе пришла сюда не за утешением. Она искала тех, у кого такая же ситуация с детьми - грусть о сложившихся обстоятельствах и сожаление о происходящем. Она пришла сюда с надеждой на то, что она не одна такая, что у её горячо любимой подруги то же самое.
И не прогадала.
- Конечно, - чуть наклонившись к Милли, сказала Персия, - к черту традиции и правила. И, мне кажется, что Лаэрт бушует именно из-за этого.
- Но он не знает об этом, - глаза Камиллы немного округлись, а Персия лишь закатила глаза к потолку.
- Милли, есть письма и чернила, да и ты не особо запрещаешь Лаэрту перемещаться по Пикарету одному, ведь он у тебя "бойкий" малый. Они запросто могли встретиться с Цисси где-нибудь и обсудить всё это.
- То есть ты хочешь сказать, - глаза Камиллы превратились в щелочки, - что по вине Присциллы Лаэрт разносит мой дом?
Персия хотела что-то сказать, но не успела и рта открыть, как Петоль внес свою лепту:
- Что за глупости вы несете, дамы? Цисси весь день находилась дома и собирала вещи в пансион, я сам лично проверял её перед тем, как пойти в кабинет и заняться бумагами Совета. А если и Лаэрт узнал откуда-то о том, что его будущее пройдет без Цисси, то от источников извне.
Женщины замолчали. Точнее, Персия и так молчала, не зная, что сказать, а Камилла с растерянным и задумчивым видом крутила обручальное кольцо на пальце. Какие глупые догадки в минуты отчаяния они могут себе придумать.
- Этот день всё решит, Камилла, - жестким и звенящим голосом произнес Петоль, - и ты справишься. Ты обязана справиться с тем, что произойдет дальше, ведь ты их мать. По крайней мере, зная Альцидеса, он об этом бы и попросил тебя.
Мадам Дюпрэ медленно кивнула. Она как-то странно улыбнулась своим мыслям и, вскочив с кресла, весело произнесла:
- Хватит о грустном - я хочу увидеть своих крестников перед приемом, сейчас же! Перси, где холенные дюрановцы?
Персия встрепенулась:
- Милли, я просила тебя так не называть их!
Петоль усмехнулся. Такая женская дружба ему больше по душе. Камилла подмигнула ему и, опустив взгляд на подругу, с сарказмом произнесла:
- Разве это неправда, Перси? Ты, наверное, забыла, что я говорю только правду?
Правда. Говорят, что правда и любовь - это два самых сильных оружия в мире, но, автор этой цитаты вряд ли знал о Присцилле и Лаэрте и о сестре-близнеце этого парня, которой судьба подкинет очень оригинальную, но жестокую шутку.