Бодленн : другие произведения.

Дети семьи Дюран. Общий файл

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    БЕЗ РЕДАКЦИИ

  

Дети семьи Дюран.

Bodlenn

Я только девочка. Мой долг

До брачного венца

Не забывать, что всюду - волк

И помнить: я - овца.

Мечтать о замке золотом,

Качать, кружить, трясти

Сначала куклу, а потом

Не куклу, а почти.

В моей руке не быть мечу,

Не зазвенеть струне.

Я только девочка, - молчу.

Ах, если бы и мне

Взглянув на звезды знать, что там

И мне звезда зажглась

И улыбаться всем глазам,

Не опуская глаз!

Марина Цветаева.

Глава 1

Мятежный дух

   Люди так уверенны, что могут удивить чем-то друг друга. Новое платье, которое первой увидит сокровенная подруга. Последняя сплетня, которая только начинает расползаться среди навостренных ушей. Рождение ребенка, которого и так все с нетерпением ждали.
   Но Паскаль Дюран было сложно чем-то удивить, ведь с рождения она жила в таком месте, о котором можно было нескончаемо долго писать баллады, легенды, картины. Красоту и необычайность того места, в котором она жила, девочка начала понимать только в ранние годы - тогда, ей казалось, что она знала всё и везде в своем родном Пикарете.
   И он казался ей совершенно обычным. Город, в котором она выросла, полон стольких историй и событий. Но стоило однажды ей согласиться на одну поездку к морю, как все е взгляды, вся её душа перевернулись.
   Неугомонной Паскаль быстро наскучило успокаивающее урчание волн, теплый песок под ногами и компания семьи с их знакомыми. Они ей были не интересны, ведь разговаривали они, по сути, ни о чем - обыденные темы и фразы, которые можно было уже давным-давно выучить наизусть.
   Незаметно отойдя от импровизированного пикника, девочка пошла на другую сторону пляжа, где начинались высокие обрывистые скалы. Пожалуй, это было одним из самых красивых мест в Пикарете. Спокойное и мудрое море близ отяжеленных думой и суровой вечностью скал - живой контраст, который заставляет одновременно благоговеть и испытывать успокоение.
   Пожалуй, в этот момент Паскаль пожалела о том, что согласилась на долгие уговоры старшей сестры - длинное легкое платье мешало её намерениям взобраться на эту скалу. Зачем Паскаль это понадобилось? Ответы на удивление просты.
   Во-первых, представление того, что она увидит с этой скалы, уже заставило её ухватиться за торчащий камень, ведь столько всего неизведанного оставалось по ту сторону скалы! Заброшенная бухта, начало соседней страны, не менее великой, чем их Пикарет...
   Во-вторых, слушать остаток дня о том, что кто-то женится на ком-то, заставляло желудок Паскаль связываться в морской узел - зачем обсуждать чужие жизни, когда есть своя собственная?
   В-третьих, её старшая сестра и младший брат редко проводили с сестрой свое время - Цисси в окружении подружек, Пьер в окружении своих мыслей, а Паскаль наедине с собой. Вроде одна кровь, да люди больно разные, непривычные друг к другу.
   В далеком детстве, которое Паскаль помнила смутно, тогда казавшаяся ей "взрослой" Цисси всячески играла с сестрой в куклы, не отходила от неё ни на шаг и одевала в разные наряды, как куклу. Ведь для Присциллы появление на свет младшей сестренки было такой детской, искренней радостью! Но как только маленькой девочке стали надоедать однотипные игры старшей сестры и та потянулась к поискам чего-то нового, Цисси быстро к ней охладела.
   Так же было и с Пьером. Он был мальчишкой и ему, казалось бы, должно было быть интересно, носиться по всем зарослям с сестрой, но младший брат быстро пересек, такую прерогативу, жестко молвив:
   - Ты девушка и должна заниматься подобающими вещами - рисовать, играть на рояле, вышивать - вот и занимайся этим, а в мужские дела не лезь.
   Из уст одиннадцатилетнего брата больно было слышать такие слова, особенно, когда полагаться было больше не на кого - Присцилла, изредка обращающая внимание на "чудную" сестрицу, разговаривала с ней о бытовых темах, которые обеих мало интересовали. Делала старшая сестра это не по пробуждению чувств, а скорее из осознания того, что у неё есть младшая сестра. И с Пьером она делала точно так же, хотя, как думала Паскаль, общалась она с ним чаще и милее, нежели с ней.
   Но Паскаль трудно было чем-то зацепить - слишком крепко она оковала свое сердце от острых фраз и прагматизма Пьера и безразличия Цисси, ведь тогда, в десять лет, странное чувство пронзило ей до самой глубины души. Сначала было больно, как будто она в лесу пробежалась по крапиве, а затем невольно потекли слезы - долго, настойчиво. И мыслями завладело такое чувство, что она совсем одна и это будет всегда, отчего слезы потекли ещё сильней.
   Однако, когда девочка шла в свою комнату, ни стоявшая около зеркала Цисси, ни читающий в кресле Пьер не обратили внимание на слёзы сестры. Родителей не было дома, они были на каком-то пышном празднестве. И, упав на свою кровать, девочка поняла одну простую вещь - в этой семье она всегда будет одна.
   Паскаль преодолела половину пути. Белый песок был далеко, море сияло ещё ярче, чем прежде, а солнце казалось и вовсе не таким далеким - оно словно окутывало её своим теплом, поддерживало, шептало на ухо, чтобы она забиралась выше. Серая скала с множеством выступов обещала захватывающее приключение, ведь если Паскаль сможет дойти до середины полукруглой скалы, то, наконец-то, она увидит хоть разочек что-то такое, от чего её сердце сможет пропустить несколько ударов.
   Девочка с легкостью цеплялась за острые камни и перешагивала на новые отступы, более высокие и манящие. Теперь ей казалось, что нет ничего невозможного, она может всё - закричать, набрав полную грудь воздуха, и почувствовать себя птицей, владелицей собственной жизни и полета.
   Но внезапно её ног коснулись холодные соленые брызги, которые вмиг образумили затуманенное сознание - она дошла до середины скалы и теперь ясно видела, что находится за скалой и чувствовала, что за её спиной начинается самая настоящая морская буря.
   И тут Паскаль действительно занервничала. Огромные волны отчаянно разбивались о скалу, делая её скользкой и холодной, вместе с тем накрывая своим соленым покрывалом и смелую девчушку, которая бросилась играть со стихией. В волнах было столько ярости, будто они хотели смыть Паскаль со скалы, а холодный ветер подтверждал намерение водной стихии.
   Соломенная шляпка с синей лентой соскользнула со светлых волос, порывами ветром уносимая в сторону пикника - девочка порывисто потянулась за шляпой, ведь она была совсем недавно приобретена, и едва не свалилась со скалы. Её вторая рука соскользнула с мокрого выступа, а ноги подкосились.
   Ухватившись обеими руками за один выступ, Паскаль отчаянно думала о том, как лучше слезь со скалы - быстрее было подняться на самый верх и переждать непогоду на верхушке скалы, но здравый смысл говорил, что лучше бы она быстрее слезла и оказалась около своей семьи.
   Но девочка не успела принять решение - сначала её ударила ледяная волна, а затем оглушил душераздирающий визг, отчего девочка уставилась на поляну пикника. Целая толпа вскочила со своих мест и уставилась на Паскаль, на которую Цисси показывала рукой, продолжая визжать как сумасшедшая. В руках сестры была соломенная шляпка с синей лентой.
   Сначала реакция была неоднозначна. Девушки в ужасе прижимали руки к лицу, мужчины о чем-то напряженно переговаривались и лишь общее состояние аффекта нарушил громкий и властный голос Персии Дюран. Мать не спросила, как она там оказалась, не попыталась сказать ей что-то ободряющее, а просто крикнула:
   - Петоль, сделай же что-нибудь, твоя дочь вот-вот сорвется в бушующее море!
   Слова матери твоя дочь больно полоснули по сердцу - правильнее наша дочь, но как у непробиваемой Персии Дюран может быть дочь, неспособная подчиниться ей? Железная Персия Дюран, прекрасная представительница дома Дюран, не могла образумить пятнадцатилетнюю девчонку, которая наотрез отказывалась внимать всем её словам.
   Просто Паскаль отчаянно боролась за свои интересы - зачем ей шить, если после всех попыток она переколола все десять пальцев, и ей так и не стало интересно вышивание? Зачем рисовать, если это нагоняет ужасную тоску? Зачем истязать свой слух и пальцы за игрой на рояле, если всё это напоминает мартовских котов?
   А такая борьба не приветствовалась обществом. Либо будь как все, либо не будь вообще. Паскаль Дюран была чем-то вроде клейма, которым общество окрестило семью - выискалась одна непокорная девчонка, идущая против всего их мира. А семья Дюран имела огромное состояние и положение в обществе, поэтому им нельзя было показывать свои слабые стороны - их быстро пробьют и вместо них придут другие, более способные и сдержанные, которые пригодятся Совету.
   И подпитываемая апатией и безразличием двух детей, Персия с каким-то противоречивым чувством относилась к среднему ребенку. Она смотрела на целеустремленную и непробиваемую Паскаль с такой тоской в глазах, что иногда девочке хотелось помахать перед глазами матери рукой, а точнее спросить - почему именно тоска? Не безразличие, апатия, а тоска?
   Но ответа не было, ровно как и Персии. В момент ока она вновь превращалась в изящную и одновременно суровую хозяйку поместья Дюран и просила Паскаль пойти заняться чем-нибудь полезным. Паскаль, фыркая, уходила, а у Персии оставалось время, чтобы окунуться в давно забытые воспоминания.
   Паскаль становилась труднее держаться. "Почему, ну почему ты полезла на эту чертову скалу?!" - кричал внутренний голос, от которого девочка пыталась отмахнуться. Не нужна ей их помощь, пятнадцать лет жизни она как-то справлялась сама, разве что... оставался отец.
   Трудно было сказать, насколько быстро отец преодолел расстояние от места пикника до Паскаль посреди скалы, да и ещё со своим страхом воды. Петоль Дюран с детства боялся воды, а особенно не любил водить своих детей к морю - в его глазах при виде морской глади всегда появлялась мрачность, какая-то тяжесть, висевшая на его душе огромным балластом.
   Но Паскаль больше поразило другое - как он смог добраться до неё так быстро? Кругом вода, их то и дело окатывает новая и все более холодные волны, а он лишь с нахмуренным лицом подбирается к дочери.
   Куда делся его страх?
   - Тебе не страшно? - брякнула Паскаль - её слова унесло ветром.
   Отец вздрогнул. Его глаза немного расширились, но, силясь со страхом, он продолжал стоять на выступах и удерживаться одной рукой за камень, а второй за кисть Паскаль.
   - Очень страшно, - громко крикнул отец, чтобы ветер донес слова до ушей дочери, - за тебя!
   Единственный человек, который не коснулся сердца Паскаль оковами, был её отец. Неразговорчивый, но улыбчивый и заботливый, он любил всех своих детей одинаково, не балуя Цисси, как это делала мама, не поощряя Пьера и не ругая Паскаль за её вечные препирания с матерью.
   Тогда, в тот день пятилетней давности он пришел после приема - усталый и замученный и, проходя мимо открытой двери комнаты дочери, заглянул в комнату. Маленькая девочка лежала лицом к стене, непривычно скорчившись, обняв колени. Её светлые волосы рассыпались по спине и кровати, пряча её от всего мира.
   Он тихо вошел в комнату и сел на кровать, развязывая бабочку. Справившись с узлом, он немного подождал реакции дочери. Та продолжала лежать, никак не реагируя на отца. Тогда Петоль встал и наклонился над одиннадцатилетней девочкой, которая невидящим взглядом смотрела в стену.
   - Эй, - шепотом произнес отец, касаясь её плеча, - что-то случилось?
   Паскаль мотнула головой, и свет лампы мельком упал на её глаза - такие синие, как у Персии, и такие заплаканные, как никогда раньше. Сначала Петоль опешил и спросил второй раз о случившемся, но девочка лишь раздраженно мотнула головой.
   Тогда Петоль просто наклонился и поцеловал девочку в висок, прошептав на ухо:
   - Не волнуйся, всё будет хорошо, ведь иначе никак не может быть.
   Паскаль не отреагировала - он просто накрыл её отброшенным ранее одеялом и, потушив лампу, вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Именно в этот момент Паскаль повернулась и посмотрела в спину закрывающего дверь отца.
   Откуда ему было знать, что ничего хорошего уже никогда не будет? Откуда ему было знать, что он станет единственным человеком, которому Паскаль будет доверять? Откуда ему было знать, что в её сознании уже пошатнулась грань между детством и взрослением?
   Правильно - не откуда, ведь только дети могут так искренне и доверчиво обманывать. Со временем что-то меняется и они признают свой обман ошибкой, вот только Паскаль Дюран не считала, что кто-то должен знать о том, что творится в её душе.
   Даже сейчас, когда её сердце чуть не разорвалось от радости. Отец наплевал на свой страх и пошел спасать её, глупенькую девочку, которой захотелось поиграть с огнем. Потому что он был единственным человеком в семье, который мог совершить такой порыв ради непутевой дочери - Цисси и Персия в гору не полезут, а Пьер даже и не попытался бы.
   Во-первых, он точно подумал бы, что это глупо, рисковать двумя жизнями одновременно, а, во-вторых, Персия бы в жизни его не пустила. Оставался только глава семьи, а вместе с тем и единственный человек, для которого осталось место в сердце Паскаль.
   - Возьми меня за руку! - слова сорвались с отцовских губ раньше, чем ветер успел донести их.
   Паскаль послушно взяла отца за руку. Он аккуратно дернул её в сторону пляжа и они, делая маленькие шажочки, двинулись в сторону спасения. Было ужасно скользко и ноги то и дело разъезжались в разные стороны, но они продолжали идти.
   Несколько раз их окатывало водой, и Паскаль соскользнула окончательно. Её рука отцепилась от выступа, а ноги, продрогшие и дрожащие, отказывались держать её - девочку резко рвануло вниз, отчего весь её дух перевязало в морской узел...но её так же резко рвануло вверх, заставляя зацепиться рукой за торчащий булыжник.
   Она подняла слезящиеся от ветра и соли глаза. Отец не бросит её - он обеими руками держит Паскаль за левую руку, удерживаясь лишь ногами. А очередная волна всё ближе. Если Паскаль не успеет отпустить руку отца, то их просто смоет, а если успеет, то...
   - Не смей отпускать мою руку!
   Петоль напрягся, а Паскаль лишь отчаянно что-то прокричала. Но её слова унес северный ветер в сторону соседнего государства, о которых Паскаль будет очень долго жалеть. Соленый поток накрыл их с головой, несколько раз побив болтающуюся девочку о скалу, но она до сих пор крепко держала отцовскую руку.
   А вот отец едва не слетел - поток сильно ударил его о скалу, и по инерции Петоля начинало откидывать в пучину, но, как только его глаз резанула серо-голубая гладь, он резко дернул на себя дочь, заставляя Паскаль удерживаться за него.
   Он был уверен, что они дойдут до песчаного пляжа. Буря стихала, а наглотавшаяся воды младшая дочь медленно, но верно, цеплялась своими бледными ручками за выступы. Петоль не винил её в случившемся - он бы сам сбежал с этого пикника, не будь он одной из главных фигур в Пикарете, да вот только не по скале, а через пещеру в скале, которую никто так и не заметил.
   И придерживая Паскаль за руку, Петоль чувствовал то же смятение, что и пять лет назад, когда пытался найти причину печали дочери.
   Он смотрел в эти синие глаза, которые успел невзлюбить за прожитие с Персией годы, и гадал, что за ними скрывается.
   Страх, боль, а может потеря чего-то очень важного?
  

Глава 2

А + П

   Петоль был неуверен в том, что Паскаль благополучно добралась до своей комнаты. Сначала всю поездку её журила старшая сестра, затем прочел нотацию Пьер, а во время ужина Персия приложила все усилия, чтобы младшая дочь почувствовала весь груз вины за свою выходку.
   Однако глава семьи не сказал ни слова. Персия делала паузы, кидала требовательный взгляд на мужа, но тот упорно резал баранину, стараясь не смотреть в эти одинаковые синие глаза.
   Да и были ли они одинаковыми? Вечная мерзлота, царившая в глазах Персии, никогда не сравнится с жизнью глаз Паскаль. Глаза Присциллы имели голубой, отцовский оттенок, который придавил ей хрупкость, а синие глаза Пьера, ещё темнее и холоднее, нежели у Персии, заставляли людей отводить взгляд в сторону.
   Петолю не хотелось ругать Паскаль. Сконфуженная, она сидела за столом, подперев щеку рукой, и с задумчивым видом водила вилкой по тарелке. Будь воля отца, он бы тоже сбежал с этого чертова пикника, ведь столько лет прошло, а женщины всё так же продолжают собираться на этом пляже!
   После благополучного ужина все разошлись кто куда - Пьер отправился в фехтовальный зал, Присцилла в библиотеку, а Паскаль незаметно для Персии проскользнула в сторону сада. Муж с женой остались наедине.
   Задумчивая и немного горделиво отрешенная от мира сего, Персия покачивала бокал с вином. Она, как всегда, выглядела безукоризненно. Прибранные светлые волосы, немного косметики, драгоценности - не много, но в пору - и белое платье в пол. Наверное, именно поэтому родители дали свое согласие на брак Петоля с ней - на её фоне их резвый сын казался аккуратным и благовоспитанным человеком общества.
   Петоль хотел выйти из-за стола и отправиться в свой кабинет, заняться делами Совета, но стоило ему только встать, как резанувший по самому сердцу голос произнес:
   - Ты слишком сильно потакаешь Паскаль, Петоль. Она должна уяснить всю глупость своего поступка и впредь не заниматься подобным - ни лазаньем по Пограничной скале, ни незаметными исчезновениями с наших прогулок.
   - Ты свои нравоучительные уроки уже провела, - Петоль повернулся лицом к жене, скрестив руки на груди - ни ей поучать его, как воспитывать его дочь, - так что не вмешивайся в мои, дорогая.
   Скула Персии дрогнула - столько яда было в последнем слове. Однако с каких пор она ожидала вежливой реакции? Персия резко встала из-за стола и в мгновение ока оказалась перед мужем.
   Она была ниже его на голову, но это не смущало хозяйку дома. В её синих глазах было безразличие и равнодушие, но Петоль отлично знал, что довел её до ручки - со временем их актерские навыки становятся всё лучше и лучше.
   Ткнув указательным пальцем в грудь Петоля, Персия произнесла будничным тоном:
   - Если ты не забыл, дорогой, - с таким же ядом произнесла она, - то я твоя жена и мне учить наших детей манерам, жизни и пикаретскому этикету. Или ты до сих пор мечтаешь о своей Фетти? Её больше нет для тебя, Петоль.
   Что ж, она сама разбудила вулкан.
   Петоль отшвырнул её руку от своей груди с легким хлопком. Его пальцы больно ударились о фамильное резное кольцо Дюранов, однако появившееся кровь была лишь стимулом продолжать:
   - Никак не можешь ужиться с мыслью о том, что твой Альфонс навсегда пропал в чарах и обаяние Арфетт? Какая же ты ужасная собственница, Перси! Или это элементарная зависть их счастью? Почему-то я сильно сомневаюсь в твоих материнских чувствах к Паскаль - не будь она твоей копией, я бы обвинил тебя в измене.
   Персия Дюран выпрямилась. Опустила взгляд, а затем, подняв его, с такой силой залепила мужу пощечину, что голова Петоля чуть не повернулась вокруг своей оси. Хлопок был такой громкий, что шуршание на кухне слуг мгновенно стало громче.
   Лицо мадам Дюран ровным счетом ничего не выражало. Вежливая улыбка, которую она пронесла из школьных лет и голос, такой тяжелый и пробирающий до самого сердца:
   - Ты до сих пор недооцениваешь меня, Петоль. Если я дала обещание, я его выполняю, несмотря ни на что. И мое обещание быть верной и любящей тебя женой относится к таким же, ровно, как и то, что благодаря мне ваш старинный род до сих пор является одним из самых влиятельных. Я лицо вашей семьи и за это ты должен быть мне благодарен.
   Петоль стоял, отвернувшись от жены. Точнее, его голова висела, а бледная щека была настолько красной, что только вино в бокале Персии могло сравниться с этим пятном.
   - Я не должен тебе ровным счетом ничего. Я благодарен тебе за имя своей семьи и детей, но больше мне тебя благодарить не за что. И ценю я тебя по высшим категориям, Персия, но хочу попросить об одном - оставь Паскаль на меня, ты от неё ничего не добьешься.
   Персия опешила. Обычно после таких пылких проявлений чувств он злился ещё больше и пуще, что порой летели тарелки и бокалы, но он никогда пальцем и не трогал её, хотя у него на это было множество причин. Только Персия, задетая за живое, давала ему пощечину два раза в жизни. Это был третий.
   Но это была лишь секунда. Петоль вряд ли любил её - их связывало обещание, данное перед родителями, традициями и Советом с гостями помолвки. Но он искренне любил их детей - учил с любовью и лаской ходить Присциллу, бросал дела Совета и шел с Паскаль к морю, учил Пьера играть в крокет. Иногда и она попадала под его истинную натуру, но это лишь мгновения.
   Он мечтал видеть вместо неё Арфетт, а она вместо него мечтала танцевать на приемах с Альфонсом. Но судьба так не сложилась, карты легли иначе, мастью не на нужную масть. Иногда она ловила на себе взгляд Альфонса, но стоило ей обернуться, и он уже увлеченно беседовал с кем-то. Иногда она видела, как Арфетт Гегертун сталкивается глазами с Петолем, но оба быстро отворачиваются.
   Наверное, так он и выполняет данное обещание - раз, и, навсегда отрезал кусок своего сердца, в котором жила его Фетти. Всё-таки судьба оказалась слишком жестока к их четверке, слишком глупый у неё сложился пасьянс, но уже не переиграешь.
   Персия кивнула, потерев одну руку другой. Хрупкое перемирие заполнило обеденный зал. Петоль повернулся лицом к жене - вся левая щека была красная, будто он задел головой горячую кастрюлю. Он не выглядел злым, обиженным или подавленным, он просто смерился.
   Петоль взял правую руку Персии, отчего та вздрогнула. Думал ли он о ней, когда столь нежно брал её холодную руку в свою руку горячую? Вряд ли.
   - Нужно будет отдать кольцо ювелиру, чтобы он сточил острые углы.
   И, отпустив руку, он развернулся и удалился прочь. Персия провела пальцами по кольцу - его фраза прозвучала так, словно он желал сточить все острые углы своей жизни, начиная с самого первого - с неё.
  
   На улице было душно, влажно и немного неприятно. Раньше лето не было таким жарким, но лишь благодаря изменениям в климате Пикарет зацвел новыми красками, как никогда прежде. Все чахлые деревья вытянулись, цветы устремили макушки к солнцу, а трава так и желала перерасти все вместе взятые растения.
   Паскаль очень любила старый дуб под своим окном. Отец как-то говорил, что это дерево было с него ростом во времена жизни его прадедушки. Слишком уютно он распахивал свои ветви в её открытое окно, слишком живым он казался ей на протяжении всех её тайных вылазок из дома.
   Могучие и хитросплетенные корни образовывали некий купол над дырой в земле, в которую иногда забиралась Паскаль. Ей была нужна тишина от всех этих голосов, мыслей, криков и там она находила уютный холод земли, заставляющий её голову отключаться на несколько минут, часов. Под старым дубом было спокойно.
   И, что больше всего нравилось Паскаль, никто из семьи не задумывался искать её в корнях, а точнее под корнями дерева. Искавшую дочь Персия могла кругами бродить по саду, вокруг дуба и клумб, но она никогда не опускала свой взор к земле, если на ней не было цветов.
   Присцилла бы просто в жизни не полезла под дерево.
   Во-первых, прическа. Свои светлые и блестящие на солнце волосы сестра с любовью убирала в пучок, украшала множеством заколок и на праздники драгоценностями, но повседневно любила, когда волосы распущенны.
   Во-вторых, платье. Цисси с таким трепетом и скептицизмом выбирала свои платья, что если в доме случиться пожар, то сначала она вынесет весь свой гардероб, а только потом подумает о своей жизни.
   Для Паскаль старшая сестра была уж точно не авторитетом, но интересной личностью. Не так давно она заметила, что Цисси довольно изворотлива в различных ситуациях - дома она цветок, окруженный всеобщим вниманием и заботой, на приемах и балах она светская девушка, способная говорить о чем угодно и, причем со знанием дела. А с Паскаль она...мила.
   Если Пьера она всячески обнимает, подбадривает и треплет за щеки, то с Паскаль обходится довольно холодно - беседа о погоде, кивок или какой-то неуместный совет насчет внешнего вида, о котором её сестра вообще не задумывается.
   Паскаль, прислонившись к корням дуба, пыталась прогнать набежавшие мысли о Цисси. Странная у них была сестринская любовь. Например, у их крестной сын и дочь - близнецы, которые всегда вместе, несмотря на то, что это мальчик и девочка. Пьер, вот, всегда все делает самостоятельно и старается не заручаться чьей-то помощью, если только отцовской.
   И он не сидит под этим старым дубом. Он, не хуже Цисси, изворотлив, всегда галантен и порой он бывает, жесток в словах и действиях как тогда, пять лет назад. В нем есть что-то от той застывшей красоты и жизни их матери, но цепкий взгляд Паскаль никогда не упускает важных моментах.
   Например, таких - когда она висела на этой чертовой скале, Пьер порывался взобраться на неё вместе с отцом, но Персия одни лишь взглядом пригвоздила его к месту, а потом из него уже полился здравый смысл и прочее. Но ей было приятно - как-никак, младший брат казался теперь не таким уж и эгоистом.
   Паскаль тряхнула головой. Всё-таки вечное недовольство брата в том, что она фехтует лучше него, заставляет смеяться даже Персию - с таким рвением Пьер выхватывает у сестры рапиру и выталкивает её из фехтовального зала. Но у каждого должно быть свое личное пространство, где можно почувствовать себя отдельным кусочком мира.
   У Пьера был фехтовальный зал и библиотека. В отличие от Цисси он не штудировал книги по истории Пикарета, традиции и семейные древа, а совершенствовал свои навыки владения рапирой, копьем и изредка луком.
   У Цисси была её просторная и уютная комната с множеством вещей, книг и маленьких портретов маслом, где была вся семья и её подружки. Но у прикроватной тумбочки стоял только один маленький холст с изображением зеленоглазого юноши - Лаэрта Дюпрэ, сына их крестной Камиллы.
   Может, влюбленность делала её такой мягкой по отношению ко всем, даже к Паскаль, но их матери эти отношения были как-то неприятны - она искренне улыбалась, когда видела счастливую старшую дочь вместе с Лаэртом. Но её глаза говорили об обратном - в них было некое беспокойство и тревога, будто их крепкое счастье могло разлететься на миллионы маленьких осколков прямо сейчас.
   Да и удивительно это было - Присцилла Дюран искренне любит кого-то. А немного дерзкий и разбойный Лаэрт подходил для роли её принца идеально, как в старой доброй сказке, которую очень любила Паскаль.
   Персия не часто в детстве читала им эту сказку под названием "Чертополох". Пьеру нравилась история про трех смельчаков с Пограничной скалы, Присцилле история любви флейтиста к дочери торговца, а Паскаль любила сказку о цветнике, в котором главные героиня вовсе не красавица и смельчак, а неприметная девчушка. Так её и звали - Чертополох.
   Она была умна не погодам, веселая, дерзкая и вот однажды встретил её прекрасный принц и влюбился без памяти, а в то же время в неё был влюблен бедный разбойник-пират. По тогдашним и нынешним традициям эта сказка не должна была оказаться на бумаге, но, как говорится, от судьбы не уйдешь.
   Чертополох могла выбрать прекрасного принца и всю жизнь купаться в роскоши и любви, но её выбор пал на разбойника-пирата. Она сказала, что ей он ближе по воздуху, которым они дышат. И по земле, по которой они ходят. Тогда Паскаль не понимала всю суть сказки и фразы, а сейчас понимала.
   Как сказка о Чертополохе относится к Цисси? Да самым прямым образом.
   Прекрасный Пикарет полон древних традиций и обычаев. Например, родители сами выбирают женихов или невест для своих детей, но чтобы этот брак состоялся нужно ждать согласие от Совета. Ведь представителю этой семьи предстоит заседать в Совете, а это равносильно править всем Пикаретом, а если этот представитель чем-то не угодил Совету, то всё, разбитая любовь, потеря чувств.
   И Присцилла очень хорошо попадала под прицел Совета. Сама по себе она была ничуть не хуже Персии, но её выбор пал на не того человека, ведь есть у Лаэрта состояние и влияние или нет, ему не быть суженным Цисси.
   Потому что он такой же, как Паскаль. У него есть желание идти против всех, он может справиться со всем самостоятельно и не зависеть от чужых взглядов и мнений. Именно за это его любит Цисси, игнорируя все эти качества в Паскаль, ведь сестрица лишь позорит их, а Лаэрта это украшает, он же мужчина.
   И выбор Цисси так же пал на разбойника-пирата, когда где-то её ждет прекрасный принц. Проблема вовсе не в том, что скажет Совет или родители, потому что всё будет зависеть от Цисси.
   Подчиниться или бороться за своё счастье с Лаэртом.
   - Почему-то мне кажется, что она подчиниться, - пробормотала Паскаль в пустоту.
   Сколько прошло времени с тех пор, как она забралась под дуб? В доме горит всего одно окно отцовского кабинета. Значит, все уже спят и видят третий сон, кроме их любящего работу отца.
   Паскаль, уцепившись руками за корни, выбралась из своего укрытия. Девочка вдохнула вечернего воздуха - ужасно душно и этот запах соли в воздухе, которым пропах буквально весь дом. Но это так знакомо и близко. После дождей вокруг их дома и сада стоит туман, а зимой ужасно холодно и хочется не отходить от каминов в доме. А летом только дома можно укрыться от жары - стены старого особняка Дюран сохраняют весь свой аристократизм и холод (подпитываемый душой Персии) в своих сточенных из камня стенах.
   Паскаль обошла дуб по кругу, чтобы четче видеть небо. Столько звезд, столько много этих светящихся клубков космической пыли и порой кажется, что она протянет руку и схватит любую, но стоит только поднять её, и пальцами хватаешься за дубовые листочки. Реальность диктует свои правила, а полет фантазии беспрерывен, как сама жизнь.
   Девочка уже развернулась лицом к дому, но что-то привлекло её внимание. Её дуб как-то странно склонил свои ветви к одной стороне ствола. Раньше такого не было, ровно, как и натоптанных следов вокруг дуба. Она ходила аккуратно, а тут проглядывалась такая ярость в шагах.
   Паскаль мгновенно склонилась над шагами, то и дело, кружась над ними. В темноте трудно было понять, кому они принадлежат, мужчине или женщине, но стоило ей отодвинуть сцепленные ветви, как её взору предстала вырезанная надпись:
  

А + П

   Девочка пригляделась и даже несколько раз пощупала её. Надпись была сделана явно давно, ещё до её рождения - выцветший ствол дерева, немного обросшие новой корой контуры букв. Но раньше ветви так явно не скрывали эту надпись.
   Мало кто мог сделать эту надпись? В годы отцовской молодости стены особняка Дюранов так и трещали от танцев, музыки и беззаботного смеха молодежи.
   Вот только в семьях имена на одну букву не повторялись. Лишь изредка, в случае трех семей, одной из которых была семья Дюран. И вряд ли на этом дубе букву своего имени могла оставить Персия - во-первых, она презирает огласку чьих-то чувств, во-вторых, ей было бы просто жалко вековое творение природы.
   Оставался только один человек, у которого в комнате горел свет, и к которому направилась Паскаль. Любопытство жгло её изнутри, так почему не попробовать прямо сейчас?
  

Глава 3.

Просто дети.

   Кабинет находился далеко от гостиной, детских комнат и родительской комнаты. Он был немного мрачен, в нем так и витал дух одиночества, а вся комната пропахла книгами, документами и чернилами.
   По правилам древних семей большинство стен дома должны были украшать фамильные картины, портреты и натюрморты, которые рисовали некогда маленькие обитатели дома, однако Петоль предпочел снести все эти картины к себе в кабинет.
   Отнести их на чердак означало бы оскорбить добрую память его прадеда, деда и отца, а несколько лет назад Цисси предпочитала ходить по дому, глядя в пол, ведь тогда её пугали суровые и злые взгляды некогда живших предков. Персия попросила мужа решить проблему обоюдным путем, и Петолю ничего не оставалось, как повесить всех отцов в одну линию на одной стене.
   Иногда он мог долго рассматривать эти три портера таких похожих и таких разных одновременно людей. Все главы рода Дюран запечатлелись в семейных тонах, голубых и серебристо-светлых, в парадных мундирах или фраках со всеми наградами, шпагами и собаками. От этих портретов веяло величием, причем таким угнетающим, что Петоль невольно думал о том, что никогда его не нарисует таким ненастоящим.
   Его дед никогда не смотрел так озлобленно, как на своем портрете. Его прадед всегда задорно улыбался в свои подкрученные на кончиках усы, а не хмурился в тяжкой думе, совершенно ему не свойственной. Его отец ненавидел своих гончих собак, потому что не любил охоту, но именно с ним нарисовали двух прекрасных борзых, на чьи головы он положил свои ладони.
   А с чем нарисуют его, Петоля? С документами и книгами? С плотно поджатыми губами и шпагой наперевес? Говорят, что бумага врет постоянно, а полотно художника несет в себе скрытую правду. Тогда какой смысл писать письма, если чувства отправителя могут быть полны ложи и сладкой ненависти?
   Какой тогда смысл рисовать портреты глав семей, если на них всё ложь?
   Но Петолю было не суждено подумать о бытности своих предков и художников - в его дверь два раза сдержанно постучали, а после долгой паузы дверь с грохотом отварилась и на пороге кабинета появилась его младшая дочь с пляшущими в глазах огоньками.
  
   Паскаль в момент ока влетела в дом, преодолела лестницу и пустынный коридор, ведущий прямо в кабинет отца. Она прекрасно знала, что его не стоит тревожить во время работы, но что-то подсказывало ей, что её отец отнюдь не в документах Совета роится и не женихов рассматривает для чьих-то дочерей.
   Пока она добиралась до кабинета, в её голове пронеслось столько разных вопросов, что после двух прописанных этикетом стуков девушка чуть ли не ногой распахнула дверь и влетела внутрь.
   К черту этикет - Персия спит и вряд ли кто-то из них двоих расскажет после о её поведении. Паскаль непринужденно прошла мимо стены с портерами своих дедов, провела пальцами по корешкам старых книг и уселась в кресло прямо перед отцовским столом.
   Петоль держал перед собой исписанный листок бумаги размашистым почерком с не менее размашистой печатью так, чтобы она могла видеть только его голубые глаза. Он с любопытством смотрел на передвижения дочери по кабинету.
   Девочка с любопытством заглянула в глаза отца, как-то хитро улыбаясь. Ей казалось, что нет ничего интереснее, чем вникнуть в историю собственного дома, ведь их родовой особняк - это целый отдельный мир с историями, в которые не сможет вникнуть никто другой.
   Персия часто повторяла Пьеру, что в их библиотеке сохранилось в хорошем качестве множество дневников предков, семейных летописей и картин, но она никогда не намекала, что неподалеку от них живут их родители, которые могут рассказать намного больше, чем безжизненные страницы и полотна.
   Но ещё ближе был их отец, задумчивый, рассудительный. Паскаль порой поражалась, как его ещё не выгнали из Совета, ведь Петоль - иногда она позволяла себе называть его по имени - был слишком молод и не цеплялся за старые, установленные далеко до его рождения порядки.
   Молод он был сравнительно с остальными шестью заседателями. Отец Петоля с нескрываемым чувством выполненного долга передал все свои дома, деньги и обязанности сыну, удалившись на покой в их с Парветтой первый построенный дом. Решением бывшей главы семьи Дюран были многие недовольны, на что дед лишь пожал плечами и, как по молодости, запрыгнул в экипаж, который увез его с женой на другой конец Пикарета.
   Сын с данью уважения принял свалившееся обязанности, вот только заседавшие в Совете одногодки отца не могли поверить в это решение. Они ни хотели видеть близ себя и своих глобальных решений какого-то юнца, свежую кровь и голову. Это противоречило сложившимся в их время порядкам.
   - Что-то случилось, солнышко?
   Паскаль вздрогнула. Странные мысли приходят в голову в этом месте, где больше нескольких веков обитают ветхие книги, духи и мысли некогда умерших. Они были мрачными, и ей порой казалось, что это давит всем своим грузом серьезности и ответственности, которым пропитался воздух.
   Девочка задумчиво встряхнула вьющимися светлыми волосами. Что-то расхотелось ей спрашивать отца о надписи на старом дубе, да и вообще затрагивать эту тему в этой комнате.
   - Нет, - Паскаль пожала плечами, забираясь с ногами в кресло, - ничего не случилось. Я просто хотела спросить, как дела.
   В каком-то смысле для этого она и пришла. В этом доме редко у кого-то получишь искренний ответ на простой вопрос. Ведь существует писаный этикет, по которому положено отвечать и придерживаться, который в течение времени сливается с мыслями и словами, становясь образом жизни.
   Поэтому, улыбаясь, Персия Дюран всегда говорит, что у неё всё прекрасно. Цисси, натянуто улыбаясь и глядя на сестру, сверху вниз, говорит, что "всё хорошо, спасибо". А Пьер предпочитает избегать этого вопроса - может, он не хочет делиться своими мыслями и переживаниями, а может, не хочет врать, прикрываясь этикетом.
   Петоль отложил в сторону лист и внимательно взглянул на дочь. "Что-то заметил", - подумала девочка, - "но ничего не говорит".
   Потерев переносицу после длительного молчания, глава семейства решил сказать всё, как есть, не скрываясь за важностью дел и этикетом:
   - Не очень. После твоей выходки с Пограничной скалой Совет решил закрыть пляж для посещений, а меня заставил провести с тобой вразумительную беседу, - Паскаль хотела возразить, но отец пресек её попытку, махнув рукой, - которая, как ты видишь, уже состоялась от лица Персии, Цисси и Пьера.
   Недавно закончился ремонт пансиона мадам Либерты и, думаю, завтра-послезавтра на ваши имена придут извещения о начале учебного года. Персия уже дала распоряжение о пошиве школьной формы и проверки экипажа на дальни путешествия.
   Паскаль кивнула. Не хотелось, чтобы лето заканчивалось. Не хотелось ехать в этот чертов пансион и, вновь слушать всякие бредни о поведении, которым учат дома ежедневно. Ведь что это будет?
   Возвращение домой только на праздники и после успешно сданных экзаменов, а она никогда не сможет сдать этикет с легкостью, как Цисси или Пьер. У них просто милые мордашки, на которые ведутся все преподаватели, а у Паскаль репутация мальчишки в юбке.
   И где находится, этот чертов пансион? Близ границы с Пруэттом, а до него день пути в экипаже с Цисси и Пьером. Уж лучше пешком дойти, чем слушать нытье старшей сестры и нескончаемый шелест книжных страниц. А ещё лучше было бы поехать на лошади, вместе с охраной, но кто ей позволит?
   - Зато бабушка будет рядом, - опустив голову, прошептала Паскаль.
   Петоль улыбнулся. Кто-то близкий кроме него сможет её поддержать - уже хорошая новость. Он взглянул на свою младшую дочь - светлые, немного волнистые волосы, закрывающие лицо и эта хрупкая фигурка в кресле: ему не хочется её отпускать в этот пансион одну.
   - Помимо пансиона мадам Либерта изменила правила проживания, приема экзаменов и..., - взгляд Петоля скользил мимо листа, а говорил он словно заученные фразы, которые приходиться повторять изо дня в день, - поведения. В связи с предстоящими событиями мадам Либерта решила устраивать в пансионе балы и приемы, дабы не отрывать ваши умы от учебы.
   Паскаль, вскинув голову, ухмыльнулась. Петоль слегка улыбнулся. Мадам Либерты пропускала через свои руки не одно поколение детей и с каждым разом дети становились все более изощренными, дерзкими и уникальными. Да и он с Персией проходил через все испытание вальсом, учился ездить верхом и пытался не проколоть раз сто бедного Альфонса. Ах, какая молодость была, ах, какое было время...
   - ...пап?
   Паскаль с удивлением смотрела на отца. Она два раза повторила свой вопрос, но отец не слышал его - на его губах застыла та самая улыбка и немного затуманенный взгляд, но как только девочка громче повторила свой вопрос, он вздрогнул и, весь подтянувшись, внимательно взглянул на дочь.
   - Что-то не так?
   Дочка вновь скривилась, откидывая назад светлые пряди:
   - А мне обязательно ехать в этот пансион? Цисси и Пьер прекрасно бы отучились без меня, ведь ты знаешь, как неприятности любят меня находить именно...
   - Да, - сказал отец, как секирой руку отрезал.
   Девочка раздраженно вздохнула. Конечно, ей нельзя.
   В июне, во время чьей-то пышной свадьбы она увильнула из дома кататься на лошадях, а вернулась вся грязная в конном костюме, когда влюбленные клялись в вечной любви друг к другу. И её присутствие напрягло всех, даже священника, который никак не мог договорить свою речь. На лице Персия была такая натянутая улыбка, что Паскаль лишь удивилась, как бокал в руке матери не разлетелся на миллионы маленьких осколков.
   В июле, во время знакомства с будущими претендентами в женихи от скуки она решила пострелять из лука и какой-то бойкий двадцатилетний паренек начал поучать её, как правильно натягивать тетиву и пускать стрелу. На это вторая девочка Дюранов разразилась буйной и злостной тирадой, которая привела к спору, вокруг которого столпились все молодые гости. Закончилось всё тем, что этот мальчишка со злости носился за ней по всему дому, выкрикивая оскорбления, а Паскаль прострелила его пятку - будет знать, как называть её "криворукой идиоткой".
   Стены дома от криков Персии не развалились - поистине странно. Присцилла безнадежно разводила руками, изредка кидая на сестру мрачные и тяжелые взгляды, приговаривая, что я их вечный крест.
   Но и Паскаль от криков матери не треснула. Она привыкла, что Персия никогда не принимает в спорах её сторону - просто в её понятиях она всегда была неправа, а вот если дело казалось ненаглядной Цисси, то мать могла и гневную тираду выдать, и колкостями ответить с кислотой вперемешку, и взглянуть так, что жить больше не захочется.
   Но такое было только с Цисси.
   Точку зрения Паскаль мог отстаивать только отец, ведь девочку попросту не слышали, но Персия очень дерзко и одновременно изящно справляла отца в кабинет, оставляя за собой воспитание детей. Поэтому приходилось бороться самой. Опять.
   И в августе, совсем недавно, Паскаль вскарабкалась на Пограничную скалу. Спустя время она подумала о том, что Совет попросту мог наказать её поркой прилюдно - им это раз плюнуть, а вот на семье бы отразилось жирной точкой. Но её скорее волновало сохранность своего мягкого места, нежели статуса семьи. Для неё всё это было так глупо - есть деньги, нет денег, есть статус, нет статуса - ведь для чего это всё нужно?
   - Для хорошего бракосочетания, - сама себе шепотом ответила девочка, неотрывно глядя на настольную лампу.
   - Что, прости? - немного громковато произнес Петоль, вновь беря в руки бумаги.
   - Я говорю, - Паскаль замялась, но это было лишь несколько секунд, - Цисси жениха ещё не выбрала?
   Глава семейства снисходительно взглянул на дочь, с каким-то огоньком в глазах, как ей показалось. Огоньком, как в холодных глазах Персии, которые, в которых лед, кажется, ничто не может растопить.
   - Ты же знаешь, что от неё тут ничего не зависит, - он пожал плечами, - пускай они с Лаэртом одна из самых красивых пар Пикарета, но её любовь вряд ли сможет повлиять на выбор Персии и Совета. Опять, повторюсь, ты знаешь, как происходит эта процедура.
   Процедура. Девочка перевела взгляд на отца. Конечно, он любил свою семью, но была ли Персия той самой девушкой сердца, ради которой он был готов обогнуть весь остров? Судя по традициям вряд ли. И как он назвал процесс знакомства и бракосочетания - процедура.
   Это уже навевает на мысли о том, что с его помолвкой связаны неприятные воспоминания. Да и она ничего не знает о молодости своих родителей, ведь этому не учат. Учат родословным и заслугам чужих семей, чтобы не теряться в обществе во время общения с высокими особами, учат истории семей, чужих, но не своих.
   Парветта говорила, что историю своей семьи Паскаль узнает намного позже. Она верила ей, ведь Парветта почти прожила всю свою жизнь и была намного мудрее дедушки, но ей не хотелось ждать. Паскаль была слишком нетерпелива, чтобы ждать, ведь ожидание - это сплошное волнение, которое её раздражало.
   - Значит, её мужем будет не Лаэрт?
   Отец то ли пожал плечами, то ли кивнул, но дочь поняла его.
   - И ты никак не хочешь помочь ей? - с упреком спросила она, скрещивая руки на груди.
   Несмотря на их взаимоотношения Паскаль хотелось... А, впрочем, зачем оправдываться? Она спросила просто из любопытства, ведь её ждет точно такая же участь.
   - Я могу лишь сказать, что желаю видеть около неё этого необузданного мальчишку, но ведь большинство отдадут предпочтение более знатным, умным и состоятельным. Персия поддержит меня, - белесые брови дочери взметнулись вверх, но Петоль не заметил этого, - но Совет вряд ли будет рассматривать его кандидатуру. Всё зависит от них.
   - Но ведь Лаэрт есть в их кандидатурах, - надтреснутым голосом сказала девочка.
   - И именно его кандидатуру отметут первой, - он вновь пожал плечами, переплетая пальцы рук и кладя на них подбородок, - потому что он не подходит под вышеперечисленные категории. Без разницы, близкая ли нам Камилла подруга или нет, но Лаэрт не женится на Цисси - Совет это ясно дал мне понять.
   Паскаль хотелось снести настольную лампу, а лучше и вовсе разнести тут всё в пух и прах. Комок негодования разрастался в её душе от слов отца всё больше и больше, липкой массой заполняю её мысли и чувства.
   Совет, Совет, Совет - какое у них есть право выбирать за них?! Всего лишь сброд старикашек, которые с отчаянным фанатизмом относятся к древним и никому ненужным традициям! Какое у них право брать на себя роли вершителей судеб?!
   - Это, - девочка сжала кулаки, - ужасно. Я никогда не выйду замуж по настоянию Совета. Никогда, слышишь?!
   Вскочив со своего места, девочка понеслась в сторону двери, снося всевозможные предметы бытовой утвари на своем пути. Настольную лампу с глупым орнаментом, книги на краю отцовского стола, незажженный тяжелый торшер около выхода.
   - Никогда, никогда, никогда!
   Яростные крики Паскаль сначала заглушил хлопок двери, а затем и вовсе многочисленные коридоры, которые позволяли до кабинета долететь лишь окончаниям "когда, когда, когда".
   Петоль, наблюдавший эту истерику несколько минут, сначала устало потер переносицу, а затем и вовсе, выключив лампу, встал из-за стола. Слишком много произошло за этот день, а от обдумывания происходящего начинает болеть голова.
   И этот взрыв Паскаль - с чего она вдруг так рьяно начала сопротивляться уставам? Её с детства готовили к тому, что ей придется хоть и не по любви нести имя своей будущей семьи с гордостью и честью, как это делает Персия.
   А если от их детей не укрылась лживая иллюзия счастливой родительской жизни, то, им будет лучше в будущем - в конце концов, они просто дети, которые никак не могут поверить в то, что взрослая жизнь вот-вот заявит свои права на них.
   В особенности Цисси, которая наслаждается последними днями "счастливой" жизни с Лаэртом. Ведь Персия говорила ей прекратить с ним встречаться - потом будет только хуже, но упрямая Присцилла окунулась с головой в свои чувства, ведь это всего лишь первая любовь, которая оставит кусок её трепетного сердца у себя, заменив его болью и холодом.
  
   Паскаль бежала по коридорам дома, стараясь не смотреть на портреты и окна. Она не хотела плакать, но стоило ей только завидеть резную дверь своей комнаты, как слезы непроизвольно покатились по щекам, оставляя горячие дорожки на щеках.
   Как всё было до ужаса глупо - распоряжаться жизнями людей вот так вот. Может, эти старики из Совета просто отыгрывались на нашем поколении?! Ведь что может быть лучше двух влюбленных людей, не стремившихся к деньгам, месту в обществе? Наверное, только соединение этих сердец узами брака.
   Которые им никогда не видать. Судьба-злодейка, но Персия всегда говорила своим девочкам, что их мужем может стать совершенно незнакомый им человек. Конечно, до свадьбы у них будет куча времени на знакомство и общение с мужем, но...
   Паскаль тряхнула головой, закрывая за собой дверь. Сейчас ей пятнадцать лет, но по традициям, если в семье есть старший брат или сестра, то её знакомят с женихом во время знакомства старшего из детей. То есть у неё будет время привыкнуть к будущему мужа за три года.
   Не переодеваясь, девочка прошла к своей кровати и упала на неё, с громким "ох". Почему именно замуж? Почему нельзя, например, пойти в военный полк Пикарета или исчезнуть с этого острова? Торговцы каждый месяц плывут на соседний материк, может, и её подхватят?
   - Такие глупые идеи меня ещё не посещали, - озлобленно пробормотала Паскаль, ударяя подушку, лежащую рядом.
   Завернувшись в одеяло, она уставилась на высокий потолок. Такая красивая и жутко дорогая люстра, привезенная из удивительного города на воде в тысячи миль отсюда. Столько разноцветных стеклышек, складывающихся в пейзаж моря и холма над ним, где растет могучее и высокое дерево. Одно, без каких-либо маленьких елей и дубочков.
   Такое же, как сейчас и Паскаль. А ведь когда она была ребенком, Персия часто наказывала её, запирая в комнате. Сейчас она не помнила причины, но тогда они казались ей настолько нечестными, что она лежала на кровати и вырывала из старинных книг желтую бумагу, пуская на люстру самодельные самолетики.
   Но потом, в последующие дни, книги из её комнаты исчезали, впрочем, как и самолетики с люстры. Плотно сжатые в ниточку губы Персии говорили одновременно обо всем и ни о чем. Она могла наказать дочь ещё раз, но Паскаль никогда не думала о своем поведение. Зачем о нем думать, если каким ты был таким ты и останешься? Видимо, именно по этой причине Персия запретила ей ходить в библиотеку.
   Как давно это было, когда она могла делать всё, что заблагорассудиться.
   Уехать ночью кататься верхом и вернуться только под утро и лицом к лицу столкнуться с матерью на лестнице, уже причесанной и одетой. Тогда не было расспросов по поводу грязных бежевых брюк, черного шлема на голове и красного кафтана - мать и так всё поняла, прошествовав мимо. Забраться на крышу их особняка, чтобы посмотреть звездопад - заметив дочь, Персия была вне себя, на что Петоль просто забрался на крышу и уселся рядом с дочерью, показывая, где какие созвездия. Спрятать украшения Цисси перед её встречей с Лаэртом и наслаждаться поисками сестры, кипящей вне себя от гнева и обещающей свернуть голову тому, кто это сделал. Запереть Пьера в фехтовальном зале, а потом лицезреть его недовольного во время обеда.
   В то время все казалось таким обыденным, а сейчас жизнь принимает совсем другой оборот. За Паскаль везде смотрят, няньки то и дело бьют её, то по рукам, то по спине, чтобы она выглядела подобающе своему статусу. Присцилла с безразличной миной на лице заставляет младшую сестру наряжаться в красивые и ненавистные Паскаль платья, а Пьер попросту спрятал от неё её же рапиру, лук и щит, чтобы сестра "не занималась ерундой". А Персия периодически говорит, что ей можно примерить фамильные драгоценности.
   Девочка повернулась лицом к окну, прогоняя въевшиеся мысли. Да её уши не выдержат, эти чертовы топазы, мочки просто оторвутся от такой тяжести! А ещё в последнее время её всё чаще затягивают в корсет - как будто есть, что утягивать. И Камилла носится с ней, как с нерадивой девчонкой, ведь Паскаль и так знает, что кому говорить надо.
   Но стоило ей устало закрыть глаза, как сон расцепил свои объятия, отпуская её от мыслей, реальности и проблем. Она положится на мудрое завтра, которое поможет разобраться в своих запутанных, как клубок ниток, мыслях. И ей совершенно невдомек, чуть поодаль по коридору за такой же дверью в подушку беззвучно плачет её старшая сестра, а в противоположной стороне брат не может глаз сомкнуть, осознавая, что он ничем не может помочь своим сестрам.
  

Глава 4

Помощь

   Паскаль проснулась самостоятельно. Одеяло было скинуто на пол вместе с подушкой, а солнечный свет настойчиво и упорно был в окно, освещая всю бледную комнату девочки. Странно, что её никто не разбудил.
   Вдоволь навалявшись в кровати, она кое-как надела на себя рубашку для фехтования с бежевыми брюками для езды и отправилась в ванную комнату. Ванная комната для детей была сделана по-особенному: у Пьера в комнате была дверь, которая вела в покои воды и чистоты, а между комнатами девочек была обширная ванная с множеством полок, зеркал и двумя ванная на ножках-львах.
   Зевая, прикрыв рот рукой, Паскаль ногой распахнула дверь, которая с громким "бум" ударилась о стену. Она почти прошла в ванну, как остановилась в дверях - перед зеркалом стояла Цисси, отчаянно промывающая свои покрасневшие глаза водой.
   Они с сестрой редко встречались в доме: за завтраком, обедом и ужином, а иногда на приемах, которые устраивали родители. Старшая сестра постоянно была со своими подругами или с Лаэртом, так что дома она не засиживалась, хотя и Паскаль то в конюшни пропадала, то на берегу моря.
   Не стоять же в дверях и не ждать, пока она закончит, решила для себя Паскаль, входя в ванную и подходя к своей раковине. Отвинтив краны, она украдкой взглянула на заспанную Цисси. Неужели она всю ночь плакала?
   - Как спалось? - как бы ненароком спросила младшая сестра, плеская в лицо водой.
   Присцилла резко повернулась к сестре, отчего её светлые волосы ударилась о зеркало, но сестра продолжила умывать лицо. Не хотелось ей с утра пораньше цапаться со старшей сестрой, но рот её открывать никто не заставлял, сама напросилась.
   - Отлично, - довольно бодро и громко произнесла Цисси, - несмотря на то, что кто-то полночи бегал по коридорам и хлопал дверьми.
   Паскаль подняла глаза на Присциллу. Как бы ей сейчас не было жалко старшую сестру, но этот её тон и вечное нытье по поводу беспокойства своей важной особы так и заставлял сжать в руках кусок мыла. Ну почему она не может с ней нормально поговорить утром, хоть о чертовой пикаретской политике?
   - Наверное, именно поэтому у тебя глаза красные? Всю ночь слушала топот?
   Намазав на щетку специальную жидкость, Паскаль начала яростно начищать зубы. Со стороны казалось, что она хочет нанести себе увечья, но это было лучшей долей, чем смотреть в озлобленные глаза сестрицы.
   Она ожидала от сестры какой-нибудь острой фразы, колкости или возмущенного крика, но Цисси лишь изящно взяла у неё из-под носа баночку с жидкостью и, подняв на свет из окна, покрутила в руках. В своем полупрозрачном ночном платье в пол она напоминала ангела с фресок в гостиной, на которые так любил смотреть дедушка, но в самой Цисси в душе ничего не было от этих божественных существ.
   - Не трать слишком много, последнее время торговцы все реже и реже выплывают на соседние земли, - с задумчивыми нотками в голосе молвила Цисси.
   - С чего это вдруг? - с набитым жидкостью ртом это прозвучало как "феводрг".
   Присцилла, приподняв брови, скептически осмотрела младшую сестру. Конечно, куда "глупой Паскаль" до тех знаний, которым обладает Цисси...
   - А с того, - она громко поставила банку на место, - что Пруэтт и Пикарет вновь начали переговоры, а от чего - неизвестно. Во избежание нежелательных эксцессов морские пути пока что перекрыты.
   Младшая сестра кивнула, сплевывая жидкость в раковину.
   - Что у нас сегодня на повестке дня? - с улыбкой спросила девочка, вытирая рот полотенцем.
   Присцилла, поставив баночку на место, скрестила руки на груди и уставилась в окно. Она всё понимает, но ничего не может с собой поделать. От таких сентиментальных эмоций хотелось улыбаться, да вот случай был не подходящий.
   - Сегодня перед обедом принесут форму для пансиона, - Цисси дернула плечом, - а вечером, к часам шести, мы поедем на последний летний прием в резиденцию Совета. Там будут бабушка с дедушкой, Камилла и...
   Лаэрт.
   - ...возможные женихи, - как-то вяло закончила старшая сестра, беря в руки расческу.
   Повисла тишина. За окном слышались крики птиц о том, что пора просыпаться всему миру, и им было хорошо, в отличие от девочек, находившихся в этой ванной комнате. У них была одна беда на двоих, но были они по разные стороны корабля.
   Паскаль хотелось сказать что-то утешительное, веселое, но её язык намертво прирос к небу, а глаза с жадностью наблюдали за действиями, будто заколдованной, Цисси. Она, словно неживая, водила расческой по своим волосам, глядя в окно стеклянным, туманными глазами.
   Она вспоминала, поняла Паскаль. Вспоминала своего ненаглядного Лаэрта, из-за которого её жизнь летела в подвалы пансиона Либерты. А ведь самой Паскаль жалеть было не о чем, разве что о том, что она родилась девочкой.
   Ей казалось, что Пьеру будет легче, он же парень, наследник. Когда он только родился, с ним везде носились, всячески баловали и постоянно хвали и восторгались. И маленькому мальчику это ужасно нравилось - в семь лет он даже этим умело воспользовался, упросив всех дать ему покататься на отцовском вороном коне. Тогда Персия негодовала совсем чуть-чуть, а отец ходил мрачнее тучи. В этом, пожалуй, и была прелесть Петоля - он любил всех своих детей одинаково, не выделяя никого.
   Но со временем Пьер стал отдаляться от всеобщих восхищений, уединяясь, то в библиотеке, то в фехтовальном зале. С возрастом пропал тот детский румянец на щеках и детские кудряшки, от которых все дамы приходили в восторг. Вместо этого его волосы стали прямыми, как у Петоля, а щеки бледными, как у матери и сестер.
   В его темно синих глазах исчезли те искорки беззаботности и детства, сменяясь какой-то угрюмостью старого деда и задумчивостью, как у отца Петоля. Его не радовало дамское восхищение его внешностью и хихиканье девочек, которые все время перешептывались, только завидев его. Он всё чаще предпочитал оставаться наедине с книгами и рапирами, но когда Персия говорила ему, что нужно сделать, он растягивал на лице премилую улыбку и делал это.
   Паскаль он напоминал Цисси. Они вдвоем беспрекословно делали то, что говорила их мать, и пророчил этикет, а главное, не сопротивлялись этим глупостям! Они относятся к этому как к должному. Как к обычной жизни. Ведь для них это всё и было обычной жизнью, только Паскаль выбивалась за рамки.
   - Быстро летит время, - прошептала Паскаль, беря в руки свою деревянную расческу и переводя взгляд на их с сестрой отражение.
   - И не говори, - шепотом ответила Присцилла, глядя на свое отражение в зеркале.
   Девушки стояли и, молча, расчесывали волосы. Изредка Цисси кидала взгляды на отражение немного потерянной сестры, а Паскаль пыталась найти хоть одно проявление горькой эмоции на безразличном лице старшей сестры.
   И лишь их молчаливую идиллию нарушало пение птиц, такое радостное и наивное, словно весь мир открылся перед ними и никакой кот никогда не разворошит их гнездо. Но если бы они не были очарованно лучами теплого солнца, обнявшего их, то заметили бы, как уличный серый кот с рваным ухом подкрадывается к дереву, стремясь к добыче.
   Потом этот хрустальный сестринский момент рухнул, разорвался на миллионы маленьких осколков, потому что появился Пьер и раздраженно сказал, что Персия просит их поторопиться.
   Цисси кинула расческу прямо в раковину и побежала приводить себя "в достойный вид", а Паскаль, проходя мимо брата в дверях, бросила ему доброе утро и пошла в сторону лестницы. Пьер пошел за ней следом, издав что-то наподобие смешка.
   Неужели он думал, что она побежит надевать платье в кружевах и кринолине? Черта с два. Бодро спустившись по лестнице, девочка поздоровалась со слугами, проходя мимо дивана, провела по его спинке рукой и залетела в обеденный зал.
   На столе в любимом фарфоре Персии была каша с фруктами, тосты, масло, мармелад, свежие булочки - сплошной праздник живота! А ваза с цветами, стоявшая прямо по центру вытянутого стола с огромными фиолетовыми цветами радовала глаз.
   - Доброе утро, Паскаль, - отец опустил свежий выпуск "Пикарет-ревю" и улыбнулся дочери.
   - Доброе утро, пап. Доброе утро, мам.
   Сидевшая напротив Петоля Персия улыбнулась своей пустой улыбкой и, кивнув, оглядела дочь с головы до ног. Её губы слегка дрогнули, но она поспешно отвернулась и продолжила надламывать булочку.
   Вслед за Паскаль в зал вплыл Пьер с огромной книгой в синей обложке подмышкой, а за ним и Присцилла с красиво заплетенными в косу на голове волосами и в забавном платье в горох с поясом на талии.
   Персия, одетая в такого же кроя платье как у старшей дочери, начала увлеченно расписывать детям предстоящий день во всевозможных красках. Сначала они соберут вещи на предстоящую первую часть обучение в пансионе, затем парикмахер займется их волосами, после привезут форму, а затем будет последний летний прием в резиденции Совета.
   Куча стариков, отрезвляюще пахнущих духами пожилых дам и детей знатных семей вроде Дюпрэ, Дюамель, Макнамара и Гегертун. Паскаль, опустив голову, водила ложкой в каше, смешивая её с клубникой и бананом.
   Ещё, несомненно, несколько из этих чад будут представлены ей как возможные женихи - "Совет и твои родители посчитали их достойными бла-бла-бла". Она не раз уже наблюдала эту картинку с другими девушками. Те стояли, как-то нервозно улыбаясь, на грани истерических слез и хохота и наблюдали за тем, как один из старикашек Совета восхваляет этих молодых юношей, стоящих перед ней словно цепь гор.
   Но редко бывало, что Совет и родители соединяли сердца влюбленных - для Паскаль просто ещё одни верные собачонки этикета - и те со счастливыми улыбками праздновали помолвку, а затем и свадьбу.
   Однако в их с Присциллой ситуации такого не наблюдалось, да и ещё и Пьер попал в список кандидатов какой-то темноволосой четырнадцатилетней девчонки. Как бы сейчас Цисси не улыбалась и не смеялась, в её глазах была всё та же изматывающая безысходность и тревога, а Пьер выглядел ещё жестче и мрачнее, чем обычно.
   - Паскаль?
   Девочка подняла голову от своей разноцветной каши и уставилась на мать. Та сидела, изящно сложив руки на столе, чтобы было видно драгоценные камни на её пальцах, и, постукивая овальным ноготком по столу, выжидающе смотрела на дочь.
   - Что, мам? - спросила девочка, засовывая себе в рот ложку каши.
   Присцилла хихикнула, прикрывшись ладошкой.
   - Паскаль, - раздраженно произнесла мать, взмахивая рукой, - сколько раз тебе повторять, что не прилично говорить с набитым ртом...
   - Что? - Паскаль широко распахнула глаза, копируя движение матери только с ложкой. - Да я только сначала спросила, а потом уже кашу попробовала!
   Прозвучало это примерно так - "Фто? Да яф только сфросила, а потом ухе кафу попробофала!". Петоль, захрустев газетой, прикрыл ей свою улыбку, а Пьер, подперев щеку, слегка улыбнулся.
   Персия, судорожно выдохнув, продолжила:
   - Дороти не нашла твое новое светло-голубое платье и туфли - куда ты их положила? Желательно вспомнить сейчас, чтобы она успела привести твою одежду в порядок. И ты просто обязана надеть фамильные топазы, они как нельзя, кстати, подходят к оттенку платья!
   Такое чувство, что последние сшитые для Паскаль платья были специально выбраны именно в том оттенке, чтобы идеально сочеталось с этими камнями. Присцилла порой, и роковой красный одевала, и спокойный зеленый, а младшую дочь всегда одевали во все оттенки синего цвета, хоть кафтаны для верховой езды можно было выбирать самой.
   Паскаль скривилась - вчера её комнату облазали в поисках платья? А ещё называется частная жизнь за собственной дверью.
   - Неужели нельзя вести свою личную жизнь? - девочка взвыла, кладя руки на стол, а поверх них голову. - Может, я не хочу носить один синий цвет, может, я хочу розовый?!
   Персия с жеманной улыбкой посмотрела дочери в глаза.
   - Раз тебе так хочется, милая Паскаль...
   Во-первых, руки и голова на столе в опасной близости от вазочки с желе, которую неаккуратная Паскаль может задеть рукой.
   - ...то будет тебе розовое платье.
   Во-вторых, её глупое самоуправство. Хочет отойти от семейных цветов? Пожалуйста, но пусть потом не обижается, когда окажется одетой в это платье.
   - Я не это имела в виду, - Паскаль выкатила вперед нижнюю губу.
   - Как раз это и имела, - резонно ответил Пьер, намазывая масло на хлеб, - или ты уже забыла, что сказала?
   - Пьер, - укоризненно произнес отец, показываясь из-за газеты, - не встревай в разговор матери и сестры.
   Мальчик кинул быстрый взгляд на отца и, пожав плечами, открыл книгу и принялся есть намазанный маслом хлеб. Присцилла без энтузиазма ела кашу, даже не задевая ложкой края своей тарелки - вот что значит натренированная этикетом жертва.
   Паскаль, вздохнув, решила не затевать с матерью утренний спор. Пусть одевают, как захочется, лишь бы скорее выйти из этого обеденного зала и отправится на пляж через дюрановские заросли сзади дома.
   - Не нужно мне никакое розовое платье, - Персия приподняла брови, - только, умоляю, в корсет не затягивайте! В нем невозможно дышать!
   Газета в руках отца затряслась, а затем послышались смешки Пьера, но как только Персия и Цисси метнули в них озлобленные взгляды, те разом умолкли.
   - Мы не будем обсуждать это за столом, - сухо произнесла мать, вставая и задвигая за собой стул, - Петоль, - отец оторвался от газеты, - нам нужно обсудить с тобой некоторые вопросы, касающиеся помолвки. Жду тебя в кабинете.
   Отец лишь кивнул. Паскаль украдкой кинула взгляд на отца - что-то не то в нем было, как будто он не спал трое суток. И волосы растрепанны - неужели он выходил на улицу? А мешки под глазами не следствие вчерашнего позднего разговора с дочерью?
   Персия вышла с гордо поднятой головой. И в обеденном зале тут же произошли изменения: Цисси немного ссутулилась, Пьер, облегченно вздохнув, ел хлеб, не ломая его на мелкие кусочки, а откусывал прямо от булки, Петоль отложил газету и, оглянувшись по сторонам, повернулся к Паскаль.
   - Я не должен сейчас вам это говорить, - старшая сестра с братом тут же повернулись в их сторону, - и это будет нарушением всех правил и старинных традиций... Паскаль, пожалуйста, не смотри на меня так.
   Пьер пихнул сестру вбок, но та лишь отмахнулась от него. Цисси жестом попросила его продолжить, закатив глаза к потолку - её брат с сестрой как дети малые.
   - Совет выбрал тебя в роли одного из кандидатов в женихи Астрид Гегертун, Пьер.
   Мальчишка лишь удивленно приподнял брови, как Персия несколько минут назад. Видимо, он уже наслышан об этой особе, впрочем, как и Паскаль. Астрид Гегертун младше её на год и очень красивая, как сказала мать. А их мать просто так такие комплименты никому не делает.
   - А вам, девочки, - Петоль сначала взглянул по сторонам, а затем шепотом продолжил, - предстоит "познакомиться" с мальчишками Гегертун, Дюамель и Макнамара.
   - Макнамара? - Паскаль сморщила носик. - Эти смешные мальчики, которые все время съедали всю выпечку, пока гостили у нас?
   - А Дюамель? - не унимался Пьер, игнорируя толчки Цисси в бок. - Они же ужасны! Рыжие, конопатые, совершенно необузданные азартные личности! Пафиус и Периус дерутся вообще не по правилам, а две старшие дочери просто ходячие наказание! У Совета что, глаза не на том месте выросли?!
   Паскаль уставилась на брата. Надо же, нашелся таки, ещё один недовольный человек в этом доме, поэтому можно запросто продолжать возмущаться, не скрывая эмоций:
   - Гегертун?! Это из-за их близнецов командующий пикаретским полком на месяц оказался прикован к постели?
   Петоль недовольно смотрел на бушующих детей. Может, не стоило им говорить об этом? Но Персия настояла, а значит, следует продолжать.
   - Я ещё не закончил, - холодный голос рассек воздух, будто раздался скрежет меча, достающегося из ножен, - и, если вы не против, хотел бы продолжить.
   Пьер мгновенно смолк, а вместе с ним и Паскаль, скрестившая руки на груди и недовольно надувшая губы.
   - Присцилла, - отец повернулся к дочери, трогая её за плечо, - извини, но я ничего не смог сделать, чтобы фамилия Дюпрэ оказалась в списке кандидатов.
   Паскаль взглянула на старшую сестру. Она уже забыла о том, что Цисси находиться здесь, с ними в обеденном зале и слушает их яростные с Пьером протесты. А сестра выглядела так, будто ничего не случилось. Обычная бледность, натянутая радостная улыбка на лице и такие неестественно потухшие голубые глаза, словно из них ушла вся жизнь.
   Цисси с улыбкой пожала плечами и, не выдержав, спрятала лицо в ладонях, всхлипнув. В обеденном зале повисла тишина. Определенно, подумал Петоль, не нужно им было говорить об этом, не нужно было слушать Персию.
   - Я знала, что так и будет, - шепот старшей сестры в этой звенящей тишине прозвучал так, словно разбился целый посудный сервант, - ведь мама никогда не одобряла наша с ним отношения и говорила мне...
   - Давай оставим на потом душевные переживания по поводу несбывшихся девичьих мечтаний, - с сарказмом произнес Пьер, - здесь не только твоя судьба решается, Цисси.
   Петоль хотел упрекнуть сына в излишней жестокости, но его опередила Паскаль:
   - Сочувствую Астрид, если она выберет тебя - она от такой жестокости просто умрет, не прожив с тобой и три года, а про детей и говорить нечего.
   Брат резко повернулся к сестре - его темно-синие глаза как будто пытались пригвоздить Паскаль к месту и почувствовать все девять кругов ада, но синие и холодные глаза сестры с вызовом не были отведены в сторону или прикрыты веками. Они не раз встречались в фехтовальном зале и соревновались с таким ярым упорством, что если направить это в полезное русло, например, в выпечку, то можно было бы обеспечить весь Пикарет годовым запасом хлеба.
   Цисси беззвучно плакала в ладони, о правоте догадки говорили её подрагивающие плечи. Пьер и Паскаль были готовы расцарапать друг другу лица, несмотря на то, что они были братом и сестрой всего-то с разницей в один год. И это были их с Персией дети - протестующая против всего дочь, жестокий не по годам сын и плачущая по собственной глупости дочь.
   Петоль не хотел детей, но положение обязывало. Он любил своих дочерей и сына всем сердцем, даже больше, чем жену, но он не хотел, чтобы они проходили через все эти учебы, помолвки, свадьбы. Когда-то им с Персией было невдомек, что можно попробовать перекроить свою судьбу, оказаться по другую сторону реки ото всех и попробовать сделать что-то против правил, а вот Паскаль с неосознанного возраста начала делать всё это.
   Сначала она взяла в руки деревянный меч, подаренный для будущего наследника, о котором так мечтал отец Петоля, Престон, затем сбегала от учителей кататься верхом, приходила на приемы и балы в штанах и кафтанах, ночами уходила куда-то в сторону моря, в поисках пиратов. Цисси за это её просто невзлюбила, ведь как девочка может не хотеть играть в куклы? Потом Пьер с остервенением и завистью наблюдал, как из лука она попадала два раза из трех, когда он - один из трех.
   А потом в один прекрасный момент Петоль понял, что её всё это съедает изнутри. Понял, когда вошел в её комнату, а она такая маленькая и хрупкая лежала и беззвучно плакала, как сейчас Цисси. Пьеру не было до неё никакого дела, ровно, как и Присцилле с Персией.
   Изредка он видел, как Персия смотрит на свою вторую дочь, слегка прикрыв глаза и сжимая кисти рук. В её синих глазах было какое-то сожаление и тоска о чем-то давно ушедшем, но как только он начнет присматриваться, она резко отвернется, или изменит выражение лица.
   - Стоп, стоп, стоп, - отец развернул детей друг от друга, - вы нужны живыми до конца этого дня, а завтра в экипаже хоть десять раз убейте друг друга. А пока, - он огляделся по сторонам, - вы ничего не слышали и идете собирать свои вещи в пансион.
   - Хорошо, отец.
   Цисси выскользнула из-за стола в гостиную и побежала бы сломя голову в свою комнату, не будь на ней платье, сковывающее движение ног. Следом за ней с книгой вальяжно вышел Пьер.
   - Пап?
   Петоль вздрогнул. Ну конечно, кто же ещё мог не послушаться его просьбы?
   - Да, солнышко?
   - Это всё будет быстро?
   На лице Паскаль не было не единой эмоции, как иногда бывает у Персии и Цисси. Только от этого зрелище что-то оборвалось в сердце, а от тех никогда не обрывается. И маленькая мысль пищала где-то в закоулках сознания "только не она, только не она".
   - Конечно, быстро, - он вздохнул, переплетя пальцы на столе, - по крайней мере, я надеюсь на это.
   - А как проходило твое знакомство?
   Отец взглянул на дочь - что-то промелькнуло в её глазах, отчего она опустила взгляд. Нет, это были не слезы и не печаль. Она что-то сопоставляла в голове, как делала так же, когда была совсем ребенком - опускала взгляд, а на следующий день весь дом узнавал о том, что из конюшни пропал жеребенок.
   - Знаешь, когда-нибудь я тебе расскажу это, - Петоль с надеждой вспомнил о встрече с женой в кабинете, - но Персия ждет меня в кабинете и с твоего позволения я должен идти.
  
   - Ловко, чертовски ловко!
   Паскаль, не глядя, кидала вещи в свой коричневый кожаный ридикюль. Просто стояла и наугад снимала с вешалок платья, кидала их за спину, а там уже попала или не попала. Ей хотелось до отъезда понять нацарапанную на её дубе надпись, но отец очень умело ускользнуть от наводящего вопроса, потому что Паскаль была уверена, что буква "П" принадлежит ему.
   - Макнамара, Гегертун и Дюамель! Почему нельзя было сразу конюха в виде жениха представить?! Одни лучше других, черт побери!
   Девочка пинком ноги закрыла дверцы шкафа и плюхнулась на кровать возле ридикюля и валявшихся повсюду вещей. Почему пансион не могли ещё год реставрировать? Сейчас, в это "время помолвок" она бы с удовольствием пряталась от всего Пикарета у себя в комнате и под дубом или на пляже, близ Пограничной скалы.
   Она вскочила с кровати. Ну конечно, пока родители в кабинете, а Цисси с Пьером собирают вещи можно запросто выскользнуть из дома благодаря двери, а не как обычно, из окна и по веткам деревьев, словно она какая-то белка.
   Однако стоило ей только подойти к двери, как та с грохотом чуть ли не слетела с петель, ударилась и о стену и с жалобным звуком скрипнула, останавливаясь. На Паскаль сверху вниз смотрела Цисси.
   Губы плотно сжаты, на лбу пролегла складка, а глаза блестят, как будто в них отражаются лучи солнца. На сестре было простое голубого цвета платье с пышной юбкой и башмачки на каблуке точь-в-точь такого же цвета.
   - Паскаль, - медовым голосом произнесла старшая сестра, обходя младшую боком, - ты умеешь хранить секреты?
   - Ты о чем, Цисси?
   А вот это ей совершенно не нравилось. Цисси пришла в её комнату и спрашивает подобные вопросы. Куда делась её лучшая подруга, сестра Лаэрта? Или в ней заговорили сестринские чувства?
   Цисси нервно выдохнула и резко повернулась, сверля взглядом Паскаль:
   - Не делай вид, что не понимаешь. Мне нужно уйти из дома. Немедленно, прямо сейчас. Я не знаю, как это сделать, чтобы не попасться никому на глаза. Я уже собрала свои вещи и договорилась кое с кем о встречи, но не могу выйти, потому что мама с папой развернули в кабинете настоящие военные действия и все слуги толпятся в коридорах...
   - ...и ты не можешь пройти незамеченной мимо них. О господи, неужели ты просишь у меня помощи в том, чтобы сбежать из дома? Ты?!
   Присцилла замахала на неё руками, прижимая к губам указательный палец.
   - Чего ты так орешь?! - прошипела старшая сестра. - Да, именно за этим я к тебе и обращаюсь. Ты поможешь мне или нет?
   Паскаль просто кивнула. Вопросы потом, просто сейчас хочется насладиться этим моментом - правильная Присцилла, которую вечно ставили ей в пример, рвется прочь из дома прямо перед знакомством с женихами. Однако наивную радость над глупостью сестры победил разум:
   - Вы собираетесь с Лаэртом...?
   Цисси словно пощечину дали - она отвернулась от открытого окна и смерила младшую сестру сначала презирающим взглядом, а потом в её лице что-то дернулось и она в мгновение ока оказалось возле Паскаль, наклонившись и обнимая её за шею.
   - Ты не понимаешь, - шептала она ей в плечо, - я должна увидеться с ним последний раз. После тридцать первого августа я уже не смогу подходить к нему в пансионе, а про Люциллу и говорить нечего. Ты же моя сестра, ты должна мне помочь.
   Сначала Паскаль хотелось обнять старшую сестру, но это был минутный порыв. Должна помочь, потому что она ей сестра - это весомый аргумент, но не то, что она хотела услышать. И почему-то Цисси не помогала ей, когда она нуждалась в этом.
   "Просто ты к ней не ходила в такие моменты", - шепнул противный голосок в голове.
   - Хорошо, - медленно проговорила младшая сестра, слегка отталкивая от себя старшую, - только если кто-то узнает, как ты выбралась, или спросит об этом, и ты скажешь про меня, предупреждаю, твоя жизнь превратится в ад в этом доме. И я не шучу.
   Цисси отшатнулась от младшей сестры и, вытирая носовым платком слезы, кивнула. И столько надежды было в её водянистых голубых глазах, что хотелось обнять её и сказать, что всё хорошо. Но зачем врать? Ничего хорошего уже не будет после этого вечера.
   Паскаль показала старшей сестре, как забираться на подоконник, лазить по веткам и как лучше спуститься, но стоявшая всё это время в комнате у окна Цисси лишь с огромными от удивления глазами смотрела на манипуляции сестры. Махнув на неё рукой, Паскаль сказала, что постоит внизу и подстрахует её, пока она будет спускаться. С этим условием Присцилла сбросила туфли и начала свой спуск.
   Не зря она играет на пианино. В ней нет ловкости и проворности фехтовальщика, как у Паскаль с Пьером, в ней есть дюрановская грация и шарм, заменяющая эти навыки. Она едва не слетела с подоконника, когда цеплялась руками за мощные ветки тополя, а стоило её ноге соскользнуть с подоконника, как Цисси с визгом обняла ветку и повисла на ней, качаясь из стороны в сторону.
   - Заткнись, заткнись! - кричала ей снизу Паскаль, начавшая жалеть о своей помощи. - Иначе будешь висеть там до самого вечера!
   Последняя фраза кое-как отрезвила старшую сестру и та замолчала. Спустя пять-семь минут, когда ветка перестала качаться вместе с ней, она начала двигаться вниз аккуратно, словно воровка, уносившая свою добычу с первой кражи. Паскаль стояла у корней тополя, готовая в любую минуту то треснуть сестру, то подхватить, если та будет падать.
   - Это было ужасно! - выдохнула Цисси, глядя в глаза сестры своими огромными голубыми глазами. - Неудивительно, что ты лучше Пьера дерешься с такими вылазками то! Как ты вообще с такой высоты не падаешь?!
   - Практика, - Паскаль пожала плечами - комплимент сестры ей польстил, - из нашего сада можно выйти тремя путями. Через ворота, через конюшни и через сад, прямо к морю.
   Цисси подобрала сброшенные ранее туфли, оправила перекосившеюся в сторону юбку и растрепавшие волосы. Несколько секунд и никто не скажет, что старшая дюрановская дочь только что совершила смертельный спуск со второго этажа по старому и ветхому тополю на землю. О, и, конечно, едва не умерла от страха.
   Немного перепуганная, она лишь кивнула младшей сестре и махнула рукой в сторону сада. Они постояли несколько секунд, глядя друг на друга. По-детски нетерпеливая Присцилла и серьезная Паскаль, взгляд снизу вверх и сверху вниз. В эти минуты они были обычными сестрами, но это были только эти минуты - вечером всё будет по-другому, как и прошлые пять лет жизни.
   - Ты уверена, что потом не будет хуже?
   Прикусив нижнюю пухлую губу, Цисси кивнула. В уголках её глаз появилась слезы, но она быстро их сморгнула. Паскаль знала, что это неправильно, но по отношению к Цисси всё происходящее нечестно и она прекрасно понимала, что потом будет только хуже.
   Но это был выбор старшей сестры. Это её жизнь и её право совершать ненужные любовные глупости.
   - Передай Лаэрту прощальный привет, - развернувшись, произнесла Паскаль и одним прыжком с корня тополя зацепилась за ветку.
   Она просто знала, что её старшая сентиментальная сестра не удержится от повторных объятий в знак благодарности, а Паскаль не любила все эти нежности - слишком они не вязались с образом её сестры. Лучше быстрее оказаться в своем комнате и обдумать всё происходящее.
   Паскаль оглянулась назад - минутный порыв - и увидела, как уголок голубой юбки мелькнул среди коричневых стволов деревьев. Чего не отнять у них троих, так это стремления к своей цели - вот тут ей, Пьеру и Цисси можно позавидовать. А ещё у них у всех глупости было хоть отбавляй. Конечно, у Паскаль больше всех, но природа не скупилась и на Цисси, судя по произошедшему.
   Один прыжок и она уже на подоконнике своей комнаты - удивительно, как летающие платья не оказались на люстре, потому что голубой, зеленый и синий цвета ткани мелькали везде. Кровать, пол, стул, стол, сундук - повсюду.
   И на пляж расхотелось идти, наверняка там Цисси и Лаэрт. Удивительно всё-таки, какой глупой её сделала любовь - Паскаль даже немного обрадовалось, что её ещё не затронуло такое бредовое чувство, как в голове тут же созрела идея.
   Почему бы не пройтись до родительского кабинета?
   А тем временем, вышедшая из сада на пляж Присцилла бросилась в объятия своего сошедшего с ума от ожидания ненаглядного, Паскаль кралась по коридору в сторону родительского кабинета и никто из сестер даже не думал о том, с какой усмешкой на лице за ними наблюдал Пьер.
   Сначала из окна своей комнаты, откуда открывался отличный вид на полеты Цисси, потом из-за лестницы на чердак, мимо которой "незаметно" прокралась Паскаль.
   Ничто не делает человека таким глупым, как любовь и желание помочь. Он ожидал большего от своих сестер, однако, это только начало.
  

Глава 5

Правда

   А в кабинете на втором этаже шел самый настоящий словесный бой.
   Любителей выводить из себя Персию Дюран, было мало, и муж редко попадал в этот список, когда Паскаль из него просто не вылезала, но сейчас он переплюнул даже ненаглядную дочурку.
   Почему? Потому что мадам Дюран в гневе была страшна. Она не кричала, не топала ногами и не била, всё, что попадается под руку. Она просто улыбалась и выжидающе смотрела на своего собеседника, выгадывая удобный момент, чтобы полоснуть по его сердцу словесным ядом, оного накопилось достаточно за ожидание.
   Но сейчас Персия была вне себя. Во-первых, потому что прошлое отчаянной трелью колокольчика звенело над её ухом, про которое она не хотела вспоминать, а, во-вторых, Петоль явно наговорил лишнего после её ухода из обеденного зала, это было видно по его расстроенному виду.
   А чего он ожидал? Что дети с радостью примут эту новость? Смотри, Петоль, каково это, быть матерью для них - так и говорил суровый взгляд Персии.
   Она сидела в одном из кресел перед столом и в ожидании смотрела на мужа, перебирающего бумаги. Со стороны могло показаться, что это обычная семейная идиллия, но только они и слуги знали, что в этой комнате сейчас может разгореться настоящий пожар.
   - Паскаль с Пьером спросили, были ли у Совета лучшие кандидатуры, - Петоль усмехнулся, подписывая какую-то бумагу и ставя печать - он предпочитал не смотреть на жену, - а Цисси как-то спокойнее отреагировала на известие. Ты ей сказала про отсутствие Лаэрта в кандидатах?
   С Персии Дюран с лихвой вышел весь приготовленный яд за долгое ожидание в неуютном и пыльном кабинете. Её пухлые губы слегка дрогнули, но она лишь приподняла подбородок и, закатив глаза, произнесла:
   - Конечно, нет. Я говорила ей, что отношения с Лаэртом не приведут ни к чему хорошему.
   Петоль откровенно усмехнулся, бросив на Персию озорной взгляд:
   - Где-то я это уже видел.
   Персия фыркнула, как умела делать только она и Пьер - выразить одним звуком все свое отвращение к сказанному и происходящему:
   - Это не смешная шутка, Петоль, - голос Персии непроизвольно дрогнул, но она успела взять себя в руки, прежде чем муж взглянул на неё, - и я бы на твоем месте подумала о будущем наших детей.
   - Да что о нем думать, милая, - с сарказмом ответил Петоль, откидывая стопку листов в сторону, - всё и так ясно, как последний день лета. Никто из них не будет счастлив, это же очевидно!
   Персия отвернулась от мужа. Счастливыми становились только единицы и, увы, она в эту единицу не входила, судьба разложила на неё иной пасьянс, разыграв очень смешную партию с ней и Петолем. А тогда, перед алтарем, она покусывала губу в ожидании появления Альфа, который придет и заберет её оттуда.
   Но он не пришел, потому что в этот же день играл свою свадьбу в соседнем зале. И никто не заметил из-за фаты, как после громко сказанного "да" из глаз невесты в белом выкатилось несколько слез.
   Ровно так же, как и жених в соседнем зале после этих же слов уставился в пространство, не видя перед собой ничего, кроме горьких воспоминаний. Но Персия не знала об этом, поэтому в тот день раз и навсегда запретила себе думать о том женихе.
   Но судьба не оставляла её в покое и решила подкинуть что-то новенькое в виде его детей в женихи и жены её детям. Поистине, это просто смешно. Она надеялась, что Цисси и Паскаль выберут прытких и рыженьких Дюамель или толстеньких и улыбчивых Макнамара, но не этих Гегертунов. Просто потому что это...
   - ...это смешно, в конце концов!
   А Персия так и не заметила, уйдя в свои мысли, что муж произнес довольно долгую и грустную тираду о Совете и судьбе, заканчивая её постукиванием печати по документам с такой яростью, что можно было стол проломить.
   Это выглядело так глупо со стороны - их обоих одолевали одинаковые воспоминания, но давно образовавшийся невидимый барьер из неприязни друг к другу с самого знакомства не давал сказать самого важного, что могло сблизить их хотя бы сейчас, пока не стало совсем поздно.
   Но, никто ни проронил ни слова, просто всегда находились другие причины, мешающие самому главному. И одной из таких причин могло стать что угодно, потому что их разговоры за семнадцать лет совместной жизни всегда сводились к детям, приемам и новостям. Больше ничего.
   - Бесполезно бегать от судьбы, она всё равно настигнет тебя рано или поздно, - Персия пожала плечами, кинув взгляд на напольные часы за спиной мужа.
   Ей просто не хотелось разговаривать с ним в это время. Какое-то странное, разъедающее чувство закралось ей в сердце после воспоминаний о том "Белом дне", как называли его в обществе, кричало ей, чтобы она немедленно покинула эту комнату и в течение дня больше не возвращалась в неё.
   И нашлась весьма весомая причина сделать это. Всё-таки, иногда судьба бывает на её стороне.
   - Форму привезут с минуты на минуту.
   Она встала и направилась в сторону двери, но, несмотря на крики сердца, голова отчаянно говорила ей, нашептывала кошачьим голоском о том, что нужно как-то логично закончить разговор, хотя бы раз.
   - И, пожалуйста, поговори с Паскаль перед приемом. Меня она слушать не станет.
   И с этими словами Персия Дюран покинула кабинет мужа. Она всегда отрицала свою неспособность к воспитанию второй дочери, но прекрасно помнила их последний разговор в кухни - пощечину и его просьбу оставить воспитание Паскаль на него. Просто это было единственным способом удержать нить общения с мужем.
   - Конечно, Перси, всё, что попросишь.
   Остановившись в дверях, мадам Дюран обернулась. Сосредоточенный, с торчащими в разные стороны волнистыми волосами Петоль напоминал ей взволнованного воробья - он с таким пристальным вниманием читал очередную бумажку Совета, что, кажется, вовсе не услышал её просьбы.
   Тем лучше, решила для себя хозяйка дома и вышла из кабинета. От её внимания не укрылся тот факт, что за углом мелькнула ткань белой рубашки и светлые длинные волосы. Фыркнув про себя, Персия двинулась вниз по лестнице, в сторону холла.
   Она невзлюбила этот дом с первого взгляда, семнадцать лет назад, как только переступила его порог.
   Фамильный особняк Дюранов был выложен из темного камня, со временем поменявший свою мрачность на серость. В доме было множество изящных и неповторимых лестниц, высокие окна, от пола до потолка с синими гардинами и повсюду висели картины бывших обитателей этого дома, ныне покоившихся на дюрановским кладбище.
   Родоначальник Дюранов, Персиваль Дюран, настоял на том, чтобы его дом стоял близ морского берега. Он говорил, что нет ничего прекраснее, засыпать под шум моря и просыпаться под него, но, как известно, у истории есть привычка привирать. На самом деле Персиваль Дюран просто боялся пожаров, оный произошел в его детстве и считал, что если жить у моря, то огня можно избежать.
   Летом в этом доме всегда было холодно, а зимой залы едва отапливались каминами, на которые родоначальник не скупился. В каждой комнате было по камину и только в библиотеке и спальнях с обеденным залом по два.
   Жена Персиваля, мадам Дюран, чтила традиции ещё больше, чем тогдашний Совет, и с рождением каждого ребенка велела высаживать под окнами его комнаты тополь. С её старшим сыном вырос тополь, а после смертельного падения дочери с лошади тополь под окном девочки засох и его срубили.
   Персия знала историю этого дома лучше, чем Петоль, выросший в нем. Первый раз оказавшись в гостевом зале ей было трудно представить, как можно было вырасти в этом доме - портреты некогда умерших родственников, которые заглядывают прямо в душу, белая мрачность и холодность мрамора, синие и светло-желтые цвета повсюду.
   Но на некогда заданный такого плана вопрос Петоль пожал плечами - наверное, привык с детства, однако, он не противился и не возмущался, когда после свадьбы и переезда в особняк Персия начала наводить здесь порядок, убирая портреты и цвета дюрановского рода.
   Мадам Дюран остановилась у окна. Завяжите ей глаза, и она сможет провести вас по всему дому и саду вместе конюшнями. Она знает этот дом и его историю лучше, чем своих детей, но иногда ей хочется изменить всё это в своей жизни.
   Но за каждым неверным шагом следует своя расплата. Если бы она отказалась от замужества, на её семью пала бы тень презрения и негодования Совета, а это значит, что её родителей постигло разорение, лишение места в Совете и... А дальше всё всегда сводилась к конечному итогу, последней черте.
   - Форму привезли, мадам Дюран.
   Голос их главной слуги, Дороти, отрезвил её от грустных мыслей. Низкорослая, толстенькая женщина с шестью прямоугольными коробками с разноцветными лентами, слегка запыхавшись, ждала последующих распоряжений.
   - Отнеси коробки в гостевую комнату, Дороти, - Персия Дюран повернулась к началу лестницы и громко произнесла, - Пьер, будь любезен, позови своих сестер!
  
   Паскаль Дюран на ватных ногах спускались вниз по лестнице. После своего возвращения в комнату, она почти идеально, стопками, уложила свои платья и белье в ридикюль и выбирала книги, которые взять с собой, когда Пьер постучался в её комнату и передал просьбу матери.
   Перед ней шел Пьер, с зажатой подмышкой книгой и оглядывался на старшую сестру. На его губах была противная усмешка, как будто он знал, что сейчас Паскаль получит за что-то. На широкой ступеньке он остановился, пропуская вперед сестру и, как только они поравнялись, он шепнул ей на ухо:
   - Что будешь делать?
   Конечно, он всё знал и, наверняка, видел. Это же Пьер - от него никогда ничего не укрывается. В эту секунду Паскаль была готова столкнуть его с лестницы, но поступила более гуманно - она просто пихнула его в бок рукой, чтобы он выронил свою драгоценную книгу, и пошла дальше.
   Она надеялась, что этот неподъемный фолиант в зеленой обложке с грохотом прокатится вниз по лестницы, до самого её основания, но Пьер попросту увернулся от её удара и двинулся следом за ней.
   Персия стояла к ним спиной, всё в том же платье с поясом на талии и прибранными в косы волосами. И, судя по поставленным в бока рукам, она была чем-то крайне недовольно. Паскаль остановилась на последней ступеньки, прислушиваясь к словам матери.
   - Это немыслимо! Какое невежество! Опаздывать на час! Знала бы, сделала всё сама, куда уж там парикмахеры Камиллы!
   - Упокойся, мам, мы всё успеем.
   Пьер обошел Паскаль, задев её плечом, и встал подле матери. Персия оглянулась на сына и мягко улыбнулась ему, как никогда не улыбалась Паскаль, затем перевела взгляд на дочь и её брови слегка взметнулись вверх:
   - А где Присцилла?
   Брат оглянулся на стоящую на лестнице сестру, теребящую край рубашки. Он знал, что Паскаль не сможет соврать и наслаждался этим моментом в прямом смысле слова. Какой бы храброй его сестра не была, ей не хватает прозаичной хитрости для полного контроля ситуацией.
   Паскаль тяжело сглотнула. Ей не хотелось врать матери, говорить, что Цисси вот-вот подойдет. Потому что она не знает, когда Цисси вообще придет и только сейчас девочка понимала, на какую глупость и на какой риск она пошла.
   - Я здесь, мама.
   Все трое разом повернулись в сторону гостиной. Присцилла с слегка растрепанными волосами стояла около книжного шкафа с таким видом, будто всё время была тут и была недовольна тем, что её никто не заметил в течение разговора.
   На вид никаких изменений не было. Всё то же платье, всё то же лицо с немного высокомерным выражением, но до чертиков прямая спина и острый взгляд невольно навевал на мысль, что свидание с Лаэртом не удалось.
   Насладившись всеобщим вниманием, Цисси вальяжно прошла в сторону комнаты, где лежали распакованные коробки с формой. Персия, немного постояв на месте, двинулась следом за дочерью, начав рассказывать о чем-то важном.
   Паскаль не могла сдержать торжествующего взгляда в сторону брата и, проходя мимо, с силой ударила его в руку - книга тут же полетела на пол. Всё-таки иногда судьба бывает на её стороне.
   Пьер, что-то злобно прошептав, пошел за сестрой в гостиную комнату. Паскаль со скрипом на сердце смотрела на сестру, на которой идеально сидела новая форма пансиона. Почему она не может быть зеленой или, хотя бы, синей? Почему черный? Почему всегда этот мрачный цвет?
   Черная, даже немного пышная юбка, едва доходившая до щиколотки, подпоясанная поясом из кожи и белая рубашка с пышными рукавами, сужающимися к кистям, а на шее милый бант, слово Цисси была подарком под Рождество.
   И её сестре это шло. Светлые волосы и бледная кожа делали её в этой форме похожей на вестницу смерти, а голубые глаза становились ещё ярче на фоне этой белизны и черноты. И быстро она переоделась, ничего не скажешь.
   Она оглянулась на Пьера, который с поджатыми губами смотрел на лежавшую на синем диване белую рубашку и брюки.
   - Надо же, - с изумлением произнесла Цисси, - искусно сделано.
   Паскаль взглянула в отражение сестры. Её длинные тонкие пальцы обводили вокруг белую вышитую с левой стороны груди фигурки голубя, распахнувшего крылья и приготовившегося к полету. Потом она взяла в руки свою рубашку и, действительно, белыми нитками по белой ткани вышит голубь.
   - Что это? - с недовольством спросил Пьер, беря в руки рубашку и тыкая пальцем в голубя. - Я не буду...
   - Это птица, идиот, - с сарказмом ответила Паскаль, подходя к овальному зеркалу и отпихивая от него старшую сестру.
   - Без тебя знаю, - огрызнулся мальчишка, сверкнув темно-синими глазами в сторону сестры, - зачем он здесь? Раньше его тут не было.
   Персия наклонилась к коробке и, немного прошуршав белую упаковочную бумагу, вынула кремового цвета карточку, на одной стороне которой был нарисован точь-в-точь такой же голубь, а с другой стороны какие-то слова. Быстро прочитав их, она двумя пальцами откинула карточку в сторону и подошла к дочерям:
   - Это символ пансиона мадам Либерты, Пьер, - Персия изящно развязала бант на шее старшей дочери и перевязывала его, - голубь.
   - Это глупый символ, - встряла Паскаль, - голубь - символ свободы, а какая тут к черту свобода?
   Персия резко отдернула руки от безукоризненного завязанного банта и повернулась к младшей дочери, которая стояла чуть поодаль от неё и, приложив к себе рубашку, рассматривала свое отражение в зеркале.
   - Я бы попросила употреблять более женственную лексику в этой комнате, Паскаль, - сухим голосом отчеканила мать, плавно переходя в сторону Пьера и беря из его рук рубашку, - и, будь любезна, примерь форму в соседней комнате, а потом вернись сюда и покажись мне.
   Бубнив про себя всякие ругательства, Паскаль схватила вещи в одну руку, коробку в другую и с грохотом открыв дверь, вышла. Спустя несколько секунд в противоположной стороне громко хлопнула дверь.
   Цисси села на синий диван, рассматривая свое отражение в стоящем напротив зеркале. Ей всегда нравилась гостиная комната. Тут были всегда не завешанные гардинами окна и много света. Никаких озлобленных портретов старых дедушек и бабушек, а выставленные в не закрывающийся прямоугольник три дивана создавали уютную, домашнюю обстановку вместе с несколькими зеркалами напротив.
   Цисси не помнила, когда последний раз была в этой комнате. Может быть, когда ей было одиннадцать лет, когда Парветта и Престон часто пили здесь чай, а, может быть, ей тогда было двенадцать - она не помнила. Просто не было времени оказаться в ней ещё раз.
   - Форма прекрасно на тебе сидит, Цисси, - с восторгом проговорила мать, глядя на отражение сидящей дочери, - просто прекрасно! Позволь узнать, где ты была всё это время?
   - В саду, - быстро ответила старшая дочь, вставая и подходя к матери. Лучше перевести тему разговора в другое русло, - и ты действительно думаешь, что прекрасно?
   Присцилла и так знала, что прекрасно. Ей идет практически всё, если это правильно обыграть дополнительными вещами - ожерельями, перчатками, кольцами или шляпками. Просто сердце сжималось от того, что эта её "прекрасность" не могла дать Лаэрта.
   Лучше бы она не ходила на эту встречу, лучше бы она вообще сидела дома и лила слезы у окна. Эта их последняя встреча не привела ни к чему хорошему - очередная ссора, хотя Цисси думала, что лучше расставаться с близким человеком с помощью ссоры легче, чем со слезами. Видимо, она ошиблась, иначе сердце бы так больно не кололи эти мысли.
   И Паскаль. Удивительно, что она вообще согласилась ей помогать. Она могла спокойно вытолкать её из своей комнаты, и Цисси бы и не пискнула. Присцилла не была окончательно уверена в своей затее и если бы Паскаль поступила именно так, то она бы успокоилась и осталась в доме и пускай её терзала бы мысль о том, что Лаэрт её ждет.
   Но она лишь выпучила свои глаза и, поколебавшись, согласилась. Паскаль согласилась помочь ей. Тушите свет, господа игроки, тушите свечи. Пожалуй, ради такого стоило лишний раз повисеть на дереве и едва не умереть со страху.
   Дверь ударилась о стену и Паскаль, словно угрюмая туча, вошла в комнату, скрестив руки на груди. Персия, застегивая рукава рубашки Пьера, подпрыгнула на месте и с нескрываемым раздражением оглянулась на Паскаль. Пьер любопытно разглядывал старшую сестру в юбке и рубашке с кривым бантом, а Цисси лишний раз отметила про себя, как же эти двое похожи, её мать и её сестра.
   И какие же они разные. Отец отшучивался, что это переходный возраст, что пройдет время и Паскаль приспособиться к поведению в обществе, но этого не происходило. Все отчетливо понимали, что она не изменится, но продолжали держаться за эту мысль, отгораживаясь ей от будущего, которое грянет с её ужасным поведением громом когда-нибудь.
   Персия застегнула пуговицы на рукавах сына и подошла к младшей дочери. Молча, она откинула светлую прядь волос и начала перевязывать кривой бант. Цисси и Пьер в напряженной тишине наблюдали за действиями матери.
   Тишина была такой, что если бы Пьер сейчас выронил из рук книгу, то это прозвучало бы как обвал крыши дома. Комнату наполнял звук шороха юбки Персии и неожиданный стук в дверь заставил всех подпрыгнуть на месте.
   - Мадам Дюран, - раздался бодрый голос Дороти за дверью, - парикмахер прибыл, а вместе с ним и мадам Дюпрэ.
   Цисси сжала край юбки в руке. Конечно, Камилла их крестная и прекрасная женщина, но она мать Лаэрта. Как-то не сходится - сначала она распрощалась со скандалом с Лаэртом, а через полчаса его мать без предупреждения приезжает в их особняк.
   - Передай, что я скоро приду, - звонким голосом отозвалась Персия, подтягивая концы банта, - и пришли парикмахера в гардеробную комнату.
   - Сегодня у нас прям таки экскурсия по дому, - пробормотала Паскаль, поправляя растрепавшиеся волосы, - да ещё и с Камиллой.
   Персия кинула раздраженный взгляд на Паскаль и вышла из комнаты, оставив дверь открытой. Ребята оглядели друг друга - все в форме, с голубями на груди и такие...несчастные. Это первое слово, которое всплыло Цисси на ум.
   Только у неё была привычка всегда жалеть себя и всех вокруг, а Паскаль так делать не умела. Она сочувствовала, но ничего больше, ведь ей никто не сочувствовал. И сейчас, находясь в этой комнате, они молчали. Не было никаких слов, ведь это дети семьи Дюран. Они никогда не смогут понять друг друга, если не сломают глупые барьеры цинизма и сарказма меж друг другом.
   А тем временем в комнату вплыл высокий и тонкий парикмахер со смешными усами и велел им идти за ним. Паскаль бы от такой наглости сказала бы что-нибудь этому напыщенному красавцу, но настроение куда-то испарилось. Поэтому она просто последовала следом за ним, в сторону гардеробной комнаты, где обычно хранились зимние вещи и стояли высокие стулья напротив зеркал, чтобы заниматься прическами.
   Цисси медленно плелась следом, пытаясь хотя бы краем уха услышать, о чем так весело смеется Персия и что щебечет Камилла. Но шедший сзади Пьер не позволял ей замедляться или останавливаться - он просто наступал ей на пятки, чтобы она шла вперед.
   И она, глядя в прямую спину младшей сестры, по которой рассыпались светлые длинные волосы, брела вперед, несколько раз споткнувшись об ковер, шла следом.
  
   Петоль чувствовал, какая напряженная атмосфера царит в холле. Персия мило улыбалась и смеялась над какой-то очередной шуткой Камиллы, а та лишь широко улыбалась и кивала, но всё это было для внешнего вида.
   За милой и сдержанной улыбкой жены он давно научился определять её истинные чувства, стоило лишь взглянуть в её глаза и всё становится ясно, как тридцать первое августа. А вот с Камиллой было труднее.
   Эта высокая, смешная женщина с вытянутым лицом и большими карими глазами чем-то напоминала ему лошадь, но стоило с ней только поговорить, как первое впечатление сходило на нет - она была настоящей, без актерской игры. Она искренне говорила, искренне была недовольно и искренне смеялась, но сейчас что-то заставило её прятать напряжение за улыбкой.
   - Добрый день, Камилла, - Петоль неспешно поцеловал её руку в белой перчатке с фамильным перстнем семьи Дюпрэ, - какими судьбами в нашу скромную обитель?
   - Ах, Петоль, - она наигранно взмахнула рукой, - какими судьбами можно попасть в особняк Дюранов? Увидеть крестников, привести близнецов поиграть с Пьером и Цисси в крокет или поговорить с Персией - причин уйма.
   Глава семейства принял у Камиллы сброшенную с плеч накидку темно-красного цвета и передал дворецкому.
   - Но какими судьбами без предупреждения, Милли? - будничным голосом спросила Персия, а затем, понизив его, прошептала. - Что-то случилось?
   Из глаз крестной тут же пропали веселые огоньки, а с лица сошла улыбка. Она выглянула в коридор, по которому недавно прошли её крестники и, вздохнув, упала в кресло, стоявшее поодаль от двери.
   Она выглядела очень усталой, как будто она ровесница Парветты. Темные круги под глазами, исчезнувший блеск из глаз, на фоне которого раньше меркли все фамильные рубины Дюпрэ. Немного растрепанные темные волосы, собранные в изобретательный кок на голове, из которого торчал рубинной гребень, сполна выдавали обычно безукоризненную, как Персию, Камиллу.
   Определенно, что-то случилось.
   Персия присела рядом, в соседнее кресло. Смешно покусывая нижнюю губу, она взяла в руку кисть подруги и, молча, смотрела ей в глаза, ожидая каких-либо слов. Петоль встал сбоку от жены, чувствуя себя лишним. Всё-таки женское общество это совершенно другая атмосфера, нежели мужские шутки, охота и сигары.
   - После смерти Альцидеса дети сами не свои, - Камилла кашлянула в свободную руку, чуть приподняв мизинец и смахнув с глаз слезы, - Лаэрт постоянно напряжен и недоволен чем-то, что то и дело уходит в фехтовальный зал и крушит всё вокруг. Люцилла отказывается посещать любимые приемы и балы и как только слышит разговоры о сегодняшнем приеме, её начинает трясти.
   Петоль чувствовал, что ему нужно уйти, но он не мог просто взять и уйти - это было правильно в данный момент, но по этикету он должен находиться около жены во время нахождения гостей в доме. И такой взволнованной Персии он никогда раньше не видел - щеки непривычно порозовели, а глаза метаются из стороны в сторону.
   - И я пришла к вам вовсе не из-за желания поиграть в крокет. - Она выдернула свою руку из цепких пальцев Персии и по очереди сначала взглянула на подругу, а затем на её мужа. - Я не знаю, что происходит с моими детьми и мне кажется, что они что-то скрывают от меня.
   - И Люцилла? - удивленно спросил Петоль.
   Персия удивленно обернулась. Кажется, она даже забыла о том, что Петоль здесь и стоит сзади неё. Нахмурившись, она отвернулась к Камилле и вопросительно посмотрела на неё.
   Камилла поправила ожерелье на шее:
   - Они вдвоем с Лаэртом. Господи, ну почему близнецы всегда разбираются во всем с помощью друг друга?! Почему они всегда забывают, что есть я, и я всегда помогу и выслушаю их?!
   - А Пандора? - опять спросил Петоль, кладя руку на спину кресла, в котором сидела Персия.
   Камилла горько моргнула и, вздохнув, провела рукой по волосам:
   - Пандора просто не понимает, что происходит с её братом и сестрой. Раньше они вместе катались на лошадях, играли в крокет и поочередно читали ей на ночь "Историю двух городов", а сейчас им просто некогда. Лаэрт крушит фехтовальный зал, а Люцилла пребывает в состоянии, близкому к истерики. - Милли устало потерла виски. - Она ещё слишком маленькая, ей всего восемь лет.
   Только сейчас Петоль заметил, что Камилла была полностью одета в темно-красный цвет. Туфли на каблуке и платье в пол с белым поясом, под стать перчаткам, но крупный браслет на правой руке, кольца и ожерелье - всё красное. Это не похоже на повседневную одежду, скорее, она уже нарядилась к приему в резиденции Совета.
   - А ещё эти знакомства с женихами-невестами - я скоро с ума сойду! Я устала повторять детям, что всё будет хорошо, что Август и Присцилла будут в кандидатах, потому что они не будут в них, потому что я уже не могу им врать!
   Петоль видел, как Персия сжала край своего платья. И он чувствовал, как от нее, так и исходит желание прижать Камиллу к себе, успокоить, приободрить. Но кто не устал ото лжи? Ничего хорошего на горизонте будущего не предвидится.
   - А Цисси? Вы сказали ей, что Лаэрта не будет в кандидатах? - глаза Милли вновь загорелись и на этот раз голос прозвучал громче, увереннее. - А Пьер с Паскаль? Как они отреагировали?
   Камилла вовсе пришла сюда не за утешением. Она искала тех, у кого такая же ситуация с детьми - грусть о сложившихся обстоятельствах и сожаление о происходящем. Она пришла сюда с надеждой на то, что она не одна такая, что у её горячо любимой подруги то же самое.
   И не прогадала.
   - Конечно, - чуть наклонившись к Милли, сказала Персия, - к черту традиции и правила. И, мне кажется, что Лаэрт бушует именно из-за этого.
   - Но он не знает об этом, - глаза Камиллы немного округлись, а Персия лишь закатила глаза к потолку.
   - Милли, есть письма и чернила, да и ты не особо запрещаешь Лаэрту перемещаться по Пикарету одному, ведь он у тебя "бойкий" малый. Они запросто могли встретиться с Цисси где-нибудь и обсудить всё это.
   - То есть ты хочешь сказать, - глаза Камиллы превратились в щелочки, - что по вине Присциллы Лаэрт разносит мой дом?
   Персия хотела что-то сказать, но не успела и рта открыть, как Петоль внес свою лепту:
   - Что за глупости вы несете, дамы? Цисси весь день находилась дома и собирала вещи в пансион, я сам лично проверял её перед тем, как пойти в кабинет и заняться бумагами Совета. А если и Лаэрт узнал откуда-то о том, что его будущее пройдет без Цисси, то от источников извне.
   Женщины замолчали. Точнее, Персия и так молчала, не зная, что сказать, а Камилла с растерянным и задумчивым видом крутила обручальное кольцо на пальце. Какие глупые догадки в минуты отчаяния они могут себе придумать.
   - Этот день всё решит, Камилла, - жестким и звенящим голосом произнес Петоль, - и ты справишься. Ты обязана справиться с тем, что произойдет дальше, ведь ты их мать. По крайней мере, зная Альцидеса, он об этом бы и попросил тебя.
   Мадам Дюпрэ медленно кивнула. Она как-то странно улыбнулась своим мыслям и, вскочив с кресла, весело произнесла:
   - Хватит о грустном - я хочу увидеть своих крестников перед приемом, сейчас же! Перси, где холенные дюрановцы?
   Персия встрепенулась:
   - Милли, я просила тебя так не называть их!
   Петоль усмехнулся. Такая женская дружба ему больше по душе. Камилла подмигнула ему и, опустив взгляд на подругу, с сарказмом произнесла:
   - Разве это неправда, Перси? Ты, наверное, забыла, что я говорю только правду?
   Правда. Говорят, что правда и любовь - это два самых сильных оружия в мире, но, автор этой цитаты вряд ли знал о Присцилле и Лаэрте и о сестре-близнеце этого парня, которой судьба подкинет очень оригинальную, но жестокую шутку.
  

Глава 6

Начало приема.

   Паскаль никак не могла понять, что ей хотелось сделать больше - пнуть этого парикмахера ногой, когда он будет стричь её волосы спереди, или воткнуть эту самую расческу ему в нос. Где Персия вообще такого противного мужлана нашла, один бог знает.
   - Ужасные волосы, просто ужасные, - светлые локоны Паскаль так и рассыпались сквозь его пальцы, которыми он ощупывал волосы, - ломкие, раздвоившиеся, опаленные солнцем. Девочка, ты случайно не в пехотном полку служишь?
   Пьер прыснул, отчего Паскаль захотелось выхватить у парикмахера расческу и запустить ею в брата. Цисси шикнула на Пьера, чтобы тот вел себя прилично, а сама удобнее устроилась на высоком стуле и продолжила читать любимую книгу Пьера - "История двух городов".
   Паскаль как-то пробовала её читать - ужасная, скучная книга без картинок. Одна сплошная история Пикарета, который отделился от Пруэтта и бла-бла-бла, но Пьеру было в самый раз - его с дедушкой всегда волновали вопросы политического и исторического плана, а вот что Цисси нашла в этой книге - неизвестно.
   - Тут отрезать, а вот тут можно подравнять, - бормотал парикмахер в свои подкрученные усы, - ох, лучше бы я начал со старшей девушки.
   - Так чего не начали?! - огрызнулась Паскаль, отдергивая голову в сторону.
   Парикмахер ловким движением рук вернул её голову на место, заставив выпрямиться и смотреть прямо на себя, в зеркало. Он хотел что-то сказать, и явно колкое, в её стиле, но в дверь постучали, а затем без позволительного "войдите" вошла её крестная.
   - Камилла! - наигранно радостно произнесла Цисси, захлопывая книгу и соскакивая с высокого стула. - Как же мы давно не виделись!
   Тон у Присциллы был ненастоящий, а вот крепкие объятия с крестной - да, настоящими. Камилла была второй матерью для Цисси, а её дочь, Люцилла, её единственной и близкой подругой, а её брат-близнец - "возлюбленный" Цисси, так отчего же не быть крепким объятиям?
   - Как Цилли, как, - она словно проглотила огромный ком, - Лаэрт?
   Камилла лишь крепче прижала её к себе, прогоняя не прошеные слезы:
   - Наряжаются к приему. Лаэрт опять спрятал любимые серьги Люциллы.
   Цисси усмехнулась, шепча скорее для себя, нежели для крестной:
   - Конечно, они с Паскаль всегда так делают.
   Камилла выпустила из объятий и, потрепав её по щеке, подошла к сидящей на стуле Паскаль и, щелкнув её по носу, весело произнесла:
   - Что, уже спрятала серьги сестрицы?
   Девочка хитро улыбнулась, отведя глаза в сторону. Значит, спрятала. Шустрая девчонка, в свои семнадцать она точно переплюнет Лаэрта по этим шалостям.
   - О, Винсент, - она улыбнулась парикмахеру, - смотри, не отрежь ей уши, а то она любит вертеться.
   Парикмахер кивнул, пробормотав что-то вроде "она уже пыталась" и, следуя этикету, поцеловал руку мадам Дюпрэ и поспешил вернуться к работе. Ему оставалось посетить ещё не один аристократский дом.
   Камилла обошла Паскаль и остановилась напротив Пьера. Он всегда казался ей странным, уж слишком он расчетливым и начитанным был для четырнадцати лет. В свои четырнадцать лет Лаэрт карабкался по старой иве и подсматривал за сестрой и Цисси, как они весело что-то обсуждают в комнате сестры, а потом чуть ли не кубарем летел с него, когда после его разоблачения в него летели духи, какие-то книги и рамки с картинами.
   А Пьер всё это время проводил в фехтовальном зале, совершенствуя свои незаурядные способности в фехтовании и стрельбе. И никакие девочки его не интересовали.
   - Пьер, - с улыбкой произнесла Камилла, изящным движением отводя от лица выпавший из прически локон, - убери с лица эту противную мину.
   Мальчишка, недовольно нахохлившись, пробормотал в ответ:
   - Нормальная у меня мина.
   А Камилла уже двинулась дальше, окидывая взглядом всех крестников - листающую книгу Цисси с немного нервным видом, недовольную Паскаль, которая так и хочет дернуть головой в сторону во время стрижки, скучающего Пьера.
   Дети так быстро растут, особенно когда какое-то время ты их не видишь. Она любила детей Дюран как своих близнецов и Пандору, ведь она видела каждого из них в пеленках, перевязанных цветными лентами, и была на каждом дне рождение этих троих.
   И она знала, что так же Персия любит Люциллу, Лаэрта и Пандору, но в силу своей скованности так явно, как Камилла, этого не показывает. В конце концов, это же Перси - "девушка-лед", как называли её в пансионе, что "если подойдешь - уколешься о сосульки души". И она знала, что Петоль всегда с удовольствием ездил на охоту с Лаэртом, играл с неподдельным весельем с Пандорой и с полной серьезностью обсуждал с Люциллой предстоящий прием или бал.
   Но он не мог заменить им Альцидеса. От этой мысли Камилла горько усмехнулась. Сколько бы времени не проходило, а оно не лечило, оно лишь стачивало острые углы боли в сердце, слегка покрывая их защитной пеленой, которая рано или поздно треснет по шву и боль вернется. Боль всегда возвращалась, только иногда слишком быстро, а иногда слишком неожиданно.
   - Ну, мои милые, была рада вас видеть, но мне пора - Цилли свои серьги без меня не найдет, - подмигнув улыбнувшийся Цисси и вышла, прикрыв за собой дверь.
   Она поблагодарила Персию за прием и извинилась за неожиданный визит, показывая всем видом, что она в норме. Но Камилла чувствовала, как на неё смотрит Петоль, как будто он всё знает и не нужно пред ним так выставляться. И это было самым неприятным, потому что так всегда смотрел Пьер на всех людей.
   А тем временем Паскаль испытывала терпение Винсента, то уронив с ноги туфлю, то кольцо с пальца. Парикмахер терпеливо ждал, пока она подберет ту или иную вещь, а сам недовольно пыхтел в усы. И, после того, как с шеи Паскаль упал медальон, он не выдержал и, кинув ножницы на стоявший рядом столик, повернулся к Цисси.
   Высвободившись из плена расчески, девочка соскользнула со стула, подобрала свой медальон и скрылась за дверью. Она и сама может сделать себе любую прическу, думала Паскаль, застегивая медальон. Просто ей не хотелось, чтобы заплетали косы и накручивали их в два колеса на голове - она напоминала себе телегу, да и вообще она эти приемы терпеть не могла.
   Завернув за угол, девочка остановилась, прислушиваясь. Не хотелось наткнуться на Персию, которая тут же закатит скандал вроде неуважения к традициям и прочее, поэтому лучше перестраховаться. Однако в холле и гостиной комнате было тихо.
   Паскаль заглянула в распахнутую дверь - коробки с синих диванов убраны, белая упаковочная бумага тоже. И ей так захотелось посидеть в этой комнате, что она зашла, закрыла за собой дверь и уселась на диван, лицом к окну, положив подбородок на спинку.
   А время всё близилось к обеду. Солнце медленно наклонялось, меняя траектории теней цветов, деревьев. Паскаль смотрела на растущий неподалеку от окна тополь, с которого половину своей жизни совершала смертельные трюки и усмехнулась, вспомнив глупые объятия с веткой дерева Цисси.
   Все казалось таким ненастоящим, будто всё происходит не с ней. Она много раз видела эту "процедуру" знакомства с кандидатами и всегда испытывала чувство жалости к девушкам, мило улыбавшимся, но перепуганными до смерти, а теперь она сама была этой девушкой.
   Эти глупые традиции - откуда они вообще взялись? Было бы лучше, если бы каждый ребенок, достигнув семнадцати лет смотрел кандидатов или был им, а не если одному есть семнадцать лет и значит остальные должны проходить через всё вместе с ним. Просто это поистине глупо - познакомится с кандидатами, ждать своего семнадцатого дня рождения, чтобы заключить помолвку, а дальше, через год, отыграть Белый день.
   Но кому интересны мысли и доводы пятнадцатилетней девчонки, которая сбежала от парикмахера и прячется в самой непосещаемой комнате дома? А ещё, думая обо всем этом, она сжимала в руке медальон Парветты. Кажется, когда ей было десять, он ей очень понравился, и бабушка с радостью защелкнула замочек за шеей внучки. Сейчас она даже вспомнить не могла, чем эта серебряная круглая побрякушка с забавным выпуклым узором и синим камнем чуть сбоку от центра могла ей понравиться - Паскаль просто нравилось сжимать и крутить его в руке, для этого он был маленьким и удобным.
   - Он открывается, - Парветта щелкнула внучку по носу, - если ты знаешь, куда нужно нажать.
   Паскаль закатила глаза и сказала, что это раз плюнуть. Парветта лишь усмехнулась и отпила из бокала вино, наблюдая за стараниями внучки.
   Паскаль улыбнулась своему воспоминанию. После трех дней попыток открыть эту кругляшку, она оставила эту затею и просто носила его, не снимая с шеи. Персия была довольна, что хоть какую-то фамильную реликвию её дочь согласилась носить, помимо маленького колечка с синим камнем, потому что после долгого отсутствия серег в ушах, их одевания становится адской мукой.
   А ещё она совершенно забыла, что сейчас на ней пансионная форма. Она мяла новую юбку, поджав ноги под себя, и мяла рубашку, смешно положив руки на спинку дивана. Тут было так спокойно, что она просидеть в гостиной комнате целый день.
   Но всему был придел, даже нервам Персии, которая вихрем влетела в комнату и, что-то сбивчиво выкрикивая, отправила Паскаль к парикмахеру. Желая избежать очередной эксцесс, Паскаль просто покорно вышла из комнаты и в мгновение ока оказалась на высоком стуле.
   Вильям, или как там его, недолго колдовал над её волосами, лишь приговаривая в такт ножницам свою парикмахерскую мантру. В гардеробной комнате уже не было ни Присциллы, ни Пьера, только Персия с пристальным вниманием наблюдала за работой парикмахера.
   А дальше всё было словно в тумане - бегающие туда-сюда слуги, какие-то сбивчивые разговоры и постоянные хлопанья дверьми, как будто здесь не спальная комната, а кухня, на которой все приготовления так и норовят подгореть, убежать с огня или выпариться.
   Паскаль стояла на невысоком табурете и, сдерживаясь, чтобы не разорвать корсет на себе, считала до ста, хотя её счет уже давным-давно перевалил за тысячу двести. Сколько бы она не доказывала матери, что ей просто нечего утягивать корсетом, Персия всё равно продолжала затягивать её в них, как маленького, непокорного ребенка, коей она в последнее время и являлась.
   И платья для приема в резиденции Совета снова было синим, хотя тут уже наверняка сыграли традиции, ведь их семейные цвета ограничивались лишь желтым, да синим, хотя у семьи Дюпрэ только один цвет - насыщенно красный, цвет спелой вишни и летнего помидора. По мнению Паскаль всё это было ужасно глупо - разграничивать семьи по состоянию, положению и цвету, ведь за всем этим стоят обычные люди со своими переживаниями и проблемами в душе, которые даже порой не может вылечить огромное состояние или место у руля управления Пикаретом.
   - Больно, - Паскаль слегка отдернула голову в сторону, - может, без серег обойдемся?
   Девушка лет двадцати грустно улыбнулась, возвращая голову девочки на исходную позицию:
   - Мадам Дюран сказала, что это не обсуждается, мадемуазель Паскаль.
   Тяжело вздохнув, она закусила губу и, сдерживая поток ругательских слов, позволила девушке вдеть себе в ухо эти тяжелые фамильные серьги. Затем от не менее тяжелого и невзрачного ожерелья по её спине прошлась целая стая мурашек, а завершающий образ браслет с витиеватой буквой "Д" отяжелил её кисть.
   - Хотите взглянуть на себя?
   Паскаль покачала головой. Хотелось снять с себя всё это и сбежать отсюда, куда глаза глядят. И девушка совершенно не ожидала такого ответа. Оторопев, она лишь покорно кивнула и, помогая девочке спуститься с табурета, дала жест остальным слугам.
   Стоящие по обе стороны от двери слуги, словно по невидимому сигналу распахнули перед ней двери комнаты, выпуская её в коридор, к центральной лестнице, откуда, всегда торжественно и могущественно спускаются представители семьи, заставляя завороженную внизу публику с благоговением наблюдать за ними.
   И что-то промелькнуло в глазах слуг, когда Паскаль прошла сквозь двери, но она не поняла, что именно. Было ужасно непривычно во всех этих украшениях, корсете и каблуках, словно кто-то дергает её за веревочки, чтобы она не споткнулась и не сорвала с себя все эти побрякушки.
   По лестнице девочка шла плавно, положив руку на перила и с высоко поднятой головой, спасибо корсету, а только вчера утром она бежала по ней, перепрыгивая через ступеньки и прокатываясь по перилам.
   А внизу уже стоял Петоль, одетый в свой лучший синий кафтан с фамильным камнем на шее и маялся в ожидании жены и детей. Паскаль поняла это по его позе - сидит в кресле у входа, положив ногу на ногу и подперев щеку рукой, постукивает пальцами по столу.
   Спустившись ещё на несколько ступенек, Паскаль заметила Пьера, сидевшего в соседнем кресле. Ей даже захотелось протереть глаза, но это стоило ей потери равновесия, поэтому она просто во все глаза смотрела на брата - как же он был похож на отца!
   Такого же кроя кафтан, только с большими элементами желтого цвета, желтый топаз на шее и зачесанные назад и немного вбок волосы - ему можно было дать все шестнадцать лет, а это его задумчивое и немного высокомерное выражение с элементами заносчивости делали его этаким покорителем девичьих сердец.
   - О, - отец вскочил навстречу младшей дочери, - Паскаль... Ты прекрасно выглядишь! Ты как Персия в детстве, - он подал ей руку, чтобы она безопасно могла сойти с последней ступеньки, - только ещё лучше!
   Девочка закатила глаза к потолку - в этот вечер отец не будет скуп на комплименты.
   - В детстве я была покорнее, Петоль, - с шутливыми нотками раздался голос со стороны гостиной комнаты.
   Петоль, Пьер и Паскаль обернулись. Персия и Цисси стояло бок о бок чуть поодаль от лестницы, наслаждаясь повисшей паузы после своего появления. Обе статные и высокие, стройные, что даже не скажешь, где постаралась природа, а где корсет. И не скажешь, что тут приложили руки парикмахеры и художницы.
   Персия с Цисси были одеты совершенно идентично, только в разных цветах - у одной было больше желтого, у другой синего. Подпоясанные платья в пол, цветные ленты в волосах и множество украшений - браслеты, кольца, ожерелья, серьги, весело переливающиеся в свете коридорных люстр.
   Петоль и Пьер, Цисси и Персия, а она к кому из них подходит, своим полностью синим платьем? Фыркнув, девочка первой нарушила тишину:
   - Так мы едем на прием, или так и будем тут стоять?
   - Неплохо выглядишь, сестричка, - звонко произнесла Цисси, проплывая мимо младшей сестры в распахнутые двери, - пошлите?
   Около входа в дом семью ждал квадратной формы экипаж, с забавной кистью на крыше, из которой торчали желтоватые огромные перья. Кучер, одетый в синий костюм и кепи, поклонился перед Цисси и, сказав ей что-то, пошел на вожжи.
   Петоль стоял у прямоугольной дверцы и подавал руку, сначала Персии, затем Цисси, а потом Паскаль, которая хотела забраться сама, но взгляд отца заставил её подать ему руку и покорно воспользоваться помощью.
   - Итак, - Персия окинула взглядом сидящих напротив детей, - Пьер, поправь воротник, Цисси, пригладь волосы, Паскаль, прекрати скалиться. И расскажите мне, как выглядят все члены Совета, сколько их и как их зовут.
   Паскаль поспешно отвернулась к окну. Она знала, кого в первую очередь спросит Персия, и она была готова ответить ей хоть сейчас, лишь бы её оставили в покое:
   - Приал Дюамель, Альфонс Гегертун, Петоль Дюран, Жорж Дюпрэ временно заменяющий Лаэрта Дюпрэ и двое стариков из тех времен, когда в Совете заседал дедушка - Лимбус Либерта и Дехан Кананоу, представитель нейтральной территории Кананоу.
   - Ты знаешь, как они все выглядят? - после минутной паузы, спросила Персия.
   Паскаль смотрела на исчезающий за лесом особняк:
   - Само собой, мама.
   Пьер задал какой-то вопрос матери, и всеобщее внимание переключилось на его обсуждение. Дорога занимала полчаса с четырьмя запряженными лошадьми, и судя по обстановке внутри экипажа разговоры им давались с трудом.
   Цисси молчала, рассматривая фамильные кольца на пальцах, а отец, как-то странно обнимая Персию, смотрел в окно, на отражение своей младшей дочери. Паскаль игнорировала этот взгляд, продолжая считать фонари за окном. Пьер и Персия оживленно обсуждали предстоящий прием, как будто они ужасно хотели на него ехать.
   Чего уж греха таить? На него никто не хотел ехать, это было видно по сложившейся обстановке. Наигранные разговоры матери и сына только вгоняли всех в состояние апатии, а отец испытывал подавляющее чувство вины перед детьми.
  
   Резиденция Совета представляла собой квадратное здание из белого мрамора, с высокими стеклами и множеством балконов и террас. Паскаль считала, что архитектор просто преувеличил с балконами, делая резиденцию похожей на некого рода улей, но людям всё это нравилось.
   Белые мраморные колонны, поддерживающие основной балкон, с которого лилась музыка, придавал чувство важности входящим, а величественные деревья, чьи ветки ниспадают на подъездную дорогу так и манят зайти на несколько минут и окунуться в атмосферу музыки, разговоров ни о чем и попробовать вкусную, но по маленьким порциям еду.
   Экипаж медленно подъехал к огромной лестнице, у подножья которой с гордым видом защитников лежали каменные львы - очередное творение, доказывающее денежное превосходство хозяев этого сооружения.
   Отец и Пьер первыми покинули экипаж, распахивая перед женщинами своей семьи двери. Расставленные вдоль лестницы канделябры напоминали молчаливых стражей, при виде которых хочется спрятаться за мамину юбку, а огромные лужи застывшего воска под ними опять напоминали о том, какое это старое и важное место для Пикарета.
   - Ненавижу я эти лестницы, - пробурчала Персия, беря мужа под руку, - и этот мрамор.
   Мраморная лестница на улице? Конечно, такое себе Совет может позволить, а выделить средства на дальнейший ремонт пансиона Либерты, зачем тратиться? Нужно скорее отправить своих детей на учебу, чтобы они начали дружить и привыкать друг к другу.
   Двери перед семьей распахнул дворецкий, провозглашая на весь зал об их приходе. А в танцевальный зал вела очередная лестница, уставленная горящими канделябрами, хотя хрустальные люстры итак были зажжены. Некоторые люди повернулись, чтобы взглянуть на вновь пришедших, некоторые остались равнодушными, а один из стариков с зеленой лентой в кармане на груди направился прямиком к ним.
   С Приалом Дюамель они встретились на середине лестницы.
   Приал Дюамель представлял низенького, пузатенького старика с пышными подкрученными на концах усами - от него так и веяло рассказами о былой беззаботной и веселой молодости, о дуэлях и мимолетных романах, пропитанных стихами и слезами. А его зеленые глаза так и лучились молодостью, будто это не ему скоро стукнет семьдесят пять.
   Сначала Петоль и Пьер обменялись рукопожатиями с представителем семьи Дюамель, а затем мсье Дюамель сделал весьма лестные комплименты в сторону дам, поцеловав их руки.
   А когда с официальностями были покончено, мужчина поднялся на одну ступеньку и что-то быстро произнес Петолю на ухо, отчего выражение его лица медленно стало мрачным. Кинув пару слов жене вроде "хорошо проведите время", он быстро спустился вниз со стариком и скрылся среди многочисленных гостей.
   - Ага, как же, - буркнула себе под нос Паскаль, - мы обязательно повеселимся.
   То ли ей показалось, то ли Цисси бросила на неё тусклый и понимающий взгляд, но девочка не успела определить, поскольку её сестра быстро двинулась вниз по лестнице вслед за матерью. Пьер непривычно весело перепрыгивал через одну ступеньку, а Паскаль была вынуждена плестись сзади.
   Этот вечер обещал быть чертовски долгим.
  

Глава 7

"Нимфис".

  
   - Господи, ты ли это, Паскаль?
   Девочка резко развернулась, желая исчезнуть отсюда, но как только она увидела говорящего, то на душе стало так легко, словно она снова дома и её не ждут трое сопляков в виде будущих мужей.
   - Бабушка, - она подошла к женщине, глядя на неё снизу вверх, - я так хочу выкинуть все эти побрякушки из окна.
   Женщина улыбнулась, распахивая объятия:
   - Потом ты обязательно это сделаешь, дорогая. Ну же, обними бабушку, а то это так глупо стоять, словно я тебя благословляю на подвиг.
   От души рассмеявшись, девочка рухнула в такие редкие и теплые объятия. Даже упирающийся в грудь кулон с синим камнем не мог испортить это сладкое ощущение защищенности и ощущения, что все будет хорошо.
   - Ты носишь свой кулон? - неожиданно спросила женина, поглаживая девочку по волосам.
   - Да, но сейчас на мне неподъемные камни, - усмехнулась она, - а что?
   - Ты его так и не открыла?
   Паскаль не хотелось об этом думать и, поняв по её молчанию, что ответа не будет, Парветта спросила:
   - Как ты себя чувствуешь?
   Паскаль отошла от бабушки, пожимая плечами:
   - Как будто ныряла с Пограничной скалы вниз головой четыре раза в этом наряде.
   Женщина улыбнулась, и открыла рот, чтобы ответить, как довольно звонкий и радостный голос произнес:
   - Мадам Дюран, сколько лет, сколько зим! Вы всё так же прекрасны!
   Паскаль взглянула из-за бабушки на приближающеюся к ним девушку, облаченную в насыщенно-оранжевое платье, но стоило ей подойти ближе, как девочка поняла свою ошибку. Это была женщина, среднего возраста, но эти каштановые кудряшки и лучезарная улыбка, царившая и на её губах, и в её глазах, делали её похожей на ровесницу Цисси.
   Каштановые волосы, зеленые глаза, оранжевый цвет - в её голове, словно по щелчку, появился ответ на невысказанный вопрос - Арфетт Гегертун. Это один из её сыновей будет представлен ей в роли кандидата.
   Пока женщины обменивались любезностями, Арфетт и Паскаль не сводили друг с друга взглядов. Во взгляде кудрявой женщины было какое-то странное выражение удивления, а Паскаль лишь с какой-то усмешкой смотрела на женщину, ужасно похожую на Камиллу - такую же искреннюю и настоящую в этом зале масок и аристократической лжи.
   - Как я понимаю, - мадам Гегертун наклонилась к задумавшейся Паскаль, - это и есть та самая кровь с молоком, укротительница скал?
   Девочка приподняла брови, резво улыбнувшись - так вот как теперь её величают в сплетнях, "укротительница скал". После затянувшейся паузы, Паскаль сделала реверанс и наигранным покорным голосом отчеканила:
   - А, вы, как я понимаю, мадам Гегертун, мать моих будущих женихов?
   Парветта, как Персия, могла одернуть её, намекнув о понятиях приличия, но бабушка лишь отпила вина из своего бокала, наблюдая за их разговором.
   Но Арфетт промаху не дала, как некогда мадам Дюамель:
   - А тебе палец в рот не клади, - она щелкнула пальцами перед её самым носом, - всю руку сразу откусишь и не подавишься.
   - Я рада, что вы это заметили, - выдавила из себя девочка. Как же ей хотелось сейчас нахамить, нагрубить, но нахлынувшее чувство взрослости не позволяло. - Давайте будем честны, мадам Гегертун. Думаете, я выберу вашего сына? Ошибаетесь. Я найду любой способ, чтобы избежать всех этих проблем с равнодушными мальчишками.
   Арфетт резко выпрямилась. Она напоминала Паскаль солнце, такое весеннее и теплое, будто это женщина была проводником тепла в свою семью.
   - Однажды я уже слышала эти слова, Паскаль, - её звонкий голос резал воздух вокруг, как тысяча кинжалов, - и ни к чему хорошему они не привели.
   - Это угроза?
   Краем глаза девочка видела, как Парветта напряженно сжала бокал, но, молчала.
   - Скорее аргумент. Меня не интересует, выберет ли кто-нибудь моих сыновей или дочь, или нет. Просто я знаю, что кто-то из них получит роль в чьей-то жизни, и мне этого вполне достаточно. А тебе я бы советовала не кидаться словами на ветер - они имеют привычку возвращаться самым неожиданным образом.
   И, мило улыбнувшись на прощание Парветте, Арфетт упорхнула к кучке собравшихся дам, беседующих о новом здании пансиона.
   - О чем это она? - Паскаль повернулась к бабушке, но она лишь с каким-то печальным выражением лица разглядывала мужчин из Совета, бурно обсуждающих какую-то тему.
   Девочка посмотрела на них - отец выглядит мрачнее обычного, а стоящий около него Приал напоминает бочку, крышка которой вот-вот взлетит на воздух. На лицах остальных было лишь выражение тяжелой думы и напряжения, но её взгляд зацепился за мужчину, который был укутан в меха и в два раза больше каждого члена Совета.
   - Когда я в первый раз увидела Дехана Кананоу, то чуть со стула не упала. Сразу видно - житель нейтральной территории, окутанной снегом и вечным морозом с отчужденными ледяными скалами. Даже находясь в Пикарете, он не изменяет традициям Кананоу - меха, повязка из коричневой кожи на голове, ботинки с завязками из очередного несчастного животного и меч наперевес. Первое время он и щит носил с изображением белого медведя, но со временем Петоль и Лимбус убедили его перестать таскать щит повсюду.
   Мужчина повернулся в профиль, и у Паскаль появилась прекрасная возможность рассмотреть жителя снежных земель. И тут же в её голове всплыла ассоциация - он напоминал ей платяной шкаф, который стоял в её комнате на протяжении пятнадцати лет.
   Он был намного крупнее стоящих около него мужчин, а его огромные, сурово скрещенные на груди руки с кожаными ремнями вокруг мышц создавали впечатление, что он настоящий дикарь из леса. У него был массивный, квадратный подбородок и прямой нос с горбинкой, а пронзительно серые, почти прозрачные глаза нагоняли ужас.
   Они казались неживыми на фоне белого лица, а белые брови и волосы вовсе сливались с кожей. Паскаль почувствовала, как по её телу прошлась дрожь - он напоминал ей призрака, которым её в детстве пугал Пьер, чтобы она не бегала через семейное кладбище на море.
   - Сколько ему лет? - едва слышно спросила Паскаль, продолжая разглядывать этого человека-скалу.
   - Кажется, - Парветта загнула несколько пальцев на руке, - двадцать лет. Хочешь составить ему компанию?
   - Бабушка! Я просто не могу понять, что он тут делает.
   - Я так и знала, что Персия из тебя Историю двух городов не трясет, - бабушка фыркнула, отворачиваясь от кучки мужчин, - надо будет попросить Либерту заняться этим с тобой.
   - Ты вообще на чьей стороне?! - рассмеялась Паскаль, корча бабушке недовольную гримасу.
   - На стороне просвещения моей глупенькой внучки, - Парветта шлепнула девочку по щеке, оставляя едва заметную царапину от кольца. - Ох, смотри, кто идет сюда.
   Паскаль повернула голову в сторону, трогая свою царапину. Глубокая, может, шрам останется - Персия точно не переживет, а вот Парветта даже не заметила - она уже кому-то махала, смеясь и улыбаясь. Спустя несколько секунд бабушка затерялась в толпе, радостно о чем-то лопоча с похожей на сушеный инжир старушкой
   А вокруг звенели бокалы, лилась музыка и голоса плавно переткали из одного в другой. Мимо минула Люцилла, кружась в танце с каким-то рыжеволосым парнем, а вслед за ней её старший брат, Лаэрт.
   - Крошка Дюран сдалась без боя, - она почувствовала, как чьи-то ловкие и холодные пальцы расстегивают её ожерелье, - я в шоке.
   - Кто бы говорил, - девочка подхватила падающее ожерелье и повернулась, критически оглядывая Лаэрта. - Даже причесался, а волосы то отрастил - хочешь как Цисси с Цилли?
   Парень в ответ звонко рассмеялся, встряхивая головой. Ничего не скажешь - крестная постаралась на славу, нарядив сына в алую рубашку, черные брюки и черные сапоги для верховой езды, а вот черные, отросшие почти до плеч, волосы можно было и остричь.
   - Не напоминай о них, - он кивнул в сторону танцующих, на красную и желтую точку, - и так тяжко. Какие-то сопливые идиоты то и дело приглашают мою сестру потанцевать, а Цисси не может спокойно пройти мимо, чтобы не получить вытянутой рукой по лбу или по животу. Тебя-то, малышка Дюран, ещё не атаковали ухажеры?
   - Меня атаковали родители ухажеров, - Паскаль взвыла, застегивая на шее тяжелое ожерелье, - и это намного лучше, чем "сопливые идиоты". Скоро начало всей этой церемонии знакомства? Раньше мне казалось, что время летит только так.
   Лаэрт с видом знатока поднял длинный указательный палец к потолку, глядя мудрым взглядом на хрустальную люстру:
   - После вальса "Нимфис" ты распрощаешься со свободой, а я с твоей сестрой, - только сейчас девочка заметила, какая же тоска была в его глазах, несмотря на веселый тон и задорное настроение, - и всё, точки возврата не будет.
   Паскаль не ответила. Она ничего не ощущала - немного раздражена всей этой глупой обстановкой вокруг, да и чувствует усталость. Прощание со свободой? Может, для Цисси, Лаэрта и Цилли это что-то значимое, означающее для них конец, но для Паскаль это просто очередное скучное мероприятие, с которого хочется сбежать.
   В конце концов, она просто ребенок. Слишком много протестующий против правил ребенок, которому скоро придется платить за свой мятежный дух и бунтарство. Но задумывалась ли она когда-нибудь о том, что придется платить за такую безделушку, как свобода? Нет.
   Она хотела ответить Лаэрту что-то веселое, но его уже и след простыл. Он был ей как-то близок по духу, по настроению, особенно когда они вдвоем прятали серьги сестер и их ноты. Они всегда вместе шутили над Цисси и Цилли, соревновались, кто лучше стреляет из лука, и играли в крокет не по правилам, вызывая всеобщее недовольство остальных играющих. Эти двое просто дурачились ради смеха и ощущение радости, которое вот-вот унесет ветер перемен куда-то очень и очень далеко.
   И тут зазвучали знакомые тихие, напевные аккорды пианино - вальс "Нимфис", написанный для первой и последней королевы Пикарета и Пруэтта, когда эти города ещё были объединены. Пожалуй, это единственное, что знала Паскаль из ненавистной Истории двух городов, поскольку её очень долго мучили, заставляя разучивать все эти движения, повороты головы и изящные шаги.
   Девочка сглотнула. Нужно скорее где-то укрыться, пока её не пригласили на этот вальс - под него танцуют только дети, а родители любуются своими чадами, пуская скупую слезу удовлетворения за потраченные нервы и время.
   Но стоило ей протолкнуться через столпившихся родителей, как перед глазами, словно из ниоткуда, появилась мальчишеская рука с перстнем на безымянном пальцем. Постояв несколько секунд, глядя на руку, Паскаль со всей возможной агрессией в этом зале подняла глаза на приглашающего её мальчишку.
   И в этот момент произошло сразу несколько событий. Как бы невзначай возникшая со стороны Персия слегка подтолкнула дочь к этому мальчишке, Паскаль полетела прямо на него, а он очень уверенно и ловко влился вместе с ней в кружащиеся пары. И всё это длилось несколько секунд, за которые девочка ещё успела кинуть на мать тяжелый взгляд, несший в себе все проклятия, которые только знала её дочурка.
   Признать, Паскаль была рада, что этот парень хотя бы очень уверенно вел их пару по кругу, не выбиваясь из общего ритма. Она смотрела по сторонам - сначала выловила Цисси с Лаэртом, робко вальсирующих, Пьера с маленькой Пандорой и Люциллу с её возлюбленным - она не помнила его имени, но знала, что его отец состоит в Совете и недавно она разговаривала с его матерью.
   А потом смотреть по сторонам стало глупо. Парень фиолетовом кафтане молчал, глядя поверх её головы, а она просто уставилась на его грудь, украшенную квадратной брошью. И было странно, что он не проронил ни звука, хотя может его мамаша тоже поспособствовала?
   Память очень удачно подсунула ей воспоминание о том, как Цисси и Цилли играют этот вальс в их гостиной в две руки. У одной светлые струящие волосы, а у второй черная пышная грива волос - словно день и ночь, добро и зло. С каких лет они дружат? Почти с самого рождения. И они тихо-тихо о чем-то переговаривались, как будто знали, что Паскаль стоит за углом, желая незаметно прошмыгнуть к выходу и одновременно послушать, о чем же говорят эти двое.
   А мелодия вальса плавно лилась через весь зал, пронизывая атмосферу то ли умилением, то ли спокойствием. Паскаль выловила лицо отца в толпе наблюдающих нарядных гостей, и он подмигнул ей. Дамы с невообразимыми прическами, сцепив руки в замок на груди, со слезами детского восторга смотрели на своих детей, а Парветта, поймав взгляд внучки, отсалютовала ей бокалом и кивком головы.
   - Перестань крутить головой - ты скоро снесешь мой подбородок с лица.
   Паскаль резко подняла в голову, желая ответить с дерзостью, чтобы он заткнулся, и застыла.
   Она его раньше не видела. Вообще не видела. Немного острые черты лица, хитрый взгляд, россыпь веснушек на носу и щеках и растрепанные волосы, отливающие бронзой, как будто незнакомые с расческой.
   И этот насыщенно фиолетовый цвет его одежды с золотистыми узорами, и эта квадратная брошь и перстень с темным камнем - ни у одной семьи в Пикарете не преобладает фиолетовый цвет, только светлые и радужные цвета.
   - Ты у нас кто? - спросила девочка, покрепче сжимая его руку. - Я тебя раньше не видела.
   Лицо незнакомца исказила кривая улыбка, а глаза так и блеснули в свете ламп, словно два факела:
   - Тем лучше, Паскаль Дюран, - голос у него был грудной, немного с басом, - меньше знаешь, крепче спишь.
   И, на очередной высокой ноте, он внезапно крутанул её, отчего она едва не потеряла равновесие, но не успела Паскаль прийти в себя, как он снова резко дернул её на себя в такт ненавистной ею мелодии. Она налетела прямо на него и единственное, что могла сделать, это впиться руками в его грудь, а затем "случайно" оторвать пуговицу от кафтана.
   - Очередная делегация из Пруэтта, с земель Кананоу?
   - О, я польщен твоими знаниями Историей двух городов, но нет. И не нужно быть такой упрямой, просто наслаждайся танцем.
   Паскаль сжала в руке пуговицы, желая кинуть их ему в лицо. Кто этот напыщенный индюк?! Никто не имеет права говорить ей что-то в этом роде, кроме её родных, а у этого парня, видно, кишка не тонка.
   Но на его колкую фразу она не ответила - нечего на него свое красноречие тратить, нужно ещё на Персию оставить. А тем временем мелодия приближалась к концу, и выражения лиц Цисси и Лаэрта оставляло желать лучшего. Цилли, кажется, вообще замерла, глядя в глаза своему высокому ухажеру, а Пьер с Пандорой над чем-то смеялись вдвоем, как малые дети, заполняя зал своим звонким и чистым смехом.
   И было что-то хрустальное в этом моменте - вальс молодых и детский смех брата, который она никогда не слышала. Был незнакомец, который ей не понравился с первого взгляда, была её сестра, счастливая последние минуты, была точно такая же девушка, её близкая подруга, которая тяжелее всех переживала всё это. И был её брат, который по какой-то неведомой причине всегда улыбался в такое тяжелое для всех время.
   Но музыка оборвалась быстрее, чем Паскаль успела наступить на ногу своему кавалеру. На невысокий пьедестал вышел воинственный Дехан Кананоу, и все взгляды обратились на него. Приал Дюамель сделал едва заметный жест, и подростки стайкой двинулись в сторону лестницы, навстречу своей судьбе.
  

***

   Само по себе удивительно, но вальс продолжал тихо разноситься по всему залу, напоминания о том драгоценном последнем моменте. Паскаль молча шла по лестнице, подобрав подол, и старалась не смотреть в прямую спиной идущей впереди сестры. Сбоку от неё шла рыжеволосая девчонка с каким-то прибитым выражением на лице, отчего хотелось плестись в самом конце.
   А пока подростки поднимались по витиеватой лестнице, Дехан Кананоу говорил какую-то важную речь, и публика внимала ему, что скажи он им "прыгайте все с балкона", они бы прыгнули.
   - Это поистине важное и волнующее событие для нынешнего поколения. Дети растут очень быстро, и мы не можем контролировать бег времени, пытаясь ещё хоть чуть-чуть оставить их близ нас. В этот интригующий вечер мы узнаем о том, с кем нам предстоит провести близкое знакомство, но не только. Через год, тридцатого августа, мы узнаем о том, какие пары обретут свое благословение и начнут вести совместную и счастливую жизнь. А пока мы создаем почву для столь занимательного и важного последующего события, как предстоящая совместная жизнь.
   Паскаль не понимала, почему такую важную организационную миссию переложили не на коренного представителя Пикарета, а на представителя земли ледяных скал, человека из Кананоу.
   Это было воистину удивительное место. Один огромный остров, разделенный на две ровные половины, никогда не мог ужиться в мире, воюя за нейтральную территорию, пересекающую общую границу. Но однажды эту ледяную и холодную землю засели огромные люди в мехах, именовавшие себя Кананоу.
   В каждую страну отправили по представителю "племени", чтобы согласовывать все военные действия с территорией, которая не хочет быть задействована в междоусобных войнах. И Кананоу не принимали ничью сторону - такова была их позиция.
   Паскаль придерживалась мнения, что воевать за вечную мерзлоту бессмысленно - они никогда не смогут освоить снег и лед, ведь у них просто нет знаний и навыков борьбы за жизнь в диких условиях. Дедушка как-то шутил, что Дехан приехал к ним верхом на белом исполине с черными глазами, однако в это было очень легко поверить и проверить.
   Бабушка сказала, что представитель Кананоу приехал в Пикарет верхом на белом медведе, размером с их семейный особняк, но Паскаль отказывалась верить, пока не увидит своими собственными глазами.
   - И я благодарен Совету, что они позволили мне окунуться в ваши старинные традиции и провести эту важную церемонию, - зал одобрительно захлопал и загудел, заставляя подниматься уголки бледных губ оратора, - так что давайте начнем эту многообещающую церемонию!
   Люди зааплодировали ещё громче, а стоявшие сзади по обе стороны от оратора дети подтянулись. Они стояли вразнобой, создавая неописуемо яркую картинку, от которой сначала хочется зажмуриться, а потом рассматривать очень долго и пристально,
   Все эти яркие ткани и свет ламп, отражающийся от драгоценностей создавал впечатление, что сейчас вновь загремит оркестр и начнется цирковое шоу, но люстры не гасли, а старики за инструментами всё так же печально наигрывали вальс "Нимфис".
   Могучий воин Кананоу отступил назад, сверяясь с бумажкой, и заставляя двух рыжеволосых девушек отскочить от него. Паскаль стояла всего в нескольких шагах от Дехана, и теперь ей с легкостью представлялось, как он мог примчаться в Пикарет на медведе - ростом она едва доставала ему до пояса, а сестра точно упиралась в живот.
   - Начнем с самых старших, - огласил Дехан, засовывая белый лист за пояс, - мадемуазель Дюамель, Дюпрэ, Дюран, Амус. Месье Макнамара, Гегертун, Дюпрэ, Дюамель, Макинтош, Элвой, Амус.
   Паскаль наблюдала, как все вышеназванные девушки и юноши выходили вперед под выжидающие взгляды толпы и приглушенные звуки вальса. Никто из девушек не терял своей грации и изящества, разве что рыжеволосая Дюамель выглядела слегка диковатой особой. Юноши, наоборот, со скучающим видом рассматривали нарядных девушек, едва удерживаясь от того, чтобы не засунуть руки в карман.
   И всё это казалось ей таким помпезным представлением, что хотелось сию минуты выйти на балкон и сбежать отсюда, спустившись вниз по колоне. Но она не могла сделать это на глазах у всей публики, не стой тут Присцилла. Её слегка остекленевшие голубые глаза и застывшая улыбка заставляли стоять её здесь и твердить, что "всё будет хорошо".
   Раньше бы она так не стояла, и от этой мысли девочка фыркнула. Прошло всего-то несколько дней, а у неё появились какие-то теплые чувства к сестре. И это было очень странно для неё, даже в новинку.
   - Мадемуазель Дюпрэ, - взгляд Дехана упал на Люциллу, которая едва могла прятать дрожащие руки за юбку, - прошу вас подойти ближе. Месье Амус, месье Элвой и месье Дюамель, - Дехан всего лишь махнул рукой, куда нужно вставать, и едва не снес рыжеволосому парню голову. - А теперь, - он повернулся лицом к собравшимся, как вы уже, наверное, догадались, эти три кандидата будут претендовать на руку и сердце прекрасной и загадочной Люциллы Дюпрэ. Совет очень долго и тщательно подбирал этих юношей...
   Паскаль скрипнула зубами - очень тщательно? Кого он пытается заверить в этом? Эту толпу собравшихся в зале, которые и так знают, кого кому припишут, или их, подростков, которых трясет только от одной мысли о замужестве?
   Люцилла была бледна, как только что купленный холст для масла. Её карие глаза были широко распахнуты, и она с растерянностью разглядывала возвышающихся над ней юношей. Светловолосый и кудрявый Амус пытался как-то приободрить её улыбкой, но Паскаль казалось, если она попробует улыбнуться в ответ, то её лицо треснет напополам.
   Зал одобрительно загудел. Юноши поспешно шагнули обратно в мужскую шеренгу, а Цисси пришлось дернуть подругу за руку, чтобы та вернулась "в строй". Весело началась "процедура", это даже заметил Дехан, немного обескураженный поведением Цилли.
   - Эй, - Присцилла взяла Люциллу за руку. - Всё закончилось, слышишь?
   Со второго раза девушка смогла разомкнуть губы и ответить полушепотом:
   - Нет, Цисси, всё только начинается.
   Дальше очередь с пышными речами перешла на рыжеволосую представительницу Дюамель, рядом с которой шла Паскаль. Её серые, почти как у Дехана, глаза бегали по залу с такой дикой скоростью, будто вот-вот вылетят из глазниц. Рыжие распущенные волосы растрепались, и весь её вид ассоциировался с какой-то нереальной активностью.
   Паскаль оглядела женскую половину. Ещё было две рыжеволосые девочки её возраста, без сомнения, дочь Гегертунов, вылитая копия Арфетт и незнакомые ей девушки, чьи братья стояли перед Люциллой.
   Из юношей Паскаль только выхватила взглядом алую рубашку и синий кафтан - эти двое стояли дальше всех и о чем-то, уж наверняка, перешептывались. Парень, с отливающими цвета вина волосами, который стоял перед Цилли, был братом низкорослой девчонки около Паскаль - та то и дело теребила на руке браслет с прозрачными камнями - точно, их фамилия Амус.
   Такие, как эти двое, выходцы из богатых и аристократических семей, но они не состоят в Совете и не являются первооснователями Пикарета, а явились сюда гораздо позже, сколотив свой капитал на землях и рыбном промысле.
   Очередь плавно приближалась к Цисси. Уже была Дюпрэ, Дюамель, а сейчас перед Деханом стоит улыбчивая Амус, которая, кажется, вот-вот оторвет от своей руки этот драгоценный браслет.
   - Мадемуазель Дюран, - Паскаль порывается сделать шаг, но вовремя останавливается. Присцилла с лебединой грацией встает перед Деханом. - Месье Дюамель, Макинтош, Гегертун.
   Присцилла внешне очень спокойна, в отличие от трех предыдущих девушек. Она с наигранной скукой рассматривает каждого из кандидатов, а те так и поедают её глазами, будто не верят, что именно им выпал шанс стать возможной партией этой девушки.
   Паскаль видит, как из-за мальчишеских голов выглядывает Лаэрт. Его губы плотно поджаты, глаза блестят - кулаки то сжимаются, то разжимаются. Будь его воля, он бы перекинул Цисси через плечо и выпрыгнул в окно, как самый настоящий пират, но он не мог. Никто сейчас ничего не мог сделать, кроме как просто стоять и ждать, когда это всё закончится.
   Дехан отпустил их. Цилли незаметно схватила подходящую Цисси за руку и крепко сжала её. Девочка чуть вытянулась вперед и взглянула на старшую сестру - всё то же безукоризненное лицо, вот только на левой щеке дорожка от слезы перепортила все румяна. Так вот почему эта троица так таращилась на неё - она плакала.
   Паскаль открыла рот от удивления, а потом, даже не успев ни о чем подумать, услышала голос Кананоу:
   - Мадемуазель Дюран, Паскаль Дюран.
   Вся девичья толпа уставилась на неё, включая Цисси. Та быстро вытерла рукой щеку, раздраженно кивая на Дехана. Цилли сдержанно кивнула. Паскаль на тяжелых ногах двинулась в сторону доброго и огромного представителя холодных земель. Такое странное чувство было в ногах, как будто её туфли отлиты из свинца и если она сделает ещё один шаг, то рухнет на пол.
   - Месье Гегертун, Дюамель и Либерта.
   Второй раз за этот ужасный вечер она удивилась до глубины души. Какие идиоты подбирали ей кандидатов?! Неужели папа позволил таким мальчишкам претендовать на её руку и сердце?! Наверное, в день выбора кандидатов для неё Совет просто перепил вина местного разлива - поговаривают, один бокал и ты забываешь свое собственное имя.
   Она знала про Гегертуна. Она знала про Дюамель. Но откуда взялся Либерта? Вместо него должен был быть толстый и одетый во всё белое Макнамара! Отец же четко тогда сказал "Гегертун, Дюамель, Макнамара".
   Что-то тут было нечисто. Пьер высунул голову из-за спин высоких юношей и во все глаза смотрел на стоящую перед Паскаль троицу. Цисси, нахмурившись, осматривала зал.
   Если бы она могла, то посмотрела бы на лица родителей, но её взгляд был прикован к Либерта. Может, год назад они встречались в пансионе, но она не помнит его. Да, его отец заседает в Совете. Да, его мать содержит и главенствует в своем собственном пансионе, но про него она не знала ничего - его не было в списке кандидатов.
   Но внешне этот мальчишка был спокоен. Как будто ждет своей очереди в крокете, чтобы ударить по мячу. Одет он был скромно, в отличие от расфуфыренного Пьера или Лаэрта - желтый кафтан, не расшитый золотыми или серебряными нитями, брюки и черные, как смоль, укороченные сапоги для верховой езды.
   Кожа бледная, волосы зачесаны назад, и, не поймешь, какого они цвета - черные, но отливают синевой в свете этих многочисленных люстр. И вытянутое лицо, как будто он всю свою жизнь удивлен какому-то необычному факту. А глаза цвета пикаретской зелени, насыщенные, словно вот-вот поменяют оттенок.
   Этим вечером дерганье за руку может стать ещё одним развлечением - Паскаль почувствовала, как холодные пальцы сцепляются на её кисти, а затем резко дергают назад, в этот строй несчастных. Она не слышала речи Кананоу, не смотрела дальше знакомство с "кандидатами".
   Паскаль окинула гостей неприветливым взглядом и, как назло, на глаза тут же попался этот фиолетовый кафтан. Юноша стоял, прислонившись спиной к колонне - он единственный в этом зале был таким насыщенным и ярким пятном, отчего хотелось поморгать лишний раз.
   И её это разозлило. Он уже видел свою кандидатку? Он уже обручен с кем-то и ждет свадьбы? Тогда почему он танцевал с ней? И кто он вообще такой? Девочка, игнорируя кружево мыслей в голове, отчаянно вопящих "ты же на людях, а как же твоя сестра, семья?!", высунула язык.
   Голова наклонилась вбок, и фиолетовая точка направилась к выходу из резиденции Совета. Створчатые двери услужливо распахнулись, разрешая ночи взять в свои объятия неизвестного гостя, а потом плотно закрылись, оставляя в воздухе крупицы неполученных ответов.
  

Глава 8

Крах.

   Церемония знакомства закончилась довольно быстро. Дехан Кананоу поблагодарил всех за проявление терпения и спустился к Совету, среди которого Лимбус Либерта, сторонник старых порядков, и Петоль Дюран, нарушитель тех самых порядков, были готовы разразиться нецензурной бранью, глядя на этого великана.
   Паскаль отчетливо различала среди оживившихся гостей родителей и бабушку с дедушкой. Дедушка, впадающий из крайности в крайность, явился под самый конец знакомства, в охотничьем костюме. Он обещал явиться сразу после охоты, но, судя по его веселому виду, дед по пути сюда заглянул в гости к одному из своих старых товарищей.
   Парветта отчитывала его за опоздание, хмурясь и поджимая нижнюю губу - Петоль делает всё то же самое, стоит ему начать ругать кого-то из детей за какой-то глупый проступок.
   Но Престон, веселый и беззаботный, проигнорировал все речи жены и направился прямиком к Совету, дружно напавшему на побледневшего Кананоу.
   Паскаль, улучив лучший момент для разведки ситуации, бегом спустилась вниз, едва не переломав ноги на каблуках, и пристроилась за толстой дамой в шляпе с пышным пером - за мадам Макнамара её точно никто не увидит.
   А тем временем в Совете разгорелся нешуточный спор:
   - Это неслыханно! - мадам Либерта, тут как тут, кинула презрительный взгляд на Персию Дюран - та ответила ей взаимностью. - Мой сын должен был числиться в кандидатах у Астрид Гегертун!
   - А мой сын как раз таки числился в списке у Паскаль Дюран, - пробасила мадам Макнамара, с резким звуком раскрывая веер из пышных перьев. - Где-то произошла ошибка, Приал.
   Приал Дюамель, раскрасневшийся и с бегающими глазами, нервно смотрел на женщин. От Лимбуса помощи не жди - он всем своим видом показывает, что именно он виноват в том, что произошла ошибка, потому что Приал предложил Дехана в роли оратора на сей церемонии. Альфонс и Жорж сейчас на другом конце зала с семьей, а вместо Петоля его высокомерная и холодная женушка.
   - Можно мне, Дехан?
   Приал протянул руку за бумажкой, сжатой в руке Кананоу. Тот, уже винивший себя во всех смертных грехах, сию минуту отдал лист, оглядывая спустившеюся толпу подростков. Кто-то громко смеялся, кто-то едва мог переставлять ноги, не держи его под руки друзья, а чье-то будущее Дехан только что раскрошил по всему Пикарету.
   - Что я вам говорил! - от сердца Приала отлегло, а ком ненависти к своей невнимательности испарился из горла. - Полюбуйтесь, Лимбус.
   Но вместо цепкой и худой руки Лимбуса мелькнула коричневая кожа и некогда белые, но уже побывавшие в грязи перчатки. Говорившие сию минуту повернулись в сторону Престона, разворачивающего бумажку.
   Порой Паскаль казалось, что от деда она унаследовала свой характер - тот мог отпустить какую-нибудь шуточку во время важного мероприятия, что все присутствующие либо разразятся смехом, либо прикроют раскрасневшиеся щеки веерами. Он всегда был навеселе, будто дышал не воздухом, а алкоголем, и был не прочь рассказать какую-нибудь историю из своего приключенческого прошлого. Просто удивительно, как он смог так крепко сдружится с занудой Либерта, который на него в обиде после его внезапного ухода из Совета.
   - Ну, надо же! - Он хлопнул себя полбу, оставив от пальцев три коричневые полоски. - Мадам Макнамара, - он протянул листок недовольному Лимбусу, - тут нет никакой ошибки.
   На миг воцарилась тишина. Рука Либерта замерла. Мадам Макнамара едва не выронила свой веер, удивленно приоткрыв намазанный красной помадой рот. Персия быстро взглянула на улыбающегося Престона. Мадам Либерта сдавленно фыркнула.
   - Тут стоит твоя подпись, Лимбус, печать Совета и подписи остальных шести человек, включая Кананоу. Никаких исправлений я не вижу.
   Мятая бумага передавалась из рук в руки, пока снова не вернулась к Приалу. Тот не мог скрыть чувство гордости на своем лице, что это не он так жестко просчитался. Окончательный список составлял и проверял Лимбус, так что пока можно спокойно жить дальше.
   - Значит, - месье Либерта нахмурился, - нам не остается ничего иного, как оставить всё так, как есть. - Дамы наперебой начали говорить, но Лимбус поднял руку, успокаивая их. - Мы не можем заявить, что произошла ошибка - тогда вера во власть и правоту Совета в глазах народа упадет, и отсюда будет недалеко до бунта и революции. Пикарет и Пруэтт построены на этом, - Лимбус скривился. - И фундамент нашей спокойной жизни может как раз подорвать такая ошибка.
   Все замолчали. Паскаль показалось, что её быстро бьющиеся сердце вот-вот услышат и поймают её за подслушиванием, а это, после её покорения Пограничной скалы, отнюдь не плюс ко всему происходящему. А затем Персия довольно лаконично и холодно подвела итог вечера:
   - Пусть будет так, как вы сказали, Лимбус. В связи с этим я больше не вижу смысла топтаться на месте, поскольку ничего конкретного из всего этого мы больше не вычерпнем. До свидания, месье Либерта, мадам Либерта.
   Персия развернулась и с высоко поднятой головой зашагала в сторону Цисси, которая о чем-то беседовала с бабушкой. Парветта нервно поглядывала в сторону столпившихся членов Совета, кивая внучке - та вообще не замечала, слушает её бабушка или нет, просто отчаянно что-то говорила.
   - Мне показалось или всё действительно так серьезно? - прошептала Милли, равняясь с Персией.
   Та смотрела строго перед собой, прокручивая в голове дальнейший план действий.
   - Всего лишь Либерта негодует, а вместе с ней и Макнамара - вот и всё, - отрезала Персия, останавливаясь. - Как только проводишь детей, я жду тебя в своем особняке, в двенадцать. И да, - она перешла на шепот, - я чувствую, что происходит что-то серьезное, Камилла. Жорж ни о чем не говорил тебе?
   Женщина в красном задумчиво покачала головой. Жорж изредка советуется с ней, придерживаясь старого мнения о том, что мужчины должны возиться с политикой, а дамы с обществом и с детьми, поэтому в большинстве случаев обсуждал большинство вопросов с Лаэртом. Ведь как только единственный наследник Дюпрэ женится, кресло их семьи в Совете перейдет к нему.
   Попрощавшись, женщины разошлись каждая к своей семье с чувством неуверенности и некоторого страха. В начале вечера все заметили, какими бледными члены Совета были, обсуждая что-то, переглядываясь и следя за тем, чтобы никто их не подслушал. Но никто из этих двоих не сомневался, что мужчины ничего им не скажут, для их же блага. Вот только они и так не спать спокойным сном - в ночь перед отъездом в пансион все спят плохо, начиная от слуг и заканчивая хозяевами дома.
  
   В особняке их ждали слуги, подготовившие комнаты и ванны. Не говоря ни слова, Петоль вихрем взлетел по лестнице вверх, ответив членам семьи на незаданные вопросы хлопком двери. Цисси, подобно отцу, удалилась в свою комнату, выдавив из себя "спокойной ночи". Её состояние колебалось от "хуже некуда" до "лучше бы на свет меня не было" - у Паскаль было примерно то же самое, но она не хотела до отъезда распускать нюни.
   - Ну и куда ты собралась?
   Паскаль замерла, повернувшись к матери лицом. Она и забыла, что та до сих пор находилась в холле и о чем-то беседовала с Дороти. Действительно, куда она собралась?
   - Снять все это тряпье вместе с украшениями, и пойти в конюшню, попрощаться со своей свободой.
   Персия закатила глаза, тяжело вздыхая. Этот ребенок невозможен, как и Портис навеселе - эти двое определенно стоят друг друга. Паскаль недовольно теребила браслет на руке, пытаясь его расстегнуть, но тот лишь ерзал по ткани и оставлял зацепки на перчатках.
   - Сможешь сама все снять?
   - Конечно, - ответила девочка, и, скинув с ног туфли, побежала по лестнице босиком.
   Она напоминала маленький цветной ураган, хватающийся за перила и спотыкающийся о края шелковых ковров - Персия бы и сделала ей замечание за ругательство во время очередного падения, но на это у неё уже не было сил.
   Сил на мысли тоже не было, хотя в экипаже она пыталась уцепиться за ниточку мыслей, но та проворно уходила от неё, виляя хвостом. Сначала, всё казалось таким правильным, а потом осознание действительности, словно резко огрело её по голове светильником - путаница с именами были неспроста. Да и эти Либерта - она уважала Лимбуса, но со школьных годов не возлюбила Либерту - слишком правильной она ей казалась, да и была, будто мнимой сердцевиной всех происходящих вокруг событий, старалась все держать в своих руках, мол, Совета и в помине нет.
   А что делать с Паскаль? Точнее, с её кандидатами? Про Гегертун и говорить нечего, эта история уходит ещё в их с Петолем молодость, а Либерта? Да мадам Либерта может весьма неплохо отыгрываться за такой промах с именами на Паскаль, ведь у неё весь год впереди, чтобы узнать её намного лучше. Уж если сравнивать Кананоу и Дюамель, то Дюамель можно назвать варварами, да и Паскаль рядом с ними не стояла - настоящие дикари, необузданные, громко говорящие и выясняющие отношения прямо на людях.
   По сравнению с их семьей, Дюраны с ярлыками из-за выходок Паскаль были образцами общества и Совета. Да и после приема как-то Персия не считала Паскаль центром их постоянных с Петолем проблем. На приеме она держалась хорошо, даже особо не выказала удивления в связи с ошибкой в списке. А то, зная её, она могла бы запросто сказать Кананоу, что тут какая-то ошибка и колесо Фортуны и Глупости бы закрутилось не в нужном направлении.
   - Мадам Дюран? - Дороти взволновано переступила с ноги на ногу. - Мадемуазель Паскаль побросала все свои украшения на полу в комнате, а сама убежала через окно. Мне послать за ней Элиаса?
   С минуту Персия молчала. На этот короткий миг она забыла, что до сих пор стоит в холле, одетая в парадное платье, уставшая и запутавшаяся. В голове медленно закрутились повседневные и монотонные мысли - Элиас, их кучер, в двух случаях из трех везде и всегда мог найти очередное укромное место Паскаль, а драгоценности, возрастом в несколько веков, валявшиеся на полу казались ей сущим пустяком.
   От этой мысли мадам Дюран содрогнулась, окончательно придя в себя. Она попросила Дороти, чтобы служанки собрали все украшения дочери в её шкатулку, и велела передать Элиасу, чтобы тот мог идти во флигель и лечь спать - пожалуй, на сегодня ей хватит смотреть на свою младшую дочь.
   Персия Дюран просто зверски устала. У неё болели скулы от этих скупых улыбок, у неё болела голова от шампанского, а все разумные мысли как ветром сдуло. Ещё и талия с ребрами ныли от корсета. Зайдя в их с Петолем спальню, она, едва дойдя до кровати, и раза два-три ударившись о стоящий прикроватный сундук, упала на мягкие подушки, вдохнув аромат предстоящего сна.
   Все мысли и проблемы можно отложить на следующий день, когда на жизненном горизонте станет более-менее ясно, а из-за туч покажутся лучи солнца, с которыми решатся все нерешенные вопросы.
  

Глава 9.

Прощание.

   Самым бодрым из сидевших за столом был Пьер, о чем свидетельствовала его кипельно-белая рубашка, почти парадная, и не закрывающийся рот. Он что-то говорил, говорил, говорил, что Паскаль хотелось зарядить в его рот долькой груши, тем самым напоминая назойливую муху.
   И такое желание возникло не только у неё. Цисси с темными синяками под глазами слушала младшего брата с таким видом, будто вот-вот скажет, что с глаз долой, рубите голову, а Персия с натянутой улыбкой кивала всем фразам сына, разве что, о её отсутствии говорил затуманенный взгляд, направленный к центру стола. Отец и вовсе прикрылся газетой, изредка взмахивая кружкой с кофе и комментируя что-то своим тихим, но взволнованным голосом.
   А ещё они все были одеты в бледно-голубой цвет, как говорила Паскаль, цвета смерти. Осенью при рассвете небо приобретало такой пудровый голубой оттенок, но это было слишком красивым сравнением для той ткани, из которой было сшито это платье с кринолином. Этот цвет подходил к глазам Цисси, но на этом его положительные стороны заканчивались - они было похожи на мертвецов со своей белой кожей и светлыми волосами, которые внезапно проснулись сразу после похорон.
   Персия такое сравнение не одобрила, посоветовав слугам потуже затянуть корсет дочери, но судя по её лицу, как только она вошла в обеденный зал, удивлению её не было придела - все её трое детей были одеты в одни и те же цвета, без напоминаний, капризов и скандалов. А детям было всё равно, что одеть, ведь самое страшное осталось позади.
   Но для кого как - Пьер распинается о том, как ему скорее хочется рассмотреть фехтовальные залы и библиотеку пансиона, узнать, что изменилось, и кто им теперь будет преподавать, чьим рвениям несказанно рад был отец.
   - Мадам Либерта снова будет мучить нас речами о долге перед Пикаретом, силе мудрости и вековой историей, которую мы, неотесанные дикари, несем на своих плечах и не имеем права разрушить, - вставила свою лепту Паскаль, ловя на себе недовольный взгляд Пьера.
   - А точнее тебя весь год, - криво улыбнувшись, вторил брат. - Ах да, с чьим именем вышла оплошность? И ни от кого не укрылось, что мадам Либерта была ой как не рада, что в кандидатки её сыну приписали такую язву.
   - Мы завтракаем, - натянуто произнесла Цисси, кидая недовольный взгляд на младшего брата, - и, возможно, последний раз с родителями, так что можно отложить глупые препирания на дорогу до пансиона?
   Паскаль и Пьер разом посмотрели на Цисси. Перед ней на тарелке лежала горячая яичница, чашка с чаем, но в руках она крутила серебряное зеркальце с длинной, овитой виноградными лозами, ручкой. Она кинула на брата с сестрой презрительный взгляд, открыла пудреницу и начала "промокать" синяки под глазами.
   - Мы завтракаем, - усмехнулся отец, выглядывая из-за газеты, - и, возможно, последний раз с родителями, так что можно отложить зеркало с пудреницей и поговорить о том, какая прекрасная погода за окном?
   Паскаль подавила смешок, запив его чаем с травами. Пьер требовательно смотрел на мать, которая продолжала смотреть в центр стола, ведь разозлившаяся Присцилла несет в себе такой поток ругани и брани, что можно весь год не писать родителям письма и не появляться дома.
   - Как только мы окажемся в пансионе, забота о них, - она показала зеркалом в сторону брата с сестрой, - перепадет на меня, а у меня времени на их "преждевременное" воспитание не будет. В конце концов, этот год в пансионе у меня последний, и я не собираюсь переживать за непутевую сестрицу, когда могу учиться или проводить время с пользой.
   Паскаль, которую замечание сестры задело, наклонилась над столом. Она прекрасно видела, как красноречиво смотрит на неё Петоль, желая избежать утренних эксцессов во время отъезда, но язык сам собой зашевелился:
   - Интересно, это с какой пользой? Сбегать со своим ненаглядным Лаэртом или тайно встречаться с Люциллой? Очнись, сестренка, твоя серьезность даст трещину на вторую неделю, - девушка откинулась на стуле, скрестив руки на груди. - Ведь каково это, в один миг потерять всё, что ты любила, а?
   Раздался противный скрежет отодвигаемого стула. Отец и Пьер посмотрели на Персию, статную и серьезную, нависшую над столом, как Пограничная скала. Но вот девочкам было не до неё - с видом воина Паскаль ждала ответа на свой вопрос, а Цисси с безразличным лицом, но горящими глазами смотрела на сестру. Младшая сестра не удивилась бы, услышав от сестры, что та её в этот миг готова задушить голыми руками.
   - Пожалуй, на сегодня хватит завтрака. Вы и так много съели, а дорога предстоит ухабистая и долгая. Пьер, Паскаль, пойдите, проверьте, взяли ли вы все вещи, а ты, - она махнула рукой в сторону Цисси, - пройди в кабинет отца.
   Паскаль даже не заметила, как отец вышел из-за стола. На его стуле лежал новый выпуск "Пикарет Ревю", немного помятый, но, одно ясно, не дочитанный. Когда Петоль прочитывает всю газету, то аккуратно сворачивает её и кладет либо на край стола, либо забирает с собой в кабинет, если в ней есть какая-то важная статья. Но он оставил её валятся на стуле.
   Но не успела Персия дать следующие распоряжения, как двери обеденного зала ударились о стены, и к завтраку влетела Парветта, запыхавшаяся, но нарядная, причесанная и убранная, словно к ещё одному приему:
   - Ах, я успела! - Она всплеснула руками, игнорируя взгляд Персии и обнимая обескураженного Пьера. - Слышишь, Престон, они ещё тут! Если бы ты ещё провалялся несколько минут, мы могли не успеть!
   - Парветта, - начала было Персия, но бабушка и вовсе её не слушала, вглядываясь в лица внуков, как будто видит их в первый раз.
   - Цисси, солнышко, ты пропустила вот тут вот, - Парветта берет в руки пудреницу и умело прячет синяки внучки под слоем белой пудры. - Паскаль, иди в свою комнату, мне нужно кое о чем поговорить с тобой. Пьер, дедушка ждет тебя в саду и, пожалуйста, - она кидает насмешливый взгляд на внука, - не озадачивай его ничем, он ещё окончательно не протрезвел.
   Брат в мгновение ока выбежал из обеденного зала, не забыв крикнуть маме, что он скоро вернется и обязательно проверит свой багаж. Паскаль как раз наоборот повалялась бы последний раз на своей большой кровати вместо проверки багажа, но бабушку она слушалась во всех отношениях. И нотации, и Историю двух городов и смешные истории из её молодости, ведь это бабушка, она не Персия. Она другая.
   Парветта была открытой, яркой, иногда даже казалось, что Камилла свое поведение взяла именно с неё, и была в ней какая-то искра, незажженный фитиль, который через Петоля передался Паскаль - стоило только пороху почувствовать искры огня, как он тут же разгорался в полную силу.
   Паскаль неохотно шла по лестнице, отстукивая незнакомый ритм по блестящим перилам. Странное ощущение закралось ей в душу - целый год без пансиона всё равно, что отдельно прожитая жизнь, а тут снова багаж, беготня и изнурительный год. Она даже отчетливо представить не могла, как приедет в пансион и будет вставать в восемь утра, а что говорить о жизни в девичьей спальне!
   От одних воспоминаний позапрошлого года, когда ей было тринадцать лет, ей становилось и плохо, и злобно, и больно. Единственным запомнившимся ей событием было разукрашивание статуи первой королевы Пикарета, Нимфис, когда её выгнали из художественного класса за неподобающее поведение. Тогда она возненавидела одну из девчонок Дюамель, которая пыталась раскрасить её волосы в синий цвет, а Паскаль в ответ облила её юбку водой.
   Волосы отмылись, юбка высохла, а покрасневшая и позеленевшая статуя Нимфис нет. Цисси тогда едва со стыда не сгорела, когда в столовой до неё дошел слух о случившемся - все глаза были направлены на неё и на Пьера, непонимающего происходящего. А потом были громкая ссора с сестрой, письма от родителей и восхищенное послание от бабушки, восхваляющее новаторские способности внучки.
   Дверь в комнату была плотно закрыта, как будто они с сестрой и братом уже ехали. Грубо толкнув дверь плечом, Паскаль вошла внутрь. Багаж стоял около кровати, несколько сундуков с её инициалами, что было весьма глупо, ведь их всех зовут на "П", закрытое и зашторенное окно, словно в этой комнате никто и не жил вовсе.
   Комната в пансионе будет в два раза больше, с огромными кроватями с балдахином, отделявшимися от остальных тумбочками, несколько столов и - самое, кажется, важное для всех обитателей - обширный дубовый шкаф, что чтобы дотянуться до верхних полок, нужен высокий табурет. А может, и не будут. Паскаль была не уверена, что мадам Либерта как-то кардинально изменила здание пансиона - может, где-то крышу переложили, где-то стену подкрасили - на этом всё.
   Но вот свои любимые тисовые кусты вдоль всех дорожек пансиона она точно оставила - как же она негодовала, когда во время обучения вновь прибывших детей чьи-то кони перетоптали все фигурно выстриженные кусты - сколько крику, ругани, а все из-за кустов!
   - Паскаль?
   Девочка резко обернулась. Бабушка напряженно щурилась, пытаясь сфокусировать взгляд в этом легком мраке на внучке.
   - Нет, - будничным тоном отозвалась Паскаль, - это Мельпомена, мадам.
   Парветта фыркнула.
   - Раньше ты шутила намного лучше.
   - Раньше меня не отсылали в пансион и со мной не происходили все эти политически важные казусы.
   Бабушка, поправив полы юбки, села на кровать. Положив ногу на ногу, она подперла рукой щеку и попросила внучку закрыть дверь. Паскаль это насторожило - конечно, у них были секреты от Персии и Петоля, но что на этот раз, да и перед самым отъездом?
   Девочка встала прямо перед Парветтой. Та хмуро оглядела её с ног до головы - как на неё это было не похоже, хмуриться.
   - Что-то случилось?
   - Старость случилась, - весело отозвалась бабушка, но стоило ей поймать настороженный взгляд Паскаль, как веселье как ветром сдуло. - Но это не суть важно. Некоторое положение вещей в нашем Совете и Пикарете меня пугают. Твой дедушка весьма красноречиво дал мне понять, чтобы я не лезла, - бабушка закатила глаза, как семнадцатилетняя, - но ты же знаешь, что все женщины Дюран лезут туда, куда не просят. Но не об этом сейчас.
   - Про женщин ты зря сказала, - отозвалась Паскаль, скрещивая руки на груди. - Мама с Цисси далеко не такие.
   - Просто ты не знаешь Персию так, как я, - парировала Парветта. - И не перебивай меня, хорошо? А то я забуду, что хотела сказать тебе с самого начала. Пока будешь находиться в пансионе, не снимай свой медальон.
   Девочка инстинктивно притронулась к медальону через ткань платья и, забыв о просьбе, мгновенно спросила:
   - Почему?
   - Когда он на тебе, мне намного спокойнее, - раздраженно ответила бабушка.
   Паскаль вздохнула - если бабушка просит что-то делать, то лучше заняться этим незамедлительно. Например, просто не перебивать и носить этот медальон.
   - Твоя мать посылает с вами четырех слуг - я не помню имена всех, но одну девушку ты должна заменить на Мельпомену.
   - А...Кто она? То есть, что она делает?
   - Наряжает тебя к приемам и балам, - Парветта посмотрела на неё так, будто Паскаль прыгнула с Пограничной скалы. - Неужели ты даже не знаешь, как зовут твоих слуг? Господи, что творится в этом доме!
   Паскаль смутно помнила девушку, которая одевала ей серьги к приему:
   - А почему именно её? С остальными что-то не так?
   Повисла немного неожиданная и гнетущая тишина, что хоть топор вешай.
   - Просто сделай, как я прошу, - ответила Парветта, вставая с кровати. - Мадам Либерта обещала мне, что если ты будешь хорошо себя вести, то она будет отпускать тебя на выходные к нам с Престоном. Я бы на твоем месте поменьше красила статуи.
   - И ты туда же! Сколько можно мне об этом напоминать?! Мне всего лишь тринадцать лет было и всё это из-за Дюамель! - Вспылила Паскаль, следуя к выходу из комнаты за бабушкой.
   Парветта взмахнула рукой, мол, разговор окончен - девочка видела, как бабушка нескрываемо улыбалась, отчего морщинки лучами разбегались от её накрашенных губ.
   - Просто не крась Королеву, а то у Либерты опять прихватит сердце. Кстати, о Либерта, - бабушка неожиданно остановилась у начала лестницы. - Что будешь делать?
   - В смысле?
   Паскаль остановилась за бабушкой, едва не врезавшись в её спину. Она уже забыла о проверке вещей, и об имени той девушки, которую должна попросить мать сослать с собой в пансион.
   - В смысле теперь по "ошибке" Совета в твоих кандидатах красуется сын хозяйки пансиона. Я бы поаккуратнее выбирала себе соперников, дорогая - Либерта в своей лачуге с колоннами и огромными залами сама королева, а ты лишь принцесса, у которой карета внезапно превратилась в тыкву, а прекрасный принц в крысу.
   - Могла бы выбрать сравнение и по живописнее, - Паскаль скривилась, прикасаясь рукой к гладким перилам - она будет скучать по ним в пансионе.
   Дома она отбивала неизвестные ритмы и мелодии, в детстве каталась по ним, скатывала книжки Пьеру, иногда ради забавы яблоки, которые со смачным хрустом разбивались о ступеньки, дойдя до конца перил, а в пансионе все перила деревянные и неприятные, что лишь оставляют зацепки на рукавах.
   - Вот кто бы говорил, - Парветта весело обернулась на внучку, приподнимая брови. - Тебе напомнить про платье цвета смерти?
   Паскаль критически оглядела свой наряд, качая головой. Не хотелось ей спорить с бабушкой - если Пьер и Цисси с родителями мгновенно сдаются, то Парветта найдет уйму причин, отговорок и неизвестных раннее миру фактов, чтобы продолжать спор и заводить его совершенно на иные пути и дороги, о которых нормальный человек и помыслить не мог.
   - Мадам Дюран, месье Дюран ещё беседуют с вашими братом и сестрой, мадемуазель Дюран.
   Паскаль чуть ли не вскрикнула, настолько неожиданно перед ней появилась одна из слуг в привычном неброском синем платье. Убранные светлые волосы, бледная кожа, синяки под серыми глазами - обычная девушка, коих в Пикарете довольно много.
   - Мельпомена? - Спросила она и приготовилась поймать на себе удивленный взгляд, но та лишь кивнула. - Собирай вещи, ты отправляешься со мной в пансион. Надеюсь, никаких возражений не будет?
   Скорее, это был риторический вопрос - у слуг не было прав перечить хозяевам, даже если они их младше чуть ли не на половину жизни. Паскаль периодически даже забывала, что в их доме есть слуги, которые готовят, стирают и убираются, пока кто-нибудь с ней не здоровался или не передавал послания от членов семьи.
   Девушка удивленно захлопала глазами, но, кивнув, быстро скрылась в очередном коридоре особняка Дюранов. Осталось только сказать Персии, что Паскаль решила командовать вместо неё, и прощальной ссоры было бы не избежать. Но Персия с отцом и Цисси появляться не спешили, ровно как Пьер с дедушкой, медленно разгуливающие по саду.
   - Вы что, сговорились дать нам указания на этот учебный год? - С сарказмом спросила Паскаль, отодвигая от окна занавеску. - Такое лицо у Пьера бывает только тогда, когда он не понимает задаваемый материал и его это очень злит.
   Бабушка не ответила. Она кинула озабоченный взгляд на свои перстни и, повернувшись к окну, сосредоточенно уставилась на дедушку. Когда Паскаль была маленькой, то ей казалось, что бабушка с дедушкой были идеальным мужем и женой, оба такие веселые, заводные, всегда вместе танцующие на балах, а сейчас она заметила, как сильно устает Парветта от его загулов, опозданий и оправданий. Раньше они были для неё идеалом, а сейчас она тайно жалела их, хоть и любила. Любовь из жалости всё равно, что кинжал с ядом - когда его заметят, непоправимая рана будет уже нанесена.
   Стеклянные двери с внушаемым звоном ударились о стены, как будто Пьер распахнул их ногой.
   Вид у него был растрепанный и взъерошенный, как будто он бежал полмили по лесу, ведь его конь сбросил хозяина и помчался вдаль, не желая возить такого капризного и самовлюбленного индюка, но синие глаза горели, как два неестественных факела в темноте.
   - Цисси с родителями ещё не появлялась? - Взволнованно спросил он, вставая напротив сестры и оглядывая её с ног до головы. - Иди, переоденься, мы скоро отправляемся.
   Паскаль скорчила недовольную гримасу и хотела высказаться, но брат мигом развернулся и побежал вверх по лестнице, отбивая быстрыми глухими шагами о ступеньки.
   - Тоже мне, капитан, - фыркнула девочка, скрещивая руки на груди. - Чего устроил тут армию, а, бабушка?
   Но и след Парветты простыл. Паскаль осталась одна, отчего ей стало холодно и непривычно. Странное чувство закралось ей в душу, как будто она не в своем доме, чужом, и тут ей никогда не будет рады. Это не она несколько дней назад прыгала с деревьев в саду вместе с перепуганной до смерти Цисси, это не она пряталась в корнях старого дуба и не она умоляла отца реконструировать конюшню, пришедшую в упадок из-за малого количества лошадей.
   Хотя она и никогда не чувствовала себя в этом доме своей, чего уж греха таить, в определенные моменты она и вовсе мечтала о том, чтобы этот каменный бездушный истукан рухнул, дабы построить на его руинах другой дом.
   Дедушка как-то сказал ей, что у каждого дома есть своя душа. Паскаль считала, что душа их дома давным-давно сгнила, как и царящие тут взаимные семейные чувства. Душа пансиона была пропитана строгостью, сухостью и скукой, а дом Камиллы некогда трещал от детского смеха, радости и словно светился изнутри. Но время сейчас другое и люди другие.
   - Мадемуазель Дюран, - голос Мельпомены прозвучал слишком резко и неожиданно. - Ваши родители, сестра, брат и мадам Парветта с мужем ждут вас в музыкальном салоне.
   - Музыкальном салоне? - Глухо переспросила девочка, невидящими глазами глядя в пространство. - Да, спасибо. Твои вещи уже уложены?
   - Они уже в экипаже, мадемуазель, - нарочито спокойно ответила Мельпомена, двигаясь следом за девочкой.
   Паскаль с ухающим, как сова, сердцем двумя руками распахнула двери. Они стояли, образуя круг, глядя друг на друга и о чем-то переговариваясь. Цисси была бледна, хотя теперь это её обычный цвет лица. Пьер плотно сжал челюсти, отчего его скулы так и выпирали. Родители и бабушка выглядели спокойнее обычного, точнее напоминали мраморные изваяния, которые украшали лестничные пролеты.
   - Шрам? - Глаза Персии округлились, а длинные пальцы плотно сжали подбородок и щеки. - Когда ты успела так исполосовать свое лицо?
   Парветта нервно трогала свое кольцо на безымянном пальце - она-то знает, кто и что оставили шрам внучке.
   - Это всего лишь маленькая незаметная белая полоска на щеке, мам, - проворчала Паскаль, выдергивая лицо из её цепкой хватки. - Кто-нибудь мне объяснит, что тут за тайное совещание происходит?
   - Не суть важно, - отчеканил отец, нервно поправляя и без того идеально сидящий камзол. - Оно уже закончилось.
   - Тогда зачем вы меня позвали?
   - Чтобы попрощаться.
   Прозвучало это так, будто их с Пьером и Цисси посылают на верную смерть, о которой все прекрасно знают, но предпочитают молчать. Это было странно слышать от Петоля - почти всегда во время отъезда его либо не было из-за Совета, либо он наскоро всех целовал, обнимал и бежал обратно в свой кабинет.
   А сейчас он так пристально рассматривал их, что в животе медленно стягивался узел.
   - Что-то случилось, пап?
   Прикрыв глаза, он судорожно вздохнул и выдохнул. Персия поправила на шее свое любимое колье, с огромным синим треугольным камнем, а Парветта продолжала крутить кольцо на пальце. Они все нервничали и что-то скрывали от неё, отчего, на душе у Паскаль стало обидно и тоскливо.
   По крайней мере, она в отличие от брата с сестрой может трезво оценить ситуацию - одна ушла в глубокую и печальную думу, а второй слишком самовлюблен, чтобы замечать что-то вокруг - и может постоять за себя и секирой, и руками, и ногами.
   А самое обидное, что бабушка даже не смотрит на неё, не отвечает на вопросительные взгляды. Она одна в этой комнате, совершенно одна. Да и прощаться теперь не с кем.
   Поспешно обняв Парветту, немного ошарашенную и удивленную, она направилась к выходу из комнаты, задев рукой отцовский локоть и быстро сжав его на прощание. На Персию она бросила лишь печальный и одновременно безразличный взгляд, Девочка плотно закрыла за собой двери и двинулась в сторону своей комнаты.
   Пора переодеваться в брюки и кафтан для езды верхом - если Цисси с Пьером думают, что она поедет с ними в одном экипаже, то они, либо сумасшедшие, либо ей это снится. Персия может запретить ей ехать на лошади, но у Паскаль имеются весьма смутные подозрения, что как только они скроются из виду...Её запрет перестанет действовать. И чтобы Паскаль Дюран не появилась эффектно в новом учебном году?
   Черта с два.
  

Глава 10.

На пути в пансион.

  
   - Паскаль Дюран, - лицо Персии было бело, как только что натянутый холст, а взгляд тяжелый и темный, как предгрозовое небо. - Немедленно слезь с этой лошади.
   Девочка с уверенностью поправляла кожаные черные перчатки, застежку шлема и сапоги, пока мать топталась около её скакуна, пытаясь заставить её слезть с него. Паскаль прекрасно знала материнскую фобию перед лошадьми, поэтому предпочитала игнорировать её слова, демонстративно задевая шею Милье, отчего тот фыркал и притопывал.
   - Петоль, - в отчаянии Персия повернулась к стоящему на крыльце мужу, который обсуждал с Парветтой прошедший прием, - сделай что-нибудь! Твоя дочь не поедет в пансион на этой лошади!
   - Это ещё почему? - Девочка приподняла брови.
   Она хотела добавить, что уже никто и ничто не снимет её с седла, но зоркий взгляд, который бабушка метнула в неё, заставил проглотить заготовленные заранее слова.
   - Во-первых, это небезопасно. В сентябре начнется охотничий сезон, а сейчас по лесам бродят дикие медведи, кабаны и лисы. Дороги и кареты они обходят стороной, но из-за тумана в последнее время плутают и попадают прямо под колеса экипажей!
   - Что-то подсказывает мне, что из-за этого не животные страдают, - вставил Пьер, распахивая перед подошедшей к карете Цисси дверь.
   - Тебе слова никто не давал, - огрызнулась Паскаль, натягивая поводья. Милье фыркнул и двинулся с места, отчего мать шарахнулась в сторону.
   - Не огрызайся, - одернула её Персия, глядя на подходящих к темно-синему экипажу слуг. - Мельпомена? Почему ты не в особняке? Паскаль!
   Девочка не ответила, выправив лошадь за каретой. Седло закреплено, Милье накормлен, и готов к дальней дороге, а с холодом она как-нибудь справится. Кто бы мог подумать, что в последний день лета подует такой холодный ветер и появится сильный туман из-за дождей?
   - Перси, дорогая, - голос Парветты трещал, как плохо настроенный рояль, но выглядела она так же, как и всегда - уверенно в себе и прекрасно. - Поговорим об этом позже.
   Перед парадным входом с длинной и красивой каменной лестницей стояло две кареты. Квадратная, обтекаемой формы с кистями на крыше и витиеватой с вензелями буквой "Д" на дверцах синяя карета, запряженная четырьмя снежными лошадьми. Синий миниатюрный экипаж, не менее красивый, чем карета, запряженный двумя черными скакунами, но более темный. Все это создавало какую-то неопределенную торжественность, отчего сердце пропускало удар, если бы это не было таким помпезным прощанием, а не счастливым возвращением домой.
   - Последний раз говорю, слезай с лошади! - Персия дернула лошадь за повод, отчего Милье повел в сторону.
   - У этой лошади есть имя, и хватит дергать его! Он лягнет тебя и не пожалеет затраченных сил!
   - Паскаль Дюран, - Петоль сошел с лестницы, недовольно вздернув подбородок, - не перечь матери, сколько раз повторять тебе?
   Пьер с самодовольной улыбкой наблюдал за этой сценой из-за не зашторенного окна, а Цисси скорчила такую скучающую мину, что хотелось окатить её водой с головы до ног. Кучер в синем костюме и шляпе слез с вожжей в мгновение ока, оказавшись около хозяев.
   - Месье Дюран, прошу, не беспокоится, уж я то смогу позаботиться о том, чтобы мадемуазель Дюран добралась в здравии и сохранности!
   - Ваши слова, Мемьер, особого доверия не внушают, - фыркнула Персия, но, кажется, кучер и вовсе не расслышал её.
   - Если вы готовы ручаться за неё, то милости прошу, - Петоль похлопал Милье по боку, второй рукой беря под руку жену. - Пойдем, Перси, нам тут делать больше нечего. Уже полтора часа прощаемся!
   Цепь, состоящая из кареты и экипажа, двинулась вперед. Паскаль уверенно восседала на Милье, а поравнявшись с экипажем, наклонилась к окну и показала Пьеру язык - тот, проигнорировав её жест, резко открыл книгу.
   Как только Милье перешел с мощеной дороги на песчаную, девочка обернулась. Родители стояли в начале лестницы, они напоминали фамильные статуи, охраняющие вход в дом, одетые во все синее. Парветта стояла около дверей, непривычно скрестив руки на груди - секунда, и её правая рука оказалась около шеи.
   Паскаль инстинктивно прикоснулась к шее. Нет, она не забыла, одеть тот медальон.
  
   Минуя пикаретский лес, Паскаль полностью ощутила на себе подбирающиеся к ним холода со стороны земель Кананоу и Пруэтта. Если руки в кожаных перчатках околели, то сами перчатки попросту замерзли, не давая разогнуть пальцев с поводьев, то о ногах и говорить было нечего. Из ноздрей Милье вырывался теплый пар воздуха, да и сам конь был единственным источником тепла, из-за которого девочка ещё не превратилась в ледяное изваяние.
   Мемьер на вожжах весело насвистывал какую-то мелодию, нахлобучив на голову зимнюю шапку, подаренную ему Престоном, сзади которой торчал беличий хвост - в ней он напоминал какого-то охотника-отшельника, хорошо знающего местные владения, но находящегося не в своем уме.
   - Ещё не замерзли, мадемуазель Дюран? - Его голос, кажется, и вовсе доносился издалека.
   Паскаль едва разомкнула губы, чтобы ответить, что всё в порядке. Кучер лишь пожал плечами и, поправив съехавшую на лоб шапку, ударил хлыстом по лошадям, чтобы те перестали тащиться подобно садовым улиткам. Девочка слышала, как меняющие постели служанки обсуждали происшествия на дорогах с диким зверьми, вышедшими из лесу из-за сильного тумана, но не придавала этому особого значения, но сейчас она чувствовала подступающий к горлу страх.
   Слушать страшные рассказы это одно, а испытать их на собственной шкуре совсем другое. Плотная завеса тумана, отделяющая дорогу от леса, казалась мягкой, что если прикоснешься к ней, то почувствуешь его гладкую поверхность. Паскаль поежилась, отводя глаза от леса - воображение подсовывало ей кабанов размером с горы и белых свирепых медведей, на которых разъезжает Дехан Кананоу.
   Фыркнув, она поравнялась с Мемьером, сосредоточено глядевшим на дорогу перед собой. Она недоумевала, что кучер может видеть впереди, если и половину лошади за туманом не видно.
   - Так что рассказывают местные сплетни о происшествиях из-за тумана? - поинтересовалась Паскаль.
   - О, да много поговаривают, мадемуазель Паскаль, - уныло произнес Мемьер, посасывая кончик подожженной трубки. - Сначала на экипаж Макнамара напали, никто не пострадал, но дети клянутся, что видели огромного рыжего исполина - после этого случая их два дня приводили в себя лекари пансиона. Потом экипаж Гегертунов снес дикий кабан, до меня дошел слух, что после этого юный месье Гегертун, старший близнец, начал заикаться. Лирье, мой старый приятель и кучер семьи Гегертун, посидел за какой-то вечер, а всё этот дикий зверь, который едва не растоптал их в пух и прах!
   В области живота что-то зашевелилось, а в затылке неприятно закололи маленькие иголочки. Теперь, от слабенького света фонаря, зацепленного за край крыши, ей мерещились витиеватые тени, тянущие свои когтистые лапы к ней и Милье.
   - Тогда почему мы поехали этой дорогой? - Девочка невольно посмотрела по сторонам, нервно раздумывая, а не выскочит ли из-за пелены туманы огромный волк, охотившийся от самого особняка на сытого и молоденького Милье? - Старая объездная дорога не пригодна?
   - Чу, - кучер встрепенулся, выпучив глаза на наездницу, - смерти нашей хочешь?! Дорога идет вдоль территории, граничащей с Пруэттом и Кананоу, тебе ли не знать? Чуть что, и всё, не сыщет нас никто и в помине, - Мемьер перекрестился, глядя в мрачное небо, которое загораживали хвойные ветки и верхушки деревьев, - а вы ещё в самом соку, жизнь только открывает свои двери, так чего ради, рисковать? Через Дорогу убийц я вас не повезу, мадемуазель Дюран.
   Дорога убийц? Так вот как её называют в народе? Она видела её ещё тогда, когда взобралась на Пограничную скалу - завораживающее зрелище, однако, не стоящее её жизни. Она даже поймала себя на мысли, что с Мемьером намного спокойнее, чем в теплой карете, ведь можешь следить за всем происходящим извне.
   Макнамара и Гегертун просто не ожидали нападения - одни были первыми жертвами, а другие либо слишком переоценили свои способности, либо не поверили в эти слухи с нападениями животных. Но как животные могут заплутать в этом необъятном лесу, в котором они должны ориентироваться, как дети в своих фамильных особняках?
   - И почему мы не выехали раньше или на день позже? - буркнула себе под нос девочка, оглядывая приземляющихся на ветви деревьев ворон.
   Огромные, с блестящими перьями они каркали, разговаривая друг с другом, и переглядывались, словно знающие какую-то страшную тайну. От вида этих огромных темных птиц спокойнее, однако, не становилось - все больше и больше пернатых туш садилось на ветки, а их противное карканье сливалось в унисон.
   Мемьер побледнел, забормотав молитву и, перекрестившись, надвинул на глаза свою шляпу. Ударив поводьями, лошади поскакали быстрее, Милье следом, карета сзади то и дело подпрыгивала, а девочка внезапно сжала поводья так крепко, что раздался хруст замерзших кожаных перчаток.
   Если родители знали, что они поедут через Дорогу убийц, то почему ничего не сделали? Почему не поехали с ними? Ах да, таковы правила. Родители не имеет права сопровождать своих детей в пансион, только в их первый и последний дни учебы. Но почему не послали с ними стражей, ведь Совет каждый год выделяет чадом аристократов по одному-двум стражей из армии для безопасности?
   Вороны продолжали каркать, хлопая крыльями и перепрыгивая с ветки на ветку. Паскаль краем глаза заметила, как Пьер выглянул в окно, а затем быстро зашторил его. Неужели, струсил, бравый младший брат? Милье под ней как-то странно задрожал, готовясь встать не дыбы. Девочка поспешно похлопала его по шее, чтобы тот успокоился, но не тут-то было. Запряженные в карету лошади резко остановились, прибитая раннее пыль взмыла в воздух, перемешавшись с туманом, а из экипажа послышался кроткий вскрик Цисси. Мемьер опять начал молиться, доставая из-под облучка револьвер.
   Милье замер, нервно дыша, а Паскаль лишь судорожно пыталась увидеть что-то через туман и пыль. Карканье ворон не способствовало душевному спокойствию, отчего стая мурашек пробежала по всему телу, а воображение подсовывало косматые фигуры повсюду.
   - Мемьер, - свой голос показался ей очень громким, но вороны внезапно стихли. По одной они срывались с ветки, скрываясь в ветвях деревьев, оставляя после себя несколько темных перьев, оседающих на лошадей, крышу кареты и шляпу Мемьера. Паскаль замерла, сурово глядя на парящие в хмуром небе перья. - Что это за представление?
   - У вас есть оружие, мадемуазель Дюран?
   Паскаль хотела обернуться на кучера, но крик "Пригнись!" и выстрел помешал ей - девочка припала к шее перепуганного Милье, сама едва не свалившись от неожиданности и удивления с лошади.
   Мемьер в мгновение ока вскочил на крышу кареты, держа двумя дрожащими руками револьвер, а затем небрежно наклонился и захлопнул открывающуюся дверь в карете. Раздался глухой удар, а Паскаль услышала голос, словно издалека:
   - Мадемуазель Дюран, ну же, Паскаль! Возьмите второй револьвер! Мадемуазель Дюран!
   Девочка едва смогла принять вертикальное положение. Её всю трясло, а уши заложило из-за выстрела Мемьера, раздавшегося прямо над ухом. Со второго раза она смогла взять в руки револьвер - ладно, рапира, но огнестрельное оружие? Отец расстроился, узнав, что Пьера вид такого оружия не заинтересовал, а дедушка наоборот порадовался, что хоть кто-то внемлет его словам об историческом оружии, "которое никого ещё не подводило, в отличие от этих палок, заряженных орехами".
   И тут повисла такая тяжелая, напряженная тишина, что Паскаль казалось, будто бешенные удары её сердца отдаются эхом по всему лесу - их слышат и Мемьер на крыше, и Цисси с Пьером в карете.
   - Что это? - голос кучера был сиплым, а руки затряслись ещё сильнее. Стоя на краю крыши, он повторно наклонился и захлопнул открывающеюся дверцы кареты, из которой норовил вылезти Пьер с рапирой наперевес. - Господи, что же это такое?
   Паскаль, переселив себя, уставилась на два горящих огонька впереди себя. Это было больше похоже на два огромных фонаря, висевших на перекосившейся крыше экипажа, если бы не черные треугольные фитиля, именуемые зрачками. Она распахнула рот в безмолвном крике, в голове тут же закрутились образы огромных лис и медведей, но вновь раздался выстрел, перебиваемый путанными молитвами.
   И когда Мемьер успел стать таким верующим?
   Это было похоже на скрип старых деревьев, клонившихся от сильного ветра к земле, но нет, это был рык, исходивший от этих оранжево-желтых глаз. Не прошло и секунды, как лошади, прицепленные к карете, встали на дыбы и разорвали свои оковы, разбегаясь, кто куда. А глаза становились все ближе и ближе...
   Прикрыв глаза, Паскаль подняла правую руку, поддерживая её левой за кисть, и спустила курок. От выстрела её руку повело в сторону, уши заложило, а Милье, не ожидавший от хозяйки такого поступка, встал с испугу на дыбы.
   Девочку откинуло назад, и она бы свалилась с коня, если бы не ноги, плотно застрявшие в стреме - мир в глазах перевернулся, карета была на небе, а небом была земля и дорога. С каждым новым скачком она ударялась головой о его спину, а отстреливающийся Мемьер с выскочившим из кареты Пьером и Цисси становились все дальше и дальше.
   Раздался звонкий девичий крик, и еловая ветка нещадно хлыстнула по лицу. Паскаль чувствовала, как с каждым новым прыжком Милье её ноги вылетают из стремян, а умереть, расшибив голову о сосну, ей не льстило. Но самым страшным было не то, что ветки нещадно хлестали её по лицу, а голова кружилась так, будто она безостановочно танцевала весь недавний прием, а то, что побег Милье сопровождал непрекращающийся крик Присциллы.
   - Да остановись же ты! Ну, Милье, стоп! - Девочка попыталась дернуть его за хвост, но это был очень дурацкий поступок.
   С перепугу, конь встал не дыбы, окончательно скинув с себя девочку - Паскаль упала на что-то холодное и ужасно скользкое. В её глазах двоилось, а светлые волосы, мокрые и упавшие на лицо, напоминали какие-то сосульки. Она долго не могла отдышаться, лишь долго смотреть на потемневшее небо, чувствуя себя едва живой.
   Она испугалась так, как никогда раньше. Не могло все это быть настоящим, не могло. Девочка прикрыла глаза, пытаясь перебудить себя, что воображение просто сыграло с ней злую шутку, но не тут-то было. Стоило ей полностью закрыть глаза, как в темноте зажглись эти два огромных фонаря, становящиеся все больше и ближе, ближе...
  
   Парветта сидела в гостиной комнате, со скукой рассматривая корешки старинных книг в шкафах со стеклянными дверцами. На столе перед ней остывал чай с яблочной шарлоткой, но ей было не до пира живота изысканными десертами дюрановского повара - её мысли были далеко отсюда, и в такие моменты она чувствовала себя старее некуда.
   Сколько бы ей не делали комплиментов, сколько бы Престон не твердил, что в отличие от неё он старый мешок с костями, сколько бы заинтересованных взглядом она на себе не ловила - в душе Парветте Дюран было намного больше лет, чем давал внешний вид или догадки незнакомцев.
   Маленькой девочкой она пережила первую и последнюю войну, после которой появилось два отдельных государства - Пруэтт и Пикарет. Она первой испытала на себе законы и традиции нового Пикарета, отделенного от Пруэтта, выйдя замуж за Престона Дюрана, шаловливого и ищущего на свою голову ненужных приключений парня, которого она практически не знала.
   Дальнейшая жизнь показала ей, что выбор её родителей был не таким уж и плохим, хоть с возрастом Престон не стал серьезнее или разумнее - он до сих пор, близко подойдя к лисице, кидался на неё самостоятельно, желая побороть голыми руками, заставляя всех вокруг восхищаться своей смелостью и осуждать безрассудство.
   И чего бы не было в прошлом, она жила настоящим и будущим. Столько всего событий произошло в её жизни, столько всего нужно было рассказать или хотя бы записать в семейные дневниковые архивы, которые она терпеть не могла, но после её смерти в их с Престоном особняке и в особняке Петоля повесят портрет улыбчивой женщины.
   Ненастоящей Парветты Дюран, а какой-то другой Парветты, красотой которой все восхищались, а любви к приемам и балам завидовали белой завистью, ведь её муж когда-то состоял в Совете, отчего ей были открыты врата ко всем громким и важным мероприятиям. Но как бы ей хотелось сейчас оказаться там, наверху, в кабинете своего маленького мальчика, несмотря на его возраст, поговорить с ним, чтобы рядом не было никого.
   Иногда ей казалось, что Паскаль - это Петоль, тот Петоль в детстве, каким бы он мог стать, если бы все это бремя Советы и суровых традиций не свалилось на него. Маленькому Петолю просто не хватило духу пойти поперек всего, ведь из-за его решений страдали бы близкие, а вот Паскаль не тревожилась из-за этого.
   В них с Петолем одинаковый порох, вот только его порох вымок, а её может в любой момент разгореться. С кем она танцевала на приеме? Чей-то сын из делегации Пруэтта, как сказала ей Персия.
   Парветта перевела взгляд на женщину, сидевшую напротив неё в светло-голубом кресле. Когда-то и она была такой молодой и прекрасной, с такой изысканной фигурой, резным лицом и ясным взглядом, но время берет свое. Первый раз, увидев Персию Дюран, она едва подавила смешок - эта девочка в детстве была чем-то похожа на неё саму, ту самую Парветту, которая в шестнадцать лет узнала, что она в скором времени выйдет замуж.
   Те же светлые волосы, оплетенные лентами, то же обычное повседневное платье, отсутствие нужды в украшениях - драгоценные камни бы просто лишний раз испортили и без того чистый и невинный образ этой светлой красоты. Красота, которая не нуждается в украшениях - была ещё одна такая прекрасная девушка, но...
   - Парветта? - Голос Персии вернул женщину из закоулков своих мыслей и лабиринтов души. Персия смотрела на неё отсутствующим взглядом. - Как скоро они доберутся до пансиона, есть предположения?
   Мадам Дюран улыбнулась, беря в руки блюдце с остывшим чаем:
   - Перси, Перси, никогда не торопи время, оно само позаботится о своей скорости.
   - Легко сказать, - Персия отвела взгляд в сторону, - ведь вы хотя бы знаете, кто должен был их сопровождать, но по каким-то неведомым причинам этот "кто-то" не выехал вместе с ними!
   Парветта удивленно приподняла одну бровь, немного оскорбленная фразой жены сына. Как бы про неё не отзывался Петоль, в редкие минуты она показывала свои истинные эмоции, которые не может скрыть материнский инстинкт. В предыдущие года она со спокойной душой отправляла детей в пансион, на всякий случай, беря обещание с мрачной Паскаль, что она не натворит никаких бед.
   Девочка после долгих раздумий кивала и, вырываясь из объятий матери, бежала к отцу, хватала его за ногу и рассказывала, что она собирается делать весь год в пансионе и как будет с Лаэртом доставать Пьера с Цисси и Люциллой.
   А потом, хитро улыбаясь, снизу вверх смотрела на бабушку. Парветта улыбалась ей в ответ, ставила бокал с вином на стол и наклонялась к внучке, говоря ей какие-то веселые напутственные фразы и не забывая щелкнуть по носу.
   Но в этот раз она не щелкнула её по носу и даже не обняла - Паскаль сама быстро обняла её, а затем сжала на прощание отцовский локоть. В такие моменты она чувствовала всю гниль семейных отношений детей семьи Дюран и их родителей. И единственное чувство, которое овладевало ей, а точнее мысль - не будь это глупой войны, не будь этого разделения, ничего бы, не изменилось.
   Но с другой стороны не было бы её сына, а вместе с ним и её внучек и внука. Не было бы простодушного Престона, который за неё готов осушить реки и сломать Пограничную скалу.
   Все-таки у их жизни весьма шаткое определение нормальности.
   - Не волнуйся, Персия, - Парветта ободряюще улыбнулась, - этот "кто-то" и найдет их, и успеет уберечь от всех напастей.
  
   В сознание Паскаль привел накрапывающий дождь. Едва разлепив глаза, она смогла поднять руку со второго раза - руки и ноги затекли, придавленные скинутым Милье по непонятным причинам, седлом. Убрав с лица испачканные и застывшие, словно сосульки, волосы, она села, оглядываясь вокруг.
   Милье нет. Она не знает, где Мемьер с Цисси и Пьером, да и живы ли они. Она даже не знает, где находится сама и может ли пошевелить ногами, сдвинув с себя мужское седло. И почему она отказалась нацепить на Милье дамское седло, ведь оно легче во стократ, чем мужское?! Ах да, принципы.
   - Вот черт бы побрал всё это, - она резко столкнула с себя седло, - домашнее образование ведь прошлый век, так давайте наши дети будут ездить черт знает куда, чтобы мучиться в этой обители пыли старухи Либерты!
   - По-моему, мадам Либерта не так уж и стара.
   Паскаль замерла на месте. Вот чего она не ожидала, так что человека в этом лесу, кроме неё, Цисси, Пьера или Мемьера. Конечно, тут же недалеко граница, за милю видно, что она аристократка, да ещё и одна - идеальная жертва, ничего не скажешь.
   В крайнем случае, можно попробовать отбиться седлом. Девочка едва подавила смех от этой сумасшедшей идеи, но так уж страшное ей не было, как после тех глаз-фонарей.
   - Дехан Кананоу?! - Обернувшись, воскликнула Паскаль.
   Неужели прошло несколько дней, и Совет отправился вместе со стражами на их поиски?! Неужели они ищут пропавших? Они нашли Пьера или Цисси? Жив ли Милье? А убили ли они эту огромную тварь?!
   - Кажется, мы с Драу заблудились немного из-за этого тумана, - он печально опустился перед ней на колени, хотя даже так был намного выше Паскаль. - Парветта говорила, что вы отъедете от фамильного особняка недалеко, но, кажется, слегка переборщила.
   - "Парветта" и "переборщила" почти что синонимы, - буркнула Паскаль, оглядываясь вокруг. Никакого тумана, только едва различимый дождь и спертый воздух, который давит на легкие. - Что с Цисси и Пьером? А Мемьер? - Глаза девочки округлились. - А повозка со слугами?
   Паскаль вцепилась в огромную руку Кананоу - её детская ладошка всего лишь охватывала его три пальца, настолько житель суровых земель был огромен. Облачен он был все в те же меха, за спиной плащ, а на ногах что-то темно-рыжее, обвязанное кожаными ремнями. На поясе из-за мантий торчит рукоятка меча, а белые волосы мокрые, отчего кажется, что он старик.
   Но это только на первый взгляд.
   - Не волнуйтесь, мадемуазель Паскаль, - говорил он таким басом, а в слове "мадемуазель" сделал три ошибки, отчего получилось "мдмазуэль", что могла затрястись земля под ногами, - ваш брат храбро сражался наравне с Мемьером, да упокоит земля его и проводит в небеса, - он поднял тяжелый взгляд в небо. - А мадемуазель Присцилла недавно пришла в себя после обморока.
   "Да упокоит земля его и проводит в небеса"? Она сжала руку Дехана.
   - Мемьер - он...?
   - Он загородил собой вашу старшую сестру. Это был весьма благородный поступок.
   - Он молился, не переставая, а Бог даже не уберег его от смерти, - печально произнесла Паскаль. - В этом мире вообще справедливость есть?
   Дехан поднялся с земли, помогая встать испачканной, замерзшей и уставшей Паскаль:
   - А откуда вы знаете, что он молился не за вас?
   Паскаль не хотелось сейчас спорить и препираться - она чувствовала себя так, как будто, наконец, смогла прыгнуть с Пограничной скалы в теплое море, как всегда мечтала, окатив брызгами и Пьера, и Цисси, и Персию с Люциллой.
   - Я оставил Драу около того места, где...произошел сей инцидент. Должен вас огорчить, что ваш конь пал жертвой этого необузданного чудовища, - Дехан, идя впереди, оглянулся через плечо на свою едва переставляющую ноги спутницу. - Так что придется ехать до пансиона на Драу.
   - Да что такое это Драу? - огрызнулась Паскаль, спотыкаясь о камень. - Цисси с Пьером уже в пансионе?
   В голосе Дехана послышались нотки обиды:
   - Не "что", а "кто", - он раздвинул перед ней еловые ветки, служившие каким-то щитом от того места, куда они пришли. Паскаль, наклонившись, прошла под ними и едва сдержалась, чтобы не сделать шаг назад. - Драу - это мой верный друг, белый медведь, ребенок холодной природы Кананоу.
   Парветта тогда не соврала - этот белый медведь был действительно гигантский, ещё больше, чем сам Дехан Кананоу, облаченный в какие-то латы и подобие седла, к которому с одной стороны был прикреплен огромный щит с изображением этого же белого медведя. Раньше она видела медведей на картинках в книгах, а теперь ей казалось, что она сама как в книге.
   - Надеюсь, вас не укачивает, мадемуазель Дюран? Драу не особо, хм, аккуратен в здешних местах, предпочитая сносить все преграды, в виде деревьев. Что с вами, Паскаль? Не волнуйтесь, с Драу ещё никто не падал!
  

Глава 11.

Музыкальный салон.

   Экипажи, кареты, лошади, коровы ещё ладно, но кататься верхом на огромном белом исполине не приходилось даже Паскаль Дюран. Пока она более-менее пыталась прийти в себя, сидя на холодной земле, Дехан умело перестегивал седло на спине своего Драу.
   По сравнению с Деханом, медведь казался не таким уж и большим, но не будь этих лат, он был бы просто огромным потерявшимся мишкой в этом лесу - хотя, дедушка бы, безусловно, добавил "кровожадный", демонстративно перезарядив пистолет или щелкнув обоймой.
   Паскаль не чувствовала холода - кажется, она чувствовала себя так же, как недавнее новое блюдо их кухарки - что-то трясущееся, непонятного цвета со странным, но удивительным вкусом и всегда холодное. Она чувствовала неугасающую тревогу за брата с сестрой, которой никогда не бывало раньше.
   Да и не могло быть, пока на них не напало что-то, отчего нереально отбиться. Будь это обычные воры, она бы смогла выстрелить, но... Действительно, смогла бы? Выстрелить в человека, который хочет если не убить их, то навредить им? Как можно стрелять в кого-то, пускай даже в зверя?
   - Теперь я не смогу руку даже на комара поднять, - девочка устало потерла глаза, стараясь прогнать накатившее чувство усталости и тоски.
   - Знаете, маде...
   - Можно просто Паскаль, - одернула его девочка, вставая с холодной земли на нетвердых ногах. - Мы ещё не в пансионе, а в это лесу уже раз сто слышала эту "мадемуазель".
   - ...Паскаль. Знаете, Паскаль, это ещё не самое страшное, что могло случиться. Не могу обещать вам спокойного сна, но, - Дехан, закрепляющий второе подобие седла на спине Драу, повернулся к ней лицом, - есть вещи, намного страшнее этих. Многие люди застали войну и, насколько мне известно, из Истории двух городов, подобие таких зверей использовали, чтобы истреблять целые войска и огромные поселения людей. Точных исторических справок нет, кто смог обуздать этих лесных монстров, но факт остается фактом. Этих животных нужно истребить, пока не произошло новое нападение.
   - Нападение? Ах да, теперь, после того, как мы едва не погибли, это можно назвать нападением, - Паскаль хмыкнула, искривив губы в подобие улыбки. - Я просто восхищаюсь работой этого дрянного Совета! Сначала наш сопровождающий опоздал, а затем заявил, что есть события намного хуже, чем произошедшее несколько часов назад! При всем моем исчезающем к вам уважении, месье Кананоу, вы даже не представляете, что я пережила.
   Дехан Кананоу не ответил. До пансиона они неслись в полном молчании, да и Паскаль не особо хотелось думать о том, что было бы правильнее вести себя иначе, но сейчас ей было не до этого. Она просто устала, а теплый мех Драу нагонял апатию и спокойствие.
   Ей казалось, что они были на полпути до пансиона, когда на них напали, но туман сделал свое дело - сначала они заплутали, о чем кучер любезно умолчал, а затем едва не погибли. Паскаль мрачно подумала, что не сможет теперь гулять вокруг дома по лесу или убегать с занятий в лес после увиденного, максимум - в голубятню около мальчишеского корпуса, и то, если мадам Либерта и вовсе не убрала её.
   С мыслей о пансионе, её мысли плавно перескочили на мысли о том, какие невиданные звери ещё обитают на холодных землях Кананоу, а затем, задремав, из темноты на неё уставились два горящих фонаря, под которыми Присцилла танцевала в белом платье с кавалером, чье лицо Паскаль никак не могла разглядеть. Стоило ей только присмотреться, как юноша тут же отворачивался, закрываясь Цисси.
   А потом ей снилось, как огромный красного цвета лис гоняется за стаей голубей по скалам, грациозно перепрыгивая с одной на другую, с одной на другую, пока под его черные лапы не попала Пограничная скала. Стоило ему прикоснуться передними лапами к верхушке скалы, как та тут же начала рушиться, а вместе с ней и животное.
   Паскаль резко открыла глаза - сначала была размытая картинка, а потом она смогла разглядеть лужайку, кусты и даже красно-белые точки, напоминающие высокие розы, над которыми мадам Либерта самолично тряслась каждый божий вечер после окончания учебного дня.
   Но ей стоило огромного усилия вцепиться в мягкую шерсть Драу, чтобы не свалиться с него - новый пансион мадам Либерты, вот куда Совет вложил все свои средства. Когда она только первый раз прибыла сюда, то ей казалось, что хуже и мрачнее места на свете быть не может, но сейчас она даже немного завидовала тем, кто приедет сюда впервые и столкнется с такой...белизной.
   Все здание, а ихЈ по сравнению с прошлым годом прибавилось, были белы, как летние облака, как новые, только что натянутые холсты, как белые голуби. Если бы в этот момент на небе было солнце, то глаз бы невольно резанула вся эта белизна и чистота.
   То вытянутое здание, к которому мягко и спокойно мчался Драу, чем-то напоминало Паскаль старинные картины, которые висели в их семейной библиотеке. На них изображались либо скудные и одновременно прекрасные здания, либо великие умы, написавшие все эти книги, стоявшие на полках, но не то, не другое не вызывало такого вихря мыслей, как преображение пансиона мадам Либерты.
   При приближении, здание оказалось одноэтажным, немного длинным, но весьма не громоздким, как предыдущий фасад пансиона - огромные окна, от пола до потолка, были зашторены, но это не портило производимый эффект. Все длинные части собирались в единое целое, прямо по центру строения, в невысокой башне, являвшейся и входом на территорию пансиона, и колокольней с внушающим шпилем на крыше.
   - У меня было такое же лицо, когда я прибыл сюда после реставрации, - голосом, переполненным смесью восхищения и веселья, произнес Дехан. - Внутри ещё лучше, а на территории самого пансиона...
   Дальше девочка не слушала. Драу затормозил прямо перед невысокой лестницей, ведущей прямо в раскрытые двери башни - и, на удивление, около основания лестнице вовсе не лежали львы - у начала ступенек, на маленьких постаментах с двух сторон стояли выделанные из мрамора голубки, смотрящие в сторону леса.
   Голуби были породистые, с красивыми хвостами и, явно, белее в реальном мире, чем сам мрамор. Медведь настолько близко ухнулся около лестницы, что, не ожидавшая подвоха Паскаль, едва не свалилась с него, не подхвати её сзади Дехан.
   - Слабость не в радость, - заметил Кананоу, помогая ей слезть с белого медведя.
   - Учебный год тоже, - уныло ответила Паскаль, топнув ногой о твердую землю.
   Пускай она и в пансионе, но приятно чувствовать под твердыми ногами землю. Пускай вокруг этот злосчастный темный лес, пускай она в грязной и порванной одежде, зато живая. Живая, уставшая и немного разбитая. Мемьер умер. Милье загрызло то чудовище из леса. Девочка вздрогнула - эти глаза упорно не хотели отставать от неё.
   - Я должен покинуть вас, мадемуазель Дюран, - Девочка не обернулась. - По прибытию, мадам Либерта просила, чтобы вы зашли к ней в музыкальный салон, - спустя несколько секунд, он добавил, чтобы Паскаль лишний раз не обрадовалась возможности походить в любимой одежде. - В форме.
   - Звучит так, как будто я вновь прибывший каторжник в пикаретские шахты.
   Она оглянулась на него. Сейчас Дехан Кананоу не напоминал сурового воина холодных земель, таскавшего когда-то за собой повсюду свой щит - на фоне ухоженных тропинок и идеального аристократического пансиона он выглядел нелепо со своим Драу, недовольно сопевшим сзади. И, сам ощущая себя не в своей тарелке, Кананоу поспешно похлопал её по плечу (едва не вдавив в землю), и, запрыгнув на медведя, двинулся прочь от пансиона.
   Паскаль повернулась лицом к пансиону, ощущая, как боль медленно расползается, словно чернильная капля по бумаге, от плеча к шее и руке. Один шаг - и она снова на год заперта в этой колыбели знаний и скуки. Один шаг - и все обязательства, возложенные на неё после приема, рухнут на плечи, как пораженные громом небеса. Один шаг - и снова эти ужасные платья, тяжелые холодные украшения и никаких брюк.
   Тяжело вздохнув, она начала медленно подниматься. Как будто у неё был выбор - вскочить на спину Драу и умчаться одному богу известно куда, уйти в лес обратно к этому морозящему душу туману или... а, собственно, ничего ей больше и не оставалось.
   В некоторых ситуациях борьба попросту бесполезна.
  
   Каким бы снаружи прекрасным не был пансион, а эти противные статуи первый королей и королев Пикарета по-прежнему красовались во внутренних садах, коридорах и даже в спальнях, хотя кто-то утверждал, что "у учеников всегда будет место, куда они смогут приходить и погружаться в свои мысли".
   Конечно, старуха Либерта имела в виду библиотеку, но Паскаль всегда это понимала под своей комнатой. На то комната и её, чтобы она была там наедине со своими мыслями, но этим трудно заниматься, когда с другой стороны комнаты на тебя таращатся белые неживые глаза бюста какой-то девицы с короной на голове.
   Провожатый, который вел её до комнаты, носатый и тонкий, как червь, юноша на протяжении всего пути держался от неё в почтительных нескольких шагах. Паскаль это раздражало, но она не могла отделаться от мысли, что неужели она настолько плохо выглядит?
   Дойдя до места назначения, она, не сказав ему ни слова, вошла в свою комнату и плотно закрыла за собой дверь, два раза проверив замок. Ей не было интересно, как она дойдет до музыкального салона, ждет ли её там уже глава этого книжного ада или добрались брат с сестрой до пансиона.
   А до них ей было как до дома пешком, ведь все скопившееся чувства хлынули разом, стоило ей завидеть прекрасно выглаженную школьную форму на кровати. Злость вспыхнула, как пороховые запасы корабля из-за непотушенной масляной лампы - с отчаянными воплями, она скинула с кровати форму, едва не разорвав её в клочья, а затем, запрыгнув на кровать, пнула подушку. Запутавшись в разворочанном одеяле, девочка рухнула на пол, больно стукнувшись головой.
   Несколько минут она лежала на полу, глядя затуманенным взором в потолок. Её ноги были на кровати, запутанные в грязном от ботинок одеяле, а сама она неудобно упиралась затылком в холодный деревянный пол. Лицо щекотали приземляющиеся на щеки и глаза перья - всё-таки несколькими пинками она смогла разорвать эту несчастную подушку.
   Сдув со щек перья, она лениво перевернулась на бок, наехав на смявшеюся после полетов форму. А ведь кто-то отгладил её для неё - от этой мысли Паскаль Дюран окончательно включила в себе серьезность. На сегодняшний день хватить эксцессов с настроением.
  
   Выйдя из комнаты, Паскаль едва сдержала себя, чтобы не захлопнуть дверь ногой. Стены около её двери подпирал всё тот же носатый юноша. Скрестив руки на груди, он быстро оглядел Паскаль, а затем, пошел вперед по коридору, не дожидаясь её.
   Во-первых, после всех этих бегов по лесу и катаниям на невиданных зверях, в черной юбке было неудобно, да и к тому же она была чересчур пышной по меркам пансиона, хотя никто бы не надел форму, не соответствующую последним веяниям моды. А что говорить про длину, которая Паскаль была ровно по щиколотку, то в ней особо не побегаешь.
   Во-вторых, она ужасно чувствовала себя в этой белой рубашке с сужающимися к кистям рукавами - как будто ей перевязали руки, пообещав, что развяжут, как только она научится писать правой ногой, а есть левой.
   - Даже у меня побольше манер будет, - проворчала Паскаль, оттягивая от шеи белый бант, и без того криво завязанный. - Я похожа на подарок под Рождество, - говорила она себе под нос, желая выкинуть бант в ближайшее открытое окно.
   - Ты когда-нибудь успокоишься? - Нервно одернул её юноша, кидая недовольный взгляд через плечо.
   - Я тебя себе в няньки не нанимала, - парировала Паскаль, в мгновение ока, поравнявшись с сопровождающим. Где-то она его видела - конечно, на приеме, - но вот только к какой семье он принадлежит? - Да ты, я посмотрю, и разговаривать умеешь!
   В этот раз юноша оглянулся на неё, сузив свои зеленые глаза в щелки. У него были смешные растрепанные темные волосы, почти сливающимися с его черным жилетом, на грудном кармашке которого красовался вышитый белыми нитками голубь.
   Если бы Паскаль не остановилась, скрестив руки на груди, то врезалась бы в него, да и ещё, в худшем случае, снесла с ног:
   - Чего уставился? Белокурых и голубоглазых никогда не видел?
   - Я сочувствую твоим кандидатам, - свет как-то странно падал на лицо юноши, обнажая лишь губы и вытянутый подбородок. - Что в голове, то и на языке.
   - Это старуха Либерта сказала тебе? - Весело разведя руками, девочка обошла юношу и встала впереди него. - Будь ты умнее, проверял бы все на своем опыте, а не слушал какую-то дряхлую утку.
   Юноша промолчал, плотно сжав челюсти. Паскаль на миг подумала, что он хочет либо ударить её, либо оттолкнуть в сторону, но он молниеносно проскочил мимо неё, свернув в один из прямых и увешанных картинами коридоров. Девочка, не отставая, следовала за ним, но молчала - любопытство разъедало её изнутри, но рисковать она не хотела - вдруг этот чокнутый действительно ударит её?
   Спустя несколько минут они оказались во внутреннем дворике пансиона. Придерживая в руках юбку, Паскаль удивленно оглядывалась по сторонам, пытаясь узнать годичной давности пансион - куда делись просторные скамьи, обилие деревьев и цветов? Куда делить коридоры с колоннами и арками?
   Внутренний дворик был огорожен от остальной территории невысоким белым забором, отчего мадемуазель Дюран уже выворачивало наизнанку - ну зачем нужен забор из мрамора?! Неужели Совету действительно некуда деть деньги?!
   Паскаль с провожатым прошли вдоль забора, огибая круглый фонтан со стоящей по центру девой с кувшином в руках, из которого лилась слабая струя воды. Паскаль уже противно было от обилия белого цвета, но она чувствовала, как поворачиваясь к ней спиной, взгляд вырезанных глаз следует за ней.
   День близился к обеду. Небо до сих пор было серым и неприветливым, а рассеивающийся туман и блуждающий холод нагоняли какую-то тоску и мрачность в настроение. Паскаль шла, не разбирая дороги и не оглядываясь по сторонам, лишь бы уже дойти до места назначения. Этот заносчивый парень, шедшей впереди, раздражал её своей развязной походкой и руками в карманах - слишком спокойный он для неё после всех потрясений в лесу.
   После внутреннего дворика они вновь оказались в коридоре, полностью стеклянном. Девочка улыбнулась мысли о том, что в скором времени мадам Либерта пожалеет о том, что отказалась потратить на него лишние мраморные блоки, ох как пожалеет. И тут же, не доходя коридора, противный юноша поворачивает куда-то за угол.
   Паскаль резко остановилась - сначала ей показалось, что он прошел сквозь стену, но это нереально, а потом, приглядевшись, она разглядела вырезанную из стекла дверную ручку. За стеклянной дверью был ещё один коротенький коридор, а после него что-то торжественно и больничного цвета белое.
   Сопровождающий спустя несколько секунд вернулся к Паскаль. Видимо, для него не было странным, что она впала в ступор при виде стеклянной двери, а, наоборот, это было нормальной реакцией. Открыв дверь, он недовольно произнес:
   - Мадам Либерта готова принять тебя.
   Недовольно притопнув ногой и поправив кривой бант на шее, Паскаль Дюран оттолкнула плечом юношу в сторону, и смело прошла вперед. Она оказалась в полукруглой комнате с одной прямой стеной, к которой был прислонен рояль. За роялем сидела и играла мадам Либерта, с прямой, как струна спиной, и, кажется, вовсе не замечала вновь пришедших.
   Позади рояля на почтительном расстоянии стояло несколько обитых дорогими тканями стульев, диванов и пуфиков. Паскаль, не дожидаясь деловых приветствий и "опознания", уныло плюхнулась на пуфик, отчего её юбка на несколько секунд взлетела, а затем опустилась прямо, вокруг пуфика, спрятав её собранные под себя ноги.
   Печальная и дотоле неизвестная девочке мелодия резко оборвалась. Мадам Либерта обернулась на неё, сев вполоборота. Всё такая же безукоризненно одетая, с гордой проседью в черных волосах и серьезным лицом мадам Либерта лишь обзавелась новыми морщинами и украшениями, но никак не характером.
   Юноша остался стоять около рояля. Приглядевшись, Паскаль едва не свалилась с пуфика - ну конечно, кого же старуха могла послать за ней?!
   - Не могу сказать, что снова рада видеть тебя в стенах своего пансиона, - голос у Либерты был мелодичный, хотя немного сухой и строгий одновременно. - Вижу, с моим сыном, - она изящно повела рукой в сторону стоящего в стороне сына, - ты уже познакомилась.
   - Если бы, - еле слышно вставила Паскаль.
   - Я вызвала тебя не для штудирования новых правил пансиона, - тем временем продолжала мадам Либерта, пристально глядя в глаза Паскаль. - Письмо о вашем возвращение уже на пути к особняку Дюранов, однако, боюсь, что месье Кананоу доедет до Совета быстрее. Судя по твоему внешнему виду, ты можешь ответить на все мои вопросы.
   Паскаль чертыхнулась. Не нужно было расчесываться, может, Либерта бы и не стала задавать ей всякие вопросы, глядя на стог сена на её голове.
   - Пьер и Цисси прибыли раньше меня, - уклончиво ответила девочка. - Неужели они не ответили на все ваши расспросы?
   Тонкие губы мадам Либерты тронула улыбка. Кивнув самой себе, она подняла на Паскаль свои блестящие глаза:
   - Сомневаюсь, что твоя сестра в состоянии отвечать на мои вопросы. Она крепко спит в больничном крыле, мадам Сюмье едва смогла заставить её выпить успокоительную настойку. А вашего брата никто не может найти.
   - Надеюсь, что он не заблудится, - с невеселой ухмылкой добавил молчавший юноша.
   - Тебя никто не спрашивал, - Паскаль чувствовала, как ей хочется кинуть на него озлобленный взгляд, но она не могла. У них с Либертой происходила любимая "дуэль взглядов" - они рассматривали друг друга, не отрывая друг от друга глаз. - У тебя вообще имя есть, мрачное создание?
   Либерта не стала одергивать её или делать замечание. Она ждала реакции сына. Тот, после тяжелого и усталого вздоха, коротко ответил:
   - Церизий Либерта.
   Она вспомнила его, как будто внезапно загорелся потухший фитиль свечки. Тогда, на приеме, она смотрела на него во все глаза, поражаясь его внешнему спокойствию - он не был удивлен тому, каким образом попал в кандидатки не к той девушки.
   Паскаль криво улыбнулась - теперь понятно, почему они так холодно встретились в коридоре. Не будь она его "возможной будущей женой", наверное, она бы могла его спокойно задирать, а он отвечать ей тем же, как два шаловливых ребенка, но нет.
   - Так что вы хотите знать? Как убили Мемьера? Как опоздал Дехан? Что на нас напало?
   - Последнее, - мадам Либерта встала. Паскаль разглядела на её одеяние вышитого голубя. - Меня интересует тот ужас, поселившийся в нескольких шагах от моего пансиона. Как только я узнаю, что это, то сразу приму необходимые меры. Можешь не усмехаться, Паскаль Дюран - я позабочусь о безопасности своих детей.
   Вытянутое лицо мадам Либерты ожесточилось, взгляд стал суров. За считанные секунды добродушная и серьезная хозяйка пансиона стала то ли старее, то ли мудрее, но будь на ней ещё латы и меховая одежда Кананоу, она бы вполне могла сойти за воина, который всегда возвращается домой со щитом, а не на щите.
   Единственная причина, по которой Паскаль начала свой рассказ, это то, с каким лицом Либерта слушала её. Сейчас, в этой комнате, она была откровенна и серьезна, а ведь сама год назад говорила, что мадемуазель Дюран даже нельзя доверить простейшего задания.
   Перемены в пансионе были не только внешними, но и внутренними. Они, как терпкий аромат свеч в старых канделябрах, витали в воздухе, выжидая момента, когда же про них узнают все вокруг.
  

Глава 12.

Визит.

   Как говорится, ни в одном месте или коллективе не обходится без сплетен и слухов - здесь же это неотъемлемая часть жизни. Если к вам утром зайдут соседи на чашечку чая с ароматными булочками с патокой, то все разговоры от погоды, семейных историй и обсуждения предстоящих балов и приемов сведутся к тому, что дамы предпочитают называть "слушок".
   Сплетни - звучит слишком грязно, слухи - слишком громко сказано, а слушок - это то, что вы случайно узнали и передали кому-то, как потерянную вещь. И вот, наконец-то, к концу первой недели учебы и отдыха родителей от своих чад, прошелся тот самый неожиданный слушок, ставший выстрелом пушки, от которого все дамы не закрыли уши и не потеряли сознания, а выпрямились и навострили уши.
   Персия Дюран была в гостях у Арфетт Гегертун. Дамы прикрывались веерами, перешептываясь друг с другом, мужчины, уважающие женскую честную борьбу, переглядывались друг с другом, а дети просто не понимали, что в этом такого. Хотя нет, одно они знали точно - семья Дюран никогда не общается с семьей Гегертун ни на мероприятиях, ни в Совете, ни в обычной жизни. И вот случилось то, что пошатнуло эту укоренившеюся в чужих устах историю - их дети выпали друг другу в кандидаты.
   Мадам Гегертун знала, что мадам Дюран нанесет ей визит. Более того, она была к этому готова как никогда раньше. Лучшее платье, лучшая прическа, лучшие, начищенные до блеска, семейные украшения - даже синие и оранжевые цветы в вазах, цвета их семей.
   Но и Персия Дюран промаху не дала - утонченная и изящная, в синем платье в пол с открытыми плечами и одной из меховых накидок, которые в подарок привез сопровождающий в пансион её детей Кананоу. Свои волосы она забрала в замысловатую прическу, выпустив несколько светлых вьющихся прядей у висков, зато огромные синие камни в ушах в бриллиантовой огранке увидел бы даже слепой.
   Войдя в светлый и теплый холл, она с вежливой улыбкой отдала накидку дворецкому, а своим слугам велела отправиться к мадам и доложить ей о своем визите. Арфетт Гегертун ждала её в чайной комнате.
   Никто из слуг Персию не провожал, она и без того сама знала, куда нужно идти, куда не нужно сворачивать и где находится ванная комната. Давным-давно знала. Проходя по картинному коридору, она по привычке провела пальцами по резным позолоченным рамам, потрогала нежно-оранжевые драпри и, остановившись, положила руку на дверь.
   - Только не сейчас, - прошептала Персия, отталкивая от себя дрожащими руками двойные двери. - Здравствуй, Арфетт! Должна заметить, у тебя прекрасный сад, как ещё Цирестис Дюамель не запустили в твои кусты с розами свои коготки?
   Миниатюрная Арфетт стояла, словно солнце посреди комнаты. Обернувшись на вошедшую, её юбки зашелестели, каштановые кудряшки подпрыгнули, а на лице растянулась улыбка.
   - Ох, Персия, представить себе не могу! Может, после зимы, они, наконец, зачахнут, и Цирестис успокоиться? - Пошутила Арфетт, жестом предлагая Персии сесть на один из стульев за её спиной.
   Около огромного окна, от пола до потолка, с видом на опадающий сад, стоял их старый стол, накрытый той самой скатертью, которую мать Персии когда-то подарила матери Арфетт. На круглом столе было целое множеством пирожных, тортов, свежих ягод и мармелада, что любой бы ребенок сию минуту подбежал бы к столу и начал рассматривать все огромными, внезапно оголодавшими, глазами.
   Персия, кивнув, подошла к столу и села на тот стул, что был справа. Арфетт последовала за ней. Беседа не задалась с самого начала, обе это чувствовали.
   - Если я скажу сейчас ещё что-нибудь про Цирестис или твой никудышный сад, я упаду в обморок.
   - Ты знаешь, как я уважаю честность, - будничным тоном произнесла хозяйка, беря в руки колокольчик. - Ты пьешь все так же, черный крепкий?
   Персия кивнула, положив руки на стол - она нервно крутила ограненное обручальное кольцо на пальце, хотя при этом внешне оставалась спокойной, как само море зимой. На звон колокольчика пришли слуги, Арфетт обмолвилась с ними двумя-тремя фразами, налили чай.
   - Это так странно, - произнесла мадам Гегертун, беря в свои маленькие руки фарфоровую чашку. - Снова видеть тебя. Ты исхудала, - резюмировала женщина, кидая на мадам Дюран долгий взгляд из-под опущенных ресниц. - Но хуже от этого не стала. Ты всегда знала, что худоба делает тебя ещё привлекательнее.
   - Ах да, и здорово бьет по средствам нашей семьи, потому что ушивать все мои наряды постоянно просто какое-то несчастье, - закатив глаза к потолку, заметила Персия. - Я думала, ты уже оставила старые обиды, Фетти. Сейчас не то время, чтобы ворошить прошлое, все намного серьезнее.
   - Давай я напомню тебе, когда в последний раз разговаривала с тобой не несколько минут, - приложив указательный палец к губам, она жестко посмотрела на сидящую перед ней женщину. - Ах да, это было семнадцать лет назад, во время свадьбы.
   Персия медленно сощурила глаза. Не за этим она всю ночь не спала и пыталась пересилить себя, чтобы переступить порог этого дома.
   - И ещё семнадцать лет не увидимся, если, конечно, нашим детям не повезет связать себя узами брака, - с сарказмом, но довольно холодно, отчеканила мадам Дюран, улыбаясь и кладя в тарелку чернику.
   - Очень на это надеюсь, - Арфетт отпила чай и поставила чашку на место. - Так зачем ты приехала, Персия Дюран?
   Она смотрела и не видела перед собой хоть что-то от Арфетт Дюран, которую когда-то знала, точнее, время унесло слишком многое, хотя Персия в течение него никогда не стремилась вновь поговорить с этой женщиной. Внутри что-то срабатывало, замораживая скулы и не давая улыбнуться, а взгляд сам по себе переходил на других людей.
   Старые обиды никогда не забываются, это уж точно.
   - Ты мне не интересна, Фетти, - женщина, сидевшая напротив, приподняла брови, - но ты единственная, кому я могу доверять в это время. Если ты рассмеешься, то я встану и уйду, потому что более не намерена терпеть твои насмешки. Нам не по одиннадцать и даже не по пятнадцать лет, у нас есть свои семьи и обязанности, которые они на нас возлагают. Камилла и Парветта не должны знать о том, что я тебе сейчас скажу. Только ответь мне на один вопрос: ты готова на все, чтобы уберечь своих детей?
   Арфетт долго, молча, рассматривала мадам Дюран - она, как и её собеседница, смотрела и не видела ту самую Перси, которую знала когда-то. Ей хватило семнадцати лет, чтобы забыть все обиды и прения, а ей нет. Поэтому, сейчас, сидя перед ней, она опять чувствует, что Персия Дюран выше её на голову, впрочем, как и всегда.
   - Вопрос на вопрос, но свой я задам после, Персия Дюран. Ты так и не поняла одной простой истины: любая мать будет защищать своего ребенка. Всегда. Даже если у неё такая семья, как у тебя.
   Персия Дюран в мгновение ока выпрямилась, вся доброжелательность испарилась, а взгляд стал серьезнее:
   - Я вижу открытый намек на осуждение моей семьи. Если вы с Петолем переглядываетесь во время приемов, это ещё не значит, что у какой-то вертихвостки есть право обсуждать с кем-то мою семью, - Арфетт, явно разозлившаяся, открыла рот, чтобы выкрикнуть что-то, но Персия угрожающе подняла руку, требуя тишины. - Ладно, прошу прощения за вертихвостку, это был временный порыв. У тебя нет права осуждать мою семью, как и у меня твою. Всё?
   - Я просто знаю, что ты слишком высокомерна, чтобы обсуждать кого-то, - скрестив руки на груди, Арфетт откинулась на спинку кресла. - Ты с детства считала это неправильным только потому, что чей-то лепет был тебя не достоин.
   - Просто я различаю честность и ложь, - отрезала Персия, вновь поднимая руку. - Фетти, будь так любезна, ответь на мой вопрос. Хотя нет, можешь не отвечать, мне кажется, что мы с тобой к компромиссу не придем.
   - Я ответила на твой вопрос.
   - Избитой фразой, которую говорят везде и всюду любящие матери? Не этого я от тебя хотела услышать.
   - А мне надоела твоя дутая серьезность, Персия. Раньше ты была веселее.
   - Раньше у меня не было мужа и троих детей.
   Мадам Гегертун улыбнулась. Мадам Дюран приподняла брови, а затем ахнула, улыбнувшись:
   - Как низко ты пала, Арфетт! Неужели это то, что ты так хочешь знать?
   - Конечно. Об этом сейчас судачит вся аристократия после приема, но, чтобы ты не думала, что я готова распускать сплетни, сначала разберемся с твоей просьбой. Ты пришла ко мне по старой дружбе, так ведь?
   Персия Дюран выдохнула, ссутулившись и взяв длинными пальцами темную ягоду. Наконец-то они с Арфетт прошли привычную "грызню" и приступили к делу. Всё-таки некоторые вещи не меняются.
  
  

Тигр, Тигр, жгучий страх,
Ты горишь в ночных лесах.
Чей бессмертный взор, любя,
Создал страшного тебя?

В небесах иль средь зыбей
Вспыхнул блеск твоих очей?
Как дерзал он так парить?
Кто посмел огонь схватить?

Кто скрутил и для чего
Нервы сердца твоего?
Чьею страшною рукой
Ты был выкован - такой?

Чей был молот, цепи чьи,
Чтоб скрепить мечты твои?
Кто взметнул твой быстрый взмах,
Ухватил смертельный страх?

В тот великий час, когда
Воззвала к звезде звезда,
В час, как небо все зажглось
Влажным блеском звездных слез, -

Он, создание любя,
Улыбнулся ль на тебя?
Тот же ль он тебя создал,
Кто рожденье агнцу дал?

Уильям Блейк.

Глава 13.

Узы дружбы.

  
   В один день сбылось все то, чего Паскаль так опасалась. Начались ранние подъемы по утрам, появились тяжелые книги с вязью на обложках и обязанность забирать волосы и носить школьную форму. Она успела поцапаться с рыжеволосыми дикарками Дюамель и получить внушающую царапину на фехтовании, которая тянулась от щеки до шеи.
   - И с каких пор мое лицо стало главной мишенью, - пробормотала девочка, завязывая на шее бант. Ну, немного перекошенный бант, но это все то же ужасно красивое подобие морского узла из лент. - Мама в обморок грохнется.
   - Доктор говорил, что возможно шрама не останется, если вы будите...
   - Ой, да брось ты, Мельпомена, если надо, само затянется. Я не собираюсь вымазываться этой дурно пахнущей мазью синего цвета с какими-то камушками.
   - Как пожелаете, - просто ответила девушка, появляясь в отражении зеркала, напротив которого стояла Паскаль. - Я переписала ваше расписание, мадемуазель Дюран.
   Девочка скептически приподняла брови:
   - Я могла сделать это сама, но, спасибо. И да, когда у нас планируются уроки верховой езды?
   - Их нет в вашем расписании.
   Паскаль резко обернулась, выхватывая у горничной лист. Быстро пробежав глазами по подпрыгивающим на бумаге буквам, она встряхнула головой и посмотрела ещё раз. Было все, кроме верховой езды.
   - Мадемуазель Дюран, вы куда? - Встревожено спросила Мельпомена, пытаясь увернуться от резко побежавшей в сторону шкафа девочки. - Что стряслось? О нет, только не говорите мне, что собираетесь...
   Паскаль быстро сдернула что-то с вешалки шкафа и выбежала из комнаты, ногой захлопнув за собой дверь. Горничная, тяжело вздохнув, села на кровать, прижав холодные руки к лицу.
   - Что же мне с вами делать, Паскаль, что?
   А Паскаль, тем временем, которое было отведено им, чтобы отнести книги в комнаты и переодеться к первому обеду в пансионе, неслась по коридору, локтями распихивая студентов. Кто-то охал-ахал, ворчал или просто хохотал над тем, как кто-то упал. Жизнь этих ребят напоминала реку с подводными камнями на самом темном и глубоком дне, а жизнь Паскаль - бурную реку, где ты даже не успеваешь нащупать камни пятками.
  
   Старую утку она нашла в обеденном зале, пробежав изрядное количество коридоров и сделав лишний крюк мимо оранжереи. Мадам Либерта, безукоризненно одетая и причесанная, ходила вдоль столов и смотрела, как слуги раскладывают столовые приборы, бокалы и складывают салфетки с изображением голубя так, чтобы он смотрел в сторону выхода.
   - Мне сейчас не до тебя, Паскаль. - Женщина даже не посмотрела на вошедшую, остановившись около одного стола и поправляя розово-белые пионы в высокой вазе.
   - Да вам всегда не до меня, - буркнула девочка, поднимая руку с мятым расписанием, - а, нет, постойте, вчера был отличный день для того, чтобы узнать у меня о нападение в лесу и, напоследок, проштудировать еще раз новые правила пансиона.
   Лицо мадам оставалось беспристрастным, но послышался легкий хруст - как только Либерта убрала руки от букета, из него выпал шар с лепестками, мягко упав прямо на тарелку без салфетки.
   - Когда что-то выбивается из общей картины, это нужно нещадно обливать скипидаром и рисовать заново, - Паскаль почувствовала, как взгляд Либерты буквально вонзился в неё, словно нож и тушку индейки. - Но в нашем с тобой случае можно просто выкинуть это. - Мадам Либерта, глядя на Паскаль, крикнула кому-то о том, что в её розово-белые букеты пионов попал белый, совершенно ненужный. - Что скажешь теперь, Паскаль? Так, по-моему, гораздо лучше.
   Немного помолчав, девочка сжала в кулаке расписание и, сделав реверанс, ответила:
   - Зачем вам спрашивать мое мнение, если вы и так знаете, как лучше, мадам Либерта? - Развернувшись, девочка сделала шаг в сторону стола и взяла отвалившеюся головку цветка. - И, надеюсь, вы знаете, что означает четное количество цветов в вазе.
   От скипидара не отмылась статуя Нимфис, но этот бой Паскаль Дюран решила зачислить в ничейную пользу. У неё не будет уроков верховой езды? Это смешно, потому что, единожды посидев в седле, ты этого уже не забудешь. А раз нет седла, значит, есть шпаги и рапиры.
  
   Цисси казалось, что её душа медленно умирает. Медленно, кусочек за кусочком, паук, плетший паутину её хрупкой и красивой души, умер, а его творение последовало за ним. Но не так быстро, как хотелось бы - паутина распадалась по кусочкам день за днем, оставляя вместо себя ничего, пустоту. Она думала, что учеба в пансионе поможет ей отвлечься, но этого не произошло.
   Везде перед глазами маячили близнецы Дюпрэ и кандидаты, которых ей подобрал Совет. Лепет старшей дочери Дюамель, Латоны, немного отвлекал от мыслей, но Цисси хотелось увидеть Пьера или, на худой конец, Паскаль, но Либерта рассадила всех за столы исходя из их классов и возраста. Это значит, что дети семьи Дюран были раскиданы по всему обеденному залу.
   - А я говорю ему, что нет, Совет не подберет для тебя красивых девушек, потому что ты невыносим - и знаешь, что сделал этот маленький демон? Настучал родителям о наших встречах с Ризом!
   У Латоны были жгучие рыжие пряди, хорошо завитые в честь обеда и первого учебного дня, вытянутое лицо с веснушками и серые глаза. Цвет их семьи - зеленый и, конечно, её отец Приал состоял в Совете, но больше всего Присциллу Дюран радовало то, что Церизий Либерта достался в кандидаты Паскаль, а не ей.
   - Неужели ты ему ничем не отплатила? Младшие братья просто ужасны, - скучающе согласилась Цисси, немного, привирая. Пьер был отличным младшим братом, так что проще было бы рассказать о сестре-скалолазке, но девушка была не в настроение. Да и у Латоны не золотым пером губы обведены, чтоб молчать.
   - Твой довольно симпатичный. Надеюсь, он не выберет Астрид Гегертун?
   - А что с ней не так? Я слышала, у Августа прекрасная младшая сестра.
   - Именно. "Сестра". Одна в семье, понимаешь? Маленькая, избалованная мадемуазель всеобщая любовь, - Латона фыркнула, одновременно улыбнувшись кому-то за соседним столом.
   - Пьер тоже единственный сын в семье, - Цисси пожала плечами, - но у него нет огромного самомнения.
   - Не факт, что единственный, - Латона с какой-то жалостью посмотрела на девушку, сидящую около нее. - Цисси, Цисси, Цисси, видимо, твое расставание с Лаэртом помутило твой рассудок окончательно.
   Присцилла Дюран, удивленно приподняв брови, посмотрела на Латону. Несколько лет назад та даже боялась ей перечить, потому что у Цисси и Цилли был некогда появившийся авторитет из-за силы характера и слов, а сейчас что? Какая-то Дюамель жалеет Присциллу.
   Уловив движение черноволосой головы с красными лентами, девушка медленно вздохнула и выдохнула:
   - Латона, Латона, Латона, видимо, моя печаль заставила расправить тебя плечи? - Девушка в синем платье поднялась из-за стола, глядя прямо в распахнувшиеся глаза рыжеволосой соседки. - Затишье скоро подойдет к концу, так что не переживай, скоро я вернусь с новыми силами.
   И, выйдя из-за стола, девушка направилась к его самому концу. Кто-то провожал её недоуменные взглядами, кто-то, наоборот, ожидал хоть какой-то реакции от Дюамель, которая стеклянными глазами провожала Присциллу, которую пыталась "очаровать" почти весь день.
   Кажется, Латона Дюамель просто не понимала, что крепче старых уз дружбы бывают только узы любви. А Цисси и Цилли никогда не идут раздельно, потому что это и есть смысл дружбы. Может, некоторые недавние события и поколебали их, но сейчас настало время вновь улыбнуться и пойти дальше.
   Остановившись за спиной Цилли, она повернулась к её соседке. Той хватило несколько минут, чтобы освободить место под многообещающим взглядом мадемуазель Дюран. Люцилла даже не посмотрела в её сторону:
   - Мне не хватает тебя, - прошептала Цисси, усаживаясь на свое новое место и кладя голову на плечо подруги.
   Помедлив, Цилли положу свою голову поверх её:
   - Мне тоже, но главная проблема в том, - она нашла холодную руку подруги и сжала её, - что мой возлюбленный достался тебе в кандидаты, а он самый приемлемый из всех.
  
  
  
  

  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"