- Ну, и сколько у нас денег? - спросил меня друг Курицын, прислонившись плечом к кирпичной стене и лениво посасывая сигаретку.
Я тщательно пересчитал всю имеющуюся в нашем распоряжении наличность. Результат меня устроить не мог - металлической мелочи набралось на восемь рублей с копейками.
- Негусто, - согласился Курицын. - Только на бутылку пива и хватит. На одну.
Это я и сам знал.
- Что делать будем?
Ответа на этот вопрос я не знал. Просто стоял перед Курицыным, вяло соображая, у кого можно занять денег. Надо признать, кредитоспособность моя вызывала большие сомнения, но мне и не нужен был кредит на освоение бизнеса. Хотя бы рублей двадцать, чтобы хватило на бутылку портвейна. Я согласен был на самый дешевый: "тридцать третий" или даже на "Кавказ". Черт возьми, я бы даже на плодово-кактусную отраву под названием "Анапа" согласился бы... Но и до нее не хватало около четырех рублей. Судя по всему, друг Курицын был со мною солидарен, поскольку, прикончив одну сигарету, он тут же схватился за вторую.
- Слышь, - сказал я. - У меня талоны на проезд есть. Троллейбусные. Штук двадцать. Может, их продать? На хрен они мне, я все равно пешком хожу. Стоят они по рублю. Будем продавать по 70 копеек, встанем возле билетного киоска...
Курицын выслушал мою идею, подумал немного, затем кивнул, отбросил докуренную сигарету и повернулся:
- Пошли.
- Только, слышь, это, - я поплелся за ним. - Я продавать не буду, мне стремно как-то...
- Да ладно, - махнул рукой Курицын. - Я продам. Не вопрос. Твои билеты - моя торговля.
Мы подошли к ближайшему билетному киоску. За следующие полчаса кроме нас к киоску не подошел больше никто. На город спускались сумерки, становилось прохладно. Я стоял, засунув руки в карманы джинсов и мелко дрожал. Курицын постоянно курил. Если так пойдет и дальше - нам нужны будут деньги еще и на сигареты для Курицына, - подумал я.
Покупателей не было. Никому не нужны были проездные билеты.
Курицын полез за очередной сигаретой, заглянул в пачку, увидел, что там осталось всего ничего, пожал плечами и засунул пачку обратно в карман. Потом подошел к киоску и постучал в стеклянное окошко. Окошко открылось, Курицын засунул голову внутрь:
- Здравствуйте. Извините нас, пожалуйста, но вы у нас билеты не купите? Хотя бы по пятьдесят копеек. Зачем? Да денег у нас нет совсем? Честно? Честно скажу - даже на бутылку портвейна не хватает.
Он выслушал ответ, после чего махнул мне рукой, мол, давай талончики. Я выхватил из кармана пачку талонов, один на всякий случай оставив, и отдал ему.
Курицын быстро обменял талоны на деньги, прокричал в киоск:
- Спасибо большое! - и довольно посмотрел на меня. - По рублю купили! По госцене!
Это было уже что-то.
Не сговариваясь, мы развернулись и подались к ближайшему магазину.
В магазине оказалось, что у нас даже есть выбор. Мы могли себе позволить выбирать не только из нескольких видов дешевого крепленого вина, но и из двух-трех наименований горьких настоек. На стороне настойки была градусность, на стороне портвейна - литраж. Мы задумались.
Я первым нарушил молчание:
- Давай портвейн. Ну ее к черту, эту настойку, там химия одна.
- Ага, а в вине за восемнадцать рублей - экологически чистый продукт, по-твоему? - парировал Курицын. А потому вдруг сразу со мной согласился. - Да, давай портвейн. Изначально решили: портвейн, значит - портвейн. Одну бутылку "Кавказского", пожалуйста! - это он уже продавщице.
- Нету такого понятия - "экологически чистый продукт". Есть "экологически безопасный". Вот как надо говорить, - пробубнил я Курицыну на ухо, и сам с трудом представляя, зачем тому могла бы понадобиться эта информация.
Спустя пару минут мы вышли из магазина, обогнули его и встали возле двери подсобки. Сюда не задувал ветер, поэтому было теплее.
- У тебя нож есть? - спросил Курицын, рассматривая пластмассовую пробку на бутылке.
- Неа, - ответил я. - Да чего ты паришься? Нагреем сейчас зажигалкой...
Курицын согласно кивнул, достал зажигалку и начал нагревать пробку, пока та не начала плавиться. Дав ей немного остынуть, чтобы можно было за нее взяться, он медленно, но верно стянул пробку с бутылки.
- Черт, стаканчиков нету, - он хлопнул свободной рукой по бедру.
- Магазин рядом, - подсказал я.
- Мажоры! - усмехнулся Курицын. - Только что денег на выпивку не было, а теперь им уже стаканчики подавай!
- Да они десять копеек стоят! Из горла как-то совсем уж... Несолидно как-то.
- Ладно. Держи, - Курицын передал мне бутылку. - Сейчас вернусь.
И пошел обратно в магазин.
Как только он вернулся, мы разлили по стаканам дурно пахнущую жидкость, стукнулись и одним глотком выпили.
- Давай сразу еще, - сказал Курицын.
Я кивнул и сразу разлил по второй. Мы снова выпили.
В ожидании, когда мутно-бордовая гадость непонятного происхождения уляжется в желудке и ферменты желудочного сока расщепят ее, обеспечив тем самым интоксикацию организма этиловым спиртом, мы присели на корточки, поставив бутылку на асфальт.
Курицын снова закурил.
Мы молчали, я рассматривал асфальт под ногами и пытался составить геометрически правильные фигуры из мелких веточек, трупов мух и прочего мусора, мысленно проводя между ними соединительные линии.
Я так увлекся этим занятием, что не сразу услышал, как Курицын зовет меня. Ему пришлось даже двинуть меня локтем в бок:
- Слушай, это вон там не Ленька идет?
Я посмотрел в указанном направлении. Там и правда шел какой-то парень с девушкой. Уже почти совсем стемнело, но на них падал свет фонаря, поэтому черты лиц было видно.
- Я не знаю его, - ответил я. - Может быть, это и Ленька, но я его не знаю. А рядом с ним, может быть, Ленка, но ее я тоже не знаю.
Чем размышлять о Леньке и Ленке, я бы лучше в третий раз наполнил стаканы, но Курицын уже вскочил, закричал: "Ленька!!!", и замахал рукой, привлекая внимание.
Видимо, это действительно был Ленька, потому что, разглядев Курицына, он резко изменил маршрут и направился к нам. Его спутница последовала за ним.
Курицын и Ленька обменялись рукопожатиями, я встал и тоже пожал парню руку.
Девушка Леньки выглядела неважно. На ее лице уже проступило влияние возраста и, по-видимому, не очень здорового образа жизни. Ее еще можно было назвать красивой или как минимум приятной, но только издалека. Если бы меня спросили моего мнения о ней, я бы сказал, что, скорее всего, у нее неприятности и, скорее всего, уже давно. И даже что, скорее всего, она имеет обыкновение топить свои неприятности в алкоголе. Но меня никто не спросил, поэтому я оставил свое мнение при себе.
Очень скоро в беседе Курицына с Ленькой выяснилось, что Ленька дома хранит две бутылки портвейна "Агдам" и три бутылки шампанского как раз для такого случая, и что всем нам просто необходимо идти к нему домой. Мне показалось, что он не сам пришел к такой мысли, а Курицын его слегка подтолкнул. Но я вновь оставил свое мнение при себе.
Спутница Леньки всё это время смотрела на нас с Курицыным крайне недоброжелательно.
Ленька жил поблизости, поэтому идти пришлось недолго. За время пути мы успели на ходу допить наш многострадальный портвейн. Квартира у Леньки была просто огромная, но какая-то совершенно пустая. В двух комнатах вообще ничего не было, только голые стены. В третьей были стол, два стула и диван. Ленькина подруга сразу села на диван. Сам Ленька приволок откуда-то две бутылки "Агдама", четыре стакана и нож, а Курицын, судя по всему, подался на кухню. Я же стоял возле стола и пытался сообразить, на чем будут сидеть за столом те двое, которым не достанется стульев. Внезапно я почувствовал голод. Подумав, что друг Курицын не зря пошел на кухню, я направился туда же.
В центре кухни стоял, слегка пошатываясь, Курицын и смотрел куда-то вглубь открытого холодильника. Судя по выражению его лица, в недрах этого бытового прибора происходило нечто удивительное.
- Что там? - спросил я.
Курицын не ответил, только махнул головой, мол, иди сам посмотри.
Я обошел распахнутую дверцу и заглянул внутрь. А посмотреть было на что. Холодильник был пуст. Почему-то мне показалось, что в нем уже очень давно не лежало ничего съестного. Однако не это было главное. В морозильной камере были пельмени. Точнее говоря, морозилка была просто забита ими. Вот только достать их оттуда без использования подручных средств, как-то: бензопилы, лома или хотя бы стамески, не представлялось возможным. Пельмени превратились в огромный смерзшийся ком, от которого некто, видимо, хозяин квартиры, периодически отковыривал каким-то инструментом, видимо, ножом то, что еще можно было отковырять. Стенки холодильника накладывали некоторые ограничения на амплитуду манипуляций, поэтому если что-то и отковыривалось, то только по центру. В результате в середине кома зияла дыра. Выглядело это немного пугающе и очень убого. Здесь пахло забвением и запустением.
- Слышь, Курицын, а что это за баба-то? - спросил я своего друга.
- Какая баба? - переспросил тот.
- Как какая? Та, которая там вон на диване сидит!
- А, эта... Да это Ленькина баба. Я ее не знаю. Он ее чисто так, наверное, потрахаться вел. А тут мы... Прикольно.
Боковым зрением я увидел, что приближается Ленька.
- Лень, ты что, наркоман? - в лоб спросил я его.
- Ты что? С чего ты взял? - ответил тот вопросом на вопрос.
- Да у тебя же здесь нет ни черта! Ни мебели, ни еды! Как так жить-то можно? - вступил в беседу Курицын.
- Как-то живу, - Ленька не думал обижаться. - Просто жизнь такая. Денег нет. Работа то есть, то нет. Особо не разживешься. Идите в комнату, сейчас я тут пельменей сварю.
Мы с Курицыным пошли в комнату. По дороге я думал, что мне не очень хочется есть эти пельмени.
В комнате мы сели за стол. Курицын взял одну бутылку, срезал ножом пробку и разлил по стаканам портвейн. Я терпеть не мог "Агдам", но выбора не было.
- Будешь? - Курицын внезапно вспомнил о нашей компаньонке, которая до этого момента продолжала молча сидеть на диване, даже не двигаясь, по-моему.
Та кивнула.
- Давай стол придвинем к дивану, - сказал мне Курицын.
- Давай, - я поднялся и ощутил, как меня пошатывает. Первые порции портвейна попали по адресу.
Мы придвинули стол, снова сели. Курицын подал стакан девушке. Мы молча выпили и стали молча сидеть, пока не появился Ленька с большим грязно-белым блюдом с пельменями. К этому моменту мне уже было все равно, откуда и как добывались эти пельмени. Мы с Курицыным накинулись на еду, а Ленька сел рядом с подругой на диван и взял свой стакан с "Агдамом".
После того, как мы закончили с пельменями, в блюде осталось только с пол-литра мучнисто-белой вязкой жижи и редкие ошметки сварившегося теста, которые мы не смогли выловить вилками.
- У тебя тут курить-то можно? - спросил Курицын у хозяина квартиры.
- Лучше на кухне. Или на балконе, - ответил тот.
- Ладно, - согласился Курицын, поднялся и, не забыв стакан с вином, пошел на кухню.
- Я тоже пойду, - сказала девушка и двинулась вслед за Курицыным.
Видимо, не желая оставлять ее наедине с моим другом, подался на кухню и Ленька. Я один остался сидеть за столом. Разговаривать было не с кем, но я не хотел дышать табачным дымом и на кухню, в компанию, не пошел. Я допил вино и налил себе еще. Курили они долго, поэтому я и следующий стакан успел выпить до их возвращения.
Я чувствовал, что я уже прилично пьян. Мне хотелось спать или как минимум прилечь, но я подумал, что будет не совсем хорошо, если я сейчас свалюсь на чужой диван в чужой квартире и засну. Поэтому я взял вторую бутылку вина и стал срезать с нее пробку. Чуть вместо пробки не срезал себе палец, но все обошлось.
Вернулись курильщики. Курицын и Ленька обсуждали какие-то неведомые мне моменты их общего детства, в детали которых мне не хотелось вслушиваться, девушка выглядела повеселевшей. Все-таки вряд ли ей больше двадцати пяти, подумал я.
Теперь девушка уселась за стол напротив меня, а два давних приятеля упали на диван. Я открыл было рот, чтобы что-нибудь сказать, но тут же его и закрыл потому, что сказать мне было нечего. Мысли мои крутились в основном вокруг того факта, что я был пьян и сыт, и даже пить мне уже не очень-то хотелось. Однако делать нечего - чтобы сгладить молчание, я налил всем еще вина, уже из новой бутылки. После этого я зачем-то полез в карман, извлек из его недр на свет божий наручные часы и посмотрел, который час. Было уже почти одиннадцать ночи. Я хотел было убрать часы обратно в карман, но девушка перехватила мою руку, и, потянув за нее, принялась рассматривать часы.
- А чего это у тебя женские часы? - спросила она.
Часы у меня действительно были женские.
- Свои потерял, - ответил я. - А эти подруга одна у меня дома забыла.
Это была правда.
- Подруга? - переспросила девушка. - У тебя есть подруга?
- Была, - покачал головой я. - Сейчас нет. А часы забыл отдать. А как свои потерял - взял эти, чтоб хоть какие-то...
- А что с подругой стало? - голос у девушки был низкий, с хрипотцой, еще не неприятный, но уже какой-то малокультурный, что ли, что еще раз убедило меня в моем первоначальном предположении - жизненный путь Ленькиной подруги был явно наклонным.
- Оксан, да что ты к нему пристала? - подал с дивана голос Ленька.
Значит, Оксана.
- Ну, интересно же! Так что с подругой.
Я подумал: отвечать, не отвечать? И ответил:
- Не знаю. Ушла, и все. Откуда я могу знать? Она мне писем не пишет.
- А хорошая была девушка, красивая?
Мне стал уже надоедать этот допрос. Да, хорошая. Да, красивая. И что с того?
- Давайте выпьем, - сказал я вместо ответа.
И мы выпили. После этого часть событий я не помню. Не знаю, сколько прошло времени, но только когда я очнулся, вторая бутылка "Агдама" была уже пустой, а рядом со мной стоял Леньки и декламировал стихи. Я пытался ловить строчки этих стихов, но у меня совершенно не получалось складывать их во что-то осмысленное, поэтому запомнил я только две последние:
- А как тебе это? - спросил я его и зачитал буквально следующее:
Я отправлюсь на тот свет
В этой жизни смысла нет
Одинокий и пустой
Я вернусь к себе домой
Я останусь в тишине
Скоро ты придешь ко мне
Мы погибнем под огнем
Смерть нас будет ждать вдвоем
Вместо ответа Ленька наклонился и крепко меня обнял.
- Что-то не больно веселые стихи, - совсем уже пьяным голосом прокомментировала мое выступление Оксана. Она по-прежнему сидела напротив меня. Судя по всему, вето на курение в жилых помещениях было снято, она курила какую-то длинную коричневую сигарету, стряхивая пепел в блюдо из-под пельменей. - Что, жизнь, что ли, у тебя хреновая?
- Так, а чего хорошего? - спросил я. Вопрос был риторическим, я задал его больше в пустоту, чем ей. Однако Оксана внезапно разъярилась. Она привстала, подалась ко мне всем телом через стол и закричала:
- Вот у меня жизнь тяжелая! А у тебя-то, твою мать, что тяжелого может быть?
На мою нервную систему ее крик не подействовал. Я отогнал от лица сизое облако сигаретного дыма и подумал: а где же Курицын?
- Лень, а где Курицын? - спросил я.
Ленька махнул рукой в неопределенном направлении:
- Там, в ванной. Спит.
Оксана продолжала буйствовать:
- Всё у вас, козлов, жизни тяжелые! По бабам детей плодить и пить в подъездах - вся тяжесть! Ну-ка, повернись ко мне! - судя по всему, последняя фраза была адресована мне. Я повернулся.
В этот момент за моей спиной Ленька хихикнул:
- А ты бриться каждый день не пробовала?
Лицо Оксаны исказилось до неузнаваемости, она уставилась на Леньку, пару раз глотнула воздуха:
- Пошел в жопу, - в ярости не то прошептала, не то прохрипела она. - Идиот!!!
Я поднял вверх ладони:
- Тихо-тихо, дамы и господа! Не переубивайте друг друга только!
Оксана вновь повернулась ко мне:
- Ты тоже так думаешь?
- Я думаю, что я хочу спать, - ответил я. - Ленька, тащи шампанское.
Ленька замялся:
- Ты знаешь, я его на всякий случай берегу, на важное событие какое-нибудь...
Оксана сразу схватила меня за руку:
- Может, пойдем отсюда?
Не снимая ее руки со своей, я повернул голову и сказал Леньке:
- Считай, что сейчас как раз такой случай. Тащи.
Но было ясно, что после слов Оксаны он так и так шампанское принесет. Он и принес. Мы выпили по стакану, после чего Ленька встал с дивана и со словами: "Пойду, посмотрю, что там с Курицей", удалился. Причем зачем-то закрыл за собой дверь.
Я посмотрел Оксане прямо в глаза.
- Давай, рассказывай, - сказал я ей. - Что за проблемы?
Оксана молчала, видимо, подыскивая слова. Ее молчание затянулось, она вновь закурила, я потягивал шампанское, постоянно подливая себе в стакан пенящийся напиток.
- Меня мужик бросил. Оставил с дочкой. И заразил напоследок какой-то дрянью, из-за которой мне удалили яичники.
- Муж? - зачем-то спросил я.
Она покачала головой. Потом втянула голову в плечи, ткнула сигаретой в пельменный бульон и зарыдала:
- Понимаешь, что такое - удалить яичники? Я больше никогда не смогу иметь детей!
- Но у тебя же уже есть дочь, - сказал я. Оксана одернулась и залепила мне пощечину. Не сказать, что было очень больно, но неприятно.
- Ты чего это? - взвился я.
- Да потому, что тебе не понять!
Дверь за моей спиной открылась, в комнату вошел Ленька.
- А чего вы так орете? Ребят, давайте лучше еще выпьем! - предложил он.
- А ну, уйди отсюда! - закричала на него Оксана.
- Почему? - не понял он.
- Не мешай! Не видишь, мы разговариваем! - не понижая голоса, объяснила ему Оксана.
- Ну, ни фига себе! - только и оставалось сказать Леньке. Но, тем не менее, приказ Оксаны он не выполнил. Уселся на диван, задев бедром стол и чуть не опрокинув полупустую бутылку с шампанским.
Моя левая щека горела огнем.
- А ты объясни. Может пойму, - сказал я Оксане.
- Да невезуха, понимаешь? - Оксана сжала в кулак ладонь, ту самую, которой огрела меня минуту назад, и ударила ею себя в грудь. - Если не везет, мне с вами, сволочами... Мать одна меня воспитывала, и у меня такая же судьба!
Она разражено ткнула в пельменную жижу остатками сигареты. Придвинула мне свой стакан:
- Налей!
Я налил.
- Дальше давай, - сказал я.
- Что дальше? - не поняла Оксана.
Пришел мой черед орать:
- Да что дальше!!! Твою мать, рассказывай дальше, что за неприятности! Я пока ни черта не услышал! Один мужик тебя бросил! Еще что было?
- Ах, еще? - уже привычно заорала Оксана. - Еще вот! - она рванула на себе майку, обнажив левое плечо. На плече уютно устроился кривой розовый шрам. - Вот! Ножом меня сюда пырнул! Нормально? А вот здесь, - она запнулась. - Вот сюда меня другой бил! Ногами!
Она задрала майку под грудь, затем ткнула голую кожу пальцем где-то в районе печени:
- Я ребенка из-за этого потеряла! А еще один...
Я не дал ей договорить:
- И где ты себе таких мудаков находишь?
Она задохнулась в ярости. И в этот момент вновь встрял Ленька:
- Мы пить-то будем? Я ж шампанское принес!
- Леня, заткнись! - заорала Оксана, на этот раз не на меня.
- Да хватит вам уже бакланить, мы пьем или что? - Ленька ее не послушался.
Тогда Оксана повернулась ко мне:
- Блядь, сделай так, чтоб он заткнулся!!!
- Леня, заткнись, - повторил я ее слова.
- Совсем с ума посходили, - сказал Ленька и замолчал.
- Пойду отлить, - сказал я, с трудом поднялся и поплелся в туалет.
Сначала я перепутал двери и попал в ванную. На ванне висел Курицын.
- Эй, друг Курицын, ты спишь? - спросил я его.
- Неа, - ответил он. - Не сплю. Ты посмотри, какая затычка для слива отличная!
Я посмотрел на затычку для слива. Новая хромированная затычка.
- И что? - спросил я.
- Сейчас протрезвею - себе оторву, - пообещал Курицын.
- Да пожалуйста, сколько хочешь, - сказал я и закрыл дверь.
Вернувшись из туалета в комнату, я застал следующую картину: Ленька сидел на полу перед Оксаной, на корточках, и, не издавая ни звука, стягивал с нее юбку. Оксана, тоже безмолвно, сопротивлялась. В комнате почти физически ощущалось сексуальное напряжение, но мне было на это плевать. Я уселся на свой стул и взял в руку хорошо знакомый стакан. Ленька поднялся с пола, словно ничего не произошло, и прошел к дивану.
- Пить будем? - спросил я.
Все кивнули, мы стукнулись и выпили.
- Вернемся к нашим баранам, - сказал я после паузы, вызванной проглатыванием шампанского. Оксана сразу подобралась, набрала воздуху в грудь и уже приготовилась начинать новую атаку децибелами, но я остановил ее взмахом руки.
- Молчи, - сказал я ей. - Заткнись. Слушай меня. В глаза мне смотри.
Я протянул к ней обе руки, одну ладонь положил ей на голову, другую - на плечо.
Она смотрела мне в глаза, я смотрел ей в глаза. И ничего не говорил, только мягко притянул ее к себе - слегка, может быть, на пару сантиметров приблизив ее голову к своей.
- Послушай, - наконец, начал я. - У тебя же есть дочь. Сколько ей?
- Шесть, - скорее, прочитал я по губам, чем услышал.
- Отлично, шесть. Взрослая уже. Наверняка красивая, в маму. Да?
Оксана еле заметно кивнула. Я кивнул вслед за ней. Рук от нее я не убирал, мне хотелось передать ей немного теплоты. Я не был уверен, что у меня получится, но я хотя бы пытался.
- Где она сейчас? Дочка твоя, где она сейчас?
- С матерью, - прошептала Оксана.
- С твоей матерью? - переспросил я.
- Да, - снова кивнула Оксана.
- Ты считаешь, это правильно? То, что твоя дочь сейчас не с тобой, а с твоей матерью?
- Нет, - прошептала она.
И тут я взорвался. Я заорал насколько хватало сил:
- Так какого ж черта ты сейчас делаешь здесь? А? Какого хрена ты себе здесь ищешь? Еще один шрам на пузе? Чтоб было потом чем похвастать в другой компании? "Ах, послушайте меня, мне было так хреново..." Почему твоя дочь там, а ты здесь?
Оксана отвела взгляд.
- Ну-ка смотреть на меня! - проревел я.
- Не знаю! - завизжала она. - Не знаю, понял?
- Я-то понял, - я привстал и еще немного придвинул свое лицо к ней. - А вот ты когда поймешь, что еще немного - и твоя дочь останется без матери? Ты хочешь ради своего неродившегося ребенка похоронить всех тех, кто у тебя есть? Что будет с твоей дочкой, когда ты будешь пропивать всю зарплату и пенсию матери, а домой будешь появляться только для того, чтобы еще что-нибудь оттуда вынести и продать по дешевке? Не думаешь об этом? А надо бы задуматься! Поняла? Надо бы задуматься, пока еще не слишком поздно!
Ленька сидел на диване с открытым ртом. Я взял его стакан, налил туда шампанского по самый край и хотел было уже отдать хозяину, но сначала отхлебнул сам, и лишь потом отдал.
Оксана выглядела ошарашенной. Она следила глазами за простыми движениями моих рук, которые несколько секунд назад лежали на ее голове.
- Колбаса! - подал голос Ленька. - Тебе бы надо по ящику выступать. Как этот... Как его...
- Заткнись, - сквозь зубы прошипела Оксана.
- Да почему ты меня все время затыкаешь? - хозяин квартиры, наконец, не выдержал такого пренебрежительного отношения к себе.
Лучше бы он потерпел еще немного. Оксана вскочила на ноги. Те держать ее отказались, поэтому ей пришлось ухватиться руками за стол, чтобы устоять.
- Да потому, что он, - она ткнула в меня пальцем. - Потому, что он - Иисус! Понял ты, баран?
Ленька покрутил головой, нецензурно выругался сквозь зубы, вскочил с дивана со стаканом в руке, развернулся и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Я закрыл глаза и посидел так пару минут. Спать уже не хотелось, горло саднило от крика. Негромкое мычание заставило меня открыть глаза. Оксана, сложив руки на столе, уткнулась в них лицом и глухо плакала, вздрагивая всем телом. Я встал, подошел к ней и мягко потянул ее к дивану. Я помог ей встать со стула, уложил ее на бок на диван и подоткнул под голову подушку.
Выйдя из комнаты, я тихо прикрыл за собой дверь и пошел на кухню. Ленька и Курицын курили, выдыхая дым в форточку.
- Курицын, пошли, - сказал я.
Тот сразу отбросил окурок в форточку и согласился:
- Пошли.
Мы втроем прошли к входной двери.
- А-а-а... - Ленька кивнул головой в сторону двери в комнату.
- Спит, - ответил я на его незаданный вопрос.
И мы с Курицыным ушли, чтобы никогда их больше не увидеть.
Когда пару месяцев спустя Курицын спросил у меня, помню ли я Леньку, я не сразу понял, о ком идет речь.
- Разбился насмерть, - Курицын сплюнул, бросил окурок на асфальт и раздавил его каблуком. - Выпал из окна, пьяный совсем был. Насмерть. И еще раз сплюнул. Я посмотрел на его плевок и подумал: странно, даже в мутной слюне отражается небо...