(к вопросу о роли и месте русской интеллигенции в посткризисном пространстве культурного социума)
История всё стерпит, всё
Простит; нам дорог...
каждый миг обмана - чудесной завязи
былой вражды...
Почти по-ленински
Рок и проклятие преследуют наших "интеллектуалов" почти везде, какой бы вопрос они не освещали. Особенно нервно и болезненно этот странный феномен проявился и продолжает проявляться с присущим ему своеобразием в творчестве русского писателя Александра Исаевича Солженицына. Свобода, понятая им и многими его сотоварищами, как некое безответственное мероприятие, для русского народа, с их точки зрения, в принципе неосуществимое. И поэтому они готовы вновь и вновь переписывать отечественную Историю, пока вероятность желаемого её развития, не станет актуальной в нынешних реальных и не самых лучших для России обстоятельствах. Вот такая истинная забота о русском народе и о его 'национальном сбережении'. Свобода с ограниченной ответственностью, для особой касты, для ограниченного круга лиц. Эта мысль прослеживается практически во всех произведениях "наших идейных вождей", искренне заблуждающихся о собственной роли в так называемом "историческом процессе" в свете традиционно-культурного оздоровления бывшего советского социума. Ещё одна утопия и еще один интеллектуальный вывих современного отечественного либерализма, привыкшего "поучать" народ и "направлять" в нужное русло его якобы 'разрушительно-бессознательную энергию'.
Вообще, это "учительство" среди нынешней русской интеллигенции возникло не случайно и развилось не на пустом месте. Есть особая "прелесть" этого сладчайшего искушения, дурманящего голову головокружительностью взлета собственных мыслей, этакое "интеллектуальное парение", так замечательно воспроизведенное в "Мертвых душах" у Николая Васильевича Гоголя. Здесь важен сам разговор, эта "задушевная беседа", длящаяся бесконечно долго, непрерывающаяся ни на секунды и обращенная к самому себе, прежде всего, к внутреннему слушателю, который всегда тебе поймет, не станет тебя перебивать, будет с тобой в полном согласии, а, уходя, практически всегда останется удовлетворенным. Грех совсем незаметный, извинительный, пустяшный... но чрезвычайно вредный и опасный в те минуты и в то самое время, когда вся страна и весь народ теперь нуждается в примерных поступках и делах для пользы и блага родного Отечества.
Для нас 1000-летняя история российского государства, включая его нынешнее, не до конца оформленное состояние - представляет собой поистине грандиозное сооружение, воздвигнутое исключительно народным самосознанием русского общества, его безграничной веры в справедливость выбора исторического пути, в необходимость и оправданность жертвенной любви к своему Отечеству, к его традициям, нравственным устоям, светлым христианским идеалам русского православия. Историческая преемственность в этом смысле для России - была, есть... и остается по-прежнему абсолютным и безусловным значением её проектных нравственно-духовных характеристик в ходе продолжающегося строительства всего государственного здания от начала периода закладки её национального фундамента в IX веке и до последующих шагов, предпринимаемых усилиями многих поколений русских людей, в том числе и при активном участие в этом строительстве наших современников. На наши с вами плечи, на весь русский народ, на всё российское общество легло бремя высочайшей ответственности за будущее российского государства: каким оно станет и будет ли оно вообще. Вот цена той свободы, которую мы сейчас имеем, цена той жертвенности, которую русский народ, в который раз уже в истории: и в далеком прошлом и в - недавнем на собственном трагическом примере всегда с готовностью подтверждает, демонстрируя всему миру наличие собственных высоких устремлений, собственных целей в благоустройстве человеческой жизни.
Резиньяции современного постмодернизма
И, тем не менее, либеральная доктрина, ныне имеющая национально-патриотическую окраску и претендующая на статус официальной идеологии, по-прежнему ищет возможности утвердить себя в роли исключительного субъекта, обладающего правом выносить приговор многовековой истории нашего Отечества. Факт вполне очевидный и в какой-то степени для современной России символический, поскольку ни одна Революция, где бы она не происходила, практически не может иметь успеха без явного отрицания своего прошлого. Именно в этом контексте проецируется сегодня весь дискурс праволиберальной композиции, текст которой концептуально оправдывает насилие над Российской историей, куда естественно входит и советский период и постсоветское 'перестроечное' время. Это общая родовая черта всех без исключения отечественных либералов: и, так называемых, 'рыночников', ориентирующихся на запад, а также сменивших их на политической сцене и успевших уже громко заявить о себе 'традиционалистов', ищущих и находящих поддержку своим прожектам в национальных особенностях русского менталитета главным образом дореволюционного типа...И если для либералов-рыночников свобода ассоциируется в их сознании (по-другому и быть не может) с бессознательно-стихийными движениями исторических импульсов, где 'его величество случай' остается, пожалуй, единственным реальным аргументом в пользу 'свободы - выбора', то для 'традиционалистов' обретенная свобода открывает перед ними саму возможность интерпретации Истории по принципу 'неформального произвола', ничуть не сообразуясь с целеобразностью и закономерностью её векторного движения. Этакая 'свобода-решение', где личное желание и личные мотивы, не без участия, разумеется, авторитарного 'ego', выстраивают собственную доказательную базу для последующего затем оправдания навязываемого обществу якобы 'объективного' мнения.
Психологическая глубина подобной откровенной лжи, скорее всего несознательная и большей частью бессмысленная, ещё далеко не изучена. Инкрустированная в стиле поздней культуры постмодерна псевдонациональной и псевдопатриотической риторикой она, ложь, непроизвольно рождает иллюзию некой 'спасительной идеи', сознательно спекулирующей на трудностях переходного времени, которые действительно имеют место в нашей, увы, плохоорганизованной жизни. Литературное дилетантство, любительство при этом становятся 'профессиональной' в кавычках нормой письма для различного рода авантюристов, чья политическая неразборчивость теперь вынуждена подчиняться 'реалиям' карьерного роста, надуманного престижа или просто 'интеллектуального развлечения', наподобие известных своей популярностью компьютерных games-стратегий, где в любой момент можно 'сохраниться', а в случае гибели 'героя', пройти 'этап' заново. Вот почему безответственность нашей 'интеллектуальной элиты', имеющей выход на читательскую аудиторию, носит такой массовый характер и во многом обусловлена аристократической привилегией русской интеллигенции исправлять в нужный момент 'чьи-то ошибки', при этом, ничуть не рискуя за возможные последствия своих неудачных действий. Принцип 'права человека на ошибку', провозглашенный ими ещё на заре 'перестройки', в условиях тотальной свободы и, прежде всего, осознанной либеральной общественностью в традициях революционного народничества, как 'воля', в условиях фатального отчуждения (конфронтационного дистанционирования) от собственного государства, а, следовательно, от своего гражданского долга, служить верой и правдой своему Отечеству, - этот принцип, в конечном итоге, со временем утрачивает политическую легитимность и превращается, по необходимости, в тривиальный революционный произвол. Безнаказанность, но уже как следствие сложившейся порочной практики нашего литературного графоманства 'выходить сухим из воды', закрепляется подсознанием на уровне общественного рефлекса, тем самым профанирует профессиональную деятельность последних окончательно, извлекая из её тела Божественный Промысел и Смысл, как ненужные атрибуты современной письменной культуры.
Принцип концептуального высвобождения обозначенного нами как смысловое извлечение, используемый в авторских текстах постмодерна, и эффектно стилизованных с помощью декоративно-национального орнамента, принцип, декларируемый в качестве 'обновленного' художественного задания, создает для литературного письма дополнительные трудности, решение которых сегодня, похоже, полностью, взяла на себя индивидуальная речевая коммуникация. Технология письма, таким образом, постепенно выходит на первый план, вытесняя литературное Слово на периферию авторского сознания, охотно проецирующего собственный 'взгляд на вещи' и руководимого собственными эстетическими установками. Не трудно догадаться, что в действительности может скрываться или находиться в 'освобожденной среде' подобных писательских переживаний, искусно маскирующихся, как нам кажется, далеко неискренней заботой о человеке, о русском народе и тд., и публично заявляющих о себе, о непомерных честолюбивых амбициях в многочисленных своих произведениях. Историческое сознание русского человека складывалось веками, при непосредственном участии многих поколений людей, чей вклад в Историю зафиксирован генетически, так называемой, родовой памятью наших предков, и подтвержден событиями, датами народного календаря, государственными, религиозными праздниками, традициями, обычаями. Тот, кто видит себя другом отечественной Истории или стремится заручиться её духовной поддержкой, вряд ли станет когда-либо и сможет использовать истинную Свободу в эгоистических целях. Потому что по-настоящему свободными мы становимся тогда и только тогда, когда полностью растворяемся в той самой Истории, которую любили всегда, любим теперь и будет всегда любить, какими трагическими не казались бы сегодня отдельные главы её страниц. Историческое безбрежие русского человека, его религиозно-православное сознание, его национальный дух волею Промысла Божьего обращены были всегда и не только теперь, равно как и в Прошлое, так и в Будущее, - находясь, одномоментно, слитно! - и вряд ли когда могли бы и далее смогут существовать порознь. Тот, кто пытается разделить теперь его Историю, истово 'освобождая' народное сознание от образа 'светлого будущего', возможно, до конца, по-настоящему так и не захотел довериться чуду молитвенного долготерпения, для русского человека настолько душевно близкое, что в спешке каждый раз принимаемое нашими либералами, как 'безволие вчерашнего раба'. Действительно русский человек как будто не торопится поскорее избавиться от своего 'советского прошлого', интуитивно чувствуя в нем глубокую 'народную правду', для 'наших друзей', увы, совершенно недоступную, больше того, враждебно настроенную в отношении предстоящей 'освободительной миссии' по избавлению русского народа от 'трагических ошибок истории'
Так антисоветизм на практике оборачивается антиисторизмом. Эта та самая непростительная роскошь, которую в наших непростых политических условиях может себе позволить только наша русская либеральная интеллигенция, и которая, увы, так и не пожелала преодолеть в себе внутреннее 'диссидентство' за последние 20 лет, в условиях личной свободы, гласности, отсутствия печатной цензуры... Диктатура личного произвола в отношении собственной истории, политической неприязни к её реалиям, откровенного противоборства, нигилизма, а иногда прямого богоборческого подстрекательства формирует у читателя негативное видение собственных перспектив на участие в созидательно-творческой работе, как во внутренней жизни, так и за её пределами. Уныние, разочарование, ничем неоправданный пессимизм, сопровождающие тексты антисоветской литературы, должны уйти в прошлое. История необратима, точно также как жизнь отдельного человека, из которой невозможно по произволу вычеркнуть вчерашний день, пережитый однажды, стереть в памяти...Вот почему желание отдельных 'свободолюбивых' представителей либеральной общественности 'переиграть' Историю, прочитать её по-новому, обессмысливает весь труд, затраченный лишь на поиски очередного 'козла отпущения', в том числе, и непрекращающихся попыток с стороны последних сделать Историю ответственной за грехи, которая она никогда не совершала, исказить Историю, придать ей черты демонической 'извращенности', голого эксперементаторства, так называемых 'черных дыр истории' вследствие трагических ошибок государства, народа...Весь этот перечень антиисторических репрессалий в действительности, давно уже используется в композиции художественного дискурса в поздней культуры постмодерна, рассчитанного прежде всего на вкусы обывателя, мало искушенного в тонкостях современной политики. Мистифицируя поверхность реального факта, извлекая из него историческую событийность, элитарное сознание стремится воссоздать иллюзию смысла за счет сценарной разработки художественного вымысла воображаемой Истории, конструируя его рефигуративные зависимости в качестве необходимых условий рождения сверхнового Мифа (упоминание об инсталлирующем характере смысла мы можем найти у Поля Рикёра). Другими словами, не важно, что создается; важно - как будет прочитано. В работе А.Солженицына 'Русский вопрос к концу XX века' вся История российского государства, представленная им в виде хронологической консеквенции (XVII - XX вв.), искажена настолько, что совершенно утрачивает какой-либо смысл, как историческая подлинность, достоверность которой подтверждалась бы целесообразностью и закономерностью существования всего событийного пространства. Ибо его 'исторический обзор', как сам автор признается, адекватен вышеназванным спекулятивным резиньяциям, на которые так плодовит сегодняшний постмодернизм, и которые в конечном итоге обесценивают весь предшествующий исторический опыт, делая его ненужным и бесполезным.
И дышит почва и судьба
Рано или поздно советский опыт строительства народной жизни станет предметом беспристрастного научно-исторического исследования, независимо от какой бы то ни было политической коньюктуры, и уж, конечно, без постороннего 'огляда' уважаемых у нас в стране отдельных лиц, несказанно мучающихся 'жаждой вмешиваться в российские события', где только придется, и с удивительной настойчивостью, достойной иного применения, раз за разом 'подправлять нашу жизнь'. Ибо История - не цепь случайных ошибок и не личный произвол отдельных её исторических субъектов, ложное понимание которой нам теперь пытаются навязать составители разных мастей, используя её духовно-нравственный потенциал в угоду своих нескрываемых политических амбиций, карьерных соображений и тд. История - всегда была и такой навечно останется в глазах тех, кто ценит и дорожит её больше, чем себя, - именно в их глазах она останется памятной на всю жизнь, и именно превосходящим по масштабу героическим народным подвигом, воплотившего в себе лучшие стороны русского человека независимо от его сословия, звания и чина... И теперь уже очевидно, что именно наша История, - история государства российского, - вся, полностью, без купюр и извлечений, - именно такая Единая История и может и должна стать духовной обителью русского человека, цельного по природе и нравственно самоотверженного. А различного рода спекуляции от имени народа, принижающие его достоинство и раскалывающие гражданское общество по политическим, религиозным, социальным ...и иным мотивам, - есть ни что иное, как сознательный и недружественный акт, преимущественно либерального, современного антиисторического сознания, не способного в новых социально-экономических условиях к созидательному прорыву. Вот почему 'эзотерические символы' Октябрьской революции оказались слишком непроницаемы и слишком закрыты для интеллектуальной элиты перестроечной эпохи, не на шутку испугавшейся ответственности за предварительные итоги 70-летней революционной гегемонии. Именно по этой причине и возникает внутри 'интеллигентной прослойки' 'глобальное искушение' вычеркнуть советскую историю из русской истории вообще. Безответственность русской интеллигенции становится на долгое время знаменем Перестройки, своеобразно воспринятой ею и, прежде всего, в той её части, которая позволяла максимальной удовлетворять чувственность русского интеллигента отсутствием наказания за свои 'антисоветские выходки'. Любой 'безответственный поступок', особенно в историческом масштабе (а именно таковым поступком и являлось добровольное самоотречение советской интеллигенции от собственных революционных идеалов) представлял собой реальную угрозу всему обществу и нес в себе потенциально Хаос и Разрушение. Именно здесь принципиально и расходились пути советского трудового народа и советской интеллигенции, следующих в диаметрально противоположных направлениях, глубоко выстраданной не одним поколением советских людей начавшейся в то время Перестройки. Что было дальше, нам хорошо известно.
С тех пор мало, что изменилось: увы, когда свобода для меньшинства неожиданно оборачивается насилием для большинства. Принудительный характер реформ у нас вдруг перестает быть экономическим фактором, а с учетом последних демографических исследований перерастает в философскую проблему: как выжить? И здесь свобода впервые, быть может, осознается, предоставленному самому себе и 'освобожденному от государственной опеки' русскому народу, как огромная ответственность за будущее своей страны: за жизнь отдельного ребенка, за благополучие семьи, за нравственное возвышение национальных чувств, за Родину, за веру в собственное Отечество... Вероятно, это и есть главный жизненный урок народной мудрости: надеяться только на себя, вновь обретаемый, как это ни раз случалось в самые трагические моменты нашей Истории. Но эта ответственность русского народа и только его. Видели бы вы тот комизм, а не редко разыгрываемый на глазах общественности удивительный фарс, сочетающие в себе неподдельную наивность в поверхностном знании отдельных сторон жизни русского человека и одновременно крайнюю озабоченность его внутренним душевном состоянием среди нашей достаточно искушенной публичными выступлениями интеллигенции, когда кто-нибудь из 'образованной среды' в очередной раз спешит на помощь с предложениями по 'обустройству' России? Об этом нужно отдельно писать. Но за скрывающейся авторской иронией внимательный читатель наверняка разглядит суть разгорающейся в современном обществе коллизии, где особенно бросается в глаза несостоятельность нашей либеральной интеллигенции возглавить, так называемый, 'процесс'. Не потому, что она (интеллигенция) очень и очень этого желает, изматывая себя и окружающих вопросами типа: что делать? и кто виноват? - не обнаруживая при этом в себе достаточно сил, чтобы на них самой ответить. И не потому, что в действительности ей совершенно безразлично: как будет звучать ответ? и кто, в принципе, за всё ответит?Ибо наша, избалованная вниманием, интеллигенция, увы, окончательно утратила духовную близость с собственным народом, которая так ярко и повсеместно проявилась у нас в советские годы, и которая органично связывала русского человека с остальным миром, как 'всемирно отзывчивого' на чужую боль, готового всегда придти на помощь. Это то, что никак не могут взять в толк наши 'спасатели', с удивлением обнаруживая в себе несовпадение ' жизненных принципов' по многим ключевым вопросам богатой на события русской Истории. Они и сегодня с типичным для интеллигента прищуром вглядываются в даль, в историческое безбрежие нашего народа, обозревая просторы 'непаханой целины', обдумывают про себя: 'А неплохо бы еще где-нибудь почву сковырнуть...'
Вот и спешат с очередными проектами...А впрочем, их время окончательно уходит в прошлое. Чувство безответственности, превратившееся в многолетнюю привычку разрушать и ниспровергать, кажется, увязло в трясине интеллектуального безделия, повергая в уныние даже самых отважных исполнителей этого мрачного ритуала. Всё, что можно написать - уже написано, всё поругано, всё обесчещено, ...всё валяется в грязи - ненужное и убитое. Кажется теперь самое время 'перышки' чистить: вот откуда это повальное увлечение мемуаристикой и документальной прозой. Интеллигенция подводит итоги. Интеллигенция прощается...
А тут ещё страшная трагедия в Беслане - 300 невинно загубленных душ! - молчит Россия, молчит народ, чу! в скорби молчат оставшиеся в живых матери...(1)
Проклятие Зевса
Вот так просто, и буднично в 'вожделенной свободе', в которой наша либеральная интеллигенция увидела возможность для себя, увы, личного произвола, этой свободе было отдано самое дорогое, что есть у человека - его Будущее. И то, что раньше казалось для неё лишь теоретическим 'плюриверсумом' (!!) - высвобождением сознания из объятий Светлого Будущего - сегодня вдруг это стало жуткой реальностью со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ибо всем стало вдруг ясно, как чистая, прозрачная детская слезинка: свое 'будущее', свой духовный ресурс либеральная доктрина на территории России 'укорот исчерпала'. Собственно, если исходить из точки зрения той же классики постмодерна, либеральное сознание, увы, никогда далеко в это будущее так и не смогло до конца заглянуть и даже не стремилось. Скорее, использовало его пограничную энергетику в традиционном для себя смысле. У 'западников' актуальным вопросом всегда было и оставалось по-прежнему - сохранность и поддержка телесной органики намертво вмонтированной в общую композицию 'вечного кайфа', как художественный атрибут эпистолярного жанра, проявляющегося всегда в образе Настоящего, и, исполняющего роль всеобщего счастья с ярко выраженным материальным благополучием за счет избыточной массы псевдокультурных эмпирий. У 'традиционалистов' процесс заходит намного дальше. Настоящее для них - как бы стартовая площадка, с которой удобно совершать головокружительные рывки в Прошлое, оставляя при этом за собой право использовать различные модификации художественного вымысла, основанного на историческом фрагменте. Именно поэтому постмодернизм так и не смог обнаружить в себе полноту и завершенность письма, поскольку не являлся частью Всеобщей истории, а был лишь слабым утешением для разгоряченного видами Прелести авторского воображения. Здесь художественное своеобразие всего видения проблемы наиболее последовательно находит свое воплощение в программном положении постмодерна о ' элитарности' искусства, его полной 'освобожденности' от социокультурных и художественных заданий текущего времени, от коньюктуры художественного слова, от власти художественных авторитетов, от морали и ...в конечном итоге, от самого себя. И мы видим, как незаметно человеческое в человеке умирает; остаются: привычки, пристрастия, соблазны, искушения. Дело в том, что либерализм, как идеология свободы ради свободы, всегда тяготился нравственными принципами и всячески под любым предлогом старался избежать их традиционной опеки над человеком. Он чувствовал эту 'несвободу', сковывающую его творческую инициативу преобразить по-своему мир и вдохновляющую его на небывалые доселе подвиги, и в тоже время вынужден был подчиняться порядку окружающей его жизни, вливаться в его ритм и добывать для себя жалкие крохи поэтической отстраненности. В ницшеанском смысле истинное 'освобождении человека' могло бы состояться лишь при условии полной включенности субъекта в инобытийное пространство, некой новой сверхчувственной реальности, исход в которую по замыслу его 'открывателей', и призван будет окончательно сбросить маски социальной утопии, развенчивающих миф о равенстве человека, о справедливости, о добре и зле в целом, о мире, в котором вынужден прозябать человек и где засыхают на корню побеги его чистой любви к высоким традициям классического искусства. Творческое преобразование мира, в качестве явления эстетического порядка, предмета сущности его художественных откровений - это то, чем грезила высокоинтеллектуальное общество философов, поэтов, художников, музыкантов, и тд. - почти вся русская интеллигенция в начале XX века, проникнутая сознанием жертвенного служения искусству, полных тайн и символов. Такую же картину можно наблюдать и сегодня: увы, не социальное творчество, как одно из условий развития личности, а всего лишь иллюзии художественного вымысла, сверхгениальных творческих прозрений в лице ' элитного меньшинства', создающего 'оазисы культуры' для социально-пассивного, 'туземного большинства'(2) . (Подобные высказывания можно встретить в культурологических текстах современного интеллектуализма, главным идеологом которого по праву считается русский философ А.Панарин). Этот губительный путь для современного государства, его институтов, призванных регулировать социальный порядок и обеспечивать в принудительно-добровольной форме общественную гармонию гражданского социума, выбранный культурной элитой в качестве социально-гуманитарного проекта 'прошлого-будущего', раскрывает узость и ограниченность экспозиции депрессивных методов мышления самих составителей, сосредоточивших свое внимание лишь на культурно-просветительском пафосе исходящих от них и от этого абсурдного документа инициатив. Дихотомия пространственно-временной парадигмы, воспринимающаяся 'Логосом современной либеральной доктрины', как наследственный порок, публично скрываемый от общественности, тем не менее, проецирует дифференции противоречивого сознания во вне, конструируя из них поверхность реальных событий и фактов. Внутренний раскол, традиционно обыгрываемый отечественным интеллектуализмом, как столкновение сильной личности против собственного государства, подпитываемый мифологемами античной классики, (3) на самом деле не в состоянии выдержать конкуренцию с новой реальностью, сформировавшейся на наших глазах уже в посткризисной художественной среде, и ощущаемой многими специалистами как духовный прорыв в новозаветную культуру православного христианства, внутренне цельной и более содержательной. Вот почему, диссидентское внехудожественное повествование, которое еще недавно воспринималось массовым читателем в качестве необходимого условия его самообразования, жестко регламентированное и, прежде всего, порядком прохождения обязательной церемонии для всех его участников в виде гражданского неповиновения официальной политике власти, уже не пользуется такой популярностью, как раньше. (4) То ли 'плохой и испорченный характер' вынуждал будущих диссидентов браться за перо, то ли действительно в стране назревали перемены, а может быть, и то и другое одновременно, так или иначе, страна нуждалась в 'героях', в одиночку пытающихся пробить брешь в государственной 'толще бюрократизма и казенщины' .(5)
Каждому своё и каждому по делу
Ибо государственно-бюрократический институт власти всегда вызывал у диссидентов особое раздражение и особую гражданскую заботу, поскольку представлял для мятежных интеллектуалов реальную угрозу социального отчуждения. Бунтарский дух 'юных Эдипов' (6) провоцировал власти на ответные действия. Социальный конфликт приобретал характер 'затяжного парашютного прыжка' Репрессивный аппарат действовал исправно, но при этом гарантировал сохранность жизни, поскольку Власть внутренне к этому моменту уже была готова к политическим изменениям, ей лишь оставалось найти на эту роль прилежных исполнителей, каким собственно и стало затем структурно легализовавшееся и организованное ими советское диссидентство. (7) Звучит немного цинично. Но Власть нуждалась в обновлении, это понимали все, даже самые замшелые ретрограды, выступающие от имени Политбюро. (8) Тут и проявились незаурядные качества нашей интеллигенции: 'морочить всем голову' - качество само по себе малопривлекательное, но вполне эффективное и доступное, с точки зрения государства, которое естественно учитывало масштабы и характер предстоящего в скором времени важного для него мероприятия. Так был запущен в жизнь совершенно уникальный по своим изначальным целям, до сих пор малоизученный, во многом скомпрометированный неумелыми действиями его исполнителей глобальный социокультурный проект 'Перестройка', который по-прежнему остается актуальным именно в той части, где открыто провозглашаются принципы 'нового мышления' и 'новых подходов' в решении судьбоносных задач, имеющих важное значение для всего международного сообщества. Как всегда проглядели, увлеклись второстепенным. И, тем не менее, проект начал работать.
К тому времени, новолиберальный компонент антисоветской идеологии органично вобрал в себе рефигуративные связи индивидуальной биомеханики человека-актера, используя последние достижении советской психологии, и в том числе новые возможности национально-генетической глубины ментально-пассионарной самоиндетификации русского народа. Советский человек неожиданно перестает воспринимать себя актуальной личностью, больше того, ассоциирует себя с разрастающимся конфликтным соцокружением, медленно и неуклонно подчиняясь влиянию, часто в силу человеческого обаяния, его мятежно-прометеевского духа.. Постепенно романтические настроения, как избыточный художественный фон, выполняющий в общей композиции протеста 'власть-герой-собственность-народ' функцию солидарной поддержки, утрачивают чувства социальной перспективы и невольно сменяются апокалипсическими предчувствиями надвигающейся катастрофы. Но, увы, роли расписаны и сценарий утвержден...Наступает кульминационный момент, когда Власть, после долгих лет 'советского царствования', должна добровольна уйти, предоставив возможность своим партнерам самостоятельно и без принуждения сверху определиться с выбором их целевых заданий (сверхзадачи роли), справедливо полагая, что именно в условиях той самой 'демократической свободы' и возможен компромисс: между совестью и страданием, между справедливостью и законностью. Власть соглашается, не имея желания ещё больше обострять ситуацию. (9) В очередной раз История, исходя из внутренних своих побуждений, с точки зрения своей неформальной логики, с позиции семантики внехудожественной драматургии находит, своё высшее выражение и высшее понимание собственным решениям, собственным инициативам, проявленных гражданским обществом в результате своего осмысленного поведения и дарованной ему Свободы одновременно. Потому как, именно в этой Свободе и заключена подлинная Правда нынешних переживаний русского человека, Свободе, в которой теперь пытается найти собственное спасение каждый, кто по-настоящему любит близких ему людей; кто всем сердцем предан заветам своих отцов, помнит о них, чтит светлую их память; кто искренне верит в будущее своей страны, готов к страшным мучительным испытаниям, мужественно переносит их, твердо уверовав в Истину любящего сердца, свободного от греха и всякой иной скверны... Именно эту Свободу выбрал теперь русский человек, без принуждения и внешнего давления со стороны, имея единственное намерение полностью подчиниться этому духовному и благородному порыву, глубоко осознавая свою личную ответственность за прошлое и за будущее нашего Отечества. И только русский человек, терпением и смирением которого ни раз удивлялся весь мир, по-настоящему обрел эту Свободу теперь, оставшись без поддержки, увы, вчерашней Власти, вчерашних Героев и вчерашней Собственности...
Вот почему эта Свобода поистине оказалась подарком судьбы для всего русского народа, в котором, как и раньше сотни лет назад, проявились лучшие качества русского человека: его веры, доблести, целомудрия, и которые теперь так выпукло и ярко раскрывают в нем удивительные примеры его мужества, высоту его нравственного подвига, его сострадательной совестливости, его жертвенной любви ко всему, что дорого для русского человека, его святыням, его бескорыстному служению Истине. Разве не об этой Свободе мечтали многие поколения русских людей, в том числе: и наш Пушкин, и наш Некрасов, и наш Тютчев, и наш Блок, и наша Ахматова... многие, кто живет сегодня и кто старается милостью Божьей, его благодатным произволением, найти путь к личному спасению, как главному делу своей жизни, не отделяя себя от Родины, от Истории и ... от Вечности? А раз так, значит, каждый из нас заслуживает именно то, что хотел, что желал больше всего и что вынашивал в сердце долго и терпеливо. И здесь всё по справедливости, все по закону и все по совести. Каждому своё, и каждому по делу. Маленький приз, который каждый из нас теперь в итоге получает: Власть - уединение и покой; Собственность - силу и могущество; Герой - славу и престиж; Народ - свободу и ответственность. А, в целом, весь культурный ландшафт и всё мультимедийное пространство современной политической сцены в эпоху поздней культуры постмодерна.
Человеческая логика: до и после
Это, конечно, не февраль 1917 года и не Временное правительство... но, объективности ради, стоит иногда обратить внимание на некоторые удивительные вещи, которые могут случаться в Истории, и которые во многом случае бывают совершенно необъяснимыми и, прежде всего, с точки зрения человеческой логики. А, с другой стороны, возможности человеческого ума нельзя недооценивать: ведь об истории говорят теперь очень много и пишут много разного: и плохое и хорошее, поэтому многим доподлинно известно, увы, какие сюрпризы иногда она может нам преподнести. Вот и в нашем случае. Слишком много соответствий и слишком много совпадений. Так или иначе, но несколько идей все же придется по этому случаю здесь высказать.
Несомненно одно: История никогда не стоит на месте. И даже в самые 'застойные' времена (10) люди способны ощущать исторические импульсы эпохи, вычленять из тела её хронологию событийного потока, чувствовать её темпо-ритмическую консеквенцию, упругость и напряженность её поверхности и тд. Каждое 'время' прописано в определенном алгоритме, имеет свои программные характеристики, значения, пределы и допуски. Быть может, нам уже очень скоро предстоит по-новому осознать законы временной последовательности, основные маршруты и дистанциии её хронологического движения, расписания и графики очередности тех или иных событий... Время - это удивительное устройство, ещё не до конца изученное и практически мало исследованное. Возможно, мы где-то в начале пути, наши интуиции пока ощупью шаг за шагом продвигаются в направлении 'чего-то большого', о котором, к сожалению, до сих пор имеем мало представления. Но кое-что мы знаем, и кое-что нам уже доступно, а, следовательно, к любому изменению в нашей жизни наш интерес и наше любопытство должны быть удовлетворены точными знаниями. Ведь время - не любит приблизительности, оно не терпит отвлеченности. Здесь всё подчиненно числу, соизмеряемому строгим ритмом определенных правил, и подчиняющихся принципам, нормативных положений в иератике системных требований. Это и есть наша История, в которой человек некогда был пробужден к жизни богодуновением самого Творца, мыслимого им теперь после стольких лет заблуждений и ошибок относительно собственного происхождения. В этом смысле, вся История человечества - есть история отдельного человека, человека рождающегося, становящегося, развивающегося...и обновляющегося. Эти изменения в человеке, а возможно, и во всей Мировой Истории, включая нынешний её отрезок, к счастью, ни столько возрастные, природно-биологические, физиологические (хотя в действительности и они присутствуют), а, сколько и преимущественно существуют лишь потому, что духовно связаны с именем Христа и поистине являются 'плотью и кровью' невидимого соучастия Его в каждом из наc,а также в жизни всего человечества.
Это лишний раз убеждает нас в том, что Вера - ни есть декларация, публично защищающая права человека, Вера - есть молитвенный подвиг самоотречения, наша истинная религия, где умирает грех и где человек вновь рождается. Это и есть, если хотите, революция Духа, исторически оправданная вековыми традициями христианского учения и человеческой необходимостью следовать везде и всюду его главному завету - ЛЮБИТЬ. Именно с этих позиций и можно говорить об Истории вообще и в том числе об истории нашего Отечества. Другими словами, История наша - словно, живая ветвь христианства, вечно цветущая, дающая плоды, всем видом жизненной своей полноты радует нас неизбывно: и во время увядания, и во время цветения, и во время созревания, и во время плодоношения... В каждой истории, пусть самой маленькой, есть своя Встреча и свой Благовест. Точно так же, как и в жизни Иисуса Христа, которую мы знаем теперь; и которая остаётся для нас главным смыслом всех наших сегодняшних начинаний; равно как и в Его жизни, - есть своё Крещение и своя Голгофа.
Теперь мы знаем точно: Историю нельзя поделить на 'хорошую' или 'плохую'; на 'добрую' или 'злую'. Все в Истории едино; и все подчиненно целям и задачам эту историю когда-нибудь завершить. Конечно, человек несовершенен, увы, но в этом 'несовершенстве', словно в зеркале, отражается наша реальность и наше желание выглядеть всегда с лучшей стороны, хотя эти усилия часто и выглядят совершенно неоправданными. Но кто не ошибался? И кто не был осужден?
И лишь в силу последнего обстоятельства можно с уверенностью теперь говорить: в Истории не бывает 'человеческой логики', и быть не может, но есть всегда живой интерес Богочеловеческой души, объемлющей собою её пространство, сохранить всё как есть: и наши ошибки и наши заблуждения, и наши победы и наши достижения...Только на первый взгляд кажется, что у человечества нет шансов выжить, но, зная, с какой любовью и с каким трепетным волнением сейчас смотрят на нас, начинаешь вдруг понимать истинный смысл Истории, её сверхзадачу, её сверхдирективу. Вот оно время и вот его ритм, здесь нет ничего случайного. И даже собственный произвол как будто заранее для тебя, увы, предусмотрен. Так было всегда: до и после. Так и теперь будет.
Лагерная дрожь
Нам ещё много предстоит сделать, и многое преодолеть. Изменения, которые претерпела Россия за последние 20 лет, слишком огромны и не только по масштабам происходящей на наших глазах 'исторической драмы', но и реальным возможностям нашего интеллекта со всем этим окончательно справиться. Мы до сих пор не можем отчетливо сформулировать цели и задачи нашего общества: куда нам двигаться? а главное, зачем? Мы обманываем себя вновь и вновь, судорожно цепляясь за избитые фразы, обрывки чьих-то мыслей, превратившихся давно уже в большой литературный штамп, пытаемся оправдать нашу поспешность, наше нетерпение и наши неудачи, во всем обвиняя Историю и нашу жизнь. Мы до сих пор, увы, так не смогли избавиться от страха, выпестовая его десятилетиями, и, убеждая себя и всех остальных, в общественной полезности той борьбы, которую не можем закончить внутри себя. В нас ещё не угасла эта бессмысленная, беспощадная и ничем неоправданная 'классовая ненависть', на разжигание которой израсходованы лучшие годы своей жизни и которая день за днем истощает наши человеческие ресурсы, превращая нас в заурядного обывателя, вечно недовольного, озлобленного и нравственно надломленного. Где наша Родина и наше Отечество? Мы не можем сказать, не можем точно ответить. Нашу беспомощность трудно не заметить, ещё труднее оправдать. Весь XX век Россия (СССР) в одиночку несла на своих плечах тяжелое и изнурительное бремя ответственности ни столько за себя, сколько за будущее всей человеческой цивилизации. Именно в нашем, русском (советском) народе эта забота о новом человеке, о высоком его предназначении, о грядущем избавлении его из-под власти 'материальной оболочки вещественности', о справедливом возмездии к своим вчерашним угнетателям и проявилась с такой силой и с такой энергией, и с таким упорством, которую не знал до этого мир и в спасительность которую едва ли кто верил. Именно в наших судьбах, в судьбах русских людей, кто жил в то время, трудился, страдал и умирал, кто и сейчас живет среди нас, верит и молится за Россию, именно в их трагических судьбах и преломился весь дальнейший ход Мировой Истории; отражаясь сегодня в нашей жизни эхом начатой когда-то и незавершенной Перестройки. Сможем ли мы теперь оставаться в стороне, оберегая свой душевный комфорт и свое материальное благополучие, когда почти уверены в неискренности собственных взглядов и убеждений, а потому и вынужденные чуть ли не ежедневно оправдывать свое равнодушие и свой эгоизм? Так ли важно нам сейчас имеет собственное мнение, высказывать свою точку зрения, когда почти догадываемся или знаем наверняка, что Россия в них более не нуждается, во-первых, а во-вторых, нужны ли мы вообще ей? И что для нас, для нашего Отечества важней сегодня, что определенно главней быть может: служить Отчеству верой и правдой или служить себе? И кто Отечества архитекторы и кто его будущие строители?
А впрочем, нам в точности сегодня известно: рано или поздно страх исчезает, а с ним исчезает мелкая лагерная дрожь, сидящая занозой в теле Родины целых полвека; страх перестает мучить, терзать...пока, весь из нас липким ручейком по капли на землю не вытечет.(11) А иначе, зачем эти бесчисленные жертвы, это мученичество и эта скорбь? Всё русское теперь в нас и всё советское. Нам ли останавливаться на полпути? В России есть теперь всё - надо лишь по-умному им воспользоваться!
En passant
Но лишь в том случае, если к этому есть Боговоление, испрашиваемое нами в сердечных молитвах о прощении, в котором мы теперь нуждаемся и без которого, возможно, мы никогда не смогли бы начать новую жизнь, не имея к этому наиглавнейшему Делу собственного стремления. Кажется, теперь настало время улыбнуться. У России определенно есть шанс...
25.08.2006
Пояснения:
1 Речь идет о захвате террористами в качестве заложников учащихся школы в г. Беслане и о трагических последствиях этого чудовищного преступления
4 Издаваемые за рубежом журналы 'Самиздат', 'Метрополь' и другие, в которых авторы, как правило, не имели возможности или не могли по причине запрета печататься в СССР.
5 Политические требования диссидентствующей интеллигенции в начале 'перестройки' в основном ограничивались лозунгами, призывающие граждан к борьбе против чиновничьего произвола и бюрократизма
6 Впервые подобный культурологический термин в рамках протестного сознания применяет А.Панарин в своей работе 'О державнике-отце и либеральных носителях 'Эдипова комплекса', анализируя социокультурный феномен Сталина и его оппонентов в лице нарождающегося диссидентского движения в СССР.
7 В этом смысле роль вожаков либерального крыла Перестройки сыграли такие видные и колоритные фигуры того времени, как писатель А.Солженицын и академик А.Сахаров, у обоих был отличный 'антисоветский послужной список', если так можно выразиться - алиби стопроцентное.
8 Наиболее резкую позицию против изменения политического курса КПСС и продолжения экономических реформ в СССР заняли сторонники члена Политбюро КПСС Егора Лигачева, в целом не отвергающие Перестройки, но выступающие против радикализма её отдельных положений.
9 Указ президента СССР М.Горбачева от 1991г. 'О сложении президентских полномочий' и, как следствие, последовавший затем политический распад СССР
10 Так называемый 'брежневский период правления' 60-80 гг. XX столетия
11 Репрессивный механизм подавления политического инакомыслия в СССР, созданный 20-х годах прошлого столетия в виде особых трудовых лагерей, как ответная и вынужденная мера по защите Советского государства от внутренней и внешней угрозы.