(рассказ) Узенькая тропинка в глубоком снегу перебежала через мосток в две доски, который перекинулся через небольшой ручей перед деревней, побежала вверх по крутому берегу до самой изгороди и затерялась, где-то наверху. Небольшого роста старушка в черном плюшевом пальто, в сером теплом платке пытается втащить в горку корыто, в котором лежит мешок комбикорма. Вот она с трудом поднялась на вторую половину крутого берега и, обессилев, ослабила веревку... Корыто несется вниз и сбегает к мостику прямо мне под ноги. -Вот спасибо, а то я хотела уж за Дуняшкой бежать - на верху благодарит меня баба Нюра. - Неужто задумывалась когда, что корыто с одним мешком в гору не ввезу. А поди вот...- на старом морщинистом лице появилось подобие улыбки. Подул колкий холодный ветерок, лизнул наши лица и побежал наверстывать упущенное (хотя бы в конце месяца февралем показаться, а то не поймут люди: февраль или апрель на дворе?) Вслед бежала поземка. Она натыкалась на старые жерди изгороди, ударялась о соломенную завалинку дома и, скользнув по гладкому льду, торопилась догнать февральский ветер. Вот и деревушка как на ладони, словно лошадиная подкова с шипами. Вместо шипов деревенские дома, добротные и покосившиеся, оставшиеся без хозяев. Правда, летом посещают их "дачники", кое-как еще поддерживают. Два небольших деревенских пруда занесло снегом. К одному узенькие тропинки, по сторонам тропинок высохшие ветки полыни, воткнутые в снег чьей-то рукой, чтобы была приметней тропинка после заносов. На краю крутого берега, перед самым домом бабы Нюры, вековая сосна. От земли до трехметровой высоты на стволе черная глубокая рана - след грозового разряда. В доме у бабы Нюры, в чулане, заблеяла овца. Не успел я сесть на стул, а уж под ногами ластятся три полосатые кошки. .- И зачем вам столько кошек? - спрашиваю. -Да что ты с ними будешь делать, дурашка? Летом-то проглядела кошку, - начала рассказывать баба Нюра. - Вижу, вот-вот должна принести котят, а она - раз, и как в воду канула. День нет, второй, третий. На чердак забралась и там ложе себе устроила, да так, что мне и не достать их. Потом вылезли, а куда их больших-то, неужто закопаешь? Вот так и живем, дурашка. Раздевшись, она села на диван. -А ты-то как дошел? Ведь перемело все, вот у нас хоть Женюха ездит домой на тракторе, а то ни в магазин, никуда не пройдешь. В войну и то вроде лучше было. Счас тоже один мужик на всю деревню, деда Никонора я уж не считаю. Хоть и годков ему на немного поболе, чем мне, но ветром качает, какой он уж мужик? - и тут же засмеявшись, добавила: -И то веселее. Вот так, дурашка, жизнь-то проскакала, как вороной. Никогда бы не поверила, что корыто с одним мешком в гору не ввести, - повторила старушка - Да с Дуняшкой втянули бы, а то и Варюху бы крикнула, - успокоила себя баба Нюра. Ей хотелось говорить. На столе закипал электрический самоварчик. Баба Нюра подошла к старинному стулу, сняла замызганную жилетку и на оголенной спинке закрасовался цветок ромашки, вырезанный мастером во всю спинку стула, отшлифованный человеческими спинами. На втором стуле, стоявшим рядом с тумбой под телевизор у цветка была отломана верхняя часть лепестка, но он крепко держался на спинке. Она неторопливо надела жилетку, красным гребешком расчесала седые жидкие волосы, опять заправив его в волосы на затылке и смущенно как-то не глядя на меня проговорила: -Ты уж не обижайся на меня, но молочка я тебе нынче не дам. У нас ведь все запустили. У Варвары овца четверников принесла, подпаивать берет. Своих вон тоже подпаиваю, - указав на чуланку, как бы оправдывалась она передо мной. - А моя-то сбавила мне. Сенца то нынче не шибко, дурашка. Да в самый сенокос прихворнула немного. Где бы покосить... - она не договорила, придвинув стул со сломанным цветком поближе к столу, присела, опустив мозолистые, с вздувшимися венами руки на колени.
Мы ,молодые, ходим просим почти у беспомощных старушек молока. Мне сделалось стыдно за себя. На время образовалась неловкая пауза. Чтобы заполнить ее, я спросил: -Трудно, наверно, одной корову да овец держать?
-Я уж без скотинки не могу. - вздохнула старушка. - С ней -то веселее. -Глаза ее засияли живым огоньком. Показалось, даже поубавилось морщин на лице. - Если продать всех, то и мне на этом свете не житье. - продолжила она, поправляя цветной фартук под жилеткой. - А тут вон нога отнялась. Пока не расходишься, как не моя все равно, - пожаловалась баба Нюра. - А коровушки не было б, наверно, уж косточки догнивали бы, а может, и ничего бы... Бог об этом знает. Велит Он нам еще пожить, значит будем.
Она принесла фарфоровые кружки.
-Бывало на гулянки идешь или с гулянок, сперва о скотине, а потом о себе думаешь. Так-то вот, дурашка. На свою-то коровку в подоле, а наносишь. Неужто сейчас не держать, - продолжила старушка. Коси сколь душеньке угодно, не то что раньше все поляночки за пять верст окашивали, а сейчас вот рядом, - и глубоко вздохнув, добавила: -Только уж косить не кому. Аж сердце кровью обливается, когда осенью стоят целые поляны. Травы не тронутые, пересохшие, так и окосил бы все, да сил не хватает. Да что там поляны, поля заросли бурьяном, деревьями - она как-то по злому передернула потрескавшимися от ветра губами, зачем-то пододвинула ближе к кромке стола самоварчик, одернула белую с желтоватыми пятнами узорчатую скатерть на столе и , положив на край стола свои натруженные руки, принялась за чем -то приглаживать ими скатерть.Огонек в глазах загас, в них появилась тоска о чем -то дорогом, безвозвратном. Руки словно грабли, чисто подбирали со скатерти невидимые высохшие травы. "Чище, чище все до былиночки!" - нежно и ласково просил внутренний голос.И руки все ласкали и ласкали скатерть. В избе сделалось тихо. На стене, рядом с семейным фотоальбомом в деревянной рамке под стеклом, размеренно тикали старинные часы. Овцы в чулане жевали жвачку, холеные кошки, теперь их было четыре, расположились кто на чем, дремотно мурлыкали.
-Бог нам судья. - произнесла баба Нюра, повернувшись ко мне. Глаза, как два маленьких озерка, наполнились водой до краев. И скупые на воду, они не пролили ни одной капли, боясь показать свое израненное дно, не раз остававшееся без воды. - Давай чай пить. - предложила старушка.
Когда я уходил, баба Нюра еще раз извинилась передо мной:
-Ну-к, такую дорогу шел и без молока возвернешся. Если б заранее знать, Варваре б недала, а тебе налила банку....
Холодный колкий ветер дул мне в спину, словно выгонял из деревни. В лесу наступило затишье. Выглянуло февральское солнце и прилипло к темной куртке, щедро наделяя ее теплом. И почудилось мне, что светит августовское солнце: вокруг меня не белый снег, а высокая трава, щебечут кузнечики, Травы переросли, пожелтели, даже некоторые начали чернеть, и ни одной поляночки, которая бы радовала глаз зеленой отавой. Все вокруг было брошенным, осиротевшим.