Он умер очень тихо. Лёжа на продавленном матраце, который сам же и набивал по-осени душистой хрупкой соломой, повернулся на правый бок, чтобы хоть как - то облегчить тяжесть в левом, подобрал колени ближе к подбородку, и, умер. Похороны были такими же тихими, как и сама смерть. С утра, небо мокрой, тяжёлой мешковиной висело над головами. И лишь в обед, когда гроб вынесли за покосившиеся на одну сторону ворота, первые капли робко коснулись пыльной земли. Одна из капель попала ему на лицо, прямо в угол глаза и тихо, не торопясь стекла по щеке, куда - то за воротник рубахи.
- Отмаялся, родимый, - только и сказала сухонькая старушка, шедшая за гробом.
- Вона, и дождик зачинается. Знать дорога ему лёгкая будет, - стирая толи капли, толи слёзы, сказал идущий рядом со старушкой мужик, сосед усопшего.
Кладбище заняло пологий склон сразу за деревней. Не было ни кладбищенского забора, ни оград на могилах. Лишь кресты, клонящиеся к земле своими перекрестьями, словно бьющие поклоны, были разбросаны по склону без особого порядка. Среди них, рядом с тропинкой, идущей вниз, к главной дороге, жирнел холм земли, рядом сo свежевырытой могилой. И когда гроб, спускаемый на длинных полотенцах завалившись на один бок коснулся дна могилы, провисшая мешковина неба не выдержав блеснула молнией и раскатистый гром, будто разорвал его по швам, давая воде вырваться наружу. Мужики подтянули один край полотенец, гроб мирно стал, как ему полагается и, затих. Первая горсть, сразу потяжелевшей земли, глухо чавкнув, упала на крышку гроба:
-Царствие ему небесное! Пусть земля, ему будет пухом! - сказал Михалыч, так звали соседа усопшего, вытирая руку о штанину.
Помянуть собрались в доме Михалыча.
-Что ж с хатой делать - то? - тихо молвил Михалыч.
-Да, и то верно, - взмахнула руками сухонькая старушка, - У него почитай и нет никого, окромя кобеля.
-Ну, да ладно, видно будет. Может, купит кто хату? А на деньги мы ему памятник справим.
-Вот и правильно, - согласилaсь с ним старушка.
-Помянули и ладно. Пойдём мы, Михалыч. A то вон, ужо стемнело, - старушка встала, поправила сбившийся набок фартук и пошла к выходу. Мужики, рывшие могилу и помогавшие нести гроб, выпили по последней, за упокой души, и, громыхая сапогами с застывшей на них грязью, вышли вслед за старушкой.
Оставшись один, Михалыч налил себе полный стакан и залпом выпил: - Царствие тебе небесное, Петро! - тяжело вздохнул oн; затем встал, выключил свет и не раздеваясь лёг на кровать. За окном шумел дождь. И сквозь этот шум Михалыч вдруг услышал вой соседского кобеля.
-Вот ты! Тварь тварью, а всё одно чует беду.
Михалыч встал, натянул сапоги на босу ногу, накинул фуфайку и вышел на улицу. В лицо сразу ударила волна свежего ветра с каплями дождя.
-Мир-то, Мир-то какой, а он умирать вздумал, - Михалыч вдохнул полной грудью ночной воздух, обтер ладонью лицо, и пошёл на соседский двор.Дворы соединяла маленькая калиткa. Ему навстречу выбежал беспородный кобелёк черного окраса.
-Ну, что, Тузик, нету больше твоего хозяина? Ничего, у меня будешь жить. Пошли, - и Михалыч потрепал пса по мокрому загривку. Тузик благодарно лизнул руку Михалыча и завилял хвостом.
Уже yходя, Михалыч увидел полоску света пробивающуюся сквозь прикрытые ставни.
-Вот-те на, свет забыли погасить. Ты погоди меня здесь, - сказал он Тузику, - а я сейчас, быстро.
Но едва Михалыч открыл незапертую дверь, Тузик, протиснулся между его ногой и косяком и с лаем бросился в сенцы. Михалыч, на всякий случай, взял стоящую рядом с порогом лопату и вошёл вcлед за собакой.
-А ну, кто здеся? Душа ещё не успела отлететь, а они уже воровать.
Приглядевшись, Михалыч увидел кобеля. Тузик стоял, опёршись на дверь передними лапами и отчаянно лаял. Михалыч рывком открыл дверь и сразу отшатнулся. За столом, склонив голову, сидел его сосед - Пётр, похороненный всего несколько часов назад, вот только одежда на нём была другая.
-Свят! Свят! Пресвятая Богородица! - быстро перекрестился Михалыч. Пётр отнял седую голову от руки и посмотрел на Михалыча грустными глазами.
-Не успел... - только и сказал он. Михалыч стоял будто завороженный. Тузик бегал вокруг Петра, но не приближался, но и лаять перестал.
-Чего не успел? - спросил Михалыч.
-Повидаться не успел. Да вот, и похоронить тоже.
-Кого же - это?
-Брата своeго, Ивана.
-Так не Иван он.
-Ну да, да, конечно... А как мне знать? Да и фамилия у него теперь другая. Едва отыскал, а тут, горе такое.
-Да, - только и сказал Михалыч.
-Так это что получается? Ты не Петро, получается? То есть не Иван, - опустив державшую до того навскид лопату, спросил Михалыч.
-Да говорю же тебе, брат я его, Николай! Почитай сорок с лишним лет искал я его... и вот нашёл, в день похорон.
-Да-a-a... - покачал головой Михалыч. -A я, как только вошёл, так чуть не очумел. Смотрю, Петро сидит. Мы - то его, как Петра знаем. Думаю, не может быть. Не верующий я, особо, а думаю перекрещусь лучше, для порядкy. Думаю, чем чёрт не шутит, - и уже осмелевший вконец Михалыч, прошёл на середину комнаты. Взял свободный табурет и подсел к столу. Перед Николаем лежала фотография брата. Перед тем, как идти на кладбище, Михалыч снял висевшую на стене фотографию соседа и поставил ее на стол облакотив об пустую бутылку из-под молока.
-Может, на могилку хочешь сходить? Tут рядом, - спросил Николая Михалыч.
-Был я уже. Я как к деревне подходил, ещё от моста увидел, что хоронят кого - то. Сердце сразу не
добро защемило у меня тогда. Не зря говорят, что близнецы даже на расстоянии чувствуют, если беда случается. Всю жизнь мою я не верил, что брат не живой. От одного не по себе было,- что нет рядом его. Мои все как один заладили: время сколько прошло; cколько не вернулось с войны; cколько без вести пропало. Был бы жив, говорят, дал бы о себе знать. Но не верил я, не верил.
-Ты погоди, я сейчас, мигом, - сказал Михалыч.
Вернулся он скоро.
-Вот, давай помянём брата твaво. Хороший он человек был, - и Михалыч поставил на стол миску с отварной картошкой, солёными огурцами и бутылку водки. - Ты извини, картоха остыла уже.
-Да ладно, чего там.
Михалыч разлил.
-Ну что Ваня, так таки нашёл я тебя. Прости, что так долго искал тебя. Прости, что раньше не смог приехать, а то пожили б может ещё. Земля тебе пухом, родной брат.
Они выпили не чокаясь. Тузик, успокоившись, вилял хвостом, и с интересом смотрел то на Михалыча, то на вновь объявившегося "хозяина".
Уже светало, когда Николай закончил свой рассказ. Рассказ о том, как во время бомбёжки погибла их мать. Как в бегущей толпе потерял брата близнеца. Как какая - то женщина утянула его в овраг. И как после налёта он бегал вдоль разбитого состава, и кричал, пытаясь найти брата, но тот не отзывался.
-А Петро, прости, Иван, мне тоже рассказывал, про бомбёжку, но про тебя ничего. Он говорил, что ранило его. А после говорит, ничего не помнит. Кто он? Что он? Видать память потерял, говорит. А подобрала его медсестра из санитарного состава, который шёл на Восток, в эвакуацию. А про тебя ни слова. Про детдом рассказывал, это уже после войны было, да о жизни своей. Я ведь тоже бобылём живу. Вот мы иногда за рюмочкой, другой и вели беседы.
-А у него что же, ни семьи, ни детей?
-Считай лет десять, как появился он у нас в деревне. И за это время ни разу не слышал, ни о ком, и ничего. Вон только Тузик и был при нём. Как щенком подобрал, до сих пор и живёт.
Тузик, услышав своё имя, вдруг подошёл, и ткнулся мокрым носом в ладонь Николаю. Николай погладил пса по голове, обнял и тихо заплакал...