Что же люди, какие блошки?
Скачут, носятся в дикой спешке.
Расшибать лбы вполне прилежно
Приучились, помилуй Боже.
В белоснежных ходи одеждах,
Или в цепи рядись и в кожу,
Что прибавится - так надежда,
А что можешь? Ну что ты можешь?...

У ничтожеств больших и малых
И ума, и годков так мало,
Что сей поезд, пройдя по шпалам,
Бросит в небо лишь звон металла.

На каком-то на полустанке,
На безвестной таёжной кромке,
То ль из тамбура, то ли спьяну -
Лунь седой вырос из ребёнка.

Степи так велики, простылы,
Небеса - без конца и днища,
Мы ж, ничтожества, что-то ищем,
Рвёмся в бой, да сдаёмся с тыла.

У ничтожеств больших и квёлых,
Бесшабашных, и невесёлых,
Сердце - в небо, а очи - долу.
Жизнь - не поле, любовь - не воля.
В мире этом  даров случайных,
От отчаянья - до почёта
За хищение важной тайны
У Пандоры (читай - природы),

Мы не можем (читай - ничтожны)
Ничего, что не даст нам Боже.
От абстракций - мороз по коже,
Ум кинжальный ржавеет в ножнах.

У планеты на нежной роже,
Что-то ползает, вроде сажи,
Не болей, эти блошки реже
Жрут, когда лык и рук не вяжут.

Лишь какой-то пунктир словесный
Дыры штопает на бессильи,
И выводит "А мы здесь были
И любили" - на иле пресном.