Проведя почти все выходные дни (с вечера пятницы до воскресенья в обед) на свадьбе и в пути к / с оной, я постарался провести в воскресенье как можно больше времяни с моими отпрысками. Мы гуляли четыре с половиной часа, активно выражая свою приверженность к миру, труду и маю. Так как вышли мы уже после обеда то не попали в струю демострирующего пролетариата и созерцали лишь море туристов на актуальной достопримечательности старого города, "Венецианском рынке". Толпы праздношатающихся поглащали массы вина, сыра и ветчины...
Натаниэль, как всегда в своём репертуаре, очевидно впечатлённый сводкой новостей о природных катаклизмах на юге необъятных США, распрашивал меня о том что может унести торнадо, и что он не может унести и соответственно на каждое "может" или "не может" следовало бесконечное "почему".
...каждое "почему" подобно тончайшей игле пронзало барабаную перепонку и она медленно и болезненно сочилась кровью...
Даже считая себя в некоторой мере учёным мужем планеты сей мне не представляется возможным исчерпывающе ответить Натаниэлю хотя бы на один единственный вопрос, что бы он получив ответ задумался и сказал:
"...хорошо папа, спасибо тебе большое за столь развёрнутый и повествовательный ответ, мне теперь всё стало..., ну просто кристально ясно, а теперь пойдём домой, я сам умоюсь, почищю зубы, не буду просить конфет и мультиков и сам лягу спать..."
Подобные представления имеют вероятно многие родители и конечно все они понимают что сеи мыслеформы никогда не покинут своих астральных тел и навсегда лишь представлениями и останутся.
Так как сына я своего очень люблю и не хотел бы, будучи измученым "ушным кровосочением" поступить с ним как однажды Тарас Бульба со своим зрелым чадом, целью нашей прогулки было кафе-мороженое. Впрочем это не спасло меня от бесконечных расспросов по пути к кафе-мароженому о том где же оно, это кафе.
С лицом измазанным мороженым и довольной улыбкой на оном Натаниэль почти не говорил и был похож на ангела. Ноэль спал в коляске и по сему я мог тоже безрассудно придаться поеданию охлаждённых молочных продуктов. Так сидели мы недолго в тишине: два бодурствующих ангела и один дремлющий.
Между столиками скакал маленький воробей и в его маленьких глазках без труда читалось отчаянное "жрать!". Этот псевдо-небожитель и привлёк чуткое внимание Натаниэля. Рядом сидела пожилая девушка и неприлично обсасывала длинную десертную ложку. В её ногах сидел странной породы пёс и пристально следил за воробьём. В глазах пса читалось всё то же "жрать!"
И началось:
- Папа, а воробей боится собаку?
- нет сын!
- а почему?
- потому что он быстрый и умеет летать, а сабака не умеет летать
- но собака может высоко подпрыгнуть и поймать воробья, вот так (показывает руками) цап!
- такое может случиться лишь с очень глупым воробьём и с тем который напился из лужи пива и не владеет более своим вестибюлярным аппаратом, а этот экзэмпляр как ты видишь крайне проворен.
- а боится воробей....
и так далее в течении следующих пятьнадцати минут, то и дело облизывая тающее и стекающее по локтям мороженое.
Потом, несколько разуверившись в изначальных предположениях о фобиях воробья Натаниэль подумал и спросил:
- Папа, а воробей боится оленей?
...я подавился мороженым и некоторое время громко откашливался, но меня сильно заинтересовало подобное развитие