Мастерская художника Дынина. Большая неприбранная комната с высокими арочными окнами, с растрескавшимися колоннами, камином, старой антикварной мебелью и множеством подсвечников. На стенах висит с десяток портретов, изображающих одно и то же лицо -- самого Дынина. Недалеко от камина круглый стол со стульями, тут же на полу стопка журналов и магнитофон. Легкая негромкая музыка. День сумрачен: уже осень, и за окном листопад.
На кресле-качалке красивая девушка в коротком махровом халатике. У нее распущенные светлые волосы, в холеной руке сигарета, на коленях толстый модный журнал.
ВЕРА (раскачиваясь, тихо декламирует).
Я в древо хочу превратиться,
Чтоб допьяна влаги напиться,
Чтоб ветер меня приласкал,
И солнце меня обогрело,
Чтоб небо в глаза мне смотрело,
Я в древо хочу превратиться...
У мольберта нарочито вдохновенно тыкает кистью в холст Дынин. Худой, длинный, в линялых джинсах и сером широком, не по размеру, свитере. У него неистовый и воспаленный взгляд. Он украдкой посматривает в зеркало напротив.
Пишет очередной автопортрет.
ВЕРА (отрываясь от чтения, приторно). Дынин, милый Дынин, признайтесь, я вас больше не интересую?
Встает, перебирая ногами и виляя бедрами, как манекенщица, подходит к Дынину сзади и кладет подбородок ему на плечо. Дынин словно не замечает ее. Вера заглядывает в зеркало, обнажает плечи, приспустив халатик.
ДЫНИН (сухо, без чувства). Вера, мышонок мой, не мешай работать! Ты же видишь... Вдохновение нежданно навалилось!
ВЕРА. Но Дынин! К черту вдохновенье! Ты же обещал! Ты ведь не только хотел меня, правда?! Тебе необходимо было рисовать меня... Меня! Правда? Не какую-нибудь очередную мечтательную дурнушку. Кто говорил, что во мне образ особенный, манкий типаж, -- как это у вас там называется?
ДЫНИН (нервно оглядывается, еще раз бросает взгляд в зеркало, морщится, обнимает обнаженные плечи Веры). Понимаешь, дорогуша, нанести изображение на холст -- не проблема для художника. Перво-наперво нужно постараться раскрыть сущность своего героя внутри себя. Понимаешь? Пока я тебя изучаю, исследую. Остальное -- дело техники. Были бы кисти и краски.
ВЕРА (двусмысленно). О, как сложно, Дынин! Не хухры-мухры!
Ты, наверное, настоящий мастер, профессионал, гений в своем деле. Как... Ван Гог!
Она похотливо прижимается к нему и чмокает в щеку. Дынин тяжело вздыхает и увлекает ее на диван. Музыка звучит громче, свет гаснет.
ГОЛОС ВЕРЫ (сквозь музыку). О... О... Ты профи, Дынин! Ну просто... как Буанаротти!
Хлопает дверь, слышатся тяжелые шаги. В комнату быстро входит, почти вбегает, человек с густой нечесаной бородой, взъерошенными волосами, в холщовой рубахе, подпоясанной веревкой, в простых кирзовых сапогах.
Он подходит к камину, осматривается, пристраивает под себя полено пошире, достает кисет, набивает внушительную "козью ножку" и прикуривает от свечи.
Громко и долго кашляет.
На полу лежит пачка журналов "Плейбой". Он равнодушно пролистывает один из них, возвращается к одной из страниц, вздыхает и смачно плюет в камин.
Этот человек -- Рытов.
РЫТОВ. Что творится! Сволочи! Никакой эстетики! Никакой духовности! Забавы обожравшихся аристократов! И эта изящная дрянь у нас в стране, у Дынина в мастерской?!
Он ловко поворачивается на полене, протягивает руку к выключателю софита и направляет свет в глубь комнаты, на диван.
На диване Дынин, прикрытый Вериным халатиком, закрывает глаза ладонями. Из-за спинки дивана испуганно выныривает голова Веры.
РЫТОВ. Здрасьте! Пардон, мадам, не приметил!
Боже, какое распутство! Полнейшее растление! Попросту бардак я вижу здесь!
Он отворачивается и снова плюет в камин, бросает туда окурок.
Вера накидывает халат. Дынин уже стоит в длиннющем свитере, из-под которого едва торчат голые худые колени.
ДЫНИН (виновато-нагло). Привет, Рытов, дружище!.. Как считаешь: любовь -- это спорт или искусство?
РЫТОВ. Любовь?.. Хм...
Это смотря когда ты пишешь свою модель: до того или после (заразительно смеется).
ВЕРА (смело, многозначительно). Какая разница? Видите ли, Рытов, без этого вообще не бывает творчества. И только секс дает истинные силы настоящему художнику. Такому профессионалу от Бога, как Дынин! Только влечение полов (читали Зигмунда?) или, выражаясь культурно-литературно, -- любовь, -- двигала и движет искусством. Что там искусством -- цивилизациями! А вы, Рытов, отрицаете очевидное.
РЫТОВ. Так, да не так! Какая ты умная, Вера! В конце концов, это ваше дело, хотя я лично против таких отношений-сношений. Заманил натурщицу в мастерскую, так рисуй, пиши ее, не трать драгоценную энергию попусту.
ВЕРА. Мы знаем ваши странные принципы, Рытов. Не оттого ли ваши девочки-модели недовольны вами? Да и картинками вашими, между прочим. Вы не уделяете ни малейшего внимания людям. Мужик-то вроде сильный. Ах да! Ваша Наталья Андревна не любит всех ваших баб! Это она вам запрещает.
РЫТОВ (равнодушно). Дура ты Вера. Дура.
Вера подходит к Рытову и пытается своими красивыми длинными пальцами расчесать ему бороду. Дынин ерзает на диване.
ВЕРА (обнимая Рытова). Меня напишешь, мужик? Медведь! Мужи-чище!
Пытается залезть ему на колени. Полено под ними падает, они на полу.
В мастерской появляется Кучин с бутылкой французского коньяка.
КУЧИН. Вот бестии, уже укушались! Нет, ты посмотри, Дынин, какая идиллия! Железный семьянин, хранитель святости и нравов в объятиях коварнейшей гетеры. Точно -- налакались!
Дынин словно не замечает гостя и уже крутится у мольберта. Кучин подходит сзади и лукаво заглядывает через плечо.
КУЧИН. Похож, похож! Честное слово, верно подметил! Пожалуй, этот портрет будет самым удачным из всех. Подаришь?
ДЫНИН (с негодованием). Ты с ума сошел! Этот лучший, сам подтвердил. Такую прелесть подарить?! (Смотрится еще раз в зеркало.) Выдумал тоже!
ВЕРА. Нет! Все-таки чего-то не хватает! Оригинал тебе не воспроизвести. Вот так! Такое под силу разве что Рытову.
Рытов держит Веру за талию. Кучин ставит на стол принесенную бутылку, проходит, деловито заложив руки за спину, вдоль галереи автопортретов. Он чешет козлиную бородку, спичкой ковыряет в ухе.
КУЧИН (приторно попрошайничает). А что мне делать прикажете? Ды-ни-и-ин, подари какой-нибудь! Осчастливь!
ДЫНИН. Замучил ты меня, господин "Третьяков". Не выйдет, ваша милость, господин собиратель шедевров (набрасывает холст на мольберт). Попрошайничаешь?.. Да сколько моих работ уже у тебя?!
КУЧИН. Заблуждаешься, мой драгоценнейший! До сих пор не удосужился. Да, да... Представь себе...
Другие дарят. Ты не соизволил! Мне преданному другу, истиннейшему почитателю!
ДЫНИН (искренне удивляясь). В самом деле? ...Странно! Мы так давно знакомы! И я тебе не подарил ничего?!.. (Равнодушно.) Бери!
Кучину трудно выбрать. Он причмокивает, кряхтит, чешет затылок.
КУЧИН (Рытову). Рытов, голубчик, дай совет, какой портрет выбрать? Мне будто все нравится, но вдруг я чего не допонимаю? Окажется -- далеко не лучшая работа...
ВЕРА (поддакивает озабоченному Кучину ). Надо помочь бедолаге. Андреич, а какой коньячок ты принес?
КУЧИН. А... Этот?.. Посмотри, разуй глаза. Там этикеточка есть. Настоящий "Мартель", выдержанный, французский. Какой предпочитаешь?
ВЕРА. Чего выдумал, "предпочитаю"?! Это ты у нас эстет, а по мне... Боже, какая я люмпенша!.. Эх, сейчас бы водочки с селедочкой. И огурчик с пупырышками.
РЫТОВ. Не трави душу!
ВЕРА. Да разве ж я...
Мужички, давайте-ка к столу, живо! Придется с коньяком помучиться.
Рытов набивает свою махорку, садится. Первым наливает себе почти полный стакан коньяка.
КУЧИН (взвизгнул). Нет-нет, брат, так его не пьют! Благороднейшие создание. Такой букет! Тридцать баксов стоит! И не всегда можно достать настоящий-то.
Но Рытов уже глотает, а затем плюет в камин.
ВЕРА. А вы, Рытов, деревенский парниша.
Прикладывает аккуратно свой пальчик к его носу.
Рытов отмахивается. Все выпивают молча.
В мастерскую вбегает весь мокрый и жалкий Набатов. Он в куцем пиджачке, вельветовых брючках и туфлях на босу ногу.
ПАУЗА
НАБАТОВ. Други мои, не поверите... Сейчас иду с одной... симпатичнейшая особа! Из поклонниц моего таланта, конечно. Представляете, она мне: "Семен Аркадьевич, вы человек честный?" Другие говорят, что да, отвечаю. "А с принципами как у вас?" -- прямо в глаза она мне. Ну, говорю, вы меня просто оскорбить решили. "А в реку с моста за свою идею прыгнете?" -- и смеется. Мне не смешно, я ж Набатов, как-никак. Почему бы не доказать девочке, думаю.
Вера хихикнула и звонко щелкнула по пустому стакану.
НАБАТОВ (продолжает, вытирая голову сдернутым с вешалки чьим-то шарфом). Как назло, к реке уже подошли. Она смеется, развлекается. Черт возьми, а мост высокий. Говорят, летом мальчуган один прыгнул и не вынырнул... Перегнулся я через перила, она -- ноль эмоций! Ладно, думаю, умру красиво: и в воду.
ДЫНИН. А принцип-то какой? Господи, Набатов, за что? Зачем ты прыгал? "Октябрь уж на дворе..." Ой, как глупо!
Набатов, переминаясь с ноги на ногу, стоит посреди мастерской непонятый, неоцененный. А под ним уже образовалась небольшая лужица. Рытов закурил вновь и громко закашлял.
РЫТОВ (с иронией). Дурак, истинно дурак! Шел бы домой, а то тащился через весь город к Дынину: показаться. В таком виде ты его не интересуешь. Писать портрет с тебя он сегодня не станет. Для героя ты недостаточно просох.
Рытов, как котенка, за шкирку подтащил Набатова к камину. Кучин закрутился рядом с налитым стаканом.
КУЧИН (заискивающе). Как твоя книженция, старичок? Готова? Ожидаем-с.
Набатов отворачивается, шмыгает носом, его трясет.
РЫТОВ (Набатову). Ведь ты же мужик взрослый, двоих детей народил. Жена умница. Эх, какая замечательная женщина она у тебя, ядрена корень! Как терпит такое убожище?
ВЕРА. А я завидую этой девочке. Ради меня никто еще никуда не прыгал и подвигов смертельных не совершал.
РЫТОВ. Какой это подвиг? Несуразица... Он в который раз собирается совершатъ настоящий поступок -- и опять в лужу...
КУЧИН (прыгает вокруг стола). Мужики, маэстрочки, не спорьте, не ерепеньтесь! Это ж Набатов! Сеня! Такой он человек причудливый, как все гении. За это его нужно только любить и уважать...
НАБАТОВ (вобрал в себя плечи, ноги почти в камине). Точно, хм... у нас уважают за недостатки. А любят за слабость ума...
ДЫНИН (нервно). ...Жалеют. Дайте переодеться человеку. (Вновь подходит к мольберту и смотрит в зеркало.) Не в ударе, не в ударе я сегодня! Нет, не то!
Вера помогает снять пиджак Набатову, затем уводит его.
КУЧИН. Семен Аркадьевич в своем репертуаре. Вы только посмотрите! Какая великая притягательная сила в нем. Хорош, ох хорош! Каков поступок! Даже сердце защемило.
Появляется Вера с Набатовым. Он в ее халате, она в джинсовом костюме. На столе присутствующие раскидывают карты.
КУЧИН (к Рытову). Коки пизари, пардон, пики козыри, помните, как у Качалова? ...Ага, у меня младшенькая, хожу. Ты, говорят, уезжаешь от нас?
РЫТОВ (поправляя карты). Интересно карты пляшут... Что за плебейская привычка повторять, что говорят. Ты, верно, имеешь только уши...
КУЧИН (размышляет вслух). Конечно, ты прав. Каков расклад... Вот тебе дамочку червовую... В союзе художников с тобой разговаривать не хотят: звери. (Яростно швыряет карту.) Понахапали, растащили все заказы: дегенераты (хлопает картой по столу). А настоящий художник -- прозябай?!
Подарил бы ты мне мою картину напоследок.
РЫТОВ. Потерпи, милок, не доделал я твой портрет, не- дотянул малость.
КУЧИН. Я видел, он почти готов был. И супруга твоя, Андреевна, говорила, что конь подо мной особенно красиво получился. Как живой.
РЫТОВ. Сказал -- не дописал. Прицепился как банный лист. Душа не лежит такую брехню мазать. Может, и дописывать не стану. Точка. Что ты в искусство лезешь, если портрет с конем заказал?
ВЕРА (ехидно). Реализм! Кучин -- на коне?! Чапаев он, что ли? Не поверит никто. Ты, Андреич, лошадь-то живую видел? Не подходил к ней, точно. Тебя бы стошнило, чистоплюя, -- от лошади потом воняет.
РЫТОВ (обрывает Веру). Эх, искусствоведы! Лошадь -- это не конь совсем (машет рукой). Хотя хороший ход, ядрена корень! На лошади надобно Кучина, на лошади... рисовать!
КУЧИН. Что говорить? С кем? Кто она здесь? Натурщица. Красивая, правда...
(Вере.) Так ступай на подиум, раздевайся. Мы полюбуемся на тебя. Ведь Дынин, верно, тебя только... Ладно, ладно, молчу.
Дынин подходит к Кучину.
ДЫНИН (раздраженно). Ты работу мою выбрал для себя?
КУЧИН. Мне вот тот приглянулся (показывает на первый попавшийся).
РЫТОВ (достает из-под стола бутылку водки). А вот и сорокаградусная, старозаветная! Кристально чистая... Хм! Как душа народная. Сначала развернется... и ввысь, ввысь... А затем мордой об стол!
Водка, водка! Кто тебя выдумал?!
ВЕРА. Не принимает коньяк Россия! Слишком сложен он для местного человека.
Вера в это время, скучая, стучит по стакану горлышком французской бутылки, словно валерьянку капает.
РЫТОВ. Да!.. Пропадай... она. За наше свободное творчество в этой свободной стране, где остались еще мужики!
Выпьем вместе, в последний раз, наверное. Уезжаю от вас.
Все подходят к столу, чокаются. Кучин приставляет подаренный портрет к ножке стула вниз головой.
КУЧИН. Все-таки уезжаешь?! В Тамбов? В Питер? В Саратов?
РЫТОВ. Нет. В деревню на этот раз. Навсегда. Серьезно!
(Скручивает самокрутку.)
Решил детишек живописи учить. Мечта моя заветная. Только трудно через себя переступить, решиться. Нам кажется, что настоящее - здесь. В чем оно, где? Эй!
...Это не так. Я понял и решился. Со временем галерею художественную открою. Да. В деревне, в деревне! Пусть люди там к искусству приобщаются, к культуре.
ВЕРА. И это после академии, да с таким талантом? В деревню...
КУЧИН. Модно это сейчас. Напишут в газетах про тебя, по телевизору покажут. Как же? Решился на такое! Из города в деревню опять подалась, мол, интеллигенция. Вынудили. Не впервой. А сельская картинная галерея -- дурость, показуха. Барахла псевдохудожественного много -- тащи его в село, в галерею. Подижь-ты! Там все равно ничего не понимают. И не поймут! Никогда не поймут. Менталитету не хватит!
Я, пожалуй, у тебя портрет свой более выпрашивать не стану. Пусть он в твоей галерее повисит.
ВЕРА (хлопает в ладоши). Понял!
РЫТОВ (Кучину). Нет-нет. Я тебе его отдам. Сожри! Сырым!
КУЧИН. Сам говорил -- доработать надо, а теперь на попятную?
РЫТОВ. Глупый он, смешной. Нельзя тебе, по правде, даже на лошади восседать. Не тот случай. (Кашляет.)
...В деревне начну жить! Работать всласть, писать по-настоящему. А на эту придворную светскую свору -- тьфу! Кругом одни лизоблюды! Функционеры, бюрократы! Рвачи и вампиры! С глаз долой! ...Чтоб эта шайка-лейка глаза не мозолила. Тошно мне здесь, в этом городе, в этой стране, с этими, с позволения сказать, людьми. Скучно! Про меня сплетничают -- "не попал в обойму". А на кой мне такая обойма холостая, скажите?
ДЫНИН (недоуменно). Нудеж! Живи, ведь как живется теперь: делай что хочешь, двери всюду открыты, только выставляйся. Мы -- художники, творцы! Нам ли о тусовке скулить?
РЫТОВ. Да, я творец, возможно. Ты -- нет! Быть может, похож более других на настоящего, но не настоящий. Точно! Как другу говорю. Никто больше не скажет! Талант казаться у тебя есть. Таланта быть -- с этим посложнее! Быть или казаться -- вот в чем вопрос! Потоньше, чем у классика, вопросик.
Автопортрет твой, так и быть, приму от тебя на память. Вспомню, всплакну. Может, в галерее место найдется. Вот этот (кивает на мольберт). Хорош, мерзавец, истинно хорош! (Смеется.)
В комнату почти влетают раскрасневшиеся дети -- пионеры.
ПИОНЕРЫ. Это мастерская художника Дынина?
Кто-то из них задевает зеркало, оно падает и разбивается. Дынин вскочил со стула, но тотчас сел,безразлично махнув рукой.
Вера спешно запихивает бутылки под стол. Набатов выглядывает из-за колонны.
ВЕРА (менторским, но веселым задиристым тоном). Пионеры, ну вы даете... Налетели, наследили, зеркало разбили. Как Гога и Магога! Наследники вселенского хаоса, прозванного революцией. Ох, не к добру. Зеркало разбить -- не к добру (причитает она).
ПИОНЕРКА. Товарищ Дынин сам приглашал, когда выступал на вечере выпускников. Обещал подарить нашей школе свои работы для украшения и воспитательного воздействия на учащиеся массы.
РЫТОВ (с усмешкой). Во, пижон! Дарить-то что? Ребята, вы учителям скажите: на выставках все его работы. В Париже, Монте-Карле, в Мантулино.
ДЫНИН. И правда... Неудобно как-то получается. Автопортреты только и остались.
ПИОНЕРКА. Ой, какой хорошенький вы здесь! Прямо лапочка! (Показывает пальцем на картину на стене.)
ДЫНИН. Правда нравится? (Бережно снимает со стены.) Это тебе, лично. А вот этот возьмите в школу. Сгодится?
ПИОНЕРЫ (наперебой). И мне... и нам подарите, подарите, пожалуйста, у вас их вон сколько! Целая галерея. (Кто-то присвистнул.)
ДЫНИН (вяло опускает руки, говорит с грустью). Берите, коли надо.
Пионеры резво разбирают картины и, толкаясь, уходят. На стенах мастерской -- всего один портрет.
ВЕРА (решительно снимает его). Ураган! Революция... Все начинаем заново! Тогда уж я себе его на память оставлю. Заслужила, поди.
Присутствующие аплодируют.
КУЧИН (встает). Вот это признание! Всенародное!
Пора топать помаленьку. По дороге еще в одно местечко забегу. К писателю Пронину.
(Он неловко поворачивается и наступает ногой на раму, стоящую у ножки его стула.) Ах!
Портрет безнадежно испорчен.
Дынин даже не посмотрел в его сторону.
Все расходятся, оставляя Дынина у окна наедине со своими мыслями.
ЗАНАВЕС
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Деревянный рубленый дом в деревне. Живописное местечко на холме. Вокруг луга и леса. Тишину и благодать этих мест изредка нарушает стук дятла и далекий шум поездов.
В углу комнаты широкий тесаный стол с подсвечником и оплывшей свечой. Набатов увлеченно пишет что-то. Дверь приоткрывается со скрипом, на вороге появляется Петрович. Набатов отрывается от письма.
ПЕТРОВИЧ (уважительно). Сиди-сиди, Сеня. Работай, дорогой. Я не помешаю. Ты бы лампу зажег. Много ли проку от свечи? Глаза спортишь. Глаза в наше время...
НАБАТОВ. Петрович, милый Петрович, в свече, может, и смысл весь. Не пишется мне без свечи... Вот, безделица вроде. А гены свое требуют. Писали мои предки, видать, много. Свеча всегда подле них горела уютно, ласково, трепетно. И мысли чудные роились в голове. Не могу без свечи.
ПЕТРОВИЧ. Гены, точно, глаза спортят. Слышь, Семен, извини, а чего у тебя написанного, готового уже есть? Напечатанного? Напомни. Может, я читал?
НАБАТОВ (доверительно). Нет, Петрович. Не мог ты ничего моего прочитать. Время не пришо. До классиков мне далеко.
...В прошлом месяце вот пьесу закончил. Повезу теперь в Москву, в театре ставить ее будут. Во МХАТе, наверное. Показывал я ее уже кое-кому, актерам читал. Говорят -- сильная у тебя вещица, Набатов, получилась! Жизненная. Многие хвалят. Но я в толк не возьму: вдруг неправду мне говорят. Стараются не обидеть. Время, оно, конечно, рассудит. Только время покажет, какой я писатель.