Сижу на песочке у тёплого моря, с жадностью вдыхаю ароматы тропического лета. Половинка Луны покачивается на ласковом прибое и звездопад вокруг такой, что все желания, похоже, уже кончились! Хорошо... Как тогда, на Кубе в юном моём семьдесят восьмом.
Мы с Петровичем в том июле били баклуши на студии. Наши все по экспедициям разъехались, а нас, в душном городе оставили и подкинули "замечательную работёнку" - отснять материал для какой-то там картины о торжественных проводах ленинградской делегации на Фестиваль молодёжи и студентов на Кубе.
Издёрганный грузом домашних проблем директор киногруппы Лёвчик повёз нас на перекладных в аэропорт. По пути захватили в родных пенатах звукооператора Витюню. Машины свободной для такого великого дела не нашлось: такси! Хотя, чего там: штативчик нехилый, кофр двухпудовый с облезлым "Конвасом", раздолбанные световые приборы "Скил" и другой кинохлам. Там же притаился и "НЗ", состоящий из фляги спирта, кирпича чёрного хлеба и огромного шмата древнего, ну очень чесночного сала.
Аэродромное начальство мариновало нас минут сорок. Документов у нашей съёмочной группы не нашлось, кроме растерзанных студийных пропусков. Не беда. Говорливый Лёвчик представил меня авиаторам неким известным кинодеятелем - творцом близких сердцу советского человека кинопроизведений! Всё перепутал, конечно. В мои-то молодые годы! Лесть, однако, пришлась мне по душе, и я органично вошел в роль бывалого кинематографиста. Тем более, что в томительном ожидании мы-таки успели отглотнуть по паре капель из нашего "НЗ". Кстати пришёлся и Витюнин запас после того, как этот удивительный человек сознался, что в его термосе вовсе не чай. Запах не утаишь! Витюня немного расстроился, что не удержал в термосе спиртовый облепиховый настой по рецепту знаменитого пиротехника Хромова.
На КПП просто угорели от мощной чесночной волны из кофра с аппаратурой, и пропустили нас не глядя.
Хитрюга Лёвчик тут же умчался решать какие-то киношные вопросы к тёще в Комарово. К авиалайнеру "ТУ-154" на лётном поле нас подвёз и помог разгрузиться водила аэродромной службы со светящимся таблом "Follow me" на жёлтеньком жигулёнке.
Самолёты взлетали нечасто, а тут вдруг вообще всё движение прекратилось, в то время как мы от нетерпения выстроились со штативом и микрофонной удочкой наперевес у нашего "Ту", готовые исполнить свой кинодолг. Неожиданно вернулся "Follow me" и улыбчивый его водитель намекнул: - Похоже, из-за незапланированного вылета члена Политбюро товарища Романова всё неопределённо задерживается.
- Ох уж эта романовщина! - брезгливо сплюнул Петрович. - В самом деле, сколько можно ждать слуг народа?
- Да хрен его знает! Кажись, речь ещё толкает в "Октябрьском" перед делегатами, - по радио слышал.
- Японский городовой, вот попадалово! Что хочу сказать, мужики, - дело наше холопское, а от судьбы не уйдёшь. Одна дорога... Олежек, пить будем? - с тоскливой надеждой посмотрел на меня Петрович. - Витюню не спрашиваю, понятное дело...
Звуковик равнодушно кивнул.
- Твою дивизию, так и стемнеет! Ей богу, не снимем, - выдохнул я. - Наливай, дорогой Петрович, чего ещё делать здесь?!
- Чур, вашу будем, - закосил звуковик, запихивая в сумку термос. - Правду говорят, - где начинается авиация, кранты порядку! - язвительно посмотрел он на сопровождающего нас парня.
- Да можно тут пить, чего там! - обнадёжил парень из "Follow me". - Пейте, если душа требует. Я тут недавно киноактёра Даля видел. С нашими ребятами выпивал прямо на трапе. Нормально так провожались на глазах у всех пассажиров. А те довольны - знаменитость живая! Он и в правду простой такой. Душевный артист, классный! Немного таких. Я Миронова ещё люблю, Андрея! Нет, кроме шуток, Миронов - вообще улётный! Вам ли рассказывать?! Вы, поди, работали с ними? Это же так интересно! Таких людей запросто видеть каждый день!
- Ну, не каждый, - менторским тоном ответил я. - Вот Витюня, пардон, Виктор Викторович с ними на короткой ноге, - показал я на ветерана звукового фронта, копавшегося в своей сумке.
-Да чё там, бывает! Но какое тут счастье?! Это работа, сынок. Тяжёлая кропотливая работа, - рассуждал звуковик.
- Расскажите! Только я сейчас... Я мигом. Меня Пашкой, кстати, зовут, - "Follow me" вскочил в жигуль и умчался на другую сторону взлётного поля.
Аэропорт затих. Свинцовые тучи зацепились за Пулковские высоты.
Через несколько минут этот Пашка вернулся с приличным батоном докторской колбасы и четырьмя (!) бутылками крымского портвейна.
- Портвейн на спирт, это финт! - присвистнул, перефразировав известную народную мудрость, Петрович.
- Чепуха, это уже не просто спирт - напиток лечебный! Он на облепихе настаивался, ничего худого не будет, - успокоил Витюня. - Мы, бывало, с ребятами-пиротехниками как зарядим литровочку в вечерок! А под утро - как стёклышко! Только польза от облепихи.
- Неужто?! - удивился наш новый знакомый.
- Профилактика, как в санатории. Думал, кино снимать - простое дело?! Как с устатку, например, звук правильно запишешь? Понимаешь, что такое звук в кино?! Это работа филигранная, доложу я тебе! Вот Олежек, например, ценит нашего брата...
- Даль? - уточнил Паша. - Расскажите, расскажите.
Мы расселись у самолёта в тени передвижного трапа, под прикрытием служебного жигулёнка, и откупорили первую бутылку портвейна.
- Олежка Даль, знаете какой актёр?! Какой человек! - раздухарился Витюня, теребя Пашку за плечо.
Мы переглянулись, поскольку специфические истории Виктора Викторовича о великих актёрах слышали уже раз сто.
- Бывало, забредёт Олежка ко мне в тонваген... ну, машина у нас такая по звуку, достанет пятёрочку. - Давай-ка, Витюня, брат любезный, сообразим чего-нибудь для души и бренного тела. И ещё одну купюрку так подсовывает деликатно, чтобы не обидеть: - И, главное дело, себя не забудь... Обо мне, вишь, беспокоиться! Человек, скажу я вам, братцы, не в рольке киношной раскрывается, по жизни. Это тебе русский человек, русская душа! Вот Олежка - человечище! Ну и потом актёр, конечно!
- Как же точно, Виктор Викторович, - Пашка со вздохом разломил батон колбасы.
К лайнеру, прикованному к земле странными обстоятельствами, неожиданно подрулил чёрный напомаженный микроавтобус. Из него вылезли четыре крупных чёрных пиджака - упитанные розовощёкие парни.
- Копец! Засветились! По нашу душу, - Петрович сунул початую бутылку за спину под ремень.
- "Девятка"! - вскочил, как бы он "ни при чём", со ступенек трапа Пашка.
Я знал, что такое "девятка", столкнувшись с ней как-то на съёмках. Это были чопорные КГБэшники из 9-го отдела, охранявшего партийно-государственных деятелей.
Пока парни подходили, мы успели спрятать все бутылки.
- Наша "девятка", ленинградская, - шепнул мне Пашка, - не боись.
- А мы что? Мы ничего, - пролепетал я. - Мы делегацию на Кубу вот, снимаем, только не снимаем пока, ждём пока, вот... А они не едут что-то...
- На Кубу, значит?! - рассмеялся самый рослый из них. - И здесь Куба! Все мозги проконопатила молодёжь своей кубаюбой! Шорох по всему Ленинграду. Ладно, что с вами делать?.. Вон, видите, шестьдесят второй илок стоит? Тоже на Гавану пойдёт сегодня. Покамест там, у него затаитесь и не высовывайтесь до особого распоряжения! Понятно сказал? Чтобы на поле никаких фотиков до 21.00!
- Так у нас кинокамера! - парировал я.
- Да ладно, кинокамера?! Короче, кинодеятель! Борт с Хозяином через полчаса уйдёт на Москву, потом делегаты ваши малахольные. Хоть обснимайтесь тогда!
КГБэшники сели в свой "рафик" и помчались к зданию старого аэропорта.
- Романов - Хозяин? - уточнил я у Пашки.
- Он самый, - кивнул он. - Слава Богу, и наше дело сдвинется.
Пашка помог нам добраться до другого самолёта, стоявшего под погрузкой. У "ИЛ-62м" было оживлённо.
- Что везут, колись? - поинтересовался он у огромного краснолицего парня, руководившего погрузкой.
- Да агитку всякую! Плакаты, лозунги, флаги, колонки, аппаратуру, хренова туча всего. Все кресла поснимали. А этих, телевизионщиков, зачем притащил?
Переминаясь с ноги на ногу, я почувствовал некую тревогу.
Откуда ни возьмись тучи разверзлись, и тяжёлые капли с грохотом упали на раскалённый бетон аэродрома.
- Вот, Бль! - в один голос крякнули члены съёмочной группы.
- Пацаны, давай на борт, - распорядился парнище.
Мы притулились в хвосте, за деревянными ящиками с какими-то сетями довольно уютно, и продолжили трапезу. Колбаса оказалась волшебной, портвейн - изысканным эликсиром.
Пашка, отпив из горла очередной раз, теребил Витюню, настаивая на рассказе теперь об актёре Андрее Миронове.
Неторопливый Витюня охотно продолжил.
- Вот Андрюша, Андрюшенька наш Миронов! Отечественная, советская, так сказать, школа! Заходит, как в дом родной, в мой, значит, тонваген. Ну, понимаешь теперь, куда? - подмигнул он Пашке.
Пашка рот раскрыл от такого изумительного рассказа. Витюня излагал как по нотам.
- Дружище мой, Викторыч! Скажи, кудесник, а как бы нам горлышко промочить? Не обижай, побалуй друга! И протягивает целый червонец. Не запихивает, заметь, в карман небрежно, как барин, а подаёт со всем уважением, как на подносе золотом! Не иначе! А я ему: родной мой, Андрюша, да всё что угодно для такого артиста!
Витюня утёр скупую мужскую слезу.
- Что тут скажешь?! Ляпота! А как играет Андрюша Миронов?! Скажи! Вот и я говорю: мастерство не пропьёшь! Замечательный он человек и гражданин! О как! Это вам не Голливуд - фабрика, этиего мать, грёз! Соцреализм!
Пашку тронул и этот очередной рассказ звуковика, и он с горящими глазами умчался за новой порцией спиртного.
Часы неожиданно остановились. Смеркалось. Аэропорт замер в ожидании. Вылет задерживался.
Дождь звонко барабанил по борту. На такелажных сетях под ящиками было спокойно и благостно. Кончилась Витюнина облепиха, и он вылез наружу, обеспокоившись за Пашку. Пашка задерживался. Сознание уплывало куда-то далеко-далеко, в жаркие страны. На Кубаюбу, наверное...
Как говорят языком протокола, по неизвестной мне причине я очнулся только тогда, когда наш самолёт взлетал из аэропорта Шеннон (!?), где осуществлял, как полагается, промежуточную посадку при перелёте на остров Свободы. Конечно, тогда я не знал, что это Шеннон. Почувствовав перепад давления при наборе высоты, выглянул в иллюминатор и обмер. Летим! Летим где-то совсем в незнакомых мне местах, слишком много наземных огней, не как у нас: заграница точно, какая-то капстрана!
На борту никого не было вокруг, кроме Петровича, который похраповал, обнимаясь со штативом среди хаоса грузов. В ужасе я кинулся было к кабине пилотов, но опьяняющая турбулентность увлекла меня назад к нашему штативу.
Несколькими часами позже меня растолкал Петрович с бешеным взглядом.
- Олежка, проснись, что-то странное случилось!.. Мы куда-то летим, даже приземляемся!
- Уже приземляемся? - спокойно поинтересовался я сквозь сон.
- Садимся, точно. Море под нами!
Я окончательно очнулся. Руки, ноги, губы мои задрожали от страха и холода. Но, пересилив себя, нарочито спокойно продолжил.
- Ха, море! Бери шире, - океан! Это Куба, похоже, парень!
- Что за хрень?! Что за шуточки?! Какая такая Куба?!
Я на карачках подполз к иллюминатору и увидел в лучах рассвета очертания незнакомого берега.
- Куба! Остров Свободы, Петрович! Такие дела! Прилетели! Смотри, сам Кастро рукой нам машет!
- Мама родная, да как это мы?! Как прилетели?! Какая Куба?! Куда летчики глядели?! - заныл Петрович. - А где этот паразит Витюня со своим этим... Пашкой? Опять слинял, провокатор?! Как же так вышло?! От каких-то четырех портвейнов?! Чё делать-то теперь?
А мне стало отчего-то весело смотреть на то, как мой постоянно бравирующий ассистент, пожалуй, впервые в жизни не справился с эмоциями. Это тебе не с пиротехниками на съёмках зевак облаивать! В самом деле происшествие странное! В голове засверлила мысль, как теперь из всего этого выпутываться?
- Фигня, Петрович, прорвёмся! Где наша не пропадала! Да такого шанса у нас с тобой, может, никогда в жизни не будет! На Кубе на халяву побывать! Ура, садимся!
- Ага! Точно, Олежа! Садимся! Похоже, на нары нас с тобой теперь посадят!
- Господи, испугался! Радоваться надо, фартовый случай! Окунёмся в океане, потом на фестиваль сходим. Камера с собой! Поснимаем на славу, вот посмотришь! Как кинооператор наш прославленный Урусевский! Фильм "Я- Куба!" помнишь?! Вот и мы здесь! Такую шабашку нам подогнали, Петрович! Ты, кстати, пока суть да дело, камерой бы занялся, что ли.
Наш самолет смачно плюхнулся на полосу аэродрома имени Хосе Марти. Повсюду в лучах восходящего солнца сияли глянцевые бока лайнеров: "Czech Airlines", "Interflug", "Malev Hungarian Airlines". Пространство вокруг было расцвечено флагами и приветствиями на разных языках. Повезло так повезло!
- Смотри, смотри! "Добро пожаловать!" по-русски! Встречают нас! Ты, кстати, по-испански чего-нибудь знаешь, Петрович? - продолжил я донимать коллегу.
Тот решил, что пока лучше спрятаться, и стал закутываться со штативом в сети.
- Кстати, - выход, - подумал я.
Петрович протянул по-дружески флягу с остатками спирта.
Нервы - явление до конца неизученное. От стресса и медицинского спирта мы с ассистентом вновь безмятежно погрузились в царство Морфея. Ни жара, сменившая холод трансатлантического перелёта, ни ругань пилотов, ни скрежет открывающегося борта не заставили нас проснуться!
В это время приходили какие-то местные, разговаривали, смеялись, но самолёт рейса "SU 441" не досматривали. То ли так принято было "по дружбе", то ли борт наш был дипломатическим и в принципе не подлежал досмотру. Обнаружил, однако, нас сотрудник посольства Александр Михайлович только под вечер, при начале разгрузки.
- Ни херасе! Это что за фрукты?! - грубо растолкал он нас своими жёлтыми мокасинами. - Вообще распоясались, амиго. Когда только успели залезть? Эй, курвы, просыпайтесь! Despierta, amigos! Despierta, бль! - ещё принимая нас за местную портовую шантрапу, продолжал он. - А это что за оборудование, присвистнул он, увидев кофр и выпавший из рук Петровича штатив.
- Так мы, это! Снимать фестиваль приехали, прилетели! - попытался отбиться я.
- О, русо! Какой к хренам фестиваль?! Чего буровите?! Кто такие, спрашиваю! Откуда?!
Если бы я не видел ставший уже культовым к тому времени рязановский фильм "Ирония судьбы или с легким паром", сам бы не пробился к истине, услышав многократно наш недетский лепет.
Александр Михайлович оказался настоящим полковником и тёртым калачом. Интересно, что бы вы предприняли, оказавшись на его месте? Вроде с нами всё ясно: арест, выдворение, увольнение с работы, исключение из комсомола, суд, тюрьма, что там ещё? Даже подумать страшно. Но это сейчас. Тогда время было другое. Люди были другие. И другие обстоятельства, конечно. Всё-таки - Фестиваль молодёжи и студентов! Праздник солидарности на острове Свободы, наконец!
Спустя час разбирательства вдумчивый Александр Михайлович рассудил так: "амиго" нас не видели? Не видели! Пилоты до самого приземления нас не обнаружили? Как бы нет! В самолёт в Ленинграде нас посадила сама "девятка", - так получается? Да, так и было, если по-честному. Чего тогда переживать? Три дня и три ночи всего-то продержаться.
Тонкими оставались вопросы с Витюней и Пашкой. Бог даст, они и не вспомнят, кто и куда улетел! Пуще того - не поверят! Наш самолёт на это время должен стать нашим тайным прибежищем. И это хорошо: вроде как советская территория! Показали нам туалет и харчей пообещали подвезти. И ещё проблема, вовсе не материальная: совесть. Не замучила бы она самого Александра Михайловича, ведь он такой служебный грех на себя взял! К счастью, честь мундира тогда была в чести и мы солидарно вдруг поняли, что никто сор из избы выносить не собирается.
Провидение было на нашей стороне. В далёком-далёком Ленинграде Витюня с Пашкой всю ночь провели в вытрезвителе, ублажая ментов байками об актёрах Грибове, Кадочникове и прочих народных любимцах. Как они там очутились, это, как говорится, ещё одна загадка рейса "SU 441".
В нашем самолёте было влажно и жарко, как в русской бане. Ветров с океана, так живописуемых в прочитанных мной литературных произведениях, мы здесь не обнаружили, и это было очень жестоко. Где-то неподалёку накатывали волны Мексиканского залива на набережную нежности и любви Малекон и остывающее солнце ныряло в океан в тёмную тропическую ночь.
И изгладывала меня до дури мучительная проблема: я же с кинокамерой приехал! На Кубу! На Фестиваль, чёрт подери!
Неподалёку сновали заправщики, ходили неторопливые "амиго" и делали свою рутинную работу.
Мы перебрались в кабину и осторожно приоткрыли форточку. Где-то звучала музыка и слышался смех. Иногда на всю громкость врубали над воздушными воротами Кубы национальные гимны, видимо, встречали новые делегации.
- Хлебушка давай, Петрович, пожуём, а то до утра сдохнем здесь, - предложил я ассистенту вскрыть неприкосновенный запас.
- Только не сало! Неизвестно, чем это всё закончится, амиго, - защитил своё сало Петрович и отломил от буханки два скромных кусочка.
Было очень вкусно. Неожиданно вкусно, - простой чёрный ленинградский хлеб, отчего-то называющийся "Столичным".
Двое аэродромных техников в полночь инспектировали крепления нашего самолёта и случайно увидели в кабине загадочное лицо жующего Петровича, изучавшего небесный свод.
- Buenas noches, amigos. Con la llegada! CСmo estАs? - спросили они Петровича.
- Ух ты! Пацаны местные! Салют, амиго! Венсеремос! - помахал он им, вспомнив всё, что могло бы относиться к кубинскому языку (испанскому, конечно). - Гуд! Всё у нас гуд, компанеро! Только жарко тут у вас, японский городовой!
Неожиданно техники поняли Петровича и жестами предложили ему спуститься. - Lo que estА sentado allМ por la noche?
С великим трудом, подозрительным для авиаторов, мы открыли тяжёлую дверь.
Эстебан и Пабло, парни примерно нашего возраста, оказались весёлыми и сообразительными и по части времяпрепровождения. Впрочем, у них тут, похоже, всё было, как и у нас. Их смена заканчивалась, и в скромной подсобке нашлась бутылочка неизвестного нам пока местного рома. Только представьте себе!
- И тут Пашка! - я похлопывал по плечу спустя несколько минут нового кубинского друга Пабло!
- И тут дядя Стёпа - Эстебан, японский городовой! - заметил Петрович.
Ребята не стали вдаваться в подробности нашего присутствия на их родине. Понятное дело: все приехали на Фестиваль! Кстати, таких как мы - аж двадцать тысяч делегатов и журналистов из 145-ти стран! И вся эта тусовка под лозунгом "За антиимпериалистическую солидарность, мир и дружбу"! Не хухры-мухры!..
В два ночи мы уже были с ними в центре праздничной Гаваны. Деньги и документы мы якобы забыли в самолёте, и поэтому нашим КПП стала тайная народная дырка в колючке аэропорта "Хосе Марти".
На красивейшей набережной Малекано - Avenida de Maceo, протянувшейся на целых восемь километров вдоль океана, было великое множество молодёжи. Американские разноцветные автомобили, припаркованные к роскошным отелям, вызывали у нас интерес не меньший, чем местные девчонки. Так что глаза разбегались во все стороны! Жаль, но искупаться тут было просто невозможно. Волны накатывали со всей мощью на высокий бруствер набережной, разбиваясь фонтанами мелких брызг и пены. Красота!
Кубинские Пашка и Стёпка с неимоверной щедростью показывали нам свой потрясающий неспящий ночной город. Встречались нашим друзьям много знакомых из шумных молодых компаний, танцующих под радиоприёмник или гитару. Самой приятной неожиданной встречей для нас оказалась компания их бывших одноклассников, среди которых были девушки неземной красоты Химена и Луисия. Познакомились, конечно. У кубиночек-чикас были длиннющие ноги, тончайшие талии, одежда словно из марли, из которой просто выпирали прекрасные упругие загорелые тела. Химена довольно неплохо говорила по-русски, а Луисия немного стеснялась.
Мы очутились в раю! До утра наша компания сидела на медленно остывающем парапете Малекано, танцевала под звуки музыки, доносящейся из отелей, болтала на своих языках всякую чушь, хохотала до колик. На той стороне залива была Америка! Мы смотрели в её сторону, смеялись над тупыми жирными империалистами, полагая, что находимся в данную минуту в самой счастливой в мире стране!
- Эль пуэбло унидо хамас сэра венсидо! (Пока мы едины, мы непобедимы!), Че Гевара жив! - выкрикивал я из окна новенького голубого "жигулёнка" - чуда советского автопрома, смотревшегося здесь символом честного богатства, когда возвращались мы в "Хосе Марти". Брат Эстебана Николас с тщательно скрываемой радостью доставил нас к народной тропе в аэропорт. Николас оказался какой-то министерской шишкой и даже угостил нас умопомрачительной стоимости, по американским меркам, сигарой, за сколько-то там песо.
Утром Александр Михайлович привёз нам - узникам самолёта, воду, продукты и поинтересовался здоровьем.
- Да, всё путём, Михалыч! Но пасаран! Куба нас не забудет! - ответили мы.
- Мужики чего-то не просыхают! - с удивлением отметил наш "ангел-хранитель". - Алкоголем несёт от вас за километр. Интересно, заныкали или кто-то у нас такой сердобольный нашелся к арестантам?!
- Арестантам?! - искренне удивился я. - Разве мы арестанты?
- А то кто же! Арестанты и есть! Я серьёзно, комсомол, не высовывайтесь. Ох, я вас накажу, если что!
- А что - что?! Да и как же фестиваль? Неужели не снимем ничего, Михалыч? Ведь камеру, плёнку взяли! - совсем обнаглел я.
- Вы что, охренели вконец, алканавты?! Что мы тут, шутки шутим?! Своими руками, вот этими, задушу. И прикопаю в парке имени Ленина, например, - тут неподалёку, кстати. Никто не узнает...
- Не кстати, Александр Михалыч! Может, в океане нас утопите?! Напоследок искупнуться очень уж охота! На Варадеро или Эсто, блеснув новыми познаниями, парировал Петрович.
- Будет вам Варадеро-марадеро, твою мать! Чикас местных вам не подогнать случайно?!
- Ох, Михалыч, золотой ты мужик! От чикас я бы не отказался, - облизнулся Петрович.
Михалыч обернулся пару раз на наше прибежище и скрылся за заправщиком, с подножки которого лихо соскочили наши знакомцы Пашка и Стёпка.
- Салют, амиго!
- А от Химены и Люсии салюта нет? - спросил я с надеждой.
Хотя, когда они могли увидеться? Не спали, поди, и часа перед работой. И я не спал. Мечты о юной красавице не дали мне сомкнуть глаз в эту ночь.
Ребята учили русский в школе, но, как и мы, они почти ничего из иностранного не усвоили. Опыт общения на аэродроме у них имелся, конечно, но какой-то уж очень специфический. Тем не менее мы на одной волне вечером подняли с ними стопарики, не чокаясь, в память о здешней катастрофе нашего "Ил 62м" в мае 77-го.
- Трабахо дуро, - тяжёлая, в смысле, у вас работа, компанеро! Рискованная!
- Какой там! Самолётам хвосты накручивать, - вновь притворился кем-то из младших авиаторов Петрович. - А вообще, дура, конечно.
Я вспомнил о нашей кинокамере, - заждалась приключений, бедняжка.
- Пабло, Стёпа, помогите. "Конвас" взяли с собой, но ни разу ещё мотор не запустили. Никто такого юмора у нас не оценит. Выручайте, братцы!
Ночью безотказный Николас подогнал свою голубую "единичку" к дырке и мы поехали на первую нашу кубинскую киносъёмку. Предстояло отснять триста метров плёнки "ДС-4".
Какой умник придумал экспонометры?! Никак не хотелось стрелке этого дурацкого прибора отклоняться в нужную сторону для минимальной экспозиции. Пришлось Малекано брать общим планом. Скромный "Конвас" запечатлел заполненную толпами веселящейся молодёжи знаменитую достопримечательность Гаваны.
Чудеса случаются в этом мире! "Моя" Химена, увидев издалека нашу маленькую киногруппу, с неописуемым восторгом подбежала и бросилась мне на шею.
- "Та, что слышит Бога!" означает её имя, - подняв палец к небу, вдохновенно пояснил Николас. - Правда, хороша?! Бьена чика!
- Не то слово, - она сама богиня, амиго! Похоже, я влюбился, ребята!
С Петровичем ничего подобного не случилось. Не зажглась божья искра к постоянно настороженной Луисии. Ассистент Петрович переживал за свою работу, за то, что не взял с собой свет: "Такая красота кругом, твою мать, а два "скила" в кофре остались!"
Куда интересно, он здесь бы их подключил?! Плевать... Рядом была девушка моей мечты! Я был не седьмом небе от счастья.
Мы без труда "поймали" на улице красный "Додж" - старенький пикап с открытым верхом, который отвёз нашу шумную компанию на замечательный, к счастью, безлюдный пляж Эсто. Было очень весело. Ребята побежали купаться. Прохладный бриз не отрезвил их. Но я уже хотел остаться только с одной из девушек. Придумал легенду о необходимости "лунной съёмки" и выпроводил друзей с нашего пустынного берега, оставшись наедине с той, "что слышит Бога", "Конвасом" и океаном. Химена скинула лёгкое платье, от её наготы я потерял дар речи. Она оказалась самим совершенством!
Под утро мы пришли домой к Химене посмотреть телевизор. В большой квартире на третьем этаже фантастически запущенного особняка стоял замечательный аромат кофе. Кофе кубинцы готовят превосходно! Несмотря на жуткую рань вся семья собралась у старого телеящика и горячо обсуждала новости. На экране были американские вояки, их новый авианосец. Мы посмотрели репортаж об открытии Международного центра антиимпериалистической солидарности в здании Академии наук Кубы, прослушали пламенную речь Фиделя о революции, потом показали репортаж из клуба советской делегации, открытом на фестивале молодёжи и студентов. Вот, оказывается, куда везли мы наш груз. И главное: сегодня, 28 июля, состоится открытие фестиваля на Латиноамериканском стадионе! Вы не поверите, они аплодировали этому факту как дети, истосковавшиеся по празднику.
Прошмыгнуть в комнату Химены незамеченными не удалось. Пришлось долго объясняться с отцом семейства Эрнесто. Тот был просто очарован, узнав, что друг его дочери - русский кинематографист. Химена застенчиво переминалась с ноги на ногу и выглядела глуповато. Я рассказывал о себе, опуская подробности своего появления в Гаване. Эрнесто подробно рассмотрел "Конвас" и порадовался за меня, свою Химену и Фиделя! Такое великое дело делаем вместе! Ведь революция продолжается!
Мужественный Эрнесто работал на Латиноамериканском стадионе в охране. Работы в эти дни было великое множество, и в семь утра он уже собирался на свой стадион.
- Nos vemos en el estadio! До встречи на стадионе! - попрощался добрейший отец красавицы дочери.
- До встречи!.. Но меня туда не пустят, наверное - ошарашил его я. - Нет аккредитации.
- Нет проблем, пойдёшь! - сказал он, словно отрезал, выходя в коридор. - Ты же не просто так пролетел через целый океан! Как можно не участвовать в таком великом событии?! - перевела последние его слова Химена.
- Только Петровича со штативом надо бы, робко добавил я. - А то с рук придётся снимать.
Но Эрнесто этого уже не услышал.
- Олег, что такое "срук"? - поинтересовалась уже лёжа в постели великолепная Химена.
Когда она поняла, разобравшись в тонкостях русского языка, что я буду снимать просто с рук, без штатива, как этой ночью на пляже, она расхохоталась, как ребёнок.
- О, mi buen! Ты снимать умеешь! Мне очень, очень понравилось. Ты хороший, ты лучший в мире кинооператор!
- Режопер, в данной ситуации, - поправил её я.
Девушку позабавило новое странное словцо "режопер" (режиссёр-оператор - часто в документальном кино), коим мне следовало называться в этот самый восхитительный в моей жизни день!
Через несколько часов с главных проспектов столицы Кубы Гаваны разноцветные толпища делегатов со всего света стали стекаться на стадион "Эстадио Латиноамерикано". Повсюду на сотни ладов звучала самая известная кубинская мелодия Гуантанамера.
- "Guantanamera, guajira guantanamera".
Хмурый Эрнесто, не проронив ни слова, привёл меня к служебному входу стадиона - центра фестивальных торжеств.
Какие прекрасные люди - эти кубинцы! На служебном турникете я столкнулся лоб в лоб со своим незабвенным ассистентом Петровичем, которого доставил сюда вместе с кофром и штативом любезный Николас.
Без всякой аккредитации, весьма строгой для подобных событий, Эрнесто пристроил нас наверху третьего яруса, предназначавшегося для местной прессы. Общий план был потрясающим. Фантастика: метрах в пятидесяти от нас мы увидели самого Команданте, сверкающий взор которого просто выжигал окружающее пространство!
Многотысячный стадион притих, смакуя грандиозность события.
Мимо нас, сжавшихся в клубок от священного ужаса, вдруг, шумно подёргивая ноздрями, прошёл какой-то весьма значительный усатый офицер. Обернулся. Небрежно подозвав пальцем Эрнесто он, указав на нас, приказал открыть для досмотра кофр. Ноги мои подкосились, трясущиеся руки Петровича еле-еле смогли сдёрнуть молнию сумки с аппаратурой.
- Strange. El olor! NoQuИ es esto? (Странно, знакомый запах... Что это?) - свирепо шипя сквозь редкие прокуренные зубы, спросил нас начальник службы безопасности и засунул по локоть мускулистые руки в наш киношный баул.
Почерневший Эрнесто замер, словно перед расстрелом. Наши души ушли в пятки...
- Сало! Просто сало с хлебушком! - вдруг нашёлся Петрович и улыбнулся так, что если бы даже этот пахучий свёрток оказался бомбой, все бы приняли на веру его версию.
- Сало актуалменто?! О! Из Москва?! - опешил полковник.
- Ленинградское, - огорчил его Петрович.
- О, мадре! Твою, дивизио! Сало с хлебушек! Водка! Ленинград! Школа КГБ! Золотое время!
- Презент! - расчувствовался Петрович, показав великодушно на наш "НЗ".
- Зе-ме-ля! - неистово затряс офицер обмякшего Петровича и прикоснулся колючей щёткой усов к его мокрому темечку.
- Да ни фига себе встреча! Бывает же такое?! - чуть не прослезился я.
Присутствующие в нашем ярусе журналисты и киношники засмеялись так, что все члены правительства из ложи обернулись в нашу сторону.
- Буено! Кара-шо! - полковник обнял нас за плечи и, грубо раздвигая ряды репортеров, поставил нас в самый первый ряд. - Здесь лучше видно, амиго! - и спешно удалился к Команданте. В руках у него был наш свёрток!
Одиннадцать артиллерийских залпов долбанули "на всю Америку" в честь открытия XI Всемирного Фестиваля молодежи и студентов.
Участники парада были в отличных национальных костюмах. Первыми шли немцы из ГДР. Замыкала праздничное шествие советская колонна под самую продолжительную овацию! С восторгом узнали мы в ней и своих - ленинградцев!
- "Песню дружбы запевает молодёжь, молодёжь, молодёжь! Эту дружбу не задушишь, не убьёшь, не убьёшь, не убьёшь!", - подпевали мы Гимн демократической молодёжи в сакральном угаре.
В это время грозный полковник со знанием дела угощал своего Команданте с перочинного ножичка нечаянным подарком с родины его "альма-матер".
Наши взгляды встретились, и оба восхищённых кубинца нам приветливо подмигнули! Может, показалось?!
Мы были на вершине блаженства.
Через некоторое время я обнаружил на себе сверлящий и недоумённый взгляд Александра Михайловича, сидевшего в соседней ложе метрах в пятидесяти от нас...
Зазвучали фанфары, и на дорожку стадиона выехали всадники в форме армии освобождения Кубы. В руках у них были знамёна государств, которые ранее проводили всемирные форумы молодежи. На противоположной трибуне тысячи статистов сложили из флажков цветную надпись "Бьенвенидос!" - "Добро пожаловать!"
Необыкновенное действо трогало до глубины души! Жалко, плёнки было маловато, знать бы заранее...
Случались в моей трудовой биографии и фестивали, и олимпиады, но такого восторженного восприятия зрелища в моей жизни больше не было. Хотя, скорее всего, я был слишком молод и наслаждался тогда каждой секундой своего мимолётного счастья.
Глубокой ночью после грандиознейшего салюта и феноменальных народных гуляний наш борт с двумя незарегистрированными пассажирами взял курс на СССР.
Химена... Честное слово, я чётко сквозь ночную мглу увидел её печальный взгляд у взлётной полосы Хосе Марти.
Самое удивительное в этой истории то, что вскоре, по прилёту, она была на устах всех наших друзей киношников. Правда, в интерпретации звукооператора Витюни.
- Ну что, парни, говорят, - чуть на Кубу не улетели?! Как съёмка прошла? Проморгали делегатов? - всякий раз просили нас в шумных компаниях поведать нашу анекдотичную историю, которая заканчивалась, правда, в аккурат на нашем странном исчезновении в аэропорту. Да и всем достаточно было истории о пьянке в самолёте. Сами понимаете, про фестиваль мы с Петровичем никому не рассказывали, словно и не было в нашей жизни никакой Кубы.
Осталось только десять минут отличного атмосферного изображения неизвестного автора. Я тайно проявил плёнку, а потом её даже подсовывал нескольким режиссёрам. Увы, не пригодилась...
Столько лет прошло...
Из темноты Чёрного моря на сочинском рейде появились огоньки прогулочного судёнышка и сразу же растворились в рассвете. Пора в свою гостиницу...
Спросите, почему я так срочно примчался в этот город, в самый разгар съёмок? Спросите! Такая невероятная история приключилась! Сегодня я впервые увижу своего сына... Из Гаваны. С Кубы! Олег, Олегэрайо - сын Химены! Мой сын! Боже, я ничего не знал, честное слово. Представляете, он - крупный специалист по реконструкции стадионов. Ведь скоро здесь пройдёт чемпионат мира по футболу. Простая история из жизни. Достойная киносценария.
(Текст публикуется на правах сценарной заявки. "Кубаюба"No Александр Богданчиков. Copyright No 2015 / ab@roskino.com).