"...Они не взбунтуются, нет, дорогой товарищ. Возможность революции будет истреблена в корне. Каждому трудовику после классификации и перед выдачей трудовой книжки будет сделана маленькая операция. Совершенно незаметно, под нечаянным наркозом... Небольшой прокол сквозь черепную кость. Ну, просто закружилась голова, - очнулся, и он уже раб. И, наконец, отдельную группу мы изолируем где-нибудь на прекрасном острове исключительно для размножения. Все остальное придется убрать за ненадобностью. Вот вам структура будущего человечества по Петру Гарину. Эти трудовики работают и служат безропотно за пищу, как лошади. Они уже не люди, у них нет иной тревоги, кроме голода. Они будут счастливы, переваривая пищу. А избранные патриции - это уже полубожества. Хотя я презираю, вообще-то говоря, людей, но приятнее находиться в хорошем обществе."
А.Н.Толстой, "Гиперболоид инженера Гарина"
От мороза слезились глаза, ветер задувал под тёплую парку. Потом облака внизу сомкнулись, только изредка в разрывах зеленел девственный лес. Только лес. Ни огонька, ни дыма.
Сколько ни стой на смотровой палубе, дирижабль не полетит быстрее. Диана в сердцах притопнула ногой: хватит! Пробежала по узкой внешней галерее, рванула маленькую дверцу; матрос-т склонился в поклоне. Диана сбросила парку в протянутые руки, пошла к ресторану. Спиной она чувствовала взгляд. Надо же... Распустил Саймон своих матросов-т, глазеют!
Ресторан шумел, как могло шуметь только заведение, которое готовится к приёму гостя. Бегали с подносами полуголые официанты-т, охранники-т двигали кресла и диваны, резко, отрывисто командовал метр-т. Диана фыркнула -- ну, не понимала она, зачем слугам-т говорить! - распахнула дверь в кабинет.
- Я не могу, не могу ждать! - Диана выхватила бокал, глотнула, скривилась: - Ну и кислятина! Мама! Когда мы будем на месте?
- Девочка... - Софья улыбнулась, - некуда торопиться. Сядь, отдохни. Аэростат не может лететь быстрее.
- Я не могу терпеть, я хочу знать, кого они выбрали!
Диана металась по кабинету, от иллюминатора к столу, от стойки к дивану. Трещал шёлк платья, стучали каблучки.
- Молодость... - матрона хихикнула. - Без тебя не начнут, ведь это твоя свадьба.
- Я хочу знать, кого они выбрали! Ты патрицианка, ты должна знать!
- Как верно мы тебя назвали, - одобрительно сказала Софья. - Диана, охотница. Набери отца, он всё скажет, он не сможет отказать.
- Да, мама! - Диана прижалась к Софье, порывисто обняла. - Я совсем забыла про телефон!
- Увидишь жениха, - ласково произнесла Софья, - не спеши. И не падай в обморок. Помни, ты шельга.
- Он так плох? - обернулась в дверях Диана. Она раскраснелась, глаза сверкали.
- Уж точно, не красавец, как ты.
- Увижу, - пообещала Диана. - Решу!
- Решишь, девочка, - сказала Софья. - Мы всегда решаем правильно.
Диана уже ушла и не слышала. Старая Софья допила вино и наполнила бокал снова. Молодость... Ветер, порывистость, ураган чувств. А ей осталась бутылка. Это немало.
Сочетание вёл Джордж-Эдуард. Глухой, слепой, забывающий слова, от него пахло застарелым потом, но он был гарин, самый старший из живых, самый уважаемый, значит, кому ещё?
Гости заполнили храм Божественной Зои, почтенные матроны, отцы и деды, вокруг них вились камердинеры-т; няньки-т держали на руках редких младенцев; дети постарше капризничали и дулись.
Диана стояла в золотом платье и украдкой рассматривала жениха. Тогда, на маленьком экране, рядом с отцом она смогла увидеть лишь тень. Шипастый шар антенны трещал от напряжения, с игл срывались бледные короткие молнии. Далеко, да и помехи... Но вот он: Гонсало, янсен по отцу, смит по матери, отпрыск захудалого рода, не ровня! Так решил Совет патрициев, пусть, но ведь он урод! Сутулый, пузатый, с рыхлым, серым лицом. Торжественная тога норовила сползти с узких плеч, и Гонсало поддерживал её трясущейся рукой. Из уголка приоткрытого рта тянулась ниточка слюны.
Диану душили слёзы. Почему истинные мужчины такие... невзрачные?
Джордж-Эдуард проскрипел последние фразы и устало махнул. Тяжёлые портьеры за алтарём разошлись в стороны, открыли стену в виде огромной шахматной доски. В каждой клетке на узком козырьке стояла голая девушка-т. Гонсало оживился. Ещё бы, шестьдесят четыре абсолютно голые девушки! Всё, как определила Божественная Зоя.
Диана скривилась. Какая банальность. Спасибо, они не кривоногие. Может быть, Гонсало умелый любовник? Она будет ему хорошей женой, она шельга, её тоже учили...
На пиру Гонсало много пил. Когда кричали "Горько!", он неохотно трогал молодую жену мягкими губами. Скоро их отвели в спальню, Диана шла сама, Гонсало поддерживали под локти. В спальне Гонсало упал на кровать и заснул. Запахло перегаром.
- Скотина, - Диана трясла его за плечи, колотила по щекам. - Проснись сейчас же!
Муж мычал, вяло отмахивался, закрывался толстыми как колбаски пальцами, потом снова начинал храпеть.
Муж... Пьяное чудовище. Совсем не так представляла она первую брачную ночь. Ну, смотри же!
Диана сбросила душное платье, постояла перед зеркалом. Разве она не красива? Разве вино лучше? Надев лёгкую, открывающую левую грудь тунику, Диана вышла наружу.
На пустынной террасе чадили факела. Сладко пахло цветами, внизу мерно дышал океан. Порыв ветра разорвал облака, выглянула Луна, проложила серебряную тропку от пляжа до горизонта.
- Вина! - приказала Диана.
Из-за ближней колонны метнулся голый мальчишка, слуга-т с подносом в руках. Кланяясь и старательно отводя глаза, он наполнил и подал бокал.
- Стой! - Диана взяла мальчишку за подбородок, заставила выпрямиться и долго рассматривала его тонкую фигурку. Мальчишка ёжился и дрожал, потом возбудился и часто задышал.
Желание сводило с ума.
- Вон, - сказала Диана. Она шельга. Не с этим же...
По мраморной лестнице Диана спустилась к воде. Тёплый песок ласково щекотал ступни. На пляже, там, куда не добирался прилив, стоял памятник Последнему Двойнику. Тому, кого тайфун выкинул сюда вместе с Божественной Зоей. Задрав к небу мраморную бородку, Последний Двойник глумливо смотрел на Луну, как будто в самом деле считал себя Диктатором, обманувшим судьбу.
Диана оставила недопитый бокал на постаменте и побрела вдоль берега. Она шельга, и она не позволит... Божественная Зоя свидетельница.
На мысу, в длинном ряду прочих, покачивался у причальной мачты их цеппелин. Диана поднялась по трапу, улыбнулась Саймону, шкиперу. Тот понимающе усмехнулся.
- Ты! - поманила она рулевого-т. - Идём.
В каюте Диана повела плечом, и туника упала к её ногам. Рулевой-т молча ждал.
- Ну? - сказала Диана. - Ты не только слуга, ты мужчина? Начинай!
Рулевой-т оскалился, взял её за бёдра и по-хозяйски развернул к себе спиной. Слишком уж по-хозяйски, отметила Диана. Потом стало не до мыслей.
Драгоценный супруг сбросил одеяло на пол, раскинул руки и ноги. Он лежал, свесив голову вниз и храпел. Диана хмыкнула. Вчерашняя злость схлынула, свиньи не достойны ненависти. Их просто едят.
Странная мысль. Диана пожала плечами. Ванна? Нет, захотелось оставить всё как есть. Быть грязной, как муж? Одна плоть...
Мать ещё не спала. По комнате плыл сладкий дымок папиросы -- Софья сидела на банкетке у открытого окна, глядела на море.
- Как прогулялась? - спросила она. - Я видела тебя на берегу.
- Мужчины... - проговорила Диана. - Они все ублюдки?
- Мальчик с дирижабля обидел тебя? - удивилась Софья.
- Нет, как ты могла подумать? - вспыхнула Диана.
- Значит, мне показалось, - мать глубоко затянулась. Огонёк папиросы осветил её постаревшее, но ещё красивое лицо.
- Ты не понимаешь... Обижаться на человека-т... я сама пришла к нему! Это как ещё одна рука, живущая отдельно! Я хороша?! - выкрикнула Диана.
- Конечно, милая.
- Ты тоже очень хороша, мама. Те девки на доске, даже они красивы! Но мой муж, но мой отец... Наши мужчины это, это...
- Вот ты о чём...
Софья усадила Диану рядом с собой, обняла.
- Пойми, девочка, твой муж -- несчастное существо с рассудком ребёнка. Ему хватает ума говорить заученные слова, всё на этом. Твой отец, - она грустно улыбнулась, - такой же. Когда-то давно он даже не смог сделать меня женщиной!
- Почему?!
- Вырождение. Патрициев очень мало, великий Гарин ошибся. Или ему не дали, или это был ещё один двойник, а настоящий Гарин остался здесь, на острове...
- Мама! А я? А ты сама? Знакомые матроны любят болтать чушь, но они достаточно умны, - слова посыпались из Дианы как горох из расколотого горшка.
- Сколько времени ты провела в обществе своих тётушек и кузин? - ехидно спросила Софья.
- И всё же? - Диана огладила себя, от груди до колен, словно демонстрируя. - Я патрицианка и я -- шельга. Почему?
- Потому что я тоже шельга! - сердито сказала Софья. - Потому, что я смотрела на мужа и боялась, что ты родишься похожей на него! И я пошла к садовнику-т, а ты получилась такая, как ты есть... Теперь иди спать, я приготовила комнату. Завтра трудный день, патриции как дети, любят праздники и игрушки.
- А ты?
- А я посижу ещё, посмотрю на море и на луну. Вспомню твоего настоящего отца. Он был очень милый мальчик.
- Был?
Мать не ответила.
Подумав, Диана решила всё же принять перед сном ванну. Обнажённая горничная-т пустила воду, развела в ней ароматические соли. Она тоже была очень привлекательна, с тонкой талией, приятной линией спины, широкими, но не тяжёлыми бёдрами. Небольшая упругая грудь покачивалась, пока прислуга склонялась над водой. Мужчинам должно нравиться, оценила Диана. Удивительно, но даже ей приятно.
Почему их тела так красивы? Никогда не видела она дурных людей-т. Самцы атлетичны и сильны, самки гибки и эффектны. Нет толстых или рыхлых, нет и слишком худых. У всех правильные черты лица - с поправкой на расу. В чём дело? Словно это их кровь тщательно смешивает Совет патрициев, тасует пары, не обращая внимания на чувства и привязанности! Наверное, всё проще. Никто не возьмёт в дом урода, это оскорбляет зрение...
Горничная-т поклонилась и замерла в ожидании. Диана жестом отослала её прочь - лечь в ванну она может сама. Вода была горяча как руки вчерашнего любовника.
Нет, Софья скрывала что-то или не знала. Могла мать Гонсало посетить кучера-т? Запросто. Мужчины... Может, они ущербны изначально? Но Саймон -- он вполне неплох. Да нет же! Понимание пришло как озарение. Всё верно! Они с матерью -- шельги, а шельги всегда были немного бунтари. Несогласные, плюющие на условности. Первозванные, но чуточку отверженные. Мать Гонсало сжигала гордыня, желание стать рядом с природными гариными и роллингами, поэтому она не могла путаться с кучером-т. Что прилично быку, то не позволено юпитерам.
Гонсало ел и пил, пожирал глазами усталых девок на шахматной доске. Диана не могла понять, зачем ему эти девки, когда рядом, уже который день - она, молодая, покорная, умелая? Ждущая! Она научится жмуриться, не видеть выпученных глаз, пористой бледной кожи...
Вечерами Диана купалась в лагуне, обещая забыть рулевого-т. Спускалась ночь, и Диана отправлялась к дирижаблю - последний раз. На четвёртый день она взбунтовалась.
- Хватит! - заявила матери и Джорджу-Эдуарду, когда за ней пришли - продолжить пир. - Довольно, летим обратно.
Диана удивилась, когда никто не стал спорить. Она ждала попрёков, увещеваний, воззваний к заветам Божественной Зои, но Джордж-Эдуард лишь значительно покивал головой. Софья усмехнулась, а Саймон рассмеялся.
- Завтра утром, - сказал он. - Скоро стемнеет, не надо рисковать.
Вечером Диана вышла на террасу. Было непривычно тихо, мальчишка с вином куда-то пропал. Её внимание привлекли крики: внизу, на берегу лагуны, метались люди. Беззвучно расцветали вспышки выстрелов, жалили бегущих, люди падали и замирали, чёрные, обугленные, как муравьи, поджаренные увеличительным стеклом.
- Гонсало, что это, Гонсало! - закричала Диана, вбегая в спальню, но муж не мог ей ответить. Он лежал поперёк постели, хрипя, и кровь била из разорванного горла. Вокруг были люди... нет, люди-т! Они деловито подняли Гонсало и потащили прочь из залы. В дверях появился шкипер.
- Саймон! - кинулась к нему Диана.
Шкипер не посмотрел на неё. Диана почувствовала, как сзади её хватают за плечи, крутят руки.
В комнату вошёл ещё один человек - рулевой-т с их цеппелина.
- Здесь всё, Сын Неба, - сказал ему Саймон.
- Здесь? - переспросил Сын Неба. У него оказался красивый, с хрипотцой голос.
- На острове Божественной Зои, - уточнил Саймон и коротко поклонился.
Налетевший ветер рвал фалы, цеппелин дрожал на привязи, как породистый конь. Диана приникла к иллюминатору. Последние патриции толпилась на песке. Старики и старухи, чудом сохранившие жизнь, испуганные, сгорбленные. Впереди всех стоял Джордж-Эдуард.
- Гарин, ты всё же попал на свой остров, Гарин! - прокричал с мостика Саймон. Внешние звуки легко проникали сквозь тонкую дверь каюты. - Здесь рай, живи. Зои уже нет, но зачем тебе она, когда рядом столько женщин?
Джордж-Эдуард молчал. Наверное, он даже не понимал, что случилось, наверное, беда просто не могла достучаться до его сознания.
- Мы не звери, - раздался голос Сына Неба.
Джордж-Эдуард втянул голову в плечи: на песок рядом с ним упал тяжёлый свёрток. Ткань лопнула, оттуда посыпались ложки, ножи, моток проволоки, несколько катушек рыболовной лески, ещё какая-то мелочь, короткая пила и, как издёвка, массивное серебряное блюдо.
- Старт! - приказал Сын Неба.
Захлопали люки, застучали каблуки по трапам. Белый пляж, поникший гарин, плачущие старики у воды, зелень пальм поплыли, ускоряясь, вниз. Мелькнули стены Храма, обзорная площадка на крыше. Сторожевые гиперболоиды равнодушно и бессильно посмотрели на Диану мёртвыми жерлами. Гигантскую статую Божественной Зои скрыли облака.
Цеппелин пробил их рыхлую ткань и поднялся к ослепительному солнцу. Длинная тень скользила впереди, значит, они летели на запад.
- Почему мы здесь, мама? - Диана помахала рукой. - И что за дрянь?..
Софья курила. Дым папиросы пах фруктами и хвоей, но ещё, как показалось Диане, жжёной резиной.
- Раньше тебе нравилось, - Софья пожала плечами, глядя на Диану сквозь дым. - Не задавай глупых вопросов, девочка. Их главарь... он вспомнил о тебе. Меня прихватили заодно.
- Не могу видеть это существо! - Диана сжала кулачки. - Гадкий предатель!
- Глупая, - сказала Софья. - Не брякни такое при нём.
- Никогда! Ни за что! Он мне отвратителен!
- Дурочка... - Софья обняла Диану за плечи. - Ты нравишься ему, он взял с собой тебя и выжившую из ума, бесполезную старуху, твою мать...
- Ты не старуха.
Софья тихо засмеялась:
- Рядом с тобой я древняя мумия... - мать погладила Диану по голове, как когда-то в детстве. - Будь взрослой, дочка. Ты сейчас -- наш единственный шанс. Помни об этом, когда за тобой придут. Тихо! - Софья жестом остановила готовую возразить Диану. - За тобой. Не за мною же?
Она не ошиблась. Диану увели.
И уводили не раз, днём, ночью, ранним утром, всегда, когда хотел Сын Неба. Потом Диана возвращалась, хватала полотенце и запиралась в душе, а затем молча сидела на диване, поджав ноги, и кусала губы.
- Он даже не говорит со мной, - пожаловалась однажды Диана.
Снаружи крутилась серая муть. Бледная Софья лежала на диване, привязанная ремнями. Диана сидела на полу, в углу каюты, вцепившись в ножку стола. Дирижабль шёл через бурю, его бросало из стороны в сторону, он соскальзывал в воздушные ямы, и тогда нутро бунтовало, а желудок подскакивал к горлу. Моторы завывали, шпангоуты трещали, наружная оболочка дрожала как конская шкура, и от этой дрожи замирало сердце.
- Он хочет только одного! - крикнула Диана, переждав очередной шквал. Шкипер Саймон знал дело: цеппелин выровнялся, возвратился на курс, упрямо таранил воздух. - Всегда разного, но только одного!
- А ты... - медленно проговорила Софья, - чего хотела... от него... ты?
- Я патрицианка! - взвилась Диана. Дирижабль дрогнул, её кинуло на стену. - Больно... Я шельга, а он?
Софья не ответила. Цеппелин как-то рывком, внезапно вывалился в штиль, под чистое небо. Диана поднялась на слабых ногах: за стеклом, далеко внизу, в разрывах белых облаков сверкала вода, а впереди змеилось побережье залива ангелов. Родные с детства места!
Дирижабль снижался. Впереди вырастал Новый Петроград: титаническая буква "П" в окружении садов и каналов. Столица, названная в честь Диктатора и в честь его родного города, разрушенного в своё время до основания. Тамошние туземцы, как обычно, не поняли своего счастья, и пришлось воевать.
- Отстегни меня, Диана, - прохрипела сзади Софья.
- Да, мама...
- Дьявол! - Софья отпрянула от иллюминатора.
- Что?!..
Город горел. Дымы поднимались с мыса Сен-Жан, стелились над лазурным морем. Пылали на рейде яхты. Вдоль стены города вспыхивали огоньки, в воздухе вспухали белые облачка орудийных разрывов. На глазах часть стены рухнула: срез светился неспелой вишней.
Пол накренился. Дирижабль задрал нос и отвернул вправо. Саймон уводил корабль от случайного луча.
На причальной площадке собралась пёстрая толпа. Женщины в длинных юбках и мешковатых, скрывающих фигуру блузах, все как одна в красных косынках, мужчины в широких штанах и куртках, с красными гвоздиками в петлицах. Простоволосая Диана скованно сложила руки на короткой тунике -- под взглядами встречавших она чувствовала себя голой.
Кто они ей? Всего лишь люди-т, пусть бывшие, они безразлично скользили по ней взглядами, иногда усмехаясь, словно Сын Неба привёз с собой ручную обезьянку.
Жгучая обида ударила в виски. Диана остановилась, выпрямилась и сказала одновременно всем и никому:
- Что он себе позволяет? Я не игрушка!
- Тише, тише... - пыталась удержать её Софья.
- Отстань, старая! - Диана дёрнула плечом. - Я не сидела на месте, я работала на раскопках, вела стенограммы...
- Что?! - развернулся к ней Сын Неба. - Ты знаешь стенографию?
Диана вернулась, как всегда, поздно вечером, стянула с головы красную косынку и без сил опустилась на стул. Софья поставила перед нею тарелку супа и стакан с водкой. Диана выпила водку как воду и стала вяло ковырять в тарелке.
- Знаешь, почему так случилось? - спросила она.
- Нет, и не хочу знать, - ответила Софья.
- Ерунда, - махнула рукой Диана. На скулах от водки заиграл лихорадочный румянец. - Это так просто, что не может быть секретом...
Софья промолчала.
- Щенков принимали повитухи-т, их учили, или дрессировали, как больше нравится, учителя-т. Их приходилось учить, иначе они не могли работать! - Диана оскалилась. - За порядком следили стражники-т, станки и оружие чинили монтёры-т!
- Ну и что? - обронила Софья.
- Ничего, - зло засмеялась Диана. - Красивую дочку тебе сделал садовник-т. Мозговые уколы будущим рабам ставили лекари-т. Один из них оказался случайно невосприимчив, он сделался мятежник, перестал делать уколы, и вот -- поехало... А где были мы?
Лицо Дианы стало жалким и некрасивым.
- Знаешь, чем я занимаюсь, мать? - спросила Диана. Пятнышко на обшлаге рукава привлекло её внимание, она плюнула на ладонь и стала ожесточённо тереть рукав, а потом брезгливо вытерла руку о юбку. - Дьявол... везде она.
- Кто?
- Кровь, - сказала Диана. - Я стенографирую допросы... Меня уважают и любят... и не пристают... Обращаются по имени. И знаешь? - Диану штормило, но она старалась говорить твёрдо: - Лучше бы я осталась безымянной куклой для утех.