Обычно громогласный ругатель, был он тих и задумчив, только шипел иногда сквозь зубы, поглаживая бланш под левым глазом. Прижимая к груди, вместо заслуженной полторашки хмельного, бутылку с квасом, он уныло наблюдал за подготовкой к игре.
Грузчик Эдуард, художественно небритый, в футболке "Окошки должны умереть!" готовил к неторопливому употреблению купленное в складчину пиво. Серёга, "втюхиватель", как он представлялся, стиральных машин, всклокоченный очкарик, трудился над сушёной щукой, а пенсионер Дмитрий Васильевич любовно мешал костяшки домино на гладкой, заслуженной столешнице.
Во дворе дома номер 137 по улице Газонасосной за дощатым столом собрались они, отложив домашние заботы ради встречи с благородным зверем семейства полорогих. Пусть не принято это ныне, когда поздороваться с соседом иногда считается за достижение, но такой уж это был дом, и такой это был двор.
Стоял изумительный июльский вечер. Злая жара, мучившая город последние дни, неожиданно отступила. Прошедший незадолго тёплый дождик прибил к земле пыль и копоть. Даже комары никак не проявляли себя, то ли унесённые ветерком, то ли просто отложившие дела в честь неожиданной прохлады. Кто их поймёт? Не мешали, и на том спасибо.
Началась игра, но скучно, без привычных подколок и шуток. Семёнов, записной трепач, молчал и вяло ковырял начищенную рыбку, запивая квасом. Наконец Дмитрий Васильевич не выдержал:
- Запивать хорошую рыбу квасом, Александр Викторович, - неодобрительно начал он, поправляя ремень вечного фотоаппарата через плечо, - признак дурного тона, ламаркизм и мракобесие. Вы нам всю ауру портите! Сбиваете настрой культурного мероприятия.
- Это жена его поучила маленько, - предположил Эдуард, разгрызая сухой хвост. - Дамы, они такие.
- Зашился, к бабке не ходи! - отрезал Серёга. - Чтобы ударник каптруда, вечером, под домино и с квасом? Никак не иначе.
- Болтаете ерунду всякую, - подал наконец голос Семёнов. - Жена моя с тещей, туда-сюда без разбега, уже неделю как в Турции, "торпеды" - организм только насиловать... А это, - он в очередной раз коснулся черно-лилового фингала, - не поверите, но... Это я сам.
Утром двадцать четвёртого февраля Семёнов притащился на остановку одним из последних, когда у газетного ларька роилось уже немало народа. Гудела голова и подташнивало, кишки переговаривались с пустым желудком о тщете сущего. После вчерашнего было так мутно ("Точно",- согласился Эдуард. - "От души посидели в день защитника"), что Семёнов не принял даже чаю, поэтому сейчас стоял в толпе терпеливых старух и горячей, беззаботной молодёжи злой и голодный. И страдал. Муки похмелья усугублял страх опоздать, явившись пред очи зверя - бригадира позже времени. Но. Маршрутки шли полны, на попытки голосовать водители только разводили руками. Подошел, тяжело переваливаясь на ледяных буграх, медлительный обшарпанный троллейбус. Слизнув большую часть ожидавших, неторопливо поплыл, но не туда, совсем не туда! Время шло, съедая запасы минут, и только резкий холодный ветер чуть радовал. Охлаждал больной лоб. Но тут... Одна из маршруток, что шли уверенно мимо, замигала поворотником, тормозя.
Едва дождавшись, пока откроется дверь, ближайшие рванули внутрь, обтекая, оттискивая выходящих. "Нету, нету мест!" - кричал водитель. Куда там... Семёнов, пробившись, устроился на самом козырном, боковом месте у окна, оттолкнув какого-то немолодого мужика с портфелем: "Чемодан бы еще взял, туда-сюда без разбега. Пешком ходи!"
- Всю дорогу надо мной стоял, - Семёнов отхлебнул квасу, - и бубнил, и бубнил что-то в нос, портфелем чуть мне по уху не заехал, бросает же на поворотах. Я и высказал, что думаю, туда-сюда без разбега.
- Нехорошо, конечно, - Дмитрий Васильевич покачал головой. - Пожилых надо уважать. Вот я, к примеру...
- Что ты..., - вздохнул Семёнов. - Этот писателем оказался. Книжку я на днях купил, фантастику. Читаю - про меня рассказ! Такого он дурака изобразил... Обидно!
- Кто их читает, эти книги, - Эдуард небрежно отмахнулся. - Выкинь и забудь.
- Свои выкидывай, туда-сюда без разбега, - Семёнов насупился, - я не могу. Дальше слушайте.
Писателя выдал портфель. Роскошный когда-то, жёлтой кожи, с оковками по углам, он запомнился Семёнову еще по той неудачной поездке. К портфелю за ручку был прицеплен человечек, небольшого роста, с редкими рыжеватыми волосами, и даже без очков. Ничего особенного он собой не представлял, и не скажешь на первый взгляд, что писатель, тем более такой вредный и злопамятный. Не такими, почему-то, представлял Семёнов литераторов. Ишь ты, книги печатает - а ездит пешком. Туда-сюда без разбега.
- Подошёл я, к нему, извинился, - продолжал Семёнов, - так и так, объясняю, не в себе был, под горячую руку вы мне попали. Человек занятный оказался, к себе пригласил, чаем угостил. Только, говорит, что же я сделать могу, книжка напечатана, продаётся вовсю, как же её вернешь? По всей стране разошлась.
- Ну и правильно, нечего ерундой заниматься, - Серёга был категоричен. - Себя-то ты как отоварил?
- Сейчас. Самое смешное начинается..., - Семёнов подался вперед и произнёс приглушённо. - У него на кухне машина времени.
"Я ничего сделать не могу", - убеждал его писатель, вручая ключ от входной двери, - "но вы вполне. Главное - поверить и очень захотеть. Идите туда, исправляйте свой поступок, и, может быть, мне и в голову не придёт писать этот рассказ. По сторонам не глазейте, на всё у вас не больше получаса, потом время вытолкнет обратно". Тут же на кухне, где пили чай, Семёнов напялил в смятении свитер, зажмурился зачем-то - и очень-очень захотел. Ничего не произошло.
- Что за, - начал Семёнов, открывая глаза. И замолчал. Кухня была пуста. Не было на столе чашек, не шумел под чайником огонь, а в окно смотрела зимняя, серая предрассветная хмарь. Не очень понимая, что делает, Семёнов вышел из квартиры и аккуратно, без стука прикрыл дверь. Потянуло стылым воздухом из дверей во двор.
В совершенном обалдении Семёнов стоял на улице. Лёгкий свитер, что дал ему писатель, совсем не защищал от мороза и пронизывающего февральского ветра. Сказка, оказалась невероятной, неправдоподобной истиной. "Полчаса, всего полчаса", - напомнил сам себе Семёнов, и отправился, ёжась, к остановке, от которой беременным тараканом только-только отошёл троллейбус.
Писатель, нахохлившись, стоял у самого уреза съеденной льдом дороги, прижимая к себе приметный портфель. Тут же, рядышком, Семёнов увидел себя. "Ну и морда у меня без разбега, Шарапов", - автоматически схохмил Семёнов, подбираясь ближе. Люди расступались, опасливо косясь на его лёгкие сандалеты. "Знали бы вы...", - мелькнуло в голове, и тут открылась дверь той самой маршрутки.
- А дальше? - Эдуард увлечённо подался вперёд.
- Что дальше, - Семёнов опять пощупал под глазом. - Как писатель в машину полез, я сам себя за рукав цап - и назад.
- Ну а он? То есть, тьфу, а ты?
- А то ты меня не знаешь? Ка-ак вмазал с разворота...
- Цирк! - заявил Серёга, осушив стаканчик. - Вот народ вокруг угорал!
- Тебе цирк, а я не помню, как назад добрался. Глаз горит, сам от холода задубел. Люди - шарахаются... Только я на ту кухню вернулся - вроде как в глазах помутнело... Бац. Рядом с писателем сижу, туда-сюда без разбега, а он мне уже чашку чая горячего суёт. Успешно - спрашивает? А книжечка, вот она, тут же лежит. Листаю - что такое? Всё как было осталось. Ну, говорит, это же не про вас, мало ли кто мне ещё попался.
Семёнов замолчал.
- А ведь предупреждали тебя, дурня, - с постной физиономией начал Эдуард, - всё зло от книг. Это ещё таарищ полковник говорил.
- Какой полковник?
- Какой - какой, - Эдуард достал из-под стола шкалик, - прими лучше, от нервов, - сказал он, передавая Семёнову полный стаканчик, - самое то! Тебя в школе учили, учили, сочинения про полковника Скалозуба писал, наверное, - разглагольствовал он, пока Семёнов с неожиданным облегчением - в самом деле, учудил, сам себе сухой закон выписал - глотал жгучую жидкость, - ... чтобы зло пресечь...
- Распиваем в общественном месте? - Усатый незнакомый полицейский капитан стоял возле стола в компании двух рядовых, теребя портупею. - Пройдёмте-ка для для установления обстоятельств!
Всё как будто застыло, а потом события понеслись рваными кусками и отрывками. Ошарашенный Семёнов сам не понял, как оказался на заднем сиденье патрульного экипажа. Капитан, тяжело привалившись сбоку, немигающее смотрел на него и говорил, говорил несусветное:
- Гражданин! Ваш долг помочь в поимке особо опасного преступника, незаконно завладевшего темпоральным инвертором. Галактическое сообщество уполномочило...
- А..., - только и смог выдавить Семёнов, а капитан оказался вдруг большой радужной гусеницей ("Эко меня повело с одной рюмки", констатировало замороченное сознание). Два глаза на стебельках вперились на него, а голос звучал уже где-то внутри:
- Мы давно следим... Нарушение причинности... Только с вашей помощью удалось выйти на след...
Мигнуло, и Семёнов обнаружил себя уже рядом с писательской дверью, в которую ломились рядовые, обратившиеся в бронированных жужелиц... Дверь не выдержала, рухнула внутрь, мелькнуло перекошенное лицо фантаста. В руках его, какое там, в щупальцах ходила ходуном страхолюдная бандура с раструбом на конце, извергая лиловый луч. Потом снова мигнуло, и Семёнов обнаружил себя сидящим во дворе, за столом и с пустым стаканчиком в руке.
- ... Собрать все книги, да и того, сжечь! - закончил Эдуард.
- Главное, с писателями не водись, - подхватил Серёга, - а не то попадешь в историю, как Антон Антонович. Культурный!
- Зато с начищенной мордой! - добавил Эдуард, и они с Серёгой довольно рассмеялись. Заулыбался смущенно и Семёнов. Только Дмитрий Васильевич смеяться не стал:
- Мало ли что бывает, - проговорил он, нервно поправляя ремешок фотоаппарата, - время штука странная...